Реформы нашли широкую поддержку в бывшем эсеровском крыле Белого Движения, как и в среде возрождённого Крестьянского Союза. Но оставалось и немало противников таких реформ. Впрочем, со временем некоторая их часть вынужденно признала правильность политики кабинета Деникина. Та часть Белого Движения, что состояла из бывших легальных марксистов (как их называли при царском режиме), с начала тридцатых всё больше задавалась вопросом, а так ли уж неправы были большевики, отказавшись от ортодоксального постулата Маркса о необходимости построения капитализма, как первого этапа на пути построения социализма? Что если Ульянов-Ленин был прав, отвергнув капиталистическую фазу? Официально же пропаганда продолжала вещать, что "всё в строительстве новой России так или иначе идёт в соответствии с заветами великого преобразователя, павшего от руки, направляемой врагами русского народа в тот роковой сентябрьский день 1911 года". Из года в год со страниц печати не сходили и слова самого Столыпина: "На очереди главная наша задача ‒ укрепить низы. В них вся сила страны. Их более ста миллионов и будут здоровы и крепки корни у государства, поверьте ‒ и слова Русского Правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и перед целым миром... Дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа ‒ вот девиз для нас всех, Русских. Дайте Государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней Poccии". Но вопреки пропаганде и отсыланию на благотворность для России реформ царского реформатора, происходящее всё больше отдалялось от столыпинских замыслов. Идол Столыпина оставался незыблем, однако итоги преобразований уже во весь свой рост показывали совершенно обратный вектор развития страны. Столыпин старательно и через колено ломал вековые устои на селе, насильственно внедряя в сельском хозяйстве капитализм и тем самым расслаивая по большому счёту монолитное до того крестьянство. Ныне же в России мало говорили о социализме, но строили именно его, избрав в качестве застрельщика наиболее злободневный и застарелый ещё в XIX веке земельный вопрос. А к началу тридцатых, стараниями бывших легальных марксистов, а также под давлением Крестьянского Союза, Россия постепенно вывела из внешней торговли зерновую составляющую. Горькие уроки самодержавия ещё были слишком свежи в памяти. Миллионы и миллионы помнили, как с начала девяностых по империи прокатывались голодоморы и вызванные ими эпидемии. Как вымирали целыми сёлами. Как по разного рода оценкам царских чиновников за период только 1901-02 годов в империи голодало сорок два миллиона людей и умерло около трёх. И это при всё возрастающих из года в год поставках зерна зарубеж, даже во время голодов. И при радостных отчётах царских министров об увеличении экспорта пшеницы. Теперь же, с подачи Крестьянского Союза и бывших эсеров и меньшевиков, в стране делались стратегические запасы зерна. И пожалуй впервые угроза голодов стала превращаться в призрак из прошлого. А многолетняя торговая блокада Запада и навязывание России торговли зерном заставили искать новых партнёров. И они были найдены. Мир, как оказалось (и как виделось это при царизме), не состоял из одних только Европы и САСШ. Между тем, сравнивали на страницах печати и промышленный рост в сравнении с довоенным 1913-м. Официозы провозглашали, что к 1913 году благодаря заданному Столыпиным импульсу Российская Империя по темпам промышленного роста и производительности труда вышла на первое место в мире, опередив даже бурно развивающиеся САСШ. Именно к последнему предвоенному году Россия сравнялась по уровню экономической мощи с Францией, Японией и САСШ, уступая только Германской и Британской империям. Даже по среднедушевому доходу Россия заняла пятое место в мире. Но если брать объективное выражение этого фактора, то те же Франция и Британия учитывали промышленную базу своих колоний, в которых труд рабочих-туземцев был крайне дёшев, но не учитывали само туземное население Египта, Марокко, Судана, Бирмы, Южной Африки, Индии, Индокитая и прочих колоний. И только в самом конце двадцатых в прессе и научно-популярных изданиях стали появляться статьи о том, что экономика при Николае II развивалась однобоко, царская Россия сильно отставала во многих технологических отраслях, а кредитная зависимость от западного капитала приобрела размах такого уровня, что говорить о субъектности империи на мировой арене можно было только со множеством оговорок. И что уже в Великую Войну многим стало понятно: Россия при Николае II окончательно остановилась в развитии. А ведь остановка в развитии для такой страны — это предвестник скорой смерти.
И смерть империи наступила в феврале 1917-го. Чёрный Февраль грозил неминуемым уничтожением всего Русского Мира. И тогда в противоборство за своё виденье будущего вступили две силы — во многом тождественные друг другу, желавшие спасти страну и народ. Обе — зависимые извне, но опирающиеся прежде всего на внутренние силы. И каждая из сил в лице соперницы видела лишь худшее, не желая признавать, что и по ту сторону фронта есть такие же любящие Отечество люди, а не только прислужники жидомасонов и наймиты мирового капитала.
Что же касается точки отсчёта преобразований, то всё ещё голодный и холодный двадцать второй год стал годом больших надежд. Страна приходила в себя и трезвела от угара кровопролития. Росли как на дрожжах крестьянские артели и новые общины, шла постепенная реанимация промышленности, потихоньку уходили в прошлое голод, эпидемии и разруха. Учёбу и жизнь в поселении Елисей поначалу воспринял в штыки, слишком туго, как ему казалось, закрутили гайки воспитатели и учителя. Но месяцы сменяли один другого и Елисей потихоньку привыкал к новой жизни. Появились друзья, да такие, что не предадут и собой закроют. Появились увлечения, когда в колонии в 1923-м открыли кружки творчества и спортивные секции по борьбе и футболу. Воспитатели были строги, но справедливы и потому со временем заслужили в мальчишеских сердцах искреннее уважение. Особенно радовало юного Елисея участие в детской футбольной команде в соревнованиях между забайкальскими и приморскими поселениями, где он в свои восемь-девять лет играл полузащитником в постоянном составе. В том же 1923-м в стране были созданы Юношеская Организация России (ЮНОР) и Союз Русской Молодёжи (СОРМ). В ЮНОР Елисея приняли в конце года, торжественно вручив вместе с другими новопринятыми юниорами почётные значки.
Из поселения он выпустился в 1929-м, пятнадцатилетним парнем, смело смотрящим в будущее сормовцем. Среди обретённых в поселении профессий Елисей имел разряд каменщика, поэтому прибыв в Читу, довольно быстро нашёл место в молодёжной строительной бригаде, ехавшей на одну из таёжных строек по сормовскому призыву. Трудиться ему выпало на строительстве Белопартизанска. Возводил заводские корпуса, жилые многосемейки и частные домики, строил городскую управу и Дом Юниоров. Служба была интересной, много молодёжи, кто из сёл центральной полосы, Поволжья и Южной Малороссии, а кто такие же бывшие поселенцы. Трудиться выпадало чаще в первую смену, поэтому Елисей находил по вечерам время на занятия в обществе ЮНАРМИИ. Такие общества как раз в этом году начали создаваться по всей стране по директиве Высшего Совета РНС. Тогда в 1929-м организация ЮНАРМИИ и ЮНФЛОТА только начиналась, целью их ставилась подготовка молодёжи к службе в армии и флоте, особенно в свете начавшейся механизации русской армии и принятия программы Большого Флота.
В молодом Белопартизанске при ЮНАРМИИ открылась школа механиков-водителей, в которую на первых парах привезли снятые с хранения бронетрактора произведённые в 1919-1922 годах. Все оставшиеся бронетракторы в русской армии после польской войны были выведены на консервацию, их место начали занимать первые истинно отечественные бронеавтомобили и танки, скопированные с французских "Рено". Это потом уже после 1924 года в ходе военной реформы начали появляться свои танки, ставшие постепенно назваться на русский лад бронеходами, как оно и было до революции. Английский термин "танк" стал быстро вытесняться. Кроме того, "танк" переводится с инглиша как "лохань", что, мягко говоря, совершенно неприемлемо для обозначения в России класса боевых машин.
Управление бронетракторами, а потом и броневиками Елисей освоил за три месяца, получая сперва по теории, а затем по вождению высокие отметки. Спать правда выпадало мало. Поначалу приходилось зубрить много материала по устройству техники, а потом после первых занятий нередко болела голова от всех присущих бронетракторам прелестей эксплуатации. Пару раз даже выхлопами в ангаре надышался, да так что пришлось обращаться в санчасть. А когда в сентябре в городе открылась школа парашютистов и планеристов, Елисей заодно записался и в неё. Так и летели трудовые недели, вечерами которых он бегал то в школу мехводов, то в парашютную секцию новой школы. На планеризм уже времени не было. Только по воскресеньям Елисей проводил вечера на танцплощадке, где девчата никогда не отказывали в танцах сормовцам и юноармейцам.
Свой первый парашютный прыжок Елисей совершил в ноябре. И что называется, заболел небом. Настолько заболел, что с зимы начал готовиться к поступлению в Орловское пехотное училище, где как раз с 1929-го создали парашютную кафедру.
Поступил он в училище летом 1930-го, а с сентября шестнадцатилетний Елисей Твердов стал юнкером третьего учебного батальона. В 1932 году, когда началось создание военно-воздушных флотов, военно-транспортной авиации и воздушно-гренадёрских войск, Орловское пехотное было полностью перепрофилировано на подготовку будущих небесных гренадёр. С весны училище стало называться Орловским воздушно-гренадёрским. Летом 1933-го Твердов выпустился корнетом* в 4-ю парашютно-гренадёрскую бригаду, формируемую в Чистополе, что в Казанском военном округе.
Стук в дверь вывел Твердова из дрёмы. Он протёр глаза и потянулся к замку двери.
— Прошу прощения, сударь, — сказал возникший на пороге проводник в путейском мундире нового образца, в руках он держал записную книжку с карандашом, — вы в какую очередь обедать изволите?
— Да хоть в первую, — буркнул Твердов. — А что в этом поезде обедают по записи?
— Точно так, по записи, — кивнул проводник. — В нашем поезде всего один вагон-ресторан, пассажиров как водится изрядно, поэтому... дабы избежать нежелательных конфузий, как говорится...
— Понятно. Запишите в первую.
— Хорошо. Тогда в час по полудню, — проводник сделал пометку и закрыл дверь.
— — — — — — —
* С двадцатых годов у штурмгренадёр остались "пехотные" звания, тогда как с момента своего появления в начале тридцатых небесные гренадёры переняли "кавалеристские". Переняли их в двадцатые и бронеходчики, чей род оружия одно время считался логическим развитием кавалерии в условиях механизации войны.
— — — — — — —
Без пяти минут до назначенного срока Твердов уже стоял у дверного зеркала, наводя последний лоск на мундире. Ещё раз окинул себя взглядом. Сапоги начищены до зеркального блеска, галифе отутюжены, благо в стенном платяном шкафчике нашлись зажимы для них, воротник-стоечка подшит свежим подворотничком, наградная лента "За Испанию" с цветами испанского флага ровно под 45 градусов между второй и третьей пуговицами кителя, слева на груди значок члена СОРМ, на рукаве воздушно-гренадёрский шеврон нового образца, кобура строго по уставу на три кулака справа от пряжки портупеи, ножны казачьего бебута, положенного небесным гренадёрам вместо сабли, на портупее слева, на рукояти бебута знак Анны 4-й степени, она же "Клюква", да красный темляк на крестовине. Всё. Готов предстать пред обществом и дамами.
В вагоне-ресторане народ, как оказалось, уже давно собрался. Кого только не было. Студенты, притихшие за крайним столиком сразу у входа; степенные дамы, живо что-то обсуждающие в ожидании заказа; рабочие в демократических клетчатых пиджаках; много мундиров. Особенно полувоенных и особенно много было служащих Корпуса Лесничества и Корпуса Гражданской Обороны. Были тут и статские служащие невысоких рангов, и просто гражданские, одетые кто во что горазд. Такое пёстрое многообразие могло поразить ещё лет десять назад, теперь же когда общие вагоны были отменены за ненадобностью, а деление по классам на цвета было упразднено ещё в Гражданскую, народ абсолютно любого слоя мог позволить себе как минимум плацкарт.
Твердов замялся, мест на первый взгляд как будто не было. Но вот он заметил за дородным мужчиной в вицмундире школьного учителя некоторую брешь. Прошёл к середине вагона. У одного из столиков оказались свободны два места. Оставшиеся два оказались заняты бородачом в бело-сером свитере, тихо о чём-то говорящим с... Елисей внутренне подобрался. Обедать в обществе с генералом он никак не рассчитывал. Натура у него была такая, что он всегда по возможности сторонился высоких чинов, а уж когда в бригаду проверка приезжала, от этих самых чинов одна только головная боль.
Но ничего не попишешь, понял Твердов, сотворя, как говорили в детстве у него в поселении, морду кирпичом. Сотворил да рассматривал по пути генерала. Лицо жёсткое, черты заострённые, движения плавны и в то же время будто таили в себе силу. Мундир непривычен. Не покроем, а регалиями. Из защитного зелёного сукна, с золотыми погонами с двумя маленькими генерал-лейтенантскими звёздочками(2), расположенными, как это принято в русской армии, поперёк погон да на два пальца от края. Поверх вышитых золотой канителью зигзагов, вдоль погон присутствовал серебряный шитой вензель "МА". Красный шеврон на левом плече имел вышитую надпись "Манжурская Армiя" и тоже вышитый золотом свастичный крест, являвшийся ещё с Гражданской символикой Омского и Читинского Военных Округов, а в Манжурской Армии появившийся в конце 1930-го во время войны с китайцами. Георгий 4-й степени, Суворов 2-й, значок РНС, корниловский знак в виде чёрного креста с белым кантом и с белым черепом с костями, который носят старые корниловцы с Гражданской, да ещё медаль "Ледяной поход", да две жёлтые и одна красная нашивки. И как к такому подступиться? Однако... морду кирпичом!
— Вы позволите, господа? — встал у стола Твердов.
— Да, конечно, — махнул рукой человек в свитере, прерванный на полуслове.
— Присоединяйтесь, ротмистр, — кивнул генерал, окинув Твердова цепким взглядом.
Елисей занял свой стул и представился:
— Твердов Елисей Павлович, штабс-ротмистр Чистопольского воздушно-гренадёрского полка.
— Денисов, — кивнул собеседник генерала, — Андрей Андреевич. Кинооператор московской студии "Русфильм".
— Ну, будем знакомы, ротмистр, — улыбнулся генерал. — Авестьянов Григорий Александрович. Мы тут покамест спорчик вели... Так что с вашего позволения...
— Конечно, конечно, — смутился Твердов, начиная искать взглядом официанта.
— Откровенно говоря, режет слух, — продолжил прерванный спор Денисов. — Кругом, ну совершенно кругом, "судари", "господа"... У нас даже рабочие-осветители друг друга сударями называют.
