| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Скильки там врэмени?
— Без пятнадцати два, — корректно ответил я, коротко глянув на циферблат.
Дед крякнул, и с лёгкою укоризной подбил резюме:
— Ты вот, по-нашему хорошо соображаешь, а твой товарищ...
Типа того, что "займись, возьми на буксир".
Народ между тем прибывал. Последними нарисовалась бригада мордатых штурмовиков, силами в двадцать рыл. И мне почему-то сразу же показалось, что они-то как раз будут первыми.
В третьм часу приехали продавцы. Скрылись внутри подсобки, с боковой стороны мазазина, где, как легко догадаться, находился служебный вход. В посадке никто даже не шелохнулся. Люди чего-то ждали. Здесь, в Черноморском, жили какими-то своими устоями, где занимать очередь почему-то не принято — моветон.
У подсобки, тем временем, делали план. Обслуживали оптовых покупателей. И там была иерархия: по степени личных знакомств и номерам машин. Если в начале ящики с водкой к багажникам несли продавцы, то ближе к концу — покупатели. Иногородние к действу не допускались вообще. Пробовал наивный товарищ с московскими номерами, но его послали в посадку.
На всё, включая ругачку, улетело около часа. Потом, повинуясь какому-то стадному импульсу, люди потянулись к помосту.
— Сымай! — донеслось изнутри.
Клич продублировали снаружи, и группа штурмовиков рванула вперёд. Дебёлая дверь махом слетела с петель. За ней обнаружилась толстая стальная решётка. "Клеточки" в ней были настолько часты, что могли пропускать только руку с деньгами, или бутылку донцем вперёд.
Дверь бережно притулили к стене на почтительном расстоянии от замеса, который уже начался. Нет, это была не драка, а толкотня. Всяк норовил вцепиться в пруток решётки и развивать успех в меру природной дури. Но купить это только полдела, надо ещё и сберечь купленное, устоять на ногах, когда снимаешься с якоря. То есть, ни в коем случае не переться впротивоход, а отступать бочком, по-над стеночкй магазина. Так долго, зато надёжно.
Вон, щупленькая бабуля хотела пересчитать сдачу, не отходя от кассы. Смахнули болезную наземь, как там и была. Лежит на спине, бутылки к груди прижимает. И где теперь та сдача?
"Штурмовики" брали выучкой и числом. Они это дело каждый день отрабатывали на практике. Один вцепился в решётку, двое его страховали, остальные выстроились в конвейер. Бутылки "Агдама" плыли над головами толпы, знаменуя собой победу коллективизма над общественным строем, где каждый сам по себе.
Последним в цепочке оказался тот самый дед, что хвалил меня давеча за правильный русский язык. Я дал ему сторублёвку, сказал, что без сдачи, и попросил посодействовать. (Водку, напомню, тогда продавали по 9 рублей 10 копеек. С рук — четвертак).
— Мыкола, — скомандовал дед, снимая с конвейера очередную "болванку" и запуская стольник в противоход, — передай пацанам, пусть возьмут ещё десять бутылок белой, а на остаток вина.
— Куда?! — вздыбились возмущённые руки и голоса.
— Тихо на! — рявкнул Мыкола. — Буду я тут по десять разов очередь занимать!
Все протестующие, типа того, устыдились и замолчали. Что тут сказать? И у меня не было слов. Но через десять минут я загружал сумку.
Вечером, "в рамках дней болгаро-советской дружбы", мы были в посёлке строителей-газовиков. Пейзаж по-армейски скуп. Чистота без излишеств. Щитовые дома соблюдают равнение как солдаты на парадном плацу. Ни деревьев тебе, ни клумб. То же и в комнате на столе: хлеб, колбаса, сало. На горячее яичница с помидорами плюс деревянный флакон с приправой для водки. Капнешь пару капель в рюмаху и, как анонсировал Стефан, "будет на выходе благородный напиток с градусом".
Тут я и вспомнил про масло. У нас ведь, в посёлке Розовом, на подвой из шиповника прививали казанлыкскую розу. А Христо как раз родом оттуда.
Взял и спросил. Тот, не вставая, посунулся влево, выдвинул из-под кровати встроенный ящик, зашарил рукой. Судя по звукам, там этого добра было навалом.
— Вот! — произнёс он, ставя передо мной столь же вычурный деревянный флакон, — можешь жене подарить.
— Обойдётся, — проворчал я и как шахматную фигуру, двинул стопарь к центру стола, — лучше бухни сюда пару капель.
У болгар и глаза на лоб.
— Ты что?! — возмутился Стефан, — будет безвкусно!
— Ну, если безвкусно, бухни четыре, — парировал я и застыл в предвкушении.
— Так наливать? — переспроил Христо, скрутив деревянную крышку .
Я громко угукнул и согнутым указательным пальцем несколько раз клюнул пространство над строенным нимбом своего стопаря. А сам себе думаю: нездоровый какой-то ажиотаж, жалко им, что ли?
Христо и бухнул. Запахло одеколоном. Настолько противно и стойко, что "на здравие" оно не пошло. Я всасывал пойло, стараясь не поперхнуться. Кто ж знал, что приставка "без" у болгар заменяет "не"?
Они и отслеживали процесс округлившимися очами: от начала и до конца. Так увлеклись, что рюмки забыли поставить. А Шилов, который как истинный северянин, в розовом масле не разбирался, привычно принял на грудь, даже не осознав драматургию момента.
— Мислех, че ще повърнеш, — сказал ошарашенный Стефан.
— Он думал, что тебя вывернет, — перевёл для меня Христо.
— С чего? — буркнул я, отдышавшись и закусив.
— Да тоже по пьяному делу флакончики перепутал. И сразу не в то горло пошло. Ну, он-то случайно, а у тебя, что за причина?
Слово "причина" он произнёс как моя бабушка, через "ы". Я и расчувствовался. Рассказал мужикам о розовом мёде из детства. И запах, и вкус описал.
— Может быть так, — подумав, сказал Христо, — хоть сам я ничего такого не пробовал. Это (он кивнул на флакон) продукция парфюмерной промышленности. Кюспе, то есть, выжимки плюс химия на спирту. А настоящее малсло — аттар — идёт на военку и в космос. Из тонны розовых лепестков получается 700 грамм. Так что не знаю, как тот человек умудрился хоть каплю украсть. У нас это невозможно...
Собственно, всё. Мечта оказалась несбыточной. Думай теперь, кем был создатель поддельного мёда — гением или жуликом? И сколько бы заработало государство на пресном кукурузном сиропе, купив у него этот рецепт?
Да, чуть не забыл, смотрели футбол. Болгары ещё хоть как-то болели, а для меня он прошёл в фоновом режиме. Заруба за третье место в турнире молодёжных команд. Показывали второй тайм, где наши играли в меньшинстве. Удалили Геращенко. Состав — я тебе дам! — фамилий таких ни разу не слышал: Балтушникас, Шюгжда, какой-то, прости господи, Трендафилов. Естественно, продули по пеналям...
* * *
Отрубился я ближе к утру. Сон привиделся странный. Будто я, старый уже, собрался идти за пенсией. Шкандыляю к подземному переходу, а бабушка вслед от калитки:
— Сашка, убегай с прохвиля! Машина идёть! Булыжник из-под колёс по песику попадёт!
Какой нафиг булыжник? У нас на Железнодорожной давно уже хоть плохенький, но асфальт.
Что интересно, нога болела. Поэтому и проснулся. Так и есть, отлежал. Плюнул в жменю, под коленкой растёр — отошло. Вышел на полусогнутых в коридор, глянул в окошко: бабушка возле печки толкётся.
— Добро утро!
— Тю на тебя! Ты бы ещё после вужина такое сказал!
— Где все?
— Дед в поле поехал, на огород. А мама скоро придёт. Сказала, чтоб ты без её ведома никуда. Достань из колодезя молоко, хлеб на столе, позавтракаешь...
Не успел проглотить и куска, Витёк по нужде:
— Ур-р! — за калиткой, — ур-р-р!!!
Двенадцать годков стукнуло, а свистеть так и не научился.
Вышел:
— Чё надо?
— Конверкт. Наташке хочу газету послать, а дома нема.
— Щас принесу...
Нет, этого человека проще убить, чем обучить русскому языку. Надо будет и мне... при нём выражаться литературно.
Вынес вместе с конвертом "Кундуит и Швамбранию":
— Пока не прочтёшь, ко мне ни ногой! И чтобы предисловие проштудировал. Заодно и узнаешь, кто он такой, "этот Кисель".
Витёк только: "э", а я ему: "Всё, свободен! Припахали меня. Если что, завтра придёшь"...
К обеду приехал дед. Привёз молодой кукурузы и хлеба с салом "от зайца".
Ну, старая сказка, давно он меня ею её не балывал. Мол, в поле работаю, тут зайчик мимо бежит. И говорит: "Здравствуй, дедушка, не знаешь ли что мальчика Сашу, что возле смолы живёт?" — "А как мне его не знать, если это мой внук?" — "Вот хорошо! Поклон ему от меня, и небольшой гостинчик. Он в школе вчера работал, маме хорошо помогал..."
Стареет Степан Александрович, или прикалывается? Я в этих добрых зайцев уже и забыл когда верил. Тем не менее, всё срубал. Вкусное сало с поля. Это не передать, какой аромат оно там в себя впитывает.
В общем, до возвращения мамки я валял дурака. Газету читал, которую она до полуночи конспектировала. Голый официоз: много слов, и никакой конкретики.
"Заслушав и обсудив доклад Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Брежнева Л. И. "О политике Советского Союза в связи с агрессией Израиля на Ближнем Востоке", Пленум постановляет:
Полностью одобрить политическую линию и практическую деятельность Политбюро ЦК, направленую на пресечение агрессии Израиля, на поддержку ОАР, Сирии и других арабских государств, подвергшихся нападению, а также на предотвращение последствий
агрессии для дела всеобщего мира".
Далее в том же духе: "Агрессия Израиля — результат заговора наиболее реакционных сил международного империализма, и в первую очередь США, направленного против одного из отрядов национально-освободительного движения, против передовых арабских государств, вставших на путь прогрессивных социально-экономических преобразований в интересах трудящихся, и проводящих антиимпериалистическую политику.
В условиях, когда США продолжают свою разбойничью войну во Вьетнаме, агрессия Израиля на Ближнем Востоке представляет собой еще одно звено в общей цепи политики воинствующих империалистических кругов, пытающихся остановить историческое
движение вперед дела национальной независимости, демократии, мира и социализма..."
Мало чем отличалось по стилю заявление президента де Голля, который пошёл ещё дальше:
Париж, 21. (ТАСС). Президент де Голль сделал сегодня, на
заседании совета министров заявление о политике Франции в связи с положением на Ближнем Востоке. Президент выразил мнение, что в современном мире вооруженные конфликты чреваты угрозой распространения на новые регионы.
"Один конфликт, — сказал он, — пособствует возникновению другого. Война, развязанная американским вмешательством во Вьетнаме, уничтожение ею жизней и имущества граждан, глубокая бесплодность, которой она знаменуется, как бы ни были мощны используемые в ней средства, как бы ни были ужасны последствия, неизбежно распространяет смуту не только на месте, но и далеко от этого региона. Франция выступила против войны во Вьетнаме, и против иностранного вмешательства, которое явилось её причиной. Она с самого начала утверждает, что конфликт может прекратиться лишь в результате обязательства Америки вывести свои войска в определённый срок".
Касаясь ситуации на Ближнем Востоке, президент подчеркнул, что "Франция осуждает начало военных действий Израилем".
"Французское правительство, — продолжал он, — стремясь предотвратить столкновение, предложило, чтобы четыре великие державы совместно выступили против использования оружия. В то же время оно известило каждую из двух сторон, что будет считать неправой ту, которая первой откроет огонь. Сегодня оно не считает окончательными никакие территориальные изменения, являющиеся результатом военных действий.
Но поскольку война распространилась и на Средний Восток, Франция считает, что нет никакой возможности достичь мирного
Урегулирования при нынешней международной обстановке, если не появится новый международный фактор. Этим фактором могло, и должно было бы быть окончание войны во Вьетнаме в результате прекращения иностранного вмешательства".
В общем, главная газета страны. Хорошо структурирована. Всё на своем месте: материалы на злобу дня, международные новости и далее, как положено: пульс нашей державы, наука, культура, спорт. Главное что я из неё почерпнул, ни Шелепина, ни Егорычева пока ещё не отстранили от должностей "в связи с переходом на другую работу".
Здесь обошлось без сенсаций, а во Вьетнаме по-прежнему шла заруба. На юге "выведено из строя" около 7500 солдат и офицеров противника, из которых 5295 американцев, уничтожено в воздухе 95 американских самолетов, а на земле -106 боевых машин, 255 орудий. "Таковы результаты ударов бойцов Армии освобождения, действующих в провинции Куангнам с 21 апреля по 5 июня".
На севере успехи скромней: "Ханой, 21 (ТАСС) Сегодня утром во вьетнамской столице несколько раз звучала сирена воздушной тревоги. В 11 часов 45 минут по местному времени, в ханойское небо взметнулись ракеты "земля-воздух". Их удар был точным: два американских самолета-разведчика, пролетавшие над городом на большой высоте, были сбиты. Штаб противовоздушной обороны Ханоя в своем радиообращении поздравил защитников столицы с достигнутым боевым результатом".
Был ещё на развороте большой материал о сессии Генеральной Ассамблеи ООН, с множественными подзаголовками: "Советская резолюция находит широкую поддержку", "Покровители агрессора под огнём критики", "Израиль должен вывести войска и возместить ущерб". Это я дочитать не успел. Мамка пришла. Сидит за столом, от радости светится:
— Сыночка! Будет у нас квартира! Завтра дадут ордер и ключ!
Это ж, в какие веки она не сказала "младшенький"!
Бабушка всплеснула руками. Дед вскинул кустистые брови. Я тоже был удивлён. Вот она, как говорили в будущем, альтернатива в реале! Прошлый раз мамку долго мурыжили, откладывали вопрос на потом, и она получила квартиру через четыре года в нынешнем исчислении. Серёга тогда уже в армию уходил.
За обедом мамка нахваливала свою незабвенную Раю. "Ах, она то, ах, она сё!" Ей можно, мне — только попробуй слово ввернуть — вмиг прилетит:
— Жри моучки!
А всего-то хотел уточнить, в каком из районов квартира. Для меня это не праздный вопрос. Одно дело из дома в школу ходить и совершенно другое — с дальнего конца элеватора. Или, того хуже, от сахарного завода. С Витькой ходить, или как перст, одному.
Я вообще по натуре бука. С соседями по подъезду даже не познакомился. Тяготило меня новое место жительства. А у мамки как в армии — не забалуешь. И аргументы железобетонные: если в квартире никто не живёт, значит, владельцу она не нужна: "донесут куда надо — и отберут".
"Кохвий" давно допили, а взрослые всё "ля-ля". Бумага у них, карандаш. Обсуждают вопрос с наполнением будущего жилья. Что можно из дома забрать, а что прикупить. Впервые на моей памяти был у нас такой долгий обед. Еле улучшил момент выскочить из-за стола. Обидно! Расставание держат в уме, а в глазах ни малейшего сожаления.
Газеты, естественно по боку. Чем, думаю, их так уязвить, чтоб постыдились за свою бессердечность? Вышел во двор, из колодца воды натаскал, взял тяпку — и на островок, полоть сорняки.
Солнце в полудне, а от реки прохлада. Всё мнится незыблемым, вечным: запах смолы, верба над излучиной, рваный полёт стрекозы и долгий гудок паровоза...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
