Пробуждение

Глава 2.

Эту резиденцию принц и выбрал потому, что тут изредка можно было встретить учителя лично. Вот только стать его учеником — мало кому удавалось.

— Честно говоря, даже не знаю с чего начать... Наверно изменим чутка обстановку на более доверительную. Начнём с начала.

Учитель сделал неопределённый жест кистью, совершив несколько круговых движений.

Одновременно с этим интерьер зала потёк и сменился. Вместо электрических ламп и абстрактных картин на стенах — горящие факелы и люстры со свечами, освещающие галерею картин на стенах. Пластиковые книжные шкафы с остеклением сдвинулись в углубления в стенах и разошлись, а в образовавшихся нишах показались галереи из деревянных шкафов с древними фолиантами. Там, где у принца стоял сервер суперкомпьютера, столы и стена с мониторами — показался каменный постамент с шаром из непонятного матового оттенка камня. А за стеной открылся вид на мраморный трон на небольшом пьедестале.

На глазах изумлённого принца, облик учителя также потёк и истаял, будто испарился.

— Вы уж извините, молодой... — скрипучий голос слегка замялся, будто сомневаясь, — человек... За это маленькое представление. Мне просто так удобней. Привычней.

Сухой скрип сопроводил движения неловко встающего с трона сухого скелета.

— Надеюсь, теперь понимаете: почему так редко нам с вами удавалось пообщаться вживую. — Слегка иронично произнёс скелет. — Таким я запомнил этот зал, когда жил здесь. Впрочем, как я тут жил — так тут всё и осталось...

С каждым движением, с каждым словом, скелет постепенно обрастал плотью.

Дойдя до небольшого круглого стола с удобыми на вид мягкими креслами, умастился в одном из них и, взяв стоящий на столе колокольчик — легонько позвонил несколько раз. К этому времени он уже почти полностью оброс плотью, но не кожей. Да и плоть была сухой, а стала гнилой и влажной. Множество червей, личинок насекомых, сновали по гнилой плоти, выедая её, вылезая из мёртвых глазниц, носовых и ушных отверстий в черепе.

— Ух, — блаженно потянулся скелет, — всю задницу отсидел на этом клятущем камне.

Повинуясь приглашающему жесту, принц уселся в кресло напротив.

— Согласись, гораздо приятней общаться лицом к лицу, а не когда кто-то вдруг внезапно появляется за спиной, а ты даже не можешь увидеть его настоящий облик. Тет а тет, глаза в глаза — оно гораздо приятней.

Лёгкий скрип ознаменовал раскрытие дверей в залу. К столу потянулась вереница слуг, несущих подносы с приготовленными явствами.

— О! Вот это — то, что надо! — довольно воскликнул скелет, обернувшись телом и лицом к подходящим слугам.

При этом стала заметна торчая из его спины рукоять кинжала.

— А-а-а-а... — Неуверенно протянул принц, указывая на эту небольшую деталь.

Скелет, свернув себе шею собственными руками, заглянул себе за спину.

— Ага! — воскликнул он, свернув шею ещё раз, так, чтобы голова встала на место. — А я то думал — чего это у меня как будто в сердце что-то колет! А оно — вон чего! Ну да ничего... Бывает. Это меня так на пенсию видать проводили.

Выдернув кинжал, скелет его старательно обтёр об обивку кресла и внимательно осмотрел.

— Вроде зазубрин нет, кончик не обломан. Вот были мастера в наше время — умели клинки ковать. Не то, что нынешнее племя.

Скелет не глядя метнул кинжал куда-то в сторону. Глухой стук показал, что кинжал куда-то воткнулся.

Бросив туда взгляд, увидел кинжал, вонзившийся в каменную стену по самую рукоять. Примечательно, что между стеной и кинжалом висел портрет какого-то расфуфыренного в орденах и при шпаге пижона, рукоять кинжала теперь играла роль кадыка на протрете.

— Фа... фы... фкуфай... не фтефняйся... — невнятно проговорил учитель с набитым ртом.

Ел не используя ни вилки, ни ножа, а просто разрывая парящее и пышущее жаром блюдо из запечённого гуся. Закусывая печёными яблоками, квашеной капустой, запивая то вином с горла бутылки, то хлебая прямо из пробитой крышки пивного бочонка. Между делом отрывая куски от запечёного поросёнка, пережёвывая и глотая вместе с костями. Уделяя внимание и остальным блюдам. А также фруктам и овощам.

Когда большая часть яств на столе исчезла в глотке учителя, он, наконец насытившись, устало развалился в кресле. На столе, тихонько постанывая, валялся обожравшийся бес с неимоверно раздувшимся пузом.

Скелет оброс плотью, кожей, волосами и стал точь в точь таким, как выглядел, теперь уж принц понимал — иллюзией, являвшейся ему. Видимо поэтому ни разу и не удавалось почуять как учитель подкрадывался.

От мелькнувшей в голове мысли, юнца пробрало дрожью: "Так это он меня иллюзией так отметелил?".

Посмотрев на свои заляпанные жиром пальцы и облизнувшись, учитель кивнул каким-то своим мыслям и огляделся. Махнув с досады рукой, ещё раз огляделся. Тут его взгляд упал на постанывающего то ли от блаженства, то ли от переедания, хотя и в переедании бывает блаженство, беса. Взяв его в руки, вытер лицо и пальцы о его шерсть, после чего, легонько откинул куда-то себе за спину.

Раздавшийся шлепок и негромкие чертыхания показали, что приземлился он отнюдь не на лапы. Лёгкие удаляющиеся шлепки мягких лап, несущих отяжелевшее от еды тело были слышны даже сквозь чертыхания.

Это было странно, раньше бес всегда почти бесшумно передвигался.

Впрочем... заслышав бормотание: "Я подсираю по-чуть-чуть, я подсираю по-немногу." — принц потянул носом. Возможно шлепки не от лап...

— Нечего свои грехи на чужих валить. Как вы учились, о мой принц? Бесёнок конечно там чутка погадил может быть, но вы не учли скорость распространения запахов в воздушной среде. То, что вы унюхали — от вас.

Учитель ещё раз позвонил в колокольчик.

Безмолвные слуги, вновь появились, убрали со стола всё, что на нём оставалось и расставили несколько блюд с лёгкими закусками и корзины с пыльными бутылками старого вина.

— Видите ли, юноша, — дождавшись, когда безликие и безмолвные слуги, показав бутыль и получив одобрительный кивок, разлили вино по двум пузатым бокалам и одной глубокой мисочке, будто бы растворились, тихо выйдя из зала, продолжил учитель. — Вы получили прекрасное по меркам этого мира образование. Пусть оно и не полное. Но школа, академия, плюс индивидуальное обучение, да ещё и у одних из лучших профессоров и мастеров своего дела. А потому, хочу задать вам вопрос: "Как думаете, почему?".

— Почему я получил такое образование? — удивился принц. — Потому что я наследник рода и мне положено по статусу.

— Мда... — поморщился учитель, отхлебнув вина. — Нет, нет, можешь пить спокойно — вино отличное. Ответ — не очень.

Бесёнок, взобравшись на стол, подошёл к мисочке с вином и начал с довольным урчанием лакать.

— Такое ощущение, о мой принц... — на этот раз поморщился принц, у которого итак было смутное ощущение, что фразу "О мой принц", учитель произносит с лёгкой издёвкой, сейчас же ощущение практически переросло в уверенность. — Что вы даже сути вопроса не уловили. Может, ради разнообразия, перестанете думать нейросетью и заложенными в неё шаблонными ответами и подумаете и скажете своими словами?

Бесёнок, закусывавший вино виноградинкой, закашлялся. Пожилой мужчина легонько похлопал его по спинке и тот наконец выкашлял маленькую косточку. Задумчиво осмотрев косточку, бес счёл её вполне съедобной и, засунув обратно в пасть, проглотил.

— Знаете, — решив прервать неловкое молчание принца, продолжил учитель, — мне начинает казаться, что питомец — довольно уникальный и редкий экземпляр.

Бесёнок, встав на задние лапки, принял горделивую и напыщенную позу. Показывая себя во всей красе.

Заметив направленный на бесёнка подозрительный взгляд принца, продолжил:

— Зверьки данной энергоформы довольно редки. А этот — хоть и произрастает из одной из самых слабых энергоформ — довольно смышлён для его вида. Старая история, достаточно старая, чтобы считаться уже настолько древней, что о ней почти полностью истёрлась память, этого вида — несёт в себе много всякого. Я имею ввиду историю возникновения этой формы жизни. В основе лежит совсем микроскопическая форма элементаля. Но прожитые пути, из совсем простенького элементаля, умеющего по сути только одно: может есть, если есть чего есть. Хотя, нет, ещё второе: может не есть, если нечего есть. В итоге развился в то, что может не только есть или не есть, но и гадить, бывает по-крупному, бывает — по мелкому... То, что этот элементаль способен разговаривать, понимать речь, реагировать, причём довольно адекватно, сам факт его существования: уже сам по себе и великая радость и великое горе.

— Почему?

— О, это как раз объяснить очень просто: из той начальной энергоформы, которая лежит в основе, такую форму развития подобный элемент мог получить, только, если пережил на своей шкуре несколько очень мощных ритуалов и смог при этом выжить и научиться заново принимать и понимать мир. А уж то, что его сознание довольно цельное и достаточно разумно — это вообще нонсенс.

— Я почти закончил духовную школу "Вонь".

В доказательство своих слов, бес поднатужился и громко пукнул.

— Фу... — поморщился юнец от ударившего в ноздри запаха.

— Нет, — сокрушённо покачал головой из стороны в сторону бес, — школу "Фу" — ещё не закончил. Сложная школа. Там очень трудное направление "брось каку".

— Да, — рассмеялся учитель, — действительно трудная ветвь этой школы. Часто не понять что есть кака, куда, как и в кого бросать.

— Ага, — печально вздохнул бес. — Как бросить каку, если её есть?

Громкий смех, переходящий в ржач, огласил просторную залу, отражаясь эхом от стен.

— А ты возьми так сделай, — оторвав несколько виноградин, учитель пожонглировал ими, а потом поймал ртом одну за другой.

— Так это ж вкусно! — возбуждённо произнёс бес.

И тут же начал отрывать одну за другой виноградины, пытаясь жонглировать. Ягоды разлетались в разные стороны. Но это не приводило его в уныние. Упавшие на пол, он просто подбирал и тут же съедал.

— Сначала бросить, потом съесть. Сначала бросить, потом съесть. Сначала бросить, потом съесть. — Бубнил себе под нос бес, пытаясь запомнить очерёдность действий.

— Ну, ему надолго хватит. Хотя...

Появившиеся будто из ниоткуда слуги, поставили на пол неподалёку несколько подносов с различными небольшими ягодами.

— Элементарным существам очень трудно понять и принять что-то новое. Их мышление очень узко и требуется огромное количество повторений одинаковых ситуаций, событий, чтобы они научились хотя бы немного замечать разницу. Иногда им требуется миллионы перерождений, чтобы понять, что в какой-то ситуации можно, например не орать, а говорить хотя бы чуть-чуть по-тише. Не говоря уж о более сложных вещах. Но если им втемяшилось что-то в голову или что там у них — то выбить это оттуда почти невозможно. Требуется масса терпения, чтобы уметь общаться с элементалями. Большинство — умеет что-то одно и, по сути, ничего больше. Но зато в этом чём-то одном — они мастера. То, что для кого-то безумно, неимоверно сложно — если это их конёк — для них это элементарно, потому что это основа их существования, для них это естественно, а вот всё остальное — сложновато...

Однако, получив в какой-то ключевой момент толчок — развитие сознания элементаля может получить взрывной эффект. Долго-долго копилось что-то, что по-тихоньку подтравливало, подтачивало узкую направленность, упёртость сознания элементаля, а потом вдруг накопилась критическая масса, какой-то ритуальный цикл движения микросознаний, состоящий из множества циклов роения мыслей, замкнулся — и сознание начинает окукливаться и элементаль начинает переходить в иную форму развития.

Это примерно как считать от одного до десяти. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять... Загибаем палец или делаем ещё какую пометочку, что завершили цикл и продолжаем опять считать: один, два, три... При этом подразумеваем, что уже не один или два, а одиннадцать, двенадцать. Один на дцать (на десять). Два на дцать. То-есть к одной цельной форме рассчёта, в данном случае десятеричного, мы к десятку большой единички прибавляем по единичке маленькой. И доходя до второй фазы: уже после добавления девяти малых форм к одной большой — двадцать. То-есть две большие формы. Был один маленький элементаль — раз. Есть что-то ещё — элементаль два. Это будет всё тот же один элементаль, но двухразных форм, два разных сознания. Десять малых разных форм для элементаля могут составить одну большую, почти всеобёмлещую форму. Больше ничего не знает. Но часть сознания так и осталась малой, а часть — выросла. И часть сознания будет считать малыми формами: раз, два... А часть сознания будет считать большими формами: десять, двадцать, тридцать... — но десять будет единицей. Причём промежуточная часть сознания колеблется между этим: раз-один-десять-двадцать-одиннадцать-двенадцать-тридцадь.

Это если знает форму одиннадцать, двенадцать, двадцать, тридцать. Причём в каком порядке как будет считать — это надо понимать что какие глубинные слои сознания цепляет.

То-есть считать будет, если по аналогии — римскими цифрами. Никакой абстракции — всё конкретно. I — один — один демон, II — два — двойной демон, III — три — тройной демон... IV — четыре — большой тройной демон, под властью владыки — демона V — пять — ибо пять пальцев на руке. Это уже не элементаль один палец, а элементаль — рука!

— Иными словами, элементаль, совершив несколько циклов развития, поглотил себя большого своей малой формой и дальше у него малый цикл идёт сразу большой формой одним цельным движением.

Для зверя нет абстракций. Для него всё конкретно. Просто то, что для нас абстрактно — для зверя конкретно. А вот то, что для более разумного конкретно — для зверя множество конкретных абстракций под властью конкретного абстрактного демона.

Но если научить, что правильно считать: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре...

Если научить и элементаль запомнит порядок счёта, то частью сознания, он примет это и даже будет считать так, зная какой ответ вы от него ждёте. Но какой-то частью сознания, даже если запомнит, даже если убедится, всё равно как-то иначе считать будет. Хотя бы потому, что у него возможно двоичная или двенадцатиричная система исчисления. Или из-за каких-то исторических для них прецедентов, что там учили иначе, мол, только так и никак иначе, иначе быть не может чем только так, как там они тогда сказали.

Это как преподватель в школе, якобы размышляя и якобы давая самим решить и ответить, задаёт, предварительно проведя накачку о "мудром дедушке ленине, который заботился о детях", сакраментальный вопрос: в те времена борьбы с тиранией, народ встал на борьбу, ведь под их кровавой пятой страдал народ, слезами горькими он плакал. Разве может что-то стоить слезы ребёнка? А дети тогда страдали, плакали.