Цыганская любовь

Забрюхатила Таська с первым снегом. И не знали они с Витькой, радоваться им, или плакать. Была надежда, что с рождением ребенка, их оставят в покое. Что простят цыгане, смирятся родственники. И можно будет вернуться в город, или поселиться в каком другом, не опасаясь расправы. И был страх, что от смешения родной крови, родится больной ребенок.

Мучила и неизвестность. Как там дома? Как матеря?

* * *

Сашка же, в своих мыслях неизменно думал о Руфине. Оправилась ли цыганушка, от предательства Карлы? Сильно ли она ненавидит его, Саню, за то, что он помог Витьке? Сможет ли он вымолить у нее прощение? И согласится ли она выйти за него?

Руфинка ему нравилась очень. Но Саня видел, что девушка любит его друга. Видел, как горели глаза у цыганки, когда смотрела она на Витьку.

Сашка совсем запутался в своих мыслях. Он жалел теперь, что не остался и не поддержал Руфину.

С каждым днем желание рвануть к ней, было все сильнее. И лишь боязнь навредить Карло и Таське, удерживала его в деревне.

Любаша окружила его заботой и любовью. Но Санула чувствовал себя племенным жеребцом, которого держат в конюшне. Лелеют, заботятся, но на волю не выпускают. И он все больше понимал, что долго не выдержит.

Глава 8

Месяц летел, за месяцем. Заснеженные улицы поселения нагоняли унылое настроение. Из тайги все чаще в деревню заходило зверье.

Мужики подстрелили облезлого, худого шатуна, задравшего собаку, сидевшую на цепи у одного из жителей.

Дворы заносило за ночь, огромными сугробами. Жители с первыми лучами солнца начинали прочищать дорожки к стайкам и за двор, все больше увеличивая объем снега по бокам от этих самых дорожек. В середине января ударили сорокаградусные морозы. Деревня словно вымерла.

Дом у Таськи с Карло был холодным. Карло день и ночь сидел у печи, поддерживая огонь — уголь был старым, превратившимся в пыль. Вообще было удивительно, как он сохранился в углярке заброшенного дома.

Печь топилась с него плохо, приходилось постоянно шуровать угли.

Не привык цыган к женской работе. Дома он к печке не знал, с какой стороны подойти. Все домашние дела были на матери. Ни отец, ни он, ни братья, даже не знали, когда привозили уголь, кто его скидывал и как топится печь.

Уголь мать, конечно, не скидывала, нанимала русняков,как и поставить забор, или наколоть дрова. Всегда находились рабочие руки среди русских, за бутылку — другую.

А вот печку топила она. Мужики вставали обычно уже к полудню, или в обед, когда в доме было тепло, прибрано и сготовлено. По дому ходили обутыми, лузгали семечки прямо на пол, и мать только с веником за ними ходить успевала, да на стол собирать, бесчисленным друзьям и родственникам.

У цыган было в порядке вещей, кочевать из дома в дом.

Здесь же, вдвоем с Таськой, было все по-другому. Заходили к ним лишь Санула с Любашкой, да несколько девчонок бегали к Таське погадать.

Вся домашняя работа, кроме стирки и готовки была на Витьке. Все приходилось делать своими руками. Чистить двор, пилить и колоть дрова, скидывать с крыши снег, и даже иногда подметать.

Таська очень плохо переносила беременность. Ехать же в город к врачу, наотрез отказалась. Бегала к ветеринарше — она понимала больше в беременности, чем их местный фельдшер.

На элеваторе Карло зимой не работал — не было работы. Своих, местных хватало. Они помаленьку тратили свои сбережения, да продавали Таськино золото. Например, поменяли массивное золотое кольцо, на порося. Мяса должно было хватить на всю зиму.

И Таська и Витька, очень тосковали по дому. Весной на свой страх и риск, решили наведаться в город.

Санула не выдержал в феврале.

Решив, что зимой цыгане не попрутся к черту на кулички, он рискнул съездить к родне.

У него в городе, отдельно от "цыганского района" жил с семьей двоюродный брат. Отношения у них всегда были хорошими. Сашка единственный из родни, кто поддержал Петро, когда, тот женился на русской женщине старше себя и с двумя детьми.

Жена брата выучила цыганский язык, носила на голове платок, длинные юбки и платья. Оцыганилась в общем. Родня смирилась, и Петро стал вновь желанным гостем в цыганском районе. Но жить, туда не переехал. К нему-то на разведку и поехал Санула.

Встретил его брат безрадостно, но в квартиру пустил, стол накрыл и вытащил самогон.

Выпили, помолчали. Тамара, жена Петро, присела за стол с ними, и первая не выдержала молчания:

— Ты-то, зачем с ними рванул? Такой грех на душу взяли. Мало того что срам такой затеяли, так еще и девчонку угробили.

— Таська сама согласилась с Карло ехать, никто силком её не тянул.

— А причем здесь эта бесстыжая, хасием на ее голову. Про Руфку речь! — зло гаркнул Петро.

— Карло Руфинку не портил. Чистая она, подстроили все с кровью. Я это перед всеми сказать могу. Если согласится, я ее замуж возьму, тогда может все успокоятся.

— Господи, да они же не знают ничего — ахнула Тамара.

— Нет больше Руфинки. Повесилась она — тяжело вздохнул Петро, и налив в стакан самогон залпом выпил, закашлявшись.

Санула смотрел на кашляющего, с выступившими слезами на глазах брата и чувствовал, как у самого сдавливает спазмом горло.

— Как повесилась?— неверяще, охрипшим вдруг голосом.

— Так и повесилась! Опозорил сволочь девку. Убить его мало! С собственной свадьбы сбежать, да еще и с сестрой! Тьфу ты, срам — сплюнул на пол цыган — И та прошмандовка хороша! Раньше за такое, забили бы кнутами насмерть. А сейчас у девок ни стыда, ни совести нет. Обрусились. Да даже русская с собственным братом не сбежит! Позорище!

— Да перестань ты, русских сюда приплетать.Это ладно, в старину такие браки в порядке вещей были, когда кузен на кузине женился. Можно подумать вы в таборах своих кровосмешением не занимались. Там-то наверное, вообще выбирать не приходилось. А сейчас сроду такого нет, ни у русских, ни у нерусских.

— Шла бы ты спать женщина. Нечего с мужиками за одним столом сидеть. Распустилась — цыкнул Петро на жену.

— Бегу и падаю. Цыганками своими командуй, а меня нечего строить. Что, перед родственничком опять кочевряжишься?

Санула слушал их перепалку, но не слышал. Перед глазами стояла танцующая Руфинка. Больно было в груди, словно костер кто — то распалил. Выжигала эта боль, рвала сердце Саньки.

Знал же он, что не любит Карло Руфинку, зачем позволил Витьке погубить дивчину. Ой, виноват он перед девкой, перед цыганами виноват. Все знал и потакал во всем другу. Зачем убежал с ними? Зачем не остался, не был рядом с Руфинкой? Зачем вообще свадьбу эту допустил? Нет ему — Сануле, прощения. Ничем им теперь, всем троим, грех этот не замолить.

— Домой лучше не суйся, убьет тебя отец. Да и Леха с Олегом на тебя злые, слышишь?— дернул за рукав его Петро.

— Я сам себя убить готов и Карло заодно-и понял, будь здесь Витька, обязательно бы подрались.

Была злость и горечь к другу. Зачем он так с Руфинкой, зачем нужна была эта свадьба? Не исправить уже ничего, не вернуть.

Подхватил стакан с самогоном, выпил, как воду не почувствовав обжигающий вкус. Где же почувствовать жар самогона, когда в груди пепелище?

— Таська беременна. Летом рожать — тихо, словно выдавив из себя слова.

— Вот дура-то. От брата, да еще в бегах! Где их хоть носит-то? Ни денег, ни угла. Вот дурные — запричитала Тамара.

— Не прощу себе Руфинкиной смерти — запустил Санула руки в кудри свои, обхватил головушку, сдавил виски. Не заглушить слова брата: "Нет больше Руфинки. Повесилась она". Слезы сами полились из глаз.

Заплакал и запел, надрывно с болью, с хрипом в голосе:

А ты, цыган, запой

Наперекор судьбе,

Что б ни было с тобой,

Нельзя не петь тебе.

Пускай ты одинок

Под заревом грозы,

Пускай ты изнемог —

Ни вздоха, ни слезы.

Под кровлей земляной

Давно молчат друзья,

Но ты, цыган, запой —

Не петь тебе нельзя.

Над тихою рекой

Проснулись соловьи,

И ты, цыган, запой

О дружбе и любви.

Под тёплою золой

Огонь ещё живёт,

А месяц молодой

Опять копытом бьёт.

А ты, цыган, запой

Наперекор судьбе,

Что б ни было с тобой,

Нельзя не петь тебе.

* * *

Стихи автора романа, по которому поставлен "Цыган"

Глава 9

Отговорить Сашку не ходить в цыганский поселок, у Петро так и не получилось.Наведался Санула всё же ночью в дом своих родителей.

Отец за кнут схватился, но хлестнуть им успел только раз, оставляя красную, вздувшеюся тут же полосу, на лице и шее старшего сына. Мать повисла на муже, заголосила. Младшие брат и сестра тоже кинулись к отцу,плача и хватая за руки,не давая больше замахнуться на Санулу.

Отшвырнул цыган кнут от себя, отстранил жену и детей, сел молча за стол,прожигая непутевого сына взглядом. Сестра с братом присели тут же, тихонько хлюпая носами.

— Глаза бы мои тебя не видели, — процедил сквозь зубы цыган. Убил бы, да мать жалко. День и ночь ревет из — за тебя сволочи. Связался с пропащими!

Мать обхватила Саню со спины, уткнулась в его макушку.

-Хватит! Что ты слезы ему за ворот льешь, он ни тебя, ни меня, ни брата с сестрой не пожалел.

— Дадо, дае, мэ банго ли. Мангав, простите ман. Не думал что творю.(1)

— Уходи, откуда пришел. Я цыган поднимать не буду, не приходил ты, не видели мы тебя! — отец встал из — за стола. Тяжелой поступью поднимался на второй этаж, и уже с лестницы бросил через плечо:

— Дай мать ему денег.А вы, — повернулся он к младшим — спать идите и держите язык за зубами!

Мать покормила его. Собрала сумку, сунула денег и шаль пуховую.

— Передай бесстыжей этой. Ушла — то по теплу ещё, ни шаль, ни тулуп не взяла. В чём ходит?

— Обменяла серьги на шубейку. А шаль передам, в платки шерстяные кутается.

У матери снова слезы.

— Что же натворили то, дурные. Дивчину угробили, матерей чуть в могилу не загнали. Барбиха до сих пор от инсульта не отошла. На Ротю смотреть страшно. Скажи им, пусть не появляются. В другой город им уезжать надо, не жить им среди цыган.

— Таська на сносях. Рожать ей летом.

— Господи! Совсем девка ополоумела! Куда они с детем — то? Без денег, без родни! Ты мне скажи, где хоть искать вас? Мало ли.. Может остынут цыгане. Да и матерей пожалейте, не железные мы. Я хоть им дам знать, что в порядке все, с пустоголовыми этими. Таськины мать и сестры, на улицу не выходят от стыда. Уезжать отсюда собрались. Все Малевичи.И Витькины и Таськины.

Саня назвал матери деревню, взяв с нее слово, что не скажет никому. Всю ночь они просидели вдвоем за кухонным столом, разговаривая потихоньку, чтобы отца не разбудить.

Санула ушел затемно,как раз в самое сонное время, получив благословение матери на дорогу.

*1. Дадо, дае, мэ банго ли. Мангав — Отец, мать, я виноват. Прошу, простите меня.

* * *

С тяжелым сердцем он возвращался назад. Пока добирался до деревни, злость на Карло прошла. Осталась тоска и боль. Вину с Витьки в смерти цыганушки, Санула не снял, но и кулаками махать не смог. Видел, как побелел тот, от страшной новости, как затряслись у него губы и руки. Молча Витька сел на холодный пол, прислонился к стене, уставившись в одну точку.

Таська, услышав о смерти Руфинки, рот рукой зажала, да головой качала, а потом выплюнула с досадой:

— Вот дура девка! Всегда знала, что она дура!

— НаракИр ромнЯ! Не смей!— прикрикнул на неё Санула.(2)

Она только рукой на него махнула. Подошла к брату, присела возле него.

-Эй, не рви сердце, ту на бангО ли. Мэ тут камам, миро лачо. Ту ман шунЭса? (3)

Карло даже не глянул на нее. Все так же смотрел, не мигая в одну точку.

— Ну и сиди, хасиём тэрИ шеро. Вот застудишься, за Руфкой своей пойдешь!(4)

— Дырлыны ту! Как есть дырлыны! СОбы тУтэ чиб отшутЁс!— взбеленился Сашка.(5)

Сил слушать не было этот дурной язык, и он выскочил на улицу, хлопнув в сердцах дверью так, что штукатурка посыпалась.

Витька замкнулся в себе, после новости о смерти бывшей невесты. Подолгу зависал, сидя у печки и глядя на тлеющие угли в открытой топке, забывая их шурудить.

Таська глядя на него, срывалась. Она— то ластилась, как кошка, то глаза готова ему была выцарапать, чтобы хоть как то расшевелить. Но Карло не реагировал ни на ласки, ни на тычки.

Санула не показывался у них несколько дней, и Таська сама пошла к нему, в надежде, что он расшевелит друга.

Дверь открыла ей Люба. Недобро глянула на цыганку, но в дом запустила.

— Ты глазами то на меня не зыркай, а то я зыркну — прыщами покроешься.Где Санула? — Подбоченилась по — боевому Таська, выпятив ещё не обозначившийся животик вперёд.

Люба тоже была из десятка не робкого, так что на Таськину угрозу только хмыкнула.

— А ты меня не стращай, я не пугливая и глаза твоего не боюсь. Сама кого хошь сглажу. Пьяный Сашок, спит. Как приехал из города, так и утоп в бутылке. Какой день уж не просыхает. Все прощение у цыганушки вашей, царство ей небесное, просит. Слезы крокодильи льет, откуда только берутся.

— Из бутылки и берутся. Бравинта — это у него льется. Что за чавалэ пошли! Один как истукан у печки сидит, другой сопли на кулак мотает! Дык, до чего себя довели!(*6)

— Ты Тась извини, конечно, но Сашка по пьяне, историю мне вашу рассказал, так что я в курсе. Я сама не без греха, чтобы осуждать вас, но парней понимаю. Смерть девчонки, как не крути, а у Витьки на совести.

— Кто ей дуре безмозглой виноват! Где у неё зенки были, когда Карло свататься пришёл? Совсем от любви идиотка ослепла — не видела что Карле на неё плевать? А Барбиха с Ротей куда смотрели? Что, не заметили что девка умом тронулась, и в петлю готова залезть? Почему они — то не уследили?

— Злая ты Таська, жестокая. Нельзя так. Побойся бога, ведь дитя под сердцем носишь.

Таська как— то обмякла сразу. Руки с боков на живот переместила.

— Может и жестокая, только если ещё я начну казнить себя за всё, да головой об стену биться, можно сразу тогда в петлю, как Руфка. Думаешь, я не переживаю? Думаешь у меня сердце не болит? Да у меня день и ночь не идут из головы — мать, отец, сестры. Тетка с дядькой. Ребенок — каким он родится. Что дальше делать, и как жить.

— Пошли, чаю попьем — Люба взяла Таську за локоть и подтолкнула в сторону кухни.

-Бабы всегда сильней мужиков были. Не физически, я имею в виду — Люба поставила перед Таськой чашку с чаем и свежие, пахнущие ванилью булочки.

Таську тут же замутило.

— Не могу ничего есть. Тошнит на всё подряд — пожаловалась она русской.

— Это плохо. Есть надо. Знаешь, я жуть как ребеночка хочу. Хоть девочку, хоть мальчика. А ты кого хочешь?

— Никого не хочу — буркнула в бокал с чаем Таська, дуя на горячий напиток.

— Нельзя так говорить. Он всё слышит, всё чувствует. О, я знаю что тебе надо! Сейчас!

— Любаня откатила в углу кухни большой, вязанный из разноцветных тонких лоскутков, круглый половик. Подцепила рукой за кольцо, открывая люк в подполье.

Банки с солеными огурчиками, грибочками, помидорами и капустой выстроились в ряд на столе перед Таськой.