| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
и потому дышавшие негромко, дабы не нарушить возникшей хрупкой и обманчиво
мирной тишины, и вовсе затаили дыхание, не зная, каких вестей ждать.
Подавая телеграмму, Константин громко сказал:
— Ваше величество, известия с Кавказа. Крупная победа над турками.
Присутствующие облегчённо выдохнули.
Государь пробежал телеграмму глазами, широко, истово перекрестился и
огласил оную.
"... Соединенные отряды генералов Геймана и Тер-Гукасова в непрерывном
девятичасовом сражении разбили войска Ахмед-Мухтара— и Измаила-пашей у
Деве-Бойну под Эрзерумом. Турки бежали, бросив лагерь, оружие и припасы.
Михаил."
Все благополучно перевели дух, задвигались стулья, оживлённо зашевелились
бумаги, кое-кто заулыбался.
* "На наши деньги" гвардейский полк морской пехоты.
— Доставай па-троны, — шутливо скомандовал император. Курящие раскрыли
портсигары, Адлерберг поднес царю спичку.
Князь Горчаков, отмахиваясь от струящегося с двух сторон дыма, повернулся
влево.
— А помните, государь, предложение лорда Дерби?
Александр, всласть затягиваясь, с благодарностью посмотрел на старого
канцлера.
— Да, да, господа, британский министр иностранных дел еще до этой нашей
кавказской победы обращался тут кое-с-чем... Я получил из Лондона любопытное
письмо от Шувалова. Англичане предлагают мирное посредничество на условии
ограничения прав Румынии и содержания турецкого гарнизона в Белграде.
— Вот румыны-то обрадуются, — иронически произнес светлейший князь Суворов.
Все заулыбались, даже так и не остывший Николай Николаевич-старший хмыкнул,
представив реакцию отсутствующего к счастью на совещании князя Кароля.
Обстановка ещё несколько разрядилась.
Владимир, попыхивая манильской сигарой, сказал:
— Штучки из британского репертуара.
— Англичанка гадит, как всегда, — пробормотал кто-то из присутствующих.
Царь несколько смущенно улыбнулся и вновь нахмурился, потушив тлеющую
сигарету.
— Но теперь, после нашей кавказской победы, печальный долг безусловно
вынуждает меня вернуться в Петербург. План кампании остаётся в силе со всеми
тезисами Эдуарда Ивановича, на коии я всячески уповаю, — кивая вначале
Владимиру, а потом оборачиваясь к Милютину, — нечего и говорить, ты, граф,
остаешься здесь, безусловно пособляя главнокомандующему. Господь нас да не
оставит в милости Своей.
Присутствующие осенили себя крестным знамением.
— Вы свободны, господа, за исключением ваших высочеств, и ты, канцлер,
останься, — Александр II повернулся к графу Адлербергу, — Владимир
Александрович, распорядись обедом.
Через несколько минут комната опустела. Предпоследним вышел, оглянувшись на
государя, генерал Рылеев, за ним, плотно прикрыв двери, вышел Николай
Николаевич-младший, которого царь отослал, незаметно подав записку.
Император подозвал другого племянника и, понизив голос, пожал ему руку:
— Спасибо, Костя, вовремя ты вмешался, — и, повысив голос уже "на публику",
добавил. — Завтра ты проводишь меня до Дуная. Поедешь с Мезенцевым, по
берёзкам-то соскучился, поди?
Константин, смущённо покраснев, начал:
— Да, Государь, но мой бедный брат...
Царь положил руку ему на плечо.
— О нём я поговорю с твоим отцом в Петербурге. Ну, юный мичман, — Александр
Николаевич слегка усмехнулся, — хочешь быть лейтенантом? Сейчас ступай.
Константин снова покраснел, кивнул и, щелкнув каблуками, вышел.
Александр Второй развернулся, обежал взглядом брата и сына, скользнул глазами
по деликатно уткнувшемуся в бумаги Горчакову.
— Эх, петухи... Толк-то будет? Долго мне ждать?
Владимир, краснея, протянул руку дяде.
— Прошу прощения, ваше высочество, я, кажется, погорячился.
— Кто смолоду не горячился, — вымученно улыбаясь, выдавил из себя
главнокомандующий, неохотно пожимая протянутую руку.
Император при виде этой сцены невесело усмехнулся и обратился к брату:
— Николай, ты останешься к обеду?
— Прости, государь, но я должен ехать в войска, готовиться к смотру.
— Ну тогда езжай, — развел руками Александр. Провожая князя к дверям, он
вполголоса добавил, — извини моего молодца, я его приструню.
— Да ладно уж, лишь бы он голову в омут не совал, Скобелев-третий, — сказал
Николай Николаевич и вышел вон, лязгая подкованными сапогами со шпорами.
Александр Николаевич Романов вновь достал из портсигара отсыревшую сигарету,
размял её, бросил тяжёлый взгляд на сына, и, прикурив от протянутой им шведской
спички, устало опустился в кресло.
— Горяч ты чрезмерно, Володя. Молодость, конечно, из тех недостатков, что
проходят слишком быстро, но это не повод очертя голову кидаться на старших.
— Накипело, батюшка, — неуступчиво отозвался великий князь, — высказал,
что думал. Я человек военный.
— C'est jeunesse distant par droiture militaire, tendis que la sadesse
est diplomatique a contraire*, — в очередной раз скаламбурил Горчаков.
* (фр.) Юность по-военному пряма, только возраст дипломатичен.
— Государственный человек обязан быть дипломатом, на людях тем паче, уж
ты-то, князь, знаешь, — возразил канцлеру царь и снова обратился к сыну, —
сколько человек было свидетелями твоей непростительной горячности, Володя.
Круги широко разойдутся, ты об этом не думал?
— Я о брате думал. План этот ещё Сашка, — молодой великий князь
перекрестился, — разрабатывать начал, хоть у Ванновского спроси.
— Дело отнюдь не в Ванновском. Тебе сейчас вверена почти треть армии, ты
должность исполняешь... Кстати, сегодня Николай должен был тебя представить в
командиры Рущукского отряда, теперь думаю, не слишком ли ты молод... Горяч
генерал-лейтенант, на главнокомандующего, как на пашу налетел, не гусарский,
чай, полковник, картой как саблей машешь.
Владимир опустил взгляд.
— Ну, ну, потупил взор, как красна девица. Ты пойми, всё очень и очень
непросто. Паче того, с нас, с Романовых, спрос особый, попомни моё слово.
— Господь, да ты, Государь, кто ещё спросит?
— Россия спросит, — глубоко затягиваясь, ответил царь, — история.
— Сейчас историю делаем мы, разве не так?
— Делаем... да скверно... Угодны ли Господу наши деяния?.. Тяжела Его десница,
ох тяжела... Не рискуй людьми, и собой не смей!..
Владимир скептически хмыкнул.
— А что собой? У Александра наследник есть.
— Тебя бы на моё место, в Петербург поехать, Минни в глаза взглянуть, и что
матери сказать, — по щеке императора снова скатилась тяжёлая слеза. — Вово,
подумай, мы с ней второго сына хороним. Понимаешь, что это такое?
— Знаю, папа, и мы с Михенью по весне Сашку-маленького схоронили... А всё же,
ужель я совсем неправ, возьмём же Царьград, войне конец.
— Прав-то прав, Аника ты воин, сил на Царьград пока нет, — глубокомысленно
заметил император, тщательно туша сигарету в пепельнице.
— Аника-воин у нас дядюшка Низи, верховный из него, правду сказать...
— Ты, что ли, был бы лучше? — Государь рассеянно достал очередную сигарету.
— Да хоть князь Александр Барятинский, победитель Шамиля, прославленный
полководец, и авторитет военный...
— Барятинский сам из службы ушёл, я его в шею не гнал, слишком люблю, он как
и ты, гусар, а уж седьмой десяток ему. Гус-сар...
Владимир почувствовал, что попал под настроение, и, взглянув на отца, решил
развить успех.
— Подкрепить его толковым начальником штаба, да хоть Фадеевым тем же, нечего
ему скакать то по Каирам, то по Белградам, то по Чёрным Горам. Ведь из лучших
наших стратегов...
— В одну телегу впрячь неможно... Да-а... Милютин с Тотлебеном тотчас в
отставку запросятся, а ты Гурко с фронта выдернешь, или бешеного Мишку
Скобелева на министерство поставишь? Эх, ты, архистратиг Вольдемар...
У государя промелькнула мысль: _"А Сашка-то толковей был, молодой пока ещё
слишком горяч..."_ По щеке его скатилась слеза.
Следующим днём императора на пути в Букурешт сопровождали великие князья
Сергей Александрович и Константин Константинович, министр двора граф
Адлерберг, военный министр Милютин, генералы Рылеев, Салтыков и дежурство*.
Впереди скакали конвойные лейб-казаки, за ними уланы, далее следовала коляска
Государя, за ней лейб-гусары, за ними — свита верхами и в экипажах.
* Дежурные офицеры административной части штаба.
Глава 2
Глава 3
Министр двора
Вторник, 1 ноября 1877, вечер
Николаевская железная дорога, участок Москва-Тверь
От Адлербергов и Барановых
Избави, Боже, дом Романовых...
Народное
Пятьдесят лет дружбы... Легко ли это? А если другом тебя называет твой
государь, то дружба сия особенно тяжела. Граф Александр Владимирович Адлерберг
с детства входил в ближайшее окружение будущего Александра II вместе с
Вильгорским, Паткулем, Алексеем Константиновичем Толстым, князем Александром
Барятинским. Кто-то из них умер, кто-то отошёл в сторону, Адлерберг остался.
Можно добавить, что он получил звание царского друга "по наследству". Его
отец был ближайшим из наперсников Николая Павловича, даже в завещании своём
покойный император назвал его своим другом и товарищем. С 1852 года по 1872
старший Адлерберг был министром двора, а когда, по расстроенному здоровью
(ослеп) отошёл от дел, сын сменил его на всех постах. В обществе считалось,
что влияние на государя его тёзки было огромным.
Некоторые даже говаривали с ехидцей, дескать, Александр Николаевич Романов
пользуется большим влиянием у графа Адлерберга II-го. Но следует заметить,
что взаимное влияние это было ограничено сугубо негосударственными делами.
Просто граф Адлерберг всегда был неразлучен с царственным тёзкой, всегда
рядом, словно тень, знающая своё место.
Позвольте повторить... _"...последними вышли высокий сутулящийся генерал в
походном пальто и длинных сапогах и за ним другой — седой с большими
бакенбардами, по бакенбардам второго их и узнали..."_ Это из воспоминаний
участника той войны.
О чём мог думать всесильный царедворец под стук колёс поезда, уносящего
императора и его свиту в Северную столицу? А хотя бы так...
_"Да разве жалеет кто-нибудь из них из всех Государя, истинно жалеет? Тот же
Боткин видит перед собой лишь пациента, измученного всяческими хворями, с
расстроенными нервами. Не о Государе думает, а о диагнозе. Генерал Рылеев...
этот вообще думать не умеет, предан по-собачьи, и слава Богу. Кстати, куда он
исчез на вокзале?..
А Государю в Москве пришлось несладко. Он рад был бы никого не видеть, тихо
помолиться в часовне Иверской иконы Божией матери, но куда деваться от людей?
Генерал-губернатор князь Долгоруков, митрополит Иннокентий, командующий
округом и дворянская депутация... Слава Богу, хоть купечество первопрестольной
удалось не допустить, перебились аршинники, патриоты кондовые..._"
С самого того злосчастного дня гибели цесаревича он ни на шаг не отходил от
императора, изо всех сил стараясь облегчить его страдания, то как бы не замечая
их, то молчаливым участием, заботливым взглядом, жестом. И император России
чувствовал, знал и ценил.
_"Но как сдал Александр Николаевич за эти дни, как ему трудно держать себя...
Да, он старался не подавать виду, только стал больше молиться, и порой плакал
по ночам... А так почти не менялся привычный образ жизни, всё шло по однажды
заведённому порядку.
Смотры, посещение госпиталей, приём министров; взять тот же последний
военный совет — как будто ничего не изменилось, только сдержанного,
молчаливого цесаревича на время сменил его взбалмошный, горячий брат.
Нет, не ему судить Владимира Александровича, и всё же, всё же... Он точно
не жалеет отца, а ведь теперь он старший из оставшихся четырёх царских
сыновей._"
Внезапно к нему пришла мысль, которую он всегда гнал из головы. Что будет,
если Александра Николаевича не станет? И когда, не дай Боже, это "если" может
наступить?..
Уезжая из действующей армии, император по пути побывал и в Рущукском
отряде, утвердив великого князя Владимира в должности командующего отрядом.
Тем не менее, великий князь был недоволен даже несмотря и на вручённый ему
орден Святого Георгия Победоносца 3-ей степени, ведь согласия на план,
предложенный им, государь не дал. Провожая державного родителя за Дунай,
великий князь Владимир Александрович был угрюм и мрачен, словно это ему
предстояли возвращение в Петербург, слезы неутешной императрицы и объяснения
с Минни, вдовой цесаревича Александра.
Из Бухареста граф Александр Владимирович дал телеграмму в Петербург кузену,
графу Эдуарду Баранову на секретный телеграфный адрес с просьбой сообщить
состояние здоровья государыни Марии Александровны. Ответ требовалось дать на
Белостокскую линию. Через пол-суток были получены неутешительные известия...
Императрица была плоха. Сам государь спал мало, помогали только
успокоительные капли из походной аптечки, изготовленные лично Боткиным. По
уверениям лейб-медика, здоровье Государя не внушало чрезмерных опасений,
время и покой — вот лучшие доктора, но разве монархам ведом покой? Не для
того ли, чтобы оградить царя от треволнений, служат гвардия, лейб-конвой,
охрана, слуги, многочисленные придворные и, наконец, министр двора. Дабы
государь был покоен, он, Александр Адлерберг, не должен знать покоя ни днём
ни ночью...
Слава Богу, вечером в Москве утомлённый Государь наконец смог заснуть безо
всяких снадобий, избавленный от тряски и стука колёс. Министр двора даже
решился на свой страх и риск задержать отъезд из первопрестольной, дабы дать
императору выспаться. Заодно граф, сделав ответный визит князю Долгорукому,
успел сыграть с губернатором несколько партий в вист, оба старика были весьма
азартны, хоть и играли по-маленькой.
_"Как на грех, посоветоваться не с кем..."_ — князя Суворова Адлерберг
недолюбливал, генерал Салтыков был срочно отправлен Государем в Ливадию, а
генерал-адъютант Рылеев куда-то исчез сразу по прибытию в Москву.
_"Черт знает что творится в императорском поезде; разумеется, служака Рылеев
пропал не сам по себе, а видимо, выполняя некое поручение Государя. Но почему
ему об этом ничего не известно? Не с Боткиным же советоваться, не по чину, да
и вообще кто здесь министр двора, ...?"_
Мысли эти не давали Александру Владимировичу покоя до той самой поры, пока
на подъезде к Твери царский литер вдруг затормозил у полустанка, где на
встречном пути стоял паровоз с одним-единственным салон-вагоном. У вагона,
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
