Отдел "Порносек"

Рассказ удался. Брэдфорд его одобрил. Но с того дня райская жизнь для Джереми кончилась. Он больше не знал покоя. Липкий страх владел всем его существом. Он чувствовал себя преступником, ему хотелось убежать и спрятаться каждый раз при виде полисмена или чёрного арестантского фургона Минлюбви. Он плохо спал ночами и даже перестал вызывать девушек в кабинет для специнструктажа, к немалой досаде Эмили, Хелены и Синтии.

Тем более что и новости становились всё тревожнее. Евразийцы и остазийцы уверенно выдавливали океанийские войска из Индии и с африканского конинента. Воздушную тревогу объявляли два-три раза в день. Активизировался и внутренний враг, судя по тому, как участились аресты. Стали исчезать знакомые Джереми: исчезли двое соседей по общежитию, исчез бывший сослуживец Салливан, исчезла даже одна калейдоскопистка из "Порносека". Эта последняя, правда, была некрасивая, и Джереми ни разу не вызывал её на специнструктаж, но остальные-то запросто могли назвать его имя на допросах! Он почти физически чувствовал, как смерть ходит кругами, как вокруг него с каждым днём всё теснее сжимается убийственное кольцо.

Когда Пайк осторожно делился своими страхами с Брэдфордом, тот лишь посмеивался:

— Выше голову, Джереми! Всё идёт по плану! Не могу делиться подробностями, но уверяю вас, скоро произойдут события, которые всё перевернут, и перевернут в нашу с вами, Джереми, пользу.

Но и Брэдфорд выглядел всё беспокойнее и тревожнее, и даже в разгар рабочего дня от него частенько попахивало джином "Победа". Иногда Джереми думал: не донести ли самому? Не выложить ли в Минлюбви всю правду об этой шифрованной переписке? Но он понимал, что донести ничуть не менее рискованно, чем не доносить. Ведь заговор (антизаговор?), очевидно, не мог бы так долго существовать без тайной поддержки в Минлюбви. Что если донос попадёт к одному из посвящённых? Словом, время было для Джереми непростое. Лишь работа, как всегда, позволяла отвлечься и забыться. Да ещё немного успокаивало наличие под рукой пилюли цианистого калия.

* * *

Странности начались с самого утра. Сначала завыли сирены воздушной тревоги. По телескрину передали, что в город проникли диверсанты, против них проводится боевая операция, и гражданским лицам запрещено выходить на улицы. В самом деле, из Восточного Лондона и Саутворка доносилась стрельба. Через час передали, что предыдущее сообщение было уткой, запущенной в эфир вредителями. Никаких диверсантов нет и не было, на улицы можно выходить. Потом велели оставаться дома и ждать важного правительственного объявления. Потом сказали, что предыдущее извещение было очередной вредительской уткой, что никакого объявления не будет, что в телецентре разоблачили сеть евразийских агентов, но эфир уже под контролем, и скоро ситуация нормализуется. Потом стали показывать балет "Саутгемптонская коммуна".

Джереми так и не понял, что происходит, и после отбоя воздушной тревоги пошёл на работу. По улицам чаще обычного разъезжали военные машины, на углах дежурило больше обычного патрулей, при входе в Минправды у Джереми не только проверили документы, но и обыскали и справились с каким-то списком, прежде чем впустить. Словом, происходило нечто ненормальное. Джереми зашёл было к Брэдфорду, но того не было на месте. Не было и его заместителя Кеннона, который обычно всегда дежурил в рабочем офисе. Исчезли? Оба? Рядовые сотрудницы знали не больше самого Джереми.

В сильнейшей тревоге он сел за свой текстомат. Кодовые фразы для сегодняшнего текста он получил от Брэдфорда ещё вчера вечером. Вставить их? Или постараться забыть, с учётом того, что Брэдфорд сейчас, возможно, даёт показания в Минлюбви? После мучительных колебаний Джереми решил, что лучше всего будет строго следовать инструкциям. Он включил текстомат и запустил синтез.

— Знаешь, нам надо последить за родителями, — сказал четвероклассник Уилл Стоун своей сестре-близняшке Мэрион. — Они очень странно себя ведут. Вечером, когда думают, что мы спим, запираются у себя в спальне, и оттуда слышны какие-то непонятные звуки. Что если они делают там динамит, или яд, или печатают листовки? Что если участвуют в заговоре, как консул Римской Республики в 32 году до нашей эры Гней Домиций Агенобарб?

— Не может быть! — испугалась Мэрион. — Папа и мама не могут быть вражескими агентами! Они хорошие!

— Про всех вражеских агентов тоже сначала думали, что они хорошие, — сурово разъяснил Уилл. — Всех могут завербовать враги, даже маму и папу. Я взял в нашей секции "шпионов" устройства для слежки. Сегодня вечером мы с тобой, Мэрион, выясним всё.

И Уилл гордо выложил перед сестрой стетоскоп, бинокуляр со световодом и засушенную бабочку.

— Зачем же нам бабочка Papilio machaon? — удивилась Мэрион.

— Просто для красоты, — объяснил Уилл. — Ну так что, ты со мной?

— Конечно! — воскликнула Мэрион, захваченная этим приключением.

Вечером дети в обычное время легли в постель, мама прочитала им главу из "Алисы в Зазеркалье" и поцеловала на ночь. Брат и сестра притворились спящими, но старательно прислушивались, что происходит за дверью детской. Они услышали, как сначала мама, потом папа принимают душ, а потом закрываются на защёлку в своей спальне.

— Пора! — прошептал Уилл.

Они бесшумно вскочили с постелей, достали из тайника бинокуляр и стетоскоп. (Бабочку-махаона они заранее пристроили на самое подходящее для этого место, между страницами 426 и 427 третьей слева книги на второй снизу полке шкафа под литерами Р-41). На цыпочках они вышли из детской и пристроились к двери родительской спальни.

Из-под двери пробивался тусклый свет. Должно быть, родители включили ночник. Это облегчало задачу. Уилл осторожно просунул конец световода в замочную скважину, Мэрион приложила к двери микрофон стетоскопа. Задыхаясь от любопытства и гордости в осознании себя помощниками Партии, охотниками на вражеских агентов, дети прижались к друг другу, вставили в уши по наушнику стетоскопа, прильнули глазами к линзам бинокуляра...

Резко продребезжал телефон.

— Джереми, ко мне, немедленно! — выкрикнул Брэдфорд.

Всё-таки не исчез! У Джереми гора с плеч свалилась. Он рысью прибежал в кабинет начальника и обнаружил того в необычайном возбуждении. Как только Пайк закрыл за собой дверь, Брэдфорд подскочил к нему и выпалил громким шёпотом:

— Началось! Джереми, началось! Сегодня, сегодня всё решится! — Он перешёл с шёпота на нормальный тон: — Я должен срочно уйти, Джереми. Оставляю вас исполняющим мои обязанности. Никуда не уходите, на звонки отвечайте как и.о. начальника отдела, а если... — Брэдфорд снова зашептал: — А если будут ломать дверь — надеюсь, пилюля при вас?

— Конечно, товарищ Брэдфорд, но... — Больше всего Джереми был сейчас потрясён своим неожиданным назначением в обход брэдфордовского заместителя. — А как же товарищ Кеннон?

— Кеннону нельзя доверять, его приставили ко мне враги, — отмахнулся Брэдфорд. — Я его изолировал. Работайте, Джереми! Обещаю вам, через несколько часов выяснится всё. — И Брэдфорд стремительно удалился.

Несколько часов прошли в томительном безделье и удушающем страхе. Подписывать за Брэдфорда бумаги Джереми не рискнул, на все звонки отвечал, что Брэдфорда на месте нет, и когда будет — неизвестно. Несколько раз по коридору мимо двери кабинета громыхали армейские сапоги, пару раз гасло электричество, издали раздавались одиночные выстрелы, автоматные очереди и чьи-то отчаянные вопли. Раз мимо окна кабинета пролетел падающий человек, визжа и барахтаясь в воздухе. Потом всё затихло. По министерству прозвенел сигнал сбора на внеочередную двухминутку ненависти, и там-то в самом деле, как обещал Брэдфорд, выяснилось всё.

Оказалось, что группа честных партийцев раскрыла и пресекла чудовищный заговор предателей, тайных гольдштейнистов, агентов Евразии и Остазии, пустивший корни на самом верху Партии и государства. Предателями оказались и министр мира, сознательно подставлявший армию под удары, и министр любви, развязавший кровавые репрессии против честных членов Партии и ни в чём не повинных людей. Более того — и это вообще не укладывалось в сознание — заговорщики подменили самого Большого Брата переодетым агентом. Настоящий же Большой Брат ускользнул от врагов, изменил внешность и всё это время скрывался под личиной министра правды, товарища Эдвардс-Причарда. Теперь, когда заговорщики изобличены, арестованы и ждут справедливого суда и возмездия, ББ раскрыл свою истинную личность и вернул своё законное место во главе Партии.

Теперь — обещал новый Большой Брат или, вернее, истинный Большой Брат — всё изменится. Партия вернётся к принципам и нормам истинного ангсоца. Незаконные репрессии будут прекращены, несправедливо обвиненные граждане освобождены, реабилитированы и восстановлены в Партии. Прямо сейчас он подписал соответствующий приказ. Кроме того, истинный Большой Брат обратился к Евразии и Остазии с предложением перемирия и переговоров о всеобщем мире. Наконец, он пообещал увеличить продуктовые нормы на 10% за счёт гигантских наворованных средств, конфискованных у заговорщиков.

Все пропели гимн, буквально рыдая от счастья, любя и обожая Большого Брата как никогда прежде. Когда Джереми, не помня себя, вернулся в кабинет, он обнаружил там Брэдфорда, бесконечно гордого и довольного. Он крепко обнял Джереми и разлил по бокалам джин "Победа".

— За победу, Джереми! За нашу полную победу! — Брэдфорд даже вытер слезу от нахлынувших чувств. — Мне уже обеспечена должность замминистра по худлиту, ну а вы — вы возглавите наш отдел. Сначала как исполняющий обязанности, а после того как вступите во Внутреннюю Партию — уже как полноправный начальник. Начинайте знакомиться с делами, Джереми! — Брэдфорд налил ещё по бокалу. — За наше прекрасное будущее!

* * *

Прошло несколько недель — исторических недель, изменивших мир и Океанию. Но у Джереми не было времени следить за новостями, ему надо было осваиваться в должности начальника отдела, что было вдвойне непросто в такие суматошные времена. Когда буря событий поутихла, Брэдфорд вызвал Джереми в свой новый, огромный и роскошный кабинет заместителя министра правды по вопросам художественной литературы. Сам он тоже заметно изменился — стал как-то монументальнее, суровее лицом и даже как будто полнее и выше ростом.

— Хочу обсудить варианты вашего будущего, Джереми, — начал Брэдфорд. — В рамках экономических реформ по возврату к истинному ангсоцу ожидаются серьёзные перемены в нашей сфере. Например, скажу пока по секрету, порнография будет легализована и передана частным издательствам. Не может же государство в открытую торговать такой дрянью! Поэтому "Порносек" упразднят, или, лучше сказать, преобразуют в частное издательство. Номинальным владельцем поставим какого-нибудь прола, а вы, Джереми, будете при нём партийным куратором. То есть фактическим хозяином. Это закроет вам большую карьеру в Партии, но принесёт хорошие деньги, а деньги будут много значить в наступающей экономической реальности, если не всё. — Он интимно понизил голос: — Придётся, конечно, делиться кое с кем... — Понизил до шёпота: — А конкретно, со мной... Но поверьте, Джереми, и на вашу долю достанется больше долларов, чем вы держали в руках за всю свою жизнь...

Дав Джереми с минуту, чтобы переварить услышанное, Брэдфорд продолжал:

— Есть второй вариант, и я рекомендовал бы вам именно его, Джереми. Вы, как мне кажется, по натуре человек творческий, скорее литератор, чем бизнесмен. Мы организуем группу тестоматчиков для очень сложной, очень срочной, очень важной пропагандистской работы. Нам нужен роман. Большой, серьёзный, фундаментальный роман, разоблачающий ужасы режима лже-Большого Брата в недоброй памяти 1984 году. Такая, знаете, история обычного человека, честного, хотя и немного запутавшегося партийца, попавшего в жернова карательной машины. Назвать его как-нибудь вроде "Один день товарища Смита", или просто "1984". Что скажете, Джереми? Мне кажется, вы идеальный кандидат на роль руководителя этой группы...

— Можно я подумаю, товарищ Брэдфорд? — пролепетал Джереми.

Голова у него кружилась от перспектив.