| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Приблизительно около часу дня винтовочная стрельба была с обеих сторон. Фронтовиками была занята вся зарека, нами гора. Мне было дано распоряжение занять с пулемётом долгий мост, для этого была дана мне лошадь, запряжённая в тарантас, и я один с заряженным пулемётом поехал. Для сопровождения меня был дан один конный милиционер. Когда я в"ехал в Пуренгов проулок и вокурат на середине между Базарной и Береговой улиц, то с Береговой улицы был дан по мне залп. Лошадь испугалась, и [я] с тарантасом опрокинулся на землю, а лошадь с передком убежала по направлению к фронтовикам. Я сильно разбился, падая с пулемётом, пулемёт испортился, некоторые части погнулись, а я валяюсь на земле. В это время открылась сильная стрельба надо мной, фронтовики стреляли с Береговой улицы, а наши с Коммунальной улицы. Стрельба продолжалась минут 15. Мне никак нельзя было встать, но когда стрельба затихла, тогда я вытащил другой конец ленты и с ним пополз к забору, и за ленту притащил к себе пулемёты системы "Кольта".
В это время подбежали ко мне наши товарищи и мне помогли унести пулемёт, и втащили его в здание гормилиции на углу Пуренгова, где сейчас Обсуд. Когда я пришёл туда с пулемётом, то здесь много было служащих милиционеров, в том числе помначальника тов. Бурков, не знаю, к какой партии он принадлежал. У меня рука была от ушиба вся в крови, а пулемёт был заряжен одним патроном, вытащить его никак было нельзя без инструмента. Но он говорит: "Ничего подобного, я больше тебя имею практику, нажимай", — говорит, — "спуск", — а сам стоит по направлению дула. [33]
Я, конечно, сел и нажал спуск, грянул выстрел, и Бурков свалился и застонал. Все служащие и милиционеры разбежались, и частью попрятались, кто куда. Я тогда выше л на улицу, попросил т.т. сходить за лошадью и отвести пулемёт в военный отдел, а так же и тов. Буркова в лазарет. А сам попал к военному отделу, но прежде, чем идти, мне сказали, смотри в оба, так как стреляют из некоторых квартир из окон, уже есть случаи, убиты наши товарищи.
Надо было идти и смотреть на окна, и где либо покажется чья либо голова, то немедленно стрелять в окно. Когда я пришёл в военный отдел, то там было несколько человек наших тт., стоял пулемёт на лафете системы "Максим". Я приступил к дежурству на нём, и ещё был товарищ Ермаков, а остальных не помню, и Паркель, который был помощником начальника пулемётной команды.
Но в это время стрельба усилилась, очень трудно было всё понять, что происходит. Между прочим, большая часть наших т.т. и максималистов были в штатских одеждах, а также и фронтовики, в общем неразбериха, сам не знаешь, по кому стрелять. В особенности наше командование было ни куда не годное, было очень много начальников и от всех разныя распоряжения, просто не знаешь, чьё распоряжение исполнять. И вот дело было уже к вечеру, у нас было несколько человек убито и ранено, и так же ранен тов. Жечев на Коношином проулке. Мы получили приказ прекратить стрельбу на перемирие, ввиду того, что фронтовики сообщили, что они сдаются и складывают оружие, и будут выходить без оружия. Наши, конечно, им поверили, но и на самом деле они начали складывать оружие.
Меньшевики, видя, что они проигрывают, то пустили ложную провокацию, говоря, что, т.т., зачем вы бросили начатое Вами дело, большевики уже почувствовали над собой слабость и начинают бежать, а при том к нам на помощь идут Воткинские рабочие, вооружённые около 30000 человек. И этим самым они опять подожгли тёмную массу, которая взялась снова за оружие и начала снова наступать. Пробравшись через железнодорожный мост МК ж.д., рассыпались по всем улицам и повели наступление.
Наступал вечер. Нам пока ещё не было дано распоряжение открывать стрельбу, а между прочим часть наших товарищей разошлись по домам за шинелями переодеваться, вообще кто за чем. Я тоже с Поркиным пошёл домой одеть шинель ввиду того, что стало очень холодно. Я жил на квартире, Советская улица, а Поркин между Бодалевской и Советской через 4 дома друг от друга. Это было уже совсем темно. Я даже не успел одеться в шинель, а крики "ура", уже слышу, раздаются по старой улице, от Бодалевского переулка. Я выбежал на улицу, фронтовики уже подходили к Советской улице. Я тогда побежал по направлению Совета, не доходя до Куренной улицы, опять слышу "ура" — это фронтовики брали здание Совета с одной стороны. Добежав до куренной улицы на угол около бюро максималистов, нашими был брошен пулемёт "Кольта ", половина заряженный лентой, я сел за этот пулемёт, устранил задержку, которая была в пулемёте, выпустил остальные патроны в ленте по надвигающейся толпе от старой улицы. Не знаю, что причинили мои выстрелы, но только были слышны стоны в их толпе.
Ленты больше не было. Я пулемёт ударил камнем, повредил его и побежал к военному Отделу, но здесь ничего нельзя было понять, что происходило. Кругом идёт стрельба и раздаются крики со всех сторон. Близь Военного отдела, около водокачки, я нашел своих человек 5, которые лежали в цепи и стреляли. Я тоже стал стрелять, но потом каким то способом я остался один в цепи и слышу, что фронтовики занимают военный отдел. Я в то время не знал расположение местных деревень, и когда я остался один, не знаю, что мне делать, куда бежать, тоже не знаю. Стрельба идёт со всех сторон, на улице тень, ничего не видно. Тогда я решил идти к себе на квартиру, что будет, то будет, всё равно, винтовку разбил об забор в дребезги и пошёл. На Коношином проулке я попал на фронтовицкую цепь. "Стой. Вот идёт один большевик". Я сказал: "Ничего подобного". Тогда у меня спросили пропуск, я как раз пропуск их знал, и когда я им ответил пропуск, то они опросили, куда я иду, я сказал, что с разведки в штаб с донесением, меня пустили. Придя домой, я все свои документы порвал, у меня было два револьвера, я их закопал в землю и стал ждать утра. Когда настало утро, это было 9 августа, вижу, по улице бегают всюду с винтовками, и вот вместе со мной жили два друга в одной комнате, и они пришли с винтовками. Войдя в комнату, один сказал: "Ты что, сволочь, здесь?" Я говорю :"Да". "Ну вот мы попьём чаю, и ты поедешь в наш штаб". Я ответил: "Хорошо". Когда они напились чаю, и я попал с ними в штаб под заводскую башню. Придя туда, меня прямо представили Солдатову, который на меня посмотрел суровым видом и спросил: "Ты большевик?" Я ответил, что нет. Тогда он говорит: "А зачем ты попал к большевикам?" Я сказал, что накануне была мобилизация за 5 лет, и мой год попал, и скоро с"умел получить расчёт, вступил в ряды Красной армии. Тогда он меня спросил, что я фронтовик и какой был части на фронте, и где я ему ответил всё подробно. Тогда он сказал мне, желаю ли я [34] встать в их в ряды. Я ответил, что мне всё равно служить, какая бы власть не была, тогда он мне дал пропуск и велел взять винтовку в магазине оружия. Я пошёл, получил винтовку и опять пришёл под башню, где формировались разные отряды, но я здешней местности не знал, а знал только МК ж.д. и Агрыз и знал, что наши Красные части там ещё есть, и стал выжидать не будет ли вербовать отряд на эту жел.д. по направлению Агрыз. И фортуна мне улыбнулась, какой то начальствующий выскочил и крикнул: "Кто охотник в разведку под Агрыз, пошёл и встал". В этой набралось уже человек 40. Я встал в заднюю ширингу, поставил воротник и нахлобучил кепку на глаза для того, что бы меня не узнали. Я простоял не более, как минут 15, ко мне подошли двое в шинелях, один взялся за мою винтовку, а другой спросил меня, что я Софронов или нет. Я ответил: "Да, Софронов", — и неуспел я договорить, как мне ударили в правый висок, в глазах у меня посыпались разные огоньки, и не успел я очнуться, как вижу, меня тащат под руки двое, а третий сзади бьёт прикладом по спине. И втащили меня под башню, бывшая ружейная мастерская, там было уже человек 100 арестованных, кто там был, не помню, потому что каждую минуту всё приводили новых.
Но просидя 2 дня, нас уже стало человек 200 с лишком. Помню я следующих товарищей: Будаков, Смирнов, Мороз, Ермаков, Вейхман молодой, Ульянов, Баталов, Пассаженников, Лихвинцев, Горбунов Александр, Валуев Егор, Санников, Зворыгин Ник., Воробьёв Иван, Тихонов, Румянцев, Журавлёв Борис, Самлер, Большаков, Шипицын и ряд других т.т., фамилии не помню. Сидеть под башней в первые два дня было всё таки сносно, мы вели себя очень свободно. Тов. Пассаженникова вела себя чрезвычайно бодро и всё время вступала в споры с фронтовицкой стражей и вообще с начальством. И вот однажды пришёл комендант города с конвоем и хотели взять Пассаженникову и ещё кого то, не помню, но мы её не дали, несмотря на всякие угрозы коменданта. На другой день они все были уведены: Пассаженникова, Баталов, Лихвинцев, Салигер, Ульянов и ещё кто не помню. Их увели в военный отдел для расправы. И в эти же дни посреди завода был устроен митинг по вопросу, что делать с арестованными. Было внесено предложение всех нас согнать в кирпичные сараи, облить керосином и сжечь, а кто будет вылезать, того стрелять. Но это предложение не прошло благодаря меньшевиков, и они для отвода глаз постановили, что надо разобраться, так есть ещё невинные среди арестованных. Для этого была созвана общезаводская чрезвычайная следственная комиссия из представителей мастерских. Это тоже была ширма, это проделывалось для того, что бы о растрелах ничего не знала масса. Как раз после взятия власти меньшевиками и эссерами был брошен лозунг "Долой смертную казнь", проповедывали на всех митингах о том, что у них смертной казни нет и не будет. Но офицерство не дремало, оно провело мобилизацию всего офицерства и стали занимать все командные должности и делали своё дело.
Приблизительно числа около 20 августа у них был митинг у Совета, где они об"явили, что делать с главарями. Тут, конечно, вносили предложения расстрелять, и прошло абсолютным большинством. Тогда командующий белой армией, не помню фамилии, выступил и сказал, что над большевиками главарями постановление данного митинга приведено в исполнение, расстреляны следующие лица: Литвинцев, Ульянов Михаил, Пассаженникова, Самлер, а остальных не помню. Всего расстреляно 11 человек. Все эти сведения нам передали вновь приведённые товарищи. Пассаженникова не вышла из камеры и была зарублена на месте.
К концу месяца от Гольян наши Красные войска повели наступление на Ижевск. Уже передовая цепь была около Троицкого кладбища. Здесь в Ижевске все были поставлены под ружьё, всего тысяч 20, но наших было очень мало, всего, кажется, тысячи полторы, хорошо не помню, и наши отступили обратно. Но характерно было то, что в это время у них был митинг у Совета, и тут же происходила мобилизация. И в это время прилетел от наших аэроплан, и когда публика увидела и бросилась бежать, кто куда, паника по всем улицам, бросались винтовки, женщины и барыни побросали свои шляпы. Нас охраняющие заперли на засовы, а сами разбежались в разные стороны. В общем, была целая паника, поднялась беспорядочная стрельба, и кто куда попадёт. Несколько пуль прилетело к нам в арестное помещение под башню, но не причинив ни какого вреда. Через несколько времени опять стало всё спокойно.
И так мы сидели цельный месяц. Нам производили раза 3 перерегистрацию, для чего, нам не было известно. У концу месяца мы стали слышать от стражи, что среди нас, т.е. 300 челов., виновных только 25 человек, а остальные подлежат освобождению, и действительно, долго жать не пришлось. В один прекрасный день приходит палач Сорочинский. Он раньше до восстания работал разметчиком в слесарной мастерской, но у белых он был старший помощник коменданта города и по арестным помещениям, или иначе сказать палачём. Когда он пришёл, конечно, не один, с ним конвой челов. 75, если не больше. Караульный начальник дал им [35] распоряжение, что бы мы собирались совсем для перехода в другое помещение. Нас стали выкликать по списку, вызвали челов. 50, в первую партию попал и я. Когда нас выстроили под башней в ширингу всех 50 человек, Сорочинский вытащил второй список и стал выкликать, то первый попал тов. Турецкий, которого поставили в угол под усиленной охраной, и не велено шевелиться, второй попал тов. Мороз и третий попал я. Когда вызвали мою фамилию, то я спросил, как звать, Сорочинский подошёл ко мне и закричал: "Ты с электрической станции?" Я сказал: "Да". Тогда он крикнул: "Иди, сволочь проклятая, тебя и надо". Нас троих оставили, а тех троих отправили в здание Совета. Потом вызвали вторую партию, от туда тоже выдернули человек, кажется, 5, таким образом нас набралось 25 человек, а остальных угнали в разные места как причисленных ко второй категории особенно не виновных.
Мы осталась человек 25, значит: я, Турецкий, Мороз, Хохлов, Смирнов, Большаков и Шипицын, а остальных не помню. Нас посадили обратно под усиленной охраной, просидев часа два, уже к вечеру, нас вывели, выстроили в ширингу по 4 человека, окружили конвоем, открыли ворота и погнали. Здесь у главных ворот нас дожидалась вторая партия человек 40. Нас соединили вместе, окружили усиленным конвоем, кажется в 150 чел. во главе был Сорочинский, держал наган в руке, и весь конвой взяли винтовки на перевес и нас погнали. По пути нашего сведения было много народу, а так же родные и знакомые. Их разгоняли ударами прикладов, не считаясь ни с чем. Нас гнали по Казанской улице по колено в грязи, кто был босой, кто в лаптях и совсем раздетые. С нас несколько раз снимали обувь и одежду. Мы, конечно, не знали, куда нас ведут, были не официальные сведения, что в город Сарапуль, но сами видели, что дело к вечеру, а мы отобраны все на подбор и только можно ожидать только мушки, а посему решили, что нас ведут расстреливать. Н к нашему удивлению нас загнали во двор бывшее заречное волостное правление на Казанской ул. На дворе нам был произведён тщательный обыск. У кого были хорошие ботинки и пальто, то снимали, а так же отобрали всю посуду, которая у нас была, как то бутылки, кружки, чашки. Здесь нас хотели посадить всех в тёмную, но всего было 70 человек. И вот погрузили нас в тёмную человек 30. Мы все стояли, даже дышать было нечем, тогда Сорочинский, видя, что так не помещаются, как ему нужно было, тогда поместили в нижний этаж всех. Помещение было очень низкое, мы и тут не могли поместиться как следует, была ужасная теснота и духота. Нас заперли деревянной задвижкой и поставили усиленный караул 150 человек. Здесь мы встретились ещё с нашими товарищами: Цветковской, Юроский, Исаков, Бабин, Колбин, Кушин, Туранов,Мих. Вальдман и Анисимов, а остальных не помню. Но Большакова почему то с нами не посадили, а отправили в разряд маловажных. И вот, сидя первую ночь, часов около 12 или больше, приходят Иванов и Сорочинский и ещё какой то начальник с наганами в руках, вызывают т. Вальдмана и Анисимова и их увели растреливать. После их увода мы лежали на полу, и ни кто из нас не спал, вот придут ещё, возьмут кого нибудь. Но потом мы решили ни кого не отпускать, если хотят растреливать, то пусть ведут сразу всех. Но больше они не приходили, а мы пробыли в тревоге всю эту ночь. На утро караул сменился и окна стали заматывать колючей проволокой, и держали нас в самой суровой строгости, и смотрели на нас хуже, чем на зверей, ибо, потому что начальники сказали караулу, что здесь сидят самые главари большевики, а поэтому стража своё дело выполняла очень аккуратно. Мы имели сведения, что нас погонят в город Сарапуль в тюрьму.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
