Зверь лютый. Книга 37. Дедовщина

— М-м-м... я вся покорная... господину моему... могу ли я не мечтать... о благосклонности... и ежели ты... возжелаешь... О! А ты — уже.

Во блин. Если дама так себя ведёт на грани отключки, то что будет, когда она включится?

— Убери руку.

— Ф-фу. Какой ты... благопристойный. А я-то размечталась...

— Не манерничай. У тебя два часа сна. Через два-три часа снадобье действовать перестанет.

Отошёл от костра, посмотрел на небо.

* * *

" — Вас эротические сны не мучают?

— Нет, доктор, только они и радуют...".

А что ещё может порадовать молодое мужское тело посреди эскадрона в ходе форсированного конного марша?

* * *

Мда... Жаль, что не пошёл ей на встречу. И ручонки у неё такие... хваткие. Ладно, есть часика полтора вздремнуть.

Через полчаса после начала движения она заснула в седле и чуть не убилась о низкую ветку.

За пять дней марша она потеряла фунтов десять веса. Ещё столько же стало мышцами. Потом Минск, марш к Полоцку...

"Хочешь похудеть — сходи на войну".

Слышал такое в 21 в. Здесь — аналогично. Впрочем, и просто призывники тоже стремительно теряют вес. Изменение образа жизни, питания. Лишнее, прежде всего вода, уходит.

Утром не стали привязывать ей ноги — держится, стремена не теряет, в обед отдали поводья, выкинули "стул", посадили в нормальное "черкесское" седло "на полусогнутых".

В слабой замученной женщине таились железные силы: непонятно, откуда что бралось. К Полоцку она вытянулась как струна, свежий ветер дорог зарумянил лицо. Вялые бессильные руки научились ловко и чутко управлять конем. Ноги, казалось, пригодные только к мягким домашним туфлям, развились и окрепли. Меня удивляли ее шенкеля: сталь, чуткость, как клещ сидела в седле, как овечка ходил под ней конь. Впрочем, вспоминая её хват на верстаке при переговорах в Берестье... прирождённый талант.

Каждый день она радовала. Новым навыком, умением. Уже не нужно было постоянно повторять: что ты как собака на заборе, держи спинку, плечи разверни, подбери носки, не заваливайся!

Сначала её хватало на полчаса. С палкой — на час. Потом дотянула до первого привала.

— Я-т думал — сдохнет, не вытянет.

— Она живуча, Охрим. Как гадюка. Душой держится. Ненавистью к былому. Надеждой на будущее.

Ребятки мои, видать, тоже по первости решили, что я себе сударушку в поход потащил. "Хозяин — барин", конечно, но обуза в дороге никого не радует. Однако насмешек себе не позволяли. История в бане с голым Суханом и таковым же, но — топором... получила огласку.

Один из проводников явил, было, чувство юмора. И услышал негромкую реплику Охрима:

— Закопаем. Без отпевания.

То, как ей больно, как тяжело, аж до слёз, и как она это преодолевает силой духа, внушало уважение. То, что она не из простых, видно и слышно. А высокомерие, капризы, гонор... семь лет замужество выбили из неё совсем. Ребята заботились о панночке не зная родословной, титула, просто от сочувствия. Не ища каких-то выгод, "благодарностей в материальной форме". Она понимала и изумлялась. Забыла как это — просто доброе отношение. Семь лет жизни в банке со скорпионами, мимикрирующими под людей...

"Принцесса" действительно была живуча, как гадюка. После всех происшествий, после изнурительных нагрузок, от неё, казалось, остались только глаза, но горели они бессонной страстью, нетерпеливой жадностью. Прошлая жизнь осталась на дальнем берегу. На том берегу Буга.

Одновременно менялась душа. Куча норм, стереотипов, привычек... рассыпались. Не под давлением "злобного мучителя Зверя Лютого", а по реалу конного марша.

Семь лет её давили, затыкали. Не говори, не думай, не чувствуй. Не будь чем-то. Мышка серенькая, незаметная. Но я-то помню какой она была. Яркой. Страстной. Живой.

Теперь, в эти несколько дней и сотен вёрст, былое возвращалось. Изменённое. Битое-ломанное-калёное.

Страстная душа её не могла быть в безмолвии, в бездействии. Едва прошли первые три дня, когда боль и усталость просто не оставляли места для чувств и мыслей, как она начала заново воспринимать себя, мир, прошлое. После черных лет, когда едва не помутился разум, нашла спасение: ненависть, мщение.

Ненависть! Мщение!

Месть. Мужу, Пястам, придворным. "Им всем". Всему, что они есть, что им дорого, что с ними связано. В её бритой головке роились, сперва невнятные, обрывочные мечты, образы как она "их всех"... В куски. В слизь. В прах.

Забавно. Семь лет она была княгиней. Госпожой. Но мысли о сопротивлении, о возмездии обидчикам исчезли ещё в первые месяцы. А вот стоило ей стать рабыней, "орудием говорящим" в ошейнике господском, как стали возникать какие-то идеи, планы... Заработала собственная инициатива. Как с посадкой в седле: сперва коряво, неуверенно. Потом всё более разумно. Отточено.

"Принцесса" никогда не была глупой. С "молотилкой" у неё всё в порядке. Но ей семь лет не давали думать. "Молотилка" на "холостом ходу" — "мхом зарастает". Мозг не возможен без руки. А по рукам её били.

"Мужчины думают молча. Женщины одновременно думают и говорят. Вывод: если женщине не дают говорить — она перестаёт думать".

Ей — не давали.

И тут — воля. Да, в ошейнике рабыни, да, со странным, ненормальным, жестоким хозяином. Но — воля. Можно видеть. Говорить. Делать.

Она упорно пыталась делать. Хоть что-то. У неё не хватало сил расстегнуть подпругу или повесить седло для просушки. Но едва она начала шевелиться, как ухватила скребницу. Её неумелость вызвала, было, насмешки. Мгновенно прекратившиеся даже без моего участия. Охрим просто спросил у насмешника:

— Ты-то сам... Позапамятовал как с задницы начинал?

Её не били, не прогоняли, не зубоскалили. Наоборот, помогали и подсказывали. Для неё это было удивительно.

В походе она ночевала с нами в одной избе, у одного костра, иногда — в повалку, у меня под боком. После убийственных дневных переходов, наскоро прожевав сухарь, похлебав из кружки, стягивала сапоги, расстегивала ворот суконной рубахи, накрывалась кафтаном и засыпала, едва успев прилечь...

Первые дни марша были для неё настолько утомительны, что напрочь выбили остатки стыдливости.

* * *

Напомню: аристократки и простолюдинки существуют в разных эстетических пространствах. Для крестьянки с детства нет ничего нового в обнажённом теле. Семейные бани, образ жизни в малых комнатушкой всей семьёй. Ребёнок знает, по собственным многократным наблюдениям, не только в чём разница между мужчиной и женщиной, но и как звучит матушка, когда папенька делает братика или сестричку.

Такая форма публичного, по сути, секса, есть не девиация, не извращение, а норма. Кто так не делал — потомства не оставил. Иное невозможно по условиям обитания. Общественные совместные публичные русские бани поражали иностранцев до 18 в. Подобно тому, как их немецкий аналог — поражает россиян в веке 21.

Аристократки этого "удовольствия" лишены. Для них гендерно разнообразная обнажёнка — табу. Ах-ах и фу-фу.

Воспитываемые на женской половине дома, они остаются, в идеале, существующем в мозгу родителей, в совершенном неведении о противоположном поле.

* * *

"Принцесса", в силу своего привилегированного положения в доме отца, видела несколько больше ещё до моего появления в её жизни. Старшей любимой дочери князя давали чуть больше воли. А уж когда и Ванька-лысый заявился...

Казик тоже не способствовал её стыдливости. Хохмочки, подобные устраиваемым императором Генрихом IV его супруге императрице Евпраксии, с помещением её обнажённой в толпу голых дворян, регулярный стриптиз при порке в кругу приближённых и слуг, совмещение осеменения с диктовкой секретарю писем, чем увлекался Наполеон I...

Так что, когда в жаркий день отряд дорывался до реки, и бойцы нагишом, в радугах водяной пыли, с хохотом и гиканьем въезжали в воду на расседланных конях — она была в числе других. Не столь громко, но вполне в ряду.

Охрим строго следит за чистоплотностью и опрятностью во вверенном подразделении.

"Если у конника прыщ на ягодице, — вон из строя, это не боец, — говаривал он. — Конник, пуще всего береги ж..., летом и зимой обливайся у колодца".

* * *

На "Святой Руси", как и вообще в Средневековье, вся аристократия — всадники. Поливал ли себе задницу на морозе Добрыня Никитич? Или Алёшу Поповича для того звал? В былинах вопрос не рассмотрен, историки аргументов "про" и "контра" не приводят. А как с этим у "рыцарей Круглого стола"? Ланселот, к примеру? Или сам король Артур? Раз верхом ездили, значит прыщей не было. Значит, берегли и подмывались. Боевых товарищей звали? На помывку своих благородных ягодиц.

В "Молодой гвардии" немецкие солдаты нагишом обливаются водой у колодца. Это воспринимается местными жительницами как злонамеренное унижение демонстрацией непристойности. Как реагировали придворные дамы королевы Гвиневры на аналогичные действия своих рыцарей в 5-6 вв. — неизвестно.

* * *

"Принцессе" было пофиг: она слишком уставала. Пофиг было и остальным моим спутником: ничего нового они увидеть не могли, с детства подобного навидались. А для "глупых мыслей" надо иметь выносливость "Зверя Лютого". Мне же было не того.

"Принцесса" оказалась восприимчива к доброму совету. Времена, когда я насмехался над её тощими ягодицами, остались в детстве. Она — берегла. Было — что. Что в скором времени дало не только кавалерийский, но и военно-политический эффект с отдачей в плоскости международных отношений.

Мы шли к Минску (Менск). Во-вторых — потому что по дороге. А во-первых... Полоцк.

"Демократия по-боярски" в очередной раз восторжествовала: Полоцкое вече выгнало одного князя — Всеслава Васильковича и призвало другого — старенького Володаря Глебовича.

Дедушке уже хорошо за 60, но 12 лет тому назад, в 1159 г., он не худо "сходил" в Литву.

Факеншит! Коллеги, глагол "сходил" имеет для русского князя в эту эпоху только три смысла: сходил в нужник, сходил в церковь. И сходил в поход на врага. Все другие варианты, типа: "не фига себе сходил за булочками" — анахронизм.

Семь лет назад с помощью прежде им же битых литовцев, теперь — наёмников, хорошо побил полоцкого в том момент князя Рогволда. Так успешно вырезал полоцкое ополчение, что бежавший с поля боя князь не рискнул возвращаться в город.

Прискакал к Рогволду отрок, обернулся мудрым попугаем и говорит:

"Не езжай, княже, вече [собралось] против тебя в городе [Полоцке], и дружину твою избивают, а тебя [самого] хотят схватить".

"Попугай" — потому что фраза в этих краях звучит не единожды.

Этот Рогволд уже знает силу Полоцкого веча.

"Полочане, будучи под правлением кроткого князя Рогволода Борисовича, без всякой причины против него, но безумно извольничався, и от бесстрашия взволновались противо его, и, поймав, отдали Ростиславу Глебовичу минскому с братиею, а дом Рохволодов и пожитки все разграбили".

Вскоре, правда, полочане и Глебовича вознамерились убить. Зазвали на праздник. Тот про заговор прознал. И, редкая формулировка в летописи: "Одел в порты кольчугу". А полочане углядели. Что у князя "в портах". И не рискнули.

Коллеги, кто говорил, что бронированных гульфиков не бывает? — Мощное средство: позволяет сорвать заговор аристократов. Главное — успеть показать. Сами разбегутся.

Глебович тоже сбежал, "много зла сотвори волости полоцкой, воюя и скоты и челядью". А Рогволд вернулся, но снова был бит и опять повстречал "попугая".

"Рогволдов" — много. Этому я приклеил позывной "Василий Алибабаевич". Нет, не было у него в роду Алибабы. Просто по совейской киноклассике. А так-то — Василий Борисович. Ныне князь Друцкий.

Внуки Всеслава Чародея сцепились за власть в княжестве, сводят людей русских на убой, жгут селения, убивают и разоряют смердов, призывают поганых на свою землю.

Бардак... удивительный. Кто там про "Святую Русь" благостно-изукрашенную говорит? Дерьмо кровавое да пожарища горькие каждый год. Нет, я понимаю, что по марксизму, по принципу "соответствие производительных сил и производственных отношений", так и должно быть. Но... это ж живые люди!

А нельзя ли это феодально-дерьмовое безобразие... структуризировать?

На исконно-посконную тягу к самостийности и дерьмократии наложилась моя жадность: нужен трансконтинентальный транспортный коридор от Каспия до Балтики, — и "щедрость" Боголюбского: вот тебе, братец Ваня, дерьмо побулькивающее. И не в чём себе не отказывай.

Как и положено по ист.гумнонизму, всякая попытка сделать "лучше" — делает "хуже". Где-то, когда-то, кому-то. Здесь — полоцким олигархам и "примкнувшим к ним".

Я рассчитывал, что Минские Глебовичи увели дружины к Полоцку. Взяв Менск, я лишу Глебовичей базы, внесу смятение в ряды их воинов. Пока они чужой удел ищут, отберу отеческий. Они побегут домой, оставят Полоцк. Тамошние смутьяны — смутятся. Василькович вернётся в город, буйных казнит. А тут — я. Дочищать будет легче.

Ещё я ожидал поддержки от Василия Алибабаевича.

Можно было придумать более пристойную кличку. Типа Камнеед, Валуногрыз или Булыгорез. Не стал заморачиваться.

Глава третьей, после витебской и минской ветвей "рогволдовых внуков". Уникален: его папу тоже Рогволдом звали.

Обычно на Руси имя сына отличается от имени отца, но здесь — пренебрегли. Другой такой "пренебрежённый" — Мстислав Удатный. Это который на Калке. Папу его тоже звали Мстиславом, но — Храбрым.

Рогволд Рогволдович, он же — Василий Борисович, он же — любое сочетание этих имён, известен жестокостью его литовских наёмников, разорявших Полоцкие волости, и бестолковостью в бою, приведшей к гибели многих полочан. Из тех князей, кто был выслан в Царьград, лет десять служил в византийской армии.

Но не за это его прозвали "Камнеедом", а за "крещение камней".

* * *

В крае полно крупных валунов в приметных местах. Во времена языческие им поклонялись. Времена прошли, а поклонение осталось. В голодный год, лет сорок пять тому назад, отец этого Рогволда-Василия, тоже Рогволд, но — Борис, велел выбить на валунах православный крест. Типа: злые демоны наше жито вымочили, крест святой их прогонит и всё заколосится.

Рогволд-Борис, сын Всеслава Чародея поставил штук шесть таких валунов на севере Полоцкого княжества. Надпись: "Господи, помоги рабу своему Борису". Вверху по сторонам креста "IС ХС НИКА", ("Иисус Христос побеждает"). У крестов выбиты подножия, прямоугольные или полукруглые — Голгофа.

Помогло. И подобная "грызьба" повторялась неоднократно. Вот, недели через три мой нынешний потенциальный "партнёр" Рогволд-Василий поставит, у деревни Дятлово в 18 км от Орши, камень с высеченным шестиконечным крестом и надписью: "В лето 6679 месяца мая в 7 день доспен крест сей. Господи помози рабу своему Василию в крещении именем Рогволоду сыну Борисову".

Надо по-быстрому взять Менск, а то Василий Алибабаевич, ой, виноват: Василий Борисович, не успеет вернуться к Орше, сгрызть свой камушек... И история изменится непредсказуемым образом.