прода Мораны

Помолчав и попытавшись уложить в памяти как всегда честный, но все равно по-большей части непонятный ответ, Ефим признался:

— У меня порой от твоих ответов ум за разум заходит.

— Так не спрашивай.

— Пф! Любопытство вперед меня родилось!..

Вытирая пальчики чистым полотенцем, беляночка довольно мило улыбнулась и вместе с недопитым чаем вернулась обратно к перчаточным лекалам.

— Я узнала про твоих родичей.

Мужчина тут же забыл про недоеденную сардину во вскрытой консервной банке, промахнувшись ложкой мимо последнего куска.

— В моем пальто, во внутреннем кармане лежат две справки — возьми.

В процессе добычи документов с вожделенными сведениями одна из посылок вновь удостоилась крепкого пинка. Вернувшись за стол, "медвежатник" сначала просто положил сложенные вчертверо листы казенной бумаги перед собой, затем тщательно обтер руки и жирные от масла губы — и только после этого подрагивающими от нетерпения пальцами развернул первый документ, мимолетно удивившись нквдэшному штампику в его правом верхнем углу.

— Глафира Акимовна Звонникова, год рождения... Да, помню, батя тогда на радостях крепко поддал. В Горьком живет, надо же — а я ведь бывал там пару разов?.. Образованная, ишь ты! Замужем, два сына и дочь... Супружник сидит, значит? И статья-то пятьдесят восьмая : он что у нее, "политик"? Или "контрик" ?

— Нет, обычный дурак. Пришел на работу с сильного похмелья, и сунул ломик в крыльчатку электромотора своего станка: думал, пока его ремонтируют, отоспится. Во время разбирательства выступил без ума и не по делу — в итоге, приговорили к трем годам лагерей по статье пятьдесят восемь дробь семь.

— Промышленный саботаж? Н-да, повезло придури, всего "трешкой" отделался: сейчас бы на пятерочку присел.

Вздохнув, бывший сиделец (хоть и попался всего раз, да Воркутлаг десяток обычных тюремных "университетов" заменяет) еще бережней прежнего сложил справку по сестре и перешел к личности двоюродного брата. Который тоже был женат, имел трех оболтусов мал-мала меньше и двух уже вполне взрослых девок на выданье — и проживал все в том же Горьком. Вернее, бывал там наездами, потому как уже второй год трудился вахтовым методом в Амурском леспромхозе номер семь, каким-то там плотником-монтажником приготовительного участка.

— Чудны дела твои, Господи. Люди с таежных лесоповалов всеми правдами-неправдами ломятся на легкие работы, или вовсе на волю бегут — а Ванька сам вольнонаемным в эту пахоту пошел. Он часом, головой не того?

Закончившая обводить тонким мелком контуры лекал, блондиночка подхватила бритвенно-острый резачок и рассеянно подтвердила:

— Не того, Ефим Акимович, не того. Ты просто не представляешь, сколько нового жилья вдоль всего Транссиба уже построено, и сколько все еще строится: брат твой крупноблочные дома-"кировки" помогает собирать, и хорошие деньги на том зарабатывает. Ему ведь не только свою семью надо содержать, но и сестры двоюродной.

Потемнев лицом, мастер-обувщик пару раз сжал-разжал кулаки и о чем-то задумался.

— Дело твое, конечно: но если опять попадешься, то родичей уже не увидишь.

Не сразу соотнеся сказанные нежным девичьим голоском слова со своими мыслями, "медвежатник" сначала уставился на ученицу непонимающим взглядом, который затем постепенно изменился на подозрительный и даже возмущенный.

— Не читаю я мыслей: у тебя на лице все было написано. Очень крупными буквами.

— Прям написано!

Сложив второй "документ" и определив обе наркоматовские справки во внутренний карман безрукавки-душегрейки, мужчина задумчиво уперся взглядом в пальцы на правой руке. Коротковатые для вора его профессии, покрытые короткой щетинкой волос, но главное — едва заметно темнеющие сквозь кожу контуры набитых когда-то блатных "перстней". Бледные-бледные, словно выцветшие на ярком солнце. Как, впрочем, и другие наколки на предплечьях и торсе. Еще месяца два, и даже самый тщательный осмотр не найдет на его теле "особых примет", свидетельствующих о славном криминальном прошлом...

— Я тогда, в тридцать четвертом, просто доверился гнилому человеку. Если бы не он, по сию пору не знал бы вкуса тюремной баланды!

Маленький резачок ловко гулял по телячьей коже, раз за разом отделяя от целого куска заготовки на пять комплектов будущих перчаток. Женских, конечно.

— К слову: тебя уже два раза проверяли в паспортном отделе — и оба раза из Сибири приходили архивные выписки о твоей работе на тамошних золотых приисках. И ревматизм твой, оказывается, честно заработан в холодной воде и зимних бараках — а не на стылых ветрах Воркуты. Как ты это устроил?

Звучно хмыкнув, Ефим чуток поразмыслил, да и достал из продуктового отделения стола едва початую бутылку водки. Налил себе треть стакана, потом плеснул во второй, накрыв его кусочком черного хлеба: подхватил посудину, опрокинул в рот...

— Это все наставник мой, Чепик, царствие ему небесное. Он по молодости с несколькими марвихерами дела крутил — даже вместе по заграницам гастролировали, и всегда по липовым паспортам. А свою настоящую паспортную книжку он наособицу хранил, и мне завещал свою чистой держать. Я в начале тридцатых на паровозе много катался, довелось в Минусинске сойтись с одним учетчиком на Витимских приисках — ну и сдал ему в аренду свой документ. Кто уж там под моей фамилией с промывочным лотком по ручьям шарился, мне неведомо, но биографию мне сделал хорошую: со всех сторон трудовой человек! Н-да.

Подумав, специалист по вскрытию сейфов налил себе еще "Особой" и медленно выцедил, занюхав тонким ломтиком хлеба.

— А ты разве сама не могла это узнать?

Размечая на отрезе ткани перчаточный подклад, юная мастерица согласилась:

— Могла. Но зачем, если можно спросить напрямую у тебя?

— Хм, ну да, напрямки проще.

Покосившись на бутылку, Ефим прислушался к себе, и убрал ее обратно в стол.

— Значит, советуешь мне к прежним делам не возвращаться?

— А ты разве хочешь?

Хмыкнув, мужчина поскреб щетину на подбородке, ловя ускользающую мысль. И ведь поймал!

— Не хочу, но сама же сказала про Глашу... И что там насчет — не увижу больше никого?

Убрав все перчаточные лекала обратно на полочку, Александра подхватила большие ножницы по коже и примерилась ими к ткани:

— В мае тридцать восьмого года на закрытом совещании СНК СССР было принято несколько постановлений. После чего НКВД начал готовить новые лагеря на Дальнем Востоке, в Воркуте и Казахстане к приему дополнительного контингента. В этом году вся подготовка была завершена, после чего последовал Указ от четвертого августа, об усилении ответственности за уголовные преступления. Теперь все "воры законные", грабители, убийцы-рецидивисты и вообще осужденные по тяжелым статьям будут направляться только в эти лагеря особого назначения для трудового перевоспитания — то есть для тяжелых работ по валке леса, угледобычи, земляных работ... Обратно никто из них уже не выйдет, разве что перековавшиеся ударники коммунистического труда: для них предусмотрено проживание в спецпоселениях на Камчатке и Сахалине.

— А если блатной "цвет" и "полуцвет" не захочет махать кайлом?

— Ну уж миллион патронов Родина для них найдет — тем более что конвойные войска уже второй год набирают из монголов и калмыков. Этим проще раз выстрелить и забыть, чем кого-то уговаривать поработать.

Медленно и осторожно орудуя монструозными ножницами, белокурая ученица продолжила знакомить "медвежатника" с новыми веяниями в госполитике СССР.

— На основании постановлений все того же закрытого совещания СНК, осужденных по бытовым преступлениям и тех "литерных" , кто сможет уговорить приехать свои семьи — будут переводить на бесконвойное проживание в специальных поселениях, на условиях полного самообеспечения. Если по-простому, то будут заселять "бытовиками" Сибирь и Дальний Восток. На освобождающиеся места в лагерных бараках начнут забирать закоренелых рецидивистов с воли, ориентируясь на имеющиеся у милиции дела оперативного учета.

— Хорошо взялись. Мне рассказывали, в тридцать шестом и тридцать седьмом с десяток лагерей вообще расстреляли полным составом.

— Тогда просто освобождали место для осужденных в ежовских "чистках" Пока был мир, блатных терпели, и даже использовали, чтобы давить на "политических".

Собрав все вырезки и заготовки, Саша разложила их на "своей" полочке, смахнула в мусорное ведро обрезки, и пошла мыть руки.

— Уголовники ничего не производят, вред от них перевешивает любую возможную пользу — зато в лагерях и тюрьмах надо кормить, одевать, охранять, лечить. Дело идет к большой и тяжелой войне с Германией, и тратить необходимые для победы ресурсы на обеспечение почти миллиона профессиональных паразитов...

Ефим Акимович внимательно слушал — и вот этот ответ очень даже хорошо укладывался вдоль его извилин. Меж тем, девушка покопалась в одном из шкафов и вернулась с тройкой пузырьков, из которых начала подливать что-то тягучее и приятно пахнущее в стоящий на спиртовке котелок. Принюхавшись, мужчина чуточку опасливо уточнил:

— Лекарство?

— Крем для кожи.

— Пф-ф... Ну, тоже дело.

Выпив за покойного наставника-"медвежатника" его поминальный стакан и зажевав корочкой начавшего черстветь хлеба, законопослушный ныне мастер-обувщик вздохнул:

— Н-да, неприятные перспективы ты нарисовала, Александра. Воры так просто в "мужики" не пойдут, большая буза будет.

— Потому и конвойные войска калмыками с монголами усилили. А для особо идейных и упертых "законников" уже год работает Будёновский особлаг в Казахстане, где для Академии Наук СССР добывают руду одного редкого металла. Очень ядовитую: месяца за четыре такой работы человек просто начинает гнить заживо. Еще в Норильске начали большое строительство, на реке Вилюй... Это почти же самое, что и Ледяной ад, только из Дальлага бежать почти невозможно, а в новых местах... Ну, кому-то из бегунков наверняка повезет.

Вылив в свою бурду третий пузырек целиком и хорошенько все перемешав, юная травница погасила спиртовку и накрыла варево крышкой. Но отдыхать от трудов праведных не стала, вместо этого с обидной легкостью подхватив один из почтовых ящиков и бухнув его на верстак.

Скр-р-крак!

Вытягивая клещами один гвоздь за другим, Саша мимоходом осведомилась:

— Когда в Горький собираешься?

— На следующей неделе. Денег подсоберу, гостинцев...

— И как ты объяснишь свое появление? Покажешь нквдэшную справку с штампом "Для служебного пользования"?..

Вновь поскребя щетину на лице, Ефим деловито поинтересовался:

— Что предлагаешь?

— В документах указан адрес детского дома, где их вырастили. Пошли письмо или телеграмму, объясни свой интерес — а когда придет ответ, уже с полным на то основанием поедешь в Горький. Кстати, и полушубок захвати, а то место занимает — подаришь какой из племянниц.

Поглядев на вторую самостоятельную работу ученицы (первую она два раза подряд запорола и в итоге разобрала), наставник удивился:

— Разве не для себя шила?

Кра-ак!

Сдернув крышку, девушка заглянула внутрь и недовольно сдула упавшую на глаза прядку:

— Мне такое носить нельзя. И так в спину шипят...

Понимающе хмыкнув, сапожник с интересом осмотрел появившиеся из посылки три бутылки какого-то иностранного пойла. Судя по мелькнувшему на нежном девичьем лице удивлению, это была сюрпризом и для нее: далее на верстак одна за другой легли семь пачек червонцев-"десяток", рядом с которыми на дерево внезапно встала круглая малахитовая шкатулочка с мятными леденцами внутри. Затем свет увидела новенькая, но уже основательно исписанная тетрадь на сорок восемь листов; брякнувший какими-то камешками кисет из-под махорки, записная книжка с потертой обложкой. Еще пара пачек купюр, на сей раз пятирублевок, столовое серебро и комки газет, которыми перекладывали все это "богатство". Четыре цветастые упаковки французских презервативов, коробка мужского одеколона, золотые часы-луковица на цепочке... Неподдельно заинтересовавшись всей этой непонятной выставкой, Ефим Акимович понемногу приблизился и первым же делом осмотрел заграничную водку. Или коньяк?

— Это что за пойло?

— М-м? "Баллантайн", считается одной из лучших марок шотландского виски.

— Кхм. А ты его?..

— Бери.

Утащив стеклянную фляжку к столу, он скрутил пробку и налил четверть граненого стакана. Пригубил, оценил и одобрительно выдохнул:

— Хух! Ничего так, пить можно.

Просматривая тетрадку и бегло читая избранные места, блондиночка равнодушно предложила:

— Забирай себе две бутылки, только потом не забудь разбить пустую тару.

— Благодарствуем. А ты что, никак тоже решила пригубить?

— Сделаю пару настоек...

Так же бегло проглядев записную книжку, Александра переправила ее и смятые газетные листки в ненасытную утробу печки-булерьянки. Следующие два ящичка содержали в себе какие-то книжки, причем не меньше трети были на немецком языке — впрочем, многоопытному "медвежатнику" не составило труда опознать во всех этой макулатуре какие-то учебники. Оставшийся последним, ящик со следами пинков удивил мужчину коробочками женских духов, грязноватой серебряной пепельницей в виде лопушка, и шелковыми женскими же тряпками — а еще едва слышным, но явно недовольным бурчанием лиловоглазой ведуньи. Или травницы. Или... Честно говоря, Ефим Акимович и сам путался в том, кем же он считает странную беловолосую девицу.

— Тц! Вот что мусор в голове этого Даниэляна? Деньги и учебники само собой — но зачем все эти часы, одеколон, презервативы и духи?.. Мозги у него перемкнуло, что ли?

— А ты что, заказывала что-то другое?

Явственно ругнувшись на каком-то певучем языке, девушка отделила в сторону все книги, бутылку виски и пепельницу-"лопушок", тетрадку с исповедью порученца и воняющий ядреным самосадом кисет, в котором оказались различные камешки. В смысле, поделочные: с десяток новеньких магазинных бус из темного и светлого янтаря, парочка крупных кусков чего-то черного, и россыпь разноцветного "гравия", в котором попадалось что-то совсем уж непонятное, вроде застывшей "карамели" темно-багрового цвета. Подумав, присоединила к выбранному одну пачку пятирублевок и пару коробочек парфюма: одну с легендарной "шинелью номер пять", а вторую от "Герлен", с не менее известными духами "Шалимар".

— Прибери остальное, Ефим Акимович. Вот тебе и гостинчики для родичей образовались...

Глава 11

Выйдя на крылечко минского детского дома номер четыре, коренастый парень вздохнул полной грудью напоенный ароматами осени воздух — и закрутил головой, выискивая поджидавшего его приятеля. Тот уже и сам шагал навстречу, изредка хрустя попадавшейся под ноги увядшей листвой: в середине на диво теплого октября голых веток было откровенно мало, а кроны части деревьев вообще сияли на солнце так, словно их тихонечко облили шуршащим на ветру золотом.

— Ну чё?

— Пойдем.

Дружок коренастого детдомовца сиротства никогда не знал, и был младше на целый год, но это не помешало двум парням довольно близко сойтись еще в самом начале совместного обучения в ФЗУ — помогли общие интересы, занятия боксом и совместные походы на речку. Не друзья, но близкие приятели: поэтому когда один из них попросил о небольшой помощи, второй не нашел повода отказать. Обогнув главный жилой корпус и левый флигель, они немного срезали путь, продравшись напрямик сквозь отросшие за лето кусты, и почти сразу же семнадцатилетний "проводник" легконько пихнул своего товарища: