Скрипач на крыше (фрагмент)

Эдмунд нервно покосился на дверь и прислушался — не услышал ли его кто? Снизу доносились звуки приёма, со стороны комнаты Льюиса ничего слышно не было. И Эдмунд слегка успокоился. Он собрался с духом, стараясь придать своему голосу должную твёрдость.

— Сэр, вы ведёте себя неподобающе. Вы вторглись в чужой дом без должного оповещения. Более того — вошли не через парадную или служебную дверь, а влезли в окно. Это грубейшее нарушение правил приличия, и...

— Ага. И что? — нисколько не смутился нахал, продолжая с любопытством изучать статуэтку.

— Это... неприлично!

— У вас. А у меня дома это нормально. Мои друзья часто вваливаются ко мне домой как снег на голову, и я к ним тоже так заваливаюсь. И никто не возражает. К чему церемонии, если все свои?

— Вы не у себя дома! — возмутился Эдмунд. — И я вас даже не знаю!

— Эндрю Голдстейн, — с преувеличенно вежливым видом взялся за козырёк своей кепки незнакомец и отвесил едва заметный поклон. — К вашим услугам, юный господин Эдмунд Пресли.

Эдмунд едва не задохнулся. Да что это за?!.

— Вы... насмехаетесь надо мной???

— Нет — я всего лишь представился. А что? Я что-то сделал не так? Так прощения просим — у нас в Либертене подобные церемонии встречаются только в анекдотах.

Эдмунд обмер, снова оглядев вторженца с головы до ног. Либертенец???

Тем временем Эндрю налюбовался статуэткой и перевёл своё внимание на книги, коих в комнате Эдмунда было немало. Эндрю нахально брал с полок первые попавшиеся и начинал небрежно их листать. Лучшие издания Библоса в высококачественных кожаных переплётах из эксклюзивного тиража!!! Да как он смеет так неуважительно с ними обращаться???

— Ну да, ну да... — пробормотал себе под нос нахал, возвращая книги на полки так же небрежно и отнюдь не в том порядке, в каком брал, отчего Эдмунд начал закипать, видя, как в его книжном шкафу воцаряется хаос. — А чего я ожидал? Это же Хармони... Похоже, что ты регулярно это всё читаешь.

— Это мировая классика!

— Ага, я знаю. И стоит немало. А тут что?

И грязные, заметно огрубевшие руки Эндрю потянулись к этажерке с нотами. Тут Эдмунд не выдержал и преградил ему путь.

— Не смейте!!! — прошипел он. — Руки сначала вымойте!!!

— Там ноты, — констатировал Эндрю, не моргнув и глазом. — Ладно, не буду — они всё равно под флейту, да и я в нотной грамоте ни хрена не смыслю.

Эдмунд снова оторопел. И не от грубости речи Эндрю, а от смысла его слов.

— Вы... не знакомы с нотной грамотой? А как же тогда вы играете на скрипке?

— Снимаю на слух. Дядя Крюгер, который меня учил, тоже так играл.

— На... слух? — не поверил своим ушам Эдмунд. — И... как давно вы играете?

— Я не играю, а так, балуюсь. Учиться нормально мне некогда. Ладно, я пошёл. И прости, если наследил. — Эндрю откровенно фамильярно похлопал Эдмунда по плечу. — Может, ещё увидимся...

Эндрю вернулся к окну и сиганул через подоконник. Эдмунд, перепугавшись — всё-таки второй этаж! — выглянул наружу и увидел, как Эндрю спускается вниз, ловко цепляясь за балкончики для цветочных ящиков и карнизы, а потом просто спрыгнул на землю и скрылся во мраке, будто и не было его.

Однако следы его присутствия остались — на полу, книжных полках, да и статуэтка стояла не на своём месте. Эдмунд растерянно попялился в пустоту, а потом без сил упал в кресло, пытаясь утрясти произошедшее в голове.

Либертенец. Без приглашения. Нагло вторгся в его комнату и так же легко ушёл.

И что теперь с этим делать?

Эдмунд не выспался.

Он полночи бесплодно проворочался, однако сон не шёл. И музыкальный стук капель дождя по оконному стеклу приходу сна тоже не способствовал. Из головы всё не выходил наглый вторженец Эндрю Голдстейн. То, как он говорил и вёл себя, с каким интересом разглядывал его вещи... Почему-то не покидало ощущение, будто Эндрю что-то искал или целенаправленно высматривал. Откуда могло взяться это чувство? И почему Эндрю заметил, что он, Эдмунд, свои книги регулярно читает? Как будто остальные заводят личные библиотеки исключительно напоказ! Что за бред?!. И почему он говорит, что играет на слух? Разве можно играть на скрипке, просто подбирая на слух? Ведь без знания хотя бы азов нотной грамоты даже простую гамму не сыграть! А играл Эндрю пусть и не слишком правильно, но и не откровенно посредственно — он явно вкладывал в свою игру настоящие чувства.

Эдмунд мучился, пытаясь решить — рассказывать о вторжении чужака или нет? С одной стороны, Эндрю всего лишь влез в его комнату. Да, нагрубил, повёл себя просто безобразно, но ничего откровенно плохого не сделал — всего лишь навёл беспорядок и напугал. С другой, он обязан ответить за своё преступление — вторжение в чужое жилище без разрешения это деяние уголовно наказуемое. Не говоря уже об элементарных правилах приличия. Но он назвался выходцем из Либертена, а этот город находится в весьма напряжённых отношениях с другими городами. Делегация из Либертена прибыла в Хармони, послы вчера присутствовали на приёме в Пресли-холле. Не будет ли сообщение о наглом вторженце ударом по какому-нибудь политическому или переговорному процессу? Всё же там люди живут. Да, грубые и невежественные, но всё же люди...

В конце концов, Эдмунд всё же заснул, но спалось плохо, и утром юноша поднялся совсем разбитым. Он выглядел настолько скверно, что Эллен, пришедшая известить, что скоро подадут завтрак, не на шутку встревожилась:

— Господин Эдмунд... что с вами?

— Я плохо спал, — признался Эдмунд. — Сам не пойму, что могло произойти. Никогда такого не было!

— Господин Льюис тоже отчего-то не выспался, хотя вы велели дать ему снотворного. — Эллен с жалостью оглядела лицо Эдмунда, который бы не отказался поспать ещё. — Подать вам кофе?

— Да, и покрепче. А я пойду умоюсь.

— Хорошо, господин.

Эллен присела в книксене и поспешила выполнить приказ. Эдмунд вздохнул, досадливо покосился на свою постель, вздохнул снова, поправил алый утренний халат и побрёл в ванную.

Льюис выглядел не лучше друга. Он вяло чистил зубы перед широким зеркалом, и Эдмунд заметил, что пояс его синего халата завязан очень слабо и всего лишь одинарным узлом. Снова вздохнул и подвязал халат Льюиса как положено.

— Ты пил снотворное, что тебе подали?

Льюис замер, и Эдмунд понял, что нет.

— Пил... — кое-как выдавил из себя Льюис.

Эдмунд начал сердиться.

— Льюис, почему ты мне опять солгал? Сначала про визит к доктору, теперь это... Что с тобой? Ты нарушаешь правила приличия! Я не стал говорить с тобой об этом вчера — тебе и так пришлось нелегко после выговора от маэстро, но...

Льюис опустил руку с зубной щёткой и поник.

— Как... ты это понял?

— Я слишком долго тебя знаю. Что с тобой? И если ты снова солжёшь, то мне придётся всё рассказать старшим, и ты будешь наказан.

Голова Льюиса повисла ещё ниже.

— Я... я не смог его выпить, — тихо признался он.

— Почему?

— Я... не могу сказать.

— Мне? Своему другу? Почему?

— Потому что... я... не хочу тебя потерять. — Льюис отвёл взгляд окончательно, стискивая зубную щётку в руке.

Эдмунд нахмурился.

— Причём здесь это?

— Пожалуйста, не спрашивай. Я... боюсь говорить об этом. Если все узнают... мне будет так плохо, что это ни с чем сравнить будет нельзя. И мы уже не будем друзьями. Мне и так уже грозят большие неприятности, и я жду их.

Эдмунд встревожился.

— Какие неприятности? Я смогу тебе помочь?

Он протянул было руку, чтобы коснуться плеча Льюиса, но тот отпрянул, заметно сжавшись. Никогда он раньше подобного не делал!

— Нет, ты не сможешь мне помочь. И никто не сможет.

Эти слова были произнесены так, что Эдмунду стало совсем не по себе — столько горечи было в голосе его друга.

— А, может, ты преувеличиваешь?

— Нет, я не преувеличиваю. Я это знаю. И если ты желаешь мне только добра, то не спрашивай сам и не рассказывай другим. — Льюис с мольбой уставился на Эдмунда. — Дай мне хоть немного ещё пожить обычной жизнью!

И от этого взгляда сердце Эдмунда дрогнуло. Это было неправильно, но ведь дружба — это святое...

— Хорошо, я никому не расскажу. Но ты должен мне пообещать, что если сможешь, то скажешь мне сам.

— Если я расскажу, то мы уже не сможем быть друзьями. Эдмунд... пожалуйста...

Льюис едва не плакал, и Эдмунд решительно взял грех на душу.

— Хорошо.

После утреннего кофе, который Эллен подала и Льюису тоже — друзья выпили его в комнате Льюиса, ибо Эдмунд не решился показать другу беспорядок в своей комнате — и посещения парикмахера они спустились к лёгкому завтраку. Эдмунд не знал, как скрыть беспорядок, оставленный Эндрю, или объяснить, если беспорядок будет обнаружен. Скрепя сердце, он обратился к Эллен и попросил прибраться, объяснив, в каком порядке должны стоять на полках книги. Девушка кивнула и пообещала сохранить всё в тайне. После завтрака все должны были отбыть на службу в храм, после которой Эдмунд и Льюис отправятся на новую репетицию, а его отец и брат на службу в департамент.

Главный храм в Хармони являлся христианским и был выстроен по образу и подобию кафедрального собора Барселоны. Здесь находился центр духовности Хармони, при храме обреталась и самая большая школа в городе, в которой не так давно учились Эдмунд и Льюис. Храмовую школу они покинули почти два года назад и полностью посвятили себя музыке. Эдмунд до сих помнил благодарственные молитвы перед началом уроков, строгие классы, прямые коридоры и идеальный порядок. Письмо, счёт, Закон Божий, этикет, история, естествознание... Преподаватели были очень строги, и особо нерадивые ученики могли даже подвергнуться телесным наказаниям. Льюиса наказывали несколько раз, и юноша был безмерно рад покинуть школу, когда пришло время. Эдмунда же не наказывали ни разу.

Храм был удивительно красив не только снаружи, но и изнутри! Когда Эдмунд попал сюда в первый раз, то был поражён высотой сводчатых потолков. Уже на первых занятиях по истории он узнал, что стиль, в котором был построен их главный храм, называется "готика", и принцип строительства несёт глубочайший смысл в каждой своей детали. Но самой прекрасной частью храма был, разумеется, огромный орган, пение которого каждый раз сопровождало службы, а хор мальчиков был подобен хору настоящих ангелов. После посещения служб Эдмунд особенно усердно занимался, чтобы достичь такого же совершенства.

Сегодня проповедь читал преподобный Мабиус. Похоже, что глава хармонийской епархии, и правда, нездоров... Сегодня речь шла о смертных грехах, которые ждали на пути жизни, и Эдмунд невольно заметил, что, когда речь зашла о грехе блуда, лицо Льюиса как-то странно дёрнулось. Почему? Ведь в речи преподобного говорится о беззаконных похождениях, насквозь пронизанных распутством, а не о освящённом браке, в котором зачинаются и рождаются дети. Это не одно и то же! Почему Льюис дёргается при упоминании подобных вещей? Ведь способность плодиться дана людям свыше, и этим даром надо только уметь пользоваться и не давать волю нечестивым желаниям, способным перерасти во грех!

Льюис сидел, откровенно сутулясь, и его руки, лежащие на коленях, то и дело сжимались в кулаки, а лицо то краснело то бледнело. С ним однозначно что-то было не так!!! Но что такого могло произойти, что он боится говорить даже с лучшим другом?

После завершения службы друзья забрали свои инструменты, оставленные у входа под присмотром одного из служек, и пошли к экипажу, который должен был отвезти их в театр на репетицию. Эдмунд колебался, разрываясь между жалостью к другу и желанием всё же утащить его в ближайший переулок и расспросить как следует... но вспомнил, что никому так и не рассказал про наглого визитёра, и решил всё же отложить разговор с Льюисом до более удобного случая.

На утренней репетиции Льюис был ещё более рассеянным, чем вчера, и вызвал на себя открытый гнев маэстро.

— Юноша, — бушевал тот, яростно тыча в несчастного дирижёрской палочкой, — вы зачем вообще приходите сюда??? Юный господин Эдмунд, ваш друг, похлопотал за вас, то, что вас приняли в сей оркестр — это великая честь, а вы отлыниваете и витаете невесть где!!! Вчера вы только чудом не запороли премьеру, и благодаря вашим товарищам никто не заметил, что вы исполняете свою партию с ошибками, а сегодня вы вообще не работаете, чтобы хоть как-то это исправить!!! Какой смысл тогда держать вас в штате?!.

Бушевал маэстро долго. И вдруг Льюис, побагровев, резко встал со своего места и решительно отшвырнул инструмент в сторону. Эдмунд отчётливо видел, что друга бьёт сильная дрожь.

— Раз так, то я ухожу! — срывающимся голосом крикнул Льюис. — Я никогда не хотел быть музыкантом, так что с меня хватит!!!

Развернулся и чеканным шагом направился к выходу, на ходу совершенно неподобающе утираясь рукавом. Эдмунд, окончательно перестав что либо понимать, тоже поднялся.

— Маэстро, позвольте мне пойти за ним!..

— Нет! — решительно отрезал тот, доставая из нагрудного кармашка платок и промакивая лицо от выступившей при виде чудовищного отношения к инструменту испарины. — В моём оркестре он больше никогда играть не будет. Я понимаю вас, Эдмунд — он ваш друг, но такой безалаберности я больше не потерплю!

— Но у Льюиса сейчас сложный период...

— Меня это не волнует. Если вы переступили порог театра, то всё остальное должно за этим самым порогом и остаться — здесь надо работать, а не симулировать. Сядьте на своё место, пожалуйста.

Эдмунд растерянно уставился на дверь, за которой скрылся Льюис, отчаянно борясь с желанием догнать и вернуть друга. Он, конечно, попытается, уговорить маэстро позволить Льюису вернуться, но... захочет ли вернуться сам Льюис?

После репетиции Эдмунд, подумав, решительно направился к дому Льюиса, чтобы всё-таки прояснить, что же происходит. Эта вспышка на репетиции и её исход... Беспокойство за друга было настолько сильным, что Эдмунд попросту сбежал от вездесущего Тревиса и пошёл пешком.

По правде говоря, самостоятельно передвигаться по городу Эдмунду было строго запрещено. Во-первых, он ещё не достиг того возраста, когда это позволялось — до совершеннолетия оставалось не меньше трёх лет, а, во-вторых, время было не самым спокойным. Стэнфорд Пресли занимал слишком высокое положение, чтобы его младший сын оставался без должного присмотра, и для поездок по городу ему был выделен сопровождающий. Лероя тоже долгое время сопровождали, причём сразу двое — один был телохранителем, и Эдмунд не находил это странным. Сейчас же юноша внезапно обнаружил, что сопровождающий — это очень неудобно, если куда-то необходимо пойти без лишних глаз и ушей. Тревис не только сопровождал юного хозяина и заботился о нём, но и при необходимости докладывал его отцу обо всём, что произошло вне дома. Если случалось что-то, что не вписывалось в распорядок или являлось нарушением каких-либо правил, Эдмунда всегда очень строго отчитывали. До настоящих наказаний ещё не доходило, но могло, и Эдмунд никуда не ходил один, за исключением туалета и ванной. Собственная комната тоже была его личной вотчиной, куда никому не позволено заходить без разрешения. Но вот передвижения по городу...