Скрипач на крыше (фрагмент)

СКРИПАЧ НА КРЫШЕ

Совершенствование музицирования, карьера выдающегося флейтиста и поддержание чести Хармони — вот в чём заключалась главная цель в жизни юного флейтиста Эдмунда. Однако появление странного чужака со старой скрипкой резко развернуло его жизнь на все сто восемьдесят градусов.

Примечание: романтической линии между главными героями НЕ БУДЕТ.

"Нет предела совершенству!"

Девиз Хармони

"Совершенство заканчивается там, где начинаются ограничения и запреты."

Народная мудрость Либертена

Великолепный концертный зал сверкает огнями, щедро поливая электрическим светом внушительный орган и самый лучший оркестр. Сегодня вечером почтенной публике представляется новая грандиозная симфония маэстро Лючани. Главной звездой этого концерта стал юный Эдмунд Пресли, исключительно талантливый флейтист и младший сын Стенфорда Пресли, главы департамента культуры и одного из самых влиятельных людей в Хармони.

В Милитари ходили слухи, что вся слава юного флейтиста — это исключительно заслуга его отца, однако эти слухи были правдивы лишь отчасти. Стэнфорд Пресли всего лишь вовремя приставил к сыну хорошего наставника, а потом похлопотал, чтобы мальчика приняли в оркестр маэстро хотя бы на испытательный срок. Эдмунд с ранних лет тяготел к музицированию, занимался прилежно и потому свои похвалы получал вполне заслужено. К тому же юноша был отменно воспитан в лучших традициях города, являя собой достойный пример для подражания своему поколению.

Как только оркестр смолк, грянули овации. Почтенная публика, обряженная в лучшие выходные костюмы, пошитые под великолепные эпохи прошлого, поднялась с обитых алым бархатом кресел и разразилась овациями. Особенно громко звучало под потолком имя Эдмунда, но на лице юного дарования не промелькнуло и тени довольства. Маэстро Лючани с отеческой гордостью приобнял его, сверкая улыбкой и не скупясь на похвалы. Эдмунд скромно и с достоинством раскланивался перед публикой, крепко держа в руках свою флейту. Чествовали довольно долго, и только спустя почти двадцать минут маэстро отпустил его переодеваться к торжественному приёму в доме отца.

— Господин Эдмунд, вы сегодня играли просто божественно! — восторгался пожилой лакей Тревис, помогая Эдмунду переодеваться в гримёрной перед зеркалом.

— Нет, всего лишь хорошо, — покачал головой юноша, поправляя кружевные манжеты.

— Но маэстро вас так хвалил...

— Он должен был меня похвалить, чтобы поощрить на дальнейшее совершенствование. Мне ещё долго предстоит заниматься, чтобы поднять уровень мастерства на по-настоящему достойный уровень.

Брови Тревиса огорчённо изломились.

— То есть вы снова будете нарушать режим сна? Молодой господин, вам необходимо соблюдать режим, иначе вы рискуете заболеть. Вы и так сегодня отойдёте ко сну позже из-за приёма!

Эдмунд одёрнул строгий чёрный жилет, поправил пышный воротничок, убедился, что брошь на нём сидит ровно, а причёска не растрёпана. Всё же хорошо, что парики не стали обязательной частью выходного туалета — они такие непрактичные! Настоящие ухоженные волосы выглядят куда лучше. И если подобие бинета, "моцарта" или "крысиного хвоста" ещё можно соорудить из собственных, то алонж — это просто кошмар! Как только судьи их носят?.. Ладно, парики сейчас всё же большинство не носит, и слава Богу. Не об этом думать стоит. Предстоит снова выйти в свет, и потому он обязан выглядеть безупречно. Ни единого торчащего волоска, ни единой лишней складки на рубашке, ни единого пятнышка. Ни на лице, ни на одежде, ни на репутации.

Юный Эдмунд не отличался классической красотой и идеальными чертами лица, однако и дурён не был. Он мало походил на отца и старшего брата, и многие говорили, что он немало унаследовал от покойной матери, которая, увы, не была писаной красавицей. Эдмунду было бы интересно в этом удостовериться, однако в доме Пресли не было ни одного её изображения — ни портрета, ни бюстика ни даже фотографии. Когда Мэрибелль Пресли скончалась от скоротечной болезни, которую не смогли распознать и вылечить лучшие медики Биоса, Стэнфорд Пресли велел всё убрать, чтобы не тревожить память ни себе ни сыновьям. Впрочем, Эдмунд был слишком мал тогда и лица матери совсем не помнил — остались лишь какие-то смазанные воспоминания о голосе и нежных ласковых руках. По возрасту он ещё был довольно хрупок и не слишком высок ростом, однако и отец и старший брат Лерой обещали, что с годами он выправится и ничем не будет отличаться от них. Русые волосы старательно расчёсаны, уложены и собраны лентой на затылке, глаза светло-карие и живые, в них светится ум, а хорошее образование, достойные манеры и обходительность делали его вполне достойной партией для потенциальных невест. Правда, пока отец не спешит договариваться о помолвке, да и сам Эдмунд к этому не стремился — музицирование занимало сейчас изрядную часть его жизни.

— Тревис, если я хочу стать по-настоящему достойным исполнителем, то должен уделять занятиям немало времени. На наших концертах бывают представители других городов, и я не имею права уронить честь Хармони в их глазах!

— Вы, и правда, по праву считаетесь достойным образцом для подражания, — ласково улыбнулся юноше Тревис. — Ваш уважаемый отец вполне справедливо гордится вами.

— Я готов ехать. — Эдмунд убедился, что флейта уложена в футляр. — Экипаж уже прибыл?

— Да, сэр.

— Превосходно. Осталось дождаться Льюиса. Я договорился с отцом, что Льюис проведёт эту ночь в нашем доме, чтобы не возвращаться домой в поздний час. Родители Льюиса тоже уже оповещены. Надеюсь, комнату ему уже приготовили...

— Вы так заботитесь о молодом господине Льюисе, — заметил Тревис, протянул было руку к футляру, чтобы нести, но Эдмунд отрицательно мотнул головой — он предпочитал это делать сам.

— Льюис мой друг, Тревис, а дружба — это святое. И, по-моему, с ним что-то неладно в последнее время, так что ему необходима поддержка. Во время концерта Льюис несколько раз допустил ошибки, и если бы не его группа, то зрители бы это заметили. Маэстро был очень недоволен...

По пути к служебному выходу, где уже ждал паровой экипаж, Эдмунд и Тревис успели обсудить список приглашённых гостей и как с ними предстоит общаться. Эдмунд пока был редким гостем на приёмах — уделял немало времени занятиям, а в свет выходить начал лишь недавно.

Льюис задержался на более продолжительное время, чем ожидал Эдмунд. Вероятнее всего, маэстро так сердит, что решил отчитать нерадивого музыканта как следует. Льюис не отличался таким же дарованием, как Эдмунд — музицировать он начал по настоянию матери и не сразу стал делать заметные успехи. Обучался он у того же наставника, что и Эдмунд, и именно там мальчики и сдружились. Эдмунд помогал другу изо всех сил, и он же убедил маэстро Лючани взять Льюиса в оркестр. До сего дня Льюис не вызывал больших нареканий. Тем более, что он был посажен так, чтобы его огрехи в исполнении прикрывали товарищи по группе, на репетиции являлся исправно и всегда прислушивался к требованиям маэстро. Однако с некоторых пор его поведение вызывало беспокойство — Льюис стал рассеянным. Сегодня утром его рассеянность превзошла все ожидания — он явился в театр в неподобающе неопрятном виде, на замечания маэстро не реагировал, за что был бы изгнан, если бы не заступничество Эдмунда, а во время концерта Эдмунд ясно слышал, как в его партии то и дело проскакивают совсем другие ноты. Маэстро это тоже заметил и хмурился...

Неужели всё-таки выгонит??? Льюис не дорожил музыкой так же, как его друг, но его присутствие вдохновляло Эдмунда, поскольку с другими товарищами так же близко сойтись не получилось.

Когда Льюис вышел к ожидающему экипажу, Эдмунд уже стал беспокоиться всерьёз. К счастью, выглядел Льюис вполне пристойно, разве что имел крайне сокрушённый вид, воротничок был перекошен и пуговицы на жилете не в своих петельках, что Эдмунд тут же поспешил исправить.

— Льюис, что с тобой?! Ты был сегодня непозволительно невнимателен! А ведь сегодня премьера!..

— Я знаю, — тихо ответил Льюис, сжимая ручку своего футляра. — Я... я задумался.

— О чём? И что это были за ноты? Хорошо, что ты сидишь в центре, на заметном удалении от зрителей, и твои ошибки слышали только мы. Во время премьеры ошибки недопустимы! Ещё два таких проступка, и маэстро тебя выгонит! С кем я тогда останусь?!

— Прости, я... виноват. Просто... просто в последнее время я сплю плохо. Не знаю почему. — Льюис по-прежнему не поднимал глаза и краснел.

— А что сказал доктор? Ты к нему обращался?

Эдмунд придирчиво оглядел друга с головы до ног и заправил ему за ухо выбившуюся прядь. Щёки Льюиса заалели пуще прежнего. В отличие от друга, Льюис стригся достаточно коротко, и перед выходом его тёмные волосы слегка подвивались и смазывались помадой для волос для поддержки формы. Юноша имел тонкие благородные черты лица, и если бы не посаженные чуть ближе глаза и заметно выдающиеся вперёд передние зубы, то вполне подпадал бы под один из эталонов. Он был заметно выше Эдмунда и имел привычку слегка сутулиться. Отцом Льюиса был первый заместитель главы департамента поддержания порядка Уолтер Данвич, и он был особенно строг со всеми своими детьми, не делая исключений даже для двух старших дочерей.

— Обращался. — Глаза Льюиса заметно забегали. — Я здоров. Наверно, переволновался перед премьерой...

Лжёт, понял Эдмунд. Друг что-то очевидно недоговаривает, хочет скрыть, а это не поощрялось нормами морали и этикета. Правила требовали выговорить ему за ложь прямо сейчас и непременно доложить его родителям ради блага самого юноши. Однако Льюис выглядел таким несчастным, что Эдмунд решил его не выдавать, а поговорить завтра утром.

— Тогда я велю дать тебе на ночь снотворного, чтобы ты отдохнул как следует. Готов ехать? — Льюис молча кивнул. — Хорошо, идём.

Поскольку юноши задержались, то водитель экипажа решился прибавить скорости. Обычно это запрещалось, однако речь шла о репутации семьи, непунктуальность могла ей навредить, и Эдмунд решил взять всю ответственность на себя. Лучше небольшой штраф, чем укоры в непунктуальности!

Хармони входил в пятёрку самых больших городов выжившего после масштабной катастрофы человечества. Он строился и перестраивался по мере необходимости лучшими архитекторами Сити, а его проектирование было очень важной составляющей для жизни живущих в нём людей. С самого своего основания Хармони стремился к совершенству во всём, и этой цели должны были отвечать и дома и дороги. В качестве образцов были выбраны образы лучших, некогда великих и красивейших городов прошлого — Парижа, Лондона, Рима и им подобным, от которых остались только тоннели подземных коммуникаций и метро. Улицы по позднему уже времени были добротно освещены фонарями, проезжая часть и тротуары радовали глаз чистотой и ровностью — ни одной трещины или выбоины, в которых могли бы скапливаться дождевая вода или грязь. В Хармони очень высоко ценили чистоплотность, и уборочные службы старались исполнять свои обязанности как можно лучше.

Неделю назад началась календарная осень, и кроны высаженных деревьев и кустов всё больше приобретали жёлтый и красноватый цвет. Опадающую листву сразу убирали, чтобы ничто не портило вид, и Эдмунду это очень нравилось. Недавно газеты сообщили, что городские службы вовсю готовятся к отопительному сезону и обильным снегопадам. Эдмунд не любил осень — увядание природы часто навевало на него меланхолию, да и его матушка скончалась именно в это время... Для выступлений приступы тоски могли быть полезны — играть минорные партии становилось легче, но хандрить вне театра не слишком приятно — мешает соблюдать распорядок дня. Эдмунд уже начал скучать по весне...

По пути Льюис заметно оживился, разговорился, и Эдмунд выдохнул с облегчением. Должно быть, и правда, переволновался. У самого Эдмунда тоже так было перед самым первым выступлением в составе оркестра — ему тогда было всего двенадцать лет, причём это было камерное выступление, и все ошибки были бы слышны сразу. Льюису нужно просто отдохнуть, и всё будет в порядке.

Из-за выговора от маэстро друзья едва не опоздали. Эдмунд то и дело поглядывал на свои часы, отделка которых была исполнена лучшим ювелиром Хармони. Едва экипаж остановился перед ажурными воротами с надписью "Пресли-холл", друзья подхватили свои футляры, торопливо спешились и сразу отошли подальше, чтобы не попасть под колёса отъезжающего экипажа. Увидев их, стоящий на крыльце мажордом поспешил навстречу.

— Молодые господа... Почему так долго?! Это недопустимо! — строго свёл он брови.

— Простите, Флетчер, — повинился перед стариком Эдмунд. — Нас задержал маэстро...

— Меня задержал, — виновато поправил Льюис, прижимая к груди свой футляр. — Я был недостаточно хорош во время премьеры, а Эдмунд меня ждал.

Мажордом недовольно нахмурился.

— Молодой господин Льюис, выше прилежание начинает вызывать опасение. Если из-за вашей небрежности есть риск опоздать на важное мероприятие, то вам стоит отнестись к этому со всей серьёзностью. Тем более, что сегодня вам была оказана честь провести ночь в нашем доме. Распорядок есть распорядок, и отступаться от него — нарушение всех правил приличия!

— Да... я понимаю... — вжал голову в плечи несчастный музыкант. — Я... я приложу все силы, чтобы этого не повторилось.

— Очень на это надеюсь. Уже все собрались — только вас и ждём.

— Комнату для Льюиса приготовили, как я распорядился? — уточнил Эдмунд.

— Да, она напротив вашей, — смягчился мажордом и позвал ожидающую горничную в тёмно-синем платье с белым передником. — Эллен отнесёт ваши инструменты, а вам стоит немедленно поспешить в главный зал.

Девушка почтительно присела, приветствуя молодых господ, подхватила оба футляра и бережно понесла их в дом, внимательно читая нашивки с именами, чтобы не перепутать. К прислуге относились с большей строгостью, чем к юным господам, которых имел право отчитать любой старший по возрасту. От персонала требовались пунктуальность, аккуратность и исполнительность, в противном случае грозило увольнение и потеря достойного места. Хотя, даже если бы Эллен и ошиблась, отнеся футляр не в комнату его хозяина, Эдмунд бы и не подумал ей выговаривать — Эллен ему нравилась. Вдали от глаз старших он этого и не делал, отчего девушка всегда смущалась. Очень милая, немного пухленькая, с обильной россыпью мелких веснушек на лице и толстой рыжей косой, скрученной на затылке и украшенной белоснежной накрахмаленной кружевной наколкой. Эллен была старше Эдмунда почти на три года и заметно выше ростом. Работала она в доме Пресли около полутора лет, старалась и ошибалась редко, чем, по мнению самого Эдмунда, вполне заслуживала снисхождения. Однако старшие так не считали. Раз уж тебе что-то поручили, то стоит быть предельно внимательным и старательным во всём. Важна каждая мелочь, и ошибок быть не должно!

"Нет предела совершенству"...

Пресли-холл проектировался по образу барочных особняков Франции, разве что не отличался таким же размахом и высотой. Сколько же сил, времени и денег было потрачено на отделку!.. а слуги старательно ухаживали за всем этим, чтобы все металлические детали блестели, на скульптурах и лепнине не было ни пылинки, а гардины и шторы менялись в зависимости от сезона. Поскольку уже наступила календарная осень, то были повешены золотистые, а зимой их сменят кремово-белые.

В главном зале и смежных комнатах, убранных живой растительностью и мраморными статуями под античность, уже неспешно расхаживали гости, не спеша прикладываться к напиткам и закускам. По правилам этикета, трогать угощение до прибытия последнего гостя или кого-то из членов семьи принимающей стороны было нельзя — большое неуважение. Как только в дверях зала появились Эдмунд и виноватый Льюис, Лерой тут же поспешил встретить брата. Он был рослым, видным молодым человеком лет двадцати пяти с идеальной осанкой и в безупречном ампирном костюме.

— Ещё три минуты — и вы бы опоздали, — укоризненно показал он Эдмунду циферблат не менее роскошных карманных часов. — Что случилось?

— Это моя вина, — тихо признался Льюис. — Маэстро был мною недоволен, провёл беседу, а Эдмунд меня ждал.

— Лерой, по пути мы слегка превысили скорость, и скоро придёт извещение о штрафе. Запиши его на мой счёт, хорошо?

— Уж лучше штраф, чем потерять лицо из-за непунктуальности, — смягчился старший брат и убрал часы в карман. — Идём, вас все ждут.

Гости заметно оживились. Льюиса тут же увёл в соседнюю комнату недовольный отец, и Эдмунд мысленно его пожалел. Может, и хватит уже укоров, однако Льюис был обязан выслушать нравоучение и от отца тоже. Молодость и положение в обществе не избавляет от уважения к старшим, кем бы они ни были.

— Эдмунд, поздравляю! — солидно пожал младшему сыну руку Стэнфорд Пресли под аплодисменты гостей. Стареющий глава семьи выглядел отменно, как подлинный аристократ голубых кровей! — Мне уже рассказали о твоём успехе — маэстро Лючани успел позвонить. Ты молодец!

— Благодарю за тёплые слова, — поклонился всем Эдмунд, сдерживая смущение. — Я очень старался.

Похвала отца, как и похвалы маэстро, была для Эдмунда особенно ценна.

Высший свет Хармони был представлен лучшими людьми города. Изысканные наряды, отменные манеры, степенные и умные беседы... Не зря их предки, основавшие Хармони, выбрали в качестве образца для подражания время расцвета наук и искусств, которое пришлось на период, предшествовавший полной катастрофе! То, во что мир превратился спустя всего несколько веков после того времени, приводило в ужас любого здравомыслящего человека, и иначе как чудом не назвать то, что люди всё же выжили и сумели отстроить новый мир.

Когда вернулся Льюис — разумеется, ещё более огорчённый, чем до разговора с отцом — Эдмунд не отпускал друга от себя, стараясь, чтобы то время, что им позволили присутствовать на официальном приёме, подарило тому как можно больше удовольствия. Сам Эдмунд с интересом разглядывал гостей, отмечая знакомые лица и наряды, по которым сразу видно, кто из Хармони, а кто приезжий.

Небольшая делегация из Милитари, как и всегда, была облачена в строгие одежды, похожие на военные мундиры времён Первой Мировой войны, какими они изображены в одной из исторических энциклопедий. Эти люди рослые, крепкие, подтянутые, самый пожилой носит пышные усы а-ля Отто фон Бисмарк. Заметно, что уделяют немало сил и времени обучению военному делу и тренировкам. Выглядят по меркам Хармони достойно — форма старательно выглажена, шевроны пришиты идеально ровно, медные пуговицы блестят, высокие сапоги отменно начищены... Смотреть приятно. Люди из Милитари порой бывали скупы на слова, предпочитая больше действовать, чем говорить.

Милитари был основан военной элитой прошлого, в основе его внутреннего распорядка лежали несколько старых армейских уставов, и его предназначение состояло в сдерживании возможных силовых конфликтов между городами. Также Милитари обучал отряды полиции, поддерживающие порядок на улицах, и назначал офицеров на местах. Это был единственный город, имеющий право на настоящее оружие, и не раз случалось, что посмевшие нападать на соседей города были подвергнуты жестокому карательному нашествию и приведению к усмирению. Да, военные и наёмники Милитари порой пугали, однако они входили в Совет городов и чётко следовали принятым правилам взаимодействия. Только у них имелось право на жестокость, которую порой приходится применять на допросах и в системе наказаний.

Возле изящной статуи Мельпомены что-то обсуждали гости из Спидстауна и Библоса. Инженеры Спидстауна создавали и поддерживали в порядке всю транспортную сеть между городами — от скоростных магистралей и железных дорог до немногочисленной сейчас авиации. После Катастрофы, когда изрядная часть знаний и производств была утеряна, пришлось прибегнуть к менее совершенным технологиям, которые пока вполне себя неплохо показывали. Однако модернизация всё же была необходима, чтобы сообщение между городами осуществлялось быстрее, и без помощи Библоса тут было не обойтись — именно в Библосе находились самые большие хранилища, в которых сохраняли и копировали спасённые книги, а так же подборки периодической печатной продукции прошлого, в которой документировались события минувших лет. Во время Катастрофы, когда уничтожались города, люди вывозили в безопасные места содержимое величайших библиотек и прятали в тайниках, которые искали исследователи Библоса. Спидстауну нужны были технические справочники и чертежи. Также Библос издавал всю учебную и художественную литературу, современную периодику и так далее, а также изготавливал материалы для печати.

Два архитектора из Сити в строгих чёрных фраках неторопливо потягивают шампанское из хрустальных бокалов и что-то негромко обсуждают. Похоже, что снова что-то собираются строить или перестраивать. Сити был главным центром по строительству и ремонту объектов, коммуникаций и прочего, и его люди пользовались большим уважением. Именно их стараниями Хармони приобрёл свой безупречный облик, облагораживая и жителей тоже.

Неподалёку с отцом Эдмунда и одним из префектов Хармони увлечённо беседует Второй епископ Санктуса, города клириков, в котором хранится духовная мудрость. Наверно, дела церковные... Краем уха Эдмунд слышал, что глава их центрального храма то ли приболел то ли при смерти, и власти ожидали назначения преемника. Нельзя было сказать, что абсолютно все горожане были истово верующими, однако храм и небольшие часовни, возведённые по всему городу, посещало очень много людей. Вера — вещь для поддержания порядка очень важная, и потому Санктус имел самые тесные связи с большинством городов, регулярно посещал остальные...

Кроме Либертена.

Либертен был настоящей головной болью Совета. При всём притом, что это был достаточно большой город, он заметно отличался от прочих городов. У него не было своей специализации, помимо общей валюты имелись и собственные деньги, строить храмы и часовни Санктусу они не давали, полномочий Милитари не признавали, назначая на соответствующие посты исключительно своих... Но самым поразительным было то, что он охотно принимал у себя отщепенцев из всех других городов, что просили убежища. Даже преступников могли не выдавать годами! Нравы в Либертене были откровенно распущенными, тамошняя администрация избиралась всеобщим голосованием, а не назначалась внутренним Советом из людей, получивших самое лучшее образование, как в других городах, культура носила смешанный характер и называлась таковой с большой натяжкой. Как при такой пёстрости и анархичности город до сих пор не превратился в рассадник содома и угрозы покою всего выжившего человечества?!! Сами представители Либертена в Хармони приезжали крайне редко, и как раз сейчас один из них с двумя сопровождающими, включая спутницу делегата, расхаживали по залам. Внешний вид послов вызывал сомнения — покрой их нарядов вполне отвечал правилам дресс-кода Хармони, пусть и не нёс в себе историчности, однако среди торжественной и величественной толпы прочих гостей от них слишком сильно несло откровенным плебейством. Эдмунд ещё ни разу не общался с либертенцами, и желания перекинуться парой слов не возникало до сих пор. О чём можно разговаривать с этими людьми такому человеку высокого искусства как Эдмунд? Они, скорее всего, даже не знают, что такое театр и чем партер отличается от бельэтажа.

У распахнутых дверей в соседний зал на скамьях, устланных подушками для сидения, с сёстрами Льюиса оживлённо беседует гость из Биоса. Биос хранил у себя и развивал сельскохозяйственные технологии, выводил новые сорта и породы, разрабатывал и изготовлял лекарства от всех болезней и обучал лучших врачей, которых потом с почётом принимали в других городах, владел обширными земельными угодьями на юге и был достаточно богатым городом. Льюис как-то обронил, что одну из его сестёр, Изабеллу, хотят отдать замуж за тамошнего чиновника, чтобы этими семейными узами укрепить союзные отношения с Биосом. Этот молодой человек сват или сам потенциальный жених? Как бы так узнать, чтобы не показаться бестактным?

Общение с гостями было не слишком многословным, но приятным. Многие из гостей были на премьере и очень хвалили Эдмунда. Даже усатый полковник из Милитари оценил его исполнение очень высоко! На осторожный вопрос Эдмунда господин Шиссер только улыбнулся и сказал, что их внутренний устав не запрещает искусство других городов и стилей, а пластинки с записями и плёнки с фильмами из Хармони пользуются популярностью. Эдмунд был приятно удивлён этим и даже подумал, что стоит посетить Милитари с дружественным концертом в ближайшем будущем.

После одиннадцати часов вечера Эдмунда и Льюиса отправили спать — они были самыми младшими на приёме и потому подчинялись более строгому распорядку дня, чем старшие. Раскланявшись, друзья покинули приёмные залы, сопровождаемые всё той же Эллен.

— Хороший был вечер, — заметил Эдмунд, поднимаясь по широкой парадной лестнице на второй этаж. — И люди приятные.

— И представители Либертена тоже? — Льюис косо глянул на друга.

— Нет, они мне не понравились, — чуть сморщил нос Эдмунд. — Сразу видно, что эти люди не получили хорошего воспитания — они слишком громко разговаривают и смеются, едят так, будто не в приличном обществе находятся, а сидят в какой-нибудь проходной харчевне, позволяют себе не слишком тактичные высказывания и формулировки... Как могут так себя вести в приличном обществе делегаты?! Они же лицо своего города!

— Да, манеры у них своеобразные, — согласился Льюис, — но мне они показались хорошими людьми. Глава их делегации, господин Мауро, говорит вполне разумные вещи, а его спутница Катрин очень мила.

— Наверно, это самые приличные люди во всём Либертене, — закатил глаза Эдмунд. — Интересно, зачем они вообще приехали? Либертен же редко кого-то посылает — в основном, к ним приходится ездить самим. Ты ничего такого не слышал?

— Кажется, они снова кого-то у себя укрывают и отказываются выдавать. Наш город выбран в качестве нейтральной территории для переговоров.

— Давно это случилось? — заинтересовался Эдмунд.

— Не знаю. В газете что-то об этом писали... кажется.

— Надо будет потом спросить у Лероя — он ни одной политической публикации не пропускает. Это просто возмутительно! Какое они имеют право противиться воле высшего Совета?!!

— Анархисты, — дёрнул плечом Льюис, и его лицо приобрело странное выражение. — Чего от них ещё ждать. Если они так и будут дальше игнорировать принятые положения, то придётся посылать войска и наводить порядок силовыми методами.

— Верно. Они сами нарываются. Будем надеяться, что этот случай всё же наставит их на путь истинный.

Войдя в свою комнату, Эдмунд подошёл к распахнутому окну и поглубже вдохнул свежий вечерний воздух. Осень начинается... Похоже, что скоро пойдёт дождь — в воздухе заметно сгущалась влага. Надо будет прикрыть окно, чтобы вода не попала в комнату...

Вдруг откуда-то донеслись знакомые звуки скрипки, но они отличались от того, как играли в оркестре маэстро Лючани. Если бы сам маэстро хоть от кого это услышал, то выгнал бы нерадивого музыканта вон и никогда больше не взял обратно! Во-первых, инструмент был не в порядке — стоило заменить две струны, а маэстро относился к содержанию инструментов очень строго, да и настройка была несовершенна. Во-вторых, сама музыка мало походила на величественные классические переливы и трели — она была откровенно легкомысленной. Да и исполнение загадочного музыканта заметно хромало, как будто он учиться начал не слишком давно... Впрочем, его игра отличалась отменной живостью и показывала, что не всё так безнадёжно. Подправить инструмент, позаниматься — и всё будет хорошо!

А где, собственно, сам музыкант?

Эдмунд осторожно высунулся из окна, крепко держась за подоконник, поводил головой, ища источник звука, и понял, что музыкант сидит где-то наверху. Неужели на крыше? Он что, сумасшедший??? Некоторые скаты крыши Пресли-холла очень крутые, и с них даже трубочисты могут свалиться и покалечиться!!.

Вдруг музыка остановилась, и сверху посыпался мелкий сор. Эдмунд отпрянул от окна, сокрушённо стряхивая то, что попало ему на голову — теперь, наверно, мыть придётся! — а несколькими секундами позже в окно проник незнакомец. Ловко приземлившись на обе ноги, незнакомец огляделся по сторонам, тихонько присвистнул и сразу направился к комоду, на котором стояла изящная нефритовая статуэтка в китайском стиле, изображающая павлина на ветке дерева.

— Ого, красота какая! — не повышая голоса выше допустимого, воскликнул чужак, взял статуэтку в руки и стал вертеть, восхищённо разглядывая со всех сторон. — А подставка из яшмы, да?

Эдмунд оторопел от наглости вторженца. Да что этот тип себе позволяет?!! Проник в чужой дом не то что без приглашения — без разрешения вообще!!! И сразу хватает ценные предметы, как будто находится у себя дома!!! Не сразу Эдмунд заметил, что за спиной у парня на перевязи висит старая скрипка, к которой каким-то образом прикреплён такой же старый смычок — всё внимание отвлёк внешний вид незнакомца, который был просто вызовом всем правилам приличия Хармони.

На вид парень был старше Эдмунда — не меньше двадцати или даже двадцати двух лет, выше ростом и крепче сложён, но без признаков лишнего веса. Лохматый — даже заметно великоватая клетчатая кепка этого не скрывала, поскольку была сдвинута на затылок, едва чужак потянул руки к статуэтке. Ванну, не принимал по меньшей мере четыре дня, а одежду не менял недели две. Да и сама одежда была заметно поношенной, запылённой, в нескольких местах откровенно зашитой и штопанной, причём сделано это было откровенно небрежно. Одет чужак был слишком легко для начала осени — рубашка с коротким, чуть выше локтя, рукавом, штанины едва доходили до середины голени, носки растянутые и свисали на верхи растоптанных... И что это за обувь такая? Странная — будто сшитая из множества кусков разной... кожи? Словом, смотреть без отвращения на вторженца было нельзя. И это уже не говоря о его манерах.

Незнакомец будто угадал желание Эдмунда сейчас же позвать слуг — угрожающе наставил на него грязный палец.

— Даже не думай кого-нибудь звать — ваши гости ещё не разошлись, и я такой концерт закачу, что твоя репутация будет уничтожена в пять минут. Хочешь?

Эдмунд растерялся так, что едва не потерял дар речи.

— М-моя... репутация?

— Ага, — глумливо хмыкнул чужак. — Если будешь паинькой, то я просто посмотрю, что у тебя тут есть, и уйду так же, как и пришёл. Идёт?

Эдмунд нервно покосился на дверь и прислушался — не услышал ли его кто? Снизу доносились звуки приёма, со стороны комнаты Льюиса ничего слышно не было. И Эдмунд слегка успокоился. Он собрался с духом, стараясь придать своему голосу должную твёрдость.

— Сэр, вы ведёте себя неподобающе. Вы вторглись в чужой дом без должного оповещения. Более того — вошли не через парадную или служебную дверь, а влезли в окно. Это грубейшее нарушение правил приличия, и...

— Ага. И что? — нисколько не смутился нахал, продолжая с любопытством изучать статуэтку.

— Это... неприлично!

— У вас. А у меня дома это нормально. Мои друзья часто вваливаются ко мне домой как снег на голову, и я к ним тоже так заваливаюсь. И никто не возражает. К чему церемонии, если все свои?

— Вы не у себя дома! — возмутился Эдмунд. — И я вас даже не знаю!

— Эндрю Голдстейн, — с преувеличенно вежливым видом взялся за козырёк своей кепки незнакомец и отвесил едва заметный поклон. — К вашим услугам, юный господин Эдмунд Пресли.

Эдмунд едва не задохнулся. Да что это за?!.

— Вы... насмехаетесь надо мной???

— Нет — я всего лишь представился. А что? Я что-то сделал не так? Так прощения просим — у нас в Либертене подобные церемонии встречаются только в анекдотах.

Эдмунд обмер, снова оглядев вторженца с головы до ног. Либертенец???

Тем временем Эндрю налюбовался статуэткой и перевёл своё внимание на книги, коих в комнате Эдмунда было немало. Эндрю нахально брал с полок первые попавшиеся и начинал небрежно их листать. Лучшие издания Библоса в высококачественных кожаных переплётах из эксклюзивного тиража!!! Да как он смеет так неуважительно с ними обращаться???

— Ну да, ну да... — пробормотал себе под нос нахал, возвращая книги на полки так же небрежно и отнюдь не в том порядке, в каком брал, отчего Эдмунд начал закипать, видя, как в его книжном шкафу воцаряется хаос. — А чего я ожидал? Это же Хармони... Похоже, что ты регулярно это всё читаешь.

— Это мировая классика!

— Ага, я знаю. И стоит немало. А тут что?

И грязные, заметно огрубевшие руки Эндрю потянулись к этажерке с нотами. Тут Эдмунд не выдержал и преградил ему путь.

— Не смейте!!! — прошипел он. — Руки сначала вымойте!!!

— Там ноты, — констатировал Эндрю, не моргнув и глазом. — Ладно, не буду — они всё равно под флейту, да и я в нотной грамоте ни хрена не смыслю.

Эдмунд снова оторопел. И не от грубости речи Эндрю, а от смысла его слов.

— Вы... не знакомы с нотной грамотой? А как же тогда вы играете на скрипке?

— Снимаю на слух. Дядя Крюгер, который меня учил, тоже так играл.

— На... слух? — не поверил своим ушам Эдмунд. — И... как давно вы играете?

— Я не играю, а так, балуюсь. Учиться нормально мне некогда. Ладно, я пошёл. И прости, если наследил. — Эндрю откровенно фамильярно похлопал Эдмунда по плечу. — Может, ещё увидимся...

Эндрю вернулся к окну и сиганул через подоконник. Эдмунд, перепугавшись — всё-таки второй этаж! — выглянул наружу и увидел, как Эндрю спускается вниз, ловко цепляясь за балкончики для цветочных ящиков и карнизы, а потом просто спрыгнул на землю и скрылся во мраке, будто и не было его.

Однако следы его присутствия остались — на полу, книжных полках, да и статуэтка стояла не на своём месте. Эдмунд растерянно попялился в пустоту, а потом без сил упал в кресло, пытаясь утрясти произошедшее в голове.

Либертенец. Без приглашения. Нагло вторгся в его комнату и так же легко ушёл.

И что теперь с этим делать?

Эдмунд не выспался.

Он полночи бесплодно проворочался, однако сон не шёл. И музыкальный стук капель дождя по оконному стеклу приходу сна тоже не способствовал. Из головы всё не выходил наглый вторженец Эндрю Голдстейн. То, как он говорил и вёл себя, с каким интересом разглядывал его вещи... Почему-то не покидало ощущение, будто Эндрю что-то искал или целенаправленно высматривал. Откуда могло взяться это чувство? И почему Эндрю заметил, что он, Эдмунд, свои книги регулярно читает? Как будто остальные заводят личные библиотеки исключительно напоказ! Что за бред?!. И почему он говорит, что играет на слух? Разве можно играть на скрипке, просто подбирая на слух? Ведь без знания хотя бы азов нотной грамоты даже простую гамму не сыграть! А играл Эндрю пусть и не слишком правильно, но и не откровенно посредственно — он явно вкладывал в свою игру настоящие чувства.

Эдмунд мучился, пытаясь решить — рассказывать о вторжении чужака или нет? С одной стороны, Эндрю всего лишь влез в его комнату. Да, нагрубил, повёл себя просто безобразно, но ничего откровенно плохого не сделал — всего лишь навёл беспорядок и напугал. С другой, он обязан ответить за своё преступление — вторжение в чужое жилище без разрешения это деяние уголовно наказуемое. Не говоря уже об элементарных правилах приличия. Но он назвался выходцем из Либертена, а этот город находится в весьма напряжённых отношениях с другими городами. Делегация из Либертена прибыла в Хармони, послы вчера присутствовали на приёме в Пресли-холле. Не будет ли сообщение о наглом вторженце ударом по какому-нибудь политическому или переговорному процессу? Всё же там люди живут. Да, грубые и невежественные, но всё же люди...

В конце концов, Эдмунд всё же заснул, но спалось плохо, и утром юноша поднялся совсем разбитым. Он выглядел настолько скверно, что Эллен, пришедшая известить, что скоро подадут завтрак, не на шутку встревожилась:

— Господин Эдмунд... что с вами?

— Я плохо спал, — признался Эдмунд. — Сам не пойму, что могло произойти. Никогда такого не было!

— Господин Льюис тоже отчего-то не выспался, хотя вы велели дать ему снотворного. — Эллен с жалостью оглядела лицо Эдмунда, который бы не отказался поспать ещё. — Подать вам кофе?

— Да, и покрепче. А я пойду умоюсь.

— Хорошо, господин.

Эллен присела в книксене и поспешила выполнить приказ. Эдмунд вздохнул, досадливо покосился на свою постель, вздохнул снова, поправил алый утренний халат и побрёл в ванную.

Льюис выглядел не лучше друга. Он вяло чистил зубы перед широким зеркалом, и Эдмунд заметил, что пояс его синего халата завязан очень слабо и всего лишь одинарным узлом. Снова вздохнул и подвязал халат Льюиса как положено.

— Ты пил снотворное, что тебе подали?

Льюис замер, и Эдмунд понял, что нет.

— Пил... — кое-как выдавил из себя Льюис.

Эдмунд начал сердиться.

— Льюис, почему ты мне опять солгал? Сначала про визит к доктору, теперь это... Что с тобой? Ты нарушаешь правила приличия! Я не стал говорить с тобой об этом вчера — тебе и так пришлось нелегко после выговора от маэстро, но...

Льюис опустил руку с зубной щёткой и поник.

— Как... ты это понял?

— Я слишком долго тебя знаю. Что с тобой? И если ты снова солжёшь, то мне придётся всё рассказать старшим, и ты будешь наказан.

Голова Льюиса повисла ещё ниже.

— Я... я не смог его выпить, — тихо признался он.

— Почему?

— Я... не могу сказать.

— Мне? Своему другу? Почему?

— Потому что... я... не хочу тебя потерять. — Льюис отвёл взгляд окончательно, стискивая зубную щётку в руке.

Эдмунд нахмурился.

— Причём здесь это?

— Пожалуйста, не спрашивай. Я... боюсь говорить об этом. Если все узнают... мне будет так плохо, что это ни с чем сравнить будет нельзя. И мы уже не будем друзьями. Мне и так уже грозят большие неприятности, и я жду их.

Эдмунд встревожился.

— Какие неприятности? Я смогу тебе помочь?

Он протянул было руку, чтобы коснуться плеча Льюиса, но тот отпрянул, заметно сжавшись. Никогда он раньше подобного не делал!

— Нет, ты не сможешь мне помочь. И никто не сможет.

Эти слова были произнесены так, что Эдмунду стало совсем не по себе — столько горечи было в голосе его друга.

— А, может, ты преувеличиваешь?

— Нет, я не преувеличиваю. Я это знаю. И если ты желаешь мне только добра, то не спрашивай сам и не рассказывай другим. — Льюис с мольбой уставился на Эдмунда. — Дай мне хоть немного ещё пожить обычной жизнью!

И от этого взгляда сердце Эдмунда дрогнуло. Это было неправильно, но ведь дружба — это святое...

— Хорошо, я никому не расскажу. Но ты должен мне пообещать, что если сможешь, то скажешь мне сам.

— Если я расскажу, то мы уже не сможем быть друзьями. Эдмунд... пожалуйста...

Льюис едва не плакал, и Эдмунд решительно взял грех на душу.

— Хорошо.

После утреннего кофе, который Эллен подала и Льюису тоже — друзья выпили его в комнате Льюиса, ибо Эдмунд не решился показать другу беспорядок в своей комнате — и посещения парикмахера они спустились к лёгкому завтраку. Эдмунд не знал, как скрыть беспорядок, оставленный Эндрю, или объяснить, если беспорядок будет обнаружен. Скрепя сердце, он обратился к Эллен и попросил прибраться, объяснив, в каком порядке должны стоять на полках книги. Девушка кивнула и пообещала сохранить всё в тайне. После завтрака все должны были отбыть на службу в храм, после которой Эдмунд и Льюис отправятся на новую репетицию, а его отец и брат на службу в департамент.

Главный храм в Хармони являлся христианским и был выстроен по образу и подобию кафедрального собора Барселоны. Здесь находился центр духовности Хармони, при храме обреталась и самая большая школа в городе, в которой не так давно учились Эдмунд и Льюис. Храмовую школу они покинули почти два года назад и полностью посвятили себя музыке. Эдмунд до сих помнил благодарственные молитвы перед началом уроков, строгие классы, прямые коридоры и идеальный порядок. Письмо, счёт, Закон Божий, этикет, история, естествознание... Преподаватели были очень строги, и особо нерадивые ученики могли даже подвергнуться телесным наказаниям. Льюиса наказывали несколько раз, и юноша был безмерно рад покинуть школу, когда пришло время. Эдмунда же не наказывали ни разу.

Храм был удивительно красив не только снаружи, но и изнутри! Когда Эдмунд попал сюда в первый раз, то был поражён высотой сводчатых потолков. Уже на первых занятиях по истории он узнал, что стиль, в котором был построен их главный храм, называется "готика", и принцип строительства несёт глубочайший смысл в каждой своей детали. Но самой прекрасной частью храма был, разумеется, огромный орган, пение которого каждый раз сопровождало службы, а хор мальчиков был подобен хору настоящих ангелов. После посещения служб Эдмунд особенно усердно занимался, чтобы достичь такого же совершенства.

Сегодня проповедь читал преподобный Мабиус. Похоже, что глава хармонийской епархии, и правда, нездоров... Сегодня речь шла о смертных грехах, которые ждали на пути жизни, и Эдмунд невольно заметил, что, когда речь зашла о грехе блуда, лицо Льюиса как-то странно дёрнулось. Почему? Ведь в речи преподобного говорится о беззаконных похождениях, насквозь пронизанных распутством, а не о освящённом браке, в котором зачинаются и рождаются дети. Это не одно и то же! Почему Льюис дёргается при упоминании подобных вещей? Ведь способность плодиться дана людям свыше, и этим даром надо только уметь пользоваться и не давать волю нечестивым желаниям, способным перерасти во грех!

Льюис сидел, откровенно сутулясь, и его руки, лежащие на коленях, то и дело сжимались в кулаки, а лицо то краснело то бледнело. С ним однозначно что-то было не так!!! Но что такого могло произойти, что он боится говорить даже с лучшим другом?

После завершения службы друзья забрали свои инструменты, оставленные у входа под присмотром одного из служек, и пошли к экипажу, который должен был отвезти их в театр на репетицию. Эдмунд колебался, разрываясь между жалостью к другу и желанием всё же утащить его в ближайший переулок и расспросить как следует... но вспомнил, что никому так и не рассказал про наглого визитёра, и решил всё же отложить разговор с Льюисом до более удобного случая.

На утренней репетиции Льюис был ещё более рассеянным, чем вчера, и вызвал на себя открытый гнев маэстро.

— Юноша, — бушевал тот, яростно тыча в несчастного дирижёрской палочкой, — вы зачем вообще приходите сюда??? Юный господин Эдмунд, ваш друг, похлопотал за вас, то, что вас приняли в сей оркестр — это великая честь, а вы отлыниваете и витаете невесть где!!! Вчера вы только чудом не запороли премьеру, и благодаря вашим товарищам никто не заметил, что вы исполняете свою партию с ошибками, а сегодня вы вообще не работаете, чтобы хоть как-то это исправить!!! Какой смысл тогда держать вас в штате?!.

Бушевал маэстро долго. И вдруг Льюис, побагровев, резко встал со своего места и решительно отшвырнул инструмент в сторону. Эдмунд отчётливо видел, что друга бьёт сильная дрожь.

— Раз так, то я ухожу! — срывающимся голосом крикнул Льюис. — Я никогда не хотел быть музыкантом, так что с меня хватит!!!

Развернулся и чеканным шагом направился к выходу, на ходу совершенно неподобающе утираясь рукавом. Эдмунд, окончательно перестав что либо понимать, тоже поднялся.

— Маэстро, позвольте мне пойти за ним!..

— Нет! — решительно отрезал тот, доставая из нагрудного кармашка платок и промакивая лицо от выступившей при виде чудовищного отношения к инструменту испарины. — В моём оркестре он больше никогда играть не будет. Я понимаю вас, Эдмунд — он ваш друг, но такой безалаберности я больше не потерплю!

— Но у Льюиса сейчас сложный период...

— Меня это не волнует. Если вы переступили порог театра, то всё остальное должно за этим самым порогом и остаться — здесь надо работать, а не симулировать. Сядьте на своё место, пожалуйста.

Эдмунд растерянно уставился на дверь, за которой скрылся Льюис, отчаянно борясь с желанием догнать и вернуть друга. Он, конечно, попытается, уговорить маэстро позволить Льюису вернуться, но... захочет ли вернуться сам Льюис?

После репетиции Эдмунд, подумав, решительно направился к дому Льюиса, чтобы всё-таки прояснить, что же происходит. Эта вспышка на репетиции и её исход... Беспокойство за друга было настолько сильным, что Эдмунд попросту сбежал от вездесущего Тревиса и пошёл пешком.

По правде говоря, самостоятельно передвигаться по городу Эдмунду было строго запрещено. Во-первых, он ещё не достиг того возраста, когда это позволялось — до совершеннолетия оставалось не меньше трёх лет, а, во-вторых, время было не самым спокойным. Стэнфорд Пресли занимал слишком высокое положение, чтобы его младший сын оставался без должного присмотра, и для поездок по городу ему был выделен сопровождающий. Лероя тоже долгое время сопровождали, причём сразу двое — один был телохранителем, и Эдмунд не находил это странным. Сейчас же юноша внезапно обнаружил, что сопровождающий — это очень неудобно, если куда-то необходимо пойти без лишних глаз и ушей. Тревис не только сопровождал юного хозяина и заботился о нём, но и при необходимости докладывал его отцу обо всём, что произошло вне дома. Если случалось что-то, что не вписывалось в распорядок или являлось нарушением каких-либо правил, Эдмунда всегда очень строго отчитывали. До настоящих наказаний ещё не доходило, но могло, и Эдмунд никуда не ходил один, за исключением туалета и ванной. Собственная комната тоже была его личной вотчиной, куда никому не позволено заходить без разрешения. Но вот передвижения по городу...

Эдмунд прекрасно знал дорогу к дому Льюиса — запоминал во время дружеских или семейных визитов. Вот только за исключением этих передвижений, включая посещение храмовой школы, поездки в театр, пышный центральный парк, к врачу на обязательный ежегодный осмотр или в другие дома правящей элиты Хармони, в других частях города он никогда и не бывал. Вроде бы и надобности не было... Дойдя до этой мысли Эдмунд остановился. Странно... Почему он никогда об этом прежде не задумывался?

Эдмунда охватило странное чувство, и почему-то вспомнился Эндрю Голдстейн. Этот нахал словно сломал какую-то стену вокруг него. Он был слишком непохож на тех, кто окружал Эдмунда всю сознательную жизнь, являлся вызовом всему, что Эдмунд прежде знал. Потому-то Эдмунд и не смог нормально поспать минувшей ночью. А сейчас, когда что-то неладное творится с его лучшим другом, внезапно выясняется, что какие-то детали его жизни не так хороши и уместны, каковыми всегда казались.

Внезапно на Эдмунда кто-то налетел, и юноша едва не выронил футляр с флейтой. Этим человеком оказался какой-то парень в более чем скромной одежде, похожий на работника какого-нибудь торгового учреждения, который спешил по поручению. Эдмунд уже собирался извиниться за то, что встал столбом посреди тротуара, не подумав о других пешеходах, как парень, который был сильно старше, набросился на него:

— Чего встал, как памятник?!! Здесь и другие люди ходят!

— Простите... — растерянно пролепетал Эдмунд, заметно струхнув и прижав к груди футляр. — Я... я задумался. Простите.

Парень оглядел его с головы до ног и фыркнул:

— А чего пешком, а не на персональном транспорте? Неуж-то захотелось в кои-то веки ноги размять?

Эдмунд густо покраснел, буркнул в ответ что-то, что и сам не понял, и поспешил покинуть место происшествия.

До самого дома Льюиса Эдмунд пытался понять, что только что произошло. Почему этот парень на него так набросился, даже не дав толком объясниться? Неужели так торопился, а поручение было настолько важным? И к чему было замечание про автомобиль? Странно... Очень странно.

К вящему удивлению, на территорию Данвич-холла, дома Льюиса, его не допустили. Привратник Джонатан напомнил, что Эдмунд явился без предварительного уведомления и потому, каким бы большим другом юного хозяина он не является, однако войти в дом не сможет. На вопрос, дома ли Льюис, Джонатан ответил отрицательно. Льюис до сих пор не вернулся домой, и беспокойство Эдмунда только возросло. Куда Льюис мог пропасть?! Это с премьеры его никто не сопровождал, поскольку с ним были Эдмунд и Тревис, утром с храмовой службы в театр его сопроводил тот же Тревис, а уже сегодня должен был забрать Парсонс. А Льюис ушёл совсем один, даже не предупредив своих, что уходит раньше, и не дождавшись Парсонса, чтобы вернуться домой. Где же он???

Уйдя от Данвич-холла, Эдмунд уселся на скамейку возле остановки общественного транспорта и задумался. Он настолько глубоко погрузился в свои мысли, что совершенно не заметил приближающегося Тревиса, вид которого был крайне недовольным.

— Господин Эдмунд...

Юноша вздрогнул и вскинулся.

— Тревис...

— Вы почему ушли один, да ещё пешком? Ваш отец будет крайне недоволен.

— Простите, Тревис. Я... очень беспокоился за Льюиса. Он, оказывается, ещё не вернулся домой.

Тревис слегка смягчился.

— Да, это неприятность, но почему вы ушли один, если я вполне мог вас сопроводить, как и обычно?

— Я... я подумал... что сторонний человек был бы некстати.

— При разговоре с юным господином Льюисом? Но ведь если бы вы беседовали у него в комнате, то я вполне мог остаться внизу, а не стоять рядом с вами. Разве прежде так не было?

И Эдмунд понял, что лакей прав. Все эти метания оказались откровенно глупыми, и если бы он поступил так же, как и всегда, то столкновения с тем парнем не произошло бы. Однако тревога оказалась слишком сильной, чтобы прийти к такому простому выводу.

Да что с ним такое?! Что такого могло произойти, чтобы банально разучиться думать?..

И снова в памяти всплыл образ Эндрю Голдстейна, наводившего беспорядок в его аккуратном книжном шкафу. Неужели появление одного-единственного человека так способно выбить из колеи?

— Простите, Тревис. Вы правы, я поступил глупо. Моё беспокойство оказалось слишком сильным. Вы... доложите обо всём моему отцу?

— Я обязан это сделать.

— Хорошо, пусть будет так. Я совершил ошибку — я должен за неё ответить.

Эдмунд тяжело поднялся со скамейки и увидел подъезжающий по знаку Тревиса экипаж. И снова подумал о том, что по какой-то странной причине не посещал другие части города. Вроде бы и надобности в этом не было... однако мысль об этом занозой села в мозгу, пробуждая неменьшее беспокойство, чем о Льюисе.

Почему?

Дома ждал выговор от отца, и Эдмунд молча его проглотил, осознавая вину. Поднимаясь в свою комнату, он не заметил Эллен, сметающую пыль с перил, и едва не уронил её, но успел подхватить под руку.

— Эллен! Прости, я тебя не заметил...

— Ничего страшного, — кое-как изобразила улыбку девушка. — Я навела у вас порядок, как вы и просили. Надеюсь, я правильно расставила все книги...

— Спасибо. И ещё раз прошу прощения.

— Всё хорошо.

Открывая дверь своей комнаты ключом, Эдмунд заметил мелькнувшую на полу тень. Внутри всё обмерло. Снова чужак??? Послышался шелест страниц. Эдмунд ворвался в комнату и остолбенел — Эндрю вольготно развалился в его кресле и пролистывал роман "Грозовой перевал" с откровенно скучающим видом. Узнав незваного гостя, который сегодня выглядел почище, Эдмунд слегка выдохнул и решил, что если нахал снова поведёт себя скверно, то Эдмунд всё же позовёт на помощь.

— О, ты вернулся! — махнул ему рукой Эндрю, захлопнул книгу — Эдмунд чуть поморщился от громкого звука — поднялся с кресла и вернул книгу на полку. Туда, где она и стояла. — Тебе от отца влетело или мне послышалось?

— Это семейное дело. А почему вы снова здесь, сэр? И как вы проникли в мою комнату?

— Через окно, — пожал плечами Эндрю. — Я не виноват, что ты его не запер, когда уходил.

— А как так вышло, что прислуга и охрана вас не заметила?

— Ходок один нашёл, а там уже по стене поднялся. Так за что тебе влетело?

— Это семейное дело, и оно вас не касается. — Эдмунд, напустив на себя суровый вид, скрестил руки на груди. — А вам стоит немедленно покинуть мою комнату, в противном случае я...

— Эй-ей, не так шустро! — взмолился вторженец, выставив перед собой руки. — Я же ещё ничего такого не сделал!

— Вы вторглись в чужой дом. Этого уже достаточно, чтобы получить месяц тюремного заключения.

— Слушай, приятель, не надо, ладно? Я же просто любопытствую, а не собираюсь ваш дом обносить.

— Не собираешься? — насторожился Эдмунд.

— Иначе зачем я позволил тебе себя увидеть?! В нашем городе таких шикарных домов нет, и грешно было не воспользоваться случаем и не посмотреть изнутри.

Объяснение звучало откровенно глупым... хотя что Эдмунд знал про либертенцев? Да большей частью ничего. Может, Эндрю, и правда, всего лишь захотел увидеть, как живут лучшие люди Хармони. Но тогда почему он пришёл снова? И почему спросил про выговор, полученный от отца?

Тем временем Эндрю снова заговорил:

— Так за что тебе влетело? Обещаю — смеяться не буду.

— А над чем тут смеяться?

— Да просто у вас тут могут сурово отчитать за сущую мелочь, на которую у нас даже особого внимания не обращают. Глупо как-то. — Эндрю прислонился к книжному шкафу, с любопытством разглядывая Эдмунда, и под этим взглядом юноше вдруг стало как-то неловко. — Так за что с тобой сегодня так?

Эдмунд подумал и решил, что если расскажет, то ничего страшного не случится. В конце концов, сейчас Эндрю не дебоширит и ведёт себя вполне сносно.

— Я после репетиции ушёл к своему другу без сопровождения.

— И всё? — удивлённо вскинул брови Эндрю. — Всего лишь?

— Что значит "всего лишь"??? Я ещё несовершеннолетний, мой отец занимает серьёзную должность в нашем городе, времена сейчас не самые простые, и я не имею права самовольно расхаживать по улицам без сопровождения. Лерой тоже ходил не один, пока не стал взрослым.

— Как будто сейчас он ходит один, — фыркнул либертенец.

— Это связано с его службой, — вступился за брата Эдмунд. — Это другое!

— Ну да, ну да... — пробормотал Эндрю. — И что такого случилось с твоим другом, что ты наплевал на сопровождение?

Эдмунд положил футляр с флейтой на комод и тяжело опустился в кресло, забыв, что Эндрю в нём успел посидеть.

— С ним что-то неладно. Он стал рассеянным, всё чаще совершает ошибки в исполнении, плохо спит и отказывается от снотворного. Он солгал мне, что ходил к врачу, хотя раньше никогда не лгал. А сегодня на утренней службе был крайне напряжённым, а на репетиции нагрубил маэстро Лючани и ушёл, не сообщив домой и не дождавшись своего сопровождающего Парсонса. Я так беспокоился, что не подумал о том, что без уведомления меня не пустят в дом. А ещё о том, что если бы я захотел поговорить с Льюисом наедине, то Тревис бы не стал присутствовать. Тем более, что Льюис так и не вернулся домой.

Эндрю нахмурился, подошёл к креслу и опустился на корточки, пытаясь заглянуть Эдмунду в глаза.

— То есть, твой друг пропал?

— Да. Я пытался у него узнать, в чём дело, но Льюис не захотел говорить. Он сказал, что я всё равно не смогу ему помочь. Что у него и так скоро будут неприятности, и он попросил никому об этом не рассказывать, чтобы можно было ещё немного пожить обычной жизнью.

Эндрю нахмурился ещё сильнее.

— Вот как... Значит, твоего друга зовут Льюис.

— Да, Льюис Данвич. Его отец заместитель главы департамента порядка.

— Данвич... Это начальник из ваших, да? Не из Милитари?

— Конечно — он представляет городскую администрацию и является связующим элементом. — Эдмунд удивлённо взглянул на гостя. — А почему вы интересуетесь?

— Так, для общей картины. Ты настолько сильно тревожишься за Льюиса?

Эндрю выглядел предельно серьёзным, и Эдмунд внезапно испытал чувство доверия к нему.

— Льюис мой самый близкий друг. Мы вместе начинали учиться музыке.

— А ты не хочешь сейчас позвонить к нему домой и справиться?..

— Отец уже звонил — при мне. Льюис до сих пор не вернулся.

Эндрю шустро поднялся на ноги и участливо похлопал Эдмунда по плечу.

— Ладно, поищу его. Не кипишуй раньше времени — ваши улицы не настолько опасное место, чтобы сразу человека хоронить. Если получится — расспрошу твоего друга. Может, мне он скажет.

— Вы... собираетесь его искать??? — поразился Эдмунд. — Почему? Он же вам никто...

— Человеку плохо настолько, что он даже близкому другу ничего не говорит. Почему бы мне не попытаться помочь ему? Может, ещё не слишком поздно. Сиди дома и не дёргайся. Как найду твоего Льюиса, то сразу же сообщу. Ты только окно не запирай.

Эндрю перепрыгнул через подоконник. Эдмунд на этот раз не стал смотреть, как он спускается — уже понял, что нахальный либертенец большой мастер в карабкании по стенам. Неужели он сможет отыскать Льюиса? И если сможет, то надо будет обязательно отблагодарить его как-нибудь.