По судам распределялись дополнительные запасы стрел и дротиков, доставленных накануне. Загружались кожи и корзины с песком, предназначенные для тушения пожаров.

Тысячи весел взбаламутили воду, распугав всю рыбу у берега, заставив её уйти в глубину, где пеликан не мог до неё добраться. Редко взмахивая крыльями шести локтей в размахе, он огорчённо развернулся и полетел навстречу восходящему солнцу. На западе тоже нечего делать — с высоты он прекрасно видел, что там, за мысом рассыпается на части ещё один такой же плавучий остров.

Ещё на военном совете в Солах Птолемей выбрал место сражения. Все навархи (за исключением египтянина Аменсенеба) прекрасно знали берега Киликии и согласились, что лучше места не найти. Даже Стасанор Солийский и Менойтий из Саламина, давние соперники, не стали, по своему обыкновению, перечить друг другу.

Флот Лагида насчитывал сто пятьдесят восемь кораблей, но более половины от этого числа, восемьдесят семь, приходилось на лёгкие гемиолии и келеты киликийцев. Пентер, тетрер и триер, не говоря уж о гигантах, построенных при деятельном участии египтян, Птолемей имел значительно меньше, чем Антигон и, хотя не знал в точности, какие силы ведёт Циклоп, предполагал, что при количественном проигрыше, тот будет обладать качественным перевесом.

Все эти соображения вынуждали Птолемея с великим тщанием подбирать место сражения. Устье Каликадна все сочли подходящим. На фоне однообразной береговой линии Киликии Суровой, где горы близко подходили к морю, обрываясь в него скальными мысами, лиман выделялся очень резко. К западу от него далеко выдавался в море мыс Сарпедон. Побережье между мысом и устьем реки втягивалось вглубь суши дугой, напоминавшей натянутый скифский лук.

За мысом остановился Одноглазый.

Между противниками лежал голый берег протяжённостью около семидесяти стадий. Ни холмов, ни зарослей. Смотри не хочу, что творится в лагере врага. И смотрели. Разведчики обеих армий уже успели понести потери в скоротечных схватках, но силы противной стороны сочли.

Циклоп привёл сто одиннадцать кораблей, но действительно превосходил Лагида по совокупной их мощи.

По прямой от мыса до лагеря Птолемея — пятьдесят стадий. Флот, идущий боевым строем, преодолеет это расстояние за час. Даже меньше. Но Лагид никуда не торопился. Пусть эти стадии пройдёт Антигон. Глядишь, немного утомится.

— Мы с почтенным Аменсенебом встанем подальше от берега, — излагал навархам свой план Птолемей, — здесь будет кулак, который надлежит обрушить на врага и загнать его на отмели и в лиман. Там в спину Циклопу ударят Демарат и Конон.

Ойней усмехнулся. Разумеется, в мелководном лимане следует встать пиратским лоханкам с их низкой осадкой. Но алифорам Лагид не доверяет, потому навязал своего человека, да из пиратских вожаков выбрал того, кто наиболее лоялен. А ему, Ойнею, стало быть, придётся оказаться в числе тех, кто удар грудью примет. Интересно, чей?

— Кулак? — скептически хмыкнул Стасанор, — у них кулак потяжелее нашего.

— Антигон не дурак, — поддакнул Неарх, — а если сам не догадается, родосцы подскажут. Им наши мысли прочитать — раз плюнуть. Тут и думать-то особо нечего. Что мы ещё можем измыслить?

— Циклопу хватит сил, чтобы сковать наше левое крыло и, одновременно, запереть лиман, прикрывая себе спину, — добавил Стасанор, — атаковать на келетах пентеры — самоубийство.

— Я тоже так думаю, — сказал саламинец Менойтий, — нашим самым сильным кораблям враг противопоставит такие же, но в большем числе. Нам не спихнуть его на отмели.

— Ты не надеешься на огненосные машины и лучников почтенного Аменсенеба? — спросил Менелай своего помощника.

Менойтий посмотрел на египтянина и покачал головой.

Аменсенеб саламинцу не возразил. Человек уже пожилой, в молодости он водил дружбу с афинянином Хабрием и командовал одним из кораблей флота фараона Джедхора при его вторжении в Сирию. Он знал, что эллины предпочитали вести морской бой, как их учителя, финикийцы. Маневрировать и наносить смертельные удары тараном. Дети Реки старались противника расстрелять издали. В нынешней ситуации такая тактика вряд ли принесёт победу. Египтян слишком мало. Пока они подожгут несколько кораблей Антигона, остальные успеют приблизиться. Все решится в ближнем бою.

Пока навархи высказывались, Птолемей молчал, не перебивая никого. Наконец заговорил и он:

— Ставить засаду в лиман бессмысленно? Все так считают?

Навархи закивали.

— Что ж, думаю, вы правы. Удар из лимана ничего не даст.

— Это удар растопыренными пальцами ежу в спину. К тому же Антигон, скорее всего, постарается уничтожить засаду в первую очередь. Не так уж сложно догадаться, что она там будет, — подтвердил Стасанор.

— Да, как на ладони, — сказал Менойтий.

— И все же засада нужна, — твёрдо заявил Птолемей.

— Зачем? — спросил Неарх.

— Затем, чтобы Антигон, заметив её, уверился в том, что переиграл нас. А мы поступим так, как он не ждёт.

Лагид коротко изложил свой план. Навархи зачесали затылки и бороды.

— Рискованно, — высказал общую мысль Стасанор, — очень рискованно. Требует изрядной выучки. Родосцы ещё смогли бы провернуть такое...

— Неарх? — повернулся Птолемей к критянину.

— Сложно, — задумчиво ответил тот, поглаживая подбородок.

— Я думаю, — нарушил молчание Аменсенеб, все это время стоявший со скрещеными на груди руками, — достойнейший сын Лага прав. То, что он предложил — единственный шанс на победу.

— И кто будет стадом для гекатомбы? — мрачно спросил Демарат.

— Ты, — ответил Лагид, посмотрев эвбейцу прямо в глаза.

— Я так и думал.

— Конон, ты встанешь с Ойнеем, — сказал Птолемей.

Жадный сосредоточенно разглядывал карту. Возражать он не стал.

План был принят, и навархи разошлись. Задержались Неарх и Менелай.

— Почему ты делаешь ставку на алифоров, брат? — спросил Менелай, — они ненадёжны.

— Я знаю. Но если на место Неарха поставить Ойнея, его люди разбегутся ещё до сражения. Кроме того, я надеюсь на Конона. Он единственный среди них, на кого можно положиться. Я хотел поставить его в лиман с Демаратом, но вижу теперь, что это была плохая затея. А здесь есть шанс на успех.

— Демарата ты приносишь в жертву без пользы, — сказал Неарх.

— Нет, и он это знает, потому и не возразил ничего. Он сразу понял, какую роль ему предстоит сыграть. И чем упорнее он будет драться, тем сильнее обманется Антигон. Доблесть Демарата облегчит задачу тебе, Неарх. Помни, у тебя самая сложная задача.

— Где ты поставишь египтян?

— Где изначально собирались — на левом крыле. Они должны устоять, как бы ни было тяжело. Сам встану в центре, между вами. В битве, Неарх, весьма вероятно, условный сигнал подать для тебя не удастся, потому на твоё чутье вся надежда. Вспомни остров Ладу.

— Я помню. Вот только в одну и ту же реку не войти дважды.

— А ты попытайся спиной вперёд, — посоветовал Лагид.

— Хочешь обмануть судьбу?

— Хочу, Неарх, очень хочу.

Когда утренняя дымка почти полностью рассеялась, и до полудня уже было недалеко, флот Антигона обогнул мыс Сарпедон двумя колоннами. Появившись в пределах видимости противника (а пятьдесят стадий в море для молодых глаз и даже для старческих дальнозорких — не такое уж большое расстояние), корабли Циклопа начали перестраиваться для сражения.

На правом, южном крыле, дальше всего от берега, как и предполагал Лагид, шли "гекатонхейры" и их не менее громоздкие собратья. Гептеры и гексеры, всего двадцать пять знамён. Возглавлял крыло родосец Менедем, здесь же в качестве верховного главнокомандующего находился и сам Антигон. Он стоял на корме "Бриарея" рядом с Плейстием Косским, главным кормчим флота, знаменитым мореходом, знатоком глубин и мелей от Тира до Боспора Фракийского.

Центр составляли пентеры и триеры Родоса, которыми командовал ещё один известный моряк и флотоводец, Гегесипп из Галикарнаса по прозвищу Буревестник. Он считался самым опытным навархом из ныне живущих. Много лет назад служил персам, был правой рукой покойного Автофрадата. После сожжения Неархом персидского флота на острове Лада, бежал в родной город, где в итоге и сдался Антигону. На службе у Монофтальма, однако, не остался, уехал на Родос, но судьба все же привела его в лагерь македонян, которых он прежде недолюбливал. С тех пор утекло много воды, и Гегесипп проникся мыслью, что тиран Антигон не так уж плох, как показалось на первый взгляд. Теперь галикарнасец участвовал в этом предприятии вполне охотно. Родосцы его очень уважали и поставили над своими собственными навархами без особого сопротивления и обид со стороны последних.

Левое, северное крыло составили македоняне, ионийцы, пираты Ликии и Памфилии. Последних возглавлял Красный, который был согласен подчиниться только своим соотечественникам, да и то не всем. Посему начальствовал над ним (и над всем этим отрядом) Пердикка, укрепивший на носу своей пентеры щит с изображением Геракла.

Флот Лагида выстроился в линию, на всех кораблях отдали якоря, дабы течение и ветер не разорвали строй. Птолемей ждал. Матросы раздували угли в жаровнях, предназначенных для запаливания огненосных снарядов. Над кораблями Антигона тоже уже курились едва заметные дымки.

— Прямо плавучий город. Будто очаги дымят, — прищурился Нехемен-Маат, командир лучников "Нейти-Иуни", стоявший на носу египетской эннеры "Великий Крокодил".

Сей корабль располагался крайним в строю, рядом со своими собратьями, носившими горделивые, даже вычурные на эллинский вкус имена — "Ра-Мефтет торжествует", "Стрела Амена", "Двойной Венец".

"Крокодилом" командовал триерарх ("уахенти" на языке египтян) Пентаура, немолодой муж, как и Аменсенеб участвовавший в походе Джедхора. К нему на корабль отправили лучших стрелков. Ожидалось, что противник, имея фронт большей длины, попытается охватить флот Лагида. Лучникам и обслуге машин предстояло всеми силами препятствовать этому.

— Никогда такого прежде не видел, а, Нехемен? — подошёл к стрелку Пентаура.

— В первый раз.

— Да будет к тебе милостива Владычица Истин, чтобы не в последний. Чует моё сердце, сеча пойдёт такая, какой ремту не видели со времён деда нашего Величайшего. Все битвы Избавления невинными потасовками покажутся.

— Я не для того на твоём шатком корыте месяц блевал, чтобы привыкнув, сразу же сдохнуть, — уверенно заявил Нехемен, — ещё не сделана та стрела, что отправит меня в Землю Возлюбленных.

— Думаю, Апоп нынче заготовил для нас не только стрелы... — покачал головой Пентаура.

Он видел, что главный лучник, несмотря на браваду, неестественно бледен. Не лучшим образом выглядели и "Храбрейшие", которых распределили по пятьдесят человек на все египетские корабли и некоторые кипрские. Этих отборных воинов обвинять в трусости было нелепо, но на качающейся палубе они чувствовали себя неуверенно. Боясь оказаться в воде, не одели доспехи, обшитые бронзовыми чешуйками льняные панцири, вызвав усмешки себек-аха, морских пехотинцев. Многие теперь чувствовали себя голыми.

Пентаура покосился на солнце, сиявшее в безоблачном небе.

— По крайней мере, Ра слепит своим оком нечестивцев.

— Полдень уже недалеко, — возразил Нехемен, — всем поровну достанется...

Флот Антигона приближался. Опытные вперёдсмотрящие, проревсы, доложили, что до врага уже менее десяти стадий. Северное крыло поравнялось с выходом из лимана.

— Вот и момент истины, — прошептал Птолемей.

Он пристально всматривался вдаль, пытаясь увидеть, угадать, что предпримет Антигон. Лагид до сих пор не мог себя заставить относится к нему, как к врагу. В глубине души не верил в реальность происходящего, хотя и обладал достаточной прагматичностью, чтобы загнать чувства в самый дальний уголок сознания. Он не мог знать, что Монофтальм сейчас до белизны в костяшках пальцев сжимает рукоять меча. Нет, не от ненависти...

"Ну же, старина".

Лёгкий дневной бриз дул на разогретое лучами солнца побережье. Южный ветер, совсем неудобный для Лагида, но попутно-боковой для кораблей Антигона, позволил многим триерархам Циклопа поставить малые носовые паруса, акатионы.

Птолемей подозвал проревса.

— Эй, парень, у тебя видать глаза получше моих. Не разберу никак вон там, по правую руку, какого цвета парус?

Проревс прищурился.

— Красный!

Красный... Значит, ты всё-таки здесь... Не хотел ходить подо мной, но прогнулся под Антигона. Под сильнейшего? Ну, мы ещё посмотрим, кто сильнейший.

Несколько кораблей Офелла (Лагид уже не сомневался, что там, на северном крыле командует Красный) отклонились к берегу. К лиману.

Раскусили. Ну что ж, следовало ожидать. Чай не дураки. Держись, Демарат.

Меньше, чем через четверть часа флоты сойдутся. Пора начинать.

— Поднять якорь.

Заскрипел ворот, вращаемый пятью матросами.

— Весла на воду! — закричал кормчий.

— На воду! — подхватили его приказ келевст и два его помощника-пентеконтарха.

Корабль Птолемея, "Астрапей", "Мечущий молнии" вздрогнул всем своим громадным телом. Сто восемьдесят весел, на каждом из которых сидело по три гребца, вспенили воду. "Астрапей" двинулся вперёд, а на его мачту (специально оставленную) взлетел окованный бронзой, начищенный до зеркального блеска щит, обращённый не вперёд, к врагу, а назад, к своим. И брызгами света он возвестил о том, что битва при Каликадне началась.

На кормовом знамени триеры, вошедшей в лиман первой, был нарисован волк, лежащий на спине, поджав лапы. Красный акатион, наполненный попутным ветром, тащил корабль на большой скорости, но опытный кормчий Офелла, уверенно ворочая рулями, легко проскочил на безопасной глубине между мелями. Остальные суда пирата следовали за ним гуськом, а ворвавшись в лиман, начали немедленно расходиться веером.

— Ну, пошли, — скомандовал Демарат.

"Трезубец" и низко сидящие гемиолии вышли из камышей и устремились на врага. В течение нескольких минут в лимане стало очень тесно. Маневрировать негде.

— Убрать весла! — крикнул Офелл.

Приказ немедля исполнили. Увлекаемый парусом, его "Ликоктон"[80] почти не замедлил движения. Корабли эвбейца ещё не набрали скорости, и гребцы на них упирались изо всех сил.

[80] Ликоктон (греч.) — "Убийца волков".

Демарат стоял на носу "Трезубца", прикрываясь гоплитским щитом, и напряжённо выгадывал момент.

"Помоги, Афина. Успеем. Ещё немного... Успеем..."

— Втянуть весла!

Гребцы замешкались на мгновение, ударили по воде в последний раз, засуетились. Этой заминки Красному оказалось достаточно. Затрещало ломаемое дерево. Левый длинный проемболлон[81] "Ликоктона" вломился в открытую галерею гребцов "Трезубца", убив нескольких из них. Застрял. Эвбеец заорал, срывая голос:

[81] Проемболлон (греч.) — "бьющий первым". Вспомогательный таран над ватерлинией, предназначенный для разрушения вражеских весел и препятствия слишком глубокого погружения в корпус корабля основного тарана. Обычно их было два.