— Нарекаю тебя Кислинчиком! — Весело приказал магик одушевленному, но по-прежнему совершенно безликому существу — ни глаз, ни носа, ни рта — просто полупрозрачная клякса с рожками и ножками, к тому же по-прежнему дурно пахнущая. — Будешь домовым. Добрым. За машарами моими присмотришь, пусть работают подольше, да за порядком в трактире, поможешь Пузатому Бочонку паутину из углов выметать. А теперь брысь!
Клякса снова свернулась в трубку и порскнула на пол, моментально затерявшись в заполненном людьми зале.
— Ну, я пошел, — Квин с чрезвычайно важным и довольным видом кивнул нам и отправился к стойке бара, к давно поджидавшему, судя по направленному нетерпеливому вниманию, хозяину заведения — пузатому коротышке-корду.
— Задавака, — пробормотала Онни, негромко, чтобы Квин не услышал. — Но получается неплохо. Далеко пойдет, сорванец. За одушевление взялся, а это не каждому ученику по силам. Но если бы его сейчас видел Наставник Дома, то несдобровать бы мальцу — творить такую магию без разрешения, до окончания первой ступени...
— Тебе виднее. Я здесь чужой и мало что понимаю в вашей магии, — довольно прохладно сказал я, напоминая о своем присутствии.
Онни кивнула, отодвинула в сторону так и не тронутый бокал с дронтумом, положила обе руки на стол, сцепив пальцы в замок, и выжидательно уставилась на меня.
— И о чем же ты хотел со мной поговорить, Никсард?
Я с некоторым раздражением взглянул на нее, и на всякий случай распустил вокруг себя ментальный "зонтик" с алгоритмом "призрака". Хороший прием, между прочим, окружающие не замечают тебя, пока ты к ним не обратишься сам, но немного утомительный. Мелькнула мысль, а стоит ли вообще заводить этот разговор... А, ладно, если правильно себя повести, потом проблем будет меньше.
— Я хочу поговорить кое о чем, касающемся нас обоих, светочтимая. Прежде всего, я хочу кое-что прояснить о себе. Когда-то я попал в мир, в котором мне пришлось играть по неизвестным мне правилам... Причем, неизвестным до самого финала... некоей истории. В результате я очень сильно изменился, вернее, я был очень сильно изменен неким существом, о котором говорить не буду... — Я поморщился, как же объяснить попроще, не вдаваясь в подробности... — Скажем так, я обладаю способностью узнавать правила любой неизвестной игры в самом начале, по крайней мере, те правила, что жизненно необходимы лично мне...
Пока я говорил, женщина нетерпеливо хмурила брови, явно не понимая и начиная злиться, и не удержавшись, довольно резко прервала:
— А если ближе к делу?
— Ну, хорошо, — решился я на откровенность. — Я знаю, сотница, с какой целью ты меня сопровождаешь.
В ее взгляде сквозило откровенное недоверие.
— Кстати, можешь сходить к Гилсвери для доклада, он уже в городе.
— Откуда ты... — Онни осеклась на полуслове.
— Вот именно Я ведь только что пытался объяснить.
Она удивительно быстро взяла себя руки и деловито кивнула:
— Понятно. Давно он приехал?
— Только что. Остановится где-нибудь поблизости, чтобы не попадаться мне на глаза раньше времени. Но про свои особые планы на мой счет ему лучше забыть. — Я выдержал небольшую паузу, затем добавил: — Я знаю также, что Валигас мертв. Отослать меня в Неурейю на его поиски — ловкий трюк. По крайней мере, он так думает. У меня же своих проблем хватает, и сейчас я просто хочу вернуться к себе домой...
Я умолк, почувствовав, что перестарался.
У женщины прямо все кричало внутри от ярости, изумления и растерянности — "откуда, откуда он все это знает?! Он же ни с кем, кроме Наместника, не разговаривал, и ни маг, ни она, ни слова не сказали ему о судьбе Валигаса!" Ее внутренне смятение хотя и было сейчас слабее, чем тогда, после сиглайзера, но все-таки было очень, очень сильным, и следующие слова она выдавила сквозь зубы:
— Почему же ты не сказал ему это еще в Сияющем?
— Не хотел лишних осложнений. Мой путь, по случайному совпадению, все равно лежит в сторону Неурейи. И дальше — вплоть до Ущербных гор.
— Да неужели? — "Неистребимая" напряженно усмехнулась.
— Думаю, тебе стоит сходить к нему и прояснить ситуацию. Есть желание сопровождать меня — присоединяйтесь. Не стану же я избавляться от вас силой. Но не пытайтесь мне мешать, ничего не выйдет. Впрочем, он может тебя и не послушать, самомнения твоему магу не занимать...
— Да ты совсем его не знаешь! — вырвалось у женщины против воли и остановиться она уже не смогла. — Гилсвери — самый несчастный человек, которого я знаю! С тех пор, как в Круге Причастия погибла его жена, Пенета, жизнь потеряла для него всякий смысл, и лишь заботы о родном макоре заставляют его жить дальше! Ответственность за свой народ для него — не пустой звук, и если какой-нибудь засферник способен решить эту проблему...
Тут она осеклась, и в ее душе причудливым оранжево-зеленым цветком расцвела злость пополам с раскаянием. Мысли эрсеркерши были просты и лаконичны, как у человека, не особо обремененного образованием, поэтому мне хватало ее эмоционального фона, чтобы предугадать их. Сказав это, она подтвердила, что я прав. И тем самым выдала и себя, и своего мага. Она упрямо поджала губы, гладкие янтарные скулы отвердели, в зеленых глазах возник неприязненный блеск. Сейчас она немного смахивала на фурию, давно не пробовавшую крови.
— Я никогда никого не боялась, но тебя следует бояться, чужак. Твоя проницательность выходит за рамки способностей просто умного человека... ты... ты...
— Я засферник. И этим все сказано.— Я резко поднялся со скамьи. — А теперь я пойду. Прошу меня извинить, Онни, если чем-то тебя задел, я не желаю тебе зла. Спокойной ночи.
— Спокойной Ночи? — Эрсеркерша вдруг вскочила, ее лицо исказилось от больше не скрываемой ярости, а рука безотчетно вцепилась в эфес меча, не дал-роктовского, который я ей подарил, тот остался у седла, а собственного. — Ты желаешь мне смерти, чужак?!
Я почувствовал, что тоже завелся. Зря я затеял эти дурацкие объяснения. Хотел как лучше, а получилось как всегда. Злая, непонятная сила копилась во мне, давила на виски свинцовой тяжестью, требуя выхода. Может быть, сон избавит меня от этого тягостного ощущения, пока я чего не натворил...
Если бы не исправно работающий "призрак", на нас давно бы уже обратили внимание все сидящие в зале, а так народ продолжал заниматься своими делами. Не зря подстраховался, как выяснилось.
Некоторое время мы стояли молча, разделенные столом и сверкали друг на друга глазами, словно злейшие враги. Конечно же, я сдержался. У меня давно уже вошло это в привычку — держать свои эмоции в жесткой узде. Везде и всегда. По крайней мере — внешне. Поэтому после долгой и напряженной паузы я очень ровно сказал:
— Успокойся, светочтимая. Я вижу, это выражение у вас не принято. Я просто пожелал тебе приятного отдыха на свой лад, как это делают в моем мире.
— Да прибудет с тобой Свет! — сквозь зубы проговорила женщина, глядя на меня потемневшими глазами. Потемневшими от все еще бушевавших в ее душе чувств. — У нас говорят: да прибудет с тобой Свет! Можно также — Света за воротник, или Света делам твоим! Тебе следует это запомнить!
— Как пожелаешь.
Я ответил более чем холодно.
Зло бы вас всех побрало с вашим "светом". Почему я все время должен учитывать особенности чьей-то культуры? Почему бы этой тупоголовой воительнице, для разнообразия, не учесть особенности культуры моей? Да знаю я, знаю, что не следует лезть со своими вилами на чужой сеновал, но как же это порой достает!
Пожав плечами, я положил на стол монету достоинством в "стрелу", с лихвой перекрывавшую стоимость ужина, выбрался из-за скамьи и быстрым шагом двинулся к расположенной рядом с баром боковой лестнице, ведущей на второй этаж трактира к гостевым комнатам. Лавируя среди заполненных посетителями столиков, я обратил внимание, что половина посетителей с явным любопытством глазеет на меня. Слухи о том, что я отшил Гронта, наверняка уже разошлись по всему трактиру. Хорошо еще, что они не слышали нашего спора, а то все бы уже знали, что я засферник, что только бы добавило проблем.
Впрочем, не имеет значения. Завтра меня здесь уже не будет.
И пошли вы все... как можно дальше.
А я лично иду спать.
4. Странный сон
Внизу стелился серый туман, скрывая землю и ноги по щиколотки. Тишина звенела от полноты, и скрип невидимой щебенки при каждом шаге болезненно громко атаковал слух. Я шел вперед, и туман неохотно расступался, колтыхаясь, словно студень, и мгновенно затягивая рваные раны, оставленные в его теле моими ногами.
Я шел среди отвесных стен бесконечного скального коридора, словно прорубленного в горной толще ударом гигантского меча. Стены были настолько высоки, что над головой, если поднять взгляд, где-то в неизмеримой дали, там, где параллель сходила почти на нет, виднелась тонкая, как волос, щель, сочащаяся призрачным светом. Узость прохода, почти царапавшего мне плечи, рождала где-то в груди тревожную ноющую ноту. Казалось, гигантские каменные ладони в любую секунду могут ожить и сомкнуться. Спасения не будет.
Сзади снова послышался звук шагов, быстрых и невесомых.
На этот раз я не стал оборачиваться, зная уже, что все равно не увижу своего преследователя. Может быть, за мной шел невидимка? Он сохранял дистанцию, не предпринимая никаких действий, останавливался и замирал, если останавливался и замирал я, и спустя несколько секунд догонял снова, когда я продолжал путь. Я никак не мог почувствовать его ауру, ни малейшего отголоска, словно звук шагов рождал сам воздух.
Не знаю, сколько продолжалась эта игра в прятки, наверное, очень долго, время здесь не ощущалось, и я почти смирился с мыслью, что придется шагать среди этих стен вечно, когда коридор расступился. Такие вещи всегда происходят неожиданно, хотя подсознательно ты неотступно ждешь этого момента — любой коридор когда-нибудь кончается, выводя или в следующий, или на простор, или в тупик...
Я остановился, осматриваясь. Шаги за спиной тут же замерли.
Глазам предстал просторный каменный колодец около тридцати метров в диаметре. С такими же гладкими отвесными стенами, от высоты которых кружилась голова. Парящий где-то там наверху, где колодец заканчивался, ровный кружок света размером с ноготь, казался всевидящим оком некоего вселенского божества, равнодушно взирающим на такое крошечное ничтожество, как я. Глубина и мощь окружающих скал давила на сознание, рождала кричащее ощущение обреченности... Твердую поверхность под ногами по-прежнему укутывал лениво клубящийся туман, но в самом центре каменного колодца сквозь него сочится мягкий, приглушенный свет, превращая серый студень в теплое золотистое облако.
А вот туда мне было нельзя.
Ощущение опасности остро резануло по нервам.
Она была не из тех, что наносят внезапный удар, опасность таилась в самом месте. Словно дикий зверь, притаившийся в засаде — клыки ощерены, с раззявленных губ капает тягучая слюна, рвущийся наружу рык задавлен глубоко внутри. Чтобы не вспугнуть. Странное ощущение возникло в ногах и быстро потекло вверх по телу холодными колючими иглами. Лицо и шея покрылись липкой испариной страха. Мне нельзя было туда, в это золотистое облако, но в этот момент я вдруг почувствовал, что перестал управлять собственным телом. Какая-то неведомая мне сила заставила меня сделать шаг. Другой... Жестким усилием воли я загнал панику так глубоко, что забыл значение этого слова. Неведомый кукольник, словно марионетку, довел меня до центра циклопического колодца и отпустил управляющие нити.
Здесь оказалось глубже. Золотистое сияние окутывало почти до колен. Стопы онемели от пронизывающего холода, невидимые уколы ледяных жал добрались до бедер. Нужно отсюда убираться. Немедленно.
Туман забурлил, словно пар в кипящем котле и схлынул неведомо куда, обнажив прямо под ногами странно знакомую жуткую бездну. Глянцевая чернота полированного мрамора, в которой не отражалось ни скал, ни серого пятнышка небес, ни моего тела, завораживала, засасывала взгляд, словно зыбучий песок...
Воспоминание ударило наотмашь.
Я уже видел это когда-то. Нечто подобное. Тогда, в смертельном противостоянии на Шелте, мое сознание было захвачено шептуном-дорриксом врасплох прямо во сне, и я вдруг оказался в широком кругу, окольцованный багровой стеной живого ревущего пламени, в толще которого в беззвучном сардоническом хохоте корчились гнусные образы химер — порождений абсолютного Зла. Под ногами туманными потоками струилась черная бездна, жадно пожиравшая свет пламени, над головой текла раскаленная бездна, посылавшая это пламя вниз. Место было безумно, и волны безумия пронизывали мозг, оседая в нем погребальным звоном...
Безумие царило и здесь.
Я снова в безумном сне, только почему-то понял я это только сейчас, позволив себе так долго быть марионеткой в чьих-то неведомых руках. Прочь отсюда! Прочь из этого сна!
Но снизу вверх по ногам текла жаркая жгучая боль, разрастаясь и гася ледяные иглы, а я не мог сдвинуться с места, словно прикипев к нему. Мраморная Бездна жадно тянула из тела жизненную энергию, давясь и чавкая. Так же бесшумно вернулся туман, закрутился вокруг ног стремительной воронкой. Бездна от этого никуда не делась, она осталась под ним, продолжая вытягивать из меня жизнь. Боль уже накинулась на бедра, словно оголодавшая клыкастая тварь, кромсающие челюсти методично подбирались к пояснице, не оставляя после себя ни одного живого места.
Что-то рвануло меня за плечи, развернув на сто восемьдесят градусов.
Я оказался лицом к проходу, из которого шагнул в колодец.
Я был не один.
На краю жуткого колодца, среди стиснувших его плечи скальных стен стоял старик.
Вот он, мой тайный, обретший плоть спутник, следовавший за мной по пятам. Морщинистое обветренное лицо, выбеленные сединой волосы, ровными прядями спадавшие до плеч. В невероятно чистой, глубокой синеве глаз — страшная, безнадежная усталость. Тело окутывал ветхий на вид блекло-синий балахон, спадающий к ногам свободным складками. Тонкие узловатые пальцы обеих рук крепко сжимали посох — простую деревянную палку высотой в рост. Чувствовалось, что необходимость держать спину прямой требует от него предельных усилий. Как же он смог так неуловимо следовать за мной? Кто он — друг или враг? Силы Неба, о чем я — да какая мне разница... Боль поглощала все мысли. Внутри все дрожало от муторного напряжения, каждая жилка вибрировала безнадежной плачущей нотой... Нужно проснуться. К дьяволу все это безумство! Боль была слишком сильной, чтобы выносить ее даже во сне.
— Возьми себя в руки. — Низкий и чистый голос старика гулко разнесся среди исполинских стен. Странно. Губы его при этом не шевелились. Мыслеречь здесь тоже ни при чем. Я слышал именно голос, звук. — Ты должен это сделать. Тебе дана Сила, так используй ее на благо людям, не трать ее зря. Не превращай свою жизнь в бессмысленный фарс!
Я с усилием разомкнул одеревеневшие губы.
— Не понимаю, о чем речь...
— О спасении этого мира. — Пронзительно синие глаза гневно сверкнули под выцветшими бровями, посох в руках качнулся. — Все ты прекрасно понимаешь.
