Неистребимый / 2 книга цикла (полный текст, выложен 23.10. 2013)

Сергей Зайцев

Неистребимый: Разбудить Зверя (книга 2)

Все книги серии "Неистребимый":

1. Паломничество к врагу, 2. Разбудить Зверя (Неистребимый), 3. Сила Желания

http://neistrebimyi.ru

Аннотация:

В бесконечных космических безднах, среди множества миров и светил затерялся таинственный мир Хабуса. Загадочная Сфера окружает планету, поглощая солнечный свет. Каждый житель Внутреннего Круга, в землях, где правит истинная магия, с детства знает притчу о Волшебном Звере, спящем тысячелетним сном, и о Неистребимом Герое, которому суждено разбудить Спящего и вернуть миру свет, исполнив тем самым древнее Пророчество...

Часть 1. Непрошеная легенда

1. Элиот Никсард

Выглядел этот мир исключительно паршиво.

Небо, солнце, земля — все никуда не годилось.

Разве это небо? Вот эта свинцовая толща, загроможденная черными этажами рваных, клубящихся туч, лениво плывущих в неизведанную даль — небо? А что за солнце! Какая-то бледная клякса изредка проглядывала сквозь случайные прорехи грозового одеяла в тщетной попытке осветить простирающуюся под ней землю...

С землей было хуже всего. Не земля, а скорее — раскаленная сковородка, которую какой-то древний забывчивый бог поставил на палящую во всю адскую мощь гигантскую конфорку. Поставил так давно, что ее содержимое — к примеру, вот эта планета, превратилось в совершенно нераспознаваемую спекшуюся массу — шлак и пепел...

Да, это всего лишь метафора, но она довольно точно отражала суть наблюдаемой картины: куда бы ни падал взгляд, везде простиралась раскаленная равнина. Темные пятна менее нагретых участков, словно причудливый камуфляж, беспорядочно перемежались с раскаленными докрасна. Сквозь змеящиеся трещины, густой сетью покрывающие всю видимую поверхность магматической коры, неустанно прорывались языки желто-красного пламени. Чаще всего они просто гасли от порывов удушливого горячего ветра, уступая место таким же скоротечным огненным собратьям, но иногда закручивались яркими смерчиками и успевали преодолеть не один десяток метров, прежде чем закончить существование.

Все вместе взятое весьма смахивало на первозданный мир, еще не остывший после Сотворения. Вот только некое аномальное пятно, расположенное в гипотетическом центре этого раскаленного ада, несколько портило общую картину...

* * *

Я неподвижно сидел на корточках, упираясь локтями в колени и расслабленно опустив кисти рук.

Ассоциации, вызванные размышлениями по поводу устройства этого бредового мира, были такими же мрачными, как и сами мысли. Хаотичная и одновременно подозрительно слаженная работа огненных язычков, пляшущих по гигантской жаровне перед моими глазами, напоминала шевеление пальцев неведомого многорукого чудища, ощупывающего сквозь трещины поверхность подземной темницы. Чудищу было тесно. Оно упорно стремилось вырваться на волю. И с холодной яростью пялилось в недоступный для него мир громадным голубовато-прозрачным глазом.

Не слишком приятная ассоциация.

Ведь я как раз находился на этом "глазе": посреди пекла необъяснимым образом зияло гладкое ледяное пятно, около десяти метров в диаметре. И не таяло.

Недоуменно покачав головой, я снова потянулся к поверхности почвы, находившейся за льдом — потянулся сознанием, оставаясь на месте. Гамма различных подощущений оживленно и нетерпеливо вилась вокруг основного потока внимания, напоминая массу оборванных, перебираемых легким ветром невидимых паутинок. Несколько минут назад, оказавшись после телепортации здесь, прямо в центре этого пятна, и следуя подсказке инстинкта самосохранения, я ошеломленно замер. Превратился в каменного истукана. Обратился в слух, зрение, осязание. Замер, изучая обстановку и ощупывая пространство лишь в пределах ледяного пятна. Минуты благополучно утекли, а тревожный звоночек в сознании не стихал. Поэтому я решился пойти дальше, и мысленно переступил границу ледяного круга.

Осторожное касание, и...

Перепад температур оказался столь резок, что сеанс мазохизма мгновенно прекратился сам собой. Псевдоподии ментальной сети судорожно отдернулись от поверхности земли и втянулись обратно в энергетический кокон ауры. На мгновение мне даже почудилось, что запахло паленым, хотя это, конечно, лишь иллюзия — гореть нечему. Исключительно субъективное ощущение, но приятным его никак не назовешь.

Ну-с, и что со всем этим прикажете делать?

Ощущение-то субъективное, а вот жар за границей ледяного круга — вполне реальный, как и смертоносный холод под ногами. Честно говоря, если бы не уникальные способности, присущие мне исключительно как лешуку, то холод превратил бы меня в ледяную статую в считанные минуты после появления в этом мире.

Мысль заставила поежиться. Каким бы неуязвимым я ни казался окружающим, простые человеческие эмоции мне не чужды. Страх, например. Жизнь в любой момент может подложить такую свинью, что никаких способностей не хватит для выживания.

В этот раз способностей хватило, причем с изрядным запасом.

Прежде чем я сумел разобраться в ситуации в момент переноса, защита организма сработала самостоятельно, и энергетика мгновенно подскочила на порядок выше, как бы укутав все тело в невидимый скафандр. Невидимый, естественно, для простого смертного, не продвинутого ментально. Сам-то я серебристое свечение своего биополя видел отлично. Нельзя сказать, что ощущение дискомфорта полностью пропало — ведь холод никуда не делся и продолжал неутомимо грызть защиту мелкими острыми зубками, но все же "морозильник" удалось временно нейтрализовать, что дало возможность относительно спокойно подумать над тем, куда я, собственно, попал.

На первый взгляд... да и на все последующие этот мир явно не предназначался в качестве среды обитания для живых существ. Но раз меня все-таки перебросило сюда, выходит, эти самые живые существа просто обязаны здесь обитать. Псевдоразум хкаси-телепорта не может ошибаться, он выполняет пожелания клиента исключительно точно. По крайней мере, до сих пор было именно так. Так в чем же тут загвоздка?

Когда обманывают чувства или неадекватно воспринимают и отражают мир, то остается еще собственный разум. А он подсказывал, что преподнесенная мне в визуальных образах и субъективных тактильных ощущениях картина мира никак не может быть истинной. Совершенно особая структура энергетики пространства. Больше иллюзии, чем действительных физических изменений... Хотя последних немало и сработаны они настолько тщательно и добросовестно, что желания прогуляться по пышущей жаром поверхности упорно не возникало.

Тщательно сработанная и смертельно опасная фальшивка.

Тот, кто ее создал, вряд ли оставил свое "детище" без сигнализации. "Паучок" рано или поздно обязательно явится для проверки "паутины". Одна проблема — ждать я не мог. Терпения мне не занимать, но энергетика организма тратилась на защиту с бешеной скоростью, а качать энергию из окружающего пространства взамен израсходованной я не успевал. Еще полчаса, от силы — час такого ожидания, и придется придумывать другой способ докопаться до истины. Так что лучше начать действовать прямо сейчас, бездействие в критических ситуациях никогда не состояло в списке моих любимых занятий.

Я снова окинул внимательным взглядом пространство вокруг себя, повернулся вокруг оси на носках ботинок, по-прежнему оставаясь на корточках. Ни единой живой души, никакого намека на живую природу — красно-черная от жара земля и огонь, прорывающийся из трещин. И холод под ногами — ледяные потоки воздуха непрерывно текли снизу. Причем холод не ослабевал, а "горел" ровно, и раскаленная земля вокруг обледеневшего участка не собиралась предъявлять на него права. Неплохо сработано. Найти бы еще искусника, ответственного за сие творчество, и повыдергивать ему что-нибудь лишнее...

Ботинки и одежда из экровелена, с автоматически подключившимися термоэлементами служили дополнительной преградой от тянущего снизу холода, голову защищал капюшон. А вот ничем не прикрытые руки уже начали предательски зябнуть. Не прекращая размышлять над проблемой, я легким усилием воли немного ускорил метаболизм, заставляя тело согреться...

Вот тогда-то это и случилось.

Прямо в пространстве возник вертикальный разрез — как раз там, куда я смотрел, шагах в тридцати. Словно невидимый меч нанес удар, совершенно бесшумно рассекая с изнанки холст художника, выдумавшего этот ад из выжженной до горизонта земли. В образовавшуюся прореху, сквозь которую я разглядел зелень живой природы (теперь понятно, о чем шла речь раньше?), проник всадник, по виду — воин. И сам он, и несший его зверь, обладали жутковатым обликом. За свою жизнь я повидал немало отвратных рож, принадлежащих представителям иных, нечеловеческих рас, но эта послужила бы достойным образчиком для галереи уродов.

Я уже был на ногах. Тревога плеснула в вены бодрящим напитком, и тело мгновенно перешло в состояние боевой готовности.

Воин был высок и массивен. Мощный торс, широченные плечи. Тело от шеи до бедер заковано в черные, не отражающие свет латы, с левого бедра свисает огромный прямой меч, серые ножны прикреплены короткой цепочкой из грубых металлических колец к латам на уровне пояса. Длинный черный плащ, отороченный по краям серебром, лениво плещется за плечами под порывами слабого ветерка. Хищный клыкастый зверь, выгравированный на высоком шлеме воина, распахнул пасть в приступе необузданной ярости... И лицо воина, грубое звериное лицо, ненамного отличалось от изображения на шлеме. Темно-серая кожа, мощные, каменно-застывшие, сильно выдающиеся вперед челюсти, узкие горящие глаза-щели без зрачков, невероятно длинный разрез глазных впадин загибался к виску наподобие крыльев парящей птицы. Зверь под всадником отдаленно смахивал на коня... Я видел коней по визосети в каком-то фантастическом сериале у себя дома, на Нове-2; кажется, они обитают на Марсане, в мире сонного пастушьего захолустья где-то на периферии Федерации. Мирные, гладкошкурые грациозные зверюшки. Этого же "коня" от макушки до массивных копыт-трезубцев обтягивала черная чешуйчатая кожа, жесткая как черепаший панцирь даже на вид, а крутолобую голову с массивными костяными надбровьями и внушительной пастью, усаженной мощными белыми клыками, он определенно позаимствовал у дракона. Дракона я, кстати, видел в том же сериале, и там для него конь являлся отличной закуской, с рыцарем или без, это уже нюансы. А здесь получалась этакая причудливая помесь — драконоконь. Нет, длинновато, пусть будет драконь. Широченную грудь зверя защищал тусклый металлический щит, подвешенный на цепях через холку, морду оплетала сетка из замысловато завитых металлических прутьев — видимо, для защиты от рубящих ударов.

Опасность...

Я всегда ее чувствовал еще до того, как она успевала нанести удар, с тех самых пор, как с помощью чужого по имени Нкот соприкоснулся с искусством Лешу. Мощный ментальный фон угрозы и враждебности окутывал всадника мутным шевелящимся облаком. Скорость восприятия резко подскочила, сознание словно заскользило по наклонной ледяной плоскости, как бы отщелкивая все необходимые подробности сканируемой реальности.

Всадник неторопливо приближался, копыта-трезубцы, преодолев раскаленную твердь без видимого для себя ущерба, вступили на ледяное пятно, с хрустом вспарывая лед и разбрасывая вокруг себя мелкое серебристое крошево. Латы всадника и драконя глухо позвякивали в такт движению. Седок обладал значительным ростом — по предварительным прикидкам, выше двух метров, и зверь под ним был ему под стать — более трех метров от земли до чешуйчатой макушки.

Серьезный противник.

Именно противник, потому как, похоже, он и владел этой ловушкой, а такие вещи не сотворяют с благими намерениями.

В трех шагах от меня драконь остановился, шумно выпустил бледное призрачное пламя из ноздрей, повернув морду вбок, кровожадно скосил на меня черный антрацитовый глаз размером с блюдце. С этого расстояния его седок показался мне опасно близким, — пришлось поднять взгляд, чтобы не упустить из виду хищное полузвериное лицо этой устрашающей махины, неподвижное, словно высеченное из камня.

Пока я мысленно выстраивал первую фразу предстоящего разговора, воин заговорил первым. Низкий мощный голос почти зримо всколыхнул воздух, странной вибрирующей дрожью проникая в мышцы...

— Раб, прибывший из-за Сферы для услужения Владыке Колдэна, повинуйся мне, его слуге, Хранителю Силы Рода, ловчему магу Драхубу! На колени!

Этот тип пытался воздействовать на меня ментально, понял я с некоторым удивлением. Причем я слышал совсем другие звуки — резкие, отрывистые слоги незнакомого языка, который почему-то понимал, хотя автоматически включившийся лингвистический анализатор не распознал еще ни одного слова по столь скудной информации. Очень странно. Но с этим внезапным знанием можно разобраться позже... Погоди, я ведь не ослышался? Ловчему магу? Магу, Зло его подери! Вот теперь я окончательно уверился в своих предположениях относительно мира, в который так опрометчиво сам себя загнал. Ловчий маг — это, видимо, маг, в обязанности которого входит отлавливание чужаков вроде меня. А ловушка, естественно, магическая. А мир, конечно же, живет по этим самым магическим законам, будь они неладны. Вот так занесло...

Стоп.

Этот тип толковал о рабстве?

Большая ошибка с его стороны. Очень большая. Я человек доброжелательный, но в таком тоне разговаривать с собой не позволю никому.

Не дождавшись от меня никакой реакции, маг по имени Драхуб снова угрожающе зарычал:

— На колени, раб! Поторопись выполнить мою волю, ибо неповиновение будет наказано...

Теперь с каждым словом из черного провала рта вырывался язычок голубого пламени, завиваясь в кольца вокруг ослепительно белых клыков, густо усеивающих обе челюсти воина-мага. Я поморщился, как от оскомины. С пламенем этот любитель эффектов перебарщивал. Самоуверенный тип. Но не слишком умный, раз до него еще не дошло, что магическая ловушка на меня, чужака, не особенно-то и подействовала. А сей факт, соответственно, предполагает наличие у данного чужака определенных способностей и силы. Или он считает себя настолько крутым, что ему абсолютно все равно: есть у чужака сила или нет?

Я недобро прищурился, абсолютно не сомневаясь, что никакие объяснения услышаны не будут, раз я уже низведен в раба: ведь раб права голоса не имеет. Впрочем, я и не собирался пускаться в объяснения со столь неприветливым инором — инорасовиком, чужим. Мне необходим источник информации, и подходящий источник находился как раз передо мной. Все друг друга используют, это аксиома. Просто кому-то это удается сделать раньше.

— Неповиновение будет наказано! — вновь пророкотал всадник, и снова не дождавшись выполнения приказа, широко взмахнул руками, на уровне плеч, принимая позу, характерную для сотворения заклинания. Почему характерную? Я частенько видел подобные жесты в фэнтезийных фильмах: там этих типов — магов, колдунов, чародеев, волшебников — хлебом не корми, только дай руками помахать; пара-другая заклинаний — и все проблемы решены.

В тот же миг я понял, что не все так просто. Потому что отчетливо ощутил, как потенциальная опасность в долю секунды переросла в смертельную угрозу и не стал ждать, когда маг сделает меня своей решенной проблемой. Кто знает, как заклинание подействует на меня, чужака в этом мире, не рожденного среди его магии...

Тело привычно ухнуло глубоко в Лешу, в несколько раз ускорив все жизненные процессы, и мир вокруг стремительно замедлил бег.

Руки всадника продолжали подниматься, но теперь, с новой позиции восприятия, поднимались так медленно, словно к запястьям мага вдруг подвесили по тяжеленной гире, а шевеление губ, произносивших какие-то слова, стало почти незаметным. Изменилась и характеристика окружающего пространства — воздух как бы загустел, и высокие тона звуковых волн стерлись на фоне низкого угрожающего гудения. Уровень восприятия обычно ускоряется в соответствии с возрастанием уровня угрозы для жизни — похоже, на этот раз опасность была не так уж и велика, если реальность все еще двигалась.

Недолго думая, я прыгнул прямо с места — три шага не расстояние и без Лешу. Удар открытой ладонью пришелся точно в центр затянутой стальным панцирем груди мага. Затем, едва коснувшись носками ботинок скованной холодом земли, совершенно уверенный в результате своего выпада, я таким же длинным прыжком отскочил на прежнее расстояние. Для обычного наблюдателя со стороны, не владеющего Лешу, удар мог так и остаться незамеченным, в крайнем случае, маг мог разглядеть лишь размытую тень, мелькнувшую туда и обратно.

Но не ощутить такой удар невозможно.

Стальной панцирь на груди мага дрогнул и начал сминаться внутрь в форме человеческой пятерни, будто воск или глина при страшно замедленной покадровой развертке. Все глубже и глубже, пока деформируемый невидимой силой металл не коснулся тела, — и оно содрогнулось, прогнулось назад, выбросив вперед руки и склонив голову, словно от удара многотонным тараном, каким проламывают ворота средневековых крепостей. Воина-мага медленно, но неотвратимо вырвало из седла. По меркам Лешу, полет его мог продолжаться довольно долго, поэтому я вернулся в поток скорости обычного сознания. Полюбоваться делом своих рук можно и так, без неоправданных трат жизненных сил, сгоравших в быстровременье, как топливо костра на бешеном ветру.

Мир тут же сорвался с места, загрохотал и завопил на высоких тонах, атакуя органы восприятия, затем сознание очистилось... Все было привычно.

Вылетев из седла, маг тяжелой бесформенной грудой рухнул на лед, глухо лязгнув латами. Голова его едва не коснулась границы, за которой начиналось огненное пекло.

Я нахмурился.

Маг больше не шевелился, излучение жизненной эманации быстро гасло. После контрольного сканирования выяснилось, что ловчий маг Драхуб, слуга Владыки Колдэна и Хранитель Силы Рода, при падении банально свернул себе шею. Я выругался вслух и от души. Скверно получилось. Не этого я добивался. Не нужна мне смерть этого существа! Так, слегка проучить...

Мысль оборвалась — жуткий, леденящий душу рев буквально взорвал воздух рядом, и что-то мощное и стремительное бросилось на меня. Еще не осознав, что случилось, я снова оказался в Лешу...

Драконь!

Огромное тело твари взвилось на дыбы, тяжелый стальной щит на груди взметнулся, словно лист бумаги, подброшенный движением мощных грудных мышц, копыта с костяными серповидными резаками полоснули воздух перед моим лицом, замахнувшись для смертельного удара. В одно неуловимое мгновение я ощутил силу и мощь этого адского создания, его бешеную ярость, кровавым отблеском полыхнувшую в антрацитовых глазах, жажду крови и мести — за хозяина. Хриплый вибрирующий выдох прочертил воздух пламенной струей, скользнувшей по правому плечу...

Скорость чудовища оказалась просто невероятной, и уровень Лешу моментально взвинтился на целый порядок. Тварь была так смертельно быстра, что страшные копыта в одно мгновение расчленили бы меня на несколько окровавленных кусков, если бы я не уклонился, мгновенно сместив корпус вправо. Конечно, я значительно превосходил драконя по скорости, и резерв далеко не исчерпан, но мощь тела зверя, его стремительных движений вызывали безотчетный ужас где-то на генном уровне и... и рождали восхищение. Да, именно так — восхищение.

Промахнувшись, копыта со всей дури опустились на лед.

Серебристый фонтан сверкающего холода.

Драконь тут же развернулся в очередном прыжке.

Ответ был уже готов: сознание сконцентрировало связывающую мыслеформулу в руке. Метнувшись прямо под зверя, я нанес жесткий удар открытой ладонью в надвигающуюся сверху широченную грудную клетку, под приподнявшийся стальной щит. Ладонь словно врубилась в бетон, и отдача едва не вырвала мне плечо, а махина из мяса и костей продолжала надвигаться, даже не заметив моих усилий по ее укрощению. В Лешу практически нет мыслей — точнее, там они качественно иные и сразу, едва возникнув, выплавляются в действие. Мощный интеллект подсознания за едва уловимое мгновение просчитывает солидную кучу возможных комбинаций и выбирает наиболее подходящую. Поэтому некогда особенно сокрушаться, если, например, расчет веса этой туши почему-то оказался небрежно занижен этим самым злоклятым интеллектом. Не получилось сразу — попробуй применить второй, третий... десятый вариант, пока не добьешься успеха или не погибнешь сам. В данном случае погибать просто смешно, задачка не слишком сложна. Но и убивать зверя, это великолепное адское создание — нет, об этом не могло быть и речи. Куда интереснее и перспективнее попытаться подчинить его себе, ведь способы для этого имелись, способы, которые я уже и раньше применял на животных.

Дальше все напоминало отдельно вырезанные видеокадры.

"Энергия со всего тела споро течет в правую руку, формируя ее в молот...

Земля снова вздрагивает от удара копыт, осколки льда медленно отделяются от нее и устремляются вверх...

Очередной пламенный выдох перед мордой зверя начинает формироваться в струю...

Нырок влево...

Два быстрых шага прямо под брюхо, затянутое корсетом бронированной чешуи и стальных мышц...

Короткий отвод руки к груди для удара — энергия пылает на кончиках пальцев...

Рука пошла вперед...

Движение копыта задней ноги зверя навстречу...

(Слишком медленно. Но как он мог угадать?!)

Пальцы впиваются в чешуйчатую кожу брюха, в связки и мышцы, из-за взвинченной скорости удара податливые, словно масло... уклонение... копыто острым срезом скользит поверх плеча, словно меч разъяренного воина...

...И только сейчас пламя выдоха достигает льда и плавит его там, где меня давно уже нет. Давно — по меркам Лешу.

Три скользящих шага в сторону...

Дело сделано".

Мыслеформула, которую я ввел прикосновением пальцев, уже запущена и действует в драконе самостоятельно. Структурирующий поток энергии скользит по нервным волокнам твари, глубоко проникает внутрь, минует внутренности, движется дальше, по гигантским мехам легких, достигает нервного сгустка, вычисленного как сердце, движется дальше, к мозгу, и охватывает его жестким коконом заданного алгоритма... Расчет оказался точен, и ощущение затухающей жизни зверя касается моей ауры как слабеющее тепло солнечного заката...

Драконь поражен. Оглушен и скован. Сон наваливается на него непреодолимой многотонной тяжестью.

Возврат из Лешу в обычный поток сознания.

Снова привычный хаос из звуков и образов, сопровождающий переход сознания на другой уровень восприятия, и спустя какой-то миг все приходит в норму...

Бедняга.

Драконь пятился из последних сил, запалено хрипел, приседал на задние ноги, словно пытаясь сбросить чуждые оковы магии Мобра, особого искусства структурирования мыслеобраза с Новы-2, но одолеть их был не в силах. Огромное тело неотвратимо влекло к земле... Пламя вилось множеством отдельных смерчиков вокруг судорожно раздувающихся ноздрей. В темных, влажно отблескивающих глазах застыло невероятное потрясение...

В этот момент толчок интуиции заставил меня оглянуться.

Как оказывается, своевременно. Разрез в пространстве, через который проник маг, медленно закрывался. Его края будто затягивались прозрачным вязким клеем, скрывая траву и деревья и возвращая на место картину адского пекла. Забавно, но в фэнтезюхах визосети заклятия обычно гасли после смерти сотворившего их мага.

Впрочем, я сейчас не дома перед визором.

На решение проблемы оставались считанные мгновения, и я бросился вперед. Разрез затянулся уже наполовину, но тридцать шагов — ничтожная доля секунды для быстровременья. Сдвиг происходит сам собой, без малейших усилий, сил имелось еще немало. Носки ботинок в летящем движении одинаково легко скользнули по льду и пеклу, прыжок...

...И я выпадаю в другую реальность, под бледное солнце и свежий ветер.

2. Пища для размышлений

Быстро оглянувшись вокруг, я удовлетворенно хмыкнул.

Лед и пекло исчезли, как исчезает лопнувший мыльный пузырь. С севера, примерно километрах в пяти, смутно прорисовывалась серо-зеленая стена неведомого леса, с востока обозначилась россыпь разновеликих холмов, уходящая к утонувшему в туманной дымке основанию далекой горной гряды. Белизна, пометившая ее пики, говорила об их немалой высоте. Остальные стороны света покрывала ровная как стол равнина, сплошь затканная одеялом из желтовато-серой, пожухлой травы. Удивительно, но небо осталось почти прежним — тусклая клякса солнца плавала в зените, словно в мутном киселе, лишь тучи из черных полиняли на темно-серые. Остро пахло грозой. Время года по ощущениям — поздняя осень, время суток — ближе к вечеру.

"Раб, прибывший из-за Сферы..." Какая-то загадочная сфера окружала планету, поглощая едва ли не две трети света. Первые же ассоциации навели на аналогию с планетарной силовой сферой, используемой в технологически развитых мирах, таких, как моя Нова-2, Искарион-9, или Кассиония, для защиты густонаселенных планет от атак из космоса, но как-то с трудом верилось, что я попал именно в такой мир. Скорее уж — какая-то местная аномалия, проделки матушки-природы и тетушки-мироздания.

Сканирование не выявило никаких живых созданий в пределах нескольких километров. Я позволил себе немного расслабиться и осторожно вернулся к месту своего появления в этом мире. Ледяное поле, источавшее смертоносный холод, заменил ровный каменистый круг, полностью совпадавший с ним размером, — чужеродная нашлепка среди живой природы, неизвестно как оказавшаяся посреди степи. Словно след огромного таинственного зверя, мимоходом превратившего почву в камень прикосновением громадной лапы. Холод тоже пропал, ощущалась лишь слабая пульсация энергетических волн.

Скорее всего, энергию для своей ловушки ловчий маг почерпнул прямо из самого круга. Сам он, вернее, его тело покоилось на краю каменистого пятна, а драконь громоздился громадной тушей прямо в его центре, словно жертвоприношение на древнем алтаре некоего кровожадного божества. Этот, по крайней мере, был жив. И медленно приходил в себя. По телу зверюги пробегала крупная беспокойная дрожь, одетые в мелкую чешую клиновидные уши дергались, словно отгоняя надоедливых мух.

Я осторожно шагнул на пятно и замер, прислушиваясь к внутренним ощущениям.

Нет, ничего особенного. Та же слабая пульсация, что ощущалась и на расстоянии...

Я неторопливо подошел к телу мага, прикидывая, что из его вещей может понадобиться мне. Собственная одежда меня вполне устраивала. Прочнее и надежнее экровеленовой ткани здесь вряд ли сыщешь. Как только попадется подходящий объект для копирования внешнего облика, достаточно будет лишь мысленного толчка, чтобы изменить цвет и покрой одежды. Я неплохо подготовился к этому походу. Но поверженный маг подходящим объектом не показался. Разве что в его сознании можно будет отыскать что-нибудь полезное для моих целей.

Что же до его меча...

Присев на корточки, я немного повозился, разгибая кольца, крепившие ножны прямо к боковой пластине черных лат между поясом и верхней частью бедра. Затем рассмотрел оружие поближе. Ножны были сработаны из дерева и обтянуты плотной грубой кожей, окрашенной в грязно-серый цвет. Металлические, толщиной с проволоку, оковки, отполированные до зеркального блеска, шли по всей длине ребер с равными промежутками, сообщая им прочность и служа украшением одновременно. Я потянул за черную, расширяющуюся к оголовью рукоять, материала которой не сумел определить ни на глаз, ни на ощупь, и настороженно замер, ощутив нечто странное. Что-то в этом мече не так. Он эманировал, излучал энергию, словно нечто живое... И все же любое живое существо ощущается иначе. Отбросив излишнюю осторожность, я вытянул клинок наполовину и изумленно покачал головой, разглядывая обнаженный участок лезвия. Гладкая полупрозрачная поверхность клинка из неведомого материала даже от скупого дневного света сразу потекла причудливо переливающимися бликами. Какой-то кристалл? Я слабо усмехнулся. До моего собственного Вечного Клинка, оставленного на Нове-2, этому мечу, конечно, далеко, но и он был непростым. Магия? Магический клинок? Сколько слышал о таких вещах и даже владел чем-то подобным, но все равно их существование казалось нереальным, неестественным, абсурдным. По крайней мере, Вечный Клинок был продуктом древней высокоразвитой технической цивилизации, а этот меч, вне всякого сомнения — образец местного производства.

Я задвинул клинок в ножны, погасив призрачное сияние.

Пора подумать о цели, ради которой я прибыл в этот Небом забытый мир, оказавшийся к тому же и магическим. Время шло, и остывающий мозг мертвого мага скоро окажется бесполезным. Я коснулся пальцами сиглайзера, намертво сцепленного с правым виском молекулярной присоской. Первый мысленный импульс развернул перед глазами режимную таблицу, второй переключил сиглайзер в режим эмлота с жестко заданной поисковой программой, третий дезактивировал молекулярное сцепление. Я шагнул к телу мага, отогнул подвижный сегмент брони, прикрывающий скулу и шею, и прижал сиглайзер, вернее, уже эмлот, к серокожему черепу, под срез стального шлема.

Сам приборчик выглядел как плоская старинная монета около двух сантиметров в диаметре, даже гравировка с обеих сторон соответствовала, но таил в себе куда большие возможности, чем примитивный предмет денежного достоинства. Банк данных сиглайзера "бета-44", музыкального мнемопроигрывателя, был под завязку забит глобулами — композициями, ориентированными на глубокое взаимодействие с подсознанием. Но его основная роль заключалась в ином: в корпус сиглайзера был интегрирован эмлот — мнемоанализатор для работы с чужой памятью, и линган — лингвистический анализатор, переводчик. Отличная маскировка даже для моего собственного мира — хитро, удобно, безопасно. Сиглайзеры попадались на каждом шагу, мнемоманов в мирах Федерации пруд пруди, а эмлоты-линганы предназначены отнюдь не для широкого пользования — технология изготовления подобных штучек до сих пор находится под строжайшим секретом, что делает их заветной мечтой любого шпиона.

Сейчас мне понадобился именно эмлот, но хорошую музыку я тоже любил, так что совмещение приятного с полезным можно счесть весьма удачным вариантом. Псевдо-сиглайзер я получил от нанимателя в числе прочих универсальных вещиц. Думаю, в скором времени подобные приборчики станут таким же рядовым явлением, как и сиглайзеры, развитие и совершенствование технологий остановить невозможно, но на сегодняшний день, я в этом не сомневался, нанимателю пришлось выложить за модификацию прибора кругленькую сумму... Впрочем, как и за все остальное. Наниматель не скупился на затраты, его состоянию ущерб не могли принести и куда большие расходы. А я не стеснялся в требованиях — авантюра, в которую я позволил себя втянуть, давала подобное право. Впрочем, справедливости ради следует заметить, что в этом деле у меня имелся и свой интерес, иначе на это путешествие я бы не согласился.

Через минуту поверхностный слепок памяти был получен. Вернув эмлот на свой висок, я снова развернул перед глазами диалоговое окно и дал команду на предварительную фильтрацию информации по предложенному набору ключевых мыслеобразов, не дожидаясь, пока это в более удобной форме сделает операционная система анализатора. Здесь, конечно, имелись свои сложности. Пока слепок не адаптирован, то есть, не переведен в базу систематизированных данных, восприятие чужих воспоминаний затруднительно — оно происходит или слишком ярко, или слишком тускло, бессвязно, отрывочно. Зачастую востребованная картинка каких-либо событий сильно перегружена эмоционально, а испытывать на себе чужой стресс не слишком приятное занятие. Информация в чистом виде на этом уровне и вовсе не доступна. Необходимо около часа-двух на то, чтобы компилятор операционной системы эмлота сделал из воспоминаний чужого мозга что-то вроде жесткого дефрагментированного архива. Когда информация из разобщенных, разбросанных по разным закуткам памяти отрывков собрана в отдельные файлы по каждой конкретной теме, тогда и разобраться что к чему гораздо легче. Все лишнее — второстепенное и незначительное, при этом отсеивается. Впрочем, даже этот хлам не уничтожался, а архивировался с максимальным сжатием и сбрасывался в копилку, из которой мог быть затребован по необходимости. Но сейчас пришлось сделать исключение. Неизвестный мир, неизвестные правила — кто знает, что произойдет в следующую минуту? Предварительную информацию нужно получить сейчас, подробности — позже. И эмлоту придется поработать с двойной нагрузкой.

Я не ждал быстрых результатов от первого же информатора, понимая, как мало на это шансов, и не испытал разочарования, когда выяснилось, что данные об искомом объекте отсутствуют. Но польза все же была, и немалая, так как следующий запрос сформировал довольно подробную карту местности предстоящих поисков, то есть все, что почивший маг видел своими глазами, было систематизировано в единую картину. Кроме того, я получил информацию о близлежащем городе, который населяли не зверовидные типы вроде этого мага, а, судя по программно обобщенному облику горожан, существа, подобные людям. Сородичи мага, звавшиеся дал-роктами, именовали их хасками, сами же те называли себя хааскинами.

Что ж, уже теплее.

Повинуясь мысленным указаниям, куртка-хамелеон изменилась, вытянувшись в плащ до колен. Детали подправить можно уже при встрече с кем-нибудь из хааскинов. Так, а теперь не мешало кое-что разведать...

Сосредоточившись, я отпустил вожжи своего восприятия как можно дальше и как можно тщательнее прощупал ближайший отрезок пути. Через некоторое время где-то среди холмов на востоке, но еще до гор, возникло ощущение присутствия множества аур живых существ. Без всякого сомнения, это был город. Километрах в тридцати. Я немного напрягся, стараясь четче проявить картину. Численность населения, судя по интенсивности эманации, колебалась где-то в пределах десяти тысяч душ, что подтверждало информацию эмлота...

Что ж, пока что самое разумное — отправиться именно туда.

Приостановив работу эмлота, я покосился на драконя. Зверь, кажется, боролся с наведенным сном, во всяком случае, пытался — ноги с острыми копытами, серповидные сегменты которых были разведены в стороны на манер звездочки, слабо подергивались, ноздри раздувались, по кожистым щиткам век и клиновидным ушам пробегала крупная дрожь. Сильная тварь, ничего не скажешь. Но алгоритм подчинения должен сделать свое дело.

Я из любопытства послал в эмлот запрос-образ и почти сразу получил ответ: общее название животного — дракх, распространенный окрас — серый, повсеместно используется самыми разными народами, населяющими этот мир, как универсальное средство передвижения. Зверь исключительно всеяден, вынослив и неприхотлив, легко поддается дрессировке. Но черный гигант, который лежал передо мной, принадлежал к особой разновидности, выведенной дал-роктами путем селекции из обычных дракхов для своих нужд, и назывался чарсом.

Мысленный импульс щелкнул поверженного чарса между глаз. Зверь шумно вздохнул, как пловец, вынырнувший из глубины из последних сил, открыл огромные антрацитово-черные глаза и в два приема вскочил на ноги — черная громадина невероятной силы. Почву под пятками ощутимо тряхнуло.

Я обволок его ауру своей, контролируя эмоциональные позывы. После пережитого потрясения зверюга все еще частично пребывала в ступоре, но, несмотря на угрожающий облик, настроена была относительно мирно. Так что если ментальное чутье не подводило, алгоритм внушения сделал свое дело и чарс признал меня своим новым хозяином. В итоге мы оба от этого выиграли — зверь сохранил себе жизнь, а я получил вполне сносное средство передвижения, скажем, в качестве компенсации за неприветливый прием.

Шагнув ближе, я без опаски похлопал ладонью по бугристой чешуйчатой морде. Чарс тут же шумно всхрапнул в ответ — выказывал дружеское расположение. Никакого дымного пламени, никаких завивающихся смерчиков вокруг клыков. Ясное дело, с потерей прежнего хозяина магическая аура, которой тот украшал своего зверя, дабы произвести большее впечатление на окружающих, потеряла силу и канула в небытие. Осталось просто горячее дыхание. Точнее, горячее и невероятно вонючее дыхание. Воняло именно так, как может вонять от плотоядного существа, не имевшего представления о чистке зубов.

Я поморщился, отворачивая лицо в сторону, и проворчал:

— Ладно, зверюга, надо тебя как-то обозвать для удобства... — Я невольно вспомнил клокочущую ярость этой громадины, продемонстрированную при нападении. — Может, назвать тебя Злыднем?

Лучше б я этого не говорил.

Тварь мгновенно взвилась на дыбы, накрыв меня своей тенью, и завизжала так пронзительно, что уши заложило напрочь. Злобное возмущение рванулось из чарса как забродившее вино из прохудившегося бочонка — он явно задумал какую-то пакость. Но осуществить ее не успел, так как наказание последовало сразу же. Слив в правую руку часть энергии, я скатал ее в тугой потрескивающий шар — невидимый для нормального человеческого глаза, и закатил зверю в брюхо. Визг оборвался. Выпучив темные глаза, новонареченный Злыдень слегка присел на все четыре копыта и уставился на нового хозяина, как на привидение. Мысль о пакости была забыта, и вид его выражал лишь смирение.

— Вот так-то. Думаю, мы сойдемся характерами.

Самец лишь ошеломленно дыхнул в ответ.

Снова поморщившись от вони, я занялся более подробным осмотром чарса и его снаряжения. На взгляд седло казалось достаточно удобным для человеческого седалища и просто изобиловало кожаными петлями, к которым удобно привязывать разные причиндалы. К одной из петель тут же был надежно прикручен чудо-меч. На себе эту штуковину я таскать не собирался, поясница не казенная, но трофей любопытный. Может быть, удастся переправить на Нову-2 для коллекции... Там видно будет. В притороченной к седлу большой кожаной сумке обнаружилось какое-то крупное коричневое зерно со слабым запахом серы, килограммов десять, на что эмлот отреагировал однозначно — пища для чарса. Отлично. В случае чего пополнить запасы можно будет в городе, причем с оплатой особых проблем не предвиделось — предусмотрительно захваченный именно для такого случая портативный дубликатор дожидался своего часа во внутреннем кармане куртки... вернее, уже плаща. Свои собственные вещи, упакованные в карманы и специальные отделения плаща, я мог пересчитать по пальцам, терпеть не могу брать в путешествия лишнее барахло и всегда ограничиваюсь только самым необходимым. Зато все — высшего качества.

Что ж, осталось лишь избавить зверя от лишней амуниции. Без особого напряжения я пальцами разорвал металлическую цепь нагрудного щита, и тот глухо звякнул о поверхность каменного круга. За ним последовала сетка намордника.

Снова потрепав зверюгу по бронированной морде, я взлетел в седло. Утвердившись в нем и убедившись в его удобстве на практике, я подхватил поводья и обнаружил, что концы тонкого кожаного ремня крепятся прямо к проколотым ушам твари. Немного необычно, но и не из ряда вон — способов управления животными на разных планетах существовало тысячи. В данном случае уши чарса, по всей видимости, оказались достаточно прочными, чтобы выдерживать натяжение ремня без особого для себя ущерба, и достаточно чувствительными, чтобы повиноваться седоку.

С высоты седла равнина была видна как на ладони, разбегаясь вдаль травянистыми просторами. Хорошенько пораздумав, не забыл ли чего, и не обнаружив больше неотложных дел, я бросил прощальный взгляд на тело ловчего мага Драхуба. Судя по информации эмлота, сородичи этого инорасовика могут оказаться весьма мстительными типами, но с проблемами надо разбираться по мере их поступления. Поэтому я выбросил эту мысль из головы, мысленно включил режим сиглайзера, просмотрел список предлагаемых глобул и запустил подходящую к настроению. Путешествовать, так с музыкой, раз имеется такая возможность...

Затем машинально уточнил время по показаниям графического табло банкосчетчика, черным браслетом обвивавшего мое левое запястье. Финансовый и личностный идентификатор в моем мире, здесь он мог служить только часами, так как способен самостоятельно настраиваться на время любой планеты. И хотя время более-менее точно я мог определять и по внутренним ощущениям, старая привычка сверяться с ним оказалась неистребимой. Сутки, как здесь выяснилось, равнялись 22.26 часам стандартного времени, а сейчас табло высвечивало начало седьмого вечера. Так я и думал.

С затянутого грозовыми тучами неба упали первые крупные капли начинающегося дождя, и чарс, повинуясь рывку поводьев, устремился вскачь по направлению к городу, напрямик, через холмы. В унисон осеннему облику этого мира в сознании зазвучали первые аккорды мрачной и одновременно завораживающе красивой глобулы Харриса, глубина и мощь которой рождали ощущение присутствия Вселенной.

Путешествие по новому миру началось вполне комфортно.

3. Вратник

Когда тяжелый удар сотряс ворота до самого основания, Севрен от внезапного испуга едва не свалился с топчана, на котором задремал под монотонный шум ливня. Да и чего не подремать, если ночью только разная нечисть рыскает по дорогам, а нормальный, светопочитающий хаск сидит себе дома, в тепле и уюте или коротает время в придорожном трактире, ежели ночь или ненастье застало посреди дороги?

Звук по силе был таков, словно к воротам крепко приложились каменитовым тараном. Небесный Свет, и что же это такое может быть? Или кто? Кого там принесло ночью в такой ливень? Разве что дал-роктов, этих Вестников Тьмы, Стерегущего на них нет...

Караулка располагалась прямо над городскими воротами, на втором ярусе крепостной стены, и продувалась насквозь всеми ветрами через смотровую бойницу. Зябко ежась в легком кожухе не только от стылого ветра, но и от собственного предположения о дал-роктах, Севрен неуклюже соскочил с топчана, подхватил поставленный в угол взведенный арбалет и осторожно высунул всклокоченную со сна голову в бойницу.

Два магических светильника — машара, подвешенные к верхнему краю ворот, тлели, словно глаза адского создания, с трудом пробиваясь сквозь сплошные потоки ливня и еле-еле освещая дорогу. Впрочем, вратнику этого освещения вполне хватило, он разглядел того, кто явился по его душу.

Перед воротами под проливным ливнем неподвижно стоял всадник.

Громадный, темный, застывший.

Словно кто-то притащил неведомо кем сотворенную чудовищную статую да и утвердил ее прямо перед Сияющим Городом. Голова всадника приходилась лишь на три локтя ниже машаров, и огромные городские ворота по сравнению с ним казались обычными входными дверями в дом какого-нибудь простолюдина.

Вот тут уж Севрен перепугался до смерти. Руки судорожно стиснули приклад арбалета, дыхание перехватило. Верно в народе говорят, помяни дал-рокта к ночи, он и явится... Но в следующий миг накатившее напряжение отпустило, хотя и не до конца, далеко не до конца.

Конечно же, это не дал-рокт.

Это чужеземец, хальд.

Из земель, не помеченных Пророчеством Зверя, — из-за Предела.

Сам-то хальд при ближайшем рассмотрении оказался вполне обычного роста, в темной одежде, практически сливающейся с окружающей его тьмой. Но вот дракх под ним был просто огромным, прямо не дракх, а самый настоящий чарс, таких Севрен раньше видел лишь под дал-роктами — что и ввело в заблуждение. И как он с такой силой в ворота саданул? Может, заставил зверя копытом приложиться?

Догадка оказалась верной.

Прямо в ответ его мыслям чужеземец шевельнулся, и чарс поднял переднее копыто, с явным намерением повторить сигнал побудки для соней-караульщиков. Ворота же испортит, хальд проклятый, а ему, вратнику, отвечать перед городским советом за испорченное имущество. Это мысль испугала Севрена даже больше, чем испугало бы появление настоящего дал-рокта.

— Эй, чего ворота ломаешь? — заорал вратник, высунувшись в бойницу чуть ли не наполовину. Его голос со сна да от нервного озноба едва не сорвался на позорный писк. — А ну отвечай, ты кто таков?

Чужеземец поднял голову. В отсвете машаров слабо блеснули темные глаза из-под капюшона, а его чарс, без видимого понукания, опустил копыто обратно на дорожную брусчатку, оставив ворота в покое. Вот и ладно, вот и хорошо.

— Путник. Путник, которому нужен кров и ночлег. Пусти, добрый человек, не заставляй мокнуть под дождем.

Несмотря на неумолчный шум ливня, тихие слова прозвучали вполне отчетливо. Как странно изъясняется, отметил про себя вратник. Точно из хальдов, издалека, слова все незнакомые. Если бы не заклинание Речи, брошенное Волшебным Зверем в мир Хабуса еще на заре сотворения Сферы, пожалуй, единственное Его полезное дело, вряд ли оказалось бы возможным понять чужака. До Севрена вдруг дошло, что караульные в дозорных башнях, крепостная стража, или "каменюки", как их прозвал народ, коим и полагалось наблюдать по ночам за дорогами, до сих пор не дали о себе знать. Да что же они там, мрак их забодай, перепились все, что ли?

— Не положено, — нехотя буркнул Севрен, зябко ежась при мысли, каково приходится чужаку под сплошным потоком воды. — Ворота откроются только утром. Не раньше.

— Неужели ты полагаешь, что сможешь заставить меня мокнуть здесь до утра? — Чужак как-то нехорошо улыбнулся, прищурив глаза. — Ворота сломаю. Я, может, и притомился, а вот мой зверь еще в силе. Лучше впусти.

Кажется, предостережение прозвучало всерьез, но Севрена это только разозлило. А злость заставила отступить страх, вызванный внезапным появлением ночного гостя. За каменными стенами караулки вратник вдруг почувствовал себя в полной безопасности. Ну уж нет, так просто, за здорово живешь, какому-то безродному чужаку его не запугать!

— А ты мне не угрожай! Шляются тут всякие по ночам, да еще и грозятся! Не мое дело в столь позднее время ворота отпирать! Только светлейший может распорядиться на сей счет!

— Ну так сбегай и спроси своего светлейшего. Я под дождем стою, человече. Надеюсь, ты заметил?

Так непочтительно о сильнейшем маге Хааскана мог отозваться только чужак, не знакомый с порядками Сияющего. Севрен уже открыл рот, собираясь от души рявкнуть на хальда, но в последний миг сумел справиться с гневом, вспомнив, что перед ним ведь и в самом деле чужак. А какой с него спрос... Однако и впрямь надо светлейшему доложить. Насчет чужаков у Наместника всегда особые планы...

— Эй, растяпа, — хрипло донеслось наконец из правой дозорной башни, — что за задницу там принесло?

Точно упились, нахмурился Севрен. Да так, что глаза продрать не в силах. Не дай Свет, явится старшой, подвоевода Нарсон Большерукий, так грозы не миновать. Упекут "каменюк" в яму, самое малое — на месяц, ледяную воду хлебать да черствым хлебом закусывать. А заодно и ему достанется, за то, что не доложил вовремя.

— Он что там, ворота сломать мыслит? — подхватил другой хмельной голос из левой башни. — Совсем, что ли... гык... оборзел?

Вот сволота, оба упились. Значит, за дорогой вовсе не смотрели, сошлись где-то в одной башне и квасили, а потом разбрелись. Нет, старшому придется доложить. Его, Севрена, дело маленькое, но за охрану ворот он один отвечать не собирается...

— А вот мы щас его, — с угрозой донеслось из правой башни, — чтоб неповадно было...

Не успел Севрен подумать о том, что они затеяли, как сухо звякнула тетива, и стрела просвистела прямо над головой чужака-хальда, канув в темноту.

Хальд как стоял, так и остался стоять. Не шевельнулся. "От страха онемел, что ли, — удивился Севрен, испытывая даже некоторое облегчение, — а вдруг чужак Наместнику позарез нужен, а дозорные каменюки пришибут ненароком".

Ответ чужака показал, что он и не думал пугаться.

— Не шали, служивый, не люблю. Еще раз такое выкинешь — получишь свою стрелу в собственную глотку. А ворота сломаю. Даю десять минут.

Спокойный, холодный, властный голос чужака почему-то враз заставил Севрена поверить в серьезность его предупреждения. Сердце испуганно екнуло в груди. Маг, что ли, этот хальд? Простолюдин не может так говорить...

Похоже, "каменюки" тоже что-то почуяли. И малость протрезвели.

— Эй, вратник, Гораз говорит. Дуй к сотнице "неистребимых". Пусть передаст светлейшему, что у нас гость.

— А как же...

— Не сопрут твои ворота. Дуй, говорю. Сочтемся.

Ну еще бы. Если Гораз к Наместнику явится "заквашенный", то вылетит со службы как пить дать. "Ничего, — с некоторым злорадством подумал Севрен. — Он уж постарается, чтобы Гораз не забыл этот должок".

Отставив в сторону арбалет, караульщик кинулся вниз по винтовой лестнице, спускавшейся с крепостной стены в город.

4. Проблема чужаков

Погода оставляла желать лучшего — гроза на дворе бушевала с такой силой, что невольно возникали тревожные мысли о бесславной кончине Сияющего Города. Похоже, разгневанная Сфера на этот раз твердо вознамерилась утопить мир в потоках воды, непрерывно низвергаемой из бездонного небесного брюха. Да что там говорить, ливень под вечер седьмого дня последней декады осени выдался просто небывалый. Нормальный хааскин, даже крайне озабоченный поиском заработка и пропитания, в такую погоду не высунет и носа за дверь, поэтому ничего удивительного, что народу в "Весельчаке" в этот вечер собралось более чем достаточно. Что может быть лучше укрытия в уютном, теплом и сухом местечке, чем с полным правом мог похвалиться трактир "Весельчак"? Когда не только улицы превратились в мутные взбесившиеся ручьи, но и в воздухе носится столько воды, что, оказавшись за дверью, невольно норовишь пуститься вплавь после первого же вздоха, воображая, что невесть как очутился в реке.

Старина Билок, хозяин трактира — высоченная костлявая орясина с красной небритой рожей висельника, облокотившись о стойку, с удовлетворенным видом наблюдал за народом, собравшимся в его заведении: поздний вечер обещал быть прибыльным. Горел камин, распространяя живительное тепло по залу, двойки-тройки завсегдатаев вели негромкие беседы за небольшими квадратными столами, не забывая смачивать луженые глотки, — кто кислином и вонючкой, если в кармане звенело не слишком много манов, а кто разномастным дро, если с манами все было в порядке. Недалеко от входа за отдельным столом барабанщик негромко выбивал ритмичную дробь, а его сосед флейтист выводил незатейливую мелодию. Рядом стояли бокалы с кислином, к которым музыканты прикладывались регулярно.

Кстати, благодаря особому покровительству Наместника в зале "Весельчака" было куда светлее, чем в других подобных заведениях: десяток машаров, каждый размером с хороший мужской кулак, развешанных под потолком трактира на равном расстоянии друг от друга, доблестно боролись с подступающим сумраком Сферы. А хорошая порция дронтума и пара соблазнительных обладательниц красных юбок, мелькавших между столиками с полными кувшинами в руках, поднимали настроение даже у самых пропащих зануд. В общем, все было тихо и мирно, в соответствии с правилами, заведенным Наместником уже много лет назад.

Билок глянул влево, в дальний от входа угол, где за отдельным столиком в глубокой задумчивости сидел обычный на вид хааскин. Привычно рыжеволосый, как и все нормальные хааскины, среднего роста, поверх ксомоха из мягкой коричневой ткани с плеч спускается простой серый плащ с откинутым капюшоном. Простолюдин, да и все тут. И только внимательный взгляд по более тонким чертам гладко выбритого лица, по осанке, по властному взгляду определил бы, что гость куда важнее, чем кажется. За столом сидел сам Наместник, в своей обычной манере стараясь не выделяться среди окружающего люда. Но не заметить его мог только совершенный чужак, ни разу не видевший Верховного мага Хааскана и повелителя Сияющего Города в лицо. В этот ненастный день Наместник почтил присутствием его, Билока, трактир, и Билок был обязан проследить, чтобы светлейший гость остался доволен. Всем своим состоянием, процветанием своего трактира он был обязан правителю, о чем не забывал ни на минуту.

Стил Гилсвери едва заметно усмехнулся.

Все, собственно, началось с того, что шума он не любил, а трактир ему нравился больше других в Сияющем. У Билока было как-то особенно хорошо посидеть и пораскинуть мозгами, размышляя над очередной проблемой. Поэтому, чтобы избавить себя от шума и суеты в любимом месте, он не пожалел времени на конструирование парочки специфических заклинаний, постепенно создавших в заведении нужную атмосферу доброжелательства к ближнему. И ежедневные забияки, не знавшие иного вида разрядки, кроме раскалывания посуды и мебели о головы друг друга, испарились, точно их и не было. Кстати, народу Сияющего нововведение в очень скором времени пришлось по душе. Слухи всегда разлетаются быстро, а желающих вкусить уюта, не всегда доступного даже дома из-за сварливого характера жен-хааскинок, всегда предостаточно среди любых слоев населения. Поэтому женщины, кроме служанок, или "красных юбок", как переиначил их народ за форменную одежду, придуманную Билоком не без подачи Наместника, сюда не допускались. Мужчины должны хоть где-то отдыхать от своих жен. Соответственно доход трактира значительно вырос, а популярность Наместника среди простого народа взлетела до самой Сферы.

Гилсвери задумчиво скользнул взглядом по столикам, в продуманном беспорядке разбросанным по просторному залу. Землепашцы, ремесленники, торговцы, солдаты крепостной стражи, и прочий разношерстный сброд... то бишь хаски, один из многих народов Внутреннего Круга мира Хабус, если соблюдать приличия, один из народов, коим ему довелось управлять. Кого только сюда не принесло в этот ненастный вечер — и все прекрасно уживались друг с другом... Досадно, что только в стенах этого трактира. Тот же солдат крепостной стражи, попадись ему где-нибудь вне "Весельчака" обыкновенный "грязный" землепашец, запросто вытрет об него ноги и скажет, что так и было... Да еще потребует возмещение ущерба, причиненного этой процедурой его сапогам. Правда, если до него, Гилсвери, дойдет жалоба, тому стражнику может и не поздоровиться, но кто из вояк не любит риска? Хоть какое-то развлечение, кроме выпивки, женщин и службы...

Мысли мага, наконец, нехотя вернулись к тому, из-за чего он сегодня сюда заявился. Из-за чего захотелось немного расслабиться. Особый посыл, воспринятый магическим чутьем Наместника, как обычно, был крайне неприятен. Заныл, словно нездоровый зуб правый висок, боль, словно иззубренная, смоченная в сильнейшей отраве стрела, пробороздила череп, подкралась к глазам, но была перехвачена и, после нескольких мгновений неприятного зуда, сопровождавшего ток избыточной нервной энергии, рассеяна. Гилсвери прекрасно знал, что означает этот посыл. И пребывал, мягко говоря, в паршивом настроении.

По договору с дал-роктами, с этими Светом проклятыми Вестниками Тьмы, в данную декаду полная власть над Алтарем Зверя всецело принадлежала им. И, соответственно, все засферники, что могли появиться в это время на Алтаре, являлись собственностью Вестников. И надо же такому случиться, что после четырнадцати лет пустого ожидания засферник попал именно к дал-роктам. С этими чужаками и так вечная проблема — очень уж они редкие гости во Внутреннем Круге. Чрезвычайно редкие. И новый чужак, к величайшей досаде мага, достался не ему. Быть засфернику у дал-роктов обыкновенным рабом, если не прикончат сразу, а мог бы послужить великому делу...

Краем глаза Гилсвери заметил появление двух из своих "неистребимых", сотницу Онни Бельт, командира его личной дружины, надобности в которой маг никогда не видел, но дружина полагалась по статусу, и ее заместителя, рослого и широкоплечего подсотника Лекса Хитрована. Последний, откинув капюшон воинского плаща, сразу пристроился около стойки, дабы пропустить бокал чего-нибудь крепкого. Губы Гилсвери еле заметно дрогнули в добродушной усмешке — Лекс, как обычно, выглядел по последней моде. Короткая стриженая бородка, тонкая нитка усов по краю верхней губы, пламенно-рыжая шевелюра, собранная в хвост чуть ниже затылка. Светло-зеленый ксомох, отливающий на груди медью круглых блях, чешуей завивающихся в плотную спираль, кожаные штаны. Шерстяной плащ-накидка светло-серого цвета с глубоким капюшоном на плечах и спине прошит широкими полосами из кожи рогача. Высокие, почти до колен, облегающие сапоги из шкуры вилсига, сшитые в четыре шва, отдавали насыщенным пурпуром, к задникам крепились шпоры с вертящейся головкой в форме круглых зубчаток.

Трактирщик Билок, не мешкая, но и не особенно торопясь, с достоинством поставил перед подсотником бокал с дронтумом. Онни Бельт же, не замедляя шага, решительно проследовала дальше. При ближайшем рассмотрении она являла разительный контраст Лексу. Из-под краев высокого кожаного шлемника выглядывали слегка растрепанные и влажные кончики песочных волос, наглухо запахнутый на груди плащ потемнел и обвис от впитавшейся влаги, видавшие виды шерстяные штаны и далеко не новые, но еще добротные сапоги были густо заляпаны уличной грязью. Онни никогда не заботилась о внешности. Своим подчиненным она нравилась в любом виде. У Гилсвери мелькнула мысль снять ее с патрулирования, и пусть за сотницу в эту Светом проклятую погоду покомандует ее пижонистый заместитель — но ведь обидится. Дружинница столь ревностно относилась к своим обязанностям, что любой намек на слабость, приписываемую женскому полу, был бы для нее оскорбителен.

Остановившись по другую сторону стола, сотница быстро и четко приложила правую ладонь к груди в ритуальном приветствии. Лицо ее было спокойно, хотя вести, притащившие ее сюда, наверняка заслуживали внимания — Гилсвери не любил, когда его тревожили по пустякам, тем более в "Весельчаке". Даже если делала это женщина, нередко делившая с ним постель.

— Светлейший, прошу прощения за беспокойство, но у западных ворот хальд, — в своей обычной бесстрастной манере доложила дружинница. — И довольно нахальный. Ломится в город, как жених в постель к своей невесте в брачную ночь. Следует ли его впускать?

Верховный маг Хааскана недоуменно пожал плечами.

— Странные вопросы ты задаешь сегодня, сотница. Ты знаешь порядок. Хальды для нас всегда желанные гости... Выкладывай, в чем там дело.

— Собственно, ничего особенного, но под седлом у хальда большой черный дракх, как у дал-роктов.

— Ты хочешь сказать, чарс?

— Очень похож.

Брови Наместника на секунду удивленно поползли вверх.

— Разберемся. Приведи его сюда.

Сотница "неистребимых" живо вышла из зала, прихватив по пути Лекса, с недовольной миной отставившего недопитый бокал, и оба снова канули в ночь, под холодный неуютный дождь.

Гилсвери медленно отхлебнул изрядный глоток светлого дро, подержал на языке, смакуя гамму острых вкусовых оттенков. По губам скользнула легкая, почти неразличимая для окружающих улыбка. Совпадение? Скорее всего, да. Вряд ли дал-рокты выпустят из рук такую добычу. Разве что эти самоуверенные болваны, абсолютно уверенные в превосходстве своей расы и каждого ее представителя над всеми остальными, послали к Алтарю самого худшего воина. Сотню лет назад как-то был такой случай, и чужак отбился самостоятельно... да нет, маловероятно. Что же до чарса... Не у одних дал-роктов имеются большие черные дракхи, коих они именуют чарсами. По слухам, далеко за их землями водятся дракхи еще больших размеров. Да и приручить боевого чарса дал-роктов невозможно, многие умельцы пытались, да мало кто после этого жив остался. Просто хальд, пожаловавший в Сияющий, по всей вероятности, прибыл из очень далеких краев... Тем лучше. Маловато осталось вне Внутреннего Круга непуганых хальдов, а этот явно был из таких, из-за Предела, иначе объехал бы Сияющий за тысячу шагов. Был, правда и второй вариант — столь смело явившийся сюда хальд мог принадлежать к фанатикам Пророчества, что еще больше упрощало дело. Ну что ж, хоть кто-то вместо засферника. Круг Причастия давненько не получал своих жертв.

5. Дал-рокты

Патрульный отряд из четырех десятков воинов под началом терха Инитокса медленно кружил на боевых чарсах вокруг Алтаря Зверя, исполняя необходимый ритуал. Ни непрерывные потоки ливня, ни темнота не могли помешать Вестникам Тьмы восстановить картину происшедшего. Во-первых, для глаз измененных света было вполне достаточно, во-вторых, сейчас следовало смотреть внутренним, а не внешним взором, самой своей сутью.

Поэтому для Вестников следы ясно читались на израненной, взрыхленной копытами чарсов, размокшей земле. Следы, которые невозможно затоптать, которые вытравлены в самой сути этого мира. Магические следы. Чужака. Демона из-за Сферы. Небывало сильного демона. Судя по ширине шага, демон обладал малым ростом, как обычный хаск, и там, где его нога ступала вне каменной поверхности Алтаря, трава была лишь слегка примята, словно демон весил как младенец. Но взгляд Посвященного — острее. Он видит глубже. И терх Инитокс видел, что почва под травой изранена, сочится невидимой кровью. Прикосновение мыслечувств к этим следам жгло, жгло неведомой силой, не присущей, никак не присущей магам этого мира, не говоря уже о простых презренных хасках...

Ловчий маг сражался... и был сражен. Его неподвижное тело мокло на Алтаре Зверя под непрерывными струями небесного водопада, нагрудная пластина виритовых доспехов была смята чудовищным по силе ударом. Чудовищным. Потому что никакими известными силами, кроме магических, так смять виритовую сталь невозможно. Смерть Драхуба прозвучала в душах дал-роктов как крик, исторгнутый смертельно раненым зверем, и они услышали бы его, даже находясь в глубине Родовых пещер. Но они находились всего в двух переходах и прибыли спустя час совершенно бешеной скачки на своих неутомимых чарсах.

Завершив чтение следов, Инитокс выпрямился в седле и задумался. Взгляд по-звериному горящих глаз, вытянутых узким изогнутым разрезом к вискам и потому позволяющим обозревать три стороны света из четырех возможных, невидяще устремился куда-то сквозь ливень. Чарс под ним остановился, и движение всего отряда тут же прекратилось. Ветер бросал в серокожее лицо пригоршни воды, тугими струями сек плечи и грудь, обтянутые плотным кожаным плащом, вода ручьями стекала по ногам и пышущим жаром бокам чарса, но терх ничего не замечал. Верховой зверь под ним нетерпеливо переступал копытами. Беспокоился. Да и остальные звери патрульного отряда всхрапывали, шумно и горячо фыркали, рвали копытами дерн, обнажая черную, вымокшую землю. Причиной тревоги были мириады чуждых запахов под ногами, оставленных чужаком. Но если звери беспокоились открыто (на то они и звери), то воины бесстрастно и неподвижно сидели в седлах, молча ожидания приказаний терха.

Инитокс задумался, потому что произошло то, чего ранее не происходило никогда. Хранитель Силы Рода был убит! Могучий маг был убит практически одним ударом: отпечаток пятерни демона на панцире говорил именно об этом! Первый раз в своей жизни терх испытал суеверный страх перед силой того, с кем пришлось столкнуться Драхубу. Но и это еще не все! Всем известно — и слабосильным многочисленным хаскам, и страшным четырехруким нубесам, и пожирателям трупов раксам, и железнотелым хабидонам, и неуловимым, как блеск света, охтанам, и быстроногим крылатым моджерам, способным бегать быстрее боевого чарса и потому в них не нуждающимся, и медлительным, но несокрушимым хот-хоям... Разве что безмозглым гвэлтам, пожирателям камней и собственных испражнений, не знающим ничего, неизвестно, что боевого чарса дал-роктов невозможно покорить! Чарс будет сражаться за хозяина, сражаться над телом раненого, впавшего в беспамятство и более не отдающего приказаний хозяина, даже над его трупом, пока не уничтожит врага или пока не погибнет сам...

Но никогда не сменит его!

Ибо боевой чарс дал-роктов был одной из тех великих сил, что делали их немногочисленную расу, Род, могучим. Черные чарсы по праву считались младшими потомками Рода...

И все-таки глаза Инитокса видели иное.

Боевой чарс ловчего мага был пленен! Сражался свирепо, но был пленен! Не убит! А затем чужак уехал на нем! Сбросил боевое снаряжение чарса, словно ненужный хлам, наземь, сел в седло, из которого еще не выветрился запах прежнего хозяина, и чарс не разорвал его в клочья! Подобное не укладывалось у Инитокса в голове, вызывая острую боль в висках. Ситуация была невозможной. Оскорбление было страшным. Еще не встречался ловчему магу враг, осмелившийся выступить против Хранителя Силы дал-роктов... и сумевший остаться после этого в живых!

Демон из-за Сферы должен умереть. Ничто и никто не может стать препятствием на пути Священной мести. Дал-рокт не умеет сдаваться. Не имеет такого права, пока жив, пока в нем тлеет хоть искра животворной силы. Он или исправляет свои ошибки, или умирает. Таково правило Рода. И чтобы месть была полной, свершить ее должен тот, кто более всего этого заслуживает.

Ловчий маг Драхуб.

Всем известно — невозможно убить Посвященного дал-роктов конечной смертью, и вовсе невозможно убить Хранителя Силы Рода, потому что жизни его — все равно, что звенья одной бесконечной цепи, наматывающейся на барабан времени. Но сам в себя маг будет возвращаться непозволительно долго для сложившейся ситуации, ситуации вопиюще оскорбительной и требующей скорейшего разрешения единственно истинным способом. Магу необходимо помочь, и помочь немедленно.

Инитокс сделал знак.

Два воина мгновенно слетели с седел, подхватили и перенесли тело ловчего мага в центр Алтаря Зверя, а затем так же молча и быстро отступили. Ливневые струи разбивались о стальной панцирь мага небесным водопадом, фонтанируя каскадами брызг во все стороны, каменный круг Алтаря почти скрылся под слоем бурлящей, вспененной воды. Но скверная погода не могла помешать терху исполнить долг. Инитокс вскинул обе руки вверх, словно вознамерившись порвать когтями небесное брюхо, и сфокусировал открытые ладони на теле Драхуба. Четыре десятка воинов безмолвно повторили его жест, объединяя свои разумы в общую ментальную сеть. В мгновенно наэлектризованном воздухе ощутимо сгустилось напряжение. Некоторое время Сила концентрировалась, а затем потекла к телу Драхуба непрерывным потоком. По черноте доспехов проскочила первая бледная и короткая молния, угаснув в водяных брызгах. За ней другая. Еще одна. Внезапно все тело Драхуба окуталось трескучим, ветвящимся коконом из молний.

И темные глаза мага открылись, незряче блеснув тусклым, отраженным светом ночного неба.

6. Явление засферника

Наместник отставил бокал, обостряя слух.

Приглушенные грозой шаги у привязной перекладины, недовольное фырканье дракха, которому чужак соизволил сказать несколько коротких, ничего не значащих слов на странно звучащем, но вполне понятном благодаря заклинанию Речи языке. Для ушей мага стены не были преградой, хоть и были из каменного дерева. Серое кольцо на указательном пальце Наместника, выточенное из макама, живого магического камня, и заряженное защитными заклинаниями, вдруг коротко озарилось алым светом и погасло.

Предупреждение.

Гилсвери нахмурился. Чужак с магическими способностями? Усилием воли маг резко обострил восприятие, приводя в боевую готовность кое-что из своего арсенала магических заклинаний. Менять что-либо уже поздновато, да и незачем, Гилсвери был абсолютно уверен, что в силах справиться с любым чужаком, каким бы тот не оказался. В конце концов, именно он являлся сильнейшим магом этого макора. И все же бдительность проявить следовало.

В следующую секунду дверь трактира распахнулась.

Пропустив порыв свежего ветра, первой в зал вошла Онни Бельт. Вслед за ней порог переступил чужак, замер, сбрасывая с головы мокрый капюшон, быстро, но цепко скользнул взглядом по залу, присматриваясь к обстановке, и последовал за дружинницей. Замыкал шествие Лекс. Тяжелая дверь из каменита медленно захлопнулась за ним, оградив уютный мирок "Весельчака" от гнева Сферы и шумливого занудства ливневых струй.

Обогнув крайние к входу столики, Онни Бельт подвела незнакомца к стойке бара, чтобы согреть его чаркой крепкого дронтума после мерзкой погоды, перед тем, как представить светлейшему — ему, Гилсвери. Все, как заведено...

Маг не верил глазам, ошеломленно наблюдая за передвижением ночного гостя. Непривычная одежда и ничем не примечательная, кроме цвета волос, внешность — все это было не в счет. Редчайший серебристый цвет ауры — вот где был зарыт макам! Вот что лучше всего остального выдавало сущность явившегося! Зверь его заворожи, засферник! Засферник!

Ему стоило большого усилия остаться внешне бесстрастным.

Гилсвери безотчетно поднял бокал к губам, отхлебнул, на этот раз не чувствуя вкуса. Справиться с дал-роктом при появлении в этом мире, абсолютно не зная сил и возможностей врага... да еще и прихватить чарса, заставить его повиноваться... да, это нечто... Истинный Свет, кажется, на этот раз случилось что-то из ряда вон выходящее! Если этот засферник обладает хотя бы половиной Силы того, кто не дошел до Ущербных гор столетие назад, не дошел по причине очень уж рокового стечения обстоятельств, то у этого мира еще есть шанс на существование! И необходимо как можно быстрее отослать засферника по Пути, пока дал-рокты не спохватились и не выслали погоню. Потому что если поиски приведут этих мстительных выродков сюда, в Сияющий, то не миновать свары, если не чего худшего.

— Эй, Билок, налей-ка нам по кружечке "светлого", — донесся до Гилсвери развязный голос подсотника Лекса, не упускавшего случая побаловаться дармовщинкой на службе. Долговязый трактирщик молча принялся выставлять на стойке бокалы.

— Одну минутку, — остановил его чужак. — Я не прочь принять что-нибудь согревающее, но, боюсь, поставлю себя в затруднительное положение. Окажи любезность, покажи мне, чем вы расплачиваетесь за подобные услуги...

— Первая чарка за счет заведения, — буркнул костлявый Билок, деловито разливая светлый пенящийся напиток из кувшина. — Сияющий — гостеприимный город.

Тон, каким это было сказано, говорил об обратном. Ну не любил Билок чужаков, что уж тут поделаешь. А еще больше не любил разливать дорогую выпивку даром. Онни, например, наполненный бокал проигнорировала. Лекс же присосался к своему, как пиявка, в несколько глотков осушил до дна и крякнул. Взгляд его вожделенно уставился на нетронутую порцию сотницы. Чужак поднес бокал к носу, принюхиваясь, осторожно хлебнул. Кивнул и одобрительно улыбнулся, прикладываясь уже смелее.

Гилсвери продолжал пристально изучать нежданного гостя. Для него и внешний облик говорил о многом. На вид, по меркам хасков, засфернику можно дать лет тридцать. Худощавый. Темные, коротко остриженные волосы. Редкий цвет в землях Внутреннего Круга, где самыми распространенными являются рыжий, песочный и пепельный. Глаза серо-зеленые, если не изменяет острота зрения, живые и любопытные, хотя выражение лица совершенно спокойное... К правому виску прилипла какая-то странная круглая монета, удерживаясь на своем месте непонятно какой силой... Амулет? Ростом чужак с обычного хааскина, тело свободно облегает одежда, покроем напоминающая ксомох, но с разрезом спереди, чего у ксомохов не бывает... Цвет... Маг чуть поморщился. Цвет одежды засферника был настолько насыщенно-черным, словно кроивший его портной воспользовался для своего изделия полотном первородного Мрака. Черный цвет — цвет грабителей и убийц, цвет виритовых доспехов Вестников, цвет... Плохой, в общем, цвет, скверный... Неудивительно, что многие завсегдатаи трактира прервали разговоры, стоило только чужаку возникнуть на пороге. Но для Гилсвери сейчас цвет не имел значения. Его немалые знания и весьма долгий жизненный опыт позволяли понимать, что для чужаков в большинстве случаев цвет не имеет никакого другого значения, кроме эстетического. Вот если бы чужак был местным магиком, прошедшим ритуал присвоения Ранга, то тогда черный цвет имел бы очень большое значение, весьма неприятное для его обладателя...

До Гилсвери внезапно дошло, что внутренним зрением он видит лишь плотную серебристую ауру незнакомца, вернее, ее контур вокруг тела, но не чувствует его самого. Ни эмоций, ни отголосков мыслей. О том, что чужак чувствует, можно догадываться только по небогатой мимике лица. Гилсвери еще ни разу не доводилось сталкиваться с таким абсолютным видом ментальной защиты. Обычно чем сильнее маг, тем сильнее распространяется эманация его сущности. И невозможно скрыть все бесконечные уровни мозговых и телесных излучений. Крепкий орешек...

Перекинувшись с гостем парой ничего не значащих слов о погоде и вкусовых качествах дронтума, подсотник, наконец, вспомнил о деле (после недвусмысленного и весьма увесистого тычка затянутого в кожаную перчатку кулака Онни Бельт ему в бок). Лекс тронул засферника за плечо, кивнул, приглашая следовать за собой. Затем, лавируя между пустых столиков, которые завсегдатаи не посмели занять из-за близости к Наместнику, подвел чужака к магу и с почтительной миной на лице оттарабанил:

— Верховный Маг и Наместник Хааскана, Фиолетовый Мастер и ахив Сияющего Города — светлейший Стил Леверин Гилсвери.

— Элиот Никсард, — спокойно ответил засферник. — Странник.

Едва их глаза встретились, как по позвоночнику Гилсвери неприятной змейкой скользнул холодок. Что-то в глазах чужака было такое... Гилсвери не смог подобрать точных слов для возникшего неприятного ощущения. Что-то странное, чужеродное для человека... Что-то, вызывающее смутную, темную тревогу, идущую из неизведанных глубин подсознания...

Чужак был опасен.

Гилсвери нахмурился, едва заметно кивнул:

— Да прибудет с тобой Свет, странник. Присаживайся.

Подсотник коротким, энергичным жестом приложил правую ладонь к груди и поспешно удалился, покачивая волосяным хвостом на затылке в такт шагам. Маг обождал, пока гость усядется на предложенный стул напротив, затем выписал пальцами сложный многосоставной знак. На расстоянии шага их тут же окружила полупрозрачная магическая ширма, по форме напоминающая перевернутый бокал, непроницаемая ни для посторонних звуков снаружи, ни для слов, что должны были сейчас прозвучать внутри. Незачем лишний раз волновать чересчур любопытных подданных... Казалось, в трактире повисла напряженная тишина — замер барабанный ритм, умолкла и без того издыхающая в тоске флейта. Но это только казалось — за стенкой ширмы обычная жизнь продолжалась своим чередом. Чужак, кстати, расслабленно откинувшись на спинку стула и всем своим лениво-спокойным видом словно подчеркивая, что чувствует себя здесь, в присутствии Гилсвери, совершенно свободно, ни единым жестом не выказал удивления, что, вполне вероятно, указывало на его знакомство с подобными мерами предосторожности.

— Тебе необходима информация, чужеземец. — Гилсвери не спрашивал, а констатировал. Засферникам всегда необходима информация. Как и любому, кого неожиданно заносит в иной мир. — Как Наместник Хааскана, я обладаю властью и знаниями ответить на любой твой вопрос. Но сначала ответы нужны мне. Как тебе удалось справиться с дал-роктом?

Гость пожал плечами. Лицо его выражало лишь вежливое любопытство, а магически защищенный мозг казался вместилищем сосущей пустоты.

— Я оказался быстрее его.

Гилсвери мысленно улыбнулся, внешне оставшись невозмутимым. Он оказался прав. Чужак сам признался в убийстве дал-рокта. Но как он это сделал?

— Мне нужен более определенный ответ.

— Я всегда чту законы гостеприимства, светлейший, но у каждого есть свои секреты, требующие молчания. Спроси о чем-нибудь другом.

После такого небрежно-оскорбительного ответа — не по тону, чужак держался по-прежнему вежливо, а по содержанию, Гилсвери, как лицу, наделенному всей полнотой власти, полагалось продемонстрировать гнев или хотя бы недовольство, постращать карой за строптивость, но маг кожей чувствовал, что в данном случае подобный маневр не годится. Перед ним сидел не покорный и боязливый землепашец. Поэтому он спокойно повторил:

— И все же я настаиваю на ответе, чужеземец. Тебе не известны нюансы нашей местной политики в отношении дал-роктов, а мне необходимо знать, какие осложнения могут вызвать твои действия, дабы предусмотреть ответные меры. Так как ты с ним справился? Магия или боевое искусство?

— Ах, вон оно что. Ты желаешь знать способ... — Чужак задумался, но ненадолго. — Пожалуй, и то, и другое. Должен заметить, что я только защищался, если это поможет как-то сгладить... осложнения, которые могут возникнуть из-за моих действий.

А вот это уже лучше. Чужак начал оправдываться, хотя его еще ни в чем не обвинили, правда, как показалось Гилсвери — не без иронии. Теперь самое время напустить на себя суровый вид... "Суровый вид" мага выразился в том, что он чуть сдвинул брови к переносице.

— Не имеет значения, защищался ты или нападал. Ты убил одного из дал-роктов, а они по своей природе мстительны до фанатизма. Твой след приведет их сюда так же ясно, как летняя тропа, присыпанная снегом. Я впустил тебя в город, еще не зная, кто ты такой. Тем самым, по существующим законам, я оказал тебе покровительство. Я справлюсь с любым дал-роктом, и с любым их количеством. Но месть Вестников Тьмы может коснуться ни в чем не повинных жителей Хааскана, и я, как правитель, этого не допущу.

— Другими словами, мой отдых в этом городе уже закончился? — понимающе усмехнулся Никсард. — Хорошо, светлейший. Я не люблю доставлять людям неприятности, и покину город немедленно. Но прежде чем я это сделаю, позволь задать крайне важный для меня вопрос.

Гилсвери едва заметно кивнул. Его приятно удивило, что засферник и не думал спорить. Как будто тому все равно — провести ночь в тепле и уюте или снова отправиться под ливень, в кромешный мрак. Завидная выдержка, внушающая определенное уважение. Жаль, нельзя его прощупать, узнать о его мыслях и намерениях, хорошо закрылся, мерзавец...

— Я ищу человека по имени Остин Валигас. Приходилось ли тебе слышать о нем?

После этих слов сильнейшему магу Хааскана с большим трудом удалось сохранить невозмутимый вид, не выдав не единым жестом внезапно накатившего волнения. Вопрос чужака его не просто озадачил — он его поразил. До самой глубины души. За два века своей долгой жизни он повидал немало засферников, и никто из них еще не искал ранее попавшего в мир Хабуса. Потому что само появление здесь засферников было закономерной случайностью. Никто из них никогда не ожидает, что окажется здесь, и смерть любого из них оставалась абсолютной тайной для остальных. Именно поэтому маг и не подумал спрашивать, что именно привело гостя сюда, в Сияющий. Ничего, кроме случайности, привычно полагал он. И только сейчас выяснилось, что чужак попал в мир Хабуса сознательно, преследуя какую-то свою цель. Это казалось невероятным. И настораживало крайне. Недаром сегодняшний гость показался ему так опасен. Впрочем, Гилсвери не боялся мести с его стороны. Откуда тому знать о его роли в судьбе Валигаса? Кто ему скажет? Прошло столько лет, тот засферник давно уже всеми забыт, сам Гилсвери вспомнил о нем только сейчас, когда прозвучало поблекшее от времени имя, да и все эти чужаки для его хааскинов на одно лицо. С другой стороны, знакомство этих двоих оказалось нежданным подарком, позволяющим устроить все как надо хотя бы до половины Пути... Главное сейчас — задать нужное направление... В своей силе маг не сомневался, здесь у него слова никогда не расходились с делом. Но если есть хоть малейшая возможность уладить дело мирно, то он этой возможности не упустит...

Пауза затягивалась, пора уже отвечать, и Гилсвери медленно кивнул, словно припоминая.

— Остин Валигас? Это имя кажется мне знакомым. Если не изменяет память... Да, когда-то в Сияющем был такой человек...

В глазах засферника при этом признании вспыхнул явный интерес.

— А где он сейчас?

— Прошло много лет с тех пор, как я его видел, но я редко ошибаюсь... Неурейя. Думаю, его следы следует поискать в Неурейе, этот город находится в макоре Кордос. Кстати, для тебя самое разумное отправиться сейчас к границе Нубесара — это по пути в Неурейю. Если успеешь добраться до нубесов прежде, чем до тебя доберутся дал-рокты, то спасешься. Ну а если нет... значит, такова твоя судьба. Справиться с одним дал-роктом еще не означает победить их всех.

— Нубесар? А что помешает дал-роктам последовать за мной и туда?

— Их собственная смерть, Элиот Никсард, — со знанием дела заверил Гилсвери. — У них давняя вражда с дал-роктами.

— Следует ли тебя понимать так, что, отводя угрозу от себя и своих людей, ты подставляешь под удар соседей?

— Оставь свою колкость, чужеземец, ты и знать не знаешь о том, что у нас происходит. Нубесы практически неуязвимы для дал-роктов. — Гилсвери позволил себе слегка усмехнуться, подчеркивая тем самым вздорность предположений. — И еще. Поверь, мне неприятно в силу сложившихся обстоятельств выпроваживать гостя моего города в ночь, поэтому я дам тебе до Неурейи проводника.

— Ты очень любезен, светлейший. Прошу меня извинить, похоже, я вмешиваюсь не в свое дело.

— Именно так. Извинения приняты. Кордоса можно достичь примерно за три дня, если не задерживаться в попутных городах. Тебя связывают с этим человеком родственные отношения?

— Меня — нет. Родственные отношения связывают Остина Валигаса с тем, кто попросил меня его разыскать...

Я с любопытством рассматривал сидящего напротив человека, представленного мне как правителя макора в целом и этого города в частности, стараясь делать это не слишком откровенно. Это было бы невежливо. Огненно-рыжие волосы подстрижены так же коротко, как и у меня самого, так же гладко выбрито худощавое лицо, верхняя челюсть немного выступает вперед, кожа тонкая и сухая. Лицо аскета. Светло-голубые глаза, лишенные всякой эмоциональной окраски, отсвечивали изнутри сталью. Осанка прямая, но одежда висит несколько небрежно, образуя живописные складки. Если бы довелось столкнуться с подобным типом на Нове-2, я, пожалуй, не обратил бы на него внимания, так как он вполне смахивал на одного из моих однопланетников, например, на какого-нибудь руководителя среднего звена некой промышленной корпорации. Однако интересный тип, этот Наместник. Человек, обладающий огромной властью, правитель страны, и вдруг коротает время в обычном трактире, среди прочего люда. Может быть, простота нравов у хааскинов считается добродетелью? Кстати, если правитель, то почему — Наместник? Есть кто-то еще, кого он замещает? Впрочем, что мне до этих местных проблем. Пусть тешатся...

Операционка эмлота, отреагировав на ход мыслей, попыталась вклиниться в размышления с пояснениями, но я пресек попытку, не до него.

Интерес мага ко мне был куда большим, чем мой к нему. Он вел со мной какую-то игру, цель которой мне пока оставалась неясна. Говоря о Валигасе, он лгал — его выдавала собственная аура, колебания и оттенки которой не спрячешь за невозмутимостью лица. И в то же время он, кажется, действительно когда-то его видел. Мне бы очень не помешало получить слепок его памяти, сразу бы все прояснивший, но как это сделать вежливо? Под каким предлогом заставить мага прижать эмлот к своему виску? Я покосился влево. Сопровождавшие от ворот стражники — мужчина и женщина, тихо беседовали возле стойки бара, не спуская с меня профессионально внимательных глаз. До них было метров пять. Достаточно далеко, чтобы не мешать нашей беседе, и достаточно близко, чтобы расстояние не помешало телохранителям Наместника в случае чего выполнить свои обязанности. Руки обоих лежали поблизости от поясных ножей, наверняка хорошо сбалансированных для броска, и почему-то я не сомневался в их меткости. Ничего эти телохранители со мной поделать бы не смогли, что поодиночке, что вдвоем, но нарываться на скандал и действовать силой не хотелось. Грубо и глупо. Эти люди, в общем-то, неплохо ко мне отнеслись. Впустили ночью в город совершенно неизвестного человека — против собственных правил, как я понимал, угостили выпивкой. И не так уж важно, что за этим крылась какая-то цель — в данный момент они не желали мне зла...

Ладно, была — не была. Почему бы не сказать прямо?

— Светлейший... могу я попросить о небольшом одолжении? Я хочу быть уверен, что мы говорим об одном и том же человеке. — Чужак оторвал странную "монету" от виска и положил на стол. — Если эту штуку прижать к виску, то у тебя перед глазами встанет внешность человека, которого я ищу.

Гилсвери лишь усмехнулся. Ему были знакомы различные механические штучки из-за Сферы. Они были для него безвредны, и, как правило, долго в мире Хабуса не работали. Но ему стало любопытно. Он и сам мог сотворить что-то подобное магически, но всегда интересно взглянуть на чужую работу.

— Не возражаю.

"Монета" еще не успела остыть от тепла засферника, когда он приложил ее к голове и замер, желая увидеть обещанное, но особо не надеясь. Так и получилось. Секунды бежали, а "монета" продолжала безмолвствовать.

— Ничего не вижу. Твой амулет не работает, чужеземец.

— Надо немного подождать, — со спокойной уверенностью пояснил чужак. — Изображение проявляется не сразу. А пока мы можем поговорить.

Но Гилсвери уже увидел. У него даже перехватило дыхание. Изображение было столь четким, словно он столкнулся с Валигасом нос к носу... Светловолосый, с приятным, открытым лицом Валигас смотрел на него живым, доброжелательным взглядом... Словно еще не знал, что маг Хааскана отправит его на смерть.

"Монета" поспешно вернулась к чужаку.

— Да, это он, тот человек, которого ты ищешь...

— Благодарю... Что-то не так?

— Тебе следует поторопиться. Речь идет о твоей жизни и сейчас для тебя дорога каждая минута.

— Что ж, спасибо за помощь, — в голосе чужака снова мелькнула едва уловимая ирония.

— Да, еще один нюанс. У тебя неподобающий вид одежды для Внутреннего Круга. Я распоряжусь, чтобы тебе выдали что-нибудь более приличествующее местным обычаям.

— А что не так?

— Черный цвет в народе ассоциируется с цветом несчастья. Ты можешь столкнуться с весьма недоброжелательным отношением к себе в пути только по этой причине.

— Ну, если дело только в цвете, то обо мне можно не беспокоиться. Я приму меры самостоятельно. За предупреждение благодарю. С тобой, светлейший, куда приятней иметь дело, чем с магом дал-роктов...

После этих слов Гилсвери словно громом ударило. Он побледнел как смерть. Не помогло никакое самообладание.

— Магом дал-роктов? — Выдохнул Наместник свистящим шепотом. — Так кого ты убил, чужак, на самом деле?! Он успел себя назвать?!

— Он назвал себя Драхубом. Это имеет какое-то особое значение?

— Имеет. — Наместник гневно сузил глаза. Внутри него все просто онемело от потрясения. — Ты привел с собой не просто беду, чужак. Ты притащил войну. Ты не можешь здесь больше оставаться ни одной минуты. Может быть, еще не поздно...

— Даже так? — Никсард пожал плечами, поднимаясь из-за стола. — В таком случае, я готов отправиться в путь.

Гилсвери тоже встал. Вскользь отметил напряженный взгляд Онни, неподвижно застывшей возле стойки, предельную собранность Лекса, затем снова сотворил магический знак, и защитная завеса исчезла, вернув приглушенный шум общего зала, звуки прежнего незатейливого дуэта флейтиста с барабанщиком. Сотница, получив мысленный посыл, мгновенно оказалась рядом, всем своим видом выражая готовность к действию.

— Сотница, тебе предстоит поездка в Жарл, — хмуро приказал Наместник. — Прямо сейчас. Будешь проводником... для нашего гостя.

Онни Бельт молча приложила правую ладонь к груди, в знак того, что приказание принято. Задавать лишние вопросы было не в ее характере.

Гилсвери сурово глянул на засферника, по-прежнему не проявлявшего видимого беспокойства. Лишь легкую озадаченность. Тот, похоже, еще не понимал, что натворил. Не удивительно, надо быть хааскином, чтобы понять.

— Надеюсь, ты успеешь, чужеземец. И да прибудет с тобой Свет.

7. Колдэн

— Поднимите его.

Тяжелый, властный голос Владыки Колдэна ощутимо всколыхнул застоявшийся воздух Родовых Пещер. В тронном зале царил почти полный мрак, если не считать слабого мерцания грибов-гнилушек, издавна причудливыми гроздями разросшихся по каменным стенам, оплетенными бесчисленными нитями грибниц не хуже паучьих сетей. Мрак и тишина. И слабо тлеющие головешки грибов.

Вот уже несколько сотен лет дал-рокты не нуждались в свете после коренного изменения, произведенного предком Владыки со своей расой ценой собственной жизни.

Воины-чжеры из ритуальной охраны Владыки, в шипованных металлических доспехах, расставленные редкой цепью по периметру зала, напоминали своей неподвижностью статуи. Когтистые черные пальцы сжимают витые двуручные рукояти обнаженных мечей, острия уткнуты в отполированный за тысячелетия каменный пол, узкие длинные глаза воинов слабо светятся в густой темноте.

Хранитель Силы Рода, Посвященный Последней ступени, ловчий маг Драхуб, пошатываясь, слабый, как младенец после воскрешения и магического переноса, сотворенного волей Владыки Колдэна, пытался встать в круге вызова, размещенного в центре тронного зала. Двое воинов-чжеров, сорвавшись с мест, подхватили ловчего мага под руки и, оттащив от круга вызова, поставили на ноги перед Троном. Вернее, хотели поставить, но маг просто повис на руках, не в силах справиться с одурманивающей слабостью, накатывающей на Посвященного обессиливающими мутными волнами.

— Скверно выглядишь, Драхуб, — мощно пророкотал Владыка. — Я не должен видеть тебя в таком состоянии. Как ты это допустил?

Икседуд коротко махнул рукой, хлестнув восстанавливающим заклинанием по поникшей фигуре мага. Сильная судорога выгнула Драхуба дугой, затем на мгновение он обмяк. Когда он снова попытался встать, то смог сделать это уже самостоятельно. Чжеры отпустили его и вернулись на свои места, отведенные ритуалом.

Твердо расставив ноги, Драхуб поднял массивную голову, утяжеленную стальным шлемом, выкованным в виде головы одного из далеких предков дал-роктов — свирепого хищного далрокра. Очертания тронного зала были ему привычны, как привычно может быть место, в которое заглядываешь время от времени на протяжении жизни — очень долгой жизни. Привычен был и мрак, подсвеченный лишь мерцающими грибами, — для глаз хаска этот мрак был бы сплошным, дал-рокту же света в зале вполне хватало, чтобы различать все в мельчайших подробностях.

В темных, невероятно длинных прорезях глаз мага полыхнул глубинный огонь, дарованный природой всем ночным хищникам. Особое строение глаз не позволяло ему видеть только в одном направлении — сзади, но Трон находился прямо перед ним, — вырубленное из цельного куска мрамора высокое кресло с вытянутой в два роста дал-рокта спинкой и широкими, как стол, отполированными до блеска подлокотниками. Над самим троном, в воздухе, без всякой видимой поддержки, медленно вращаясь вокруг оси, горизонтально парил меч из макама, испуская темный свет. Легендарный меч Марбис. Обладающий чудовищной мощью, которую вливала в него из столетия в столетия Сила Рода, меч повиновался лишь сильнейшему из Вестников Тьмы — Икседуду, Владыке Колдэна, который в данный момент стоял рядом с Троном, опираясь одной рукой на ближний подлокотник, и взыскующе глядел на ловчего мага. Икседуд был гигантом даже по меркам собственной расы, на две головы превышая самого рослого дал-рокта. Плечи его были необъятны, а запредельная мощь его тела вызывала священный трепет. Почти черный цвет его кожи говорил о неизмеримом количестве прожитых лет, как и могучие, выдающиеся вперед челюсти, способные посоперничать с челюстями чарса. Магическая аура окутывала его плотным непробиваемым коконом, в огромных, вытянутых к вискам глазах вместо зрачков тлели красные полосы раскаленного металла. Владыка пребывал в плохом настроении.

Тронное кресло всегда являлось для Икседуда лишь символом, и он предпочитал принимать доклады стоя. А докладчик должен был позаботиться о том, чтобы Владыке пришлось потратить на него как можно меньше времени. Предельным усилием воли Драхуб полностью овладел собой. Владыка не любил проявлений слабости у своих исполнителей.

— Где раб из-за Сферы, Драхуб? Как получилось, что ты остался без родового меча, без чарса и без жизни, а твои доспехи выглядят неподобающе твоему положению?

Драхуб шумно вздохнул, широко раздувая ноздри, напоминание о поражении кипятком ожгло мозг. Когти правой руки царапнули по позорной вмятине посреди стального нагрудника, вмятине, в точности повторяющей очертания ладони демона. Он мысленно поклялся, что не сменит эти доспехи, пока не убедится, что демон мертв.

— Я упустил его...

— Говори.

— Ты удивишься, мой повелитель. Мне не хватило времени. Не хватило мгновения, чтобы использовать заклинание. Хотя всем известно, что, когда произносятся слова Силы, время послушно останавливает свой бег и ждет, пока они не прозвучат... — Маг сжал кулаки в нестерпимом приступе гнева, когти глубоко впились в ладони. На мраморный пол закапала кровь. — Ты еще больше удивишься, повелитель, когда я скажу, что боевой чарс, черная порода не боящихся Истинной Тьмы и Неверного Света, специально выведенная тобой из обычных дракхов для нашей расы, мой боевой чарс... сменил хозяина. Теперь он повинуется чужаку, демону из-за Сферы...

— Продолжай! — приказ хлестнул, словно удар освинцованной плети.

— Демон невероятно силен. Настолько силен, что в голову приходят крамольные мысли о Пророчестве...

— У нас нет пророчеств.

— О пророчестве хасков, повелитель! О Миразре, которого они называют Светочем. О пророчестве, которое угрожает нашей расе...

Икседуд шумно вздохнул, взгляд рассеянно переместился в глубину зала. Он не верил в Пророчество хасков. Но хаски верили в свое Пророчество, а могучая вера, как знал Владыка по опыту своей более чем длинной жизни, может свернуть горы. Поэтому необходимо было принять меры.

Однако Драхуб оплошал...

Икседуд не наказывал исполнителей за ошибки смертью, как многие из властительных хасков, правителей макоров. Это глупо. Мерзко. Непостижимо. Хорошие исполнители воли не растут как мерцающие грибы на стенах Родовых Пещер. И кто гарантирует, что следующий не ошибется так же? А время будет упущено, как и необходимый момент для исполнения задуманного. Всегда нужно учитывать, что для любого дал-рокта что-то всегда происходит впервые, даже для такого, как Хранитель Силы Рода. Никогда ранее Драхуб не знал поражений, и это ослабило его осторожность. Теперь же смертельно уязвленное самолюбие заставит его найти демона хоть на краю Света. Теперь он будет маниакально осторожен и предусмотрителен. Не так самонадеян. И приложит все силы, чтобы в следующий раз не оплошать. У хасков же было иначе. Опала, изгнание, казни. Безумная раса, не имеющая права на существование в Хабусе. Деградирующая и вымирающая. Давно пора помочь ей закончить существование. Но дал-рокты не всесильны, каким бы могуществом они не обладали. Законы Равновесия, установленные Спящим Зверем во Внутреннем Круге на всю Эпоху Угасания, связывали руки. Сильно связывали.

— Смог ли ты понять в состоянии послежизни, куда направился демон?

— В ближайший город хасков, повелитель, который они называют Сияющим. Он чужак, повелитель. Ему нет дела до хасков, нет дела до того, что своими действиями он нарушил договор Четырех Рун...

— Поражение затмило твой разум, Драхуб. Демон не заключал этого договора, а значит, и хаски к этому не причастны. Они не виновны в твоем поражении. Но они нарушат его, если помешают нам забрать чужака. Сделаем вот что... Ты отправишься в Сияющий и потребуешь выдачи чужака. В случае отказа... тысячи воинов тебе будет достаточно, чтобы разрушить город до основания. Они давно уже полагают, что сильнее нас, так покажи им, как они заблуждаются. Да и воинам не мешает потренироваться, наши соседи, раксы и хабидоны давно не показывали норов и воины застоялись без дела. Чужака, если удастся взять живым, доставишь ко мне. Глядя на твой нагрудник, я не могу подавить любопытства... Никто среди хасков не обладает подобной силой, и я хочу посмотреть, на что он способен. Полагаю, из него вышел бы исключительный раб... Действуй.

Драхуб почтительно склонил голову, и, совсем уже оправившись к этому времени, почти твердым шагом вышел из зала. Икседуд молча проводил его тяжелым задумчивым взглядом, затем обронил:

— Керикс!

— Я слушаю, повелитель.

Высокий воин, до того неподвижно стоявший с другой стороны трона, вышел и замер перед Владыкой. Керикс принадлежал к самой младшей ветви Правящего Рода, и по причине своей молодости, а для дал-рокта пятьдесят лет — не возраст, еще не успел набрать полную силу Посвященного. Зато был исключительно исполнителен, предусмотрителен и настойчив в достижении поставленной цели, как и остальные младшие отпрыски Рода, коих у повелителя было множество. Все они с рождения обладали статусом терха — командира воинов, и пожизненно были связаны с воинской службой. В спокойное время терхи в основном занимались пограничными разъездами, а по первой же необходимости любой из них мог быть брошен в сражение — набираться воинского опыта. Пока Икседуд использовал Керикса для мелких поручений.

— Свяжись со своим братом Инитоксом, его патруль ближе всех к хаскам. Пусть немедленно отправляется к границе Нубесара. Чужак не должен ускользнуть. В отличие от хасков, демоны не боятся ночи, и этот может отправиться в путь, не дожидаясь утра. Не без подсказки Наместника Хааскана, естественно, ведь маг хасков хитер и дальновиден, он наверняка пожелает заставить демона работать на свое Пророчество. Действуй.

Расторопный Керикс испарился, словно его и не было.

Владыка неторопливо вышел из тронного зала, легко раздвигая тьму массивным телом. Ритуальная охрана чжеров бесшумно снялась с уставных мест и, выстроившись в две колонны ему в затылок, тронулась следом. Это не предосторожность — лишь традиция. Никакой хаск не посмел бы сунуться в Родовые Пещеры, где властвуют высшие магические силы дал-роктов.

8. Размышления о чужаках

После того, как Онни выехала с засферником в ночь, Гилсвери еще долго сидел в зале. Сидел и медленно потягивал "светлый" маленькими глотками, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, да и суеты услужливого Билока, аккуратно подливавшего в бокал по мере опорожнения, тоже не замечал.

Думы Наместника были тяжелей некуда. Достаточно взглянуть на его непривычно нахмуренное лицо — непривычно нахмуренное для окружающего люда, не привыкшего к проявлению сильных эмоций на лице Верховного мага, а уж о сдвинутых к переносице бровях и глубокой вертикальной складке, прорезавшей лоб, словно след от удара меча, и говорить не приходилось. К тому же глаза... Глаза мага выглядели страшновато, почти полностью потеряв свой привычный серо-голубой цвет. Зрачки проступали словно сквозь толщу прозрачного льда...

Из трактира быстро поползли слухи один нелепее другого, разносимые любителями разномастного дронтума с кислином. Двое стражников вдруг вспомнили о предстоящих разводах в караул, и прочих неотложных делах, дожидающихся их в казармах, несколько дородных торговцев спохватились, что не подсчитана еще дневная выручка, а значит, рабочий день незавершен и отдыхать-то еще рановато. Бородатый ремесленник запоздало сообразил, что оставил жену одну, без присмотра, и того и гляди коварные соседи наставят рога, да и дорога ой как неблизкая под проливным дождем, особенно, если дом находится в другом конце города, а улицы превратились в бурные ручьи. В общем, предлогов убраться подобру-поздорову нашлось предостаточно. Любому хааскину ведомо, что Наместнику под тяжелую руку лучше не попадаться, были уже случаи... и народ благоразумно рассосался, да так тихо, что Наместник этого и не заметил.

А причина для столь тяжких размышлений действительно имелась.

Причина скалила зубы предположений и кусалась клыками неверия.

Основных Признаков появления Героя по Пророчеству существовало три. Самый первый, гласивший, что героем суждено стать безродному чужаку, толковать можно было весьма широко. Например, что Героем может стать хальд из стран Предела, не имеющих никакого отношения к Внутреннему Кругу, или илсут, существо, не принадлежащее ни хаскам, ни хальдам, то есть к роду людей. А рас в Хабусе хватало. Или, например, что Героем может стать некто, вообще не принадлежащий этому миру. И в последней вариации все чужаки, прибывавшие из-за Сферы, наиболее точно отвечали первому признаку. А потому участь их была предрешена с того момента, когда их нога ступала во владения Внутреннего Круга.

Второй признак гласил: путь Героя начнется с Алтаря Зверя.

И опять чужаки были самыми удобными кандидатами. Какие-то непостижимые надмировые законы приносили их из-за Сферы прямо на Алтарь Зверя, поэтому они были просто вынуждены совершать по нему первый шаг. Да, засферники были очень удобными кандидатами, так как само их появление в Теневом Мире Хабуса уже означало выполнение первых двух Признаков Героя. Но обычно дело этим и ограничивалось. Круг Причастия равнодушно убивал двухпризнаковых, а Хабус при этом не нес никаких потерь.

Причиной волнения мага был Третий Признак.

Магия. Светоч принесет с собой магию, нейтрализующую разрушительную Силу Круга Причастия. Как выяснилось, на этот раз дал-рокты сотворили то, чего не делали уже много лет — магическую ловушку. Возможно ли, что каким-то образом они предвидели появление Героя? Случайность или преднамеренность? Пророчество хасков Вестникам Тьмы более чем не выгодно. Оно убьет их расу с той же вероятностью, с которой даст будущее остальным народам. А значит тот, кто может стать проводником этого Пророчества, должен умереть, и как можно быстрее.

Дал-рокт напал на чужака, когда тот появился на Алтаре.

И тем самым способствовал выявлению Третьего признака. Потому что дал-рокт проиграл. И не просто дал-рокт, а могучий маг, Драхуб, с которым даже он, Гилсвери, побаивался столкнуться в прямом поединке, так как предсказать исход было невозможно... По всему получалось, что Пророчество нежданно-негаданно само заявило права на этого чужака...

Кулак Гилсвери с силой опустился на стол, едва не перевернув подпрыгнувший бокал. После этого даже самые заядлые выпивохи протрезвели и, изрядно струхнув, ретировались из трактира в поисках более спокойных местечек, позволяющих употреблять благословенный напиток без досадных помех...

Гилсвери этого также не заметил.

Пророчество...

Само это слово было для него ненавистно. Как ни парадоксально, он давно уже утратил веру в Пророчество, а возможно, никогда и не имел ее. Сейчас трудно говорить об этом, прошло столько лет после гибели жены — Пенеты, все так изменилось... И образ жизни, и жизненный опыт, и сам мир вокруг. Он стал хуже. И мир, и он сам, Гилсвери.

Пророчество за это время тоже не стало лучше. Оно по-прежнему требовало жертв, и Волшебный Зверь приходил к нему во сне — огромный, непостижимый, гора слепящего Света без определенных очертаний. Хотя у него не было глаз, Гилсвери чувствовал на себе его взгляд — пристальный, взыскующий... И маг просыпался в ледяном поту, а жестокие судороги скручивали в дугу его позвоночник. Спящий Зверь выбрал его своим жрецом, не спрашивая на то согласия. Год за годом маг посылал самых разных чужаков на Причастие, оставляя их в неведении относительно уготованной им участи, одного за другим, давно потеряв счет их жизням, посылал наобум, по заведенному Сферой порядку. Посылал на верную смерть, магически лишая воли и собственных желаний... Совесть, превратившая в угли, сострадание, развеявшееся пеплом по памяти прошлого... Он пытался. Честно пытался вернуть себе веру, чтобы обрести хоть какую-то цель в жизни, но каждая напрасная жертва все больше ожесточала душу, и в конце концов он очерствел.

Но самое главное — из-за Пророчества погибла Пенета, его законная и любимая жена, и поэтому он не желал о нем слышать от посторонних. Когда чужаки отправлялись в Круг Причастия, он ни на что особо не надеялся. Зверь требовал жертв, и он их получал, и будет получать, пока этот проклятый Мир Уходящего Света, как именовали его дал-рокты, медленно, но неотвратимо идет навстречу Тьме, растворяясь в ее разрушающих объятьях...

А тут этот чужак, Мрак его поглоти...

Факты издевательски смеялись ему в лицо, а он упрямо не желал верить. Чтобы не лишиться надежды, не следует ее иметь — это так просто... Зачем тревожить старые душевные раны, и думать, что мир наконец сможет измениться. Да и не мог он представить ни одного из этих чужаков, засферников, ни прошлых, ни нынешнего, в качестве Светоча, Неистребимого, Избавителя Хабуса. Внутри него поднимался самый настоящий бунт неприятия необходимости подобных чужаков в его мире. Не надо быть провидцем, чтобы понять — что им до проблем Теневого Мира? Зачем он им? Они слишком далеки от всего, что близко и понятно ему, хааскину, истинному сыну своего мира, и даже находясь на пороге смерти, мысленно они все равно пребывают в своих мирах, в присущих им чаяниях и заботах.

Он поднес к губам вновь наполненный Билоком бокал и привычно опалил горло небольшим глотком терпкого пенящегося напитка. Он привык за эти годы к некоему равновесию, а чужак должен был его разрушить. Мог дать надежду, и убить ее, снова не выполнив предначертанного, мог вернуть ту иссушающую боль, что ломала его почти шесть десятков лет назад, и до сих пор время от времени натягивала нервы подобно раскаленной проволоке. Пенета... Она так любила свой мир, что не смогла остаться в стороне. А он... Он любил ее больше своей жизни, и все-таки не смог, не успел предложить Кругу Причастия свою жизнь вместо ее...

Гилсвери опустил веки, касаясь их напряженно подрагивающими пальцами.

И все-таки, все-таки... Такого сильного кандидата не было уже добрую сотню лет... Да, ровно сто лет, что само по себе наводило на определенные мысли. Тогда шел 2621 год от Пришествия Зверя и тоже исполнились все Три Признака, но Герой погиб. Роковое стечение обстоятельств. Погиб из-за того, что не был предупрежден, и соответствующим образом не подготовился к Причастию... Опять же, если он его предупредит, ему уж точно не видать чужака в Круге, ведь кто решится на такое добровольно? Только идиот... Или Светоч... Гилсвери мысленно рассмеялся собственному каламбуру, и смех этот был сух и горек. Острая необходимость что-то для себя решить, что-то придумать болезненно ела разум. Шанс был велик, как никогда. Несмотря на отчаянный душевный протест против какого-либо непосредственного участия в Пути Пророчества, Гилсвери чувствовал, что на этот раз ему все-таки придется приложить руку к этому делу более основательно, чем раньше... Тот факт, что засферник прибыл по собственной воле — отыскать сородича, четырнадцать лет назад сумевшего добраться только до Неурейи, не давал ему покоя. Каким-то образом засферник смог найти путь в мир Хабуса самостоятельно, что лишний раз говорило о его необычной Силе.

И Гилсвери решился. Ради светлой памяти Пенеты. Чужак должен добраться до Круга, чего бы это ему ни стоило. Только там можно выяснить, тот ли он, кто нужен этому умирающему миру. И если он все-таки не тот, то его ждет смерть. Дал-рокты ведь тоже могут ошибаться.

Гилсвери отставил бокал, жестко провел растопыренными пальцами по лицу, сбрасывая напряжение. Взгляд его остро скользнул по залу. Лекс терпеливо ожидал указаний возле стойки, коротая время за разговором с Билоком, так как больше говорить было просто не с кем, все остальные посетители уже разбежались. Нетрудно догадаться, что послужило причиной, но по этому поводу маг не испытал ни малейших эмоций. Сейчас ему не до подданных. Сейчас, возможно, в его руках решалась судьба всего Хабуса. Гилсвери едва слышно щелкнул пальцами, и через мгновенье "неистребимый" стоял возле его столика, всем видом выражая готовность к действию, в чем бы оно ни заключалось. В отсутствие сотницы Лекс исполнял ее обязанности, и исполнял толково.

— Лекс, мальчик, кое-что произошло. Чужак — засферник. Причем засферник, ускользнувший от дал-роктов, поэтому вскоре следует ожидать их под стенами Сияющего. — Слова тяжело падали вниз, словно опустевшие глиняные бокалы со стола, неловко сброшенные рукой накачавшегося по макушку выпивохи. От своих "неистребимых" у Наместника никогда не было секретов, что только увеличивало взаимопонимание и заставляло служить воинов с наибольшим рвением. Глаза Лекса расширились от изумления, но он не проронил ни слова, продолжая слушать мага с предельным вниманием. — Крепостную стражу и Стальную дружину придется привести в полную боевую готовность, но сделать это надо по возможности тихо, незачем раньше времени тревожить народ. Дал-рокты могут и не объявиться, а сразу пойти по следам чужака...

— А как же Онни, — непроизвольно вырвалось у Лекса, влюбленного в свою начальницу так же, как и вся дружина "неистребимых" — три десятка тертых, закаленных в сражениях мужиков, так что тревога в голосе воина была неподдельной. — Она же там совсем одна, с этим...

— Тихо, Лекс. Ничего с Онни не случится, я пекусь о ней не меньше твоего. До границы нубесов немалое расстояние, но они непременно успеют — поверь моему чутью, я редко ошибаюсь, и ты это знаешь. Тем более что сначала след чужака должен привести дал-роктов в наш город.

— А если Вестники разделятся? Если часть Вестников направится сюда, а остальные рванут к нубесам, чтобы уж наверняка оторвать башку засфернику?

— Мысль дельная, голова у тебя работает. — Голос мага стал строже, он пристально взглянул в глаза рослого подсотника. — Недаром ты в заместителях у Онни. И все же они успеют. Я не оставлю их без своей помощи. А сейчас иди, буди воеводу. С энвентами я поговорю сам.

— Хорошо, светлейший. Я все сделаю! — Лицо дружинника прорезала белозубая улыбка, обещание мага приглушило его тревогу, и веселый, незлобивый характер взял свое. Затем Лекс приложил ладонь к груди и резво выбежал из трактира.

Наместник помотал головой, словно отгоняя наваждение, глубоко вздохнул. Лекса он смог обмануть, а себя вряд ли обманешь. Он слишком долго думал. Надо было отправиться с засферником сразу, но нерешительность его остановила. Теперь оставалось надеяться, что до границы нубесов с неожиданной опасностью тот справиться сам, если таковая возникнет... А может быть, даже будет лучше, если засферник не доберется до нубесов? Слишком большие проблемы он принес с собой в этот мир... Гаденькая, малодушная мысль. Ведь он уже послал Онни. Да, надо спешить, еще есть возможность поправить дело. Вот только оставлять город на энвентов, не поговорив с ними, не следовало, а это тоже займет время.

— Билок! — гаркнул Гилсвери. — Тьма твой сон отними, у тебя найдется кувшин побольше?

Трактирщик, умудрившийся после ухода Лекса задремать за стойкой бара, аж подпрыгнул, вытаращив с испугу глаза и едва не выскочив из штанов.

— Как не быть, светлейший!

— Отнесешь в Башню Сбора. И ужин на троих.

— Будет исполнено, свет...

Наместник его уже не слушал, устремившись к выходу.

Трактирщик торопливо шмыгнул на кухню, оттуда через люк — в погреб. Ни большой рост, ни тяжеловесная комплекция не мешали двигаться с ловкостью подростка, чем Билок гордился особо. Для Наместника кувшин всегда найдется. Сколько угодно кувшинов. Жратва тоже будет в лучшем виде. Он, Билок, уж постарается, проявит все возможное усердие, с радостью. Завистники по ремеслу ведь спят и видят, чтобы Наместник сотворил с их убогими забегаловками то же самое, что и с его трактиром, надеясь, что и к ним маны потекут рекой, да вряд ли дождутся. И пусть сегодняшний вечер не оправдал его ожиданий — это ничего, хороших вечеров на его долю хватит, а всех денег все равно не заработаешь...

9. Ночная дорога...

... с дробным топотом развертывалась под копытами дракхов.

Холодный встречный ветер нес с собой сырость прошедшего ливня и букет специфических запахов, присущих природе незнакомой планеты. Небо затягивало черное бархатное покрывало без единого проблеска звезд, и по всем человеческим меркам, над землей стоял мрак кромешный.

Но Злыдень, судя по твердой поступи, прекрасно видел в темноте, да и серый дракх спутницы тоже бежал бодро и уверенно. В отличие от хааскинов из Сияющего города, ночь этих зверей ничуть не беспокоила, это у местного народа на все понятия, связанные с освещенностью, прямо какой-то бзик, а зверям — без разницы. В целом, даже забавно — обращение к равному — светочтимый, к Наместнику — светлейший, приветствие и прощание — "да прибудет с тобой Свет", напиток — "светлый" дронтум, даже у города название — Сияющий. Я усмехнулся. А все скверное, естественно, связано исключительно с темнотой. И с черным цветом (я уже заставил свой плащ стать таким же серым, как и одежда спутницы). Правда, следует признать, что проблема с недостатком освещения здесь решена неплохо. Например, магические светильники в трактире. Да и над центром города висел светящийся шар весьма приличных размеров, вполне заменяя природный сателлит. Так что горожане вполне могли бы разгуливать и ночью без особого риска споткнуться на неровном месте, если бы не ливень, разогнавший всех по домам.

Думаю, я видел не хуже своего чарса. Глаза подстраивались к любому освещению с максимальным комфортом. Говоря откровенно, меня можно считать не совсем "человеком" с тех самых пор, как судьба связала меня с искусством Лешу, но о неприятном я предпочитал не задумываться. С некоторых пор... В общем, я видел не только вымощенную серыми прямоугольными брусьями дорогу, но и щели между этими брусьями.

Вымостить дорогу хорошо обработанным камнем... Я прикинул, сколько сил, времени и средств на это требуется потратить. Серьезное достижение для столь примитивного общества. Наверное, без пресловутой магии не обошлось... "Каменит, — подсказал эмлот, настроенный на интерактивный режим. К этому времени он успел перевести содержимое слепка памяти с мозга Гилсвери в удобочитаемую базу данных. — Материал, получаемый из особой породы местного дерева, называемого камнелюбом. После вырубки древесина камнелюба должна пройти необходимую обработку в течение трех декад, по истечении этого срока она окаменевает и служит неограниченно долго.

Неплохо. Прямо скажем, неплохо. Если бы в моем мире не использовали материалы покруче, то подобная идея меня бы заинтересовала.

Я покосился на спутницу и на всякий случай справился у эмлота об ее более точном статусе. Онни Бельт, чин — сотница, возглавляет дружину "неистребимых", отряд телохранителей Наместника, под началом тридцать опытных воинов, заместитель — Лекс Хитрован. Искусна во владении мечом, кроме того, эрсеркер, как и остальные воины дружины...

Эрсеркер? А это с чем кушать?

Эрсеркер (эрс) — низшая категория выпускников магической школы (Дом Пресветлого Искусства), не проявивших особых способностей при прохождении начального трехлетнего курса теоретического обучения — первой ступени. По желанию или переквалифицируются в особую касту воинов, или покидают Дом навсегда. Обработанные мастерством и силой магов-учителей, эрсеркеры приобретают иммунитет к направленным против них заклинаниям до третьего уровня Силы, кроме того, получают навыки владения минимальным набором заклинаний защиты и нападения...

Стоп, стоп, остальное потом. Этому эмлоту только дай волю, всю "оперативку" забьет. Значит, не стражница, как я окрестил ее про себя вначале, а, как теперь выяснилось, дружинница. Впрочем, большой разницы нет, что так, что эдак.

Онни скакала справа, и так как дракх хааскинки был сантиметров на сорок ниже моего Злыдня, весьма выдающегося своими достоинствами зверя, мне приходилось смотреть на нее сверху вниз. Интересная женщина... Внешностью она сильно отличалась от жителей Сияющего, сплошь рыжих и бледнокожих. Готов поспорить с кем угодно, что она не хааскинка, похоже, на этой планете пруд пруди самых различных рас — человеческих и чужих... "Кордка, — снова подсказал эмлот, — уроженка макора Кордос". Угадал. На вид я дал бы ей лет тридцать, или чуть больше. Кончики волос сотницы, выглядывающие из-под низко надвинутой шляпы-колокола (шлемник, шепнул эмлот, нечто среднее между подшлемником и шлемом) были желтоватыми, как сухой речной песок, а гладкая кожа лица и шеи отливала светло-желтым янтарем. Под плотным и тяжелым дорожным плащом из грубой серой шерсти угадывалось крепкое, отлично сложенное и явно закаленное физическими упражнениями тело, к тому же, несмотря на суровый образ жизни, весьма женственное. Внешностью сотницу Небо также не обидело: высокие тонкие брови вразлет, изящный прямой нос, безупречные правильные линии скул и подбородка. Большие темно-зеленые глаза... и полнейшее равнодушие к происходящему, словно эту женщину кто-то основательно выхолостил от любых проявлений эмоций. С самого начала совместной гонки она не проронила ни слова. Раньше ей мог мешать ливень, но он уже кончился, а сейчас мешала, разве что, только собственная неразговорчивость, которую она продемонстрировала еще в трактире. Впрочем, будем справедливы — скачка сама по себе не слишком располагает к беседе... И все-таки немного странно. По идее, я совершенно новый человек в этих местах, а у нее в душе — никакого любопытства. И она не притворялась. Я бы не дал себя обмануть, эмоции простых смертных для меня были открытой книгой. Складывалось впечатление, что я был для нее явлением настолько временным и мимолетным, что не стоило тратить на меня усилий даже в виде слов. И возникал естественный вопрос — почему? Надо заметить, я не люблю неясностей. С какого бы края к этому подступиться... В эмлоте наверняка есть разгадка странного отношения, но нужно еще задать правильный вопрос... Без труда уловленная еще в Сияющем незримая связь, натянувшаяся между Наместником и его телохранительницей подобно упругой тетиве, говорила об очень близких отношениях этой парочки. Тем не менее, Наместник пошел на риск потерять сотницу, если дал-рокты все-таки перехватят нас до Нубесара. Нетрудно сделать вывод, что только какие-то далеко идущие, и, несомненно, исключительно важные планы относительно моей особы могли заставить Наместника поступить подобным образом. Что такие планы имеются, я понял еще в трактире. Наместник не лгал, рассказывая о дал-роктах и проблемах, связанным с этим племенем, но и не говорил всей правды. На ложь у меня чутье особенное. Как бы не скрывал человек своих намерений, его всегда выдаст собственная аура. Поэтому ложь Наместнику не удалась. Я видел, что он пытается вспомнить только для отвода глаз — мой предполагаемый подопечный, Остин Валигас, был мертв.

Ну что ж, с этого и начну, проверю информацию о Валигасе. А затем неплохо бы понять, что известно магу о светопоглощающей сфере над планетой. Главное — зацепить нужный кончик ниточки, а дальше клубок начнет разматываться сам собой...

Развертка мыслеблока началась сразу же после запроса. И меня совсем не удивило, что я угадал. Остина Валигаса действительно не оказалось в живых. По сведениям Гилсвери он был убит еще четырнадцать лет назад в городе Неурейя, принадлежащим макору Кордос. Чему свидетельницей была Онни Бельт. Погоди-ка, а какого зла она там оказалась с Валигасом? Слишком подозрительное совпадение... Сопровождение. Цель? Доставить к Кругу Причастия. Что такое Круг Причастия? Ключ к пробуждению Волшебного Зверя. Волшебный Зверь? Ого! И с чем же его есть? Некорректно. Понятно, с чувством юмора у эмлота слабовато. Волшебный Зверь, полная информация!

И эмлот выдал.

Клубок размотался и навертел такого, что меня прошибла жаркая испарина и голова пошла кругом. О Небо, только этого мне не хватало для полного счастья... Долбанный маг с его долбаным пророчеством... Недаром, как только я заикнулся о Валигасе, он сразу ухватился за предоставленную возможность направить меня в Неурейю... Оттуда меньше половины пути до Круга Причастия. Собственно, только поэтому меня и впустили ночью в Сияющий — чтобы направить по Пути... Ими двигало вовсе не гостеприимство, так что зря я радовался, что народ попался такой... радушный.

Мысленным щелчком по одной из строчек развернувшегося перед глазами меню сиглайзера — "Фарргет, размышления о жизни", — запустил трехчасовую музыкальную композицию, спокойную, сильную и глубокую. Глобула Фарргета была одной из самых моих любимых. В самый раз, чтобы немного успокоиться...

Мерзавцы.

10. Башня Сбора

— Дай-ка я обмозгую все, что ты нам сейчас рассказал. Хочу все понять правильно, дело-то серьезное. Итак, первые два Признака налицо, и чистота обоих не подлежит сомнению. Этот чужак не из шальных сорвиголов, которые, обожравшись хмельника, воображают себя Освободителем только потому, что их по дури занесло помочиться на Алтарь Зверя...

Заложив руки за спину и воинственно выставив вперед короткую бороду, Олсен Желтоглазый неторопливо расхаживал взад-вперед по залу библиотеки. Мужиковатому, кряжистому на вид магу, чем-то смахивающему на комель столетнего камнелюба, на первый взгляд больше пристало бы ходить за плугом по пашне, чем возиться со сложными заклинаниями и управлять городом. Но вся его простоватость мигом забывалась, стоило только взглянуть в его глаза, желтыми угольями тлеющими глубоко в глазницах. Сразу становилось ясно, что этот хааскин — Мастер, и Мастер не из последних.

— Чужак из-за Сферы не может знать легенды, а само появление засферников в Теневом Мире Хабуса, как мы знаем на опыте, является чистой случайностью. Никто из них понятия не имеет о нашем мире, пока не появится здесь. Ясен пень, первые два Признака для засферника выполняются сами собой, и мы уже не раз сталкивались с этим, но потом подобные "герои" благополучно проваливали свою миссию. Теперь же дело пошло несколько иначе, так как за поимку засферника взялся сам Драхуб. Так? Как мы знаем, дал-роктам тоже прекрасно известно наше Пророчество, и в их интересах не допустить его исполнения, ведь это будет означать их гибель, или быстрое вымирание, если они не смогут провести очередное изменение расы — в обратную сторону, чтобы вернуться к Свету. Дал-рокты попытались захватить засферника, и им это не удалось. Более того, он одолел мага Вестников Тьмы, сильнейшего после самого Владыки Икседуда, мощь которого не поддается постижению. То есть чужак справился с магией, не знаю уж каким способом, и тем выявил третий Признак... А как, кстати, ему это удалось? Очень хотелось бы узнать. Мои скромные силы на подобный подвиг не рассчитаны.

Олсен Желтоглазый остановился и вопросительно уставился на Наместника, молча внимавшего его разглагольствованиям — за столом в компании с Кетрамом, которого народ Хааскана не зря прозвал Пламебородым. Борода Кетрама не просто была рыжей, как у любого истинного хааскина, — она "горела", непрерывно источая ровное слабое свечение, а при необходимости могла метать жгучее смертоносное пламя прямо на врагов. Единственным безбородым магом был сам Наместник, за что его народ негласно величал Гладколицым, но мало смельчаков находилось произвести это прозвище вслух при свидетелях. Не из страха наказания перед магом — сами горожане враз бы накостыляли по шее пустобреху. Наместника народ уважал и любил, никому не позволяя насмешек над своим правителем.

Олсен Желтоглазый, Желтый Мастер и Кетрам Пламебородый, Красный Мастер, являясь полноправными ахивами (правителями) отдельных городов — Ясного и Светоносного, были также и главными помощниками Наместника, энвентами правой и левой рук. Обладая даром портала, Наместник связал еще более сотни лет назад три крупных города Хааскана в единую сеть, Связку. Маги могли ежедневно общаться между собой, переходя из города в город как из комнаты в комнату, а потому и правление этих трех городом было общим, и каждый выполнял часть определенных обязанностей, не распыляясь на все сразу. Олсен Желтоглазый служил Левой Рукой Наместника и следил за соблюдением законов Связки, контролировал тюрьмы, суд и исполнение приговоров. Естественно, все это он делал не сам лично, а с помощью армии собственных помощников в трех городах. Кетрам Пламебородый — Правая Рука, ведал казной и армией и был обязан по первому тревожному сигналу перебросить необходимое количество войск в любой из городов Связки. Поэтому никто из соседей, ни ближних, ни дальних, не торопился нападать ни на один из этих городов, ограничиваясь лишь мелкими пограничными набегами. Никому не улыбалось схватиться со всей мощью Хааскана в первой же стычке. При набегах же на другие города в ближайший к месту нападения город Связки, опять же, перебрасывались регулярные войска из остальных и спешили на помощь. Так что враг всегда получал по зубам и несолоно хлебавши убирался восвояси. Если успевал.

Совещания сильнейшие маги Хааскана обычно проводили в библиотеке Башни Сбора, расположенной в центре Сияющего, как, например, и сейчас, и на эти совещания было принято появляться в цветах своих магических приоритетов. На плечи Олсена был наброшен желтый плащ, Кетрам щеголял в красном ксомохе, просторном одеянии до колен из теплой, водоотталкивающей ткани, а сам Наместник вырядился во все фиолетовое, вплоть до сапог. Цвета говорили об их основных, изначально заложенных в их сущностях магических способностях, а приобретенные в течение жизни трудом и упорством, и зачастую пересекающиеся, в счет не шли. Так, основа магии Кетрама Пламебородого заключалась в глубинном владении силами огня со всеми вытекающими отсюда явлениями. А Олсен Желтоглазый отличался необыкновенно мощным даром управления светом и был способен создавать магические светильники гигантских размеров. Таких, как, например, Бошар — главное магическое светило Сияющего, подвешенное с помощью той же магии над центром города и способное работать в двух режимах — дневном и ночном, одаряя хааскинов светом, который отняла у них Сфера. Также маг обладал даром внушения, просто и естественно заставлял народ прислушиваться к своим словам, действуя на подсознательном уровне во благо поставленной цели. Наместник, Фиолетовый Мастер и сильнейший маг Хааскана, мог сотворить все, что и они, и почти с той же мощью, но главным его приоритетом было владение силами земли — горные обвалы, изменения лика местности, пропасти и овраги. Умел также создавать долго действующие порталы, вроде порталов Связки, что ценилось весьма высоко, но это умение отнимало невероятное количество сил, и применялось только при особой необходимости, да и то — при наличии подходящего по мощи Источника. В Связке, например, оказалось именно три города, а не больше, лишь по той причине, что только на три города и хватило Источника, расположенного под Башней Сбора в Сияющем. В остальных городах Источники оказались столь слабы, что не способны были поддерживать даже один парный портал...

— Так как, Стил? Что можешь сказать по поводу умений чужака? Что-то ты здорово задумался.

Оторвавшись от тяжелых раздумий, Гилсвери медленно обронил:

— Чужак не пожелал об этом разговаривать.

— Чужак не пожелал разговаривать с тобой, Наместником? — охнул Олсен. — И ты не поставил его на место?

— Поверь мне на слово, в сложившейся ситуации я не мог диктовать условия. Засферник обладает невероятной по мощи Силой неизвестной нам природы. Поэтому я не стал настаивать на ответе.

— Еще бы, — довольно ядовито хмыкнул Пламебородый, доливая в полупустой бокал из кувшина со "светлым" дро, также уже наполовину опустевшего. — Свалить Драхуба... Я о таком только мечтал. Уже за один этот поступок чужаку можно списать его дерзость. Хотел бы я на него взглянуть...

Гилсвери сплел пальцы правой руки в сложном заклинании, произнес несколько ритуальных слов. Посреди зала возник магический силуэт чужака — точная внешняя копия, на которую ахивы уставились с живым любопытством.

— Ого, — пробормотал Олсен, мрачнея на глазах, — да он в черном...

— Брось, — небрежно усмехнулся Кетрам Пламебородый. — Ты сам не веришь в эту чушь, придуманную невеждами-землепашцами. Черный Губитель, противоположность Светоча... Самая настоящая чушь!

— Может и чушь, да только не стоит сбрасывать со счетов и это предположение, — насупился Олсен, наклонив голову вперед и глядя на собрата-ахива исподлобья. — К тому же из-за этого чужака может разразиться самая настоящая война, если дал-рокты решат, что мы нарушили договор Четырех Рун, приняв его в Сияющем. А сейчас не та ситуация, чтобы воевать с Вестниками. Надеюсь, ты не забыл, что на южных границах зашевелились хабидоны. Да и уйдаги, по донесениям разведчиков, готовятся к новым набегам. Их Верховный спит и видит, как бы обложить наши земли данью, а после удара Вестников мы станем легкой добычей даже для самого ленивого. Пророчество для этих варваров пустой звук, и призыв к единению для борьбы с общим врагом на благо мира пролетит мимо их волосатых ушей, как стрела, выпущенная в небо.

— Не такой уж и легкой. — Пламебородый тоже невольно помрачнел после слов Олсена, оставив на время свою обычную язвительность. — Хааскины никогда не были легкой добычей. Не спорю, при прямом столкновении с дал-роктами мы понесем огромные потери. Но эту битву мы выиграем. Сейчас мы сильны как никогда: десятки искусных магов, сотни эрсеркеров, тысячи хорошо обученных воинов. Дал-рокты не смогут нас уничтожить, как они пытались сделать это сотню лет назад, ради полного контроля над Алтарем Зверя. Не удалось тогда, а сейчас не удастся тем более. Скорее, мы сами их всех положим, если они сунутся на нашу территорию. И если вас интересует мое мнение, то чужаку просто необходимо помочь в полном соответствии с Верой наших предков. — Пламебородый покосился на Наместника. — Если ты, конечно, прав, Стил, насчет Силы чужака.

Гилсвери скупо усмехнулся:

— Думаю, что да.

— В таком случае даже нарушение договора Четырех Рун меня не остановит, — воинственно заявил Пламебородый.

— Мне бы твой оптимизм, — хмуро проворчал Олсен, подходя ближе к своему краю стола, где его дожидался почти забытый бокал со "светлым" дро. Событие обсуждалось нешуточное, и ему было не до выпивки, но вот горло что-то пересохло от речей. — А по мне, если мы сейчас пойдем на поводу у Пророчества, то, вне всякого сомнения, поставим себя под удар.

— Да ты понимаешь вообще, что говоришь, Желтоглазый? — Кетрам неожиданно вспылил и грохнул своим бокалом по столу так, что едва не разбил его. Содержимое не расплескалось только по причине почти полного его отсутствия, а с рыжей бороды посылались красные искры. — На поводу у Пророчества?! Да Хабус больше ста лет ждал этого момента, когда снова проявятся Три Признака, и такой шанс спустить дракху под зад? Ты, проклятый еретик...

Олсен от такой вспышки даже забыл, что тянулся к бокалу. Кустистые брови сошлись над переносицей, как два противоборствующих войска, а глаза под ними сверкнули нестерпимо желтым огнем, едва эти брови не опалившим.

— Да ты сам подумай, голова ты каменитовая! — тон Желтоглазого тоже повысился. — Три признака есть, не спорю, но древнего знамения пока так и не последовало. Надеюсь, ты еще его не забыл? "Когда Спящий проснется"? Только тогда в Теневом Мире появится Светоч!

— О чем ты говоришь?! Семь сотен лет слишком много даже для такого легендарного мага, как Спящий, и, скорее всего забвение, в которое он впал по собственной воле, уже необратимо! Спящий уснул навечно, поэтому не стоит брать его в расчет!

— И после это я еретик?! — взревел Олсен.

— У вас нет повода для спора, ахивы.

Ровный голос Наместника прервал перепалку магов. Разгоряченные несходством точек зрения, они выжидающе уставились на Гилсвери, каждый желая увидеть в нем своего сторонника. Гилсвери усмехнулся. Видел бы сейчас кто этих героев, ссорящихся как малолетки. Гроза и гордость Хааскана. Ну что ж, он дал им время высказаться, и узнал их мнение на счет чужака, а теперь пришло время сказать свое слово.

— Чужак уже час как двигается по дороге к Нубесару. Дал-роктам нет смысла нападать на Сияющий. А если они все-таки сюда сунутся, мы укажем им направление, по которому ускакал чужак. Пусть догоняют. Что же до договора Четырех Рун, то нет причин считать его нарушенным. Если ловчий маг не смог захватить засферника, то это его личная проблема, никак не касающаяся договора.

— Дал-рокты могут решить иначе, — не согласился Олсен Желтоглазый. После сообщения Наместника он с видимым облегчением на лице зашагал по залу, вновь забыв про бокал. Большая часть угрозы со стороны дал-роктов от Сияющего была отведена блестящим ходом Верховного Мага. По крайней мере, для него, Олсена этот ход был блестящим, а Пламебородый путь думает, как пожелает.

— Возможно, — Гилсвери коротко кивнул. — Нам остается только ждать, как будут развиваться события.

— Та-ак, — протянул Кетрам Пламебородый, недобро покосившись на Наместника, сидевшего за столом справа от него. — Что-то я тебя не пойму, Стил. Ты отправил кандидата одного в ночь, не посоветовавшись с нами? Тогда зачем ты нас здесь собрал? Чтобы довести до сведения о своих действиях?

— И правильно сделал, — довольно проговорил Олсен Желтоглазый. — Чтобы нас собрать, нужно время, а времени, учитывая данные обстоятельства, не было. Выкрутится как-нибудь. Светоч, все-таки, как-никак. Справится и один.

— Кандидат в Светочи, — хмуро поправил Пламебородый. — Что-то ты чересчур радуешься, толстяк. Тебя что, судьба Хабуса вовсе не волнует?

— В первую очередь меня волнует судьба моего народа, — огрызнулся Олсен. — Ты готов рискнуть благополучием города, жизнью людей, которых ты знаешь лично, сейчас, ради неизвестного далекого будущего, до которого ты, возможно, просто не доживешь? Стил поступил правильно. Теперь мы можем спокойно решить, что нам делать дальше, и как чужаку помочь. Один он и в самом деле может не справиться... незнание местности и Закона Равновесия может навлечь на него много неприятностей...

— Он не один. В качестве проводника я дал ему Онни.

Оба ахива в немом изумлении снова уставились на Наместника. О близкой связи Наместника со своей телохранительницей не знал разве что непроходимо глухой и слепой.

— С чего это ты решил пожертвовать своей лучшей...

— Стоп. — Гилсвери положил ладони на стол и властно выпрямился. — Лучше послушайте меня. Да, я пошел на огромный риск, не придав чужаку мощный отряд охраны, отправив его только со своей лучшей из "неистребимых". Но чужак, сопровождаемый отрядом воинов, непременно привлечет пристальное внимание всех многочисленных недругов Пророчества, а уж те не замедлят вмешаться и приложат все силы, чтобы уничтожить его. Вдобавок, приданный для сопровождения многочисленный отряд насторожил бы самого чужака, так как я ясно дал ему понять, что не собираюсь рисковать своими людьми ради него. Я обрисовал ему ситуацию с дал-роктами, и после этого он согласился, заметьте, добровольно согласился убраться из Сияющего ночью.

— Еще бы, — язвительно усмехнулся Пламебородый. — Ты же не объяснил ему, что по ночам у нас ни один здравомыслящий человек в путь не отправится. Что стены у города построены не только для защиты от Вестников... — Он недовольно взглянул на дно вновь опустевшего бокала, но за кувшином больше не потянулся, решив, что с него на сегодня хватит. В голове уже прилично шумело. — И парень, благородная душа, решил избавить Сияющий от неприятностей... Нет, он мне определенно нравится. Впрочем, раз с ним Онни, то как-нибудь отобьются от нечисти, тем более что в прошлом году мы неплохо проредили ее численность в наших лесах... Договаривай уж до конца, Стил. Чую, что Онни ты неспроста послал с засферником. Решил передать бразды правления кому-то из нас и отправиться следом лично? Не сотница же будет ограждать его от Закона Равновесия, она всего лишь эрсеркер.

— Ты всегда отличался буйным воображением, Пламебородый. — Олсен хмыкнул. — Путешествовать по дорогам, как простому хаску...

Гилсвери поочередно глянул на обоих ахивов. Его пронизывающий взгляд невольно заставил поежиться обоих, а Олсена еще и озадаченно умолкнуть.

Кетрам удивленно хмыкнул. Неужто угадал? Ведь в шутку было сказано...

— Ты прав, Кетрам. Я отправляюсь за чужаком. Если дал-рокты прикончат и этого засферника, то следующего я могу не дождаться до конца своей жизни. Я ведь уже скоро на третью сотню перейду, возраст, Мрак его забодай. Мы тоже не вечные, хоть и Мастера. Если я упущу такой шанс для Хабуса, то никогда себе не прощу.

Наместник поднялся из-за стола.

— Погоди, — попытался остановить Олсен Желтоглазый. — Что это ты задумал? Ты не можешь сейчас оставить Сияющий! А если дал-рокты не поверят, что чужака у нас нет? Без твоей Силы нам не обойтись.

— Поверят, — спокойно отмел возражение Гилсвери. — Владыка Колдэна наверняка уже вернул к жизни Драхуба, а тот учует след чужака не хуже лысуна. Ловчий маг не успокоится, пока не отомстит, так что ему будет не до Сияющего. Да и вы вдвоем, в случае чего, вполне можете заменить меня одного, нечего прибедняться своей Силой. Тем более что защитные заклинания города я уже привел в полную боевую готовность.

— Но один! — продолжал протестовать Олсен, неподдельно озабоченный поступком Наместника. — Как ты можешь отправиться совсем один?! Кетрам, что же ты молчишь?

Но Кетрам Пламебородый лишь одобрительно улыбался в густую бороду. Он поступил бы так же.

Гилсвери тоже чуть заметно улыбнулся, усилием воли сбрасывая напряжение. Вечно Желтоглазый пытается проявить о нем отеческую заботу, хотя по возрасту годится ему разве что в далекие правнуки — ведь ахиву не больше ста лет.

— Успокойся, Олсен. Я возьму с собой Лекса.

— И все? Ты же Наместник Хааскана, а отправляешься как какой-нибудь безродный хаск...

— Ты уже забыл, что было сказано? Большой отряд всегда привлекает внимание. А два путника — это всего лишь два путника. Я поеду тайно. Никто не должен знать, что я покинул Сияющий. Это твоя забота, Олсен. Если будет необходимо, наденешь на себя мою личину, но ни один хааскин ничего не должен заподозрить, смуты и паники нам не нужно. На этом все. Пожелайте мне Света и Добра — и к делу, ахивы.

11. Легенда

Вы знаете, как возникают магические планеты?

Я, наконец, узнал. Весьма, весьма занимательная история. Все происходит гораздо проще, чем можно вообразить. Самая обычная планета может быть преобразована в магическую — для этого достаточно, чтобы своим присутствием ее почтил некий Волшебный Зверь. Действительно просто, да? Не могу обойтись без ерничанья, но по представлениям Наместника некая вселенская тварь путешествует по космическим просторам и время от времени останавливается для отдыха в каком-нибудь из приглянувшихся ей миров. И засыпает на какие-то несколько тысячелетий. Пара пустяков. Бесполезно пытаться описать облик этого вселенского создания, потому что в каждую следующую секунду оно иное — то громадное и необъятное как мир, со шкурой из клубящейся тьмы, гасящей самые яркие звезды (поразительно, но ни разу в жизни не видав звезд, постоянно скрытых покровом Сферы, маг тем не менее был знаком с устройством Вселенной), то крошечное, как песчинка. Впрочем, вид Зверя абсолютно не имеет значения. Важно, что он якобы существует, и его поиски Места не окончатся никогда, по крайней мере, пока существует Вселенная.

Но, предположим...

Предположим, что он устал от долгой прогулки. Вот он осмотрелся, просканировав окружающее космическое пространство сотнями немыслимых излучений, и выбрал планету. Следует заметить, что ему подходит далеко не каждая. В том или ином виде на этой планете должна существовать разумная жизнь, наделенная воображением, причем последнее условие строго обязательно! Что за скука, спать несколько тысячелетий и смотреть лишь собственные сны! Нет, Зверю подавай сны чужие. И Зверь, довольно урча, а может, и не урча, а совершенно беззвучно — кто их знает, этих Волшебных Тварей, сворачивается в уютный клубок и засыпает на какой-нибудь равнине (или в дремучей, непроходимой чаще леса, или в высоких горах на неприступном плато, под злой вой ветра). Зверь засыпает примерно на такой же срок, сколько длилось его путешествие, и колоссальная, непостижимая, необъятная мощь этого существа самим своим присутствием создает вокруг избранного Места (в нашем случае — планеты) Сферу магической ауры. Сон его длится долго. Опасно долго. Потому что магическая аура со временем становится все плотнее и плотнее, пропуская все меньше истинного Света внутрь, поглощая этот Свет для самого Зверя, забирая его у жаждущей развития природы и существ, обитающих в данном мире. Флора и фауна постепенно скудеют, а иногда, если Зверь просыпается слишком поздно — гибнут. Но это случается очень редко, так как Зверь прекрасно осведомлен о своей слабости "соснуть" несколько лишних столетий и старается предупредить столь печальный ход событий весьма простым действием — заводит "будильник". Скажем, на пару-другую тысячелетий вперед, с разбросом в плюс-минус сотню лет. И когда звенит "звонок"... Понятное дело, это всего лишь метафора, как и "будильник". С таким же успехом можно сказать — "и когда гремит гром", или — "и когда содрогается земля" (скорее всего, никаких явлений вообще не наблюдается), но когда звенит этот злоклятый звонок, мир, в котором спит Волшебный Зверь, создает Героя, который его и разбудит.

Вот так в приблизительной интерпретации все это звучало.

И ради этой красивой сказки...

По сведениям Гилсвери, почти за три тысячи лет (если быть точным — 2721) спячки Зверя погибло больше народу, чем в любой из войн между макорами. И чужаки из других стран и других миров были лишь скромным ручейком в этой чудовищной жертвенной реке. Слишком многие желали стать Освободителем по совершенно разным, но вполне человеческим причинам — слава, власть, долг и прочая словесная шелуха. Но если местный люд шел в Круг сознательно, то чужаков завлекали без их ведома и согласия. Считалось, что добровольно никто из них не способен пожертвовать собой ради счастья и благополучия жителей Теневого Мира, то бишь, по-местному — Хабуса. Еще бы. Хотел бы взглянуть на такого идиота. Они верили в своего Волшебного Зверя и заставляли умирать людей, как я это понимал, в какой-то местной энергетической аномалии, названной Кругом Причастия. Кретины. Сволочи. Патриоты, мать их... Я им такого Освободителя покажу, что кое-кому тошно станет...

Впрочем, ничего я им показывать не буду. Наоборот, слиняю тихо и быстро, пусть сами разбираются со своим "зверским" Пророчеством. А от непрошеной спутницы надо будет отделаться при первом же удобном случае... Таких "гидов" мне не требуется, дорогу до хкаси-телепорта я и так отыщу. Внутренним чутьем.

Такие вот дела. Меня отправили по тому же пути, что и Валигаса. Как и десятки, если не сотни и тысячи чужаков до меня, слепой игрой случая попавших в этот злоклятый Теневой Мир Хабуса. Вот только жернова местного Пророчества смололи парня куда раньше, чем он достиг Круга Причастия. Несчастный случай. Скорее всего, подстроенный. Так как выяснилось, что у Пророчества есть не только сторонники, но и противники, которым видеть чужаков в Круге Причастия вовсе не улыбается. Обычная религиозная чушь, которой окружено любое пророчество, причем чушь, поделенная на два абсолютно несогласных друг с другом течения — на Активную веру, Путь Сопряжения Сил, и веру Пассивную, Путь Невмешательства. Сторонники первой, естественно, окрестившие себя сподвижниками, считали, что с приходом Светоча, Несущего Свет, Неистребимого, Освободителя, возможен двоякий исход для существующего мира — или вернется Свет, и жизнь изменится к лучшему, или наступит Последний День мира в случае малейшей ошибки Освободителя. Ошибка же возможна, если Освободителю, выбранному Волшебным Зверем, не хватит сил для осуществления задачи. Чтобы этого не произошло, все живущие под Сферой, не щадя собственных жизней, должны оказывать ему любую помощь, какая только возможна. И тогда Последний День не придет, а Хабус будет спасен для потомков как мир Светлый.

Сторонники Пассивной Веры, или наблюдатели, тоже полагали, что ошибка возможна, если Светоч, выбранный Зверем, окажется слаб — в таком случае он будет именоваться Черным Губителем. Но вывод из этой предпосылки следовал прямо противоположный — никому и ни под каким видом настоятельно не рекомендовалось оказывать какую-либо помощь кандидату, ежели таковой объявится, даже на грани гибели последнего. Ведь погибнет только слабый и сомневающийся, сильный же, истинный Светоч, выполнит свое предназначение при любых обстоятельствах, а значит, мир будет спасен. Так погибнет же слабый, избавив Хабус от ужаснейшей участи!

Вот такой вот бред, тошнотворный до оскомины, с проявлениями которого, в чем я был абсолютно уверен, мне придется вскоре столкнуться. Потому что для этого мира он являлся его неотъемлемой реалией. Примечание: дал-рокты называли Светоча Миразром, в переводе — Губителем (а также Потрясателем Сферы, сыном Спящего зверя, Посланцем гибели), так как при любом раскладе Пророчество хасков несло этой расе гибель. Миразр... Само звучание слова — звучание грозное и неприятное, ассоциативно напрашивалось на расшифровку, как аббревиатура от "Разрушитель Мира". Я попробовал выяснить, в чем дело, и узнал следующее: когда-то дал-рокты были таким же светолюбивым народом, как и хааскины, корды, серые адалаи и прочие человеческие расы, населяющие этот мир. Но несколько сотен лет назад прежний Владыка Колдэна предпринял небывалый шаг — он решил заранее приспособить свою расу к полному отсутствию света, что обещало уже не такое далекое будущее, и произвел с помощью всей доступной ему магии коренное изменение физической сущности дал-роктов. Те далекие дни впоследствии стали известны как Дни Исхода. Владыке этот чудовищный эксперимент стоил жизни, а многие рядовые представители расы, не перенеся изменения, превратились в безумных и кровожадных чудовищ. ...Когда обреченные воины дал-роктов были посланы в земли нубесов умирать, а случилось это в Дни Исхода, они унесли немало хитиновых воинов за собой в Вечную Ночь, и тогда два народа превратились в непримиримых врагов. До этого были лишь пограничные стычки, обычные для любого макора, теперь же — кровная, неугасимая вражда... Это — цитата из файла. Моя голова к этому времени, перегруженная лишней информацией, уже отказывалась воспринимать каждое новое понятие в отдельности, так что ограничусь общими местами.

Понятно теперь, почему маг так был уверен в моей безопасности, если я успею добраться до Нубесара. Понятно также, что дал-рокты не смирятся с моим присутствием по Хабусу, пока не уложат меня в могилу. От этой мысли мне стало прямо-таки нехорошо. Нежданно-негаданно я оказался в гуще местных проблем по самое "не хочу", и мне это совсем не понравилось. Никогда не относил себя к любителям острых ощущений, хотя путешествовать люблю. Но руки, к счастью, или к прискорбию (это как посмотреть), уже развязаны. Мой подопечный мертв, а я, соответственно, свободен от всяческих обязательств перед нанимателем. Точнее — просителем, в данном деле я участвовал не за деньги, а из личных соображений. Так что можно уносить ноги без малейших колебаний. Вернее, нужно уносить ноги, и как можно скорее. Как только доберусь до хкаси-телепорта, сразу перенесусь домой. А парня, конечно, жаль, что тут говорить... Мои способности на несколько порядков выше способностей обычного человека, но повернуть время вспять и я не в силах.

12. Сиглайзер

К тому времени, когда рассвет бросил робкий взгляд в наши края, голая равнина по обочинам вымощенной каменными брусьями дороги проросла мохнатыми кустиками, а глобула Фарргета выдала последние аккорды океанского прибоя, и наступила утренняя тишина. Вернее, наступила бы, если бы мы не неслись сломя голову на дракхах.

Еще через пару километров нас окружил лес, пестревший всеми оттенками зеленого, синего и желтого — приятное разнообразие для глаз после унылой серо-зеленой равнины. Среди растительности преобладали те самые камнелюбы, из которых здесь мостят дороги — высокие деверья с мощными серыми стволами и широкими разлапистыми кронами, с темно-зелеными стреловидными листьями.

Я пребывал в странном состоянии души и тела. Все окружающее казалось каким-то нереальным, — лес, дорога, небо, весь мир вокруг. И обстоятельства, повлекшие за собой эти странное приключение, заставившиеся склонить чашу весов в его пользу, виделись какими-то дутыми, надуманными... А еще меня глодало беспокойство. Отчетливое ощущение сгущающейся над головой опасности покусывало ауру крохотными острыми зубками. Ощущение не имело отношения ни к предполагаемым преследователям, ни к тому, что ждало меня впереди, здесь было что-то иное, и пока я не мог понять — что... Может быть, само присутствие в этом мире было нежелательным для меня...

Похоже, мое настроение передалось Злыдню — повернув на бегу лобастую голову с острыми треугольными ушами, он косил на меня антрацитовым глазом, в котором горело откровенное желание подраться с моим воображаемым врагом. Чуткий зверь. И умный. А еще кровожадный. В общем — боевой, в самый раз для такого странного путешествия... в неизвестность.

Однако что-то уж сильно сосет в желудке, пора принять меры.

Я выудил из внутреннего кармана плаща дубликатор и вызвал из банка данных формулу пищевой гранулы — парочки таких хватало для утоления голода на весь день. Покосился на эрсеркершу, но предлагать не стал. Вряд ли она примет что-либо из рук незнакомца, да и прошло всего несколько часов, как она выехала из города (ее голода я не ощутил), а я проболтался натощак целый день и накручивал ночь. Дубликатор вернулся на место, а гранулы отправились в желудок наводить порядок. На отсутствие какого-то бы ни было вкуса я привычно не обратил внимания — выбирать не приходилось, да и человек я неприхотливый.

— Что за штука у тебя на виске? Зачем она?

Неожиданный вопрос "неистребимой", донесшийся сквозь дробный стук четырех пар копыт, заставил меня невольно улыбнуться. Про себя. Не удержалась. Все-таки сумел расшевелить её любопытство если и не собственной персоной, то сиглайзером. Фактически она впервые заговорила со мной за время нашего путешествия, а я пообщаться не против, может хоть разговор заглушит некие тревожные предчувствия.

Я повернул голову и приветливо улыбнулся, встретившись с настороженным взглядом ее зеленых глаз.

— Это сиглайзер. В нашем мире мы научились записывать слова и музыку очень сложным способом на такие вот приспособления... Если есть желание, то могу дать послушать.

— Музыка? — Красивое лицо спутницы осталось непроницаемым, но любопытство в ее душе значительно возросло. Как я уже говорил, все ее эмоции были для меня как на открытой ладони, если они вообще возникали в этой равнодушной душе. — Как может столь малый инструмент издавать звуки?

Я немного подумал, как ей растолковать, и решил избежать объяснений. Простой ум не воспримет чересчур сложных понятий.

— Вряд ли я смогу подробно объяснить, как он работает. Я всего лишь использую эту вещь. Надеюсь, ты меня поймешь. Вот простейший пример — когда ты пьешь в трактире свой дронтум, ты, скорее всего, понятия не имеешь, как он изготовлен. Однако незнание рецепта не мешает получать удовольствие.

В косом взгляде, которым она меня одарила после этих слов, скользнуло явное пренебрежение.

— Общие представления мне доступны. Только рецепт изготовления какого-то определенного сорта держится в строжайшем секрете.

Чем-то я все-таки ее задел. Может быть, тоном. Мой статус цивилизованного засранца здесь ничего не значил, так что не стоило разговаривать с ней, как учитель со школьницей. Учту на будущее.

— Вот об этом я и говорю. Отсутствие знаний о секрете рецепта не мешает тебе наслаждаться напитком, не так ли? Так и в моем случае. Я знаю, как пользоваться сиглайзером, но понятия не имею, как он изготовлен, на каких принципах работает. Что не мешает мне наслаждаться музыкой.

— Что ж, я бы рискнула. Люблю музыку. Но сперва я хотела бы узнать то же, что узнал от сиг... от этой штуки Наместник.

Ах, вот оно что. Даже сейчас эрсеркершу Верховного мага прежде всего интересовали вопросы безопасности. Она беспокоилась о своем шефе, которому ночной гость подсунул какую-то неизвестную штуковину. После чего шеф стал весьма нервозным и отправил в ночь ее с чужаком, хотя мог поручить это дело и кому-нибудь другому, статусом пониже.

— Я показал ему облик человека, которого ищу. Он тоже заложен в сиглайзер.

— Наместник узнал его? — невозмутимо поинтересовалась Онни, словно ожидала чего-то подобного.

— Да... он сказал, что я смогу найти его в Неурейе, если он жив.

— Я хотела бы взглянуть. Может быть, я тоже его видела?

Я-то в этом не сомневался, но дружиннице незачем об этом знать. Четырнадцать лет назад, когда Остин Валигас попал в этот мир, ей было ровно двадцать лет, и тогда она еще не была сотницей и особо доверенным лицом Гилсвери. Но и чужак, по мнению Верховного Мага, не представлял особой ценности, поэтому он дал ему в сопровождение соплячку, всего два года как поступившую на службу. Онни сумела довезти Остина только до Неурейи, а там, в банальной драке с каким-то наемником, затеянной из-за какой-то ерунды во время ее кратковременного отсутствия (опять же, по мнению Наместника — я ведь пользовался его памятью), он был убит. Тут мне пришло в голову, что я могу увидеть эти события своими глазами, если сниму слепок памяти с мозга этой амазонки. Кстати, очень хорошая идея, будет что представить заказчику по возвращению. Реальная картина непосредственного свидетеля.

— Погоди немного, я подготовлю сиглайзер для тебя.

Честно говоря, отношение этих людей к сиглайзеру меня удивляло, что Наместника, что сотницы. Обычно представители неразвитых сообществ боятся всего нового и непонятного. Но здесь, скорее всего, сказывалась привычка ко всяким магическим штучкам. Не исключено, что у них уже имеются магические предметы, способные запоминать мелодии или облик определенного человека...

Я проверил по эмлоту. И в самом деле, имелись. Теперь понятно, что особо удивляться им нечему...

Я подобрал мелодию попроще: неторопливый ритм, мягкий нечастый бой ударников. В трактире Сияющего музыкант работал на небольшом барабане, которому было еще далеко до настоящих басов, а я не хотел пугать спутницу, какой бы бесстрашной она себя не воображала. Исполнительница глобулы — Сарона, красивая романтическая песня о любви, — такие нравятся женщинам. Затем, не сбавляя бешеной скорости движения, протянул сиглайзер дружиннице. Выронить я его не мог, кроме моих пальцев прибор цепко удерживало и биополе, ну, а если его выронит дружинница, то на этот случай оставалось Лешу. Кругом — беспроигрышный вариант.

— Прижми к виску.

Не выронила. Ловкие руки, цепкие пальцы, подхватила в момент. Онни повертела кружок сиглайзера в пальцах, внимательно разглядывая его с обеих сторон.

— Любой стороной, — подсказал я, угадав ее замешательство. — И можешь отпустить, он не упадет.

Онни кивнула и, припечатав сиглайзер к виску, осторожно убрала руку. Тот, естественно, остался на месте. Прибор был настроен на индивидуальное пользование, лично для меня, поэтому, пока он находился на любом носителе, я тоже слышал музыку. Мне же пришлось и управлять им на расстоянии, так как спутница управления не знала, а объяснять слишком долго и сложно. Да и шрифта, которым заполнены строчки меню, она не знала. И я развернул голограмму Валигаса перед мысленным взором женщины, внимательно наблюдая за ее реакцией. В случае с Наместником я тянул время, мне нужен был быстрый срез его памяти, поэтому ему голограмму показал с заминкой, а сейчас времени было предостаточно.

Онни понадобилось доля секунды, чтобы вспомнить часть своего далекого прошлого. Внешне узнавание на ней почти не отразилось, самообладание этой женщины было поистине железным, но внутри ее эмоции наконец словно прорвало. О Небо, чего там только не было! Страх, отчаяние, ненависть — к убийце Валигаса, мятущиеся отголоски забытой влюбленности — в своего бывшего подопечного, чувство беспомощности и застарелой вины за то, что не смогла его уберечь...

Я поспешно погасил голограмму и запустил ранее отобранную глобулу, — композиция длилась около двадцати минут, и я дал "неистребимой" возможность успокоиться. Первые же аккорды песни Сароны заставили Онни Бельт забыть о делах давно минувших лет. Она была изумлена до глубины души. Просто не могла поверить, что слышит музыку из этой маленькой штучки. И какую музыку! Уж я-то знал. Оставив ее в покое, я занялся собственными мыслями.

Я никак не ожидал такого результата от показа голограммы. Странная штука — судьба... Четырнадцать лет назад Онни Бельт везла человека, чужака из иного мира, на верную смерть в Кругу Причастия и умудрилась в него влюбиться... А если бы они все-таки добрались до места назначения? Остановила бы она Валигаса, нарушив волю Наместника? Или позволила бы ему сделать последний смертельный шаг — в Круг? Сейчас, сопровождая меня, она не испытывала сомнений, сказался жизненный опыт, изменивший взгляды на вещи, но тогда, когда ей было всего двадцать, и душа еще не чуралась романтики... Наверное, для нее даже лучше, что ситуация разрешилась именно так. Не пришлось принимать решения, которое могло круто изменить ее жизнь... Возможно, именно с тех самых пор в душе дружинницы что-то перегорело вместе с девичьей влюбленностью, снабдив ее нынешней бесстрастностью... Ладно, я не психолог, нет смысла гадать.

Дорога неслась под копыта, а я рассеянно смотрел вперед, прислушиваясь к звучащему в такт мыслям ритму глобулы Сароны, и в который раз решая про себя вопрос щепетильности... Может быть, это не совсем этично с моей стороны, читать чужую историю жизни с эмлота, со всеми глубоко хранимыми тайнами и личными переживаниями, но ведь и они здесь не собирались со мной церемониться. В чужом мире все средства хороши, а излишняя деликатность мало кому помогла сохранить жизнь... Силы зла, кажется, я стал испытывать чувство вины за то, что разбудил в спутнице столь печальные воспоминания...

Что-то меня отвлекло от самокопания.

Нечто двигалось среди леса параллельно нам по обе стороны дороги. Сверхчувственно настроенное восприятие, среагировав на уловленную опасность, развернулось сканирующей сетью, накрыв участок местности около километра в диаметре. Спустя какие-то доли секунды я уже обладал необходимой информацией. Множество отдельных живых особей, десятков пять. Какое-то хищное зверье, решившее выяснить, годимся ли мы им в качестве добычи. Судя по ощущениям и красноватой ауре "спутников", весьма агрессивное и голодное зверье.

Злыдень возбужденно прянул ушами, словно желая сбросить надоедливые поводья, снова повернул голову, уставившись на меня блестящим черным глазом, на этот раз — требовательно и азартно. Ему хотелось драки. Этот здоровенный черный парень ничего не боялся, жажда убийства его просто переполняла. Ему нужен был враг. И этот враг, наконец, появился в лесных окрестностях, после долгих часов скучной скачки. Нет уж, парень, меня подобные сопровождающие тоже не устраивали, но я приму собственные меры. Замечу, что за свою жизнь я повидал немало разных страшилищ: чего стоит хотя бы лорк, хищник, до сих пор живущий в таком цивилизованном мире, как Нова-2, — свирепое, могучее создание, сплошь состоящее из клыков, когтей и панцирной кожи, взрослая особь которого способна разорвать бронированную машину. Цивилизация оттеснила этих зверюг вглубь дремучих лесов планеты, но так и не смогла уничтожить полностью даже спустя три столетия тотального истребления. Я мысленно воссоздал этот образ, в цветах и красках, придал твари рост, вдвое превышающий рост моего чарса, добавил адское чувство голода, нестерпимое желание поохотиться и способность к всеядности, а затем послал этот жуткий образ по ментальной паутине.

Сработало, да еще как.

"Почетный эскорт" из местного зверья бросился врассыпную. На всякий случай я отследил их продвижение до границ сканирующей сети и, как оказалось, не зря. Несмотря на внушенный ужас, звери не покинули нас совсем, просто держались теперь на почтительном расстоянии. Вероятно, эта местность служила им привычными охотничьими угодьями, и они не желали так просто сдаваться. Что ж, пока они не будут приближаться, меня это устроит.

Двадцать минут, отпущенные на глобулу Сароны, давно прошли, и когда я вернулся на волну сиглайзера, то меня ждал сюрприз. Здесь следует кое-то пояснить — сиглайзер можно подстраивать под настроение и без программного меню, для этого лишь надо знать об этом, пожелаешь — и аппарат займется подбором мелодии автоматически. Дружинница знать не могла, но вслед за окончившейся Сароной теперь звучала одна из глобул Шоларса — "Песнь Фанриетты, история о потерянной любви" (мощная композиция, глубоко воздействующая на подсознание). Музыка глобул заставляет переживать так, как если бы эта история случилась именно с вами, вдобавок, глобулы Шоларса сопровождаются особенно яркими образами, картинами развивающихся событий и взаимоотношений главных героев композиции. Я удивленно покосился на сотницу, но не стал ей мешать. Похоже, вошла во вкус. Как бы она не пряталась за своим безразличием, тема любви ее все-таки волновала. Как и всякую нормальную женщину.

Так мы и неслись некоторое время среди утреннего, пропахшего тишиной леса, внося разлад в лесной покой грохотом копыт, пока я не почувствовал, что в нашем маленьком отряде не все ладно.

Эмоции эрсеркерши вдруг словно сорвались с цепи. Закружились в причудливом хороводе снежной метели, замерли фотосрезом, стеклянисто оплыли. Ею целиком завладело потрясение, навалилось на нее, как многотонный камень, и я ощутил, как сминается ее воля, словно мягкий воск, как темнеет разум, словно костер, заливаемый ливнем.

Я резко повернулся. Взгляд Онни остекленел, по щекам текли слезы. Грудь судорожно вздымалась, словно ей не хватало воздуха. Я наклонился, хотел сорвать сиглайзер, но в последний момент передумал. Столь резкий переход никуда не годился. Я поступил иначе — сделал свой заказ. Расслабляющее, успокаивающее темпо. Глобула для глубокой медитации. Десять минут.

Через некоторое время заострившиеся от внутреннего напряжения черты лица Онни Бельт смягчились, испытанное потрясение, сгустившееся в душе черным давящим комком, начало постепенно рассасываться. А когда темпо закончилось, я запустил боевой марш Скорпионов, наемников с Сонгердана. Взбадривает весьма неплохо, по себе знаю...

Так и произошло. Взгляд женщины прояснился, слезы высохли. Она рассеяно смотрела перед собой, на несущуюся под копыта дорогу, но уже адекватно реагируя на реальность. Я отвернулся, не желая ей мешать в эту минуту. Щит равнодушия смело с её души, словно его и не было, он остался только на лице. Но её внешнее спокойствие не могло меня обмануть. Я чувствовал ее неловкость и стыд, — она показала передо мной слабость, свойственную женщине, — и не спешил со словами утешения, понимая, что сделаю только хуже. Наконец "неистребимая" повернулась ко мне, задумчиво взглянула, молча сняла сиглайзер с виска и передала мне.

Верховые звери несли нас дальше, не интересуясь нашими проблемами. Я не лез к ней с вопросами, а она не торопилась делиться впечатлениями. Я и так знал, что в целом ей понравилось, но... но она уже не очень-то и рада, что согласилась на этот эксперимент. Я немного перестарался, предоставив сиглайзер неподготовленному и непосвященному человеку, не смог предугадать, что она сумеет сделать заказ под настроение. А негатива у нее в душе на протяжении жизни накопилось немало. И вот это все сейчас выплеснулось разом.

Сиглайзер привычно устроился на моем виске, но я не торопился копаться в полученном слепке с мозга Онни, пока система не закончит информационную адаптацию. Да и вторгаться в глубоко личное спутницы мне показалось сейчас несколько... неэтичным, преждевременным. Злоклятая щепетильность опять подняла голову, совсем недавно побитую воображаемыми камнями. Ничего, главное, что память Онни у меня теперь имелась, и картину гибели Валигаса я еще просмотреть успею...

Почувствовал всплеск внимания со стороны эрсеркерши, я с готовностью повернул голову. Теперь она смотрела на меня совсем по-другому — пристально, оценивающе, задумчиво. Мягче. От показного равнодушия, с которым она сопровождала от самого Сияющего, не осталось и следа, и это мне понравилось.

— Ты любил когда-нибудь? По-настоящему?

Ее вопрос застал меня врасплох. Глубоко же ее задело, если она решилась спросить об этом меня, не просто постороннего, чужого ей человека, а чужака из совсем другого мира. Я кивнул.

— Да.

— Почему же ты оставил ее?

Я ответил прежде, чем сообразил, что же она сказала.

— Она оставила меня раньше... Постой, как ты догадалась?

— Обычно в наш мир попадают те, кто не имеет привязанностей в своем.

— Интересная мысль...

— Она погибла?

Я почувствовал злость. Не люблю, когда кто-либо касается наболевшей темы. Но сдержался, ответил ровно:

— Просто ушла... давай поговорим о чем-нибудь другом.

— Ты знал Остина Валигаса? Ты был его другом?

— Нет, я никогда не видел его лично. Я знаю его отца.

— Он тебя и просил его отыскать?

— Да.

— Как же тебе удалось... Я хочу сказать, что в наш мир люди из-за Сферы попадают только случайно...

— Долго объяснять. Извини. Лучше скажи, как тебе музыка сиглайзера.

— Эта музыка не для нашего мира, — задумчиво проговорила Онни. — Такая музыка способна убивать и исцелять. Я была не готова к чему-то подобному... Я забыла, кто я такая и где нахожусь, а это опасно.

Глубокомысленное замечание.

— В чем-то ты права, музыка сильная. Но в моем мире такая музыка привычна...

— Лысуны! — вдруг резко крикнула сотница, встрепенувшись, словно гончая, почуявшая дичь. — Надо прибавить ходу, эти твари могут доставить нам множество неприятностей!

Шпоры эрсеркерши с силой впились в чешуйчатые бока дракха, и тот рывком вырвался на полкорпуса вперед. Злыдень с горловым ворчанием тут же сократил разрыв, причем без моего вмешательства. В звере взыграло чувство соперничества. Я снова обострил ментальный слух. Те же самые звери, которых я пуганул раньше, решились-таки подойти поближе, хотя и не так близко, как в первый раз. Ты полна неожиданностей, женщина-воин. С дороги невозможно разглядеть зверей в глубине леса, до их стаи не меньше двухсот метров, выходит, у тебя есть определенное ментально чутье, сходное с моим. Чутье эрсеркера?

Я вновь сотворил усиленный образ лорка и напустил на преследователей, красочно и подробно представив, как ловлю одного из них и одним движением жутких когтистых лап разрываю надвое. Из леса донесся вой ужаса. Стая бросилась прочь, удаляясь с поистине феноменально скоростью для бега по пересеченной местности, а я еще и наподдал им вслед, расширив поле восприятия до трехкилометрового диаметра.

— Как ты это сделал?! — вскрикнула женщина, безотчетно хватаясь одной рукой за эфес меча, и рывком выдвигая лезвие на ширину ладони. — Как ты вызвал эту жуткую тварь?

О Небо, она почувствовала! Мое уважение к ее способностям возросло многократно... Скорее всего, первый раз моего "страшилу" помешала ощутить музыка сиглайзера, теперь же ее восприятие оказалось открыто.

— Я лишь представил... — Я пожал плечами, внутренне посмеиваясь. — Такие звери водятся в моем мире.

Онни Бельт с лязгом задвинула меч обратно и мрачно бросила:

— Я рада, что не живу в твоем мире.

Причем сказано это было таким тоном, что мне впору было оскорбиться за свой мир, но тут я уловил еще кое-что, и мне стало не до обид. У нас появились новые преследователи, только что возникшие на границе восприятия. Я немного расширил пределы сети и проанализировал ощущения, сравнивания их с эталоном, полученным ранее при встрече с ловчим магом Драхубом.

Точно.

За нами, примерно в трех километрах позади, стремительно несся довольно большой отряд дал-роктов. Причем они постепенно нагоняли, ведь у каждого из них был такой же чарс, как и подо мной — боевые собратья Злыдня. А впереди них, словно вздернутое в атакующую позицию копье, неслась жгучая, иссушающая злоба.

Адресованная лично мне.

13. Застава

Утро выдалось холодным.

Ежась под вилсиговым кожухом, Йевелд приподнялся на лежаке, сонно оглядывая полутемное помещение караулки. Из чаши эхолова доносилась множественная ритмичная дробь, пока тихая, но постепенно нарастающая, которая и потревожила его чуткий сон. Кого это несло в такую рань, Тьма их забодай? Не дают отдохнуть хорошему человеку. Впрочем, сам виноват. Заигрался с напарником в чашечки до середины ночи, вот теперь и глаза продрать не может.

Йевелд накинул кожух на плечи и зашнуровал на груди, затем пристегнул оружейный пояс с мечом. Места здесь были неспокойные, совсем под боком — граница владений дал-роктов, и хотя те много лет уже не беспокоили земли Хааскана, но береженого Свет Истинный бережет. Да и лысуны, любители человечинки, постоянно в округе шастают, эти мерзкие твари только острую сталь и уважают.

На соседнем лежаке заворочался напарник, высунул из-под кожуха патлатую голову и хрипло пробормотал в рыжую спутанную бороду, скрывавшую лицо едва не до бровей:

— Обоз, что ли?

— Тебе бы только о жратве думать, Крашен. Уши раскрой. Несутся во весь опор, словно Вестники у них на хвосте висят. Как бы не гонец самого светлейшего, этот ждать долго не будет, сразу по шее отвесит за нерасторопность.

Крашен выпростал из-под кожуха руку и озадаченно почесал в затылке.

— Амулет у нас последний.

— Знаю. Что-то они последнее время заладили только в одну сторону ездить — к нубесам, поперетаскали все амулеты. Придется сгонять на ту сторону Карбеса, забрать лишние.

— Дракха сначала накорми.

— Хорошо лежа на боку командовать, — беззлобно проворчал Йевелд, натягивая сапоги. Крашена он уважал, тот служил без малого пятнадцать лет, и успел поучаствовать в десятке крупных боевых стычек, не считая мелких. — Встал бы да накормил.

— Твоя очередь.

— Знаю, — вздохнул Йевелд.

Напарник повернулся на другой бок и мгновенно уснул, — с лежака донесся негромкий храп. За это Йевелд тоже его уважал — некоторые вояки, с которыми уже доводилось нести дозор, храпели так, что уснуть не было никакой человеческой возможности, и приходилось всю ночь ворочаться с боку на бок, да толкать храпевшего, чтобы хоть на минуту избавить свои уши от проклятого звука.

Сняв с вбитого в стену колышка и набросив на шею кожаный шнур отводящего взор амулета, Йевелд нахлобучил на голову видавший виды шлемник и вышел из караулки наружу. Холодный пронизывающий ветер сразу накинулся на него, как оголодавший лысун. Вокруг выложенной каменитом тропинки, ведущей к сараю и навесу для дракхов, блестели мелкие лужи, почва сильно набухла от влаги. Знатный случился ночью ливень. Хорошо, что караулка стоит на небольшом возвышении, почти все вниз стекает, в овраг, проходящий неподалеку...

Кстати об овраге.

Йевелд зорко глянул по сторонам, прежде чем пойти к навесу седлать дракха. Высокая, в рост человека ограда вокруг территории караулки, конечно, лысунов не пропустит, очень уж эти звери колючий мят не любят, из которого эта ограда сплетена, но караульщик не привык полагаться на счастливый случай. Только на себя самого. А вчера двоих лысунов он видел на краю оврага, как раз перед ливнем. Зубы точили о стволы камнелюба, да на караулку поглядывали. А зубы у них... Проклятые звери. Не столь уж и опасные, когда бродят только парами, но все равно неприятно, когда всякая нечисть желает тобой закусить.

Проклятая служба.

Все караульщики Ножевого ущелья, что разрезало хребет Карбесовых гор почти по прямой, за исключением двух небольших изгибов в конце и начале, числились в крепостной страже Сияющего. И примерно три раза в год, когда подходила очередь, каждый из них попадал на целую декаду на этот пост — сторожить обитавших в этих горах гвэлтов. Вроде и не особенно утомительно, да со скуки сдохнуть можно. Куда интереснее в Сияющем по кабакам и бабам таскаться, сменившись с крепостного караула... А тут — тут только с лысунами воевать. Да гвэлтами. Вот уж мерзкий народец, и чего его светлейший Наместник Хааскана вовсе не искоренил, не пришлось бы и караулки держать по обе стороны отрезка длиной всего в пять бросков (ровно столько тянулось Ножевое ущелье), отрезка, на котором безобразничали гвэлты, из-за чего приходилось снабжать путников специальными магическими амулетами. Лично сотворенные светлейшим, дабы оберечь проезжих от нападения каменных тварей, амулеты время от времени подзаряжались каким-нибудь дежурным магом из Сияющего.

Да, проклятая служба, сам себе кивнул Йевелд и прошел под навес. Похлопав Обормота по крупу, он снял со стены седло и принялся прилаживать на широкую спину дракха. Обормот мелко затанцевал на месте, чувствуя, что предстоит прогулка, до которой застоявшийся дракх был весьма охоч.

— Не балуй, — строго осадил Йевелд.

Покормить Обормота времени уже не оставалось, но до второй караулки всего час пути, так что потерпит, ничего с ним не случится. А лебс везде одинаков, что здесь, что там... Только дракхи и трескают это вонючее зерно за милую душу... Холодный ветер снова попробовал забраться ему под кожух, и Йевелд зябко передернулся. В такую погоду только дракху все нипочем. Вот уж выносливые животины, позавидовать можно, — в любое время года, что зимой, что летом, только навес над головой и приходится сооружать, и то не столько для дракхов, сколько для самих людей, чтобы хоть как-то укрыться от непогоды. Впрочем, ограничиваться лишь навесом приходилось не только поэтому. Дракхи не переносили стен, замкнутых помещений. Сразу начинали беситься, если их пробовали завести хотя бы в сарай. Вот и приходится дрожать рядом с дракхом на ветру...

Затянув подпругу под вместительным брюхом Обормота, Йевелд замер, прислушиваясь. Да, топот был слышен уже и без эхолова. И впрямь кто-то несся во весь опор. Жаль, ежели и в самом деле окажется, что это гонец. От него и самой мелкой маны за прокат амулета не дождешься, как же — служба макору. А вот по шее — запросто.

Закончив седлать, Йевелд вывел дракха из-под навеса к воротам. Ждать пришлось недолго. Через минуту из-за поворота на всем скаку вынесло двух всадников. Глаза караульщика изумленно расширились. На одном, здоровенном, черном, прямо дал-роктовском дракхе скакал какой-то чужак, а на втором, самом обычном на вид сером... Зверь заворожи! Происходило что-то из ряда вон выходящее. На втором дракхе неслась сама старшая "неистребимых", сотница Онни Бельт, эрсеркер, первейшая из телохранителей самого светлейшего. И потрясающая женщина! Сердце Йевелда неровно забилось при мысли о том, какая это удача — познакомиться с сотницей поближе. В городе у него такого шанса не представилось бы никогда, а здесь, на пустынной дороге, когда из мужчин, кроме него и чужака, никого нет... Ну и что, что он, Йевелд, молод... А может как раз потому, что молод, он...

Спохватившись, Йевелд торопливо откинул щеколду ворот и вывел Обормота за ограду. Ман ему сегодня точно не видать, так что придется жить на подекадное жалованье. Ну, да не впервой. Тем более что за такую оказию с сотницей он и сам готов выложить подекадное кому угодно, лишь бы она обратила на него внимание. Какая женщина, да прибудет с ней Свет, и с ним, Йевелдом тоже, какая потрясающая женщина... Бедра, талия, грудь — мечта любого нормального мужика... Да еще и боевая!

Вскочив в седло, караульщик пришпорил дракха, и когда путники нагнали его, Обормот несся уже во весь опор, охотно разминая застоявшиеся ноги.

14. Тревожное ожидание

Тревожный крик дозорного донесся со стороны западных ворот, и сразу густая цепь закованных в сталь воинов дрогнула и зашевелилась наверху крепостной стены, за заслоном из мощных, высотой в человеческий рост, каменных зубцов. Вестники Тьмы появились куда позже, чем их ожидали, и приготовления к их встрече были давно закончены. Как и засферник, они явились с запада, по его следам, в лучах мутного утреннего света.

Широко раскрытыми глазами, с большой высоты, Севрен смотрел, как темное клубящееся облако огромного войска с глухим рокотом, не спеша, выползает из степи и широкой подковой охватывает стены Сияющего города. Охватывает, не доезжая всего на расстояние полета стрелы. Такое вратник Севрен видел впервые в жизни — по причине незначительности своего возраста. И впервые же в жизни он стоял на боевом посту наравне с остальными, как того требовала ситуация. И правда, что вратнику делать в своей караулке, когда город окружают враги, не ворота же он им отворять станет. Вот и поставили его вместе с остальными. Впрочем, место на третьем ярусе крепостной стены, где он стоял, как раз оказалось над его родными западными воротами, так что он мог считать, что просто продолжает нести службу — с "повышением" в должности...

Севрен безотчетно поправил выглядывающий из-за плеча приклад арбалета из караулки, затем коснулся рукояти меча, непривычно отягощавшего пояс. По распоряжению Нарсона Большерукого даже самым завалящим воякам, штрафникам и выпивохам, было выдано полное вооружение. Так что сейчас наверху густо перемешались воины из крепостной стражи и стальной дружины, по общенародному — "каменюки" и "железяки", а среди них нашлось место и вратникам всех трех городских ворот. Оглянувшись со стен, можно было увидеть еще несколько сотен "железяк", целиком заполнивших центральную площадь города. Крохотная с такой высоты фигурка подвоеводы Нарсона Большерукого, проводя осмотр, быстро двигалась вдоль стройных рядов воинов, безликих и неподвижных в ожидании приказов. Резерв, в любой момент готовый рвануться вперед и заткнуть собой образовавшуюся брешь, если до такого дойдет. Дисциплина у Нарсона Большерукого всегда была железной, суров был подвоевода, дважды повторять не любил, и его чугунные кулаки частенько охаживали нерадивых.

Севрен очень надеялся, что до столкновения с дал-роктами дело не дойдет. Прямо-таки молился на это. Ну какой из него вояка... Из воинского оружия и амуниции вратнику дополнительно достался старый боевой меч с выщербленным лезвием, да такая же старая кольчуга, сильно посеченная, пробитая насквозь в двух местах — видно, не слишком повезло ее прошлому владельцу. И все равно это было куда лучше, чем ничего. Хоть и старая, кольчуга еще способна выдержать удар стрелы на излете, а меч вполне мог раскроить голову какому-нибудь дал-рокту, если тот окажется еще большим неудачником и неумехой, чем сам вратник... В такую "оказию", конечно, слабо верилось... В народе про Вестников говорилось, что они и рождаются-то с мечом в руках. Если и есть у него какой шанс, так только в схватке с пардом, из коих войско неприятеля, по рассказам бывалых вояк, обычно состояло на треть. Будучи потомками рабов-хасков, воспитанные в Родовых Пещерах дал-роктов на равных с воинами Рода и всецело преданные своим хозяевам, они все же уступали последним в мастерстве владения воинским искусством. Впрочем, Севрен и меч в руках едва умел держать, так что от волнения за несколько ночных часов, что провел на стене, весь извелся, места себе не находил. Да и как тут не волноваться, когда нежданно-негаданно запахло самой настоящей войной, войной с исконными, страшными врагами. Но ошалевшее от нервного напряжения сердце в конце концов устало бухать в груди, что кузнечный молот, и теперь лишь глухо ворочалось где-то над желудком... Наверное, проголодался. И все-таки, все-таки... Первый раз оказавшись на стенах среди настоящих служак, знающих вкус кровавых сражений, Севрен с удивлением понимал, что испытывает не только жуткий страх, как вполне обоснованно ожидал, зная свою робкую и совсем не боевую натуру, но и гордость. Ощущение собственной значимости, что вот не обошлись в трудную минуту без него, какого-то вратника, сладко тешило вдруг проснувшееся самолюбие. И сейчас совсем не то, что ночью, когда сидишь в караулке один-одинешенек, сейчас рядом — плечо сотоварища, на которого можно положиться...

Севрен покосился влево и скривился. Вот же проклятье! Угораздило же его на соседа. Не в силах сдержаться, но и не желая привлекать внимание "сотоварища", он чуть слышно зашипел с досады. Прислонившись лбом к холодному каменному зубцу, для облегчения муторного состояния после ночной попойки, рядом стоял... да нет, не стоял, а едва держался на ногах Гораз. Алкаш и последний мерзавец. Да уж, на плечо этой сволоты положишься в трудную минуту... как положишься, так и сложишься. Севрен на свою глупую голову одолжил тому как-то половину подекадного жалованья на пару дней, так этот гад, Стерегущего на него нет, одолженку зажал и уже как третью декаду не возвращает... Да еще заявляет при напоминании, прямо в глаза (чтоб его причастило, чтоб дети его Светлого Ока никогда не увидели, если вообще когда-нибудь появятся), что не видал он никаких денег от вратника Севрена, Мрак его забодай...

Севрен зло сплюнул и глянул вправо.

И едва не грохнулся в обморок от неожиданности. Справа стояли ахивы. Словно из воздуха нарисовались. Мастера Желтого и Красного Плащей, Олсен Желтоглазый и Кетрам Пламебородый, самые важные и могущественные персоны после Наместника. Стояли и молча смотрели на растекающиеся внизу подобно черной грязевой волне боевые порядки дал-роктов. В неверном свете раннего утра борода Кетрама пламенела ярче Бошара, главного светила Сияющего, еще не переключившегося в дневной режим.

Севрен быстро отвернулся, инстинктивно втянув голову в плечи, и тоже уставился между каменными зубцами, не желая обращать на себя внимание столь могущественных персон. И мешать их, несомненно, важным помыслам, чтоб их... Неосторожная мысль оборвалась, не завершившись. Конечно, на то они и маги, чтобы вот так незаметно появляться там, где требуется, но... Хм... Вот ляпнул бы что крамольное, и прощай, головушка. Желтоглазый одним движением пальца снимет, он на это горазд.

Но внезапный испуг быстро прошел. Умом Севрен понимал, что магам сейчас не до какого-то вратника. И когда маги, наконец, заговорили между собой, он навострил любопытные уши, для которых этот разговор явно не предназначался.

— Ну что ж, город готов настолько, насколько это вообще возможно, — с заметным удовлетворением проговорил Кетрам Пламебородый. — На стенах пять сотен опытных, тертых ветеранов, прошедших не одну заварушку и не раз смотревших смерти в глаза...

Севрен прямо-таки расправил плечи, услышав о себе такой отзыв. Ну, не совсем, конечно о себе, вернее даже, вовсе не о себе, но раз он сейчас стоит среди ветеранов, то и сам кой чего стоит, разве нет?

— ...В городе — еще двенадцать сотен. А надо будет, так еще из наших городов через порталы подтянем. Так что если Вестники хотят крови, они ее получат.

— Вечно ты торопишься воевать, — мрачно проворчал Олсен Желтоглазый. — Смотри, накличешь. Требований Вестников мы еще не слышали, и чем мы будем говорить — словом или сталью и магией, еще неизвестно.

— Зато ты все стараешься оттянуть неизбежное, — жестко усмехнулся Кетрам. — По мне, так этот паскудный народец давно уже пора пустить под корень, чтоб не только под ногами не путался, а даже мыслью своей зловредной Пророчества не касался.

— Пророчество, пророчество... сколько раз я слышал это слово за свою жизнь, оскомину уж набило. Я тебе вот что скажу — эти в кои-то веки совпавшие Три Признака кажутся мне какими-то... неубедительными. Как бы столь подозрительно удачное стечение обстоятельств в лице этого странного чужака не оказалось предательским заговором хабидонов. Если они стакнулись с Вестниками, а те использовали удобный предлог...

— Стоп, стоп, остановись-ка... По раскрытию заговоров ты у нас мастак, это твоя работа, но должен заметить, что дал-рокты в предлоге никогда не нуждались. Всегда брали, что хотели, коли хватало сил взять. Впрочем, ты ведь всегда был закоренелым скептиком. А по мне самоличный отъезд Наместника — самое убедительное доказательство. Чутье у него всегда было безошибочное...

Севрен вытаращил глаза, застыв, как статуя. Отъезд Наместника? Он не ослышался? Сердце ухнуло еще ниже, хотя казалось, что дальше некуда. Да как же они без Наместника отобьются против такого-то громадного войска?

— Безошибочное... — тяжко вздохнул Олсен Желтоглазый, как человек, плечи которого давит непосильное бремя. — По мне, так все мы когда-нибудь ошибаемся. И пусть я скептик, но если следовать всем Признакам, то Спящий должен был проснуться. Не желаешь сходить в Усыпальницу и убедиться?

— Хватит ерничать. То признак второстепенный. И лично я в него не верю, и в счет не беру... Погоди. Видишь терха впереди дал-роктовского войска?

— Как не видеть. Как слово будем передавать? Самолично, или магически?

— Да ты присмотрись внимательнее, — раздраженно посоветовал Кетрам.

— Проклятье! — удивленно вскинул брови Желтоглазый. — Прав оказался Гилсвери. Драхуб собственной персоной. Почивший и воскресший. Вот тебе и Три Признака. Вот тебе и Пророчество...

— Зверь тебя заворожи, — вдруг вспылил Кетрам, — ты же сам маг! Должен понимать, что Посвященного Вестников так просто не прикончить! И дела это не меняет, чужак ведь справился уже с ним, не так ли?

— Справился, да не конечной смертью... А если он лгал?

— И Наместник не смог бы этого понять? Думай, что ты говоришь!

— Сам думай, — нехотя отбивался Олсен. — Гилсвери что сказал? Что не рискнул провести принудительный допрос, так как Сила из чужака перла неведомая и могучая.

— Вот именно, что неведомая и могучая, как раз Драхуба свалить! А чарс? Разве не доказательство? Даже ты не сможешь овладеть чарсом, Желтоглазый!

— Это меня и тревожит. Чую я, что этот чужак в сговоре с дал-роктами... И наш Гладколицый как пить дать попадет в западню...

— Тьфу на тебя, Олсен! — в сердцах Кетрам назвал собрата по имени, чего делал редко. — Всюду тебе заговоры мерещатся! Ей Свет, не зря тебя народ Тюремщиком окрестил. Ладно, двигай на переговоры. За Наместника остался ты, тебе его и изображать...

— С Драхубом не получится, — возразил Олсен. — Он сумеет разглядеть сквозь личину.

— В таком случае поговори с ним по-свойски, — недобро проговорил Кетрам.

Севрен услышал тяжелые, отдающие звоном стали шаги, и, не в силах сдержать любопытство, бросил украдкой взгляд влево. Со стороны северных врат вдоль зубцов крепостной стены по верхнему ярусу приближался воевода Хабаш Быстрый.

Маги выжидательно умолкли.

Воевода представлял собой внушительное зрелище. Высокий и худощавый в миру, после облачения в полное боевое снаряжение Хабаш Быстрый казался массивным и грозным: туловище от шеи до паха защищено пластинчатым подвижным панцирем, руки и ноги укрывала прочная одежда из толстой кожи лесного зверя-увальня, проклепанная сегментированными стальными полосами, не мешавшими движению и сгибу. Шею защищали поля удлиненного узорчатого шлемника, обрамлявшего суровое лицо опытного воина, голову венчал стальной шлем. С пояса справа свисал тяжелый меч, слева — мощная шипастая булава, удар которой разбивал череп дракха, спереди — трехгранный стилет длиной в две ладони, легко проникающий в щели вражеских доспехов. От фигуры Хабаша так и веяло мрачной несокрушимой силой, чувствовалось, что он полностью готов к бою. Воеводу Севрен боялся и уважал, пожалуй, еще больше ахивов — как непосредственное начальство.

Остановившись в двух шагах от магов, воевода почтительно приложил защищенную стальной перчаткой кисть к груди.

— Какие будут распоряжения, светоносные?

Ответить ахивы не успели — шум со стороны порядков дал-роктов неожиданно усилился, привлекая внимание всех собравшихся на ярусе. Еще не до конца выстроившееся войско дал-роктов снова целиком пришло в движение, явно перестраиваясь для отступления. От топота сотен огромных чарсов дрожала земля, вибрация даже проникала наверх крепостной стены. Влажная после ливня почва разъезжалась под ударами мощных копыт, оставлявших после себя грязное месиво вместо дерна. Ахивы удивленно смотрели, как бронированные всадники Вестников поворачиваются к ним спиной и трогаются прочь, вливаясь узким, четырехрядным потоком на вымощенное каменитом полотно Большой Торной дороги. Маги переглянулись, одинаково чувствуя нежданное облегчение.

— Никак уходят? — пробормотал себе под нос Олсен Желтоглазый.

— Точно, — ядовито оскалился Кетрам. — Уходят. Поняли засранцы, что мы им не по зубам. Осада отменяется.

— У Драхуба отменный нюх, светоносные, — с совершенно невозмутимым видом негромко заметил Хабаш, словно ему было все равно, биться с дал-роктами, или нет. — Скорее всего, он понял, что чужака у нас нет, и не собирается терять время на выяснение подробностей. Думаю, он взял его след. Что ж, боевой сбор можно считать учебным, потренироваться никогда не мешает.

— Ну да. — Пламебородый недовольно глянул на воеводу, задетый его замечанием. — Думаешь, я этого не понимаю? А все-таки жаль. Было бы неплохо его здесь немного задержать, чтобы не сел на хвост Наместнику, а то и кровь ему пустить, как тот чужак...

— Перестань, Кетрам, — в глубоко посаженных глазницах кряжистого Олсена вспыхнуло гневное пламя. — Все бы тебе мечом помахать, а что при этом простые воины полягут, для тебя будто значения не имеет. Наместник в безопасности, он уже несколько часов как в пути. Дал-роктам его не догнать. Чужака с сотницей — тем более...

С небывалой радостью в сердце вратник Севрен провожал взглядом грозное воинство дал-роктов. Дыхание войны миновало Сияющий, не отобрав ни единой жизни горожан. Не понадобился ни меч, ни арбалет, ни видавшая виды кольчуга. "Напьюсь, — с непривычной для себя лихостью решил Севрен, обычно придерживающийся более-менее трезвого образа жизни. — Точно напьюсь. На радостях. Такое стоит отметить..."

Внезапно Севрен почувствовал на себе взгляд одного из магов и боязливо съежился, гадая, чем это он привлек внимание столь могущественной особы. Вины за собой он не знал, но радость от несостоявшегося сражения при подобном внимании несколько померкла. Он не осмелился оглянуться и проверить — кто именно на него смотрит, поэтому не увидел, как Олсен Желтоглазый сотворил левой рукой в сторону вратника едва заметный жест. Голова Севрена вдруг загудела, словно его огрели мешком с песком, а разговор магов вылетел из головы напрочь, даже само их присутствие на крепостной стене забылось.

Да что же это с ним, изумленно думал Севрен, чувствуя, как предательски подгибаются внезапно ослабевшие ноги, а тело упорно льнет к каменному зубцу, как у пьяницы к встречному столбу. Вроде еще не пил, а ощущение как с похмелья... Недоуменно глянув по сторонам, он обнаружил в двух шагах воеводу и испуганно отпрянул от стены. Мнимое похмелье сразу пропало, вышколенное службой тело само по себе вытянулось в струнку.

Но воеводе было не до него.

Хабаш Быстрый задумчиво смотрел вслед удаляющейся колонне дал-роктов.

15. Каменный мешок

В очередной раз оторвав взгляд от дороги, летящей под копыта ее Шалуна, Онни Бельт наконец увидела иззубренные стены Ножевого ущелья, почти отвесно вздыбившиеся сразу за пиками могучих разлапистых камнелюбов — настоящих лесных великанов. Здесь, возле Карбесовых гор, лес почему-то рос особенно густо и мощно, а дурная слава этого места, связанная с обитавшими здесь гвэлтами, была известна далеко за пределами Хааскана, да и соседних макоров также. Выглядели гвэлты как мифические каменные горгульи, коими некоторые маги любят украшать свои жилища — прямоходящие узколобые твари с вытянутыми беззубыми мордами и бесполезными зачатками крыльев за спиной, серые, как и каменные кручи, их порождающие. А может, когда-то гвэлты и были горгульями, пока какой-то особо одаренный Силой болван, владеющий силами земли, не оживил бездушный камень. Но если это событие и имело место, то произошло это в очень давние времена, так как сведений о нем не сохранилось, гвэлтов же с тех пор расплодилось тьма. Любимое времяпровождение каменного народца — сбрасывать огромные, специально обтесанные в круглую форму камни на проезжающих путников, если те, конечно, позволяли. А не позволить этим пустоголовым созданиям можно только двумя способами, по крайней мере, Онни Бельт знала только эти два — или проскочить самые опасные участки со специальным амулетом на шее как можно быстрее, пока дозорные гвэлтов не успели очухаться после действия отводящей глаза магии, или свернуть шею дозорным. Причем, для второго способа нужен хотя бы самый завалящий Мастер под рукой, на худой конец — ученик второй ступени, Подмастерье, потому что простому воину гвэлты не позволят взобраться на утесы, где сидят их дозорные. Размажут по склону лавиной камней, и вся недолга. А после будут плясать на трупе врага ритуальные танцы. Что самое интересное, своих жертв гвэлты не поедали, и вообще неизвестно, чем они питаются. Может, камнями?

Онни терпеть не могла этой дороги. Терпеть не могла находиться под защитой какой-либо магии, даже если эта магия исходила от Наместника. Не очень-то приятно бывалому воину ощущать свое бессилие перед врагами, которых невозможно приласкать верным мечом... Как эрсеркер, она могла в некоторой степени противостоять чужой магии, но сама к действенным заклинаниям была не способна, только к простейшим. Не дал Истинный Свет таланта, давно похоронена мечта юности стать полноценной магичкой...

Несмотря на целую ночь бешеной скачки, Шалун пока не показывал признаков усталости. Зверь у нее отличный, сама отбирала из стаи сопливчиков, растила, воспитывала. Вот и вышел выносливым, быстрым и сообразительным. Шалун не боялся ни пронзительных криков, специально предназначенных для распугивания недостаточно тренированных дракхов противника, на которые были большими мастерами старые вояки, ни блеска стали, не обращал также внимания на запах крови. Последнего добиваться особенно непросто, ведь по природе своей дракхи как были хищниками, так и остались, сколько их не разводи в "мирных" условиях на лебсе, да на воде, и норовили самочинно влезть в любую драку, где едва запахнет кровью...

В общем, хороший у нее зверь.

Теперь же, когда в их компанию затесался громадный чарс дал-роктов, Шалун и вовсе стал резвее резвого. Ничего удивительного — ишь как чарс косится на ее дракха, клыки белые скалит, дай волю, разорвет в клочья и сожрет, если не подавится. Что вполне может статься — ведь Черный в полтора раза крупнее обычных серых дракхов... Небывалое дело, если подумать — чарс, кровный зверь дал-роктов, и оседлан чужаком из неведомых земель. Не припоминала Онни такого случая, а стычек с Вестниками за годы ее жизни случалось немало — и если верх брали хааскины, то звери серолицых бились до смерти даже после гибели своих хозяев. И столь страшны они были в битве, что... В общем, детей у хасков ими пугали. Вот не будешь слушаться, придет Черный, огнем плюющийся, схватит огромными клыками и унесет тебя к дал-роктам в Темные Гробницы, да отдаст Голодным Поганкам на пропитанье, и превратят они тебя в создание ночи, раба-парда Владыки Колдэна. Страшно? Ну, взрослым, понятное дело, уже не так страшно, выросли из детских штанишек, а шалопаям малолетним все же страшновато, и из штанишек они от этих слов прямо-таки выскакивают...

Эх, Причастия на нее нет, спохватилась с досадой сотница, о чем думает?! О детских страшилках, когда город ее почти что родной, где значительную часть жизни прожила, от дал-роктов, возможно, отбивается изо всех сил, и ночь для него эта — последняя... Ее лицо чуть заметно напряглось. Нет. Прочь тревожные мысли. Не дадут маги такому поганому делу случиться. Гилсвери с энвентами своими, Кетрамом Пламебородым, да Олсеном Желтоглазым, не позволит себя одолеть, сила у них немалая. Только на это и надежда.

А может, и не будет ничего. Может и вовсе не будет никаких дал-роктов. А если и появятся, то попугают горожан, да в сторону отвернут, город в покое оставят. Ведь чужак, который им потребен — вот он, с ней скачет... тот самый, который голыми руками ловчего мага утихомирил... Все-таки верилось в это с трудом. Драхубом у хааскинов тоже пугали детей, лет этак сотни с две. Что же это получается? Грозная живая легенда походя прикончена засферником? Да уж... Может, вот такому и будет по силам исполнить Пророчество Зверя... Думать об этом и то боязно, но надежда в сердце живет, как живет она в сердце каждого хааскина, корда, серого адалая, и прочих, Светом живущих хасков, что им еще осталось, кроме надежды. И если этот чужак тот, чье истинное имя Онни и произносить про себя пока не будет, то она постарается сделать все, чтобы доставить его к Кругу, все, что в ее силах, и только смерть может ее остановить... Если же и этот засферник в Круге прахом ляжет, как и сотни до него, то не ее вина в том будет. Главное — довезти. Не повторить ошибки, как с Олсеном...

Нет, все-таки нелегкая чужака принесла, чует ее сердце... Тьмой меченый засферник со своим драным сиг... сгла... сглайзером, язык сломаешь, пока выговоришь, Стерегущий его задери... Думала, что уже все и забыла, что все быльем поросло и пеплом в памяти развеялось... ведь... сколько? Да уж четырнадцать лет минуло... А сердечко, оказывается, помнит, ишь как зашлось, неладное... Словно распахнулась замурованная дверка, выпустив наружу нежданные, непрошеные, ненужные чувства, ох как ненужные... Остин, Остин, боль сердечная, боль давняя, застарелая, юности далекой... Никого так больше в жизни не любила, против Наместника готова была пойти... Какая яркая картинка... Как живой, словно вчера только видела... Ясные синие глаза, светлый непокорный чуб... И озорная улыбка... Никто так не умел улыбаться, как Остин — нежно и лукаво одновременно. Ох, как же больно... Почти так же, как раньше... Вот проклятый... И музыка его такая же — яркая, страшная, небывалая, сказка наяву. Сказал бы кто, не поверила бы, пока сама не увидела, что такая музыка, с картинками, может существовать... Самый искусный маг вряд ли такое сотворит, столь совершенную иллюзию... А эта история про влюбленных, ну, прямо как про нее, Онни... недаром так рану разбередила... Мрак её забодай... И Наместник тоже хорош, ни словом не обмолвился, о ком чужак расспрашивал, а ведь должен был, ведь это ее касается, да еще как... Эх, Наместник, Причастия на него нет... Только в постели ласковый, а как дела касается, так норовит мужику перепоручить, не доверяет женщинам, не верит, что они могут быть способнее мужчин, недоговаривает, доказывать уже устала, что не хуже других, делом доказывать... Впрочем, на этот раз он послал именно ее. А ведь и у самого Наместника имелась давняя боль, сродни ее, тоже когда-то жену потерял, которую любил до беспамятства... Сама Онни не видела, но от стариков слышать доводилось (не при ее короткой жизни это произошло, ведь Гилсвери уже второй век доживал). Пенетой его суженую звали. Сгинула не где-нибудь, а в Кругу Причастия, понесла ее туда нелегкая, правду искать, да спасения для мира Хабуса... Да только не принял ее Круг. Отторг и уничтожил, заживо в прах развеял. С тех пор у Гилсвери только одна любовь была — она, Онни Бельт, чем-то она ему ту, прежнюю напоминала... Чертова любовь... Сколько судеб она сломала, сколько страданий принесла. И на что ее Создатель придумал? Худшего испытания не вообразишь. У чужака — и то, похоже, те же проблемы. "Ты любил когда-нибудь? По-настоящему?" "Да". А голос — прямо неживой. Лицо враз окаменело, а в глазах прорвалась наружу боль, всего на миг, но Онни сумела это увидеть, ощутив в тот момент некоторую родственность их душ. Куда ни ткни, кругом сплошные страдания, прописанные людям с сотворения мира... будто нельзя, не суждено никому прожить жизнь в мире и согласии. Словно висит неугасимое проклятье на всем роде человеческом...

После резкого поворота дорога вынесла их к первой караулке. Онни заметила отделившегося от нее всадника в форме крепостной стражи, пустившегося во всю прыть впереди них, и отбросила мысли о личных проблемах до более подходящего времени. Ловкий парнишка, сообразительный. Надо будет его перед подвоеводой отметить.

Спустя минуту всадники поравнялись. Онни заметила, как восхищенно блестят при взгляде на нее глаза молодого караульщика, совсем еще пацана с виду, как дерзко пялится он на ее грудь. Словно кожаного, защищенного стальными поперечными пластинами ксомоха на теле и нет вовсе, а едет она, сотница, голой. Совсем ошалел этот сопляк, что ли, всего десять дней пробыв без женщин? За кого он ее принимает? Может, по зубам пару раз треснуть, чтобы морду отвернул? Стерегущего на него нет, вот кого... Или Наместника... Тот ему цвет лица вместе с кожей враз бы поменял за один такой взгляд...

— Да прибудет с тобой Свет, светочтимая сотница Онни! — бодро поприветствовал караульщик взволнованным тенором. — Что заставило тебя в этот час оказаться здесь, никак в Сияющем что случилось?

— Да прибудет... Поменьше вопросов, воин. Амулет с тобой?

— А как же! — Ничуть не обескураженный резким ответом, парнишка с самодовольной улыбкой похлопал по груди, словно и не Наместник вовсе, а сам он сотворил этот горный амулет. — Где ему еще быть!

— Для чего здесь пост? — неожиданно поинтересовался дотоле молчавший засферник. — Мы уже достигли границы макора?

Какой странный, неестественный выговор у чужака, снова отметила Онни. Заклинание Речи делало понятным общий смысл его слов, но их звучание коробило слух. А в этом голосе звучала сила, которой хотелось противиться. Испытанное совсем недавно мимолетное родство душ исчезло, уступив место неприязни. Как-никак именно чужак со своим сиглайзером оказался виновником неприятных воспоминаний, так разбередивших сердце.

— Ножевое ущелье, чужеземец, — хмуро ответила сотница. — А в караулке — охранные амулеты, чтобы проехать это ущелье.

— Охранные амулеты? От кого? Кстати, я уже называл свое имя в трактире. Никсард, помнишь? Можно Элиот. Первое — родовое, второе — личное.

— Неважно, чужеземец. Проедешь и не заметишь. Забудь.

— Не слишком-то ты вежлива, дружинница.

Онни промолчала. Дробный топот копыт трех дракхов отбивал желание напрягать голосовые связки. Тем более для чужака, которому, скорее всего, суждено умереть. И чем меньше она с ним будет общаться, тем спокойнее эту смерть воспримет. И тем быстрее, кстати, забудет про эту штуку у него на виске, после приобщения к которой ее одолевало странное, сильное желание попросить послушать еще раз — ну не стыдоба ли? Глядишь, так скоро совсем безвольной станет.

Но засферник, не удовлетворившись ее ответом, обернулся к молодому караульщику:

— В караулке кто остался, воин?

Уловив некоторую холодность сотницы по отношению к спутнику, тот пренебрежительно глянул на хальда:

— Напарник. А тебе что с того?

— Не груби, парень. Вернись, пока есть время, да предупреди напарника об опасности. Дал-рокты на хвосте висят.

Онни вскинулась, осаживая Шалуна на всем скаку, — руки в кожаных перчатках рванули поводья так, что дракх гневно захрипел от боли в ушах. Остальным пришлось последовать ее примеру, и три верховых зверя, шалые после столь внезапной остановки, нервно затанцевали на дороге. Недоверчиво сузив глаза, сотница уставилась на чужака.

— Откуда знаешь?

— Знаю. И лучше вам поверить.

Веско сказано. Что-что, а умел чужак заставлять прислушиваться к своим словам, голос у него был поставлен особо.

Онни внутренне напряглась, расширяя сферу ментального восприятия — терпеть не могла это упражнение, очень уж тяжко оно давалось. И тут же накатило и ударило чувство опасности. Как же она своим нюхом эрсеркера не учуяла этого раньше? Большой отряд дал-роктов и в самом деле, что называется, висел на хвосте. Не исключено, что с ними был маг, который и помог им так хорошо замаскироваться. Онни сконцентрировала мысленный щуп, уже зная, где искать... Нет, не маг. Просто Посвященный, терх, и судя по ощущениям, не из самых способных, о чем говорила бледная, как бы притушенная аура командира дал-роктов. Впрочем, возможно, он просто чем-то сильно утомлен, в этом случае аура тоже выглядит примерно так... Все лучше, чем полный сил боевой маг. Теперь Онни могла назвать расстояние до Вестников с точностью до сотни шуггов, и расстояние это оказалось тревожно небольшим. У всех Вестников такие же дьяволы, как Черный у засферника, неудивительно, что погоня приближалась, и приближалась прытко. Проклятие...

— Давай сюда амулет, воин, и возвращайся к напарнику, — недолго думая, приказала Онни, повелительным жестом протягивая руку.

Парнишка-караульщик явно растерялся.

— Так... этот у нас последний. Я потому и поехал с вами, чтобы забрать амулеты из другой караулки...

— Быстрей! — рявкнула дружинница. Подхватив поспешно протянутый амулет, столь же резко добавила: — А теперь возвращайся к напарнику, и убирайтесь вместе в горы. Нет времени с вами возиться. И поторопись, если не хочешь, чтобы Вестники тебя сожрали!

Окрик подействовал.

Онни заметила разочарование, мелькнувшее в глазах караульщика — перед тем, как тот развернул своего дракха и пустился вскачь обратно. Ничего, перебьется. Наверняка рассчитывал познакомиться с ней поближе. Ох уж эти мужики... Но как же не вовремя они подъехали к ущелью! Схватиться с Вестниками под самым что ни на есть боком у гвэлтов — только этого ей и не хватало для полного счастья... Постой. А может, как раз все получится? Раз Посвященный Вестников не из самых способных, то и приданные отряду защитные силы могут не сработать против гвэлтов, если их предварительно подразнить, взбудоражить. А раз так, то...

Все эти мысли мгновенно пронеслись у нее в голове.

— За мной, хальд! Отстанешь — пропадешь!

Шпоры с силой вонзились в чешуйчатые бока, и Шалун сразу рванул с места в карьер, не только восстановив, но и оставив далеко позади прежнюю скорость. Когда речь идет о том, чтобы выжить, нет смысла беречь зверя. Мгновение спустя Черный легко догнал ее дракха и снова пристроился слева. Онни же продолжала подгонять Шалуна, заставляя выкладываться на пределе, ветер так и свистел в ушах.

Чем дальше, тем сильнее дорога была усыпана колотым щебнем, и уши драть за это следовало не кому иному, как гвэлтам, так как стихийных оползней и обвалов в этих недоделанных горах давно уже не бывало. Недоделанных — потому как невысокие были... Хорошо хоть, что большие камни гвэлты после "потех" отволакивали обратно наверх, только щебень и оставался. Понимают, что по непроезжим дорогам никто не сунется ноги ломать, а значит, и забав для них не будет, хоть тресни. Да и запас самих камней не безграничен, их еще вытесать нужно, придать круглую форму. Кропотливая работенка — как раз для этих горных недоумков, им все равно больше заняться нечем.

Вскоре показалось дозорное гнездо гвэлтов, вырубленное в толще скалы на головокружительной высоте. Слегка приподнявшись на стременах, Онни бросила быстрый взгляд за спину. Позади пока было чисто, но опасная близость Вестников Тьмы ощущалась теперь столь же явственно, как холод встречного ветра на лице, разгоряченном бешеной скачкой. Однако, ну и чутье у засферника! Почти как у мага. А может, он маг и есть? Гилсвери на этот счет тоже ничего не говорил, но... Может, просто не придал особого значения? Или просто не знал. Нет, не мог не знать, кому как не ему, лучшему магу Хааскана, а то и всего Внутреннего Круга, дано видеть любого чужака насквозь с первого же взгляда?

Дорога стремительно неслась им навстречу, из-под копыт во все стороны летели каменные осколки, гулкое эхо, обгоняя их, отражалось от склонов Ножевого ущелья. Здесь Торный Путь не был вымощен брусками каменита из-за гвэлтов, но щебня на дороге и так хватало, так что ненастная погода не грозила путникам непролазными хлябями. Вот только гвэлты куда неприятнее самой непролазной грязи... Жаль, что с ними не было опытного мага с парочкой боевых заклятий наготове...

Чуть далее подножия утеса, на котором находилось дозорное гнездо, ущелье плавно сворачивало влево. Задрав лицо, Онни заметила, как из-за кромки каменного гнезда высунулись мерзкие, уродливые головы гвэлтов, похожие на куски плохо обтесанных валунов; тусклые безжизненные глаза зарыскали по дороге внизу. Гвэлты слышали звук копыт, но самих всадников заметить не могли: Горный амулет отводил взор. У гвэлтов не хватало ума сбрасывать камни просто на звук. И все же дурное предчувствие сжало сердце. Что-то сегодня было не так. Слишком рано эти твари забеспокоились...

И опасения Онни Бельт, к несчастью, оправдались.

На огромной скорости они уже вписывались в поворот, когда где-то впереди, высоко над головой, каменные склоны громко захрустели под тяжестью громадных валунов, еще не видимых из-за скальных выступов и зарослей горного кустарника-мягуна. Невидимых, но неотвратимых, как смерть.

— Быстрее! — пронзительно крикнула Онни, уже догадываясь, почему амулет не сработал. Похоже, последнее время именно этим амулетом слишком часто пользовались, и он выдохся раньше срока. Им просто не повезло. А может быть, все дело в засфернике, как-то повлияло его присутствие? Некогда гадать. Повинуясь окрику и шпорам, Шалун выжал из своего сильного тела все, на что был способен, от напряжения выкатив глаза из орбит, хрипя и роняя с губ вскипевшую пену, а Черный словно и не обратил внимания на увеличение темпа. Онни тоже от такого зверя не отказалась бы...

В следующий миг все посторонние мысли пропали.

Из зеленой массы мягуна, мохнатым поясом охватывавшего склон над дорогой на высоте нескольких десятков шуггов, вынырнул огромный валун высотой с человеческий рост. Вынырнул и стремительно понесся вниз, наперерез летящим, как стрелы, всадникам. Бешено крутились щербатые бока, вздымалась столбом пыль, летели во все стороны клочья перемалываемого кустарника и брызги щебня.

Онни хладнокровно прикинула расстояние и скорость валуна. По ее расчету, они успевали впритык — валуну оставалось одолеть еще шуггов сорок, прежде чем он рухнет на дорогу. Чужак молча мчался рядом и, похоже, собирался следовать всем ее распоряжениям. Оно и верно, не та ситуация, чтобы показывать норов, и хорошо, что он это понимал.

Каменный шар стремительно приближался, на глазах вырастая в размерах...

Они успели. Пронеслись прямо под ним — как северный ветер, как взгляд, брошенный вдаль, как луч Всевидящего Ока, вечно бегущего по Сфере сквозь тысячелетия... И по ущелью гулким эхом пронесся тяжелый удар — сзади.

Но переводить дух оказалось рано — стоило Онни Бельт бросить взгляд вдаль, и из ее груди вырвался крик отчаяния. Впереди склон чертили еще несколько бездушных убийц, тоже наперерез, и проскочить их уже было просто невозможно. Ни проскочить, ни остановиться. Почему-то на этот раз гвэлты оказались невероятно предусмотрительны.

С утробным громыханием ближайший валун подпрыгнул на встречном выступе и рухнул на дорогу прямо перед мордами дракха с чарсом. Жуткий по силе удар сотряс почву, смял дорогу. Вмиг обезумевший Шалун взвился на дыбы, едва не опрокинувшись на спину вместе с Онни, закружился, затанцевал на месте, да так, что у нее перед глазами все завертелось и слилось в какую-то неразбериху. Хриплое рычание заклокотало у зверя в глотке, словно пар под крышкой кипящего котла, и взорвалось пронзительным, раздирающим воздух визгом. Выронив поводья, Онни зажала уши ладонями, крича от боли что-то отчаянное и злое, а потом чарс чужака налетел на Шалуна, и этот невзрачный с виду засферник одним движением руки вырвал ее из седла. Онни не успела ничего понять, как оказалась впереди него на Черном, а на то место, где кружился взбесившийся Шалун, ухнул невесть откуда взявшийся громадный каменный шар. Визг несчастного зверя оборвался треском костей. Не останавливаясь, валун тяжеловесно подпрыгнул, оставив после себя смятое, раздавленное в кровавое месиво тело дракха, срубил ствол камнелюба по ту сторону дороги, взобрался на несколько шагов вверх по противоположному склону и... покатился обратно. И вот уже Онни с чужаком уворачиваются от падающего дерева, а каменные ядра продолжают валиться со всех сторон, спереди и сзади, избивая, утрамбовывая гулкими ударами дорогу, отрезая путь в обе стороны, и вот-вот накроют каменный мешок, умело сотворенный злобными гвэлтами, чтобы навсегда похоронить в нем непрошеных путников...

Мгновенья растянулись тягучим, кричащим отчаяньем, дробясь в оглушающем грохоте, земля тряслась под ногами и небо, вращаясь, опрокидывалось в лицо, рвались из рук невесть как оказавшиеся у Онни поводья чарса, отдаваясь режущей болью в намертво стиснутых пальцах даже сквозь кожу боевых перчаток... Все еще падающее на дорогу дерево... падающее... упавшее... накрывшее несколько ворочающихся как жернова валунов и тут же изломанное, перемешанное в труху и щепу... И стреляющие осколки щебня, острые, осыпающие одежду и лицо, секущие в кровь, и тонкая тошнотворная пыль, лезущая в горло...

И вдруг все кончилось.

Онни ошалело осмотрелась. Обвал прекратился. Скатившиеся валуны кучно громоздились вокруг, но сверху больше не катились. Вокруг стояла какая-то хрупкая оглушающая тишина, нарушаемая лишь негромким топотом нервно пританцовывающего под седлом чарса. Зверь тихо рычал и осуждающе косил темным глазом, как бы укоряя ее за то, что не смогла уберечь его нового хозяина...

Хозяина? Чужака?

Только тут Онни осознала, что в седле осталась одна, и в ее груди все помертвело.

Чужак, вырвавший ее из-под каменного молота в самый последний момент, исчез, возможно, сам перемолотый среди камней, как ствол камнелюба... Неужели опять... Неужели опять, как и четырнадцать лет назад, она не довезла... Кусая губы, Онни впилась глазами в заваленную камнями дорогу, пытаясь отыскать хоть клок его одежды. Ни ум, ни сердце не желали принимать свершившееся...

Откуда-то сверху вдруг послышался голос.

Онни вскинула враз вспыхнувшее надеждой лицо, разворачивая чарса на звук, и резкое слово уже готово было сорваться с пересохших, припорошенных пылью, дрожащих от пережитого напряжения губ, когда увидела, что...

Она увидела чужака на краю каменного гнезда, его темную тень, казавшуюся на такой высоте уменьшившейся вдвое, тень, впившуюся взглядом в лица серых тварей, онемевших, обездвиженных ужасом, что плескался в мутных серых глазах. И услышала странно тяжелый шелест слов, осыпающихся со склона словно щебень:

— ...Ваши враги следуют за мной... Они уже близко... они хотят уничтожить вас... истратьте на их все, что у вас есть, и вы спасетесь...

— Да, повелитель...

— Действуйте...

Бесплотной тенью с непостижимой, едва улавливаемой глазом быстротой засферник скользнул с кручи прямо к Злыдню, почти бесшумно возникнув возле правого стремени. На его спокойном лице лежала лишь легкая усталость, словно и не взбирался он только что вверх по почти отвесному склону. Он даже не вспотел, и голос его против ожидания не дрожал от напряжения, когда он заговорил с ней, а взгляд серо-зеленых глаз был предельно серьезен:

— Что-то пошло не так, светочтимая, верно? Охранный амулет не сработал. Причина меня мало интересует, поскольку эта проблема уже позади, но теперь у нас остался один зверь на двоих. Надеюсь, ты не против такого способа путешествия?

— Нет... Никсард. — Голос Онни против воли дрогнул.

Засферник чуть улыбнулся.

— Приятно видеть, что в наших отношениях намечается прогресс.

Смысл последнего слова остался неясен, но на всякий случай Онни огрызнулась, быстро возвращаясь к привычной самоуверенности:

— Не обольщайся, хальд.

Он тут же стер улыбку, словно ее и не было.

— Хальд... Да, я для вас действительно чужак, и ты даже не представляешь, насколько — внешность обманчива... Ну да ладно, нам пора в путь. Как предпочитаешь сидеть, сзади или спереди?

Онни понимала, что на хвосте у них висит погоня, и вместо того, чтобы стоять и трепаться, следовало поторапливаться. Но тут до нее дошло предложение чужака. Спереди? Спереди мужчин сидят только их жены или любовницы. Это что, похабный намек? За словом в карман она никогда не лезла, всегда знала, что ответить... Онни напряглась, губы презрительно сжались, но резкое слово так и осталось непроизнесенным. Она вовремя вспомнила, кто перед ней. Откуда засфернику знать их обычаи...

И потом, он спас ей жизнь. Только что. Не амулет Наместника, а какой-то чужак спас жизнь ей, элитной воительнице Сияющего. Впору со стыда сгореть, но, в отличие от некоторых, Онни умела признавать чужие заслуги. Он это совершил, и глупо делать вид, что ничего не произошло... И что, Зверь ее заворожи, он только что сотворил с гвэлтами? Как он заставил их повиноваться? Это ведь невозможно!

— Сзади, — коротко бросила Онни, перемещаясь на задок широкого дал-роктовского седла, вполне способного вместить двоих. — Поторопись.

Вдруг, без всякого перехода, чужак оказался в седле впереди нее. Только что стоял рядом, на земле, и вот уже его спина перед ней. Стерегущего на него нет, да как же это у него получается?! Хальд же, перехватив поводья, послал чарса в галоп. Онни ничего не оставалось, как вцепиться сзади в складки его одеяния — из странного на ощупь, гибкого и явно очень прочного материала, напоминающего по виду ксомох с нехарактерным для этого вида одежды разрезом спереди. Не слишком удобно, но обхватывать чужака за талию, словно между ними есть близость, — нет уж, перебьется. И пусть только попробует сострить по этому поводу...

На то, что осталось от ее верного Шалуна, она так и не взглянула. Жаль дракха, так жаль, что аж сердце щемит — семь лет вместе службу несли, почти что член семьи был... Семьи? Нет у нее никакой семьи. Только близость с Наместником, что-то вроде служебной привязанности, а любви... истинной любви — нет. И вообще — прочь сентиментальную чепуху, не в ее характере размазывать сопли и предаваться сожалениям.

Потом они долго, — долго для тех, кого по пятам преследует погоня, выбирались из месива камней и деревьев, огибая их, просачиваясь в редкие щели среди заполонивших обочину дороги древесных великанов, устоявших от каменного урагана. И когда снова выбрались на ровную дорогу, в Ножевом ущелье загрохотало вновь — позади. Звук обвала прозвучал для Онни сладкой музыкой, способной согреть самое суровое сердце воина, так как звук этот означал гибель врагов.

Приветствие для дал-роктов удалось на славу...

Опять-таки, благодаря хальду. Инициатива этого путешествия безнадежно ускользнула из ее рук, и как ни странно, Онни это обстоятельство пока не особенно огорчало. Еще бы вон ту штуку послушать, что у чужака на виске прилеплена, и совсем стало бы славно...

Тьфу!

Ну что тут будешь делать...

16. Бой

С седла бешено несущегося по дороге чарса Инитокс с ледяной злобой оглянулся на поредевший отряд, неотступно следовавший за командиром. В запыленных после обвала доспехах, уцелевшие воины по-прежнему выглядели грозно, и настроены были решительно. Глаза воинов горели мрачным огнем. Чарсам под седоками повезло меньше, кровь на иссеченных каменным дождем шкурах животных смешалась с пылью, покрыв могучие тела грязно-бурой коркой. И все же боевые чарсы, несмотря на многочисленные раны, неутомимо пожирали расстояние. Их дух был так же неукротим, как дух повелевавших ими воинов.

Больше всего Инитокс сейчас сожалел о том, что не был таким искусным магом, как Драхуб. Да, он тоже был Посвященным, и сделал все, чтобы защитить свой отряд, но все-таки потери оказались катастрофическими. Сорок воинов въехали в Ножевое ущелье — сильные, опытные, закаленные в сражениях, закованные в мощную броню виритовых доспехов. Покинула ущелье только половина. И самое отвратительное, что погибли они не в истинном сражении, а от камней безмозглых горных тварей. Проклятые хаски сбежали с амулетами, и гвэлтам удалось выместить свою вечную скуку на его воинах.

После этого гвэлты умерли. Инитокс не сдержался. Зная, что Силу следует беречь для схватки с демоном — а после воскрешения ловчего мага ее осталось не так уж и много, и восстанавливалась она не так быстро, как хотелось бы, он все-таки применил одно из самых мощных и смертоносных своих заклинаний. Он залил склоны ущелья Серым Туманом, растворяющим не только живую плоть, но даже сам камень... Вот только потоки каменных ядер, взявших Вестников в клещи, остановить уже не смог. Не смог, будь оно все проклято! А впереди еще предстояла схватка с могучим демоном, и это после того, как Силы у него почти не осталось...

Терх запретил себе испытывать сомнения. Задание должно быть выполнено любой ценой, иначе он не достоин гордого имени своей расы.

Инитокс все-таки настигал врага, несмотря на роковую задержку. Всем своим нутром Посвященного терх чуял страшную ауру чужака, летящего впереди, ауру, даже скользящее прикосновение мыслечувств к которой свирепо жгло. Следовало успеть схватиться с врагом до границ Нубесара. Потому что если он не успеет до границ...

Справа от дороги показалась вторая караулка хасков. Не поворачивая головы, боковым зрением терх заметил двух стражников, удиравших в лес на неоседланных дракхах, малорослых и невзрачных по сравнению с чарсами. Рука инстинктивно легла на рукоятку Джарока, клинка Силы, но главной целью был демон, и отвлекаться на эти ничтожества он не собирался. Выплескивая свой гнев, Инитокс пришпорил и так несущегося во весь опор чарса, зная, что воины его отряда тут же повторят его движение. Земля дрожала под ударом копыт двадцати громадных черных зверей, роняющих с губ ощеренных пастей клочья грязно-белой пены, полотно дороги сминалось и рвалось в клочья, стена леса по краям размывалась буро-зеленой пеленой.

Резкий поворот вынес отряд на прямой отрезок дороги, ведущий к заставе нубесов, и Инитокс до боли стиснул клыки, наконец своими глазами увидев впереди двух седоков в одном седле, несущихся на чарсе, предавшем свой Род. За спиной в воздух взвился яростный вопль его воинов, также увидевших дичь. Какой бы силой и выносливостью чарс не обладал, двое хасков все-таки больше, чем один дал-рокт, и лишний вес замедлял передвижение. Всего три сотни шагов, и они окажутся в его руках... А затем месть свершится.

Но и преследуемые приближались к границе Нубесара, обозначенной слабо светящейся линией, проходящей прямо по земле. И там, за этой границей, уже выстроился в грозном ожидании боевой порядок кланта нубесов — вражеских воинов было семеро, как того требовало их священное число. Огромные сегментированные тела гигантов, отсвечивающие полированным хитином, по прочности превосходящим лучшую виритовую сталь, застыли неподвижной цепью в пяти шагах друг от друга каждый — мечеруки занесены в ритуальное положение удара. Любой из нубесов был в полтора раза выше самого рослого дал-рокта и массивен, как чарс. Инитокс понял, что смертельного столкновения не избежать, и хладнокровно принялся формировать остаток магической Силы в мощное заклинание Щита. Двадцати воинам, даже самым опытным, клант нубесов не одолеть, но отвлечь они их смогут. Решение было самоубийственным, но другого он не видел. Владыка не гневается на победителей. Впрочем, он не гневается и на побежденных. Он просто перестает их замечать. А это для любого дал-рокта — хуже смерти.

Демону не уйти. И даже нубесам его, терха Инитокса, не остановить!

Двадцать Вестников, выхватив из ножен прямые мечи, грозной стальной лавиной неслись прямо на редкую цепь нубесов, и яростный рев из их глоток несся впереди них, казалось, сминая сам воздух.

Когда расстояние до древних врагов сократилось до трех десятков шагов, Инитокс сложил пальцы щепотью и мощным волевым усилием швырнул Щит на цепь нубесов. Удар магии оказался точен, цепь нубесов разорвало пополам, двое исполинских воинов в центре опрокинулись... чтобы в следующее мгновенье вскочить и ринуться в атаку. Два десятка Вестников накинулись на них, как стая обезумевших от голода лысунов... Воздух мгновенно наполнился страшным, раздирающим уши визгом и многоголосым шелестом мечерук, разящих живую плоть... Плоть дал-роктов и чарсов. Стальные клинки бессильно звенели по броне хитиновых панцирей, высекая лишь неглубокие зарубки. Опытные, бесстрашные в своей ярости, закаленные в сражениях воины один за другим падали, словно колосья лебса под серпами хасков в пору жатвы. Гибли, как необученные юнцы, и предсмертные крики слились в один долгий заунывный вой, а кровь Рода щедро заливала бесплодную землю Границы.

Но Инитокс уже прорвался. Магия проложила ему путь, и он летел прямо к демону метко выпущенной стрелой, могучему, но глупому демону, спешившемуся в ста шагах позади нубесов, чуть в стороне от каменитовой дороги. Вероятно, тот решил понаблюдать за схваткой, уверенный в своей недосягаемости для мести Вестников Тьмы, Детей Идущей.

Он был все ближе...

Копыта чарса рвали дерн, мощная грудь родового зверя, защищенная толстым стальным щитом, готова была уже всесокрушающим тараном подмять демона под себя... Посвященный собрал в кулак последние остатки магии, создавая вокруг себя ореол защиты.

Ближе...

Инитокс отчетливо видел бесстрастное лицо демона, спокойно и неподвижно стоявшего на пути неотвратимо надвигающегося урагана мускулов, стали и мести...

В странной, отдающей жуткой пустотой ауре демона не было ни малейшего страха, и тогда страх ощутил терх. Демон даже не пытался использовать для своей защиты меч Силы, отнятый им у Драхуба, — Инитокс безошибочно узнал Оретун по источаемой им мощной эманации могущества. Меч так и остался висеть у седла чарса-предателя, сбоку от хааскинки, которая предпочла встретить свою смерть верхом, в отличие от самоуверенного демона.

Когда терх оказался на расстоянии десяти шагов, женщина выхватила три ножа и с небывалой меткостью и скоростью один за другим метнула их в Инитокса так, что они слились в полете в стальной трезубец. Первый нож нацелился в горло, второй и третий юркнули в прорези для глаз, но магия защиты отбросила их прочь без всякого вреда для терха.

Ближе...

Аура демона вдруг взорвалась, выбросив в сторону терха десятки зубастых мыслещупалец, и свирепая оглушающая боль охватила тело дал-рокта с головы до ног, казалось, разрывая его в мелкие кровоточащие клочья.

Его это не остановило.

Слишком поздно — он не мог уже остановиться. Собственный Меч Силы, верный Джарок, взлетел в позицию — стремительное, неуловимое движение, проверенное на шеях десятков хасков, раксов и хабидонов, взгляд которых не способен справиться с подобной быстротой удара.

Демон был прямо перед ним.

Неподвижная фигура, прищуренный взгляд, змеящиеся из темных как Ночь глаз копья мыслещупалец. Инитокс пронзительно взвыл, не в силах больше терпеть беспощадную боль, рвущую тело на части. И с размаху опустил Джарок вниз, на голову ненавистного врага, в последний миг с кристальной ясностью ума осознавая, что напрасно положил весь свой отряд верных, лучших воинов Рода.

В следующий миг глухой таран беспамятства вырвал его из седла.

17. Граница

Он опять это сделал.

Онни Бельт широко раскрытыми глазами смотрела на засферника, замершего в двух шагах от неподвижных тел дал-рокта и его чарса. Теперь она готова была поверить чему угодно. Прямо на ее глазах невысокий невзрачный чужак в мгновенье ока поверг наземь огромного жуткого всадника. Она даже не успела понять, как он это сделал. Только что Вестник несся на них во весь опор, рассекая воздух светящимся клинком из макама, и Онни уже готова была дорого продать свою жизнь, не сомневаясь, что одолеть Посвященного не удастся, как не удавалось это до сих пор не одному хаску, кроме магов, превосходящих их силой. А теперь командир дал-роктов валялся у их ног. Чужак даже не воспользовался мечом, как две капли воды похожим на меч терха, мечом, на который он так и не обратил внимания за всю дорогу, словно магический клинок, отнятый у самого ловчего мага дал-роктов, был для него не более чем безделушкой. Онни не могла этого постигнуть умом. Но она была потрясена. До глубины души.

Слегка тронув поводья чарса, она подъехала ближе.

Не обращая внимания на поверженных противников, засферник как ни в чем не бывало смотрел в сторону нубесов, уже закончивших схватку и деловито стаскивавших туши чарсов и тела их седоков в одну общую кучу. Выполнялась эта жуткая работа без особых усилий, что красноречиво подчеркивало невероятную физическую силу хитиновых воинов.

— Честно говоря, не думал, что семеро нубесов, как бы внушительно они не выглядели, так легко справятся с двумя десятками Вестников, — с едва заметным удивлением покачал головой Никсард. — Вестники ведь тоже не дети... Незабываемое зрелище.

Онни усмехнулась. Признание спутника показалось ей забавным. Лично она все еще находилась в шоке от того, что сделал он сам.

— Поверь, нубесы — еще не самые сильные воины Теневого мира.

— Что они собираются с ними делать?

— Огонь — лучший способ избавиться от тел Вестников. Кроме того, это любимый ритуал мечеруких.

Чарс нервно затанцевал под ней, повернул вправо морду. В темном выпуклом глазе плескался гнев. Зверю снова не позволили подраться. Дружинница, укротившая на своем веку немало серых дракхов, соскочила на землю, от греха подальше. Пусть с ним засферник управляется... К тому же у нее нашлось неотложное дело. Быстренько отыскав в траве свои метательные ножи, она подошла к телу терха и окинула его внимательным взглядом. Вестник лежал на спине, незряче уставившись в хмурое небо. Шлем, изображавший хищную голову какой-то неведомой твари, слетел при падении и валялся неподалеку, обнажая голый бугристый череп. Серое лицо искажено посмертной мукой, клыки оскалены, руки широко раскинуты, пальцы правой даже после смерти крепко сжимают меч Силы. Эк его приложило-то, прямо сочувствие появляется. Подробности ментального поединка чужака с терхом от Онни ускользнули, но и того, что она смогла почувствовать как эрсеркер, ей никогда не забыть. Засферник вдруг превратился во что-то непередаваемо жуткое, нечеловеческое... И "неистребимая" снова испытала суеверный страх, как в Ножевом ущелье. Угораздило же Верховного мага навязать ей такого подопечного... За свою жизнь Онни Бельт бесстрашно отправила во Мрак немало существ — и хасков, и иных, илсутов, но давно ее так никто не пугал, как засферник.

Онни с силой встряхнула головой. Нет, не надо об этом думать. Ни к чему... Она снова уставилась на терха. Сейчас, когда мощь его ауры погасла, отличить терха от простых воинов было невозможно, так как доспехи дал-рокты носили только лучшие — что простые воины, что их командиры, и выглядели одинаково. Но только Посвященные дал-роктов имели мечи, выточенные из макама — Пальца Зверя, из жилы особой горной породы, представлявшей собой источник магической силы и являвшейся величайшей ценностью в этом мире. В Сияющем три такие магических жилы выходили из земной толщи прямо под Башней Сбора. От одной питался Бошар — главное светило Сияющего, от другой — порталы городов Связки. Третья жила оставалась запасной, на случай какой-нибудь катастрофы. А дал-рокты вытачивали из Пальцев Зверя клинки для именитых представителей Рода, и кроме них, секрет этого мастерства больше никому не был известен... Что ж, оставалось только признать, что этому Посвященному его магический клинок не помог, как и Драхубу.

— И что теперь? — спросил Никсард, бесшумно подойдя сзади. — Война между Вестниками и нубесами?

— Война? — Онни удивленно вскинула брови. Насколько же он мало знает о мечеруких. Вернее сказать, ничего не знает. — Да нет. Всего лишь пограничный конфликт, который так и останется пограничным конфликтом... нубесы никогда не покидают своего макора, а дал-рокты не посмеют вторгнуться на их территорию.

— Ну и ладно. Не люблю, когда у кого-то из-за меня неприятности...

— Неприятности? — по лицу Онни невольно скользнула ироничная улыбка.

— Что тут смешного?

— Ты только что доставил нубесам величайшее для них удовольствие — пустить кровь своим исконным врагам. Это случается очень редко и ценится весьма высоко.

— Занятно. Выходит, это не я их благодарить должен за своевременную помощь, а они меня за оказанное удовольствие...

— А благодарить их не следует. И подходить к ним тоже. Нубесы долго отходят от боевого безумия после схватки, сейчас любой чужак для них — враг. Именно из-за этого с ними нельзя сражаться вместе, даже если они союзники. Мы так и воюем, по отдельности. Нубесы — сами по себе, и мы — сами по себе. Нам вообще повезло, что они наши союзники, а не враги. Иначе они давно стерли бы нас в пыль...

Сотница наступила на серую когтистую руку Вестника, сжимавшую меч, и, стараясь не коснуться бритвенно-острого лезвия, ухватилась за крестовину, а затем с силой рванула на себя. Так, еще разок... Пальцы трупа еще не успели закоченеть, и меч, немного посопротивлявшись, оказался в ее руках. Вот и ладненько. Перехватив рукоятку поудобнее, она нацелилась острием в грудь терха, не сомневаясь, что меч из макама пробьет ее насквозь вместе с любыми доспехами, и вскинула руки. Но засферник неожиданно перехватил удар, сжав пальцами ее запястья, и хватка у него оказалась прямо-таки железной.

— Это еще зачем? — ровным тоном поинтересовался Никсард.

Онни мгновенно взъярилась. Да как он посмел к ней прикоснуться... Но тут она вспомнила, кто перед ней, и скомкала свои чувства. Ответ прозвучал сдержанно и даже учтиво:

— Посвященные не умирают так легко, как их воины. Но если вонзить ему в сердце собственный меч, то это предотвратит воскрешение.

— Воскрешение? Погоди... ты хочешь сказать, что маги дал-роктов снова оживают после гибели?

Онни медленно кивнула. Ну да, откуда ему знать.

— Выходит, тот ловчий маг, Драхуб, тоже?.. Вот это да. Но, видишь ли, светочтимая, этого я не убивал. Убийство далеко не всегда является способом решения проблемы, даже как крайнее средство. К тому же, всегда имеется хоть малейший шанс решить дело мирно.

Онни тупо перевела взгляд с засферника на дал-рокта, пытаясь осмыслить услышанное.

— Не убивал? — руки сами собой вновь попытались нанести удар, и опять этот Никсард, Причастия на него нет, не позволил ей завершить движение.

— Думаю, что это все-таки излишне, — терпеливо, как несмышленому ребенку сказал он.

— Да кто ты такой, чтобы решать, жить дал-рокту или нет?! — гневно выкрикнула сотница.

— Сдается мне, я уже называл себя, — засферник нехорошо усмехнулся и отпустил ее руки. Кажется, она его все-таки разозлила. — Или у тебя короткая память, светочтимая? По вашим же законам этот дал-рокт мой пленник, разве нет? И я волен делать с ним все, что мне заблагорассудиться, верно? Не исключено, если я его пощажу, то дал-рокты получат необходимый урок и откажутся от преследования.

— Как же, жди, — Онни язвительно улыбнулась.

Она уже успокоилась. В конце концов этот Посвященный — действительно не ее трофей, так что хальду и решать, что с ним делать. Впрочем, недолго. Пока не спохватятся нубесы, что один из их врагов еще жив. И тогда даже чужак ничего не сможет поделать. Она нагнулась, деловито отстегнула ножны с пояса терха и спрятала в них меч Силы, по виду относившийся к разряду "жальников" — прямой, двусторонней заточки, сужающийся к концу, с двойным ребром жесткости посередине и длинными канавками между ними, предназначенными для стока крови — долами. Разве что этот меч на пару ладоней длиннее ее собственного "жальника", совершенного обычного клинка, да головка рукояти более широкая — под лапу дал-рокта.

И тут странный шорох заставил ее отпрянуть от трупа.

Присмотревшись, Онни изумленно охнула. Это что еще такое?! Тело дал-рокта стремительно таяло. Доспехи просели до самой земли, когтистые кисти в рукавах кожуха исчезли. А когда ударившая оттуда жуткая вонь коснулась ее обоняния, женщина поспешно отошла подальше.

Минуту спустя из ворота пустого панциря выползло какое-то мелкое существо, черное и влажное от слизи. Сотницу передернуло от омерзения — ну и гадость! Существо между тем ощерило крошечную, но зубастую пасть, злобно глянуло бусинками глаз на изумленно молчавших людей и, встряхнув вдруг обнаружившимися крыльями, резко взмыло в воздух. Прочертив над ними широкий круг, тварь хрипло вскрикнула, словно пытаясь что-то сказать, и отправилась на запад. Несколько мгновений — и она исчезла.

— Это еще что за фокус? — Никсард озадаченно хмыкнул. — Такое с Вестниками часто случается?

— Никогда ничего подобного не видела, — призналась сотница, озадаченная не меньше.

Они переглянулись, и Никсард философски пожал плечами.

— По крайней мере, вопрос с терхом решился сам собой. Его меч можешь забрать себе, у меня такой уже есть.

Сотница даже затрясла головой, ошеломленная столь щедрым предложением, и честно попыталась объяснить, впрочем, надеясь в душе, что он все-таки не передумает:

— Ты просто не понимаешь. Меч из макама — это целое состояние! Он же потянет не меньше, чем на несколько "лучников"...

— Лучников?

— Ах да. Ты же совсем ничего не знаешь о нашей денежной системе. "Лучник" — это...

Он просто отмахнулся, оборвав объяснение на полуслове.

— Я понял. Продолжать не стоит. Для меня ценность этого меча не имеет значения. Он твой.

Онни глубоко вздохнула от привалившего счастья. Теперь она богата. Теперь у нее будет собственный домик, а не унылая комната в трактире. Теперь у нее будут лучшие доспехи. И лучшее оружие. И...

Она опомнилась, досадливо поморщившись. Тьфу на твою голову, подруга, размечталась — дальше некуда. Сперва нужно вернуться живой из этого похода, а судя по разворачивающимся событиям, скучать ей с засферником явно не придется. Снова глубоко вздохнув, она повернула к нему лицо и более-менее ровно, как и полагалось хорошо владеющему собой эрсеркеру, с чувством собственного достоинства (никакими подарками нас не купишь... Зверь ее заворожи, настоящий меч из макама! Ее меч!) и даже несколько небрежно проговорила:

— Благодарю. Подарок великолепный и мной не заработанный. Думаю, нам пора двигаться.

— Согласен. Осталось только заставить очухаться чарса нашего преображенного терха, и можем трогаться в путь.

— Что, и его ты...

Онни осеклась и недоверчиво, даже с испугом глянула на распростершуюся в траве тушу черного зверя, только что рвавшегося в бой вместе с хозяином, и так резко "успокоенного" чужаком. Тот не подавал никаких признаков жизни, темные глаза казались остекленевшими. Может и с ним что-нибудь сейчас сотворится?

— Злыдню не нравится нести двоих, вот я и приготовил для тебя другого зверя, — пояснил Никсард, отходя к поверженному чарсу. — Надеюсь, ты не возражаешь?

— Злыдню?

— Я так назвал своего чарса.

— Мне нравится совместная поездка еще меньше, чем твоему Злыдню, — проворчала Онни. — Только вряд ли он меня повезет. Чарсы злобны, своенравны и неукротимы.

— Повезет, никуда не денется. — Никсард присел перед головой чарса и положил ему ладонь на шею.

— Позволь тебя спросить... С Драхубом у тебя тоже получилось как с терхом? То есть ты не собирался его убивать?

— Он просто свернул себе шею. При падении из седла.

Онни хмыкнула. С этим парнем не соскучишься.

Несмотря на таинственные усилия Никсарда, чарс терха что-то не желал приходить в себя. Пожав плечами, не вечно же чудесам происходить, Онни оглянулась на место недавнего побоища Вестников с нубесами. Собранные в огромную кучу, трупы уже были завалены хворостом и сухими стволами деревьев. Шустро работают мечерукие "ребятишки", ничего не скажешь... Ишь как суетятся, едва лбами друг с дружкой не сталкиваются — не иначе, давно поджидали подобной оказии, тут уж засферник им действительно удружил...

Когда она снова взглянула на спутника, тот все еще сидел возле тела неподвижного животного, творя что-то, понятное только ему самому. Одна его ладонь была прижата ко лбу зверя, другая к основанию шеи. Похоже, ничего у него не получалось. Ну, еще бы, чарсы злобны, своенравны и неукротимы... Да, но как тогда он приручил своего Злыдня? Угу, вот этого самого, что сейчас косится на нее, как... ну и бешенный же взгляд, так бы и сожрал, если бы не засферник... как же, как же, столько времени пришлось терпеть ее, сотницу, на своей спине, где имеет право сидеть только хозяин... все эти чарсы одинаковы, Зверь их заворожи и Сферой по башке хлопни...

Вдруг по телу собрата Злыдня прошла сильная дрожь. Массивная, украшенная длинными ороговевшими пластинами голова приподнялась. Онни вздрогнула. Чарс пристально, с почти человеческим вниманием уставился на нее. В темных глазах заплясал злобный огонек, пасть ощерилась под стальной оплеткой, обнажая страховидные клыки. Никсард выпрямился и отступил на два шага, освобождая место. Онни тоже попятилась. На всякий случай. Меч из макама, который она продолжала держать в руках, словно сам собой наполовину выехал из ножен, озаряясь внутренним светом. Может быть, прямо сейчас и придется опробовать "обновку", о какой она могла только мечтать.

— Ну, ну, поднимайся, парень, нечего валяться, — мягко произнес засферник, словно журил нерадивое дитя.

Чарс дернулся, шумно вздохнул, подобрал копыта и одним мощным рывком вскочил на ноги. На Злыдня он был похож как две капли воды, и если бы не стальной щит, висевший у него на груди с помощью перекинутой через шею цепи, словно гигантское ожерелье, их можно было бы запросто спутать. Но и это отличие продержалось недолго — засферник шагнул и... спокойно оборвал цепь голыми пальцами, не утруждаясь разборкой специальных креплений, словно ветки кустарника обломал. Тяжелый щит с грохотом рухнул на землю, а через секунду к нему присоединилась стальная оплетка намордника. Спохватившись, Онни подобрала отвисшую челюсть и нахмурила брови. Он сегодня прекратит ее удивлять, или нет, чтоб его причастило? Ведь поневоле начинаешь чувствовать себя какой-то ущербной. Гвэлтам мимоходом прополоскал мозги, терха одной левой уделал шутя, чарса с полпинка заворожил, а теперь еще и железом балуется, так, от нечего делать. Там же такие штучки есть, балда, достаточно отстегнуть, и щит сам бы отвалился, а он словно похваляется. Да, еще про эту штуковину не забыть бы, что на виске... тьфу ты, вернее — забыть бы, чтоб ее... Ну уж нет, ни за что просить не стану.

— Нам ведь незачем привлекать лишнего внимания, верно? — пояснил Никсард, закончив манипуляции с броней чарса. — Да и зверю будет полегче.

Дружинница спорить не собиралась. Она сделала бы тоже самое, только более аккуратно. Ее уже беспокоила другая мысль, прохватившая вдруг холодным ознобом. Если хальд так просто смог подчинить неукротимого зверя, то что он может сотворить с человеком? И почему он до сих пор не воспользовался своим дьявольским внушением по отношению к ней... Или к... Гилсвери. Онни замерла. Не воспользовался? А ведь маг вел себя как-то странно. Ничего ей толком не объяснил... да нет, не может быть, Верховного мага невозможно заворожить... Какая только ерунда в голову не придет от таких переживаний.

— Дай ему имя, и он подчинится тебе, — между тем предложил Никсард.

— Шалун, — слово вырвалось раньше, чем она успела подумать. Онни усмехнулась и упрямо добавила. — Мне нравится это имя.

Чарс резко повернул к ней морду, шумно фыркнул, злобно пялясь левым глазом. Ударил передним копытом, вспарывая дерн. Послушным его назвать было трудно. С другой стороны, если бы внушение засферника не сработало, зверь уже накинулся бы на нее и разорвал в клочья.

— Теперь он готов. Поехали, светочтимая, — так же спокойно добавил Никсард. — Время идет.

"Ну, подруга, — мрачно подумала сотница, — сейчас тебе придется рискнуть, если не желаешь показать перед засферником свою неуверенность. Ну, ну, приструни свои поджилки..." Она решительно подошла к зверю и, едва коснувшись носком сапога стремени, лихо взлетела в седло. Чарс в ответ лишь еще раз фыркнул, да переступил с ноги на ногу. Получилось. Ей еще не верилось, что она стала обладательницей настоящего черного дракха. Ну и здоровенный все-таки зверь — земля отодвинулась значительно дальше, чем с высоты холки серого. Больнее будет падать, если что. Онни усилием воли подавила внутреннюю дрожь, подобрала поводья, и заехала шпорами в чешуйчатые бока вновь обретенного Шалуна. Тот послушно тронулся с места. И это получилось!

Злыдень с засферником в седле мгновенно оказался рядом, подстроившись к шагу.

— К вечеру, если больше ничего непредвиденного не случится, будем в Жарле, — сочла нужным сообщить сотница.

— Отлично, светочтимая. Приключения уже начинают мне надоедать.

Почудилось ей, или нет? На какой-то миг засферник показался ей жутко уставшим, но затем к нему вернулся прежний вид — невозмутимый, спокойный, собранный. Наверное, все-таки показалось. Хотя... хотя Закон Равновесия, общий для всего Внутреннего Круга, уже должен был вступить в силу. Может, и не показалось.

Не оглядываясь на место побоища, всадники резво выехали на каменитовое полотно Большого Торного пути, и стремительно понеслись на восток.

18. Погребальный костер

...Гигантский столб пламени и лохматых клубов черного дыма источал невыносимый жар. Семеро нубесов, выстроившись вокруг него, неотрывно смотрели в огонь. Мечеруки сложены на груди, отсветы пламени играют на гладких хитиновых панцирях громадных тел. Нубесы боготворили огонь. Огонь нес тепло и свет, без которого невозможно получить потомство, а значит, олицетворял собой жизнь.

Когда из-за поворота ущелья вынырнули двое всадников, лишь старший кланта повернул овальную, отсвечивающую стальным блеском голову, оценивая ситуацию. Один хаск был молод, второй значительно старше. Внешность для нубеса не имела значения, все хаски были для него на одно лицо, он оценивал их возраст, опираясь на свои внутренние ощущения. Оба вооружены короткими мечами, да парой кинжалов. Убедившись, что очередные гости Нубесара не представляют никакой опасности, старший потерял к ним интерес и снова уставился на огонь, погрузившись в созерцательное наслаждение. Исконные враги нубесов снова понесли потери, и это было приятно. А кроме того, его тело впитывало животворные струи пламени. Наслаждение было двойным...

А всадники тем временем остановили дракхов, увидев столь живописную картину.

— Чтоб меня причастило, — потрясенно вырвалось у молодого, рослого хааскина, уставившегося во все глаза на пылающий, чадящий холм из сваленных друг на друга тел Вестников и их чарсов. Он дернул себя за волосы, собранные сзади в тугой пламенно-рыжий хвост, словно пытаясь таким образов справиться с чувствами. — Еще одна бойня! Ты только посмотри, да их здесь полегло не меньше, чем в Ножевом ущелье! И снова из-за чужака! А Онни? Что с ней? Надеюсь... — Голос хаска от волнения прервался. Он на миг предположил самое худшее.

— Ее там нет, — сообщил старший, бросив спокойный взгляд на импровизированный церемониальный алтарь нубесов. — Засферник тоже ушел.

— Хвала Истинного Свету! Рад это слышать. Этот засферник прямо притягивает к себе неприятности! Мы еще далеко от них, светлейший?

— Нет. Теперь в самый раз. Опасность для них миновала и можно больше не гнать, к вечеру мы так и так все будем в Жарле.

— Отлично, светлейший! — молодой хааскин заметно оживился. — А то эта бешеная ночная скачка мне всю задницу отбила. Зря я новое, не обкатанное седло взял...

Он осекся, наткнувшись на строгий взгляд Верховного мага, и озадаченно хмыкнул, не понимая его причины. Маг объяснил:

— С этого момента я для тебя просто Стилен, мой мальчик, мы путешествуем тайно. Больше никаких "светлейших".

— Хорошо, свет... Прошу прощения, Стил... Ага. Стилен. — Избавиться от въевшейся в натуру привычки оказалось не так-то просто. — Но тогда больше не называй меня мальчиком! — Лекс широко ухмыльнулся и наставительно выставил вверх указательный палец. — Ты выглядишь лишь чуть старше меня, и подобное обращение сразу вызовет подозрение даже у последнего идиота.

Маг скупо усмехнулся, окидывая пристальным взглядом спутника. Подсотник даже не стал переодеваться, поехал прямо в своем пижонистом наряде, в каком привык красоваться в Сияющем, лишь плащ сменил со светлого на темно-серый. Ночью Гилсвери не обратил внимания, а теперь уже поздно делать замечания. Сам-то он, в его понимании, оделся как можно невзрачнее — долгополый темно-синий ксомох, просторный серый плащ из шкуры рогача с подбивкой из серебристого парскуньего меха, плотные шерстяные штаны. Сапоги вилсиговые — более водостойкой и ноской кожи все равно не сыскать, но природный пурпур, служивший отличительной чертой этой кожи, приглушен сверху серым окрасом, да и сшиты сапоги попроще. "Четырехшовка", как у Лекса, конечно, выглядит посолиднее, но прочность такого покроя сомнительная.

— Хорошее замечание, Лекс. И хороший предлог выразить недовольство, не так ли?

Подсотник с невинным видом пожал широкими плечами.

— Да я ничего такого не имел в виду, Стилен, Светом клянусь...

— Вижу, вижу, понравилось фамильярничать. Но здесь разрешаю, а вот в Сияющем, когда вернемся, даже и не думай продолжать в том же духе. И нечего разводить руками, прохвост, голову оторву, и не посмотрю, что ты любимчик Онни. Следует помнить, что дурные привычки быстро укореняются.

— Это точно, светлейший... тьфу ты, пропасть. Это я не на тебя, Стил... Стилен, то есть. Вот и вправду дурная привычка!

На лицо мага набежала легкая тень недовольства.

— Ну, хватит зубоскалить, пора в путь...

— Минутку. — Сделав над собой усилие, Лекс посерьезнел. — Для полноценной маскировки твое новое имя должно быть полным.

Гилсвери озадаченно приподнял брови, подумал и признал мысль здравой.

— Хорошо. Как там вы меж собой меня кличете? Гладколицый? Ладно, не делай столь удивленный вид, будто для тебя это новость, сам же верно, это прозвище и придумал. Ну так как тебе это имечко — Стилен Гладколицый?

Лекс, не выдержав, коротко заржал, отворачивая лицо в сторону. Да уж, неприметное имечко...

— Ну-ну, прохвост, посмейся мне еще.

— Да я что, я ничего, хорошее имя. Гладколицый. Да нормально! Гладколицый, значит. Который Стилен...

— Заткнись. Голову оторву.

"Неистребимый" скорбно вздохнул, всем своим видом выражая полнейшее смирение, но в глубине его глаз по-прежнему плясали лукавые огоньки. Обещания Верховного мага никогда не были пустым звуком. А дорога была такой длинной...

19. Драхуб

Трое верховых во весь опор неслись по дну Ножевого ущелья. Мощные удары копыт дробили воздух множественным эхом, перекатывающимся с одного крутого скального склона ущелья на другой ощутимо тяжелыми волнами, холодным ветер бил в свирепые лица.

Оплавленные ударами боевой магии, скалы кое-где все еще дымились.

Драхуб зорко смотрел по сторонам, ожидая нападения гвэлтов и готовый усмирить их страшнейшими заклинаниями. Из темных глаз мага лился тусклый мертвящий свет. Злость от поражения распирала его изнутри, требовала выхода. А потеря своего меча Силы, Оретуна, и вовсе приводила в неистовство, не говоря уже о предательстве чарса. Но забава с гвэлтами, по всей видимости, отпадала, Инитокс с ними уже разобрался. Что ж, Драхуб умел сдерживать чувства. Он подождет...

Когда он наткнулся на россыпь раздробленных костей и остатки доспехов, разбросанных среди огромных, полуизъеденных магической кислотой камней, то остановил чарса и нахмурился, рассматривая останки погибших сородичей. Двое сопровождавших его пардов почтительно замерли за спиной.

Заклинание не пощадило никого, растворив и плоть, и камень, и почти неуязвимую виритовую сталь. Странно, что Инитокс не справился с такой простой задачей, не сумел укротить гвэлтов заранее. Сдается, что и тут проявил силу мерзкий демон, будь он проклят... Драхуб не мог забыть, как чудовищный по силе — и невидимый удар вырвал его из седла, смяв сверхпрочный виритовый панцирь, словно тонко выделанную кожу, и бросил на Алтарь Зверя. Вот она отметка, у него на груди. И пока демон не умрет, этот панцирь он не сменит. Он так решил.

Но следует поторапливаться. Тысячное войско, связывавшее ему руки, давно отослано назад, так как осаждать город хасков не потребовалось, и дальше Драхуб отправился лишь с двумя воинами-пардами, старыми проверенными ветеранами Джарвигом и Стошарком, его личными слугами. Если Инитокс не сумеет перехватить демона на границе, то и тысячное войско не поможет справиться с макором нубесов. Тут необходимо действовать хитрее... Скоро это выяснится. От Инитокса он по всем ощущениям отставал всего на десять-пятнадцать минут.

Здесь и застало его заклинание Всевидящего Ока.

Законы магии Внутреннего Круга почти невозможно обойти, и на такое способен только Икседуд, ибо магическая мощь Владыки Колдэна необъятна, как длань Первородного Мрака, простертая над миром Хабуса, повелевающая и указующая. Но, даже не взирая на его мощь, связь вышла слабой, и появившееся в воздухе перед глазами ловчего мага черное лицо Владыки неустойчиво колебалось.

— У нас затруднения, Драхуб, — глухо пророкотал Икседуд, за спиной которого угадывались очертания Трона. — Отряд Инитокса уничтожен нубесами, а сам он побежден демоном, прошел преображение и скоро его каруна присоединится к тебе. Используй ее, как сочтешь нужным... Мы лишились второго Меча Силы, это начинает тревожить... Отправляйся в обход территории нубесов по землям серых адалаев, перехватишь демона у пристани на Великом озере — до того, как он сядет на корабль. Активизируй, сколько сумеешь, марнов на пути следования демона. Если это и не остановит его, то, по крайней мере, задержит, создаст ему трудности. Драхуб! — Темные глаза Владыки Колдэна грозно сверкнули красным расплавом — словно вспыхнули в глубине черепа уголья. — Даю тебе право Священной мести! Действуй!

Магическое изображение исчезло в беззвучной вспышке — столь велико было волевое усилие Икседуда, удерживающее связующий визуальный канал через границы макоров.

Некоторое время Драхуб пребывал в неподвижности, оценивая полученную весть, не столько встревожившую его, сколько озадачившую. Инитокс... Совсем еще мальчишка по жизненным меркам дал-роктов. Ловчий маг не услышал отголоска посмертия его отряда, потому что схватка произошла на территории макора нубесов, Граница отсекла все ментальные возмущения. Пройти через преображение, чтобы превратиться в каруну, посмертное физическое воплощение души Посвященного, терха могло заставить только сильное потрясение в момент смерти — боль, гнев, отчаяние. Само по себе преображение происходит редко, только в исключительных случаях. Что же демон сотворил? Явно что-то иное, чем с ним, Драхубом, с чем еще сталкиваться не приходилось. Информация каруны будет весьма кстати, нужно понять и оценить новую опасность...

Нельзя сказать, что маг любил молодого терха, это чувство ему было неведомо, как и всякому нормальному дал-рокту, но определенную привязанность он ощущал, немого большую, чем к чарсу, который его предал... Именно Инитокс нашел его на Алтаре Зверя и помог восстановиться. За все это тоже предстояло отомстить. Два меча Силы, попавшие в чужие руки, должны вернуться обратно... Что же до демона... да, тот силен. Глупо этого не признать, а Драхуб никогда не числил себя глупцом. Но второй раз застать его, Хранителя Силы Рода, врасплох не удастся. При следующей — и скорой встрече все будет по-другому. Для демона приготовлен очень неприятный сюрприз.

Ловчего мага охватило злобное предвкушение того, что он сделает. Что он теперь вправе сделать. Сердце демона с этого момента целиком принадлежало ему. Владыка отказался от своих притязаний, ему больше не нужен необычный раб. Драхубу — тем более. Предчувствие заставило его тогда сотворить такую могучую магическую ловушку, всего лишь предчувствие, но он никак не ожидал, что этого окажется недостаточно. Он, как и Владыка, хотел получить уникального раба, а обрел могущественного врага. Тем лучше. Более действенного способа развеять многовековую скуку не найти. Жизни дал-роктов бесценны, а демон уничтожил уже многих, и месть теперь необходима как воздух для дыхания. Что ж, он предвидел подобное развитие событий, потому и взял пардов, а не воинов Рода. В чужих макорах лица хасков не будут вызывать столь пристального внимания, как внешность дал-роктов, да и потерять их будет не так жаль, как истинных воинов. А уж себя-то он всегда сумеет замаскировать, даже несмотря на свой огромный по сравнению с пардами рост...

В последний раз скользнув взглядом по останкам воинов из отряда Инитокса, Драхуб, не трогая поводьев, мысленным посылом развернул чарса в обратном направлении. Предстояло сделать изрядный крюк, чтобы перехватить врага с более подходящей позиции. А именно — необходимо вернуться к началу ущелья, свернуть на север вдоль подножья гор Карбеса, и по землям своего макора преодолеть больше шести переходов до следующей Границы, после чего совершить еще пять переходов по чужой территории, принадлежащей серым адалаям, — до Великого озера. До Границы он рассчитывал добраться уже к нынешней ночи. До Великого озера — равно через сутки, к ночи следующей, если не возникнет никаких непредвиденных препятствий...

При этой мысли Драхуб гневно зашипел, оскалив клыки.

Никаких препятствий больше не будет.

Он об этом позаботится.

Часть 2. Навязчивая легенда

1. В трактире "Судный день"...

...И в этот вечер было полным-полно народу. Пузатый Бочонок, правнук Большого Бочонка, внук Дырявого Бочонка и сын Рогатого Бочонка, корд по рождению и оттого светловолосый и бронзовокожий, внешне вполне оправдывал свою кличку. При малом росте он обладал столь внушительным животом, что при первом же взгляде на него казалось, будто этот малый в один из несчастных для себя дней целиком проглотил бочонок из-под дронтума. Да так и остался с ним в брюхе на всю оставшуюся жизнь. Что поделаешь, не переваривался, зараза.

Впрочем, выполнять обязанности хозяина заведения ему это ничуть не мешало. Острый глаз коротышки-корда не упускал ни одной мелочи в зале, с потомственной сноровкой обшаривал посетителей, отделяя толстые кошельки от пустых, и вовремя рассылая порыкивающим баском служанок к столикам, требующим хмельного подкрепления. Для обладателей толстых кошельков, естественно, сразу находились свободные места, даже если зал казался переполненным.

— Грена, толстозадая кудаха, что ты так копаешься, пятый столик от окна справа, и возьми кувшин побольше, — зычный бас трактирщика перекрыл сумятицу прочих голосов. — У светочтимых гостей жуткая жажда...

— Может, мне лучше прихватить тебя, Пузанчик, — незлобиво огрызнулась служанка, уже устремляясь в указанном направлении, — сразу на весь зал хватит. Разве что штаны долго с... крана стаскивать придется, если он там вообще имеется...

Часть посетителей, до коих донеслась реплика толстозадой Грены, одобрительно загоготала. Сама же виновница шутки громко взвизгнула, получив несколько щипков в упомянутое трактирщиком место, и понеслась среди столиков не хуже необъезженного дракха, ловко избегая дополнительных поощрений в многострадальную часть тела, что свидетельствовало об ее богатом опыте в подобных делах.

— Ну-ну, поговори мне еще, — с добродушной ухмылкой проворчал ей вслед Пузатый Бочонок. — Светочтимым приятнее щипать твою задницу, а не мою... Леста, Бая, в левый угол! Навра, вон тот светочтимый в синем с позолотой плаще справа, как раз его снимает сейчас... Дуй туда. И будь полюбезнее, если снова залезет тебе под юбку, от тебя не убудет. Если понравишься ему, то в накладе не останешься, я этого типа давно знаю.

Девушка смущенно зарделась, что не помешало ей шустро выполнить указание. Светочтимый в синем с позолотой плаще и впрямь полез под юбку, шепча ей что-то на ушко, пока она, склонившись, наливала ему из кувшина в бокал, и нельзя было сказать, что ей не понравилось сказанное.

В общем, день катил своим чередом.

Обычный день...

Да нет, не совсем обычный день, мысленно поправил себя Пузатый Бочонок. Как он не отвлекался на своих многочисленных гостей, состав которых менялся как вид ручья, бегущего по горному склону: то лениво камушек поднимет и понесет-покатит, то горсть разноцветных прошлогодних листьев прихватит и вновь выбросит на берег, а то вдруг упадет поток с неожиданной кручи вниз. И вот он уже не журчит, а ревет и брызжет пеной на каменных изломах порога, совсем, совсем другой тогда ручей, и не ручей вовсе, а взбесившийся жгут перекрученной воды...

Пузатый Бочонок спохватился.

Так, о чем это он? При чем тут ручей, о гостях же думал. Вон о тех, что пристроились в самом дальнем углу трактира, подальше от любопытных взглядов завсегдатаев... Все чужаки одинаковы, вечно им углы нравятся, так, видите ли, они меньше в глаза бросаются. Это они так думают. Только жарловцы давно уж к этому привыкли и вовсю пользуются. Если нужен тебе чужак для Спора, то топай в ближайший угол и щекочи лезвием своей вежливости брюхо его нежелания, пока не согласится позвенеть сталью на Щите...

Опять не туда занесло. Пузатый Бочонок сокрушенно вздохнул, безотчетно наполняя дронтумом "вражеское нашествие" кувшин вновь вернувшейся толстозадой Грены.

На этот раз прибывший в Жарл чужак показался ему весьма необычным гостем. Его сопровождала "неистребимая" из личной охраны самого Наместника Хааскана, доблестная красавица Онни Бельт — собственной неповторимой персоной, что говорило об особом интересе к этому чужаку Верховного Мага. Трактирщик знал Онни лично, и знал очень хорошо по одной единственной причине — она приходилась ему дальней родственницей по матери и, когда случалось попадать в Жарл, всегда останавливалась только у него. Трактирщик гордился подобным родством исключительно, но гордился про себя, не распространяясь о нем по просьбе самой Онни — не болтать о ней лишнего...

Пузатый Бочонок досадливо крутанул круглой лобастой головой.

Да что ж это его мысли увиливают от столь интригующей темы? Уж не от того ли, что при взгляде на эту теплую компанию из чужака и "неистребимой" возникают дюже крамольные мысли, надежды и чаяния, связанные с... Нет, не произнесет он этого слова. Да, суеверен он, ну и что с того, а кто тут не суеверен, кто не верит в то, что слово, произнесенное невпопад, не вовремя, беду накликать может, особенно такое слово, как... Тьфу ты, Зверь тебя заворожи, чуть не вырвалось.

Тут неподдельно озабоченный взгляд трактирщика упал на магика, привалившегося спиной к внутренней стороне стойки, и потому скрытого от глаз посетителей. Тот добросовестно трудился над заклинаниями: сосредоточенный взгляд устремлен на сложенные ковшиком ладони, губы шевелятся, проговаривая про себя тайные слова, длинные чуб прилип к вспотевшему от усердия лбу... А в ладонях рождался очередной машар...

Великое таинство Истинного Света!

Трактирщик снова покачал головой, на этот раз — уважительно. Паренек — молоко на губах не обсохло, зрелости еще не достиг, хотя за девками, видимо, уже бегает, как и Бочонок в его годы, а колдовать уже умеет не хуже некоторых магов-выпускников Дома Пресветлого Искусства. Между прочим, тоже его родственник. Онни приходилась мальцу родной теткой, сам же трактирщик, недолго думая, стал считать его своим племяшом... Знал бы трактирщик, какие именно слова шепчут мальчишеские губы, глаза б на лоб у него полезли от такого кощунства, потому как магик ругался на чем Свет стоит, пытаясь завершить заклинание, и чувствуя, что для этого уже не хватает силенок.

— Эй, Шустрик, дело есть. Как закончишь шарик...

Парень поднял удивленный взгляд на Бочонка, и недоделанный машар, лишившись его внимания, тут же благополучно издох в ладонях. Похоже, с облегчением.

— Тьфу ты, пропасть, — Бочонок огорчился больше самого магика, и не только потому, что и за этот загубленный по его вине машар придется заплатить, нет, просто жаль потраченных усилий, хоть и не его, Бочонка, эти усилия были. Племяш и так уже устал, развесив десяток машаров под потолком, покрытом толстым многолетним слоем копоти от факелов и свечей. А судя по тому, как долго он лепил последний, дело шло к перерыву, а значит, до завтрашнего вечера трактирщику новых машаров не видать, хоть тресни. Ну да ладно, по крайней мере, на те, что уже сделаны, Шустрик давал гарантию на шесть дней.

— Так что ты хотел, Бочонок? — Парнишка улыбнулся, расслабленно опустив руки на колени, и похоже ничуть не обидевшись на трактирщика. Тот в свою очередь пропустил мимо ушей фамильярность юнца, назвавшего его неполным именем. Какие могут быть счеты между родственниками?

— Выгляни-ка из-за стойки... Вон, видишь в том углу чужака? — Пухлый палец Пузатого Бочонка указал направление.

— Ага... Вот тот, темноволосый? Погоди... Да с ним никак светлолицая Онни?! Что ж ты мне раньше не сказал, Бочонок, я ж свою тетку год уже не видел!

— Ты же был занят, — резонно возразил трактирщик. — Я вон тебя отвлек — и что вышло? Ну а теперь можешь дуть к тетке. Поговори с ней, попробуй узнать, почему сопровождает чужака — сдается мне, дело важное... Когда это было видано — личные люди Наместника в компании с чужаками. А знаешь, на чем они прибыли?

— Узнаешь тут, сидя у тебя за стойкой, — беззлобно проворчал Шустрик, с любопытством ожидая продолжения. — И на чем же?

Трактирщик для внушительности вытаращил глаза:

— На больших черных дракхах!

Шустрик продолжал непонимающе смотреть на него.

— Молод ты еще. — Пузатый Бочонок досадливо сморщился. — Никогда про чарсов не слышал, что ли?

Мальчишка недоверчиво присвистнул и взволнованно взъерошил пятерней светлый чуб.

— Неужто дал-роктовские?!

Бочонок расплылся в подтверждающей улыбке с таким видом, словно этих чарсов притащил он лично.

— Вот и узнай, откуда они у них. Дюже мне любопытно, что случилось с Шалуном сотницы, раз она его на это страшилище поменяла.

— С удовольствием поболтаю с прекрасной Онни, — радостно согласился Шустрик. — Но сперва взгляну на чарсов сам, я ж их не видел никогда. Жди сведений, Бочонок, уж для меня-то Онни язык развяжет, я ей не чужой.

Пузатый Бочонок проводил магика задумчивым взглядом. Шустрик ловко юркнул среди столиков к выходу, пробравшись мимо Спорного Щита, который обступили зеваки. Там в это время двое обнаженных по пояс спорщиков — бронзовокожий светловолосый корд и бледный рыжеволосый хааскин — беспечно звенели короткими дуэльными "жальниками". Затем Бочонок молча забрал пустые кувшины у подбежавших подруг Лесты и Баи, хорошенькие личики которых всегда светились весельем после скабрезных шуточек клиентов, и открыл кран бочки с требуемым заказом — паршивым дешевым кислином. Как раз для тех задниц с тощими кошельками, что толпились возле канатного ограждения Спорного Щита, представлявшего собой просторную квадратную площадку, скроенную из шести каменитовых брусьев — каждое шириной в шугг. Солидные клиенты наблюдали за боями обычно из-за столов, а дешевка толпилась у канатов.

Бойцы фехтовали на равных, одинаково не уступая друг другу, и одинаково не обращая ни малейшего внимания ни на подбадривающие крики поклонников, ни на возмущенный ропот тех, кто заключил на них пари и уже устал ждать какого-либо результата.

— А ну поднажми, Суждет, Сфера тебя ослепи! — нелепо размахивая руками, надрывался из-за ближайшего к Щиту стола какой-то богато одетый заезжий коротышка-корд со сломанным носом, обращаясь к бойцу-соотечественнику, — Гримтор уже готов, делай его, заканчивай! Смотри, да его уже ноги не держат!

Гримтор, рыжая грива которого прямо-таки пламенела в свете тусклых машаров, лишь криво усмехнулся, отражая на выдохе очередной быстрый и изящный выпад противника. Пузатый Бочонок ухмыльнулся, наблюдая за этой сценой. Он этих бойцов знал как облупленных уже не первый год и никогда ставить на них не стал бы, поэтому не завидовал толстяку, вложившему деньги в заведомый проигрыш. Мастерство бойцов было равным, они и обучались-то у одного мастера, Кривого Рока, знаменитого на весь Жарл дуэлянта. И на Щит выходили регулярно не для того, чтобы доказать, кто из них сильнее (друг другу и коренным жарловцам они уже доказали, что абсолютно равны в мастерстве), а чтобы покрасоваться, показать удаль и принародно выпустить пар. А заодно и подзаработать на бокал-другой хорошей выпивки с помощью друзей, собирающих у заезжих простаков ставки. У них даже предлог для спора был один и тот же — кордка по имени Вада, которую они якобы никак не могли поделить, а на самом деле поделили уже давно. Вернее, даже и делить не стали, смирившись с тем, что Ваде одинаково нравятся оба поклонника. И в постели тоже.

Бочонок опять отвлекся на своих служанок, и окончание поединка пропустил. Зато возмущенный вопль толстяка-корда был слышен на весь трактир:

— Стерегущего на тебя нет, Суджет! У меня же из-за тебя маны в Сферу ушли!

Под свист и улюлюканье бойцы сошли со Щита, передав дуэльные мечи дожидавшейся своего выхода следующей паре, забрали у приятелей причитающуюся им часть денег из общих ставок и в обнимку отправились к стойке, где их давно поджидал Пузатый Бочонок.

Пора было промочить горло.

2. Драхуб.

Крадущийся среди вековых деревьев древнего леса вечер ступал на мягких бесшумных лапах по приготовившейся ко сну земле, когда трое всадников на предельной скорости пересекли Границу.

Холодное время года окончательно наложило властную длань на край серых адалаев. Линия раздела двух соседствующих макоров предстала глазам Драхуба четкой, как свежевыжженное клеймо на коже раба. Только что из-под бешено мелькавших копыт чарсов клочьями летела серо-зеленая трава, растущая у подножья гор Карбеса, трава Колдэна, и вот копыта уже взрыхляют землю Адаламоса, укрытую тонким слоем белого крошева и прихваченную легким морозцем. Контраст был таким резким, что у ловчего мага невольно мелькнула мысль о неведомом портном, который отхватил по куску от разных времен года, да и соединил эти куски в одно целое. Впрочем, прожив в ожидании Первородной Тьмы не одну сотню лет, Драхуб давно привык к подобным картинам. Граница на то и Граница, здесь всегда особенно наглядно видно, как в каждом макоре властвуют свои законы. Хорошо хоть свежевыпавший снег пока неглубок, и чарсы шли по нему легко, практически не замедляя бег...

Драхуб не любил снег. Дело не в холоде, который тот нес с собой. Как и всякий Посвященный, к холоду ловчий маг был совершенно нечувствителен. Но отраженный снегом свет резал глаза, привыкшие к ласковому мраку Родовых Пещер. А вот следовавшие за ним верные парды переносили холод также плохо, как и хаски, так как сами были родом из того же племени — потомки рабов, воспитанные воинами. Ничего, потерпят...

Погрузившись в мрачные и беспокойные мысли, Драхуб, тем не менее, замечал все, что происходило вокруг. В макоре серых адалаев Вестники никогда не были желанными гостями, но открыто их присутствию никто не противился. Официальный нейтралитет. Что же до обыкновенных разбойников, то пусть на пути их окажется как можно больше. Ментальное и физическое восстановление ловчего мага после воскрешения еще не завершилось, тело требовало энергии, причем энергии бойцов, а не кого попало, и разбойники, по крайней мере, некоторые из них, для этой цели являлись подходящими кандидатами. Местные властители только рады будут уничтожению нерадивых подданных, а подпитка будет обеспечена должным образом. Разбойников же у адалаев всегда хватало, практически каждый переход дороги контролировался какой-нибудь шайкой "вольных", как те себя величали. Драхуб презрительно приподнял верхнюю губу, ощерив клыки. Из всех макоров, заселенных хасками, самым никчемным, по его мнению, являлся Адаламос. Слабые, трусливые и жадные властители-адалаи были постоянно заняты исключительно местными родовыми дрязгами, давно уже не утруждая себя заботами о своем народе. "Именитых" семей за последнее столетие расплодилось столько, что чуть ли не каждая кочка претендовала на трон макора. И всем нужны дружины — и для ведения междоусобиц, и для гонора. Где уж тут поддерживать общий порядок! Рук не хватало для работы на грибных полях, тем более что поля эти частенько безжалостно вытаптывались дружинами в вышеупомянутых стычках. Неудивительно, что столько рабской черни с отчаянья от такой жизни искало более легких путей заработка — на торговых трактах с оружием в руках. А от этого хирела торговля, и дела у макора шли все хуже и хуже. Одним словом — адалаи. У хааскинов, к примеру, под твердым правлением Мага-Наместника шальных людишек почти не было, что у Драхуба вызывало определенное уважение. А вот у нубесов, заклятых мечеруких врагов, как и у самих дал-роктов, подобное явление вовсе было невозможным. Наказание одно — смерть, и смерть скорая, беспощадная...

Драхуб спешил, как мог. Задержка, пока огибали горы Карбеса, чтобы выйти к макору адалаев, вышла изрядной, но пока все шло по плану. В том, что он демона догонит, Драхуб не сомневался. Запас времени еще есть. Кроме того, сами демоны обычно медлительны... Об этом экземпляре, правда, такого не скажешь... Но как бы тот ни был вынослив, без знающего Путь проводника ему далеко не уйти, а проводнику нужен время от времени отдых, поэтому остановок на ночлег им не миновать. Маг же решил обойтись без отдыха. К длительным походам ему не привыкать, парды тоже вынесут все тяготы двухдневного пути без малейших возражений, никуда не денутся... Чарсы — тем более. Звери чувствовали настроение своих седоков, и подгонять не приходилось — злобное нетерпение гнало их вперед лучше любых окриков. Стремясь удовлетворить изначально вложенную в них при создании жажду крови, они даже после изнурительной дневной скачки не выказывали признаков утомления...

Раздумья прервал хриплый протяжный крик.

Темное крылатое существо размером с кулак камнем упало с неба на правое плечо ловчего мага. Острые коготки вонзились в кожу плаща, крошечная, но полная мелких острых клыков пасть ощерилась, зло и живо сверкнули бусинки глаз.

Драхуб встрепенулся. Каруна. Давно пора.

Мысленный приказ тут же остановил чарса.

Следовавшие позади на уставной дистанции в десять шуггов Стошарк и Джарвиг тоже осадили своих зверей, замерев в почтительном ожидании.

Слегка повернув голову, Драхуб сумрачно уставился сквозь длинные прорези глазниц на оседлавшее его плечо существо. Он не стал опускаться до сожалений по поводу нынешнего состояния терха, правила приличия среди дал-роктов допускали проявление сентиментальности лишь к своим животным. К тому же мозг каруны примитивен и никоим образом не соответствует особенностям той личности, от которой образован. Не способная говорить вслух, каруна могла общаться лишь мыслеобразами, и дал-рокт сразу приступил к делу:

— Инитокс?

— Да.

— Расскажи, что произошло.

— Больно, — неохотно ответило существо, нахохлившись и прикрыв сразу потускневшие глазенки полупрозрачными веками.

— Подробнее!

Каруна рывком привстала на тонких когтистых лапках, короткий мех на загривке встал дыбом, из алого провала крошечной зубастой пасти, способной разве что укусить за палец, вырвалось злобное шипение.

— Больно! Больно! Больно!!!

И взвилась, словно подброшенная невидимой рукой. Хриплый крик понесся над заснеженным лесом, стряхивая иней с ветвей. Внимательный, горящий внутренним огнем взгляд ловчего мага неотступно следовал на ней.

Описав круг, каруна снова упала на его плечо...

И тут же мага настиг ментальный удар. Вернее, это был всего лишь отголосок пережитого терхом ощущения в момент собственной смерти, всего лишь переданный им отголосок, но мир перед глазами Драхуба затмила багровая пелена боли. Иссушающий жар обдал мозг, жадно, словно вспыхнувший вокруг костер, обволок тело, скручивая до предела напрягшиеся мышцы в рвущиеся узлы, и Драхуб стиснул зубы, едва сдерживая стон. Не годилось на глазах слуг проявлять достойную презрения слабость. Он лишь позволил себе закрыть и так ослепшие глаза. Оглушенный, он медленно приходил в себя, пытаясь понять, с чем только что столкнулся, и ожидая, пока прояснится зрение. Великая Тьма, это было что-то совсем иное! Поражение, нанесенное демоном лично ему на Алтаре Зверя, являлось, по сути, исключительно физической агрессией. Терх же, как теперь выяснилось, погиб от чудовищного по силе ментального удара. Он недооценил демона. Страшно недооценил, собираясь справиться с ним одним специально приготовленным заклинанием — сложным, с несколькими вложенными друг в друга слоями ловушек, прокаченным мощью от и до, но...

Теперь ему стало ясно, что этого недостаточно.

Глупец.

Гордый самоуверенный глупец, лелеявший свою самоуверенность столетиями прожитой без единого поражения жизни, и до сих пор не желающий верить в то, что случилось на Алтаре Зверя, считающий это чистой, ничего не значащей случайностью. Если бы не новая информация от каруны, он потерпел бы поражение снова. Снова! Драхуб мысленно поклялся, что затолкает свою самоуверенность в самый дальний уголок естества, пока все не закончится — иначе ошибки неминуемы. Затем резко открыл глаза.

Обессиленная после выполненной работы каруна почти лежала на плече, распластав тонкие кожистые крылья. Неудивительно. Неудивительно, что ее мозг оказался столь примитивен — после такой-то атаки. Простые образы и ощущения — вот все, что теперь было доступно бывшему терху. Маг чуть повернул голову, смещая фокус бокового зрения. Лица неподвижно застывших, сгорбившихся в седлах пардов казались белее снега, а чарсы беспокойно шевелили клиновидными ушами, хрипели и фыркали. Вот как, отдача дошла даже до них... Да, такого демона следовало остановить. Чего бы это ни стоило. Такой может оказаться способен выполнить Пророчество хасков, даже если они, дал-рокты, в него не верят...

Жгучее ощущение опасности продолжало усиливаться по мере осмысления вставшей перед ним проблемы. До мага дошло, что Владыка понял это еще тогда, когда давал разрешение на Священную Месть. Ведь каруна добралась до него раньше...

Исполненный ледяной ярости посыл хлестнул по подчиненным. Воины встрепенулись, приходя в себя, выпрямились в седлах, руки в кожаных, со стальными набивками перчатках стиснули поводья. Каруна тоже приоткрыла бусинки глаз, подбирая крылья и приподнимаясь на лапках.

— Найди тех, кто способен стать марном на пути следования демона, — приказал Драхуб. — Всех, кого сможешь. Пусть им займутся.

Крылатое существо взмыло в небо и, стремительно уменьшаясь, понеслось на восток. Болезненно щурясь от нестерпимого сияния снега даже с наступлением вечера, ловчий маг несколько долгих мгновений смотрел ей вслед. Он не сомневался, что марны не остановят его врага. Слишком силен. Но возможно, сумеют осложнить ему жизнь и замедлят продвижение, позволив тем самым выиграть ему дополнительное время — как и предсказывал Владыка.

Следующий импульс послал чарсов вперед, вслед за каруной.

Лишь два перехода спустя Драхуб наконец учуял свою первую жертву, жизнь которой годилась для восстановления части его Силы.

3. Шумный вечер

В трактире "Судный день" мы с сотницей, не сговариваясь, выбрали угловой столик.

Странно мрачная и неразговорчивая последние несколько часов пути до Жарла, она сидела, положив руки на стол и погрузившись в какие-то тяжкие раздумья. Пальцы, выглядывающие из дорожных перчаток с обрезанными кончиками, безотчетно теребили подушечками бока стоявшего перед ней бокала с дронтумом, красивое сосредоточенное лицо было неподвижно, словно маска. Тяжелый плащ был сброшен рядом на скамью, открыв темно-коричневое одеяние из толстой дубленой кожи, с наклепанными на груди поперечным медными полосами. Такая одежда, как я выяснил раньше, называется ксомохом, и надевается исключительно через голову. Ужин, в отличие от меня, она не заказывала, объяснить причину не сочла нужным, а приставать с вопросами я не стал ...

По сравнению с тихой и благообразной атмосферой трактира в Сияющем, оставшемся, как мне сейчас казалось, после утомительной суточной гонки со всеми сопутствующими перипетиями, в какой-то другой жизни, здесь было довольно шумно. Чего хотя бы стоили все эти восторженные вопли вокруг огражденного канатами щита, где бездельники с оружием в руках развлекали бездельников без оружия. Зато ужин оказался весьма неплох. Мясо какого животного приготовлено, что за овощи пошли на гарнир, из каких злаков выпечен хлеб — ни о чем этом я понятия не имел, и выяснять не стал, хотя возможность имел. Зато вкус — выше всяких похвал. Подвел только местный вид пива — кислин. Дронтум, особенно сорта "светлый", коим меня угостили в Сияющем — штука, конечно, замечательная, но привычки, которые я принес с собой из своего мира, сказывались и здесь. К еде должен подаваться чай, растительный сок или, в крайнем случае, пиво, а все что крепче, употребляется уже как-нибудь на досуге, в кругу близких знакомых за непринужденной дружеской болтовней. Поэтому к ужину я заказал чего-нибудь полегче дронтума. Как выяснилось позже, кислин здесь употребляло только малоимущее простонародье, потому что такую дрянь нормальный человек пить просто не станет. Я ограничился глотком, и зарекся впредь пробовать.

Еще на выезде из Сияющего дружинница передала мне подарок от Гилсвери — туго набитый монетами (сплав золота с медью) кожаный мешочек — на дорогу. Самое приятное, что в средствах я мог себя не ограничивать, на этот случай припасен дубликатор. И мог позволить себе кутнуть, если возникнет желание. Но отдавал себе отчет, где нахожусь, поэтому напиваться не собирался. Собственно, и напиться я мог только по собственному желаю — любой спиртосодержащий продукт всего за несколько минут расщеплялся организмом на безобидные составляющие. И в тех случаях, когда хотелось хоть немного опьянеть, приходилось замедлять этот процесс усилием воли.

Я как раз расправился со своей порцией еды и отодвинул опустевшую тарелку в сторону, раздумывая, с чего начать разговор, когда наше уединение весьма некстати было нарушено.

— Света за воротник, Онни, давненько тебя не видел! И надо сказать, что несказанно рад нашей случайной встрече! Я ведь не обольщаюсь — ты же не меня приехала навестить, ради дальних родственников такие важные люди, как ты, не отрываются от выполнения служебных обязанностей, верно? Кстати, не представишь ли меня своему светочтимому спутнику?

Я с отстраненным интересом глянул на нежданного и весьма словоохотливого гостя, который, потревожив нас звонким мальчишеским голосом, бесцеремонно плюхнулся на скамью рядом с Онни. На нем был светло-серый ксомох с белыми вставками вдоль рукавов, а на вид — лет пятнадцать, его бронзовый цвет кожи и длинные светлые волосы наводили на мысль, что я вижу перед собой корда по рождению, и соответственно, потенциального сородича моей спутницы. Курносое лицо паренька прямо-таки цвело от улыбки, а в обращенном на Онни взгляде светилась такая искренняя радость, что не оставалось никаких сомнений в близком и давнем знакомстве этих двоих. Впрочем, я эмпат. Я бы почувствовал связывавшую их общность, даже повернувшись к ним спиной. Поэтому не особенно удивился, когда хмурое лицо бравой сотницы, за весь день скачки обменявшейся со мной всего несколькими ничего не значащими фразами, вдруг разгладилось и тоже осветилось приветливой улыбкой.

Улыбка ей определенно шла. Полные чувственные губы выглядели сейчас весьма привлекательно.

— А-а, Шустрик, — откликнулась сотница. — И тебе Света в тоже место. Ну-ка, дай-ка на тебя посмотрю, парень... А ты повзрослел... И нахальства в тебе явно прибавилось. Плохо стали воспитывать учеников в Доме Пресветлого Искусства, из рук вон плохо. Разве Настоятель Масарт уже не занимается воспитанием лично?

Шустрик весело ухмыльнулся и звонко хлопнул ладонью по столу.

— Да ну тебя, Онни, вечно ты со своими нравоучениями... К твоему сведению, я по делу беспокою, так как имею полное право посвятить гостя Жарла в правила Спорного Щита.

— С каких это пор ты обладаешь подобным правом?

— Не вопрос! Я сейчас работаю на хозяина заведения, Онни. Пару дней назад в Пресветлом Доме начались каникулы, вот я и решил подзаработать, пока выдалось свободное время. С пустым кошельком домой добираться не так уж весело, будущим магам тоже кушать хочется, особенно в дальней дороге, а бесплатно кормить — дураков нет. Вот Бочонок кроме всей прочей работы и взвалил на меня обязанность растолковывать гостям о правилах Щита. Но это необременительно, за три дня твой приятель первый гость в этом трактире, который может не знать о Правилах.

Сотница с изрядным скепсисом покосилась на потолок.

— Понятно. Эти пьяные машары вверху, случайно, не твоя работа?

— Ну, не такие уж и пьяные, — ухмыльнулся паренек. — По крайней мере, я старался. А за те маны, что согласился мне уплатить Пузатый Бочонок, так и вовсе отличные машары. Гарантия на шесть суток... на некоторые, — он запнулся, так как именно в этот момент магический светильник, маленькой шаровой молнией плавающий под потолком прямо над нашим столиком, мигнул и расплылся быстро темнеющим облачком туманного света. — Этот был одним из первых, ему срок подошел, — закончил он, чуть смутившись.

— Ты же сказал, что находишься тут всего три дня? — подозрительно спросила Онни.

— Не вопрос, — легко подтвердил он.

— А гарантия на шесть.

— Да ладно тебе, Онни, не придирайся. Я же говорю, один из первых. Первый блин всегда комом. И не сбивай меня, пожалуйста, с темы! Дело не в машарах, верно? Я обязан объяснить гостю правила Щита, а ты даже не желаешь мне его представить.

— Я их знаю не хуже тебя, эти чертовы правила, — проворчала дружинница уже не так приветливо. Похоже, настойчивое любопытство мальчишки ко мне пришлось ей не по душе. — И ты это прекрасно знаешь.

— Ну вот, хочешь лишить меня работы, — деланно огорчился Шустрик, театрально поникнув плечами и опустив голову. Но тут же снова встрепенулся и расцвел: — Ладно, дай хоть с вами поболтать. Так познакомишь со своим спутником, или нет?

— Элиот Никсард, — я решил вмешаться, не сдержав невольную улыбку, так и просившуюся наружу с момента появления этого сорванца. Парень мне понравился — напорист, нахален, но весел и обаятелен. Далеко пойдет. Правда, ужин расслабил меня куда больше, чем я ожидал, и большого желания болтать на отвлеченные темы что-то я не ощущал. Не хотелось выслушивать кучу ненужных вопросов и подыскивать подходящие ответы, более-менее применимые к этому миру, но соблюсти элементарную вежливость придется. — Выкладывай свои правила, раз уж так серьезно относишься к обязанностям.

Мальчишка живо привстал со скамьи и приложил ладонь к сердцу в местном ритуале приветствия, галантно тряхнув светловолосым чубом.

— Квин, ученик Дома Пресветлого Искусства, первая ступень. Прошу любить и жаловать.

— Я только что слышал, как тебя называли Шустриком.

— Не вопрос! — отмахнулся парень, усаживаясь обратно. — Это детская кличка.

— А теперь быстренько выполняй свои обязанности, — поторопила Онни. — Мне еще с тобой о многом надо поговорить, раз такая оказия случилась. В том числе и о твоей матери, ее я не видела еще больше, чем тебя, и мне хотелось бы знать, как она поживает.

— О нет, только не это, — простонал Квин, горестно закатывая светло-серые глаза. — Все эти бытовые подробности, совершено не имеющие смысла для настоящего мужчины, все эти досужие женские сплетни...

— Слушай, настоящий мужчина, а ну выкладывай правила, — насмешливо напомнила Онни. — А то по ушам схлопочешь не по-детски.

— Ну ладно, ладно, не вопрос, — примирительно вздохнул Квин. — Вот вам правила Спорного Щита...

Поединки в Жарле были запрещены. Повсеместно. В любом виде.

Запрещены так давно, что это правило въелось в плоть и кровь всех горожан. И если руки все-таки чесались взяться за оружие и пустить кому-нибудь кровь, то существовало только одно место, где это можно свершить без скорой и справедливой расправы со стороны самих горожан, не говоря уже о властях. Этим местом был "Спорный Щит", расположенный в трактире под громким названием "Судный День". Разрешение на "Спорный Щит" было официальным, и исходило от самой главной персоны Нубесара — правителя Упрекающего, которому надоели не столько неконтролируемые убийства хасков на людских улицах вблизи родового Светилища, сколько жалобы близких и родных погибших на своих обидчиков. За Кровный спор (до смерти) маны шли в казну Жарла, за Малый спор (до первой крови) — хозяину трактира и болельщикам, сделавшим ставки на бойцов. Каким именно образом предки Пузатого Бочонка, владельца "Судного Дня", сумели добиться расположения Правящего Родовым Гнездом, и получить столь прибыльную привилегию, никто так никогда и не узнал доподлинно. Да и никого это сегодня уже и не интересовало, хотя завистники минувших лет распускали множество грязных и противоречивых слухов: и что прадед Пузатого, Большой Бочонок продался законникам, и что он сам подкупил их неслыханной суммой денег (нашел древний клад), и что нанял крутого мага из Хааскана и тот напел ему Слепую Удачу на его заведение за несусветное количество ман, и так далее и тому подобное.

Главное не в этом.

Главное было в том, что правитель Нубесара оказался умен и дальновиден. Поэтому хаски получили возможность выпускать пар, и хотя все поединки теперь велись под присмотром властей, победитель на Щите никогда не привлекался к ответственности. Вследствие чего нераскрытые убийства в городе стали редки, а если и случались иногда, то весь город кипел гневом и презрением к тому, кто это совершил. Уличенный в убийстве покрывался страшным позором и лишался всех гражданских прав, кроме права быть вызванным на Щит. Такой нарушитель, естественно, как бы не был искусен в бою, долго не жил, если не успевал вовремя убраться из Жарла в частности, и из Нубес-макора в целом, так как каждый честный житель считал долгом чести вызвать опозорившегося на Кровный спор и прикончить на Щите.

Нубесы живут долго, значительно дольше хасков — что хааскинов, что кордов, что серых адалаев, и за время правления Упрекающего закон о Щите оброс дополнительными правилами и поправками, постепенно переплавившимся в особый Кодекс Чести, согласно которому и жили в Жарле. Да и в его окрестностях тоже, так как правила эти в конце концов распространились на всю подвластную нубесам территорию земель Внутреннего Круга.

Пока парень вводил меня в курс дела, поединок на Щите закончился, и бойцов сменила следующая пара. Честно говоря, при взгляде на эту картину возникало устойчивое, назойливое ощущение, что нечто подобное я уже видел. Где-то в прошлой жизни... Визофильмы не в счет, я имею в виду живую память, несущую отголоски реальных событий...

Воспоминание, словно вырвавшись из глубокого омута, расцвело в сознании: двое, закованные в рыцарские латы, сражаются на мечах. Латы ослепительно блестят при выпадах, длинные двуручные мечи сверкают огнем. Рыцари рубятся отчаянно, жестоко, насмерть, но оба умело отражают удары. Сверкающие клинки скрещиваются и отлетают друг от друга в снопах желтых искр, собравшиеся вокруг зеваки что-то кричат, подбадривая сражающихся...

Шелта. Вот откуда ассоциация узнавания. Но на Шелте сражались фантомы, создания мастеров-кукольников, а здесь — живые люди. Целых пять лет минуло, а сердце все еще неприятно ныло при воспоминании о том, что пришлось там пережить... Именно поэтому вспоминать об этом не хотелось. Именно поэтому дальше я вспоминать не стал.

Я перевел взгляд на Онни, снова погрузившуюся в свои мысли и не обращавшую на разглагольствования мальчишки внимания. Понятное дело, для нее это зрелище не в новинку, она и села-то к Щиту спиной... Мне нужно было кое о чем поговорить с ней начистоту, но присутствие Квина мешало. Разговор не предназначался для посторонних ушей. Мне же хотелось побыстрее покончить с этим делом и пойти отдохнуть. Эмлот уже во всех подробностях рассказал мне об этих правилах Щита, отыскав в базе данных соответствующий файл, но обрывать парня на середине было бы неразумно — не мог же я показать осведомленности в этом вопросе. Я ведь только что приехал в город.

Пришлось ждать, наблюдая за продолжающимся представлением на Щите, и пытаясь хоть немного расслабиться. Но расслабиться не удавалось. Поселившееся еще с утра в душе странное беспокойство, до причин которого я никак не мог докопаться, но которые следовало искать исключительно извне, продолжало точить об меня крохотные, но острые зубки. Специальные приемы по самовосстановлению и очищению внутренней энергетики от негатива, против обыкновения, не помогали, ощущение угрозы быстро возвращалось...

Я попытался просканировать окружающее пространство, но не добился ничего определенного. Никакой непосредственной опасности до самых границ макора. И эта странная, изнуряющая усталость. Что-то подобное ощущается при обыкновенной простуде, но я так давно ничем не болел, что вернувшееся вдруг из далекого прошлого ощущение пугало. Мой организм обладает абсолютной иммунной защитой от всяческой болезнетворной напасти, я могу при особой необходимости обходиться без сна и пищи десятки суток подряд и не чувствовать усталости, лишь легкий дискомфорт. Но тревожащая слабость не уходила, а усиливалась с каждым часом, и я терялся в смутных догадках, что это может быть, с каким неизвестным, но разрушительным фактором, проникшем сквозь внутреннюю защиту, я столкнулся на сей раз.

Подумав, я пришел к выводу, что негативное ощущение усилилось после стычки с гвэлтами, когда мне пришлось войти в режим сверхскоростного восприятия — Лешу, чтобы заставить каменных тварей остановить обвал. Мне самому тогда ничего не грозило, а вот присутствие спутницы здорово связало руки, да и чарса не хотелось терять, на нем все-таки двигаться быстрее...

По ассоциации мысли снова возвратились к сегодняшней схватке отряда дал-роктов с нубесами-пограничниками. Такое врезается в память надолго. Бешенная пляска стали и смерти... Предсмертный рев гибнущих воинов еще стоял в ушах, а перед внутренним взором на стылой земле все еще дымилась горячая красная кровь, очень похожая на человеческую. Мощь более чем трехметровых нубесов, внешним обликом смахивающих на четырехруких насекомых-богомолов, просто потрясала. Невероятно, но их тела двигались так смертоносно быстро, что мне пришлось ускорить восприятие, чтобы по-прежнему контролировать ситуацию. Хитиновые клинки их рук, казалось, без малейших усилий отсекали дал-роктам конечности, вспарывали глотки и грудные клетки вместе с доспехами. Смотреть на это было страшно. Потому что все это происходило на самом деле. Я не сидел в мягком кресле дома, подключившись к Визосети, и не наслаждался безопасными приключениями со стороны. А превращение терха дал-роктов в подобие летучей мыши? На это стоило взглянуть своими глазами, чтобы поверить — это возможно. А самое скверное то, что виновником этих событий оказался я.

То ли еще будет, хмуро предположил я.

Нужно убираться отсюда домой. И как можно быстрее.

Голос Квина просочился сквозь раздумья, словно вода сквозь вату. Широко улыбаясь и оживленно жестикулируя руками, магик, наконец, заканчивал пояснения:

— Ну, а для гостей существует поединок вежливости. В нем нет стремления к победе, участники лишь показывают свой стиль и мастерство владения мечом...

— Этот поединок вовсе не обязателен, — добавила Онни, тоже очнувшись от своих мыслей, как и я. — И зависит только от желания гостя.

— Ну-у, Онни, — укоризненно протянул Квин, выгибая тонкие мальчишеские брови забавными подковками. — Ты же знаешь, наши парни знают друг друга, как облупленных, а новые мечи скрасят им вечер...

— Да прибудет с вами Свет, светочтимые...

Н-да, накаркал-таки мальчишка.

Вид высокого костлявого человека, остановившегося возле нашего столика, вызывал мало приятных ассоциаций. Возраст примерно под сорок, рост — где-то под метр девяносто, одежда синих и серых тонов, из-за плеч, прикрытых плотным темно-синим плащом, косо торчат рифленые рукоятки двух мечей. Далеко не красавчик — похоже, когда Создатель принялся за его физиономию, у него основательно затупилась стамеска. Черты удлиненного, вытянутого книзу лица грубоваты, короткие песочные волосы свалялись от грязи. Узкий прямой нос. Тонкая щель рта, рассекающая тонкие губы. Глаза — темные зарубки, зрачки — наконечники летящих стрел. Единственной живой деталью во внешности этого типа были именно глаза, сочившиеся насмешливо-презрительным блеском, а исходившая от него аура превосходства, казалось, расталкивала вокруг воздух. Этому парню явно следовало провести курс лечения у психотерапевта, но внешностью он обладал, надо признать, весьма выразительной и своеобразной.

Не нужно обладать особой наблюдательностью, чтобы заметить, насколько Онни неприятен подошедший тип. Она даже не взглянула на него — звука голоса оказалось достаточно. Ее лицо тут же помрачнело, мышцы напряглись, а аура окрасилась в быстро набирающие силу оранжевые и голубые оттенки. Что-то вроде песни о застарелой, но бессильной ненависти. Старый враг? Кстати, у обычного человека, не обладающего способностями к эмпатии, ненависть обычно ошибочно ассоциируется с черным цветом. Но ненависть — как кожура спелого апельсина. И чем она сильнее, тем насыщенней этот цвет... Странно то, что при таком отношении друг к другу оба еще живы.

Шустрик Квин при появлении непрошеного гостя тоже особой радостью не воспылал, напротив, заметно поскучнел и, опустив взгляд, принялся с деланно независимым видом изучать очертания красовавшейся на поверхности стола лужицы кислина — после первого же глотка я столь поспешно отставил это пойло, что невольно расплескал... Былая словоохотливость магика тоже куда-то подевалась.

Понятно. Отвечать придется мне. Собственно, ради меня этот визит и нанесен.

— И тебе Света, светочтимый. Чем обязан?

Долговязый набор костей коротко кивнул и низким скрипучим голосом, таким же неприятным, как и его внешность, продолжил:

— Прошу прощения за то, что прервал ваш разговор, но у меня есть для тебя предложение, чужеземец. Мое имя — Гронт. Я лучший мастер мечей в данном городе и я вызываю тебя на поединок вежливости. Это не займет много времени, мы всего лишь хотим скрасить наш вечер новым клинком.

Этот тип прямо-таки повторил слова Шустрика, словно подслушал наш разговор. Благоприобретенная за последние несколько лет привычка сохранять спокойствие в любых обстоятельствах позволила мне остаться бесстрастным совершенно без усилий — и внешне, и внутренне.

Гронт.

Тот самый подонок, виновный в убийстве моего подопечного. Его облик был в копилке памяти Онни, в которой я уже успел немного покопаться по дороге к Жарлу.

Странное совпадение.

У меня складывалось устойчивое ощущение, что все люди, с которыми я сталкиваюсь в этом мире, так или иначе сразу становятся причастными к моей дальнейшей судьбе. Драхуб, Гилсвери, Онни, этот вот мальчишка Квин, с которым я познакомился только что, а теперь Гронт, о существовании которого я узнал лишь сегодня днем, и которого тут же принесла нелегкая. Обычно я не практикую месть, тем более месть за человека, которого не знал лично. Мне лишь поручено отыскать или его самого, или хотя бы какие-нибудь его следы. Да и история смерти Остина, как выяснилось, поросла быльем четырнадцатилетней давности. Но при взгляде на этого типа руки прямо зачесались.

Я сдержался.

Не время и не место привлекать к себе ненужное внимание. К детским забавам на Щите меня не тянуло. Поэтому я спокойно ответил:

— Элиот Никсард. Прошу меня извинить, но я неважно фехтую. Точнее, я совершенно не умею фехтовать. Кроме того, я устал с дороги.

Гронт дернулся, словно от пощечины. Мой вполне безобидный ответ все-таки умудрился его чем-то задеть. В чужом месте всегда так — никогда не знаешь, что сказать наверняка, тем более что придраться можно к чему угодно, было бы желание.

В глазах Онни мелькнула мстительно-торжествующий огонек. На соседних столиках стало тише — Гронт здесь явно являлся фигурой заметной, вот люди и прислушивались к разговору, предвкушая развлечение, и их трудно за это винить — такова здесь жизнь.

Квин еще ниже опустил голову и принялся чертить пальцем по луже, расширяя ее границы. Я лениво скользнул взглядом по лицу Гронта, отметив, как на его губах мелькнула быстрая змеиная усмешка, и уставился в лужицу вслед за Квином. Тот уже пририсовал ей голову с короткими рожками (или ушами) и принялся за лапы. Что за неведомый зверь?

Гронт продолжал стоять напротив, нагнетая напряжение одним своим видом. Настырный тип. Я же ясно дал ему понять, что не до него. Нет, чтобы вежливо отвалить...

— Любой уважающий себя мужчина умеет держать в руках меч, — вновь проскрипел Гронт.

Ну вот, начинается. Эта фраза тянула на явное оскорбление. На местный лад.

— Боюсь, у нас разное представление о самоуважении, светочтимый.

— Зачем же тебе тогда меч, если ты не умеешь с ним обращаться?

Таким количеством яда, который был вложен в эту фразу, пожалуй, можно отравить всех присутствующих в трактире. Квин закончил рисовать ножки у своего зверя и выводил длинный, закрученный кольцами хвост. Онни так и не вмешалась, предоставив мне разбираться с Гронтом до победного конца. Я знал, на что она надеется. Но меня, как я уже говорил, драка не привлекала.

— Что-то я не пойму, где ты увидел у меня меч?

— Он привязан к седлу твоего дракха.

— И что с того?

Мне пришлось отвлечься от забавного рисунка и снова посмотреть на этого упрямца. Наши взгляды скрестились. Гронт едва заметно дрогнул и чуть побледнел. Надменности в его облике заметно поубавилось, а воображаемые наконечники стрел в зрачках притупились. Желание приставать к людям у мастера мечей моментально пропало.

— Не буду настаивать, светочтимый. Законы гостеприимства прежде всего.

С этими словами он отошел.

Ментальные оплеухи порой бывают незаменимыми в подобных ситуациях. Я имел некоторые навыки, позволяющие при необходимости незаметно манипулировать чужим сознанием против его воли, но удовольствия подобные манипуляции не вызывали. Гвэлты и прочие им подобные твари — одно дело, а люди — другое. Даже такие малоприятные, как этот мечник.

— Местная достопримечательность, — как ни в чем не бывало пояснил Квин, сразу оживившись после ухода Гронта. В данный момент, окончив художественные изыски, он с сосредоточенным видом вращал ладонью над своим рогатым рисунком. — Боюсь, он от тебя уже не отвяжется, пока не получит желаемого. Честно говоря, не понимаю, почему он не стал настаивать. На него не похоже.

— Квин прав, — нехотя подтвердила Онни, явно разочарованная мирным исходом нашего с мечником словесного поединка. — Гронт — заложник собственного мастерства. Лучший боец на мечах в Нубесаре.

Я знал о Гронте то же, что и она, но она-то этого не ведала. А демонстрировать свое всезнание я не собирался. Женщиной она была неглупой, и могла догадаться, откуда взялись у меня эти сведения, что враз могло сделать ее моим врагом. Люди не любят, когда посторонние вызнают их сокровенные секреты. А я именно это и сделал.

— Не только Нубесара, — добавил светловолосый паренек, не отрывая взгляда от своих странных манипуляций. — Гронт победил самых знаменитых бойцов в трех соседних макорах. Слава небывалая, верно? Но заслуженно почивать на лаврах он не захотел, озлобился, не встречая больше достойного соперника... — Квин стрельнул в меня быстрым пытливым взглядом. — Кстати, зря ты, Элиот Никсард, не носишь с собой меча.

— Воровать оружие здесь не принято. — Я не смог удержаться от иронии. — Или я не прав? К тому же я прекрасно обхожусь без этих железок.

— Да я не об этом, — мой ответ вызвал у него удивление. — Странно, что Онни тебе этого не объяснила, ведь ты чужак и можешь не знать местных порядков... — Квин с серьезным видом покачал головой. — Мне, как ученику Дома, оружия носить не положено, но обычно тот, кто его не имеет, привлекает лишнее внимание и часто становится жертвой воров и грабителей. Конечно, не в этом макоре, здесь законы на этот счет строги, а вообще... Но будь мне позволено, я бы носил меч всегда, ведь хороший клинок удлиняет руку и сокращает расстояние до врага. А иногда лишний миг позволяет спасти жизнь другу или просто хорошему человеку, если не свою собственную.

— А ты действительно повзрослел, Шустрик, — Онни задумчиво смотрела на парня. — Если, конечно, не болтаешь языком только для того, чтобы произвести впечатление. Я когда-то тоже училась в Пресветлом Доме, и насколько помню, ученики всех ступеней всегда с пренебрежением относились к самой идее носить "железки", когда можно воспользоваться магией. Это считалось дурным тоном. Оружие в Пресветлом Доме необходимо только неудачникам. Неудачникам, которые вынуждены становиться эрсеркерами, такими, как я.

Квин смутился. Вся его "взрослость" слетела мигом, снова явив прежнего мальчишку. Он убрал руку от рисунка, украдкой вздохнул и попытался спасти положение сменой темы:

— Знаешь, Онни, а ведь это здорово, что я тебя встретил! Я и не подозревал, что так соскучился. Ты здесь надолго, или как?

— Завтра еду дальше, — суховато сообщила та.

— Вот и отлично! Нам ведь по пути, я как раз собирался завтра отправиться домой.

— Не выйдет.

— Почему?

Онни чуть нахмурилась. Я почувствовал, что разговор на эту тему при мне для нее нежелателен. Кстати, мне показалось, или хвост у этой разрисованной лужицы чуть шевельнулся? Бред какой-то. Пора и в самом деле отправиться на отдых.

— Я сейчас на задании, Квин, — объяснила дружинница. — Путешествие со мной может быть связано с некоторыми опасностями.

— Не вопрос! Рядом с тобой мне ничего не страшно!

— Твое присутствие свяжет мне руки. Ты со мной не поедешь.

— Да брось ты, Онни! Когда еще свидеться придется!

— Я сказала — не поедешь, значит, не поедешь. — В голосе дружинницы прорезались жесткие, неприятные нотки. — Более того, сейчас ты мне дашь словно, что не последуешь за мной, а выждешь, к примеру, день. Ну? Я жду.

Удивлено выгнув тонкие брови, Квин некоторое время смотрел на нее. Онни мрачно молчала, ожидая ответа. И ему ничего не осталось, как вздохнуть и согласиться.

— Ладно, даю слово. Вот так всегда, на самом интересном месте...

Мне надоело ждать, пока они решат все свои проблемы.

— Извини, парень, устал я что-то после сегодняшнего путешествия, нужно разобраться с делами, и на боковую. У меня с Онни важный разговор. Будь добр, оставь нас вдвоем.

Квин живо поднялся, встряхнул светлым чубом. Знаю, о чем он там подумал про нас, но этот лукавый огонек в его глазах явно был ни к месту.

— Да не вопрос! Я вернусь позже, Онни, хорошо?

— Обязательно. Мы еще не договорили.

И тут юный маг меня удивил. Да и не только меня. Прежде чем нас покинуть, Квин шевельнул губами, проговаривая про себя какое-то слово, дунул на свое хвостатое произведение искусства и... Угу. Рисунок ожил. Мокрое пятно из вонючего кислина зашевелилось по контуру, немного уплотнилось, по-прежнему оставаясь плоским, свернулось в трубочку, а развернулось уже вертикально, слегка покачиваясь на лапках-кляксах.

— Нарекаю тебя Кислинчиком! — Весело приказал магик одушевленному, но по-прежнему совершенно безликому существу — ни глаз, ни носа, ни рта — просто полупрозрачная клякса с рожками и ножками, к тому же по-прежнему дурно пахнущая. — Будешь домовым. Добрым. За машарами моими присмотришь, пусть работают подольше, да за порядком в трактире, поможешь Пузатому Бочонку паутину из углов выметать. А теперь брысь!

Клякса снова свернулась в трубку и порскнула на пол, моментально затерявшись в заполненном людьми зале.

— Ну, я пошел, — Квин с чрезвычайно важным и довольным видом кивнул нам и отправился к стойке бара, к давно поджидавшему, судя по направленному нетерпеливому вниманию, хозяину заведения — пузатому коротышке-корду.

— Задавака, — пробормотала Онни, негромко, чтобы Квин не услышал. — Но получается неплохо. Далеко пойдет, сорванец. За одушевление взялся, а это не каждому ученику по силам. Но если бы его сейчас видел Наставник Дома, то несдобровать бы мальцу — творить такую магию без разрешения, до окончания первой ступени...

— Тебе виднее. Я здесь чужой и мало что понимаю в вашей магии, — довольно прохладно сказал я, напоминая о своем присутствии.

Онни кивнула, отодвинула в сторону так и не тронутый бокал с дронтумом, положила обе руки на стол, сцепив пальцы в замок, и выжидательно уставилась на меня.

— И о чем же ты хотел со мной поговорить, Никсард?

Я с некоторым раздражением взглянул на нее, и на всякий случай распустил вокруг себя ментальный "зонтик" с алгоритмом "призрака". Хороший прием, между прочим, окружающие не замечают тебя, пока ты к ним не обратишься сам, но немного утомительный. Мелькнула мысль, а стоит ли вообще заводить этот разговор... А, ладно, если правильно себя повести, потом проблем будет меньше.

— Я хочу поговорить кое о чем, касающемся нас обоих, светочтимая. Прежде всего, я хочу кое-что прояснить о себе. Когда-то я попал в мир, в котором мне пришлось играть по неизвестным мне правилам... Причем, неизвестным до самого финала... некоей истории. В результате я очень сильно изменился, вернее, я был очень сильно изменен неким существом, о котором говорить не буду... — Я поморщился, как же объяснить попроще, не вдаваясь в подробности... — Скажем так, я обладаю способностью узнавать правила любой неизвестной игры в самом начале, по крайней мере, те правила, что жизненно необходимы лично мне...

Пока я говорил, женщина нетерпеливо хмурила брови, явно не понимая и начиная злиться, и не удержавшись, довольно резко прервала:

— А если ближе к делу?

— Ну, хорошо, — решился я на откровенность. — Я знаю, сотница, с какой целью ты меня сопровождаешь.

В ее взгляде сквозило откровенное недоверие.

— Кстати, можешь сходить к Гилсвери для доклада, он уже в городе.

— Откуда ты... — Онни осеклась на полуслове.

— Вот именно Я ведь только что пытался объяснить.

Она удивительно быстро взяла себя руки и деловито кивнула:

— Понятно. Давно он приехал?

— Только что. Остановится где-нибудь поблизости, чтобы не попадаться мне на глаза раньше времени. Но про свои особые планы на мой счет ему лучше забыть. — Я выдержал небольшую паузу, затем добавил: — Я знаю также, что Валигас мертв. Отослать меня в Неурейю на его поиски — ловкий трюк. По крайней мере, он так думает. У меня же своих проблем хватает, и сейчас я просто хочу вернуться к себе домой...

Я умолк, почувствовав, что перестарался.

У женщины прямо все кричало внутри от ярости, изумления и растерянности — "откуда, откуда он все это знает?! Он же ни с кем, кроме Наместника, не разговаривал, и ни маг, ни она, ни слова не сказали ему о судьбе Валигаса!" Ее внутренне смятение хотя и было сейчас слабее, чем тогда, после сиглайзера, но все-таки было очень, очень сильным, и следующие слова она выдавила сквозь зубы:

— Почему же ты не сказал ему это еще в Сияющем?

— Не хотел лишних осложнений. Мой путь, по случайному совпадению, все равно лежит в сторону Неурейи. И дальше — вплоть до Ущербных гор.

— Да неужели? — "Неистребимая" напряженно усмехнулась.

— Думаю, тебе стоит сходить к нему и прояснить ситуацию. Есть желание сопровождать меня — присоединяйтесь. Не стану же я избавляться от вас силой. Но не пытайтесь мне мешать, ничего не выйдет. Впрочем, он может тебя и не послушать, самомнения твоему магу не занимать...

— Да ты совсем его не знаешь! — вырвалось у женщины против воли и остановиться она уже не смогла. — Гилсвери — самый несчастный человек, которого я знаю! С тех пор, как в Круге Причастия погибла его жена, Пенета, жизнь потеряла для него всякий смысл, и лишь заботы о родном макоре заставляют его жить дальше! Ответственность за свой народ для него — не пустой звук, и если какой-нибудь засферник способен решить эту проблему...

Тут она осеклась, и в ее душе причудливым оранжево-зеленым цветком расцвела злость пополам с раскаянием. Мысли эрсеркерши были просты и лаконичны, как у человека, не особо обремененного образованием, поэтому мне хватало ее эмоционального фона, чтобы предугадать их. Сказав это, она подтвердила, что я прав. И тем самым выдала и себя, и своего мага. Она упрямо поджала губы, гладкие янтарные скулы отвердели, в зеленых глазах возник неприязненный блеск. Сейчас она немного смахивала на фурию, давно не пробовавшую крови.

— Я никогда никого не боялась, но тебя следует бояться, чужак. Твоя проницательность выходит за рамки способностей просто умного человека... ты... ты...

— Я засферник. И этим все сказано.— Я резко поднялся со скамьи. — А теперь я пойду. Прошу меня извинить, Онни, если чем-то тебя задел, я не желаю тебе зла. Спокойной ночи.

— Спокойной Ночи? — Эрсеркерша вдруг вскочила, ее лицо исказилось от больше не скрываемой ярости, а рука безотчетно вцепилась в эфес меча, не дал-роктовского, который я ей подарил, тот остался у седла, а собственного. — Ты желаешь мне смерти, чужак?!

Я почувствовал, что тоже завелся. Зря я затеял эти дурацкие объяснения. Хотел как лучше, а получилось как всегда. Злая, непонятная сила копилась во мне, давила на виски свинцовой тяжестью, требуя выхода. Может быть, сон избавит меня от этого тягостного ощущения, пока я чего не натворил...

Если бы не исправно работающий "призрак", на нас давно бы уже обратили внимание все сидящие в зале, а так народ продолжал заниматься своими делами. Не зря подстраховался, как выяснилось.

Некоторое время мы стояли молча, разделенные столом и сверкали друг на друга глазами, словно злейшие враги. Конечно же, я сдержался. У меня давно уже вошло это в привычку — держать свои эмоции в жесткой узде. Везде и всегда. По крайней мере — внешне. Поэтому после долгой и напряженной паузы я очень ровно сказал:

— Успокойся, светочтимая. Я вижу, это выражение у вас не принято. Я просто пожелал тебе приятного отдыха на свой лад, как это делают в моем мире.

— Да прибудет с тобой Свет! — сквозь зубы проговорила женщина, глядя на меня потемневшими глазами. Потемневшими от все еще бушевавших в ее душе чувств. — У нас говорят: да прибудет с тобой Свет! Можно также — Света за воротник, или Света делам твоим! Тебе следует это запомнить!

— Как пожелаешь.

Я ответил более чем холодно.

Зло бы вас всех побрало с вашим "светом". Почему я все время должен учитывать особенности чьей-то культуры? Почему бы этой тупоголовой воительнице, для разнообразия, не учесть особенности культуры моей? Да знаю я, знаю, что не следует лезть со своими вилами на чужой сеновал, но как же это порой достает!

Пожав плечами, я положил на стол монету достоинством в "стрелу", с лихвой перекрывавшую стоимость ужина, выбрался из-за скамьи и быстрым шагом двинулся к расположенной рядом с баром боковой лестнице, ведущей на второй этаж трактира к гостевым комнатам. Лавируя среди заполненных посетителями столиков, я обратил внимание, что половина посетителей с явным любопытством глазеет на меня. Слухи о том, что я отшил Гронта, наверняка уже разошлись по всему трактиру. Хорошо еще, что они не слышали нашего спора, а то все бы уже знали, что я засферник, что только бы добавило проблем.

Впрочем, не имеет значения. Завтра меня здесь уже не будет.

И пошли вы все... как можно дальше.

А я лично иду спать.

4. Странный сон

Внизу стелился серый туман, скрывая землю и ноги по щиколотки. Тишина звенела от полноты, и скрип невидимой щебенки при каждом шаге болезненно громко атаковал слух. Я шел вперед, и туман неохотно расступался, колтыхаясь, словно студень, и мгновенно затягивая рваные раны, оставленные в его теле моими ногами.

Я шел среди отвесных стен бесконечного скального коридора, словно прорубленного в горной толще ударом гигантского меча. Стены были настолько высоки, что над головой, если поднять взгляд, где-то в неизмеримой дали, там, где параллель сходила почти на нет, виднелась тонкая, как волос, щель, сочащаяся призрачным светом. Узость прохода, почти царапавшего мне плечи, рождала где-то в груди тревожную ноющую ноту. Казалось, гигантские каменные ладони в любую секунду могут ожить и сомкнуться. Спасения не будет.

Сзади снова послышался звук шагов, быстрых и невесомых.

На этот раз я не стал оборачиваться, зная уже, что все равно не увижу своего преследователя. Может быть, за мной шел невидимка? Он сохранял дистанцию, не предпринимая никаких действий, останавливался и замирал, если останавливался и замирал я, и спустя несколько секунд догонял снова, когда я продолжал путь. Я никак не мог почувствовать его ауру, ни малейшего отголоска, словно звук шагов рождал сам воздух.

Не знаю, сколько продолжалась эта игра в прятки, наверное, очень долго, время здесь не ощущалось, и я почти смирился с мыслью, что придется шагать среди этих стен вечно, когда коридор расступился. Такие вещи всегда происходят неожиданно, хотя подсознательно ты неотступно ждешь этого момента — любой коридор когда-нибудь кончается, выводя или в следующий, или на простор, или в тупик...

Я остановился, осматриваясь. Шаги за спиной тут же замерли.

Глазам предстал просторный каменный колодец около тридцати метров в диаметре. С такими же гладкими отвесными стенами, от высоты которых кружилась голова. Парящий где-то там наверху, где колодец заканчивался, ровный кружок света размером с ноготь, казался всевидящим оком некоего вселенского божества, равнодушно взирающим на такое крошечное ничтожество, как я. Глубина и мощь окружающих скал давила на сознание, рождала кричащее ощущение обреченности... Твердую поверхность под ногами по-прежнему укутывал лениво клубящийся туман, но в самом центре каменного колодца сквозь него сочится мягкий, приглушенный свет, превращая серый студень в теплое золотистое облако.

А вот туда мне было нельзя.

Ощущение опасности остро резануло по нервам.

Она была не из тех, что наносят внезапный удар, опасность таилась в самом месте. Словно дикий зверь, притаившийся в засаде — клыки ощерены, с раззявленных губ капает тягучая слюна, рвущийся наружу рык задавлен глубоко внутри. Чтобы не вспугнуть. Странное ощущение возникло в ногах и быстро потекло вверх по телу холодными колючими иглами. Лицо и шея покрылись липкой испариной страха. Мне нельзя было туда, в это золотистое облако, но в этот момент я вдруг почувствовал, что перестал управлять собственным телом. Какая-то неведомая мне сила заставила меня сделать шаг. Другой... Жестким усилием воли я загнал панику так глубоко, что забыл значение этого слова. Неведомый кукольник, словно марионетку, довел меня до центра циклопического колодца и отпустил управляющие нити.

Здесь оказалось глубже. Золотистое сияние окутывало почти до колен. Стопы онемели от пронизывающего холода, невидимые уколы ледяных жал добрались до бедер. Нужно отсюда убираться. Немедленно.

Туман забурлил, словно пар в кипящем котле и схлынул неведомо куда, обнажив прямо под ногами странно знакомую жуткую бездну. Глянцевая чернота полированного мрамора, в которой не отражалось ни скал, ни серого пятнышка небес, ни моего тела, завораживала, засасывала взгляд, словно зыбучий песок...

Воспоминание ударило наотмашь.

Я уже видел это когда-то. Нечто подобное. Тогда, в смертельном противостоянии на Шелте, мое сознание было захвачено шептуном-дорриксом врасплох прямо во сне, и я вдруг оказался в широком кругу, окольцованный багровой стеной живого ревущего пламени, в толще которого в беззвучном сардоническом хохоте корчились гнусные образы химер — порождений абсолютного Зла. Под ногами туманными потоками струилась черная бездна, жадно пожиравшая свет пламени, над головой текла раскаленная бездна, посылавшая это пламя вниз. Место было безумно, и волны безумия пронизывали мозг, оседая в нем погребальным звоном...

Безумие царило и здесь.

Я снова в безумном сне, только почему-то понял я это только сейчас, позволив себе так долго быть марионеткой в чьих-то неведомых руках. Прочь отсюда! Прочь из этого сна!

Но снизу вверх по ногам текла жаркая жгучая боль, разрастаясь и гася ледяные иглы, а я не мог сдвинуться с места, словно прикипев к нему. Мраморная Бездна жадно тянула из тела жизненную энергию, давясь и чавкая. Так же бесшумно вернулся туман, закрутился вокруг ног стремительной воронкой. Бездна от этого никуда не делась, она осталась под ним, продолжая вытягивать из меня жизнь. Боль уже накинулась на бедра, словно оголодавшая клыкастая тварь, кромсающие челюсти методично подбирались к пояснице, не оставляя после себя ни одного живого места.

Что-то рвануло меня за плечи, развернув на сто восемьдесят градусов.

Я оказался лицом к проходу, из которого шагнул в колодец.

Я был не один.

На краю жуткого колодца, среди стиснувших его плечи скальных стен стоял старик.

Вот он, мой тайный, обретший плоть спутник, следовавший за мной по пятам. Морщинистое обветренное лицо, выбеленные сединой волосы, ровными прядями спадавшие до плеч. В невероятно чистой, глубокой синеве глаз — страшная, безнадежная усталость. Тело окутывал ветхий на вид блекло-синий балахон, спадающий к ногам свободным складками. Тонкие узловатые пальцы обеих рук крепко сжимали посох — простую деревянную палку высотой в рост. Чувствовалось, что необходимость держать спину прямой требует от него предельных усилий. Как же он смог так неуловимо следовать за мной? Кто он — друг или враг? Силы Неба, о чем я — да какая мне разница... Боль поглощала все мысли. Внутри все дрожало от муторного напряжения, каждая жилка вибрировала безнадежной плачущей нотой... Нужно проснуться. К дьяволу все это безумство! Боль была слишком сильной, чтобы выносить ее даже во сне.

— Возьми себя в руки. — Низкий и чистый голос старика гулко разнесся среди исполинских стен. Странно. Губы его при этом не шевелились. Мыслеречь здесь тоже ни при чем. Я слышал именно голос, звук. — Ты должен это сделать. Тебе дана Сила, так используй ее на благо людям, не трать ее зря. Не превращай свою жизнь в бессмысленный фарс!

Я с усилием разомкнул одеревеневшие губы.

— Не понимаю, о чем речь...

— О спасении этого мира. — Пронзительно синие глаза гневно сверкнули под выцветшими бровями, посох в руках качнулся. — Все ты прекрасно понимаешь.

Боль. Она поднималась все выше. Я стиснул зубы. Процедил, часто прерываясь, чтобы набраться сил и выдавить следующее слово:

— Пять лет назад... я как-то спас один мир. И после этого перестал... быть уверен в том, что остался... человеком. Физически... Что мне этот мир? У него нет на меня... никаких прав...

Старик закрыл глаза. Лицо его приняло отрешенное выражение. Среди стен снова заплескался его голос:

— Ты все равно умрешь. Но твоя смерть могла бы принести огромную пользу для остальных.

— Сожалею... — с трудом ответил я. — Это не мой путь... Лучше помоги мне... выбраться... отсюда.

— Хорошо. — На морщинистом лице снова сверкнула синева глаз. Он шагнул на дно колодца, сразу погрузившись до колен в туман, и тяжело опираясь на посох, приблизился. На краю золотистого облака, когда до меня оставалось сделать всего два шага, он остановился. Оторвав одну руку от посоха, старик опустил ее, встряхнул, снова поднял и протянул в мою сторону. Побелевшие от напряжения пальцы теперь сжимали рукоять ножа, обратив ко мне длинное широкое лезвие с двухсторонней заточкой. Широкий рукав балахона соскользнул с запястья, по бледной коже, из-под выцветшей ткани, медленно потекла слабо светящаяся субстанция. Облекла кисть, скользнула по гладкому полированному железу, тягуче закапала вниз с острого кончика, прожигая дымящиеся отверстия в золотистой плоти. Поверхность тумана вздрагивала при каждом попадании, словно живое существо.

Старик жестко усмехнулся.

— Я помогу тебе, но не избавлю от боли. Возьмись за лезвие.

В душе вскипела ярость. Ярость столь сильная и неистовая, что, на миг преодолев оцепенение, я ударил по лезвию рукой...

Прикосновение вызвало нестерпимо яркую вспышку и время невыносимо замедлилось. Вспышка неспешно разрасталась, пожирая дно колодца, окружающие стены, фигуру старика. Разрасталась, пока вокруг не остался только слепящий свет без конца и начала...

5. Пузатый Бочонок...

...в который раз окинул усталым взглядом зал своего трактира, не прекращая протирать замурзанной тряпкой отполированную временем и бесчисленным количеством рук поверхность каменитовой стойки. Шел третий час ночи. Спорный Щит, естественно, давно опустел, а посетителей осталось едва ли одна десятая, в основном те, кто, изрядно набравшись, уснул прямо за столами, так что заказов уже не поступало. Все четыре служанки — и пышнотелая Грена, и улыбчивая красавица Леста, и тонкая, проворная Бая, и скромница Навра, — собрались вместе за одним столиком, запоздало перекусить остатками с кухни, да потрепаться женскими языками о разном, раз наступило тихое и спокойное время. Бочонок был не против. Все служанки по возрасту годились ему в дочери, и соответственно, как к дочерям, он к ним и относился. Пусть девочки отдохнут. Беспокойный день позади. Обычный беспокойный день. Для Пузатого Бочонка он закончился только сейчас, с завершением смены, когда настала пора идти будить своего помощника Корявого Керта, пусть заступает на остаток ночи и половину следующего дня, как и заведено.

В углу бара, прислонившись к стойке изнутри, дремал на табурете магик. Бочонок вздохнул. Толком мальчишка ничего так и не узнал, но одно теперь совершенно ясно — Онни здесь не по личной надобности, а по служебной. И, скорее всего, с целью сопровождения этого хальда с диковинным для местного уха именем — Элиот Никсард...

— Шел бы ты спать, малый, — добродушно проворчал трактирщик, оставляя в покое тряпку. — Задерживается твоя тетка, глядишь, только под утро явится.

— Нет, — магик приоткрыл один сонный глаз, глянул на него и снова закрыл. — Лучше я ее дождусь сейчас. А то удерет, так и не поговорив.

— Как знаешь, парень, как знаешь...

Бочонок не собирался настаивать, тоже возлагая определенные надежды на этот разговор. Сам он спросить Онни Бельт прямо так и не решился, больно уж неприветливой, мрачной она выглядела, когда уходила из трактира по каким-то делам, а вот мальцу может что и расскажет... Больно уж любопытно, честное слово.

Сопя и отдуваясь, Бочонок достал с внутренней полки стойки кувшин с молоком, хлеб и копченое сало, нарезал любимым тесаком пару слоенок, плеснул в бокал из кувшина и все пододвинул к мальчишке. Простые движения заставляли напрягаться чуть больше, чем обычно — устал. Возраст уже не тот, шестой десяток уже разменял.

— Поди, проголодался, ожидаючи. На, жуй. А вот я, пожалуй, пойду. Так что жди Керта.

— Не вопрос, — пробормотал Квин, не открывая глаз.

Окинув придирчивым хозяйским взглядом обстановку бара, и не найдя изъяна в наведенном порядке, трактирщик выбрался из-за стойки и, смешно переваливаясь на коротких ножках, колыхая круглым выпуклым животом, направился к выходу. Нужно было освежиться по давно заведенной привычке, очистить грудь от спертого воздуха трактира, а мочевой пузырь — от излишков жидкости.

А снаружи было темно — хоть глаз выколи.

Масляный фонарь, который должен освещать вывеску над входом, почему-то потух. То ли масло закончилось, то ли фитиль прогорел. Лишь где-то в отдалении на перекрестии улиц слабо тлели факела ночной стражи.

Зябко поежившись от подспудных ночных страхов, Бочонок осторожно, ставя ноги наугад в беспроглядную темень, проковылял вдоль стены за угол и пустил струю. В который раз с завистью вспомнилось об огромном магическом светильнике, подвешенном над центром города Сияющего, в котором ему как-то довелось побывать по торговым делам. Так называемый Бошар освещал столицу Хааскана и днем и ночью. Вот бы в Жарл такой... Но все магические жилы, обнаруженные в земной толще города и его окрестностях, давно оприходованы Домом Пресветлого Искусства для своих надобностей. Об этом Бочонок был осведомлен прекрасно, болтливых языков среди учеников Дома хватало, взять хотя бы собственного племяша — тоже язык без костей...

Закончив свое дело, Бочонок шумно вздохнул, поправил штаны, и развернулся обратно. Слабое шипение, неожиданно раздавшееся в пугающей близости от его головы, заставило его шарахнуться в сторону. Пребольно налетев спиной на стену трактира, он в сердцах громко и грязно выругался, разогнав зычным басом далеко окрест гулкую ночную тишину вместе с собственным внезапным страхом. Затем на всякий случай добавил:

— Кыш, порождение Тьмы, Светом тебя заклинаю, сгинь!

И тут он увидел глаза. Крошечные красные угольки горели в темноте на расстоянии вытянутой руки, прожигая трактирщика кипевшей в них нечеловеческой злобой. Бочонок был мирным человеком, и с такой страстью его нервы не совладали. Душный, обессиливающий ужас враз навалился на него, подмял под себя, вжал в стену, словно у нее можно было найти спасение.

— Сгинь... — бас трактирщика сник до еле слышного шепота. — Светом заклинаю...

Шипение хлестнуло по ушам, словно гибкая плеть и красные глаза ринулись ему в лицо...

Квин немного поерзал на жесткой неудобной табуретке и вдохнул, не желая выходить из блаженного состояния полудремы. Слоенки осели в желудке приятной сытной тяжестью, на губах все еще ощущался вкус молока. Всегда бы так... В Пресветлом Доме толком никогда не кормили, казенная пища по своей природе предназначена быть полезной и целесообразной, но вкусной — это уж дудки. Вкусной она не бывает. От всех этих мучных кашек порой просто выворачивает наизнанку... Поэтому искреннюю благодарность, которую Квин испытывал к толстяку-трактирщику, тот вполне заслужил.

Вскоре вернулся Бочонок, молча завозился рядом. Его и с закрытыми глазами можно узнать без труда — по шумному сопению и тяжелым шаркающим шагам. Звякнуло железо, шаги стали удаляться. За сменщиком пошел, мелькнула отстраненная мысль. Впрочем, трактирщик уже уходил. Раз вернулся, значит, что-то забыл...

Квин устал ждать Онни в этом проклятом баре. Плюнуть на все и догнать Бочонка? Бессемейный, тот жил в одном из номеров собственного трактира, поэтому определил магика ночевать к себе, чтобы не занимать лишних комнат и не терять прибыль. В комнате Бочонка Квина ждала мягкая постель, и мысль о ней давно подтачивала его решимость, так что повторное явление хозяина "Судного Дня" оказалось той каплей, после которой его чаща терпения переполнилась.

И паренек сдался.

Ладно, смущенно подумал Квин, поймаю Онни утром. Собственное малодушие, недостойное мужчины, вызывало стыд, но очень уж хотелось поспать... Он еще чуть поколебался, после чего твердо распахнул глаза, резво поднялся с табуретки и... и озадаченно замер, обнаружив, что трактирщик заканчивает подъем по лестнице, ведущей на второй этаж. Вот тебе на... Что это хозяину там понадобилось, да еще ночью, ведь его комната находилась внизу? Да и подниматься по лестнице Бочонок не любил — при его-то комплекции... Для обслуживания постояльцев хватало служанок.

Когда трактирщик, тяжело пыхтя, одолел последнюю ступеньку лестничного пролета, то на несколько секунд замер, отдыхая, прежде чем скрыться в коридоре. В его правой руке что-то блеснуло. Присмотревшись, Квин прямо обомлел. На всякий случай заглянул под стойку. Все съестное на месте, а тесак пропал. Тот самый, которым Бочонок любил нарезать предназначенные на закуску окорока. Да что происходит?! Второй этаж ночью, тесак? Бред какой-то. Может, от усталости Бочонок спит на ходу, вот и понесло не в ту сторону?

Квин метнулся следом, собираясь его остановить. Как бы чего не наделал этот добродушный толстяк. Увидит кто из постояльцев в таком виде, шуму не оберешься.

Шустрик взлетел по скрипучей лестнице на одном дыхании.

Удаляющаяся спина Бочонка мерно, в такт неторопливым шагам, покачивалась уже в глубине полутемного коридора. Одинокий машар, зависнув под низким потолком чуть впереди по ходу трактирщика, тщится охватить весь коридор тонкими светло-желтыми лучами, пестуя длинные корявые тени.

— Бочонок! Эй, Бочонок! — встревожено окликнул Квин тонким ломающимся голосом, свойственным подростку.

Трактирщик продолжал шагать, словно оглох. Слабо поблескивающий тесак в руке — чуть на отлете. А на плече... Квин обнаружил это только сейчас, ноги его запнулись, он остановился. На плече толстяка-корда, вцепившись когтистыми лапками в одежду, сидело какое-то крылатое существо размером с кулак, уставившись на парня красными злыми глазенками, медленно тускнеющими по мере удаления.

Да Бочонок заворожен, оторопело сообразил Квин, чувствуя, как его охватывает небывалое смятение. Нужно было что-то делать, пока трактирщик, в обычной жизни не умевший обидеть и мухи, кого-нибудь не укокошил этим тесаком. Но что делать-то? Мысли лихорадочно завертелись. С такой ситуацией ему еще сталкиваться не приходилось, не так уж он много и прожил на этом свете. Занятия в Пресветлом Доме — это одно, а практика в реальных условиях — совсем другое. Боевых заклинаний второгодки еще не проходят, это случится только на четвертом году, при переходе на Вторую Ступень, так что сейчас лучше всего у него из всей практической магии получались машары... Может, напугать эту ночную тварь ярким светом? Сподручнее, конечно, было бы без всякой магии просто треснуть ее по башке хорошей крепкой палкой, но палки под рукой не оказалось, а голыми руками лезть на это порождение Мрака — дураков нет.

Бочонок уже миновал коридорный машар, и пора на что-то решаться.

Квин зашептал нужные слова, поднимая руку. То ли он успел отдохнуть, то ли случился прилив энергии от испуга, но машар родился в ладони почти мгновенно — лучший из когда-либо им сотворенных. На фоне ослепительно белого света, залившего весь коридор, прежний машар даже пропал из виду.

Квин даже восхитился — вот ведь здорово!

Но любоваться делом своих рук было некогда — трактирщика свет не остановил, а вот тварь на его плече, пронзительно взвизгнув, взмахнула крыльями и кинулась на магика, в несколько мгновений преодолев разделявшее их расстояние. Не придумав ничего лучшего, Квин запустил в нее машаром. Не попал. И еле успел отпрянуть от когтистой лапки, нацеленной ему в глаза. Машар огненным мячом врезался в стену и рассыпался фонтаном разноцветных искр, каменит в месте удара задымился.

Квин резко оглянулся.

Существо уже успело развернуться и снова неслось ему в лицо.

Он упал всем телом вперед, подставив руки, но все же больно ударившись правым коленом. Хрипло каркая, бестия низко пронеслась над головой, задев волосы кончиком крыла. Снова развернулась для атаки. Крошечная, но полная мелких острых клыков пасть ощерилась, красные бусинки глаз обожгли неистовой злобой.

Успев подняться лишь на четвереньки, Квин неловко отпрянул в сторону и вдруг покатился с невесть как оказавшейся под ногами лестницы, считая ступеньки ребрами, коленями и локтями. Каким-то чудом ему удалось остановиться только на середине, на спине, зацепившись одной рукой за перила. От боли в порядочно избитом теле дыхание перехватило, глаза наполнились жгучими слезами. Слабо ворочаясь на ступеньках, он ничего не соображал, чувствуя одну лишь боль, и с трудом удерживаясь от жалобных стонов...

Дверь трактира открылась, впуская посетителя, и ночная бестия, промчавшись над Квином так низко, что едва не распорола ему когтями лицо, с ходу проскользнула в образовавшуюся щель над головой вошедшего и вылетела наружу, исчезнув, словно ее и не было.

— Зверь меня заворожи, это еще что такое? — недовольно произнес Гронт, а это был не кто иной, как он. Но пареньку сейчас было все равно — кто, лишь бы найти помощь для Бочонка. Для этой цели годился и Гронт, нельзя было терять времени.

— Трактирщик, — хрипло выдохнул Квин, кое-как поднимаясь на ноги. Все тело отчаянно ныло, не желая слушаться. — Эта тварь заворожила Пузатого Бочонка, он там, наверху...

Гронт сразу сообразил, о чем речь, но по-своему извращенно, изогнув широкий прямой рот в неприятной усмешке.

— А ну посторонись, парень. Я как чувствовал, что этот чужак что-нибудь натворит и даст мне повод с ним повеселиться...

Высокая худая фигура, колыхая складками одежды, быстрым шагом прошла мимо магика вверх по лестнице. Рукоятки мечей чуть подрагивали в специальных прорезях на спине плаща, под которым к телу ремнями крепились ножны.

— Какой чужак? — Квин с искренним недоумением заковылял следом, стараясь поменьше наступать на правую ногу, ушибленную сильнее всего. — При чем тут чужак? Бочонок подцепил эту тварь где-то на улице!

Гронт не удостоил его ответом, продолжая целеустремленно шагать вперед, и от его мрачной долговязой фигуры веяло такой убийственной безжалостностью, что магик тут же пожалел, что втянул в это дело мастера мечей. Хотя, Истинный Свет — свидетель, особого выбора у него не оказалось. Морщась от боли в ноге, Квин кое-как догнал Гронта и выглянул сбоку, пытаясь увидеть хоть что-нибудь впереди в этом чертовом узком коридоре. Бочонка в коридоре уже не было, но одна из дальних дверей слева оказалась распахнута, где он, по-видимому, и скрылся. Озадаченный, Квин попытался объяснить:

— Светочтимый, ты неправильно понял...

— Заткнись.

Сказано было так холодно и непреклонно, что паренек моментально умолк, не испытывая желания перечить самому мастеру мечей, но от него не отстал, твердо решив, что Бочонка в беде одного не бросит. Не вопрос! Трактирщик всегда был к нему добр, не то что некоторые...

Когда до распахнутой двери остался десяток шагов, из комнаты бесшумно выскользнула темная невысокая фигура...

Квин остановился. Чтоб меня причастило, подумал он, глядя перед собой расширенными глазами. Ч-чужак. Тот самый, Элиот Никсард. Так Бочонок шел к нему? Зачем? И как об этом догадался Гронт?

Мечника подобные вопросы не мучили. Он просто загородил приятелю Онни дорогу.

— Ты не сбежишь просто так. — Костлявые пальцы скупым, отточенным движением потянулись к рукояткам коротких кривых мечей. — Я еще не видел цвета твоей паршивой крови, хальд...

Чужак не издал ни звука.

Да и шага не замедлил.

Очертания его тела вдруг словно размылись... Он исчез... И Гронта со страшной силой швырнуло спиной на стену. А неведомо как вырванные из заплечных ножен мечи мастера, вдруг ожили и сами собой на три четверти длины вонзились в прочнейший каменит справа и слева от шеи хозяина, пригвоздив его крестовинами к стене, как булавки панцирь какого-нибудь жука.

Не сказав ни слова, Никсард стремительно прошел мимо Квина и сбежал вниз по лестнице. Хлопнула входная дверь. Магик ошеломленно оглянулся на Гронта, потеряв всякое представление о том, что здесь происходит. Невольно подошел поближе.

Тот стоял неподвижно. Тело мастера мечей била мелкая дрожь, в дико выкаченных глазах горело безумие. Слева по шее из-под лезвия за ворот куртки тонкими алыми струйками стекала кровь. Порез был мелкий, но Квин понимал — стоит Гронту шевельнуться, и острейшие кромки лезвий раскроят ему шею до смерти, так тесно они прижимались к коже с обеих сторон. А впившиеся под горло крестовины не позволяли ему выбраться из этой жуткой ловушки. Магик недоверчиво глянул на один из мечей, вернее на то место, где сталь входила в стену. Кошмар какой-то, если подумать — вогнать меч в камень, словно нож в обыкновенный сыр.

Квин сглотнул подступивший к горлу комок и кое-как выдавил:

— Я... я схожу за помощью...

— Нет. — Ответ мечника был еле слышен, он боялся напрягаться даже для слов, но голос магика вернул осмысленность его взгляду. Теперь вместо безумия там плавилась ледяная ярость. — Не вздумай.

Тут до паренька, пусть и запоздало, дошла тяжесть сложившейся ситуации, и он почувствовал, как кровь отлила от лица. Наделано не так уж много шума, слишком быстро все произошло — нападение твари, появление Гронта. Из постояльцев никто так и не проснулся, не выглянул в коридор, и поэтому им повезло, так как они не оказались свидетелями унижения мастера мечей. Как Квин. А такого Гронт никогда и никому не прощал, не взирая на возраст и положение. Сейчас мечник не мог шевельнуться, но его освобождение — дело времени. И изменить ничего уже невозможно.

Эта мысль прибавила Квину мужества.

Паренек торопливо прошел мимо Гронта и заглянул в комнату, из которой так стремительно вышел Никсард. Ага, Бочонок все-таки здесь!

Трактирщик неподвижно стоял возле пустой постели, тесак валялся на полу возле его ног.

— Бочонок? Ты как? Цел? — голос магика предательски срывался, слишком многое сегодня свалилось на его бедную юную голову...

Бочонок никак не отреагировал на звук. Ни малейшего движения.

Подхлестнутый ужасным предчувствием, Квин в два прыжка оказался рядом, схватил толстяка за плечо... и отдернул руку, словно обжегся. Плечо было словно каменное. Бочонок даже не шелохнулся. Паренек торопливо шагнул в обход и заглянул в лицо... Растерянность. Недоумение. Какая-то наивная обида. Эти чувства застыли на лице трактирщика навсегда. Как и все его тело. Ничего ужаснее Квин в своей жизни еще не видел. Всего минуту назад корд был жив, а теперь... теперь... теперь вместо него посреди комнаты стояла каменная статуя. Мертвее не бывает!

Квина прямо затрясло. Мысли метались, словно взвихренные ветром осенние листья. То, что он видел, не укладывалось в голове. Он не знал такой магии. Не знал, что такое вообще возможно...

Только наткнувшись спиной на дверной косяк, Квин обнаружил, что пятится. После чего развернулся и выскочил в коридор, застав Гронта в тот момент, когда тот плашмя подсовывал под кромку одного из клинков лезвие ножа. Защитив таким образом шею, мастер рывком сломал клинок у основания. Тугой звон лопнувшего меча смешался с изрыгаемым проклятьем, и в тот же миг паренек сорвался с места, пытаясь выскочить из смертельной ловушки.

Отбросив сломанное лезвие, костлявые пальцы мечника царапнули его плечо, но Квин, отчаянно вскрикнув, резко пригнулся, сбрасывая чужую руку, и понесся дальше. По лестнице он слетел быстрее вихря, снова рискуя споткнуться и переломать ребра. Но и выскочив из трактира в спасительную ночную темноту, он ничуть не сбавил темпа. Гронт для него сейчас был страшнее любого порождения Тьмы, тем более что и этого Никсарда поблизости было не видать, куда-то уже смылся... Впрочем, неизвестно, кто сейчас страшнее — Гронт или приятель Онни.

Квин точно знал, где искать сотницу, она сама сказала ему перед уходом, на всякий случай, так что только у нее он теперь мог найти защиту. Кроме того, именно ее нужно предупредить о том, что здесь произошло.

Так что оставалось только бежать, бежать изо всех сил.

Он еще не догадывался, что его приключения только начинаются.

6. Изменение планов

Некоторое время все сидевшие за столом молчали, огорошенные рассказом мальчишки — рассказом торопливым и эмоциональным, но вполне понятным. Затем Онни порывисто поднялась, со скрипом отодвинув стул и тем самым нарушив напряженную тишину. Лицо женщины выражало некоторую растерянность, и отчасти — некую вину, словно, будь она в "Судном дне", то смогла бы предотвратить то, что там произошло. Пальцы обеих рук рефлекторно вцепились в обтягивающий талию поверх ксомоха широкий кожаный пояс, отягощенный оружием, слева — мечом, справа — обоймой с тремя метательными ножами, вопросительно звякнувшими, когда их коснулась рука. Требовались немедленные и решительные действия, но пока было неясно — какие именно.

Внезапно Онни поняла, что ей делать.

— Я его догоню, — резко вырвалось у "неистребимой", — у меня такой же чарс!

— Нет, — холодно проговорил маг, взяв тон, изначально исключающий всякие возражения — в сильный, глубокий голос была вложена толика Силы, чтобы заставить всех присутствующих проникнуться моментом и заострить внимание на том, что он сейчас произнесет. — У меня есть идея получше. Ситуация изменилась, поэтому мне придется навести визит властелину нубесов, Упрекающему, обсудить кое-какие детали. А ты, Онни, отправляйся к Настоятелю Пресветлого Дома, пусть выберет для создания временного портала магическую жилу, из тех, что не особенно сейчас заняты.

— Портал! — Лекс довольно осклабился, демонстрируя ровные белоснежные зубы под тонкой ниткой рыжих усов. — Отличная идея, Стилен! У меня задница не казенная, и я целиком и полностью за сокращение нашего пути! От этого долбанного седла, чтоб им лысун подавился, ну, которое я взял вместо старого перед поездкой, у меня уже мозоли на...

— А ну цыц, — негромко бросила Онни, не поворачивая головы — ее взгляд был устремлен на мага. Лекс притушил улыбку и усмехнулся, ничуть не обидевшись на резкость, но от комментариев воздержался. — Стилен, ты не хочешь сам взглянуть на то, что произошло с Бочонком?

— Мне достаточно слов твоего племянника, поэтому я не буду терять времени.

— Бочонок тоже мой родственник, — мрачно заметила Онни, уставившись на мага в упор. Не поднимаясь, Гилсвери слегка покосился на сотницу, возвышавшуюся над ним сбоку. Пронзительный взгляд серо-голубых глаз заставил женщину внутренне поежиться.

— Сожалею, — сухо обронил маг, — но в эту ночь твой родственник послужил марном для дал-роктов. Тварь, которая его заворожила и подавила волю, по всей видимости, была той самой, которую ты видела на Границе после перевоплощения погибшего терха. На их языке она называется каруна. Похоже, Вестники Тьмы решили заняться нашим подопечным всерьез, а значит и нам придется принять дополнительные меры предосторожности... Что же до твоего родственника, то тебе все равно придется возвращаться за своим чарсом, вот и взглянешь сама, что к чему.

Сотница отвела взгляд, досадливо закусив губу. Надо же было такому случиться, так скверно все повернулось.

— Стилен, то, что произошло с Бочонком... это необратимо?

— Вне всякого сомнения. Если мальчишка не приукрасил действительность.

Взгляды всех присутствующих обратились к магику, все еще глазевшему на них с порога комнаты. Лицо паренька раскраснелось после суматошного бега, взъерошенные светлые волосы были влажными от пота, но немного отдышаться он успел, и теперь стоял, прислонившись плечом к косяку, молча слушая их разговор. В его нетерпеливом взгляде, на фоне пережитого нешуточного страха, ясно читалось и неуемное любопытство, отбить которое не способны никакие обстоятельства.

Замечание Гилсвери заставило юного магика вздрогнуть.

— Не вопрос! — Выпалил Квин, отпрянув от косяка и выпрямившись. Торопливо пригладил ладонью взлохмаченные волосы. Светлые глаза беспокойно забегали по лицам Онни и Гилсвери. — Так и было. Сам видел. Чистый камень. Клянусь. — От волнения более длинные и складные фразы у него вдруг перестали получаться, хотя только что рассказывал взахлеб.

Онни протянула руку и взяла свой шлемник, висевший на углу спинки стула, словно завядший лопух, затем смуро поинтересовалась у мага:

— Портал, конечно, дело хорошее. Так мы сможем его перехватить наверняка. Но не все так просто. А если с ним что-нибудь случиться по дороге, пока мы его будем поджидать? Не смотря на всю эту дурную мощь, которая из него так и прет? Те же марны, например. В большом количестве, на каком-нибудь глухом повороте лесной дороги... Ты знаешь, какие здесь дремучие леса, в Нубесаре. И какие твари в них водятся. Могут они стать марнами?

— Не исключено, — ровно ответил маг, пряча в глубине глаз беспокойство. — Но что-то мне говорит, что с нашим подопечным этот номер не пройдет, тем более — во второй раз. Только нечто очень сильное сможет заставить его остановиться. Ты ведь мне все рассказала? Точно ничего не забыла?

Нахлобучив шлемник на голову и поправив волосы, Онни опустила руки на пояс и с достоинством выпрямилась.

— Пожалуй, нет. А если что еще вспомню, обязательно скажу. — Взгляд упал на дал-роктовский меч, лежавший посреди стола. Она принесла его, чтобы показать магу. — Этот меч... мне его забрать, или оставить тебе?

Гилсвери тоже встал, оправляя встопорщившийся ксомох. Короткий меч, свисавший с пояса, скребнул концом по скамье. Развитие событий ему не слишком нравилось, засферник продолжал его удивлять во всех отношениях — и своими способностями, и действиями, и речами, сказанными в присутствии Онни, но он по-прежнему считал, что держит все под контролем. Вот только разные многочисленные несоответствия теории с практикой все-таки заставляли немного нервничать. Хотя бы это всезнание чужака, о котором доложила сотница. Оно просто сбивало с толку. Но показывать сомнения своим людям не следовало.

— Не я тебе его дарил, сотница, — ответил маг, — не мне и пользоваться. Встретимся в Пресветлом Доме через час или два, как получится. Жди меня там. Лекс, ты пойдешь со мной.

— Отлично, Стилен! — Молодой подсотник с готовностью вскочил, встряхнув "хвостом" на затылке и снова растянув губы в белозубой улыбке, что, по всей видимости, должно было демонстрировать всесокрушающую удаль. — Отличный предлог размять...

— Заткнись.

Маг и сотница сказали это одновременно.

7. Нервная ночь

Квин замер позади Онни Бельт, когда она остановилась возле торчавших из стены коридора обломков мечей, чтобы осмотреть их повнимательнее. Обломки напоминали остатки зубов невиданного зверя, употребляющего в пищу исключительно каменитовые стены. Паренек слабо хмыкнул. Сравнение вышло забавным, несмотря на гнетущую ситуацию — стоило ему снова оказаться в этом роковом коридоре "Судного дня", как у него опять душа ушла в пятки, а все тело охватила какая-то дурманящая слабость. Ну и жуть же была... Хотелось как можно быстрее очутиться на улице, но не к лицу показывать страх перед Онни. Во-первых, она — сотница "неистребимых" самого Наместника Хааскана, а такая должность даром не достается. Во-вторых — родная тетка. Стыдно же будет после в глаза смотреть... И Квин, собрав всю свою волю и мужество, постарался изобразить спокойствие, приличествующее настоящему мужчине... Угу. Как тетка тогда его поддела насчет этого "настоящего"...

— Знаешь, Шустрик, я даже не особенно удивлена, — с изумлением пробормотала дружинница под нос, покачав головой. — После того, что я уже видела, путешествуя с этим Никсардом...

Не договорив, она тихим шагом, почти не звякая шпорами, двинулась к злополучной комнате, по-прежнему распахнутой настежь. В руках Онни держала тот самый меч, что лежал на столе в комнате трактира "Забияка", и о котором тот суровый маг обмолвился, что он ей подарен... Пальцы левой руки обхватывали посередке длинные невзрачные ножны, пальцы правой придерживали матово-черную рукоять. А ее собственный "жальник", болтавшийся на поясе сбоку, остался без внимания...

Когда Онни скрылась в комнате, взгляд Квина снова, словно завороженный, притянуло к светлым изломам бывших "косачей" — парных мечей с широкими изогнутыми клинками, чьи обломки на два пальца торчали из каменита — второй меч, похоже, Гронт обломал уже со злости.

Но за Онни дальше Квин не пошел.

Ну уж дудки, это выше его сил. Окаменевшее лицо хозяина трактира все еще стояло перед его глазами, и он не горел желанием узреть такой ужас снова. Он вообще не думал, что в этот проклятый трактир ему придется вернуться этой же ночью. Без Онни он бы сюда не сунулся ни за что, он и увязался за ней только потому, что, чего уж скрывать, боялся оставаться один. Страх, конечно, уже не тот, когда он несся по ночным улицам к "Забияке", преследуемый по пятам призраками, услужливо выпестованными собственным горячечным воображением, но все же...

Квин зябко передернул плечами. Зверь его заворожи, вот же в историю попал...

В двух шагах от него под потолком неярко горел истощившийся машар, едва разгоняя тьму коридора, было тихо и пусто, и это успокаивало. Впрочем, больше успокаивало присутствие Онни. Квин вздохнул, зачем-то потрогал пальцем излом одного из клинков. Повезло, что в трактире Гронта уже не оказалось. Ну и взбешен же тот был — кошмар! И наверняка ищет, на ком бы это бешенство сорвать, характер мастера мечей хорошо всем известен. Это ж были его любимые "косачи", с которыми мечник, по слухам, не расставался уже лет десять-пятнадцать, мечи, изготовленные в лучших мастерских Габалассы, не зря прозванного главным городом оружейников Внутреннего Круга, и стоившие изрядных денег. Может быть, даже целого состояния, мастер меча был не из бедных и мог себе позволить многое из того, о чем и думать не смел какой-нибудь задрипанный стражник, еще вчера бывший обычным сельским олухом и попавший на службу из какого-нибудь дремучего захолустья. Такому хороший меч давать — все равно что вилсига манами потчевать, такому любая заточенная железка за оружие сойдет, да еще и рад будет несказанно. А Гронт был мастером не на словах, а на деле, и эти почившие "косачи" из габалассовой стали, почти ничем не уступающей по качеству виритовой стали дал-роктов, выпили немало крови у его врагов...

Мальчишка ойкнул и отдернул руку — на кончике пальца выступила капелька крови.

Ну вот, доигрался... Что-то Онни долго там возится. Чего смотреть-то. Смотри, не смотри, а не вернуть уже Бочонка. Хороший дядька был. А погиб так, что никто и не заметил. Даже его служанки, эти безмозглые кудахи, ничего не заметили. Так и сидят за столиком возле бара, вяло перетрепываясь, да носом поклевывая. А помощник трактирщика, Корявый Керт, прозванный так за что, что когда-то лишился на Спорном Щите левого глаза, до сих пор дрыхнет без всякой задней мысли в соседней с его, Бочонка, комнатой. Вот шуму будет, когда спохватятся и статую эту здесь обнаружат... Лично Квин не хотел при этом присутствовать. Пока все объяснишь. Да еще поймут не так...

Квин не чувствовал особой злости к хальду, погубившему Бочонка, хотя и пытался. Наверное, потому что способности чужака произвели на него весьма сильное впечатление, против воли вызывая искреннее восхищение — вплоть до черной зависти. Да и он ли погубил Бочонка? Скорее всего — каруна, как ту тварь маг назвал. А как с Гронтом разобрался, любо посмотреть, тот даже пикнуть не успел...

А все-таки жаль дядьку. Не повезло — попал Бочонок не в то время и не в то место. Квин шмыгнул носом, чувствуя, как к глазам подступает предательская влага, но взял себя в руки. Вот еще, не малец уже.

Интересно, что Онни имела в виду, когда сказала, что видела нечто особенное во время путешествия с этим чужаком... Тот маг, Стилен, что-то говорил про погибшего терха... И этот меч, с которым Онни не желала расставаться, чарсы, на которых она приехала со своим приятелем. Каруна... Ух ты, это что же получается?! Не Никсард ли прибил этого терха? Ничего себе... Но ничего магического Квин в нем не ощутил. Что же за всем этим кроется? Кто этот Никсард? И откуда он взялся?

Мягкая волна коснулась сознания Квина, словно легкий ветерок.

Потолочный машар замигал и погас, коридор тут же залила непроглядная, чернильная тьма. Что это там Онни вытворяет? Магическое расследование проводит, что ли? Так она ведь всего-навсего эрсеркер...

Квин торопливо прошептал необходимое заклинание, почти без усилия зачерпнув энергии из источника, сосредоточенного в районе живота, и создал другой машар, значительно ярче и больше прежнего. Свет удался таким сочным и ровным, что прячущиеся по углам тени удрали в самый дальний конец коридора. Мягкое дружелюбное тепло, исходившее от маленького светила, приятно щекотало кожу, и Квин немного подержал машар на ладони, прежде чем прикрепить парой дополнительных слов к потолку над своей головой. С каждым разом машары получались у него все лучше и лучше. Он хмыкнул, вспомнив, как швырнул машаром в эту так называемую каруну. Может быть, в будущем из него получится хороший маг Света? Как, например, легендарный маг из Сияющего, Олсен Желтоглазый. Интересно, а желтый цвет одежд будет ему к лицу? Квин с удовольствием представил, как в желтых одеждах Мастера с важным видом въезжает на собственном дракхе (ха, а может и на чарсе!) в какое-нибудь зажиточное село. И по заказу жителей (хорошо заплативших, естественно) начинает священнодействовать, отыскивая макамовый источник для создания долговременного машара — наподобие Бошара в Сияющем...

Прервав навеянные мечты, из комнаты наконец вышла сотница, кивнула:

— Пошли, парень. Нам здесь больше нечего делать.

Ее мрачный и напряженный вид не располагал к вопросам, и Квин молча поспешил следом. Они спустились вниз. Тут, что-то вспомнив, она движением руки остановила его и свернула в зал, к стойке, коротко бросив:

— Подожди здесь.

Квин послушно остановился.

Онни коротко переговорила со служанками — те сразу всполошились, повыскакивали из-за стола с вытаращенными глазами, заохали и запричитали. Осадив их какой-то резкой репликой, отчего те сразу умолкли, Онни направилась обратно, оставив испуганных девушек за спиной.

Уже вместе они вышли наружу.

За дверью трактира стояла непроглядная ночь, укутывая землю едва различимым в темноте белесым туманом. Квин невольно поежился, когда холодный воздух коснулся лица, и поднял взгляд на Онни, остановившуюся рядом в каком-то раздумье.

— Что ты им сказала? — все-таки не смог сдержать Квин любопытства.

— Сказала, что теперь им придется поискать нового хозяина, но до утра ничего предпринимать не нужно. А утром пусть топают в Управу, сообщить о происшествии. Ну и Керта пусть разбудят. Удовлетворен?

— Да я так спросил, — Квин стушевался, недоумевая по поводу чрезмерной, на его взгляд, резкости ответа.

— Не обращай внимания, — уже мягче сказала Онни. Она опустила ладонь на голову мальчишки, ласково взъерошила непослушные вихры. Тот с досадой дернул головой. Ну как же, взрослый уже, к чему такие телячьи нежности. — Ночка сегодня выдалась... нервная. Страшно было?

— Вот еще! Чего там страшного... — Квин сбился, поймав насмешливо-сочувствующий взгляд "неистребимой" и смущенно кивнул, решив не завираться. — Не вопрос. Как он Гронта к стене припер, прямо жуть веселая...

— Почему веселая-то?

— Сама, что ли не понимаешь? Да он же первый, кто сумел уделать мечника! Гронт ведь давно искал достойного соперника, и нашел-таки на свою голову!

— Ладно, пойдем. У нас еще много дел...

— Мы же на твоем чарсе поедем, да? Здорово! А как...

— На чарсе, на чарсе, — устало подтвердила Онни, и непонятно добавила: — Надеюсь, еще моем...

Пресветлый Дом находился в получасе езды от "Судного дня", сразу за речкой Мокрой, прозванной так встарь каким-то шутником, и служившей городу своеобразной границей, за которой дома обычных жителей кончались. А начинались там дома и хозяйственные строения Дома Пресветлого Искусства, представлявшего собой небольшой, но вполне благоустроенный городок магов. Вот только полчаса — это если по прямой. Потому что улочки Жарла, вернее, той его части, где жили люди, причудливо разветвлялись, переплетались, сворачивали в самых неожиданных местах или еще более неожиданно норовили закончиться глухим тупиком. В общем, всячески старались увести куда-нибудь в сторону от нужного направления, так что какой-нибудь приезжий вмиг бы заблудился, потеряв всякое представление о том, где находится. Вот и выходило, что по прямой проехать никак невозможно. Все это говорило о строительстве безалаберном и хаотичном, свойственном людям пришлым и случайным, какими и были когда-то попавшие в Жарл переселенцы из других мест.

А случилось это четыре-пять сотен лет назад, когда нубесы, до этого беспощадно уничтожавшие любых чужаков на своей территории, вынуждены были пойти на уступки. Они обнаружили, что им больше не хватает естественного дневного света для выведения и так чрезвычайно редкого потомства, от этого света зависящего напрямую. А так как способности к магии у них отсутствовали начисто, то пришлось пригласить магов-хасков, которые и обеспечили их необходимым светом, правда, уже магическим. Обеспечили в обмен на неприкосновенность и право проживать на территории макора нубесов.

Вслед за магами в макор двинулась настоящая волна эмиграции из соседних и более дальних земель. Возможность переселиться на новое место, вольное от так доставших простой народ власть имущих, и отхватить хороший земельный надел из первозданных, богатых жирным черноземом, еще не пробовавших плуга почв, привлекла в эти места массу беспокойных духом людей, которым в жизни на прежнем месте не подфартило. Золотое было времечко так же и для непризнанных в своем кругу магов, согрешивших или ущемленных в своих экспериментах, которым общепринятые правила, что нож по горлу; купцов, неудовлетворенных состоянием торговых дел, да и просто всякого сброда — авантюристов, любителей приключений (жить среди легендарных нубесов — это же ого-го!), бандитов и обычных мелких преступников, которых закон еще не поймал за руку, но вот-вот собирался это сделать. Свобода, признание, удача, богатство — эти слова многие годы не сходили с уст ошалевших от нежданного счастья, внезапно обретших возможность переселиться людей.

Следует заметить, что Закон Равновесия в то время для переселенцев сказывался на удивление благоприятно, и лишь несколько десятков лет спустя начались ухудшения. Дело в том, что каждый макор обладал своей, только ему присущей энергетикой, или Духом. Уроженцы макора чувствовали себя на родине прекрасно, но чужаки Закону Равновесия обычно не "нравились", и с их здоровьем начинали твориться разные нехорошие вещи. Те, кто за это время успел пустить корни, кого Дух макора принял, так сказать, в свое лоно, подогнав энергетику их сущности к своей, кто уже обзавелся многочисленными потомками — те, естественно остались. Остальным же — торговцам, путешественникам, служивым, курьерам, послам, да и просто бродягам, можно было находиться в макоре без ухудшения самочувствия лишь несколько дней, от силы — пару декад. Затем, для самых упрямых, или еще на что-то надеющихся, наступало время постоянных и совершенно необъяснимых недомоганий, вдруг подхваченных на пустом месте тяжелых, но уже запущенных болезней, а затем следовало стремительное наступление старости. Если чужак не покидал столь недоброжелательный к нему макор быстро, то вполне мог внезапно умереть.

Случалось, конечно, и по-другому — существовали макоры с Духом более высокого порядка, чем у прочих. Тогда, наоборот, у путешественника наблюдался небывалый прилив энергии, проходили все недуги, быстро заживали раны... Затем снова следовало преждевременное старение, болезни, и смерть. Это называлось "обожраться"...

Нубесов людские дела не интересовали. Основные правила поведения на их территории были просты: не суй свой нос туда, где находятся их Светилище, и проживешь долго...

По узкой петляющей улочке, стиснутой с двух сторон разномастными домишками горожан, среди которых изредка вставали двухэтажные дома богачей, они ехали на чарсе вдвоем уже не менее получаса. Квин сидел спереди, Онни сзади. Широкого дал-роктовского седла хватило на обоих, а тихая нетряская рысь гигантского зверя обеспечивала вполне приличный комфорт. Вымощенная плотно подогнанными брусками каменита дорога звонко щелкала под копытами. После прошедших дождей проклятая едкая пыль, эта вечная спутница каменитовых дорог, сейчас не беспокоила, не оседала на одежде и не першила в горле.

Дорогу Онни знала хорошо, Жарл был ей знаком не понаслышке. Когда-то она провела здесь девять долгих лет ученичества и память до сих пор хранила расположение улиц, услужливо подсказывая направление даже в темноте, царившей в пятом часу ночи практически безраздельно. Впрочем, кое-где факела или машары пытались осветить путь, особенно на перекрестках, но в основном картина ночного города была сокрыта мраком. Безлюдье улиц было привычным. Еще несколько сотен лет назад в это время суток в любом макоре перевелись желающие искать на свою задницу приключений.

Они двигались в направлении реки, местность едва заметно понижалась. Ехали молча. Для самой Онни это было естественно, она по природе болтливостью не отличалась, а вот Квин, долгое время воздерживавшийся от привычного для себя трепа, ее немного удивлял. Наверное, на него так повлияла история с трактирщиком. В конце концов натура племяша возьмет свое, тут дело ясное, но пока у нее есть время спокойно заняться собственными мыслями.

Ни ночные создания, вне всякого сомнения, рыскающие сейчас по улицам в поисках легкой поживы, ни Закон Равновесия в данный момент ее не беспокоили. Во-первых, она была воином и эрсеркером, прежде всего — эрсеркером, а значит, была обучена специальным приемам защиты от подобного явления, как Закон Равновесия, что и позволило ей четырнадцать лет прослужить на чужбине, под началом Наместника Хааскана, без неприятных для себя последствий. Во-вторых, хотя цвет кожи и волос выдавал в ней уроженку Кордоса, на самом деле родилась она в Абесине, в городе, принадлежавшем макору нубесов, где издавна прижились ее предки, прибывшие сюда в числе тех самых переселенцев-счастливчиков. А значит, Онни была местной, и местный Дух был к ней изначально благосклонен...

Она думала о Никсарде.

Никсард был засферником, то есть чужаком до такой степени, что Дух неизбежно должен был на него накинуться, как стая оголодавших лысунов, пожирая его, вне всякого сомнения, высокую энергетику со всей возможной скоростью, чтобы опустить источник возмущения до своего уровня бытия... И это уже происходило. Недаром он сослался на усталость, прежде чем уйти отдыхать. Да и выглядел он хуже, чем при первой встрече, в Сияющем. Прежде всего в глаза бросалась бледность, разлившаяся по его лицу. Похоже, ночная дорога, стычка с гвэлтами и терхом дал-роктов не прошли для него так бесследно, как ей показалось вначале.

Онни уже сожалела, что повздорила с ним. Незачем было так накидываться на него всего лишь за честное предупреждение. Вспышка праведного гнева, когда она узнала о смерти трактирщика от его руки, тоже уже прошла. Прежде всего, засферник защищался. Скорее всего, вынужден был защищаться спросонья, и поэтому перестарался с приложением силы, употребив ее куда больше, чем требовалось для отражения неуклюжего удара мирного трактирщика. Поневоле вспомнилось растерянное выражение, застывшее на лице корда навечно. Видимо, в последний момент тот понял, что происходит, и попытался бороться с опутавшими его чарами каруны, но засферник в этот момент уже наносил удар... Чисто по-человечески Бочонка было жаль. Но и за засферником особой вины не наблюдалось. Впрочем, в свете того, что ему необходимо свершить для этого мира, простить можно многое. Очень многое. Очень и очень многое... Может быть, превышение силы — тоже следствие действия Духа макора? Потеря контроля над своей силой... да, вполне может быть... Эта мысль ее встревожила еще больше. Слишком уж быстро это происходило. Остин Валигас, например, насколько она помнила, начал сдавать только в макоре кордов...

Как она и предвидела, молчание мальчишке вскоре наскучило:

— Онни, можно у тебя кое-что уточнить?

— Что именно?

— Я все еще не знаю, возьмете вы меня с собой, или нет, и меня это жутко беспокоит.

— После того, что здесь произошло? Возьмем, пожалуй. До матери я тебя довезу. Через некоторое время Гронт остынет, сможешь вернуться и продолжить учебу в Пресветлом Доме.

— Остынет, как же! Этот полоумный мечник ничего никогда не забывает... Может, он сейчас крадется за нами и выжидает момента, чтобы прикончить... — спохватившись, Квин прикрыл рот ладонью. Боязливо оглянулся. Онни, тоже невольно приостановив чарса, прислушалась, напрягая все свои куцые ментальные способности эрсеркера. Темнота, тишина, холод и промозглый туман, поднявшийся уже до стремян. Ничего и никого. Даже убогие мозги ночных тварей, для охоты которых наступило самое благодатное время, не улавливались ее восприятием, будто все они в одночасье вымерли. А было бы неплохо...

— Никто за нами не следует, мальчишка. Не забивай себе голову всякой ерундой, ничего тебе Гронт не сделает...

Онни недовольно тронула поводья. Копыта снова зацокали по камениту. Но магик не унимался, тут же сменив неприятную тему:

— А кто такие эти хааскины, которые были с тобой в "Забияке"? Ты мне так никого и не представила, я понимаю, спешка и все прочее, но сейчас могла бы и рассказать, времени навалом.

— Ты правда не понял? — Сотница усмехнулась. — Это внушает надежду.

— Не понял что? Не говори загадками, Онни. Да, до меня дошло, что один из них — маг, сильный маг, не зря же я второй год просиживаю штаны в Доме Пресветлого Искусства, уж элементарному чутью-то меня обучили. А что одет как простой воин, так то — маскировка, из чего следует, что все вместе вы выполняете какое-то важное задание самого Наместника. Угадал?

— Точно. — У Онни вырвался нервный смешок. — Важное задание. Именно об этом я тебе и говорила еще в трактире, когда не хотела брать с собой.

— Не хочешь говорить, не говори, но смеяться-то зачем...

— Не обижайся, это я так, о своем. Кстати, раз ты это понял, так может, избавишь меня от своих вопросов? Не думаешь же ты всерьез, что я выложу тебе суть этого "важного задания" во всех подробностях? Или ты хочешь, чтобы Наместник мне голову оторвал, когда вернусь в Сияющий?

Онни ощутила смущение, охватившее мальчишку.

— Не вопрос, — буркнул Квин, — я же не болванистый болван, в самом-то деле.

— Тебе сейчас нужно думать, как до матери своей добраться, а не чужие загадки разгадывать, — проворчала "неистребимая".

— Угу. Мало меня мамка нянчила, еще одна нянька выискалась... А мне, между прочим, уже четырнадцать. Усы уже отрастать начали.

— Тоже мне, усы, — насмешливо хмыкнула Онни. — Настоящий мужчина.

Уязвленный ее тоном, магик счел за благо снова сменить тему.

— Этот Никсард... Откуда он родом? В землях Внутреннего Круга нет людей с такой внешностью, как у твоего приятеля...

— Он мне не приятель. Еще раз так скажешь, получишь подзатыльник.

— Понял, понял, хотя ход нечестный! Пользуешься тем, что я сижу перед тобой? Слушай, а что ты с собой за меч таскаешь, с ним какая-нибудь история связана? Кто тебе его подарил, уж не этот...

— Умолкни.

— Ну хоть про чарса что-нибудь расскажи, — с неподдельным отчаянием взмолился Квин, — раз про все остальное нельзя! Откуда у тебя такой великолепный зверь? Ведь это самый настоящий чарс, да? Дал-роктовский? А как же с этими слухами, что его приручить невозможно?

— Вот пристал, как колючка! Послушай, парень, тебе так трудно понять, что я не в настроении?

— Не вопрос. Только мне жутко хочется узнать, почему дал-роктам так захотелось его крови. Не поленились послать эту мерзкую каруну аж в макор нубесов, макор своих извечных кровных врагов. Думаю, и твой чарс, и этот меч, все это — детали одной и той же головоломки. Ну как? Я достаточно проницателен для четырнадцатилетнего?

Онни не ответила.

Здесь улица пошла под уклон круче — крыши понижающихся вместе с местностью домов образовывали гигантские ступени, спускаясь к пологому берегу речки Мокрой, показавшейся наконец в прямой видимости. Темная лента неспешно текущей воды слабо мерцала в темноте, рассеченная поперек горбатым мостом...

Какая-то странная тоска глодала ее душу. Онни Бельт никак не могла забыть волшебный мир сиглайзера, к которому ей довелось прикоснуться. Ну не могла, хоть тресни. Словно околдовал засферник ее своей волшебной штуковиной. И мысли снова и снова возвращались к той невероятной музыке с движущимися картинками, и все насущные проблемы меркли перед острым, почти неистовым желанием прикоснуться к этому волшебству хотя бы еще разок...

Тьфу ты, причастия на нее нет!

Она рванула поводья и ударила шпорами.

Шалун оглушительно фыркнул, выражая негодование подобным обращением, и припустил галопом, грохоча копытами по мостовой. В лицо ударил встречный ветер, ледяной, пронизывающий насквозь, Квин крепче вцепился в высоко задранную переднюю седельную луку и обеспокоено крикнул:

— Онни, что случилось?

Ветер приглушил крик, затолкав слова обратно в горло, но сотница его услышала и ответила:

— Ничего... Надоело плестись.

8. Светилище нубесов

Меня зовут Лекс Хитрован, этой осенью мне стукнуло двадцать три — серьезный возраст для мужчины. Я уже год как являюсь заместителем прекраснолицей сотницы Онни Бельт — великолепного воина, хорошего командира, опытного эрсеркера... да и просто очень привлекательной женщины, которая возглавляет дружину телохранителей Наместника Хааскана, одного из самых могущественных магов Внутреннего Круга, дружину, прозванную в народе "неистребимой" за исключительные боевые качества состоящих в ней воинов. Из этого, естественно, следует, что моих способностей хватает не только на то, чтобы заглядывать под женские юбки и поглощать дронтум в неограниченных количествах, раз я являюсь подсотником этой дружины. Пусть мое поведение не всегда отвечает высоким требованиям моего хозяина, но я все-таки состою у него на хорошем счету. Недаром я тоже попал в этот поход — после Онни Бельт, конечно. Несмотря на легкий, жизнерадостный характер (по словам некоторых — легкомысленный, но им верить не стоит), самомнения у меня хватает с избытком, а вот дурной привычки присваивать чужие заслуги я не имею. Онни была поручена очень важная задача — охранять засферника, и не ее вина, что случившееся этой ночью разделило их, нарушив уже сложившиеся планы и договоренности. С другой стороны, может, это и к лучшему, портал — все-таки очень хорошая идея, особенно если учесть мое новое седло... это чертово новое седло. И Наместник, и Онни, оба думают, что я прикалываюсь, а ведь на самом деле весь зад стер. Меньше надо было выделываться, меньше, так нет же, захотелось покрасоваться, и главное, перед кем? Перед случайными встречными! Ну не дуралей ли? Вот теперь и приходится стыд скрывать за зубоскальством...

А вот зачем Наместника понесло к владыке нубесов, можно только догадываться, так как посвящать меня в свои планы он не стал. Не очень-то, конечно, и надо. Сегодняшним вечером я и так доволен, настроение отличное — в желудке поверх сытного добротного ужина приятно плесщется добрая порция качественной выпивки, доставшейся на халяву — в походе за все платил сам Наместник. От меня требовалось лишь выполнять свою работу — и я ее выполнял охотно.

Сейчас я как раз топаю впереди Наместника, опережая шага на три, как и положено телохранителю. С дракхами на священную территорию нельзя, поэтому верховых животных мы пока оставили под трактирным навесом, но до гнездовья нубесов от "Забияки" и пешком недалеко.

Вскоре кривые тесные улочки остались позади. Потянулся темный голый пустырь, отделявший людскую часть города от Светилища, а впереди уже разгоралось слабое сияние, с каждым шагом становившееся ярче. Наместник шел следом, воздерживаясь от уточняющих указаний и придирчивых замечаний, на которые он большой мастер, значит, пока все шло правильно. Ну и отлично. Хорошо, когда все хорошо, хотя вся ситуация в целом, мягко говоря, выглядит хреновато. Пророчество... Пророчество, Зверь его заворожи... Самые страшные сказки, которые мне рассказывала родная бабулька в детстве, связаны именно с ним. Волшебный Зверь, спящий тысячелетним сном, вечный герой, пробивающийся, на свою погибель, сквозь все невзгоды и препятствия к Кругу Причастия, ради спасения нашего мира, герой, возрождающийся вновь и вновь, пока не придет подлинная Сила...

Когда я вырос и возмужал, оказалось, что герой отнюдь не вечный, и не один — их было много, этих героев. Я сам видел нескольких, и мне искренне жаль этих обреченных ребят. Они были самыми обыкновенными людьми, хоть и приходили из дальних краев, привлеченные легендой о Пророчестве. Легендой, сулящей славу, богатство, могущество, пожизненное поклонение многих и многих народов, населяющих этот угасающий мир, в котором, к моему несчастью, мне довелось появиться на Свет. К несчастью потому, что до конца Света я все равно не доживу, эрсеркеры не бывают долгожителями, как истинные маги, к тому же и опасности нашей службы не в пример выше, а возможностей для выживания куда меньше... да. О чем это я? Ах да, о Пророчестве. Попадались среди "кандидатов" и благородные романтики, готовые просто пожертвовать собой ради остальных, но таких было мало, в основном — проходимцы, не ведающие, что творят. Мне одинаково жаль всех без разбору, ибо Круг Причастия перемалывал их жизнь, словно мельничные жернова грибные хлопья. В пыль, прах и забвение. Лично я никогда не собирался становиться подобным героем. Да нет, трусом я не был, если вы уже успели об этом подумать. Никак нет. Просто по мере сил и возможностей я старался пользоваться своими мозгами, раз природа наделила ими мою светлую голову. Опыта чужих ошибок мне хватало за глаза. Если нет знамений, если Круг Причастия не зовет тебя в свое лоно лично, посылая вещие сны, да еще отсутствуют Признаки — то и нечего туда соваться в надежде на то, что Круг вдруг признает тебя своим заблудшим сыном. Вот я и говорю, что жаль мне всех этих ребят, погибших ради призрачной надежды. Если бы они немного умели пользоваться своими мозгами, как я... Что? Да нет, я совсем не хвастаюсь, и мысли такой не было. Не говорю, что у меня семь ладоней во лбу — всего одна, можете сами проверить. Я говорю только факты. Голые неприглядные факты. Больше, конечно, неприглядные, чем голые...

Мы приблизились к границе сияния, и я на время оставил свои глубокомысленные размышления, к коим в последнее время стала склонна моя легкомысленная... гм... светлая голова. Наверное, взрослел. Светилище нубесов — это отдельная тема. Имеено Светилище, а не Святилище, как часто путает простой народ, отталкиваться нужно от света. Сразу и не подобрать точных слов, как же оно выглядело. Между собой мы называем его просто сиянием. Для мечеруких это — город, или гнездовище, где под защитой отборных воинов безвылазно живут их самки, для нас — что-то вроде призрачного волшебного озера, в котором вместо воды жидким, непрестанно колеблющимся облаком плещется свет, а вместо дна сверкает некая гладкая блестящая субстанция, напоминающая полированный хрусталь.

Граница — тонкая четкая линия, напоминающая впечатанную в землю раскаленную до красноты проволоку — отделяла глинистую почву пустыря от сверкающего волшебного мирка. Едва мы остановились возле границы, как из вздымающего выше головы сияния нам навстречу выступили двое громадных воинов, совершенно невидимых прежде.

Ох и здоровенные были "парни", выше и массивнее дракхов — я едва не попятился. Сначала из светящегося облака выплыли их полуторашугговые хитиновые клинки, угрожающе поднятые в боевую позицию — горизонтально, на уровне головы, клинки, которыми природа наделила две верхние руки нубесов вместо ладоней и прочность которых превосходила заговоренную сталь. Затем показались массивные сегментированные тела гигантов, мягко бликующие вогнутыми и выпуклыми поверхностями. У меня еще мелькнула крамольная мысль, что если пустить всего одного нубеса на изготовление боевых щитов, то и тогда можно обеспечить целое войско — настолько он был огромен. Кстати, великолепные бы щиты получились, не щиты, а воплощенная мечта воина, легкие, сверхпрочные, никакая сталь бы не взяла... Вторая пара рук, нижняя, с хватательными клешнями, была скрещена на бронированном брюхе. Гладкие яйцевидные головы чуть склонились, фасеточные глаза уставились на нас. Массивные жвалы верхней челюсти одного из воинов разошлись, выпуская более мелкие внутренние, предназначенные для общения. Если бы не Заклинание Речи, оглушительный треск и щелканье, которые они выдали, вряд ли поняло человеческое ухо. Я поморщился — ощущение такое, словно некий злостный проказник часто-часто похлопывал по ушам открытыми ладонями.

— Это место запретно для всех, кроме нубесов. Верховный маг встал рядом со мной, почти касаясь плеча.

— Я — Наместник Хааскана. — Его голос прозвучал так властно, что я невольно выпрямился, словно от командного окрика сотницы на парадном построении. Чего-чего, а подать себя он всегда умел, наш светлейший. За что им и горжусь, даром, что ли, службу ему справляю. — Мне нужна встреча с Упрекающим. Дело не требует отлагательства.

Несколько секунд воины сохраняли полную неподвижность, видимо переваривая полученное сообщение. Затем снова послышался треск, и по моим бедным ушам снова принялись лупить невидимые ладони.

— Следуй за мной.

Один воин остался на месте, а второй, что вел переговоры, развернулся и начал медленно погружаться обратно в светящееся облако, бесшумно переставляя длиннющие ноги с вывернутыми назад коленками.

Верховный маг шагнул следом, через разделительную линию. Набрав в грудь побольше воздуха, я шагнул за ним. В Светилище мне бывать еще не приходилось, так что мое волнение вполне понятно. Я, между прочим, когда девственность терял, и то так не волновался, но это так, между нами...

За чертой в лицо тут же ощутимо пахнуло теплом. И влажностью. Здесь и вправду было полно самого настоящего тумана, а не только на взгляд. Я уж думал, что придется брести, как в киселе, но нет, через пару шагов сияние поредело, открывая белоснежный пол, гладкий, но не скользкий, и в этом светящемся тумане по сторонам стало кое-что видно. Какие-то смутные пилообразные выступы, искрящиеся сочным цветом желтого янтаря, причудливые каменные наросты... Верховный маг уверенно вышагивал впереди, я старался не отставать. Потеряться здесь можно в два счета, потом доказывай, что ты не враг, когда тебя обнаружит охрана. Почикают на окорока своими жуткими мечеруками, и все дела. А потом устроят праздничную вечеринку, обгладывая мои косточки... Впрочем, я не знал, чем эти великаны питались. Да и никто не знал. Может быть, вот этим светом, который они так усиленно пестовали вокруг себя и своих жилищ... мы как раз проходили мимо одного достаточно близко, чтобы можно было рассмотреть, и я разволновался не на шутку. Ух ты... Будет потом что ребятам в дружине рассказать... Словно лепестки невиданного янтарного цветка, крутыми дугами выходившие из основания и сходившиеся кончиками в десяти шуггах от поверхности, — вот так выглядело гнездо нубесов. Никакого движения вокруг не заметил. Светящийся кисель, омывающий янтарные лепестки. Тишина. Звук собственных шагов, слабые тени, извивающиеся под ногами на зеркальной глади пола, и гигантский силуэт нубеса, бесшумно плывущий впереди нас...

— Лекс, закрой рот и не отставай. Не думал, что ты такой впечатлительный.

Отрезвляющий голос мага вывел меня из завороженного созерцания, заставив ускорить шаг. Странно все-таки здесь. Как-то не по себе мне. Чувствуешь себя каким-то потерянным, маленьким и ничтожным. А еще я начал потеть — становилось все теплее, а одежда довольно теплая, кожаный ксомох, кожаные штаны, да дорожный плащ на плечах. Светящийся туман оседал на лице и одежде мелкими каплями влаги, чистыми как слеза. Я уже подумывал, не сбросить ли вопреки приличиям плащ на руку, но выяснилось, что мы вроде как пришли.

— Здесь, — прощелкал хитиновый гигант и застыл как каменное изваяние.

Я глянул вперед, поверх правого плеча Наместника. Из белоснежной зеркальной глади пола выросло приземистое скальное образование, все из того же искрящегося внутренним светом янтаря, а в его основании открылся овальный вход. Пещера? Неужто там и сидит главный нубес, правитель макора Упрекающий, владыка всех Светилищ Нубесара? Было бы любопытно взглянуть на столь легендарную личность. У меня даже ладони от любопытства зачесались. И шея. Словно в предчувствии подзатыльника, коими меня в детстве щедро награждала матушка, когда я норовил побездельничать, и после которых приходилось изображать усиленную деятельность.

Но, когда мы вошли в эту пещеру, меня ждало разочарование.

Нубеса там не оказалось. В центре небольшой янтарной комнаты среди заставленных книгами полок стоял громоздкий стол из каменита, тоже заваленный книгами и свитками. А за столом восседал самый обычный корд средних лет. Правда, в свете зеленовато-желтого машара, прилепившегося к потолку, лицо у него было как у утопленника. По желтому цвету одежд нетрудно было сообразить, что его магическим приоритетом является стихия Света, кстати, самый распространенный приоритет среди магов Внутреннего Круга, а почему так — никто не ведает. Может быть, сам Хабус старался за счет своих жителей восполнять недостаток в этой животворной силе, наделяя ею наиболее одаренных?

Желтый Мастер с радушной улыбкой на лице поднялся из-за стола:

— Рад тебя видеть, светлейший.

— Взаимно, Хранитель. Ты, как всегда, на посту.

Маг развел руками:

— Сам знаешь, владыка Упрекающий никогда не отвлекается для приема гостей. Для этого здесь я, ведающий всеми мирскими делами за пределами Светилища. Проходи, садись, — Он указал на свободный стул.

Верховный маг Хааскана коротко кивнул и с неторопливым достоинством занял предложенное место за столом. Хранитель тоже присел. Я, естественно, остался стоять за спиной своего светлейшего на расстоянии трех шагов от правого плеча. Такова доля телохранителя. Да нет, мне моя работа нравится, это я так, ради трепа. Но было бы приятно, если бы мне хоть раз в жизни предложили сесть. Просто предложили. Я бы растаял от удовольствия и вежливо отказался. А так меня словно здесь и нет... Почему-то меня такая мелочь задевала, хотя не должна. Наверное, действительно взрослею. И характер портится.

— Позволь начать первому, — с той же легкой приветливой улыбкой на губах заговорил Хранитель. — Сегодня утром на западной границе Нубесара произошел некий инцидент. Вестники Тьмы гнались за двумя людьми, но, естественно, напоролись на клант нубесов, охранявший границу, и так же естественно полегли все до единого. А я, естественно, навел справки после того, как получил донесение. Эти люди сейчас находятся в Жарле, и один из них является твоим человеком, поэтому мы не стали их трогать, чтобы вытрясти информацию. Это как-то связано с твоим визитом ко мне?

— Непосредственно, друг мой Воланд, — невозмутимо ответил Гилсвери. — Непосредственно. Второй из этих двоих является засферником.

Хранитель изумленно всплеснул руками и откинулся на спинку стула.

— Вот тебе на! Что ж ты вот так сразу, прямо в лоб, без предварительного вступления? Взял да и вывалил своего засферника на стол. Любуйтесь и восхишайтесь. Ты же знаешь, какая у меня хрупкая нервная система!

— А я все думал: кого же мне напоминает мой телохранитель? — Гилсвери позволил себе легкую усмешку.

— И кого же?

Я навострил уши.

— Да тебя. Такое же трепло.

И они так неожиданно расхохотались оба, что я и обидеться не успел — так велико было мое изумление. Смеющийся Наместник — картина просто невиданная, неслыханная и непредставимая. Совершенно противоестественная. Видимо, эти два мага были очень, ну очень давними приятелями, если могли позволить себе такое. Становилось все интереснее.

— Выпьешь?

Хранитель достал из-под стола графин из дорогого белого каолина — горного минерала, и плеснул светлой жидкости в уже стоявший на столе бокал из того же материала.

Я сглотнул, тоже ничего не имея против выпивки. Но мне, понятно, никто на предложил.

Гилсвери покачал головой:

— Все та же подслащенная водичка? Уволь.

Я разочарованно хмыкнул. Шутник этот Воланд.

— Ничего крепче воды здесь пить не положено, сам знаешь, — с неподдельным огорчением вздохнул Хранитель, и здесь я его ох как понимал. — Пары спиртного приводят нубесов в крайне возбужденное и агрессивное состояние, За что мне и приходится тут страдать. — Он отпил глоток. — Так на чем мы остановились? Ах да, на засфернике. Признаюсь, ты сумел меня впечатлить. Если ты сам решил проследить за его продвижением по Пути, то это говорит о многом. Прежде всего о проявлении двух Признаков...

— Трех.

Такой ответ может врезать под дых не хуже увесистого кулака — вот и Воланд поперхнулся. Торопливо отставив бокал, он с искренним изумлением уставился на Гилсвери:

— Ты не шутишь?

— Какие уж тут шутки! Помнишь 2621 год? Этот засферник сильнее. Я даже не пытался подавить его волю, как у других кандидатов. Не рискнул. Так что он едет сам по себе.

— Вот это новости... — Воланд откинулся на спинку стула, не спуская с Наместника взыскующего взора. — Погоди, а третий Признак — как это выглядело?

— Он свалил Драхуба, когда тот пытался взять его на Алтаре Зверя, — снисходительно пояснил Гилсвери, словно сам все это проделал, — и присвоил его чарса. Кроме того, днем позже, по словам моего человека, который его сопровождал и которому я верю безоговорочно, он лично убил терха, командовавшего отрядом преследователей. Да, тот самый инцидент. Причем убил, даже не прикоснувшись к Посвященному. Возможно, ментальным ударом. Или какой-то неизвестной мне магией.

Воланд даже привстал от волнения, упершись руками в столешницу и недоверчиво глядя на Гилсвери:

— Самого Драхуба? Насмерть? Потрясающе. Конечно, всего одной смертью, но какое подтверждение!

— Дал-рокты, естественно, после такой явной демонстрации силы потеряли покой. Сохранить существующее положение вещей, в частности, отсутствие нормального освещения этого мира, нормального для нас, а не для измененных, физически приспособленных именно к нынешним условиям — это в их интересах. Иначе перед их Родом встанет перспектива обратного изменения, а судя по тому, как болезненно это произошло в первый раз, когда треть населения была выбракована и послана на соседей умирать с оружием в руках, то и откат будет не менее болезненным. Поэтому в действиях дал-роктов я вижу немалую опасность.

Воланд снова сел. Вернее, с обалдевшим видом упал обратно на стул. Я его понимал. Я сам балдел, когда Онни докладывала светлейшему о своих приключениях с засферником. Внутри даже проснулось что-то вроде гордости от причастности к этим событиям.

— Понимаю, понимаю, — спохватившись, заговорил Хранитель. — Ты предвидишь погоню в обход макора, по границе?

— Погоня уже есть, — спокойно сообщил Гилсвери. — Этой ночью, когда Онни делала мне доклад, на засферника было совершено нападение прямо в трактире, где он заночевал. А напал марн, коим послужил сам трактирщик "Судного Дня", завороженный каруной. Защищаясь, засферник его убил. Видимо, факт нападения его сильно встревожил, так как он тут же вскочил на трофейного чарса и был таков. Кстати, замни эту историю с трактирщиком перед городскими властями, у засферника не должно быть осложнений в дальнейшем. И еще. Мне нужна официальная, но не афишируемая поддержка моих действий на территории этого макора. Сможешь одолжить мне свой Знак Власти до Границы? Возможно, пригодится, возможно — нет, но в случае чего проблем будет меньше.

— Конечно. Понимаю. Противников исполнения Пророчества, тех, кто видит в кандидатах только зло, несущее Хабусу полную и окончательную гибель, не меньше, чем его сторонников. Кроме того, хватает и перестраховщиков, исповедующих путь Пассивной веры, чьи клеветнические измышления наносят огромный вред всему делу... Ты получишь поддержку. Зверь его заворожи, я начинаю испытывать надежду! — Воланд едва сдерживал охватившее его волнение. — Если он тоже маг, причем маг такой Силы, как ты говоришь, то и Закон Равновесия ему не помеха. Трактирщик — мелочь. Забудь. Считай, что уже все улажено.

Заявление этого мага о том, что трактирщик — мелочь, меня изрядно покоробило. Вот так всегда поступают эти власть имущие засранцы с нами, простыми людьми... мелочь... сам ты мелочь магическая... а Пузатый Бочонок, пусть ему Истинный Свет будет колыбелью там, в загробном мире, был хорошим, порядочным, добрым человеком, с которым наша проклятая жизнь и этот ублюдочный засферник поступили так несправедливо...

Воланд тем временем вынул из-под стола небольшую каменитовую шкатулку с отполированной до зеркального блеска поверхностью, откинул крышку и достал золотую печатку — на поверхности массивного утолщения в форме квадрата было вырезано стилизованное изображение человеческого глаза, сощурившего веки. Варша, личный Знак Власти Хранителя... мне впервые довелось воочию увидеть этот легендарный артефакт, обладавший уникальными способностями, и я затаил дыхание, с жадным любопытством разглядывая его.

— Прими. Все, что ты решишь показать варше, я увижу в зеркале, — Воланд кивнул на заслонявшее угол комнаты большое овальное зеркало высотой в человеческий рост и передал печатку Гилсвери.

— Благодарю, — светлейший коротко кивнул. — Как всегда, ты человек слова и действия, за что по праву достоин моего уважения.

Воланд лишь добродушно отмахнулся от этой похвалы, хотя трудно было не заметить, что она ему приятна.

— Кстати, а как ты сумел направить засферника по Пути, если обошелся без принуждения?

— Рассказал одну байку... представляешь, он ищет парня, что сошел с Алтаря Зверя четырнадцать лет назад.

— Не может быть!

— Вот и я сначала не поверил. Но он представил доказательства, и весьма убедительные, что говорит правду.

— Истинный Свет, ты продолжаешь меня удивлять. Может, еще какие-нибудь подробности? Выкладывай. Нет? Ладно, как ты собираешься его догонять? Портал, не иначе. Где ты намерен его перехватить? Аванат? Абесин? Никаких препятствий не возникнет, действуй. Медлить нельзя. Пока он один, он подвергается огромному риску. Нужно приложить все силы, чтобы...

Слова вылетали из него, как стальные болты из арбалета, причем все быстрее и быстрее.

— Воланд! — Гилсвери негромко хлопнул ладонью по столу. — Успокойся. Все под контролем.

Хранитель усилием воли придал лицу видимость спокойствия, но его глаза продолжали подозрительно блестеть.

— А как со Спящим? Были какие-нибудь знамения, признаки?

— Когда Спящий проснется... — По губам мага скользнула снисходительная улыбка. — Всего лишь замшелая легенда, Воланд. Не стоит обращать внимания.

Я даже обиделся на светлейшего за эти святотатственные слова, едва удержавшись от желания потянуться и дернуть себя за "хвост" на затылке — была у меня такая дурная привычка. А еще Наместник называется. Кому замшелая легенда, а кому и нет. Я, например, в это верил. А потому, несмотря на все выкрутасы засферника, не было у меня к нему настоящего доверия. Особенно после такой страшной смерти Бочонка. Ведь Спящий не проснулся.

Тут выяснилось, что я так считаю не один.

— Я думаю несколько иначе, — чуть помолчав, проговорил Воланд. На его лицо набежала тень. — Но тебе виднее. В конце концов, Усыпальница Спящего находится в твоем городе. И именно ты в данный момент его Наместник.

— Верно. Мне виднее, — жестко, с нажимом подтвердил Гилсвери. — Я все-таки на сотню лет старше тебя.

Воланд слегка поморщился при упоминании о возрасте. Я тут же прикинул, что этот маг вдвое моложе светлейшего и, значит, ему самому около сотни. По сравнению с Гилсвери он выглядел пацаном. Нетрудно сообразить, за кем останется последнее слово при любом раскладе. Я ему даже посочувствовал. Тем более что его мнение насчет Спящего я тоже разделял.

— Давай вернемся к более важным вопросам, — уже несколько натянуто предложил Хранитель.

— Они уже все решены. Мне пора отправляться. С этими словами Гилсвери решительно встал, и Воланду тоже пришлось подняться.

— Позволь задать напоследок еще один вопрос, светлейший. Почему ты сразу не поехал с ним, еще из Сияющего, послав одного из своих людей, и почему все-таки решил поехать потом?

Каверзный вопросик, надо сказать. Меня, между прочим, это тоже интересовало, так что я сразу растопырил ушки на макушке. Гилсвери ответил не сразу, нахмурив брови в раздумье. Но ответил. Как-то подозрительно нетвердо.

— Возможно, после многих десятилетий безверия, я тоже начал верить... — миг нерешительности прошел и Гилсвери властно выпрямился: — Предупреди владыку Упрекающего, Воланд. Мне может понадобиться помощь возле Ущербных гор.

Хранитель Светилища предельно посерьезнел:

— Воины всегда готовы, Гилсвери. Они всегда готовы, хотя все остальные макоры для них гибельны. Но они готовы. Всегда. И ты это знаешь. Более верных и могущественных союзников, чем нубесы, в этом мире нам не найти.

Взгляд светлейшего подобрел.

— Прощай, Воланд, друг мой. Мне пора.

— Прощай, светлейший. Желаю тебе удачи.

— Да пребудет с тобой Свет.

— Да пребудет с тобой Свет.

9. Подготовка портала

...Под сводами большого куполообразного зала, называвшегося Твердыней и являвшегося естественной пещерой в Бурбунитовых скалах, еще многие столетия назад приведенной магами и каменщиками в надлежащий вид, проходила инициация выпускников первой ступени.

В самой вершине купола, на недосягаемой высоте, в качестве освещения горела мозаика из разноцветных машаров, озаряя лица и одежды присутствующих здесь учеников Пресветлого Дома причудливой пестрой гаммой, создававшей почти праздничную обстановку. Почти. Потому что по окружности, вплотную к стенам зала, выстроившись на равном расстоянии друг от друга, с сосредоточенными, предельно серьезными лицами стояли опытные арбалетчики, сжимая в руках свое оружие. В глазах ветеранов застыло тревожное ожидание и затаенная надежда, что худшего все-таки не случится, в креплениях замковых гнезд замерли стальные болты с калеными наконечниками, готовые по малейшему сигналу разить насмерть... обыкновенных мальчишек.

Пока все шло благополучно. Несколько выпускников первой ступени уже прошли инициацию и с нескрываемой радостью и облегчением отошли в сторонку. Некоторые ушли совсем, не желая больше испытывать судьбу своим присутствием в этом зале.

Настала очередь следующего.

Высокий тощий паренек лет тринадцати, на котором светлый ксомох послушника висел мешком, — Эвриал, хвастун и задира, уверявший всех, что его ждет нечто особенное, шаркая сандалиями по шероховатому полу, словно к его ногам были подвешены гири каторжника, медленно подошел к краю большого круга, расположенного в центре зала. Круг был серым, как и окружающий его пол, но плоским и гладким, а по его краям прямо из камня росли скальные зубья, похожие на гигантские, в два человеческих роста рога, сходящиеся в вышине острыми концами друг к другу. Зеркало Ранга. Место, где проходила инициация учеников Дома, сначала в Подмастерья, потом, в конце второй ступени, — в Мастеров.

Обреченно вздохнув, Эвриал ступил на поверхность Зеркала между двух зубьев, прошел на середину и остановился, повернувшись лицом к Рогу Воды, — что никого не удивило. Он давно уже уши всем прожужжал, каким будет сильным водяным магом.

Медленно текли секунды.

Рог Воды молчал.

Среди стоявшей недалеко от Зеркала группы младших учеников, присутствовавших на церемонии инициации только в качестве наблюдателей, послышалось тихое хихиканье, шепот. В нескольких шагах от малышни расположилась обособленно горстка тех, кто уже получил статус Подмастерья и теперь щеголял в цветных одеждах, символизирующих цвета их выявленных магических приоритетов. Эти хранили полное внутреннего достоинства молчание, приличествующее тому, кому еще после шести лет обучения уже вне всякого сомнения будет присвоено звание Мастера, но и их насмешливые взгляды летели в Эвриала, словно стрелы.

На лице долговязого нескладного паренька все больше проявлялась растерянность. Он все еще не мог поверить, что ранг, о котором он так грезил, ему не достанется. Наконец Настоятелю Дома надоело ждать, и под сводами Твердыни прозвучал его негромкий, но строгий голос:

— Следующий Рог, Эвриал. Не заставляй нас терять время.

С совершенно убитым видом Эвриал послушно повернулся к Рогу Земли.

Снова потекли томительные секунды.

— Считай про себя до десяти, Эвриал, и поворачивайся к следующему, — напомнил Настоятель Масарт. — Ждать дольше нет смысла.

Рог Земли остался нем.

Следующим шел Рог Огня, но он тоже не ответил.

Хихиканье среди учеников стало явственнее. Настоятеляу пришлось повернуться и бросить на них строгий взгляд, после чего стало потише, хотя слабое шушуканье продолжалось.

Рог Чувства. Без ответа.

Рог Света. Ничего.

Рог Целительства...

Долговязый Эвриал съежился и словно стал меньше ростом, на его лице проступило глубокое отчаяние.

Рог молчал.

Остался последний — Рог Воздуха.

Эвриал медленно повернулся к нему с видом приговоренного к смерти.

Под сводами Твердыни повисла абсолютная тишина, прекратила шушукаться даже малышня. Если и этот Рог ему не ответит, то магом Эвриалу не быть. В крайнем случае — эрсеркером, если он этого пожелает. Это еще шесть лет обучения воинским искусствам вместо магических. Но магом ему уже не быть никогда. Никогда — страшное слово.

Квин вместе с ним считал про себя до десяти, испытывая к однокашнику искреннее сочувствие, хотя тот за время учебы не раз и не два доставал его своими драчливыми выходками. Все бывшие ссоры и недоразумения отходили на задний план, когда решалась судьба одного из них.

Рог Воздуха молчал.

Настоятель негромко кашлянул, напоминая Эвриалу о времени. Тот бросил в его сторону умоляющий взгляд и снова повернулся к Рогу. Губы его дрожали, на глазах выступили слезы. Рог молчал. Ни всполоха, ни искорки. Мертвее мертвого.

— Нет... — прошептал неудачник. — Нет...

— Нам всем очень жаль, Эвриал... — Настоятель умолк, не договорив.

В основании Рога Воздуха родился слабый голубой всполох.

В тот же миг светлая ученическая одежда Эвриала начала менять цвет, тоже наливаясь голубизной. Свет внутри Рога поднимался все выше, заливая своими лучами зал Твердыни, лица учеников, высокую сухощавую фигуру Настоятеля Масарта, смягчая черты его строгого лица.

Достигнув середины, световой поток остановился. Затем пошел вспять, быстро тускнея. Посвящение было закончено. Эвриал был признал Подмастерьем Воздуха, хотя и очень слабым — его ксомох лишь слегка поголубел. И все-таки Эвриал вышел из круга с улыбкой до ушей, а приятели принялись его поздравлять, похлопывая по плечам и спине.

Квин вдруг обнаружил, что следующим предстоит идти ему.

Настоятель глянул в его сторону и коротко кивнул:

— Приступай, Квин.

В отличие от Эвриала, он уже практиковал машары, втайне от Настоятеляа, конечно (заниматься практической магией на теоретическом курсе не дозволялось), но то, что ему это удавалось, красноречиво свидетельствовало об имеющейся в нем Силе, поэтому в своем будущем Квин не сомневался. И все же, когда он ступил на Зеркало Ранга, на сердце у него тоже было неспокойно, а ноги слегка дрожали. Шутка ли — первая инициация, где определяется вся твоя дальнейшая судьба! Еще бы так не волноваться. Не вопрос!

Он еще не дошел до центра, когда основания Рогов Ранга начали оживать — все одновременно. Малышня, свежеиспеченные Подмастерья — все уставились на Квина вытаращенными глазами, Настоятель Масарт резко поднял руку, делая знак арбалетчикам.

Творилось что-то небывалое.

Квин растерянно оглянулся по сторонам.

Изогнутые остроконечные столбы наливались семью яркими, насыщенными цветами, символизирующими присущие им Ранги, быстро заполнявшими их каменные тела.

Все столбы сразу! Такого он не ожидал. Белый маг? Он будет Белым Мастером, появляющимся раз в несколько столетий, магом, которому подвластна магия всех Рангов?

Или...

Сердце замерло в жутком, безумном предположении. В этот момент каждый Рог исторгнул яркую волну света, и зал перед мгновенно ослепленными глазами Квина утонул в неистовой пляске лучей. Белый или... Черный? Белый или Черный?! Сияние становилось все ярче, казалось выжигая глаза, голова кружилась. Цвета преломлялись, смешиваясь и переплавляясь в один, пока еще неясный. Белый или Черный? Сердце рвалось из груди, в висках бешено стучала кровь. Квин тяжело дышал, лихорадочно вертел головой, пытаясь хоть что-то разглядеть, но ничего, ничего не мог понять! Кто же он?!!

Ответом послужил резкий повелительный выкрик. Стальной щелчок, короткий зловещий свист, удар стального болта прошил плечо Квина и развернул его вокруг оси, швырнув на колени. Квин вскрикнул от острой боли, инстинктивно пытаясь вскочить снова. Черный?! Он Черный! Но он же... Он не Губитель, нет... Все совсем не так...

Он попытался крикнуть, остановить их, но злое жало ударило его в спину, бросив лицом вниз. Тут же рядом вонзилось следующее. Боль была ослепительной, крик захлебнулся в хлынувшей горлом крови. Квин еще пытался куда-то ползти, но смертоносная стать продолжала находить его везде, от нее не было спасения. Удар. Боль. Удар... пальцы скользили по каменному полу в крови, хлеставшей из ран. Удар. Боль...

* * *

Квин резко открыл глаза.

Сердце билось так сильно, что его бросало в пот, а голова кружилась от слабости. Снова этот страшный сон, чтоб его причастило...

Квин глубоко вздохнул, обвел взглядом Зал Камней, являвшийся самым большим помещением Пресветлого Дома, где они с сотницей находились уже около часа, и он нечаянно задремал. Что тут удивительного — устал, всю ночь мотались туда-сюда...

По полу, расположенные в порядке возрастания моши, ровными рядами шли квадратные каменные плиты, прикрывающие выходы жил магического камня, или Пальцев Зверя, с заключенными в них заклинаниями. На одном из таких, возле самой стены зала, сидел сам Квин — пока макам неактивизирован, то опасности не представлял, да и сидел магик на жиле с одним из самых слабеньких заклинаний. Каким точно, он не знал, на первой ступени в Зал Камней еще не допускают, но о процедуре активизации был наслышан. Ученик должен просто приложить руку к камню, который кажется ему подходящим по возможностям, и если он угадал, то источник отнимает у него часть силы, а взамен впечатывает в его суть свое заклинание. После чего этим заклинанием можно пользоваться, черпая энергию из самого камня с любого расстояния (в пределах макора, естественно, законы Внутреннего Круга никто не отменял), а свою силу беречь...

Вообще эта тема была весьма интересной, к тому же Квину хотелось побыстрее забыть жуткий сон, поэтому он с увлечением принялся размышлять о магии. Все без исключения заклинания делятся на два основных вида — заклинания Духа и заклинания Источника. Заклинания Духа являются личностными заклинаниями магов, разработанными самостоятельно, за счет своей силы, знаний, мастерства. Заклинания Источника вкладываются в Пальцы Зверя самыми сильными и искусными магами, такой способ позволяет быстро научить других, да и уникальные заклинания не пропадают, если погибнет создавший их Мастер. В обоих способах овладения заклинаниями свои сложности. Заклинания Духа приходится создавать кропотливо, трудом и потом, день за днем, формируя и отшлифовывая на практике методом проб и ошибок конструкции специальных магических формул, а заклинания Источника можно получить готовыми и пользоваться ими, не растрачивая себя. Весь риск в том, хватит ли жизненной силы на освоение чужого заклинания? Если Источник заберет силы больше, чем у магика имеется реально, то можно проиграть свою жизнь в погоне за быстрым результатом. Поэтому Зал Камней посещался не столь уж часто. Лучше уж набивать собственные шишки, чем помирать от чужих.

Справа донеслись голоса, прервав его размышления.

Квин повернул голову — шуггов через пять на каменных плитах, как и он, пристроилась Онни Бельт — напротив того "хвостоголового" хааскина в светло-зеленом ксомохе под плащом с кучей медных блях на груди, которого паренек видел еще в "Забияке". Ага, так они уже вернулись, пока он тут дремал!

А маг?

Люобопытный взгляд магика переместился в глубину зала, туда, где располагались самые мощные Источники. И точно, они были там, маг Стилен и Настоятель Дома Масарт, священнодействовали с одним из самых старших камней, подготавливая портал.

— Все равно он не должен был этого делать.

Голос Лекса снова привлек внимание Квина.

— Каждый защищается, как умеет, — резко бросила Онни в ответ.

— Как умеет? — с явной иронией переспросил Лекс. — Да защищаться таким образом все равно что всякий раз поджигать дом, в котором норогрызка стащит у тебя кусочек сыра!

— Он не так уж виноват, как ты думаешь К твоему сведению, он вообще не любит убивать Из принципа. Он сам мне это сказал, и, как ни странно, я ему верю. По крайней мере, пока верю. То, что произошло в трактире, — случайность. Роковое стечение обстоятельств.

— А Драхуб? А преследовавшие вас дал-рокты? Терх, в конце концов, погибший в поединке с ним? И после этого он утверждает, что не любит убивать?

— Терх был жив до того, как превратился в каруну, — это произошло на моих глазах. Что-то у него самого пошло не так... Пострадавшие от гвэлтов не пострадали бы, если бы не сунулись вслед за нами. Надеюсь, ты не думаешь, что они желали с нами просто мирно побеседовать о погоде? А Драхуб... Драхуб банально свернул себе шею при падении с собственного чарса.

— Это тоже он тебе сказал?

— Да.

— Ты слишком доверчива.

— Не больше, чем ты, — отрезала Онни Бельт. — И речь сейчас не о том, кто, кому и насколько доверяет Я видела его в деле, и на это стоит посмотреть своими глазами. При его ошеломляющих способностях, при его внутреннем чутье и ментальной мощи какой-то трактирщик не мог застать его врасплох. Но он застал. Понимаешь, о чем я хочу сказать?

Лекс озадаченно почесал затылок:

— А-а, вон ты о чем...

— Да. Мне кажется, он теряет над собой контроль. Закон Равновесия. Поэтому мне или... — она почему-то запнулась, выговаривая имя мага, — или Стилену как можно быстрее необходимо оказаться с ним рядом. Стилен мог бы его защитить, или хотя бы объяснить, от чего защищаться Тогда, возможно, с этой проблемой он сможет справиться самостоятельно. Хотя это маловероятно...

Квин внимательно прислушивался, раскрыв от напряжения рот. Этот разговор был ему не менее интересен, чем рассуждения о магии. Раз тетка не желала с ним разговаривать на эту тему, то хоть так можно что-то узнать — пока она думает, что он дрыхнет почем зря. Ха, сама виновата!

Внезапно синие всполохи залили просторные своды зала призрачным светом, оборвав разговор. Над одним из камней вспыхнул портал — ярко-синий прямоугольник высотой в три с половиной шугга, не меньше. Заканчивая отладку, маги о чем-то тихо переговаривались. Квин с еще большим любопытством навострил уши, простеньким заклинанием подключив магический эхолов — а что, пока Онни с Лексом молчат, можно и других послушать.

— В прошлом году у нас при инициации выявился Черный, — размеренно рассказывал Настоятель Масарт, — и, как назло, опять один из самых талантливых и многообещающих юношей. Мальчик был мне почти что сыном, и потерять его было тяжело... А ведь почти десять лет перед этим все было в порядке.

Квин вздрогнул всем телом.

Именно об этом и был его сон. В прошлом году при инициации погиб его старший приятель, Лунбик, сон же все переиначил, поставив в Зеркало Ранга самого Квина которому до конца первой ступени оставался еще целый год. Картина казни Лунбика, при жизни доброго и приветливого малого, столь сильно врезалась ему в память, что с тех пор ему часто снился этот кошмар... "Что-то мне нехорошо", — подумал Квин, чувствуя, как к горлу подступает тошнотворный комок...

— Боюсь, церемонию опять придется изменить, младшие группы пока не стоит приводить в Твердыню Некоторые малыши слишком впечатлительны, и пока все это забудется...

"Не вопрос, — мысленно согласился Квин. — Сейчас куда-нибудь сблювану".

— Давно пора... Ты уверен, что портал настроен так, как надо? Необходимо, чтобы нас выбросило где-нибудь в окрестностях Абесина, незачем привлекать внимание наших недругов... Пойми меня правильно, Масарт, я доверяю тебе, но подобные заклинания всегда нуждаются в проверке. А времени на это у меня нет. Иначе бы я не передавал через своего человека просьбу подготовить портал до моего прихода.

— Думаю, все будет в порядке. Портал должен выбросить вас где-то в трех-пяти бросках от Абесина. Но считаю своим долгом напомнить, что порталы в этом макоре всегда славились неустойчивостью. Есть определенный риск смещения...

— Знаю. Онни, Лекс! — Маг обернулся в их сторону. — Ведите сюда дракхов. Пора отправляться.

... Шагнув из портала, Квин сразу погрузился в кромешный ночной мрак, поглотивший без следа всех его спутников. После теплого воздуха Зала Камней в лицо весьма ощутимо дохнуло ледяным холодом. Квин поежился, оглянулся. От портала, конечно, не осталось и следа — как малолетке, кем его обидно считала Онни, ему пришлось идти замыкающим, чтобы не столкнуться с возможными опасностями раньше взрослых. Взрослые... Вечно у них самомнение выше крыши... Однако куда ж они подевались — и не видно, и не слышно...

Квин замер.

Так можно и нос разбить. Обо что-нибудь. А он у него всего один.

Наполненная тихими шорохами и невнятными звуками плотная и густая тьма вокруг него жила своей таинственной жизнью, нагоняя беспричинную тревогу. Впрочем, вовсе не беспричинную: столько тварей, сколько выползает из своих нор ночью, никогда не увидишь днем, хоть все глаза прогляди.

— Онни? — В ломком голосе против воли проступила дрожь, и не только от холода.

— Иди сюда.

Голос "неистребимой" послышался совсем рядом, и Квин осторожно шагнул на звук. Как же они будут передвигаться в такой тьме?

— Иди смелее, я тебя вижу.

Ну да, она же эрсеркер. Специально измененное зрение...

Прямо над ухом громко фыркнул чарс. Квин чуть не подпрыгнул от неожиданности:

— Может, мне машар зажечь? Я могу, ты же знаешь...

— Никакой магии, мальчик, — приглушенный голос мага прозвучал строго. — Поторапливайся, мы не собираемся ждать тебя вечно.

Онни уже сидела на чарсе. Предупредительно освободив стремя от своей ноги, она помогла Квину взобраться в седло — на этот раз позади себя.

— Кажется, с сегодняшнего дня ты ко мне неравнодушна? — не удержавшись, нервно пошутил магик.

— Хочешь, я передам эти слова твоей матери, юный засранец? — беззлобно поинтересовалась Онни.

— Ну уж нет!

— В таком случае забудь об этом дурацком обычае. Мне может понадобиться полная свобода действий, спереди ты мне будешь мешать.

— Все готовы? — из темноты спросил маг. И тут же, не дожидаясь ответа, скомандовал: — Трогаем.

Чарс снова громко фыркнул, затем из его глотки послышалось злое, полное угрозы ворчание, а сам он затанцевал на месте, резко поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Квин крепко ухватился пальцами за пояс сотницы, чувствуя странное волнение от близости к этой зрелой, крепко сбитой женщине, приходившейся старшей сестрой его матери. Устыдившись мыслей, жаркой краской бросившихся в лицо, он неловко поинтересовался:

— Что это с ним?

Шалун продолжал нервничать, утробное ворчание стало громче.

ОН что-то чует. Я тоже. Стилен!

— Тихо. Я знаю. Мы не одни.

— Вижу, — где-то впереди тихо выдохнул Лекс. — Вижу...

Послышался характерный шелест выдвигаемого из ножен меча.

— Тихо, я сказал, — сухо повторил маг. — Следуйте пока за мной. Они могут и не напасть.

Квин лишь вертел головой, не в силах увидеть, о чем идет речь — мало того что было темно хоть глаз выколи, так еще и спина Онни мешала обзору. Но догадаться нетрудно.

И тут он тоже увидел: множество светящихся в ночи красных огоньков, окруживших их со всех сторон на расстоянии десяти — пятнадцати шуггов. И огоньки эти двигались вместе с ними, не приближаясь, но и не удалясь.

— Это кто, лысуны? — прошептал Квин в спину сотницы.

— Несомненно, — тоже шепотом ответила та, чуть обернувшись назад. — На-ка, возьми мою побрякушку. — Он почувствовал, как она вкладывает в его ладонь один из своих метательных ножей, и крепко стиснул гладкую рукоять, чрезвычайно гордый оказанным доверием. Страх как по волшебству уменьшился ровно наполовину, Ха, а кто-нибудь хочет в глаз?

Некоторое время они ехали молча, напряженно прислушиваясь и не менее напряженно следя за огоньками глаз ночных тварей, навязавших им свой смертельно опасный эскорт. Их было очень много. Даже из своего неудобного положения Квин насчитал десятка три, не меньше. И они никак не желали оставлять их в покое. Еще бы, маги с эрсеркерами тоже вполне съедобны, не говоря уже о магиках. Не вопрос...

Квин накинул на голову капюшон ксомоха, спасаясь от ночного холода. Сейчас бы очень не помешал его теплый плащ, который он так глупо забыл в комнате Бочонка... Мертвого Бочонка. Напоминание осело в груди неприятной тяжестью. Тьма его забодай, этот плащ. Как-нибудь перебьется. До Абесина сейчас должно быть недалеко, а там он уже дома, так что заботы об одежде можно будет переложить на плечи матери. И вообще — лезут же в такой момент всякие дурацкие мысли... будто какой-то плащ помешает лысунам его сожрать!

Приглушенный стук копыт чарса сменился резким сухим цоканьем.

Торная дорога, сообразил Квин. Сначала, видимо, портал выбросил их прямо в лесу, а теперь они выбрались на Большую Торную дорогу, связывающую воедино множество макоров. Почувствовав под собой твердую поверхность, животные без понукания ускорили бег.

Твари по бокам не отставали. Может, и обойдется, понадеялся Квин. Трех боевых дракхов, из которых один самый настоящий чарс, вероятно, для них оказалось многовато, вот и не решаются напасть...

— Онни... А что ты сейчас чувствуешь... как эрсеркер?

— Тише. Чувствую... Опасность... злобу и голод. Жуткий голод. У них давно не было добычи... Боюсь, столкновения нам все-таки не избежать...

Лучше б она этого не говорила!

Лысуны ринулись на них одновременно со всех сторон, словно по сигналу. В тот же миг впереди вспыхнул яркий синий свет — полыхала сама фигура сидевшего на дракхе мага. Свет отогнал мрак в окружившие дорогу заросли и выявил нападавших.

Шарахнувшись от мага, темные верткие твари тут же бросились к двигавшемуся следом Лексу. На глазах Квина меч рослого хааскина с быстротой молнии широким веерным взмахом обрушился вниз, разрубив первых двух надвое еще в прыжке. Третий лысун попытался вцепиться ему в горло и, заработав эфесом в челюсть, кубарем покатился под ноги дракха, который с удовлетворенным рыком тут же его затоптал.

Затем пришел черед отбиваться Онни.

Чарс злобно зарычал и с бешеной скоростью завертелся на месте, разрывая юрких тварей ударами страшных копыт, а одного, поймав челюстями, просто перекусил пополам. "Жальник" Онни тоже не остался без дела — попавшийся ей под руку лысун мгновенно расстался с головой, забрызгав неприятно пахнувшей кровью бок Шалуна и ноги седоков. Другой, пытаясь вцепиться сотнице в ногу, заработал столь мощный пинок сапогом под брюхо, что с воем улетел в сторону Лекса словно на крыльях, и воин тут же опробовал на нем остроту своего меча.

Что-то тяжелое обрушилось Квину на спину.

Он с ужасом ошутил, как острые зубы, раздирая одежду, впиваются в шею, и что есть сил ткнул ножом за плечо. С полным боли и ярости визгом лысун скатился на землю. Несмотря на холод Квин моментально взмок, он лихорадочно завертел головой, стараясь на этот раз не пропустить бросок еще какой-нибудь твари. Вовремя надетый капюшон, как выяснилось, спас его от укуса.

А затем маг Стилен нанес удар.

Вокруг отряда словно полынула яркая молния. Дрогнула земля, и горящие, воющие клубки огня, мгновение назад бывшие лысунами, покатились во все стороны.

И все кончилось.

Выжившие твари беззвучно исчезли в придорожных зарослях, словно их и не было, а исходившее от тела мага сияние погасло, мгновенно возвратив прежнюю тьму. "Во дает, — восхищенно подумал Квин, в глазах которого плыли разноцветные пятна от яркой вспышки. Работа настоящего мага произвела на него неизгладимое впечатление. — Это тебе не какие-то там жалкие машары стряпать."

— Онни, что там с мальцом, он в порядке? — строго спросил маг.

— Угу, — ответил Квин, немного недовольный обращением.

— Все нормально, — подтвердила Онни. — Можно двигаться

— Не хотелось создавать всплеск Силы, вдруг кто заинтересуется, но пришлось, — недовольно проворчат маг — Лекс? Что там у тебя?

— Да так, — с некоторым усилием откликнулся из темноты рослый хааскин. — Ничего особенного. Левый рукав мне тут один поганец порвал вместе с кожей, любимую одежку попортил...

— До Абесина потерпишь? Там более подходящие условия для лечения. Главное, кровь останови. Надеюсь, как эрс ты на это способен?

— Конечно, Стилен. Не обращай внимания. Главное, что задница цела, есть на чем скакать дальше...

— На новом необкатанном седле, — с нервным смешком закончила за него Онни.

— Ну, раз треплешься, значит, и вправду потерпишь, — сухо заключил маг. — Тогда в путь.

Онни движением поводьев направила чарса вслед за остальными.

Неудовлетворенный столь скоротечной схваткой Шалун громко храпел и фыркал, но все же подчинился и снова понесся навстречу ночной дороге, гонимый холодным осенним ветром. Квину ничего не оставалось, как покрепче вцепиться Онни в пояс, переваривая полученные впечатления и мечтая о том, что когда-нибудь у него тоже будет такой чаре, как у родной тетки.

Какое ж ему имя придумать? Что-нибудь этакое героическое...

10. Ошибка дозорного

Наступившее утро было не столь ветрено, как последние несколько дней, и вольные, собравшиеся вокруг жаркого костра на дне Веселой Балки — глубокого оврага большой протяженности, где они укрывались еще с лета, скорее по привычке, чем по необходимости, кутались в меховую одежду. Корд по прозвищу Шальной, единственный инородец среди серых адалаев, из которых и состояла шайка, по прихоти судьбы являлся их атаманом. Высокий и широкоплечий, с тяжелым властным лицом, он смотрелся очень внушительно на фоне мелких представителей племени беловолосых, а долгополый ксомох из серебристого меха парскуна еще больше добавлял ему объема и солидности. Своим подельникам он казался почти великаном и обладал заслуженным в многочисленных схватках, а потому непререкаемым авторитетом, чему немало способствовала его здоровенная, окованная железом палица из каменита, не раз ходившая по спинам и головам недовольных.

Шальной как раз потянулся ложкой к булькающему над костром котелку, собираясь снять пробу с кипящего варева, когда из росших по краю оврага кустов колючего мята вылетел Грузило — тощий адалай средних лет. Сидевшие на корточках семеро вольных разом обернулись, забыв о предстоящей трапезе. Грузило нынче ходил в дозорных, и если его принесло с такой скоростью, то не иначе как...

— Гость! — выдохнул Грузило, пропахав костлявым задом тонкую корку снега на крутом склоне и затормозив уже возле самого костра. — Не ходко идет, но скоро под нами будет!

— Проспал, засранец? — Шальной недобро зыркнул на дозорного.

— Да я...

— Сколько?!

— Да один же! Одного я разглядел! Как увидел, сразу сюда!

— По дракхам! — рявкнул Шальной. — Быстро!

Но вольные уже и сами, не дожидаясь распоряжений, летели к верховым зверям, укрытым неподалеку от оврага в просторной пещере среди скал. Давненько не было добычи, припасы вольницы оскудели, и в котелке сегодня кипела опостылевшая похлебка, с горькими грибами пополам с орехами, о которой тут же все забыли.

Шальной остался на месте, похлестывая прутом по сапогу.

Не пристало атаману суетиться, как простому вольному. О его дракхе позаботился его ближайший подручный, Болт, крепкий коренастый мужик с лицом, покрытым жуткими давними шрамами. Вон, уже показался, торопливо ведя под уздцы двух дракхов — Убийцу и Увальня. Первый выглядел более мощным и свирепо рвался из рук, не желая подчиняться никому, кроме хозяина. Он и принадлежал атаману.

Подхватив брошенные Болтом поводья, Шальной лихо взлетел в седло и, махнув рукой, дал сигнал к началу движения. Ватага резво взобралась по крутому склону Веселой Балки, выбралась на ровное место и со свистом и гиканьем понеслась мимо камнелюбов — к Торной дороге, до которой было всего триста шагов. Добыча и так никуда не уйдет, но звери застоялись и рвались вперед, да и кровь в жилах охотников за чужим добром давно не играла, как следует.

Убийца хрипел и рычал в боевом азарте, тугие пласты мускулов так и ходили под панцирной кожей на спине в такт мощному стремительному движению, острые копыта взрезали тонкий слой снега и опавшей листвы, добираясь до заснувшей, зимней земли, разбрасывая черные комья по белому полотну. Шальной направил дракха мимо толстого, в два обхвата, ствола камнелюба, намереваясь в последний момент пригнуться и проскочить под низко нависшей заиндевевшей веткой. Привычная проверка собственной ловкости, без чего он ну никак не мог обойтись и что практиковал при каждом удобном случае.

Остальная ватага бешеным галопом рассыпалась по лесу, охватывая участок Торной дороги широким кольцом. Шальной ухмыльнулся, радуясь предстоящей потехе и бесстрашно глядя на стремительно приближавшуюся ветку. Если он не успеет увернуться, то удар придется точно в лоб, а на таком скаку это равносильно верной смерти. Плевать. Он всегда успевал. Зато как бодрит кровь, промороженную этой клятой, так рано наступившей зимой...

И тут Шальной его увидел.

Гостя.

Того, о ком сообщил Грузило. Его внешний облик и вогнал атамана в мгновенный столбняк. Спохватившись в самый последний момент, он успел пригнуться, но секундная заминка не прошла даром, и ветка все-таки поцеловала его в затылок на всем скаку. Хотя удар пришелся уже вскользь, его силы хватило, чтобы атамана вышибло из седла...

* * *

Когда Шальной пришел в себя, его голова все еще гудела от удара. Лицо было мокрым от стаявшего снега, в который он зарылся при падении, ледяные струйки стекали за ворот, сильно ныло ушибленное плечо. Ноги подгибались от слабости, но кто-то жестко держал его под руки, заломав их за спину и не позволяя упасть. Шальной вяло повернул голову в одну сторону, в другую. Перед глазами стояла какая-то муть, мешая что-либо разглядеть. Он сплюнул, напрягся, пытаясь выпрямиться самостоятельно, и тут же выяснил, что держат так крепко, что даже он, со всей своей необузданной, прославленной среди вольных силой, ничего не мог поделать. Плохо, Зверь тебя заворожи... Но ничего, это пока... Сейчас он немного придет в себя и...

Свет перед лицом заслонила высокая тень.

Зрение вдруг стало отчетливым.

Перед ним стоял дал-рокт. Тот самый, кого он увидел на скаку. Высокий, тварь, выше его на две головы, и соответствующие росту широченные плечи. Под черным с отороченным серебром плащом, наглухо запахнутым на груди, наверняка надеты виритовые доспехи, которые ничем не возьмешь, на голове просторный складчатый капюшон, бросающий на грубое звериное лицо глубокую тень, узкие длинные прорези глаз светятся, словно гнилушки...

Тут Шальной окончательно сообразил, что произошло, и взгляд его лихорадочно заметался по заснеженному лесу. Он почти сразу увидел безжизненное тело Грузилы, наполовину придавленное мертвым дракхом — примерно в трех десятках шагов поодаль. Снег под ним покраснел от крови. Чуть дальше в нелепой позе валялся Болт, один, без дракха, оскаленное предсмертной судорогой лицо обращено к атаману, словно в немом укоре. Неужели всех... всех порешили? Проклятый Грузило, чтоб его причастило, не сумел Вестника Тьмы от обычного хаска отличить... Знал же, что не стоит этого дурня в дозор ставить, всю ватагу подвел, всех положил... Жаль парней, давно уже вместе промышляли...

Низкий мощный голос дал-рокта заставил Шального вздрогнуть.

— Твой дозорный попался на личину, так что не кляни его. Он умер легко, так как мне не нужен. Как и остальные. С тобой же будет иначе. Мне нужна твоя жизнь, чтобы восстановить силу, и в твоей душе не должно быть страха, когда я ее возьму. Ты воин. Готовься.

Готовиться? К чему готовиться? К смерти? Шальной затравленно глянул по сторонам, словно надеясь на какое-то чудо и уже всем своим существом понимая, что никакого чуда не будет. Собрав все свое мужество, он твердо взглянул в глаза мага. Ну же, давай, тварь!

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул дал-рокт, оскалив звериные клыки. Он шагнул ближе, поднимая руки, и сжал когтистыми лапами виски атамана.

Шальной дернулся от отвращения, но в тот же миг тонкое лезвие кинжала одного из тех, кто держал его за руки, вошло в шею разбойника сзади между позвонками. Корд умер бы мгновенно, но Драхубу была нужна его жизненная сила, и смерть не стала торопиться, покорно ожидая, пока маг впитает эту силу всю, до капли.

11. Охтан

Их разделял обычный стол из каменита. Обычный узкий стол в тесной, темной и пыльной комнатушке без окон, со слабым огоньком восковой свечи на стене, позволяющим лишь разглядеть, что Гронт здесь не один. Охтаны не любили свидетелей при заключении сделок и никогда не открывали своего истинного облика заказчикам. Вот и сейчас таинственную фигуру напротив с головы до ног укутывали просторные складки серого одеяния, полностью скрывшего очертания тела. Лица Убийцы Гронт не видел, но его взгляд ощущал очень хорошо. Холодный и цепкий. Не упускающий ничего, даже самой незначительной мелочи. Имен охтаны не имели, по крайней мере, никто их еще не слышал.

— Люди приходят к нам только по одному-единственному поводу. Для оплаты Услуги.

Голос охтана прошелестел, как ночной ветер над могильными надгробиями, проникая, казалось, в самое нутро. Гронт молча бросил на стол кожаный мешочек, при ударе о каменит издавший характерный звон, усилием воли погасил внутреннюю дрожь. Мастер мечей презирал расу наемных убийц, не имеющих ни родины, ни жилищ и работающих исключительно за деньги, заменяющие им и первое, и второе. С лихвой. Услуги охтанов стоили весьма и весьма недешево, потому что обеспечивались стопроцентной гарантией. Если же предложенное дело им чем-то не нравилось, они за него просто не брались. Гронт презирал их... скорее всего потому, что боялся, как самый последний простолюдин. Презирал за свой страх. Так как охтанам абсолютно все равно, кого отправить во Тьму — желторотого юнца, едва научившегося держать меч в руках, или прославленного мастера мечей.

— Каков Заказ?

Так охтаны называли намеченную жертву независимо от расы, пола и возраста. Личности как таковой для Убийц не существовало.

— Хальд — Гронт нервно облизал губы, в глазах мелькнул лихорадочный блеск. У него почему-то возникло устойчивое ощущение нависшего над головой клинка. Очень острого и тяжелого. Паршиво. Его давний знакомый, которого уже не было в живых, чувствовал то же самое, беседуя с Убийцей по поводу Заказа, лет десять назад. — По всей вероятности, из земель очень дальних. По крайней мере, явно не из Внутреннего Круга... Выехал из Жарла несколько часов назад. Среднего роста, в серой одежде необычного покроя, на черном дракхе, который очень похож на чарса дал-роктов...

— Ты позволишь заглянуть к тебе в сознание? Мне необходимо получить четкое представление о Заказе.

Вот этого Гронту не хотелось. Не потому, что охтан узнает об истинном отношении заказчика к нему, Убийце, — охтанам на это наплевать. Гронту не хотелось унижаться снова, обнажая испытанный им в присутствии хальда страх. Но, похоже, без этого не обойтись. Охтаны всегда читают в сознании заказчика, чтобы не ошибиться в выборе жертвы, и вежливое обращение при этом не более чем привычный ритуал.

Мастер мечей напряженно кивнул. Сердце разъедала черная злоба и такая ненависть, что это пугало его самого. Избавиться от этого можно только одним способом — отомстив. Перед глазами без всякого усилия все еще стояла недавняя сцена в "Судном Дне": встреча с чужаком в слабоосвещенном коридоре, когда Гронт заступил ему дорогу. И то, что после этого последовало. Свежие раны на шее все еще саднили под повязкой...

— Ты не сбежишь просто так. Я еще не видел цвета твоей паршивой крови, хальд...

Чужак не издал ни звука. И шага не замедлил. Очертания его тела вдруг словно размылись... и неведомо как вырванные из заплечных ножен собственные мечи Гронта пригвоздили его прямо к стене. Перед лицом мечника мелькнули темные, как бездонная пропасть, глаза чужака... Странно размывшиеся на миг очертания узкого лица, показавшегося звериным, многорядье острых клыков, влажно блеснувших во рту, нет, в огромной пасти... Бред... Хальд уходит, по-прежнему молча, оставив Гронта слабо трепыхаться между смертельно острых лезвий с оцепеневшим от дикого, безумного страха сердцем...

В той унизительной ситуации Гронт мог гордиться только одним — тем, что не наделал в штаны, но это не весть какая заслуга для зрелого мужчины и опытного воина.

Удовлетворившись чтением, охтан прервал молчание:

— Ты ведь почувствовал, что в этом хальде есть нечто необычное еще при знакомстве с ним в зале трактира. Не так ли? Почувствовал, что он тебе не по зубам. У тебя ведь есть чутье, мастер мечей. — Показалось, или в голосе охтана мелькнула насмешка, когда тот назвал его ранг? — И все же у тебя хватило глупости заступить ему дорогу. В результате ты оказался здесь, наступив на свою хваленую гордость и облегчив кошелек. Вы, хаски, просто глупцы. Потому что не доверяете собственному чутью и создаете себе проблемы сами.

Почему-то эти слова показались Гронту обиднее, чем ночная пощечина, отвешенная его израненному самолюбию чужаком. Привычным движением руки безотчетно потянулись за плечи, где торчали рукоятки "косачей" — уже запасных. Воспоминание обожгло стыдом, и Гронт поспешно опустил руки, загнав прорвавшуюся было обиду глубоко внутрь. Страх холодной змейкой скользнул по позвоночнику. Вот уж действительно глупец, забыл, где находится. В присутствии охтана не следовало делать резких движений По Жарлу уже много лет гуляла леденящая кровь история про заказчика, который слишком сильно дергался при встрече с Убийцей. Нервный был. Убийца ушел, приняв Заказ, а заказчик уйти не смог, располосованный на кровавые ленточки.

Он напряженно спросил'

— Заказ принят?

— Плата слишком мала, — бесстрастно прошелестел охтан

— Что? — Гронт возмущенно выпрямился, отодвигаясь от стола, — Это обычная плата! В мешке десять "стрел"!

Охтан ответил не сразу, словно раздумывая, как объяснить изменение обычных правил:

— Заказ необычен.

— Когда это вас останавливало?!

— Ты еще ни разу не нанимал охтанов.

— Ну и что? Не понимаю.

— Ты никогда не нанимал охтанов, мастер мечей, потому что справлялся сам. К тому же мне известны твои мысли насчет этого хальда. Ты даже не смеешь думать, чтобы отомстить самому. Ты смертельно напуган тем, что с тобой сделали. Он пригвоздил тебя походя, даже не замедлив шага, словно пинком отбросил с дороги полудохлого парскуна. А ты — мастер мечей.

— Хорошо! — Снова против воли закипая от обидных комментариев, Гронт стиснул зубы. — Сколько?!

— Десять обычных цен.

На мгновение мечник онемел от названной суммы.

— Что?! Зверь тебя заворожи! Сто "стрел"? Ты понимаешь, что требуешь? Это очень большие деньги даже для мастера мечей!

— Ты все еще хочешь отомстить?

Гронт сдался, хотя бессильная злоба душила его. Охтаны не меняют своих решений. И он не был дураком, причина такого взлета цены была понятна. Сам Убийца посчитал проклятого хальда, пусть его сердце канет во Тьму, опасным для своей жизни! Выходит, он вдвойне оказался прав, не решившись на месть самостоятельно. А может, отступить? Есть ведь более дешевый вариант мести... Нет, поздно. Лучше подстраховаться и привести в действие оба варианта.

Мастер снова подался вперед, впившись горящим ненавистью взглядом в серый капюшон, судорожно сжал кулаки.

— У меня есть только одно условие. Перед смертью чужак должен узнать, кто послал к нему... смерть.

Капюшон слегка качнулся, нарушив привычную неподвижность охтана.

— Мы всегда это делаем. Этого требует честь нашей профессии.

Гронт вздрогнул. Еще бы. Мертвые не разглашают тайн. Никогда.

И еще... ему показалось, или в бесстрастном голосе охтана промелькнуло удивление? Наверное, все-таки показалось. Не зря ходит поговорка, что охтан удивится только тогда, когда этот мир лишит его работы, а случится это лишь с полным и окончательным воцарением Тьмы. Словно боясь, что передумает, Гронт порывисто поднялся и вышел из-за скамьи. Надменно отчеканил:

— Десять "стрел" в качестве задатка, остальное принесу через час!

Исчезнувшая было самоуверенность быстро возвращалась. Сумма, которую он собирался заплатить, позволяла смотреть свысока даже на Убийцу. На сотню "стрел" можно безбедно прожить год, если не больше.

— Нужны какие-либо доказательства выполненной работы?

— Никаких. Кроме сообщения, что дело сделано.

Мастер мечей не собирался оскорблять Убийцу подобным требованием.

Развернувшись, он поторопился выбраться из этого дома, стоявшего на отшибе Жарла, в серое безрадостное утро, испытав громадное облегчение оттого, что больше нет нужды находиться рядом с этим страшным безликим существом.

Бесстрастный шелест слов догнал его, невольно заставив ускорить шаг:

— Я буду ждать.

12. Моральные проблемы

Когда бледное пятно местного светила после нудного и утомительного путешествия в небесах все-таки добралось до зенита, я тоже устроил себе маленькую передышку. Остановив Злыдня на обочине дороги, я соскочил на землю и подтянул разболтавшийся ремень подпруги, а обратно в седло торопиться не стал.

Дальше дорога полого спускалась в низину и километра через два упиралась в город.

Город Аванат.

Положив правую руку на седло, я машинально уточнил время по показаниям банкосчетчика. Одиннадцать с хвостиком — полдень, как и думал. Вот уж действительно неистребимая привычка сверяться с этим приборчиком, когда есть "внутренние" часы. Затем проводил задумчивым взглядом груженную сеном телегу, медленно протарахтевшую вниз. Возница на облучке, утонув спиной в пахучем разнотравье, клевал носом, а старенький тощий дракх, прямо серо-зеленый от древности, тоже, казалось, дремавший, тащился на автопилоте. Глядя на них, и мне захотелось куда-нибудь прилечь. Все та же неестественная усталость медленно, но верно нарастала с самого утра, словно свора крошечных шершней свила гнездышко в каждой мышце

Этой ночью все пошло не так.

Нужно было остаться. Что они могли мне сделать? Нужно было остаться и убедить их, что моей прямой вины в смерти трактирщика нет. Какой-то иррациональный страх погнал меня прочь от самого места, где это произошло. Может, что-то и впрямь могло мне там навредить — не люди, и даже не нубесы, а то, что превратило человека в камень. Может быть, и так... Но нужно было остаться, потому что бежит виновный...

Возвращаться было глупо вдвойне, пусть все идет, как идет, но и спешить тоже не стану. Если кто-то захочет догнать меня и задать необходимые вопросы, то такая возможность есть. Если они воспользуются своими магическими способами связи, то будут ждать меня, скорее всего, в Аванате. Специально напрягаться и выяснять не хотелось. Редкий случай, но сейчас я предпочитал оставаться в неведении. Ждут — значит ждут. Объяснимся... Странным было другое — по моим расчетам, если компания во главе с Гилсвери выехала сразу за мной, то сейчас они должны были отставать максимум часа на три. Не думаю, что мое бегство было обнаружено только утром. Погони же не ощущалось, и вряд ли этот факт можно отнести за счет хорошей маскировки... Если уж сам Наместник Хааскана, не удовлетворившись приданным мне сопровождением в лице Онни, решил последовать за мной лично, то с какой стати ему менять решение на полпути? Можно не сомневаться: рано или поздно я его увижу снова.

Я много чего последнее время не ощущаю, когда следовало бы...

Чарс повернул чешуйчатую морду и шумно фыркнул мне в лицо, выражая неодобрение задержкой. Ну и запах у тебя, приятель, зубную щетку тебе купить, что ли... Не любила она стоять на месте, эта сильная и энергичная зверюга, жизнь била в ней ключом. Я увесисто похлопал чарса по скуле, успокаивая. Надо будет в городе купить ему лебса, седельный мешок почти пустой.

По времени — полдень. По ощущениям — в это время люди на Нове-2 заканчивают работу и идут домой отдыхать Неизменное тусклое освещение раздражало. Небо казалось серым и безысходным, холодный осенний воздух сочился влагой, обещая скорый и обильный дождь, а сиглайзер зациклился на легких незамысловатых мелодиях, пытаясь отвлечь меня от мрачного настроения. Частично ему это удавалось.

Я вздохнул. Несуразицы начались с самого начала, просто я сперва не придал этому особого значения. Там-сям, по мелочам. Драхуб, скорее всего, не свернул бы себе шею, не ударь я его так сильно, куда сильнее, чем намеревался, и мне удалось бы с ним поговорить. С терхом на границе случай посложнее, там я почти ничего не понял. Я ведь пытался его остановить внушением, и вдруг ощутил его жуткую, непереносимую боль, несомненно вызванную моими усилиями. Как, почему? А Зло его знает. Пришлось пустить в ход обычную физическую силу, помноженную на Лешу, в итоге — еще один труп, причем чудовищно переродившийся. А этой ночью — трактирщик... да уж, странности множились... Странности необъяснимые и пугающе тревожные...

В Аванат мы со Злыднем въехали беспрепятственно.

Когда по бокам возникли первые постройки, я заставил чарса перейти на шаг. А плестись, надо заметить, он терпеть не мог, и, стараясь соответствовать своему имени, демонстративно злился — низкое утробное ворчание тянулось, как бесконечный гимн принуждению. Кроме того, он непрерывно вертел головой и скалил клыки на всех встречных, заставляя народ поспешно уступать дорогу — в спину нам так и летели всякие неласковые словечки. Пусть тешатся, главное, чтобы под копыта никто не влез по беспечности... Благо пример явился тут же, когда на одного зазевавшегося чудилу чуть было не наехал встречный всадник, похоже тоже зазевавшийся... Оба тут же начали посылать друг друга к дальним родственникам с завидной энергией и изобретательностью, Злыдень даже притих, с любопытством вслушиваясь в сочные эмоциональные выкрики, треугольные уши поворачивались, как локаторы, пока мы проезжали мимо.

Крепостные стены, как и в Жарле, вокруг города отсутствовали, нубесы не любили замкнутые пространства и не позволяли людям строить подобные сооружения на своей земле, ссылаясь на то, что от внешних врагов жители макора и так надежно защищены мечерукими воинами. От внутренних людям приходилось защищаться уже самостоятельно. Сначала я подумал, что речь идет об обычном преступном элементе, без которого редко обходится густонаселенное место. Потом обратил внимание, что городские жилища, мало чем отличаясь от череды тысяч им подобных, виденных мной на других не слишком развитых планетах как лично, так и по информационным каналам Визосети, все же одно существенное отличие имеют: они не имели окон. Абсолютно глухие стены и один-единственный вход с весьма крепкой даже на беглый взгляд дверью. Вместо общей крепостной стены каждое жилище было превращено в маленькую крепость. Двор же обязательно окружала изгородь, сплетенная из живых кустов колючего мята.

Странно, что я не обратил внимания на это еще в Жарле, видимо, слишком был занят собой. Пояснения эмлота на этот счет мне весьма не понравились. Оказывается, ночь — время для всякой враждебной человеку нечисти. Так что обладающие здравым смыслом люди сидят ночью по домам, накрепко заперев двери, а колючий мят является дополнительной защитой, так как те же лысуны его на дух не переносят. Ни Онни, ни Гилсвери не сказали об этом ни слова. Скорее всего, первоначально предполагалось, что Онни будет сопровождать меня по крайней мере до Неурейи, и присутствие "неистребимой" должно было гарантировать мне относительную безопасность. Вот еще странность: этой ночью я был один и никто не пытался на меня напасть...

Кроме трактирщика "Судного Дня".

Эта мысль в который раз заставила меня помрачнеть.

Встречавшиеся по пути жители, сплошь закутанные до щиколоток в цветастые теплые ксомохи, со шляпами-колоколами на головах, озабоченные собственными проблемами, в крайнем случае удостаивали мою персону беглым любопытным взглядом, но большей частью просто не обращали внимания. Заговаривать никто не пытался. Меня это устраивало. Горожанки, кстати, попадались весьма симпатичные. Стройные, со светлой и бронзовой кожей, русые и рыжеволосые кордки и хааскинки бросали на меня взгляды куда чаще мужчин, посылая приветливые улыбки, иногда — многообещающие, но ни к чему не обязывающие. Я в свою очередь старался улыбаться в ответ. Приятно, когда люди тебе улыбаются, в особенности женщины. В особенности молодые и привлекательные.

Настроение немного улучшилось.

Минут через пять справа показалась широкая рыночная площадь. Вспомнив о припасах для Злыдня, я свернул к прилавкам с гомонящим народом, спрыгнул и подошел поближе, ведя ворчливого чарса в поводу и прикидывая, где бы его оставить, чтобы никому не мешал, пока я буду искать необходимое. Наконец заметил навес, под которым уже скучали несколько дракхов. Тут меня окликнул торговец из-за крайнего прилавка, на котором, как выяснилось, как раз торговали снаряжением и припасами для дракхов.

Я приблизился.

Торговец, худощавый низкорослый корд с юркими хитрыми глазами и горячим желанием что-нибудь сегодня заработать, наметанным глазом высмотрел во мне потенциального покупателя. Вот и принялся расхваливать все, что у него лежало на прилавке: многочисленные поводья со стальными кольцами для крепления к ушам дракха, простые и праздничные, с затейливыми украшениями из серебра, разнообразные седла и попоны, седельные сумки всевозможных размеров — от кошелька до приличного чемодана и просто кожаные ремни для разных надобностей. Поток восхвалений лился без устали, а его соседи справа и слева косились на более удачливого собрата по ремеслу с явной завистью, хотя я еще ничего не купил.

— Лебс... — безжалостно прервал я его красноречие. — Меня интересует только лебс.

— А-а, — несколько разочарованно протянул он и тут же принялся расписывать, какой у него отличный, прямо-таки замечательный лебс, и что ни у кого больше такого не имеется, и как он его тщательно хранит, перебирая чуть ли не каждое зернышко, чуть ли пылинки не сдувая... Понятное дело, каждый кулик хвалит свое болото. Я отвязал кожаную сумку от седла, и мы немного поторговались, я — лишь для того, чтобы доставить ему удовольствие. Потом вручил ему сумку и попросил поискать у себя еще одну такую же. Явно обрадованный, торговец шустро насыпал обе доверху и поставил передо мной, не закрывая, чтобы продемонстрировать хваленое качество своего лебса. Пришлось взглянуть. Злыдень пристроился сзади, наклонив голову над моим плечом и тоже уставившись на лебс. Ноздри возбужденно раздулись. Крупные коричневые зерна примерно с лесной орех... И жуткий, почти непереносимый запах серы с тухлятиной. О Небо, да как они сами среди такой вони дышат? Привыкли?

— Угу, — кивнул я, — Сойдет. Только... запах что-то чересчур сильный...

Торговец с явной иронией приподнял брови:

— Чем слабее запах, тем лебс хуже.

Злыдень фыркнул, явно одобряя сказанное.

— Понятно.

Вот Зло его задери, подумал я. С этим лебсом надо что-то делать. Может быть, попробовать переключить чарса на мои пищевые гранулы? Правда, они рассчитаны на человеческий метаболизм, но попробовать стоит... Впрочем, на гранулах все равно долго не протянешь, организму нужен строительный материал, а не только питательные вещества. Но идея была хорошей — в качестве временной меры...

Я расплатился, привязал сумки к задней части седла, по одной с каждой стороны, и поехал дальше, продолжая обмениваться приветливыми улыбками со встречными дамами и безразлично скользя взглядом по господам.

Минут через пять на пути попался трактир, усевшийся грязной приземистой тушей на одном из уличных перекрестков. Под ложечкой засосало. Я не испытывал особого желания останавливаться в таком убогом месте, просто сам вид этой забегаловки напомнил о том, что я с утра ничего не ел. Да и чарса следовало покормить — ишь как косится на двух своих серых собратьев, привязанных к перекладинам ветхого навеса, венчавшего левый угол строения. Опустив морды в покрытые коростой от грязи корыта, оба сосредоточенно хрумкали тем самым лебсом.

Я машинально покосился на седельные сумки, которые от лебса прямо-таки распирало. Пища для Злыдня имелась в избытке. Где-нибудь за городом остановлюсь, покормлю. Сам же я мог "перекусить" и сейчас. Две пищевые гранулы и стакан обогащенной витаминами и минералами воды, сотворенные с помощью дубликатора, легко утолят и голод, и жажду...

И тут я взбунтовался.

Да какого Зла! Никто же меня не преследует. Да даже если и так — неужто я не справлюсь с подобной проблемой? В задницу эти гранулы. Хотелось просто посидеть в тихом, спокойном месте (третий день в седле), расслабиться, перекусить. Почувствовать вкус настоящей пищи. В конце концов, я люблю поесть. И подумать. Не на ходу. Тем более что за стенами сего заведения ощущалось присутствие всего нескольких человек, так что обстановка обещала быть тихой и спокойной.

И я спешился. Уже накидывая поводья на торец косой перекладины навеса, я невольно обратил внимание на торчавшую с другой стороны седла рукоятку трофейного меча. По словам Онни, воровство оружия здесь считалось чуть ли не самым большим прегрешением, смывавшимся только кровью, и, немного поколебавшись, я оставил меч там, где он и висел. В Жарле на него никто не посягнул, да и Злыдень не даст чужаку к себе прикоснуться. Мне же лично меч для защиты был не нужен, таскать его на себе я смысла не видел.

Отвязав одну из сумок, я высыпал половину лебса в свободную емкость, и Злыдень ринулся в героическую атаку на свой поздний завтрак. Мне даже пришлось отскочить, чтобы эта черная гора бронированных мышц не сбила с ног. Вот довел бедолагу. Чарс моментально впечатал свою хищную морду в корыто и захрумкал зерном, шумно ворча и постанывая от удовольствия. Специфическая тошнотворная вонь, исходившая от этого продукта и заставлявшая неизменно отворачивать нос и морщиться, только добавляла ему аппетита.

Я поспешно отошел и толкнул тяжелую каменитовую дверь трактира, на всякий случай набросив на себя ментальный зонтик с алгоритмом "призрака", прежде чем оказаться внутри.

В нос ударил кислый запах застоявшегося воздуха. Кроме того, само помещение эманировало обычным привкусом застарелых эмоций, пылившихся на стенах, полу, потолке, мебели бесконечными спрессованными слоями — как и любое часто посещаемое людьми место, но все лучше, чем вонь от лебса. Предосторожность оказалась напрасной, в трактире и впрямь всего парочка посетителей, судя по внешности — корды. Бородатый крепыш, пристроившийся за одним из расшатанных столиков, заполнявших небольшой грязноватый зал, со скучающим видом ковырялся ложкой в тарелке с остатками пищи, явно заканчивая трапезу. Другой, высокий и худощавый, в потрепанном дорожном плаще, пошатываясь, расплачивался возле стойки с хозяином трактира. С пьяной сосредоточенностью этот тип вынимал одну за другой монеты из развязанного кожаного мешочка, выполняющего роль кошелька, и выкладывал их на стойке в столбик. Трактирщик, седовласый пепельнолицый старик, ростом на полголовы ниже корда, с неменьшей сосредоточенностью следил за каждой переходящей в его обладание монетой.

Остановившись рядом с худощавым кордом, от одежды которого несло застарелым потом и прокисшим вином — этакое мощное непреходящее амбре, я изобразил вежливую улыбку:

— Да пребудет с тобой Свет, хозяин. Я желал бы у тебя

отобедать.

— Да пребудет... — Трактирщик бросил быстрый оценивающий взгляд в мою сторону и снова уставился на деньги. — В меню сейчас только мясо рогача с гарниром из толченых древесных орехов.

А у него интересная внешность, у этого трактирщика. Пепельная морщинистая кожа, сильно срезанный подбородок, отчего рот его казался похожим на лягушачий. Волосы не седые, как мне показалось вначале, а белые, как и тонкие усики под клювастым носом, нависшим над верхней губой. Такой расы я еще не видел. Все еще работавший в интерактивном режиме эмлот воспринял мысль как вопрос и на фоне проигрываемой сиглайзером глобулы Фарргета сообщил, что по описанию трактирщик принадлежит к народу серых адалаев. Адалаи так адалаи... так, что он там мне предлагал? Мясо рогача? С гарниром из древесных орехов? Справа на уровне глаз возникла визуальная картинка, видимая только мной. Ага... Рогач — одомашненный вид крупных рогатых животных, в отличие от дракхов — травоядных... Что-то вроде наших велтов, на Нове-2, но у велтов рога только на голове, а у рогачей — целая розетка костяных лучей, пучком выходящих из центра черепа и горизонтально расходящихся во все стороны и дальше, по всему хребту, словно зубья сильно разведенной пилы...

— Меня это вполне устроит, — сообщил я, дождавшись, когда рассчитавшийся клиент осоловело поплетется к выходу, а внимание хозяина достанется мне.

— Что подать к мясу? Дронтум, кислин? — проворчал тот, снова изучая меня оценивающим взглядом. Видимо, не мог понять, к какой категории кошельков отнести мою персону — толстых, в меру упитанных, или совсем тощих.

— Бокал воды. Самой чистой, какая у тебя имеется. Заплачу как за дронтум. И поторопись, у меня мало времени.

— Минутку, светочтимый. Сейчас все будет подано.

Ничуть не удивившись — наверняка повидал за свою жизнь много разных чудиков вроде меня, — хозяин утопал на кухню выполнять заказ, а я уселся за ближайший к бару столик, спиной к бородачу. И занялся тем, что следовало сделать раньше: достал дубликатор и быстренько наштамповал штук двадцать монет-близнецов самого малого достоинства. Файл, просветивший меня в местной денежной системе, я прочитал еще в "Судном Дне", когда пришлось расплачиваться за ужин. Ничего сложного. Все свежеиспеченные монеты, звавшиеся манами, были, естественно, абсолютно одинаковы — немного неровные плоские металлические семигранники размером с подушечку большого пальца, с щербинками, царапинами и пятнышками грязи в одних и тех же местах, что вряд ли кто заметит, главное, что они ничем не отличались от подлинника. Ни составом, ни чеканкой. Я повертел свежеотштампованную монету в пальцах — на лицевой стороне было изображено птичье перо. На оборотной красовался стилизованный символ солнца — выпуклый кружок с расходящимися к углам семью лучами. Дальше по старшинству шли маны с изображением стрелы, лука, лучника, мага. Каждая последующая включала двадцать предыдущих. Как я и говорил, ничего сложного.

Я ссыпал "перья" в боковой карман плаща и в ожидании трактирщика задумался о более насущных проблемах. Вернее, вернулся к той же надоевшей теме. Законы Федерации о преступлении и наказании не распространялись на этот мир, но законы совести по-прежнему были со мной, они не зависели от территориальности. Этой ночью я убил человека. И чувствовал, что на этом мой счет не остановится, как бы я этого ни хотел.

Несчастный малый. Если бы я не спал... нет, не так. Меня невозможно застать врасплох во сне... Вернее, невозможно было застать врасплох во сне до сегодняшнего дня. Но со мной что-то творилось. Это "что-то" притупило мою сверхчувствительность. Это "что-то" использовало меня, чтобы нанести тот страшный удар по человеку, оказавшемуся не в то время и не в том месте. Возможно, в этом насыщенном магией мире я как-то менялся. Раньше я не представлял, что это возможно — превратить живое существо в камень. Да я и сейчас не представлял механизма подобного действия. Я не знал, как это сделал, но сделал это именно я — что очень скверно... И раз это произошло один раз, то могло произойти снова. Как же мне теперь быть? Больше ни с кем не соприкасаться, чтобы не дай Небо?..

А еще мне не давал покоя вопрос: зачем трактирщик пытался отнять у меня жизнь? Вечером, по привычке сканируя в зале всех подряд, я не заметил в нем ни малейшей агрессивности. Даже намека на какие-либо недобрые умыслы в отношении моей особы. А ведь никакие намерения не возникают спонтанно, на пустом месте. Если он уже предпринимал попытки ограбить своих постояльцев раньше, то налет зла в его ауре запечатлелся бы надолго. Но трактирщик являлся добродушнейшим существом. И вдруг — такая агрессия, а в результате — неестественная и необъяснимая смерть... Может, все как-то связано с этим надоевшим Пророчеством? Никогда ни от кого не слышал, что такие явления, как Волшебный Зверь, могут существовать, но разве это может служить отрицанием их существования?

Силы Зла, как же я устал от этих размышлений. Обычно простые приемы очищения сознания старого доброго искусства Мобра, которым я хорошо владел еще до посвящения Лешу, с легкостью возвращали спокойствие уму и сердцу — только не в этот раз. Сейчас я не мог и не хотел отмахиваться от того, что произошло прошлой ночью в трактире Жарла... За минувшие часы, когда я несся на чарсе от Жарла к Аванату, я переворошил немалую часть базы данных эмлота в поисках какой-либо зацепки, усвоив массу ненужной информации, но ответа пока не нашел. Возможно, неправильно искал. Задавал не те вопросы. А внутреннее чутье просто кричало, что разобраться в этом нужно обязательно... Скорее всего, ответ нужно искать в свойствах этого мира, но пока никаких зацепок не выявлялось...

На стол шлепнулась миска с мелко нарезанным мясом, от которого исходил горячий аппетитный аромат, рядом опустился бокал с водой. Я мысленно выругался. Да что это со мной, пропустил момент возвращения трактирщика! Теперь что, любой человек может незаметно подкрасться ко мне и всадить нож в спину? Несколько растерявшись, я тем не менее сумел небрежно кивнуть:

— Запах отменный. Судя по всему, готовить ты умеешь, хозяин.

— Не сочти за дерзость, светочтимый, но маны я вынужден взять вперед. Ты чужак, я тебя не знаю.

— Я понимаю. Сколько я должен?

— Семи "перьев" хватит.

Я покопался в кармане и высыпал монеты на стол.

И сразу понял, что сделал что-то не так. Глаза у адалая прямо-таки полезли на лоб от явного потрясения, он даже отступил от столика на шаг. Я непонимающе глянул на монеты, тускло блестевшие в свете факелов стилизованными символами солнц и перьев. Ну, и в чем же дело? Где я прокололся с дубликатором?

Старик с заметным трудом оторвал взгляд от моих манов и с явным испугом перевел его на меня.

— Эти маны... эти маны фальшивые!

— Не может быть! Что же в них не так? — Я продолжал недоумевать. По ауре трактирщика я видел, что тот не врет, но в качестве работы дубликатора я был уверен на все сто. Он скопировал каждую молекулу образца, не только металл, но и грязь, приставшую к его поверхности при хождении из рук в руки. Все монеты выглядели одинаково старыми, побывавшими в употреблении... Одинаково. Может, слишком одинаково? Но надо иметь очень уж острый глаз, чтобы заметить такие мелочи... Разве что... разве что для дублирования я взял фальшивку... Да какого Зла я гадаю?!

Мысленно я мгновенно вскрываю файл о денежной системе и тут же нахожу необходимые сведения, которые в первый раз не счел стоящими внимания. Небесные силы! Оказалось, что маны не поддаются подделке, так как магически трансформированы. Сколько монету ни переворачивай, перед твоими глазами будет только лицевая сторона, с символом достоинства пера, стрелы, лука и так далее. Обратную же сторону маны, с символом солнца, можно узреть только одним способом — удерживая ее горизонтально, заглянуть снизу... А мои рассыпанные по столу монеты нагло демонстрировали как перья, так и солнца! Магическую составляющую дубликатор оказался воспроизвести не в состоянии, на такие функции он и не рассчитан... На всякий случай я отыскал и прочел еще один файл, чтобы узнать, какие наказания предусмотрены для фальшивомонетчиков. И лишь изрядным усилием воли сохранил на лице прежнее недоумевающее выражение, свидетельствующее о моей невиновности. Отрубание рук, клеймо на лбу, костер. О Небо... естественно, с собой я не позволю проделать подобное, но зачем мне лишние неприятности?

На будущее я себе пообещал, что все же получше проштудирую информацию эмлота об этом мире. Знание обычаев сберегает уйму времени, которое иначе тратится на улаживание вот таких мелких недоразумений с местным населением. Сейчас же ничего другого не оставалось, как продолжать делать хорошую мину при плохой игре.

— Послушай, хозяин, я здесь чужак и не разбираюсь в ваших монетах. Если я дал тебе, как ты утверждаешь, фальшивки, то не потому, что хотел тебя обмануть, а потому, что сам был обманут. Приношу свои извинения. А теперь, будь добр, объясни мне, чужаку, почему монета фальшивая, чтобы еще какой прощелыга больше не смог меня обмануть.

Трактирщик дрожащей рукой выудил из отягощающего матерчатый пояс кожаного мешочка монетку достоинством в одну "стрелу" и несколько раз демонстративно перевернул ее на столе. На этот раз потрясен был я. И в самом деле, видна только лицевая сторона. Не представляю механизма подобной трансформации обычного кружочка металла. Или тут кустарным способом освоили нанотехнологию, на применение которой по своим ресурсам и жуткой дороговизне способен далеко не каждый развитый "технический" мир?

Затем, по-прежнему молча, старик проделал те же манипуляции с одной из моих "ман".

— Видишь? — голос его тоже дрожал, как и руки — Любую из твоих ман можно перевернуть и увидеть Светлое Око, чего быть не должно!

Тут я осознал, что разговорами уже не помочь, так как нервы у старикана на пределе, он жутко боялся оказаться причастным к моим делишкам. И здесь я его прекрасно понимал: закончить свои дни на костре — не слишком приятная перспектива. Я чувствовал, что он уже готов сорваться и со всех ног бежать за стражей. Зло их всех задери, не хочу, но придется принимать иные меры...

Минутку, мы же тут не одни. Не оборачиваясь, я прощупал бородача за спиной. Кроме желания поскорее закончить с едой, больше никаких эмоций. "Призрак" продолжал делать свое дело. Хоть здесь без прокола.

Вытянув невидимую руку, я коснулся лба адалая и медленно, раздельно проговорил:

— Тебе придется все забыть. Меня здесь не было. Ты нес добавку вон тому парню, что у меня за спиной.

Аппетит у меня пропал. Не надо было сюда заезжать. Я встал и ссыпал монеты в карман, забирая улики с собой. Затем большими жадными глотками опустошил бокал с водой, утолив нестерпимую жажду, и вышел из трактира наружу.

У чарса, в отличие от меня, дела обстояли прекрасно. Свою порцию лебса он уже прикончил и нагло подчищал корыто серого низкорослого соседа, которого уже успел запугать до смерти. Ограбленный дракх, отбежав в сторону на несколько метров, наверняка рад был сбежать вовсе, да натянутые поводья не пускали. Протестовать против действий захватчика он и не думал. Второго серого зверя уже не было, на нем уехал худощавый корд, а этот, ясное дело, принадлежал бородачу, сидящему в трактире.

— Нехорошо, Злыдень, маленьких обижать, — пожурил я.

Чарс поднял массивную голову, презрительно фыркнул в мою сторону и снова опустил морду в чужое корыто. Обтянутые чешуйчатой кожей и роговыми пластинами скулы задвигались быстрее. Вот засранец. Торопится сожрать все, что там есть, пока я его не оттащил. Меч, кстати, был на месте. Интересное дело — воровство не принято, а случаи подделки монет все же бывают, ведь без прецедента не бывает столь суровых наказаний... или это достояние истории, а сейчас таких вещей не случается?

— Не хватало мне проблем с хозяином твоего нового приятеля, парень. Хватит его объедать, беднягу, — пробормотал я, отвязывая Злыдня и забираясь в седло.

Тот еще продолжал жевать, роняя с влажных от слюны губ и клыков редкие коричневые зерна, когда мы снова выбрались на дорогу. Настроение, конечно, оставляло желать лучшего, но с голоду помереть мне не суждено. Пара гранул, попав в желудок, провела стремительную атаку, и вышибленный их натиском голод шлепнулся позади на дорогу дохлой лягушкой, обессиленно высунув длинный скользкий язык. Вернуться для реванша он сможет теперь только под вечер, и тогда уж лучше озаботиться настоящим ужином...

* * *

На выезде из города, там, где кончались последние жилища и народу на улицах почти не было, меня уже ждали. Всадников было трое. Двое молодых, крепких, подтянутых и один постарше, со слегка обрюзгшим лицом и едва заметной сединой в грязно-желтых волосах. Все — корды. Они сидели на дракхах и смотрели в мою сторону.

Городская стража Аваната малочисленна, всего пара десятков людей, так как за соблюдением основных законов тщательно следили сами нубесы (ни одного из которых я сегодня еще не видел), но эти типы принадлежали именно к ней.

Я немного забеспокоился, но опасности не ощутил. Почти. Проклятие, неужели старик-трактирщик все-таки умудрился донести? Непохоже. Что-то иное. Но ждали именно меня. В этом сомнений не было.

Молодые стражники щеголяли кожаными доспехами, выкрашенными в стальной цвет и усиленными металлическими накладками, их руки сжимали косо выставленные в небо длинные копья с широкими блестящими наконечниками в форме ромба и черными древками, тыльная сторона которых упиралась в специальные подставки у седел. Сами они излучали лишь легкое любопытство, смешанное с такой же поверхностной досадой, словно их заставляли выполнять любимое, но успевшее надоесть занятие. Старший, рослый и широкоплечий, но с возрастом оплывший, в стальном нагруднике, выгодно выделявшем его среди подчиненных, сверлил меня неприязненным взглядом, демонстративно опустив левую руку на высокую рукоять свисавшего с пояса длинного меча. На его правом плече красовалась нашивка — перекрестье двух желтых стилизованных стрелок на фоне синего круга — эмблема сотника Нубесара, как сразу же подсказала моя справочная.

Я понял, что от разговора не уйти, и подъехал ближе сам.

— Не ты ли будешь Элиот Никсард? — грубый, с прорывающейся хрипотой голос сотника резанул слух, сразу наводя на мысль о том, что его горло больше привыкло к командам, чем к нормальному человеческому общению. Аура у него была нехорошей, как бы затемненной, а некоторые цветовые оттенки говорили о склонности к садизму и превышению власти, которую ему пока удавалось прикрывать служебным рвением. Неприятный тип. К тому же очень не любит чужаков вроде меня. Обычные расовые предрассудки.

— Света за воротник, сотник, — ровно проговорил я, напомнив об элементарной вежливости.

— Света, — нехотя буркнул он. — Так как?

— Да.

— У меня для тебя послание на словах. Вот оно: "Известные тебе люди просят тебя поторопиться. Они ожидают тебя в Абесине, в трактире "Наяда".

— Благодарю за труд, светочтимый. — Он сумел меня удивить, этот сотник, но виду я не показал. — Это все?

— Еще нет. — Его губы сложились в жесткой усмешке. — Я полагал, что ты просветишь меня на сей счет. Послание было передано магической почтой в Башню Управы еще утром, было указано время, когда ты можешь появиться, так что мы тебя уже заждались. Так что это все значит?

Я видел — ему ничего не известно, кроме слов послания. Видел, как сотнику очень, до нервной дрожи в руках хочется задержать меня и допросить, применив всю силу, какая находится в его распоряжении, но он не мог, не имел права, и бессильная злость сжигала его изнутри. Давящий на его сознание запрет на вмешательство явно был передан с той же почтой.

— Какое отношение это послание имеет к тебе, светочтимый?

— Что? — Его глаза от изумления и ярости полезли из орбит. — Что ты сказал, хальд?

Молодые стражники подобрались, как по приказу. Одинаковые жесткие усмешки, одинаковая готовность к действию по малейшему жесту. Далеко пойдете, парни. Скоро будете такими же, как ваш начальник, — тупыми и недалекими кретинами с манией величия. Влияние вышестоящих заразно, как чума. Он наверняка и подбирал вас по себе, чтобы без помех творить любые темные делишки. Ладно, не мое дело.

— Если это все, то я поеду. В послании было сказано, что я должен поторапливаться.

— Погоди, погоди, хальд, — многообещающе проговорил сотник, нервно тиская рукоятку своей железяки, — погоди. Сейчас ты мне расскажешь, что к чему, и потом убирайся ко всем чертям, прямо хоть в их любимые болота, и сиди там аж до самого прихода Тьмы...

— Нет.

Крупное тело сотника вздрогнуло, он осекся. Глаза осоловели, рот приоткрылся в тупом недоумении, демонстрируя нездоровую желтизну еще крепких зубов. Пока он тряс головой, пытаясь прийти в себя от ментальной пощечины, я поторопился уехать от недружелюбных собеседников. Молодые стражники, заподозрив неладное, глянули на своего начальника, недоуменно переглянулись, качнули древками копий, но препятствовать мне не решились.

Ваше счастье.

Но еще долго, пока не скрылся из их глаз, я чувствовал направленные на меня неприязненные взгляды — словно по обнаженной коже спины и затылка скользили кусочки таюшего льда.

Через пару часов все-таки пошел дождь — мелкий и холодный.

Злыдень вроде как и не обратил на это внимания, продолжая ходко топать вперед. Он был сыт и доволен жизнью — редкое состояние для этого зверя. По его морде бежали струйки воды, кожистые щетки век сжались чуть сильнее, чем обычно, защищая от влаги антрацитово-черные линзы глаз, клиновидные уши встряхивались время от времени, избавляясь от попавших внутрь холодных капель. Мне тоже погода особенно не мешала. Капюшон защищал голову от сырости, чуток ускоренный метаболизм — от холода. Да и термоэлементы одежды не подкачали, продолжая непрерывно выдавать джоули. Пожалуй, скоро только на них и придется рассчитывать. Усталость. Все та же неестественная усталость. Если довести свой организм до температуры тела ящерицы, только-только пробудившейся к жизни ясным солнечным утром после холодной ночи, то я усну, впаду в ступор, в котором не буду чувствовать ничего. Увы, этот странный незнакомый мир отбивал тягу к подобным экспериментам. Необходимо было все время быть начеку. Необходимо... Умом я это понимал, но непосредственной необходимости не видел и не ощущал.

Аванат давно остался позади. Стиснутая лесами из камнелюбов Большая Торная дорога лениво стелилась под черные жилистые ноги чарса, отзываясь лишь глухим стуком на удары жутких иззубренных копыт. Дорога была пустынна, встречные или те, кого я обгонял, попадались не чаще, чем раз в полчаса. Иногда — всадник, реже — какой-нибудь воз или телега. Пеший способ передвижения в этих лесах не приветствовался — сожрут.

Временами мне казалось, что я один в этом мире.

Из текста послания, переданного кретином в форме сотника, я понял, что получил "зеленый свет". Каким-то образом эта история с трактирщиком утряслась в мою пользу. Теперь можно не сдерживать Злыдня, дать ему волю. Можно спешить. Ответ на вопрос, каким способом они могли меня обогнать, напрашивался один — портал. Эмлот мне уже сообщил, что такими способами перемещения маги здесь оперируют, но редко, требуются очень большие затраты энергии, порой невосполнимые. Жизненно необходим специальный энергетический источник, причем природный, так как маг, рискнувший создать портал за свой счет, может запросто отбросить копыта. Но такие источники в Жарле имелись — в Доме Пресветлого Искусства, магической школе.

Вот, кстати, и ответ, почему погони я так и не ощутил. И Гилсвери, и его "неистребимые" давно уже дожидались меня в Абесине, перемахнув через целый макор. Оставалось только сожалеть о том, что я поторопился улизнуть из Жарла. Сейчас бы уже сидел в этой "Наяде" в тепле и уюте.

Неприятный эпизод с сотником, так и не назвавшим себя, я постарался выбросить из головы, он не стоил и выеденного яйца. Как и ночной эпизод с Гронтом. Честно говоря, я довольно хорошо понимал этих людей и их развлечения, вытекающие из общепринятого уклада жизни в данном конкретном месте, поэтому не держал на этого мечника зла. Здесь, например, нет такого привычного для моего мира понятия, как Визосетъ, с помощью которой народ и развлекается, и общается друг с другом. Здесь друг с другом общаются непосредственно. И как представителям общества, не перегруженного информацией, им интересно буквально все. Любая новость. И любой чужак, ведь новый гость всегда является источником новостей. Или сам по себе является источником развлечения. Неудивительно, что Гронт мной так заинтересовался как очередным мальчиком для битья...

Но вот с Онни я тоже как-то нехорошо расстался. Случайный человек, может, больше и не увижу, но все же...

Не люблю я этого дерьма вроде различия культур. Ты ей говоришь "спокойной ночи", а она хватается за меч. Потому что мрак, темнота в этой культуре ассоциируются со всем наихудшим, что только можно вообразить. Понятное дело, за несколько дней невозможно досконально узнать и понять даже соседнюю страну, а здесь целый чужой мир, где нужны серьезные исследователи, а не случайный дилетант вроде меня, и прорва времени, чтобы свести все хоть в какую-то узнаваемую систему. Помощь эмлота, конечно, неоценима. Но усвоить все знания, которые он сейчас содержит, просто невозможно. В основном от него требуются конкретные ответы на конкретные вопросы, по ситуации, с чем он блестяще справляется, но не всегда эти ответы успевают вовремя. А я как был чужаком, так чужаком и останусь. Любые попытки вмешаться в местные события с самыми благими намерениями, скорее всего, только ухудшат положение. В лучшем случае можно просто увязнуть в них по уши, не зная, как поступить дальше. Лучшее, что я могу сделать для себя и для них, — как можно быстрее убраться отсюда, потому что, даже не вмешиваясь ни во что, уже успел наломать дров.

Дождь усилился.

Крупные холодные капли с тупой сосредоточенностью самоубийц били по капюшону, по плечам, по голове и шее чарса, разлетаясь мелкими брызгами. Я бросил недовольный взгляд на небо. Небо... О-о, небо здесь — особенный случай. Не небо — серая каменная плита над головой, висевшая без всяких опор. Казалось, она готова рухнуть в любой момент. К такой "крыше" человек может спокойно относиться только в том случае, если он под ней родился, а ко мне это не относилось, к счастью или к несчастью, — это как посмотреть. Стоило только представить, каково это — жить здесь изо дня в день, и от ощущения бесконечной давящей тяжести в душе вспыхивала паника. В мире Хабуса клаустрофобию можно подхватить под открытым небом.

Я перевел угрюмый взгляд на окружавший дорогу лес. Шершавые стволы камнелюбов, серые с фиолетовым отливом, своими разлапистыми кронами подавляли всю остальную поросль. Но довольно часто можно было увидеть упрямо продиравшиеся к свету "растопыры", представлявшие собой деревья-пики, их прямые без веток стволы словно обтягивал чехол из густой листвы. Еще встречались лениво разлегшиеся, покатые пирамиды мягуна — что-то вроде огромных кустов с листьями, напоминаюшими листья папоротника. Эти растения старались занять нижний ярус леса, не востребованный камнелюбами.

Один раз на глаза попался смертельник. Особенное растение, выглядит как огромный распустившийся цветок из пяти лепестков высотой в два человеческих роста, синий или красный, с торчащим в центре стволом мохнатого пестика с крупной почкой-семенем наверху. Известно, что смертельник показывает чудные видения тому, кто задержится возле него на некоторое время, и даже может предсказать будущее. Но заснувший возле него без посторонней помощи больше никогда не проснется — чему я и оказался свидетелем. Задерживаться не стал, хватило и того, что успел увидеть — возле корневища растения разлагалось несколько трупов мелких животных. Самый свежий принадлежал лысуну — голова костлявой тонколапой твари была повернута к дороге, на морде, омерзительно напоминающей лицо человеческого младенца, застыла улыбка неизмеримого блаженства. Прямо мороз по коже. Мечта самоубийц. Злыдень и тот заворчал с неодобрением, когда это маленькое кладбище попало в его поле зрения. По сведениям эмлота лысуны обладали зачатками разума — после этой предсмертной улыбки я уже в этом не сомневался. Неплохо кустик приспособился удобрять свои корешки.

Кстати, на высоченном камнелюбе, произраставшем недалеко от смертельника, я приметил на нижних ветвях стайку странных птиц — небольшого размера, желтоклювых, серых и пушистых. Они неодобрительно косились в мою сторону круглыми черными глазами, пока я проезжал мимо. Я уже давно заметил, что в этом мире птицы — редкое явление, эти вообще были первыми из увиденных лично. Оказалось, что они еще и особенные — при двух крыльях имели аж четыре лапки. И эта особенность была не единственной. Когда я выяснил по эмлоту, что они собой представляют, то слегка обалдел. Птицы назывались хронками, вели в основном образ жизни падалыциков (трупы у смертельника, помните?) и обладали способностью смещения во времени на краткие интервалы. На секунду-другую, не больше, — вперед или назад. Казалось бы, что может дать пара секунд? Но если подумать — вполне достаточно, чтобы увернуться от какой-либо опасности. Недаром на этих "птах" никто никогда не охотился, ценного ничего нет, а возни... да и падалыцики все-таки.

Примерно через час, когда дождь начал выдыхаться и перешел в едва ощутимую морось, я догнал торговый обоз. Десяток длинных тяжелых возов с колесами в половину человеческого роста медленно тащились по дороге в сторону Абесина, растянувшись на две сотни метров. Высокие борта стягивали полотнища из сшитых шкур, оберегающих товар от дорожных перипетий, под небольшими навесами, устроенными на передках телег, обтянутых теми же шкурами, сидели возницы — полусонные, молчаливые, хмурые. Дорога длинна и однообразна, любые разговоры со временем затихают, пережевав все известные темы. Позади обоза плелись двое верховых воинов на серых дракхах, в легких кожаных доспехах, прошитых медными бляхами — несомненно, охранники, приставленные к обозу для защиты от зверей, а не от лихих людей, потому как разбой в макоре хитиновых владык наказывался исключительно смертью. Жестокий закон, но не мне судить.

Колеса скрипели, разбрызгивая пленку грязи на каменитовой дороге, возницы клевали носом, охранники — пожилой седоусый и бородатый воин сурового облика в паре с молодым, у которого поросль на лице только начала пробиваться, — с угрюмой завистью косились на меня, проезжающего мимо с приличной скоростью. Сочувствую, ребята, но такова ваша работа. Рогачи, запряженные в эти телеги, здоровенные кряжистые быки, ростом чуть ниже обычного дракха, но вдвое шире спиной, флегматично переставляли массивные копыта, не обращая на окружающий мир никакого внимания. Из ноздрей с шумом вырывались струйки теплого пара, костяные зонтики рогов на голове и пиловидные зубья хребтов, резко выделяясь какой-то неестественной белизной на темных, почти черных безволосых шкурах, блестевших от дождевой влаги, покачивались в такт неторопливым шагам. Колоритная картинка. Вид рогачей напомнил о том, что плоть одного из их менее счастливых родственников я чуть было не отведал в трактире. Несмотря на обилие костяных причиндалов на головах и спинах, животные казались исключительно мирными, добродушными.

Бросив взгляд вперед, я заметил, что передний воз остановился, а возница, соскочив с передка, чесал затылок и рассматривал невесть откуда свалившееся на дорогу и полностью перекрывшее ее поперек толстое, в обхват, бревно. Разбойничья засада? Беглый поиск... Нет, в лесу никто не скрывался. А вот бревно было странным — гладким, без сучьев, без листьев, словно дерево, прежде чем упасть, само себя ошкурило и отполировало, а затем снова перекрасило под цвет коры. Концы бревна скрывались в зарослях по обе стороны дороги, так что непонятно, где комель, а где верхушка, — оно было ровным по всей длине.

Я намеревался, не останавливаясь, перескочить через препятствие и спокойно поехать дальше — народу достаточно, оттащат бревно и без моей помощи, — когда возница, оглянувшись, увидел меня и суматошно замахал рукой:

— Стой, стой, куда прешь, жизнь надоела?

Я остановил чарса:

— В чем дело?

Мужик, пожилой рыжебородый хааскин, удивленно вытаращился:

— Ты что, никогда увальня не видел, светочтимый? Неужто твоя страна находится так далеко от Внутреннего Круга, что там они не водятся?

Я мысленно поморщился. Несмотря на мой плащ, замаскированный под местный вид одежды, каждый встречный без труда опознавал во мне чужака. Чем же я так выделялся? Ладно, не важно. Эмлот уже отыскал нужный файл про увальня. Оказывается, это зверь. Причем, хищный. Любит валяться на дорогах и лесных тропах, часто посещаемых людьми и животными, изображая поваленное дерево. Маскировка довольно совершенна — вид, запах. Так что оказавшись рядом, животное может ускользнуть от него лишь случайно. Злыдень, к слову, ничуть не обеспокоился. Голова и хвост увальня прячутся в кустах. Короткие лапки втягиваются прямо в туловище. Чем не бревно? С людьми такой номер не проходит. Люди знают — на то и ум имеется. Знают и то, что убить увальня непросто. Обладая чудовищной силой, он способен мгновенно обвить жертву своим длинным телом и смять даже такого крупного зверя, как дракх, в кровавую лепешку.

Холодный, бесчувственный кусок хищного мяса. Ну и что? Я все равно должен был почувствовать опасность. Что же это со мной происходит?!

Подъехавшие на дракхах охранники встали по бокам, как почетный караул — просто потому, что я замер посередине дороги, а дорога была не слишком широкой — едва разъехаться двум телегам. Старший охранник в отношении моей персоны особого интереса не испытывал, так, лишь дежурная настороженность профессионального охранника на службе к постороннему. Вид разлегшейся поперек дороги туши увальня занимал его куда больше. А с младшим было что-то не так, от его мозга исходил безэмоциональный холод. Странно, когда я проезжал мимо, то ничего такого не ощутил.

— Давненько я не видывал такого толстого, сочного куска свежего мяса, — не без удовлетворения проворчал седоусый.

— Да уж, Зверь его заворожи, добыча будет на славу, — закивал рыжебородый с переднего воза, по ощущениям — вожак. — Ну, с чего начнем?

— С головы, как обычно. — Воин нехотя потянул меч, но возница протестующим движением руки остановил его.

— Погодь, мы сами. Не годится честное оружие для всякого низкого дела применять.

— Честное оружие, — проворчал воин, — слова-то какие нашел, брехло трепливое. Опять надуть собрался, не иначе...

— Не боись, долю выделим, не обидим. Всем размяться хочется, не одному тебе, а ты как пойдешь своим мечом махать, так никто более и не успеет.

Успевшие подтянуться мужики с остальных возов с удовольствием заржали, продолжая внимательно разглядывать толстую тушу увальня, не подозревавшего, что из охотника он уже превратился в дичь. Но никто не торопился приступить к делу.

У меня был только один меч, вот этот, Меч Силы мага дал-роктов, болтающийся на привязи седла, и мне не хотелось обнажать его сияющие волшебным светом грани перед случайными людьми. Поэтому я вынул из-под плаща свой вибронож, которым так до сих пор и не пришлось воспользоваться, выпустил двадцатипятисантиметровое лезвие, способное без труда разрезать сталь, и спрыгнул с чарса. Герой должен быть один, пошутил я про себя расхожей на родине фразой, взятой из какого-то древнего эпоса. Ждать, пока эти люди решатся на какие-то действия, не хотелось. Я мог помочь и себе, и им — и куда быстрее. Тем более что увалень, бедолага, в любом случае уже труп.

— Эй, ты куда? Что ты своим шилом можешь сделать?

— Вернись, хальд, у нас топоры есть!

Потом голоса стихли, а направленное внимание умов и взглядов ощутимо сгустилось вокруг меня и зверя. Вблизи на бревнообразном теле стали заметны складки, в которые увалень прятал свои многочисленные лапки. Если он внезапно сожмется вокруг меня, я всегда успею отскочить. Сомнение еще не успело пустить корни глубоко, и я действовал, как всегда полагаясь на Лешу. И оно не подвело. Сделав демонстративный взмах — для наблюдателей, я скользнул в быстровременье. Лезвие взрезало враз загустевший воздух и легко перерубило плоть, не встретив никакого сопротивления. Перепрыгнув на другую сторону, я вторым ударом располовинил тело зверя окончательно. Затем вернулся обратно и вышел из Лешу в той же позе, в какой в него входил. Подобные представления давно стали привычкой. Со стороны казалось, что ничего необычного не происходит.

Почувствовал упругое движение смертельно искалеченного тела, я отпрыгнул и резво отбежал на несколько шагов. Обрубки рассеченного пополам увальня, выпустив короткие многочисленные ножки, теперь отчаянно извивались. На дорогу в судорожном усилии выметнулась голова зверя, ранее скрытая кустами мягуна, — мелкая по сравнению с таким громадным телом, и тяжело упала на каменит. Два ряда круглых желтых глаз опоясывающих длинный, в полметра, череп, по четыре с каждой стороны, злобно уставились на людей. Узкая пасть раскрылась, обнажив гребенки частых мелких клыков и выметнув длинный гибкий язык, упавший в жидкую грязь. Полное ярости предсмертное шипение, хлестнувшее по ушам, заставило наблюдателей невольно отшатнуться — всех, кроме вожака. Тот присел почти перед самой мордой, хлопая ладонями по коленям и насмешливо пародируя бессильную ярость зверя:

— Вот я вас, вот я вас! У-у, какой же я грозный, прямо сил нет!

Вцепившись в каменит дороги, десятка два пар лапок рванули переднюю половину тела вперед, на обидчика, но почти тут же бессильно подогнулись, так и не сдвинув ее с места. Вожак, на всякий случай отскочив в сторону от щелкнувшей пасти, обернулся к своим и нетерпеливо крикнул:

— Мужики! Чего стоим-то?! Мясо ждет!

Те бросились к возам, а вожак выхватил из крытой кабинки на передке своей телеги громадный, широкий топор, сработанный по всем правилам мясницкого искусства, и ринулся к слабо подергивающемуся, агонизирующему телу добычи.

Не успел я забраться обратно на своего Злыдня, как набежали остальные мясники с такими же топорами и все вместе принялись рубить длинное тело увальня, словно колбасу, на равные полуметровые куски, с молодецкими выкриками и уханьем. Железо, вгрызаясь в плоть, чавкало, хлюпало, хрустело костями позвоночника и ребер, брызгало свежей кровью. Куски тут же потрошили, освобождая от внутренностей, и складывали на обочине в аккуратную "поленницу". Не прошло и минуты, а каменит дороги уже напоминал пол скотобойни. Я не особо брезглив, но невольно поморщился.

— Хорошее дело сделал, хальд, — заговорил со мной седоусый со сдержанным восхищением. — Ловок ты, как я погляжу. Ловок и силен, хоть по виду и не скажешь. Возьмешь свою долю мясом или манами? Я советую манами — куда тебе такой кусок утащить без воза. А если хочешь полакомиться, мы тебе свежатинки в дорожную сумку и так отрежем. — Он прицокнул языком. — На своем веку я в разных макорах побывал, многое перепробовал, но нежнее мяса, чем у этого змея-переростка, пробовать не приходилось... Иной раз я еще удивляюсь, что они до сих пор не перевелись. Да еще умудряются вымахивать до такого размера, как этот... ведь глупы все до единого, как мой сапог. — Звучный шлепок ладонью по голенищу прозвучал как подтверждение его слов.

В это мгновение сработало Лешу.

На меня обрушилась знакомая лавина смещенных звуков, мир застыл, замерли топоры в руках возниц, замер седоусый в седле. Я тоже замер. От непонимания. Почему? Что бросило меня в быстровременье?

Что-то заставило меня обернуться.

В поднятой руке второго воина, молодого, невесть как оказавшегося у меня за спиной, застыл короткий, с сужающимся к концу лезвием меч, занесенный для удара. Я не почувствовал предупреждения. Я ничего не почувствовал. Лешу сработало уже на исключительно внешние физические факторы — звуки движения тела, учащенные удары сердца, шорох меча, рассекающего воздух. Звуки, которые сознание тоже не восприняло.

Дикая ослепляющая ярость вдруг захлестнула рассудок, словно вырвавшийся из разрушенной плотины бешеный поток воды, оставив лишь животные инстинкты. Я мог отвести меч движением пальца. Я мог заставить воина впасть в мгновенный ступор лишь усилием воли, лишить его сознания. Мог просто сбросить на землю, как сбрасывают надоевший цветочный горшок с балкона...

Но я ударил.

Как тогда, при встрече с Драхубом — ладонью в грудь, но еще быстрее. Я ударил, чтобы убить, а не оглушить. Кожаный доспех лопнул, словно гнилая ткань, покрывавшие его медные бляхи, попав под ладонь, отразились от нее и прошили тело со скоростью пули — плашмя, как и стояли, вылетев со спины. Долгую секунду я смотрел на страшную дыру в теле человека, проделанную собственной рукой. Сквозь нее, словно в подзорную трубу, я видел часть дороги метрах в тридцати, край колеса одного из возов. Я видел... Первый раз в жизни я наблюдал действительность на столь сюрреалистически жутком экране. Кусочки плоти и меди, разорвавшей эту плоть, медленно разлетались по воздуху в разные стороны, славно гонимый ветром тополиный пух. Время почти стояло, плоть еще не поняла, что только что лишилась сердца и куска позвоночника. Разорванные артерии еще не успели брызнуть фонтанами крови. Он был мертв, еще не зная об этом. Когда я выйду из Лешу, он узнает.

Я вышел.

Охранник, запрокинув лицо, рухнул с дракха на каменит, меч вылетел из руки и с глухим звоном прополз пару метров. Кровь... Крови было много. Как я и говорил. Еще в падении изуродованное тело залило кровью седло и бок дракха, и тот ошалело косил глазом, раздувая чуткие к запаху ноздри.

На звуки падения обернулся седоусый. Лицо его застыло, словно маска, глаза расширились, когда он увидел своего спутника на дороге, в быстро растекающейся кровавой луже, хлещущей из жуткой раны.

— Он пытался меня убить, — сквозь зубы проговорил я, только сейчас сообразив, что никто этого не видел. Седоусый в момент удара наблюдал за деловитой работой возниц, лихо работавших топорами. Вылетевший при падении из руки мертвеца меч служил слабым оправданием. Воин был мертв, а на мне не было ни царапины.

Теперь все лица повернулись ко мне. Возницы выпрямились, все еще не понимая смысла случившегося, но уже инстиктивно перехватывая поудобнее топорища запятнанными кровью ладонями, рука седоусого медленно, как бы нехотя, потянула меч из ножен.

— Он пытался меня убить, — медленно и внятно повторил я. — Напал со спины, но я успел ответить. Я не знаю его, никогда ранее не бывал в этих землях и не понимаю, почему он на меня напал. Но я никому не позволю нападать на меня безнаказанно.

В душе все еще кипела неестественная ярость, несмотря на попытку объяснить. И объяснять больше не хотелось. Сейчас я готов был перебить всех, если они осмелятся встать у меня на пути.

— Эй, мужики, кто-нибудь видел, как Схолан на него напал? — осведомился вожак обоза, оглядывая своих подельников и небрежно играя тяжелым топором. — Лично я — нет. А ты, Хорст?

Хорст, седоусый воин, не торопился с ответом.

Его меч наполовину оставался в ножнах, пока он внимательно осматривал тело товарища. Он не рискнул спешиться и рассмотреть его поближе — если ему придется сразиться со мной, то он окажется в невыгодном положении. По движению глаз и лицевых мышц, по оттенкам скользивших чувств я читал работу его мысли. Положение рук и ног, меча, следы копыт в тонком налете грязи, покрывающем каменит. Хорст, похоже, был следопытом. Если он и не увидел доказательств сказанного мной, то жуткая рана в теле Схолана убедила воина в одном — торопиться нападать на меня не стоит. Мужичье этого еще не понимало. Разгоряченным кровавой работой над мертвым увальнем, им уже казалось, что это они собственноручно забили его насмерть, и в душе каждого пробуждалась гордость за свою удаль или что-то вроде этого. Им нравилось стоять над расчлененным, растерзанным телом поверженного зверя, сжимая топоры крепкими руками, нравился вид крови, густо заляпавшей руки.

— Что ты столбом застыл, Хорст? Ведь твой приятель на земле лежит!

— Да он испугался!

— Видно, совсем постарел, к делу уже негоден, а мы его еще наняли!

Хорст так же медленно задвинул меч обратно в ножны

— Погоди, Горбатый, — как будто что-то припоминая, тихо заговорил он. — Какая-то тварь, то ли крылатый зверь, то ли птица... садилась на плечо Схолана часа два тому назад. Мы разговаривали, когда она упала с неба. Схолан отогнал ее, но после замолчал, словно у него испортилось настроение... Сами знаете, какой он болтун, а тут словно язык отнялся...

— И что с того? — недобро спросил приземистый, широкоплечий возчик-корд позади рыжего вожака.

— Балда... — Горбатый насупился, свел широкие брови к переносице, опустил топор. — Заворожен он был, вот что. Тварь, верно, носит проклятие какого-то мага, да и сама, верно, магическая...

— Заворожен? — медленно переспросил я.

— Кто ты? — вместо ответа спросил воин. — Почему Схолан должен был напасть на тебя?

— Не понимаю, о чем ты...

— Хальд... движется на восток... Круг Причастия... Пророчество... — забормотали мужики между собой, обмениваясь многозначительными понимающими взглядами.

— Того, кто ищет Круг Причастия, часто сопровождают проклятия недоброжелателей, — пояснил воин, не спуская с меня внимательного, изучающего взгляда. Старые, выцветшие от времени глаза смотрели пронзительно и мудро. Он словно пытался забраться мне в душу, чтобы убедиться, тот ли я человек, за которого он меня принял.

Я выпрямился, слегка откинувшись в седле. Ярость вдруг потухла, точно язык пламени под порывом ветра. Силы Зла, этого еще не хватало... Теперь растерялся я:

— Я не ищу.

— Может быть, ты еще этого не знаешь... В Аванате, откуда Схолан родом, я скажу, что с ним произошел несчастный случай. Схолан был неосторожен, и увалень раздавил его. Так, мужики?

— Так, так, истинно так, — закивали возницы. — Всегда был шальной, непутевый. Говорили ему — погодь, не суйся, пока топоры не возьмем, так нет, удаль решил показать, больше всех добычи захотелось... А увалень — он вон какой вымахал, на телеге не объедешь...

Они говорили, кивали, трясли густыми нечесаными бородами, чесали взлохмаченные рыжие и русые шевелюры заскорузлыми от работы и крови пальцами, неуклюже размахивали руками, убеждая друг друга, и уже верили в то, что говорили. Они заступались за меня, за убийцу. За того, кого видели впервые в своей жизни. А в глазах светился тщетно скрываемый огонек затаенной надежды... Я видел, чувствовал, что про себя они уже окрестили меня Именем, без спроса загнав мою судьбу в рамки собственных представлений. По каким-то случайным, совершенно неубедительным для меня признакам, вполне достаточным для них. Да, я растерялся. Я не нуждался ни в подобном поклонении, ни тем более в подобной ответственности. Я отмахнулся от Пророчества, когда впервые узнал о нем, а оно, как выяснилось, пристально присматривалось ко мне, неотступно следуя за мной и намереваясь предъявить свои права. Тот сон...

Выудив из кармана мешочек с манами, подаренный Гилсвери, я кинул его Хорсту. Он поймал, вопросительно приподняв брови. Я разомкнул вдруг ставшие непослушными губы:

— Передай маны родственникам Схолана. И... да пребудет с вами Свет.

Седоусый Хорст понимающе кивнул:

— Да пребудет Свет и с тобой...

Он не договорил, но я слышал — Светоч, Светоч...

Злыдень без понукания двинулся вперед, проявляя инициативу, чувствовал мое состояние. Прошел широким, быстрым шагом сквозь строй почтительно расступившихся людей, по-прежнему сжимавших в руках забытое железо, плотоядно заворчал, шумно раздувая ноздри, когда под копытами оказался окровавленный участок, начиная переходить в галоп... Быстрее, парень... Унеси меня отсюда как можно быстрее, от всего этого ужаса, унеси от самого себя...

Я не оглядывался, взгляды провожающих толкали в спину, рождая в груди странное чувство, под влиянием которого уже начавшая становиться привычной усталость ненадолго отступила...

Час или два — я не засекал время, не замечал его — я ехал в каком-то ступоре ума и сердца. Что же вы от меня все хотите... чтобы я остался на этой земле горсткой праха, подобно многим другим, уже испробовавшим ваш Круг Причастия на себе?.. А свобода воли? Для вас это — пустой звук? Я всегда знаю заранее, кто настроен враждебно, кто нет. Я способен внушить нейтральное отношение, не сказав ни слова, заставить потерять к себе интерес того, кто еще готовится нанести удар. И не состоявшийся враг будет смотреть на меня, как на пустое место. Я способен... Но сейчас это уже не имело смысла — описывать все, на что я способен.

Потому что все это было возможным, пока я был здоров...

Как ни гони эту мысль прочь, от нее никуда не деться. Придется признать, что я подхватил какую-то болезнь. Просто ничем другим уже не объяснить того, что со мной творится. Лешу не могло подвести, ведь оно — часть меня, моей плоти и крови, моего разума. Но подвело. Как подводят иногда руки того, кто болен. Или ноги. Или разум. Память может изменить. Заболеть сердце. Все смертны. А я сейчас — как все. Даже хуже. Без Лешу я стану слабее обычного человека. Все дело в привычке полагаться на свои сверхвозможности, применять их не задумываясь, интуитивно, безошибочно и результативно, делать вещи, на которые нормальный человек не способен. Все поражения, какие я когда-либо знал, остались в далеком и оттого нереальном прошлом, когда я еще не владел Лешу и моей защитой являлось лишь искусство Мобра — структурированные мыслеобразы, оперирующие измененными состояниями человеческого организма. Мощная штука, но куда ей до быстровременья...

Пытаясь окончательно разобраться в своих ощущения, я пришел к выводу, что взъярился не столько на этого несчастного — с "нарезки" меня заставил сойти взрыв подсознательного, идущего из глубин естества страха. Впервые за много лет я испугался настолько сильно. Охраняемый искусством иной расы, я привык к исключительной, всеобъемлющей безопасности своего существования в его теплой, предупредительной скорлупке, поэтому это мгновение, едва не стоившее мне жизни, вытряхнуло меня, словно неоперившегося птенца из материнского гнезда, носом в грязь, в страшный незнакомый мир, где безопасность иллюзорна, где она лишь плод воображения. Хваленая цивилизованность под давлением обстоятелств осыпалась, как гнилая кора с мертвого дерева.

Жар сожаления горячил щеки.

Итак, я снова убил, несмотря на то, что все утро терзался предыдущей смертью. Снова поневоле. Я становлюсь опасен для людей этого мира, сам того не желая. А ведь они, даже нападая, беззащитны передо мной, перед моей силой. Впредь придется поменьше брезговать направленным внушением, потерпят, зато целее будут. Жаль, что сделанного не вернешь. Просто буду повнимательнее на будущее, и постараюсь предотвратить подобные случаи...

Справа пронесся постоялый двор, просторный, окруженный высокой, плотной изгородью из колючего мята. Обоз, оставшийся далеко позади, скорее всего, успеет добраться сюда до полной темноты и заночевать под защитой жилища и изгороди. Я же устремился дальше... Желание закончить все как можно быстрее гнало вперед, заставляя забыть об отдыхе...

Для эмпатического восприятия тот охранник в момент атаки был практически пустым местом. Он двигался, как машина, робот, не испытывая никаких эмоций, ощущений, ни единой мысли не вертелось в его голове. Подобная бездушность должна была меня насторожить. В его ауре преобладало красноватое свечение — цвет грубой физической силы, цвет действия. И больше ничего. Но такого не бывает. Человеческая личность всегда испытывает гамму разнообразных чувств, даже если не осознает этого. Тут уж поневоле сделаешь вывод, что не только его воля, но и сама личность была подавлена какой-то посторонней силой. Кроме того, седоусый говорил о какой-то твари, что садилась на плечо молодого воина, после чего его поведение изменилось. Зацепок было предостаточно. Запущенная В информационный массив эмлота наживка прояснила ситуацию окончательно. Мне стало ясно, что такое эта каруна, являющаяся источником марнов, людей, зомбированных для выполнения определенной цели. Трактирщик и охранник — две невольные жертвы, два звена одной цепи, тянувшейся, без сомнения, к дал-роктам в целом и к Драхубу — в частности. Полученная информация лишь усилила снедавшее меня беспокойство. Проблемы, громоздясь одна на другую, кажется, скоро выйдут за рамки моих возможностей. Вернее, уже выходят...

Поневоле мысли снова вернулись к недавнему сну. Мне очень редко снятся сны. И почти никогда — просто так. Сны были моим проклятием. Я обладал слабым даром предвидения. Слабым — потому что оно посещало меня в самые критические моменты моей жизни и касалось только меня самого. На Шелте картины разрушения и смерти преследовали меня неотступно, и во сне, и наяву, вплоть до развязки, оказавшейся кошмарно похожей на мои видения. Привидевшийся сон являлся очень плохим признаком. Он относился к местному Пророчеству. Силы Неба, только не это...

Я все еще несся во весь опор на своем чарсе, когда начало темнеть, а в окружающем лесу снова появились уже знакомые мне костлявые твари — лысуны. Свирепые, безжалостные, вечно голодные ночные охотники с невинно-детскими лицами. Почуявший их чарс начал немедленно звереть, глаза налились кровью, из клыкастой глотки вырвалось низкое утробное рычание, полное нешуточной угрозы. Он тоже к этому времени проголодался и был не против перекусить парочкой лысунов. Но лысунов было много, а нас с чарсом — мало, поэтому, когда те начали окружать нас, прячась за лесными зарослями у дороги, я снова распугал их своим ментальным "чудищем".

Разбежались твари неохотно.

То ли попались менее пугливые и более голодные, то ли осмелели с приближением темноты, то ли получаться у меня стало хуже. Неудивительно — все тело жгуче ныло от изнеможения. Тело требовало отдыха, но я не был уверен, что обычный отдых принесет мне облегчение. Тут было что-то иное, что-то очень скверное... Мне нужна была помощь Гилсвери, ожидавшего в Абесине. Маг должен хорошо разбираться в таких вещах, он наверняка знал, в чем дело, и знал, как с этим бороться.

Вскоре лес кончился, и дорога вынесла меня к давно ожидаемому городу.

Лысуны отстали, не решившись выйти из привычной среды обитания до наступления полной темноты, а я устремил взгляд на приближающиеся городские ворота. В отличие от Жарла и Аваната, здесь возводить стены разрешалось, хотя и невзрачные, всего в три метра высотой. Причин тому было множество. Во-первых, вблизи проходила граница соседнего макора — Адаламоса, где обитали серые адалаи, во-вторых, город обосновался на берегу Великого озера, где можно было ожидать нападения врагов с воды, и заключение, в Абесине нет поселений нубесов, не выносивших близости воды. Время от времени здесь появлялись только отдельные патрулирующие разъезды, именуемые клантами и состоявшие из боевых семерок, соединенных родовыми связями.

Ворота начали уже закрываться, когда я подъехал, и старый ворчливый стражник, придержав створки, впустил меня внутрь. Вместо пошлины за въезд пришлось навесить "призрак", и он тут же меня забыл.

13. Старый враг

В полдень в макоре серых адалаев поднялась метель.

С неба вдруг повалил сильный снег, задул резкий, обжигающе холодный ветер, и завертелась свистопляска, затрудняя видимость и заметая дорогу. Драхуб глубже надвинул капюшон поверх устрашающего шлема, стараясь оградить лицо от летящих навстречу снежных хлопьев, чарс недовольно ворчал, поворачивая морду то вправо, то влево в попытке уберечься от незнакомого ему явления. Но снег летел отовсюду, заставляя зверя нервничать, и магу пришлось коснуться его разума успокаивающим импульсом. Вместо своего старого боевого зверя, покоренного демоном, магу еще перед отъездом из Колдэна пришлось выбрать подходящий экземпляр из стаи созревшего для дела молодняка, и этот молодой зверь, естественно, в других макорах еще не бывал. В родном же, где он вырос, нет ни таких холодов, ни снежных зим.

На пардов, неотступно следовавших за ним, он не оглядывался. Ветеранам было не привыкать к подобной погоде. Несмотря на ухудшение видимости, сбиться с дороги маг не опасался — острейшее чутье дал-рокта не позволит заблудиться где бы то ни было. Так что черные звери продолжали выкладываться во всю силу ног среди всей этой круговерти. Лишь немного сбросили скорость из-за увеличившейся глубины снежного покрова, доходившего теперь до щиколоток.

То же чутье вскоре неожиданно донесло до него запах опасности, притаившейся впереди, но маг и не подумал замедлять бег своего небольшого отряда. Что могло быть такого в макоре серых адалаев, что оказалось бы способным остановить его?

Трое всадников продолжали нестись по заснеженной, стиснутой с двух сторон огромными стволами камнелюбов дороге.

Пока не вылетели на засаду.

Метель неожиданно стихла, воздух очистился от снега, и впереди, словно из ниоткуда, выросла шеренга тяжеловооруженных всадников, перегородивших дорогу полукольцом, от края до края леса. Их было не меньше двух десятков, все закованы в тяжелые стальные латы, а руки сжимают длинные, искривленные к концу мечи, предназначенные для верховой рубки. Морды, шеи и грудь серых дракхов тоже были покрыты броней. Воины явно были отборными и выглядели бы грозно... для какого-нибудь простолюдина-хаска. Для огромного дал-рокта эти пан-цирники выглядели мелковато, словно перед ним были не воины, а подростки из собственной расы, облаченные в настоящие, подогнанные по фигуре доспехи.

Но вот тот, кто стоял позади шеренги, представлял для мага определенную опасность.

Темно-красные, как запекшаяся кровь, одежды мага серых адалаев резко контрастировали с белизной окружающей природы, а насыщенность цвета указывала на реальный уровень силы, умения, зрелости обладателя этих одежд. Красный Мастер был старым, опытным магом и обладал значительной силой.

Драхуб узнал его. Когда-то, сотню лет назад, он убил его сына, когда тот по собственной глупости встал у него на пути. А теперь его отец, несомненно все еще желающий мести, решил повторить глупость своего сына. Ловчий маг не возражал бы против боя в другое время, сейчас же ему не хотелось распылять силу, предназначенную демону. Но он понимал — боя не избежать. И все же решил попытаться уладить дело миром, чувствуя себя при этом довольно странно — никогда ранее ему не приходилось совершать подобного.

Драхуб остановил чарса, не доехав до шеренги двух десятков шуггов. Парды настороженно замерли за спиной, положив руки на рукояти тяжелых длинных мечей и оценивая внимательными взглядами позицию для предстоящего боя.

— Я-то думаю, кто это к нам пожаловал, — проговорил маг адалаев с надменной усмешкой, выставив вперед короткую белоснежную бороду, украшавшую лицо цвета остывшего пепла. — А это сам ловчий маг Драхуб, собственной персоной. Вот кто все банды вольных извел у моих соседей прямо под самый корень — слухами земля полнится.

— Прочь с дороги, Оценол, — угрожающе пророкотал ловчий маг. — Я всего лишь воспользовался правом проезда по вашему макору, коим дал-рокты обладали всегда.

— Дал-рокты, но не ты, ловчий маг. — Адалай поднял руку и резко ткнул в его сторону костлявым пальцем. — Я не приглашал тебя в свои владения. И ты знаешь почему.

— Если ты желаешь поединка, то я предоставлю тебе эту возможность на обратном пути, после того, как выполню задание, возложенное на меня Владыкой Колдэна. А сейчас — прочь. Я тороплюсь.

— Ты никогда не имел понятия о вежливости, Драхуб. — С лица адалая исчезла всякая насмешливость. Теперь оно выражало гнев. — Попроси ты иначе... Но теперь у меня нет выхода. Ты больше никуда не поедешь. И я позабочусь о том, чтобы забрать все твои послежизни, когда прикончу тебя. — Оценол небрежно взмахнул затянутой в красное рукой, отдавая приказ своим панцирникам. — Уничтожить.

"Слишком много болтовни", — подумал Драхуб, глядя, как лязгающей лавиной трогается с места шеренга всадников. Он вскинул руки, заметив, что одновременно с ним тот же жест проделал маг адалаев, но не придал этому особого значения. Решение адалая использовать против него обычных воинов говорит о его неуверенности в собственных силах. А Драхуб и так был уверен в своем превосходстве над ним.

Накопленная в походе сила вырвалась из его глаз ветвистой синей молнией и заплясала по стальным доспехам врагов, стремительно перескакивая с одного на другого. Воины кричали, превращаясь в яркие факелы, кричали дико, нечеловечески, захлебываясь и давясь собственным криком, горела не только одежда, но, казалось, сама сталь, кричали и падали с разбегающихся от ужаса во все стороны дракхов вниз, роняя свои шутовские мечи в шипящий и тающий от жара снег.. Через минуту все было кончено.

Драхуб брезгливо оглядел валяющиеся в подтаявшем снегу горячие тела панцирников, чадящие черной копотью. Неприятно бивший по чуткому обонянию дал-рокта сильный запах горелой плоти заставлял его морщиться. Затем поднял взгляд на Оценола. Заклинание цепной молнии мага не коснулось, уж элементарной защитой любой маг владеет на подсознательном уровне, и даже сейчас старик все еще пытался сотворить какое-то собственное заклинание. Он явно переоценил свои силы, этот серый адалай.

Иногда Драхубу было не чуждо и чувство юмора — он небрежно махнул рукой, как это недавно сделал Оценол, и коротко бросил своим пардам:

— Уничтожить.

Те рванулись вперед, обтекая хозяина по бокам черными хищными силуэтами на фоне белого снега, и устремились к магу серых адалаев, вскидывая клинки.

Но тут воздух между ними и стариком взревел от фонтана огня, взметнувшегося ввысь вровень с самыми высокими макушками каменитовых деревьев. Гигантский, пышущий ужасающим жаром столб желто-красного цвета за несколько мгновений оформился в громадную фигуру огненного великана. Снег под ним мгновенно вскипел паром, обнажив черную землю, вспыхнули даже ветки близстоящих деревьев. Жар тугой волной ударил ловчего мага в лицо, стряхнув снег с кустов и веток рядом с ним. Чарс под ним испуганно захрипел и попятился.

Такого Драхуб не ожидал. Он поторопился, посчитав, что старик выдохся. Иначе бы не отдал пардам столь убийственный для них приказ.

— Назад! — взревел он во всю силу своих легких, снова мгновенно взвинчивая себя в боевое состояние.

Но было поздно.

Старик с яростным криком взмахнул руками, сжав пальцы в кулаки, и опустил их вниз, словно нанося удар по невидимой цели. Огромный демон огня повторил его движения, опустив огненные руки на головы пардов и мгновенно вбив их в землю вместе с чарсами, вбив с той же легкостью, с какой ребенок хлопком ладони может расплющить сырые глиняные фигурки. Земля содрогнулась, словно от удара чудовищного молота, кровь брызнула от раздавленных тел в разные стороны на несколько шуггов, забрызгав и снег, и стволы деревьев. Когда руки демона поднялись вновь, вместо воинов осталось лишь кровавое полуобугленное месиво.

Драхуб запоздало сообразил, что, сознательно пустив своих воинов на верную смерть, старик тем самым выиграл время для сотворения столь сложного заклинания. Велика же была его жажда мести, если он не пожалел своих людей. Дал-рокт бы так не поступил. Воины должны выполнять лишь то, что им по силам, первым же в бой должен идти их терх.

Силен старик, но огненный демон его не спасет.

В момент реальной опасности разум дал-рокта стал холоден как лед.

Он снова вскинул руки, сложив когтистые пальцы в подобие лезвий. Из них тут же выдвинулись гигантские, в его рост, водяные клинки, шириной в две ладони и тонкие, как волос хаска. А затем эти клинки обрушились на шагнувшего к нему огненного демона. Лезвия опустились на кипящие нестерпимо ярким пламенем плечи, и руки великана, вспыхнув, отделились от тела и упали на влажную дымящуюся землю, упали и рассыпались снопом горячих, но уже безвредных искр.

Смертоносный выпад не пощадил и Оценола, намертво связанного жизненной нитью со своим огненным созданием. Водяные клинки обрубили ему руки так же, как и его демону, — по самые плечи. Заливаясь кровью, с искаженным от нестерпимой муки лицом, старик еще пытался бороться — усилием воли. Огненный демон снова принялся отращивать руки, но сил у мага не хватило, и огненный столб с оглушительным шумом провалился сам в себя и исчез, оставив после себя лишь дымящийся земляной круг. Старик же обессиленно повалился с седла в мокрую слякоть, образовавшуюся под ногами его дракха от близкого жара. Животное отбежало в сторону, с недоумевающим фырканьем скосив глаз на распростертого хозяина.

Драхуб медленно подъехал к умирающему магу и остановился, чтобы отдать дань уважения поверженному врагу. Тот лежал на спине и ненавидящим взглядом следил за его приближением. Капюшон с головы откинулся, обнажив белоснежные волосы. А обычно серая кожа на лице адалая была теперь под цвет его волос.

— Ты сам этого хотел, — холодно бросил Драхуб.

— Избавитель идет... — прошептал Оценол. — Он уже идет... и несет забвение для твоей расы... твоей проклятой расы Тьмы...

Глаза мага потускнели, последнее слово замерло на губах. Он был мертв.

"Опять этот бред о Пророчестве", — отстраненно подумал Драхуб. Владыка Икседуд считает, что вера хасков может свернуть горы, если предоставить им такую возможность. То, что даже этот маг каким-то образом узнал, что в мир Хабуса прибыл демон из-за Сферы, невольно заставляло задуматься. Необходимо во что бы то ни стало помешать продвижению демона по Пути. Впрочем, он в любом случае намерен этим заняться.

В сторону тел мертвых пардов он бросил лишь мимолетный взгляд, а сгоревших заживо панцирников врага не удостоил и этим. Если у него и мелькнуло сожаление по поводу гибели пардов, то только потому, что погибли те слишком рано. Что ж, они выполнили свое предназначение, отвлекли на себя силу врага, а смерть воина, погибшего в бою, почетна.

Оставалось только продолжить путь, что Драхуб и сделал, послав чарса вперед без каких бы то ни было сомнений. Его ждал демон, который должен был умереть.

А вот время совсем не ждало. Время не умеет ждать. Через пару часов с низкого пасмурного неба снова повалил сильный снег. Закат угасал. Пушистые белые хлопья неутомимо сыпались на полотно снежной пустыни, сияние которой, по мере того, как становилось темнее, стало уже менее болезненным для глаз дал-рокта. Вскоре чарс брел по брюхо в снегу, зло порыкивая от усилий. Тени деревьев ложились перед ним слева направо, как длинные жерди несуразного плетня. Иногда магу начинало мерещиться, что его чарс вот-вот переломает об них ноги, и он досадливо встряхивал крупной головой, прогоняя наваждение.

Он устал не меньше своего зверя. Дорога оказалась значительно тяжелее, чем он рассчитывал, и ловчий маг потерял уйму времени, пробиваясь сквозь снежную целину.

И все же он успевал.

Не останавливая чарса, Драхуб низко наклонился с седла, зачерпнул рукой полную горсть белой пороши и яростно растер лицо, словно пытаясь избавиться от запаха горелой земли и плоти хасков, даже с такого расстояния все еще преследовавшего его чуткое обоняние.

Потом вокруг снова закружила метель, отрезав и запах, и весь видимый вокруг мир.

14. Хозяйка "Наяды"

Тай как раз подошла к стойке бара, собираясь справиться о том, как идут дела, у ее бармена, толстощекого румяного корда по имени Доник, когда этот хальд вошел в ее заведение, и сердце Тай даже при беглом взгляде на него забилось чуть чаще, чем ему следовало. Ей даже пришлось приструнить себя, чтобы успокоиться. Вот еще не хватало, первый раз, что ли... Ей нравились хальды. Ей всегда нравились хальды и постоянно приходилось за это расплачиваться. Тут уж ничего не поделаешь — судьба. Вспомнив, что со дня на день должен приехать ее сын, отпущенный из Пресветлого Дома на каникулы, она лишь вздохнула. Квин хороший мальчик, она его очень любит и ждет, но пусть он приедет не сегодня. Завтра, например. Тай считала себя хорошей матерью, но она была женщиной, причем женщиной одинокой, а одиноким женщинам иногда надо развлекаться. В жизни должны быть какие-нибудь удовольствия, иначе она теряет смысл.

Желание несколько стушевалось, когда она рассмотрела посетителя получше, и в душу закрались первые подозрения... "Не может быть", — пытаясь справиться с охватывающим ее изумлением, подумала Тай. Столько лет прошло, когда сюда последний раз забредал засферник... Само слово ее вдруг напугало. Оно напомнило ей о давних обязательствах, которые она не могла проигнорировать даже ради сына и о которых тот не знал. Да и никто из ее знакомых не знал, если честно... наверное, она все-таки ошиблась. Будь этот тип засферником, то прибыл бы в сопровождении людей Наместника Хааскана, а этот один, сам по себе.

Народу, несмотря на вечер, в трактире было немного, свободных мест хватало, но незнакомец, явно не выбирая, прошел к ближайшему столу справа от входа и тяжело опустился на скамью, привалившись к стене спиной. Вид у него был усталый.

Тай продолжала его разглядывать с возрастающим любопытством. И тревогой. И каким-то неясным ожиданием. Ткань серого одеяния даже на вид казалась очень добротной и дорогой. Оружия с собой у него, кажется, не имелось. В этот момент гость положил руки на стол, края рукавов немного сползли, обнажая запястья... И Тай порывисто вздохнула — на его левой руке она увидела знакомый ей черный, причудливой формы браслет. Сомнения исчезли. Засферник! И без сопровождения. Как это ему удалось?! Может, людей Наместника он просто прикончил по дороге? Было бы славно. Куда легче выполнить свои намерения, когда человек один. Один в этом чужом для него мире... Тут темноволосый словно почувствовал ее интерес и взглянул в ответ. Тай вздрогнула. Ее лица как будто что-то коснулось, какая-то мягкая волна. Скучающий за стойкой толстяк Доник, заметив этот обмен взглядами, добродушно поинтересовался:

— Что, твой старый знакомец пожаловал?

— Нет...

— Но он смотрит на тебя.

— Это делают многие мужчины.

— Но ты смотришь на него в ответ!

— Тише, Доник, тише. Это делают многие женщины.

— Я пошлю служанку...

— Не надо, Доник. Я сама обслужу его. Пришли в мою комнату ужин на двоих, и побыстрее.

— Так я и думал. — Бармен ухмыльнулся.

Тай в ответ возмущенно фыркнула:

— Доник, ты хороший парень, но я плачу тебе не за фантазии, особенно о моих личных делах.

— Ладно, понял я, понял, — бармен замахал руками, словно отбиваясь от собственных слов. — И сказать уже ничего нельзя. Я же по-дружески, хозяйка, мы ведь давно знаем друг друга...

— Вот и хорошо. Как я выгляжу?

Доник хмыкнул:

— Как всегда — отлично. Ты же у нас красавица. А твое синее платье тебе очень к лицу...

Тай уже не слушала.

Она спросила скорее по привычке, чем по необходимости. И так ясно, что отлично выглядит. Облегающее темно-синее платье выгодно подчеркивало соблазнительные формы ее стройного тела, а свисавшая с плеч накидка из дорогого парскуньего меха символизировала ее состоятельность. Придирчиво окинув себя взглядом, все ли в ажуре, она безотчетно поправила свои мягкие желтоватые волосы, роскошным водопадом спускающиеся ниже плеч, до лопаток, и, плавно покачивая бедрами, неторопливо поплыла к столику с заинтересовавшим ее гостем.

— Да пребудет с тобой Свет, незнакомец. Позволь представиться, я — хозяйка этого заведения, зовут меня Тай Наяда. У тебя утомленный вид, наверняка пришлось вынести дальнюю дорогу. Могу я предложить одну из своих прекрасных комнат для ночлега? Или ты желаешь только поужинать?

— Да пребудет с тобой Свет, Тай, — с легкой улыбкой ответил темноволосый. У него оказался приятный голос, и сквозившая в нем неподдельная усталость лишь добавляла ему определенного шарма. — Меня зовут Элиот Никсард, я должен признать, что мне давно не приходилось видеть столь восхитительно-красивых и волнующих женщин. И я с удовольствием остановился бы на ночь в твоем трактире, но...

В ответ на комплимент Тай попыталась добродетельно покраснеть, но у нее ничего не вышло. Жизнь хозяйки трактира давно уже приучила ее как к пошлостям, на которые горазды деревенские мужланы, так и к любым комплиментам. Но слова гостя ей пришлись по душе. Поэтому в ответ она ободряюще, и одновременно обольстительно, улыбнулась, — чего-чего, а этого у нее было не отнять. Не нашлось еще мужского сердца, неспособного растаять от такой улыбки, — чем она со знанием дела пользовалась при каждом удобном случае.

— Но что же тебе мешает? Крайняя спешка? Так на дворе уже ночь, а в такое время никто никуда не спешит, если ему дорога жизнь. Погоди. Не торопись с ответом. Сначала прими приглашение поужинать со мной в моей комнате.

Конечно же, он не смог отказаться и послушно пошел за ней. Женское обаяние — великая сила, если женщина умеет им пользоваться с умом. Трактир Тай был небольшим и насчитывал всего восемь гостевых комнат. Она отвела темноволосого в лучшую комнату, с хорошей мебелью и убранством, являвшуюся ее личной. И нередко служившую для любовного уединения, но говорить, естественно, пока об этом не стала. Незачем дракхов гнать раньше времени. Не мешаеь сперва познакомиться поближе. Да и желание что-то поутихло. Появление этого гостя сулило ей дальнюю дорогу, тревоги и опасности пути, и заботы о личном удовлетворении в ее рациональном уме отошли на второй план.

На обитых голубым бархатом стенах висело несколько картин с пейзажами из разных макоров, под одной из них стояла широкая кровать, в пышной перине которой вполне можно было утонуть. Противоположную стену занимал одежный шкаф с дверцами, покрытыми искусной резьбой. Слева от него со стены смотрело большое, в рост, овальное зеркало, нижняя полочка которого была уставлена разными забавными безделушками. В центре комнаты, на застланном ковром полу стоял небольшой приземистый столик, накрытый белой скатертью, с парой удобных стульев по бокам. По привычке Тай расположилась на левом, так, чтобы кровать, оказавшаяся за ее спиной, все время была перед глазами собеседника и настраивала его мысли на определенный лад. Столик был уже сервирован и благоухал — когда надо, Доник становился невероятно расторопен, за что она его и ценила. В центре среди блюд стояла красивая ваза из синего стекла с букетом викий, тоже синих — этот цвет был ее любимым. Викии имели мохнатые коричневые стебли и большие, с ладонь, пышные бутоны, источавшие тонкий, изысканный аромат, заполнявший воздух комнаты. Тай очень любила эти цветы, считавшиеся в народе символом любви, и не забывала менять их по мере увядания. Даже зимой.

— Что ж, давай поболтаем, — приступила к разговору хозяйка "Наяды", когда гость тоже уселся. — Твое имя я уже знаю, но кто ты, откуда, что за нужда заставила тебя пуститься в дальний путь — этого ты еще не говорил. Можешь, конечно, и не рассказывать, если не желаешь, у всех нас есть секреты. Но ведь ты мне хотел что-то сказать наедине?

— Приятный запах. — Засферник мимолетно улыбнулся, кивнув в сторону вазы. — И комната тоже приятная. Думаю, эта комната предназначена не для каждого встречного... Почему ты пригласила именно меня?

— Захотелось пообщаться с человеком из дальних краев. Да ты не стесняйся, ешь, пей. Наверняка устал с дороги и проголодался.

— Да, притомился... У тебя есть ко мне какое-то дело, не так ли?

Что за бестактность! Кто же вот так сразу переходит к сути... Но еще ее покойная матушка учила Тай, что мужчин нужно хвалить даже за то, чего они еще не заслужили, — на будущее, и старушка была права, как Тай убеждалась уже не раз.

— А ты умен. Другой на твоем месте мог вообразить, что я соблазнилась его неотразимой внешностью и прочими мужскими достоинствами.

— А это, естественно, не так?

Тай вдруг расхотелось улыбаться. Он видел ее насквозь, ей стало неприятно — только на миг, но это заставило ее сразу перейти к делу. Может, чуть позже...

— Не обольщайся. Мне просто нужен спутник. Возле Круга Причастия живет мой знакомый, старый отшельник, я навещаю его раз в год, а сейчас как раз подошел срок. Подкину ему кое-какие припасы, кое-что из необходимых продуктов, которые трудно добыть самому, соль, например, кое-что из одежды.

— Ты ведь совсем не знаешь меня. Я здесь чужак. Почему ты не наймешь кого-нибудь из местных, кого хорошо знаешь?

— Ты ничего не ешь. Может, тебе не нравится это блюдо, так я принесу другое?

— Спасибо, я не голоден. Ты не ответила на мой вопрос.

— Местные... — Тай сделала рукой пренебрежительный жест. — Они всегда слишком заняты. Кроме того, Круг Причастия — не слишком популярное место, люди его боятся. И правильно делают. А ты все равно едешь туда.

— У меня это на лбу написано?

— Что? А-а... Можно сказать и так. Ты приехал с запада, значит, твой путь лежит на восток.

— Ты не находишь, что это слишком просто? Может быть, я хочу осесть в Абесине? Или Неурейе?

— Ты только что сам подтвердил, что совершеннейший чужак в этом мире. — Тай улыбнулась мило, но немного насмешливо.

— Чем же?

— Объясню, если согласишься взять в спутницы.

— И все-таки, что во мне так явно выдает чужака?

— Как тебе сказать... Из всех людских рас, населяющих земли Внутреннего Круга, нет никого с такими темными волосами.

— Перекрашусь.

— Не стоит. Дело также и в одежде. Покрой на первый взгляд смахивает на местный, но материал... материал прямо кричит, какой он необычный... порвать, наверное, очень трудно?

— Почти невозможно.

— Так я и думала. Вот еще важная деталь — отсутствие швов. У нас шить так еще не научились.

— Присмотрись внимательнее. Швы есть.

— Ничего себе... Готова поклясться, что их только что не было. Но тебя это не спасет. Знаешь, что выдает тебя больше всего? Я узнаю в тебе чужака, даже если ты перекрасишь волосы и сменишь одежду.

По губам гостя скользнула и пропала напряженная улыбка.

— И почему же?

— Поведение. Манеры. Обороты речи. Тот самый неуловимый шарм, которого нет у местных.

— Спасибо за информацию.

Тай не забывала чарующе улыбаться, внутренне торжествуя. Кажется, сейчас она его добила. Теперь никуда не денется.

— Так мы договорились? Еда и ночлег по пути за мой счет.

— И все? — с явной иронией спросил засферник.

Тай слегка нахмурилась:

— Тебе нужно что-то большее?

— Ты права. Этого достаточно. Но я еще не решил.

— Ты предпочитаешь ночевать под открытым небом?

— А у тебя что, единственный трактир в этом городе?

Вот теперь разговор ей точно не нравился. Где же она повела себя неправильно?

— Нет, конечно. — Хочешь не хочешь, а пришлось согласиться. — Трактиров здесь пруд пруди. Но у тебя нет денег. Уж поверь мне, я распознаю это с первого взгляда.

На самом деле тут и взгляда никакого не нужно. Достаточно знать, как засферники попадают в Хабус. Наверняка и у этого ни единого "пера" в кармане.

— Я мог бы предложить иной способ оплаты ночлега.

При этих словах Тай почему-то вздрогнула, но, как оказалось, напрасно, так как имелось в виду совсем другое: он достал из кармана какой-то предмет и высыпал из него десяток мелких, с полногтя, желтых горошин.

— То, что ты видишь, является пищей, — пояснил он. — Глотать нужно, не разжевывая. Двух таких гранул хватает, чтобы не чувствовать голод целый день. Может быть, примешь это в качестве платы? Ты сможешь взять за них хорошую цену у проезжих путешественников.

— Ах вот почему ты ничего не ешь. — Заинтересованная, она взяла одну горошину, поднесла к глазам поближе, сжала подушечками пальцев. Горошина была очень твердой и глянцевой, словно из стекла. — Весьма любопытно... Но откуда мне знать, что ты говоришь правду?

— Проверить будет трудновато, — признал Никсард, — На это нужно время. Даже если ты проглотишь одну сейчас, то только утром выяснится, что завтрак тебе не требуется.

— А если все-таки потребуется? — Тай снова подняла на него взгляд, оторвавшись от горошины и иронично вздернув брови. — Ты-то к этому времени уже переночуешь. Не силой же мне потом выбивать из тебя маны. У меня, конечно, хватает крепких ребят специально для таких щекотливых ситуаций, но я не люблю портить свое хорошее впечатление о людях, с которыми приходится иметь дело. А о тебе у меня, как ни странно, пока складывается хорошее впечатление.

— Значит, мы не договоримся?

— Почему же, договоримся, но по-моему...

"Не потому, что не верю тебе, — добавила она про себя, — а потому, что хочу тебя сделать обязанным". Чуть наклонив голову набок, она теперь разглядывала его с каким-то жадным любопытством. Лицо темноволосого засферника в свете масляных светильников, подвешенных за крюк к потолку как раз над столиком, казалось осунувшимся, под глазами лежали тени. Выглядел он молодо, лет на двадцать пять-тридцать. И хотя старался казаться серьезным, насмешливый блеск глаз скрыть не мог. Тай вдруг ощутила приятную истому внизу живота и в груди. Проклятие, давно же у нее не было порядочных мужиков! Кругом одни болваны, только на приезжих и приходится рассчитывать. Вот на таких — спокойных, в меру вежливых, в меру воспитанных... А еще в ее госте чувствовалась немалая внутренняя сила, что тоже определенным образом возбуждало. Как он ее еще в зале взглядом... словно невидимыми руками коснулся. Если он и не маг, то какие-то способности у него определенно есть... Может, потому и без сопровождения... Не сейчас. Не расслабляйся. Путь долгий, а он никуда не денется. Ты же видишь, что этот разговор давно закончился, просто нам обоим безотчетно захотелось поболтать...

— Договоренность вступает в силу с завтрашнего утра, — спокойно продолжила Тай. И, не удержавшись, улыбнулась ему одной из своих самых обольстительных улыбок, потому что желание вернулось с новой силой, причем с такой, что спорить она с ним не смогла. Не успела она опомниться, как ее губы уже выговорили необходимые слова: — А... А нынешнюю ночь, если все-таки желаешь, можешь... провести здесь...

Тай запнулась.

С гостем что-то было не так. Насмешливый блеск в его глазах сменился тревожным. Тай еще ни разу не видела мужчину, который был бы раздосадован подобным предложением, и мгновенно вспыхнула, почувствовав себя оскорбленной до глубины души. "Спокойно, спокойно, — напомнила она себе, — люди могут думать о нас вовсе не то, что мы воображаем. Причина не обязательно должна лежать на поверхности..." Но приветливость приходилось изображать уже с некоторым усилием. Отодвинув в сторону гордость, она решила спросить прямо:

— Я не в твоем вкусе?

Путешественник вздохнул:

— Не хочу кривить душой, Тай, ты очень красивая женщина, и я искренне рад знакомству с тобой...

— Но? — Губы Тай дрогнули, щеки охватил жар досады и злости. Болтовня. Жалкая болтовня... — Позволь, я догадаюсь сама. Узы верности для тебя не пустой звук? Торопишься к своей женушке?

Выпад наугад, сделанный с намерением уколоть его самолюбие, в цель не попал, это она заметила прекрасно, но он, помедлив, кивнул, прикинувшись пентюхом, целиком согласным именно с таким выводом.

— Я искренне приношу свои извинения.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, словно оценивая с новых позиций. Злость потихоньку отпускала, сменяясь жгучим любопытством. Дело не в ней. А в чем?

— Я все равно просто так тебя не отпущу. — Тай усмехнулась и предложила: — Снимай плащ и ложись на кровать.

На его лицо легла тень.

— Я думал, что выразился достаточно ясно.

— Расслабься. Я всего лишь хочу сделать тебе массаж. Поверь, тебе это поможет, а мне доставит удовольствие. Почувствуешь себя, как новенький, я в этом деле известная мастерица. Давай же, не стесняйся, мы взрослые люди. Такую малость ты себе можешь позволить, не изменяя своей женщине.

Удивленно глядя на нее, он, немного помедлив, покачал темноволосой головой:

— Нет. Не могу объяснить, в чем дело, но мне... не стоит прикасаться к кому-либо. И давай покончим с этим. Если твое предложение остается в силе, то покажи мне комнату. Если нет, то я пойду. Уже поздно, а я устал и хочу отдохнуть.

— Оставайся здесь, — Тай мысленно вздохнула. Случай с этим чужаком казался безнадежным. Может, он просто боится женщин? — Если что понадобится, звякни в колокольчик у двери, и тебя обслужат. Я зайду к тебе утром, и да пребудет с тобой Свет.

— Благодарю. Того же и тебе.

Пожелание в ее адрес прозвучало вполне искренне.

Тай поднялась и неторопливо направилась к двери, мягко покачивая бедрами и не сомневаясь, что он смотрит ей вслед. Маленькая женская месть, от которой невозможно удержаться. Пусть помучается. А она пока подумает, как быть с его нежеланием доставить ей удовольствие. И как его обойти, это нежелание. Проклятие, этот отказ только распалил ее еще больше, она же теперь спокойно уснуть не сможет... чтоб тебя причастило, Элиот Никсард...

Тай хмыкнула. Пожелание прозвучало двусмысленно.

Ведь именно от этого она и намеревалась его уберечь — от Причастия.

15. Еще один странный сон

Сон был тот же.

Уже знакомый отвесный колодец до неба — гладкие серые каменные стены. Тот же серый, чуть светлее стен, туман, лениво колыхающийся на дне колодца тонким живым слоем. То же золотистое облако в центре, сочащееся внутренним светом.

И персонажи были прежними — я и старик, только теперь мы поменялись местами. Он стоял в центре, погрузив стопы и край выцветшего синего балахона в золотистый студень, я же — среди стен узкой пасти скального коридора. Тонкие узловатые пальцы обеих рук крепко сжимали посох, тонувший нижним концом в том же облаке, глаза на коричневом морщинистом лице плотно закрыты. Тем не менее он знал, что я стою напротив него. А я знал, что он это знает. Старая игра. Все бы ничего, если бы не усталость, будь она проклята. Усталость, копившаяся весь день и вечер, она последовала за мной в этот сон-видение, ей все было мало, даже здесь она продолжала медленно, но неутомимо пережевывать тупыми жесткими зубами каждую мышцу, жилку, каждый кусочек плоти. Но, по крайней мере, в этот раз у меня была большая степень свободы, чем в прошлый раз. Я позволил себе усмехнуться и прислонился плечом к стене коридора, пытаясь снять с ноющих натруженных ног хоть часть нагрузки, гадая, что мне суждено услышать в этот раз. Жжение в икрах ослабело. Реальность этого сна была прямо пугающей. Как и в прошлый раз.

Не открывая глаз, старик требовательно произнес:

— Ну? Я жду.

— Ждешь чего?

— Когда ты займешь мое место.

Я насмешливо развел руками:

— Благодарю за любезное приглашение, но в прошлый раз мне там не понравилось. Ты пытаешься навязать мне нечто, заставить совершить некое действие, в котором я не нуждаюсь. И при этом без всяких объяснений. Лучше оставь меня в покое. В гневе я способен сделать то, о чем впоследствии сожалею.

— Не играй словами. Ты знаешь, о чем я говорю!

— Кто бы говорил! — Слова упали резко и зло. — Может быть, ты сам перейдешь с туманных намеков на нормальную осмысленную речь? Видит Небо, я не знаю, о чем идет речь, как пытаешься мне внушить ты. Ну? В чем дело? Какого Зла я здесь делаю, в чем смысл твоего и моего присутствия в этом странном колодце?

— Ты хочешь, чтобы я напомнил тебе о твоей боли... Хорошо. В тебе нет цельности. Твоя личная жизнь рассыпалась в прах, свое горе ты переживаешь до сих пор... Дальнейшее существование потеряло для тебя всякую привлекательность, сам смысл. И ты позволил случайным событиям нести тебя по воле стихийного течения времени и пространства...

— Бессмысленная болтовня. Ближе к делу.

— Не перебивай, ты ведь хотел это услышать. Ты до сих пор сам не знаешь точно, ради чего согласился на авантюру, в результате которой оказался здесь, в мире Хабуса.

— Я просто хотел помочь одному человеку. Твоя ирония оскорбительна.

— Сочувствие собрату по несчастью? Ты сам в это не веришь. Тебе просто надо было отвлечься от занудства бессмысленного существования, и предложение опечаленного отца показалось тебе подходящим способом вернуть веру в себя, хотя бы попытаться это сделать. Но от себя не убежишь, потому что корень твоей проблемы лежит в тебе самом. Несколько лет назад, поставленный перед выбором — умереть или стать измененным, ты выбрал последнее.

Он говорил размеренно и спокойно, словно преподаватель на лекции по философии. И это злило еще больше.

— Скажи лучше то, чего я не знаю. Незачем вещать избитые истины.

— Слушай же! Ты был инфицирован — якобы искусством Медленных Струн, искусством Лешу, тайной силой некоей древней расы, но на самом деле зародыш сути чужого был внедрен в тебя, как болезнетворный вирус, и теперь медленно, но неотвратимо пожирает тебя изнутри!

— Бред. Лживый бред. Он помог мне — и ничего больше. Он спас меня.

— Он возрождается. За счет твоей плоти, за счет твоей души.

— Заткнись! Ты лжешь!

— Разве? Тогда почему ты так разволновался? Не по той ли причине, что уже видел нечто подобное? На себе самом?

Старик вдруг поднял пергаментные веки, и пронзительная синева глаз нестерпимо ярко сверкнула на его дубленном лице. Затем отнял правую руку от посоха и вытянул ее перед собой, выпрямив ладонь и пальцы. Дряблая сухая кожа прямо на моих глазах стремительно потемнела, плоть и кости словно потекли, превращаясь в серую лапу, увенчанную острыми длинными когтями.

Я судорожно вздохнул, дернулся изо всех сил, пытаясь справиться с подступившей паникой — отчаянной, захлестывающей с ног до головы, заставляющей терять рассудок и мчаться неизвестно куда сломя голову, лишь бы скрыться от этого ужаса...

Он насмешливо смотрел на меня в упор, показывая мне эту руку.

— Да, я вижу, что тебе это знакомо. Ты все еще желаешь превратиться в это окончательно? Ну-ну, не стоит так бледнеть. Ты попал в этот мир, и теперь твоя судьба сложится иначе. Вместо возрождения эту тварь ждет смерть. Тебя, кстати, тоже. Ведь разделить вас невозможно. Смерть же твоя принесет великую пользу Хабусу, ибо ты поможешь ему создать Светоча!

16. Тай. В путь

Спросонья Тай почувствовала, как кто-то трясет ее за плечо, и тут же услышала знакомый встревоженный голос:

— Проснись, хозяйка. У нас проблемы.

Жмурясь от внезапного после уютной темноты света, Тай непонимающе уставилась в склонившееся над ней озабоченное толстощекое лицо бармена. Заметив, что она очнулась, Доник немного отодвинулся и отвел руку с медным масляным светильником в сторону, предоставив возможность ее глазам смотреть в серый, небеленый потолок... Ах да, вспомнила Тай, она же спала в комнате Доника, благо у него для таких случаев всегда стояли две отдельных койки.

— Что случилось?

— Дракх взбесился. Ну тот, здоровенный, черный, на котором твой знакомец приехал. С привязи рвется, того и гляди, остальных животных покалечит, и так всех по углам разогнал. Давай-ка, хозяюшка, вставай и разбирайся, пока переполох у соседей не поднял да постояльцев не перебудил, шумит ведь, как сотня лысунов...

— Да я-то при чем? — приподнимаясь на локте, возмутилась Тай, которая терпеть не могла подобные ночные авралы — весь день потом невыспавшаяся ходить будет. — Сам, что ли, не можешь разобраться?

— Я к этой страшной твари и близко не подойду. — Доник энергично затряс головой. — Мне еще жизнь дорога. Иди, буди своего гостя, пусть утихомиривает зверя.

Остатки сна слетели, словно его и не было. Тай откинула одеяло и соскочила на пол, оказавшись в одной полупрозрачной ночнушке, в которой намеревалась наведаться ночью к засфернику, но так и не решилась — что-то ее удержало, и пока она еще не разобралась в своих чувствах, оставив это на потом. Спохватившись, сердито бросила Донику, беззастенчиво пожиравшему глазами ее тело сквозь почти ничего не скрывающую ткань:

— Отвернись, чего гляделки вылупил! Совсем совести нет?

— Да ладно тебе! — ухмыльнулся тот. — Когда еще возможность представится тобой полюбоваться!

— Отвернись, Доник, — уже мягче попросила Тай. — Мне переодеться надо.

Что-то проворчав, бармен повернулся спиной. Затем поправил чадящий и потрескивающий фитиль, предварительно поплевав на пальцы. По углам бродили колеблющиеся тени, причудливо искажая вещи. Сориентировавшись, Тай быстро подошла к своей одежде, аккуратно развешенной на стуле, — не к той, в которой была вчера, а к походной, загодя приготовленной с вечера. Теплая рубашка из тонкой шерсти, кожаный жилет, плотный кожаный ксомох до колен с боковыми разрезами до бедер, меховой шлемник, толстые шерстяные штаны и узкие вилсиговые сапожки высотой до середины икры. Вся одежда выглядела стильно и была окрашена под серебро.

— Что ж ты сам к нему не наведался? — поинтересовалась она, уже одеваясь.

— Не знаю, — немного помолчав, ответил Доник. — Боязно что-то стало. Странный он какой-то, этот хальд. Есть что-то в нем нехорошее, тревожное... а ты вроде как с ним уже накоротке, по крайней мере, беседа вчера вечером у вас вышла долгой.

— Ничего у меня с ним не было, Доник, если ты об этом подумал, — с досадой бросила Тай.

— Вот и я говорю — странный он какой-то, — задумчиво кивнул Доник. — Если бы ты пригласила меня, я бы не раздумывал ни мгновения...

— Мечтать не вредно, — хмыкнула Тай и, не удержавшись, поддела: — Мужчина называется, с дракхом справиться не может!

— Да ты хоть видела его зверя-то? — Доник явно обиделся и умолк.

Закончив с рубашкой, штанами и жилетом, Тай быстро натянула сверху ксомох, одернула со всех сторон, поправляя, взялась за сапоги. Затем затянула поверх ксомоха широкий кожаный пояс с кинжалом в ножнах — без оружия в дороге никак нельзя, столько всякой нечисти шастает по лесам — и двуногой, и четвероногой, и... В общем, со всяким количеством ног, рук, лап и клыков.

— Сейчас еще ночь или уже утро?

— Скоро рассветет, — буркнул Доник.

— Ладно, пошли. Нечего дуться.

Шлемник она пока надевать не стала, зажала под мышкой. Доник заспешил следом, освещая темный коридор. Ее комната была рядом, через одну от комнаты Доника. Тай постучала и, не дожидаясь ответа, вошла. Если все так, как говорит бармен, то времени на вежливость нет. Доник встал сзади, подняв светильник над плечом и сопя в левое ухо.

Никсард спал прямо в одежде, на спине, поверх так и не разложенного одеяла, лишь скинув свои довольно странной формы башмаки на пол да повесив на стул серый плащ. "Вот засранец, — недовольно подумала Тай, разглядывая эту картину, — стоило ли свою комнату отдавать. Знала бы заранее, что он так поступит, рядом с дракхами под навесом постелила бы".

Тут она почувствовала, что с засферником что-то не так, и подошла вплотную к кровати. Его тело было странно неподвижным, а дыхание столь тихим и незаметным, что его можно было принять за покойника. Тай обеспокоенно тронула его за руку и отдернула пальцы, словно обожглась, — кисть Никсарда была ледяной, окостеневшей. Даже у покойника не бывает таких холодных рук. Мысли Тай заметались, как стая вспугнутых хронков. Случилось то, чего она никак не ждала так скоро, ведь вечером гость выглядел вполне прилично. Но думала она недолго, так как по натуре обладала решительным характером:

— Доник! Бери его под мышки, а я возьму за ноги!

— Зачем?

— Ты что, сам не видишь? У него окочун начался! Его теперь только вода спасти может. Да быстрее же, увалень ты неловкий!

До бармена наконец дошло. Он приглушенно охнул, торопливо поставил светильник на пол и сграбастал чужака за плечи. Вместе они подхватили его и потащили к выходу. Одеревеневшее тело казалось странно легким, почти невесомым, словно эта ночь вытянула из него всю влагу. Но виновата, конечно, была не ночь, а Закон Равновесия, столь неожиданно и неотвратимо предъявивший на чужака свои безжалостные права...

Дальнейшее запомнилось Тай каким-то кошмаром из отдельных сцен.

Она помнила, как, наталкиваясь на стены коридора в кромешной тьме и вполголоса переругиваясь, тащила с Доником постояльца к выходу из трактира. Как они вместе затаскивали его в седло черного зверя, к этому времени все-таки успевшего повалить навес, но сразу присмиревшего при появлении хозяина, а заспанная служанка, толстушка Лайна, выбежавшая на шум, охала и ахала рядом, добавляя сумятицы, пока Тай ее не прогнала. Как без спроса позаимствовав дракхов у своих постояльцев, торопливо, но бесконечно долго ехали к пристани по еще ночному городу и придерживали Никсарда с двух сторон, бесчувственное тело которого так и норовило свалиться под копыта. Как, усталые и запыхавшиеся, будили хозяина единственного плоскодона, оказавшегося в эту пору у пристани. Как пытались объяснить ему, хмельному и сонному, в чем дело, и как Таи, отчаявшись, в конце концов заплатила учетверенную цену за рейс, побудив сразу протрезвевшего лоханщика к активным действиям. Помнила, как вдвоем с Доником укладывали подопечного на жесткий топчан в отведенной каюте. Как плоскодон отчаливал от пристани, а Доник махал ей с берега рукой, удерживая в поводу двух так выручивших их дракхов, как хлопали наполняющиеся ветром широкие, спешно поднятые командой судна паруса. И как Тай, заперев дверь, с остро ноющим от беспокойства сердцем, скинув сапоги и ксомох, легла на топчан к засфернику, укрывшись его плащом, захваченным из трактира вместе с башмаками в походной сумке, и тесно прижалась к нему всем телом, с отчаянным и твердым намерением его отогреть. Последняя ее мысль была о том, что теперь она уже точно не уснет и будет так мучиться, ворочаясь с боку на бок, пока засферник не придет в себя... Если вообще придет, если уже не поздно... Но спасительный сон пришел и смежил ей веки, избавив на время от душевных терзаний и тяжких забот, так неожиданно свалившихся на ее хрупкие плечи.

17. Недоброе утро на пристани

Светало медленно, как всегда, но туман над водой сегодня не висел. Сквозь щели дощатого настила было видно, как внизу об опоры лениво плещутся мелкие волны, обвивая их узкими коронками мутной белой пены. Вдали, в серой утренней дымке, тихо таяло небольшое приземистое судно — это плоскодон удалялся от недавно покинутой пристани. Было холодно.

Михкай сдернул шлемник и ожесточенно почесал нестерпимо зудевший затылок, бормоча под нос ругательства. Летом он любил плескаться в теплой прибрежной воде Великого озера, но зимой его в ледяную темную воду и палкой не загонишь, от одного вида в дрожь бросало. Посещение бани же, по его мнению, стоило слишком дорого, и он бывал там не чаше раза в две-три декады, предпочитая мучиться от чесотки, как сейчас, но не тратить с трудом заработанные на этой проклятой работе маны. Михкай работал смотрителем пристани уже много лет и каждое ночное дежурство не переставал клясть свою незавидную долю — только ради того, чтобы занять чем-то голову, не обремененную особыми умственными усилиями. Особенно сильное словоизвержение случалось тогда, когда кругом царила тьма, разгоняемая лишь факелами, и где-то рядом бродили разные страхи. Но сейчас, слава Создателю, уже наступило утро.

Снова нахлобучив шлемник на нечесаные космы волос, Михкай поддернул вечно сползающие штаны, глянул на далекую уже корму уплывающего "Висельника" и бегло осмотрел широко разбросанные портовые постройки. Посторонних не обнаружил и решил, что можно пойти погреться в любимую будку — ветхое несуразное строеньице, торчавшее на левом конце пристани нездоровым наростом. Над короткой, черной от сажи трубой вился легкий дымок — дрова еще не прогорели, в будке сейчас должно быть тепло и уютно. Кому эта пристань нужна, чего за ней смотреть? Ну, уплыли эти ранние гости и уплыли, так нет, по правилам надо проводить, так сказать, последить за порядком, а чего следить? Воровства в Абесине не водится, как в макоре у кордов, приезжих нынче мало, по трактирам гостят да в подушку сопят... Нормальные люди сны сладкие досматривают, вот, а он бродит тут, словно лысун.

Зябко передернув плечами, Михкай побрел к будке. Не к добру поминать этих тварей ночных, злобных и до кровушки живой охочих. Хоть здесь в его работе смотрителя какой-то прок — в городе, бывает, по улицам лысуны всю ночь шастают, до самого утра, чтоб после в свой поганый лес убраться, жрут всякий мусор да разных животных домашних, за коими хозяева недоглядели... бывает, и пьяных хозяев, за которыми недоглядели бестолковые хозяйки... Вот, а на пристани ни разу не показывались. Воды не любят, от запаха воды у них в чутком носу свербит. Прям как у нубесов, хотя те вроде как без носов...

Михкай остановился возле будки, чихнул, кляня про себя сырость, взялся за ручку двери.

Сзади неторопливо забухали копыта, глухо тараня доски причала.

Вот утро беспокойное, кого там еще несет? Михкай недовольно обернулся. И враз забыл о беспокойстве. Потому как обомлел. К краю каменитового настила, где плескалась темная зимняя вода, медленно двигался громадный всадник, словно собирался пуститься вплавь. Черный великан на огромном черном дракхе. Тело скрывал плащ, голову — капюшон. Но было в его облике, пусть и скрытом одеянием, что-то непередаваемо жуткое. Инстинктивно чувствуя, что его появление не к добру, Михкай замер, где стоял, словно норогрызка, почуявшая парскуна. Рука так и прилипла к дверной ручке.

Всадник остановился. Замер громадной темной глыбой прямо напротив будки Михкая, шагах в десяти. И в десяти шагах от края причала. Остановился, и вместе со своим зверем, словно думали заодно, уставился вслед кораблю, еле-еле карабкавшемуся вдали по водной глади. По крайней мере, Михкай подумал, что вслед кораблю, лица-то чужака он не видел. Опоздал, с неожиданным злорадством подумал про себя Михкай. Раньше надо было приезжать, а теперь жди следующего плоскодона...

Всадник шевельнулся. Мощные, словно нижние ветви старого камнелюба руки вывернулись из-под плаща и откинули капюшон. В неверном утреннем свете слабо блеснул сталью черный шлем, выкованный в форме звериного черепа, почти полностью охватывавший голову гостя, но не скрывавший лица. Серокожего лица с крупными, сильно выдающимися вперед челюстями, с тяжелым каменным подбородком, с узким, но до жути длинным, нечеловеческим разрезом глаз, заворачивавшихся на висок, для чего в шлеме имелся специальный боковой вырез, чтобы не мешать обзору. Такие глаза могут увидеть даже то, что находится сзади.

Дал-рокт. Вестник Тьмы.

Перепуганный до смерти, Михкай вытаращился на дал-рокта. Ему тут же захотелось стать как можно меньше, незаметнее, слиться с отбрасываемой будкой тенью, превратиться в саму тень. Или в норогрызку. И юркнуть в любую подходящую щель. Первая лихорадочная мысль о том, что надо куда-то бежать, кого-то предупредить, сбежала сама раньше него. Куда там бежать, он не то что шевельнуться, дыхание и то затаил. Лишь бы не заметил... Лишь бы этот жуткий дал-рокт не обратил на него, маленького и незаметного смотрителя, своего жуткого гибельного внимания...

Но Вестник явно прибыл не за душой Михкая, — он продолжал смотреть в водную даль. Михкай чуток осмелел и позволил себе несколько дерзких мыслей. Что ему тут понадобилось? Как он посмел явиться сюда, в землю своих страшных, кровных врагов, нубесов, беспощадных и неукротимых в мести, как рушащаяся с гор лавина? Стоит нубесам учуять его, и дал-рокту придет конец! Быстрей бы уж учуяли... Но в Абесине ни одного кланта, насколько Михкай знал, вчера не появлялось — как назло. Да и обычных, людских стражников, чтоб их всех до одного причастило, тоже поблизости не было, даже самых завалящих. О-ох, пропадет он тут, бедный смотритель, геройской смертью... Почему геройской, Михкай и сам бы не смог объяснить. Но так хотелось иной раз совершить в жизни что-либо значительное без всяких усилий со своей стороны...

Тут до Михкая дошло, что Вестник уже начал колдовать. Руки поднял, поганец, выше головы, когтями в сонное небо уперся, словно собрался ему кровь выпустить, клыки страхолюдные оскалил, что зверь, глаза красным пламенем зажег, будто угли, выхваченные из очага и вставленные в проклятые Светом глазницы. Ой, не зря Вестниками детей пугают, со страхом убедился Михкай. Что тут сейчас будет...

А было вот что. Воздух вокруг Вестника как бы сгустился, потемнел, заколыхался, словно студень, вывернутый из миски на стол. Меж белых клыков мага просочился тихий рык — то ли слово неведомое, заклятием связанное, то ли вздох такой, силу приумножающий, — то Михкаю было неведомо, в магии он ни ухом, ни рылом не вязал. Маг вдруг выбросил руки ладонями вперед, словно резко оттолкнул что-то от себя, и что-то темное вырвалось из ладоней. Вырвалось, прыгнуло на воду и понеслось, вытягиваясь длинным сгустком, словно огромный слизень, что любят в трухлявом дереве да в трупном мясе ковыряться, понеслось, ощутимо сгущаясь на ходу, тяжелея, оседая в воду. Вот уже и волны побежали в стороны, отбрасываемые мерзкой тяжестью, а скорость не замедлилась, даже выросла. Что-то в том колдовстве было непередаваемо страшное. Михкай судорожно вздохнул, не в силах более сдерживать дыхание. Тут, как назло, в животе громко заурчало, как иногда случается с перепугу, от нервного расстройства, сперло, и Михкай аж зажмурился от усилия, сдерживая окаянный порыв. Да что ж он такого съел вечером? Рыба, наверное, порченая была, теперь наружу просится... Живот снова заворчал, еще громче прежнего, казалось — на всю пристань. Пылающий раскаленным углем зрачок дал-рокта сместился в глазнице вбок, с ледяной нечеловеческой злобой уставившись на смотрителя. Живот сразу успокоился — от страха Михкая мгновенно пронесло, и теперь он стоял ни жив ни мертв, обильно потея в томительном смертном ожидании, уже не сомневаясь, что Вестник Тьмы сейчас просто оторвет ему голову.

Пылающий зрачок сместился обратно. Магу было явно не до него. Заклятие требовало сосредоточения, а посторонние звуки, помешавшие ему, прекратились. Слава Истинному Свету! А штаны, если жив останется, и постирать можно... Только бы запах дал-рокту не помешал, смердит-то как, ну точно — рыба плохая была...

Михкай снова распахнул глаза во всю ширь, устремив взгляд на озеро

Направляемое волей мага, заклятие перло неудержимо и напористо, быстро поглощая расстояние. В двух сотнях шуггов от пристани на воде болтался буй из простого, легкого дерева — плавняка, не подверженного окаменению, как древесина камнелюбов. Буй отмечал мель, чтоб какое судно сдуру на нее брюхом не село. Так вот, потемневший уже до полной черноты сгусток таранным бревном прошел сквозь ни в чем не повинный буй и унесся дальше. Буй несколько мгновений качался на воде как ни в чем не бывало, а потом рассыпался прахом, исчез без следа, без звука.

Глаза Михкая чуть не вылезли из орбит, когда он сообразил, что та же самая жуткая участь ожидала и плоскодон, и его команду из трех палубников со знакомым лоханщиком, Уленгриком Белым, во главе. И двух пассажиров, чем-то не угодивших Вестнику, крупно не угодивших, если ради них маг решился забраться в макор своих исконных врагов, считай, со своей смертью играл, за чужой гоняючись... Страсть-то какая! Что же делать? Делать-то что? Мысли Михкая лихорадочно заметались в поисках выхода. Люди же погибнут!

Тут он ощутил, что ему снова стало трудно дышать, хотя теперь и не сдерживался. От мага по пристани растекалась дурная мощь, пропитывая воздух, вгрызаясь в дощатый настил, мощь била невидимыми волнами, проникала в тело противной знобящей дрожью. Чтоб твое сердце прогрузилось во Тьму, выругался Михкай на Вестника и тут же взмолился: пронеси, Свет Истинный, спаси и сохрани! А тем несчастным на корабле, видимо, уже не спастись. Так и сгинут, не ведая от чего... Вон уже та страсть почти возле самого плоскодона, вот-вот в корму вдарит, гибельно, беспощадно...

Уши уловили странный звук слева, будто терлось железо о железо. Михкай досадливо дернулся, не желая пропускать зрелища гибели "Висельника", но все-таки не утерпел и оглянулся, проверяя, что там еще за напасть. Сначала он не поверил своим глазам, а потом — потом возликовал! Прямо позади дал-рокта, в семи-восьми шуггах, выстроившись полукольцом, стоял полный клант нубесов. Хитиновые великаны застыли так, как только они одни и умеют, — сплошь изваяния, только скрещенные мечеруки, вздернутые выше головы в жесте боевой угрозы, друг о друга трутся — тот самый звук и есть. Как сумели так неслышно объявиться, когда — Михкай и проглядел, и прослушал. Но учуяли дал-рокта, своим острым чутьем учуяли, теперь не упустят, нарежут поганца на ремни...

Маг услышал чуть ли не раньше Михкая. Чарс — а у серолицых под седлом ходят только чарсы — с оглушающим ревом встал на дыбы. Развернулся на задних ногах, кроша каменит пристани в мелкую щепу, и снова опустился, уже мордой к нубесам, продолжая изливать в рычание дикую, бешеную злобу на врагов. Всем известно: враг хозяину — такой же враг и его зверю.

Клант был явно отборным — из старых, опытных и поистине огромных воинов. Пешие, они головой равнялись с головой всадника, а их жуткие мечеруки, способные рвать сталь, как гнилую кожу, вытянулись не меньше чем на два шугга. Таких огромных Михкаю еще видеть не доводилось! Специально по душу дал-рокта, что ли, прибыли?

Михкай быстро глянул на озеро, с громадным облегчением убедился, что людям на "Висельнике" крупно повезло, так как отвлекся маг, упустил внимание — и сгинуло, растаяло черное заклятие, и повернул голову обратно, не желая не пропустить самое интересное.

— Поединок! — еще громче своего чарса рыкнул дал-рокт.

— Выбирай, — ответил тот из нубесов, что стоял посередке, прямо перед Вестником. Оглушительный треск и щелканье, кои являлись у нубесов речью, ударили по ушам с такой силой, что Михкай аж присел.

— Ты! — ответил маг.

На этом разговор закончился. Столь старым врагам, как нубесы и дал-рокты, говорить было не о чем. А ведь дал-рокту по-своему повезло, сообразил Михкай, наблюдая, как маг снова поднимает руки, чтобы сотворить какое-то поганое заклятие. Если бы нубесы не придерживались своих неписаных правил, с ним уже было бы покончено. Увлеченный черным делом, тот ведь слишком поздно заметил их появление. Но чтобы ударить сзади, пусть и кровного врага, — никогда такого не бывало. Вдобавок, вместо того чтобы броситься на него всем скопом, дали ему по требованию право поединка и позволили выбрать поединщика. Давно не развлекались, видимо, яйцеголовые, вот и не спешили.

В могучей, непреодолимой силе покровителей родного макора Михкай не сомневался ни секунды, но и Вестник, судя по его решительному и грозному виду, уклоняться от схватки, отступать тоже не собирался. То, что среди дал-роктов нет трусов, ведомо и самому малому ребенку. Для их воинов умереть в бою — честь и святая обязанность, как для пахаря-хаска засеять по весне пашню спорами хлебного гриба.

Заклятие не вылетело из ладоней Вестника Тьмы, оно выползло, словно продолжение рук — гигантскими узкими клинками, напоминающими видом тонкий слой прозрачного льда. Они росли и росли, пока не сравнялись ростом с самим Вестником.

Хищно сдвинув острые жвалы, нубес шагнул навстречу поступью, от которой дрогнул настил пристани.

И они схватились.

Привстав в стременах и наклонившись вперед, дал-рокт обрушил магические клинки на нубеса прямо через голову чарса. Клинки скрестились, отлетели в брызгах желтых искр, скрестились... размноженное обширной гладью воды над пристанью поплыло причудливое эхо — сухое и тонкое от ударов хитина по хрусталю льда, глубокое и звучное от ударов хрусталя по хитину. Нубес, резко сгибая длинные, вывернутые назад коленные суставы, переступал ногами, каждая толщиной с хорошее бревно, отпрыгивал то влево, то вправо; его массивное и не обладающее на первый взгляд особой подвижностью тело вдруг обрело скорость бури. Дал-рокт не менее стремительно отвечал, но оба не могли пробить защиту друг друга. В глазах Михкая зарябило от скорости ударов, в голове звенело от непрерывного стука. Остальные нубесы наблюдали — неподвижно и молча. Звенели мечи, летели искры... Откуда искры-то? Хитин и лед? Правда, и то и другое явно не уступало по прочности стали...

Да врезал бы по башке чарсу, тут бы и всаднику конец, с досадой подумал Михкай. Размахались тут, понимаешь, аж голова разболелась...

Вода под настилом вдруг взбурлила, ударила снизу в щели, вспарывая и ломая твердый каменит, вздулась громадным бешеным валом, нависнув над краем пристани.

Завопив от страха, Михкай рванул дверь своей будки и прыгнул внутрь, успев краем глаза заметить, как, без вреда пройдя прямо по дал-рокту, кипящий белой пеной вал обрушился на цепь нубесов. Дверь захлопнулась, Михкай вцепился в нее обеими руками. Домик вздрогнул от удара, дверь выгнулась, но выдержала, вода фонтаном плеснула в щели, залив Михкаю все лицо и одежду, затопила пол. Некоторое время снаружи выло и грохотало, затем все успокоилось. Не доверяя обманчивой тишине, смотритель несколько минут выжидал, затем, приоткрыв дверь на ширину ладони, глянул. Ни Вестника, ни нубесов не наблюдалось, зато кусок пристани, что виднелся в узкую щель, теперь зиял здоровенными дырами, в которые человек мог провалиться целиком. А оставшиеся доски сияли первозданной чистотой. Тугой водяной язык, коварно вызванный магией дал-рокта, пройдясь по настилу, унес весь многолетний мусор и грязь, с которой не справлялась метла, унес и обломки досок. Осмелев, Михкай открыл дверь пошире, не выпуская дверной ручки и готовый в любой момент захлопнуть ее снова.

Тихо. Пустынно. Холодно. Как и положено быть утром.

Михкай недоуменно повернул голову.

На земле, перед пристанью, в грязной луже лежало тело нубеса, казавшееся величественным и грозным даже в смерти. Чуть левее, шуггах в двух — его голова. Правый фасеточный глаз равнодушно таращился в небо. Левый был залит черной жирной грязью — прежде чем остановиться после смертельного удара Вестника, голова успела перекатиться через лужу. Михкай зажал рот рукой, сдерживая крик ужаса. Не может быть... Не может этого быть! Один-единственный дал-рокт не может одолеть нубеса!

Может. Вот оно свидетельство, немое, но красноречивое.

Еще дальше, шуггах в тридцати, под мокрой стеной скобяного склада, взгляд смотрителя обнаружил тело еще одного мечерукого воина. Видимых повреждений нет, но признаков жизни воин не подавал. Больше не было никого. Остальные пятеро воинов кланта исчезли вместе с магом Вестников.

Чувствуя, как враз ослабели ноги, Михкай опустился прямо на порог будки. В голове тупо билась одна-единственная рваная мысль: вот тебе и на... Вот тебе и на...

Со стороны жилого квартала, примыкавшего к пристани, уже хлопали двери, слышались шаги и голоса. Потревоженные шумом, жители спешили узнать, что тут случилось.

Легенда о непобедимости покровителей родного макора, впитанная с молоком матери, вросшая в душу, словно корень камнелюба в хорошо упитанную почву... Эта легенда только что рухнула на глазах Михкая. Как подрубленный камнелюб. В грязь.

Не стыдясь слез, он плакал.

Впрочем, он этого не замечал.

18. Неудачный переход

— Вот так, значит, все и было. — Седой коренастый корд, староста пристани, басовито кашлянул, прочищая натруженное рассказом горло, задумчиво пошевелил длинными седыми усами и важно добавил: — Народу в тот час, понятное дело, на пристани совсем не было. Если бы не Михкай, то и рассказать, как все случилось, было бы некому. Да и то малый слегка умом тронулся, на такую жуть насмотревшись... Ну, ежели нет вопросов, то пойду я проведаю парня, да гляну, нет ли кораблика для вас, светочтимые.

Староста, кряхтя, поднялся из-за стола и замер в почтительном ожидании. Варша Хранителя продемонстрированная важными гостями города перед беседой, произвела на него глубокое впечатление.

— Ступай, ступай, — небрежным кивком отпустил его Гилсвери. — Занимайся своими делами. Мы тут пока посовещаемся.

Поднялся и Доник с донельзя озабоченным видом:

— Мне тоже пора, а то трактир без догляду брошен, что там одна служанка сможет... Тай мне потом, если что не так, голову оторвет... А у меня на руках еще и два дракха постояльцев, еще объясняться придется...

— Иди, Доник, ты тоже нам больше не нужен, — неживым голосом отпустила Онни.

Доника они встретили уже по дороге к пристани, после того как служанка "Наяды" рассказала о ночном переполохе. Тот, развернувшись, поскакал с ними обратно, рассказывая, как дело было, уже со своей точки зрения. Тут уже никаких сомнений не осталось, что речь шла именно о засфернике. И эта новость всех просто ошеломила. Подобного развития событий никто не ожидал.

Когда дверь Управы за старостой и трактирщиком закрылась, в комнате на некоторое время повисла мертвая тишина.

Онни, задумавшись, безотчетно скользнула взглядом по помещению. Судя по его богатому убранству, староста жил в значительном достатке. Стены обиты гладкими панелями из древесины плавуна, отсвечивающей мягким желтоватым оттенком, мебель — шкафы, полки, сундуки — отделана затейливой резьбой. Пол устлан толстыми цветными половиками. Сами они сидели за просторным столом, уставленным остатками трапезы, — староста не поскупился на угощение.

Затем взгляд Онни поочередно прошелся по лицам спутников.

Гилсвери, откинувшись спиной к стенке и полуприкрыв глаза, отчего его лицо казалось немного сонным, с отсутствующим видом уставился на светильник в углу. Капюшон откинут, по худощавому лицу и огненно-рыжей шевелюре бродят колеблющиеся блики, губы плотно сжаты. Лекс Хитрован, ковыряясь в тарелке с мясом деревянной вилкой, часто косился на свежую повязку, проглядывающую нежно-голубым пятном сквозь большую прореху на левом рукаве ксомоха чуть выше локтя, частично побуревшем от запекшейся крови. И при этом неизменно досадливо морщился, а его "хвост" при каждом повороте головы то и дело шлепал по правому плечу. Острые зубы лысуна, распоров одежду, лишь поверхностно полоснули по плоти, но в рану попала смердящая грязь с тех же зубов. Поколдовав несколько минут, Гилсвери остановил уже начавшееся воспаление, но на всякий случай на рану наложили высушенные листья целебного длинноуха, которые нашлись в Управе старосты. Казалось, больше ничего подсотника в этот момент так не занимает, как эта повязка... Или скорее, вид подпорченного ксомоха, в котором он любил форсить в Сияющем. Рядом с ним на длинной скамье, зябко кутаясь в прихваченный в "Наяде" плащ — в комнате было прохладно, с несчастным видом сидел Квин, которому так и не удалось повидать мать.

Онни Бельт сидела за столом напротив Лекса, по левую руку от мага, и пыталась прогнать свою странную тоску. Плащ и шлемник были скинуты на скамью, взлохмаченные волосы небрежно приглажены рукой, сейчас бездумно теребившей рукоятки метательных ножей, торчавших из специальной обоймы на поясе, как головки хлебных грибов из грядки.

"Опять сорвалось", — мрачно думала она. Опять сорвалось, когда он так был ей нужен. Впрочем, следует признаться, нужен был не столько сам чужак, ей нужен был сиглайзер, его чудодейственная вещичка. Ей снова хотелось услышать, увидеть, почувствовать... погрузиться в тот волшебный мир... Ее сердце тогда ожило, разум блуждал в прекрасных, завораживающих видениях... Чтоб его причастило, этого засферника. Он ввел ее в искушение, но повторить это волшебство пока невозможно... И ее душа словно тонула, захлебываясь в темном омуте меланхолии. "Перестань, — одернула она себя в который раз. — Это же смешно. Ты ведь всегда умела укрощать свои желания, и гордилась этим, а сейчас раскисла, прямо как родная сестричка, не способная пропустить мимо себя ни одного сколько-нибудь смазливого мужика..."

Впрочем, она несправедлива. Каждому свое.

Да что же он с ней сделал? Что?! Этакие мучения... Онни осознавала, что ее тяга абсолютно противоестественна. Но поделать с этим ничего не могла. Засферник словно навел на нее какое-то проклятие... даже мысли о предстоящем деле как-то тушевались и блекли на фоне этой мерзкой сосущей тоски...

Про сиглайзер чужака она так никому и не рассказала, хотя раньше от Верховного мага ничего не скрывала. Испытанные тогда в дороге ощущения показались ей чересчур личными для предания огласке. Да и ничего значительного для мага она в них не нашла. В конце концов, должны же быть у женщины свои тайны...

— Неудивительно, что смотритель умом тронулся, — вздохнула наконец Онни, нарушив общее молчание. — Привыкли они тут в своем Нубесаре как у Создателя за пазухой сидеть.

После ее слов Лекс тоже счел своим долгом вставить ворчливую реплику:

— Отдохнули, называется. Отоспались, подлечились, отъелись. Никак не могу понять, как он мог нас опередить?

— Долго же до тебя доходит, подсотник, — задумчиво бросила Онни, уже размышляя над тем, что очередной портал, до Неурейи, организовать, к сожалению, невозможно. Нельзя безнаказанно открывать порталы через границу макоров. Маг, сделавший это, рискует расстаться со своей сущностью или полностью потерять силу. Граница же как раз проходила по озеру. — По расстоянию мы перенеслись вперед, по времени — назад. Ровно на сутки. И в итоге ничего не выиграли.

— Да я так и думал, только ждал, когда кто-нибудь из вас скажет. — Хмыкнув, Лекс насадил на вилку очередной кусок мяса, вгрызся в него крепкими зубами и невнятно добавил с набитым ртом; — Знаю же, как вы любите посмеяться над бедным парнем, когда он ошибается. Эх, Настоятель называется, напортачил, как самый бездарный ученик!

— Боюсь, дело обстоит несколько иначе, — негромко, но исключительно холодно обронил Гилсвери, наконец оставив в покое светильник и обратив лицо к присутствующим. — У меня давно были подозрения, что Настоятель склонен к мировоззрению наблюдателей.

— Не может быть. — Онни резко повернула голову и наткнулась на пристальный взгляд мага, обычно бледно-голубые глаза которого сейчас блестели начищенной сталью, а прямая, напряженная спина выдавала испытываемую им тревогу. — Он же сам предупредил, что портал может быть не стабилен...

— Вот именно. Зачем мне говорить о том, что я и так знаю лучше его?

— Но он теперь знает о нашей миссии! Чем это нам грозит в дальнейшем?

— Все, что он мог сделать своими силами, он сделал. Хуже, если он послал весточку своим сторонникам... Но так далеко он, как мне думается, еще не зашел. Он наблюдатель сам по себе, по собственным убеждениям и без связей с другими. Так что о нем можно теперь забыть, следует исправлять то, что он натворил.

— А есть смысл вообще что-либо исправлять? — Лекс пожал широкими плечами, размахивая вилкой, точно миниатюрным мечом. — Может быть, труп нашего знакомца давно уже пошел на корм рыбам?

Ответ мага был сух и категоричен:

— Он жив. Сколько раз он уже мог погибнуть, и каждый раз что-то ему помогало. Немалое значение, конечно, имеет и его собственная сила. Твоя сестра, Онни, просто молодец. Все правильно сделала...

— Ты его чувствуешь сейчас? — встрепенулась сотница.

— Нет. — Маг едва заметно качнул головой. — Это его отличительная особенность. Поэтому мне и нужно, чтобы ты находилась с ним рядом, я тогда могу ориентироваться по твоей ауре. Только не воспринимай мои слова как укор, твоей вины здесь нет, я сам должен был отправиться с ним с самого начала. Но сейчас, я уверен, с ним уже все в порядке. И тем более мы должны поторапливаться. Драхуб, как известно, после столкновения с нубесами остался жив. Думаю, сейчас он во всю прыть несется по краю Великого озера, через земли серых адалаев и довготов, собираясь перехватить Никсарда в Габалассе или, на крайний случай, в Спихатхе.

— Упрямый, Зверь его заворожи. — Онни стиснула рукоятки ножей, представляя, с каким бы наслаждением вонзила все три в глотку этого дал-рокта.

— Скорее, гордый до фанатизма. Никому еще не удавалось нанести ему такого оскорбления, как наш... — Тут маг умолк и недовольно глянул на Квина, про которого в ходе разговора все забыли. А лицо магика прямо-таки светилось от любопытства, ничто не напоминало об унынии, владевшем им всего несколько минут назад.

Онни сразу сообразила, в чем дело. Маг едва не проговорился. Хотя Шустрик волей случая и прибился к их компании, рокового слова — засферник — никто еще при нем не произносил. Незачем забивать мальцу голову тем, что ему знать не положено. К тому же он может случайно проговориться в неподходящий момент при неподходящем человеке. И так уже столько сложностей... Вот именно. Сложностей уже столько, что не все ли равно — узнает он об этом или нет.

Тем не менее сотница строго посмотрела на паренька:

— Квин, дальше ты с нами не поедешь. У нас сейчас более важные заботы.

— Пресветлый Дом отпускает своих учеников всего на декаду. Если за это время мать не вернется, если я ее так и не увижу, то зачем я сюда приезжал? — Мальчишка упрямо поджал губы. — Я поеду дальше, Онни. С вами или без вас. Найдется плоскодон и для меня. Не вопрос!

— Решительный характер, — одобрительно ухмыльнулся Лекс.

— Пусть едет, — неожиданно разрешил Гилсвери. — Сдается мне, его судьба тоже как-то связана с нами. Ничего не происходит случайно.

— Что? — Онни изумленно распахнула глаза. — Что ты имеешь в виду? Какое отношение мальчишка может иметь к нашим делам?

Ответ мага изумил ее еще больше.

— Пока не знаю. Но скоро это выяснится.

— Но разумно ли это? Он еще ребенок, стоит ли его подвергать тяготам пути?

Квин вдруг вскочил и, гордо вздернув свой курносый нос запальчиво крикнул:

— Сама ты ребенок! Мне уже четырнадцать!

— Сядь.

— Но...

— Сядь, тебе говорю! — сердито прикрикнула Онни.

— Или тетя Онни надерет тебе задницу, — снова осклабился Лекс, растянув губы с тонкой ниткой рыжих усов чуть ли не вдвое. Дружески опустив руку на плечи мальчишки, он заставил его сесть. — Поверь, она умеет обихаживать и не таких мальцов, как ты. В нашей дружине тридцать тертых мужиков, все закаленные, проверенные в деле эрсеркеры, и все ходят перед ней на цыпочках, стараясь заслужить ее расположение.

— Лекс!

— Да, тетя Онни? — смиренно отозвался подсотник. И тут же охнул, заработав под столом носком сапога по голени.

— Вот видишь? Что я тебе говорил? — со страдальческим видом пожаловался он Квину, который не смог сдержать улыбки после столь бурной реакции родной тетки. — Она даже раненых не жалеет. Зверь, а не командир.

Онни сдалась, но вид у нее при этом был угрюмее некуда.

В конце концов они сейчас не в Сияющем, и никто этого не видит. Пусть тешатся. Но как же быть с Квином? С чего это вдруг маг решил тащить его с собой и дальше? А может... Может, потому, что мальчишка знает уже слишком много, и теперь его нельзя оставить в стороне? Онни снова повернулась к Гилсвери, собираясь добиться ясности, но появление старосты, сообщившего о прибытии ожидаемого плоскодона, пресекло ее вопрос.

Дружно поднявшись, вся компания скопом двинулась к пристани, оставив разговоры на потом.

* * *

— Отдавай концы, лоханщик, отправляемся.

— Никак не могу, светочтимые. Пассажиров буду принимать только после разгрузки.

— Нам срочно, лоханщик. Назови свою цену.

— Дело не в цене. В трюме полно скоропортящегося товара, а товар принадлежит двум важным клиентам из Неурейи. Уговор дороже денег — если товар пропадет, заказов мне больше не видать, да и не расплачусь я сам за товар-то...

— Сколько времени требуется на разгрузку?

— Ну, если как следует поторопиться, то часа два. И столько же на загрузку другой партии. Кто ж со здорового ума порожняком туда-сюда гонять будет? Сплошной убыток и имуществу и престижу.

— Слишком долго. Сколько ты получаешь как посредник за рейс?

— Ну, по-разному...

— Самое большее?

— Шесть-семь стрел.

— Даю тебе десять и обещаю, что твой груз не пропадет.

— Но за задержку я буду оштрафован...

— Двенадцать, и больше не спорь. Иначе покажу знак власти, и повезешь бесплатно.

— А-а... ну так бы и сказал, светочтимый. В таком случае долго еще ты и твои спутники будете торчать на пристани? Грузите уж свои задницы на мою лохань. И поторопитесь, а то уже отчаливаем...

Наконец все утряслось.

Швартовы отданы, корабельная команда нанятой лоханки вот-вот закончит поднимать паруса, ездовые звери пристроены в стойла, лепившиеся к задней стенке кают-спальников, а Онни и вся ее компания расселись на скамье вдоль левого борта. И перед тем как начать о чем-то негромкую беседу, настоятельно посоветовали Квину прогуляться. Что-то вроде: "Сынок, а не пошел бы ты быстро и весело? И желательно надолго?"

Квин отошел в сторонку, поближе к корме, и повис на фальшборте, доходившем ему до груди. Внизу темная полоса воды в мелких завитках белой пены медленно отталкивала тяжелый плоскодон от пристани. Разглядывая колеблющееся отражение своей недовольной физиономии на водной поверхности, он возмущенно фыркнул. Да что они себе вообразили?!

Он все еще не мог остыть после разговора в Управе, после слов тетки, при всех назвавшей его ребенком. Ребенком! У этих женщин совсем нет представления о мужской гордости! Это было так унизительно, так бестактно. Совсем его за несмышленыша принимает, что ли? Неужели она до сих пор думает, что он не догадался, кто такой этот Никсард?

...Жил-был в одной стране за пределами Внутреннего Круга хальд по имени Неумеха. И ничегошеньки в жизни толком у него не получалось — ни поле под хлебный гриб вспахать, плуг не сломав, ни очаг разжечь, не обжегшись, ни дракха запрячь, упряжь не перепутав. Тоскливо ему было от такой жизни, и решил он как-то однажды в Светочи податься, чтобы хоть так прославиться среди потомков. Долго брел Неумеха до Круга Причастия — и лысуны его донимали, и Закон Равновесия, и голод, и холод, и даже сам Верховный маг Кордоса, Альтарес, чуть было его не прикончил, — но все-таки добрался Неумеха до Круга и вступил в него. И выросли у него два носа вместо одного. На спине. А больше не случилось ничего...

Квин хмыкнул, немного развеселившись. Подобными историями пробавляются все первоступенники в Пресветлом Доме по вечерам, свободным от учения... Признаться, заявление мага Стилена о приверженности Настоятеля Масарта к Пассивной Вере здорово его поразило. Но что Никсард — не кто иной, как засферник, он догадался еще в Жарле. Слишком много необычного вокруг него происходило. Человек, которого пытаются опекать два эрсеркера во главе с несомненно сильным магом из Хааскана, ради которого был организован жутко энергоемкий, а потому редко применяемый портал. Ради которого магом Стиленом была получена варша от самого Хранителя Нубесара. И на которого охотится сам Драхуб, один из величайших и легендарных магов Внутреннего Круга, рассылая карун и превращая обычных людей в марнов, с явным намерением того уничтожить... При этом маг дал-роктов даже решился сунуться в Нубесар и остался жив после схватки с мечерукими, убив при этом двоих! И кто бы еще так мог обломать самого Гронта, а? Плюс еще та странная история с мечом, который таскает с собой Онни, мечом, эманирующим огромной силой, ощутимой даже для него, магика, и с черным огромным чарсом, который таскает саму Онни.. Эти трофеи достались ей явно не без помощи Никсарда. Да, такой человек просто не может не быть засферником! Засферник... Квин тихонько повторил вслух, прислушиваясь к звучанию этого слова, и у него в который раз перехватило дыхание от избытка воображения, от нахлынувшего чувства восторга и причастности ко всем этим великим событиям. Вот здорово-то! Это приключение, несмотря на всякие мелкие неприятности, обещало стать интереснейшим в его жизни. Квин представил, как, вернувшись в Пресветлый Дом, будет рассказывать о нем своим однокашникам, как они пооткрывают рты от удивления и зависти, и широко ухмыльнулся. Ха! Авторитет его, естественно, взлетит до самой Сферы, и даже старшие ученики после этого начнут прислушиваться к его словам и интересоваться его мнением...

Холодный порыв ветра заставил его поплотнее закутаться в плащ. Плащ был безобразный — грязно-серого цвета, тяжелый, изрядно потрепанный, к тому же куда большего размера, чем требовалось. Этот плащ первым попался ему под руку, когда Квин заскочил в свою комнату в "Наяде" и вместо своих запасных вещей нашел вот эту рухлядь. Видимо, остался после одного из гостей матери... Впрочем, сейчас не до форса, главное — греет.

Взгляд невольно скользнул по сутолоке, царившей на пристани. Несколько работников, ухая огромными молотками, ремонтировали поврежденный в утренней схватке дал-рокта с нубесами настил под присмотром старосты. Чуть дальше, в широком проеме между стенами скобяного склада и мучного лабаза, виднелись ряды тесных рыбных прилавков, где уже толпились утренние покупатели. Между ними, бесцеремонно расталкивая народ, пробирался какой-то долговязый всадник... Говорят, тело одного из нубесов лежало как раз возле того склада, в луже грязи... тело отдельно, голова — отдельно. Квин поежился. Какой же силы должен быть удар, чтобы пробить защиту мечерукого великана и снести ему голову! Могуч маг дал-роктов, ничего не скажешь...

Всадник свернул к пристани.

Квин подозрительно прищурился. Несмотря на скрывавший лицо капюшон, что-то в его фигуре показалось ему знакомым... Эти два меча, рукоятки которых косо торчали из-за плеч... тихо вскрикнув, магик попятился, чувствуя, как ледяной холод стискивает грудь.

К пристани направлялся Гронт.

Приостановившись в нескольких шуггах от ее края, на котором, не обращая на него внимания, деловито суетились ремонтники, Гронт откинул капюшон и пронзительно уставился в корму отходящего плоскодона своими узкими бешеными глазами. Дракх под ним нервно танцевал и злобно скалил клыки, но железная воля всадника удерживала его на месте лучше всяких пут.

Тут взгляд мечника упал на мальчишку, и губы тут же растянулись в неприятной усмешке. Продолжая пятиться, магик беспомощно уткнулся спиной в кормовую мачту, чувствуя, как удушливая волна чужого злобного веселья обдает его с ног до головы, перехватывая дыхание. Гронт узнал его.

Вжавшись спиной в мачту еще плотнее, паренек вознес благодарные молитвы Создателю за то, что мастер мечей не появился на полчаса раньше — теперь тому придется ждать следующего корабля, не вопрос...

То, что мечник сделал дальше, заставило Квина закричать, чтобы привлечь внимание своих спутников. Гронт врезал пятками в бока дракха и понесся прямо к плоскодону, отошедшему от края пристани уже на пять-шесть шуггов. Выронив инструменты, ремонтники с воплями и проклятиями брызнули в разные стороны, убираясь с дороги взбесившегося недоумка.

Дракх с диким храпом взвился в воздух. Время замедлилось, словно в тошнотворном ночном кошмаре, когда нет возможности спастись от настигающего тебя ужаса. Квин видел, как огромная туша, перемахнув через разделявшее пристань и корму плоскодона расстояние, опускается прямо на него, заслоняя небо чудовищной птицей, и не мог сдвинуться с места.

В последний момент сильные руки рывком оттащили его в сторону, и плоскодон вздрогнул всем корпусом от тяжелого удара. Дракх, врезавшись головой в мачту, с предсмертным хрипом завалился на палубу, разбрызгивая кровь из проломленного черепа и судорожно дергая ногами. А Гронт...

Гронт успел соскочить и стоял рядом в трех шагах, спокойно наблюдая за мучениями животного.

— Ты! Сумасшедший подонок! — взвился гневный, пронзительный голос Онни Бельт, сжимавшей Квина за плечи. — Ты чуть не покалечил мальчишку!

— Ну и что? — презрительно бросил мечник. — Мне нужно было попасть на этот корабль. А за подонка ответишь.

Сзади Гронта бесшумной тенью возник Лекс. Его рука поднялась и опустилась, ударив мечника рукояткой кинжала по затылку. Гронт закатил глаза и мешком осел на палубу рядом с дракхом, тело которого уже оставили последние судороги. Над ним тут же склонился возникший словно из ниоткуда Стилен, коснулся пальцами шеи мечника и снова выпрямился.

Прибежавший на шум со всей своей командой лоханщик разразился проклятиями в адрес Гронта:

— Чтоб дети твои никогда не увидели Истинного Света! Чтоб твое сердце навечно погрузилось во Тьму! Чтоб тебя причастило! Чтоб тебе Небесная сфера голову расколола! Чтоб...

— Спокойно, светочтимый, — прервал его гневные излияния маг. — Больше этот человек нас не потревожит. Брось его в любой пустующий спальник, а по прибытии в Неурейю пусть твои люди отнесут его в ближайший трактир. Да там и оставят.

Лоханщик опомнился. На его лице отразилось беспокойство.

— Отнесут? Он что, сам не сможет дойти?

— Он будет спать. Долго и крепко.

— А-а... А кто мне за это заплатит? Да и ущерб вон какой, кровищи-то сколько...

Лекс шустро нагнулся, пошарил в карманах бесчувственного мечника и бросил лоханщику тяжелый кошель со словами:

— Этого тебе хватит и на рейс, и на то, чтобы расплатиться с трактирщиком за нового постояльца.

Квин заметил взгляд, которым Стилен неодобрительно одарил подсотника, но вслух маг возражать против таких действий не стал.

— А как я все это объясню страже в Кордосе? — резонно поинтересовался лоханщик, деловито прикидывая на ладони тяжесть полученного кошеля.

— Скажешь, что следовал приказу.

— Чьему, светочтимый?

— Приказу человека, предъявившего тебе вот это.

И маг сунул под нос корда руку с варшей.

Золотой глаз на печатке вдруг распахнулся и в упор глянул на лоханщика. Тот обомлел, выкатив глаза. Квин тоже. Такого он еще не видел. Он все еще дрожал после происшествия, но, чувствуя, как сильные руки Онни Бельт ласково обнимают его за плечи и понимая, что Гронт ему больше ничего плохого сделать не сможет, понемногу успокаивался.

— Понятно, светочтимый. — Лоханщику явно захотелось сейчас исчезнуть, судя по его испуганному виду. — Я могу идти?

— Ступай, выполняй свои обязанности.

Двое дюжих палубников из команды плоскодона по его сигналу подхватили непрошеного гостя под руки и поволокли прочь, лоханщик торопливо утопал следом.

А Квин, порывисто вздохнув и теснее прижавшись к тетке, подумал, что путешествие становится не только все интереснее, но и куда опаснее, чем представлялось сперва. Даже несмотря на то, что компания, в которую его угораздило затесаться, состояла из двух эрсеркеров и целого мага. Кстати, запоздало пришло ему в голову, а какого Цвета этот Мастер Стилен?

19. День сюрпризов

Пришел я в себя уже в полдень следующего дня, посреди так называемого Великого озера — на корабле-плоскодоне, носившем странное название "Висельник". Дно у него и вправду было плоское, напоминал он больше баржу, чем корабль, и мы тащились с черепашьей скоростью, несмотря на два широких паруса, на носу и корме, наполненных свежим ветром. По свинцово-серой воде, распростершейся вокруг насколько хватало глаз, стелились тяжелые и неторопливые волны. Их медлительность была обманчивой, ударяясь в крутой бок нашего кораблика, волны неожиданно взрывались каскадом мелких густых брызг. Высокий, выше пояса фальшборт, как и весь корабль сколоченный из толстых досок плавуна, пропитанных собственной, уже застывшей до стеклянной твердости смолой, частично защищал и от брызг, и от ветра. Но у меня не было желания прятаться. Почему-то приятно стоять вот так, положив руки на твердые коричневатые края досок, ловить лицом холодные брызги и резкие порывы насыщенного влагой ветра. А также вдыхать душистый и, похоже, неистребимый запах древесной смолы, какой исходил от всего этого неуклюжего плавсредства.

Последнее мое воспоминание — вечерний разговор с хозяйкой "Наяды", а потом я оказался здесь. Как выяснилось теперь, я пропустил самое интересное. И кстати, приятно ощущать себя живым. И знать, что есть люди, которым твоя судьба не безразлична. Тай все еще отсыпалась в каюте (по-местному — спальнике), переутомившись после утреннего приключения со мной. А может, спала просто потому, что все равно на плоскодоне делать было нечего.

После того как я очнулся, обнаружив себя буквально в объятиях Тай, мы о многом поговорили. Она объяснила, что со мной произошло, а я, осознав, что именно она для меня сделала, в ответ разоткровенничался сверх меры. Рассказал про все — про Драхуба, про Гилсвери, про Онни, которая, как тут же выяснилось, приходилась Тай родной сестрой (интересное совпадение, не правда ли?), про смерть трактирщика Бочонка. Про то, какая нелегкая меня занесла в их мир. Даже про то, что когда-то прошел обучение особому искусству всеобъемлющей самозащиты, искусству, являвшемуся собственностью загадочной древней расы, и которое теперь коварно пожирало меня изнутри. И про свою семейную жизнь, разрушенную по этой причине. А также, набрав обороты, немного обрисовал реалии мира, в котором живу. Я видел, что сумел ее изумить своим рассказом, но здесь-то как раз ничего удивительного — для человека, не имевшего представления о технической цивилизации, мой рассказ звучал просто сказкой — возможно, интересной и захватывающей, но большей частью непонятной. А вот Закон Равновесия, властвовавший в землях Внутреннего Круга, к сожалению, сказкой не был. Именно это явление чуть было меня не угробило. Трактирщик оказался лишь первой "ласточкой", предупреждением, которого я не понял. Каким-то образом я как бы превратился в конденсатор — вместо того, чтобы отдавать свою энергию, как другие чужаки, я стал накапливать в себе негатив этого мира. Той ночью я разрядился на бедолагу, уберег себя от саморазрушения, уберег за чужой счет... Так, по крайней мере, выходило по объяснениям Тай, а собственных предположений у меня на сей момент не оказалось. Но затем "дух" взялся за меня всерьез и наслал "окочун". Термин звучит несколько забавно, но в самом явлении ничего забавного нет. Вот, кстати, на чем меня поймала Тай вчера вечером, когда я заявил, что, возможно, намереваюсь осесть в Неурейе или Абесине. Такое наивное заявление мог сделать только чужак. Потому что это невозможно. Быстро или медленно, но Дух макора убьет чужака с неотвратимой беспощадностью, ничуть не интересуясь его личными пожеланиями, что едва и не произошло. Меня спасла вода. Как объяснила Тай, над водой действие Закона Равновесия многократно слабеет. Он как бы "спит". Почему — никто не знает, но так было всегда.

Спасла...

Я не собирался избавлять ее от этого заблуждения. Потому что сам не уверен в том, как моя предполагаемая смерть будет выглядеть на самом деле, пока существует мой страховой полис — Вечный Клинок, какого нет ни у кого в этом мире, и сохраняется моя связь с ним, с его внутренней Реальностью... Возможно, я и не погибну полностью. По крайней мере, ментальная матрица сохранится точно. Проблема лишь в физическом воплощении, его я потерять мог... Сложный вопрос. И хорошо бы не пришлось разрешать его реальным жизненным опытом. Умирать всегда скверно, как бы это ни выглядело со стороны.

Без последствий этот "сбой", к сожалению, не обошелся. Последствия оказались очень неприятные. В первые же минуты общения с Тай я заметил, что воспринимаю все как-то странно — на глазах словно невидимые шоры, ограничивающие зрение, в ушах пробки, приглушающие звуки, в голове странная пустота. Затем до меня дошло, что я просто ничего не ощущаю, как эмпат. Что почувствует, например, профессиональный пловец, внезапно обнаружив, что разучился плавать? Не просто лишился рук, а разучился делать то, что делал почти всю сознательную жизнь? То-то и оно. Я ощущал себя инвалидом, парализованным, слепым и глухим. Мир, прежде раскрывавшийся каждую минуту невероятно богатой гаммой красок, звуков и ощущений, исходящих как от живой, так и неживой природы, непрестанно находящийся в движении смерти и возрождения, внезапно превратился в черно-белую застывшую декорацию. Это жутко. До ледяного озноба. И я заставил себя думать о чем-нибудь другом, лишь не сходить с ума...

Хотя бы о том, что ни маг, ни его спутники так и не появились в трактире Тай. Мне незачем было спрашивать об этом хозяйку — тогда я еще был более-менее в норме и не ощутил их присутствия ни в трактире, ни в городе. То ли в сообщение аванатского сотника вкралась ошибка (а намеренно он его не исказил, я бы это понял), то ли сам маг почему-то не смог выполнить обещания. И ничего мне, кстати, не сказал об этом Законе. Вероятно, он рассчитывал на личное сопровождение и в случае чего позаботился бы обо мне. Вероятно так же, что я столкнулся с обычной безалаберностью, и он забыл меня предупредить о том, что для него столь естественно и очевидно, как дыхание.

Магия... Достала уже эта магия. Еще несколько лет назад я ощутил ее на своей шкуре во всей полноте, чудом оставшись в живых после битвы с неким суперсуществом на планетке под названием Шелта. Нас, горстку обычных людей, тогда вели в бой за будущее своей цивилизации удивительные существа — олдж по имени Нкот и транс, называвший себя Целителем. Оба являлись последними представителями ныне полностью вымершей расы, сгоревшей в междуусобной войне, длившейся несколько тысячелетий. Магия Нкота была особой — он виртуозно умел обращаться с многочисленными межпространственными энергиями, умел останавливать время, двигаясь быстрее молнии, умел... Умел. Я в который раз загрустил. Пять лет — не такой уж большой срок для тех, кто всегда рядом. И огромная временная пропасть для того, кого с тобой больше нет. Я откровенно скучал по этому огромному зубастому парню, своим видом напоминавшему гигантскую летучую мышь, научившуюся расхаживать на задних лапах. Скучал даже по его вечно шокирующей улыбке, полной оранжевых пиловидных клыков, способной испугать и мертвеца, по его мелодичному голосу, поразительно богатому теплыми обертонами и частенько выдававшему совсем немузыкальные выражения... Сила его была невероятна даже для такого полубессмертного существа, каковым он являлся. Именно поэтому только он и смог, связав в одно целое способности всей команды, остановить ту Тварь, которую породила его собственная цивилизация, остановить ценой собственной жизни... Собственно, тогда в живых только я и остался.

Да, я по нему скучай... И в то же время я его ненавидел. Так сильно, что иной раз от ненависти у меня темнело в глазах. То, что он из меня сотворил, не поддается никакому описанию. И может быть, моя ненависть была бы слабее, не согласись на это изменение я сам...

Кажется, я чересчур погрузился в воспоминания.

Я шевельнулся, выпрямляя спину. Над водой плыл какой-то прозрачный звон, похожий на удар далекого колокола, который решил длиться бесконечно. Я никак не мог понять, то ли слышу его на самом деле, то ли этот звон возникает лишь в моей голове. Режим сиглайзера я заблокировал — бывает у меня временами такое настроение, когда любая музыка не в тему и хочется обыкновенной тишины, — поэтому с ним этот звон никак не связан. Может быть, таким образом мозг реагирует на непривычную для него пустоту? На внезапную изоляцию от потоков разнообразной информации, ранее поступавшей непрерывно? Или? Или что? Да ничего. Непонятно...

Нет, этот парень меня утомил — сзади ко мне неуклюже крался матрос с кривым ножом в руке. Крался уже минут пять, осторожно переставляя ноги и стараясь ступать бесшумно. Привычное к совершенно иной работе тело не обладало необходимыми для убийцы навыками и создавало слишком много шума даже для человека, потерявшего острый слух... Хм... похоже, кое-что все-таки осталось или потихоньку возвращается, раз я так хорошо ощущаю этого засранца спиной, не глядя. Засранца с сознанием пустым, как свежевырытая могила.

"Еще один марн", — подумал я почти спокойно.

Я резко повернулся и четкой подсечкой сбил его с ног. Матрос упал в одну сторону, нож отлетел в другую, забренькав по темной, зашарканной грязными подошвами палубе. Я стремительно наклонился, собираясь пальцами вырвать ему горло.

Занесенная рука внезапно остановилась. Замерев над матросом, ошеломленный собственным намерением, таким внезапным и острым, что оно едва не осуществилось, я пытался понять, откуда во мне снова взялась эта убийственная агрессивность... Тоже "забота" Закона?

— Но он же не виноват, — пробормотал я вслух. И вместо того чтобы убить, я просто коснулся пальцами его лба. Смотревшие на меня без всякого смысла глаза тут же закатились.

— Что тут происходит, Зверь тебя заворожи?

Лоханщик — так здесь называли капитана и хозяина судна, — появился из-за угла жилых отсеков, больше смахивающих на большие деревянные ящики, наспех поставленные на палубу, чем на каюты, и сердито уставился на меня круглыми немигающими глазами. От широкоплечего, крепко сбитого тела корда исходила ощутимая физическая сила, а изрезанное ветром и временем лицо принадлежало человеку, привыкшему командовать — хотя бы и на своей лоханке.

Нокаутированный матрос, по-местному — палубник (я предпочитал пользоваться более привычными для себя понятиям), валявшийся возле моих ног, не подавал признаков жизни. Я все еще стоял, склонившись над ним. Картинка на взгляд со стороны что надо. Без объяснений не обойтись. Я выпрямился и вздохнул:

— Свяжи своего палубника и запри где-нибудь до конца рейса, пока я не покину корабль. У тебя ведь есть свободные комнаты?

— Я спросил, что тут происходит?! — еще более грозно спросил лоханщик. И не поворачивая головы, повысил голос: — Петил, Бурсбар! Сюда!

За его спиной почти тут же возникли две такие же крепкие фигуры, но с более молодыми лицами. Увидев своего напарника на палубе, они одинаково нахмурились и смерили меня взглядом, не предвещающим ничего доброго. Но остались стоять, ожидая распоряжений хозяина, хотя броситься на меня им ох как хотелось. Хотя бы ради развлечения в этом скучном монотонном плавании, во время которого даже паруса не приходилось поправлять — таким ровным и устойчивым был ветер, гнавший судно в нужном направлении.

— Он пытался убить меня, — как можно спокойней пояснил я.

Кажется, эта фраза становится привычной. Матросы изумленно переглянулись и уставились на меня еще более неприязненно.

— Чушь! — рявкнул лоханщик, сдвинув два лохматых куста бровей к переносице, — Мовадин и ребенка не обидит! Кроме того, правила запрещают трогать клиентов, и все мои ребята всегда выполняют их неукоснительно! Но если ты, хальд, сейчас же не объяснишь, что тут происходит на самом деле, я эти правила нарушу!

Угрозы, угрозы... и ведь он вправе их расточать, если быть справедливым.

— Старик, ты когда-нибудь слышал о марнах?

— Что? Да кто ты такой, чтобы ради тебя...

— Умерь свое возмущение. Разве тебе заплачено недостаточно за этот рейс?

На это он не нашелся что ответить сразу. Тай уже успела меня проинформировать, что заплатила вчетверо против обычного, только так она смогла заставить капитана этого плоскодона пуститься в рейс вопреки планам.

— У меня нет желания спорить, поэтому просто выслушай. Я мог бы убить твоего Мовадина сотню раз, еще до того, как он замахнулся ножом. Именно поэтому я его пощадил. Как здоровый человек жалеет убогого, не повинного в своей убогости... Я вижу, ты все еще сомневаешься. Скажи, насколько борт твоего плоскодона крепок? Можно ли его сломать голыми руками?

— Голыми руками? — машинально переспросил лоханщик, мрачно глядя на нож, валявшийся в трех шагах от его поверженного матроса, который он заметил только сейчас, после моих слов. Когда он поднял взгляд на меня, я уже ломал борт. Отламывал без всякого видимого со стороны усилия кусок за куском и крошил в пальцах прочное, почти каменной твердости дерево, словно гнилую труху, усыпая мелким крошевом палубу.

Демонстрация силы иногда действует лучше всяких объяснений. Глаза всех троих делались все шире. Когда дыра в борту стала размером с голову, капитан сипло выдохнул:

— Хватит. Верю. Не порть корабль. Ребята, возьмите Мовадина.

— И оставьте меня в покое.

— Хорошо, светочтимый.

Они утащили беднягу, и я снова остался один.

Наверное, эти марны будут сопровождать меня всю дорогу — марны, в которых злая воля дал-роктов превращала обычных людей. Для Драхуба они были лишь пешками в его игре, их судьбы его не интересовали... Прибью подонка, как только попадется у меня на пути. Могу же я позволить себе хоть немного злости в адрес того, кто действительно ее заслуживает, в отличие от этих бедолаг?

Я пошел проведать Злыдня.

Стойла для дракхов располагались на корме, сразу за каютами, и при виде этого огромного черного зверя настроение значительно улучшилось. Чарс тоже мне заметно обрадовался: подняв свою бронированную чешуйчатую морду от корыта с лебсом (за счет заведения), он запрядал ушами и фыркнул мне в лицо. Затем, не удовлетворившись вонью, которой обдал меня из своей глотки, попытался осторожно ухватить зубами за плечо. Я уклонился, не желая подвергаться сомнительной ласке, и несколько раз с силой шлепнул ладонью по его твердой скуле — иначе бы мой толстокожий приятель просто ничего не почувствовал.

— Ну, как ты тут, не скучаешь? Придется немного потерпеть без движения, приятель, пока не окажемся на берегу. Знаю, знаю, как ты это не любишь, но тут уж ничего не поделаешь... По крайней мере, натрескаешься от пуза. Понимаешь ли ты, что сделал для меня? Во всяком случае, я тебе очень благодарен. И тебе, и Тай. Если бы ты не поднял тревогу...

Краем глаза я заметил какое-то движение и мгновенно, не задумываясь, вошел в Лешу. И лишь позже сообразил, что мне это удалось так же легко, как и раньше. В трех шагах от меня стояла фигура в темно-сером балахоне, возникшая, словно из пустоты. Лицо скрывалось под низко надвинутым капюшоном, но пристальный, оценивающий взгляд незнакомца трудно не ощутить. Тай говорила, что кроме нас двоих, других пассажиров на плоскодоне нет. К корабельной команде этот тип тоже принадлежать не мог. Безбилетник?

— Кто ты? И что тебе нужно?

В Лешу звук почти не воспринимается на слух, я не узнал своего голоса — так низко и неразборчиво он прозвучал. И только сейчас сообразил, что этот тип видит меня даже в Лешу. Потому что двигается так же быстро. В груди скользнул холодок. Я напрягся, готовый отразить любое направленное против меня движение, готовый взвинтить уровень Лешу выше, если потребуется.

Ничего не сказав, фигура в балахоне плавно скользнула к борту, одним движением перемахнула через него и легко, почти не касаясь поверхности воды, словно была невесомой, побежала в том же направлении, куда двигался плоскодон, но, естественно, куда быстрее. Сейчас в моем восприятии плоскодон практически стоял на месте.

Я вышел из Лешу, и фигура в балахоне тут же пропала из глаз.

Я способен сделать то же самое и догнать этого загадочного визитера, догнать и потребовать ответа. Могу вместе с ним таким же манером отправиться к еще не видимому в водной дали берегу. Могу... Если бы. Когда былые способности начинают вдруг сбоить, то это разрушает уверенность в своих силах, саму привычку к этой уверенности. Не знаешь, что подведет в следующий раз... Я ведь едва не погиб, даже не догадываясь об этом. Видимо, мне уже сейчас следует приучаться к осторожности и предусмотрительности обычного человека, обладающего не сверхспособностями, а лишь своим умом и опытом, — до конца этого путешествия. Но как же это тяжко... вернуться к себе такому, каким я когда-то был... Какая часть меня останется после таких потерь?

Если судить по тому, как этот тип двигался, он мог быть серьезным противником для меня даже в Лешу. Кто же это такой? Я поискал в базе данных, имея в качестве зацепки лишь образ и способность к стремительному движению. Через пару минут я уже знал об охтанах все, что эмлот сумел отыскать. Профессиональные убийцы, окутанные покровом тайны, неуязвимые, не подвластные никому. Без имен, без внешности, без определенного места обитания. Имелись только предположения, что этим местом обитания является загадочный макор Фрайшунир.

Итак, что у меня есть? Кто-то нанял охтана по мою душу? Тогда почему тот ничего не попытался сделать? Может быть, я видел простого наблюдателя? Поняв, что он обнаружен, наблюдатель ретировался несолоно хлебавши? Я подумал, что, возможно, мне еще придется столкнуться с ним с Неурейе... Следовало подумать, на какую клетку поставить эту новую фигуру. И кто мог его послать. Драхуб? Или какая-то иная сила?

Созерцательное настроение пропало окончательно, сменившись тревогой и вернув к проблемам, которые эта реальность несла мне.

Злоклятый мир...

Что, например, мне теперь делать с Тай? С женщиной, которая меня спасла, по каким бы мотивам она это ни сделала? Мой дальнейший путь вряд ли будет устлан розами. Ее присутствие может в определенных ситуациях связать мне руки, и Тай может пострадать... Я уже пытался ей это объяснить, но никакие доводы рассудка она не приняла. Она должна ехать со мной, и все тут, и не пожелала объяснить, почему это так важно. Я нахмурился, сообразив, что так толком ее и не поблагодарил... Благодарность — вроде бы такая простая штука, но почему-то с ней всегда возникают какие-то странные сложности.

Еще раз потрепав Злыдня по морде, я снова взглянул на далекий горизонт, плавающий в свинцово-серой воде словно бесконечно длинная гнилая соломинка, на особенно низкое сегодня серое небо, до которого, казалось, можно было дотянуться рукой... Затем удрученно вздохнул и направился к каюте, которую мы занимали вместе с Тай.

Попробую-ка я с ней поговорить еще раз.

20. Тай

Она как раз заканчивала прихорашиваться, когда Никсард вернулся в помещение тесного спальника. Ксомох и сапожки скинуты, Тай сидела на лежаке, застланном толстым слоем мягкого войлока, скрестив ноги и стягивая свои пышные волосы в узел на затылке. Кожаный жилет поверх теплой рубашки и шерстяные штаны служили хорошей защитой от царившей в спальнике прохлады. В комнатушке можно или сидеть, или лежать, так как лежак занимал все пространство почти до самой двери, в углу тихо потрескивал небольшой масляный светильник — непременный атрибут любого жилого помещения. Даже если б Тай его задула, от глаз спутника укрыться невозможно. Так как еще раньше выяснилось, что он отлично видит в темноте. Вот Тай и старалась блюсти свою красоту — редким мужчинам нравятся неряхи.

Она заметила, что он чем-то встревожен, и сочувственно подумала о том, что, будь она в его шкуре, она бы тревожилась постоянно. У кандидата в Круг Причастия положение незавидное. Не мешает как-нибудь отвлечь его от мрачных мыслей...

— Как ты себя чувствуешь?

— Терпимо.

Никсард прикрыл за собой дверь и присел на край лежака. Холодный сквозняк, сунувший было за ним в спальник свой длинный бесцеремонный нос, обиженно отпрянул.

— Пока мы доплывем до Неурейи, ты сможешь восстановить свои силы. Но Закон Равновесия все равно не оставит тебя в покое. Увы, ты не камень, которому все равно, — вздохнула Тай, — твое тело будет бороться за выживание. Значит, борьба будет непрерывной и изнуряющей.

— Я уже понял. А на тебя саму разве не повлияет путешествие по чужим макорам? Ведь родилась ты в Нубесаре.

— Верно. — Тай улыбнулась, подпустив немного снисходительности — самую малость, не желая его обидеть. — Но все путешествие, до Круга Причастия и обратно, должно занять не больше шести-семи дней, а для меня это не так уж много. Да еще на территории Ущербных гор Закон Равновесия спит почти так же крепко, как и над Великим озером, там вообще спит всякая магия. Так что лучше позаботься о себе. Хотя, думаю, Дух Кордоса будет к тебе благосклонее, чем Дух Нубесара.

— Хорошая новость...

Засферник глубоко задумался, но Тай не позволила ему слишком уж погрузиться в свои мысли. Представится ли еще такая возможность остаться с мужчиной наедине, когда он — в сознании, времени — навалом, а делать — нечего? Должен же он испытывать к ней хоть каплю благодарности за свое спасение?

— Знаешь что, парень, давай-ка я тебе все-таки сделаю массаж. Поверь, у меня это хорошо получается, и тебе от этого только лучше станет. Ты ведь уже убедился, что прикосновения к тебе мне не повредят, — мы полдня в обнимку провалялись, пока я пыталась тебя отогреть. Снимай свой плащ и ложись, — Тай с многообещающей улыбкой похлопала по лежаку рядом с собой. От массажа к любовным играм перейти совсем нетрудно, не родился еще тот мужчина, которого она не сможет завести. Но говорить ему об этом прямо не обязательно.

Немного помедлив, он кивнул и все-таки стянул свой серый плащ, бросил на край лежака поверх ее ксомоха, снова оставшись в светло-синей рубахе из плотной на вид ткани с рельефным полосатым рисунком. "Какой красивый материал", — подумала Тай. Покрой очень непривычный для местной моды, но такой она уже когда-то видела.

— Всю одежду по пояс тоже снимай. Иначе у меня ничего не получится. Здесь ведь достаточно тепло, верно?

Попробовал бы он с ней не согласиться!

Засферник поднял руку, взялся пальцами за какую-то плоскую металлическую детальку у ворота и одним движением сверху вниз расстегнул казавшийся одним целым перед рубашки. Вот это да. Как здорово придумано. А она-то гадала, как же он ее надевает.

А под рубашкой у Элиота больше никакой одежды не оказалось, что Тай несказанно удивило. Скудноват нарядце для такой мерзкой погоды. Плащ да рубаха? И не холодно? Поди, и под штанами ничего нет. Или этот непростой материал так хорошо греет?

Тело у засферника оказалось худощавым, с некрупными, но выразительно прочерченными мускулами. Это говорило о силе и выносливости. Причем светлая кожа оказалась непривычно гладкой и безволосой. Тай больше привыкла к дремучим зарослям местных мужчин, покрывавшим грудь до самой шеи. Но это тоже было ничего. Прямо как у отшельника...

— Ложись на живот, — деловито скомандовала она. — Нет, руки не так, положи их вдоль туловища, так будет лучше для твоего позвоночника...

Какое странное ощущение при прикосновении к его телу... Словно у него поверх кожи лежал еще один, невидимый слой... С таким Тай еще не сталкивалась. Она решительно уселась ему на бедра. Так, сначала пройдемся вдоль позвоночника тугими поперечными движениями запястий, потом... Прикасаясь к его спине, разминая твердые, напряженные узлы мышц сильными, привычными к такой работе пальцами, Тай вдруг обнаружила, что испытывает явное сексуальное удовольствие, что не могло не изумить. Причем охватившее ее возбуждение быстро усиливалось. Какой интересный человек этот Элиот... Как же счастлива была с ним, наверное, та женщина, пока его не бросила. Остается только подосадовать, что на ее месте не оказалась сама Тай, — она не позволила бы разным пустякам разрушить свою личную жизнь... Ой, мамочки, да что же ее так заводит... Но остановиться она уже не могла, отдавшись во власть завораживающе приятных ощущений.

— У тебя хорошо получается, — одобрительно заметил засферник, повернув голову.

— Не шевелись... В детстве родители отдали нас с сестрой в Дом Пресветлого Искусства, мы многому там научились и не преуспели лишь в одном — в магии... Вот так-то лучше, я заставлю тебя расслабиться. — Тай задышала чаще, с трудом удерживая готовый сорваться с губ стон наслаждения. Да что ж это такое... такого ведь не бывает от простых прикосновений... Стараясь отвлечься от нарастающего возбуждения, она продолжила: — Я покинула Дом и со временем унаследовала трактир своих родителей, а Онни, моя сестра, решила стать эрсеркером и подалась на службу к самому Наместнику Хааскана. Самое интересное, что он ее принял, и сейчас она добилась немалого положения в его окружении. Впрочем, ты сам это видел...

Предательский миг оргазма подкрался в самый неожиданный момент.

Тело Тай выгнулось в дугу, мышцы задеревенели в пике напряжения, голова запрокинулась назад, пальцы с дикой силой вцепились в плечи Элиота и с губ все-таки сорвался стон. Невероятно острое наслаждение толчками пронизало ее лоно, вихрем растекшись по всему телу, завладев каждой частичкой плоти, и долго, долго, долго не оставляло ее...

А когда оно стихло, ее охватило смятение.

Тай одним движением спрыгнула с бедер засферника и села рядом, привалившись спиной к стенке. Он повернулся на бок, воткнул локоть в лежак, опустил подбородок в ладонь, как в чашу, и вопросительно посмотрел на нее своими серо-зелеными глазами.

— Что-то не так?

— Как ты это сделал? — вырвалось у нее против воли. — Как ты это сделал, Зверь тебя заворожи?!

— Сделал что?

Ну прямо само недоумение! Вот засранеп!

Его улыбку можно было скорее почувствовать, чем заметить. Нет никакого сомнения, что он знает, о чем идет речь. И Тай подавила готовое прорваться возмущение, потому что оно не имело смысла. Она получила то, что хотела, причем с наименьшей затратой сил. Забавно, а кто же кого сейчас поимел? Тай мысленно фыркнула. Этот человек казался ей все более интересным. И чтобы не казаться смешной, она постаралась прикинуться невозмутимой, словно ничего и не случилось:

— Ладно, замнем. Хватит с тебя на сегодня массажа. На чем я там остановилась?

— Ты рассказывала о сестре.

— Ага... нет, давай-ка лучше поговорим о тебе. О том искусстве, которому тебя обучило то существо... как ты сказал... Лешу? В чем оно состоит? Как проявляется?

— Скорость. Самая главная его составляющая — скорость. А как оно проявляется... Например, вот так.

Засферник исчез. Не откатился в сторону, не отпрыгнул, вообще не сделал ни единого движения. Просто исчез. Рот у Тай открылся сам собой.

— Понятно?

Она резко повернула голову на голос, раздавшийся от двери. Он стоял, небрежно подпирая плечом дверной косяк, и его рубаха уже была надета, застегнута и заправлена в штаны, а на губах играла мягкая снисходительная улыбка. Улыбка-то ее и задела.

— Нашел чем хвастаться, — уколола она. — Ты же сам сказал, что это искусство разрушило тебе жизнь. И надо было тебе ему обучаться... Ой, извини...

— Я оказался в безвыходной ситуации. — Его лицо сразу помрачнело, взгляд стал жестким и отстраненным — такой вид у человека бывает, когда в его душе затронуто больное место. — Мой учитель... Он подловил меня в тот момент, когда смерть уже стучалась мне в черепушку, и не оставил выбора. Я вынужден был согласиться... Хотел выжить. С тех пор это искусство стало моим проклятием. Многое стало мне подвластно, но сам я внутренне изменился, и душой, и телом. И изменения на этом не закончились, они пугающе прогрессируют. Сначала я ни о чем не подозревал, а потом это произошло... Ночью. — Он сложил руки на груди и немного помолчал, видимо подбирая слова попроще. — Я почувствовал, что со мной что-то происходит, встал и подошел к зеркалу. И увидел чудовище. От шока я не сразу заметил, как проснулась жена. А она открыла глаза и увидела меня... таким. Никогда не забуду тот ужас, который отразился на ее лице. Ее крик все еще стоит в ушах...

Тай отвела взгляд в сторону, искренне огорчившись. И дернул же ее черт за язык...

— Прости, что напомнила... — тихо попросила она. — Именно после этого вы разошлись?

— Да. — Теперь в его голосе проступила неподдельная горечь. — Я сумел вернуть человеческий облик, но после этого мы расстались. Я попытался ей объяснить, что со мной произошло, но и сам толком мало что понимал. Она сказала, что подумает, как ей с этим быть. Что пока не готова жить с таким ужасом. Что ей надо привыкнуть. Вдали от меня. И потом она, может быть, вернется...

— Понятно. Ты не можешь ее забыть.

— Сердце — странная штука, никакие доводы рассудка ему не помогают.

"Вот именно", — подумала Тай, ощутив странный укол ревности. И сказала:

— В таком случае утешься, Эл. Я хочу сказать, что на самом деле она тебя не любила, раз смогла бросить. Я сама женщина и знаю, о чем говорю. Тебе все-таки лучше ее забыть.

— Ты не поняла. — Он глубоко вздохнул и покачал головой. — В ее представлении я перестал быть человеком. Как можно любить нелюдя? Ты смогла бы полюбить, скажем, нубеса?

— Ты преувеличиваешь... Ведь с виду ты по-прежнему человек, а не...

— Да. С виду. И даже по-прежнему себя таковым считаю. Но истина — в ином.

— Ну, хорошо. И на что же ты был похож?

— Ты правда хочешь взглянуть, как я выгляжу на самом деле? Только должен предупредить, что от увиденного у тебя может пропасть охота искать во мне спутника к Ущербным горам.

— Любопытно...

— Любопытно? Женщина, ты даже не представляешь, что ты можешь увидеть. Ты умрешь от страха.

От Тай не укрылось, что он прямо-таки жаждет ей это продемонстрировать. Наверное, она была первой, кому он решил открыться, а открыться ох как хотелось, потому что носить в себе такой груз в одиночку, как она понимала, тяжело. И она его приободрила:

— Наверное, я раньше умру от нетерпения, а не от страха. Перестань хвастаться и покажи наконец то, о чем говоришь.

— Ладно. — Эл усмехнулся. — Ты сама напросилась.

Он вытянул руку перед собой.

Тай впилась в нее взглядом, но несколько мгновений ничего не происходило. Затем ее глаза расширились. Пальцы засферника начали удлиняться. Из быстро темнеющей кожи полезла короткая густая шерсть. Ногти уплотнились, выдвинулись вперед, заострились в глянцево-черные когти. Превращение завершилось в течение нескольких секунд. Теперь Тай смотрела на жуткую звериную лапу, в которой не осталось ничего от человеческой руки, не в силах поднять взгляд и посмотреть засфернику в лицо, боясь проверить, как теперь выглядит оно.

— Хватит... — Голос Тай прервался. Элиот тут же опустил руку, и, когда она оказалась внизу, ничего звериного в ней уже не осталось.

— Вот так-то. Я не знаю, что и думать. Мне кажется, я перерождаюсь в него, в своего бывшего наставника...

Тай лишь значительным усилием воли сдержала готовую прорваться в голосе дрожь:

— Не обязательно. Я... я думаю, дело не в перерождении... — Фу, слово-то какое жуткое. — Возможно, неосознанное желание обладать всеми умениями твоего загадочного учителя, быть во всем на него похожим сыграло с тобой злую шутку. Ты пробовал когда-нибудь менять свою внешность сознательно?

— Ты это только что видела.

— Да нет, я не это имею в виду. Ты мог бы, например, принять черты случайного человека?

Он задумался, неуверенно пожал плечами:

— Не знаю... я не смотрел на эту проблему с такой стороны. Ты хочешь сказать, что это просто одна из моих способностей, о которой я не подозревал и судил неверно о ее проявлениях... Откуда у тебя подобное предположение?

— Ну, — замялась Тай, не зная, как бы это высказать потактичнее. — Я живу в мире, в котором подобные вещи совсем не редкость...

— Ах, вот оно что. Оборотни... — Против ее ожидания взгляд его вдруг посветлел. — А знаешь... Ты... ты действительно помогла мне.

Тай облегченно вздохнула. Про себя. Кажется, все обошлось. Кстати, смекнула она, очень подходящий момент, пока он так растроган...

— Что ж, я этому рада, — намеренно грубовато сказала она. — И хватит там торчать столбом, ложись рядом.

Его изумление было искренним.

— Разве я тебя не напугал?

— Еще как, — призналась Тай, передернув плечами. — Но я умею обходиться без предрассудков.

Эл слегка нахмурился, всем своим видом выражая нерешительность:

— Только обойдемся без нежных объятий, хорошо?

— Ты не согреешь меня, даже если я замерзла? — возмутилась Тай.

— Похоже, все-таки не напугал, — озадаченно и как-то даже огорченно пробормотал засферник, забираясь на лежак.

Тай живо отодвинулась от стенки и плюхнулась на бок. Вот так-то, подумала она удовлетворенно, когда он покорно прижался грудью к ее спине, обвив рукой талию и прижав ладонь к ее животу, и почувствовала, как внутри, под его ладонью, растекается необыкновенно приятная истома. Все равно она своего добьется, как бы он ни брыкался...

— Должна тебе сказать, — нежно промурлыкала она, как прирученный парскун, — что пока все складывается для тебя исключительно удачно.

— Даже так? Несмотря на то, что ваше злоклятое Пророчество и все сопутствующие ему неприятности преследует меня по пятам? Позволь узнать, почему ты так считаешь?

— Потому что обстоятельства избавили тебя и от Наместника, и от его "неистребимой". Как сестру я Онни люблю, но как человеку, преданному своему хозяину душой и телом, я не могу ей доверять в этом деле. И в ее присутствии я не смогла бы познакомить тебя с отшельником. Тем более — в присутствии Гилсвери, который давно уже считает отшельника мертвецом и если узнает, что тот жив, то тут же загонит его в Круг Причастия. А ты нужен отшельнику, как и он тебе. — И многозначительно добавила: — Ты поймешь это, когда узнаешь, кто он на самом деле.

— И кто же он на самом деле?

Тай поерзала на боку, устраиваясь поудобнее, и как бы невзначай положила свою ладонь поверх ладони Элиота, прижав ее к животу покрепче и чуть-чуть сместив книзу. Так было значительно лучше... приятнее... да, так было хорошо-о... Она порывисто вздохнула, полные губы раздвинула блаженная улыбка. Хотелось бы знать, кто кого приручит быстрее, если даже его прикосновения дают так много.

"Расслабься, парень, — думала она про себя. — Расслабься, плюнь на все свои принципы. Какие бы там они ни были. Люди должны время от времени сходить с ума, хотя бы на день... да что я говорю — хотя бы на час. Ну, что тебе стоит в конце концов?"

— А, ладно, все равно ведь придется сказать, — решилась она, желая склонить его в свою пользу окончательно. — Про себя ты уже все рассказал. Было бы нечестным скрывать и дальше...

— Скрывать что?

Тай немного помолчала. Но никто ведь ее за язык не тянул?

— Что отшельника на самом деле зовут Остин. Да-да, ты не ослышался, — подтвердила обольстительница, хотя и не услышала никакого вопроса. — Его зовут Остин Валигас, и он именно тот, кого ты ищешь. Как бы не обольщались Онни и ее повелитель, он жив. Ну? Теперь понимаешь, какая тебе улыбнулась удача, когда судьба столкнула нас нос к носу? А почему ты молчишь?

— Пытаюсь вернуть дар речи...

— Этот дар речи случайно не закатился к тебе под ладонь? Или где-то рядом? Угу, вот под эту самую... Можно еще немного ниже... Настоятельно рекомендую поискать, пока у меня есть настроение...

Тай закрыла глаза, и не пытаясь спрятать довольную улыбку.

— Что ты здесь делаешь, Онни, возле этого спальника?

— А... Это ты, Лекс... Умеешь ты подкрадываться незаметно и пугать честных кордов.

— Я задал тебе вопрос, честная кордка.

— Что еще за тон, подсотник?

— Почему-то мне кажется, что именно сейчас я имею на него право. А ты как думаешь, сотница?

— Ну, хорошо. Ты не задумывался о том, что могло Гронту понадобиться в Неурейе? Ведь он оттуда был изгнан много лет назад. Слишком любил пускать кровь в уличных драках. И не имеет права возвращаться в Кордос под угрозой более худшего наказания, чем изгнание.

— Какое это имеет отношение к кинжалу, который ты прячешь в рукаве? Ты ведь не собиралась тут им просто поковырять в зубах?

— Заметил-таки... ладно, вот что я думаю. Похоже, наш грубый парень по имени Гронт едет вымаливать прощение. А как он это может сделать? Да очень просто. Сообщить какую-нибудь важную информацию, представляющую несомненный интерес для Альтареса. Например, о нашем подопечном.

— Гронт не может знать, кем является наш подопечный. Мало ли хальдов путешествует по нашим дорогам...

— Мало. Очень мало. И о том, кто он такой, наблюдательный человек может и догадаться. Ты отказываешь в наблюдательности мастеру меча? После того как Никсард столь неосмотрительно прибил его к стенке собственными мечами? Зря. Думаю, когда у Гронта остыла злость и заработали мозги, он сообразил что к чему. Иначе бы не пустился в путь через весь макор, от Жарла до Абесина. К счастью для нас, он появился на пристани в весьма неподходящий для себя момент. Самое время избавиться от него прямо сейчас, пока он не создал нам дополнительных трудностей в Кордосе. Альтарес, как известно, терпеть не может своего родственника, но еще больше он не выносит хальдов, претендующих на роль Светоча, особенно тех, которые смеют появляться на территории его макора...

— Нет, Онни. Ты этого не сделаешь. Я наслышан о твоих давних разногласиях с Гронтом, но таким способом я не дам тебе их разрешить. Ты просто пожалеешь после. И будешь жалеть всю оставшуюся жизнь. Поединок должен быть честным.

— Честным? Лекс, не заставляй меня смеяться. Такого мастерства во владении мечами, как у Гронта, я не достигну никогда. Как и ты. Некоторым Создатель дает больше прочих.

— Тем более, Онни. Тем более.

— Послушай меня, парень, разве исполнение Пророчества не важнее какой-то жалкой жизни?

— Я не узнаю тебя. Ты никогда не была хладнокровным убийцей.

— Все когда-нибудь случается впервые, Лекс. Я пересмотрела свои жизненные ценности, и оказалось, что многими из них в данной ситуации можно поступиться.

— Ты все равно преувеличиваешь опасность, исходящую от мечника. У Гилсвери с Верховным магом Кордоса давний договор...

— Ставки слишком высоки. Ты еще не понял? Все может измениться.

— Не думаю.

— Парень, ты еще молокосос и не видишь дальше собственного носа

— Нужно было сказать об этом Гилсвери, еще когда он назначал меня твоим подсотником.

— Отойди с дороги, Лекс. Сходи лучше займись седлом своего дракха, обезопась свою горячо любимую задницу от мозолей в дальнейшем путешествии.

— Я не отойду, Онни. Какого-нибудь дал-рокта я бы дал тебе прикончить вот так, и то скрепя сердцем, но не хаска, даже такого скверного, как Гронт. В конце концов все, что ты сказала, — лишь твои собственные домыслы.

— Хорошо, парень. Твоя взяла. Но запомни этот момент. Хорошенько запомни — на тот случай, если нам обоим придется о нем пожалеть...

Часть 3. Смертоносная легенда

1. Альтарес

Ахив Неурейи, Верховный маг Кордоса, быстро шел по коридору замка Кьерик, занимавшего центральное положение в городе. Несмотря на некоторую тучность, свойственную рослой и массивной фигуре Верховного, шаг его был так стремителен, что двум энвентам-распорядителям приходилось почти бежать за своим светлейшим. На всех троих развевались просторные красные сутаны из тонкой шерсти, так как этот цвет отражал сущность их магических рангов, и все остальные цвета они воспринимали с предубеждением.

Верховный маг находился на взводе. Его неугомонный племянник посмел сюда явиться. Настырный, наглый, самонадеянный мозгляк, он все-таки посмел сюда явиться! Да как в его пустую голову могло прийти, что он сумеет остаться незамеченным для магических сторожей, расставленных специально по его душу? И ведь знал о них. Серьезная же должна быть причина заставившая его так рискнуть своим благополучием. Посмотрим, посмотрим, столь же основательна эта причина на его, Альтареса, взгляд. И если нет, то пусть пеняет на себя.

Словно разогнавшийся дракх, маг ворвался в просторный приемный зал, в котором привык отдавать распоряжения и принимать посетителей. Казалось, еще немного, и он протаранит огромный стол из полированного каменита, который занимал большую часть помещения. Но в последний миг резко свернул и бросил свое большое тяжелое тело в жалобно заскрипевшее кресло, стоявшее рядом со столом. Зал находился в глубине замка и был лишен окон, если бы не два больших машара под потолком, заливавших помещение голубовато-белым светом, здесь стоял бы полнейший мрак.

Племянник уже был доставлен в зал и усажен на другом конце стола, и нельзя сказать, что он ожидал дядюшку с нетерпением. Уронив голову на полированную поверхность, Гронт не шевелился — казалось, даже не дышал, и двое мощных широкоплечих стражников, закованных в стальные латы, стискивали его с обеих сторон на стуле, удерживая от падения. Одежда Гронта была измята и запятнана грязью, словно его только что вытащили из сточной канавы.

Откинувшись на спинку кресла, Альтарес некоторое время молча рассматривал желтыми круглыми глазами эту колоритную картину, так наглядно демонстрирующую порочные, низменные наклонности его младшего родственника, унизительное состояние которого доставило ему явное удовольствие и заставило на время забыть о злости. Затем брезгливо осведомился сочным бархатистым басом, ни к кому конкретно не обращаясь:

— И что это с ним? Кто-нибудь может объяснить?

— Осмелюсь доложить, светлейший? — Один из энвентов, Шордок, несмотря на явную молодость — худой как скелет, выступил из-за его спины с почтительной миной на костлявом, словно обтянутом желтой пергаментной кожей лице. Красная сутана, доходившая ему почти до пят, выглядела изрядно запыленной — он только что вернулся из города.

— Ну?

— Стража обнаружила его в портовом трактире "Рыбий хвост". Добудиться его не смогли, и я вынужден был прослушать его сознание, после чего с уверенностью могу утверждать, что он был усыплен магически и усыплен намеренно.

— Намеренно, — презрительно бросил Альтарес. — Кто же применяет магию не намеренно? Болван.

— Именно так, светлейший, — подобострастный Шордок склонил голову так низко, словно собрался через весь стол боднуть пребывающего без чувств Гронта стриженым затылком, в отместку за унизительную реплику.

— Что там дальше? — поторопил Альтарес. — Как он оказался в трактире? Надеюсь, у тебя хватило ума провести расследование?

— Расследование проводил я, светлейший, — выступил слева второй энвент, Гладок, малорослый толстяк неопределенного возраста, сцепив кисти пухлых рук за спиной и смиренно уставив глаза в пол. — Осмелюсь доложить?

— Ну? — чуть громче буркнул Верховный маг. — Нет, подожди. Почему на столе ничего нет? Я проголодался.

Возле стола тут же бесшумно выстроились слуги с бесчисленными блюдами и кувшинами. Альтарес шумно засопел, поводя породистым носом и раздувая волосатые ноздри, затем ткнул пальцем:

— Так... Ага... вот это, то и это ставьте на стол, остальное прочь.

Слуги испарились, оставив указанное. С улыбкой предвкушения на полных губах Альтарес придвинул к себе большой овальный поднос с живописно наваленной грудой ляжек трескуна, тушенных в собственном соку и сдобренных острым, вкусно пахнущим зеленоватым растительным соусом. Затем выхватил кусок, показавшийся наиболее привлекательным, и вонзил в него крепкие желтоватые зубы. Мясо брызнуло соком, запачкав магу подбородок и руки, но на такие недостойные мелочи он никогда не обращал внимания.

Альтарес мог позволить себе десятки, а при особом желании — и сотни разнообразнейших, изысканнейших блюд, которые вмиг бы доставили слуги со всех концов макора, и даже из соседних. Но больше всего он обожал мясо трескуна, многочисленное поголовье которого в изобилии водилось в его собственных землях, в местечке под названием Мокрые Холмы. Причем обожал в любом виде — жареном, пареном, копченом, соленом, запеченном на угольях. Еще сегодня утром это мясо, с переливчатой горловой трескотней, исполняя осеннюю брачную песню, прыгало по болотным кочкам, топорщило бурую шерсть, выкатывало круглые желтые глаза и разевало пасть, полную мелких зубов, способных отхватить руку неосторожному охотнику, а теперь радовало глаз на его столе...

Обглодав крупную кость дочиста, прожевав и запив дронтумом из кувшина, Верховный маг удовлетворенно рыгнул и соизволил вернуться к прерванному делу.

— Ну, что там с Гронтом?

Оба энвента, с трудом оторвав тоскливые вожделеющие взоры от подноса и оттого потеряв привычную бдительность вечных соперников, непрерывно боровшихся за долю влияния на своего повелителя, дружно шагнули вперед и склонились к светлейшему с двух сторон. Незапланированный поединок взглядов длился несколько секунд, в течение которых каждый из магов старался испепелить противника, после чего Шордок нехотя отступил.

Довольный победой, Гладок обстоятельно, но, не слишком увлекаясь подробностями, изложил все, что удалось узнать от лоханщика, на чьей посудине Гронт прибыл в Кордос.

— Усыпил маг... — задумчиво пробормотал Альтарес. — Варшу показал... м-да-а... Интересно. Варшу... Оч-чень интересное дело получается... На корабль его тоже затащили силком?

Гладок столь же обстоятельно поведал об инциденте, предшествующем усыплению.

— Очень, очень на него похоже. — Верховный маг отхлебнул из кувшина, значительно облегчив его могучим глотком, и со стуком, от которого вздрогнули все присутствующие в зале, поставил обратно. — Хм... да, почему Гронт все еще не разбужен?

На этот раз Шордок добровольно уступил право ответа своему сопернику, сделав вид, что вопрос его совершенно не касается, и мстительно улыбаясь про себя. Гладок одарил его косым взглядом и склонился к уху Верховного:

— Так как этот корд является твоим родственником, светлейший, мы не осмелились предпринимать это, несомненно, поспешное...

— Разбудить, — коротко хрюкнул маг, погружая зубы в следующую ляжку трескуна.

Энвент отшатнулся, как от пощечины, и сделал торопливый знак поддерживавшим Гронта стражникам. Один из здоровяков в стальных доспехах тут же поднес к носу мечника заранее приготовленный флакон с темной жидкостью, обладавшей резким, омерзительным запахом, способным пробудить мертвого. Результат последовал незамедлительно — голова Гронта резко отдернулась от стола, так что он едва не опрокинулся, но стражники удержали его, ухватив мастера мечей за плечи. Когда осоловелый взгляд долговязого племянника, поблуждав по залу, остановился наконец на хозяине замка, Альтарес с язвительной лаской поинтересовался:

— Так что же привело тебя сюда, мой воинственный и непочтительный племянничек?

Гронт напрягся, встряхнул головой. Затем скрипуче пробормотал:

— А... вот оно как... Я уже здесь... Вот дерьмо...

— Ну? — поторопил Альтарес.

Гронт пришел в себя полностью. Длинные руки поднялись и без видимых усилий оттолкнули рослых, утяжеленных сталью стражников. После чего непрошеный и нежеланный гость Верховного мага расслабленно развалился на стуле, а на его длинном, с грубыми чертами лице вызывающе проступило насмешливое презрение. Альтарес молча усмехнулся, отсчитывая про себя до двадцати. С некоторых пор этот метод воспитания неучтивых или медлительных стал его излюбленным, и он злорадно подумал, что племянничка предупредить было некому. Как только счет закончится, Гронт угодит на месяц в каменный мешок, и никакие объяснения ему не помогут. Если же он успеет заговорить на какой-либо промежуточной цифре, то будет награжден ровно таким же количеством ударов палок по пяткам — после разговора, естественно. Альтаресу исключительно нравилось это новшество, когда посетитель сам определял тяжесть наказания за собственную нерасторопность.

— Я приехал, — наконец заговорил Гронт, успев заочно заработать двенадцать палок, — чтобы оказать тебе важную услугу... Кстати, дядюшка, не могли бы твои слуги дать мне что-нибудь промочить горло? Иначе информация об этой услуге может там застрять...

— Поговори еще в таком же духе, и живо окажешься на дыбе, — спокойно пообещал Альтарес. — Так что там у тебя?

— Ну ладно, ладно, — сбавил гонор племянник. — Мне и самому не терпится сообщить. Дело в том, что сейчас у тебя в макоре путешествует чужак, посланный в Ущербные горы самим Наместником Хааскана.

Верховный маг разочарованно скривил блестевшие от жира губы, утопив сузившиеся глаза в раскормленных щеках. Он узнал об этом еще несколько часов назад, когда получил сообщение от самого Наместника через его посыльных. По давнему договору, Альтарес беспрепятственно пропускал тех, кто имел поручителей от Гилсвери, и делал, что ему заблагорассудится, с теми, кто таковых не имел, — и здесь он бывал весьма изобретателен.

Он и раньше не обладал высоким мнением об умственных способностях племянника. Вот дурень... И ради этого рисковать своим благополучием?

— М-да-а... У тебя есть двадцать секунд, чтобы сообщить мне то, чего я не знаю. После чего, племянничек, ты узнаешь, что бывает с теми, кто отнимает у меня время напрасно... Кстати, а тебя самого какой лысун укусил? Что тебе в этом хальде? Или ты метишь вернуть себе вид на жительство в Кордосе? Ну, парень, и не мечтай...

Он взял очередную ляжку трескуна и с завидным аппетитом принялся ее обгладывать, демонстративно не обращая внимания на вытянувшееся от досады и злости лицо Гронта, и без того безобразно длинное. Но надо отдать ему должное — к верзиле быстро вернулось самообладание.

— Ну, хорошо. Он оскорбил меня. Я все еще являюсь твоим родственником, дядюшка? Я помню, за что был изгнан. Именно поэтому обращаюсь за правосудием к тебе и не вершу его самостоятельно, ведь чужак сейчас находится на твоей территории.

— Похвально, похвально, — Альтарес усмехнулся, поражаясь наивности (или наглости?) своего племянника. Но, забавляясь, решил подыграть.

— Да ну? Ну и что ж ты не пустил ему кровь еще в Нубесаре?

— Потому что кровь пустил он, — с видимым усилием признался Гронт, вонзив, словно арбалетный болт, свой взгляд в стол и искривив тонкие губы в едва сдерживаемой ярости. — Мне.

Альтарес перестал жевать. Затем положил мясо обратно на блюдо. С каким бы презрением он ни относился к Гронту, мечником тот был выдающимся, это признавали многие. А кое-кому приходилось признавать это уже после собственной смерти... Племянничек все-таки сумел его удивить. Что ж это за хальд такой, и откуда Гилсвери его откопал?

— М-да-а... Это уже интересно. Ты что, не совладал с ним в поединке на Щите?

— Не было поединка, — буркнул мечник и коротко рассказал о ночной встрече с чужаком в трактире. О том, что тот сделал с трактирщиком. Затем о стычке дал-роктов с нубесами на границе Нубесара и Хааскана, о которой ко времени отъезда Гронта из Жарла уже знали все жители города. И о смертельной схватке мага дал-роктов с клантом нубесов на пристани Абесина, в ходе которой погибло два хитиновых воина. Гронт узнал об этом совершенно случайно, услышал сквозь сон болтовню служанок в портовом трактире, где задремал за столом после изнурительной ночной скачки. Понимая, что оказался свидетелем событий, на фоне которых личные мотивы мести выглядят мелкими и незначительными, он решил как можно быстрее обо всем сообщить Альтаресу, после чего вскочил на своего дракха и рванул к пристани, где едва поспел на единственный и уже отходящий плоскодон.

Так, во всяком случае, выходило по словам племянника.

Варша, снова подумал про себя Альтарес, когда Гронт умолк. Ради чего или кого человек Гилсвери мог получить у Хранителя Нубесара варшу? Кольцо, являвшееся знаком власти Упрекающего и само по себе обладавшее могущественным заклятием всевиденья, работавшим даже сквозь границы макоров? Чужак, которого сопровождали люди Гилсвери, явно обладал силой и значимостью не только для Наместника Хааскана, но и для Хранителя Нубесара. Особой силой, судя по рассказу Гронта, и особой значимостью, судя по варше. Альтарес вдруг осознал, что чуть не пропустил участия в весьма занимательной и таинственной игре, в которую уже ввязались власть имущие двух, нет — трех, если считать и дал-роктов, макоров, если бы не появление племянника. И понял, что ему страшно хочется узнать, в чем дело. Из-за чего вся потеха. Неужто, по мнению этих трех сил, появился реальный кандидат?

Недоеденная ляжка была забыта. Широкие густые брови Альтареса тесно сдвинулись к переносице, словно противоборствующие армии, перешедшие в наступление. В голове неожиданно всплыло то, что ранее он упустил из доклада Шордока, просто не обратив внимания на мелочь, сейчас, после рассказа Гронта, мелочью уже не казавшееся.

— Погоди-ка, милейший Гронг, так хальда на том плоскодоне не было? Он уплыл раньше, без сопровождения?

Гронт пожал плечами, не желая вслух подтверждать очевидное.

Но сейчас Альтарес был слишком занят своими мыслями, и не обратил внимания на оскорбительное и неуместное поведение племянника в его присутствии. Он безотчетно вытер жирные после мяса руки о свою желтую сутану, уже носившую многочисленные следы подобных действий, и рассеянно побормотал себе под нос:

— Значит, он и сейчас едет без сопровождения... А в таком случае на договор с Наместником можно посмотреть сквозь пальцы... лучше надо было беречь своего подопечного... — Маг поднял подозрительный взгляд на Гронта: — Что ж, племянничек, наказание я отложу, пока не проверю твои сведения. Жить будешь в выделенной комнате замка, и не вздумай удрать из города до моего позволения. Гладок, возьми десяток воинов... нет, два десятка, организуй портал в Габалассу и выезжай навстречу нашему нежданному и загадочному гостю, о котором только что столь любезно сообщил мой любимый племянничек. Задержишь и доставишь обратно в Габалассу, и постарайся не встречаться с людьми Наместника Хааскана, которые, несомненно, отчаянно спешат по его следу... Можешь слегка покалечить, если вздумает сопротивляться, но убивать не смей. И учти: я буду наблюдать за твоими действиями твоими же глазами.

Альтарес заметил, как в гладкой поверхности стола отражение пухлой физиономии Гладока на миг сморщилось, но тут же приняло привычное выражение отрешенной преданности. Недовольство энвента было вызвано отнюдь не возможностью контроля его поведением, а чрезвычайно неприятными ощущениями, которые сопровождают заклинание зрительного присутствия, наложенное на проводника воли...

— Осмелюсь напомнить, светлейший, у нас сейчас нет свободных Источников для портала...

— Не найдешь, сам станешь Источником, — буркнул Верховный маг, с задумчивым видом барабаня пальцами по столу. — Твое место долго вакантным не останется.

Толстячок слегка побледнел:

— Все будет сделано, светлейший, вне всяких сомнений.

— Прямо сейчас, Гладок. Отправляйся прямо сейчас. Кстати, не желаешь, племянничек, принять участие в поимке своего обидчика?

Гронт, подозрительно скривившись, уставился в стол:

— Что-то мне нездоровится, светлейший.

— М-да-а... И от кого я это слышу... От того, кто не может спокойно позавтракать, не пустив кому-нибудь кровь... Ну, как хочешь. — Взгляд Альтареса снова упал на блюдо с ляжками трескуна. Мясо, конечно, уже остыло, но... — Да, что там у нас на сегодня из текущих дел?

Скелетообразный Шордок, злорадно глянув в сторону дверей, за которыми только что поспешно скрылся получивший задание соперник, с готовностью склонился над волосатым ухом светлейшего и торопливо зашептал:

— Вчера задержали одного смутьяна...

Альтарес оборвал его небрежным движением руки, показывая, что ему это уже неинтересно:

— Ну, отруби ему там что-нибудь на свое усмотрение...

2. Месть близка

В макоре Довгот снег прикрывал стылую землю тонким одеялом, на котором зимний ветер успел понаесть черных проплешин. Быстрые и острые копыта чарса то высекали мерзлую земляную крошку, то взметывали белые искристые облачка.

Ярость ловчего мага Драхуба была такой же ледяной, как эта земля. За последние дни она стала настолько привычной, что сейчас его можно было назвать спокойным. Мысли текли четко и целенаправленно. Никакого упадка душевных и физических сил. Он не мог себе этого позволить. Силу же, затраченную на схватку с клантом нубесов, он с лихвой возместил за счет коренных жителей этого макора. Довготы были храбры и воинственны до изумляющей глупости и никогда не уклонялись от схватки, если враг был один, а их самих — больше двух, даже если враг был значительно сильнее их всех, вместе взятых. После того как он сжег магией и зарубил ледяными клинками не меньше трех десятков нападавших, впитывая в себя их жизнь до последней капли, остальные довготы в страхе отступили. Путь позади него был залит кровью, но сам он чувствовал могучий прилив сил. Мощь бродила в нем, требуя выхода.

Он скакал по дороге вдоль Великого озера, край которого был прихвачен тонким прозрачным ледком. До макора кордов оставалось еще несколько часов пути, дальше ему придется отклониться на юго-восток по дороге, ведущей к Габалассе. Естественно, он не собирался заезжать в город, корды были так же враждебны дал-роктам, как и хааскины, довготы, нубесы... Он перехватит демона или до города, или после. Скорее всего, после. Сомнений в исходе дела он не испытывал.

Там, в Нубесаре, он успел. Успел, несмотря на многочасовую задержку, вызванную жуткой метелью, разыгравшейся в макоре Адаламос после смерти серого мага, наверняка решившего отомстить хоть таким способом. Снегу намело по самое брюхо чарса, он несколько раз сбивался с дороги, но чутье, обостренное необходимостью и магией, вело его вперед. Более того — он прибыл исключительно вовремя. Момент для нападения был идеальным. Он все сделал правильно. Судьба Инитокса, его собственное поражение на Алтаре Зверя — уроков было достаточно, чтобы понять: в прямом столкновении он может не выиграть. Нужно было создать ситуацию, заведомо проигрышную для врага. Ситуация возникла сама, когда, добравшись до пристани, он обнаружил, что корабль с демоном уже отплыл, но все еще оставался в пределах досягаемости магии — Драхуб чуял его обжигающую ауру.

Не особенно тревожило то обстоятельство, что его Меч Силы, Оретун, при гибели демона пойдет на дно. Существует множество способов достать необходимое из воды, как магических, так и обычных. Хуже было то, что с демоном он чуял лишь свой меч, а меч терха Инитокса, Джарок, все еще путешествовал по территории нубесов, хотя и был уже где-то недалеко. Но главная задача сейчас заключалась не в возврате мечей, а в гибели засферного демона. И Драхуб сосредоточился именно на ней. Хотя, если быть откровенным, силы, заключенной в Оретуне, ему сейчас катастрофически не хватало.

Он все делал правильно. Не его вина, что нубесы появились раньше времени. Руке Тьмы не хватило каких-то мгновений, чтобы превратить корабль и все, что на нем находилось, в смертный тлен. Для этого страшнейшего и могущественнейшего заклинания не существовало препятствий. Но оно требовало полного самоконтроля творца, железной воли и полной отдачи сил. Появление хитиновых воинов все испортило. Сосредоточенность была нарушена, заклинание прервалось, сила потратилась зря...

Драхуб оскалил клыки, не чувствуя ледяного пронизывающего ветра, с силой бившего ему в лицо, не чувствуя самой скачки, не чувствуя ничего, кроме жгучего, исступленного желания — догнать и уничтожить своего врага. В этот момент его ледяное спокойствие дало трещину. Уничтожить необходимо быстро и чисто, одним ударом, без всякой игры, обычно сопутствующей мести. Демон уже доказал, что он неподходящий объект для подобных игр... Мощные стволы камнелюбов и прочей более мелкой поросли по левую сторону, казалось, в страхе жались друг к дружке, оттесняясь в глубину, лишь бы не касаться облака сжигающей ярости, что летело впереди огромного жуткого всадника...

Там, на пристани, честь дал-рокта требовала закончить схватку, чего бы это ни стоило. Но на нем висело невыполненное обязательство перед Родом, и от завершения пришлось уклониться... Вернее, отложить. Да, именно так, отложить. Дал-рокт не уклоняется от схватки. Он лишь откладывает ее до более подходящего момента. Потери в схватке с нубесами были незначительны — на правой руке не хватало трех пальцев. Драхуба это увечье не волновало, боль он подавил в самом зародыше и больше к этому не возвращался. Шею чарса украшала длинная, запекшаяся кровью царапина, оставленная скользящим ударом хитинового клинка, кроме того, у зверя не хватало левого уха. Но поводьями маг почти никогда не пользовался, предпочитая управлять животными мысленно, поэтому эти раны тоже не имели значения. Главное, что чарс в состоянии двигаться вперед.

Он почувствовал приближение каруны.

Маленькое темное тело мелькнуло в воздухе и приземлилось на правое плечо, когти глубоко впились в кожу плаща, напоминавшего сейчас, после схватки с нубесами, лохмотья. Он понимал, что его собственная ярость может сейчас убить это слабое создание, и постарался загнать ее поглубже, прежде чем своим умом осторожно коснуться сознания каруны. Предосторожность оказалась нелишней. Каруна уже умирала. Срок ее жизни исчерпался ее бешеной активностью, и полученное Драхубом сообщение было кратким:

— Селение. Марн. Последний. Ухожу...

— Мягкой Тьмы Родовых пещер. Возьми свое имя с собой, ты — Инитокс. Прощай.

— Инитокс...

Сознание каруны погасло, как гаснет слабый язычок огня от резкого дыхания северного ветра. Неподвижное тельце сковал более сильный холод, чем зимний, — холод смерти. Драхуб остановил чарса, спрыгнул, бережно снял тельце своего верного исполнителя с плеча и положил на запорошенную снежной крупой землю. Оставшиеся три пальца правой кисти — три из шести — сложились в несложный знак. Из земли ударил жгут темного пламени, поднялся тонким причудливым побегом на высоту его глаз и так же стремительно опал. Каруна растаяла без следа. Пламя в любом его проявлении было ненавистно самой сути дал-рокта, но ритуал шел из древнейших времен, он был старше самого Владыки Колдэна, могучего Икседуда, и корни его уходили в дни, предшествовавшие Дням Исхода.

Когда пламя погасло, оставив на белом снегу темное выжженное пятно с талыми краями, словно сочившуюся кровью рану от могучей стрелы, Драхуб снова взметнулся в седло. Душу сжигало яростное пламя предстоящей битвы, и он знал, что вскоре ее получит.

3. Никсард и Тай

Промозглый воздух, насыщенный влагой только что пролившегося дождя, настырно дул навстречу, оседая каплями на одежде, на дороге, там, где каменитовое полотно выщербилось или просело, блестели грязные лужи, взбаламученные ногами, копытами и колесами тех, кто проехал раньше. Теперь по этим лужам ходко шлепали копыта наших животных.

Время от времени я подозрительно посматривал по сторонам, безотчетно выискивая глазами малейшие признаки опасности, хотя ментальное чутье говорило, что вокруг все спокойно. Как известно, обжегшись на молоке, дуют на воду. Вспоминать о своем беспомощном состоянии было неприятно. Хорошо, что большая часть способностей вернулась, и вернулась вовремя, до того, как под ногами перестала плескаться вода Великого озера.

Вода и вправду помогла.

Но прошло уже несколько часов, как озеро осталось позади.

В Неурейе мы задержались только для того, чтобы позавтракать и снабдить Тай ездовым зверем, а затем распрощались с городом за ближайшими воротами. О пылкой неприязни местного Верховного мага к чужакам спутница просвещала меня все оставшееся до высадки время, не подозревая, что то же самое делает эмлот, причем подробнее, поэтому, пока мы находились в городе, я предусмотрительно развешивал "призраков", как только замечал стражников поблизости. В результате и наше появление в Неурейе, и отъезд из нее остались незамеченными.

Природа Кордоса выглядела контрастнее и ярче, чем в Нубесаре. По бокам дороги проплывали голубоватые рощи длинноуха — высокие тупоносые макушки возносились вверх от семи до десяти метров. Кроны этих деревьев с их причудливыми листьями выглядели словно обвисшие, располосованные на ленты зонтики — некогда громадной величины и великолепного размаха. Или как узкие и длинные ленты размотанных до земли бинтов. По информации эмлота, эти листья, обладая дезинфицирующим действием, отлично подходили для перевязок. По кронам длинноуха, словно праздничные гирлянды, тянулись желто-зеленые, жесткие даже на вид плети ползучки — вьющегося растения-паразита с острыми, как бритва, побегами. Встречались громады камнелюбов, привычных по Хааскану и Нубесару, в окружении настойчивой местной поросли они казались великанами, захваченными врасплох. Опутанные голубыми, зелеными и желтыми цепями по рукам и ногам, они все же словно пытались встать и выпрямиться во весь рост. Стреловидные листья камнелюбов торчали, словно лес шпаг, ощетинившихся для защиты от захватчика... Кое-где растительную пестроту разбавляли темно-зеленые заросли лапника, тоже знакомого по прошлым макорам.

Я покосился на Тай, бодро скакавшую рядом. Тай любила поговорить. Ее вопросы не позволяли скучать, отвлекая от личных проблем, накопившихся по дороге, и мы потихоньку болтали о том, о сем. Держалась она в седле с гордой непринужденностью амазонки, почти не управляя поводьями, ее дорожный наряд смотрелся эффектно. Верхняя одежда была серебристого цвета, головной убор сшит из серебристого меха парскуна, за ее спиной плескались на холодном ветру мягкие желтоватые волосы, а в стремена упирались узкие серебристые сапоги. Застоявшийся на корабле Злыдень, как ни рвался пуститься вперед во всю прыть своих сильных и быстрых ног, вынужден был сдерживаться, особенно когда замечал, что самка — Лакомка, дракша, взятая напрокат в Неурейе, — начинает отставать. Она ему понравилась с первого взгляда и самец предпринимал настойчивые попытки ухаживать за ней прямо на ходу — терся мордой о морду, покусывал за ближайшее ухо, толкался плечом и томно порыкивал. При этом ни разу не сбился с шага. Лакомка, естественно, благосклонно принимала знаки внимания такого писаного красавца, как Злыдень, фыркала и тонко повизгивала от удовольствия, когда ухажер покусывал особенно чувствительно. Время от времени мне приходилось одергивать расшалившегося самца, а Тай лишь улыбалась, не предпринимая никаких попыток к укрощению своей Лакомки. Ее забавляла эта игра природы, и я чувствовал, что она специально взяла самку, когда выбирала животное для путешествия.

— Скажи, а чем ты занимаешься дома? — понтересовалсь Тай, продолжив череду своих бесконечных вопросов.

— Чем я занимаюсь... У себя на родине я архитектор.

— Архитектор?

Это слово она повторила с комично-недоумевающим выражением. Мне нравился ее голос — мягкий и грудной, не низкий и не высокий, из тех женских голосов, которые всегда вызывают безотчетную симпатию к их обладательницам.

— Это человек, который проектирует и строит дома по заказу, если вкратце.

— Хочешь сказать, что эта профессия пользуется большим почетом? — недоверчиво поинтересовалась Тай. Ей казалось, что я ее разыгрываю. — У нас люди обычно сами сооружают себе жилища, такие, какие им требуются. А если магу нужна, например, башня, он нанимает обычных работников, умеющих выполнять десятки других дел, и руководит строительством сам.

Я поневоле развеселился:

— Ты когда-нибудь видела дома высотой в сотню этажей и с тысячами комнат?

— Остин рассказывал мне о чем-то подобном, но представить трудно...

— В таких домах целые этажи представляют собой сады и рощи, там текут реки и ручьи, а потолок порой неотличим от неба и среди ненастоящих туч блестит живое солнце, которое зовется у вас Светлым Оком. В таких домах могут жить десятки тысяч людей. Население целого города по вашим меркам. И таких домов в наших городах тысячи.

— Нет, таких домов я видела, мой драгоценный, — кротко согласилась Тай, ошеломленная описанной картиной.

Я поморщился, уже не в первый раз за сегодняшний день награжденный подобным эпитетом, И постарался пропустить его мимо ушей.

— Так вот, именно такими домами я и занимаюсь. Как ты думаешь теперь: может быть моя профессия не престижной? Скажу больше: она передается по наследству и относится к профессиям, которыми имеет право заниматься только знатный Правящий Род, к которому я имею честь принадлежать. Правда, мой род нынче ослабел... Ладно, поговорим о чем-нибудь другом. Например, об Остине Валигасе. Так ты говоришь, ему чудом удалось выжить после удара Гронта?

— Ты мне не веришь, дорогой?

— Не обращай внимания на мой тон. Просто как-то трудно поверить, что он четырнадцать лет просидел в Ущербных горах. Я успел почувствовать на собственной шкуре действие Закона Равновесия всего за несколько дней, но четырнадцать лет...

— Я уже говорила тебе, что возле Круга Причастия Закон почти не имеет силы.

— Говорила, — примирительно согласился я. — Я помню. Лучше расскажи, чем он занимался все это время?

— Да ничем особенным. Собирал целебные травы. Охотился. Выделывал шкуры убитых зверей. Топил очаг, если по ночам становилось холодно. Варил похлебку, когда чувствовал голод, или жарил мясо на огне...

— В общем, жил. Глупый вопрос.

Заставив Лакомку движением поводьев сократить между нами расстояние, что доставило несомненное удовольствие Злыдню, тут же куснувшему самку за многострадальное ухо, Тай улыбнулась и покровительственно потрепала меня по руке.

— Ну что ты, дорогой. Разве ты можешь задавать глупые вопросы...

На что мне оставалось только усмехнуться. После того как Тай рассказала мне о Валигасе, она получила законную квоту на мое покровительство до самого конца пути. Да и после бурно проведенной ночи на плоскодоне она тоже имела такое право. Я быстро теряю интерес к женщинам, похожим в постели на снулых рыбин, предпочитающих только брать и получать, полагая, что они и так достаточно много делают для мужчин уже тем, что соглашаются разделить с ними ложе. Но Тай не такова. Ее фантазия оказалась изобретательной, а сама она — весьма энергичной. К моему удивлению, эта ночь не вымотала меня, а, наоборот, зарядила бодростью и ощущением силы. Таи тоже чувствовала себя неплохо. Удовлетворение, которое она теперь прямо-таки излучала всем своим видом, можно сравнить с удовлетворением кошки, от пуза натрескавшейся мышей. Или сыгравшей свадьбу с несколькими котами сразу. Или, если воспользоваться местными аналогиями, — с парскуном, сцапавшим жирную и аппетитную норогрызку. Парскун — это такой пушистый зверь, побольше кошки, с серебристым мехом, обитающий в дуплах камнелюбов. Питается плодами орешника, но не прочь перекусить и зазевавшейся норогрызкой. Норогрызка же — длиннотелый шустрый зверек, похожий на небольшую ящерицу, с бурым мехом и несоразмерно крупной головой, обладающий способностью стремительно зарываться в землю, особенно при опасности. Пока я доберусь до телепорта, подумал я, то волей-неволей выучу всю местную флору и фауну.

Отчасти, конечно, самодовольство Тай было напускным, внутреннего напряжения от меня она скрыть не могла, хотя и очень старалась не показывать этого внешне. Сперва я приписал это тяготам свалившегося на ее голову путешествия, думая, что сделал совершенно правильно, не рассказав ей ни про нападение матроса, ни про визит охтана, посетившего плоскодон прямо во время плавания и доказавшего, что безопасность для меня и моих спутников — вещь весьма эфемерная. Но, подталкиваемый нехорошими предчувствиями, вскоре решил спросить прямо:

— Чего ты боишься, Тай?

— О чем ты, дорогой?

— Ладно, скажи мне, чего ты боишься. Когда мы сошли с плоскодона, ты о чем-то непрерывно беспокоишься, не объясняя причин.

— Правда? Странно, что я этого не заметила.

— Тревога, поделенная на двоих, превращается в разумную предусмотрительность, — не отставал я.

— Ты очень умен, дорогой.

— Послушай, прекрати это.

— Прекратить что, дорогой?

— Прекрати называть меня дорогим.

— Хорошо, милый.

Я поневоле рассмеялся. Что мне еще оставалось?

— Ты же прекрасно поняла, о чем я. Не знаю, что ты там себе вообразила, но я не намерен здесь застревать, и ты это прекрасно знаешь. Я здесь просто не выживу. Так что не стоит тебе ко мне привязываться, путая желаемое с действительностью...

Она фыркнула:

— Ты всегда так груб с женщинами, с которыми провел ночь?

— Прости. Извини. Конечно, я груб. Но я стараюсь быть честным с тобой. Неужели люди, мужчина и женщина не могут просто доставить друг другу удовольствие, не создавая ненужных проблем?

Она вдруг звонко расхохоталась:

— Мальчишка! Да это не я, а ты что там себе вообразил? То, как я себя веду, — это мое личное дело. Если я себя так веду, значит, мне это доставляет удовольствие. И я буду доставлять его себе столько, сколько мне это... доставит удовольствие... — Она умолкла и озабоченно наклонила голову. — Ты не находишь, что я начала заговариваться? Кстати, сейчас должна показаться Ветрянка, это небольшое селение, там мы сможем остановиться и перекусить. Ты не против, дорогой?

— Могу ли я предложить тебе парочку пищевых гранул? — с невинным видом, но несколько уязвленный ее отповедью, поинтересовался я в отместку. За время путешествия по Великому озеру она успела убедиться в состоятельности гранул, но поверить в них так и не смогла. Куда приятнее и привычнее ощущать в желудке что-нибудь более осязаемое. И сейчас вот это "осязаемое", после завтрака в Неурейе, оказавшегося не слишком доброкачественным, иногда просилось наружу.

Она закатила глаза, слегка откинувшись в седле, и деланно застонала:

— Ты явно желаешь, чтобы я вовсе не слезала с этого проклятого седла! Эл, я же женщина, как тебе не стыдно? Я не привыкла к таким перегонам без остановок на отдых. За половину дня я и в кусты-то всего два раза бегала.

— Три.

— Негодяй!

— Да я не против, бегай себе на здоровье.

— Вдвойне негодяй!

— Я имею в виду, что не против остановки. Так что тебя беспокоит?

Иногда я очень настырен.

— Меня беспокоит, что мы одни, — вздохнула Тай, отбросив наконец свои шуточки. — И в случае чего нам некому будет прийти на помощь.

— Недавно ты говорила, что для меня все складывается исключительно удачно и нам повезло, раз рядом нет Гилсвери и его людей.

— А сейчас я уже не знаю, что и думать. Все эти происшествия, через которые тебе пришлось пройти до встречи со мной... все не так просто, как мне показалось вначале. Я прямо вижу, как вокруг тебя сплетается клубок темных и светлых сил... Я не сомневаюсь в твоей способности нас защитить, но, может быть, присутствие Наместника нам тоже не помешало бы...

— Выходит, все-таки сомневаешься, — я усмехнулся. — Право, не стоит. Лучше расскажи мне, как получилось, что после столкновения с Гронтом Остин остался жив? Мы так толком и не поговорили на эту тему.

— Ну еще бы, — Она лукаво улыбнулась. — Когда люди так заняты друг другом...

Я не поддался на провокацию:

— Так как?

— Да не было никакого столкновения, — отмахнулась Тай.

— Что?

— Он просто всех одурачил. Остин обладает даром внушения, очень сильным даром. Очень похожим, кстати, на твои штучки в городе — когда люди нас не видели, хотя смотрели в упор. Так и с ним... Когда он случайно узнал, на что толкает его Наместник, то понял, что дела его плохи, и постарался изменить ситуацию. В тот день мы втроем остановились в трактире "Рыбий хвост" — он, Онни и я...

— А ты-то как там оказалась?

— Очень просто. — Она неопределенно хмыкнула, подгоняя отстающую от Злыдня Лакомку легким движением поводьев. — Моя поездка в Неурейю за закупками для своего трактира совпала по времени со служебной поездкой сестры. А может, я просто воспользовалась удобным предлогом, чтобы побыть с ней хоть пару дней. После того, как Онни поступила на службу к Наместнику, мы редко виделись, и я скучала по ней. — Тай многозначительно улыбнулась. — К тому же парень, которого она сопровождала по приказу Наместника Хааскана, показался мне весьма привлекательным. В общем, сейчас я уже не помню точной причины, главное, что в Неурейе я оказалась в их компании. И так получилось, что там же остановился и Гронт — в тот день он должен был покинуть Кордос по распоряжению Альтареса. У Верховного мага лопнуло терпение, когда его племянник в который раз без особых причин зарубил какого-то беднягу из простонародья. На мой взгляд, маг обошелся с ним излишне великодушно, потому что казнил людей и за меньшие проступки, но — родственная кровь. Остин, сообразив, что настал удобный момент, принялся за дело. Онни, Гронту и всем окружающим он внушил, что схватился с мастером меча по какому-то незначительному поводу и тот без лишних слов жутко посек его своими "косачами". Кровищи было море, меня даже вырвало — до того все было правдоподобно. Ох, слышал бы ты крик Онни, когда она кинулась на Гронта с обнаженным мечом! — Тай горестно вздохнула. — Она тогда уже начала влюбляться в Остина, а в него, честно говоря, трудно не влюбиться, и столько боли и ярости было в том крике, что я никогда не смогу его забыть. Я уже думала, что и моей сестричке тоже пришел конец, но Остин сумел затуманить им сознание еще больше. Вложил обоим в память схватку, которой не было. В результате вышло так, что Гронт, будто бы оглушив ее рукоятью меча по голове, выскочил из трактира и понесся к ближайшему плоскодону, пока до ушей дядюшки не дошли слухи о его новых проделках. Сумев отвести от себя внимание, Остин сохранял эту картину в умах свидетелей столько времени, сколько потребовалось для выноса из трактира собственного "тела". Я, между прочим, видела то же самое и была вся в слезах и соплях. Мне ведь было всего восемнадцать, чего удивительного. Представь мое изумление, когда, выскочив из "Рыбьего хвоста" за лекарем для сестры, я нос к носу столкнулась с "покойником" — живым и невредимым. Я едва в обморок не хлопнулась. Остин убеждал меня несколько минут, что с моей сестричкой все в порядке и скоро она очнется, а вот ему нужна помощь — причем именно моя, и немедленно. Он плохо знал местность и местные обычаи, ему понадобился проводник, а связываться с незнакомыми людьми и снова подвергаться риску он не хотел. Признаться, я была ошеломлена не меньше, чем его "воскресением" из мертвых, когда узнала, что ему нужно добраться до Круга Причастия. Ведь он, как мне казалось, только что избавился от подобной необходимости. Но позже, когда мы двинулись в путь, он мне все объяснил. Рассказал про телепорт, с помощью которого попал в наш мир. Про такой же телепорт, с помощью которого он мог покинуть Хабус и который, по его ощущениям, лежал как раз в той стороне, где находился Круг Причастия. Так что к Ущербным горам мы прибыли вместе. Ну а затем я несколько дней находилась с ним рядом, пока он пытался прийти в себя от краха надежд, когда понял, что выбраться отсюда он не сможет. Утешила, как смогла. Потом все-таки пришлось уехать, пока сестра не начала мои поиски и не обнаружила по горячим следам нас там обоих. Ты даже не представляешь, сколько всего мне пришлось ей наврать про мое отсутствие, в то время как она находилась без сознания! Когда все утряслось, я, конечно, стала Остина навещать. Он поселился прямо возле устья расселины, ведущей к Кругу Причастия, и изображал чудаковатого отшельника, пытающегося спасти от гибели несчастных, вообразивших себя кандидатами.

— Ты была близка с ним, — кивнул я. Для меня это было очевидно.

Она спокойно улыбнулась:

— Да... Сначала. А потом охладела. Очень уж далеко к нему ездить — через весь Кордос, да еще большой отрезок ничейных земель в придачу. Спустя несколько лет он начал стремительно стареть... Сейчас я начинаю понимать, что он сам отпустил меня. Так же, как и приворожил ранее. Но я ни о чем не жалею. Он очень добрый, хороший человек — можешь мне поверить. За прошедшие годы я больше таких и не встретила...

— Ты говорила, что Закон Равновесия в Ущербных горах спит.

— Да, конечно. — Она посмотрела на меня удивленно, словно говоря: сколько же можно повторять? — Поэтому он до сих пор жив — спустя целых четырнадцать лет. Но там свои особенности. Почти ничто живое там не обитает, а жизнь словно утекает из твоей души по капле, медленно и неотвратимо. В любом другом макоре ему хватило бы декады, чтобы свести знакомство с Первородной Тьмой. А так — он еще держится. Когда я видела его последний раз, он напоминал старую развалину и мне показалось, что ему осталось год-два, ну, может, три. Не больше.

Она говорила с искренней печалью, так как по-прежнему переживала за Остина.

— Скажи... Что ты сама думаешь о Пророчестве?

— Что я думаю о Пророчестве? — с легким недоумением переспросила она. И начала как по писаному: — Давным-давно...

— Сказку можешь пропустить. Мне интересно твое мнение.

Тай одарила меня недовольным взглядом светлых, как и у ее сына, глаз и на некоторое время умолкла. Как же, я столь непочтительно отозвался о святом. Мелькнувшая мысль о Шустрике принесла с собой ощущение некоторой вины. Парень собирался на каникулах повидать мать, а я был причиной, по которой эта встреча не состоялась...

Желание поделиться мыслями оказалось выше обиды, жизнерадостный характер не позволял ей долго хмуриться. Пожав плечами, Тай непринужденно заговорила:

— Я верю в него. Я верю в силу Избавителя, Светоча, в силу Неистребимого. Я верю в силу и могущество Зверя. Многие у нас ему поклоняются, считая своим богом, но мне милее возносить свои молитвы нашему истинному Создателю, который сотворил этот мир. Волшебный Зверь лишь изменил его, Зверь — сам дитя Создателя, как и все мы. Но его существование — реальность, поверь мне.

— Очень... своеобразное дитя.

Она действительно верила в то, что говорила. Но вера, даже самая искренняя, еще не гарантия истины — заблуждаться можно с чистым сердцем и открытой душой.

Дорога к этому моменту начала сворачивать немного севернее, и ветер, холодивший левую щеку, теперь бил прямо в лицо. В низком небе неторопливо сгущались сонные и тяжелые тучи ртутного цвета с неряшливыми разрывами по краям.

— Знаешь, — вдруг сказала Тай, бросив в мою сторону странный взгляд — серьезный и одновременно какой-то умоляющий, — а ведь ты вполне можешь разбудить Волшебного Зверя.

— Напрасно ты так думаешь, — ответил я, не сумев сдержать досады. — Я знаю совершенно точно, что эта роль написана не для меня.

— Ты не понимаешь... Иначе ты не сможешь вырваться отсюда, вернуться домой, в свой стоэтажный мир...

— Посмотрим. У меня другое мнение на этот счет.

— У Остина тоже, — удрученно вздохнула Тай.

— Правда? И какое же?

Она немного помолчала, или собираясь с мыслями, или что-то припоминая. Я терпеливо ждал, пока она не заговорит сама.

— Дело вот в чем... Он просил меня передать кое-что тому, кто окажется его земляком. Просто затем, чтобы тот был готов к действию, когда появится возле Круга Причастия. Ведь времени на раздумья и объяснения может не оказаться, особенно если его будут сопровождать люди Наместника.

— И ты говоришь мне об этом только сейчас?

— Есть определенные условия, исходя из которых мне позволено говорить. Человек из его мира, который появится вслед за ним, должен обладать определенными способностями и уметь перемешаться с помощью хкаси-телепорта сознательно. Учти, я лишь повторяю чужие слова, не требуй от меня каких-либо объяснений.

— Хорошо. Пока мне все понятно, продолжай.

Злыдень как раз в этот момент решил напомнить Лакомке о своих искренних чувствах и потянулся зубами к ее уху, но я пресек его попытку ментальным посылом. Он злобно фыркнул в мою сторону, поворачивая морду, но подчинился и дальше бежал, демонстративно отвернувшись от потенциальной подруги. Недолго, впрочем.

— По твоему собственному признанию, ты прибыл именно за Остином, — продолжала Тай, — значит, это условие выполнено. Я не ошибаюсь?

— Все верно.

— Теперь слушай то, что я должна передать: существует легенда... незачем так морщиться, Эл, ты же еще не дослушал! Во-первых, это собственные слова Остина, а во-вторых, это совсем не та легенда, о которой...

— Извини. Ну, правда, извини. Продолжай.

— Гм... существует легенда... только попробуй! — Она с улыбкой погрозила мне пальцем. — Итак: "Существует легенда, по которой путешественник, лично инициировавший двадцать один хкаси-телепорт, способен силой своего желания создать двадцать второй — там, где сам же и пожелает. У меня есть инициация двадцати, и мне нужна лишь одна. Я обладаю способностью к слиянию сознаний и таким образом, по своим расчетам, могу получить двадцать первую инициацию от любого другого человека, эту инициацию прошедшего. Не играет роли, если он прошел тот же телепорт, в котором побывала и я, так как каждая инициация строго индивидуальна..." Фу-х, — облегченно выдохнула Тай. — Ты что-нибудь понял? Лично я — не особенно, хотя Остин неоднократно пытался мне объяснить. Слишком сложно.

— Понял, — ответил я не сразу, уже раздумывая над полученной информацией. — Я очень хорошо понял. И он доверил тебе подобную информацию...

— Что это ты имеешь в виду? Что я недостойна?! Да как ты...

— Тихо, тихо, я не об этом. Подобные знания могут привести в смятение рассудок неподготовленного человека, ведь они сильно меняют представления о мире в его собственной культуре...

— Не понимаю, что ты там несешь, но как видишь, я в полном порядке!

— К счастью, именно это я и вижу, — поспешил заверить я.

— О светленький мой, ты так обо мне беспокоишься!

Опять. За это следовало отомстить, и немедленно.

— Я беспокоился бы так о любом порядочном человеке.

— Какой же ты хам, засферник! Ты совершенно не умеешь вести себя с женщинами и благодари Создателя, что я уже это поняла и не принимаю близко к сердцу! Ты просто не осознаешь своего беспредельного хамства, своей вопиющей грубости, чудовищной бестактности, своей...

— Да, я заметил, что близко к сердцу ты это не принимаешь.

Тай осеклась и напускным возмущением уставилась в мою сторону. Не выдержав, обезоруживающе рассмеялась, а я вместе с ней.

— С тобой не соскучишься, подруга.

— Представляешь, как он обрадуется, увидев тебя? — продолжая улыбаться, спросила Тай. — Ведь столько лет он не позволял себе терять надежду...

Я кивнул, думая, что не хотел бы оказаться на его месте. Пророчество все больше приобретало пугающе реальные формы. Так что же такое на самом деле этот Круг Причастия? И этот Волшебный Зверь?

Тай вдруг посерьезнела, и я ощутил ее неожиданную грусть. Я догадался о ее вопросе еще до того, как она его задала.

— Эл... а почему так поздно? Ведь прошло четырнадцать лет? Неужели не было возможности появиться раньше?

"Не было", — с сожалением подумал я про себя.

Честно говоря, из-за длительности срока мне и самому эта авантюра казалась безнадежной, но... После размолвки с Элеонорой прошло около года, а я все еще не мог забыть... забыть, как первые три-четыре месяца не знал, куда деться от самого себя, и тихо сходил с ума от тоски и горя. После этого мучительного периода в душе остался неприятный осадок, продолжающий отравлять нормальную жизнь. Каждая вещь в Замке Роз, которой касались ее пальцы, напоминала о ней, каждая комната, в которой ей приходилось бывать, каждая картина, на которую она бросила хотя бы один взгляд. Поэтому я и принял от одного человека предложение найти его сына, исчезнувшего неизвестно куда много лет назад. Да и очень уж просил старик Варсван... Он рассказал, почему так получилось. Цепь несчастливых случайностей. Сын всегда вел самостоятельную жизнь авантюриста-одиночки — ни постоянных друзей, ни общих знакомых, мотался с планеты на планету по всему Известному Космосу с какими-то одному ему понятными изысканиями, благо состояние отца, владевшего кирбеситовыми рудниками на Слайе, планете в созвездии Раритета, это позволяло. А когда он пропал, старик после транспортной аварии находился в тяжелейшей коме, продлившейся последующие четырнадцать лет. И все четырнадцать лет на Шелте, послужившей последней остановкой Остина, в приобретенном в частное владение небольшом особняке в городе, который так и назывался — Город, в испорченном блоке визора отца дожидалось так и не отосланное сообщение от сына. Остин, как обычно, предполагал вернуться максимум через месяц и оставил стандартную страховку на тот случай, если все-таки вернуться не сумеет. Когда старик пришел в сознание и разобрался в состоянии текущих дел, то сразу взялся за поиски сына, невзирая на вопли медиков о том, что такая нагрузка гарантированно сведет его в могилу. И нашел его последний след на Шелте и его записку, в которой были даны подробные инструкции, как его искать. Это было очень непросто. Как оказалось, его сын каким-то образом развил в себе способность управлять загадочными и непостижимыми для подавляющего большинства разумных обитателей Галактической Федерации Миров артефактами древней, тысячелетия назад исчезнувшей расы и разрабатывал какую-то связанную с ними легенду... Да, именно хкаси-телепорт я и имею в виду. Неудивительно, что у Варсвана возникли трудности, когда он принялся разыскивать человека или чужого, инорасовика, тоже способного справиться с этой проблемой. Таких во всей Федерации было раз, два и обчелся, и обычно они не афишировали таких способностей или просто не брались за подобные авантюры. Но ему повезло. Когда он процеживал базы данных Визосети, на глаза ему попалась нашумевшая несколько лет назад история о Шелте, главным действующим лицом которой был я. История так и не вышла за рамки важного события местного значения, поэтому была малоизвестна на других планетных системах, воспринимаясь как развлекательный фольклор, но старик сразу вцепился в нее руками и зубами, интуитивно почувствовав, что это именно то, что ему необходимо.

И нанес мне визит. Без предупреждения. Боялся, что я сбегу, когда услышу, что от меня требуется. Но тут ему еще раз повезло — в тот день я пребывал не в самом плохом настроении и согласился выслушать его бредни. Я заинтересовался. А потом и согласился. Отчасти потому, что этот истерзанный горем старый человек вызвал во мне глубокое и неподдельное сочувствие. Я ведь сам пережил не так давно нечто подобное. К тому же условия поиска Валигаса выглядели вполне разумно и обнадеживающе — хотя бы для здоровья того, кто взялся бы его искать. Выглядели они так: прежде всего мир, в который Остин собирался отправиться с помощью хкаси-телепорта, в свою очередь должен обладать подобным же телепортом. Во-вторых, телепорт должен быть расположен максимально близко к месту высадки. И наконец, условия жизни должны быть пригодны для обитания человеческого существа. Я, естественно, пытался выяснить, с какой целью его туда вообще понесло, но старик и сам толком не знал. Создавалось впечатление, что Остин охотился за самими хкаси-телепортами, коллекционировал их с одному ему известной целью. Потому и основал базу именно на Шелте, где находился один из таких артефактов. Обычно его очередной вояж выглядел так: он оставлял записку с датой своего последнего отбытия, совершал прыжок, следуя поставленным условиям, возвращался с помощью обнаруженного телепорта назад и заносил в комп координаты его местонахождения. Только после этого следовал следующий шаг. Разумно. Если бы он просто стал прыгать с одного телепорта на другой без промежуточных остановок, то каких-либо шансов найти его в этой межзвездной чехарде не представлялось бы возможным. Хкаси-телепорт на Шелте, обладавший собственным псевдоразумом, наверняка помнил координаты последнего переноса...

Я действительно умею общаться с этим телепортом, но, если бы не более или менее разумно сформулированные условия переброски, я бы не взялся за предложенное дело, невзирая ни на предложенные деньги (которых я не взял, так как своих имелось предостаточно), ни на известный интерес. Так как не собирался застревать навечно в каком-нибудь неизвестном мире, не обладающем межпланетными средствами перемещения. Из записей Валигаса следовало, что ко времени своего последнего прыжка он успел обнаружить двадцать миров с хкаси-телепортами, причем семнадцать нашлись за пределами Известного Космоса и были неизвестны Федерации. Только вдуматься — голова кругом идет. Двадцать телепортов. И только три известных, хотя и недосягаемых, о чем я уже говорил, — умельцев пользоваться этими артефактами было катастрофически мало.

Да, а сейчас наконец все стало на свои места — после слов Тай.

Вот за какой легендой гонялся Остин Валигас! Пока в последнем мире, необходимом для завершения его поисков, сам не попал в западню местной легенды о Пророчестве. Оказаться в двух шагах от цели связанным по рукам и ногам... На столько лет! Как подумаешь, так жутко становится. Но — сочувствие сочувствием, а теперь нужно продумать неожиданно открывшиеся возможности. Итак, в сознании Остина уже заложено знание о двадцати телепортах в разных мирах, и ему достаточно еще одного для создания телепорта там, где ему необходимо. Представляю его триумф, если бы задумка удалась... Но оставим триумф в покое. Я уже догадался, на что он надеялся. Теперь ему нужен человек, который несет в себе знание хотя бы об одном телепорте. Объединив с ним сознание, он получит свой двадцать первый ключ. Очень любопытно. Не знаю, как там на самом деле, но чувствую, что может сработать. Жаль только, что с таким трудом набранные ключи придется потратить не ради мечты — создать телепорт возле, к примеру, собственного дома, а ради выживания — чтобы покинуть планету. Но если задумка сработает, мы покинем мир Хабуса вместе, помахав ручкой местному Пророчеству с его Волшебными Зверями и Кругами Причастия.

Хорошие новости...

Да нет — просто отличные.

Осталось добраться до места и выяснить, не является ли этот рассказ фантазией воспаленного разума измученного человека...

— Не было, Тай, — наконец ответил я. — Не было такой возможности.

Какое-то время мы ехали молча, и между нами призрачной тенью висела некая недоговоренность. Через пару километров грязную каменитовую дорогу начал затягивать какой-то странный низовой туман, казалось выползавший из зарослей по бокам, словно живое существо. Вскоре ноги наших животных уже по стремена тонули в вязкой, грязно-белой взвеси, надежно скрывшей под собой дорожное полотно. Движению это не мешало — голубоватые стены лесного коридора из длинноухов, тесно смыкавшиеся вокруг дороги, не позволяли сбиться с направления. Но в спектре эмоций спутницы возникла быстро усиливающаяся напряженность, забивая все остальные проявления. Повернувшись, я внимательно посмотрел ей в лицо. Тай выглядела немного побледневшей.

— И часто тут такое бывает?

Она ответила не сразу. Туман притягивал ее взгляд, как магнит, и тревога ее росла. Я не ощущал никакой опасности, но ее реакция невольно заставила насторожиться и меня.

— Если ты спрашиваешь про туман, то такого я раньше не видела, — несколько скованно ответила она.

— Что в нем не так?

— Не так? Да ты посмотри, какой он густой. Он неестественный. Я...

Она вдруг осадила Лакомку. Я тоже придержал Злыдня, пытаясь понять, что ее так встревожило. Чарс мягко боднул носом в шею самку, успокаивая ее на свой лад. Теперь я чувствовал, что животные тоже нервничают. Но сам все равно ничего определенного не ощущал. "Значит, не все мои способности вернулись", — подумал я с неожиданной злостью. И, опустив руку на плечо спутницы, тихо поинтересовался:

— Что?

— Не знаю. Но... Хоть я была и неважной ученицей в Доме Пресветлого Искусства, кажется, я чувствую магию. Впереди.

— Там, где должно быть селение?

— Да...

— Я думаю, нам надо просто продолжить путь. Другого выхода ведь все равно нет? А если нам что-то или кто-то решит помешать, я разберусь по-своему. Хорошо?

— Как скажешь.

Мы поехали дальше, хотя и не так быстро.

Что-то в этой картине было смутно знакомое, тревожащее. Деревья, плывущие в тумане... Шелта. Ну да, опять Шелта. Память о ней всегда была где-то рядом, как застарелые ожоги на теле, след от которых уже никогда не исчезнет. Вру, после изменения старые следы от ран и ожогов, полученные в течение предыдущей жизни, вскоре исчезли, а новых я больше не получил: тело научилось вести себя по-иному, предупреждая малейшее негативное вмешательство извне встречной блокирующей реакцией. Возможность любого ранения исключалась стопроцентно. Я уже забыл, что это такое — получить обыкновенную царапину...

Хотя вчера чуть не откинул копыта.

Я напрягся, расширяя и уплотняя скан-сеть, от усилия на лбу и висках проступила испарина. Множество невидимых послушных рук принялись ворошить каждый метр пространства на протяжении взгляда. Ничего. Лишь сильнее подул ветер, закручивая туман в бурлящие воронки возле препятствий.

Показались первые дома ожидаемого селения — Ветрянки. Они плавали в тумане, как корабли, потерпевшие кораблекрушение — над поверхностью чернели только верхняя часть стен и крыши. Мы старались держаться середины улицы, ориентируясь по торчащим из белой взвеси верхушкам плетней, словно по дорожной разметке. Было неестественно тихо. Шелест ветра и приглушенный стук копыт не в счет.

— Ни души, — шепнула Тай. Шепот казался сейчас уместным. — Наверное, все попрятались по домам. Но что все это значит?

Ее слова вдруг заставили меня сосредоточиться на том, на что давно уже следовало обратить внимание. Я озадаченно повернулся к ней:

— Здесь нет никого.

— Мы просто никого не видим. Это большое село, мне уже приходилось останавливаться в местном трактире, и я со многими знакома...

— Здесь нет ни души, Тай. — Я повторил медленно, стараясь, чтобы до нее дошло. До нее дошло.

— Совсем? — Ее голос прозвучал жалобно, словно у обманутого в ожиданиях ребенка.

— Совсем. Ни людей, ни животных во всей округе. Даже вездесущие норогрызки решили провести каникулы где-нибудь на стороне.

— Ты... все это можешь видеть?!

Я не ответил, продолжая вслушиваться всеми своими чувствами, лишь коротко кивнул. Наконец что-то качало проявляться... Я закрыл глаза, предоставив Злыдню самому выбирать дорогу. Перед внутренним взором, не сразу, постепенно, засветились пространственные линии, разрастаясь, разбегаясь вдаль во все стороны. В основном зеленые и голубые, немного желтых, еще меньше красных — цвета говоили о разных уровнях энергетики. Где-то в центре села, куда мы направлялись, присутствовала странная аномалия. Там на участке радиусом в несколько метров красный цвет преобладал, а линии были толстые, разлохмаченные и распухшие, словно варикозные вены. Это место было похоже на раковую опухоль...

Я почувствовал теплое прикосновение — Тай коснулась пальцами моей руки, привлекая внимание:

— Знаешь, я даже не хочу знать, что здесь произошло. — Она зябко передернула плечами. — Давай как можно быстрее покинем это село.

— Так мы и сделаем. Но для этого нам придется по нему проехать.

Мы пришпорили своих зверей.

Ветер продолжал усиливаться, и это мне тоже не нравилось. Туман вдруг быстро пошел на убыль, словно где-то прорвало плотину. Дома и заборы начали расти, словно призраки, встающие из могил. Потом земля обнажилась.

Тай громко вскрикнула, в ее руке оказался кинжал, а глаза широко распахнулись от ужаса.

Я уже и сам видел.

Земля была завалена телами. Они были везде — во дворах домов, на огородах, на улицах. И наверняка, невидимые взгляду, в самих домах. Они лежали где попало, сидели где попало, прислонившись к стенам и плетням, группами, парами и поодиночке, мужчины, женщины и дети, а рядом или поодаль лежали их домашние животные.

Все они были мертвы.

И ни капли крови вокруг.

Почувствовав состояние спутницы, я быстро повернулся и придержал ее за локоть. Тай еле держалась в седле, ее янтарно-золотистая кожа поблекла до нездоровой желтизны, а светлые глаза стали еще светлее, почти обесцветив радужку на фоне белка. Она едва сдерживала позывы к рвоте.

— Не мучай себя, — мягко посоветовал я, сам чувствуя себя не слишком хорошо. — Если тебе нужно отъехать в сторонку...

— Не здесь, — сквозь зубы простонала Тай, бледнея еще больше. — Дальше, за селом... Поехали отсюда побыстрее... Ох...

Она резко наклонилась, и ее вырвало.

Злыдень фыркнул, злобно раздул ноздри и принялся искать глазами того, кто обидел хозяйку его подруги. Ему хотелось рвать зубами плоть и дробить копытами кости, вдобавок к этому времени он успел проголодаться.

Я терпеливо ждал.

Когда Тай стало полегче, она выпрямилась, вытирая рукавом рот. Заметив, что все еще сжимает в руке свой кинжал, она спрятала его в ножны:

— Поехали... Со мной все в порядке. Просто все это было так неожиданно...

— Я понимаю.

— Я никогда такого еще не видела, Эл, никогда не видела такого кошмара... Кто это мог сделать? Зачем? Кому они так помешали, и кто мог быть так безжалостен?

Я знал, кто. И заставил себя погасить все эмоции, умертвить их, как это чудовище умертвило это селение. Мне нужен был холодный рассудок. Потому что еще ничего не кончилось.

Мысленным посылом я заставил наших животных двинуться дальше.

Перед одной особенно жуткой картиной что-то заставило меня снова остановиться. На стене дома, обращенной к центральной улице, висел распятый человек. Ветер трепал серую одежду на худом, изможденном теле, голова поникла к плечу, а запястья растянутых рук буквально тонули в стене, словно неведомая сила заставила врасти плоть в окаменевшее дерево.

Не знаю, как я мог пропустить его. В этом теле еще теплилась жизнь.

Я коснулся его и понял, что мозг уже мертв, хотя упрямое сердце продолжает биться — редко и слабо. Я попытался остановить его, чтобы прекратить бессмысленные мучения, но без непосредственного прикосновения у меня это не получилось. Не раздумывая, я соскочил на землю. Это самое меньшее, что я могу сделать для тех, кто пострадал из-за меня.

Тай вскрикнула:

— Что ты делаешь?!

— Оставайся в седле. Так надо. Я хочу помочь этому бедняге покинуть мир безболезненно, раз ничего больше ему не осталось...

— Нет! Это он! Это он все это сделал!

Я уже остановился рядом с человеком, и возглас Тай заставил меня озадаченно обернуться.

— Он? И с собой тоже? Как это может быть?

— Да отойди же от него, прошу тебя, нет, умоляю, отойди от него немедленно!

Уступая настойчивой просьбе, я отступил на шаг, затем еще на один, рассматривая распятое тело и решая, как мне быть. Похоже, следовало довериться интуиции спутницы, раз не работала собственная...

— Да не будь же дурнем, иди сюда, ко мне...

Ощущение тревоги коснулось нервов, словно раскаленная проволока. Тай права. Нужно срочно убираться из этого места, а не доверять своим запаздывающим реакциям. Здесь меня ждало что-то очень скверное, что-то, предназначенное для меня лично. Оно было близко. Совсем рядом. И смертельно опасно...

Я отступил еще на шаг и начал поворачиваться к чарсу.

Почему-то это получалось медленно, как во сне.

В последнее время я все делал слишком медленно, как это бывает у выздоравливающего после тяжелой болезни...

Человек вдруг открыл глаза. Крошечные черные точки зрачков, плавающие в кроваво-красных белках, уставились на меня в упор, и я понял, что уже слишком поздно.

Удар Лешу, бросивший меня в быстровременье, оказался оглушающим. И наступила страшная, первозданная тишина, какая могла существовать только до сотворения мира. Звуки умерли и рассыпались прахом, краски выцвели. Я видел остановившийся ветер, и мне казалось, что я смотрю на слайд, старый и испорченный — такое все вокруг было шероховатое, черно-белое и статичное.

В настолько высоком уровне восприятия мне еще не приходилось бывать. Спровоцировавшая этот бросок опасность должна быть нешуточной по всем меркам. И это было так. Теперь я видел этот круг, окруженный багрово светящимися линиями. Я стоял в самом центре паутины. Ловушка, настроенная лишь на одно конкретное существо, сработала. Но тот, кто это сделал, все еще не представлял в полной мере моих возможностей.

Земля вцепилась в ступни ног множеством невидимых рук, и на мгновение мне снова померещилась Шелта, из той, прошлой жизни — как я стою на коленях, не в силах оторвать от плотной фиолетовой почвы Вечный Клинок — могущественный артефакт моего учителя Нкота, решивший судьбу того жуткого сражения. И мою судьбу тоже...

Я протянул руку, намереваясь погасить взгляд этих пронзительных кровавых глаз. Замер. Как днем назад на плоскодоне, когда собирался вырвать матросу горло. Неожиданно пришла уверенность, что кто-то рассчитывал именно на такой шаг с моей стороны. Если я умерщвлю его здесь и сейчас, то сила, вырвавшаяся наружу — страшная сила, накопленная в ловушке с помощью жизненной энергии тел тех несчастных, что мы видели по пути через село, — тут же уничтожит все живое вокруг. Пожалуй, я бы успел покинуть это место без вреда для себя даже в этом случае, но для Тай спасения не оставалось. В Лешу схватить человека, оставшегося за границей быстровременья, все равно что зачерпнуть горсть снега или песка растопыренными пальцами. Я убью ее своей скоростью А если попытаюсь замедлиться, то ловушка убьет нас обоих.

Тут я понял, что первый вывод не совсем верен и ловушка уже сработала, поэтому просто оставить все, как есть, я уже не могу. Сердце несчастного остановилось в тот момент, когда он открыл глаза, и сила должна была вырваться в любом случае — убью я его или нет.

Когда я это понял, то медленно и осторожно прижал ладонь к груди марна. У меня возникла идея, как я могу выкрутиться, хотя бы на время. Сконцентрировавшись, я послал струю собственной энергии с корректирующим алгоритмом — прямо ему в сердце. Этого оказалось мало, тело марна засосало порцию, словно бездонная воронка. Я переключился на непрерывную подачу, отслеживая уровень накопления. Жизненная сила таяла, словно вода, утекающая в дырявое ведро. Я создал новый алгоритм и заткнул им все дыры, которые нашел. Затем принялся наполнять этот бурдюк снова, думая, каково мне будет, когда я выйду из Лешу. Я чувствовал, как стремительно истощается энергия тела, каждой его клеточки. Мало того что такого мне еще не приходилось делать, так мне приходится это делать не в самый лучший момент своей жизни. Но другого выхода я не видел, и я сам был виноват в том, что загнал себя в такую ситуацию.

Через несколько мгновений я остановил передачу, убрал руку, медленно повернулся спиной к глазам марна, кровавым и бессмысленным, и побрел к Злыдню, застывшему возле красных линий черной статуей тьмы. Ноги подгибались, в голове шумел морской прибой, и пенные валы нарастающей боли во всем теле с грохотом били в виски. Злоклятье, как же плохо я себя чувствовал. Ничего удивительного. За эти мгновения я потратил силу, равную нескольким дням исключительно активной жизни в реальном времени. Как будет чувствовать себя человек, которому пришлось бежать несколько дней без отдыха на пределе сил? Вот именно. Причем это произошло скачком. Организм оказался не просто истощен — он был опустошен. Я не рискнул забраться на Злыдня в боевом режиме, опасаясь покалечить его, хотя так смог бы сэкономить время и сберечь усилия.

Коснувшись седла, я предельным напряжением покинул Лешу. Еше немного — и я там остался бы навсегда в виде высохшего, мумифицированного трупа.

По глазам резанул нестерпимо яркий свет, в уши ворвался невыносимый шум. Застонав, я повис на седле, вцепившись в него обеими руками. Голос Тай, ворвавшийся вместе с шумом, был сначала подобен грому, но затем упал до обычного, когда сознание, преодолев барьер, очистилось.

— ...что с тобой? Что происходит?

Хороший вопрос, задай мне его немного попозже. Я поднял ногу, поставил в стремя и попытался заползти в седло. Руки Тай тут же приняли в этом деятельное участие и помогли мне взобраться. Я напряг язык и горло:

— Тай, быстро в седло... Уходим... мало времени...

На членораздельные фразы не хватало сил.

— Да что происходит?!

Я не ответил, но она, к счастью, не стала повторять вопрос. Объяснять не было ни времени, ни желания, ни сил. Я знал, как это выглядело со стороны — только что я стоял возле распятого человека и вдруг оказался возле чарса, уже шатающийся и обессиленный. То, что было в промежутке, самая суть осталась для нее за кадром... Шея чарса вдруг оказалась перед самым лицом, и я едва успел выставить вперед руки, чтобы не свалиться совсем. Меня шатало и куда-то уносило мощным невидимым течением. В глаза бил яркий свет, хотя веки были опущены. Проклятый мир, Зло его задери, здесь со мной все не так, как всегда... И непременно хуже...

Потом я почувствовал, что мы едем, и рука Тай поддерживает меня за локоть. Она неподдельно беспокоилась обо мне, и и это беспокойство вилось вокруг меня назойливой грозовой тучкой, просачиваясь в сознание теплым ознобом. Я хотел попросить, чтобы она это прекратила, так как мешала мне сосредоточиться, но не нашел подходящих слов и затряс головой.

— Мне не нравится твой вид... Тебе очень плохо, Эл? Что у тебя с глазами? Ты что-нибудь видишь?

— Мне будет еще хуже, если мы не успеем убраться из этого села... как только закончится жизнь этого марна... я едва сумел ее продлить... И тебе будет плохо...

— Марна! Ты сказал — марна?

Я промолчал.

— Хорошо, давай сделаем это.

— Умница...

Слепящий свет наконец начал тускнеть, сквозь него проступили очертания окружающих предметов — бледные и колеблющиеся. Выяснилось, что мы ехали быстро, хотя мне казалось, что почти стоим на месте. Мимо проносились уже последние дома Ветрянки. И последние трупы ее жителей.

Неожиданно по болезненно обостренному восприятию ударило ощущение множества приближающихся аур. Я поднял глаза, но мир впереди большей частью все еще тонул в расплывающихся цветных пятнах.

— Тай, что там, впереди нас?

— Сейчас... Я вижу отряд верховых, большой... десятка два. У одного под плащом красная одежда, видимо, маг, остальные — воины... Какой-нибудь разъезд. Может быть, кто-то успел сообщить о том, что творится в Ветрянке...

— Стой. Поворачивай.

— Что...

— Без вопросов, женщина, они — по мою душу...

А у меня слишком мало сил, чтобы разобраться с ними сейчас, подумал я про себя.

Мы развернули недовольно хрипящих зверей и припустили обратно.

Сзади донесся крик. Я обострил слух.

— Стойте! Именем Верховного мага Кордоса я приказываю вам остановиться! Если вы этого не сделаете, я буду вынужден применить силу!

— Применяй, — пробормотал я сквозь зубы.

Наверное, мое бормотанье этому магу передал сам Создатель, потому что уже через несколько секунд я ощутил, как в наши спины что-то летит, и летит с устрашающей скоростью. От дикого напряжения вены на лбу едва не лопнули, когда я воздвиг вокруг себя и Тай защитную сферу. Срикошетив от нее, в один из домов справа вонзилось огромное огненное копье, сотканное из чистой энергии. Дом ухнул и запылал, словно смоляной факел, хотя известно, что каменитовая древесина почти не подвержена действию огня.

— Они нас убьют! — вскрикнула Тай, прижимаясь к шее бешено несущейся Лакомки.

— Ходу! Не оборачивайся!

После третьего копья и еще двух подожженных строений по телу разлилась нестерпимая боль. От защитной сферы почти ничего не осталось, на ее поддержание просто не было сил. Нырок в Лешу тем более отпадал. Ублюдок, не мог выбрать более подходящее время для своих экспериментов. Если бы он встретился со мной до того, как я въехал в это проклятое село, то разговор сложился бы совсем иначе. Я бы даже не стал их калечить, просто вырубил бы всех, одного за другим, и никто за время этого действия не успел бы чихнуть.

А теперь пусть пеняют на себя.

Они сами вынудили меня испортить собственную работу.

Когда мы проносились мимо дома с распятым марном, зрение вернулось ко мне почти полностью. Впрочем, я попал бы и с закрытыми глазами. За несколько дней пути мне всего раз понадобился мой вибронож, проболтавшийся на поясе под одеждой почти без всякой пользы. Оказывается, он просто поджидал нужного момента.

Способное резать сталь лезвие вошло марну в его мягкое сердце, и кровавый свет в его мертвых глазах умер окончательно.

А потом сзади разверзся ад.

Не оборачиваясь, я смотрел внутренним зрением, и то, что я видел, мне не хотелось бы описывать. Сзади кричали. И умирали.

Наконец мы вырвались за пределы села.

Через некоторое время я дал знак остановиться, не обращая внимания на панические протесты Тай. Я просто знал, что все уже кончено.

От села почти ничего не осталось — лишь несколько строений по краям, словно обглоданных кислотой, подтаявших и покосившихся. В центре же расширяющимися черными кругами еще кружился прах. Сквозь зону разрушения, потеряв дракха, прорвался только маг в красной одежде, но она уже почернела. Он с воем катался в грязи всего в тридцати шагах от нас, и его плоть распадалась на глазах, кусками слезая с костей. Смотреть на это было страшно. Помочь я ничем ему не мог при всем желании, а желание было. Поэтому я смотрел и надеялся, что рано или поздно Драхуб все же догонит меня лично и тогда мы посмотрим, чей гнев окажется безжалостней.

Я все еще смотрел на него, когда сзади подъехали те, чье приближение ощущалось уже несколько минут. С неба ударил столб огня, прекратив мучения потерявшего человеческий облик существа в грязных лохмотьях, оставив от его тела лишь выжженное пятно. Тай вздрогнула, резко дернулась в седле и ахнула, завидев знакомые лица.

— Привет, сестричка. Я вижу, вы тут вовсю развлекаетесь без нас.

Тай торопливо спешилась и бросилась к сестре, тоже спрыгнувшей ей навстречу с седла чарса. Они обнялись.

Выщелкнув на ладонь несколько пищевых гранул, я кинул их в рот. Голод был не просто зверский, голод был безумный, но через несколько минут гранулы подействуют и потушат пожар в организме, пожирающем самого себя.

С Онни Бельт прибыли еще трое — Гилсвери собственной персоной, высокий хааскин по имени Лекс и даже Квин, со смущенным и деланно пренебрежительным видом ожидавший, когда женщины прекратят эти нежности и мать наконец обратит внимание на своего сына.

Я не оборачивался, потому что любое движение вызывало головокружение.

Я видел это и так.

4. Гронт

Ближе к вечеру Гронта снова привели в приемный зал Верховного мага.

Прежняя пара стражников-мордоворотов усадила его за тот же ненормально огромный стол, но на этот раз всего в двух шагах от светлейшего, а не на противоположном конце. Стол сиял чистотой — или маг уже отужинал, или еще только собирался. Замызганное одеяние, в котором он красовался утром, демонстрируя жирные пятна в самых неожиданных местах, было заменено свежим, естественно, тоже красным. "Ненадолго, — брезгливо подумал мечник, — до первой жратвы".

Альтарес, казалось, не обратил на появление племянника ни малейшего внимания. Целиком заполнив мягкое кресло своей немалой тушей и устремив отрешенный взгляд в противоположный конец длинного зала, он бормотал себе под нос монолог, начатый, видимо, уже давно:

— ...Народ платит мне за то, чтобы во вверенном ему макоре было спокойно, чтобы добросовестно заниматься своими делами, а не страдать от бесчинств разных... э-э... недоумков. И я об этом неустанно забочусь... Но каждый раз какие-нибудь приблудные хальды пыжатся рядиться в одежды Светоча, не давая покоя моей многострадальной земле, моему трудолюбивому народу. Каждый раз находится глупец, который зря будоражит неискушенные умы и сердца законопослушных олухов, пробуждает несбыточные надежды, подвигающие на необдуманные поступки... А это плохо отражается на сборе налогов...

Гронт подпер левую скулу кулаком, напустив на себя скучающий вид, и уставился в полированную поверхность стола. Отражение его грубой физиономии, казалось, в свою очередь оценивающе присматривается к хозяину. Что-то он не понял, зачем дядюшка его пригласил... чтоб его любимые трескуны сожрали. Продержать его весь день в отвратительно тесной, скудно обставленной комнатушке, охраняемой вот этими мордоворотами, отрезав от любых новостей... А затем заставить выслушивать вот этот бред, от которого у любого нормального человека, хоть сколько-нибудь осведомленного в делах Кордоса, завяли бы уши... Зачем? Причем возникало впечатление, что Альтарес вообще не собирается переходить к сути, увлеченный собственной болтовней. А мастера мечей интересовало лишь одно, поймал маг хальда или нет. Времени прошло уже вполне достаточно для захвата этого выродка и доставки в замок... и, как ни странно бы это звучало, сейчас Гронт предпочитал, чтобы чужак достался Альтаресу как можно позже. И нанятому им охтану — тоже. Какой лысун его за пятку укусил, когда ему взбрело в голову податься в этот поганый Кордос и одну головную боль сменить на другую, ничем не лучшую? Почему он сразу не заставил себя забыть об этом чужаке? Теперь ему усиленно приходилось думать о том, как отсюда смыться без вреда для собственного здоровья. Пока настроение дядюшки не изменилось и тот не предоставил ему иное место для проживания — сырое и мрачное, под замком, где на стенах в ржавых цепях гроздьями висят скелеты бывших узников... Лучше бы уж охтан и вправду не успел, иначе дядюшка немедленно займется им самим.

Гронт краем глаза покосился на Верховного мага, продолжавшего бубнить:

— М-да-а... Люди всегда делают глупости. По скудоумию, с испугу или по незнанию, заблуждению. Частенько полагая при этом, что для кого-то эта глупость обернется благом... В том числе и это исчадие Мрака, которое Наместник желает видеть в Кругу Причастия. Безумец. Он не видит дальше собственного носа, а мне как будто больше нечего делать, как исправлять чужие ошибки...

Гронт скривился, словно ему в рот попала невыносимая кислятина. Умеет все-таки Альтарес испытывать нервы, словоблудие — его любимое занятие.

Та ярость, которая сжигала его при найме Убийцы, которая требовала немедленного, кровавого и неумолимого мщения, уже покинула душу, оставив в ней черную накипь тягостных сомнений. У него был длинный день, чтобы хорошенько обо всем подумать. И он уже жалел не только о том, что все-таки решился для подстраховки прибегнуть к услугам дядюшки, которого прикончил бы с не меньшим удовольствием, чем того хальда, но и о своем опрометчивом найме Убийцы. Которому отвалил немалые деньги и, похоже, каким бы невероятным это ни казалось, выбросил их на ветер. Нужно было сразу признать, что эта месть ему не по зубам, и оставаться в Нубесаре, в безопасности. К месту вспомнилась популярная среди простонародья поговорка: настроение приходит и уходит, а поступок остается. Точно сказано. Но можно сказать иначе: чужаки приходят и уходят, и кто о них помнит? Тем более что и свидетелей-то его позора не было, так, какой-то пацан, которому вряд ли кто поверит... да и был ли позор? Тут не мешало бы разобраться. Даже охтан признался, что с такой силой ему еще не приходилось иметь дела, а потому столько и запросил за обычную в общем-то услугу.

Гронт невольно провел пальцами по запекшейся ране на шее и снова ощутил болезненный холодок пережитого страха. А ведь вполне мог расстаться с головой, дернись он тогда, между мечами, в порыве ярости...

А может быть, охтан все-таки успел выполнить свою работу и дядюшке уже ничего не досталось? Потому тот и не в духе? Гронт придал лицу зверское выражение, которым так любил пугать сопливую малышню Жарла, и полюбовался на вполне согласное с ним отражение. Да нет, вряд ли, он бы уже знал... Для охтанов не существует ни границ, ни преград. Когда Убийце потребуется сообщить о выполнении заказа, он сделает это в любое удобное для себя время, в любом месте.

А вырвавшись отсюда, Гронт найдет, на ком отвести душу. Вызовет кого-нибудь на Спорный Щит, например, и умоет кровью. Или... Гронт недоуменно нахмурился. Странно. Целый день маялся, не знал, чем заняться, а такой простой вещи не сообразил. Альтарес еще утром вкратце соизволил поделиться с ним докладом своих энвентов-лизоблюдов, и Гронт знал, как было дело там, на плоскодоне... В большинстве своем маги смертны и уязвимы, как и обычные люди, и вряд ли тот, кто его усыпил, составлял исключение... Эта мысль заинтересовала его всерьез, и воображение разыгралось, когда он начал представлять, какую бы смерть устроил тому наглецу, а заодно и его эрсеркерам. Он прищурил глаза и растянул губы в неприятной усмешке. Эту бабу, Онни Бельт, определенно следовало поиметь, здесь особенных фантазий не возникало, а вот тому рослому хаску, имени которого он не знал, пожалуй, для начала отсек бы руку, посмевшую его коснуться настолько подло и коварно, нарезал бы ее на куски и заставил бы сожрать... Сладкой, сладкой была бы месть...

Но сначала нужно смыться от дядюшки и его опасного переменчивого покровительства.

— ...Всегда мечтал, чтобы След Зверя оказался в моем макоре, — продолжал разглагольствовать Альтарес, упорно не глядя на своего злополучного родственника. — Тогда бы эти инородные ублюдки, попав в мои руки, сразу проходили бы самую тщательную проверку. Я бы не нянчился с ними, как Гилсвери. Не распускал бы сопли...

Оба течения Веры, насколько Гронту было известно, Альтареса на самом деле не интересовали — ни Активное, ни Пассивное, хотя для прикрытия своих деяний тот корчил из себя ярого приверженеца последнего. Альтарес имел собственный взгляд на Пророчество. Можно даже сказать, что в его лице проявлялось третье течение, не известное никому. Верховный маг полагал, что любого кандидата следует травить, как зверя на охоте. Не игнорировать, как наблюдатели, не помогать, как сподвижники, а именно травить. И если тот после этого выживет, доскачет, дошагает, доковыляет или доползет до Круга Причастия, то у него есть реальный шанс стать Светочем. В Кругу Причастия не нужны слабаки, способные в самый неподходящий момент, не осилив испытания, стать на сторону Зла и превратиться в Губителя.

Что до самого Гронту, то ему было наплевать на все три точки зрения. Он в Пророчество не верил. Сказки для норогрызок. Поэтому болтовня Альтареса пролетала мимо его скучающих ушей... до того момента, пока маг не заговорил о каком-то сожженном селе и безвинно убиенных жителях. Тут Гронт насторожился и распахнул уши пошире, но подробностей узнать не успел — речь мага прервало появление одного из его энвентов — костлявого урода. Вид у того был озабоченный, он запыхался, словно ему пришлось бежать с каким-то срочным известием.

Так оно и оказалось.

Шордок быстро пересек зал, остановился возле Альтареса и, едва сдерживая видимое нетерпение, почтительно осведомился:

— Светлейший, мне будет позволено доложить?

При этом его правый глаз недовольно покосился на мечника, а левый продолжал преданно пожирать повелителя. Альтарес сразу отбросил задумчивость, глянул наконец в сторону Гронта, понял затруднения энвента и благосклонно кивнул:

— Валяй, Шордок. Племяннику тоже не мешает узнать.

— По твоему мудрому совету, светлейший, я воспользовался зеркалом откровения, которое находится в нижнем зале замка, и после двух часов непрерывного и напряженного бдения, потребовавшего труднейшей концентрации всех сил...

— Ближе к делу, — оборвал Верховный маг, начиная проявлять недовольство.

Шордок выпрямился и торжественно изрек:

— Я их обнаружил, светлейший.

Альтарес прищурился:

— Их?

— К нему присоединились еще четверо, светлейший. Теперь в его отряде двое мужчин, две женщины и один подросток.

— Личности хоть кого-нибудь выяснил?

— Пока нет, но...

— Ладно, и так ясно. Люди Наместника Хааскана. Где он сейчас?

— В двух часах быстрой езды от Габалассы, по дороге к Спихатхе.

— Что? Он уже два часа как миновал город? И я этого не почувствовал?

— Вероятно, какая-то защитная магия, светлейший...

— Сам знаю, болван. Та же самая проклятая магия, что погубила нашего Гладока.

— Светлейший, мне позволено высказать просьбу?

— Мне сейчас не до твоих просьб, Шордок... Впрочем, что там?

— Я хотел бы лично возглавить отряд преследования.

— Понятно. Хочешь отомстить, — Альтарес задумчиво пожевал губами, словно удивляясь про себя изменчивым свойствам человеческой природы. — И это несмотря на вечную грызню между вами...

— Светлейший... возможно, наши мнения по разным вопросам часто не совпадали, но я всегда уважал Гладока как человека, хорошо знающего свое дело. Магом он тоже был одаренным. Его гибель — случайность, от которой не застрахован никто, я уверен, что смогу взять хальда без особых проблем.

Альтарес хмыкнул с явным сомнением.

— Ну-ну, Шордок, поменьше самоуверенности. Мне не улыбается подбирать на службу сразу двух новых энвентов вместо одного. Кроме того, уже потеряно двадцать человек, не считая самой Ветрянки. Просьбу удовлетворяю, так как сам хотел поручить тебе это задание. Возьми десяток эрсеркеров из моей личной дружины, тридцать регуляров из городского гарнизона и немедленно выезжай следом. Дракхов не жалей, примени на них заклинание бега... надеюсь, ты его уже разработал и опробовал?

— Так точно, светлейший. Прирост скорости на треть сверх обычной, но утомляемость, к сожалению, возрастает вдвое...

— Я же сказал, не жалей. Все, Шордок, отправляйся, и поменьше самоуверенности. Не вздумай больше терять моих людей.

— Будет исполнено, светлейший.

Шордок с поклоном прижал правую ладонь к груди и быстро, с решительным видом вышел из зала. Не успели затихнуть его шаги, а Альтарес уже повернул массивную голову к Гронту и одарил его недобрым, пронизывающим взглядом желтых, как у лысуна, глаз. Гронт внутренне поежился, не ожидая ничего хорошего от такого взгляда, но лишь сильнее стиснул зубы и упрямо уставился на дядю.

— Ну, слушай, племянничек, — заговорил Верховный маг, и его сильный низкий голос, насыщенный явной угрозой, уже ничем не напоминал давешнее бормотание. — Наверняка тебе будет интересно, так как этого чужака мне подсунул именно ты.

— Мне казалось, я оказываю тебе услугу, — огрызнулся Гронт.

— Еще какую. Тебе знакомо село Ветрянка, котрое находится неподалеку от Габалассы? Ну, так его больше нет. Как и его жителей. Как и моего отряда во главе с Гладоком, который пытался остановить этого чужака в том селе.

Гронт с деланным недоверием уставился на Альтареса, выпрямившись и убрав руки со стола. Из беседы энвента с магом он уже понял, что дело оборачивается для него хуже некуда. Проклятие, ну за что его Создатель наказал, оставив без мозгов, когда его понесло в Кордос? Он лихорадочно перебрал в уме несколько ответов и все равно ляпнул невпопад:

— А я-то при чем, если твой маг переусердствовал с собственной магией?

Глаза Альтареса сверкнули дикой злобой.

— Нет, посмотрите на него — сама наивность! Ничего не понял. — Альтарес резко наклонил массивное тело вперед и неожиданно заорал во весь голос, да так, что от его ревущего баса у Гронта загудело в голове. — Ты ничего не понял, придурок! Твой чужак прикончил всех поселян по одному ему ведомой причине, умертвил жутким и отвратительным способом! — И маг гневно грохнул могучим кулаком по столу, теперь заставив дрожать и пол, а не только сотрясаемый воплями воздух.

Гронт счел за благо промолчать, понимая, что Альтарес сейчас просто ищет, на ком сорвать злость, и не желая предоставлять ему лишний повод. Подземная камера тюрьмы вдруг замаячила перед глазами, словно каменный зверь, разевающий черную смрадную пасть, наполненную сыростью и гнилью. И пыточным инвентарем.

Не дождавшись реакции мастера мечей, Альтарес так же внезапно успокоился. По мановению руки рядом возник слуга, маг пригубил питье из поданного бокала и поставил его на стол.

— Может, ты еще что-нибудь желаешь сказать, племянничек?

— Нет, — осторожно ответил Гронт.

Альтарес вопросительно приподнял правую бровь. На жирном, без выступающих скул лице снова явственно проступило выражение злости. Стражник, стоявший за спиной Гронта, тут же отвесил виновному подзатыльник, как нашкодившему мальчишке. Гронт не успел уклониться, хотя и почувствовал своим звериным чутьем это движение позади — в неудобном положении он находился, сидя на стуле. Глаза мечника полыхнули бешенством, но оскорбление пришлось проглотить. Не время и не место... Но он обязательно поквитается и за это... Ладони нестерпимо зудели от желания схватиться за рукоятки "косачей", но клинков сейчас с ним не было — ножны пустовали с самого утра, когда его нашли и разоружили стражники Альтареса.

— Мне нечего добавить, светлейший, — сквозь зубы выдавил он, следуя уже правилу этикета.

— Хорошо. Как ты слышал, я отправил еще один отряд вдогонку чужаку. И теперь меня не остановит тот факт, что люди Наместника с ним все-таки соединились. Он посеял бурю в моих землях, и ему придется пожинать ее плоды. Ты же, — толстый палец Альтареса нацелился мечнику в грудь, — отправишься со мной в Спихатху через портал. Если и у Шордока ничего не выйдет, то я сам выеду хальду навстречу и сотру его в порошок. Но перед этим я спущу на него тебя и посмотрю, чего стоят твои мечи в бою, а твоя пресловутая жажда мести — на деле. — Полные губы растянулись в широкой издевательской усмешке, собравшей щеки толстыми складками. — Ты ведь и вправду жаждешь крови, мой мальчик, разве нет? — И повелительно кивнул стражникам: — Увести!

Не дожидаясь, когда стражники выдернут его из-за стола, Гронт поднялся сам и быстро двинулся к выходу, так что мордовороты торопливо забухали сапожищами, стараясь поспеть вслед за его длинными ногами. "Скорее, без крови обойтись не можешь ты, жирный вилсиг, — с ненавистью подумал Гронт. — Я-то хоть своим врагам даю возможность защищаться. А ты давишь их, как норогрызок..." Нет, зря он пошел на столь опрометчивый шаг, решившись обратиться за помощью к родственнику, некогда сгноившему в подземных казематах своего родного брата и, соответственно, отца Гронта, чем-то не угодившего бывшему Верховному Хайншу, ныне — склеротичному старикашке, давно уже передавшему всю полноту власти в цепкие руки своего ставленника. Зря, зря и еще раз зря.

Когда же он научится обуздывать свои чувства и сначала думать, а потом делать? Пока у него всегда выходило наоборот, и лишь мастерство мечника позволяло ему насаждать собственную правоту в спорных ситуациях — в угоду своему импульсивному характеру. Но теперь, как он отчетливо, прямо-таки физически ощутил это всей своей меченой в многочисленных схватках шкурой, он вляпался.

Крепко.

По уши.

5. Короткий привал

Примерно в трех часах пути от Габалассы их отряд свернул в лес там, где Торная дорога, после моста через небольшую речку, по крутой дуге сворачивала на юг, огибая выпяченную границу макора Фрайшунир. До наступления вечера оставалось еще около двух часов, но было решено на отдых остановились еще при свете, а затем продолжать движение. В обычных обстоятельствах наиболее разумно, конечно, было бы остановиться на ночь в Габалассе, но никто не стремился свести с Альтаресом близкое знакомство, поэтому отряд обогнул город по широкой дуге проселочных дорог и был таков. Мастерски наведенная Наместником Хааскана магическая защита спасала от любых взглядов — и случайных, и ищущих.

Проехав среди зарослей около ста пятидесяти шуггов, они обнаружили подходящее место и остановились. Здесь, где русло неширокой, шугга в три, речушки совершало замысловатый изгиб, в изобилии дремали крутобокие замшелые валуны, место спячки которых не решались потревожить даже вездесущие свечи длинноуха. Некоторые камни вполне годились на роль походного стола и стульев.

Отряд спешился.

Дракхи и чарсы получили свою порцию лебса, остальные поужинали тем, что предусмотрительно захватили эрсеркеры Наместника еще в Неурейе — грибной хлеб, копченое мясо рогача, плоды лесного орешника да легкий дронтум, согревающий кровь и не грозящий опьянением. Дорога предстояла еще длинная, так что после трапезы все без исключения предались отдыху.

Тай прилегла на траву прямо возле валуна, на котором они ужинали, положив голову на его бок. Меховой шлемник она сняла и подложила под затылок вместо подушки. Рядом пристроился Квин, прислонившись к тому же гранитному боку спиной и утомленно закрыв глаза. Ей захотелось вдруг обнять сына, ласково и крепко прижать к себе, как в детстве, когда он был еще крохотным карапузом, но она удержалась. Не позволит. Вырос уже. Как же, сразу начнет возмущаться — к чему эти сопливые нежности! Да и не захотелось задевать при посторонних его юную и легкоранимую гордость. Ее тревожило, что сын оказался с ними в этом походе. Еще как. И все же она очень рада была его видеть сейчас рядом с собой. Он возмужал, ее мальчик, за последний год, котрый она его не видела. Повзрослел. И становился очень красивым парнем, неуловимо напоминая своего отца... Тай была уверена, что среди своих сверстниц в Пресветлом Доме он уже пользуется определенным успехом, и видела в том только добрый знак...

Никсард для отдыха выбрал камень, торчавший из травы справа в двух шагах от подошв ее сапог, — плоский и длинный, наполовину утонувший в земле и одним концом погрузившийся в спокойную прозрачную толщу воды неспешно пробегавшей мимо их стоянки речушки. Как ни странно, сейчас он единственный среди всех не казался уставшим. Тай ведь помнила его состояние после Ветрянки, когда он едва держался в седле. А потом, когда они обогнули село сбоку, он начал стремительно, прямо на глазах приходить в себя, словно в его тело стала вливаться неведомая сила, и вскоре от изнеможения не осталось и следа. Легкомысленную беседу, которой они занимали путь до появления отряда Наместника, пришлось оставить. Никсард замкнулся в себе, на вопросы спутников отвечал односложно и с видимой неохотой, лицо его приняло отстраненный и даже немного надменный вид. И лишь когда его взгляд случайно скользил по ней, Тай, то ненадолго теплел.

Причина такого поведения, как понимала она, крылась в их новых спутниках. Гилсвери расположился по левую сторону от нее, шуггах в пяти, воспользовавшись самым маленьким валуном из всех, зато этот валун подпирал своим боком высохший и не менее замшелый ствол плавуна, корабельного дерева, так что получился довольно удобный стул со спинкой. Онни с Лексом, устроившись в траве среди камней возле светлейшего, о чем-то тихо шушукались между собой.

Тай очень интересовал этот маг. Интересовал и тревожил. Больше остальных. По крайней мере — после Никсарда. Все-таки Наместник Хааскана, а не кто иной. Угадать мысли и намерения, которые одолевали сейчас ум светлейшего, не представлялось возможным — настолько бесстрастным выглядело худощавое, безволосое, как у юнца, лицо этого хааскина, обрамленное темно-серым капюшоном поверх кромки ярко-рыжих волос. Она наблюдала за ним до тех пор, пока случайно не встретилась с взглядом его льдисто-голубых и нечеловечески спокойных глаз, после чего смотреть в его сторону сразу расхотелось. В этих глазах отражались прожитые столетия, они дышали безжалостной несгибаемой волей, перед которой, не устояв, сгибались многие. Когда-то с этой волей столкнулся Остин Валигас — и едва не сгинул в Кругу Причастия. Наместник казался Тай загадочным и жутковатым существом, от одного присутствия которого ее охватывало безотчетное беспокойство. Но в то же время она помнила, как его появление помогло там, возле несчастной Ветрянки. Едва она его увидела, как нестерпимый ужас, вцепившийся в душу при виде того страшного марна, ужас, преследовавший ее по пятам вместе с людьми Альтареса и огненными шарами его подручного мага, сразу оставил ее, рассеялся, вылился слезами облегчения, когда она уже обнимала свою сестру Онни. Тай шевельнулась, чуть смещаясь на правый бок — так ей лучше был виден засферник. Сейчас Никсард рассеянно смотрел на поверхность воды, покусывая конец сорванной травинки и демонстративно не обращая ни на кого внимания. Полуприкрыв глаза, она принялась исподволь наблюдать за ним, позволив мыслям бежать без спешки.

Лежать было хорошо. Лежать было приятно, чувствуя, как усталость, как бы просачиваясь сквозь одежду, уходит в землю, как уходит слабая ноющая боль из натруженных ног — внутренняя сторона бедер была растерта чуть ли не до крови жесткой шкурой Лакомки, не помогли и плотные шерстяные штаны. И все же Тай едва заметно улыбнулась, глядя на засферника. Пожалуй, он стал ее лучшим приключением за последние несколько лет. А может быть, даже и за всю прошедшую жизнь... Особенно если вспомнить ночь на озере. Очень романтичную ночь. Как он ни сопротивлялся, она все-таки получила то, что хотела. Почти как всегда. Потому что за свою жизнь Тай хорошо успела изучить мужчин и знала, что, какими бы разными они ни казались, к любому при сильном желании можно подобрать индивидуальный ключик... Даже жаль, что это так или иначе это путешествие вскоре закончится...

Воздух был терпким от густых лесных запахов, среди которых, к вящему удовольствию, чувствовался и тонкий аромат диких викий, росших где-то неподалеку, но не видимых взгляду. Тишину нарушали только голоса негромко споривших о чем-то Онни и Лекса. В конце концов вмешался Гилсвери, что-то так же негромко сказал им, а потом, завладев их вниманием, сам принялся рассказывать.

Тай заинтересованно прислушалась. — ...Его звали Кейнил. Я его знал немного... Маг-самоучка, самородок, очень умный и талантливый корд. Его звали пройти курс обучения в Пресветлом Доме, закрепить элементарные навыки, но он желал постигнуть все самостоятельно, пойти непроторенной дорогой. Думаю, именно поэтому защиты от каруны у него не оказалось. — Гилсвери ненадолго умолк, затем продолжил: — На этот раз каруне удалось найти для своих целей очень мощного марна. Рабство вытянуло из Кейнила всю его силу, сняло внутренние запреты и ограничения, необходимые для выживания при работе с магией, и наделило могуществом, о котором он при жизни и не мечтал. И тем самым погубило его бесповоротно...

— Никогда не видела настолько бессмысленного зверства, — жестко прищурившись в сторону засферника с каким-то упрямым недоверием, кивнула Онни, когда Гилсвери закончил. — Умертвить целое село ради того, чтобы создать ловушку...

Лучше бы она этого не говорила. Перед глазами Тай на миг снова встали все те ужасы, на которые она насмотрелась в несчастной Ветрянке, век бы такого не видать... Она даже зажмурилась, изгоняя эти воспоминания из головы.

— Марн использовал не только свою жизненную силу, но и жизненную силу всех существ, оказавшихся поблизости, — пояснил Наместник.

— Но как можно заранее знать, что он остановится именно перед этим марном?

— На самом деле не имело значения, остановится или нет. Сработал сам факт его появления поблизости.

Все трое одновременно посмотрели в сторону Никсарда, сидевшего к ним левым боком.

Он, ощутив внимание, глянул в ответ, вопросительно приподняв левую бровь, но обсуждавшая его троица тут же отвернулась.

Тай внутренне возмутилась от такой бесцеремонности. Ведут себя так, словно его тут и нет. И потом, что-то она не поняла. Онни что, не верит в него? Как глупо.

— Габалассу мы объехали благополучно, — немного погодя продолжил маг. — Никто не пытался нас задержать. Скорее всего, Альтарес просто не успел отреагировать, а рядом не оказалось приличных магов. Но дальше, когда мы достигнем Спихатхи, нас может ждать "теплый" прием. Возможно, даже "горячий". Альтарес в основном принимает на службу Красных Мастеров, все остальные ранги не внушают ему доверия. Зато собранная коллекция впечатляет весьма разнообразными проявлениями именно этой стихии... Так, сотница, не нравится мне твое состояние. Выкладывай, что тебя гложет. Или ты полагаешь, что способна что-то скрыть от меня?

Неожиданный вопрос Наместника застал сестричку врасплох. Та неуверенно оглянулась на Лекса, но подсотник с широкой ухмылкой пожал плечами. Этот парень, по наблюдениям Тай, умел весело скалиться в любых обстоятельствах, и она быстро почувствовала в нем родственную душу.

— Выкладывай, — безжалостно повторил маг тоном, не допускающим возражений.

— Светлейший...

— Обойдемся без титулов.

— Стил, я все понимаю... и то, что ради Светоча не жаль и большего количества народа, даже ни в чем не повинного, но все-таки... не слишком ли много смертей сопровождает его путь? Мне хотелось бы услышать, насколько ты сам веришь в его предназначение? Просто хочу разрешить свои сомнения...

Тай догадывалась, что, в отличие от нее, Эл слышал весь разговор с самого начала и до последнего слова. Она уже знала, как хорошо этот человек видит в темноте, и почему-то не сомневалась, что слух у него развит ничуть не хуже, хотя он об этом и не говорил. Поэтому она нисколько не удивилась, когда засферник ответил. Вынужден был ответить. Ведь камень, образно выражачясь, был брошен в его огород. Повернув голову, засферник довольно прохладно обронил в сторону Онни:

— Я не набивался на роль вашего Светоча и по-прежнему не желаю ее. Я уже объяснял, почему следую к Ущербным горам. Именно там, по моим расчетам, находится хкаси-телепорт, по-вашему — портал, с помощью которого я смогу вернуться в свой мир.

— Там нет никакого телепорта, — с явной неприязнью возразила Онни. — Круг Причастия — пожалуйста. Страж — тоже пожалуйста. Логово Зверя, в конце концов. А телепорта нет.

— Я не сбираюсь спорить и что-либо доказывать. И вынужден заявить, что, вопреки вашему общему мнению, я не нуждаюсь в вашей помощи.

— Я думаю, ты ошибаешься, — спокойно парировал Гилсвери. — После бойни в Ветрянке Альтаресу ничего не остается, как проигнорировать мой давний с ним договор о невмешательстве и призвать тебя к ответу за содеянное.

— Он настолько плох, этот маг, что не сможет понять, кто это сделал на самом деле?

— Косвенной причиной все равно послужил ты, разве не так? Альтарес не из тех людей, кто будет разбираться столь дотошно. Это просто не в его характере

— В таком случае это его проблемы

— Проблема под названием "Альтарес" не так проста, как хотелось бы. — Маг говорил негромко, но убедительно. — Этот человек относится, что называется, к категории разумных трусов — не лезет на рожон там, где чувствует, что сил его недостаточно, но и не упускает случая эти силы применить. Особенно в своем макоре. Большой ошибкой было бы считать его глупцом, но его ум ограничен фанатизмом, нетерпимостью ко всем, кто мыслит отличными от его представлении категориями. Таких он предпочитает уничтожать — благо власть и политика макора Кордос, исповедующая истинность Пассивной веры, позволяет осуществлять подобные действия на законных основаниях. То есть — безнаказанно. Любимое занятие Альтареса — сжигать еретиков на кострах при массовом стечении народа, в воспитательных целях. Да, он верит в Светоча, но по-своему. Не знаю, откуда эта мысль засела у него в голове, но он считает, что только он один может определить истинность кандидата для Крута Причастия.

— Исчерпывающая характеристика. — Никсард скупо усмехнулся. — И часто ему удается... определить истинного кандидата?

— Пока — ни разу.

— Спасибо за информацию, но это ничего не меняет.

— Пусть так. Пусть Альтарес тебя не волнует. Но остается еще Драхуб. Его мерзкая ловушка едва не погубила тебя...

— Эта ловушка нелепа, смехотворна и примитивна, маг, — с едкой горечью заявил Никсард. — Проблема в том, что до той деревушки твой мир так усердно делал из меня отбивную, что я в конце концов перестал понимать, откуда в следующий раз опустится молоток, чтобы еще больше размягчить мне мозги.

— Делал? — проницательно отметил Наместник.

— Именно. — В голосе засферника отчетливо проступил надменный холод. — Мой организм наконец адаптировался к вашему Закону Равновесия, теперь я могу спокойно его игнорировать. И теперь никто и ничто не сможет меня остановить или помешать мне.

Сотница сплюнула в траву, криво усмехнулась:

— Ты уже забыл, что обязан жизнью моей сестре. В тебе нет даже элементарной порядочности, хальд.

Тай даже приподнялась на локте от изумления. А это-то тут при чем?

— Онни! Что ты себе позволяешь? Как...

Никсард поднял руку, останавливая ее. Тай умолкла, чувствуя себя исключительно неловко от подобной бестактности сестренки. Впрочем, она всегда этим славилась. Онни нужно было родиться мужчиной.

— Я благодарен Тай, — проникновенно сказал Никсард и, приложив руку к сердцу, коротко поклонился в ее сторону: — И я ее должник. Но какое к этому отношение имеет хоть кто-нибудь из вас, кроме нее самой?

"Вот именно", — молча согласилась Тай и, к своему глубочайшему изумлению, почувствовала, как горячо зарделись щеки. От смущения. Вот это да... Давненько с ней подобного не случалось.

Гилсвери коротко покачал головой:

— Куда подевалась твоя учтивость, чужеземец, которую ты продемонстрировал в Сияющем?

— Я растерял ее по дороге, маг. Особено — к тебе. Ты не сообщил мне ни об особенностях ночных дорог в вашем мире, ни о Законе Равновесия...

— Тебе не следовало той ночью покидать Жарл без нас, — отрезала Онни.

— Я не люблю, когда мне диктуют условия. Терпеть не могу, когда кто-то или что-то пытается ограничить мою свободу.

— Вот и нарвался!

— Эй, подруга, да ты что так раскипятилась? — Лекс с примиряющей улыбкой попытался обнять сотницу за плечи, но, получив локтем в живот, с обиженной миной отодвинулся подальше. Казалось, даже его "хвост" уныло поник от такого несправедливого обращения.

— Еще раз так сделаешь, — предупредила Онни, — и очень сильно пожалеешь. Очень. Сильно.

После этого заявления на миг наступила гробовая тишина.

Гилсвери сохранил непроницаемое выражение лица. Никсард едва заметно улыбнулся. Квин хихикнул и тут же поперхнулся, когда тетка бросила свирепый взгляд в его сторону. Он давно уже стряхнул дрему и с увлечением прислушивался к спору старших. Трудно было не заметить, что с наибольшим удовольствием сынуля заглядывал в рот магу, ловя каждое его слово, и это естественно. Тай помнила, какой у сына был шок, когда до него дошло, кто такой этот маг, прикрывающийся именем Стилен. Ей тогда даже пришлось сделать замечание, заставить Квина подобрать отвисшую челюсть, а то больно уж некрасиво выглядело.

В душу Тай вкрались первые подозрения. У Онни что, неразделенная любовь к Никсарду? Да, что-то не похоже на сестричку, избытком чувств она никогда не страдала... Или из-за своего родственника, Пузатого Бочонка, так завелась? Но Эл ведь не виноват... Тут ее взгляд упал на сына.

— Квин, сынуля, не хочешь чего-нибудь кисленького?

— Зачем это? — Квин от удивления открыл рот.

— Больно уж у тебя физиономия восторженная. Дорвался, надо думать, до бесплатных приключений. — Тай подавила вздох. Потому что и сама ощущала определенный эмоциональный подъем от всех этих событий, и не ей сейчас следовало осаживать сына, да больше некому. — Только еще неизвестно, что нас ждет впереди.

— Не ной, сестричка. Тебе что, снова мужского внимания не хватает?

— Онни, в чем дело? — Улыбка Тай увяла. — Что ты и вправду так завелась?

— Тебе еще никто не говорил, сестра, что из-за своего неуемного и неумного любопытства ты постоянно втягиваешь себя в дела, которые к тебе не относятся?!

Нет, но это уже через край!

В отместку Тай решила немного подразнить эту зануду:

— Да, сестричка, в отличие от тебя я склонна повеселиться и не вижу в том ничего плохого. В особенности мне нравятся любовные приключения. Лучше быть жизнерадостной дурой, сестричка, не чурающейся нормальных человеческих радостей, чем такой стервозной ханжой, как ты.

Лекс хохотнул, и Онни тут же врезала кулаком ему в бок с такой силой, что бедняга чуть не перевернулся.

— Онни, Стерегущего на тебя нет! У меня рука еще не зажила!

— А хоть бы и так. — Красивое лицо Онни исказилось от негодования. — Постыдилась бы, Тай. При сыне говоришь.

— Сын? — Тай с деланным недоумением пожала плечами. — Но он уже взрослый парень и вправе знать о жизни все!

— Не вопрос, ма! — с явным удовольствием согласился Квин.

— Вот именно, — с мстительной миной сказал Лекс и, поднявшись, перешел поближе к Тай, с каждым шагом все более расплываясь в многообещающей улыбке. — С какой стороны тебя обнять, прекрасноглазая? С правой я добрый и мужественный, а с левой — раненый, но нежный.

— Нелегкий выбор, — лукаво улыбнулась Тай. — Дай подумать минутку. А с какой стороны ты неженатый?

— С обеих! — с радостью вскричал Лекс.

Никсард вдруг поднялся с камня, выпрямившись во весь рост.

— Послушайте меня внимательно, — твердо сказал он. — Все вы. Я не нуждаюсь в вашей помощи, в ваших советах и вашем сопровождении. Я все равно буду делать только то, что необходимо мне самому, а не вашему Пророчеству. Я говорю это сейчас, чтобы окончательно внести ясность в это дело. Потому что устал от ваших беспочвенных иллюзий и не хочу обманывать ваших несбыточных ожиданий. Поэтому хорошенько подумайте о том, стоит ли ехать за мной дальше и пытаться уберечь меня от неприятностей, с которыми я и сам прекрасно справлюсь. Неприятностей, от которых вы сами можете серьезно пострадать. Уверяю — вы ничего не получите взамен.

Когда он повернулся к Тай, к ее горлу подкатил болезненный комок, а на губах появилась растерянная улыбка.

— Поверь, так и вправду будет лучше. В одиночку я доберусь быстрее.

Она понимала, что в чем-то он прав. Ему сейчас приходилось недоговаривать. Он должен был молчать о том, о чем не должны знать остальные и, в первую очередь, Гилсвери. Об Остине Валигасе, который все еще жив и надеется, все еще надеется попасть к себе домой. Но как же не хотелось признавать эту правоту. Нет, он ее не приворожил, как когда-то Остин: в своих чувствах и ощущениях, в том, что они — ее собственные, она была сейчас уверена, ей просто нравилось находиться рядом с ним. Поэтому мысль о том, что их совместное путешествие может оказаться таким скоротечным, вызывала в душе отчаянный протест. Но ведь он прав...

В полном молчании Никсард снова повернулся к Гилсвери:

— А по поводу Альтареса, маг, не беспокойся. Я срежу путь через другой макор, больно уж круто петляет здесь ваша Торная дорога...

Он еще не успел закончить, а большинство, в том числе и Тай, уже оказались на ногах, и все враз заговорили, перебивая друг друга.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь! — громко вырвалось у Тай.

— Безумец! — рявкнула Онни.

— У тебя что, подпруга ослабла? — иронично осведомился Лекс. — В башке?

Даже Квин попытался что-то вставить, но в общем хоре его слова потерялись.

Спокойствие не изменило только Наместнику. Он остался сидеть. Дождался, пока выговорятся остальные, и веско сказал — словно гвоздь вбил:

— Не получится. Макор Фрайшунир не принимает гостей.

— Я не собираюсь их спрашивать.

— Они тоже никогда не спрашивают причин, убивая тех, кто пересек их границу, — со знанием дела заверил Гилсвери.

— Я знаю, — вдруг негромко сказал Никсард, и все тут же снова умолкли. — Я знаю. Именно поэтому я не хочу, чтобы вы шли за мной. Понимаете? Даже по сведениям вашего мира, никто не имеет полного представления о возможностях охтанов. Но один я пройду. Свернув здесь с Торной дороги через их макор, я смогу сэкономить почти целый день.

— Не получится. — Голос Онни внезапно охрип, она затрясла головой. — Ничего у тебя не получится. Ты не успеешь даже...

— Тихо! — Тай увидела, как Никсард вдруг вскинул голову и замер, к чему-то встревоженно прислушиваясь, и сама вдруг что-то ощутила. Словно темная тень одним взмахом накрыла поляну. Остальные, несомненно, ощутили сильнее — они тоже оцепенели. Лишь Квин, недоуменно хмурясь, завертел головой.

— А вот и мой должник, — медленно проговорил Никсард, продолжая вслушиваться в звенящую тишину. Взгляд его как бы ушел внутрь. Затем, словно очнувшись, он шагнул к седлу своего чарса и, одним движением сорвав с привязи трофейный меч в ножнах, отрывисто бросил:

— Ждите меня здесь. Вы не сможете меня ни остановить, ни догнать. Когда я вернусь, мы еще поговорим, и это случится скоро.

Быстрым, ускоряющимся шагом он пробежал мимо Тай, одним прыжком проскочил мимо Квина и, влетев на камень за спиной Онни, следующим, еще более длинным прыжком перемахнул прямо через всю честную компанию, оказавшуюся у него на пути. Он торопился, ему некогда было их обходить, и с каждым движением силуэт его все более размывался от невероятной, жуткой скорости.

— Стой! — опомнившись, первой закричала Онни и, рванувшись, попыталась схватить его за руку, но промахнулась — Никсард неуловимо сместился в сторону. — Ты не имеешь права сейчас так рисковать собой!

Когда она умолкла, выяснилось, что все ее слова, кроме первого, пришлись в пустое место. Никсард будто растворился в зарослях, прокатившись по ним стремительным, как блеск молнии, трескучим ударом. В воздух в пределах видимости взметнулись сорванные тугим движением листья длинноуха, кружась оборванными клочьями... И все. Словно его и не было.

И тут же оглушительно зарычал Злыдень, выгоняя из могучих легких злость и обиду на то, что был покинут в такой момент. Люди все едва успели отскочить в стороны, когда зверь, словно бешеный ураган, пронесся среди них, врубившись грудью в те же заросли, и пошел, пошел ломать недоломанную поросль, казалось даже не замечая безнадежного сопротивления леса. Миг — и чарс тоже исчез из виду, и только по быстро затихающему вдали треску было слышно, как стремительно и неукротимо его несет вперед. Просека, проложенная его телом, оказалась раза в три шире.

— Что происходит?! — вскрикнула Тай.

— Будь ты проклят, — горько простонала Онни, обхватив ладонями голову в неподдельном отчаянии. Затем сорвала шлемник и, швырнув его под ноги, с всклокоченными волосами, с нескрываемой яростью на лице развернулась к совершенно непонятно почему безучастно молчавшему Гилсвери. Казалось, еще немного — и она схватит за грудки самого Наместника!

— Но почему?! Почему ты не остановил его?! Мы же приверженцы Активной веры!

Маг медленно покачал головой, и от его пронзительного взгляда, от которого, казалось, вдруг заледенел вокруг сам воздух, Онни опомнилась. И отступила. Лекс, уже приготовившийся было ее схватить за плечи, пока чего не натворила в запале, передумал и опустил руки.

— В этом нет необходимости, — жестко сказал маг, продолжая сверлить сестру Тай своими бездушными льдистыми зрачками. — Как и смысла. Мы не догоним его даже на дракхах — слишком далеко, мы не успеем. Слишком быстро. Его не догонит даже этот чарс, что понесся за ним. Вслушайся сама. Еще немного, и он будет там, в пяти бросках отсюда.

— Ну и ну, — сказал Лекс. — Если бы я умел так бегать, я бы назывался не "неистребимым", а "неуловимым".

Тай растерянно переводила взгляд с одного на другого. В пяти бросках? Но это же минут двадцать быстрой скачки. Она еще ничего не понимала, но чувствовала, что вот-вот поймет. Поймет, о чем они говорят. И куда так внезапно делся Никсард. И почему у нее так странно слабеют ноги.

— Нет необходимости? — В глубине зеленых глаз ее сестры продолжал копиться гнев — гнев непонимания. — Но он может....

— Может, — сурово подтвердил Гилсвери. — Он может сейчас погибнуть, и нам придется возвращаться домой несолоно хлебавши. Но думаю, это будет не так. Думаю, нам сегодня придется пересмотреть кое-какие взгляды на принятые Пути Веры.

— Почему? — как-то безнадежно спросила Онни. Взгляд ее словно потух.

— Вспомни имена Пророчества, сотница, — потребовал маг. — Вспомни и назови.

— Светоч, — с озадаченным видом заговорил вместо нее Лекс, безотчетно стискивая ладонью рукоять меча, — Освободитель. Избавитель. Не...

— Неистребимый, — усмехнулся маг. — Этим именем названа твоя дружина, сотница. Не так ли? Если он победит и сейчас... То мои сомнения в его предназначении исчезнут окончательно. И после этого я не потерплю никаких сомнений от остальных. Это всем ясно? Когда он вернется, мы будем делать все, что он скажет. И выполним любое его желание. Кроме желания избавиться от нас. Потому что он ошибается только в одном — полагая, что ему известна его судьба и не нужна моя помощь. Пройти мимо Круга Причастия он не сможет.

Сердце Тай болезненно екнуло, к горлу подкатил неприятный тугой комок. Судьба Эла была решена, и ее мнения никто не спрашивал. Впрочем, оно не сыграло бы никакой роли... Сможет, подумала она, еще не осознав до конца причину своей странной уверенности. Боюсь, что засферник как раз сможет... обойтись без тебя, маг.

Тай заметила, как из-за широкого плеча Лекса высунулась светловолосая голова Квина. Он запрыгнул на валун, когда мимо проносился бешеный чарс. В его глазах, округлившихся от острого любопытства и еще неясного испуга, стоял нетерпеливый вопрос, но встрять в разговор старших он не решился. Тай ободряюще улыбнулась сыну, затем окинула взглядом остальных.

На слегка побледневшем лице Лекса блуждало неопределенное выражение, от напускной шутливости не осталось и следа. А Онни, напротив, внезапно успокоилась. Опустив взгляд, она пнула носком сапога камешек, проследила, как тот бултыхнулся в прозрачную ленивую воду речушки. Затем пригладила ладонями волосы, придав всклокоченным вихрам более сносный вид, и задумчиво спросила мага:

— Стил, ты как думаешь, он сказал правду? О том, что восстановился? Когда мы его сегодня встретили, на нем лица не было, да и в седле он едва держался...

Маг пожал плечами, чуть сгорбившись под своим теплым, подбитым парскуньим мехом плащом, словно тот внезапно сильно отяжелел.

— Что ж, будем надеяться, что он все-таки справится и на этот раз, — вздохнула Онни.

— С кем? — тихо уточнила Тай, уже зная ответ.

Онни, глянув в ее сторону, поняла это по ее глазам и кивнула.

В этот момент где-то там, вдалеке, словно в подтверждение самых тревожных предположений, прокатился грозный гул, отозвавшись под ногами нервной земной дрожью.

6. Шордок

Посреди дороги, раздавшись далеко в стороны, тяжело ворочался огромный зверь, причудливо сотканный из Чистого Пламени и Первородной Тьмы. Его огромные клубящиеся бока безжалостно сминали окружающий лес, превращая деревья и кусты в бестелесный прах, вокруг него дрожал раскаленный воздух, а его дыхание пожирало саму жизнь. Две Стихии столкнулись друг с другом, но если первая боролась в гордом одиночестве, то вторая призвала на помощь кое-каких "братьев" и "сестер".

Шордок творил.

Шордок, энвент Верховного мага Кордоса, творил сражение.

Пусть противник застал его врасплох, но магическая выучка мгновенно пришла ему на помощь, а внезапный стресс разбудил дремавшего до сих пор в душе заурядного мага гения. Пробудившись, гений взял управление сражением в свои руки.

...Привстав в стременах, Мастер извлек из своей сути чистое пламя и толкнул его ладонями, толкнул перед собой желто-красной стеной, высокой, выше головы всадника.

Мгновенно раскалившееся каменитовое полотно Торной дороги, там, где по нему шла огненная стена, растрескивалось и било вверх горячими струями пара, выстреливало каменными осколками и, насытившись нестерпимым жаром, растекалось расплавленными, багрово светящимися ручьями.

У Шордока отсуствовал опыт подобных схваток, для этого он был слишком молод, тридцать лет для мага — не возраст. Тем не менее сражение пока шло без видимых преимуществ одной из сторон. Правда, оно и длилось всего несколько мгновений, но сама суть магического противоборства не предполагает длительных поединков. Задействованная Шордоком доселе небывалая для него самого мощь неумолимо подтачивала жизненные силы, поэтому несмотря на нежданный прорыв собственного потенциала, ум его был полон сомнений. Это мешало, и он гнал сомнения прочь, концентрируясь на сражении.

Лес вокруг горел. Листья осыпались пеплом, почерневшие стволы корчились костями ветвей и тоже оседали прахом. То, что еще не горело, заволакивали удушливые клубы серо-черного дыма, быстро растекавшегося во все стороны, захлестывавшего траву, кусты и деревья, еще не тронутые разрушительной силой магии. Дым был столь плотен и едок, что растительность, едва коснувшись его, немедленно увядала, признавая свое поражение перед неведомой напастью.

...Огромный дал-рокт напротив, по ту сторону двигающейся на него огненной стены, резко подавшись на своем гигантском чарсе вперед, сделал ответное движение рукой...

Могучее тело мага Вестников Тьмы от шеи до бедер покрывали черные, не отражающие свет доспехи, за спиной, словно живой, тяжелыми складками шевелился черный плащ, отороченный по краям серебром. Защищающий голову высокий шлем яростно скалился звериной пастью. Но лицо мага, темно-серое, холодно-бездушное в своей неподвижности, с сильно выдающимися вперед и крепко сжатыми челюстями, не выражало никаких эмоций. Лишь длинные узкие щели глаз, уходившие к вискам, тлели раскаленными подковами злобы...

Тупой таран Тьмы, мгновенно сгустившийся перед мордой чарса, остановил движущуюся стену пламени гулким страшным ударом, от которого задрожала земля, пробил ее насквозь, разорвал и отбросил. Из рук дал-рокта тут же выдвинулись прозрачные, невероятной длины клинки, напоминающие лед. Наклонив их перед собой, он устремился в прорыв.

Шордок натужился, снова черпая силу из своей сути, чувствуя, как разрывается от напряжения сердце, как готовы лопнуть на лбу и висках вздувшиеся вены, и выставил перед собой Щит, сотканный из мелких, ярко-красных завитков огня, сцепленных друг с другом гибкими, живыми, непрестанно крутящимися кольцами.

Дал-рокт взмахнул обеими руками, опуская ледяные клинки вниз прямым рубящим ударом. Клинки ударили в Щит, завязли, но пробили его, погрузившись в шею дракха Шордока; по широким лезвиям потекла горячая кровь, срываясь с него уже заледеневшими сгустками. Щит рассыпался, брызнув в стороны и вниз жаркими сгустками, словно капли горящей смолы.

Шордок спрыгнул со смертельно раненного зверя, но ноги его не успели коснуться каменита, как под ними выросло пламя. Нестерпимо яркий желтый язык кристальной чистоты мягко подхватил мага под подошвы сапог и вознес его на прежнюю высоту, затем еще выше, оставив внизу бьющееся в агонии животное. Пламя не причинило Мастеру вреда — ни одежде, ни самой плоти.

На сосредоточенных, напряженных лицах десяти эрсеркеров, спешившихся и выстроившихся позади него встречным полукрутом еще в начале схватки, отразилось благоговение. Только что прямо на их глазах Красный Мастер явно прыгнул выше своих возможностей. В этот момент он был величественен, как молодой бог.

Сражение продолжалось. Неуловимые мгновения по напряженности растекались минутами и часами реального времени — и все же оставались мгновениями. Из ладоней Шордока вырвались шаровидные сгустки синего пламени и устремились дал-рокту в лицо, растянув длинные, нетерпеливо вибрирующие хвосты.

Оскалив белые клыки, Вестник скрестил ледяные клинки и дохнул поверх них облаком Тьмы — непроницаемо-черным клубящимся образованием, быстро разросшимся в стороны и в свою очередь прикрывшим Щитом мага дал-роктов.

Первые два пламенных сгустка вбили облако Тьмы само в себя. Следующие два разорвали его сердцевину — и угасли. Третьим повезло больше — они рассыпались по черным доспехам врага, по груди и плечам, скользнули в тонкие щели жаркими синими язычками и воспламенили черный плащ. Огромному воину на гигантском чарсе изменило самообладание — окутанный клубами едкого дыма, он издал яростный рык. Взревев вместе с хозяином, чарс рванулся прямо под огненный язык, все еще державший Шордока на себе.

Застонав от неимоверного усилия, чувствуя, как рвутся внутри невидимые жизненные связи, Шордок выбросил правый кулак вперед, словно бил в чью-то невидимую челюсть.

От удара ошалевший чарс остановился, словно налетел на стену, и затряс головой. Глаза налились кровью и полезли из орбит. Вдруг его череп взорвался, разметав осколки костей и ошметки розоватого мозга. Еще до того, как он рухнул в агонии, маг Вестников Тьмы спрыгнул с седла и бросился вперед, как громадный атакующий голем. Ледяные клинки выросли еще выше и со свистом рубанули основание огненного языка, вознесшего Шордока словно на невиданный трон. Пламя вздохнуло, с прозрачных лезвий брызнул пар, и земля под Шордоком накренилась.

Он прыгнул в сторону, но недостаточно быстро и потому неудачно. Край гаснущего языка лизнул его одежду, ноги подвернулись, и раскаленный каменит принял на себя его плечо и бедро, вышибив дыхание. Он покатился, красные одежды затлели — на этот раз огненная стихия усомнилась в его власти над собой.

Эрсеркеры дружно шагнули вперед, прикрывая Мастера своими телами, сотворенный объединенной волей мутноватый бледно-голубой Щит прыгнул навстречу Черному магу и остановил его зубодробительным ударом в грудь и оскаленное лицо, заставив ошеломленно отступить на несколько шагов.

Этих мгновений хватило, Шордок сумел прекратить вращение. Заметно пошатываясь, он торопливо поднялся на ноги, на миг отвлекся, втягивая в себя строптивый жар с опаленных одежды и кожи, и снова развел руки. И без того скелетообразное лицо, покрывшись пленкой липкого горячечного пота, заострилось от предельного усилия, лоб снова вспух крупными узлами вен, словно к нему присосались невесть откуда взявшиеся пиявки, мгновенно превратив молодое лицо в лицо дремучего старика.

Низкое небо над головой Вестника вдруг угрожающе заворчало и осыпалось вниз жаркими желтыми стрелами, падавшими, словно капли небывалого огненного дождя. Тьма мгновенно отреагировала, развернувшись на их пути широким дрожащим и мерцающим зонтом; стрелы со страшной силой гвоздили, плющили, корежили, прогибали Щит, откалывая с краев быстро исчезающие куски, отжимая его все ниже, к виритовому шлему дал-рокта...

Тоже собравшись с силами, воин-маг тяжело побежал вперед. Стальные каблуки сапог с лязгом дробили каменит. Из иссушенного жаром горла снова вырвался хриплый рык.

Полукольцо эрсеркеров с той же слаженностью, с какой прикрывало Шордока, по его знаку отступило магу за спину, выдвинув его в авангард.

Мастер тяжело, с надрывным всхлипом втянул в себя воздух.

Земля под дал-роктом взорвалась огненным адом...

И тут же опала, покрывшись толстой коркой мутного белого льда. Вестник продолжал надвигаться, огромный, словно осадная башня, и гнев воина-мага выдвигал язык льда впереди его шагов, предупреждая следующие попытки врага.

Шордок быстро попятился, сделал знак рукой, и эрсеркеры снова прикрыли его своим Щитом, а остальные три десятка воинов отряда, регуляры из гарнизона Неурейи, поджидавшие своей очереди далеко позади строя эрсеркеров, одновременно спустили арбалеты.

Из глаз бегущего дал-рокта вырвалась сдвоенная извилистая молния зеленого цвета, рассекла Щит эрсеркеров снизу доверху и раскидала весь строй, словно ветер осенние листья, затем метнулась дальше и слизнула посланные арбалетами тяжелые стальные болты, запевшие было песнь смерти, но так и не закончившие первую строку. Двое эрсеркеров, оказавшиеся ближе всего к Посвященному Вестников, попытались заступить ему дорогу обычными мечами и превратились в мертвые ледяные статуи от одного его яростного взгляда.

— Назад, — во весь голос гаркнул Шордок, — рассыпаться по лесу!

Ему уже некогда было проследить за выполнением приказа. Его зашита оказалась пробита, его сила была истрачена, и обычным регулярам вместе с оставшимися эрсеркерами оставалось только одно: спасаться поспешным бегством. Желательно — в разные стороны.

Маг запоздало понял, что, схватившись с этим Посвященным, пытался проглотить кусок, который никак не смог бы влезть ему в глотку. Он знал, что уже обречен, но еще мог дать своим людям время отбежать как можно дальше. Хоть кому-то дать шанс спастись.

Выбросив перед грудью руку с выпрямленной ладонью и плотно сжатыми пальцами, Шордок быстро крутанулся вокруг оси. Тонкая ярко-красная спица, вытянувшись из указательного пальца по завершении движения, дымно вошла в грудь Вестника, пробив виритовый доспех. Тот не остановился, хотя луч, нанизав на себя его тело, словно на копье, вышел из спины. Громадная фигура с грозным рыком надвинулась, и могучий удар кулаком в лоб сбил Шордока с ног.

Почти теряя сознание, Красный Мастер инстинктивно придал движению своего падения дополнительное ускорение, и его отбросило намного дальше, чем могло. Но ему снова не повезло — попавшийся на пути ствол камнелюба вышиб из него дух, раздробил бедренную кость и сломал несколько ребер. Из ушей от сотрясения после удара потекла кровь. Пока он лежал, делая судорожные попытки подняться на руках, почти ослепленный нестерпимой болью, дал-рокт, тяжело переставляя ноги, подошел вплотную. Из прорези черных доспехов на груди бежала струйка крови — вполне человеческой на вид, красной, за плечами дымились остатки плаща, распадаясь истлевшими клочьями. Правая щека врага, к мстительной радости Мастера, оказалась обугленной, прогоревшей до кости — какой-то сгусток огня в пылу боя все же проник сквозь защиту своим жарким телом.

Дал-рокт остановился, нависнув над ним во весь гигантский рост. Длинные узкие прорези глаз, уставившиеся на Мастера, тлели раскаленными подковами.

Шордок знал, что ему нужно, — его жизнь, чтобы восполнить собственную силу. В сердце не было страха — лишь жгучая ненависть. Посвященный оскалил белоснежные клыки, густо усеивающие его широкую нечеловеческую пасть, и по бегущим из ушей струйкам крови до слуха Мастера добрался хриплый рычащий голос:

— Ты доставил мне слишком много ненужных хлопот, маг. Ты отнял у меня время. Поэтому я потрачу несколько мгновений и достойно подготовлю твою смерть...

Долетавшие из зарослей арбалетные болты тех, кто оказался или слишком глуп, или слишком смел, чтобы убраться подальше, или посчитавших, что преданность важнее собственной жизни, глухо отскакивали от невидимого Щита, прикрывшего тело Вестника. Он не обращал на них внимания, не желая отвлекаться на столь презренные мелочи. Единственным стоящим противником для него был Шор-док. Был.

Сквозь расплывающиеся перед глазами пятна Мастер с ненавистью смотрел, как дал-рокт, раздувая широкие ноздри, демонстративно не торопясь, вынимает из ножен ритуальный кинжал с тонким, длинным лезвием, как это лезвие отражается в приближающихся к нему неестественненно вытянутых к вискам глазных впадинах — уже потухших и темных, словно бездонный колодец.

— Ты воин, — рокочуще выдохнул Вестник Тьмы. — Настоящий воин. Готовься.

Свист.

Короткий и протяжный одновременно.

Рядом с шеей дал-рокта по воздуху пробегает короткая рябь.

Затем сзади него материализуется другая фигура — серая и значительно меньшего роста.

Дал-рокт пытается развернуться к новой опасности лицом, но на глазах Шордока это движение вдруг отделяет его голову от плеч, и та падает на землю, прямо перед Мастером, на бок, лицом к нему. Глухо звенит шлем. Шордок ошеломленно смотрит в глаза своего врага, в которых угасает бессильная ярость, губы дал-рокта кривятся, силясь что-то произнести. Рядом ничком тяжко падает массивное тело, корчась в агонии. Глухого звона и от него больше, кровь бьет фонтаном из главных артерий перерубленной шеи.

Затем Шордок поднимает взгляд на незнакомца, по внешности — хальда, только что спасшего ему жизнь. Тот делает шаг и поднимает меч с длинным, слабо светящимся лезвием рукоятью вверх... из макама? Невероятно... Но все происходящее сейчас невероятно...

Незнакомец глубоко втягивает воздух в грудь, словно перед прыжком в воду, и с коротким пронзительным звуком лопающегося металла вбивает лезвие меча дал-рокту в спину, прямо сквозь виритовые доспехи, там, где у того должно быть сердце.

Чтобы предупредить воскрешение, понимает Шордок. Взгляд все сильнее туманит рвущая боль, правое бедро и внутренности горят огнем, но он еще держится, стараясь не терять сознание усилием воли. И у него даже хватает сил выдавить вопрос, хотя губы почти не желают слушаться:

— Кто ты?

Звук его слов перебивает стремительно приближающийся грохот копыт, и за спиной незнакомого хальда громадной черной тенью вырастает силуэт чарса, из оскаленной пасти которого рвется гневный рев.

— В сторону! — отчаянно хрипит Шордок, поднимаясь на руках.

Незнакомец спокойно оборачивается, дружески хлопает жуткого зверя ладонью по чешуйчатой морде, и чарс заметно успокаивается, хотя и продолжает шумно раздувать ноздри и гневно косить глазом — то на хальда, то на Шордока, и магу очень не нравится этот кровожадный взгляд. Затем его спаситель так же спокойно кивает в сторону тела Вестника.

— Передай Альтаресу, что в гибели села Ветрянка повинен Драхуб.

— Драхуб? Этот маг — Драхуб?

Шордок потрясен. Он не верит своим ушам. И в то же время уже верит. Совершенно случайно столкнувшись на дороге с залетным дал-роктом, он даже не подозревал, что его угораздило схватиться с Высшим Посвященным Колдэна, самим ловчим магом Драхубом! И продержаться столь долго! От восхищения самим собой он забывает о боли в искалеченном, изломанном теле.

Хальд снова кивает:

— Да. Ты не знал? Передай также своему хозяину, что ему не стоит больше беспокоиться обо мне, я уже покидаю его макор. Но если он все равно будет искать со мной встречи, его жизнь окажется под угрозой по его собственной вине.

От этого обещания Шордок невольно напрягся, снова попытался привстать, но пронзительная боль в бедре опрокинула его на спину. По костлявому лицу бежали капли пота, он захрипел, судорожно дергая кадыком:

— Кто ты?

— Ты уже понял. Думаю, твои люди сумеют позаботиться о тебе. Желаю Света.

Хальд одним движением вскакивает в седло чарса и выводит его на дорогу, ускользая из поля зрения энвента. Шордок больше не пытается оборачиваться, помня о боли. Какое-то время он просто прислушивается к быстро удаляющемуся топоту, словно ничего важнее этого дела в его жизни сейчас нет, замечая краем глаза, как несколько воинов его отряда, в покрытых гарью доспехах, с закопченными лицами и все еще обнаженным оружием в руках, торопливо спешат в его сторону, шагая сквозь стелющийся по земле густой удушливый дым.

Да, он понял, кто это был.

Тот, за кем его посылал Альтарес, Верховный маг Кордоса.

Но Создатель тому свидетель — он не в силах выполнить его приказ.

7. Спихатха

Темный лик ночи быстро наплывал на город, сгущая мрачные тени.

Позади Небесной Башни, расположенной в северной части Спихатхи, в небольшом, но ухоженном саду, огороженном высокими стенами от глаз любопытных горожан, Альтарес с отрешенным видом вышагивал среди невысоких окультуренных камнелюбов, обдумывая сложившуюся ситуацию на свежем воздухе. Наступление ночи его сейчас абсолютно не заботило.

Ситуация складывалась тревожная, неоднозначная, можно сказать, даже жутковатая.

Гронт топал слева в сопровождении дюжих стражников, неусыпно опекавших его в замке Кьерик. Он сохранял на лице постное выражение, но в душе кипела злоба. Очень уж ему не понравились навязанные обязанности. Справа поспешно ковылял ахив Спихатхи, Жодикил, — низенький, сухой как щепка старик в желтых одеждах, с искривленным ревматизмом позвоночником. Жодикил был невероятно стар — истинного своего возраста он уже не помнил и сам, но по древним рукописям можно было проследить его участие в событиях более чем трехсотлетней давности. Так же, как и прежний Верховный маг — Хайнш, ахив тоже начал впадать в старческий маразм. Желтый Мастер входил в число тех немногих, кого Альтарес еще не заменил своими ставленниками в красном. На все города макора просто не хватало подходящих Красных Мастеров. С трудом приноравливаясь к размашистому шагу Альтареса, тяжело пыхтя и отдуваясь, ахив пытался изобразить на морщинистом лице удовольствие, получаемое от прогулки в обществе самого Верховного мага, не решаясь нарушить размышления светлейшего. Ахив Жодикил испытывал нешуточный страх, предполагая, что Верховный вызвал его лишь для заявления о смещении в должности.

Но Верховному магу Кордоса в данный момент было не до столь низменных материй.

Всего полчаса назад он стоял перед зеркалом откровения, позаимствованным из имущества ахива Спихатхи для наблюдения за походом Шордока. Плохоньким, надо сказать, зеркалом, даже скверным. Не сумел ахив сварганить что-либо путное для себя же, но что можно еще ожидать от такой седой древности? Это же не легендарный Спящий, а обычный, рядовой Мастер, хоть и ахив. В самые горячие моменты связь неожиданно слабела, едва не рвалась, не позволяя держать руку, так сказать, на пульсе событий.

О, Шордок показал себя молодцом! Альтарес удовлетворенно хрюкнул, вспоминая отдельные моменты боя. Вот, например, тот огненный дождь определенно неплох. Не ожидал Верховный от него такой прыти. М-да-а, молодцом. По собственной инициативе схватиться с ловчим магом дал-роктов и неожиданно показать высочайший уровень Красного Мастера?! Собственно, и выбора у него особого не было, но ведь мог и в кусты утечь, а? Бросив своих людей на произвол судьбы. Но не бросил, отстоял, грамотно провел атаку на более сильного, чем сам, противника... То, что Драхуб оказался неизмеримо сильнее, — уже другой вопрос. Немногие смогли бы потягаться с такой мощью. Наместник Хааскана, Хранитель Кордоса, кто еще? Был еще у серых адалаев сильный маг, Оценол, да давненько о нем ничего не слышно. Но в своем макоре только он, Альтарес, смог бы справиться с этой тварью. И, как оказалось, смог справиться злополучный хальд...

Нет, не просто хальд — засферник.

Уже никаких сомнений...

Верховный маг задним числом сообразил подсчитать примерный день появления засферника в мире Хабуса и теперь знал, в чью декаду того угораздило объявиться. Засферник, вырвавший из-под опеки дал-роктов в момент появления на Алтаре Зверя! Три Признака. Три! Явственный запах Пророчества возбуждающе щекотал ноздри. Альтарес был еще не так стар, как иные правители макоров, поэтому ему не довелось участвовать в развлечении, состоявшемся сотню лет назад, ровно за год до его собственного рождения, когда появился Трехпризнаковый. Зато теперь у него появилась возможность наверстать упущенное...

Самое важное, конечно, заключалось в том, что этот тип бесспорно не нуждался в опеке, раз сумел отнять жизнь у Драхуба лично. Яркое подтверждение основ Пассивной веры. Сильный — выстоит. Альтарес шумно вздохнул от нестерпимой зависти и восхищения (прискорбно, что такая сила не досталась от рождения ему, Альтаресу), отдавая должное чужому мастерству. Засферник, которого ему удалось увидеть в зеркале откровения, действовал быстрее Убийцы. Явно быстрее. Неудивительно, что он не побоялся после боя срезать дорогу через Фрайшунир.

Альтарес вспомнил, как сперва пришел в дикую ярость, узнав, что чужак свернул в макор охтанов, тем самым избежав его ловушки в Спихатхе. Кажется, даже что-то разбил, что под руку попалось. Может быть, даже это скверное зеркало. И как потом, подумав, испытал непередаваемое изумление. Охтаны никогда не славились гостеприимством... Да и охтаны ли? Никто толком и не знал, кто же там обитает, в этом таинственном, жутком, гибельном макоре. Просто принято считать, что из этой земли выходят именно Убийцы. И там же исчезают, взяв чью-либо жизнь. Ладно, проблема сейчас не в том, кто там обитает. Он почему-то не сомневался, что засферник непременно выберется из Фрайшунира, но не собирался доискиваться до причин подобной уверенности, главное сейчас — решить, что делать ему самому.

Альтарес внезапно остановился, и следовавшая позади свита вынуждена была замереть тоже. Лишь Жодикил по инерции прошлепал еще пару шагов и, спохватившись, торопливо вернулся на место. Да, старика надо менять... Но сейчас Альтареса волновали более насущные проблемы.

— Драхуб, — пробормотал он. — Село... Да-да, несомненная связь. М-да-а... Получается, что это непотребство я не могу возложить на засферника?

Тут ему пришло в голову, что от моста, где отряд засферника подался через земли охтанов, и от Спихатхи до Развилки — места, где пересекались Путь и Торная дорога и куда засферник выйдет непременно, так как другой дороги к Мерцающей Расселине нет, — расстояние примерно одинаковое. Если выехать прямо сейчас, то к утру он еще может успеть их перехватить... А значит, обратить события в свою пользу.

Альтарес поджал толстые губы, всем своим видом выражая решимость.

— Я хочу его увидеть, — подняв лицо, сказал он в сгустившуюся над головой темноту, не обращаясь ни к кому конкретно, разве что к Создателю. — Своими глазами. Увидеть и решить, что мне с ним делать, Зверь его заворожи!

"И получить то, что мне причитается", — добавил он уже по себя.

Если это действительно он.

— Но уже наступила ночь, — нерешительно напомнил ахив Спихатхи, уткнувшись взглядом в надменный жирный подбородок Альтареса слезящимися глазами — выше поднять взгляд ему не позволяла скрюченнная старостью спина.

Светлейший развернул массивное тело к немногочисленной свите и окинул присутствующих свирепым оценивающим взглядом. Долговязый Гронт, дернув плечом и выпятив грудь, вызывающе глянул в ответ, стражники, поспешно подтянувшись, как и положено, пустыми глазами продолжая смотреть мимо, а этот жалкий, трясущийся ахив столь поспешно уставился в землю, словно только что нашел бесценное сокровище возле своих ног. Жаль, что Шордок еще не вернулся, остро пожалел Альтарес. Жодикила брать с собой не имело смысла, как и его не менее ветхих энвентов... Старичье...

— Ночь?! — Гневный бас Альтареса словно разорвал темноту. — Бояться ночи пристало землепашцу, а не магу! Племянник, тебя пугает ночь?

— Любимое время для развлечений, — презрительно процедил Гронт.

— Вот как надо отвечать! Выезжаем немедленно. И знаешь что, племянник? Мы поедем вдвоем. Только ты и я. — Альтарес демонстративно усмехнулся. — Незачем переводить людской материал там, где без этого вполне можно обойтись.

И громко, издевательски расхохотался, глядя, как вытянулось и без того слишком длинное лицо мечника. Напуганный хохотом Верховного мага, гулким и раскатистым даже среди деревьев сада, обычно легко гасивших любое эхо, старичок Жодикил отшатнулся в ближайшую густую тень, от греха подальше. Отсмеявшись, но все еще продолжая презрительно улыбаться, Альтарес снизошел до пояснений:

— Плохо у тебя с чувством юмора, племянник. Куда же мы денемся без этого мяса...

8. Проводники

Чем дальше мы углублялись в территорию охтанов, тем сильнее преображался лик местности. Голубые мочалки длинноухое, доминирующие в лесах Кордоса, здесь почти полностью исчезли, снова сменившись редко стоящими камнелюбами и обширными пятнами лапника, из которых, словно миниатюрные горы, изредка торчали темно-зеленые пирамиды мягуна. Вскоре среди поредевшей растительности шершавыми языками потянулись длинные каменистые россыпи, на которых не росло ничего, кроме жесткой пожухлой травы. В воздухе чувствовался запах недавно пролившегося дождя, заметно холодало. И очень быстро темнело.

Рядом со мной на Лакомке скакала Тай, сразу за нами в паре двигались Онни с Квином, а арьергард составила связка Гилсвери с Лексом.

Никто не задавал мне вопросов, после того как я вернулся. Все словно сговорились — скорее всего, так и было. Разговора не получалось. Что бы я ни сказал, они кивали, а если думали иначе, просто молча делали по-своему.

Маг по-прежнему был наглухо закрыт, не позволяя толком прощупать свой эмофон, и до меня доходила только его железобетонная уверенность. Уверенность в том, что все его действия и поступки правильны. Жуть. За внешне легкомысленным поведением Лекса крылась сдержанная настороженность, он предпочитал выжидать, как повернутся события, и не торопился возлагать на меня особые надежды. Разумный подход, позволяющий избегать сильного разочарования вне зависимости от исхода дела. С Квином тоже все ясно. Подростков, жаждущих романтики и приключений, с незрелой и неустойчивой психикой, полным-полно в любом обществе. А вот букет ощущений у Онни был сложнее, и я не скоро смог догадаться, в чем причина ее злости и раздражения. В моем мире мнемоманов хватает, поэтому признаки наркотического вожделения, возникающие после особо продвинутых глобул, мне хорошо знакомы. Но здесь, в этом мирке! Неудивительно, что я не понял это сразу. Я уже и забыл о том инциденте. Теперь же я сильно сожалел, что поддался настроению и дал ей прослушать сиглайзер. Та глобула глубокого погружения в подсознание, на которую она неосознанно сделала заказ — "Песнь Фанриетты", кое-что натворила с ее неискушенным умом. Можно сказать, что Онни с одной дозы села на иглу, и только гордыня мешала ей попросить послушать сиглайзер еще разок. Подобная просьба казалась ей постыдной слабостью, достойной лишь презрения... Но желание-то оставалось неудовлетворенным. Вот она и кипела от раздражения, пытаясь самостоятельно разрешить свои внутренние противоречия. Сам я предлагать не стал, не желая обострять проблему. Нужно время, чтобы впечатления потускнели, потеряли привлекательность свершившегося чуда.

Кроме того, сквозь защиту Лекса и Онни, владевших этим приемом не в пример слабее своего шефа, просачивался сильный страх, силой воли загнанный глубоко внутрь. Страх перед Темным макором, как еще называли Фрайшунир. Загадочным и ужасным, потому что, по их представлению, время от времени именно оттуда в другие макоры проникали Убийцы в поисках хорошо оплачиваемых жертв. А вот Квин, с его подростковой непосредственностью, не особенно-то и страшился этих жутких слухов, ему казалось, что покровительство самого Наместника Хааскана оградит их всех от любых мыслимых неприятностей, и то опасаться следует лишь в том случе, если не справлюсь я, а это вообще невозможно...

Больше всего меня напрягало душевное состояние Тай. Она своего ужаса почти не скрывала. Но ее странная вера в меня оттесняла этот ужас куда-то на второй план, а вместо него четко проступало совсем иное чувство, овладевавшее ее умом и сердцем все больше. Я хмурился и гнал подобные мысли прочь, но избавиться от них уже не мог. Да, я тоже испытывал к ней определенную симпатию, может даже чуть больше, чем симпатию, но как все это было некстати. Мог ли я ее полюбить? Возможно. Со временем. И не здесь. Она красивая, обаятельная и умная женщина даже по меркам человека из технологически продвинутого общества...

Впрочем, чушь это все — продвинутое общество, разное образование и культура восприятия действительности — главное, чтобы сам человек был по душе, все остальное преодолимо, если оба готовы к взаимным компромиссам. Мне пришлось с грустью признаться себе, что изголодавшееся по сильным и чистым чувствам сердце требовало своего, отведенная для этого ниша долго пустовала. Тоска по Элеоноре ушла как-то незаметно и безвозвратно; я вдруг осознал, что последнее время, как заядлый мазохист, просто по привычке цеплялся за свои страдания, изношенные и потускневшие, за неимением чего-то большего.

Я мог их бросить еще до границы макора, уйти тихо и незаметно. Мог и вовсе не вернуться после казни Драхуба, пройти мимо и исчезнуть как дым. Я не забыл про Альтареса — этот агрессивный тип, скорее всего, не внемлет моему предупреждению, его люди будут охотиться за каждым из этой компании, невзирая на возраст участников и степень их причастности ко мне. Но Гилсвери уж сумел бы их защитить. Да и новых марнов пока больше не предвиделось...

Так и следовало поступить.

Но я вернулся, проклиная себя за идиотизм и мягкотелость. Прежде всего из-за нее — Тай Наяды. Холодная рациональность в рассуждениях не спасала. Близость, которая возникла между нами всего после двух дней совместного путешествия, данное мною обещание довезти ее до отшельника, разбивали эту надоевшую рациональность в пух и прах. Вдобавок эти болваны прихватили с собой ее сына, этого зеленого восторженного юнца, нахватавшегося чужого жизненного опыта на словах, научившегося рассуждать на манер взрослых, но пока не имевшего реального представления о жизни и ее перипетиях. Но Тай, Тай! Что мне делать с ней? Думая о том, что мне придется ее здесь оставить, я уже испытывал довольно сильное сожаление. Нужно было проститься с ней еще в Неурейе... Угу. И тогда бы я не узнал о том, что она сообщила мне сегодня днем. Проклятие, почему я не нашел себе кого-нибудь из своего мира еще перед этой авантюрой? Когда уже было ясно, что Элеонору не вернуть?

Ладно, до Ущербных гор я эту компанию доведу, Небо тому свидетель. Ради очистки совести. А после, о чем бы они там ни мечтали, на что бы ни рассчитывали, я умываю руки. Заберу этого беднягу Валигаса — и поминай как звали. А про Тай... постараюсь думать о ней поменьше.

Наконец окончательно стемнело. Мы двигались вдоль невысокого, по всей видимости, совсем недавно осыпавшегося каменистого склона, когда я ощутил постороннее присутствие, и без труда вычислил несколько небольших существ, осторожно крадущихся в зарослях лапника, венчавших этот склон, словно густая шевелюра открытый лоб великана. Намерения этих гостей (или хозяев) по отношению к нам показались мне странными. Никакой агрессии или неприятия. А вот острого любопытства, и какого-то трудно идентифицируемого желания что-то с нами сотворить, хватало в избытке. Без летального исхода. Смахивало на обыкновенную шалость.

— Только чертей сейчас не хватало, — проворчала сзади сотница, тоже что-то учуяв.

— Чертей? — озадаченно переспросил я.

— Это такие небольшие шустрые твари с зеленым мехом, — пояснила Тай. — Вполне мирные, но любят подшучивать над путниками. Я и не знала, что они здесь водятся.

— Никто не знает, кто здесь водится на самом деле, — довольно мрачно напомнила Онни.

— Не вопрос, — хмыкнул Квин. — Кроме Убийц... теть Онни, нечего руки распускать! У меня затылок не казенный!

— Добавь ему еще от меня, сестричка, — обернувшись, попросила Тай. — Нечего язык зря распускать.

— Ну, ма, тебя еще не хватало!

— И в чем выражаются шутки... чертей? — я намеренно не полез за информацией в эмлот. Хотелось немного разрядить напряженную атмосферу живым разговором.

— Да глаза отводят, чтобы в бурелом какой непроходимый завести или в болото, — охотно сообщил Квин, ничуть не испуганный простым подзатыльником. — Но если знаешь, кто воду мутит, уже не собьешься. А нам, магам, — гордо добавил он, — и вовсе ничего сделать не смогут.

— Помолчал бы уж, недоросль, — тут же осадила его тетка.

Я почувствовал, как Квин обижено надулся.

— Ты действительно сейчас чувствуешь себя нормально? — вдруг спросила Тай с неподдельной заботой. — После того селения... Да еще схватка с Драхубом...

Я кивнул.

Сказать, что после той деревни я чувствовал себя плохо, значит ничего не сказать.

Это состояние продолжалось несколько часов и оставило после себя исключительно тягостное впечатление. Перерасход энергии после "разминирования" марна оказался жуткий. Я будто тонул в темной холодной воде, уже погрузившись с головой, но продолжая бороться за свою жизнь изо всех сил. А потом, словно бы при очередном взмахе рук и резком рывке вверх, взломал лед головой и вынырнул на поверхность. И мир изменился. Я увидел его иным зрением, тем, которое посещает меня нечасто. Мир словно раздался вширь многоцветьем пространственных линий и кривых, я видел только течение энергий — холодные чистые цвета неживой природы и яркое буйство красок живой. И сразу обнаружил частую паутину, обволакивающую мою ауру со всех сторон, отсасывающую жизненную энергию, словно пиявка. Наглядное подтверждение действия местного Закона Равновесия. Следующие несколько мгновений я с яростью обрывал эти нити, пока мне не пришла в голову более толковая идея, и я потянулся сквозь паутину к питавшему ее источнику. И принялся перекачивать его в себя, пока не восполнил свои потери. А затем отключился и заблокировал все подходы к себе защитным коконом, избавившись от дальшейшего посягательства этого Закона Равновесия на мою жизнь.

В общем, наступил перелом. Сработал "предохранитель", о котором я раньше не подозревал, проявив суть моей проблемы. Зрение и слух обострились скачком, приблизив предметы и звуки, раздробив восприятие на четкие оттенки и обертоны. Скан-сеть развернулась сама, словно истомившийся по ранее привычной жизнедеятельности мозг старался наверстать упущенное.

Именно поэтому я без проблем справился с Драхубом, там, где он сцепился с магом Альтареса и его людьми, так неудачно попавшимся на его пути. И ни малейшего сожаления, как в прошлый раз. Я хотел его убить, несмотря на все свои "гуманистические изыски", и я это сделал.

— Маг! — Я немного повысил голос, чтобы Гилсвери, скачущий позади нашего отряда, смог меня расслышать сквозь топот копыт. — Голова с плеч, клинок в сердце — этого достаточно, чтобы предупредить очередное воскресение дал-рокта?

— Нужно было его сжечь, — холодно откликнулся Гилсвери. — Или хотя бы оставить клинок в теле на несколько часов. Лучше — до восхода Светлого Ока.

— Факел в задницу по самое горло, — хмыкнул Лекс, предлагая свой вариант.

Да, жаль, не сообразил сразу. Ведь в тот момент маг Огня был у меня под рукой, пусть и полностью обессилевший. Можно было хотя бы дать распоряжения на потом... А Онни не так уж хорошо осведомлена в этих вопросах, раз удар в сердце собственным мечом не убивает Посвященного наверняка... Честно говоря, в подобные воскрешения верилось с трудом, но уже многое, во что верится с трудом, происходило в эти дни на моих глазах — превращение в каруну, например. Интересно, как это произойдет с Драхубом на этот раз? У него что, голова обратно приползет и прирастет? Или возникнет новая за счет общей массы? Любопытный вопросик...

— Сколько у нас времени? — мрачно осведомилась Онни, предвосхищая мой вопрос.

— Думаю, достаточно. Характер повреждений... — Гилсвери ненадолго задумался, производя в уме специфические расчеты. — Сутки, может, чуть больше. К этому времени мы уже будем на месте и сделаем все, что необходимо

— Падая с ног и копыт от усталости, — жизнерадостно прокомментировал Лекс. — Со стертыми до позвонков задницами.

— Подсотник, лучше помолчи.

— Как скажешь, прекраснолицан Онни! Желаешь, чтобы помолчал, — да всегда пожалуйста, мне нетрудно! А если еще до выхода в отставку по выслуге лет вдруг захочется мнение мое узнать — тоже всегда готов...

— Заткнись!

— Тише, сотница. — Спокойный голос Гилсвери оказался как нельзя кстати. — И ты, парень, тоже язык придержи. Не время и не место зубоскалить.

— Слушаюсь, светлейший.

Нервничают мои спутники, заметно нервничают, вон уже собачиться начали, даже Лекс. Не нравится им этот макор. Но я ведь их с собой не звал.

На всякий случай я мысленно шуганул "чертей" куда подальше, нечего ошиваться возле нас со своими предполагаемыми каверзами. И именно в этом момент в широко раскинутую скан-сеть попалась добыча покрупнее, которую определенно можно классифицировать как разумную. Бледные пятна чужих аур, основательно приглушенных мощной защитой, быстро приближались, сходясь веером в легко проецируемый центр. То есть ко мне. Угрозы я не почувствовал. Засекли ли гостей остальные?

Как оказалось, нет.

Все были весьма поражены, когда на моем пути выросла высокая бесформенная фигура, закутанная в просторный балахон с низко надвинутым капюшоном, выделявшийся на фоне ночной темноты серым пятном. Для моих глаз света вполне достаточно, так что я видел гостя отчетливо.

Не теряя времени, я осадил Злыдня и резко бросил назад:

— Спокойно. Они пришли говорить.

За спиной повисло напряженное молчание, никто не издал ни звука.

Охтан плавно приблизился и остановился в трех шагах от злобно оскаленной морды Злыдня, готового порвать гостя на куски по малейшему сигналу. Из глотки чарса потек тихий вибрирующий рык, в антрацитовых глазах плескалась смерть, но без моего сигнала он не осмелился напасть.

Неуловимо быстро охтан поднял руки и откинул капюшон, обнажив голову.

Тай, при его появлении отставшая от моего чарса на полкорпуса, тихо ахнула.

"А я ведь подозревал", — с легким удивлением подумал я, разглядывая незнакомца. Еще в первую встречу, на палубе плоскодона. И не ошибся. Желтый блестящий череп без малейших признаков волос, костистое бесстрастное лицо аскета, слабо светящиеся ртутным блеском глаза, быстрые уверенные движения. Фрайден-ллер. Здесь их именовали охтанами. Биологически отличающийся от человеческого, мозг фрайденов фонил весьма скупо, именно поэтому остальные их не засекли. Пока один из них не показался на глаза сам.

Некоторое время мы с интересом рассматривали друг друга.

Затем я позволил себе скептическую улыбку и взял быка за рога:

— Меня заказал Гронт, не так ли?

Он медленно кивнул:

— Да, Мастер... — Не голос, а шелест ветра. Пауза. — Ты видел мое лицо.

— Какое это имеет значение, если ты собирался меня убить?

Глаза охтана расширились в неподдельном изумлении:

— Теперь я твой раб.

— Мне не нужны рабы, — резко ответил я.

— Следует ли твой отказ понимать так, что я должен лишить себя жизни?

— Обойдешься. Живи так же, как жил до встречи со мной, а меня оставь в покое.

— Да, Мастер... Позволено ли мне будет увидеть Вечный Клинок? Достаточно мгновения... И мы все будем наслаждаться этим воспоминанием до конца жизни и передавать его потомкам своих потомков.

— Мне жаль, но я не могу этого сделать. Клинок остался в другом мире. Его незачем носить с собой для ощущения его силы.

— Жаль... Как скажешь, Мастер...

Тут мне пришла в голову мысль, заставившая спрятать улыбку:

— Знаешь, ллер, а одна просьба у меня все же есть. Если выпадет свободное время, найди этого Гронта и передай ему, что он кретин.

Я заметил, как он вздрогнул, когда я назвал его истинным именем. Но он быстро оправился от потрясения, вероятно напомнив себе, с кем говорит.

— И все? Мне не следует его убивать?

— Обойдется. — Кажется, я начал повторяться. — Мне не нужны подобные одолжения.

— Позволь мне сопровождать тебя, Мастер. Я знаю кратчайшую дорогу через этот макор до мертвой земли Ущербных гор.

— Не сомневаюсь в твоих познаниях.

— Прости, Мастер.

— За что?

— Я позволил себе усомниться в знаниях твоих.

— Пустяки. Я не откажусь от помощи. Твои собратья тоже будут нас сопровождать?

После моих слов из зарослей выступили еще восемь фигур в серых балахонах, неотличимые друг от друга. Напряженное внимание моих спутников сразу подскочило на порядок и явно собиралось перейти красную черту.

— Мы готовы, Мастер.

— Как твое имя, ллер?

— Мастер, ты уже второй раз называешь его!

— Понятно. В таком случае веди, Ллер.

Все девять моментально растворились в зарослях. Я кивнул своим спутникам, не обращая внимания на их ошеломленное молчание, и пустил Злыдня вперед, ориентируясь на ауру Ллера. И поневоле задумался. Если прикинуть по времени, то никаких видимых несоответствий нет. История в общем-то простая. Когда-то, около двух с половиной тысяч лет назад по универсальному времени, один из собратьев моего бывшего учителя Нкота сделал попытку обучить аборигенов некоей планеты искусству своей расы — как несколько лет назад меня обучал сам Нкот. Собственная смерть помешала ему тогда закончить эту работу. Но даже той малости, которой поделился с ними лешук, хватило, чтобы раса гонимая превратилась в расу, доминирующую на планете. До посвящения они называли себя ллерами, после стали именоваться фрайденами, а свой мир — Фрайда, по имени учителя. Две тысячи лет с лишним — весьма приличный срок. Видимо, волей случая или намеренно предки нынешних охтанов оказались в мире Хабуса с помощью какого-нибудь телепорта расы хкаси, так же, как и я. Сами хкаси-путешественники, кстати, исчезнули из галактики значительно раньше возникновения человечества, оставивив после себя лишь артефакты, разбросанные по различным мирам. Возможно, предки этих фрайденов тоже когда-то угодили в ловушку обстоятельств, столкнувшись с законами местного Пророчества, и вынуждены были осесть в этом мире. По крайней мере, им это удалось. И самое интересное, что для них, по сути, ничего не изменилось. В мое время фрайдены — нередкие гости-наемники на планетах Федерации. Иметь фрайденов в охране считается престижно, услуги их стоят бешеных денег. Здесь же они — непобедимые, привилегированные Убийцы. С большой буквы. Тоже работающие за солидное вознаграждение. Наверное, такая у них судьба.

— Почему они не попытались нас убить? — нарушив молчание первой, робко спросила Тай. Я слегка поморщился, заставляя чарса объезжать поддавшийся на дороге крупный валун.

— Тай, я не нуждаюсь в поклонении людей, тем более тех, которым симпатизирую. А ты одна из них. Поэтому расслабься и говори со мной так же, как и раньше. Будь проще.

— Рада слышать. — Она натянуто улыбнулась, не в силах так сразу избавиться от полученного впечатления.

Ну да, легендарные Убийцы покорно склонили передо мной головы. То, чего они все так страшились, на деле оказалось лишь незначительным дорожным эпизодом. Лучше бы воспринимала это как приятный сюрприз, а не как очередную головную боль.

Я вздохнул и нехотя пояснил:

— Я для них такая же легенда, как ваш Светоч для вас.

— Не хочешь рассказать об этом поподробнее? — Лекс явно заинтересовался. — Как они вообще могли хоть что-то знать о тебе?

— Любопытство сгубило норогрызку, — скептически заметила Онни, сама не без любопытства прислушиваясь к разговору.

— Они и не знали. Просто почувствовали, что я имею какое-то отношение к одному из Мастеров... из тех, что когда-то обучали их расу особому искусству, благодаря которому они теперь так неуязвимы. В данный момент я сам такой Мастер, только я не занимаюсь обучением.

Наместник кашлянул, привлекая внимание, и задал свой вопрос:

— Он просил тебя показать какой-то клинок... Что в нем особенного?

Я немного помолчал, пытаясь в мыслях как можно более упростить картину.

— После смерти моего учителя ко мне перешло его оружие, столь могущественное, что, владея им, я ощущал себя всесильным и бессмертным. Да так оно и было...

— Тогда почему ты не взял его с собой в этот поход?

— Именно поэтому. Постоянно имея Клинок под рукой, чувствуя его могущество, я стал терять инстинкт самосохранения. Эта проклятая зависимость сводила меня с ума. Я постоянно, даже во сне ощущал свою неполноценность. Словно я — лишь придаток действительно чего-то настоящего, инструмент для подлинного могущества...

— Если откровенно, то мне трудно понять подобные проблемы. — Гилсвери усмехнулся. — По твоим словам, ты изо всех сил отказываешься от могущества, неожиданно свалившегося на твою голову и полностью подвластного именно тебе, и никому больше. За одну возможность приобщения к подобной силе у нас любой маг душу бы Мраку продал...

— А я его, кажется, понимаю, — сказала Тай.

Я вежливо улыбнулся. Она меня понимает. Спасибо тебе за участие и моральную поддержку, Тай, но тебе, как ты сама поправилась, только так кажется. Если человек говорит, что понимает тебя, не испытав при этом что-либо подобное на собственной шкуре, то это лишь иллюзия его понимания. Исключительно личная субъективная иллюзия...

Как выяснилось уже здесь, в этом мире, сбежать от подарка Нкота оказалось невозможно. Я понятия не имел, в какую часть галактики, а то и Вселенной меня сейчас занесло — ведь прыжок с помощью хкаси-телепорта производился вслепую, лишь по заранее определенным условиям жизнеобеспечения, — но по-прежнему ощущал связь со своим Клинком. Вечным Клинком. Немного ослабевшую, но четкую и устойчивую. Трудно не узнать запах хорошего кофе из соседней комнаты — так и в моем случае. Когда-то я задавал себе вопрос, что же такое для меня этот артефакт древней цивилизации — подарок, награда или Рок, — и теперь склонен был считать его своим личным проклятием. За те годы, что я им владел (или он — мной?), я так и не осмелился заглянуть в особую Внутреннюю Реальность, которой он обладал, — бывшее вместилище душ бесчисленных поколений лешуков-олджей. Заглянуть, чтобы побродить по его призрачным полям и рощам, привести этот внутренний мир в порядок сообразно своему пониманию этого порядка... Мне не хотелось такой ответственности. Мне казалось, что, пока я не сделал первый шаг, я свободен. Но как только я появлюсь там, моей свободе выбора придет конец. Когда-то Нкот дал мне хороший совет: "Старайся всегда хоть немного заглядывать в собственное будущее, пытайся понять, во что в этом будущем выльются твои поступки, совершенные в настоящем". Я запомнил его и действительно старался ему следовать, хотя, вероятно, не совсем так, как ожидал бы сам олдж, — взять хотя бы Вечный Клинок, к которому после истории с Шелтой я больше ни разу не прикоснулся. Хватало и того, что ощущение его присутствия преследовало меня всегда и везде, не давая покоя

Разговор как-то сам собой увял. Вопросов меньше не стало, просто народ притомился от них, выдохся. Ночь, сырость и ветер тоже не способствуют общению. Тем более близкое присутствие охтанов.

Так что до самого утра мы ехали в основном молча. Ллер и его сородичи, хотя и оставались пешими, легко удерживали между собой и нами неизменную дистанцию в сорок — пятьдесят метров. Путь, который они для нас выбирали, катился впереди не хуже полотна Торной дороги. Ни разу не пришлось продираться сквозь заросли или объезжать какие-нибудь завалы. Дорога по местности была ровной и почти прямой, за исключением нескольких небольших поворотов.

На границе макора они с нами расстались.

Примерно еще через полчаса мы добрались до так называемой Развилки, где с Торной дороги под прямым углом уходило ответвление в сторону Ущербных гор, и сделали привал. В конце концов все здорово выбились из сил, и я в который раз подумал, что куда проще путешествовать одному. Я-то еще оставался в порядке.

9. Вынужденный шаг

Монотонность ночного мрака нарушил тусклый всполох света, озарив тяжелое обезглавленное тело, ничком распростертое на земле. Всполох не угас — оформившись в некий жидкий колеблющийся сгусток, он лизнул черные доспехи на спине мертвеца, нащупал призрачными лапками края сквозной раны от меча и скользнул внутрь, словно падальщик, дорвавшийся до бесплатного пира. Скользнул — и пропал.

На мгновение снова сгустился мрак, отвоевывая прежние позиции.

И позорно бежал от более яркой вспышки.

Сгусток выплыл из тела явно пополневшим. Налившись силой и яркостью, он завис над телом и принялся с бешеной скоростью опутывать его сотнями тончайших нитей, жадно всасывая в себя мертвую плоть и превращая ее в мертвенно светящийся кокон. Часть нитей, нащупав лежавшую в отдалении голову трупа, ненасытно вцепилась в нее и подтащила к телу вплотную, включив в общую энергосистему.

Через некоторое время, когда кокон разбух почти втрое, полностью растворив в себе останки мертвеца и превратившись в высокое веретенообразное тело, стоявшее торчком, произошли очередные изменения. Центр "веретена" разорвала темная вертикальная линия и, разрезав его снизу доверху, раздвинулась прямоугольным проемом, вся площадь которого замерцала частыми бледными искрами. Еще через несколько мгновений из проема в ночной мрак выдвинулся гигантский черный всадник, сотрясая землю тяжелыми ударами копыт.

Отъехав от портала на сотню шуггов, Владыка Колдэна, Икседуд, остановил боевого чарса, всеми своими чувствами вслушиваясь в ночную тишину. Магическая аура окутывала его плотным непроницаемым коконом, в огромных, вытянутых к вискам глазах вместо зрачков тлели красные полосы раскаленного металла. Владыка пребывал в отвратительном настроении. Через некоторое время он определил, что демона в этом макоре уже нет, а значит, следовало спешить.

Из портала тем временем текла сплошная лавина чжеров — элитных воинов дал-роктов, выстраиваясь на каменитовом полотне Торной дороги, казалось, бесконечной колонной по четыре в всадника ряд.

Икседуд не наказывал исполнителейсвоей воли за фатальные ошибки конечной смертью, но в случае с Драхубом у него другого выхода не оставалось. Ловчему магу больше не суждено воскреснуть — его суть в состоянии послежизни была использована в качестве источника Силы — для создания портала. Только так Икседуд мог перенестись сюда, в этот макор, только так он мог закончить то, что исполнительный и упорный Драхуб, несмотря не безумную гонку, закончить не сумел. Все это дело с Пророчеством хасков зашло слишком далеко и грозило опасными последствиями для его Рода. Может быть, катастрофическими.

Икседуд раздраженно стиснул могучие челюсти, когтистые пальцы легли на рукоять Марбиса, легендарного меча Вестников Тьмы. Проклятый портал, брошенный через три границы макоров, выпил из него всю Силу, а ничейные земли Ущербных гор, если ему не удастся догнать демона раньше, ослабят еще больше, но его собственная беспредельная физическая мощь, помноженная на силу родового меча из макама, восполнит потери.

Наконец портал угас, исчерпав энергию. Укутав потревоженный мир звенящей тишиной, снова сгустилась плотная, непроницаемая тьма, в которой способны видеть только глаза измененных. Владыка Колдэна не оглядывался, он и так знал, сколько воинов успело пройти через портал. Три сотни чжеров неподвижной колонной застыли за его спиной в ожидании приказа. Три сотни элитных ветеранов — могучая, неодолимая сила.

Такой силы хватит для любого демона.

По его сигналу ночная тишина взорвалась грохотом сотен копыт.

10. И снова утро

Я сидел на вершине покатого холма, на котором мы расположились на отдых час назад, среди двух приземистых камнелюбов с развесистыми кронами, словно среди почетной охраны... Утренний туман, мягкой сизо-серой кисеей укрывший землю в низине по колено, совершенно смазал очертания местности, скрыв ленту дороги, по которой мы ехали ночью. Туман был самый обыкновенный, ничего магического, но мне порядком надоел сам вид этого природного явления.

Я сидел и мрачно наблюдал за рассветом. Рассветом? Разве это рассвет?! Какая-то вялая истощенная серость вползала в мир, едва не издыхая от усилий... От такого рассвета хотелось плеваться желчью. Может, стоит уснуть, и спать до тех пор, пока не взойдет настоящее солнце, пока настоящие теплые, яркие, живые лучи не обласкают эту тоскливую обреченную землю. Только настоящего солнца не будет, в этом-то все и дело. Жители этого мира, из поколения в поколение рождавшиеся под этим мертвенным небом, сейчас вызывали какую-то брезгливую жалость, словно люди, которые давно уже умерли и отвратительно смердели, но продолжали изображать живых, потому что им никто не сказал эту жуткую правду.

Понятое дело, я просто хандрил. Почему бы и не похандрить, если выпало свободное время? Все равно ж делать нечего. Физически я чувствовал себя куда лучше, чем в Нубесаре, но душа ныла. Как-то вдруг все это опасное путешествие смертельно наскучило. Хотелось оказаться дома. Прямо сейчас. Среди знакомых вещей и привычного окружения, среди людей, которые пусть и ждут от тебя многого, но не до такой степени, как ждет Пророчество.

В общем-то понять их можно, если потрудиться хотя бы на минутку поставить себя на их место. Здесь я — существо без прошлого только по той лишь причине, что это прошлое никого не интересует и им нужна лишь моя жизнь во славу и спасение этого мира. На фоне настолько глобального деяния терзания одной-единственной души не имеют никакого значения. Особенно для таких, как Гилсвери...

За спиной тихо вскрикнул мальчишка, снова сбив с мысли. Почувствовав, что на этот раз он проснулся, я поднялся и подошел к нему. Онни, Лекс и Тай спали как убитые среди деревьев на пожухлой подстилке из опавших листьев лапника, рядом друг с другом — кто на боку, кто на спине, укрывшись своими плащами вместо одеял. Квин лежал на спине возле Тай.

Я присел рядом на корточках.

Встретившись со мной взглядом, он поспешно отвел глаза в сторону, но ужас, отразившийся в его глазах, спрятать не удалось.

— Скверный сон? — негромко посочувствовал я.

Парень ответил не сразу. Некоторое время он колебался, раздумывая, стоит ли этим делиться со мной, потом порывисто сел, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Полы мешковатого плаща сползли на землю причудливыми складками, словно застывшие потеки смолы. Ужас постепенно сменился странным отчаянием. Он кивнул:

— Да... Снова приснилось... Что я превращаюсь в Черного мага...

— Черного мага?

Он снова бросил на меня быстрый взгляд, затем настороженно огляделся и не решился продолжить. Я сообразил, что он почему-то опасается говорить в присутствии мага, хотя Гилсвери сейчас бродил где-то севернее холма, то ли решив поразмышлять в одиночестве, то ли принимая какие-то свои защитные меры для всего отряда. Я послал запрос в эмлот, но при первых же строчках вспомнил, что читал нечто подобное днем раньше. Дело казалось ясным. Жуткий сон на тему местного фольклора был наверняка навеян сильной усталостью, ведь после Неурейи мы находились в дороге уже сутки... Я успокоил его:

— Забудь. Это всего лишь сон.

Его глаза удивлено расширились.

— Ты знаешь? Про Губителя?

— Да. Не беспокойся. Уверен, что тебя это не коснется.

Мысленно я пожал плечами. Обыкновенные утешения обыкновенному мальчишке. Ничего интересного. Просто почему-то захотелось ему помочь... да, с этого обычно и начинается — с простого желания помочь. А потом не замечаешь, как глубоко увязаешь в чужих неприятностях. Как с Остином Валигасом, например. Тоже ведь просто захотелось помочь.

Я резко поднялся и отошел, пресекая тем самым новые вопросы.

Черный маг... Наверное, эти кошмары посещают каждого мальчишку или девчонку, которых судьба записала в ученики Пресветлого Дома. Ничего удивительного — особенности этого мира рождали и особенные проблемы... Из-за дал-роктов, которые для других народов всегда олицетворяли зло, черный цвет был проклят остальными. Считалось, что Черный маг будет обладать огромной властью, и, когда наберет силу, с ним не смогут справиться остальные. Именно поэтому ученик, получавший черный цвет в Зеркале Ранга, уничтожался прямо на месте...

Слева донеслось фырканье Злыдня. Наши животные отдыхали в десяти шагах, тоже сбившись в тесную группу под развесистой кроной камнелюба. Злыдень и сейчас продолжал ухаживать за Лакомкой, и они стояли, прижимаясь шеями друг к другу. Чарс Онни из-под полуопущенных век ревниво наблюдал за этой парочкой, но пока не пытался вмешиваться и предъявлять свои права, остальные три самца-дракха со сдержанной злобой косились на обоих гигантов-соперников. Но в драку лезть не решались. Я их понимал — себе дороже.

Закончив обход холма, ко мне подошел Гилсвери и молча остановился рядом. Не поворачиваясь, я заговорил с ним:

— Мне только сейчас пришло в голову, маг, что если Сфера пропадет, у вас настанут очень сложные времена. Ведь ваш мир отвык от настоящих лучей — и природа, и вы сами. От избытка излучения многое может погибнуть, даже люди...

Он был умным и очень даже образованным для этого мира человеком, этот маг, он меня понял, но не согласился со мной, так как был вооружен собственной правдой:

— Сфера не пропадет. Это слишком сложное явление и не пропадет вот так, сразу. Лишенная дыхания Зверя, она начнет постепенно утончаться. Быстрее, чем возникала, но все же довольно медленно и времена упадка еще долго будут удерживать наш мир в цепких объятиях.

— По твоим словам выходит, что приход вашего Светоча многие даже не заметят?

— Заметят... Меня сейчас гложут другие заботы. В макорах Внутреннего Крута сосредоточена самая сильная магия этого мира, они считаются наиболее защищенными и, соответственно, наиболее благополучными и богатыми. Закон Равновесия с пробуждением Зверя так же начнет терять силу, как и Сфера. А это означает, что следует ждать вторжения тех, для кого ранее завоевание наших земель казалось бессмысленной тратой времени, кто осмеливался только на грабежи. Нас ждет тяжелое время... — Он так спокойно объяснял, что произойдет после, словно дело со мной уже было решенное. Но я не стал цепляться и протестовать — не было желания спорить с фанатиком своей идеи.

— Первыми, вероятно, вторгнутся дал-рокты? Хааскан, насколько я знаком с вашей историей, давно поддерживает с ними что-то вроде вооруженного нейтралитета благодаря древнему договору об Алтаре.

— Дал-рокты окажутся в таком же положении, как и все остальные макоры Внутреннего Круга. Им тоже придется отбиваться. Так что им будет не до нас.

— Больно уж мрачные картины ты рисуешь, маг. Не лучше ли все оставить как есть?

— Нет. Рано или поздно это все равно необходимо сделать, пусть хоть у наших потомков появится светлое будущее. А то, что у нас есть сейчас, нам придется отстоять. Я верю, что ты сможешь стать им. Если бы я так же был уверен при нашей первой встрече, я пошел бы с тобой сразу и без раздумий.

— Что дает тебе подобную уверенность?

— Совокупность Признаков... это долго объяснять.

Я усмехнулся. Знаю я твои признаки...

Неясное предчувствие заставило меня немного расширить скан-сеть.

Отряд. Человек в сто. Примерно в километре отсюда. И слабая из-за заглушающей защиты, но узнаваемая аура — этакая смесь надменности и угрюмой озлобленности на весь свет. Какого Зла тут понадобилось Гронту? Ему оказалось мало того урока, который я преподал ему в трактире?

Я оглянулся.

Квин сидел в прежней позе, закрыв глаза и уткнув острый мальчишеский подбородок в колени. Сон к нему больше не шел, неприятные видения были еще слишком свежи. Почувствовав мое внимание, он поднял голову и вопросительно посмотрел в мою сторону широко распахнутыми глазами. Но вместо меня заговорил маг, как выяснилось, тоже ощутивший приближение отряда.

— Гости, — коротко бросил он. — Буди остальных.

Квин без лишних слов бросился к спящим и принялся их тормошить. Вскоре все зашевелились. Тай открыла глаза, бездумно глянула в низкое небесное брюхо и снова их закрыла, натянув свой серебристый плащ на лицо. Я с трудом удержался от улыбки. Сонно проворчав какое-то ругательство, Лекс распахнул плащ, рывком сел и хмуро уставился вниз. Все эрсеркеры самую малость эмпаты, он тоже что-то почувствовал, только еще не мог понять — что именно.

— Что происходит? — Едва открыв глаза, сотница сразу схватилась за меч и села, быстро обводя всех встревоженным взглядом. Убедившись, что все "головы" на месте, она заметно успокоилась. — Что я пропустила? — Спросонья ее голос казался более хриплым, чем обычно, глаза покраснели от переутомления. Остальные выглядели не лучше. Кроме мага. Но его собранный, спокойный, невозмутимый вид — образец подражания для спутников, меня не смог обмануть: он устал не меньше остальных. Просто лучше владел собой, и это внушало определенное уважение, пусть наши конечные цели и не совпадали.

— Альтарес, — сообщил маг так спокойно, словно сообщал о давно поджидаемом приятеле, приглашенном к завтраку. — Скоро будет здесь.

Тут уж повскакивали все, и Тай в том числе.

— Так чего же мы ждем? — Онни порывисто обернулась к магу, уже готовая бежать к чарсу и вскакивать в седло. — Нужно уходить!

Но Гилсвери и не думал с ней соглашаться:

— Не суетись, сотница. Нам придется разобраться с ним здесь и сейчас.

— И почему же? — это уже спросил я, и не слишком доброжелательно. Со мной ведь никто не советовался.

— В Ущербных горах нет места для магии. Там я буду бессилен, и исход дела с легкостью решат обычные мечи. Здесь же сотня воинов Альтареса не имеет особого значения. — Покосившись на меня, он слабо усмехнулся и добавил: — Я не знаю, как горы повлияют на тебя, Элиот Никсард, когда придет время действовать. Поэтому сейчас лучше доверься мне. Я сам решу эту проблему.

Я с деланным безразличием пожал плечами.

Да пожалуйста. Не хватало мне еще участвовать в свалке с сотней человек.

Они все принялись смотреть с холма вниз, туда, где плескался серый утренний туман, с которым у меня были прочно связаны неприятные ощущения и воспоминания. Он фигурировал в моих снах о Круге Причастия. Он был в том злосчастном селе... Ничего удивительного, что я испытывал такую острую неприязнь к этому, в общем-то рядовому, природному явлению.

Хандра вдруг навалилась на меня с новой силой.

Надо бежать прямо сейчас, мелькнула холодная отстраненная мысль. Бросать чарса и бежать сквозь этот мерзкий туман. Давно уже нужно было это сделать. Я уйду, и они ведь даже не заметят моего исчезновения. Они еще будут препираться, а я уже успею найти Валигаса и решить нашу общую маленькую проблему. Решить и исчезнуть отсюда окончательно. Непорядочно? А при чем здесь вообще порядочность? С какой стороны ее приклеить? Нас просто угораздило оказаться не в том месте не в то время. И не в той культуре. А с их стороны порядочно — вешать на мои плечи ответственность за будущее абсолютно чуждого мне мира?

Но я не ушел. Тай с ее пацаном я бросить сейчас не мог.

Вскоре нежеланные гости появились в поле зрения.

Отряд всадников на дракхах словно плыл по серому морю, захлестнувшему стволы деревьев и каменистую почву, почти среди полной тишины. Глухо доносился топот копыт, звяканье кольчуг и панцирей, слабо блестевших полированным металлом в неверном утреннем свете. Острия копий воинов задирались вверх под косым углом, древки закреплены в специальных упорах у седел. Кроме того, многие были вооружены арбалетами. О мечах и говорить не приходилось — без этого добра, понятное дело, ни один местный вояка не смог бы обойтись. Альтарес двигался в первых рядах, прикрытый со всех сторон телохранителями, — Верховного мага Кордоса нетрудно вычислить по ярко-красным одеждам, выделявшим его на общем темном фоне. Кроме того, этот тип был значительно выше и толще всех своих людей. Он мне сразу не понравился. Широкое лицо с рыхлой кожей желтоватого цвета, тупой подбородок в вислых складках щек, мясистый нос и недобрый прищур заплывших жиром глаз. Гронт двигался рядом с ним долговязой костлявой тенью. Ростом эти двое были друг другу под стать, разве что Альтарес был все же чуть выше.

Не доезжая до холма пятидесяти метров, отряд Альтареса остановился и спешился. Видимо, им тоже пришлось скакать всю ночь. Но почему они не поднялись на холм? Он достаточно обширен, чтобы вместить всех. Почуяли нас? И теперь прощупывали, прикидываясь простаками? Да нет, я стал слишком подозрителен — им просто наплевать на такую мелочь, как туман.

Воины тут же, не теряя времени, занялись насущными проблемами — кто полез в дорожную сумку за лебсом для дракхов, кто торопливо занялся завтраком — спешившись, но не отходя от седла на случай тревоги, а кто справлял малую нужду прямо под копыта своих любимцев. Дракхи тоже не остались равнодушными к этой процедуре и удобрили землю под собой. Многие вояки принялись разминаться — махали руками, приседали, потягивались всем телом. В общем, занялись самыми обычными делами, какими занимаются люди на привале. До моего слуха доносились негромкие реплики, фырканье дракхов и слабое звяканье походного снаряжения. Судя по всему, остановка планировалась недолгой.

"Двигали бы вы обратно, пока не поздно, — неприязненно подумал я. — Что вам всем так неймется?" Но негодование вышло каким-то вялым, наверное потому, что мысленно я уже был дома и местные проблемы в моем представлении уже потускнели в значимости, утратили реальность. Как надоевшая компьютерная игра, которую после победоносного завершения в запале начинаешь проходить с самого начала и вдруг осознаешь, что она уже стала неинтересной.

Будто уловив мои мысли, маг кордов отделил своего дракха от отряда и затрусил в нашу сторону.

— Стил? — окликнула Онни, напряженно наблюдая за магом, — Он обнаружил нас?

— Не должен... Но нельзя сбрасывать со счетов то, что Альтарес тоже маг. И неслабый. Он мог обнаружить вибрацию от моих заклинаний. И может попытаться снять их. Когда я устанавливал защиту, то не ожидал его здесь увидеть и не ориентировался на его способности.

— Принесла нелегкая ублюдка, — прокомментировал Лекс.

Я почувствовал, как Тай приблизилась ко мне и прижалась плечом к плечу, но не стал оборачиваться. Она тихо шепнула:

— Эл, тебе нужно уходить. Плюнь на все. Спасай Остина, если уверен, что сможешь это сделать. Ты ведь уверен?

Пришлось повернуть голову.

Глаза у Тай были полны печали. Наверное, мы думали об одном и том же. Наверное, она все понимала. Ей нужен был я, но ей не нужен был чужой мир. Как и мне. Так что, скорее всего, каждый останется при своем, и ничего тут не поделаешь.

— А что будет с тобой? С твоим сыном?

— Как бы ни обернулось дело, Гилсвери не даст нас в обиду.

Альтарес неторопливо приближался к пригорку. Выражение его толстого лица было хмурым и озабоченным, широкие оплывшие плечи устало сутулились, взгляд казался отсутствующим. Казалось, он о чем-то глубоко задумался и совсем не обращает внимания на окружающее. Это вполне могло быть уловкой — ведь он ехал прямо на нас. Но тогда почему он оставил своих людей?

Не доехав двадцати метров, Альтарес свернул налево и углубился в лес. Через десяток секунд он пропал из виду.

— Большая же должна быть нужда, чтобы так удалиться от своего отряда, — съязвил Лекс.

— И что теперь? — осведомилась Онни.

— Ждем, — ответил маг.

Красная фигура Альтареса возникла снова, обратно он поскакал быстрее.

— Мне кажется, он что-то почуял, — сказала Онни.

— Ладно, — решительно произнес Гилсвери. — Пришло время поговорить. Я выйду к нему за линию защиты, а вы все оставайтесь здесь и ни в коем случае не вмешивайтесь.

— Мы же твои телохранители, Стил, — напомнила Онни.

— Не сейчас.

И маг начал спускаться с холма вниз. Онни попыталась упрямо шагнуть следом, но Лекс схватил ее за плечи.

— Не мешай ему, сотница, — очень серьезно попросил он.

Я подумал, что сейчас подсотник опять схлопочет за самоуправство, но Онни лишь раздраженно вырвалась из его рук и осталась стоять. А ведь она его любит, внезапно дошло до меня. Своего мага, своего повелителя. Но прячет свои чувства так глубоко, что сама не верит в них, не осознает. Как же я не заметил этого раньше?

Маг продолжал спускаться. Наконец несколько особо глазастых воинов заметили его и предупредили Альтареса. Тот развернул дракха, несколько секунд оценивающе рассматривал идущего в его сторону человека, затем что-то коротко бросил своим людям и поскакал вперед.

Они встретились примерно посередине между нашим холмом и отрядом регуляров. Остановились. Альтарес соскочил с дракха и вышел на несколько шагов вперед. Специально обостренный слух отчетливо донес до меня изумленный бас Верховного мага Кордоса:

— Ты?! Вот уж не думал, что встречу здесь самого Наместника Хааскана! Так, значит, вот кто за всем этим стоит!

— Твоя охота закончилась, Альтарес, — холодно и властно ответил Гилсвери. — Ничейные земли не входят в твои владения. Тебе придется повернуть обратно.

— Подожди, подожди, не так быстро, — толстяк протестующе взмахнул руками. — Я же не знал, что встречу тебя здесь! Это многое меняет.

— Не юли. Тебе нужен поединок? Ты его получишь. Но дальше ты не пройдешь. Я доведу своего кандидата.

Я увидел, как лицо Альтареса багровеет от злости.

— Да подожди же ты, маг, Зверь тебя заворожи! Я же сказал, что моя встреча с тобой многое меняет! Я не собираюсь скрывать, что меня все равно гложут сомнения по поводу твоего выбора, но раз ты сам принял участие в этом походе, то я не буду тебе препятствовать! Само твое появление здесь — уже значительное событие, заставляющее взглянуть по-иному на привычные вещи... К тому же я видел твоего парня в действии и не мог не восхиться. Прибить самого Драхуба...

— Кстати, кто-нибудь сжег тело ловчего мага?

На лице Альтареса отразилась растерянность. Он явно не ожидал подобного вопроса:

— Хм... Мне некогда было заниматься этим вопросом, я ведь выехал из Спихатхи почти сразу же, как вы свернули в Темный макор...

— В таком случае не понимаю, зачем мы тратим время на пустую болтовню. Воскрешение Вестника уже близко.

"Вот именно, — подумал я. — Кончайте ваши игры и пошли отсюда. Разберетесь между собой, когда меня уже не будет, а сейчас — действительно только время зря терять".

Но Альтарес не унимался:

— Да Стерегущего на него, на твоего Драхуба! Лучше скажи, как вы сумели пройти Фрайшунир?!

— Охтаны покорились его воле. Это все, что ты хотел узнать?

У Верховного мага Кордоса отвисла челюсть. Такой ответ его прямо-таки сразил. Даже забавно было смотреть на них сейчас — массивный и рослый Альтарес возвышался над своим визави на целую голову, казалось подавляя его своим присутствием, но командовал парадом как раз Гилсвери, а не он. Спохватившись и вернув самообладание, тот заговорил снова, уже решительно и жестко:

— Значит, так, Наместник. Я пойду с тобой. Такой исключительный случай я не могу упускать.

Стройный худощавый силуэт Гилсвери прямо-таки излучал ледяное спокойствие.

— Вот как? Ничего не выйдет. Я не могу рисковать.

— Проклятие! Да пойми же, мне нужно увидеть это своими глазами! Я начинаю верить, что у тебя что-то получится, и хочу быть свидетелем величайшего свершения... В конце концов, светлейший, — полное лицо здоровяка снова побагровело от едва сдерживаемого гнева, — за тобой должок — я столько лет пропускал твоих кандидатов беспрепятственно через свой макор! Не понимаю, почему я должен тебе это напоминать, когда и так...

— Альтарес, — оборвал его наш маг. — С тобой слишком много народу. И в Ущербных горах у нас будут слишком неравные условия.

— А-а, вот оно что... — Верховный маг Кордоса скривился, словно от оскомины, затем недовольно буркнул: — Ну, хорошо. Если ты опасаешься моих людей, то я оставлю их здесь. Такие условия должны тебя устроить.

* * *

Небольшой каменитовый домик располагался справа от устья Мерцающей расселины, прислонившись спиной к покатому скальному брюху, словно путник, отдыхающий на привале. Из закопченной трубы, торчавшей из плоской крыши, несмотря на холод, не дымило. Неудивительно — внутри, по моим ощущениям, никого не было. В пяти шагах от входа и немного правее из земли торчал средней толщины привязной столб высотой в рост человека с несколькими косо врезанными на разных расстояниях друг от друга брусьями. Предусмотрительный парень, этот Валигас, хотя и шляется неизвестно где. Почему-то всегда все идет далеко не так, как рассчитываешь. В тридцати метрах левее жилища открывалось устье расселины, выглядевшее, на свежий взгляд, весьма интригующе. Если бы в склон горы врезался гигантский кулак, оставив после себя громадную полукруглую каверну и расколов силой чудовищного удара саму гору узкой трещиной до основания, то это выглядело бы именно так.

— Не верю своим глазам! — изумленно воскликнул Лекс, осадив дракха и уставившись на строение Валигаса, когда оно внезапно выросло из-за скального выступа длинной каменной гряды, уже больше часа тянувшейся к Ущербным горам с того момента, как мы покинули Развилку, и наконец выведшей нас к цели.

Лекс двигался в авангарде на пару со мной, но в отличие от него я останавливаться не стал и соскочил на землю уже возле столба, накинув поводья на торчащий брусок. Спохватившись, подсотник последовал моему примеру. Затем подтянулись остальные, спешиваясь. Места у столба для семи здоровенных животин едва хватило, для этого их пришлось распределить по окружности. Дальше они нам не понадобятся, расселина была слишком узка. Да и нечего там делать этим зверюгам, свою задачу они уже выполнили, более или менее благополучно доставив нас сюда.

— Но кто здесь живет? — Лекс с откровенным любопытством продолжал разглядывать домик, закончив привязывать дракха. Он определенно ни разу не бывал здесь раньше. — И почему хозяин не встречает гостей?

— Да какой-то чудик, — пожала плечами Онни. Похлопав чарса по лоснящейся чешуйчатой шее, она отошла в сторону, чтобы не мешать остальным. — Доходили до меня некоторые слухи, будто этот чудик отговаривает разные буйные головы, вообразившие себя кандидатами, от знакомства с Кругом Причастия.

— Именно этим он и занимается, — буркнул Альтарес, тоже отходя в сторонку от привязи. — Сдвинутый тип. Но вполне безобидный, только поэтому еще и жив.

На его комментарий никто демонстративно не обратил внимания, и это его заметно задело — Верховный маг Кордоса привык к повышенному вниманию к своей персоне среди подчиненных. Но для нашей группы он был чужой, и его никто в компанию не приглашал — сам захотел. Чтобы скрыть свое негодование и сохранить лицо, он повернулся к нам спиной, но и его спина красноречиво выражала все его чувства.

Дождавшись, когда Тай разберется со Лакомкой у привязи, я подошел и обнял ее за плечи, отгоняя прочь ее тревогу. Она не знала как сейчас развернутся события, ей оставалось только надеяться на то, что я не дам Остина Валигаса в обиду, если Онни или Гилсвери вдруг узнают его. На мой взгляд, им сейчас будет не до него, даже если и узнают. Ведь здесь был я. К чему думать о копиях, если есть подлинник? Сам я о себе, конечно, так не думал.

— Вот там он и живет, — шепнула Тай, когда мы на всякий случай отошли в сторонку. — Но я не рассчитывала знакомить его с тобой при таком количестве народа. Ну, да делать нечего, пойдем...

— Там никого нет, Тай.

— Что? Да нет, я тебе верю, но надо все же заглянуть. Возможно, здесь уже сказывается влияние Ущербных гор, поэтому ты его не чувствуешь...

В этот момент Лекс бесцеремонно распахнул дверь жилища Валигаса, сунул туда свою "хвостатую" голову и почти сразу вынырнул обратно.

— Увы, хозяин отправился в увольнительную, — громогласно объявил он.

— Скорее всего, отлучился по делам, — предположила Тай, одновременно и огорчившись, и испытав временное облегчение. — И что же нам делать?

— Продолжим путь с остальными. Без Валигаса я этот мир не покину, а позже наверняка представится более удобный момент для знакомства.

— Может, он там? — Тай кивнула в сторону расселины.

— Что ему там могло понадобиться?

— Да он и раньше часто ходил туда. Даже собственноручно сделанное кресло туда перетащил, чтобы сидеть и любоваться на Круг Причастия. Смерть... понимаешь, она завораживает, когда находишься от нее в двух шагах, зная, что ты в безопасности...

Могу себе представить. Мне уже приходилось сталкиваться с подобными ситуациями. Но все-таки от подобного времяпрепровождения попахивает неким извращением.

Перед тем как мы сбились в тесную группу и двинулись дальше, к конечной цели своего путешествия, Гилсвери вдруг решил прочитать небольшую нотацию Квину, поймав того за рукав, когда парень вздумал было сунуться в расселину впереди всех, подгоняемый нетерпеливым любопытством.

— Так, слушай меня внимательно, магик, — строго сказал Гилсвери, и мальчишка замер, преданно глядя ему в лицо и испытывая что-то вроде благоговения. — В Пресветлом Доме на первой ступени этого не преподают, а ты, как я уже успел понять, практикуешь еще не разрешенные тебе заклинания, за что тебя следовало бы крепко высечь, но пусть уж наказаниями занимается тот, кому это положено. Настоятель Масарт, например. — Квин залился яркой краской искреннего смущения, не посмев отрицать сказанное, но маг не стал развивать эту тему дальше, переходя к делу. — Так вот, возле Круга Причастия циркулирование магической энергии осуществляется столь причудливым образом, что попытка провести заклинание оборачивается там совершенно непредсказуемым выплеском силы — чаще всего разрушительным для того, кто это заклинание применил.

— А-а... Вот почему говорится, что магия там бессильна, да?

— Именно. Ты меня понял, парень? Даже не вздумай пытаться. Знаю я некоторых шутников, которые пробовали, так от них мало что осталось.

— Не вопрос, конечно... — в явном смятении кивнул Квин, и на этом разговор был закончен, Гилсвери волновали уже более насущные проблемы — сам Крут Причастия.

Тем не менее Альтарес не упустил случая поворчать по поводу этой небольшой задержки.

— Ну, долго мы еще будем здесь стоять? — пробасил маг, уперев кулаки в жирные бока, затянутые в красный ксомох, и окидывая недовольным взглядом всех присутствующих.

По его тону можно было подумать, что мы копаемся уже целый час.

Какого Зла Гилсвери позволил ему ехать с нами? Отрабатывал бы свои долги перед ним в другое время. Ладно, не мое дело, да и не все ли равно. Просто что-то уж сильно эта толстая задница действует на нервы, причем всем без исключения...

На этот раз первым в расселину вступил я. Квин уже не пытался сунуться туда, куда его не просят, и после внушения, сделанного ему Гилсвери, старался держаться к нему поближе. Как же, сам Наместник обратил на него внимание, снизошел до объяснений. Он прямо поднялся на ступеньку выше в собственных глазах. Все эти нехитрые эмоции ему еще предстояло научиться скрывать на следующей ступени обучения в Доме.

В общем, мы цепочкой двинулись в путь.

Насколько я знал из эмлота, до Круга Причастия топать не более десяти минут, но тропа, по которой я шагал впереди остальных, из-за особенностей окружающего рельефа довольно быстро начала казаться бесконечной. Вскоре стены узкого каменного коридора взмыли так высоко, что задирать голову стало вредно для здоровья. Сомнительное удовольствие — пытаться разглядеть вверху тонкую, как волос, полоску неба, с риском вывихнуть шею. Кое-где по бокам попадались неглубокие тупиковые ответвления, затем они пропали, и стены окончательно выровнялись. Изменения на этом не прекратились — чуть дальше падающий из безумной выси тусклый небесный свет вдруг заиграл на каменных поверхностях вкраплениями серебряных и золотых блесток, а все естественные природные звуки начали как-то странно затихать. Я прямо физически чувствовал, как сверху на нас, затопляя расселину, опускается плотное невидимое покрывало необычайно глубокой тишины, убивая все посторонние звуки, кроме звуков наших шагов, ставших болезненно громкими. И очень уж узкой была эта расселина — шириной всего в пару шагов, она весьма неприятно смахивала на гигантские каменные ладони, поставленные на ребро и готовые в любую секунду ожить и сомкнуться. Идеальное местечко для проявления клаустрофобии.

Силы Зла, ну и образы у меня, гнать их надо подальше и поскорее.

Я только сейчас сообразил, как эта расселина напоминает ту, которую я видел во сне несколько дней назад. И вдруг поняв, что не чувствую больше своих спутников, резко остановился и оглянулся. Но никто не пропал, а Гилсвери, шагавший сразу за мной, из-за внезапной остановки едва не тюкнулся грудью в мое плечо. Зато сзади него убереглись не все — до слуха донесся удивленный возглас Квина и негромкие басовитые ругательства Альтареса.

— Что случилось, Никсард? — спросил маг, глядя на меня холодными проницательными глазами.

— Тебя не настораживает эта необычная тишина?

— Здесь так всегда. Но ты ведь хотел спросить не это?

Я ничего не чувствую, хотел сказать я, но к этому времени эмлот уже сообщил мне наиболее характерные ощущения, которые здесь полагалось испытывать. Исчезновение внутреннего слуха входило в их число. Я напрягся, пытаясь коснуться разумов тех, кто шел за магом, — и натолкнулся на абсолютно глухую невидимую стену. Я опять лишился эмпатического восприятия. Меня это не встревожило, как раньше. На этот раз меня это просто взбесило.

— Не важно.

Я так же резко отвернулся и быстро зашагал дальше, пытаясь совладать с охватившей меня яростью. Через некоторое время мне это удалось, но моя личная неприязнь этому миру, вернее к его физическим и магическим заслонам, не уменьшилась.

Следующие несколько минут мы двигались молча. А потом совершенно неожиданно расселина оборвалась, то, что я увидел, заставило меня остановиться, невзирая на тех, кто застрял за моей спиной. Ощущение опасности вдруг остро резануло натянувшиеся нервы. Странное ощущение возникло где-то в ногах быстро потекло вверх по телу холодными колючими иглами. Лицо и шея покрылись липкой испариной страха.

— В чем дело? — спросил Гилсвери спокойно и терпеливо.

Да, словно один из тех снов...

Все повторялось.

И в то же время все было иначе.

Глазам предстал просторный каменный колодец около тридцати метров в диаметре. С теми же гладкими отвесными стенами, от высоты которых кружилась голова. Парящий где-то там наверху, где колодец заканчивался, ровный кружок света размером с ноготь казался всевидящим оком некоего вселенского божества, равнодушно взирающего на такое крошечное ничтожество, как я. Глубина и мощь окружающих скал давила на сознание, рождала кричащее ощущение обреченности... Единственное отличие — туман здесь отсуствовал. Ах нет, имелось еще одно отличие — на противоположной стороне я заметил продолжение узкой щели, что привела нас сюда. Во сне ее тоже не было — похоже, она рассекала эти горы снизу доверху по всей длине... Да и трехметровый золотистый круг, красовавшийся в центре этого циклопического природного(?) образования, выглядел немного иначе — от него высоко вверх, метров на пять, полностью соответствуя диаметру самого круга, поднимался столб мягкого желтоватого света, вся толща которого была пронизана непрестанно движущимися алыми искорками — словно мальки в аквариуме. Так называемый Круг Причастия. Что же еще.

— Почему ты остановился?

Я снова не ответил.

"Подожди, маг, дай прийти в себя, успеешь еще к своему любимому Кругу..."

С трудом оторвав взгляд от золотистой плоскости, я сместил его немного правее, пытаясь справиться с легким головокружением, охватившим меня от ощущения нереальности происходящего.

Возле края круга, почти касаясь его ногами, в низком, грубо сколоченном кресле сидел старик, откинувшись на спинку. Да, тот самый старик... блекло-синий балахон, тонкие узловатые пальцы рук, покоящиеся на остро проступающих сквозь ткань коленях, морщинистое обветренное лицо, обрамленное седыми прядями волос. На обращенном к золотистому сиянию лице играли мерцающие отблески, отражаясь в глубине неподвижно открытых глаз, словно в зеркале.

В тех снах этот старик требовал, чтобы я вступил в Круг Причастия.

Но сейчас он ничего потребовать уже не сможет.

Он был мертв.

11. Чужие надежды

Спустя минуту мы все уже стояли вокруг золотистого круга, освещавшего нашу одежду и лица своим желтоватым светом. Места было более чем достаточно, так что никто не толкался локтями. Гилсвери замер напротив, через три метра ровной сияющей поверхности, и желтые блики смягчили его обычно суровое лицо. Мерцающие огоньки за его спиной непрерывно бежали вверх по вздымающейся на безумную высоту стене колодца, причудливо расцвечивая царивший здесь легкий сумрак. Какая сила могла создать столь грандиозную пустоту в толще скал? Словно некогда сверху опустилась гигантская ступка, продавив соответствующее отверстие в камне.

Позиция, которую маг выбрал, позволяла ему наблюдать за моими действиями.

Все молчали, даже Альтарес, признав за Гилсвери право говорить со мной в столь ответственный для них момент. Сияние золотистого круга, мерцающие стены колодца, люди, ждущие от меня странного самопожертвования, — все это продолжало усиливать ощущение нереальности происходящего.

Когда молчание начало затягиваться, я подумал, что надо бы побыстрее утрясти этот вопрос и перейти к своим делам, поэтому спросил:

— И что я должен сделать?

Тишина тут же подхватила произнесенные слова. Я прямо видел, как звук стремительно стирается, проходя сквозь ее толщу, и доходит до мага бесплотной шелестящей тенью.

— Просто встань в Круг, — так же негромко ответил маг.

— Так просто? Никаких специальных ритуалов? Никаких сопроводительных заклинаний и напутствий? Предостережений, как надо, а как не надо себя вести?

Я заставил себя погасить язвительную усмешку, неудержимо кривящую губы. Только истерик не хватало. Несмотря на тридцатиметровый простор дна, меня не оставляло ощущение, что я попал в небольшое замкнутое помещение, потому что я не ощущал внутренним восприятием своих спутников, хотя они находились рядом. Проклятые ограничения, вернувшиеся так некстати!

Тай стояла слева, в двух шагах, обняв одной рукой Квина, мальчишеское лицо которого сейчас было непривычно серьезным, и, склонив голову, старательно прятала глаза, повлажневшие от подступивших слез. Пыталась сделать вид, что знакомство с отшельником было для нее поверхностным, но удавалось плохо. Смерть Остина Валигаса застала ее врасплох и потрясла до глубины души, и мне хотелось подойти к ней и выразить свое сочувствие, но я боялся, что не смогу скрыть собственного совершенно эгоистического разочарования в голосе. А она и так неважно себя чувствовала...

Золотистый круг притягивал взгляд, но я не решился даже просканировать его суть, инстинктивно чувствуя, как это опасно. Я видел то, что, возможно, не видели даже маги. В столбе мягкого сияния кружил бесплотный смерч, и чем дольше я стоял рядом с ним, тем больше нарастало желание шагнуть внутрь, в его разрушительные объятия.

Смерч притягивал, завораживал взгляд, туманил сознание. Его мощь не поддавалась осмыслению. Но он обещал лишь смерть. Скорую и беспощадную.

Вечный жертвенник, принявший за тысячелетия сотни, тысячи жизней.

Я заставил себя повернуть голову в сторону, и взгляд упал на кресло с мертвецом. Судя по тому, как ужасно Валигас выглядел, ничего удивительного в его смерти я не находил. Настолько истощенных и дряхлых стариков мне еще не приходилось видеть. Возможно, он не дождался всего каких-то считанных дней, не знаю — тело давно окоченело, но разложение его не коснулось, что могло быть свойством данного места. Похоже, Круг притягивал его, как сейчас притягивал меня самого, и хотя Валигас сумел побороть искушение ступить внутрь, он не смог предвидеть того, что это желтое сияние со временем просто выпьет из него жизнь. Алые искры, мельтешащие в толще светового столба, уже не казались мальками. Теперь я видел в них капли крови невинных жертв...

Но как невовремя он умер. И как тем самым меня подвел... И с этим миром, в котором мне пришлось оказаться ради его поисков, и с этой легендой о хкаси-телепорте, проверить которую уже не было никакой возможности. Я... я смотрел на него, на этого дряхлого старика, на самом деле бывшего еще не старым по возрасту человеком, и думал о том, сколько страданий здесь ему пришлось перенести... Проклятый безжалостный мир. Проклятая безжалостная Волшебная Тварь, которая придумала всю эту игру. Я уже не сомневался, что видения с участием Валигаса были насланы на мой разум самим Зверем, жаждавшим пробуждения от псевдосна, но не способным отойти от правил, установленных им самим. Все, что его устами Валигас говорил мне, было чушью моего собственного подсознания, моими собственными страхами, использованными против меня Зверем с единственной целью — заставить меня плюнуть на собственную жизнь и шагнуть в этот дьявольский Круг.

Значило ли это, что и Зверь может ошибаться? Или я просто не знал того, что ведомо ему? Ведь в Круге я чувствовал только смерть.

Я отвернулся от тела старика и снова взглянул на Гилсвери.

— И что произойдет?

Он шевельнулся, расправляя плечи. Слабое сияние окружало его голову, пробегая в коротких волосах короткими всполохами. Сейчас мы все выглядели так же.

— Либо ты станешь тем, кого мы ждем, либо нет.

— Как это будет выглядеть?

— Не знаю. Никто еще не видел истинного Причащения.

— А как выглядит смерть того, кто ошибся?

Взгляд его холодных глаз был серьезным и внимательным.

— Ты не успеешь почувствовать боли.

— Понятно...

Я не собирался вступать в этот злоклятый круг, но в горле внезапно пересохло. Весь этот разговор не имел особого смысла. Я просто тянул время, не в состоянии уйти сразу, без предисловий, оставив их здесь... Проклятие, ну что это еще за совершенно неуместное чувство вины, что я им должен? Да ничего. Нет у них на меня никаких прав. Но, Небесные Силы, как же все они ждут от меня этого! Каждый по-своему, вкладывая в ожидания собственный смысл. Я не хотел чувствовать себя обязанным сделать это. Почему же я это чувствовал? Зачем? За что?

А собственно, что я так брыкаюсь? Чего такого в моей жизни ценного, что я боюсь потерять? Пожалуй, останавливало только единственное соображение — бессмысленность такого риска. Этот Круг был скроен не для меня. Я это чувствовал. Я был в этом уверен абсолютно.

— Допустим, я стал им. Что дальше?

— Примерно в получасе пути отсюда есть место, которое называется Порогом и охраняется стражем Зверя — Стерегущим. Он должен признать твое право пройти к Зверю и разбудить его.

Право... Не нужно мне это право. Забери его себе. Несколько лет назад я спасал собственный мир, и изменения, затронувшие мою суть после этого, лишили меня уверенности в том, что я остался человеком. И не только физически. А ваш мир для меня совсем чужой...

Я невольно покосился на Тай, снова испытывая это проклятое чувство вины. Совершенно бессмысленное, если отнестись к проблеме чисто логически. Да, проявления реальной жизни редко подчиняются логике... Я не чувствовал себя этим Светочем и моя смерть ничего для них не решит. Но они уже успели убедить себя в том, что я именно тот, кто им нужен, и просто не желали думать по-другому. И уже одним этим связывали мне руки.

Я раздраженно обвел взглядом обращенные ко мне лица спутников, рассредоточившихся по периметру светового столба, снова с досадой отметив нетерпеливое ожидание, которое светилось в их глазах. Больше всех волновалась Тай, да и Квин выглядел чересчур взбудораженным. Но Тай волновалась именно за меня, а не за Пророчество, и я ощутил к ней благодарность... Впрочем, Лекс, кажется, тоже испытывал ко мне что-то вроде сочувствия. Хороший парень этот Лекс...

И хороший драматический спектакль, трагедии — хоть отбавляй. Только неправильно выбран актер для главной роли, причем только потому, что других актеров на эту роль в данный момент не оказалось. Но я давно уже решил, что делать дальше, и, прямо посмотрев магу в глаза, намеренно жестко и неприязненно сообщил:

— Сначала я нанесу визит Стражу, прежде чем предпринимать что-либо еще.

По моим расчетам, именно там находился хкаси-телепорт.

— Не смей этого делать, засферник! — Низкий протестующий бас Верховного мага Кордоса всколыхнул шевелящийся сумрак, окружавший нас в этом колодце. Достигнув моих ушей, бас превратился в вибрирующий шепот. — Стерегущий никого не отпускает живым! Ты должен...

— Замолчи. — В голосе Наместника было столько силы и власти, что даже Верховный маг Кордоса поперхнулся и умолк, возмущенно уставившись на давнего соперника. — Здесь решаю я. Он может идти, куда пожелает.

"Все равно любой путь приведет меня сюда", — закончил я про себя его мысль.

Как бы он не оказался прав, этот холодноглазый маг.

Как бы он не оказался прав...

Я отступил на шаг, еще раз нервно обежав всех взглядом.

— Дальше я пойду один. — Я не просил, я предупреждал. — Если все пройдет благополучно, я вернусь попрощаться. Если нет... Что ж, тогда мы вместе попробуем найти выход, приемлемый для всех нас.

Затем я развернулся на сто восемьдесят и торопливо зашагал к продолжению расселины, зиявшей темной вертикальной линией в другой стороне колодца. Шагал и чувствовал взгляды шести пар глаз на своей спине. Чего только в них не было, в этих взглядах — презрение, сочувствие, недоумение, холодная уверенность да и просто вера, а что от кого, догадайтесь сами, если есть желание.

Может быть, я и вправду пытаюсь сбежать от самого себя.

Но, по крайней мере, это следовало выяснить наверняка.

12. Усложнение ситуации

После такой неожиданной выходки засферника народ быстренько отвалил от Круга Причастия, не желая искушать свою судьбу. Лекс тоже не стал оригинальничать, отошел вместе со всеми. Путешественники уселись в тесный кружок и принялись обсуждать ситуацию. Стоять остался только Альтарес, видимо, подобная поза для отдыха — на корточках — была не только ему непривычна, но и неудобна при его-то солидной комплекции. Хорошо хоть подошел, встал рядом, не погнушался простым людом. "Здоровый мужик этот маг, — отметил про себя Лекс, — куда крупнее своего племянника Гронта и даже чуток выше ростом. Пахать на нем — милое дело..."

Лекс не сразу включился в общий разговор, прислушиваясь к собственным ощущениям. Чувствовал он себя, надо сказать, как-то странно, то ли сказывалось напряжение последних дней, то ли сам этот колодец на него так повлиял, но с лихорадочным возбуждением, нараставшем в груди, было трудно бороться. На сильное жжение под повязкой, прикрывавшей почти зажившую рану на левой руке чуть выше локтя, оставленную зубами лысуна, он старался не обращать внимания, привычно полагая, что раз жжет и чешется, то хорошо заживает. Больше беспокоила какая-то муть в голове — мысли путались и рвались гнилыми нитками, стоило чуть напрячь мозговые извилины.

А может, просто пожрать надо было вовремя, только и всего. Вот-вот, в желудке снова заурчало от голода, едва об этом подумал. А все этот Альтарес — сорвал, Верховный Гад, завтрак, своим появлением на Развилке... Привыкнув изо дня в день видеть перед собой своего светлейшего, Лекс не испытывал особого трепета и в присутствии Верховного мага Кордоса... К сожалению, перекусить было нечем. Никто не собирался здесь особенно задерживаться, поэтому все припасы остались снаружи. Кто ж знал, что засферник так взбрыкнет. Правда, если быть справедливым, тот и раньше предупреждал, что Круг Причастия его не особенно интересует, но Гилсвери имел другое мнение на этот счет. И Лекс ему все-таки поверил, после всех-то дорожных перипетий, снова и снова свидетельствующих о необычной силе засферника. Попробуй тут не поверить, если даже эта толстая морда из Кордоса присоединилась к ним! Чем не красноречивое подтверждение? Вон оно, это подтверждение, стоит и недовольно сопит рядом во все дырки. Зря, наверное, он тогда отговорил Онни прибить Гронта на плоскодоне, а? Быть может, и не притащил бы тогда этот костлявый мерзавец сюда своего дядюшку... Нет, не зря. Не годится убивать безоружных и беззащитных. На всю оставшуюся жизнь — черное пятно на чести и совести, даже если об этом никто и знать не будет. Не зря. Он бы просто перестал ее уважать... Что ж, надо было тогда самому...

Наполненный едва сдерживаемой тревогой голос Тай, пристроившейся слева от Лекса, с натугой пробился сквозь муть в голове:

— Неужели он это сделает?

— Ты имеешь в виду, одолеет ли он Стерегущего? — уточнил Гилсвери, уставившись на нее своими холодными голубоватыми глазами.

— Да...

— Неверный вопрос, — презрительно скривившись, пробурчал Альтарес. — Стража невозможно победить. Погибнет он или выживет — вот что должно нас интересовать.

Лекс обратил внимание, что маг с тщательно скрываемым и все-таки заметным вожделением поглядывает в сторону золотистого сияния в центре колодца. Возле него по-прежнему стояло кресло с телом почившего отшельника, чья смерть так расстроила сестричку Онни — вон, до сих пор глаза на мокром месте. Хорошим стариканом, наверное, был этот чудак, вздумавший поселиться в таком жутком месте, чтобы отговаривать сумасбродов от попыток вступить в Круг... Судя по всему, Альтарес не испытывал почтения к мертвецам, ему явно хотелось вытряхнуть тело из кресла и опустить в него свой жирный зад. Верховный маг Кордоса, понятное дело, не привык к длительным физическим нагрузкам, так что ничего удивительного Лекс в его желании не углядел — нормальное желание нормального мерзавца.

— Не беспокойся, светлейший, — недобро сверкнула на него глазами Онни снизу вверх. — Он выживет.

— Очень на это надеюсь. — Альтарес пожевал толстыми губами, словно тоже, как и Лекс, прикидывал, где взять пожрать. — Не люблю тратить время зря.

— Может, теперь скажешь, зачем тебе все это? — сухим тоном поинтересовался Гилсвери, обращаясь к Альтаресу. — Ты же никогда не верил в Светоча?

— Не знаю, кто тебе это сказал. — Альтарес с сомнением посмотрел себе под ноги, затем, кряхтя, все-таки опустился на корточки. Ощущение ему не особенно понравилось. Скривив досадливую гримасу, он плюхнулся толстым задом прямо на голый камень. Только потом покосился на Гилсвери. — Я верю. Правда, немного по-своему. А этот тип, которого ты приволок с собой в этот раз к Кругу Причастия, внушает определенное почтение. Я следил за схваткой своего энвента с Драхубом с помощью зеркала и оказался свидетелем бесславной кончины последнего от рук твоего подопечного. Впечатляет.

— И ты решил немного урвать славы и для себя? Славы, которая неизбежно падет на тех, кто сопровождал Светоча к Зверю? — Легкая ироничная улыбка коснулась уголков рта Наместника и пропала.

— Что слава! — Альтарес пренебрежительно пожал плечами и всей пятерней поскреб объемистый живот прямо сквозь красный ксомох, явно изготовленный из лучших сортов кожи вилсига. — Мне нужна Сила, которую может получить его последователь.

— Понятно. — Лицо Онни исказила презрительная гримаса. — Приперся на все готовенькое.

Верховный маг перестал скрести живот и злобно уставился на сотницу.

— Поговори мне еще, женщина. Что-то ты, светлейший, совсем людей своих распустил.

— Меня устраивают мои люди, светлейший, — холодно парировал Гилсвери.

Лекс поймал себя на том, что от любого предмета, попадавшегося на глаза, от любого жеста или слова присутствующих ему хочется беспричинно смеяться. Короче, от любой ерунды, и ему с трудом удавалось сохранять привычную для окружающих маску легкомысленной приветливости. Например, Тай в своей сплошь серебристой одежде смахивала сейчас на весьма аппетитную русалку, которую почти неудержимо хотелось облапать, исследовав руками все соблазнительные изгибы ее тела. А ее паренек, сидевший рядом и слушавший разговор с открытым от напряженного внимания ртом, напоминал рыбешку поменьше, выброшенную на берег. Мысли странно рвались, перескакивая с одного предмета на другой, и он боролся с собой, пытаясь придать им хоть какую-то связность. Да еще это жжение в левой руке усиливалось, распространившись до плеча...

Взгляд упал на сотницу. Та последнее время вела себя как-то уж совсем странно. Она и раньше не отличалась мягким характером, но сейчас прямо-таки излучала мрачную недоброжелательность всем своим видом и поведением. Альтарес на нее так подействовал, что ли? Или до сих пор не может простить засфернику, что он уехал из Жарла без нее, поставив под сомнение ее компетентность в глазах Гилсвери? Честно говоря, Лекс этого не понимал. Ведь не она, а этот парень должен был рисковать своей жизнью, причем ради них же, так неужели нельзя относиться чуточку теплее к человеку, идущему, возможно, на смерть?

Продолжавшийся между спутниками разговор снова куда-то уплыл, и на этот раз Лекс, почти не сопротивляясь, отдался безотчетно бегущим мыслям. Любопытно было бы посмотреть на то, как изменится мир после прихода Светоча... если, конечно, изменится. Еще на Развилке сквозь полудрему он кое-что слышал из разговора мага с засферником и уяснил, что сразу Сфера не пропадет, а макорам Внутреннего Круга придется готовиться к войне с алчущими их добра соседями из-за Предела. Что ж, Лекс был готов как следует поработать своим мечом... Пророчество, Зверь его заворожи... в голову снова полезли страшные сказки, которыми его в детстве потчевала родная бабка. Волшебный Зверь, спящий тысячелетним сном, вечный герой, идущий на свою погибель к Кругу Причастия... Неужели он это увидит? Своими глазами?! Света мне за воротник, поспешно пожелал себе Лекс, чтобы не сглазить. Вдруг у этого засферника все-таки не получится... Ему было бы жаль его так же, как остальных парней, погибших в Круге Причастия раньше него, ради призрачной надежды, но, если у него получится, Лекс первым ему руки обслюнявит...

Он не помнил, как оказался возле Круга Причастия. Как замер почти возле самого края и тупо уставился в желто-золотистое сияние... золотистое? Да нет, уже какое-то желто-зеленое... а что это за полоса черных точек в середине? Букашки научились ходить колоннами? Лекс хихикнул. Это было забавно. Он попытался сосчитать их на глазок, сразу разбивая на десятки, но после второй сотни сбился.

— Эй, ты чего там забыл, Лекс?

Голос Онни с трудом пробился к его сознанию. Подсотник попытался стряхнуть туман, клубящийся в голове, и его рыжеволосый "хвост" мотнулся от одного плеча до другого. А потом его взгляд снова упал в Круг, и он увидел такое, что не поверил своим глазам. В голове сразу прояснилось — Круг будто превратился в магическое зеркало и показывал какую-то местность (судя по характерным признакам — в ничейных землях), по которой двигалась черная колонна всадников...

Рука приблизившейся сотницы легла ему на плечо, и тут же раздался ее встревоженный вскрик:

— Светлейший! У нас проблемы!

"Это точно, — подумал Лекс, похолодев, — еще какие проблемы". Безотчетно стиснув пальцами рукоять верного "жальника", он впился взглядом в Круг, забыв даже о странном жжении, кажется уже добравшемся до его шеи. Он понял, кто эти всадники. Дал-рокты. Он даже узнал холм, возникший ла краю изображения, — они не так давно устраивали на нем привал, и дал-роктам до этого холма, судя по масштабу, двигаться уже недолго. Совсем недолго. Тут вокруг него с Онни столпились и остальные.

— Ух ты! — изумленно воскликнул Квин, чуть не сунувшись носом в желтый столб света над Кругом. — А кто это заклинание сделал?

Подоспевшая Тай схватила его за руку и оттащила в сторону. Лицо ее побелело.

— Дурень, ты что вытворяешь!

— Да ты что, ма?! — Квин обиженно вырвался, — Что я, сам не понимаю!

"Пацан, отстранено подумал Лекс. — Конечно, ничего не понимает. Стоит хотя бы коснуться этого сияния и все. Даже чихнуть не успеешь".

— Тихо, — приказал Гилсвери, внимательно наблюдая развернувшуюся в Круге картину, и все умолкли.

Онни резко повернула голову в его сторону, затем так же резко перевела взгляд обратно на колонну черных воинов. Круг показывал их местоположение все время в своем центре, смещая местность под ними по мере продвижения.

— Дал-рокты, — пробасил Альтарес, ошеломленно вытаращив глаза. — Неужто Драхуб восстановился так быстро? Но как он смог привести сюда войска? Не иначе как в жертву кого-то из своих Посвященных принесли, чтобы создать портал... Да, значит, это действительно он, если ради него такое творится — чтобы помешать ему...

— Где же этот засферник, Зверь его за... — Онни осеклась, сообразив, что ругательство не самое подходящее для данного момента. — Проклятие!

— Он придет, — с непоколебимой уверенностью заверил Гилсвери. — Ему нужно время, чтобы понять и принять неизбежное. Возможно, он еще не добрался до Стража.

— У нас нет этого времени! Дал-рокты вот-вот начнут штурмовать ущелье!

— Значит, мы должны задержать их и предоставить ему это время.

— Каким образом? — сквозь зубы процедила сотница. — Самим броситься в сражение? Долго же мы продержимся против этих сотен, закаленных магией! Никакого Мастера не хватит, чтобы остановить их в одиночку! Даже тебя, Стил...

Гилсвери рассеянно глянул на нее, целиком поглощенный каким-то своими мыслями, но в следующее мгновение заговорил властным, не допускающим возражений тоном, от которого Лекс с Онни тут же выпрямились струной, выпятив грудь и развернув плечи, как полагалось по уставу.

— Я отправляюсь наружу, заблокирую выход. Вы остаетесь здесь дожидаться засферника.

Онни нахмурилась:

— Светлейший, но...

— Вы бойцы и больше пользы принесете здесь, где магия беспомощна и от меня мало толку, — отрезал Гилсвери. — Да и вдвоем вы там все равно ничего не решите. Я же и один смогу остановить дал-роктов возле устья. Кстати, Альтарес, не желаешь присоединиться? Твоя помощь сейчас не помешала бы.

Толстяк недовольно подобрал жирные складки щек

— Ты еще не понял, светлейший? Я желаю присутствовать во время Причастия. Мне нужна его сила.

Лекс изумленно застыл. Вот подонок! Такому и брюхо вспороть не жалко!

— Альтарес, сейчас возле развилки наверняка гибнут твои люди, — презрительно напомнила сотница.

— Незачем было вынуждать меня их там оставлять! — рявкнул Верховный маг, явно выведенный из себя этим упоминанием. — А теперь я ничем не могу им помочь, слишком поздно! И не тебе, женщина, указывать мне на это!

Они свирепо уставились друг на друга — маг и сотница.

— У меня нет времени убеждать тебя в твоей ошибке, — холодно проговорил Гилсвери. — Онни, Лекс, присмотрите за ним в мое отсутствие. И если вам не понравится его поведение...

"Запросто", — с удовольствием подумал Лекс. Он встряхнул головой. Что же ему так хреново-то, а?

— Ты мне угрожаешь? — недобро осведомился Альта

Но Гилсвери, обращая на него внимания не больше, чем на пустое место, уже смотрел на Тай.

— А ты, женщина, иди за засферником и поторопи его с возвращением. Думаю, ты как раз перехватишь его на обратном пути. Ступай!

Тай не посмела ослушаться приказа, отданного столь суровым тоном, и поспешила исчезнуть. Бегом. А Гилсвери, еще раз окинув всех оценивающим взглядом, резко повернулся и быстрым, решительным шагом зашагал туда, откуда они совсем недавно пришли.

Лекс растерянно смотрел ему вслед, даже когда тот уже скрылся в расселине. Он чувствовал себя неприкаянным. Брошенным. Наместник лишил его работы, к которой он привык, не позволив прикрывать свой тыл.

Жжение охватило шею целиком, распространяясь на грудь и подбородок.

13. Портал Гилсвери

Выбравшись из устья Мерцающей расселины, Гилсвери остановился на вершине пологого склона, внимательным взглядом окинув местность — холмистую равнину, подпиравшую подножие Ущербных гор, низкую каменистую гряду, косым клином подползающую к устью слева, и тонкую ленту едва протоптанной тропинки, тянувшуюся рядом с грядой.

Он использует каждый холм и рытвину, каждую складку местности, он превратит эту равнину в одну гигантскую ловушку. Если потребуется, он создаст новые горы и пропасти. Дал-рокты будут тонуть среди камней, как в зыбкой трясине, каждый шаг им будет стоить большой крови...

Он вздохнул. Не стоило в такой ответственный момент тешить себя иллюзиями легкой победы. С Вестниками прибыл Владыка Колдэна. В отличие от Альтареса, Гилсвери узнал того сразу. Маг такого уровня Силы, как Икседуд, мог просто нейтрализовать магию, сделав упор на физическую силу и сталь клинков, а этого добра у него, с его сотнями закованных в виритовые панцири чжеров, было предостаточно. К тому же возможности любого мага в ничейных землях возле Ущербных гор значительно снижены... Даже его возможности — Наместника Хааскана. Поэтому следовало хорошенько подумать и решить, на чем ему остановиться. Тем более что времени у него оставалось мало и переигрывать будет просто некогда. Если сами они от Развилки до устья расселины добирались около часа, то дал-рокты могут оказаться здесь уже через двадцать минут, ведь они несутся во весь опор.

У Гилсвери мелькнула мысль, что помощь Убийц ему бы сейчас не помешала. Его отношение к этому таинственному народу теперь изменилось. Он никогда не принимал охтанов в расчет применительно к Пророчеству, но он сам видел — они склонили головы перед Никсардом, они поверили в него. Оказывается, у них была собственная легенда, о которой никто не знал... Впрочем, он не особенно много понял из того, о чем говорили охтаны с засферником...

Легкий порыв ветра взъерошил ему волосы, ласковой прохладной ладонью прошелся по щекам. Жаль, варша почти не пригодилась. Хранитель Нубесара, вне всякого сомнения, видел все, что прошло перед этим золотистым оком, красовавшимся сейчас на среднем пальце Наместника, он видит и сейчас, но помочь не в силах. Протянуть портал через несколько границ макоров не дано никому, кроме, разве что, него, Гилсвери, да Владыки Колдэна, но под рукой нет ни одного Источника, даже самого завалящего. Он слабо усмехнулся, вспомнив расхожую среди магов поговорку: сколько бы ни оказалось Источников под рукой, скверному магу всегда как раз одного и не хватает... но у него не было даже одного. Ни одного. А посылать нубесов на помощь сейчас уже слишком поздно. Ничего, он справится сам. Его считают одним из лучших Фиолетовых Мастеров Внутреннего Круга, и не только на словах.

Слева донеслось шумное фырканье.

Гилсвери повернул голову.

Животные находились там, где их оставили, — возле дома отшельника, на привязи у столба. Двое черных великанов и пятеро меньших серых собратьев. Фырканьем его позвал собственный дракх — Жмот, остальные косились настороженно, как и полагается чужим. Жмот же требовательно уставился в его сторону. Ну да, никто же их так и не покормил, времени не было...

Гилсвери собрался уже отвернуться и наконец заняться просчетом необходимых заклинаний для предстоящего боя, как его взгляд зацепился за какую-то деталь, оставившую в его мозгу занозу. Он осмотрел животных более внимательно и понял, что привлекло его внимание. К седлу Онни был приторочен трофейный меч Вестников, о котором она, вероятно, в спешке забыла или не сочла нужным брать с собой. Меч Силы... меч из макама! Это же своего рода Источник! А с седла чарса Никсарда свешивался еще один такой же!

Гилсвери торопливо, почти бегом, устремился к привязи, но когда попытался забрать оружие, чарсы тут же вызверились на него, оскалив клыки и издавая низкое угрожающее рычание.

Он отступил.

Все правильно, имущество хозяина может забрать только хозяин.

Не убивать же их, в самом деле?

Он постарался успокоить их голосом, вкладывая в него Силу:

— Тише, тише, тварюшки. Я же о ваших хозяевах забочусь. Мне нужны эти вещи, чтобы спасти им жизнь, им и всем нам...

Чарсы зарычали громче.

Ну, делать нечего, с сожалением подумал Гилсвери и бросил взгляд под копыта зверей. Земля сначала просела, сопротивляясь, но тут же взбугрилась, цепко обхватив ноги зверей по щиколотку. Чарсы грозно заревели во всю глотку, дергаясь всем телом и отчаянно изгибая гибкие шеи в его сторону, но не могли сдвинуться с места. Гилсвери осторожно приблизился, не позволяя себе стать добычей яростно щелкающих пастей, отвязал мечи и быстро отошел на приличное расстояние.

Сбросив ножны со светящихся лезвий, он воткнул один меч в землю, отошел еще на десять шагов, воткнул второй. Затем, мысленно прочертив от одного меча к другому основание равнобедренного треугольника, встал в точке его предполагаемой вершины. Он не был уверен до конца, получится у него или нет, — с такими Источниками ему еще работать не приходилось. К тому же, обработанные магией дал-роктов, они были чужеродными для него самого. Следовательно — предельно опасными. Но Владыка Коддэна сделал хороший ход, доставив себя в ничейные земли с помощью портала, и теперь необходимо было рискнуть. Только такой ответ будет равноценен: физическая сила и сталь против почти неуязвимого хитина.

Он поднял правую руку к лицу, повернув печатку варши глазом вверх.

— Воланд, надеюсь, ты меня сейчас слышишь. Я попытаюсь создать портал, привязав второй выход к Святилищу. Мне нужны воины Нубесара — сколько сможешь дать или сколько успеешь собрать. Мне предстоит схватка с Владыкой Коддэна. Все, на что мы надеялись, подтвердилось, но необходимо время для полного завершения инициации Светоча.

Золотой глаз варши мигнул, опуская золотое веко, — согласие было получено.

Отлично.

Гилсвери закрыл глаза и сосредоточился, концентрируя волю.

Перед внутренним взором мечи торчали из земли холодными дрожащими сгустками темно-желтого цвета. Не двигаясь с места, он осторожно коснулся их бесплотными руками ментального восприятия, вошел в их суть, ломая охранные заклятия... Пока шло хорошо... Он ощутил, как забурлила энергия, изливаясь в его тело из клинков, задрожавших немного сильнее... Формулы заклинаний причудливыми разноцветными узорами повисли в воздухе и упали вниз, словно парскуны, атакующие зазевавшихся норогрызок. Земля под ногами вздрогнула, желтое пламя клинков обрело ярко-красную сердцевину, вибрация усилилась. А вот теперь что-то пошло не так — Гилсвери почувствовал отток и напрягся, преодолевая сопротивление мечей. Ему это удалось, но вибрация усилилась больше, а сами лезвия погрузились глубже, почва возле их кромок задымилась, нагреваясь. Будь у него выбор, он не стал бы связываться с этими штуками. В своей силе, опыте и умении маг не сомневался, но мечи Вестников были для него неизвестным фактором, и следовало обращаться с ними с предельной осторожностью.

От чудовищного напряжения лицо взмокло, капли пота срывались вниз, пятная одежду и щебень под ногами. Наконец оба клинка у самой поверхности земли соединила тонкая голубоватая линия, которая начала разворачиваться вверх, словно раскатываемый из рулона ковер. Достигнув высоты трех шуггов, линия остановилась, образовав широкую пылающую раму.

Получилось.

Он едва успел перевести дыхание, как из портала вышел первый гигант.

Сначала голубую плоскость портала в самом верху прорезали лезвия клинков, коими природа наделила нубесов вместо ладоней двух верхних рук, и прочность которых превосходила заговоренную сталь, затем снизу выдвинулась мощная стопа, от тяжести которой щебень сразу просел, жалобно скрипнув, и уж потом — все остальное тело. Рама оказалась для нубеса низковата, ему пришлось пригнуть голову, когда он под ней проходил. Затем, не обращая внимания на мага, инсектоид выпрямился, оглядываясь. Мечеруки сразу же угрожающе взлетели в боевую позицию — клинками горизонтально, на уровне головы, огромные фасеточные глаза на крупной яйцевидной голове внимательно окинули взглядом окрестности. Массивное сегментное тело гиганта, высоко нависшего над магом и накрывшего его своей тенью словно исполинский дух самой Войны, мягко бликовало в слабом дневном свете вогнутыми и выпуклыми поверхностями, две другие руки с хватательными клешнями были скрещены на поясе. Тяжелые жвалы верхней челюсти разошлись, выпуская более мелкие внутренние, разговорные, но он так ничего и не сказал, продолжая осматриваться.

Выяснив все, что ему требовалось, Ведущий быстро зашагал вправо, продавливая твердую землю тяжестью тела словно мягкую глину. Он выбрал точку отсчета для построения своего кланта. А за ним сквозь пылающий портал потянулись следующие воины, один за другим, выстраиваясь рядом в цепь. Нубесы знали, что делать, и без приказов Гилсвери. Внутреннее чутье уже нащупало их исконных врагов, хотя дал-рокты находились еще вне пределов видимости.

С трудом удерживая энергию, рвущуюся из портала, Гилсвери с такой силой стиснул зубы, что челюсти онемели, а кромки зубов хрустнули. Что-то шло не так. Какая-то Сила, поднимаясь извне, противоборствовала ему.

За первой семеркой нубесов появилась вторая, выстраиваясь продолжением общей шеренги. За ней третья, четвертая, пятая, каждая семерка шла с собственным Ведущим. Жесткие стопы с острыми сочленениями-пальцами превратили землю вокруг портала в развороченное месиво.

Вибрация клинков вдруг перешла в пронзительный вой, раскаленная вокруг них докрасна земля потекла, проседая вниз. Мышцы мага от неимоверного напряжения окаменели. Рвущая, воспламеняющая нервы боль прошла по телу с ног до головы и волной покатилась обратно. Он попал в резонанс. Гилсвери запрокинул голову, ничего не видя ослепшими глазами. Все под контролем... Ему приходилось справляться и с худшими вещами... Чем больше нубесов пройдет через портал, тем...

Клинки взорвались, разлетевшись визжащими и сверкающими осколками.

Верхняя кромка пылающего голубым огнем портала, оборвав отчаянный крик Воланда, ожидавшего своей очереди с той стороны, мгновенно свернулась до земли. Очередного воина-нубеса, совершающего переход и оказавшегося в этот момент как раз посередине, рассекло с головы до ног с такой легкостью, словно его тело состояло из воздуха. Изуродованная половина тела рухнула на щебень, дергаясь в конвульсиях и щедро заливая все вокруг прозрачной маслянистой жидкостью, являвшейся у нубесов кровью, другая половина осталась в Нубесаре.

Ожив собственной жизнью, осколки макама устремились к Гилсвери. Десятки, сотни острейших жал, пронизав его защиту, свирепо вонзились в тело мага, вспоров одежду, пробив его грудь и превратив легкие в кровавые лохмотья. Пробив тело навылет, осколки вытелели из спины и разбились о каменные склоны устья, и только тогда охранная магия дал-роктов, заложенная в Клинки Силы, успокоилась.

Маг медленно упал навзничь, широко раскинув руки.

Случайность... Какая нелепая случайность, отрешенно думал он, чувствуя, как жизнь стремительно уходит из него. Уходит, утоляя его кровью жажду этой бесплодной каменистой земли, на которой он лежал. Он всех подвел, он так всех подвел... И прежде всего — самого себя. Из последних сил он еще сумел повернуть голову набок и успел увидеть картину, заставившуюся его губы сложиться в слабую улыбку удовлетворения.

Хоть так... Хоть что-то...

Выстроившись длинной шеренгой, пять неполных клантов гигантских воинов мощной всесокрушающей волной пошли в атаку на авангард дал-роктов, появившийся вдали среди холмов. К Вестникам, сотрясая землю множественной тяжелой поступью, стремительно текла сама Смерть, ощетиненная лесом мечерук.

Текла безмолвно и страшно.

Свет в глазах мага померк.

14. Гронт. Развилка

Утренний туман вскоре сошел полностью, обнажив пожелтевшую, ломкую траву — яркую примету царившей осени. Лишь кое-где в долине, зажатой с одной стороны высокой каменистой грядой, простирающейся до подножия Ущербных гор, а с другой стороны обрезанной чередой изломанных, извилистых уступов, напоминающих гигантские ступени обвалившейся лестницы, еще виднелись сохранившиеся пятна зелени. В общем-то, саму долину тоже можно было сравнить с гигантской ступенью.

Гронту было не до вялых красот природы Ничейных земель, скудных и на растительность, и на животных. Ему уже все наскучило до смерти, и перспектива торчать здесь в ожидании неизвестно чего его совсем не привлекала.

Он сидел на утопленном в склоне холма шершавом валуне, немного в стороне от остальных людей Алътареса и, сцепив руки на коленях в замок, презрительно разглядывал этот сброд, называющий себя профессиональными воинами. Большая часть спешившихся после отъезда Альтареса регуляров, разбившись на приятельские группы и рассевшись на корточках, травила пошлые байки, время от времени нарушая тишину идиотским гоготом, пятеро или шестеро вояк, оставшись верхом, разъезжали вокруг остальных дозором. Сотник, высокий корд с изуродованным несколькими жуткими шрамами лицом, имени которого Гронт так и не запомнил — впрочем, его это не интересовало, — пристроился среди сидящих, присоединяясь к общему веселью. Сейчас Гронта заботила только собственная судьба. Проклятый Альтарес... Дядюшка приказал этим недоумкам присматривать за ним до его возвращения. Мысли Гронта лихорадочно теснились в голове, придумывая варианты побега, а напряженное ожидание уже достигло предела — после отъезда Альтареса прошло больше часа, но ничего придумать он так и не смог. Ситуация казалась безнадежной. Во-первых, дракх Гронта был намеренно размещен среди стаи остальных сородичей, чтобы мечнику не вздумалось играть в догонялки. Во-вторых, половина регуляров была вооружена арбалетами, а с пятьюдесятью стальными болтами, выпущенными тебе в спину, не особенно-то поспоришь. Из такого количества, как ни уворачивайся — будь ты даже хронком, этой неуловимой птицей-падалыциком, — обязательно несколько штук продырявят шкуру, даже если предположить, что эти болваны первый раз в жизни держат в руках подобное оружие.

Не стоит даже и думать.

Но не думать он не мог.

Грязные тупоумные скоты, хорошо хоть не приказали сдать "косачи".

Самые разнообразные слухи рано или поздно находят дорогу к любому, а в мире Гронта слухи были самым быстрым и доступным способом распространения новостей. Поэтому, усиленно размышляя о создавшейся проблеме — благо, заняться все равно было нечем, — он в конце концов кое-что вспомнил. А именно — что в Ничейных землях способности любых магов, будь у них хоть третий глаз во лбу, хоть Истинный Свет в заднице, неизбежно слабеют в несколько раз, и ничего поделать с этим невозможно. А в Мерцающей расселине, пересекающей Круг Причастия, магия вроде как и вовсе пропадает. Если бы не чрезвычайные обстоятельства, Гронт никогда бы не задумался об этом — плевать ему на магов и их проблемы, но теперь, как он понимал, от этого и следовало танцевать в дальнейших предположениях. Получалось, что Альтарес собирался использовать его в качестве обыкновенного наемника там, где магия будет бессильна. Но если регулярам за подобную работу полагалось стандартное жалованье, то Гронту достались лишь угрозы. Солдатня способна приструнить его если и не воинским умением, то явно превосходящим числом — чтобы племянник, не дай Свет, не обратил оружие в таком удобном для расправы местечке, как Ничейные земли, против самого Альтареса.

Эти мысли вызвали у мечника такую ярость, что ему едва удалось удержаться от зубовного скрежета. Пришлось встряхнуть головой, чтобы вернуть способность к размышлению.

Умен дядюшка, ничего не скажешь. Но больно уж опасные игры он затеял с ним, мастером мечей, всякие ведь бывают случайности... можно ненароком и клинок в брюхо получить, в то самое жирное брюхо, так обожающее сочные ляжки трескунов... Да, всякие бывают случайности... например, не срабатывают планы, на которых строился расчет, — как случилось сегодня. Ему до сих пор с трудом верилось, что дядюшка, этот властолюбивый, надменный мешок дерьма, вдруг так легко отдал себя во власть другого мага — Наместника Хааскана. Для подобного поступка должны иметься поистине неслыханной серьезности причины...

Глаза Гронта злобно блеснули, лицо напряглось, превратив и без того резкие черты в грубую деревянную маску, кое-как вытесанную бестолковым резчиком. Пророчество... да подавитесь вы своим Пророчеством всем скопом и одновременно... откуда только берется столько дурней, верящих в этот бред. Фанатики... даже этот ни во что не верящий Альтарес поддался на это дерьмо!

Да и сам он тоже хорош — надо же было так пойти на поводу собственных эмоций, чтобы самого себя сдать в жирные руки родственничка! Ни о чем больше Гронт не жалел сейчас так сильно и ничего большего не желал, как возможности все переиграть, но это как раз было невыполнимо. И ему оставалось сейчас лишь одно — бесноваться, да и то мысленно.

Внезапно он сообразил, что уже какое-то время слышит далекий, но быстро нарастающий звук с той стороны, откуда они приехали сами, — низкий, тяжелый рокот.

Гронт вскочил, впившись взглядом в даль.

Какая-то темная полоса двигалась к ним со стороны Кордоса, пока еще едва различимая из-за расстояния. Какой-то отряд, понял он. Большой отряд, уточнил он через несколько секунд, когда земля под ногами начала ощутимо дрожать. Или даже огромный — дрожь поднялась вверх по телу. Гронт забеспокоился. Кого это несет? Он не помнил, чтобы Альтарес отдавал распоряжения о подкреплении, которое должно прибыть позже. Но если это враги, то откуда они могли взяться именно со стороны Кордоса?

Тут он заметил, что все регуляры уже суматошно несутся к своих дракхам, и рванул к собственному зверю. Сбив с ног какого-то низкорослого вояку, оказавшегося у него на пути, он взлетел в седло и вывел дракха из общей беспорядочной толпы. Оглянулся. Сотник с изуродованным лицом громко отдавал распоряжения, пытаясь перекричать общий шум и придать своему отряду видимость боевого построения.

Темная линия впереди стремительно росла, разбиваясь на отдельных всадников — черное с черным. От озарившей его догадки в висках застучала кровь, а лицо мгновенно покрылось жаркой испариной.

Гронт сдавленно выругался, напрягая глаза изо всех сил. Дал-рокты!

Проклятое Пророчество! Что еще могло привлечь сюда этих тварей в самый неподходящий для него, мечника, момент? И эти туда же, чтоб их столь любимый ими Мрак поглотил! Похоже, нынче у всех мозги набекрень!

На него никто уже не обращал внимания, регуляры готовились к бою, видимо еще не сообразив, с кем им сейчас придется иметь дело, — воякам из Кордоса вряд ли когда приходилось видеть дал-рокта живым, слишком далеко находился Колдэн от их макора, и мало кто имел представление, на что способны эти грозные воины. Гронт представление имел. Он достаточно долго прожил в Нубесаре, и как-то оказался случайным свидетелем одной из безумных по ярости и беспощадности схваток Вестников с нубесами — на границах, отделяющих этот макор от Колдэна. Схватка оказалась для него столь впечатляющей, что от одного воспоминания о ней бросало в мерзкую дрожь.

Развернув дракха и сдерживая его шаг из опасения, что его услышат раньше времени, он направил зверя в обход высокого холма, на котором они утром обнаружили всю эту компанию с засферником. Подыхать вместе с дядюшкиными идиотами он не собирался. Словно проникнувшись ответственностью момента, его дракх не рычал и не фыркал, оставив до лучших времен излюбленную манеру поведения, присущую практически всем этим тварям.

Прежде чем скрыться за холмом, Гронт оглянулся последний раз и вздрогнул от открывшейся картины. Глаза его ошеломленно расширились. Теперь он смог определить, что Вестников тьмы было не менее нескольких сотен, и вся эта чудовищная черная лавина стали и плоти стремительно надвигалась, разворачиваясь широким фронтом, на отряд Альтареса — жалкий, бессмысленный отряд, просто случайно оказавшийся на пути у этой мощи.

Не медля больше ни секунды, Гронт вонзил шпоры в чешуйчатые бока дракха и сломя голову понесся к Ущербным горам, заставляя зверя выкладываться на пределе возможностей. Другого пути отступления просто не существовало. Справа — каменная гряда, слева — отвесный обрыв в глубокую пропасть, после падения с которого от него мало что останется. Даже в дурном сне Гронту не могло привидеться, что ему когда-нибудь может понадобиться защита и покровительство мага, которого он ненавидел всей душой, а если бы кто-нибудь сказал ему об этом в лицо, он, скорее всего, зарубил бы наглеца на месте. Ситуация показалась ему столь идиотской, что он истерично расхохотался, не забывая раз за разом остервенело вбивать шпоры в бока зверя. Дракх протестующе вопил, рычал и плевался, но ослушаться был не в силах, клочья дерна, земли и щебня так и летели у него из-под копыт во все стороны.

Несмотря на совершенно бешеную скачку, Ущербные горы приближались так медленно, что мерещилось, он не скачет, а стоит на месте, а темная линия вертикального разреза Мерцающей расселины казалась не толще нити, упорно не желая увеличиваться. Гронт от нетерпения и паники готов был соскочить с дракха и мчаться впереди него, если бы это помогло. Но все-таки пришлось остаться в седле, и земля неслась перед глазами, сливаясь в серые, зеленые и желтые полосы, а грохот копыт в ушах нарастал странным множественным эхом...

Эхом? Каким, к Матери Тьмы, эхом?!

Резко оглянувшись, Гронт, к своему неописуемому ужасу, обнаружил, что растрепанные и жалкие остатки сотни Алътареса — десятка четыре — ошалело несутся вслед за ним. А гигантские черные всадники неудержимо настигают их и на всем скаку, орудуя огромными мечами, рубят вместе с дракхами, отшвыривая их с пути броней чарсовых тел и не задерживаясь ни на мгновение.

Между ним и преследователями осталось не больше шести сотен шуггов.

Шпоры вновь вонзились в разодранные до крови бока дракха, вырвав у того из глотки уже не рычание, а скорее пронзительный стон, но тем не менее скорость удалось увеличить еще немного. И все же Гронт понимал, что скорость дракха не идет ни в какое сравнение со скоростью чарса. Скорее всего тот шрамолицый сотник правильно успел оценить грозящую его отряду опасность и рванул со своей сотней сразу вслед за мечником, но дал-рокты нагнали их без труда и сейчас проходили сквозь строй кордов, как нож сквозь воду, оставляя за собой только изувеченные трупы людей и животных.

Гронт прищурился, заметив у подножия гор, как раз напротив расселины, какое-то смутное движение, затем вспышку света. Что бы там ни было, хуже той опасности, что настигает его сзади, представить уже невозможно. Вероятно, он заметил какие-то приготовления магов, и его единственный шанс — успеть к ним раньше, чем Вестники прорвутся к расселине и положат его как норогрызку, загнанную в угол вместе с остальными регулярами. Если они еще оставались, эти регуляры...

Гронт снова оглянулся, и ужас бритвой резанул по нервам.

Регуляров осталось уже не более десятка, и как раз в этот момент громадный дал-рокт — значительно больше прочих, как раз опускал поистине гигантский, да еще и светящийся меч на спину шрамолицего сотника, низко пригнувшегося к шее дракха. Чудовищный удар без всякого видимого сопротивления не только разрубил защищенное жалкими доспехами тело корда вместе с седлом, но и спину его зверя. Черная лавина тут же поглотила оба трупа без следа. Жуткие мечи Вестников поднимались и опускались, поднимались и опускались — точно, безжалостно, равнодушно. Каждый удар стоил кому-нибудь жизни. Остатки кордов таяли быстрее, чем тает кусок жира на раскаленной жаровне.

Зарычав от бессильной ярости, Гронт снова повернулся лицом к горам, чувствуя, как дыхание смерти уже касается его затылка. Все тело взмокло от горячечного пота, едкие капли непрерывно бежали по лицу, срываясь с носа и подбородка, разлетаясь с резкими выдохами изо рта веером брызг, оставляя вкус соли и горечи на губах, а сзади нарастал тяжелый мерный грохот копыт. Его захлестнуло отчаяние обреченного.

Никаких шансов... Никаких.

Глаза мечника вдруг изумленно расширились. Всего в двух сотнях шуггов перед собой он увидел густую шеренгу огромных воинов-нубесов, несущуюся ему навстречу гигантскими прыжками. Он едва успел принять вправо, вплотную прижаться к каменному боку гряды, как цепь атакующих исполинов пронеслась мимо, взвихрив воздух, словно ураган. Встречавшиеся на их пути невысокие холмы нубесы перемахивали одним движением, что не под силу дракху. Как он мог их не заметить? Может быть, серые тела исполинов просто стерлись на таком же сером фоне гор? И откуда они здесь, Истинный Свет, взялись?!

Не важно, тут же оборвал он свои рассуждения. Значение имела только собственная жизнь. И он успел.

Подлетев к устью, он соскочил с дракха и бросился в провал расселины, лишь скользнув взглядом по распростертому на спине телу мага хааскинов, сплошь залитому кровью — маг, вне всякого сомнения, был безнадежно мертв, — и по странным останкам нубеса, валявшимся в нескольких шагах от тела мага. У мастера мечей не было ни времени, ни желания задаваться вопросом, что здесь произошло, он просто пробежал мимо...

Сшибка двух могучих сил позади была такой, что вздрогнувшая земля швырнула его на колени. Он услышал за спиной оглушительную музыку боя, звуки стали, крики бойцов и рев чарсов, но, вскочив и больше не оглядываясь, побежал со всех ног к расселине, искривив губы в иронично-издевательской ухмылке. Он понимал, что теперь его бесценную шкуру мог спасти только дядюшка или засферник, которых он так мечтал убить... "Зверь меня заворожи, — думал он, чувствуя, как у него ум за разум заходит, — надо же было случиться такой нелепости..." А ведь там, внутри, находится еще один тип — подсотник, которому он поклялся отомстить. Но теперь месть придется отложить до лучших времен, если, конечно, он останется жив после сегодняшних событий...

Он не видел, как в гуще вскипевшей сечи громадный всадник, отбросив двух нубесов, рвущихся к его защищенной сталью глотке, поднялся на стременах и острым концом своего меча метнул в его сторону невидимое заклятие. Но удар достиг цели, поразив Гронта в спину и с зубодробительной силой швырнув лицом на каменную стену.

Когда мечник снова поднялся на ноги, левая сторона его лица превратилась в кровоточащую рану, но он не чувствовал ни боли, ни крови, сбегавшей из глубоких рваных ссадин на скуле и капавшей с подбородка на одежду. Темный чужой огонь, пылавший в его душе сейчас, сжег все, кроме чувства жгучей ненависти и неукротимой жажды мести, — сжег дотла.

Хищная судорога передернула окровавленное лицо Гронта, и ноги бросили его вперед, в узкий проход между отвесных стен. Никакие доводы рассудка больше его не сдерживали.

15. Стерегущий

Я быстро шагал по дну расселины, приближаясь к месту, которое охранял личный Страж Волшебного Зверя. После колодца мерцающие серебристыми бликами стены каменной толщи раздвинулись пошире, но дно стало более изрезанным, так что приходилось внимательно смотреть под ноги. Иногда дно повышалось уступами, напоминающими неровные ступени, шаг ломался, приноравливаясь к рваному ритму подъема, затем снова тянулся ровный участок. Хрустел щебень.

Что я знал о Страже? Немного. Но и немало, если учесть, что файл о нем был выцежен эмлотом со слепков сознания двух человек и одного дал-рокта. Не у меня одного возникла мысль рискнуть разобраться именно с ним — вместо того чтобы испытывать судьбу в Кругу Причастия. История Хабуса изобиловала примерами. Но если мои предшественники таким образом пытались разбудить Зверя, то я прежде всего стремился попасть в хкаси-телепорт. Попытки предшественников, понятное дело, оказались сплошь неудачными.

Итак, Страж. Стерегущий. По сведениям очевидцев, не тех, кто непосредственно участвовал с ним в схватке, а тех, кто наблюдал со стороны, — Страж не имел своего облика и принимал облик противника, перенимая все его способности на время схватки. Казалось бы, шансы равны, если бы не одно "но" — Страж не уставал. Его раны заживали мгновенно. Поэтому равенство сил было эфемерным. Более того, если бой с ним начался, то остановить его невозможно до гибели одного из противников. Волшебный Зверь обладал своеобразным чувством юмора с садистским уклоном. Что Круг Причастия, что Страж — одно другого стоит. И везде — бесконечные человеческие жертвы. Но на Круг я уже насмотрелся... ничего, кроме смерти, не увидев. Что ж, взгляну теперь на Стерегущего.

Мягкая волна воздуха толкнула в грудь, и я понял, что пришел.

Я остановился.

Ну и?

Дальше, теряясь в сумеречном мерцании, текла все такая же на вид расселина. Под ногами похрустывал все тот же щебень, пока я вертелся, силясь понять, что же меня остановило. Если это так называемый Порог, то где Страж?

Я нетерпеливо шагнул вперед, и в грудь снова толкнула мягкая волна, оттащив обратно от невидимой черты, подошвы заскользили по камню, словно тот был смазан жиром.

Тревога обожгла нервы, и тело мгновенным скачком перешло в состояние боевой готовности. Я не чувствовал смертельной опасности, но следовало учитывать, что сейчас мое восприятие притуплено. К тому же или Страж совсем не излучал ментального фона, обычного для любого живого существа, или его излучения для меня оказались недоступны.

Визуальная картина пространства причудливо изменилась. Окружавшие ранее серые стены словно просели и частично растворились в ровном бледном горении, а прямо передо мной проход перегораживало зеркальное полотнище, уходящее ввысь до бесконечности. Полотнище, в котором я увидел свое искаженное зеркальное отражение, гротескную, слабо оконтуренную и раздутую фигуру, сплавленную из кусков разноцветного излучения чакр. Нет, не отражение, понял я в следующую секунду. Это и был он, Страж, в стадии копирования моей сущности, перед тем, как возникнуть воочию... А зачем ждать? Я резко взмахнул перед собой правой рукой, выплеснув энергию из кончиков пальцев режущим веером поперек призрачного тела... И все изменилось. Стены отодвинулись и исчезли.

Мы стояли друг против друга, на расстоянии трех шагов, в цилиндре бледного света, ограждавшем нас от бесновавшегося за ним ливня. Тяжелые литые струи били в клокочущую воду, всполохи голубых и желтых молний взрывали мрак, высвечивая наши лица мгновенными резкими вспышками, и где-то оглушающе ворчали горы, угрюмо принимая эти молнии каменной грудью.

Оглушенный резкой сменой фона, я отступил на шаг назад — и оказался в сухой расселине с мерцающими стенами. Иная реальность? Декорации для сцены схватки? Додумать я не успел.

Полосуемый молниями и водяными струями мрак властно надвинулся на меня и вобрал в себя снова, поместив в световой цилиндр с молча поджидающим двойником.

Похоже, контакт со Стражем состоялся, хотел я того или нет.

Тело привычно ухнуло глубоко в Лешу, в несколько раз ускорив все жизненные процессы, и мир вокруг стремительно замедлил бег... Не замедлил. Ничего не изменилось. Ничего не изменилось, хотя я чувствовал, как непрерывно растет скорость восприятия, как сознание словно скользит по наклонной ледяной плоскости, как бы отщелкивая и откладывая в голове все необходимые подробности сканируемой реальности... Никаких подробностей.

Струи ливня должны были застыть — они продолжали падать.

Ситуация явно становилась неуправляемой в Лешу, хотя все мои способности сейчас были со мной! С таким я еще не сталкивался.

— Может быть, поговорим? — напряжено предложил я.

— Конечно. — Двойник сделал шаг вперед. — Черты лица, детали одежды, даже голос — все как у меня. — Итак, правила схватки, — Он приподнял уголки губ в пародии на улыбку, продемонстрировав, что я способен порой очень неприятно улыбаться. — Никаких правил. Примечание: я абсолютно равен тебе по силе и умею все, что умеешь ты.

Я в этом уже убедился — я находился в Лешу, но он двигался столь непринужденно, словно быстровременья вокруг не существовало. Полный слепок с меня самого. Значит, на искусство Мобра тоже можно особо не рассчитывать. Обычная драка. Банальная до омерзения. Если честно, всегда подсознательно боялся этого момента — когда попадется противник, не уступающий мне по скорости движения, но превосходящий в неуязвимости. И самое паршивое, что отступать некуда. Он не позволит мне уйти. Осознание этого факта пришло совершенно отчетливо. Совершил ли я ошибку, предприняв этот шаг? Подумаю об этом позже, когда все закончится — так, или иначе, с некоторой долей черного юмора решил я. Если будет чем думать.

— Я хочу поговорить не об этом. Мне не нужен Зверь. Мне нужен телепорт, что находится позади тебя...

— Никаких исключений, — отрезал он. — Первый удар за тобой. Начинаем!

Безмозглое запрограммированное чучело.

Слева в линию гор вонзилась особенно яркая молния, и горы гневно загрохотали в ответ.

Используя навыки Мобра, я слил энергию в правую руку, структурируя ее ключевым мыслеобразом тяжелого стального молота. И одним стремительным движением сместился к Стражу вплотную, безжалостно вбивая этот молот в его грудную клетку...

Но его на этом месте уже не оказалось. Обернувшись, я увидел его на прежней дистанции — три шага. Мрак, вспышки света, буйство водяных струй за его спиной. Яркий сполох на миг целиком высветил его лицо. Страж насмешливо улыбнулся и бросил:

— Очень примитивно. Ты же способен на большее, но почему-то не желаешь разбудить собственную фантазию. Что ж, мой черед...

Я успел увидеть мелькнувшую тень, резко принял в сторону и присел, пытаясь провести подсечку... и снова остался один, ощутив лишь легкое чужое прикосновение к своей левой кисти.

Я выпрямился.

Мы снова стояли друг против друга.

— Интересно, насколько тебя хватит? — спросил он, продолжая улыбаться с видом несомненного превосходства. — Жаль, если на этом наш поединок закончится.

Я уже ненавидел это лицо — копию своего собственного...

Но о чем это он?

В следующую секунду я это почувствовал — с левой рукой, там, где он ее коснулся, творилось что-то необъяснимое. Я резко поднял ее к лицу, впившись взглядом. Пальцы уже превратились в камень — гладкий, холодный камень под цвет кожи, и линия реакции юркнула под рукав плаща, взбираясь вверх по руке. Процесс проворно добрался до плеча и смертным холодом растекся по грудным мышцам, захлестывая все новые и новые участки, проникая все глубже, к сердцу... Сердце остановилось. Грудь больше не двигалась, я не мог больше вдохнуть ни глотка воздуха. И чувствовал, как твердеет, превращаясь в камень, гортань, язык, нёбо... Все происходило слишком быстро, и не было времени осмыслить, принять контрмеры, как я привык не спеша это делать в Лешу. Контроль за ситуацией безнадежно ускользнул... "Значит, вот так? — под влиянием внезапного шока отстраненно билась в сознании мысль, билась птицей с обломанными в кровь крыльями. — Вот так все и кончится?!"

И тогда я сделал последнее, что мне оставалось. То, чего так боялся и так страстно, отчаянно не желал... Но ситуация не оставила мне выбора — как тогда, в первый раз...

Я потянулся мыслью к Вечному Клинку, глядя угасающим взглядом в сторону снисходительно ухмыляющегося Стража...

* * *

Мрак.

Мрак мгновенно обрушился со всех сторон, совершенно отрезав всякие ощущения. Тело словно исчезло, оставив только обнаженный беззащитный мозг в окружении враждебной черноты... Состояние бестелесности не удивляло и не тревожило — я был к этому готов.

Через нескончаемо долгое тягучее мгновение появилось ощущение какого-то движения... Бледные, быстро вращающиеся кольца энергии, нанизанные на ось из пустоты, возникнув из ниоткуда, втянули меня в себя, словно труба пылесоса, и окружающую темноту прорезали тусклые вспышки холодного призрачного света. Где-то рядом, а затем и сквозь меня, прокатился грозный, глубокий гул, пронизывающий пространство мощной неукротимой вибрацией...

Внезапно в лицо вместе с ярким светом ударил ураганный ветер, едва не сбивав с ног, и я обнаружил, что обрел тело. Окружающие деревья шумели и стонали под неукротимым мощным напором — вокруг возникал лес. Со всех сторон слышался треск ломающихся ветвей, в воздухе носились безжалостно сорванные листья и целые облака сухих песчинок, вздымаемых ветром из русла пересохшего ручья, обнаружившегося прямо возле ног. Прикрываясь когтистой серой рукой от секущего лицо песка, я обеспокоенно глянул в небо необычно измененными глазами и обнаружил, что зловеще чернеющие облака быстро разбухают, поглощая остатки голубого полотна. Еще миг — и над головой нависнет громадное непробиваемое покрывало, разделяющее миры...

Такой эту реальность я оставил при последнем посещении, когда простился со своим наставником Нкотом после его ухода за грань жизни, и должен был взяться за ее обустройство самостоятельно, вернув ей цветущий вид. Но постыдно сбежал и больше не возвращался...

"Стоп", — сказал я и одним движением мысли прекратил все это буйство.

Воздух сразу успокоился, песок вперемешку с увядшими листьями осел на землю. Взгляд скользнул по окружающему лесу, состоявшему из деревьев с треугольными серо-стальными стволами и зелеными листьями с серебристой изнанкой. Деревья ладжи — символ благородства, любви и близости, которым люди Новы-2 по традиции поверяют самые светлые, заветные желания с надеждой на их исполнение. Сейчас они выглядели плачевно — их хрупкие ветви были изломаны, а листьев почти не осталось.

Затем я с содроганием осмотрел себя. Так я и думал.

Эта реальность желала видеть меня именно таким — в образе точной копии своего бывшего хозяина, Нкота. Все "мое" тело, длинное, худое, с неестественно по человеческим меркам скроенным костяком, оказалось покрыто коротким серым мехом. Ноги длиной всего с полметра, уродливо кривые, но кряжисто мощные, бугрящиеся странными связками мускулов, заканчивались пятью невероятно длинными, с парой сочленений пальцами, увенчанными мощными плоскими когтями. Мимолетным движением мысли я создал на земле перед собой круглую лужу со спокойной, словно застывшей поверхностью, приблизил к ней лицо и взглянул на "свое" отражение. Непропорционально огромные миндалевидные глаза тлели ртутным блеском на узкой вытянутой морде, двойные ряды тонких и острых, как иглы, клыков зловеще переливались в приоткрытой пасти всеми оттенками оранжевого... А в области лопаток чувствовались специфические бугры мышц. Я шевельнул руками и величаво расправил голубые крылья, накрыв лужу и большой участок земли вокруг нее гигантской шевелящейся тенью...

Хватит!

Гнев смыл чужеродные очертания, теперь в отражении лужи я видел лишь самого себя.

Реальность Вечного Клинка...

О, это особая тема. Реальность, которая обладает собственной волей и разумом, которая существует внутри вещи, но границы которой так же необъятны, как необъятна Вселенная. Реальность, в которой нет ни времени, ни пространства... в обычной интерпретации этих понятий. Нельзя сказать, что этот мир материален, но и обратного сказать нельзя также. Я — здесь. Но сколько бы я здесь ни пробыл, в свою реальность я вернусь в тот же миг, в который покинул ее. Как вам это на вкус? Мой вам добрый совет — не ломайте голову. Просто примите все, как есть. Я, например, так и сделал, еще в прошлый раз.

Итак, теперь у меня было время подумать без спешки...

Но я уже знал все, что мне было знать необходимо, миг озарения случился в момент перехода. Он превратил меня в камень, так? Но во время схватки он был идентичен мне. И обладал теми же умениями, что и я. Помните того беднягу в трактире, окаменевшего от моего прикосновения? Тай предположила, что той ночью я "разрядился", слив на него накопленный "негатив" и избежав тем самым саморазрушения под влиянием Закона Равновесия. Так вот — ничего подобного. Все было не так. В тот момент, как я осознал только сейчас, я инстинктивно использовал один из Ключей Мобра — а в этом мире все работало несколько иначе, подчиняясь местным законам магии, и ключ, помноженный на особенности местной энергетики, превратил Билока в каменную статую, — вместо того, чтобы просто парализовать.

Я знал и умел применять десятки отработанных структурирующих алгоритмов — ключей, под действием которых изменяются те или иные психофизические характеристики тела и мозга. Но мне сейчас были нужны только два: один — антидот, который вернет телу подвижность, и второй — тот, который...

Нервная дрожь теплыми покалывающими волнами пробежала по псевдомышцам — знак активизирующейся энергии, трансформирующей их согласно выбранным последовательностям мыслеобразов. То, что происходило со мной здесь и сейчас, неизбежно отразится на моем теле там, поэтому я имел возможность хорошенько подготовиться, прежде чем совершить переход обратно...

Я чувствовал нежелание этой Реальности выпускать меня из своих объятий, словно уходил от истосковавшейся женщины. И пообещал, что теперь вернусь. Вернусь и сделаю все, что необходимо. Я преображу тебя. Хотя бы в знак благодарности за то, что ты для меня сделала...

Но это будет немного позже...

* * *

Тай заметила его с десяти шагов — неподвижный силуэт, задумчиво замерший посреди расселины в сумраке слабо мерцающих стен, — и, тяжело дыша, остановилась. Всю дорогу она то шла, то бежала. Пытаясь унять судорожно вздымающуюся грудь и бешено колотящееся сердце, она со стоном согнулась, упирая ладони в колени — в таком положении было немного полегче... По раскрасневшемуся лицу градом бежал горячий пот, разъедая кожу, особенно щипало губы и нос, рубашка под ксомохом мерзко липла к телу. Ох, давно же ей не приходилось так бегать... Как же потом ноги будут болеть — ужас... Даже окликнуть Эла сил нет... Сейчас-сейчас, немного отдышится и...

Тай подняла лицо, все еще резко втягивая ртом воздух, смахнула прядь взмокших волос в сторону, открывая взгляд.

Да что это с ним? Стоит как стоял, молча, зачем-то рассматривает свою руку, а ее словно и не замечает?! Тай подавила обиду, инстинктивно чувствуя, что не стоит торопиться с выводами. Что-то с ним не в порядке. В самой этой неестественной неподвижности...

— Эл? — Она даже не узнала свой голос, так он охрип.

Ни малейшего движения.

По-прежнему любуется своей рукой.

Выпрямившись и почти не чувствуя натруженных ног, она нерешительно подошла к нему и коснулась плеча. И застыла сама. Глаза ее расширились от нахлынувшего ужаса, когда она поняла, что вместо живой плоти ощутила под одеждой твердость камня. Мысли заметались, словно ошалевшие хронки, туда-сюда, разрывая ткань времени...

Как же это?! Но Гилсвери же был уверен... Этого не может быть...

И вдруг все вокруг нее изменилось.

Стены отодвинулись и исчезли, неподвижная фигура Никсарда тоже пропала.

Тай вдруг оказалась в столбе бледного света, оградившем ее от непроницаемого мрака снаружи, и услышал оглушающий шум ливня, бесновавшегося в этом мраке. Под ее ногам было сухо, но там, за пределами световой линии окружности, яростно и ощутимо клокотала вода. Всполох голубой сдвоенной молнии разорвал мрак слева, резкой вспышкой высветив странно знакомое лицо женщины, неизвестно как оказавшейся в трех шагах от нее, в такой же серебристой одежде, как и у нее самой. Вслед за вспышкой совсем рядом с такой силой ударил гром, что Тай, едва не подпрыгнув от испуга, зажала уши руками и зажмурилась. Ей показалось, что у нее раскололась голова.

Распахнув глаза снова, она наткнулась на взгляд женщины, смотревшей на нее в упор. И не смогла постигнуть, что происходит, совершенно растерявшись перед лицом так неожиданно взбесившейся реальности.

Внезапно до нее дошло, почему ей знакомо это лицо.

Потому что это лицо было ее собственным.

— Кто ты? — вскрикнула Тай, уже все поняв.

— Итак, правила схватки. — Ее копия приподняла уголки губ в пародии на улыбку, показав Тай, что она способна порой очень неприятно улыбаться. — Никаких правил. Примечание: я абсолютно равна тебе по силе и умею все, что умеешь ты.

— Нет... Я... я не собиралась... Я не собиралась с тобой сражаться!

Ее собственное лицо улыбнулось ей — с оттенком снисходительности и насмешливого превосходства.

— Первый удар за тобой. Начинаем!

И выхватила из ножен на поясе такой же кинжал.

От ужаса происходящего сознание начало куда-то проваливаться, а перед глазами поплыли мутные пятна, вызывая тошноту, и все куда-то стало крениться... крениться...

А затем наступила оглушающая тишина.

16. Квин

Теперь возле Круга их осталось четверо.

И все четверо, замерев в опасной близости от края, завороженно наблюдали за развернувшейся в зеркале Круга картиной сражения. На их лицах играли отсветы желтого сияния, и свет, отражавшийся в глазах, словно наполнял их внутренним огнем. Как сговорившись, они молчали, потому что все равно были не в силах что-либо изменить...

Они видели нубесов, вступивших в неравную схватку с подавляющими их числом воинами дал-роктов, и грандиозность битвы, неукротимость бушующей в ней мощи бойцов просто потрясали воображение. Грозные воины Нубесара с лихвой оправдывали свою легендарную славу — каждый мечерукий исполин, двигаясь, словно ощетиненный смертоносной сталью смерч, успевал унести с собой во Тьму не меньше десятка Вестников, прежде чем упасть от смертельных ран и затихнуть окончательно... Но все их бешеные атакина, правленные на самого громадного дал-рокта, орудующего светящимся клинком в гуще битвы, заканчивались безрезультатно: так разбиваются волны о прибрежные скалы.

Квин порывисто вздохнул, покосился на "неистребимых" с Альтаресом, и снова поспешно опустил взгляд. Настроение и так было тоскливым, а мрачный, сосредоточенный вид спутников не прибавлял бодрости.

Не вопрос, думал паренек, что Наместник воспользовался порталом и вызвал нубесов к Ущербным горам. Хотя магическое зеркало Круга так и не показало, что стало с ним самим, как ученик Пресветлого Дома Квин вполне представлял, что могло произойти с магом, рискнувшим создать портал сквозь границы двух макоров, и от этой мысли его бросало то в жар, то в холод. Истинный Свет, как же страшно все повернулось... Стоило засфернику отправится к Стерегущему, и события прямо с цепи сорвались, словно торопясь наверстать упущенное, отомстить за все их недавнее везение.

Вполне вероятно, что Наместника уже нет в живых. Квин даже зажмурился от такого предположения. Возможно, скоро то же самое произойдет и с ними, если засферник не вернется вовремя... Парень встряхнул головой и упрямо поджал губы. Нет, такого не случится. Он вернется — просто потому, что Квин верит в него. Вернется и перебьет всех этих поганых дал-роктов. Не вопрос, точно перебьет, что он, не видел его возможностей, что ли... Дважды отправить во Тьму душу ловчего мага Драхуба, расправиться по пути со всеми его марнами, подчинить Закон Равновесия и заставить самих охтанов склонить перед ним головы! Кто еще сможет такое?! Жаль только, что он не прихватил охтанов с собой, вот бы все вместе задали жару этим Вестникам Тьмы...

Переступив с ноги на ногу, он в который раз вздохнул. Схватка нубесов с дал-роктами не могла не завораживать — стремительностью движений противников, своей неотвратимой беспощадностью, с которой эти гиганты резали и рубили друг друга, однако трудновато наслаждаться подобным зрелищем в ожидании собственной судьбы. Поэтому он больше маялся от тревожной неопределенности, чем любовался, ожидая возвращения матери с засферником. На его взгляд они отсутствовали уже неоправданно долго. Ну что они там могут делать в такой момент, когда здесь такое творится?! Ведь, насколько он знал, не так уж далеко топать до охраняемого Стерегущим Порога!

Впрочем, ради справедливости, прикинул Квин мысленно, туда и обратно получается целый час. И полчаса уже прошло. Если только засферник не решит вернуться тем же способом, каким тогда унесся на схватку с Драхубом — быстрее ветра, иначе дал-рокты появятся здесь раньше него.

Квин уже начал подумывать, не отправиться ли им навстречу, но так и не решился. Почему-то ему казалось, что его уход отсюда, из Колодца, будет равносилен предательству. Ерунда, конечно, но... Круг манил его. Именно он не позволял ему уйти. Все эти легенды о Неистребимом, Герое, на все лады крутились у него в голове. Он вдыхал воздух, пронизанный золотисто-желтым сиянием, и с каким-то сладким ужасом пытался представить — каково это, ступить на этот золотой круг? Что при этом чувствуешь? Он не знал, как выглядит смерть в Кругу Причастия, все наставники в Пресветлом Доме упорно умалчивали об этом, но он помнил, как ответил Гилсвери на вопрос Никсарда о том, что с ним произойдет, если он не окажется Светочем. "Ты не успеешь почувствовать боли..."

Квин зябко передернул плечами.

Ну где же они?! Ни Гилсвери, ни засферника!

Он видел, как та же мысль гложет и Онни, и Лекса, и даже Альтареса. Сложив большие руки на груди, маг нервно стискивал и выкручивал кожу рукавов ксомоха узлами, словно дубильщик, занятый привычной работой, там, где до нее доставали пальцы. Онни, не замечая, вцепилась обеими руками в свой кожаный пояс так, что, если бы не желтое сияние Круга, скрадывающее все краски, ее пальцы наверняка побелели бы от напряжения. Лекс то поглаживал пальцами свои щегольские тонкие усики, то начинал теребить не менее франтоватую бородку. А то хватался за рыжий "хвост" на затылке с явным желанием дернуть, но затем отпускал. Он выглядел странно осунувшимся, а в глазах играл лихорадочный блеск, движениедвижения казались неуверенными.

Тишина в колодце стояла такой прочной и всеобъемлющей, что когда Онни вдруг заговорила, Квин чуть не подпрыгнул от неожиданности.

— Альтарес. — Дружинница посмотрела магу в глаза, в ее тоне чувствовался едва сдерживаемый гнев. — Еще не поздно присоединиться к Гилсвери.

— Я уже говорил тебе, женщина, что это не имеет смысла, — досадливо проворчал Верховный маг, его повелительный бас как-то поутих, а уголки губ дрогнули, скомкав усмешку. — С Драхубом еще можно было бы потягаться, но с Владыкой Колдэном — даже и думать нечего. А там не кто иной, как он, Икседуд, собственной персоной. Среди магов Внутреннего Круга Икседуд обладает наибольшей магической мощью, а заклинания, которыми он владеет, сводят магию противников на нет. Теперь понятно, почему они смогли появиться так быстро. Драхуб, поди, так и валяется труп трупом там, где его поразил засферник. Если бы я знал заранее, что все так получится, я бы просто остался в Кордосе.

— Упаси нас Создатель от расчетливых трусов, которые боятся сделать выбор, — процедила Онни сквозь зубы.

Альтарес дернулся, словно от пощечины, хотя находился от "неистребимой" по другую сторону круга. В его глазах вспыхнула ярость, а голос громыхнул прежним басом — словно перевернулась тележка, набитая булыжниками:

— Побереги оскорбления, женщина! Не забывай свое место!

— Я-то как раз его помню!

— Онни, — обеспокоенно поблескивая глазами, встрял Лекс. — Не заводись. Не надо. Не стоит он того.

— А ты что там бормочешь, олух! — тут же зарычал на него Альтарес.

— Он не с тобой разговаривает, ты, мешок с дерьмом! — рявкнула в ответ Онни.

— Онни, прекрати, — снова попытался остановить ее Лекс.

— Да она просто спятила от страха, — презрительно бросил маг.

— Ах вот как! — Меч Онни вылетел из ножен, и дружинница, огибая Круг, с многообещающей улыбкой направилась к Альтаресу. — Лекс, предлагаю выставить этот мешок с дерьмом наружу, пора освежить помещение. Представляешь, как дал-рокты обрадуются его появлению, особенно Икседуд?

— Стой, где стоишь! — рявкнул маг. — Ты что это удумала, тварь, что я совсем беззащитен? Да я тебя...

— Вот и посмотрим, на что ты способен здесь.

Поперхнувшись на полуслове, Альтарес попятился от Круга к стене колодца.

Ну, сейчас подерутся, подумал Квин, чувствуя одновременно и страх, и возбуждение. Но Лекс, выхватив меч, вместо того чтобы обойти Альтареса с другой стороны, нерешительно замер. Онни тоже остановилась, бросив на подсотника недоумевающий взгляд:

— Что с тобой, подсотник? Когда тебя пугало подобное развлечение?

— Жжет, — пробормотал Лекс. Он покачнулся, лицо залила мертвенная бледность. — Жжет, все жжет...

Онни бросилась к нему, схватила за плечи, встряхнула:

— Приди в себя! Что с тобой?

— Жжет... рука... грудь...

— Твоя рана, — ошеломленно догадалась Онни. — Заклинание исцеления, которое наложил Гилсвери два дня назад. Оно еще действует, но здесь вся магия извращена, и оно пожирает тебя, а не лечит... Лекс! Ты слышишь меня? — Она встряхнула его снова. Взгляд подсотника вроде как прояснился, он с заметным усилием кивнул:

— Слышу...

— Беги отсюда! Наружу! Немедленно!

И тут Квин заметил, как, бесшумно шагнув из расселины, на краю колодца появилась знакомая долговязая фигура. Еще не поверив своим глазам, он закричал, чтобы привлечь внимание слишком занятых возникшей проблемой "неистребимых"":

— Онни, Лекс! Здесь Гронт! Возле входа!

Они сразу развернулись в сторону новой опасности, сразу забыв про Альтареса, и замерли, когда их глаза остановились на Гронте. Появление мечника ошеломило всех без исключения, ведь его считали уже погибшим вместе со всем отрядом Альтареса. Опасность, казалось, заставила подсотника собраться с силами, он плавными, отточенными движениями перетек в боевую стойку.

Гронт стоял не двигаясь — высокая худая фигура в темной одежде.

Половина лица у него была окровавлена, а взгляд медленно скользил по лицам присутствующих, словно он выбирал, с кого начать. Как же он прошел мимо Гилсвери, мелькнуло в голове у Квина, оторопело наблюдавшего за ним. Неужели тот сам пустил его сюда? Или с магом в самом деле что-то случилось? И не Гронт ли тому причиной? Но никакой мечник не может навредить настоящему магу... разве что здесь, поправился Квин, тут-то магию применять нельзя... Магик инстинктивно ощутил, что с Гронтом что-то не то. В его облике не было привычного высокомерия, с которым тот всегда держался на людях, а взгляд был пугающе пустым и безжизненным.

Зато Альтарес немедленно расправил массивные плечи и самодовольно осклабился:

— Племянник, драгоценный ты мой! Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть! У меня для тебя как раз нашлась работа...

При звуках его голоса Гронт словно определился с целью.

Руки его с тихим шелестом выхватили из-за плеч короткие парные клинки — "косачи", и мечник двинулся к Альтаресу. В его намерениях сомневаться не приходилось.

— Брось оружие, подонок! — с неприкрытой угрозой бросила Онни, мрачно сверкнув глазами. — Брось сейчас же!

Гронт не обратил на нее ни малейшего внимания, словно кроме него и Альтареса здесь больше никого не было. Он шел на него, как заведенный, мерно переставляя длинные ноги и удерживая подрагивающие в такт широким шагам мечи в полусогнутых руках. Когда расстояние между ними сократилось до пятнадцати шагов, до Альтареса наконец дошло, что сейчас командует не он. На его мясистом лице сначала отразилась растерянность, а затем оно побагровело от гнева.

— Ты что это задумал?! — громыхнул маг, попятившись. — Как ты смеешь угрожать мне? Опомнись, недоносок, пока я не превратил тебя в кучку углей!

Квин помнил предупреждение Гилсвери и понимал, что угрозы Альтареса бессильны, так как он не мог подкрепить их действием, но также понимал, что тот строит свой расчет на незнании Гронтом реальной ситуации. И вправду, откуда мечнику знать о таких вещах?

Но Гронт шел вперед, словно ничего не слыша.

"Они что, не видят, что с мечником что-то не то? — удивленно подумал Квин, чувствуя, как холодок запоздалого страха распространяется по позвоночнику. — Этот фанатичный блеск в странно неподвижных глазах, это упорное молчание... Он двигался, словно..." — Внезапная догадка будто обожгла его. Он вспомнил, что точно так же двигался Билок, не отвечая и не реагируя ни на что, кроме заданной каруной цели. И, не раздумывая больше, магик крикнул:

— Онни, это марн! Гронта кто-то заворожил!

— Хорошенькое дело, — процедила дружинница, пристально наблюдая за перемещением мечника. Квин видел, что она восприняла его версию мгновенно и согласилась с ней. — Только в качестве марна нам этого подонка и не хватало для полного счастья. Ну, делать нечего... Альтарес, ты готов поработать сообща, или нам подождать, пока он поприветствует тебя по своему?

— Да! Да! — заорал тот, растеряв всю самоуверенность, и попятился еще быстрее — Гронту осталось преодолеть до него шагов десять. От страха глаза мага выкатились из орбит, а пухлые руки совершали судорожные хаотичные действия, инстинктивно пытаясь сплести заклинание и тут же разрывая его до завершения. В отличие от Наместника, Альтарес не признавал никакого колющего и режущего оружия и не носил его с собой, так что защититься ему было нечем. Уроки фехтования преподавались в Пресветлом Доме в качестве второстепенной дисциплины, но Квин, подобно подавляющему большинству учеников, не особенно вникал в эти премудрости, считая, что владение железом может понадобиться только неудачникам, не сумевшим завоевать статус Подмастерья в Зеркале Ранга. Сейчас, глядя на красноречивую беспомощность Альтареса, он убедился, что не прав, да еще как не прав! Если вся эта история окончится для него благополучно, поклялся про себя парень, то он уделит железу самое пристальное внимание. Не вопрос!

Получив от мага подтверждение перемирия, Онни переглянулась с Лексом и, обменявшись с ним какими-то только им понятными знаками, перебросила "жальник" в левую руку, а затем правой один за другим выхватила и метнула в Гронта все свои ножи. Движения ее руки были молниеносны, но мечник на новую опасность отреагировал мгновенно.

Сверкнули мечи, выписывая замысловатые кривые, и все три метательных ножа с жалобным звоном осыпались на землю. После чего длинные руки Гронта плавно опустились, утвердив клинки в развернутом горизонтальном положении на небольшом отлете от бедер, и он замер в обманчиво расслабленной позе.

Онни негромко выругалась, и "неистребимые", не сговариваясь, быстро разошлись широким веером, охватывая Гронта с двух сторон. Квин до крови закусил нижнюю губу, не замечая боли. Ему доводилось видеть, как Гронт работает своими "косачами" на Спорном Щите, — против него никто не мог продержаться дольше нескольких секунд, и поединок всегда заканчивался кровью, если по условиям был Малый спор, и соответственно смертью, если спор был Кровным.

Альтарес, воспользовавшись благоприятным моментом, отбежал от сходящейся троицы и мигом оказался за спинкой кресла с мертвым стариком, словно его могла спасти такая шаткая преграда. Там маг вновь обрел самоуверенность и приосанился.

— Я приказываю остановиться тебе, племянник! Немедленно!

Гронт не шевелился, взгляд его темных глаз тоже был неподвижен, но, вне всякого сомнения, он следил за приближением "неистребимых", в любой момент готовый пустить в ход свои страшные "косачи".

Альтареса он словно и не слышал.

"Маг что, не понял, что Гронт — марн, — недоуменно подумал Квин, — или таким образом пытается отвлечь его внимание?

Квин не знал, что ему делать. Мало того, что кроме нескольких самых простеньких заклинаний, и то разученных вопреки правилам Дома, запрещающих использование магии до завершения первой ступени обучения, он больше ничего не умел, так и эти заклинания он не смел использовать здесь. Так же, как не мог использовать весь свой, вне всякого сомнения, богатый арсенал Верховный маг Кордоса. Совершенно растерявшись, не в силах что-либо изменить, он просто смотрел, как развиваются события.

* * *

Профессиональный опыт мечника сейчас в полной мере был предоставлен ему холодным и расчетливым умом, подчиненным логике мести.

Окружающий мир словно растворился, сознание фиксировало лишь цель, отсеяв все второстепенное. Замерев, он ждал, ощущая свои "косачи" смертоносным продолжением рук. Один против двоих — ничего сложного. В исходе боя у него не было ни малейших сомнений. Враги явно умели работать в паре и обходили с флангов с таким расчетом, чтобы рассеять его внимание и выйти для удара одновременно, заставив Гронта тем самым сражаться в наиболее неудобной позиции — сразу на две стороны. Успех подобной атаки заключался именно в слаженности, одновременности действий. Соответственно, его тактика должна строиться на обратном — нужно нарушить, разорвать эту слаженность.

Поэтому он просто выжидал, четко рассчитывая момент.

Выжидал до тех пор, пока противники не сблизились на двойную дистанцию удара.

Затем мгновенным рывком сместился в сторону, по его мнению, слабейшего — женщины. Длинные руки Гронта выписали в воздухе сложные кривые. Мастерски проведенный выпад ни на мгновение не растерявшейся "неистребимой" Гронт отбил с легкостью, но затем ей самой пришлось защищаться. Гронт буквально окутался сплошной завесой крутящейся стали, наступая и заставляя ее закрыться, оставить попытки атаковать самой, лишь сдерживая его напор, пока не подоспеет напарник.

Все было рассчитано до мельчайших долей секунды.

Он знал, что хааскин поспешит броситься на выручку напарницы, и чувствовал спиной его стремительное приближение. В необходимый момент стальной веер сломался, оставив левую руку для защитного блока спереди и сверху, а правая мгновенно выбросила клинок назад — с заворотом под левую подмышку и легким смещением корпуса в ту же сторону.

Сталь вошла хааскину точно под ребра — он напоролся на клинок прямо в замахе.

Гронт ударом ноги отшвырнул обмякшее тело врага, выдирая из него клинок, и целиком сосредоточил внимание на оставшейся противнице. Женщина яростно закричала и обрушила на него косой рубящий удар, вкладывая в него всю силу обеих рук.

Гронт блокировал его легко.

Она оказалась более сильным противником, чем он ожидал, но ее мастерство не шло ни в какое сравнение с его собственным. Одинокий "жальник" против парных "косачей" не имел никаких шансов, и его мысли текли спокойно и холодно. Уровни атаки делятся на верхний, средний и нижний — голова, туловище, ноги. Любые блоки рассчитаны на защиту какого-либо из уровней, но не всех сразу. Лучший способ застать врасплох — резкая смена уровня атаки.

Внезапный веер с разворотом вокруг оси и приседом в нижний уровень должен был заставить женщину отскочить или подпрыгнуть. И она подпрыгнула, оказавшись уязвимой для второго меча, которым он прикрывал себя в этот момент сверху. Закончив разворот, Гронт резко подался в ее сторону, когда она еще находилась в воздухе, и обернув меч во время движения тяжелой изогнутой рукоятью вперед, нанес удар в верхнюю треть бедра, где проходил основной нерв — тем самым мгновенно парализовав ей ногу.

Лицо эрсеркерши исказилось от дикой боли. Опустившись обратно на каменный пол, она потеряла равновесие, упала и откатилась к Кругу, с металлическим звоном выронив из руки "жальник"...

* * *

В тот же миг Альтарес схватил кресло за спинку и, резко наклонив, вытряхнул из него тело старика — так получилось, что оно свалилось в Круг. Затем могучим рывком поднял кресло над головой и швырнул Гронту в спину.

Глаза Квина расширились: едва коснувшись исходившего от Круга сияния, тело старика рассыпалось неосязаемым прахом, исчезнув без следа. Даже крошечного клочка одежды, даже ее частички не осталось на сияющей девственной чистотой золотистой поверхности.

А тяжелое кресло, описав короткую дугу, попало точно в цель, с треском разломившись о спину Гронта на куски. Сила удара швырнула мечника лицом вниз, один из звонко лязгнувших о камень мечей вылетел из рук. Не теряя времени, Альтарес бросился вперед, подхватил клинок Лекса и, неумело выставив перед собой, устремился к племяннику, собираясь его прикончить. Бегать Верховный, судя по тяжкому топанью и пыхтению, явно приучен не был.

Квин затаил дыхание, гадая, успеет ли маг это сделать, — Гронт не потерял сознания и уже пытался приподняться. Магик желал его смерти не меньше Альтареса — за то, что тот сделал с Лексом и Онни. Ну давай же, светлейший, проткни этого грязного убийцу, да еще и марна к тому же! Шевели своей толстой задницей!

Гронт перевернулся на спину, увидел мчащуюся на него тушу в красных развевающихся одеждах и резко откатился в сторону. Инерция массивного тела пронесла мага дальше, чем ему хотелось, и, пока он разворачивался, мечник уже вскочил в боевую стойку. Разочарование от столь бездарно упущенной возможности едва не заставило паренька издать стон — сквозь слезы горя и отчаяния, только сейчас выступившие на глазах. Лекс уже точно был не жилец, но и Онни не подавала признаков жизни...

Развернувшись, Альтарес увидел поднявшегося племянника и попятился, выставив "жальник" перед собой, словно палку. Но мастер мечей почему-то не торопился нападать — в узком прищуре глаз появилось осмысленное выражение.

— Эй, дядюшка, — хрипло проговорил Гронт, — с каких пор ты стал увлекаться железом?

"Вот это да, — сообразил Квин, — удар Верховного вышиб из мечника марна, заставив прийти в себя! Неужели так просто?"

— А?! — Альтарес выпучил глаза.

— Ну и дурацкий же у тебя вид, дядюшка, — добавил. Гронт, искривив окровавленное лицо в злобной усмешке. Квину хотелось сейчас одного — оказаться возле Онни и помочь ей, чем можно, но он еще не знал, как все обернется дальше, и вынужден был оставаться на месте. Пока Круг Причастия отделял его от мечника, у него еще имелась возможность смыться, если ничего другого больше не останется. В отличие от Альтареса бегать он умел будь здоров, а из колодца было целых два выхода, и до каждого из них было всего пятнадцать — двадцать шуггов...

— Ты что, очнулся, что ли, племянник? — Альтарес не торопился опускать меч, казавшийся в его руке бесполезной игрушкой.

— Смотря что понимать под этим словом... — Гронт дотронулся пальцами правой руки до лица и тут же отдернул, скривившись от боли еще сильнее. — Где это меня так угораздило, дядюшка? — Тут его взгляд скользнул по распростертому возле стены колодца телу Лекса, метнулся к лежавшей возле Круга Причастия Онни, и Гронт пораженно замер. — Это я их уделал, что ли? Проклятие, никакого удовольствия от такой мести, я ведь почти ничего не помню!

Возмущение захлестнуло магика жаркой волной. Паршивый безумец, думать о мести в такой момент! Тут он заметил, как Онни шевельнулась, и у него от радости подпрыгнуло сердце — жива!

— Гронт, тварь ты этакая, — почти ласково проговорила Онни, приподнявшись на локте, — представляешь, что с тобой теперь сделает засферник?

— Разве он еще жив? — недоверчиво спросил тот, развернувшись к ней всем телом. — Он что, еще не проходил сквозь это идиотский круг?

— Он не просто жив. Он с минуты на минуту будет здесь. И тогда посмотрим, как ты запоешь, великий мастер мечей... — Она обожгла Гронта взглядом, полным самой черной ненависти. — Могу побиться об заклад на собственную жизнь, что сегодня ты ответишь за все сполна.

Квин понимал, что сотница не могла знать этого наверняка, она блефовала, выдавая желаемое за действительное. Но Гронт ничего не знал, и ее выпад попал в цель.

— Заткнись, женщина. — Мечник с гордым видом выпрямился, стараясь замаскировать проступившую сквозь внешнюю браваду неуверенность. Казалось, даже оставшийся в правой руке "косач" так же гордо и надменно выпрямился вместе с хозяином. Он повернул длинное лицо к Альтаресу: — Значит, мне не суждено получить здесь защиту, дядюшка?

— Защиту? — Альтарес вдруг расхохотался, его гулкий смех, казалось, всколыхнул плотный воздух колодца, расплескав его по крутым стенам темными прозрачными волнами. — Да ты спятил, болван! После того, что ты наделал?

— Что ж, тогда мне придется уйти...

— Ну что ты, приятель, не стоит так торопиться, — кровожадно улыбнулась Онни.

Гронту понадобилось сделать всего два шага, чтобы подойти к ней и нанести короткий жесткий удар сапогом в висок. Квин вскрикнул. Онни упала на спину и больше не шевелилась.

— Но сначала я кое-что доделаю, — задумчиво продолжил Гронт, снова взглянув на Альтареса. — Помнишь моего отца, дядюшка? Не по твоему ли совету прежний Верховный, Хайнш, отдал его в руки палача? Вижу, вижу — именно по твоему, иначе бы так не дергался... так почему бы тебе не унести это воспоминание с собой в могилу?

— Ты не посмеешь. — Альтарес высокомерно задрал жирный подбородок.

— Если бы ты мог меня остановить, дядюшка, ты бы это уже сделал.

— Ты ошибаешься, племянник. Я не бессилен здесь. Применение магии возле Круга Причастия — огромный риск для всех. Но если ты готов рискнуть, то мне тоже придется это сделать. Лучше уходи, племянник. Я даже обещаю не преследовать тебя и позволю вернуться в Кордос на постоянное жительство, если ты сделаешь это немедленно.

— Слишком поздно. — Мечник как-то поскучнел. — Ты не видел, что творится снаружи. Мне нечего терять, а месть — сладкая штука, и я хочу доставить себе это удовольствие, раз оно будет последним в моей жизни.

Глаза Альтареса полыхнули злобным пламенем.

Отшвырнув бесполезный "жальник", со звоном проехавший по каменному полу, он вскинул руки в демонстративной позе сотворяемого заклинания, предназначенной не столько для действия — для действия подобная манерность не обязательна, — сколько для устрашения, что всегда безотказно действует на простолюдинов.

— Безумец! Не смей затевать драку со мной!

Гронт пожал плечами и шагнул в его сторону. Он словно преобразился, решившись на этот отчаянный шаг, — сумрак колодца и отсветы желтого сияния Круга исказили и без того резкие, угловатые очертания его фигуры столь причудливо, что казалось, в сторону мага шагнула сама Смерть в своем истинном обличье.

— Ты сам этого хотел.

Смирившись с неизбежным, Альтарес тоже разом успокоился. Печать власти и величия вернулась на лицо Верховного мага Кордоса. Своим чутьем магика Квин уловил, как в пространстве колодца резко возросла напряженность потоков магической энергии, и сердце испуганно екнуло. Альтарес не мог не знать, на что идет, но ему уже было абсолютно наплевать на тех, кто окажется в этот момент рядом с ним и пострадает от его поступка.

Воздух вокруг мага замерцал.

Гронт остановился, прищурившись. Вернее, его остановила невидимая стена защиты, так как заклинание уже начало действовать. Между ним и Альтаресом сейчас было не больше десяти шуггов.

Поверхность камня перед ногами мага вдруг взорвалась яркой вспышкой пламени, развернувшейся широким гудящим полотнищем, красным, с желтыми краями, по высоте вдвое превышающим рост Альтареса. А из полотнища, заняв почти всю предоставленную площадь, проступили очертания чудовищного черепа — широкий скошенный лоб, увенчанный зубчатым гребнем, черные провалы глаз под массивными надбровными дугами, громадные выступающие челюсти, усеянные кинжаловидными клыками, — все из фрагментов пламени. Челюсти разошлись, издав шумный вздох, затем череп выдвинулся из стены огня, обретая объем, и заскользил по воздуху к Гронту, растягивая сзади огненную пуповину, связывающую с породившим его источником.

Квин оцепенел, затаив дыхание от ужаса и благоговения одновременно. Работу истинного Красного Мастера ему еще не доводилось видеть во всей красе.

Вызванный Альтаресом демон огня был столь огромен, что мог запросто проглотить мечника, даже не пережевывая, а льющийся от него свет столь ярок, что озарял весь колодец, затмив даже сияние Круга Причастия. Участок каменного пола, над которым плыл череп, выбеленный интенсивностью излучения, дымился и плавился, растекаясь по краям багровой пузырящейся массой.

Смелость Гронта граничила с безрассудством приговоренного к смерти — шагнув навстречу демону, он резко рубанул его своим "косачом", перечеркнув ударом обе челюсти. Закаленная сталь фыркнула и разлетелась жидкими брызгами, лезвие исчезло. Со сдавленным возгласом мечник отбросил мгновенно раскалившуюся рукоять и быстро попятился, прикрываясь рукой от нестерпимого света, заливавшего его фигуру с головы до ног. Демон огня, даже не ощутив выпада, продолжал его теснить, заставляя отступать все дальше, пока спина Гронта не уперлась в стену колодца. Он попытался отыскать выход из создавшегося положения и завертел головой по сторонам, но, ослепленный, ничего не видел.

Череп надвинулся на него и распахнул громадные челюсти.

Замер.

Из круглых провалов глазниц и треугольной дыры носа, красующейся на верхней челюсти, пыхнули клубящиеся сгустки тьмы, быстро растворившись на общем фоне гудящего пламени. Квин бросил быстрый взгляд на Альтареса — по лицу мага, перекошенному уродливой судорогой боли от запредельного усилия, бежали крупные капли пота, срываясь с носа и подбородка, взмокшие волосы тоже потемнели. У него был такой вид, словно какая-то сила разрывала его на части.

Что-то пошло не так.

Огненный череп медленно развернулся к своему создателю.

И поплыл обратно.

Квин судорожно вздохнул и снова оцепенел. То, о чем предупреждал Наместник Хааскана, вступило в силу. Альтарес отчаянно дернулся, пытаясь разорвать заклинание, но демон словно обрел самостоятельность, продолжая неумолимо сокращать расстояние. Остановившись в трех шагах от мага, демон широко распахнул челюсти и выбросил длинный желтый язык. Из груди мага вырвался пронзительный крик и оборвался, когда пламя лизнуло его с ног до головы, обдав запредельным жаром и мгновенно испепелив одежду вместе с плотью. Несколько долгих мгновений по жутко обнажившемуся, обугленному костяку Альтареса плясали вьющиеся язычки огня, гуляя по ребрам и позвоночнику друг за дружкой, словно играя в догонялки, затем то, что осталось от мага, рухнуло и с сухим стуком рассыпалось по земле.

Внезапность, с которой смерть настигла Верховного мага, потрясла Квина до глубины души. Перед глазами все поплыло, и он поспешил опуститься на корточки, вжавшись спиной в стену и пытаясь справиться с подступившей к горлу тошнотой. Хуже всего было мерзкое, опустошающее чувство собственного бессилия, так наглядно продемонстрированное ему колодцем.

Когда он снова сумел поднять взгляд, то, к своему несказанному ужасу, обнаружил, что действие заклинания еще не закончилось. Более того — теперь черные провалы глазниц гигантского огненного черепа с явным вожделением смотрели прямо на него — с противоположной стороны колодца, через Круг Причастия.

— Нет, — прошептал магик и приготовился дать деру, но тут силуэт демона огня потускнел и развалился на быстро угасшие куски. В колодце сразу значительно потемнело.

Только после этого Гронт зашевелился. Хладнокровно подобрав свой второй меч, валявшийся на каменном полу, он безошибочно точным, годами отработанным движением кинул его в ножны за плечами и быстрым шагом направился к выходу, затем перешел на бег, скользнул в расселину и исчез.

Онни слабо шевельнула светловолосой головой. Заметив это, Квин моментально оказался возле своей тетки и, опустившись на корточки, помог ей сесть.

— Ну-ну, парень, не пытайся быть заботливым больше, чем это необходимо, — строго сказала та, не особенно сопротивляясь. На виске алел свежий кровоподтек — там, где ее ударил Гронт. — Этот подонок лишь оглушил меня... До сих пор в глазах рябит. Да и в ногу сильно двинул эфесом, потому и встать не смогла...

— Ты правда в порядке? — недоверчиво спросил Квин. Онни внимательно посмотрела ему в глаза, и суровое выражение ее лица смягчилось. Она тяжело вздохнула:

— Скажем так, мне повезло больше, чем Лексу. А теперь помоги мне встать.

— Не вопрос!

Квин с готовностью вскочил, собираясь подхватить Онни за плечи, и тут его левая нога запуталась в складках ее плаща. От рывка его по инерции развернуло спиной к Кругу Причастия.

Потеряв равновесие, он начал падать и пронзительно, отчаянно закричал, уже понимая, что изменить ничего не возможно. Столб желтого сияния принял его в свои смертельные объятия...

* * *

Я помог Тай отступить и прислониться к стене расселины, продолжая поддерживать ее обеими руками и не позволяя осесть от полуобморочной слабости. Все ее тело била мелкая знобящая дрожь после пережитого потрясения, а зажмуренные глаза все еще не желали открываться.

"Ты прав, — устало подумал я, покосившись на безмолвную статую Стража, застывшую посреди расселины всего в нескольких шагах, — точную копию Тай. — Твои возможности равны возможностям противника, но ты слишком рано сбросил меня со счетов, переключившись на Тай и сравнявшись в своих возможностях с нею. Хорошая шутка, только, боюсь, ты не успел оценить ее по достоинству..." Небесные Силы, я ведь едва успел предотвратить гибель Тай! Значит, местные законы тоже сыграли со мной злую шутку, сместив во времени, пока я находился в реальности Вечного Клинка...

Эта схватка чем-то напомнила мне ту, в которой я участвовал на Шелте. Тогда мне противостоял синтет по имени Кенгш, боевая машина из почти неуязвимой искусственной плоти. С помощью искусства Мобра я рвал эту плоть голыми руками, я залил его тело собственной кровью, и все равно он был сильнее, неумолимее, безжалостнее... Пока не вогнал меня в реальность Вечного Клинка. После этого его сила потеряла для меня значение. Как сейчас потеряла значение сила Стража...

Со Стражем было покончено, и там, впереди, меня ждал хкаси-телепорт.

Я чувствовал его. Чувствовал, что он ждет меня. Как готовится уже принять и исполнить желание. Я мог уйти прямо сейчас. Ни с кем не прощаясь, кроме Тай, разом стряхнув с себя все ненужные, обременительные проблемы. Мог. Интересно, как долго после этого я буду чувствовать себя последней сволочью? Несколько дней, или дольше? Может быть, до конца жизни? С возрастом я становлюсь сентиментальнее, и все чаще ловлю себя на мыслях, на которые у меня не нашлось бы времени еще лет пять назад. Которым не придал бы того значения, которое придавал сейчас. Обычные человеческие ценности обретали иной смысл, более глубокий, более значимый. А совесть из чисто умозрительных понятий как-то незаметно перешла в разряд ответственности за свои поступки, вольные или невольные...

И сердце сжала глухая тоска. Как же обойти это проклятие? Как им помочь? Как разбудить Зверя и не погибнуть самому в этом злоклятом мире? Как остановить адский жернов, без устали перемалывающий человеческие судьбы, хотя бы ради тех, кто попадает сюда случайно, как Остин Валигас?

Я опустил взгляд вниз, на свои руки, которыми поддерживал женщину, ставшую мне неожиданно до боли близкой. Если не я, то кто? Зачем мне дана вся эта сила? Лишь затем, чтобы тешиться иллюзией своей избранности? Не плакаться же в жилетку из-за того, что это произошло именно со мной?

Тут она пришла в себя и открыла глаза.

* * *

Тай увидела перед собой лицо Никсарда, его вопрошающий, неподдельно тревожный взгляд, и внутри у нее странно потеплело, а напряжение наконец начало отпускать скрученные в узлы мышцы. Успел... Успел ее спасти...

— Как ты себя чувствуешь? — мягко спросил он. Воспоминание о том, зачем она сюда явилась, словно ударило по сознанию.

— Дал-рокты! — вскрикнула она. — Скоро будут возле ущелья! Там все... И Квин...

— А ты? Ты сможешь добраться сама?

Она слабо кивнула.

— Беги. Ты сейчас нужен там... — и закричала на него, видя, что он колеблется, не решаясь оставить ее одну: — Да беги же ты скорее! Беги же!

— Ну хорошо. — Хмурясь, он отступил на шаг и опустил руки. — Тогда догоняй.

И бросив на нее последний взгляд, сорвался с места.

Брызнувшая из-под его ног каменная пыль тут же заволокла низ расселины, а сам он мгновенно исчез.

Опять бежать, устало подумала Тай, теперь ноги точно отвалятся... Не видать ей больше своих ног... Стоять вон и то еле-еле хватает сил... И за что ей такие мучения? Самочувствие просто тошнотворное. И сердце словно шальное, так и норовит выпрыгнуть...

Она постояла еще минутку, набираясь сил и упорно не желая глядеть в сторону безмолвной статуи Стража, присутствие которой, казалось, ощущала всей кожей. Зачем ей лишний раз видеть такой ужас? Ну зачем?

Тяжело вздохнув, она заставила себя отправиться следом за Никсардом.

17. Шкурные проблемы

Несколько долгих биений сердца Гронт прислушивался к тяжелым шагам, удаляющимся в сторону Круга Причастия. Затем его долговязая фигура гибко выскользнула из тупикового ответвления и, не оглядываясь, поспешила дальше. Несмотря на быстроту и размашистость шагов, его движения были почти бесшумными, ни одного камушка не вырвалось из-под подошв. Ему все еще не верилось, что он так легко отделался. Что сам Владыка Колдэна, этот чудовищный папаша дал-роктов, от одного вида которого душа уходила в пятки и сливалась сквозь каблуки в песок, не заметил его...

Гронт нервно усмехнулся.

Когда этот гигант проходил мимо него, затаившегося в боковой каменной каверне, так удачно подвернувшейся в ту минуту на пути, грудь мечника словно стиснули невидимые обручи и он не мог дышать. Это было выше его сил, с этим нельзя ничего поделать. Это даже не страх, а животный ужас, древний, как сам род человеческий, просыпающийся именно в такие моменты...

Скорее всего, дал-рокт просто не обратил на него внимания, сообразил Гронт. Не обратил внимания, занятый более важной задачей. Например, грядущим уничтожением засферника. Единственного ублюдка, с которым ему, мастеру мечей, так и не удалось поквитаться... И желания поквитаться с которым у него не было и сейчас. Это тебе не парочку хасков прирезать... При этой мысли самодовольство взяло верх над страхом, Гронт растянул бледные губы в улыбке. Славно он пометил того "хвостоголового" хааскина... Слева лицо мечника покрывала темная корка запекшейся крови, справа кожа покраснела от ожогов. Но сейчас он этого почти не чувствовал — пока кровь еще играла в жилах и нервное возбуждение перехлестывало через край. Он знал, что настоящая боль придет, но придет позже, значительно позже...

А с засферником... С ним пусть лучше Владыка повоюет, авось что и получится...

Наконец отвесные стены расступились, открывая вид на холмистую долину.

Гронт замедлил шаг, внимательно разглядывая открывшееся зрелище. Все пространство между каменной грядой слева и крупными холмами справа устилали груды агонизирующих, мертвых и просто неподвижных тел — нубесов, дал-роктов и их чарсов — серые пятна в окружении черноты, словно чудовищные соцветия смерти. Битва продолжалась только в одном месте этого невероятного побоища — там, где в центре круга тел, наваленных друг на друга особенно густо, одинокий исполин-нубес из последних сил отбивался от вяло наседавшей на него черной стаи Вестников — тоже последних, из восьми всадников. Правый бок нубеса, залитый прозрачной маслянистой жидкостью, сильно пострадал — клинок мечеруки с этой стороны был обломан на треть, нижняя рука-клешня обрублена по основание.

Долго не продержится, понял Гронт. Ехать сейчас мимо сражающейся группы — лишний раз искушать судьбу. Он тут же мысленно наметил себе путь через каменную гряду, собираясь укрыться за ее длинным пологим телом, высоты которого было вполне достаточно, чтобы идти во весь рост, не опасаясь быть замеченным. Но тогда от дракха придется отказаться, через гряду его не перетащишь...

Не важно, главное сейчас — выжить. "Если уж самого Альтареса пережил, едва не изжарившись от его адского огня, — с мстительным злорадством подумал Гронт, — то теперь сам Создатель велел выжить..."

Он осторожно выскользнул из расселины на открытое место...

Из-за ближайшего холма справа вдруг вынырнули два громадных черных всадника, легкой трусцой направляясь в его сторону. Гронт резко втянул воздух сквозь зубы, чувствуя, как его в который раз за сегодня охватывает ярость — ярость отчаяния. Мрак их поглоти, этих Вестников! Да откуда они взялись?! Добивали бы себе своего любимого нубеса, так нет же, принесла нелегкая на его голову... Будто мало ему сегодняшних неприятностей! И что теперь?

Что бежать уже поздно — это ясно.

Теперь Гронт оценил личные шансы на благополучный исход как почти безнадежные. Вестники на чарсах были слишком грозной силой даже для него, мастера мечей. К тому же они закованы в броню, даже грудь их зверей прикрыта стальными щитами. Единственное, что может пеший противопоставить такому всаднику, естественно, в зависимости от подготовки, — большую маневренность. Вся защита должна строиться на том, чтобы разорвать дистанцию или, наоборот, прикрываться от него его же собственным чарсом и быстрыми перекатами в сторону уклоняться от выпада. Потому что стандартный верховой удар — при подъеме на стременах и одновременно круговой рубяще-режущий удар с проносом, с использованием всей инерции массы всадника, — блокировать невозможно, любой блок будет пробит. Но в этом заключался и недостаток — при промахе следующий удар нанести удается обычно не скоро, особенно если придется разворачивать чарса. Можно еще использовать маневр с перекатом в нижний уровень и нанесением веерного удара с попыткой подсечь ноги чарса или поразить другое незащищенное и уязвимое место...

Гронт снова выругался.

Чушь. Противников двое. Они просто его зажмут, задавят массой тел. На открытом месте у него шансов нет. Никаких.

Оставшийся "косач" словно сам прыгнул ему в правую руку, и Гронт попятился назад, в устье расселины, под прикрытие каменных стен, где всадники его достать не могли. Нужно заставить дал-роктов спешиться. Вот тогда он с ними и поговорит... Ведь наверняка притомились после этого жуткого боя с нубесами... Отсутствие второго клинка, расплавленного огненным демоном Альтареса, воспринималось сейчас особенно остро — как неисправимая собственная ущербность, словно он вдруг превратился в калеку. Даже усталость и тупая боль в израненном лице не приводили его в такое бешенство и отчаяние, как однорукость. Дал-рокты были уже недалеко. Чарсы злобно рычали, скаля клыки в его сторону, но звериные лица самих Вестников тьмы были спокойны и холодны. Гронт отступил еще глубже, не спуская с врагов цепкого взгляда. Слишком вы самоуверенны, твари, хаск для вас даже и не воин, не так ли? Да еще и в обычной кожаной одежде, а не в броне, какая на вас самих. Как бы вас эта самоуверенность не сгубила, да так быстро, что удивиться не успеете...

Он ошибся.

Дал-роктов сгубила не самоуверенность — хотя так быстро, что удивиться они и в самом деле не успели.

Серая тень мелькнула перед оскаленными мордами чарсов, и рык перешел в клокочущий звук — захлебываясь собственной кровью, с распоротым горлом и подрезанными передними ногами, звери почти одновременно рухнули на усыпанный щебнем склон.

Глаза Гронта удивлено расширились. Он опустил меч, не понимая, что происходит.

Упавшие рядом с чарсами дал-рокты тоже не поднимались. Неподвижные, неестественные позы их рослых тел красноречиво говорили о том, что они тоже были мертвы. Не помогла веритовая броня Вестникам.

Продолжая недоумевать, Гронт осторожно шагнул вперед... Но на его пути вдруг выросла высокая бесформенная фигура, закутанная в просторный серый балахон с низко надвинутым капюшоном, полностью скрывавшем лицо. И Гронт отшатнулся, сразу поняв, что к чему.

Перед ним стоял Убийца. Охтан, один из тех, кого он нанимал для мести. А может быть, тот же самый, иначе что ему тут делать? Тут Гронт заметил, что весь правый бок на балахоне охтана, ниже пояса, густо заляпан ярко-красной кровью, а ткань в некоторых местах изрезана. И вздрогнул... То, что охтаны все-таки смертны, потрясло даже больше, чем появление Убийцы здесь!

Его мысли сбились, когда слух резанул мертвый шелестящий голос:

— Ты делал мне Заказ, корд.

Гронт невольно выпрямился и отступил на шаг. Ну точно — тот самый. Ох, вовремя, вовремя он появился, как дал-роктов-то свалил — любо-дорого посмотреть... Самообладание медленно возвращалось. Он снова остался жив и теперь еще поживет, никуда не денется...

— А, так это ты... Постой, — спохватился он, — но ты не выполнил Заказ!

— Обстоятельства изменились.

К ногам мечника с отчетливым звоном упал кожаный мешочек — Гронт и не заметил, когда охтан его вытащил.

Внезапно до него дошло.

Широко раскрыв глаза, он попятился, безотчетно поднимая меч в боевую позицию. Поднимая, и уже осознавая бесполезность этого жеста.

— Он приказал тебе убить меня? — вырвалось у Гронта.

Лицо охтана скрывал капюшон, но мечник готов был поклясться, что тот сейчас усмехнулся.

— Нет. Он просил передать тебе, что ты кретин. Ты знаешь значение этого слова?

Гронт отступил еще на шаг, не позволяя себе расслабиться. Может быть, еще пронесет... быстрей бы эта тварь исчезла... проклятие, не следует так даже думать про себя в присутствии Убийцы...

— Ну что ж... — голос мечника прервался. Он набрал в грудь воздуха и попробовал снова: — Раз ты передал его послание, то теперь мы можем разойтись.

— Нет.

Как шелест ветра. Как вздох земли. Как...

— Нет? — онемевшими губами переспросил Гронт. Руки его дрожали. В глазах мутилось. Рассудок начинал покидать его, не выдержав напряжения последних часов.

— Я чувствую его гнев, направленный против тебя, — бесстрастно пояснил охтан.

— Ты работаешь только по заказу! — выкрикнул мечник, срываясь в истерику.

— Обстоятельства изменились.

С криком отчаяния Гронт ринулся на Убийцу...

Охтан бесстрастно взглянул на мертвое тело бывшего Заказчика, распростершееся возле его ног, на его дико оскаленный рот, на короткий изогнутый меч, воткнувшийся в щебень рядом. Жалкий червь, посмевший поднять на него руку. И посмевший также поднять руку на воинов Мастера в его отсутствие!

И повернулся к нему спиной.

Его холодный взгляд уперся в группу дал-роктов, все еще круживших вокруг истекающего кровью нубеса, словно стая падалыциков. Исполин все реже и реже взмахивал своей уцелевшей мечерукой, стараясь не подпускать к себе врагов. Но и Вестников уже осталось меньше — всего пятеро.

У Убийцы еще была работа.

Работа, после выполнения которой он позволит себе снова исчезнуть.

18. Инициация

На обратный путь вместо тридцати минут я потерял всего несколько секунд реального времени. Все еще находясь в Лешу, я влетел в колодец... И тут же выяснил, что все равно опоздал. Пока я решал личные проблемы, местные проблемы порешили почти всех моих спутников. Возле края Круга Причастия, лицом к нему, скособочившись и, естественно, застыв в моем восприятии, стояла Онни с совершенно ошеломленным видом. С другой стороны лежал Лекс — его безжизненная, неестественная поза и окровавленная одежда говорили о том, что он мертв. Еще дальше покоились чьи-то обгоревшие останки, принадлежность которых визуально выяснить не представлялось возможным. Гилсвери или Альтарес? В любом случае еще одного человека не стало.

Закончив общий беглый осмотр, я сместил взгляд обратно в центр. В Кругу Причастия, в столбе желтого света, казалось бьющего прямо сквозь его тело, на спине неподвижно лежал Квин, раскинув руки и ноги. И, оставаясь в Лешу, я почему-то не смог понять, жив он или мертв. Все равно пора было выходить. Мир вздохнул и пришел в движение... И сразу на меня обрушилось ощущение стремительно возрастающей опасности.

В пространстве колодца что-то готовилось. Что-то вот-вот должно было произойти. Я чувствовал, как возрастает напряженность энергополей, как векторы энергопотоков закручиваются вокруг Круга Причастия в пока еще невидимом медленном вихре.

В несколько стремительных шагов я оказался возле Онни, все еще потрясенно пялившейся на Квина, и отрывисто бросил:

— Уходим! Здесь становится опасно!

Она вздрогнула и, резко повернувшись в мою сторону, чуть не упала — мне пришлось подхватить ее под руку. Правая нога у нее оказалась поврежденной. Не знаю, что тут произошло, но очень скоро я это выясню.

— Ты! — хрипло выдохнула она, явно собираясь высказать все, что думает обо мне, но договорить не успела — окружающий воздух вдруг заискрился, по волосам Онни с характерным треском пробежали электрические разряды. Времени на объяснения не осталось, поэтому я просто молча шагнул ей за спину, подсек ее под колени и подхватил на руки. Тяжеловато, но ничего, нести можно. Усилив подходящим алгоритмом руки и плечи, я бегом направился к щели, откуда только что выскочил.

— Что ты делаешь! — опомнившись, яростно крикнула она, пытаясь вырваться, но я не позволил, сцепив руки еще сильнее. — А ну, отпусти меня, хальд!

— Молчи! — резко бросил я.

Она умолкла, а я, поднажав, пронесся оставшиеся метры и нырнул в расселину. После чего опустил ее на каменный пол. Она запрыгала на одной ноге и прислонилась спиной к стене, глаза ее пылали от негодования.

— Если ты сейчас же не объяснишь, зачем это сделал...

— Тихо. Смотри сама.

И я кивнул в сторону колодца.

Теперь изменения были видны невооруженным глазом — плоскость Круга Причастия быстро расширялась, заливая серый каменный пол расплавленным золотом, а бледно-желтые потоки света вокруг него ощутимо набирали интенсивность и насыщенность. Алые искры, мельтешащие в толще светового столба, прямо на глазах потолстели и замедлили движение, словно шустрые мальки, которые наконец преодолели переходный возраст, превратившись в важных рыбешек.

Онни отступила на шаг — глубже в расселину. Ее гнев сменился растерянностью. Теперь ей самой хотелось оказаться подальше от этого места

— Да что здесь происходит?!

— Могу лишь догадываться, — напряженно ответил я, продолжая наблюдать за нарастанием процесса.

— Где Тай? — угрюмо спросила Онни.

— Я бежал слишком быстро, она не могла за мной угнаться.

— Лучше бы она этого не видела.

— Если ты беспокоишься о Квине, то не стоит. Что-то мне говорит, что он там в большей безопасности, чем мы оба — здесь.

Она недоверчиво глянула мне в лицо и снова уставилась в сторону колодца, яркость свечения в котором продолжала расти.

— Ты что... думаешь, что он еще жив?

Я кивнул.

— Но это невозможно...

— О том, что возможно, а что нет, поговорим позже. Лучше расскажи, что тут произошло без меня.

Она снова подавила в себе вспышку злости и обрисовала ситуацию короткими, рублеными фразами, всем своим видом демонстрируя, что виновник случившегося стоит прямо перед ней. Я снова кивнул, показывая, что информацию принял, затем мы замолчали оба, завороженно наблюдая за изменениями в колодце.

Круг продолжал увеличиваться. Я видел, как край золотого диска слизнул деревянные обломки кресла, разбросанные по каменному полу, затем коснулся тела Лекса, заставив его контуры плыть и размываться, как илистый берег речки под напором воды. Круг вгрызался в него, пока тело не исчезло полностью, оставив после себя лишь ровное золотистое сияние, но и на этом не остановился. Через несколько метров он коснулся останков Альтареса и с ними произошло то же самое — они растворились, исчезли без следа. Диаметр диска уже увеличился втрое и сейчас в нем было не меньше десяти метров. И продолжал расти. А над ним вращался наэлектризованный воздушный столб, уходя ввысь, насколько хватало взгляда, простреливаемый искрами частых разрядов. Алые сгустки вдруг начали лопаться с шумом взрываемых петард, разлетаясь кровавыми брызгами, пока столб света полностью не очистился от них, после чего шум прекратился. А это еще что такое?

Я услышал отзвуки шагов, доносившиеся из расселины с противоположной стороны колодца. Неимоверно тяжелая поступь, быстро приближаясь, дрожью отзывалась под подошвами моих ботинок. Вдруг из расселины клубящимся облаком хлынула тьма и, разделившись на два плотных потока, потекла в обход светового столба, пытаясь его окружить. В следующий миг в колодец шагнула огромная черная фигура, и там, где ее необъятные плечи задели близко сошедшиеся стены, камень с грохотом брызнул осколками и пылью, словно хрупкий лед.

— Икседуд! — сдавленно вырвалось у Онни. — Владыка Колдэна!

Краем глаза, не отрывая взгляда от дал-рокта, я заметил, как ее рука инстинктивно попыталась схватиться за рукоять клинка, но тот остался на полу колодца, и золотистая плоскость уже поглотила его. На меня обрушился шквал ее эмоций — ощущение бессильного гнева, растерянности, обреченности и всеподавляющего ужаса перед лицом такой грозной силы, как Владыка Колдэна. Мне даже пришлось сузить свое восприятие, отстраниться, чтобы не переживать то же, что и она. Она слишком торопилась в выводах, воспринимая сложившуюся ситуации чересчур однозначно.

Этот дал-рокт, пожалуй, был высок даже по меркам своей расы. Сделав три медленных шага от края расселины, Икседуд замер, как трехметровое изваяние из черной стали с багровеющими росчерками вместо глаз — настоящий гигант. Черными были не только доспехи, но даже кожа его лица и когтистых рук, сжимающих гигантский меч. Память Драхуба, утилизированная эмлотом, подсказала мне имя этого Меча Силы — Марбис, магический артефакт, являвшийся сосредоточением мощи всего рода дал-роктов. Даже отсюда я чувствовал, как из него могучим потоком истекает сила, визуально оформляясь в эти бурлящие сгустки Тьмы, пытающиеся остановить начавшийся в колодце процесс.

— Ты можешь что-нибудь сделать? — обронила Онни без всякой надежды.

— Ничего делать не нужно, — устало сказал я. Вымотался я все-таки за этот день — дальше некуда... — Владыка опоздал. Он не в силах остановить инициацию...

— Что? — Она встрепенулась. — Остановить что?

— Ты разве не поняла? — Я пожал плечами и нехотя пояснил: — Ваш мальчишка, которого никто не брал в расчет, проходит инициацию на Светоча.

— Причащение? Не может быть!

— Подумай сама — как иначе он мог остаться в живых там? Вы оказались правы в своем стремлении настойчиво затащить меня сюда, к Кругу Причастия. Как выяснилось, по пути я прихватил именно того, кто был вам так нужен. Все решилось само собой.

— Не может быть, — тупо повторила Онни, не сводя глаз с неподвижной фигурки мальчишки, застывшей среди всей этой сумасшедшей круговерти. Квин по-прежнему не подавал признаков жизни. А Тьма тем временем сгущалась, охватывая диск со всех сторон, пытаясь скрыть его от наших взглядов, но продолжающее расширяться сияние размывало ее, закручивая в собственной воронке. Буйство энергии возрастало. Диаметр диска был уже не меньше двадцати метров, подбираясь к ногам Икседуда.

— Альтарес, говоришь, сгорел от собственного заклинания? — уточнил я.

— Икседуд сильнее любых Альтаресов, — пробормотала Онни, все ее тело было напряжено как струна. — Не стоит надеяться на такой же исход...

В этот момент Владыка поднял голову, и наши взгляды скрестились — сквозь бешено крутящийся воздух и обступившую его тьму. В длинных прорезях глаз дал-рокта, пылавших раскаленными полосами металла, я увидел понимание. Понимание того, что он опоздал. А также понимание последствий того, что сейчас вершилось уже помимо его воли. Тяжких последствий для его расы, не способной жить среди света.

Мы стояли и смотрели друг на друга.

Казалось, его взгляд вопрошал: понимаете ли вы, что наделали?

Затем, так и не сказав ни слова, он медленно развернулся и пошел обратно, шагая неторопливо и устало, как может шагать тот, кто выполнил тяжелую, но бесполезную работу. Снова брызнул камень, когда его мимоходом коснулись широченные, окованные сталью плечи...

И, словно дожидаясь этого момента, золотое сияние вдруг захлестнуло весь колодец, расплескав остатки тьмы по стенам, а затем поглотив все, что там было. Время словно замедлилось само собой, без моего участия. Нестерпимо яркая вспышка стояла перед глазами долгое, нескончаемое мгновение — слепящий свет без конца и начала...

Затем все схлынуло.

Дно колодца предстало глазам в преобразованном виде — чистый, до блеска вылизанный и отшлифованный камень.

Никаких останков тел, каких-либо вещей и прочего мусора. Только тело Квина на золотистом диске, сузившемся до прежнего размера. И больше никакого света, бьющего вверх столбом — только сам золотистый диск. Мальчишка казался спящим — глаза закрыты, мерное движение груди. То, что произошло вокруг, словно бы его и не коснулось, внешне не изменив ни на каплю. И это было поразительно. После такого-то буйства энергий!

— Он сдался, — с явным благоговением вымолвила Онни, уставившись во все глаза на бывшего Шустрика и имея в виду Икседуда. — Ты оказался прав, он... он... да, это он!

Ей все еще изменяла привычная сдержанность, и эмоции так и хлестали через край, как тогда, на дороге, перед Ножевым ущельем, открыто проступая на ее непривычно одухотворенном лице, делая его мягче, женственнее — человечнее. Она и не пыталась скрыть свое потрясение. То, как она сейчас выглядит, ее не заботило. И казалась гораздо привлекательнее, чем раньше.

— Наверное, Владыка отправился готовить очередное изменение, — задумчиво предположил я. — Интересно, куда он направит неудавшихся измененных своей расы на этот раз? Надеюсь, не на макор Хааскан.

— Ты думаешь... Ох! — "Неистребимая" замотала головой. — Я тоже надеюсь, что нет. Врагов у дал-роктов хватит и без нас.

Сзади донесся звук быстрых шагов. Но еще раньше, чем обернуться, я воспринял волну сильной тревоги, излучающую знакомый рисунок ментального спектра. Впрочем, никого, кроме Тай, и не могло быть за нашими спинами. Разве уже прошло полчаса, как я оставил ее? По моим ощущениям — всего минут десять. Но иначе она не смогла бы добраться сюда так быстро. Значит, во время инициации что-то произошло со временем. Сплошные нарушения причинно-следственных связей...

Завидев нас, Тай перешла с бега на шаг и подошла, уже пошатываясь от изнеможения.

— Почему вы... здесь? Что происходит? — Она не могла сразу отдышаться, и слова прозвучали хрипло, отрывисто. Вид у нее был неважный, ей оставалось только посочувствовать. Светлые волосы растрепались и потемнели, лицо взмокло от пота. Лихорадочно блестевшими глазами она взглянула сначала на меня, затем на Онни. — Где Квин... и остальные?

Онни выжидательно нахмурилась, явно перекладывая проблему на мои плечи.

Ладно. Я шагнул к Тай, опустил руку на плечо и послал успокаивающий импульс:

— Прежде чем ты его увидишь, ты должна знать, что он жив...

— Что? — испуганно вырвалось у Тай. — Что с ним?

Сбросив мою руку, она рванулась в колодец, и я не стал ее удерживать. Опасности там больше не было. Пусть все увидит сама.

— Тактичный ты парень, как я погляжу, — проворчала "неистребимая", одарив меня косым взглядом, затем заковыляла следом, моршась от боли и сильно припадая на ногу.

Я хмыкнул. Ничего лучшего на ум не пришло. А если такая умная, то беседуй сама. Затем догнал ее, молча подхватил под левую руку и закинул себе на плечи. Она сначала напряглась, но потом, подумав, позволила себе помочь, и дальше мы двинулись вместе.

— Что здесь произошло?! — каким-то мертвым шепотом спросила Тай, когда мы встали рядом с ней у границы Круга.

— Осади, сестричка, не волнуйся ты так, — успокаивающе проговорила Онни. — Мы тоже сперва не сразу разобрались что к чему, а теперь...

— Квин? — не дослушав, Тай так же тихо окликнула спящего сына.

Чувствуя, что сейчас творится в ее душе, я приготовился принять меры.

Тут мальчишка открыл глаза.

Тай затаила дыхание. Я тоже. Онни подпрыгнула на здоровой ноге и сильнее сжала руку, которой держалась за мою шею.

Квин поднял светловолосую голову, непонимающе оглядев нас всех по очереди, затем приподнялся сам, опираясь на локоть. На его лице отразилось безмерное изумление, глаза расширились. А потом мы услышали его не менее изумленный голос:

— Представляете, а я ведь разбудил его...

— Кого? — выдохнула Тай, едва не застонав от облегчения, что ее сын жив. Ей нестерпимо хотелось в этот момент перейти черту золотистого круга и оказаться рядом с ним, но она не решилась. И правильно. Я бы не позволил. Круг не опасен лишь для Квина.

— Как кого? Волшебного Зверя...

От такого сообщения нервы у его матери все-таки не выдержали.

Излучение эмоционального фона как отрезало — закатив глаза, она начала оседать. Оставив Онни на произвол судьбы, я бросился к Тай и подхватил ее на руки. Выругавшись, сотница запрыгала на одной ноге, пытаясь сохранить равновесие, и ей это, к счастью, удалось, иначе не миновать мне новых нелицеприятных высказываний в свой адрес.

— Извини, — повинился я, чувствуя, что, в отличие от Онни, приятная тяжесть ее сестры мне ничуть не мешает, более того, рождает в груди странную нежность. И грусть... — Наверное, мне на роду написано носить на руках всю вашу семью.

Пропустив мою неуклюжую шутку мимо ушей, Онни строго уставилась на Квина, донельзя удивленного реакцией матери, и без всякого почтения к его новому статусу проворчала:

— Ладно, Светоч ты там или кто. Хватит валяться, поднимай свою задницу и пошли на свежий воздух. Ну, чего вылупил глаза? Видишь, до чего мать довел? Надоели вы мне все...

Замешательство Квина продолжалось всего секунду. Затем он порывисто вскочил и, выпрямившись, серьезно посмотрел на нас:

— Вы идите, а я присоединюсь позже. Я должен повидаться с Волшебным Зверем. Лично.

19. Последний штрих

Когда я вновь выбрался из расселины наружу, обе сестры сидели на скамеечке перед осиротевшим без хозяина домиком Остина Валигаса — там же, где я и оставил их перед уходом, убедившись, что им ничего не угрожает. Бой между нубесами и дал-роктами давно закончился полным уничтожением обеих сторон. Возможно, правда, некоторые дал-рокты выжили, тот же Икседуд, например, и просто успели убраться восвояси, но меня это сейчас мало интересовало. В сторону груды мертвых изувеченных тел я смотреть не стал. Лишь скользнул на ходу равнодушным взглядом по телу Гронта, распростертого на спине в трех шагах от расселины рядом с трупами двух дал-роктов и их чарсов. Глаза мечника были закрыты, а руки сложены на груди — в прошлый раз его поза выглядела живописнее, а сейчас о нем уже позаботилась какая-то добрая душа, скорее всего — Тай. Среди череды этих злоклятых событий многие нашли свою судьбу. Лекс, Альтарес, Гронт, Гилсвери... Впрочем, о маге разговор особый...

И Квин.

Да, с ним приключилось то, о чем этот парнишка и не мечтал...

А может, как раз и мечтал, если учитывать особенности данной культуры.

...Владея Лешу, мне ничего не стоило догнать его после того, как я вынес наружу Тай, все еще пребывавшую в обмороке, оставив ее на попечение ковыляющей сестры. Несколько секунд, и я уже шел рядом с Квином, сопровождая его на аудиенцию к Волшебному Зверю...

Злыдень заметил меня первым. Растолкав мощной грудью остальных зверюг, он подался навстречу — так, что поводья, прикрепленные к столбу, натянули его острые уши, — и приветственно взрыкнул. Привет и тебе, приятель, я тоже рад тебя видеть. Земля под ним оказалась перекопанной, словно он решил копытами распахать собственную делянку под лебс, пока меня тут не было. Наверное, развлекался по-своему.

Затем и Тай, тоже заприметив меня, поднялась и взволнованно шагнула навстречу:

— А где же Квин?

— Остался в колодце, — ответил я, неторопливо подходя вплотную и с какой-то светлой щемящей грустью любуясь тонкими, нежными чертами ее лица. Спешить больше было некуда. А взволнованность ей, кстати, очень шла. — Круг Причастия все еще демонстрирует разные интересные картинки, вот он и решил посмотреть, пока есть возможность. Да не тревожься ты так, для него там нет никакой опасности.

На самом деле Квин остался специально, предоставив мне возможность проговорить с его матерью без помех. Очень тактично с его стороны, я это оценил.

Тай кивнула с видимым облегчением, приняв информацию к сведению:

— Хорошо... Я тебе верю. Спасибо, Эл, ты нам всем очень помог, особенно моему мальчику... Даже не знаю, как могу тебя отблагодарить, в моих ли это силах...

Я пожал плечами, смущенный и тронутый ее словами, и не нашелся, что ответить.

Только Онни на мое появление никак не отреагировала. Ничего удивительного — расслабленно прислонившись спиной к каменитовой стене дома и закрыв глаза, она внимала сиглайзеру, целиком погрузившись в волшебный мир грез. Сотница наконец дорвалась до сладкого — даже жаль будет отрывать ее от этого занятия. Я оставил ей сиглайзер перед тем, как догнать Квина, — другой возможности дать ей попользоваться этой вещью не представилось бы.

— Присядь-ка, Тай. Думаю, нам следует поговорить.

Мы сели на скамейке рядом с Онни, места на скамейке хватало, и я сделал то, что она от меня ждала, — обнял ее за плечи, принимая мягкую волну ее безмолвной благодарности. Она была немного напряжена, догадываясь, что я могу сказать, да и сам я тоже не мог похвастаться внутренней безмятежностью. Оставалось только позавидовать Онни, которой было сейчас начхать на все земные проблемы.

Прошла минута, а я все еще молчал.

Столько нужно было сказать, но нужные слова, как назло, не шли.

Как бы я ни отмахивался, а за эти дни между нами пролегли невидимые, но вполне осязаемые связи, что неизбежно происходит при любом более или менее продолжительном знакомстве, чем бы оно ни закончилось. А если еще присутствуют и личные симпатии... В этом-то и беда, расставаться уже было не так просто, как вначале.

Она решила мне помочь и заговорила первой:

— Ты нашел свой телепорт, Эл?

— Да. Там, где и предполагал, — за Порогом, где раньше обитал Страж. И где сейчас вместо него стоит твоя прекрасная каменная копия... Там находится еще один колодец, куда меньше первого, вот он — и есть хкаси-телепорт... А еще чуть дальше — логово Зверя.

Она затаила дыхание, прежде чем задать следующий вопрос, и я уже знал какой.

— Ты... ты видел его? Волшебного Зверя?

— Я видел его вместе с Квином, — поправил я, напоминая, что был там не один.

— И как он? — спросила она. — Как он выглядит?

Я криво улыбнулся:

— Волшебно, как же еще. Да ты сама теперь можешь сходить и глянуть на него в любое время. Возможно, он окончательно проснется только через несколько лет, так что нет необходимости спешить. Кстати, как там Гилсвери?

Мы нашли мага недалеко от Гронта, рядом с остатками портала, и перенесли в более подходящее для тяжелораненного место — дом отшельника. Так что сейчас светлейший находился прямо за моей спиной — за стенкой, на лежаке, наверное, еще помнившем тепло своего сгинувшего хозяина.

— Он пока без сознания, но быстро восстанавливается, — тихо вздохнула Тай. — Маги такого уровня, как Гилсвери, страшно живучи... в отличие от нас, смертных...

— Это я уже понял. Вспомнить хотя бы Драхуба.

— Лучше вспомни Лекса. — Она заметно расстроилась, вспомнив о подсотнике, ее светло-серые глаза подозрительно повлажнели. Ну вот, только слез мне не хватало. — Бедняга, мне так его жаль. Знаешь, он так напоминал мне Остина, постоянно такой приветливый, неунывающий. У него была добрая душа...

— Мне тоже жаль, что так вышло. — Я помрачнел. Часть вины в смерти этого парня лежала и на моей совести.

— Кстати... Ты не очень будешь переживать, если я скажу, что для портала, с помощью которого Гилсвери удалось провести нубесов, он использовал ваши трофейные мечи от дал-роктов, твой и Онни?

— Да нет... А что, сильно попортились?

Она смущенно хмыкнула.

— Онни тут провела небольшое расследование... И даже осколков не нашла.

— Гм... Понятно. Нет, я не в обиде, просто жаль красивую вещь, но раз клинки понадобились для дела...

Она кивнула, и я умолк. Все и так казалось ясным.

Небо выглядело уже не таким низким и мрачным, как раньше, а светлое пятно местного светила в нем — не таким тусклым. Но это мне лишь мерещилось: глобальные изменения не затронут этот мир так быстро. Я наконец решился и спросил о том, что меня тяготило:

— Тай... Если хочешь, я могу забрать тебя с собой...

Она ответила сразу, без заминки, видимо, обдумала этот вопрос еще в мое отсутствие:

— Извини Эл, но мое место сейчас рядом с сыном. Он же Светоч, понимаешь? Даже сейчас у народов Внутреннего Круга с ним связано столько надежд... Только он сумеет объединить всех, чтобы справиться с грядущими бедами. Помнишь, что говорил Гилсвери? Будет война.

Я почувствовал, как против воли отвердели скулы. Я понимал, что ее желание остаться здесь, в своем мире, не менее законно, чем мое — вернуться домой. Тем не менее, не удержавшись, я попытался еще раз, особенно после этого упоминания о войне:

— Тай, я всегда смогу вернуть тебя обратно. Когда пожелаешь. И мне будет приятно, если ты отправишься со мной.

Она покачала головой с грустной и одновременно снисходительной улыбкой:

— Эл, ты же не надеешься всерьез, что я соглашусь? Хватит успокаивать свою совесть, ты ничего мне не должен. Странные вы, мужики, все-таки... Подумай сам — здесь я прожила всю свою жизнь... Мой трактирчик приносит неплохой доход, я хорошо знаю народ, среди которого живу. Новые впечатления? Но за эти несколько дней я этих новых впечатлений нахваталась и у себя. Даже через край. Там же, в твоем стоэтажном мире, для меня все будет чужим, так же, как для тебя все чужое — здесь. Мне не хочется начинать все сначала и быть для кого-то обузой, и больше всего — для себя самой. Я благодарна тебе за это предложение, но давай-ка этим и ограничимся.

Я промолчал. Она права. Я думал лишь о себе. Вся ее жизнь — здесь, а наше знакомство длится всего пару дней. И она уже не в том юном и сумасбродном возрасте, когда так легко даются импульсивные решения, навеянные сиюминутными желаниями. Глупо было на что-то надеяться.

— Может, сам как-нибудь заглянешь к нам?

Я вздрогнул, она это заметила и улыбнулась, но уже как-то натянуто.

— Понятно, — сказала она чуть погодя. — Не самые лучшие впечатления, да?

Хватит, подумал я и резко поднялся. Сколько можно травить душу? Пора все это заканчивать.

— Ладно, мне пора.

Я шагнул мимо Тай к Онни и дотронулся до ее плеча. Сотница тут же очнулась и вопросительно уставилась на меня в упор. Я эмпат. Мне не обязательно видеть ее глаза, в которых еще бродили туманные образы виденных грез и пылал восторг, чтобы понять, какие чувства она испытывает сейчас, и меня не могла обмануть ее напускная невозмутимость, привычно натянутая на лицо, словно старая разношенная маска.

— Мне пора уходить, Онни. Если хочешь, я оставлю эту штуку тебе — на память.

И плевать, Зло ее задери, на эту информацию, добавил я мысленно. Эту проклятую бесценную информацию об этом мире. Я никому ничего не должен, а перед отцом Остина Валигаса я и так отчитаюсь.

Но сотница с явным скепсисом загнула вверх левый уголок губ, изображая что-то вроде улыбки:

— Нет, не надо. Боюсь, что в один прекрасный день я просто не смогу вернуться из этих грез обратно.

— Это вполне может произойти. — Я пожал плечами. — Но в сиглайзере есть режим, предусматривающий подобные случаи. Я могу настроить его так, чтобы ты, скажем, выходила из него через час.

— Не получится. Меня тут же потянет снова. Черт, меня уже тянет. Лучше не иметь под рукой такого искушения.

— Наверное, ты права.

Я забрал у нее сиглайзер и прицепил на привычное место — на правый висок. В сознание мягко вошла легкая печальная мелодия, подстраиваясь к настроению. Прищурился на сотницу:

— Кстати, а ты сама не хочешь пойти взглянуть на Зверя? Уверяю тебя — зрелище незабываемое. Думаю, мы все его заслужили.

Онни хмыкнула и нехотя проворчала:

— В задницу этого Зверя. Не хочу и думать о нем. Да и куда я такая немощная. — Она похлопала себя по поврежденной ноге. — В любом случае успею. — Она вздохнула, заметно помрачнев. — А вот Лекс бы не отказался. Он всегда мечтал об этом.

Я кивнул, пытаясь побороть усиливающееся ощущение неловкости. Опять Лекс. Сговорились, что ли? Нет, в самом деле пора уходить.

— Ну ладно. — Я обвел их обеих взглядом. — Тогда давайте прощаться.

— Ну так прощай, Никсард, — спокойно пожелала Онни, наблюдая за моими мучениями с добродушной насмешкой, — И да пребудет с тобой Свет. Или как там у вас говорят, спокойной ночи? Ты говорил, это пожелание приятного отдыха?

Я спрятал невольную улыбку:

— Нет, это говорится в других случаях. И да пребудет с тобой Свет тоже.

— Да, благодарю за чарса, — вспомнила сотница. — Я буду заботиться о нем. А о твоем Злыдне позаботится сестричка — если не возражаешь.

— Конечно. Я не против.

Чарс разочарованно рыкнул мне в спину, но я не обернулся. У него имелась Лакомка, так что этот здоровенный парень сможет утешиться и без моей помощи. Вот мне самому будет сложнее.

Я повернулся к Тай.

— Да, и знаешь что еще, — вдруг сказала она, — не забивай себе голову той ерундой. Ну, той, о чем мне говорил, — чепуха все это. На озере все было очень даже по-человечески. Просто не забывай, что ты — особенный, и все будет в порядке.

— Хорошо... — Я внезапно охрип. — Постараюсь...

Она улыбнулась так мягко и всепрощающе, что у меня еще сильнее заныло в груди.

Мы молча обнялись, а Онни в это время старательно пялилась в сторону, чтобы нам не мешать. Несмотря на внешнюю браваду, на сердце у суровой сотницы было так же тяжело, как и у нас обоих. И совсем не из-за сиглайзера.

Потом я ушел — быстрым шагом, не оглядываясь.

Через несколько мгновений, выскользнув из быстровременья, я снова оказался в колодце хкаси-телепорта, уже во второй раз и снова взгляд властно привлек мягкий изумрудный свет, льющийся из отверстия невысокого круглого туннеля, прогрызавшего бок колодца и ведущего к логову Волшебного Зверя. Невольно вспомнился разговор, состоявшийся между мной и Квином здесь всего час назад, — вспомнился дословно:

— Ты сам-то понял, что произошло? — спросил я его, когда мы остановились напротив этого туннеля, растягивая миг перед тем, как войти. — Как оказалось, что Светоч именно ты?

Он кивнул предельно серьезно, его обычная мальчишеская непосредственность бесследно ратворилась в Круге Причастия.

— Да. Как выяснилось, Признаки Пророчества могут передаваться по наследству.

— По наследству? Парень, ты что, знал обо всем?

— Да нет. — Он покачал головой, по-прежнему не отрывая взгляда от изумрудных сполохов на том конце туннеля. — Я только сейчас понял, после инициации, что тот старик, которого мы нашли возле Круга Причастия, был моим отцом. Тай держала это от меня в тайне, ведь он был засферником, и она боялась, что я могу случайно проговориться. Тогда его уже не оставили бы в покое.

Я молча кивнул. Я и сам это понял недавно. Когда после рассказа Тай о Валигасе и их отношениях сопоставил то, что уже было известно. Например, возраст мальчишки и время пропажи самого Остина. Ведь именно Тай помогла ему в первые, самые трудные для него дни...

— А самое печальное знаешь что? — продолжал Квин. — Он тоже владел Силой, как и ты, только другого порядка. И, обладая всеми тремя Признаками, тоже мог стать Светочем, но так и не решился, хотя столько лет видел Круг перед собой. Круг манил его так же, как и меня, но если бы не эта случайность... если бы я просто не споткнулся... Да. А теперь мне на плечи свалилась такая ответственность, хотя мне всего четырнадцать...

Вот только рассуждал он не как четырнадцатилетний. Сейчас он казался значительно старше своего возраста... Наверное, вы помните, как Тай по дороге рассказывала мне о том, как Остин Валигас заморочил всем голову, скрывшись из-под опеки Онни. Способности, которые он имел в распоряжении, не определялись никаким Рангом уже просто потому, что он был из другого мира, и Гилсвери ошибочно посчитал его неполным кандидатом. Выходит, то же самое относилось и ко мне? Мысль заставила нахмуриться. Получается, мне остается только радоваться, что подобная участь меня миновала — за чужой счет. И в то же время я почему-то чувствовал себя обманутым. События всех дней пути готовили меня к этому шагу, и вдруг оказалось, что все мои душевные терзания никому не нужны, что они смешны и нелепы. Ну что ж, пусть будет так, в конце концов такой вариант меня устраивает.

— По крайней мере, мне не будут больше сниться сны про черных магов. — Квин вдруг рассмеялся. — Ведь мой ранг уже определен однозначно. Ранг вне каких бы то ни было рангов! А черные маги... просто старые слепые суеверия. С которыми я теперь покончу.

Он сказал об этом так твердо, что ему трудно было не поверить.

Мы немного постояли молча, поддавшись общему настроению.

— Да, кстати, Спящий проснулся, — первым заговорил он.

— Спящий?

— Ну да, тот легендарный маг, покоившийся в Усыпальнице под Сияющим Городом Хааскана. Было ведь предсказано, что он проснется, когда свершится Пророчество.

— Ты и это видишь, отсюда?!

— Я много чего сейчас вижу. — На лице Квина бродила грустная задумчивая улыбка, а взгляд светло-серых глаз по-прежнему был устремлен вперед — казалось, изумрудные сполохи впереди стали ярче. Светлые волосы были привычно взлохмачены — пожалуй, только эта деталь сейчас и напоминала о его истинном возрасте. — В том числе вижу и то, как сейчас носятся ахивы с энвентами, пытаясь наскоро подготовить отчет о деятельности всех Наместников за несколько сотен прошедших лет. Я знаю также, — не поворачивая головы, добавил он, — что ты не можешь остаться здесь, с нами. Это не твои проблемы. Ты и так сделал для нас больше, чем кто-либо еще. Ты сумел выявить Светоча — меня. Не появись ты здесь, и Пророчество до сих пор бы не исполнилось...

— Благодари своего деда, это он уговорил меня на эту авантюру.

— Когда вернешься, передай ему привет. — Он широко улыбнулся. — Путь не беспокоится обо мне. А теперь, разве ты не хочешь взглянуть на него вместе со мной? Я думаю, мы все это заслужили, верно?..

Да, там, снаружи, перед Онни, я лишь повторил его слова, но я и сам так думал.

А сейчас, когда я снова стоял в телепорте, парня со мной уже не было, но я мог взглянуть на Зверя в последний раз и сам. Желание манило, как сотницу "неистребимых" манили глобулы сиглайзера, и я не смог устоять. В последний раз — и домой.

Я приблизился к туннелю и вошел в него.

Еще шаг — и я остановился на краю глубокой пропасти, разверзшейся под ногами. Громадная каверна, образованная в центре гор деятельностью каких-то титанических сил — может быть, самого Зверя, — казалась необъятной, все ее пространство заливали мягкие изумрудные сполохи. И там, внизу, колебались очертания некоего громадного существа, сотканного из этих сполохов. Почему-то я себе так это и представлял. Может быть, поэтому я и видел именно эту картину? В соответствии с представлениями. Словно застывшее сияние водяных брызг в преломлении ярких солнечных лучей...

Перед глазами снова возникло лицо Квина.

— Разве он не прекрасен? — прошептал он, когда увидел Зверя в первый раз.

В тот момент я чувствовал, как его душу переполняет невыразимое, благоговейное восхищение, но не мог проникнуться тем же. Сколько жертв понадобилось этому миру, чтобы освободиться от страшного сна длиной почти в три тысячи лет? Ради вот этого мига?

И сейчас, глядя на него в одиночестве, я думал о том же. Когда-нибудь этот Волшебный Зверь снова вдоволь нагуляется по звездным лесам и равнинам и по заведенному раз и навсегда порядку устроит очередной цикл отдыха еще на какой-нибудь планете. И возникнет еще один мир, подчиняющийся иным физическим законам. А еще через несколько тысячелетий неизбежно понадобится Тот, Кто Его Разбудит.

Конечно же, это буду не я, и не кто-нибудь из тех, кого я знаю.

Но я пожелал ему — этому будущему миру, чтобы его спаситель явился вовремя.

Пожелал от чистого сердца.