Еще я заметила, что Ккехн за едой старается не двигать верхней челюстью, и напрягается, когда у нее это случалось непроизвольно. Вместо этого она подносила миску очень близко к лицу. И она косилась на меня, когда я выдвигала обе челюсти вниз.

За домом жила семья малых енотов. Их было много, я даже не могла их всех пересчитать, и думала, что это целый клан. Но официант сказала, что это самка с подросшим выводком, и их всего шестеро. Официант их подкармливала, но повара на это косо посматривали.

Ккехн с енотами быстро подружилась. Она их ничем не кормила, но привязала на конец палки веревку, а на конец веревки несколько скрученных листьев. Получилось похоже на миниатюрную развлекалку для драконов.

Ккехн говорила, что земные кошки очень любят такую игрушку, и дети рлаши тоже, только им нужна палка и веревка подлиннее, и штука на конце (Ккехн называла ее бантик) побольше. У них дома был голем, вроде чесального, но с такой же веревкой с бантиком на конце, и сделанный так, чтобы его рука могла быстро и квазислучайно двигаться. На самом деле, взрослые рлаши, как она говорила, тоже такое любят, но стесняются в этом признаваться.

Енотам, особенно подросткам, эта игрушка тоже понравилась. И еще им очень нравилось, как Ккехн их чешет, особенно под подбородком.

Услышав про горячий источник, Ккехн заинтересовалась. Она рассказала, что богомолы вообще очень любят купаться, большинство даже моют все тело каждый день проточной водой. Я вспомнила, что в разведывательном корабле видела цилиндрическую кабинку с дверью из полупрозрачной смолы и занавеской.

А горячие источники у них целая индустрия, вокруг них, как и у нас, строят курорты, туда приезжают семьями и большими компаниями. У рлаши на Аккио горячие источники тоже популярны, но поскольку на Аккио нет скоростного транспорта, наслаждаться этим удовольствием могут только обитатели близких окрестностей.

Ее приемная семья несколько раз ездила на горячие источники на Гуляй-Поле. Рлаши купались в ваннах и бассейнах, предназначенных для людей. От них только требовали предварительно тщательно вычесаться, чтобы шерсть не плавала.

И у богомолов, и у рлаши, легкие находятся ближе к середине тела, а еще спереди тела есть вырост с лицом и мозгами, который можно поднять над водой, так что плавать им легко и удобно. А у нас легкие сзади, и, если зайти в воду и попытаться плыть, голова и передняя часть туловища просто тонут. И через дыхала в основании брюшка дышать не получится, потому в гидростатически равновесном положении они тоже оказываются под водой.

В результате плавать у нас мало кто умеет. Даже ныряльщицы за жемчугом именно ныряют, а в лодку выбираются по веревкам.

Некоторые из наших млекопитающих могут плавать. Крупным травоядным придают плавучести выделяющиеся в кишечнике газы. Еноты умеют подкладывать под живот ветки и коряги. Гиеновидные еноты и медведи могут заглатывать воздух, правда, говорят, когда они его выпускают, их обычно тошнит. Но ради переправы через крупную реку, наверное, с этим можно смириться.

У выдр, водяных оленьков и чаек есть клапаны в трахее, и они могут надувать ее, превращая в плавательный пузырь. У летучих выхухолей мех почти водонепроницаемый, так что в воде под мехом остается немало воздуха. Кроме того, у них на животе много жира, у которого все-таки положительная плавучесть. Впрочем, во время перелета они этот жир теряют, и сразу после перелета плавать не могут, вынуждены нагуливать жир на мелководье. Морские драконы могут ставить экран, охватывающий всю нижнюю половину передней части тела.

Меня на курсах по выживанию учили плавать в экране, в котором мы работаем в вакууме. В принципе, вполне логично — оказаться в месте, где придется плавать, я скорее всего могу в результате крушения космического корабля, а значит экран будет при мне. Экран создает дополнительную плавучесть, в том числе и для передней части тела. А с другой стороны, в нем есть регенератор воздуха, так что можно вообще не бояться утонуть. Да и теплозащита в холодной воде может оказаться не лишней.

У богомолов оказывается, производят специальные надувные нарукавники, которые они надевают детям на плечи, чтобы они могли учиться плавать. Как сказала Ккехн, польза для обучения человеческих детей от этих нарукавников сомнительная, но ей заказали похожие, только побольше, которые она надевала на плечи и верхние суставы передних ног. С ними она могла удерживать над водой и лицо, и дыхала, и плавать, перебирая ногами под водой, как рлаши, или подгребая руками, как богомолы.

Впрочем, в купальнях у источника нам все это было не нужно. Там были специальные лежанки, на которые можно было устроиться животом, так что лицо и дыхала были над водой. И я показала Ккехн, что, если закрыть дыхала и дышать только носом, некоторое время можно полежать животом вверх, чтобы спина тоже погрелась. Еще там были пробковые поплавки, которые можно было положить под живот, как делают еноты, но они Ккехн не понравились.

После купания Ккехн показала, как рлаши отряхиваются. Я, честно говоря, не поняла, как она это делала. Мне до сих пор кажется, что дркнз так двигаться не могут. По ее телу как будто пробежала волна от головы к брюшку, и вода разлетелась во все стороны. Как она признала, у нее это получается хуже, чем у рлаши, они могут так отряхнуться почти совсем насухо.

Я показала, что под навесом в шкафчике есть полотенца, сделанные из валяного хлопка, которыми можно было вытереться.

В общем, первые несколько дней мы наслаждались жизнью. Перед обедом Ккехн занималась языком с доктором Ркнз, после обеда медицинские процедуры не отнимали много времени. У Ккехн был богомольский планшет и, как она это называла, модем, при помощи которого она могла связываться с богомольскими спутниками, а через них — с ансиблем на станции.

Основной ретранслятор, обеспечивающий круглосуточную непрерывную связь со станцией для представительства и Ккехн, висел на стационарной орбите. Так что даже между наземными объектами, например между нами и посольством, задержка была около двух секунд. А со станцией, особенно когда она была за горизонтом для ретранслятора, связь шла по цепочке релеев еще более длинным путем.

Но на синхронных со станцией орбитах было небольшое созвездие низкоорбитальных спутников, которые богомолы использовали, главным образом, как маяки для наведения кораблей снабжения. Минут по десять несколько раз в день это созвездие появлялось над горизонтом, и в это время Ккехн могла подключаться к сети богомольского Известного Космоса почти без задержек.

Это время она использовала чтобы делать видеозвонки со своей приемной семьей.

Несколько раз она показывала мне экран. Обычно там были видны только физиономии. И родители (мне непривычно было даже думать это слово во множественном числе), и все пятеро детей пытались уместиться в кадре, закрывая друг другу глаза ушами.

В представительстве в Порт Гтзн ансибля не было. Впрочем, с представительством у Ккехн не было и прямой связи со скоростью мысли. Как объясняла мне Ккехн, лучи, которые богомольское оборудование использует для связи — это вид света, только с большей длиной волны, и распространяются они почти как свет, то есть нужна прямая видимость. Она звонила кому-то из руководства миссии на станции, просила, чтобы поставили ансибль в представительстве и ретранслятор на вершине сопки, закрывавшей от нас город, и ей отвечали, что мы работаем над этим.

Ккехн играла мне на своем вычислителе богомольскую музыку. Как оказалось, у людей были целых два класса музыкальных инструментов, не имевшие у нас никаких аналогов. Во-первых, трубы, куда надо было дуть. У нас были свистки и сирены, приводившиеся в действие мехами, но почему-то никому не приходило в голову использовать это для музыки, а у людей было огромное множество этих самых труб с совсем разными тембрами, они могли целые оркестры из одних труб собрать, и были музыкальные инструменты на основе мехов, причем тоже всякие — и маленькие, с ручными мехами, и огромные, занимавшие целый зал, такие часто устанавливали в храмах.

Вторым типом неизвестных нам инструментов были синтезаторы, издававшие звук при помощи молнии. Как объясняла Ккехн, были такие, которые издавали звук просто молнией, а были более сложные, в которых звук генерировал вычислитель.

Еще она рассказывала про самый сложный музыкальный инструмент, какой был у людей — сложный не по числу деталей, а по количеству преобразований, которым подвергается звук. Начиналось все с молниевой гитары. У нее звук издавала струна, но потом он усиливался молнией, получалось похоже на синтезатор. Потом богомолы подавали этот звук на динамик, но не в открытый воздух, а в специальную трубку из жесткой, но гибкой резины. А конец трубки богомол засовывала себе в рот, и рядом ставила молниевый звукосниматель. И звук получался одновременно похожий и на гитару, и на голос, и в то же время не похожий ни на то, ни на другое.

Кроме того — об этом я могла догадаться, просто послушав богомольские голоса — они могли исполнить мелодию одним только голосом, вообще без всяких инструментов. Как говорила Ккехн, далеко не все богомолы это хорошо умели, но по записям, которые она мне проигрывала, у некоторых получалось очень хорошо. И обычно это была не просто мелодия, а специально положенные на музыку слова. Я некоторые слова знала, но в их музыке я ни одного из этих слов разобрать не могла.

Кстати, богомолы даже пытались научить Ккехн издавать мелодии голосом. Как она говорила, они пытались ее научить издавать звуки, похожие на земных птиц или на свист. И она правда могла таким образом исполнить короткую мелодию, а на длинную ей не хватало дыхания. Но это была чистая мелодия, ничего похожего на слова она таким образом произносить не могла.

Но еще более интересными оказались музыкальные способности рлаши. У рлаши никаких собственных музыкальных инструментов не было, но у них был специальный дальний язык для перекрикивания на больших расстояниях. И это был тональный язык, роль фонем там играли звуки, издававшиеся на двух разных тонах одновременно. Слова и фразы дальнего языка звучали очень немузыкально, но рлаши умели таким образом исполнять музыку — она звучала как белиберда, вообще не слова, но красиво.

Рлаши, переехавшие в богомольские миры, нередко выступали вместе с музыкантами-богомолами. Приемная мать Ккехн как раз пела в богомольской, как это Ккехн почему-то называла, группе, и пела там совершенно удивительные для богомолов вещи — изображала синтезаторы, голоса богомолов-женщин и богомолов — выросших мальчиков и даже все это одновременно.

Ккехн мне с восторгом и комментариями проигрывала запись выступления этой группы на музыкальном фестивале, она там пела какую-то знаменитую еще доисходную песню из какого-то музыкального спектакля, название которого она перевела как "дух музыкального спектакля". Я, если честно, как и в записях, которые нам проигрывали богомолы на станции, так и не поняла, где там синтезатор и где чьи голоса.

Ккехн объясняла, что сначала там синтезатор, потом начинает петь героиня, что во сне ей являлся чей-то голос, а потом начинает петь сам этот голос, и это голос выросшего мальчика. Потом они несколько фраз поют по очереди, а потом начинают петь вместе. И вот ее приемная мама все это спела, как Ккехн говорила, в одну глотку. И когда она начала петь женским голосом, зал начал аплодировать, а когда голосом мальчика, зал встал. А когда обоими голосами вместе, некоторые попадали.

Неприятности начались на четвертый день. Как раз в этот день прилетал богомольский врач, как обычно вместе с нашим. Ничего плохого они не нашли, выдали Ккехн дополнительную порцию имбирного кваса (он ей правда очень нравился), погрузились в повозку и улетели. Мы собрались было в купальню, но краем глаза я заметила, что кто-то летит в нашу сторону с юго-востока. А все, кто к нам прилетал штатно, летели со стороны города, то есть появлялись из-за северного склона ущелья, со стороны моря.

Мы были в стороне от воздушных магистралей, но на юг от нас и чуть выше по склону километрах в пяти была деревня, название которой я забыла, и к ней вел регулируемый коридор. А эти летели прямо поперек него. В коридоре никого не было, поэтому формально это не было караемым нарушением, но должно было вызвать вопросы у всех, знакомых с правилами. У меня они тоже возникли.

Еще один вопрос у меня возник, когда я увидела, что они не стали активировать посадочные маяки. У нас была частная площадка, маяки включались только по авторизованному запросу. Нужно было иметь ключ, вроде пропусков на КПП Центра.

Я достала телепат и набрала номер советника Тхн, которую мне представили как координатора пребывания Ккехн. Она не отвечала. Я позвонила доктору Фшк, и подумала, что тут какие-то непонятные дркнз летят в нашу сторону. Она подумала, что вообще-то не отвечает за охрану, но сейчас попробует разобраться. Я, на всякий случай, посоветовала Ккехн уйти в дом.

Когда аппарат приблизился, я смогла разглядеть, что это большая повозка, размером почти с дилижанс, запряженная пятеркой драконов. Возница явно плохо знала площадку, потому что она сначала прошла выше вершин сопок, потом сделала три четверти коробочки и начала собственно заход, по науке, против ветра — а значит вдоль ущелья сверху.

Они перешли на левитацию метрах в сорока от площадки, что тоже было не очень обычно. А впрочем, управление пятеркой сложная задача. Наверное, даже сложнее, чем аэробусом, хотя я никогда не делала ни того, ни другого. Каждая из драконов по отдельности вроде соображает, что делать, но малейшая раскоординация может привести к потере управления, а потом кто-нибудь из драконов или возница может запаниковать. А вблизи от склона, да еще на турбулентном ветру, да еще без маяков...

Перейдя на левитацию, они сразу свернули крылья, причем одновременно и драконы, и повозка. Это было, как раз, логично, при левитации крылья скорее мешают, особенно в сочетании с турбулентным ветром. Хотя без крыльев сложнее уйти на второй круг. Внутренние секции крыльев у них были затянуты шелковой парусиной, а внешние экраном, опирающимся на складной бамбуковый каркас. Вообще, как я могла теперь разглядеть, это был не дилижанс, а представительская карета.

Остаток захода у них получился медленный, но довольно мягкий. Полозья кареты коснулись земли почти беззвучно, потом драконы медленно подогнули ноги и плавно приземлились.

Дверь кареты открылась и оттуда вышли две дркнз, одна с железным ножом, другая с кремневым, но с пряжками доктора и депутата. Я невольно бросила взгляд на свой нож. Мне, как майору, полагался нефритовый, но в суматохе последних дней у меня не было времени его заказать.

Дркнз с кремневым ножом заговорила первой:

— Майор !тзт, вы меня, наверное, не помните?

— Нет, — честно сказала я.

Надо сказать, даже когда она представилась, я вспомнила что где-то слышала ее голос и имя, но вспомнила, где, только когда посмотрела стенограмму парламентских слушаний. По форме ушей и маски вокруг глаз я смогла понять, что она чистокровная островитянка, но это все, что я могла про нее сказать в тот момент.