Под небом голубым

— А ещё Лидия Владимировна умела любить,— неожиданно для себя самой сказала Наталья.

Глеб повернулся на её голос. "А ведь вы не особо ладили,"— разгадала Ната его чуть удивлённый взгляд.

— Знаете, Анна Михайловна, мы ведь с мамой Лидой не очень друг другу нравились,— Наташа села рядом со старой женщиной. Она обращалась к ней, понимая, что и Рысев не пропустит ни одного её слова. — Каждая из нас хотела заполучить Глеба, полностью, без остатка. Но Лидия Владимировна умела с этим в себе справиться. Я -не очень. Тогда мне казалось— она сознаёт, что я сильнее, и оттого уступает. И только потом, когда мне самой пришлось делить любовь сына с Глебом, я поняла, какой сильной и щедрой была её любовь.

Стоявшей за спиной у мужа Вике странными показались Натальины откровения. Она сама никогда бы так не сказала. Выставлять на показ изнанку своего "я" Вика считала опасной глупостью. Она не могла понять зачем это Нате нужно.

Но Глеб понимал, почему Наташа не смогла промолчать. Ей хотелось поблагодарить его маму за то, что её пример, пусть и осмысленный с запозданием, удержал Ташу от непоправимых поступков. Наталья не хотела тащить из прошлого в сегодняшний день груз своих заблуждений.

У Глеба потеплело на душе. Ему казалось— он чувствует в комнате такое родное мамино присутствие. Мама Лида стояла у окна и улыбалась. Она радовалась за них.

Наташа достала из сумки длинную белую ночную рубашку. Мягкая ткань льнула к рукам. Молодая женщина не спеша облачилась в подарок Валентины Егоровны и оглянулась, в поисках зеркала. Но в спальне зеркала не оказалось. Жаль, сегодня Нате было не страшно вновь повстречаться с гостьей из зазеркалья. И даже, просто, полюбоваться на себя она не могла, а ведь волшебное одеяние делает её неотразимой!

Дверь скрипнула, впуская в комнату Рысева. Он сделал шаг и застыл на месте, любуясь красотой улыбающейся ему женщины.

Наташа осталась довольна тем впечатлением, что произвела на Глеба. Она сразу же забыла свою досаду по поводу отсутствия зеркала. Выражение лица Рысева сказало ей больше, чем могло бы сказать самое великолепное из зеркал.

— Ты ослепительна, моя красавица, тебе невероятно к лицу ночное платье акедонских женщин.

— Рысев, неужто, эта вещица принадлежит другому миру?!

— Не знаю насколько это возможно, но именно там, я видел подобные одежды.

— Я зря всё это затеяла? Растревожила тебя понапрасну.

— Ну, что ты?! Я ведь ни о чём не жалею. Акедония для меня— незабываемое дорогое прошлое, ты и Глебушка, Шутовы, Костик -настоящее, которым я дорожу ничуть не меньше. Всегда нужно быть здесь и сейчас, глупо цепляться за прожитое или бредить далёким будущим.

-Ты такая красивая. Особенная. Удивительная! Я даже не смею к тебе прикоснуться.

-А, вот это— совершенно напрасно,— рассмеялась Наташа.

-Правда?— Рысев шагнул вперёд и обнял девушку.— Таша...Ташенька... Какое счастье— жить!

Рысев полулежал, опираясь спиной на подушки и пытался заплести в косы густые непослушные пряди Ташиных волос, неспешно и бездумно перебирая их между пальцами.Спать не хотелось. Слишком рано они оказались в постели и сон никак не шёл к ним.

— Глеб, я не прочь послушать продолжение твоей истории. Расскажишь?

— Да. В этом доме хорошо думать об Акедонии, здесь она подступает удивительно близко. Я расскажу тебе о том, что случилось вскоре, после свадьбы Клиния и Эльдары.

Венец императоров Акедонии достался самозванцу! Лже -император, дерзкое порождение Алькадо, стал несокрушимой преградой на пути у Гнидия. И всё от того, что ведунья Эльдара поверила мужчине, а Клиний III, поправ традиции и правила, посмел быть счастливым.

Гнидий создавал узор грядущего неспешно, кропотливо, и, как ему казалось, наверняка. Он не хотел признавать своё поражение!

Это был самый черный день в череде монотонных безрадостных дней. Ещё тогда, на побережье, Гнидий понял, что рано или поздно, но он наступит.Стоявшие рядом самозванец и ведунья стали для него тягостным кошмаром.

Что, торжествуешь, Алькадо? Напрасно! Мне нечего больше терять и не чего бояться. Мы встретимся с тобою, брат. Ты и Файена за всё мне ответите!

В Храме судеб Просветлённая жрица стояла у живого огня. Языки пламени тянулись к её, простёртым над огнём, рукам. Слезящимися глазами Файена видела: пустынный скалистый берег, темная тень Печального леса ложится на мокрый песок, покрытый нервным беспорядочным узором, что оставили на нём следы Гнидия, вдоль и поперёк исходившего побережье.

Она предпочла бы — не увидеть его, но глаза старшего сына возникли перед ней— полные ненависти, огромные, страшные. Файена, подчиняясь воле Гнидия, не смела отвести взгляд, хотя и чувствовала, что её затягивает бездна, которой невозможно противиться, перед которой нельзя устоять. Там, на далёком берегу, Гнидий засмеялся, довольный беспомощностью жрицы. Связь между ними нарушилась и обессиленная Файена тяжело осела на холодные плиты храма. Подоспевший Алькадо смягчил её падение.

-Время пришло,— сказал он матери.— Я предупрежу жителей приморских деревень, им лучше оставить побережье. Над Акедонией пронесётся разрушительный ураган. Долгие годы копил он свои силы, и противостоять ему будет не просто.

— Он погубит всё вокруг,— Просветлённая содрогнулась— она помнила ту бездну, что увидела в глазах Гнидия.

— Ну, что ты, мама?! Не для того ли, что бы помешать этому, мы жили так долго?

На узкой полоске песчаного берега Гнидий и Алькадо стояли напротив друг друга. Над их головами нависали скалы. Серое небо, так плотно затянули облака, что солнечный свет с усилием проникал сквозь их густую тяжёлую пелену.

Нынче Гнидий чувствовал в себе мощь, одолеть которую было невозможно. Злая сила клокотала в нём, рвалась на волю. Он более не таился, подбираясь к своей жертве. Его враг стоял рядом.

-Ты и эта ничтожная женщина, насмешкой Богов данная мне в матери, напрасно встали на моём пути. Я отправлю вас в небытие, от Акедонии останутся руины!

Гнидий вскинул руки и обрушил на Алькадо страшный удар. Хранитель мог бы отчасти отразить его. Но он поступил иначе. Пропустив через себя огромную разрушительную силу, что за все эти годы накопил в себе Гнидий, Алькадо сжёг её, сгорая при этом сам. Это был тот миг, когда только жертвой своего Хранителя, могла быть спасена Акедония.

Минуту назад несокрушимый Гнидий дрогнул. Алькадо наполнил пространство своей любовью. Тёмный принц пошатнулся. Он задыхался, соприкоснувшись с непереносимой для него энергией чистой и преданной любви. Сжав дрожащими руками голову, Гнидий упал на мокрый холодный песок. Перед его закрытыми глазами проходили картины такого далёкого детства! Отец! Он всегда был рядом с ним, его любовь к старшему сыну была так очевидна и искренна, отчего же только сейчас осознал Гнидий, как дорог он был Клинию Справедливому?!

Полный обиды на ту, что дала ему жизнь, он ничего не хотел видеть и знать, захлебнувшись горечью, отравленный ненавистью.

Гнидий, вдруг, почувствовал в себе непривычную пустоту. Своей любовью Алькадо изгнал из души брата чужую злую волю, что некогда, в Печальном лесу, поглотила его сущность.

Гнидий тяжело поднялся, растерянно оглядываясь вокруг. Ненависть ушла. Любви же не было места в загубленном злобой сердце. Та пустота, что отныне завладела им, страшила Гнидия. Тоска, непереносимая тоска... Его утёс был совсем рядом. Он отправил себя на его вершину. Увидел внизу вечное седое море и мрачное пятно Печального леса.Вдали угадывались очертания Альта— прекрасного города его далёкого детства. Гнидий отыскал глазами мать.

Файена стояла застывшей статуей. И руки её были опущены.Она тоже видела дорогие черты давно ушедшего Клиния. Он, отец её детей, умирая, просил о старшем сыне. И, сейчас, она опустила руки, не в силах сражаться с тем, кто был, волею рока, ей сыном и врагом.

Гнидий увидел в матери ту же тоску. Он усмехнулся. И шагнул с обрыва вниз, навстречу морю, смерти и вечности.

Ноги Файены подкосились, она рухнула на колени, подползла к телу Алькадо. Её сыновья были мертвы, и в ней уже не было силы жить. Душа Алькадо находилась всё ещё здесь, она ждала её душу.

Это, распростёртое на земле, женское тело, уже не было ею— Файеной. Связь с ним становилась всё тоньше, пока не оборвалась совсем. Файена наконец-то получила свободу, обрела покой и вечность.

Море несло на берег страшные волны, готовые разрушить всё на своём пути. За тёмной пеленой скрылось солнце, оставив, среди дня, в полном мраке содрогнувшуюся землю.

Потоки воды хлынули с неба. Грохот бьющихся о берег волн и раскаты грома, возвещали, сплетясь воедино, о неминуемой гибели, грозящей всему сущему.

Но ни одно из зданий Альта не рухнуло. То, что создано любовью, не подвластно превратностям судьбы, не боится разгула всколыхнувшихся стихий.

Одна из молний ударила в сердце Печального леса, и он запылал. Через день от этого проклятого места осталось только пепелище.

Глеб-Клиний подхватил пошатнувшуюся Эльдару, прижал к себе. Ведунья дрожала всем телом. Холодная испарина выступила на её посеревшем лице.

Эльдара стояла с закрытыми глазами, отрешённая, бесчувственная. Пустота небытия почти что поглотила девушку. И она уже готова была покориться и уйти, если б не нечто важное, что удерживало ведунью в ускользающем от неё мире.

Эльдара черпала силы для своего слабого сопротивления в теплоте ладоней мужа, бережно обнимающего её. Сперва, совершенно неосознанно, она, потянулась к нему, найдя в нём необходимую ей сейчас опору. А потом пришло узнавание. И радость яркой вспышкой озарила мрак. Эльдара открыла глаза и попыталась улыбнуться.

— Всё плохое уже позади,— прошептала ведунья.— Гроза миновала, император.У Акедонии больше нет страшного врага.

-Клиний, теперь мы с тобой опора и защита Акедонии. Алькадо и Файена ушли в Вечность.

Глеб-Клиний покрепче обнял Эльдару.

-Грустный получился конец у этой истории,— не удержавшись, сказал он.

-Жизнь бесконечна, муж мой,— улыбнулась ведунья.— И думаю, нам с тобой вскоре представится случай убедиться в этом.

Над Акедонией снова сияло солнце. И вечное седое море неторопливо несло к её скалистым берегам свои пенные воды. Город на горе, прекрасный Альт, тянулся к небу шпилями высоких башен. В брызгах множества фонтанов рождались маленькие радуги. Зелёные и синие ели источали тёрпкий аромат согретой солнцем хвои. Человеческий гомон наполнял улицы и площади.

Эльдара шла шумными улицами Альта. Люди узнавали её и обращались за помощью, как некогда к Алькадо. Но только, если и впрямь возникала в том нужда. Ведь императрица была ведуньей!

Под раскидистой елью Эльдара остановилась. Странно, но у неё, вдруг, закружилась голова и потемнело в глазах. Ведунья прислонилась к дереву. Сквозь полуприкрытые веки Эльдаре почудилось, что она видит, идущую ей навстречу, Файену. Просветлённая шла, опираясь на твёрдую руку прекрасного и сильного мужчины. И Эльдара узнала его, хотя никогда ранее не видела. Файена подвела к ведунье Клиния Справедливого, улыбнулась призрачной улыбкой, и, вдруг, всё исчезло.

Переведя дыхание Эльдара прошептала :

— У нас с Клинием скоро родится сын. И да помогут нам Боги быть достойными его.

Шли годы. Раз за разом приходила весна на смену зимы. Уходили в вечность и рождались люди. Жизнь текла, подчиняясь извечным законам, которые всегда почитались акедонцами. Они нарекли своего императора Клинием Мудрым и благодарили за него и императрицу Эльдару благоволеющих к Акедонии Богов.

— Мама, мама!— кричал десятилетний Клиний, протягивая Эльдаре грязный, жалобно пищащий свёрток.

Вслед за торопящимся мальчиком, пошатываясь, медленно брела обессиленная женщина. Не дойдя несколько шагов до взявшей на руки её новорожденную дочь Эльдары, странница упала на песок.

-Беги скорей за лекарем,— велела сыну Эльдара.

Больную перенесли во дворец. Но все усилия привести в сознание незнакомку оказались напрасны. Не произнеся ни слова она ускользнула в Вечность.

Её крошечная дочь, вымытая и накормленная, уютно устроилась на руках принца, который не желал никому отдавать найденного им ребёнка.

Девочка мирно спала, согретая теплом бережно прижимающего её к себе принца Клиния.

Императрица Эльдара задумчиво смотрела на своего сына и свёрток в его руках.

Вошёл император. Встретив вопросительный взгляд мужа, Эльдара сказала:

-Мы вырастим эту девочку. Твой сын держит на руках будущую императрицу Акедонии.

Клиний Мудрый кивнул, соглашаясь.

— И как мы её назовём ? -спросил он.

— По-моему, нам следует назвать девочку Файеной,— улыбнувшись ответила его ведунья-жена.

-Ташенька, кажется, моя сказка об Акедонии закончена,— Глеб сказал это почти с сожалением.

Наташа рассмеялась, обнимая его.

-Ой, Рысев, как сказала Эльдара : "Жизнь бесконечна, муж мой." Для тебя Акедония— это часть твоей жизни, и потому у твоей истории об Акедонии не может быть конца.

-Ты умница, Таша.

-Угу, я знаю Рысев. Чтобы мне такое сделать, что бы ты никогда в этом не усомнился?

-Просить можно о чём угодно?

-Можно!— великодушно согласилась Ната.

— У нас такой замечательный сын, Ташенька. Вот, если б нам ещё и девочку.

Повисло молчание.

-Ты знаешь, а я ведь совсем и не против,— медленно произнесла Наташа.

Глеб внимательно посмотрел на неё.

— Ты, будто, с высокой скалы сиганула сейчас в воду.

-Что-то вроде того. Но полёт мне пришёлся по вкусу, хоть и было немного боязно. Знаешь, Рысев, мне бы хотелось уметь летать. Как же это должно быть здорово— оторваться от земли и, приподнявшись над ней и над собой, насладиться ощущением полёта. Ты понимаешь меня, Глеб?

Рысев кивнул. Он встал и подошёл к комоду.

— Год назад я обнаружил одну вещицу. Думаю, что Егоровна оставила её здесь для тебя.

Наташа с удивлением смотрела на подвеску, которую протянул ей Глеб. На тонкой цепочке необычного плетения висел огранённый, почти плоский камень. Металл и камень были Наташе не известны, а она-то считала, что знает толк в ювелирных изделиях. Чем больше девушка смотрела на камень, тем отчётливей проступал на нём рисунок. С высокой скалы взлетала в небо птица. Наташа ахнула.

Глеб улыбнулся, надел цепочку Наташе на шею и, глядя ей в глаза, негромко произнёс :

Сизой дымкой, озябший закат,

Был укутан.

Он рождал, в уставших сердцах,

Смуту.

И желанье уйти в тишину

Возникало.

Но забвеньем, рождённый покой,—

Это мало.

За ночною порой приходит рассвет

Неизбежно.

Разрушая, желанный покой, так

Небрежно.

Пусть, в жестокого дня кутерьму,

Предстоит окунуться.

Ради новой попытки понять непростого себя,

Право, стоит проснуться.