Под небом голубым

Это сказка. О любви, о самой великой созидательной силе во Вселенной.Рассказанные в ней истории происходят в двух разных мирах, при этом один из этих миров-наша с вами реальность. В книге много красивых стихов, ведь один из её главных героев — влюблённый в жизн поэт с душой императора, сознательно пожертвовавшего собой, чтобы жила и процветала его держава, его Акедония.

Капелькой маленькой

В мою большую ладонь

Опустится небо,

Были и небыли

Четкую грань растворяя.

Слушая ветра тревожную песню,

Кто я и где я, вдруг пойму,

Что не знаю.

Может, сумею расслышать

В шуме морского прибоя,

Слово заветное, что поведёт за собою

По лабиринтам, таящим в себе откровенье.

Силясь понять, удержать,

Ускользающее мгновенье,

Я постою у сосны, её обнимая,

Что-то пронзительно важное, вспоминая.

Шепот листвы у меня под ногами,

Говор дождя, что прольётся струями,

Пляска снежинок под полной луною,

Песня, разбуженной речки, весною,

Всё человеку напомнить готово,

Им позабытое Вечности Слово,

Что заслонили пред ним

Суета бытия и тщеславье пустое,

То, чем живёт он, лишенный покоя.

Капелькой маленькой

В мою большую ладонь

Опустится небо.

Я не вздрогну,

Свою судьбу принимая.

Свободный от страха перед самим собою,

Кто я и где я —

непременно узнаю.

Часть 1

До наступления маминого времени осталось полчаса. Глеб отложил книгу и потянулся в кресле. Что-то не читалось сегодня. Включил телевизор. Попытался смотреть, но на месте не сиделось. Он никогда не делал этого раньше, но сегодня ему захотелось выйти навстречу маме Лиде. Глеб даже посмеялся над собой — что это ему неймётся, как маленькому, поскорее увидеть маму. Но противиться себе не стал.

Он заметил её издалека. "У меня красивая и молодая мама,"-подумал Глеб и ускорил шаг.

День, теплый и пасмурный, вполне подходил для того, чтобы не спеша пройти, не такой уж и долгий, путь от места Лидиной работы до дома. И хотя следовало бы поспешить — дома её ждали обычные для всех мам заботы, но сегодня Лиде хотелось одиночества. Она шла, вяло думая ни о чём. Припомнила задевшие её нынче замечания сотрудниц. Задумалась о том, чтобы приготовить им с сыном на ужин. Потом её мысли окончательно сосредоточились на Глебе.

Как-то незаметно её мальчик вырос. Тихий и спокойный Глеб-младший не доставлял маме особых хлопот. Единственное, что беспокоило Лиду, была та отстранённость от окружающих его людей, что делала сына немного нелюдимым и грустным. Было заметно, что Глеба угнетает неумение легко и просто обзаводиться друзьями. Люди так же сторонились его, как и он их. Возможно, поэтому между Лидой и Глебом возникла редко встречающаяся в семьях близость. Сын стал для Лиды самым верным, преданным и хорошо понимающим её другом.

Характером мальчик мало походил на свою, склонную к резким переменам настроения, мать. Скорее уж на отца, которого лишился ещё до рождения. Хотя иногда, когда Лиде случалось поразмышлять об этом, она склонялась к тому, что сын так же мало похож на ее погибшего мужа, как и на неё саму. От отца мальчику определённо досталось лишь имя. А всё остальное было в нём своё собственное, и, как считала, обожавшая сына Лида, наилучшее.

Лида шла, не замечая людей вокруг. Резкий окрик и толчок в спину застали её врасплох.

Все, что случилось потом, с трудом воспринималось сознанием. Что нужно этим неряшливым юнцам? Лиду ударили по лицу. Больно! И страшно. Так страшно, что не возможно ни убежать, ни понять, что, кривя обветренные пухлые губы, говорит, вновь занесший для удара руку, озверевший мальчишка.

Лида испуганно сжалась, в надежде избежать удара. Его и не последовало. Но теперь уже настоящая паника охватила женщину. Она попыталась закричать, остановить, бросившегося на её защиту, сына, но сжатое спазмом горло не издало ни звука.

Не могло этого быть! Откуда ему здесь взяться? Её мальчику сидеть бы сейчас у телевизора или коротать время за очередной книжкой. Но Глеб, появившийся внезапно, перехватил, готовую ударить его маму, руку. Нападавшие сразу же потеряли интерес к своей жертве и окружили Глеба.

У Лиды потемнело в глазах. Её сыночек, смысл её существования! Мать бросилась на обидчиков. А под сердцем разгорался пожар. Сильная боль лишила Лиду сознания, швырнула её на землю. Она так и не успела заметить, что Глеб оказался вполне способен постоять за себя.

Всё произошло очень быстро. Глеб бросился на помощь раньше, чем осознал грозившую маме опасность. Его будто толкнуло вперед. И не имело значения, что маму окружили трое, а он один. Овладевшая Глебом ярость, пробудила в нём силу, о присутствии которой в себе он даже не догадывался.

Те, кто любит поизмываться над слабым, не станут подставляться под, управляемую неудержимой яростью, силу. Двое мальчишек, сбитые Глебом с ног, благоразумно предоставили разборки с ошалевшим придурком своему старшему.

Только его то и смог потом вспомнить Глеб Рысев. Они стояли, примеряясь, друг к другу, когда услышали:

-Эй, Родя, тетка помирает, кажись.

Оттолкнув Глеба, его противник, вычурно и смачно ругнулся и, скомандовав "сваливаем", бросился прочь.

Глеб обернулся. Его мама лежала на земле. Он склонился над ней, приподнял её голову, позвал. Но мама Лида его не слышала. Отчаяние навалилось на Глеба. Ему так страшно было смотреть на мамины закрытые глаза и её посеревшее лицо. Очень хотелось заставить её очнуться. Глеб даже протянул руки, поддавшись желанию встряхнуть бесчувственное тело. Но остановился. Испуганный ребёнок в нём затих, сжался в комочек в глубине его существа. Глеб тряхнул головой и стиснул зубы.

Вызванная им "скорая помощь" приехала быстро.

Молодой парень в белом халате, выскочивший из неотложки, склонился над мамой Лидой. Глеб смотрел на его напряженную спину и каждой клеточкой своего тела чувствовал, нависшую над мамой опасность.

Врач поднялся. Сердито потребовал носилки, избегая смотреть на Глеба. Потом, всё же, заставил себя взглянуть, собираясь сказать несколько дежурных фраз, мол, всё обойдётся, не надо плакать и тому подобное. Но произнёс, почему-то, совсем другое:

-Что я могу тебе сказать, парень? Ты молодец, не растерялся, и мы приехали вовремя. Дело, конечно, дрянь. Но твоя мама молодая, может и выкарабкается. Лезь в машину, спешить надо.

Глеб провёл в больнице ночь. Мама Лида была очень плоха. Врачи суетились вокруг неё, но до слуха Глеба донеслось — "безнадежна". А потом ему позволили зайти в палату и оставили с мамой одного.

Странно, но приговор врачей не встревожил Глеба. Он отчего-то знал, что никакому, пусть даже и обширному инфаркту, не отобрать у него маму. Её холодная рука легко поместилась между Глебовых ладоней, и он тихонечко растирал её, делился своим теплом.

Ни о чём не думал, просто стоял рядом и, остро чувствуя её присутствие, не позволял маме ускользнуть в никуда, уйти, оставив его в этом мире совсем одного.

Зашел доктор, взглянул на больную, на мальчонку. Ничего не сказав, пододвинул стул и усадил на него мальчика. Глеб так и не вышел из своего оцепенения. Но сидеть было удобней, чем стоять, и в какой-то момент, усталость накрыла его пеленой, погружая в сон.

— Отпусти её.

— Нет.

— Тебе так будет легче.

— Нет.

— Ты готов ухаживать за прикованной к постели?

— Да. Я задохнусь от одиночества, если она уйдёт.

— Пусть будет так.Ты сделал свой выбор.

Глеба будто толкнули, он проснулся и открыл глаза. Свой странный сон он помнил, и хотя не понимал, как такое возможно, но знал — только что он боролся за маму и победил, она останется с ним.

-Считай, свезло тебе, парень, с того света вытащили твою маму, — сказал Глебу кардиолог, выпроваживая утром мальчика из реанимационной палаты.

Выражение лица у доктора было чуть удивленное и довольное. Он зашел перед концом дежурства к больной, мало надеясь на улучшение. И мальчонку то впустил к матери, потому что жалел пацанёнка, так рано теряющего мать. А оно, вишь, как вышло. Редкий случай, чтоб с таким инфарктом выживали. Хотя ему всякое доводилось видеть. У Бога своя логика, свои резоны.

Список лекарств слегка подрагивал в руках. Глебу впервые за всё время хотелось плакать. Не было денег купить лекарства, а принести их нужно и поскорей.

Маму уже перевели в обычную палату из реанимационной. Её состояние значительно улучшилось. Глеб радовался её слабой дрожащей улыбке при их встрече так, как никогда не радовался ни одному из тех подарков, которыми любила баловать его мама Лида. Каждый день до школы и после занятий прибегал он в больницу. Сам готовил и кормил маму с ложечки. Ему казались любые трудности нипочём. И вот сегодня, глядя на него устало-равнодушными глазами, лечащий врач вручила Глебу список необходимых медикаментов и ушла, оставив растерявшегося мальчика один на один с возникшей проблемой.

-Чувствовать себя маленьким и беспомощным нельзя. Я что-то придумаю, — обещал он себе — непременно придумаю!

Но всё, что смог Глеб, это зайти во все попадающиеся навстречу аптеки и постоять у прилавков, оторопело глядя на ценники недоступных лекарств. Он готов был здесь же, в аптеке предложить себя для любой работы — носить ящики, убирать. Преодолев неловкость, Глеб заставил себя заговорить с молоденькой девушкой у прилавка. Та пожала плечами, а потом спросила, сообразив, что перед ней совсем не бездомный мальчишка:

-С чего это ты?

-Надо! — жестко ответил Глеб, поворачиваясь чтобы уйти.

-Постой, спрошу.

Она и сама не знала, чем задела её странная просьба, но девушке захотелось помочь.

Заведующая Анна Михайловна окинула Глеба оценивающим взглядом и велела:

-Выкладывай!

Выслушала Глеба, потребовала список медикаментов. Денег всё необходимое стоило не малых.

Анна Михайловна смотрела на мальчишку, почти что ровесника её сына Олега, и просто не могла отправить его ни с чем. И не в жалости тут было дело. Жили они с Олегом тоже вдвоём и, случись что, оказался б и он один на один со своей бедой. Деньги то в доме водились, но вот характером Олежка вышел слабоват. Ох, как нужен надёжный товарищ её сыну! Та молодёжь, что вертелась вокруг него, настораживала мать.

-Нет, дружок, ящики носить не нужно, — задумчиво протянула Анна Михайловна. — А с учёбой ты как, справляешься?

— Справляюсь. — Глеба удивил вопрос. А последовавшее вслед за ним предложение и того больше.

— Позанимайся с моим оболтусом, с трудом парень учится и без охоты, я давно подумываю о репетиторе. Возьмёшься?

Глеб не понял в чём дело, но почувствовал, что ему не только протягивают руку, что бы вытащить из беды, но и в нём нуждаются, тоже. Странно просить мальчишку заняться делом взрослого человека, но зачем бы это ни понадобилось, он отнесется к порученному ему делу серьёзно.

Анна Михайловна отметила и вспыхнувший огонёк в глазах мальчика и твёрдую решимость, сменившую удивление. "Сама судьба послала мне тебя. Сегодня я помогаю тебе, возможно, придёт время, когда твоя помощь окажется такой же неоценимой", — думала она, присматриваясь к Глебу.

В этот день, вернувшись домой, Глеб беспокойно сновал из комнаты в комнату, силясь поверить во всё случившееся. Он остановился перед открытым окном и сказал, не осознавая к кому обращается:

-Спасибо!

А ночью ему приснился сон: длинная пустынная дорога, он идёт по ней, задыхаясь от пыли и одиночества, тяжесть непомерная в каждом шаге, но далеко впереди — человеческий силуэт и он, та надежда, что помогает идти.

Олега притормозили у самого подъезда. От страха он икнул и замер, смиряясь с неизбежным. Ухмыляющиеся лица вымогателей неотвратимо надвигались. Но на отяжелевших ногах не убежать.

-Принёс?

-У меня... Я...

-Нет, что ли?!

Олег зажмурился, даже не пытаясь избежать удара. Его сбили с ног. Падая, он закричал, скорее от страха, чем надеясь на чью-то помощь. Но помощь пришла, молниеносная и действенная.

Глеб как раз подходил к дому Анны Михайловны. Разыскивая нужный подъезд, он оглядывался по сторонам, когда услышал крик. Не раздумывая бросился на помощь, частью сознания отмечая, вмиг ожившие рефлексы собственного тела. Он будто видел себя со стороны. Сознание Глеба не участвовало в происходящем — не по его приказу сгруппировавшееся тело ловко и быстро расправилось с двумя, вяло сопротивляющимися, толком то и драться не умеющими, юнцами. Последний из компании, старше и наглее остальных, борьбе явно обучался и в себе был уверен. Он зло выругался и бросился на Глеба.

Олег, поднявшись с земли, безучастно наблюдал за происходящим. Он ещё не оправился от шока и не способен был ни включиться в драку, ни убежать. И только когда блеснул нож, в руке его недавнего обидчика, Олег очнулся. С криком "берегись" Олег бросился на помощь своему нечаянному защитнику, не думая о том, чем собственно может помочь.

Глеб отреагировал мгновенно. Точным движением он выбил нож и сбил противника с ног.

Теперь, когда нужды в них больше не было, дремавшие в нём умение и сила уступили место слегка удивленному сознанию, неспособному легко принять непонятно откуда возникающие способности. В конце концов, Глеб решил, что они у него врождённые, а толчком для пробуждения их послужило недавнее нападение на его маму.

Молча, ожидая, когда очнется валявшееся у его ног ничтожество, он нехотя вглядывался в его неприятное, распухающее на глазах, лицо. Когда же, дрогнув, приоткрылись веки и на Глеба посмотрели удивлённые злые глаза, он вдруг узнал одного из той пьяной компании, что набросилась на маму Лиду. Желание расправиться с ним " по настоящему" поднялось в Глебе мощной волной. Но он не двинулся с места, дав парню подняться на ноги. Потом подошел к нему вплотную. Теперь они смотрели друг на друга. Смотрели молча. Злой, растерянный взгляд натолкнулся на звенящую напряжением силу. И тогда, неспособный испугать, он испугался сам. Глеб видел, как до сознания подонка медленно доходит то, что сейчас произойдет. Глеб знал куда ударить и как, чтобы безжизненное тело осело у его ног. Остановился он в последнее мгновение, когда сквозь пелену ненависти пробилось к нему осознание того, что собирается совершить. Занесенная для удара рука опустилась сама собой.

-Никогда, ни при каких обстоятельствах! — чуть слышно прошептал Глеб свою клятву, испытав при этом огромное облегчение. А в голове билась мысль: " Проживу жизнь, не опустошив душу очередным убийством." Очередным?! Почему очередным? Глеб тряхнул головой, пытаясь удержать, что-то ускользающее и очень важное.

Подобные непонятки, время от времени, случались с ним с тех пор, как он, выйдя из младенческого возраста, стал задумываться над странными ощущениями и мыслями, посещающими его. Так Рысева давно уже мучил вопрос: насколько ранние воспоминания способна сохранить человеческая память? Пусть это было за гранью вероятного, но Глеб не сомневался, что помнит свой первый крик, который с таким трудом удалось от него добиться, суетившимся возле новорожденного, людям в белых шапочках и халатах и то потрясающее удивление, которое он ощутил от своего появления в этом мире. Необъяснимые странности, вроде нынешней, выявившей в нём профессиональные навыки рукопашного боя, которому Рысев никогда не обучался, волновали и смущали, неспособного понять всё это, Глеба.

Его внезапное замешательство позволило противнику Рысева опомниться. Но поскольку вновь померяться силами его никак не тянуло, то он и предпочел резко ретироваться, благо никто не останавливал.

Широко открытыми глазами наблюдал Олег как, не сказав ни слова, побитой собакой, свалил прочь его обидчик.

-Эй,— Олежка нерешительно потянул за рукав своего неподвижно застывшего спасителя — Ты кто? Я тебя раньше в нашем дворе не видел.

— Меня зовут Глеб. Я разыскиваю Шутова Олега.

— И зачем я тебе понадобился?

— Так это ты?!

— Ну, да.

— Если ты не против, давай вместе учить уроки.

— Уроки?!

-А что, помощь не нужна? Неужели откажешься?!

-Нашёл дурака. Только тебе-то это зачем? Тебя из школы ко мне прислали? Началась усиленная борьба за всеобщую успеваемость?!

-Олег, тут вот какое дело — я попал в беду, из которой меня вытащила твоя мама. Это она мне о тебе рассказала. Я очень хотел бы оказаться тебе полезен.

-Оказался уже. Если б не ты... Слушай, научи меня так классно драться!

-Ладно. Только и уроками займёмся тоже. Идёт?

— Займёмся. Хоть и не хочется. Нудно.

— Мне нет.

-Небось, отличник?

-Ага. И ты скоро будешь.

— Спасите, помилуйте!

— Чем быстрее справимся с уроками, тем больше останется времени на изучение приёмов рукопашного боя.

— Придётся согласиться, авось не сломаю все зубы о гранит науки. Некоторые потеряю в честной борьбе.

— Обещаю позаботиться о сохранности твоих зубов. Разве что лоб расшибёшь маленько. Так ведь заживёт.

— Утешил!

Мальчишки дружно рассмеялись и, не замечая наблюдающую за ними с балкона Анну Михайловну, вошли в подъезд.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Легко, конечно не было, но, бегая дважды в день к маме в больницу, по вечерам занимаясь с Олегом Шутовым, успевая при этом и сам сделать заданное в школе на дом, Глеб чувствовал себя счастливым.

Мама Лида потихоньку передвигалась по палате. Она очень старалась выздороветь, чтобы оправдать надежды своего замечательного сына. Силы характера Глеба хватало на них двоих.

С Олегом Глеб подружился крепко накрепко. Олежка не то, что привязался, прилип к своему спасителю. А Глеб видел в своём подопечном брата. И это было для него очень важно.

Так самый тяжелый период в его жизни принёс Глебу удачу. Он почувствовал себя повзрослевшим, сильным, нужным.

С раннего детства тоской мучавший его призрак одиночества, больше не нависал над ним, утратив свою зловещую власть.

Часть 2.

Живой Огонь плескался в камине. Просветлённая жрица поднесла к нему свои ладони. Огонь почувствовал огонь. Язычки пламени потянулись навстречу протянутым рукам жрицы.

Огонь роднит всё живое во Вселенной. Силой его начала пронизаны все миры. Посвященным в эту тайну нет преград в познании, для них не существует границ во времени и пространстве.

Эльдаре, Просветлённой жрице Храма Судеб, был доступен любой из миров.

Огонь не жег, протянутые руки. Язычки пламени, весёлым всплеском, приветствовали Эльдару. Они готовы были говорить с ней.

Эльдара прикрыла глаза, растворяя в себе существующую реальность. Теперь она была дрожащим ярким язычком пламени, который соприкоснувшись со Вселенским Огнём, открыл себе доступ к другим реальностям Бытия.

Мир, который интересовал Просветлённую, сильно разнился от её собственного. В мире том, Живой Огонь не освещал жилища, и только изредка горели свечи в честь праздника или когда случалось дать сбой вездесущему электричеству.

Но в тот дом, куда устремила своё сознание Эльдара, доступ ей был открыт всегда.

Глеб Рысев любил смотреть на весёлую игру пламени. Ему так легко мечталось в эти минуты, и переставали казаться не разрешимыми проблемы.

А ещё, пламя пробуждало в нём нечто глубинное, ускользающее от понимания. И, в такие минуты, все в Глебе стремилось осознать ту тайну, что он не понимал, но всегда в себе чувствовал.

Изредка Глебу чудилось, что, в трепещущем пламени горящей свечи, возникают чьи-то глаза, и, вслед за тем, комната наполняется доброжелательным присутствием.

То приходила его Призрачная Гостья. Она появлялась из пламени зажженной свечи, медленно отделившись от которого, бесшумно скользила по комнате. А потом, опускалась в старое кожаное отцовское кресло, которое мать сохранила из той "прошлой" жизни, когда Глеб ещё не появился на свет, но был жив его отец.

Глеб Рысев был поэтом. И друзья, расскажи он им о происходящем, сказали бы, что это его воображение рисует, вырастающий из огня силуэт. Поэтому юноша, не сомневаясь в реальности происходящего, ни с кем не делился своей тайной.

Гостья не говорила с Глебом, в общепринятом смысле. Но, откликаясь на её воздействие, в сознании Рысева возникали те или иные события. Иногда они касались его личной жизни, порой же он "рассказывал" Огненной гостье о том, чем живут люди в этом, интересующем её мире.

О себе она почти ничего не хотела пояснить. Кто она, откуда?! И только раз в сознании Глеба пронеслось виденье — прекрасный город на горе, а под горой вечное седое море. Он почувствовал радость и тоску, и неудержимое стремленье попасть в ту реальность, которая приоткрылась перед ним. Видение исчезло. Призрачная гостья явно встревожилась. Она поспешно исчезла и очень долго после этого не появлялась.

Глеб и Олег окончили школу, и Шутов, не без помощи Рысева всё же поступил в ВУЗ. Анна Михайловна вздохнула с облегчением. Сбылась её мечта. Выйдет таки человек из ленивого мальчишки!

Окончив на отлично школу Рысев пошёл работать на завод — на жизнь Глебу приходилось зарабатывать самому. Он заочно учился в ВУЗе, и вечерами спешил домой, где ждала его больная, с трудом передвигающаяся по квартире, мама.

Дома у Олега часто собиралась молодежь. Но друзья Шутова, весёлые и беззаботные дети обеспеченных родителей, казались Рысеву мало подходящей для него компанией. И он редко навещал своего приятеля, пока однажды, заглянув к Олегу, Глеб не познакомился там с Наташей.

Наташа Жарова, захватывающе красивая девушка с сильным целеустремлённым характером, наделённая живым подвижным умом и мягкой женственностью, сразу же привлекла внимание Глеба. Рысев сперва только издали наблюдал за ней, потом решился подойти. Чувствовал, что нет ему сейчас места в её жизни, но уже знал, что будет ждать только её.

Неожиданно для себя Рысев бесповоротно влюбился в девушку, которая всего лишь только кокетничала с ним. Она не отталкивала Глеба, но и не позволяла их отношениям перерасти во что-то серьёзное. А потом и вовсе перестала захаживать к Шутову. Глеб нервничал, но искать Наташу не пытался.

Тем временем маме Лиде стало совсем плохо. Больная больше недели не поднималась с постели. Глеб измучился. Не горела свеча по вечерам в его комнате. Не вспоминал он сейчас ни о Наташе, ни о своей Призрачной Гостье. Изо всех сил пытался помочь, день ото дня слабеющей, маме.

Как то вечером погас свет в квартире. Мама Глеба всполошилась, он принёс свечу и поставил возле её кровати. Больная смотрела на пламя, пока не уснула. Задремал и Рысев, сидя возле неё.

Возможно, это был сон, но Глеб увидел женский силуэт у постели своей матери. Огненная гостья появилась снова. Глеб подумал "вот бы ты мне подсказала, как помочь моей маме".

И тогда призрачная фигура качнула головой, вроде как соглашаясь и обещая, а потом исчезла.

То была их последняя встреча. Больше она не приходила к Глебу, хотя всё так же горела по вечерам свеча в его комнате.

Обещание же своё гостья исполнила, потому что вскорости Глеб встретил Валентину Егоровну.

Прошло не больше недели, после того вечера. Глеб возвращался домой раньше обычного и людей в вагоне метро было ещё не много. Напротив него сидела женщина, одних лет с его мамой. Чем-то она заинтересовала Рысева, возможно, тем, что всё еще была красива. А мамина красота померкла. Только глаза у мам Лиды оставались всё такими же тёплыми. Глеб, сравнивая случайную попутчицу с мамой, не сознавал, что откровенно разглядывает её.

-Твоей маме не так сложно помочь.

Глеб вздрогнул, недоумённо уставившись на свою попутчицу.

Женщина слегка улыбнулась:

-Понимаю твою растерянность, но уж извини, не смогла промолчать. Я могу помочь твоей маме справиться с немочью.

-Как?

-Что, как? Как я это собираюсь сделать? Или откуда мне известно, что твоя мама давно болеет?

-Разве вы меня знаете? Я вас не помню... кажется.

-Ты меня не знаешь. Но ничего не мешает нам познакомиться.

-Валентина Егоровна.

-Глеб. Рысев. Мою маму зовут Лида. И, всё-таки, как вы узнали про неё.

-По выражению твоего лица. Ты смотрел на меня и явно сравнивал с тем, кто дорог тебе. Ты думал о человеке моего возраста. Я поняла — ты вспомнил маму, и тебе больно и тревожно при мысли о ней. Вот и всё, ничего сверхъестественного, простая наблюдательность.

Глеб кивнул, отвечая на улыбку улыбкой. Если бы и правда превозмочь болезнь, преждевременно состарившую его красивую замечательную маму!

Маму Лиду Егоровна вылечила. Без лекарств. Глеб не думал, что такое возможно.

Но его мама не только поднялась с кровати, но потихоньку восстанавливала свои силы.

Валентина Егоровна сдружилась с мамой Лидой. Глеб, возвращаясь вечером домой, рад был видеть их вдвоём. Его мама повеселела. Запах пирогов вытеснил тягостный запах медикаментов. В доме стало уютно и светло.

Глеб тоже нашел в Валентине Егоровне мудрого, всё способного понять, друга.

В глубине своего сердца он связывал её с той, рождаемой огнём, гостьей, что больше не приходила по вечерам, но чьё присутствие он постоянно теперь чувствовал в своей жизни, вопреки явной невозможности чего-то подобного.

Глеб привёз на выходные маму Лиду в гости к Валентине Егоровне. За городом и дышалось по-другому, и время не так стремительно неслось вперёд.

После затяжной зимы даже, внезапно обрушившаяся на людей, жара не утомляла. Глеб подставлял лицо и плечи солнцу. Он тянулся ему навстречу, как и всё, окружавшее его. И осознание общей потребности рождало чувство сопричастности, пронзительно-счастливого единения.

Плещется Солнце в реках и лужицах,

В небо весёлая радуга тянется.

Вот бы по этому хрупкому мостику

Мне пробежаться. Взобраться на облако.

И поплывут подо мною селения,

И города, большие и малые,

Сумерки леса и луга цветение.

Реки.Поля, от плуга усталые.

Бурное море, в плохом настроении,

Скалы прибрежные пеной окутает.

Воды солёные, бездны бушующей,

Ветер шальной закружит и запутает.

Верю, сумею тогда я почувствовать,

Что есть во мне этой мощи и удали,

Капелька малая,

Непобедимая.

Станут тогда тоска и уныние

Просто смешными, недопустимыми.

Легкое облако в дали бескрайние

Будет нести меня долго без устали.

Вот такие стихи сложились. Глеб радовался каждый раз, когда рождались стихи. Они жили в нём и время от времени заявляли о себе. Вот и сейчас, Глебу захотелось смеяться, а ещё шлепать босыми ногами по не стряхнувшей ещё росу траве и думать о чём то очень приятном.

Женщины вошли в дом, а он, сбросив обувь, и впрямь направился в сад. Босые ступни обожгло прохладой, но в непривычных ощущениях была своя прелесть.

Дитя пыльного и суетливого города, Глеб привычен был больше к виду и запаху разогретого асфальта, чем к пряному аромату, напитавшейся солнцем, земли.

Он брёл по траве и всеми своими обострёнными чувствами глубоко переживал то "сейчас", что обычно проживается расточительно незамеченным.

-Вот ты где, Глебушка. Пойдём я тебе свою красавицу покажу,— Валентину Егоровну ничуть не удивило занятие, которому предавался гость из города. Она заглянула в его, будто хмельные, чуть растерянные глаза и понимающе улыбнулась, уводя за собой.

Высокая, с роскошными ветками-лапами, ель росла за домом посреди небольшой полянки.

Глеб оглянулся на Егоровну. Он ничего не сказал, но и так было понятно — красота дерева не оставила его равнодушным. А потом он сделал то, что и сама хозяйка проделывала утром, здороваясь, и вечером, прощаясь на ночь. Глеб погладил мохнатые пушистые лапы.

Егоровна уже давно ушла, а Глеб всё стоял под деревом. Он думал о Наташе.

Глеб умел почувствовать Наташу, проникнуться её настроением, независимо от разделяющего их расстояния. Вот и сейчас беззаботность вдруг покинула Глеба, тягостное смятение заползло в душу. Последнее время именно так и случалось, всякий раз, когда его мысли были о ней. Вот только сегодня, ощущения были более резкие, может из-за контраста с его собственным, беззаботно-радостным состоянием. Очень хотелось помочь, но Глеб давно усвоил, что каждый должен сам победить своего дракона, на то он и есть твоё личное чудовище.

А под ёлкой он был уже не один. Пушистый маленький зверёк настойчивым "мяу" попросил обратить на него внимание.

Глеб присел на корточки. Котенок, не раздумывая, потерся о протянутую руку.

Голубовато-пепельная шёрстка оказалась шелковистой и приятной на ощупь.

-Давай подружимся, — так перевёл для себя человек мяуканье и многозначительный язык кошачьих жестов.

В подтверждение тому, что поняли его правильно, котёнок запрыгнул Глебу на колени. Глеб засмеялся, посадил зверёныша на плечо и пошел в дом.

-Скажи, Егоровна, что такое сны?

-Почему спрашиваешь?

-Сны у меня бывают очень странные, яркие и памятные. Когда просыпаюсь, долго лежу под впечатлением, боюсь вспугнуть, забыть не хочется. А ещё, иногда, казалось бы мало значительное происшествие, оказывает на меня странное воздействие. Всё пытаюсь, что-то вспомнить. Не смейся, но вспомнить я пытаюсь то, чего не было!

-Я, Глебушка, и не смеюсь. А память у каждого из нас много загадок хранит. Раз так уж случается — вспоминай.

-Что, вспоминать?! Разве что свои сны!

— Если память тревожится — на то причина есть. Лучше расскажи, что вспомнить получается?

-Вспомнить можно то, что было.

— Так во сне и было.

— Ой, Егоровна, быль с небылью путать — с рассудком не дружить.

-И всё же, как случай какой тебя растревожит, что тебе грезится?

-А знаешь, Егоровна, ты точное слово подобрала. Все так и есть — грёзы, мечты.Красивая сказка, рождённая моим воображением!

-Сказка? Что может быть лучше сказки? Разве что стихи.

— Егоровна, ты замечательная!

— Спасибо, мой дорогой мечтатель, на добром слове. Может и сказку свою от меня не утаишь?

-Если тебе интересно, не утаю. Грезится мне страна, которой нет на карте. Странное у неё имя — Акедония. Чужой для всех, но отчего-то очень мне близкий, дорогой для меня мир. Там есть город. Он не такой, как здешние города. "Архитектура — застывшая музыка." Я вспоминаю эти слова, когда думаю о нём. Там каждое здание-плод чьего-то вдохновения, дело рук мастера, творение, понимаешь?!

-Город на горе, а под горой море, седое, вечное море.

-Егоровна! Откуда...? Как ты можешь знать?!

-Просто мне почудилось, что всё именно так и должно быть. Не ошиблась?

-Нет... И всё таки, как ты смогла...

-Я умею чувствовать. Ты никогда не задумывался над звучанием слова МЫСЛИТЬ? МЫ СЛИТЬ. Мы слитые воедино, вот что оно означает.

Мысль хранит в себе так много тайного, а человечество ещё только на подходе к осознанию этого. И твой город, он реален, раз ты создал его в своём воображении. Жизнь не начинается и не заканчивается миром застывших форм, в котором мы прибываем с тобой сейчас. Есть и другие миры, более тонкие, материя которых пластичней, подвижней. Всё, что мы создаём своими эмоциями и четкой сильной мыслью не исчезает, живет своей жизнью, жизнью которую мы породили.

— Значит... Нет, погоди, Егоровна, не говори больше ничего, я попытаюсь осмыслить.

— Как скажешь, Глебушка. А когда захочется, приходи поговорить о твоей Акедонии. Впустишь меня в свой мир?

-Одному одиноко даже в самом замечательном из миров. Я хотел бы рассказать об Акедонии людям.

Спалось так сладко. И сон снился. Наташе виделось, что Глеб смотрит на неё ласково. И что-то шепчет на ухо, не получалось только расслышать, что же он говорит. Наташа напряглась во сне, силясь понять его слова. Да он же замуж её зовёт! А она, как дура, расплылась в счастливой улыбке. "Уж не собираюсь ли я согласиться?" От этой крамольной мысли Наташа вздрогнула и проснулась.

Сон всё ещё витал вокруг неё. Приятный и, одновременно, глупый, раздражающий.

-Не будь идиоткой, Натка! — велела себе, резко вскакивая с постели. Но, готовя завтрак, девушка снова вспомнила свой сон. Да, не будь Глеб никем, полунищим работягой, студентом заочником, возможность выйти за него замуж очень бы порадовала Наташу. Но со школьных лет, едва осознав собственную привлекательность, красивая девочка решила, что замуж пойдёт только за богатого. Мысль эта и сейчас казалась ей правильной.

И вот теперь Глеб возник на её пути, самим своим существованием, заставляя Натку совершить переоценку жизненных ценностей. "С милым и в шалаше рай?" Ох, и не верилось в это!

За окном просигналила машина. Наташа сорвалась с места. Это Юлиан Викторович давал ей знать, что прибыл за ней.

Заглянула в зеркало и даже закружилась на одной ножке, так себе понравилась. Настроение поиспортилось, только когда увидела ЕГО. "Ничего, ничего, — прикрикнула на себя Наташа — не может же в человеке всё быть идеальным. Зато жизнь с таким мужем предстоит обеспеченная".

Юлиан Викторович, при виде Наташи, удовлетворённо крякнул и приоткрыл для неё дверцу автомобиля.

Дожив до седин и солидного счёта в банке, Юлиан Викторович Бесман семьи не имел. Жена оставила его лет двадцать тому назад, и потребности в обзаведении новой супругой все эти годы у него не было. Наташа подвернулась ему, когда он увлеченно занимался окончательным обустройством своего нового особняка. Он увидел её и вдруг понял, что она идеально вписывается в обстановку его дома. Поразмыслив, Бесман решил жениться. И с каждым днём знакомства он находил эту свою мысль всё более удачной. Долгие взгляды его приятелей вслед Наташеньки, заставляли Юлиана Викторовича чувствовать себя собственником редкой диковинки, которую хотели бы многие, а, вот, имеет только он.

-Посмотри, деточка, что я тебе принёс! — сладко улыбаясь, протянул Юлиан Викторович Наташе длинный футлярчик.

Наташа поморщилась от неприятного ей обращения, но охотно протянула руку. Юлик не был жадным и это, пока, способно было примирить её со многими его недостатками.

Хорошенькие часики на тоненьком запястье смотрелись замечательно. Наташины брови поползли вверх, когда она сообразила, что маленькие камешки на браслете и корпусе часов — бриллианты.

-Продаешься не за грош, деточка! — ехидно прошептал внутренний голос, отравляя вспыхнувшую радость.

Юлиан Викторович был далёк от душевных переживаний сидевшей рядом девушки.

Дорогой подарок предполагал благодарность, и он снисходительно подставился для поцелуя. Наташа не позволила себе проигнорировать ожидания щедрого поклонника. И хоть здорово бы было проявить нахальную небрежность и не заметить приблизившееся к ней снисходительно-довольное лицо, блестящее капельками выступившего пота, но не путать "хочется" и "позволено" Наталья научилась давно.

-Наташенька, детка, сегодня в восемь ты меня жди.

Вид у Юлиана Викторовича был многообещающий и малость торжественный, так что сон то оказывается в руку и предложение нынче сделано будет. Не тем, правда. Но пусть уж лучше так. Лучше спокойно согласиться, чем, терзаясь, отказать.

"И времени твоего до вечера. Смотри, не ошибись с выбором!"— кольнуло тягостное предчувствие. Но Наташа отмахнулась от голоса сердца. Разум твердил, что всё им просчитанное верно, и глупо отступать, когда поставленная цель почти достигнута.

Олег притормозил у обочины. Он заметил Наталью, в одиночестве прогуливающую лекции в институте. Шутов тоже прогуливал, вдвоем заниматься этим будет вдвойне приятней.

Приоткрыв дверцу, он просигналил. Наташа не отреагировала, прошла мимо. Тогда Олег вышел из машины, маминого подарка по случаю поступления в институт, и, легко догнав девушку, схватил её за руку. Наташа вздохнула — не хотелось нечаянных встреч. Но обаятельная улыбка бесшабашного приятеля сделала своё дело, слегка потеснив плохое настроение, и девушка улыбнулась в ответ.

-Привет, Натка. Давненько не виделись.

-Давно. Знаешь, Олег, чего-то душа просит неординарного.

-Никак не нудных лекций, — поддержал Олег.

-Не их.

-Так может, покатаемся? Я на машине.

— Поехали!

Всю дорогу Олег балагурил, Наташа смеялась, перестав задумываться о чем бы то ни было. Они выехали за город, прокатились с ветерком по трассе, Шутов демонстрировал возможности своей обожаемой машины. Забрались далеко, проголодались, и тогда Олег предложил:

— Хочешь, познакомлю с интересным человеком? Здесь неподалёку, десять минут езды, живёт наша с Глебом знакомая. Молочка парного попьём. А если захочешь, она тебе погадает!

— Очень даже хочу! — загорелась Наташа, вновь почувствовав груз оставленных ею в городе проблем.

Валентина Егоровна будто ждала их, стояла на воротах. Молочком напоила. А потом отвела Наташу в сторону. Гадать девушке не стала, только взглянула на её руку.

-Ты замуж собралась, — не то чтобы спросила, уточнила скорее.

Наташа кивнула, во все глаза, уставившись на собеседницу.

— И что вы мне посоветуете? — нечаянно вырвалось у неё.

-Да ты же уже всё для себя решила, не кто-то, сама себя неволишь. Хочешь знать, что изо всего этого получится?

Под пристальным взглядом Наташа опустила голову.

-Верно,— подтвердила Валентина Егоровна.— Сама знаешь — ничего хорошего.

— Я нищеты не хочу! В ней тоже радости мало!

-Всё в мире имеет свою цену, тебе выбирать, тебе и платить, — закончила разговор хозяйка.

Когда молодёжь уже садилась в машину, Валентина Егоровна вдруг улыбнулась Наташе.

— До свидания, нам с тобой ещё предстоит увидеться.

Наташа отметила для себя, что сказано ей это было в тот момент, когда пошатнулась её решимость принять сегодня вечером предложение Юлиана Викторовича.

И всё таки она ему отказала. Наташа не знала, как и решилась на подобное. Как только и язык повернулся.

Юлиан Викторович поначалу опешил. Не ожидал ничего подобного. Решал — оскорбиться или вздохнуть с облегчением, что не успел связать себя с подобной вертихвосткой. Потом подумал "что это меня понесло, так сразу в жены брать, к чему мне, занятому человеку, такие хлопоты." Он с минуту поразмышлял и решил не делать ни того, ни другого. Взглянул на Наталью с интересом.

Под его взглядом Наташа стушевалась. Сняла с руки часики и положила их на стол, рядом с Юлианом Викторовичём.

Он часы взял, повертел в руках и, неожиданно для девушки, вновь застегнул браслетик на её запястье.

— Оставь. Хочу,чтобы всегда обо мне помнила.

Впервые за весь вечер Наташа расслабилась, улыбнулась. Всё вышло не так уж и плохо, богатый поклонник не стал торопить и настаивать, и с Глебом теперь можно позволить себе более близкие отношения. А дальше видно будет, стоит ли заглядывать наперёд?

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Олегу и Наташе случилось родиться с разницей в несколько дней. Они принадлежали к одной дружной компании, и потому было решено "свои двадцать" отметить вместе, у Олега на даче.

Гуляли от души, громко и весело. После застолья потанцевали, потом пошли обновлять Олежкин подарок — волейбольный мяч.

Тела, лёгкие и гибкие, бросались навстречу мячу, рвались вверх. Азарт игры захватил всех, и игроков и тех, кто весьма эмоционально наблюдал со стороны, не скупясь на реплики:

— Да прыгай же ты, прыгай!

— Выпей рюмочку, мазила!

Глеб успевал увидеть и мечущийся по кругу мяч и раскрасневшееся Наташино лицо не выпускал из поля зрения. Девушка сбросила с себя груз, угнетавших её проблем, и праздник в полной мере был для неё праздником.

Глеб ловил на себе её взгляд сегодня не однажды и всё не мог понять, чем же обернётся для них двоих произошедшая в ней перемена.

К вечеру, подуставшую компанию, приютила под своей развесистой кроной старая яблоня. Олег, прислонившись спиной к дереву, играл на гитаре и пел, ему подпевали нестройным хором, но с большим чувством и охотой.

Оперевшись на плечо Глеба, стояла рядом Наташа. Ничего так и не было ими друг другу сказано, но много ли в словах толку? Главное — Наташа поняла, что их связывает не случай, а то настоящее, мимо чего не пройдешь, легко отмахнувшись. Вот она попробовала и, похоже, не смогла. И стоит сейчас рядом с Глебом, слегка встревоженная силой пробуждающихся в ней чувств. А мир вокруг полон звуков, света луны и звезд, и запаха ночных фиалок. Сколько вечеров под луной было в её жизни, сколько признаний тешили гордость, ничего, при этом, не меняя. Сейчас всё было иначе, потому что воспринять мир таким, каков он есть, можно только обострившимися чувствами.

У пламени два цвета. Синий и алый. Два начала во взаимной потребности, извечном притяжении. Горит огонь, растворяется синее в алом. Рождается жизнь.

У Наташи глаза синие — синие, Глеб заворожено вглядывается в их глубину. Он растворяется в этой синеве. Наташа смеётся и смех её легкий, счастливый. Потом она прикрывает глаза и больше не смеётся, отдавшись алому всепроникающему пламени. Всепоглощающая синева, только она существует сейчас для Глеба. Теперь они оба — два цвета одного пламени. Горит огонь, рождающий жизнь...

А потом:

Я обещаю тебе звезду

Не с неба, любимая, в небе.

Нами рожденную ранней весной,

Вослед уходящему снегу.

Яркие краски бросит весна

Солнцу навстречу.

Пусть затеряемся в мареве лет—

Будет нам встреча!

В бездне веков, разлук и потерь

Путь нам укажет

Та, что родилась ранней весной,

Звездочка наша.

— Красиво и тревожно,— говорит Наташа.

Сильные руки бережно прижимают её к себе. И, кажется, они способны защитить ото всего... Кроме неё самой.

-Иди ко мне, Пушистик! — Наташа протянула руку. Котенок открыл глаза, потянулся, будто нехотя коснулся лапой, поглаживающую его, руку.

Малыш очень нравился девушке. Приходя домой к Глебу, она никогда не забывала о лакомстве для Пушистика. Встречая Наташу, котёнок косился в сторону её сумки, с важным видом прохаживаясь мимо. Девушка уверяла Глеба, что Пушистик при этом даже облизывается, но никаким другим образом своего нетерпения котёнок не проявлял.

— Ишь ты, маленький гордец!— удивлялась Наталья, проникаясь уважением к независимому пушистому существу.

Получив нынче причитающееся ему угощение звереныш, довольно мурлыча, отдавал должное кусочку твёрдого сыра. Ел он его не торопясь, время от времени поглядывая на Глеба с Наташей, которые пили на уютной кухне чай с пирожными, болтая о пустяках. За окном разыгралась зябкая непогода, и высовывать нос из дому ни кому из них не хотелось.

Глеба позвала мама. Оставшись одна Наташа подошла к залитому дождём оконному стеклу. Тихонько стояла, вслушиваясь в говор дождя, в его завораживающую музыку. Когда почувствовала за спиной присутствие Глеба, попросила его:

-Почитай мне свои стихи.

-Сегодня я расскажу тебе сказку.

-Сказку? Я оставила их в детстве.

-Не хочешь?

— А о чём будет твоя сказка? Хочу услышать сказку о любви.

Глеб улыбнулся:

-Хорошо, я расскажу тебе волшебную сказку о любви, правда, немножко грустную, как и все такие сказки.

-Но только непременно со счастливым концом!

-В моей сказке пока ещё нет конца, но я тоже хочу, чтобы он получился счастливым.

Под небом голубым, в далёкой дали, есть земля, краше которой не согревало ещё Солнце.

Удивительно прекрасна Акедония! С приходом весны, разноцветным пёстрым покрывалом, укутывают Боги её просторы: плодородные поля и луга, обширные, шумящие буйной зеленью, леса и склоны гор, чьи синие вершины тянутся к небу.

Чистые и глубокие реки несут свои воды к седому мудрому морю. Над берегом моря, на горе, стоит древний город Альт, столица Акедонии. Нет двух одинаковых домов в этом городе, каждый из них — творение мастера. Любовью построена столица, любовью взлелеяна вся Акедония. Чисты сердца её людей. Каждый своим трудом славит Великую Жизнь. Полнотой прожитого дня поклоняются акедонцы Богам. И нет для них большего счастья, чем возможность трудиться, чтобы ещё краше становилась давшая им жизнь земля.

-Как ты рассказываешь! Глеб, ты и вправду веришь, что такое возможно, хотя бы и в сказке?

-Я наверняка знаю, что моя Акедония существует. Попробуй в неё поверить, тогда и для тебя она будет существовать.

-Я реалистка, Глеб.

-Не ограничивай свой мир.

-Ты поэт, Глеб, и этим всё сказано. Не знаю, как насчёт "поверить", но я хочу услышать твою историю.

За горой плескалось море, и ветер доносил до ушей, утомлённого дорогой, человека его бесконечную песню. Человека звали Тисс, и он потерял счет дням, идя в одиночестве по заветной дороге, ведущей к Храму Судеб.

Дорога воспринималась Тисом, как живое существо, вызвавшее его на поединок. Она петляла, то поднимаясь высоко в горы, то предлагая измученному путнику крутые спуски вниз. Дорога вынуждала Тисса переплывать стремительные потоки и подвергала мукам голода, не посылая на его пути ничего, пригодного для пищи. Странные, жутковатые виденья посещали его по ночам. И он слышал голос, предлагавший ему вернуться, пока это ещё возможно.

Но у Тисса была цель, не позволяющая думать о себе. Ведь кто-то же должен дойти! Он был единственным из посольства Акедонии, отправленного императором на поиски Храма Судеб, кого не остановили превратности тяжкого пути.

— Акедонии необходима помощь Совета Пяти Жриц! — Тисс думал только об этом, запретив себе чувствовать что либо, кроме упорного стремления вперёд.

Товарищи, один за другим, оставили его, не выдержав суровых испытаний. Тисс и сам не раз бывал близок к отчаянию. Но преданная любовь к такой далёкой сейчас Акедонии оказалась сильнее страха, могущественней голода. Он остался твёрд в своём намерении идти до конца. И, словно поняв это, Дорога вдруг смилостивилась. Теперь она стелилась ему под ноги мягким травяным ковром, баловала обилием ягод и орехов.

Наступившая ночь застала Тиса у подножия очередной, не очень-то и высокой горы. Подъём в гору он отложил на утро. Ветер доносил до него запах близкого моря. Тиссу казалось, что он слышит плеск волн, что бегут навстречу прибрежным скалам, чтобы, обдав их брызгами своих приветствий, вновь ускользнуть назад.

Тисс прилег. Сон овладел им незаметно, его легкие крылья подняли Тиса над землёй и унесли далеко, к родным берегам.

Проснувшись с восходом солнца, акедонец был полон сил и той удивительной лёгкости, что позволяет человеку почувствовать себя всемогущим. Тисс поднял голову к небу, приветствуя новый день, да так и замер со вскинутой головой — он увидел Храм Судеб, возвышающийся на вершине пологой, поросшей деревьями и густым кустарником, горы, у подножия которой он провёл ночь.

Радость смела запрет, удерживающий в повиновении его чувства, и под напором их Тисс вдруг покачнулся. У сильных людей сильные эмоции. Смеясь акедонец опустился на землю. Он позволил себе пережить миг сладкой слабости, а потом, понимая, что сделано лишь пол дела, вновь заставил себя успокоиться и собраться.

Тисс заметил, что за ним наблюдают, ещё до того, как увидел, вышедшую из леса ему навстречу, девушку.

— Приветствую тебя, странник.

— Мир и тебе, дочка. Не скрасишь ли ты своим присутствием остаток моего пути?

— Что заставляет тебя думать, что у нас одна дорога?

— Разве ты не из тех в чью обитель вот уже три полных луны несут меня ноги?

-Давно ты вышел из дома. Много миль оставил за своей спиной?

-Много, дочка, много. Слыхали ли в ваших краях об Акедонии?

-Мне не приходилось слышать. Ты от туда?

-Да, иду от имени императора просить основать на нашей земле Храм Судеб.

-Император отправил тебя одного?!

— Остальные не дошли.

Девушка понимающе кивнула и прикусила губу, с интересом разглядывая не молодого уже акедонца одолевшего Дорогу. А потом попросила, прислушиваясь к трепету предчувствия, пробудившемуся в глубине её существа.

-Расскажи мне об Акедонии. Это большая страна? На берегу моря?

Тисс вошел в храм, к которому так упорно стремился. Встреченная им поутру девушка, проводила его, и солнце ещё не стало в зените, когда ноги путника переступили заветный порог.

-Файенна, как ты думаешь, чего нам ждать?

-Ты сказал "нам",акедонец ? Почему?

-Не знаю, оговорился наверное.

-В Храме Судеб не произносятся случайные слова.

-Ты правильно всё поняла, Файена.

Тисс и девушка стремительно обернулись. У них за спиной стояла редкой красоты женщина, стройная и величественная. Её приближение осталось не замеченным Тиссом. По глубокому почтению, с которым склонилась в поклоне перед ней Файена, акедонец догадался, что видит одну из пяти верховных жриц храма.

Тисс тоже низко поклонился. Спокойное величие молодой женщины и глаза, излучавшие силу и мудрость, произвели на Тисса сильное впечатление. Он, столько раз ведший мысленные беседы со здешними хозяйками, обвиняя их в тягостях пути, выпавших на его долю, сейчас молчал, не решаясь начать разговор.

-Войти под эти своды дано лишь тому, кто сумеет стать сильнее собственного страха.Я приветствую тебя и готова выслушать твою просьбу. Говори, человек, что заставило тебя вступить на Дорогу? Что за надобность руководила тобой?

— За седым морем, что омывает и здешние берега, есть прекрасная страна, моя родина, Акедония. Вот уже несколько веков, как процветает наша земля, под заботливой и любящей рукой справедливых правителей. Но у нынешнего императора нет наследников, которым, с чувством исполненного долга, мог передать бы он заботу о государстве. Что ждёт Акедонию в будущем? В преддверии грядущих событий, император желает дать своему народу защиту и просит основать в Акедонии Храм Судеб.

-Твой император поступает мудро и печется он не о личной выгоде. Такая просьба должна быть услышана. Ты передашь императору Клинию благословенне Храма и, как величайший дар твоей земле, приведешь с собой в Акедонию одну из наших дочерей. Тебе, доказавшему на Дороге свои силы, беречь и охранять её, пока глаза твои будут видеть солнце. Ваши судьбы связаны навеки. Помни -обидевший её, виновен пред Храмом! Ты же слуга храма отныне и навсегда!

— Готовься в дорогу, Файена, тебе пора оставить эти стены, твоя судьба в другом месте и с другим народом. Не утаю — тебе предстоит испытание, и от твоего решения будет зависеть будущее страны, которая станет тебе родной. Сумей понять своё предназначенье и ты дашь счастье Акедонии и познаешь его сама. Будь мудрой, дитя моё, и прощай.

От жертвенника поднялось и потянулось в направлении Тисса и Файены облако золотистого пряного тумана. Каждый из них увидел в тумане череду быстро сменяющихся видений. Но увидеть, не значит понять. Смущенные увиденным, покинули они Храм Судеб. Впереди их ждала дорога и будущее, к которому сейчас им слегка довелось прикоснуться.

— Ну же, соня, вставай!

-Глеб, ты с ума сошёл, я сплю, не смей меня будить.

-Ташенька, солнце уже проснулось, завтрак готов и карета у порога.

-"Карета" — это как?

-Олежка на своей машине приехал за нами. Ты разве забыла ? Нас Егоровна ждет. Вставай.

— Глеб, кому это нужно, вставать ни свет ни заря и тащиться не весть куда. Пусть едет один.

-Таша, Валентина Егоровна нас ждёт!

-Это для тебя так важно?

-Важно. И ты не права, говоря "кому это нужно".Нам с тобой нужно. Я тебе такой день обещаю, Ташенька!

Наташа обреченно вздохнула и выбралась из под одеяла. Она не хотела огорчать Глеба, по напряжённому голосу которого поняла— его расстраивают её капризы.

Но с коварством красивой женщины, она картинно потянулась, позволяя Глебу оценить все прелести её соблазнительной фигуры. В том заключалась её месть, и по вспыхнувшим глазам любимого Наташа могла судить, что её старания принесли желаемые плоды.

Вот только, он не дал ей возможности полной мерой насладиться своей победой. Глеб улыбнулся и стало ясно, что её "военная хитрость" ему понятна. Он не бросился к девушке, а сделав над собой явное усилие, вышел из комнаты.

-Я отомщу тебе, Рысев.— понеслось ему во след.

-Ладно.— откликнулся он из кухни, смеясь.

Наташа слегка сердилась на Глеба, что вынудил её к этой поездке. Но вскоре настроение её улучшилось. Удобно устроившись на заднем сиденье машины, девушка спросила:

— Может расскажишь мне дальше свою историю?

-Если хочешь.— легко согласился Глеб. Сказка про Акедонию грезилась ему по ночам, он думал о ней днем, и уже понимал — нужно додумать её до конца, записать, дать ей жизнь, если хочет спокойно жить сам.

Акедония встретила Файену дождём. Все четыре дня пути от границы до императорского дворца небо оставалось безжалостно к путникам. И хотя солнышко упорно пробивалось сквозь тучи, но, даже и при его свете, небо плакало, грустя.

Файена обладала умением укротить непогоду, но видя в происходящем знак свыше, пыталась понять, до конца прочувствовать и осознать, посылаемое ей предупреждение.

И только, когда промокшие и усталые путники вошли в столицу, дождь, наконец, прекратился.

Прежде чем идти во дворец, необходимо было смыть с себя дорожную грязь, привести в порядок одежду.И Тисс отвёл Файену в городские купальни.

Отдав себя в руки умелого банщика, он наслаждался заслуженным отдыхом, полный радостного чувства исполненного долга.

На женской половине, став под тугие струи всёочищающей воды, пыталась освободиться от овладевшей ею тяжести молодая жрица.

Файена охотно избежала бы встречи с императором. Тревога билась в ней, рождая мучительные, недобрые предчувствия.Но если позволить тревоге властвовать— она подчинит себе и, измучив, заставит поверить, что ничего светлого и радостного не случится с тобой больше.

Файена -жрица чуть отстранилась от растерявшейся, беспомощной девушки-Файены и, взглянув с улыбкой на свои страхи, расправила плечи, долой сметая неуместный страх перед будущим.

Любая встреча важна во Вселенной, но есть, среди множества встреч, те особенные, что так редки в потоке судеб и событий. И если двоим случается понять и не разминуться, то даже на бесстрастном лике Мирозданья расцветает светлая улыбка. Если же нет, то что ж...

"Могло и не случилось" — эта горькая фраза, венчает немало упущенных возможностей. Жизнь будет идти своим чередом, у неё, бесконечной, есть время подождать, пока мы сумеем стать мудрее.

Император Акедонии Клиний Справедливый в одно мгновенье узнал в Файене свою судьбу. А вот она не понимала. Он смотрел в холодную синеву её ускользающих глаз и хотел лишь одного -отогреть их своим теплом. Отстранённость Файены удерживала императора, не позволяя ему преступить ту черту, что отделяет простого смертного от Просветлённой жрицы.

Но Клиний и сам был из тех, сильных, кто живет по своим законам и устанавливает законы для других.

Преодолев, навязанное ему жрицей, оцепенение Клиний подошел к девушке и взял в свои руки ее, чуть дрогнувшую, ладонь.

-Тебя послали мне Боги, они благословят наш союз сыновьями. Позволь любви согреть твоё сердце, Файена.

-Ты ошибаешься, император. Перед тобой жрица. Мне никогда не быть женой и матерью.У меня свой путь, и по нему я хочу идти.

-Пусть ты наделена силой, но ты слепа, девочка, если не способна узнать ту "встречу",что дарит нам Великая Жизнь. Ради нас двоих, я не отпущу тебя, жрица.

-Я не стану твоей женой.

-Ты останешься со мной.

-Насилие принесёт пагубные плоды.

-Тогда, не противься нашей судьбе.

-Рожденная жрицей, не смеет забыть о своём предназначенье, в моей силе смысл и радость моего существования. Твоей воле не сломать мою!

-Посмотрим, не изменит ли время твоё решение. Я не могу отпустить тебя!

-Ты плачешь, Файена, от чего ты плачешь?— шептала девушка, вглядываясь в зеркало.

На сердце не было тяжести, только смятение. А предавшая её плоть, счастливо смеялась, не обращая внимания на отчаянную злость и непоколебимое упрямство своей хозяйки.

-Он надругался над жрицей!

-Как сладка, оказывается, любовь!

-Я хозяйка твоя, о предавшее меня, тело. Мне решать, не тебе!

-Как сладка, оказывается, любовь!

-Замолчи, ты слабо и глупо!

-Порой излишняя мудрость во вред. Как ты можешь его не любить?

У каждого свои бесценные мгновенья. Клинию судьба даровала тихие бессонные ночи, подле женщины, которая улыбалась теперь только во сне, когда утомленная, прекращала сопротивляться ему и себе. Упрямая складочка между бровей Файены, разглаживалась, становясь почти незаметной. И, неосознанно нуждаясь в его присутствии, Просветлённая жрица ненадолго становилась просто женщиной, которой хорошо и уютно подле любимого человека.

В такие ночи Клиний не спал, отчётливо сознавая, как ненадолго даровано ему даже это, призрачное, счастье.

На первых порах радость так переполняла его, что он и не думал придавать значение упрямой отстранённости своей жрицы. Но время шло, ничего не меняя к лучшему. И хотя Файена не могла оставаться к нему безучастной, но чем сильнее чувства пробуждались в ней, тем хуже всё становилось. Она, несомненно, была сильной женщиной, способной бороться за то, во что верила и к чему стремилась.

А потом девушка заболела. Потускнели её глаза. Клиний читал в них растерянность. Она даже казалась ему совсем беспомощной, слабой.

Клиний хотел помочь, защитить, но в ответ на заботливое участие, неожиданно для себя, услышал:

— Мы не можем ничего изменить в том, что случилось. У меня будет ребёнок и я не знаю, как теперь мне с этим жить.

-Прошу тебя, милая, перестань противиться, -воскликнул сраженный известием Клиний.— Наш сын должен родиться в, освященном законом, браке.

-Нет! Став императрицей, я перестану быть жрицей. Твоя воля подчинит, сломает мою. Этому не бывать.

-Твоё сердце подобно камню! И ты, по прежнему, ускользаешь от меня, Файена!

-Я, по прежнему, жрица, Клиний!

-Прошу не гневайся, император, я не смею говорить и не могу молчать!— Тисс склонился перед своим владыкой, полный решимости вступиться за ту, чья печаль измучила его.

Он не мог видеть свою госпожу несчастной, ему должно было её защитить.

Клиний не зря звался Справедливым, он не позволил своему гневу опуститься на голову не повинного человека. Он знал, что Тисс в Храме Судеб подчинил свою судьбу служению, вверенной его заботам, жрице.

-Боги даровали мне сына. Ты предлагаешь мне отнять у Гнидия мать?

-Позволь ей самой решать.

Император долго молчал. Он мерил шагами зал. Когда же обратился к Тиссу, то посеревшее лицо Клиния испугало воина.

-Я принял решение. Пусть твоя жрица придёт...

-Люди вольны отвергать дары Богов... Ты отказалась от любви, Файена, и не нуждаешься ни во мне, ни в Гнидии. Я заблуждался, принуждая. Нельзя навязать любовь. Отныне ты свободна, жрица.

Файену будто оглушили. Не радость ощутила она — тоскою сжалось сердце. Но то был её выбор и, даже если он и таил в себе ошибку, изменить что— либо было уже нельзя.

Тем вечером, впервые, она сама пришла к нему. Проститься. Клиний не отверг её. Не смог.

Под утро Файена вернулась к себе. Никогда раньше не смела она быть с собой так откровенна. Она и не думала, что в ней живёт страх -страх сделать неверный выбор.А теперь она знала, что, угнетаемая им, совершила над собой насилие и, звуча тягостным укором, останется с ней навсегда отвергнутая ею любовь.

-Твоя сказка грустная и у неё плохой конец.— сказала Наташа, задумчиво теребя между пальцами, выбившуюся из причёски, русую прядь..

-А мне понравилось, — обозвалась, сидевшая рядом с Олегом, девушка, его очередная подружка.— Что это за историю ты рассказывал, в кино видел или книжку читал?

Глеб с Наташей переглянулись. Он говорил не громко и не думал, что на передних сиденьях его слышат. В страну, под названием Акедония, доступ был ограничен.Наташа почувствовала не желание Рысева делиться своей тайной и, потому, быстро сказала: "это мы с Глебом вместе читать начинали, а я до конац так и не добралась, книжку отдать пришлось".

Обняв Наташу Глеб сказал, совсем тихо, только для неё :

-Пусть небо ветрами стужится,

Но в солнечных бликах лужицы.

Каждый новый рассвет приходит с надеждой—

Что станем мудрей и счастливей, чем прежде.

-Моей сказке ещё далеко до конца, Ташенька, -шепнул он девушке,— я чувствую впереди ещё множество событий.

-Рысев, мне что-то расхотелось сейчас слушать. Скоро приедем?

-Считай, почти уже и добрались.

Наташа не то, что бы боялась, скорее опасалась, предстоящей встречи со странной знакомой Глеба. Валентина Егоровна умела видеть, сокрытые от прочих, мотивы человеческих поступков. А кому приятно быть прочитанному до конца, когда не возможно прикрыть то стыдное, с чем мы миримся, поддаваясь уговорам собственной слабости.

Егоровна встретила гостей приветливой улыбкой. Стараясь не быть навязчивой, наблюдала за Глебом и Наташей издалека.

-И что ты о ней скажешь? — Лида, обращаясь к подруге, искала поддержки собственной неприязни к девушке, влюбившей в себя Глеба.

-Она красивая,— усмехнулась Егоровна.

— Да разве в этом дело?! Хлебнёт с ней Глеб горюшка.

— Всяко меж ними будет, да только никакая другая, твоему сыну, её не заменит.

— Да и не двое их уже,— чуть помолчав, добавила Валентина Егоровна.

Лида не поняла: "О чём это ты, Валюша?"

-Внучёк у тебя скоро родится.

Лида не знала радоваться ей или, напротив, ужасаться полученному известию. "Глеб мне ничего не говорил,"-растерянно пробормотала она.

-Они ещё и сами об этом не знают. А я малыша между ними отчётливо вижу. Хороший мальчик, светлый.

— Надо же что-то делать, — оглушенная известием женщина смотрела на молодёжь, готовящуюся к вылазке в лес.— Ты им скажешь?

-Зачем? Мы с тобой, подруга, мудро промолчим. А делать мы будем вот что — картошку чистить, борщ варить. Через несколько часов нам предстоит накормить голодных молодых людей, и подготовиться к этому стоит основательно.

Валентина Егоровна обняла Лиду за плечи и увела за собой в дом.

До обеда катались на лыжах. Наташа давно не чувствовала в себе подобной легкости и беззаботности. В голове — полное отсутствие мыслей, только радостное ощущение свободы, когда летишь, оторвавшись от земли, а ветер бросает в горящее здоровым румянцем лицо полные пригоршни снежинок.

-Люблю зиму! Спасибо, что вытащил меня за город, Глеб.

-Я прощен? Можно не страшиться мести?

-Страшись, страшись !

Наташа повалила Глеба в снег. Хохоча они катались по земле, а потом большая пушистая ель спрятала их от посторонних глаз, когда Глеб запросил пощады, нежно целуя расшалившуюся Ташеньку.

Снегопад усилился. При полном безветрии снежинки, красиво кружась, опускались на землю, покрывали развесистые еловые лапы-ветки, садились, на подставленные им людьми, ладони.

И стихи родились сами собой, потому что не могли не родиться:

— Снегопад окутал тайною

Вдруг любимые черты.

Я смотрю совсем растерянно—

Неужели это ты?!

Видишься лесной колдуньею,

Недоступной для меня,

Со стихиями созвучною,

Полной дерзкого огня.

В волосах твоих запутался

Запах хвои и зимы.

Ты, свободой упоённая,

Восклицаешь -"Это мы!"

Это мы, отдавшись радости,

Захмелев, легко смеясь,

Проживаем в упоении

Это сладкое "сейчас"!

Наташа стояла, прижавшись спиной к Глебу, и оба смотрели вокруг, стремясь удержать в себе, возникшее внезапно у каждого из них, ощущение необычности переживаемого момента.

Оба предчувствовали — чтобы выстоять перед тем "потом", что ожидает их, таясь за поворотом, необходимо накопить в себе силу таких вот мгновений.

В Наташиной однокомнатной квартире Глеб обосновался как-то незаметно для них обоих. Сперва, он оставался на ночь лишь изредка, пусть запоздно, но возвращался домой. Потом, уйти стало более неестественным, чем остаться.

Они ещё не стали семьёй, но первые попытки совместной жизни восприняты были ими, как весьма удачные. Быт не угнетал, присущие ему проблемы, до поры до времени таясь в тени, не заявляли пока о себе.

Наташа переживала момент ничем не омрачённой влюбленности и ничуть не задумывалась о щедрости, проявленной к ней судьбой. Отдавшись течению жизни, ничего не планировала и не пыталась устраивать, в свете собственных взглядов и разумения. Просто жила, испросив у самой себя передышку.

Всё было так замечательно, пока однажды утром, борясь с подступившей к горлу тошнотой, не задумалась— почему это её мутит по утрам, вот уже почти с неделю. Наташа, поперхнувшись внезапной догадкой, поднялась с постели, сбросив вместе с одеялом и беззаботность последних счастливых месяцев.

Замуж за Глеба она, пока, не собиралась. А уж рожать ребёнка и подавно. Отказаться от мечты о богатой красивой жизни, в которой ей было бы доступно почти всё, Наташа не хотела. Во всём случившемся обвиняя Глеба, она испытывала к нему чуть ли не ненависть.

Рысев почувствовал неладное сразу. Он не дал девушке возможность решать одной за всех. Наташа, собравшаяся справиться с возникшей проблемой сама, не ставя его даже в известность, не устояла перед чуткой настойчивостью Глеба. Она расплакалась, изгоняя из себя яд ненависти, потянулась всем своим существом к тому, кого так решительно пыталась отвергнуть.

-Ташенька, что тебя страшит?

-Глеб, разве ты не понимаешь, родить сейчас ребёнка будет безумием ?! Я к этому не готова, да я, просто, этого не хочу! Его не должно быть!

-Он уже есть, Таша. Новая звёздочка на небосклоне. Ты решишься убить звезду?

-Глеб, что ты со мной делаешь! А как же моя мечта?! Если родится ребёнок, в моей жизни ей уже не будет места.

— Мечты опасны тем, что сбываются. Ты никогда не была до конца откровенна со мной, и я не знаю, о чём ты говоришь, но твоей целеустремлённости хватит, чтобы достигнуть всего желаемого.Роди ребёнка, Таша. Я позабочусь о нём.Мы не станем для тебя ни обузой ни преградой. Но тебе всегда будет куда вернуться, как бы, потом, ты не распорядилась своей жизнью.

— Я его рожу и дам возможность манипулировать собой при помощи ребёнка. Ты не понимаешь, что нельзя усидеть одновременно на двух стульях, нельзя иметь всего, от чего-то нам приходиться и отказываться.

-Наш ребёнок уйдёт от нас безвозвратно, и унесёт с собой тот шанс на счастье, что никак нельзя упустить. Мне понятны твои сомненья, но если ты любишь меня, то поверь — никогда я не стану между ним и тобою. Каждый из нас будет отдавать ему то, что может. Ни "твой", ни "мой", а что бы с нами не случилось, всегда "наш". Ты слышишь меня, Ташенька, дай родиться нашему ребёнку!

-У меня болит голова! Я не знаю, я ничего не знаю... Глеб, я не могу с этим справиться. Сейчас не могу.

Глеб поднял поникшую Наташу на руки. Он прижал её к себе, баюкая. Тихонько поглаживал подрагивающие плечи. От него исходила мужская сила, отличная от её собственной. И хотя Наташа никогда не считала себя слабым существом, но она бесконечно нуждалась в Рысеве и, кажется, начинала понимать, что не захочет навсегда оборвать их связь, а потому родит ребёнка, о котором так просит её Глеб.

Часть3

Глеб никогда со своей судьбой не бранился, на жизнь не обижался. Но таким счастливым, как сейчас, никогда себя не чувствовал.

Наташа спала рядом, Глеб прислушивался к её тихому дыханию и в нём рождалось то самое "спасибо", которое произносит сердце, непонятно к кому обращаясь.

Стараясь не потревожить Ташу, Рысев поднялся, вышел на балкон. Ночь звёздная и загадочная потянулась к нему навстречу: "Не спиться, человек ? Грустишь или мечтаешь?"

-Просто радуюсь.

Яркая звезда на небе подмигнула Глебу, словно соглашалась, что проспать свою радость было бы расточительно.

-Тебе не спится, Глеб?— Наташа подошла так тихо, что Рысев и не заметил. Стала рядом, прислонившись к его плечу.

-Я разбудил тебя, Ташенька.

-Не ты. Он. Балуется. Толкается. Вот попробуй.

Глеб положил на топорщившийся Наташин живот свою большую твёрдую ладонь и замер, прислушиваясь.

— Может ему там тесно?— предположил отец, ощутив наконец, движение под своей рукой.

-А может темно и страшно?— рассмеялась Наталья— Да ещё и общения не хватает.

-Давай я ему колыбельную спою.— предложил Глеб и, обняв Ташу, хотел вернуться вместе с ней в постель.

-Нет, не хочу спать! Ты, Рысев, лучше расскажи мне ту свою историю, сказку про любовь, про Акедонию, помнишь ?

Он помнил. Акедония, по прежнему, грезилась ему во сне и наяву. Сердце Рысева всегда откликалось на это слово, волнуясь, тоскуя. Глеб потянулся навстречу своим грёзам, словно сделал шаг в другой мир и...

Он всё так же стоял, обнимая Наташу, но слышал уже не звуки ночного города, а плеск волн, бросаемых морем на берег...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Море штормило. Натолкнувшись на прибрежные скалы, волны рассыпались множеством брызг, горько-солёных, холодных. Клиний стоял у кромки воды, безразличный к неудобству промокшей одежды. Он вытирал лицо, когда глаза заливало водой, и не двигался с места.

Тем временем быстро темнело. Над морем поднялась луна, пока ещё бледная и прозрачная. В ней не было силы осветить опускавшуюся на Акедонию ночь.

-Я, как эта луна, с тех пор как потерял тебя. Слаб и мало на что годен,— подумал Клиний и тут же был с головой накрыт мощной волной. Сегодняшний шторм не рождал ещё таких. Море дало ему пощёчину, оно не любило слабых. Клиний согнулся, изо всех сил пытаясь удержаться на ногах. Его влекла за собой отступающая вода, но он, отчаянно сопротивляясь, сумел устоять. Отряхнувшись, взглянул на небо, откуда насмешливо взирала на него луна. Свет её стал ярче, сильней.

-Спасибо за науку! — император улыбнулся луне и морю, которое, истратив силы на свой последний удар, теперь, похоже, успокаивалось.

Клиний Справедливый чувствовал в себе важную перемену. Вода смыла горечь и обиду, мучившие его. Море унесло их в бездонные глубины свои, поглотило их навсегда. Клиний прислушался к голосу своего сердца-оно по прежнему болело и любило. Ну что ж, разве он хотел бы забыть Файену?! Он попытается понять свою жрицу.Тот, кто понимает, не станет судить и сможет простить. Простивший сумеет выжить.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Год уходил за годом. Верный своему слову, Клиний не искал встреч.

И, однажды, из Храма Судеб прибыла вестница. Не его Файена, другая молоденькая девушка, из тех, кто пошел тогда за его жрицей. Она пришла сообщить императору волю Богов. У Акедонии будет наследник, если...

Верный своему долгу, Клиний выполнил всё, что от него потребовали.

Через год он держал на руках младенца Тиссия, рождению которого радовался народ по всей Акедонии.

Клиний Справедливый тоже порадовался б, если бы другой мальчик, восьмилетний Гнидий, не тревожил его.

Как же хотелось Гнидию, что бы все заметили, что он лучше, умнее, сильнее этого глупого младенца. Даже его отец любит Тиссия. Это не честно! У Тиссия есть мама!

Гнидий отказывался смириться с тем, что его отец станет ещё чьим-то папой. Отец всегда принадлежал только ему. У этого крикуна есть мама, и хватит с него! Хватит!

Маленький Тиссий играл в саду, а его мать с нежностью наблюдала за ним. Глаза и губы её улыбались. Малыш взобрался на руки к своей маме и уснул, убаюканный исходящим от неё теплом и спокойствием. Императрица не отдала мальчика нянькам. Так и сидела на скамье, оберегая детский сон преданной любовью.

Поглощенная своим ребёнком, она не замечала Гнидия, который стоял неподалёку и не сводил с неё, блестящих непролитыми слезами, глаз. Он отчаянно завидовал сводному брату!

Украдкой подсмотренный миг чужого, недоступного ему, счастья! До боли закусив губу, Гнидий круто развернулся и бросился прочь. Тоска по матери, которую он почти не помнил, став обидой, больно жгла изнутри!

-Отец, где моя мама ?Почему она меня бросила?!

Клиний взглянул на сына, что настойчиво требовал от него ответа. Застигнутый врасплох, он не сумел обуздать свои чувства. Болью и жалостью полыхнул отцовский взгляд. Как же обожгла гордого мальчика эта жалость! Отец понимал, что чувствует сейчас принц Гнидий, только не мог могущественный император избавить любимого сына от предначертанной ему судьбы! Клиний протянул руку, что бы приласкать ребёнка, но Гнидий сжался, отступил назад.

Детство уходило от него преждевременно, горько. Изогнув губы в презрительной улыбке, десятилетний мальчик твёрдо произнёс :

— Если я не нужен Файене, то и она мне не нужна! Я легко обойдусь без глупых женских нежностей. Главное, что у меня есть ты, отец. Забудем о ней, папа. Ты император, я принц великой Акедонии. В женщинах нуждаются только слабые.

Он так и не подошёл к отцу, стараясь казаться взрослым и независимым. А за окном, в саду, снова смеялся Тиссий, и ласковый голос матери с любовью пенял ему за какую— то шалость!

Обида и ненависть, не осознанные ещё до конца, но от этого не ставшие менее губительными для не окрепшей детской души, впились острыми колючками в Гнидия. Слёзы опять подобрались к глазам, но, мотнув головой, он не позволил им пролиться. Комок из боли и не пролитых слёз взамен горячего сердца -страшные последствия, рождённые поруганной любовью.

Император стоял на вершине утёса. Внизу шумело море. Морем до Тихого острова два часа ходу. На землю опустилась ночь, и остров Просветлённой светился в темноте. Пятно светящегося тумана.Мечта.Тоска. Боль...

Маленькое судёнышко качало на волнах, бросало из стороны в сторону, ветер шумел, рвал паруса. Люди сражались с непогодой вот уже несколько часов. До родных берегов было рукой подать, но даже самые стойкие из моряков теряли надежду на спасение. И тогда они обратились к Богам, взывая к их милости.

Ветер не стал тише, но он переменил своё направление. Корабль не несло больше на прибрежные скалы. Судно, подхваченное порывом шального ветра, рвануло вперед и выбросило в... тихие и спокойные воды. Между людьми и штормом, что по прежнему сотрясал морские просторы, возникла не видимая, но прочная преграда.

Там, за незримой стеной, моряки могли видеть мощь разбушевавшейся стихии, оставаясь при этом наблюдателями, не вовлечёнными в бешенную пляску волн, понукаемых ветром.

У них за спиной была буря, а впереди запретный остров. Акедонцы растерянно оглядывались по сторонам, силясь поверить в произошедшее.

Легенды о Тихом острове знакомы были всем А вот увидеть его и пристать к запретным берегам случалось лишь избранным. Видно горячи были молитвы, что услышали их в Храме. Значит сочли их достойными ступить на священную землю, если волшебная завеса, пропустила гибнущий корабль.

Люди сошли на берег и, упав на песок, благодарили Богов за чудесное спасение.

От побережья вверх по склону петляла узкая тропинка. На высоком холме расположилось небольшое селение. А еще выше, особняком, вдали от людских жилищ, одинокий и неприступный, возвышался, задевая шпилями своих башен, проплывающие по небу облака, Храм Судеб.

Казалось таким естественным подняться в селение. Но было ясно, что жители острова знают о них, и если не зовут, то нет им вглубь острова дороги. Спасённые моряки так и остались на побережье. Их, обострённые пережитой опасностью, чувства не позволили им ступить на соблазнительно манящую тропинку. Уважение к жителям Тихого острова и почтение к Просветлённой, превозмогли неуместное любопытство.

-Они отважны и мудры, мама.

-Да, Алькадо.

-Я спущусь к ним?

-Иди, но помни, что лучше промолчать, чем сказать некстати. Ещё не пришло время ЕМУ узнать о тебе.

-Не тревожься, я ведь всё понимаю!

Маленький мальчик, лет семи от роду, плескался у воды. Моряки недоумённо поглядывали то на ребёнка, то друг на друга. Никто не заметил, когда он подошел, откуда взялся.

Мальчик обернулся и сказал: "Вы можете отплыть с отливом, судно хоть и повреждено, но до Альта совсем близко."

Команда, соглашаясь, закивала головами. Им бы удивиться, услышав подобное почти из младенческих уст, но всё случившееся с ними было столь невероятно, что смутить моряков сейчас ничто бы не смогло.

Ребёнок приветливо и чуть-чуть лукаво улыбнулся и, безошибочно угадав шкипера, протянул ему поднятый с земли камень. Неправильной формы, чуть меньше куриного яйца, отшлифованная морем галька легла в крепкую мужскую ладонь.

-Спасибо, малец, я сохраню её как память о нашем чудесном спасении.

Мальчик кивнул.

-Положи во внутренний карман куртки.— посоветовал он — и буря никогда не застанет тебя врасплох, ты будешь знать за три дня вперёд о её приближении.

Моряки окружили своего капитана, любопытствуя взглянуть, на столь щедрый подарок. Когда же они захотели расспросить о том, каким образом предскажет шторм обычная галька, спрашивать было уже не у кого.

Алькадо исчез так же внезапно, как и появился.

Команда возбуждённо переговаривалась, выражая свои сомнения. Моряки рассуждали о том, что "дитя оно и есть дитя", "малец и не такое наобещает". Но не слушая предложений избавиться от камешка, шкипер с улыбкой сжимал его в руке. От галечки исходило приятное тепло, она излучала спокойствие и безмятежную, свойственную лишь детству, радость. Бывалый моряк бережно положил дар Тихого острова, во внутренний карман куртки...

Пройдут годы. И однажды, провожая своего сына в далёкое плавание, вышедший на покой шкипер, скажет ему, отдавая свой талисман:

-Положи его во внутренний карман, поближе к сердцу, и пока легко и спокойно будет у тебя на душе, ни о чём не тревожься. Если же сожмётся, заболит сердце, стань предельно внимателен, знать близко подобралась к тебе опасность. А если станет бросать тебя то в жар, то в холод, знай— близится буря, быть через три дня на море сильному шторму.

-Отец, я старший твой сын, почему это Тиссий -надежда Акедонии, её будущий император, а как же я?! -Гнидий ворвался к отцу стремительно, никого и ничего не замечая вокруг.

Клиний Справедливый строго взглянул на принца. Подобная несдержанность не могла быть оправдана никакими обстоятельствами. Гнидий, вдруг, почувствовал себя голым под взглядами людей, находившихся в покоях императора. В своём порыве, он не заметил их, но сейчас шёпот и сочувственные взгляды мучили, хлестали его. Бесконечно униженный Гнидий, склонился перед императором. Ему не нужны стали никакие объяснения. Обрывки фраз, что не раз касались его ушей, вдруг сложились в простую жестокую истину.

А он то надеялся взять реванш над Тиссием ! Но ведь отец всегда говорил "я горжусь тобой, мой мальчик, учись, всему учись, во благо нашей Акедонии." Но умолчал о том, что он ничто, по сравнению с Тиссием, всего лишь его сводный незаконнорожденный брат!

И над всем его горем нависал призрак той, что не к добру, ох не к добру, дала ему эту горькую униженную жизнь.

Ничего больше не существовало для Гнидия. Он и сам исчез. Жила только его ненависть и она беззвучно кричала:

-Предательница! Ты знала, что тем лишает меня всего, знала, но отказалась стать женой моего отца. Как я тебя ненавижу! Я тебе отомщу! Я всем отомщу. Я не отдам Тиссию Акедонию!

Над Тихим островом собиралась гроза. Горел огонь в Храме Судеб. И Просветлённая всю ночь вглядывалась в его зыбкое пламя. Туманное облако, что встало наконец над алтарём, приоткрыло ей тайны грядущего. Но стоило ли вопрошать Богов, когда Файена сердцем чуяла тьму, что опускалась на Акедонию. И знала она, что имя той тьме Гнидий, их с Клинием старший сын.

В нём слились воедино отцовская воля и материнский дар. Кто лучше её знает, что будет, если напитать всё это ненавистью?!

-Я принесла зло земле, что стала мне родной. О, Боги, назовите цену искупления?!

-Захочешь ли ты её заплатить?— прошелестело, вспыхнув искрами пламя.

-Нет ничего...

Тихо приоткрылась массивная дверь, пропуская сноп света, брошенный во тьму храма восходящим над островом солнцем. Утомленные глаза Файены не сразу заметили его. Но Алькадо шагнул к ней навстречу, и в этот миг догорел огонь на жертвеннике. Просветлённая жрица поняла и, упав на колени, прижала к себе, обняла ребёнка, её с Клинием младшего сына, свет очей её и "цену искупления".

Ничего не знал отец об этом мальчике. Боги, до поры, запретили ей говорить о нём императору.

Ребёнок рождался, а она слышала над собой спорящие голоса:

— Всё предопределено, как не старайся, не сможешь помешать.

-Ты ошибаешься, Он изменит всё.

-Чем же наделишь его, что бы превзошел он Первого? Первая кровь сильней.

-В его крови — сила взаимной любви. Он сохранит Акедонию.

Файена назвала новорожденного сына Алькадо, что значит Хранитель. И вот наступил его час.

-Ты же ещё совсем маленький и крылья твои не окрепли, как отпустить мне тебя с Тихого острова, сын ?

Внимательно смотрели на Просветлённую не по детски мудрые глаза. В них не было страха, только спокойная готовность откликнуться на зов своей судьбы и вера в свои силы.

-Не печалься мама, всего то два часа морем. Мы с тобой разве расстаёмся? Не только ты меня, но и я тебя почувствую, услышу, где бы ты ни была.

-Я сама отвезу тебя во дворец. —

Клиний Справедливый смотрел на Файену и всё пытался понять, зачем нужна была эта разлука. Разве не мог он, отпустив свою жрицу, признать свободу её вольнолюбивой души. Почему расстались они с такой болью. Ведь он всегда любил её. Любовь щедра и свободна.

— Я только теперь понял, что "любить", совсем не значит— "обладать".Пусть, как морской прилив и отлив, приходила бы и ускользала ты, познавая себя без гнёта насилия, чувства вины и отчаянья. Мне жаль, что слишком поздно понял— только ничего не прося для себя, можно достичь всего. То, в чём отчаянно нуждается сердце не удержать силой.

-Я всегда боялась оступиться. Страх плохой советчик. Когда же я поняла...Слишком поздно я себя поняла.

-Бурным потоком встал я на твоём пути, Файена.Насилие способно породить только насилие. Ему никогда не соткать радость.

-Я рада видеть тебя вновь, великий император.

-Приветствую тебя, моя жрица. Твой приход осветил самые темные уголки моего сердца, изгнав, нашедших себе там место, чудовищ.Я так рад вновь видеть тебя, Файена.

Двое, забыв обо всём, смотрели друг на друга, не замечая третьего, хмуро наблюдающего за ними. Гнидий смотрел на отца и мать, задыхаясь от злобы. Да как они смеют выглядеть такими счастливыми!

-Значит ты простил её, отец?!— едким, презрительным возгласом обратил на себя внимание родителей их старший сын.

-Гнидий!— Файена резко обернулась, сделала шаг навстречу сыну, но вынуждена была остановиться, почувствовав на себе страшную обжигающую силу недетской ненависти.

-Не подходи ко мне, Просветлённая. Уходи из дворца, как ушла уже однажды из нашей жизни.Как смеешь радоваться ты, искалечившая, сломавшая мою судьбу ?!

-Боги предопределяют рождение каждого из нас. Но пробуждая тебя к жизни, они оставили за тобой право самому ткать нить грядущего. Ты из породы сильных, за таких не решают Боги.

-За меня всё решили вы! Вы отобрали у меня мою Акедонию. Благодаря вам она достанется не мне, другому.

— Обладание всегда иллюзорно. Но куда бы не завела судьба акедонца, он никогда не забудет о родной земле, черпая силу и радость в единстве с ней. Боги щедро одарили тебя талантами. Ты не простой человек, Гнидий. Тебе есть, что отдать родившей тебя земле. Люби её, служи ей.

-Служить, когда другой будет упиваться властью?

— Власть тоже служение.

-Власть это власть! Пообещай мне её, отец. Иначе, ничто не спасёт Акедонию.Клянусь, настанет день, когда ей придется согнуться, покорившись моей воле!

-И ты подымешь руку на то, что любишь?!

-Любить ту, что тебя отвергла? Разве я говорил о любви ?Я хочу и буду обладать Акедонией. И мне никогда не понять тебя, отец.Откуда в тебе эта слабость? Ты простил причинившую тебе столько боли и зла. Я же видел, как ты страдал все эти годы. Что заставляет тебя вновь протягивать руки навстречу женщине, достойной лишь ненависти и презрения?

-Я сохранил в душе то, что ты так опрометчиво отвергаешь. Любовь помогла мне понять. Понявший сумеет простить. Простивший сможет выжить. Не гони из сердца любовь. Жизнь без неё пуста.

Гнидий упрямо тряхнул головой, хотя отцовские слова, против его воли, всё же нашли место в сердце, запали, почему-то в душу.

-Послушай меня, Гнидий, -заговорила Файена -в тебе есть "дар",и даже мне не по силам измерить его. Пошли со мной. Тихий остров примет тебя. Там ты излечишься от ненависти. И обретёшь силу, которой Вселенная наделяет лишь избранных.

-Мне ничего не нужно из рук предавшей меня матери. Я познаю всё сам! И тогда...

-Твоя ненависть убьёт тебя,— тихо прозвучавший голос, заставил всех обернуться.

Никто не заметил, когда появился в комнате Алькадо. Файена так и не успела сказать о нём Клинию. Она оставила мальчика на корабле, хотела наедине, глядя в глаза императора, сообщить ему ещё об одном их сыне, готовая к его гневу, в тайне от себя самой, надеясь на его радость. Но Алькадо возник между ними. Он поспешил на помощь матери, почувствовав переживаемые ею боль и отчаянье.

Гнидий увидел у себя за спиной высокого мальчика, светловолосого, темноглазого. Он никогда не встречал его раньше, но было в нём что— то очень знакомое. Принц напряженно всматривался в глубину этих недетских глаз, силясь понять что-то, хотя и ускользающее, но очевидное.

Никто не нарушил повисшую, внезапно, тишину. Клиний взглянул на ребёнка и как в волшебном зеркале увидел себя самого, только совсем ещё юного. Файена смотрела на мальчика с такой гордостью и тревогою, что Клиний понял — ему не почудилось. Гнев и радость поочерёдно отразились на его посеревшем лице. Он попытался было осмыслить случившееся, не зная как отреагировать на обрушившуюся на него новость, но почувствовал, что нужно просто принять всё, как есть.

Алькадо улыбнулся отцу и ответная улыбка Клиния родилась в нём непроизвольно и вышла искренней и очень сердечной.

И тогда Гнидий тоже всё понял. Он потрясённо разглядывал новоявленного брата. Так вот, значит, кем утешилась его матушка. Забери она его тогда с собой, возможно и сложилось бы всё иначе. Росли бы вместе два брата. Брата, а не врага.

Гнидий на миг представил себе, как это могло бы быть и сердце его вздрогнуло, оно не хотело умирать и всё ещё жаждало того тепла, которым может одарить человека лишь другое человеческое сердце.

Два брата стояли напротив друг друга. Но стоило Алькадо сделать шаг навстречу, как его остановил резкий окрик:

— Не смей вставать на моём пути. Да, в нас течёт одна кровь, но это ничего не изменит. Глупая слабость глупого сердца недостойна внимания. Всё уже решено...Меня зовёт Печальный лес. Я слышу его голос. Что потемнела лицом, Просветлённая, неужто испугалась? А вот я не боюсь. Прощайте.

Гнидий резко развернулся, обрывая любые связи с теми, кому никогда уже не стать его семьёй. Он жаждал одиночества, одиночества, которое не предаст.

Наташа растерянно наблюдала за отстранённым лицом надолго замолчавшего Глеба.

-Рысев, очнись!Ты зачем меня пугаешь?! Я не хочу слушать твою тоскующую сказку!

Глеб не понимающе взглянул на девушку, медленно возвращалось его сознание к реальности мира, в котором сердито звала Рысева, расстроенная Наташа.

Что-то очень важное происходило с ним. Похоже, до предела утончилась преграда между двумя мирами, существовавшими для Глеба Глебовича Рысева. Всегда жило в нём, вернее дремало, ещё одно сознание, крайне редко, в самых напряженных ситуациях, заявляющее о себе. Его другая сущность поднималась тогда из таинственных глубин подсознания. И хотя, осознанная им личность, твёрдо стояла на страже, но и этих кратких соприкосновений было достаточно, что бы поселить в Глебе сомнения и множество волнующих его вопросов.

Очнувшись, Рысев виновато посмотрел на Наташу и, притянув её к себе, обнял, но не ласково и бережно, как всегда. Девушке показалось, что он вцепился в неё, силясь удержать.

Не всякой истины стоит домогаться. А, готовое прийти к нему знание, таило в себе угрозу для всего, что любил Глеб.

Глеб получил от Егоровны открытку. Она уезжала, надолго, и просила молодёжь пожить в её загородном доме. Лида, вполне способная обходиться без чьей либо опеки, не стала удерживать сына. Она ревновала его к нахальной девчонке, но хорошо помнила слова своёй подруги, что никто другой Глебу Наташу не заменит. А Лида любила сына по настоящему, больше чем себя и, превозмогая свою неприязнь к его избраннице, велела, не решающемуся оставить её Глебу, отправляться с округлившейся Натальей, загород, и поскорее.

-Не стоит будущей маме вдыхать пары раскалённого асфальта. Поезжайте, Глебушка. За меня не тревожься, да и Олежка с его мамой, ведь, рядом. Так что не пропаду. А твоему сыночку свежий воздух пойдёт на пользу.

-Ты тоже думаешь, что родится мальчик?

-Не думаю, знаю !

-А вот возьму и рожу девочку, всем умникам наперекор.

-Ну, если захочешь, я и от девочки не откажусь, только сейчас там точно мальчик.

Рысев положил Таше на живот руку и малыш откликнулся, толкнул его в ладонь. Довольный Глеб засмеялся и потащил Наташу собираться.

Лида смотрела им вослед. Рассудок кричал : "Это не справедливо!". Но тихий голос сердца шепнул : "Всё правильно, так и должно быть. Будь счастлив, мой дорогой мальчик".

Тихая неспешная деревенская жизнь неожиданно пришлась Наташе по душе. Глеб уезжал первой электричкой в город, но ей не было ни скучно, ни одиноко. Устроившись в кресле-качалке девушка подолгу читала, пока глаза не начинали слипаться и тогда, поудобней устроившись, она засыпала. В тени деревьев летний зной не казался таким мучительным. Раскинувшись в сонной неге, дремала деревенька в жаркий полдень. Даже не кудахтали куры и не мычала соседская корова.

К приезду Глеба Наташа как раз успевала приготовить ужин, чем собственно и ограничивались все её хлопоты по хозяйству. Солнце клонилось к горизонту, вечер приносил с собой прохладу. Оживала деревня, наполнялась гомоном. Люди спешили управиться с делами до темноты. А Наташе с Глебом всего и дел то было, что полить цветы на клумбе да несколько грядок с овощами. Почти весь участок Валентины Егоровны занимал большой старый сад, так что, непривычной к такой работе, городской молодёжи не приходилось маяться, ухаживая за огородом.

Трещали в траве кузнечики и "пели" цикады. Глеб и Наташа спускались к реке. Они слушали лягушачьи концерты и любовались закатом. Почти ничего не говоря друг другу, сидели обнявшись на вросшей в землю коряге, пока маленькие зловредные комары не прогоняли их прочь.

Соседка, подоив корову, оставляла для Таши банку парного молока. Девушка выпивала его с охотой.И будто заключалась в нём сонная сила, веки Наташи вскорости начинали слипаться.

А вот Глебу не спалось. Когда Таша засыпала, он потихоньку поднимался с кровати. В доме у Егоровны Акедония подступала к нему близко-близко. И тогда он, жертвуя сном, переносил на бумагу всё, что навевали ему недолгие летние ночи.

Клиний Справедливый, вдруг, почувствовал тяжесть, опустившихся ему на плечи лет, что были прожиты незамеченными, и никогда раньше не напоминали о себе. Старший сын, любимое дитя ! Этот мальчик даже не догадывался, чем был он для своего отца. Возможно, Клиний и сам осознал это, только когда потерял Гнидия.

Подрастал, мужал Тиссий. Император видел— ему по силам груз державных забот. Не оставлял отца Алькадо. Он и впрямь оказался Хранителем, даром Богов, благоволящих Акедонии.

И гордился император сыновьями и любил их. Только сердце стареющего Клиния день ото дня болело всё сильней. Тоска по Гнидию вытеснила из него способность радоваться. Тревога о мятежном принце поглощала душевные силы.

Клиния Справедливого стали тяготить государственные дела. Он всё чаше, посвящал своё время отстранённому созерцанию, прощаясь, со всем, что любил. Зов ожидающей его Вечности звучал всё отчётливей. Серебряная нить жизни утончилась до предела.

-Я ухожу, Файена.На дорогах Вечности пообещай мне встречу.

-Ничто не сможет помешать ей случиться!

-Гнидий...Помогите ему изжить ненависть. Во имя моей любви...Прошу тебя, Файена...

Печальный лес начинался у самого побережья и тянулся в глубь страны. Странное и страшное то было место. Не стоило бродить в тени его деревьев. Они поглощали душу, сводили с ума. Акедонцы обходили заколдованный лес стороной. Они прозвали его Печальным, потому что, будто оплакивая свои жертвы, стонали, терзаемые порывами ветра, его вековые деревья.

Во времена далёкой древности поселился в этом лесу человек, изгнанный акедонцами, отвергнутый ими за чёрную его душу, за злые дела. Вдали от людей прожил он долгие годы, и всё о чём мечталось ему -это получить возможность отомстить, заставить страдать тех, кто обрёк его на жалкое одинокое существование. Он умер, но мечта его так и осталась жить, накрепко привязав несчастную душу к Печальному лесу. Акедонцы верили, что ищет он того, кто исполнит его клятву. Печальный лес испытывал каждого, кого приводила судьба под сень его деревьев. Всё самое стыдное, гадкое, в чём даже самому себе не признается человек, поднималось из тайных глубин его существа. И, соприкоснувшись с горечью и злобой, захлебнувшись мутной ненавистью, меркнул рассудок очередной жертвы проклятого леса. "Он слаб,слаб..."-шептали деревья.-"Жаль...Жаль..."

Над морем собиралась гроза. Гнидий всегда заранее чувствовал её приближение. Он любил, поднявшись на нависающий над морем утёс, отдаться всем своим существом разбушевавшейся стихии. Непогода радовала Гнидия. Окрестные скалы укутывал сумрак. Хмурое небо давило свинцовой тяжестью. Зеленовато-серые волны с шумом и густой пеной разбивались о берег.

Слившись с обезумевшей стихией, Гнидий передавал ей переполнявшую его потребность разрушать. Ветер рвал с его плеч тёмный длинный плащ. Громкий неприятный смех Гнидия порывами ветра уносило вдаль.

За его спиной шумел Печальный лес, который принял некогда одержимого ненавистью принца под свою опеку. Гнидий жил в Одинокой башне, заняв место того изгнанника, чью мечту, помноженную на свою, он собирался исполнить. Печальный лес, средоточие сил противных, враждебных людям, стал источником знания для юноши, чей дар сделал из него способного ученика. С жадностью и упорством постигал Гнидий древнюю науку, не замечая сколько лет тому уже отдано.

Гроза отшумела. С высоты своего утёса вглядывался Гнидий в даль. Там, за горизонтом, совсем рядом, находился Альт. Скоро он пройдётся по его улочкам, сольётся с шумным потоком его многочисленных жителей, и никому из встречных не придёт в голову, что он видит человека, способного разрушить Альт, погубить Акедонию.

Срок его ученичества подошел к концу. Теперь он знал ответ на главный из вопросов: "Чем силён и слаб человек?". Оказалось — любовью!

Он развратит акедонцев и получит над ними беспредельную власть. Он найдет ту слабинку, что есть в каждом, и, опираясь на неё, совершит подмену. Глядишь, никто и не заметит, что в сердце его горит не огонь любви, а жгучая потребность обладать, заменившая его.

Лишь до тех пор, пока сердце горит огнём причастности и любви ко всему сущему, оно непобедимо. Он, Гнидий, вырвет нежный росток любви из сердец человеческих и будет властвовать над ними всласть.

Несчастно то дитя, что не имеет заботливого и любящего отца, незавидна судьба его.

А каково земле, что несет на себе бремя власти человека бездушного, самовлюблённого ?!Да не допустят Боги подобного несчастья!

Славя Вечную Жизнь, благодарила Акедония Богов за своего императора, Тиссия, достойного приемника Клиния Справедливого.

Уже много лет, ведомая мудрыми императорами, благоденствовала Акедония. Давно не знала она проклятия войны. Лишь выходившие из берегов реки, да щедрые дожди омывали её землю. Не оскверняли люди свою кормилицу пролитой в безумии кровью и она, год от года всё хорошела, даря богатые урожаи трудолюбивым акедонцам.

...Стоял тёплый погожий день. Со всех уголков Акедонии съехался народ на ежегодную весеннюю ярмарку. Сутолока, шум, суета...Толстые стены дворца гасили доносимые из города звуки. Во дворце был свой повод для возбуждённого беспокойства. Молодая императрица пребывала в тягости, и ребёнок вот-вот должен был появиться на свет. Роды оказались тяжёлыми, прошёл день, минула ночь, но дитя так и не родилось.

Император Тиссий, оставив спальню своей жены, вышел на балкон, что по периметру опоясывал весь второй этаж дворца. Светало. Восходящее солнце окрасило небо и море в золотисто-янтарные нежные тона. Удивительно тихо было вокруг. И вдруг, у себя за спиной император услышал крик новорожденного младенца. Вмиг спало напряжение последних часов. Тиссий улыбнулся и поспешил взглянуть на того, кто громким криком возвещал о своём приходе в мир.

Сын. У него снова родился сын. То было уже второе дитя у молодой императорской четы.

-Ну, здравствуй, Тиний!— отец принял малыша из рук повитухи. Мальчик плакал. Он родился слабее и капризней, чем его старший брат Клиний.

Может тяжёлая бессонная ночь измотала Тиссия, но ему так и не удалось испытать ту естественную радость, которую он видел на измученном, но счастливом лице императрицы.

Алькадо чувствовал его присутствие. Впервые за столько лет ему удалось ощутить своего старшего брата. И только удивление мешало понять Хранителю, что Гнидий где-то совсем рядом.

А потом Алькадо почувствовал Зло, что тёмным облаком вползло в покои императрицы и, накрыв колыбельку, исказило будущее новорожденного принца, выткав свой рисунок грядущего.

Встревоженный Алькадо вышел на площадь перед дворцом. В многолюдной толпе он искал того, чья злая воля вторглась в мирную жизнь Акедонии, угрожая её благополучию.

Гнидий встретил взгляд брата, насмешливо улыбаясь.

-Ты?!

-Удивлён? Неужели считали Гнидия сгинувшим навсегда? Пришло время мне вернуться. Теперь я Мастер и могу вносить свои коррективы в игру под названием "жизнь".

-Твоё проклятие принцу...

-Значит почувствовал.

-Почему, Гнидий?!

-Акедония моя!

В безумных глазах плескалась ненависть, упивающаяся обретённым могуществом.

-Во имя нашего отца, прошу тебя!

Злой смех в ответ.

-Остановись, брат,-тихо, но твёрдо проговорил Алькадо. -Этой земле не гореть в пожаре междоусобиц, тебе здесь не властвовать!

-Нет?! Ну, коль так силён, попробуй, останови меня!

Малым мигом теряется в потоке времени и год и десятилетие.Посвящённые в тайны Вселенной не озабочены быстротечностью отпущенных судьбою дней. Гнидий мог позволить себе ожидание. Вот уже и двадцатая весна наступила для проклятого им принца. Гнидий приходил к нему путями сна и отравлял душу завистью к старшему брату. Тиний слабо сопротивлялся тёмным побуждениям, заползающим в его сердце, чем очень радовал своего тайного врага и лукавого наставника. Алькадо, много времени проводивший во дворце, старался развить у своих племянников благородство и душевную щедрость. Чаши весов колебались то в одну то в другую сторону. А потом во дворце появилась Элеонора...

Император, вдруг, занемог. Непонятная хворь исподволь подтачивала силы Тиссия. И он решил, что пора обратиться в Храм Судеб, чтобы Просветлённая назвала ту, что станет женой его наследника. И, вскоре, во дворце появилась Элеонора.

Братья решили, что никто красивей не рождался ещё под солнцем Акедонии. Умница и красавица Элеонора обоим запала в душу. Только Клиний, более резкий и порывистый, чем его брат, за кажущейся суровостью и отчуждённостью скрыл своё, так внезапно обрушившееся на него, чувство. Дела государства вынудили его уехать и долго отсутствовать, так что невеста наследника оказалась в одиночестве, которое, впрочем, не долго тяготило её. Побуждаемый Гнидием, Тиний совсем потерял голову. Он забыл и о долге и о чести. Только Элеонора интересовала его, стала средоточием всех мечтаний и устремлений.

А Гнидий не оставил своим вниманием и Элеонору. Немало трудов положил Гнидий, невидимой тенью увиваясь вокруг девушки, соблазняя возможным счастьем с влюблённым в неё и не скрывающим своих чувств Тинием. Он заполнил её сны мечтаньями и томленьем о счастье и любви, обманчиво уверяя в том, что этот мир создан для неё и нет ей ни в чём отказа. Элеонора не стала сопротивляться сладким грёзам, она полюбила Тиния, не думая о том, кто был судьбою предназначен ей в мужья.

Тиний, окутанный пеленой желания, стал совсем лёгкой добычей для Гнидия, внушающего принцу, что раз Элеонора принадлежит трону, то нужно отнять его у брата, и вместе с престолом предков получить все права на Элеонору. И если мысль о подобном, по началу, пугала Тиния, то, со временем, он свыкся с нею, и даже стал считать это разумным и единственно возможным выходом для него и Элеоноры.Теперь юноша думал, что судьба несправедлива к нему. Юный принц горько сетовал на Богов, обошедших его и таких щедрых по отношению к Клинию, которому предназначили они и власть и ту, без которой Тиний не мыслил теперь своей жизни. Опьянённый жалостью к себе, принц Тиний возненавидел старшего брата и уже готов был вступить в борьбу за то, чем так страстно желал обладать.

А в центре своей паутины торжествовал тот, кто давно уже соткал едва родившемуся принцу страшную судьбу. Гнидий знал -его час близится.

Болезнь императора снова заявила о себе. Тиссий слабел день ото дня. Он не мог уже подниматься с постели, и все старания вернуть его к жизни оказались напрасны.

Император отчаянно сопротивлялся болезни, стремясь хоть ненадолго вырваться из её цепких объятий. Необходимо было обеспечить продолжение династии, женить старшего сына. Хорошо бы подержать на руках внука.

Тиний хороший мальчик, но только старший из братьев годился для власти.Отец знал силу и слабости своих сыновей. В Тинии не было той цельности и воли, что нужны истинному правителю, а ещё — роль принца слишком нравилась его младшему сыну.

Умирающий император предчувствовал беду. В тяжёлом бреду дрожали перед его воспалёнными глазами зыбкие тени. Он видел страшную пропасть, в которую, вслед за ним самим, падал принц Тиний, падал не один, а увлекая за собой и старшего брата.

Болезнь, насмехаясь над попытками императора к сопротивлению, не давала ему ни дня передышки, безжалостно подводя его к близкому уже концу. И тогда Тиссий послал за Алькадо.

-Я умираю. Но не это тревожит меня. Мои сыновья...Я страшусь того будущего, что мне уже не доведётся увидеть. Сердце моё трепещет от предчувствия беды.

Сердце Алькадо тоже трепетало. Зло, проклятие Акедонии по имени Гнидий, вышло на охоту.

Хранитель знал, что за будущее готовит их старший брат Акедонии. Но только добрая воля принцев могла предотвратить беду. Алькадо отвёл взгляд, и обострённое восприятие умирающего подсказало ему, что не болезнью навеяны его тревоги.

-Ты знаешь, скажи!— потребовал император.

-Тиний и Клиний погубят друг друга. Гнидий рвётся к власти над Акедонией.

-Нет! Именем нашего отца, заклинаю тебя, вмешайся!

Долго молчал Алькадо. Его глаза видели невидимое.События возможного будущего мелькали перед его прикрытыми глазами.

-Неужели ничего нельзя сделать?!— собрав последние силы, воскликнул император.

-На свете нет ничего не возможного. Во имя Акедонии, ради памяти отца и тебя, брат, я готов рискнуть и сразиться с судьбой. Когда наступит день и час я вмешаюсь.

-Милостью Богов, да окажется мне это по силам,— еле слышно добавил Алькадо.

Его последние слова не предназначались Тиссию, да тот уже и не мог их услышать. С чувством огромного облегчения закрыл император глаза, закрыл, чтобы больше не открывать их никогда.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Наташе и Глебу пришла пора возвращаться в город. Близился срок родов и, как не жалко было оставлять полюбившийся им дом, но пришлось Наташе поселиться под одной крышей с не жаловавшей её матерью Рысева.

Лида перебралась в маленькую спаленку, освободив для молодых свою просторную и светлую комнату. Наталья удивилась подобной щедрости, забыла поблагодарить, непонятно от чего раздражаясь. А Глеб, поцеловал свою маму и, заглянув в её, внезапно блеснувшие слезами глаза, тихо сказал "Спасибо".Наташа почувствовала себя очень скверно, упрямо не желая принимать тёплые, полные любви и взаимопонимания отношения между Глебом и его мамой.

Предоставленная в их распоряжение комната приятно удивила Нату своими размерами. Большой диван, шифоньер, письменный стол, туалетный столик-всё это обилие мебели не делало их спальню загромождённой. Девушка прикинула куда поставит детскую кроватку и осталась, в результате, очень довольна новой жилплощадью. Несколько дней Наташа, не спеша, занималась обустройством. Наводя порядок в письменном столе, она натолкнулась на толстую папку со стихами Глеба. Понукаемая любопытством, устроилась поудобней и принялась читать.

Из множества искрящихся смешинок

Я сотворю волшебный хоровод.

И к солнечным заоблачным вершинам

Меня, как в детстве, сказка унесёт.

Слегка смущаясь и чуть— чуть конфузясь,

Из миражей, из солнечных лучей,

Создам тебя я, мир моих иллюзий,

Мир сильных, верных, преданных людей.

За легкой дымкой нереального тумана,

За зыбкой гранью правды бытия,

Увижу я неведомые страны,

И многоликого себя, себя, себя...

Забыты страхи, незнакома скука,

Здесь всё возможно, всё по силам мне.

И самый сильный из моих искусов,

Волшебный этот мир отдать тебе.

Слегка смущаясь и чуть— чуть конфузясь,

Я позову тебя в свои мечты,

Которые к реальности приблизить,

Возможно, если в них поверишь Ты.

Интересно, к кому обращался, кого имел в виду Глеб? Судя по дате, они тогда ещё знакомы не были.

-Ну и романтик же ты, Рысев, неисправимый.Уникум в мире трезвого рассудка. Ископаемый реликт.

Наталья закрыла папку и задумалась. Она влюбилась в человека, система ценностей которого резко отличалась от её собственной. Но любить его, такого, было легко и радостно. А вот почему это так, понять Наташа не могла.

В своей сказке об Акедонии, Глеб Рысев приблизился к чему-то, странным образом отзывающемуся болью и тоской в его сердце. Он создал в своём воображении образ императора Клиния Проклятого, который вдруг оказался так реален, что Рысев, в какой-то момент, осознал— он отождествляет себя с ним.

Между влюблённым в жизнь поэтом и неприкаянным, измученным угрызениями совести, императором Акедонии не могло быть ничего общего! И вот поди ж ты, не отпускал он Глеба, силой своих тягостных терзаний, совсем его измучил. Даже Наташа удивлённо поглядывала на Рысева, силясь угадать причину его переживаний.

Клиний Проклятый, каким он виделся Глебу, не вызывал в Рысеве особых симпатий, только сопереживание, глубина которого очень удивляла и озадачивала Глеба. Казалось— это он сам совершил тот опрометчивый поступок и теперь, до конца дней своих, предстоит ему нести неподъёмное бремя вины и сожалений.

Грозный повелитель Акедонии,Клиний II, прозванный Проклятым, шел берегом моря и плечи его были опущены, а во взгляде сквозила боль, способная обжечь душу тому, кто соприкоснётся с ней. Несколько часов назад император оставил дворец и, сев в лодку, в одиночестве направился к берегам Тихого острова. Клиний знал, что воздух вокруг острова Просветлённой способен стать прочной прозрачной стеной, не проходимой для непрошенных гостей. Но больше не было у него сил нести на себе груз страшного проклятия, и только здесь мог найти он помощь.

Император Акедонии не встретил препятствий на своём пути, попутный ветер быстро нёс его лодку к заветному берегу.Причалив, не сразу пошел Клиний в Храм Судеб. Повинуясь порыву, шел он берегом моря, вглядываясь в прошлое. Воспоминания нахлынули на него, не было от них спасения. И он дал им волю. Пусть себе. Ему и самому, впервые за эти годы, захотелось, вдруг, всё вспомнить и понять. Почему? Почему всё так случилось? Будто чужая воля подтолкнула его тогда, ведь он не хотел этого...

Из тумана над морем выплыло, приобретая чёткость, лицо Тиния. Клиний вздрогнул. То было лицо его брата, брата, которого он убил!

-Прости меня, Тиний ! Я не хотел этого. Изнутри пожирает меня раскаяние. Только никому не способно оно помочь!

Клиний протягивает к брату руки, но образ его меркнет, тает, поглощенный туманом.

И вот уже другое лицо, полное горькой укоризны и печали, перед ним. Лицо его жены, императрицы Элеоноры.

Клиний всё ещё любит её. Но хранит эту любовь в глубине своего истерзанного сердца, не смея явить её ей.

Элеонора во всём послушна мужу, но так от него далека! И хотя её чувства так же спрятаны глубоко в сердце, но Клиний знает, что не любовь в глубинах её сердца, а жгучая ненависть к нему. И он, который никогда ничего не боялся, страшится ненависти Элеоноры, с болью и тоской признавая её право на эту ненависть.

Со стоном опустился Клиний на песок и, устремившись в прошлое, дал волю своим воспоминаниям.

Это случилось по смерти их с Тинием отца, императора Тиссия. Младший брат восстал против Клиния, заявив о своём праве на престол Акедонии. Власть -она для сильных. И оба законных сына императора могли претендовать на неё. С глубокой древности сохранился этот обычай. Был он суров и жесток, как и те времена, что породили его. Братья могли сразиться, оспаривая престол друг у друга, но проигравший терял не только все права, но и свою жизнь. В мирной и благоденствующей Акедонии мало кто и помнил об этом пути престолонаследования. За прошедшие несколько сотен лет никому из принцев не приходило в голову подобное. Но Тиний предал их обоих, пренебрегая выбором отца, он заявил о своём праве, требуя поединка.

Брат ставший врагом... Они сражались. Волей Богов Клиний победил. Поверженный Тиний лежал у его ног. Клиний медлил с последним ударом, он не хотел смерти брата. Сознание Тиния внезапно прояснилось и он осознал, какое зло породил, во всём потакая себе. Повис долгий миг, когда всё ещё можно было изменить, но...

Элеонора стояла рядом.Оба брата посмотрели на неё. Клиний, вдруг, понял по её дрожащим губам и испуганным глазам, которые не отводила девушка от Тиния, всю глубину предательства своего брата. Гнев обуял Клиния.Воображение рисовало ему брата, целующего его невесту, и чей-то настойчивый голос, завладевший его волей, потребовал "убей его, убей!".

В глазах императора прочитал Тиний свой приговор.Тот же голос, что управлял сейчас Клинием, метнулся и к младшему брату: "Он чудовище, братоубийца, прокляни его, прокляни!"

И, привыкший уже во всём быть послушным этому голосу, Тиний сказал, глядя в глаза Клинию:

"Ты будешь велик, но не будешь любим,

Ты будешь богат, но не будешь счастлив,

Ты будешь мужем, но не будешь отцом.

Прощай!"

Клиний опустил свой меч. Элеонора вскрикнула и лишилась чувств. Гнев, подтолкнувший руку Клиния, рассеивался, впуская в душу страшный крик Элеоноры и предсмертные слова Тиния.

Проклятие брата! Оно сбылось, сбылось в точности.Императора великой и богатой Акедонии страшатся враги и...собственные подданные.Он не знает любви, он никем не любим.

Жена едва терпит его присутствие. И нет наследника. Кто позаботится после него о великой державе, что станется с его Акедонией?!

Медленно поднялся Клиний с песка, отряхнул одежду. Он вспомнил. Не решался столько лет, а вот сейчас смог. На острове Просветлённой у него, наконец— то, хватило на это смелости.

-Приветствую тебя, император.

Клиний оглянулся.Его наставник и учитель стоял рядом. Алькадо шагнул навстречу племяннику. Он хотел обнять его, помочь справиться с болью от, вновь пережитого, прошлого. Но Клиний Проклятый опустился на колени перед седым Хранителем и попросил: "Научи, как излечить душу, Алькадо! Я больше не могу нести груз вины, которую нельзя искупить, беды, которой нельзя помочь. "

Заглянув в глаза императора, Хранитель поднял его и, обняв, прижал к себе его дрожащее от озноба тело. Они стояли молча, пока Клиний не почувствовал прилив сил и надежду на невозможное. Тогда он отстранился от Алькадо и тихо спросил: "Значит, я смогу?".

-У нас с тобой, мой мальчик, есть шанс. Он опасен, тот путь, на который тебе предстоит ступить, но другого нам не дано. Готов ли ты рискнуть большим, чем собственная жизнь?

-Я готов, Алькадо.

В Храме Судеб их уже ждали. Там свершилось великое таинство. Огромен был риск на который шел Алькадо, но выбора у них не было.

-Помни,— напутствовал он Клиния,— будь устремлён и всё свершится, как должно. Лишь от чистоты твоих помыслов и искренности чувств зависит, вернёшься ли ты из страны развоплощённых душ.

-Сумел ли ты простить своего брата? -Алькадо задал вопрос, пытливо вглядываясь в лицо императора.

-Я сумел его понять. У отца была пословица "Понявший сможет простить..."

— "Простивший сумеет выжить".-закончил за Клиния Алькадо. Это слова твоего деда, Клиния Справедливого.

-Ты должен найти душу Тиния. Он бродит неприкаянный во тьме. Тропинку из тьмы к свету он не видит, ты будешь её видеть. Только простив тебя, он сможет подняться вверх из того страшного места. Помоги брату, укажи ему дорогу и возвращайся. Очень прошу тебя, мой мальчик, вернись ! Ты нужен Акедонии, в тебе сейчас её спасение.

Жрицы храма увели с собой Клиния. Им предстояло подготовить его душу в дорогу. Император оказался в комнате, находящейся под храмом и напоминающей скорее склеп, чем жилище. Жрицы уложили Клиния на каменную скамью и, удалившись, закрыли за собой дверь.

Он остался один.В абсолютной темноте. Горечь от напитка, приготовленного для него Алькадо, всё ещё чувствовалась на пересохшем от волнения языке. Клиний прислушался. За дверью что-то пели жрицы. Погружаясь в забытьё, император подумал о том, что поют они погребальную песню. Неужели кто— то умер? "Да ведь это же я умер!"— неожиданно осознал Клиний, но не испытал при этом никакого страха. Вечная странница, душа, устремилась вперёд, оставив на скамье его неподвижное, бесчувственное тело.

Душу Клиния встретил ангел.Он открыл перед ним два пути.Сверху струился свет, чистый и прекрасный.Душа Клиния, затрепетав, рванулась к нему. Там было избавление от всех мук, там обитала радость, Клинию отчаянно захотелось уйти в этот свет и остаться в нём навсегда.

Но воля императора помогла ему удержаться. Его путь лежал вниз, в бездну мрака и скорби. Он любил Акедонию сильнее, чем себя. И первая же мысль о ней дала ему силу преодолеть соблазн. Всё ниже и ниже в сумрачные глубины спускался он. Клиний увидел обитателей этой бездны, множество людей, мучимых страстями и желаньями, что при жизни управляли ими, и последовали за своими жертвами и в мир иной. Это все блага мира не возьмёшь с собой, уходя в небытие, а то, чем жила душа, с нею и уходит.

И в свой личный, ею же и созданный, ад погружается душа. Страсти и желанья, её безжалостные палачи, вопят и требуют удовлетворения, изматывая, не имеющую к тому никаких возможностей, душу. И память. Она самый страшный из палачей. Голос совести, от которого теперь не убежать, не отмахнуться, призывает к ответу. Миг черствости и жестокости, миг слабости и предательства, ставший длиною в вечность, переживает душа вновь и вновь. И нельзя погрузиться в туман лжи и самообмана, душа обнажена, ей предстоит понять всё то, на что упрямо закрывал человек глаза, создавая вокруг себя приятную иллюзию. Иллюзии остались на земле. Лишь их отголосок доходит сюда, и такая страшная правда не отступит, пока миг полного осознания не принесёт очищение.

Никогда не забыть Клинию, как в поисках брата касалась его душа других истерзанных душ. При виде этих страданий, скорбью и сочувствием сжалось сердце Клиния, ведь он на себе испытал муки, ничего не способного исправить раскаяния, но время им был час в сравнении с этой вечностью.

И собственная гордыня, во всей неприглядности её, всплыла, предстала пред императором. Всей глубины её не мог предположить потрясенный Клиний. Он тоже жил в плену иллюзии, которой нынче узнал цену. Вернувшись, он уже не будет прежним, другой Клиний придёт к ожидающему его Алькадо.

Мысль об Алькадо напомнила Клинию, зачем он здесь. Так и не сумев отыскать Тиния, он решился позвать своего потерянного брата. Он потянулся к нему сердцем, в котором была теперь только любовь. И Тиний пришёл, услышав, почувствовав его.

Они снова были лишь братьями, не врагами. Тиний, как припадает жаждущий к желанной влаге, окунулся в исходящий от Клиния свет. Так и пошли они вместе, и тропинку не пришлось разыскивать, она была рядом.Груз вины и тёмных страстей не удерживал их больше, они снова могли жить.

Алькадо с тревогой всматривался в заострившиеся черты. Клиний спал уже более трёх суток. Хранитель прикрыл глаза и долго стоял так, пока легкая улыбка не осветила его лицо.

-Он возвращается, — проговорил Алькадо и вышел, чтобы приготовить всё необходимое.

Когда Клиний открыл глаза, Хранитель был рядом.Он помог императору приподняться и напоил душистым травяным отваром. Алькадо, поддерживая племянника, вывел его из подземелья. Их ждал свет восходящего солнца и жизнь, в которой всё теперь было возможно.

В северном крыле дворца, во время правления Тиссия, была построена для Алькадо башня. С восшествием на престол Клиния Проклятого Аькадо оставил Альт. Долгое время башня пустовала.Теперь Хранитель мог вернуться в любимый им город.

Алькадо снова шел по шумным улицам Альта, и люди узнавали его. Вера в то, что темные времена миновали, рождалась в акедонцах, видевших добрый знак в возвращении Хранителя.

Клиний изменился и всё незримо менялось вокруг.Пусть переменам ещё только предстояло стать заметными, но в Акедонию возвращалась радость, оставившая её после смерти Тиссия.

Над столицей прошёл дождь. Выйдя на балкон своей башни, Алькадо любовался игрой света в капельках дождя, растерянных им во множестве на цветущей зелени прекрасных садов Альта. Дождинки высыхали, согретые солнцем. Вот так же высохнут и слёзы людей, вновь поверивших в себя и в своего императора.

Алькадо расширил своё сознание, дошел до кромки Печального леса. Дальше дороги ему не было. И на границе этого леса встретил Алькадо захлебнувшийся злобой крик: "Рано радуешься, брат!".Закрыв своё сознание от злобных прикосновений, Алькадо ответил самому себе: " Я и не надеялся на то, что всё уже закончилось. Но Победа слагается из маленьких побед. А то, что смог Клиний Проклятый, было, пожалуй, самым трудным, изо всего, что ещё предстоит".

Ни ко всем милосердна ночь. Даже в мимолетном забвении сна не находила покоя императрица Элернора. Ночным кошмаром стала приходить в сны императрицы загубленная душа её возлюбленного. И Элеонора страшилась уснуть, боялась, что позволит Тинию склонить её к тому безумию, которого он от неё добивался.

Молодая женщина совсем извелась, не понимая, почему именно теперь, так настойчиво тревожит он её напоминаньем о долге, которым она пренебрегла.

Долг. В чём он— её долг?! Тиний ничего не говорил более. Только просил её вспомнить о долге, и тем позволить ему обрести покой.

Императрица снова стала слышать знакомый с юности голос.С его подсказки, Элеонора решила, что Тиний зовёт её, веля перед тем отомстить его убийце. Вкрадчивый голос, в тишине долгих бессонных ночей, уговаривал её согласиться исполнить страшную просьбу, погибшего из-за любви к ней, принца.

Она почти подчинилась чужой безжалостной воле.Но Алькадо постоянно находился рядом. Его внимательный взгляд, казалось, проникал в душу. Хранитель, несомненно, знал о её терзаньях. Когда Элеонора отчётливо поняла это, то пошла к нему за советом.

-То, о чём ты спрашиваешь,— ответил ей Алькадо— понять следует сердцем, пришедшее извне знание окажется бессмысленным. Только сама ты можешь во всём разобраться. Загляни в себя. Не пытайся заглушить, обмануть свою совесть.Спроси своё сердце— в чём твой долг.

В совете волшебника, попросту, отсутствовал смысл! А он ещё и добавил:

-Не надо видеть в Клини чудовище. Жизнь его, груз на его плечах, не легче твоего, а много тяжелей.

Элеонора, сердясь, вскочила с места.

-Ну и поделом ему!— закричала императрица в лицо Алькадо.— Он убил брата, не считаясь ни с чьими чувствами.

-Разве в своих чувствах и поступках вы с Тинием принимали его в расчёт?

-Мы любили!

-Он тоже любил тебя, Элеонора.

-Что ты говоришь, да у Клиния нет сердца!

-Ты осудила его столь же жестоко и скоро, как и он Тиния,— грустно улыбнулся Алькадо, будто глупого порывистого ребёнка, погладил по непокорной голове.

От гнева Элеоноры остался лишь слабый отголосок недовольства. Она растерянно смотрела на седого Хранителя.

-Судить других легко. Суди себя, если обладаешь достаточной для того смелостью. Мне нечего больше сказать тебе, императрица.

Не принёс Элеоноре покоя разговор с Алькадо. Поняла, только, что чуть не совершила непоправимое зло.Но чего же добивается от неё Тиний?!

Тревожно на душе у императрицы. Прошлое настигает её, настойчиво зовя заглянуть в приоткрывшуюся дверь. Элеонора дрожит, боясь увидеть там... Чего же она так боится? И, вдруг, Элеонора понимает, что боится увидеть в прошлом себя. Себя прежнюю, беспечную и глупую, эгоистично-капризную красавицу, что не задумываясь нарушила свой долг перед Акедонией, которой призвана была дать наследника, защиту и опору для её народа в будущем. Боги выбрали её в жены Клинию. Их дитя стало бы достойным правителем великой страны, способным позаботиться об Акедонии и её людях. А она захотела позаботиться лишь о себе. И у этой земли до сих пор нет наследника, что ждёт её по смерти Клиния?

Почему — то Элеоноре ни разу не случалось задумываться об этом.

— Моим долгом было дать Акедонии нового императора,— тревожно-горькое понимание стало вдруг отчётливым знанием.— Мы с тобой думали лишь о себе, Тиний. Твоё проклятие обездолило Акедонию. Это мучает тебя, верно?! Но чего же ты ждёшь от меня? В том нет моей вины, Боги не дают нам с Клинием ребёнка.

-Боги и твоя ненависть, -слышит Элеонора внутри себя голос, пробуждающегося сердца.

-Мне трудно не ненавидеть его, — пытается защититься от себя самой, но уже знает, что если ненавидеть, то и себя тоже.

"Он любил тебя,"— сказал Алькадо.

-Как это возможно?— шепчет Элеонора.— Неужто я была так слепа? Клиний казался мне всегда равнодушно-холодным, а я не хотела принести себя в жертву, став нелюбимой женой, и даже не попыталась узнать его ближе, понять, что же за человека судили мне в мужья Боги. Да и сейчас, что знаю я о нём?!

Ветер донёс до слуха императрицы тихий шелест накатывающихся на песок волн. Элеонора спустилась к берегу моря и, сняв обувь, подошла к самой кромке воды. Солёные брызги коснулись её пылающих щёк, прибой омыл ступни.

Как вечное море, посылало сердце Элеоноры свои волны, что бы омыть её душу, излечить от губящей ненависти. И она потянулась навстречу, пробуждавшемуся в ней, непонятому ещё до конца, тихому зову. Внутри неё рушились спасительные иллюзии и жизнь предлагала ей, не лукавя, принять её такой, какова она есть, если хватит на то смелости, конечно.

Клиний Проклятый нуждался в дружеском участье, которое неожиданно нашел в своей жене. Она стала мягче и терпимей к нему. Сперва принуждая себя, потом всё охотней слушала императрица о державных заботах, занимавших её мужа.Прошло время и они оба поняли почему Боги благословили некогда их союз, как лучший для Акедонии. Они дополняли друг друга. Теперь, став реальным, их союз приносил благие плоды. Акедония оставила позади мрачные времена страха и гнетущего оцепенения, когда тень надвигающихся бед и несчастий угнетала людей, потерявших веру в справедливость и мудрость своего императора.

Элеонора, день ото дня лучше узнавая Клиния, должна была признать всю ошибочность своих прежних суждений о нём. Вопрос "почему?",возникнув однажды, с каждым днём всё больше не давал ей покоя.

-Почему глупая девчонка оттолкнула руку улыбавшегося ей Счастья? Зачем обручилась с Горем и Болью?

Ответ был не сложен, до обидного прост.Ей было чем гордиться, умница и красавица сама знала, что для неё хорошо, а что нет. И своей судьбой собиралась распорядиться только сама, как вдруг обрушилась на неё "Воля Богов".

Боги, в мудрости своей, позволяют человеку ослушаться. Жизнь полна разнообразных возможностей. Выбирай, человек! Выбор сладок, труден, коварен. И редко, кто спросит у Сердца совета, всё больше у Разума, гордого своим умением всё рассудить по своему.

Вот только боль последствий опустится потом всей своей тяжестью на Сердце, которое не стали слушать. А Разум, по прежнему гордый собой, всё так же скор и щедр на советы, что подталкивают растерявшегося человека к краю не замечаемой им пропасти.

Хорошо ещё, что рядом с Элеонорой оказался Алькадо, спасший её гибнущую душу от последнего страшного шага!

Угрызения совести мучили императрицу, не позволяя ей стать счастливой. Рождавшуюся в ней радость она испуганно гнала прочь, искренне считая, что не имеет на нею права.

Клиний, от которого не укрылись душевные терзания Элеоноры, не позволил ей запутаться в них окончательно. Поборов собственные сомнения и страх быть отвергнутым,Клиний Проклятый появился в покоях жены, порог которых не переступал после возвращения с Тихого острова.

— Не стоит вновь и вновь погружаться в прошлое, каким оно было или каким могло бы быть,— сказал он, протягивая к ней руки.— Иначе мы рискуем упустить настоящее и породить новые сожаления.

Эти простые слова разрушили остатки разделяющего их отчуждения. И, казавшееся невозможным, случилось само собой, оказавшись таким естественным, правильным, искренним....

Оглушенные глубиной внезапно пережитых чувств и ощущений, двое в ночной тишине всё никак не могли поверить, что жизнь может быть так щедра к ним, отверженным. Удивляющееся самому себе счастье немым вопросом светилось в устремлённых друг на друга глазах. Клиний легко рассмеялся и, прижав к себе, смущённую жену, тихонько прошептал:

"Ничего не поделаешь, мир устроен так, что из всех человеческих добродетелей, Мудрость приходит к нам последней".

Как— то ночью Элеоноре снова привидился Тиний. Он легко коснулся её во сне своим мимолётным присутствием. "Спасибо"-уловила она его ускользающий голос. Проснувшись с рассветом молодая женщина долго лежала, вспоминая отголосок своего сна.

Прошло ещё немного времени и Элеоноре стало понятно, что значил её недавний сон.

Похоже, у Акедонии будет наследник! Проклятия Тиния больше не существовало.

Что может быть щедрее радости, её не удержать, ею не запастись впрок. Она рвётся к людям, которые всегда готовы откликнуться на неё. Живыми искорками летит радость в мир, даря мимолётную улыбку тоскующей душе, неожиданную легкость -измученной тяжестью забот.

Вскоре радостная весть стала известна всем. Акедония жаждала этого ребёнка не меньше императорской четы. Шумное веселье всколыхнуло страну. Все с нетерпением ждали урочного дня.

Ждал и Гнидий. Глупая суета акедонцев вокруг своего предполагаемого наследника, то несказанно раздражала его, то смешила. Гнидий знал— час его торжества близок.Недолго осталось Элеоноре тешить себя надеждами, упрямая девчонка, что сумела ускользнуть из так умело расставленных им сетей, не надолго переживет своего мертворождённого младенца. Рано заговорила Акедония о том, что нет больше над ней проклятия.Никогда им не избавиться от проклятия Гнидия! Он наследник Акедонского престола! И другого не будет!

Алькадо боролся. Он питал силы Элеоноры своими. Час родов приближался, и только Хранитель знал, что загубленное колдовством Гнидия дитя нельзя спасти. Но Алькадо не собирался опускать в бессилии руки. Ещё у постели умирающего Тиссия, предвидел он подобное и ещё тогда решил, что следует делать.

Выход был. Ведь всё возможно во Вселенной.Но и всё имеет свою цену. Была в Акедонии сила, способная противостоять Гнидию. Старший из сыновей Тиссия унаследовал от своих предков всю глубину преданной любви к вверенной его заботам земле. Нет силы сильней, чем любовь. В ней был залог благоденствия Акедонии, престол которой в течение последних веков не занимал человек с равнодушным холодным сердцем. Этой любовью будет и сейчас спасена Акедония. Алькадо не сомневался в своем племяннике. Но он любил его, как родного сына, и предстоящее было для Хранителя безмерно тяжело, так же тяжело, как и неизбежно...

Побледнев, выслушал император Клиний Алькадо.

-Ты никогда не сдаешься, дядя,— сказал он твёрдо, пристально глядя в усталые глаза волшебника.-Что мне следует делать? Чем я могу помочь тебе, что я могу сделать для Акедонии?

-Есть только одна возможность дать этой земле наследника, погубить которого не сможет Гнидий. Жизнь младенца можно выкупить. Боги примут эту жертву, у каждого есть право жертвовать собой ради тех, кто ему дорог.

-Плата за жизнь принца — моя жизнь. Я верно понял тебя, Алькадо?

— Да, ты всё правильно понял, император.

-В таком случае, да будет так, -просто сказал Клиний. И не было ни пафоса, ни сомнения, ни страха в его голосе.

-Если есть возможность защитить Акедонию, нет за то непомерной цены,— проговорил император.— Когда и как это должно случиться? Я готов, жаль только не смогу увидеть его, взять на руки сына, который, наперекор злу, останется жить и хранить великий дар Богов, нашу землю.

-Ты увидишь его. Тебя позовут в покои императрицы, едва дитя появится на свет. Не пугаясь, возьми на руки его бездыханное тело, и со всей силой твоей любви, в напряжении воли, пожелай ему жить. И, без сожаления простясь с этим миром, вверь мне свою душу, я поведу её за собой. Его первый вдох и твой последний сольются воедино, и никто не сможет отнять жизнь, за которую заплачено подобной ценой.

— Ты воспитаешь моего сына, Алькадо. Знаю, что не должно, но...я тебе завидую.

Файна прибыла во дворец. Люди почтительно и робко сторонились её. Верховная жрица выглядела на много моложе своего седого сына. Просветлённая, над которой и время оказалось не властно, пугала их своей тайной. Она была так же далека от людей и так же недоступна, как и её Тихий остров, таинственный и запретный.

Вот их Хранитель— совсем другое дело! Акедонцы любили Алькадо, о нём ходили легенды, порой мало соприкасающиеся с действительностью. Каких только чудес ему не приписывали! Акедонцы верили во всемогущество своего Хранителя, но, при этом, совсем не боялись его. Когда он ходил по Альту, любой мог обратиться к нему за помощью, Алькадо никого не гнал прочь, но видел человека насквозь, потому любое лукавство оказывалось перед ним бессмысленным.

Появление Просветлённой в Альте -событие само по себе исключительное. Императоры, нуждаясь в помощи или совете из Храма Судеб, не призывали Верховную жрицу, а отправлялись сами на Тихий Остров, в её обитель.

Элеонора встревожено пыталась понять причину этого необычного визита. Что— то было не так! Вот и Клиний стал вести себя необъяснимо странно: приступы задумчивой грусти, совсем не свойственные императору, резко приходили на смену его пронзительной нежности. Тоска прощанья мерещилась Элеоноре в глазах мужа. И императрице становилось страшно. А вот теперь Просветлённая, почтившая их своим посещением! Зачем Алькадо призвал её в Альт ?

Хранитель посвятил Просветлённую в подробности того, что собирался предпринять.

-Не знаю, сын, есть ли смысл в том, что ты задумал?— усомнилась Жрица, выслушав Алькадо.— Ты ведь не можешь быть уверен в том, кого приведёшь из немыслимого далёка. В нашем мире он будет чужим. Гнидий не смирится, он доберётся до него, пусть и не сразу. Что если все жертвы и усилия окажутся напрасны?

— Действие всегда лучше пустых сомнений! А я всё хорошо взвесил. И выбор мой не случаен. Можно жить в любом из миров, и заниматься любым делом, но если ты Человек, то и останешься им везде, при любых жизненных обстоятельствах. Выбранный мной из породы сильных, только сам он едва догадывается об этом. В его мире человеку гораздо сложней осознать до конца свою сущность, чем в благословенной Богами Акедонии. В нашем мире он будет чужим лишь наполовину.В первые годы его жизни, непроницаемая пелена сокроет от него память о прошлом. А потом Акедония станет ему родной, и ни какое знание не сможет этого изменить. Ты и я поможем Элеоноре воспитать сына истинным императором. А в остальном, да помогут нам Боги!

-В тебе нет страха, мой сын!

-Мы сможем, мама.

-Да, конечно.

-Гнидий загубил, проклял душу нашего принца, и она уйдёт в небытие, этому нельзя помешать.Но когда начнутся роды, ты поможешь Элеоноре, а я позабочусь об остальном. В далёкой от нас реальности не уйдёт в страну развоплощенных душ сущность человека о котором я тебе говорил. Ему не возможно избежать там гибели, но благодаря жертве Клиния Проклятого, я смогу увести за собой его, лишившуюся тела, душу, и она наполнит жизнью бездыханную плоть Клиния III, новорожденного императора Акедонии.

-Клиний -не счастливое имя! Его отец и дед не были счастливы.

-Ты уверенна в этом, мама? Если ты из породы сильных, то разве пристало сетовать на судьбу за посылаемые ею испытания?

Файена наблюдала за императором, пытаясь понять владеющие им мысли и чувства.

Клиний прощался со всем, что любил, это было для неё очевидным. Он стремился запечатлеть в душе дорогие сердцу образы, зная -это единственное, что сможет взять с собой, отправляясь в предстоящую ему дорогу.

Нет, страха в нём не было, только жадная тяга к жизни, для усмирения которой императору приходилось порой прилагать немалые усилия.

И Просветлённой вспоминался её последний разговор с Алькадо.

Он тогда сказал ей: "Есть нечто, ещё не известное тебе, мама. Клиния Проклятого ждёт впереди новая реальность."

Ей, посвящённой в тайны Мирозданья, была не только очевидна дерзость Алькадо, но и не понятна причина, побудившая его совершить подобное.

-Он знает?— спросила сына Файена.

-Нет, он должен слепо довериться мне.

-Глупо напоминать тебе о принимаемой на себя ответственности. Скажи, почему ты решаешься на это?

Глаза её сына отразили владеющие им чувства. Просветлённая растерялась. Она, оградив себя от каких бы то ни было привязанностей, лишилась и сильных эмоций, которые толкают человека на совершение всяческих безумст. То, что задумал Алькадо, было безумием.

— Ты так и не сумел стать над миром человеческих страстей! Для облечённых силой -это не допустимая слабость!

Её седой сын улыбнулся светло и мягко. За этой улыбкой угадывалась та, неподдающаяся объяснению, мудрость, что, вопреки всех её усилий, так и осталась для Просветлённой недоступна. У Файены исчезло всякое желание обсуждать принятое Хранителем решение.

Завершая их разговор, Алькадо произнёс слова, в справедливости которых всё больше теперь убеждалась Просветлённая:

"Знаешь, мама, Клинию предстоит прожить жизнь в не лучшем из миров. Но, мне думается, он предпочёл бы жизнь, пусть и сложную, покою небытия."

Алькадо вернулся на Тихий остров.День, только один день, и он снова сможет противостоять Гнидию!

Просветлённая осталась во дворце, приняв на себя заботу об Элеоноре. Из темноты Печального леса тянулось зло к своей, ни о чём не подозревающей жертве. Завесой на его пути встали Алькадо с Файеной, ослабляя направленное против императрицы воздействие Гнидия.

Жрицы Храма Судеб, подготовив всё необходимое, оставили Алькадо одного у алтаря, вспыхнувшего священным огнём.

Хранитель говорил с Богами, просил благословить задуманное.Он провёл у священного огня всю ночь.

Нет ничего невозможного во Вселенной, если сердце не знает страха и душа способна дерзать. Величайшая из вселенских сил— Любовь. Для неё не существует преград.

К тому времени, как солнечные лучи, отразившись в витражах, осветили Храм Судеб, утомлённый человек у алтаря был готов сразиться со злом и победить.

Воды отошли ночью, но и к полудню ребёнок всё ещё не родился. Просветлённая не отходила от Элеоноры. Императрица лежала на постели бледная, обессиленная, волны боли и всё нарастающего страха, накрывали её одна за другой, не давая измученной женщине передышки.

Когда в комнате появились Клиний и Алькадо, Элеонора даже не взглянула в их сторону.

Хранитель кивнул Файене и отошёл к жарко горящему камину. Он стоял отрешенный, смотрел напряженно на игру пламени в камине, будто не было ничего важнее, потянувшегося к нему навстречу огня.

Просветлённая, тем временем, подошла к роженице и, коснувшись её щеки, заставила смотреть себе в глаза. Элеонора почувствовала прилив сил и напряглась в последнем решительном усилии. Через минуту новорожденное дитя было принято повитухой.

Клиний подошёл к жене, склонившись, он поцеловал её. Его поцелуй был полон благодарность и грусти прощания. Но Элеонора ничего не почувствовала. Её тревожила повисшая в комнате тишина.

-Он не плачет! Почему он молчит?!— заметалась на кровати, силясь подняться и дотянуться до ребёнка, испуганная мать.

Растерянно смотрела на неё повитуха, боясь произнести вслух страшные слова "ребёнок мёртв".

-Всё будет хорошо, не тревожься,— уверенно произнёс Клиний, и, подойдя к дрожащей повитухе, взял из её рук ребёнка.

Долгий миг смотрел император на сына, а когда дрогнули детские веки, отыскал взглядом, внимательного наблюдающего за ним, Алькадо.

Крик младенца слился с громким возгласом повитухи, едва успевшей подхватить младенца из рук, оседающего на пол, императора.

За несколько дней до того, как взволнованный Глеб отвёз Наташу в роддом, объявилась наконец и Валентина Егоровна. Она уезжала к сыну и вот только вернулась. Привезла всем подарки. Лиде -красивый гребень. Глебу— книгу "Хроники империи", совершенно не знакомого никому автора, старинный том, напечатанный причудливой вязью. Для Наташи тоже был приготовлен подарок. На взгляд девушки — слишком дорогой и немного странный. Наташа развернула длинную, до пят, ночную рубашку. Никогда ей и в голову бы не пришло лечь спать в чём-то подобном. Но не оценить красоту подарка было нельзя. Такие, наверное, носили романтичные барышни в прошлом веке. Пуговички на застежках походили на маленькие драгоценные камешки. По вороту, подолу и длинным рукавам шел цветочный орнамент, вышитый вручную шелком. Белая мягкая ткань оказалась очень приятной на ощупь.

Озадаченные необычными подарками, все как-то и не заметили, как сильно изменилась Валентина Егоровна.

Человек подвластен Времени, быстротечному и беспощадному. Кое-кому удаётся с ним поладить и тогда прожитые годы не так уж сильно меняют внешность счастливчика, до поры до времени он, вроде, и не знает старости. Но чтобы день ото дня становиться моложе?! Время не движется вспять. Но Эльдара, Просветлённая жрица Храма Судеб, проходя через миры, упустила из виду эту малость и теперь предстала перед семьёй Глеба сильно помолодевшей.

Стараясь никому не мешать, Валентина Егоровна издали наблюдала за будущими родителями. Она одна знала, что родившийся ребёнок замкнёт круг и достаточно Глебу взять сына на руки, чтобы пробудить в себе Клиния Проклятого, императора Акедонии, пожертвовавшего собой, во имя её спасения.

Она будет рядом, постарается помочь, но непростым будет это пробуждение.

Сын Наташи и Глеба родился на рассвете. Его громкий крик был таким же энергичным, как и те толчки, которыми он, несколько последних месяцев, напоминал о себе маме.

Роды прошли довольно гладко. Наташа, уставшая и довольная, с интересом рассматривала сына, которого акушерка положила ей на живот. Надо же, похоже, маленький человечек совсем не против был позавтракать, губки у него шевелились, причмокивали.

-Ну, здравствуй, Глебушка, вот ты оказывается какой!

-Красивый и жадный,— через минуту добавила Наташа, почувствовав как основательно ухватился за её сосок, приложенный к груди малыш.

За окном стремительно светало. Город ещё не проснулся и в предутренней тишине Наташа услышала, как запели птицы.

— Твой папа утверждал бы, что это тебя приветствует птичья стая. Вот так, дружок, птички поздравляют тебя с днём рождения!

Сын только сильнее зачмокал.Наташа засмеялась легким счастливым смехом.

В тот день, когда Наташу с маленьким забирали из роддома у Рысева внезапно поднялась температура. Вместе со всеми он поехал, но взять на руки сына Егоровна ему не позволила.

К вечеру всё наладилось.Хворь ушла столь же внезапно, как и пришла. Наташа прилегла отдохнуть. Мама хлопотала на кухне. Глеб вышел из их с Наташей комнаты и увидел Егоровну с малышом на руках.

Валентина Егоровна сама протянула ему ребёнка и как-то странно при этом посмотрела на Глеба. Волнуясь взял Рысев своего сына, взглянул на него и... пошатнулся.

Находящаяся рядом Егоровна подхватила малыша. Будто, ожидая чего-то подобного, она не отходила от них. Погружаясь в беспамятство, сознание Глеба уловило странные слова, сказанные Егоровной: " Круг замкнулся"...

К лежащему на полу человеку медленно возвращалась способность видеть, слышать, понимать. Пелены беспамятства, служившей ему защитой все прожитые в этой реальности годы, больше не существовало. Теперь он знал о себе всё. Бремя знания казалось неподъёмным.

Сознание безуспешно пыталось защититься от обрушившейся на него необходимости примирить в себе две разные личности. Хотя личность то оставалась всё той же.Но пережитый ею опыт двух столь отличных друг от друга реальностей!

Дрогнувшие веки приоткрылись и Эльдара почувствовала на себе его взгляд.

-Ты от туда?! Я всегда чувствовал в тебе что-то иное, отличное от всех остальных. Зачем ты здесь?

-Но ты ведь просил о помощи, помнишь ?

-Помню. Я теперь так много всего помню. Но плохо понимаю, почему всё так? Алькадо не смог? Там, в Акедонии, мой сын родился мертвым, я держал в руках неподвижное тельце. Это последнее моё воспоминание.

-У Алькадо всё получилось. Твой сын жив, император.

-И я почему-то жив?

— Так решил Алькадо. Он хотел сохранить тебе жизнь.

— Тебя послал ко мне Хранитель?

— Нет. В Акедонии осталась лишь память о нём.

— Так значит всё оказалось напрасным?! Почему ты так долго молчала, если я нужен моей Адедонии?! Помоги мне вернуться!

-Престол твоих предков в надёжных руках. Нынешний император зовется Клинием Мудрым. Алькадо, Файена и Гнидий ушли вместе. Их приняла Вечность. А наша Акедония всё так же прекрасна и светла.

-Город на горе, а под горой вечное седое море...Я хочу вернуться!

-Это возможно. Но лишь однажды. Возврата в этот мир для Клиния Проклятого больше не будет. Если тебя ничего здесь не держит — пошли! Мне пора уйти навсегда. Решайся.

Всем своим существом он устремился на зов далёкой родины, но реальность этого мира внезапно обратилась к нему громким криком проснувшегося ребёнка. Сын! Самый невозможный из подарков, который всё же преподнесла ему жизнь!

Из спальни вышла проснувшаяся Наташа.

-Подайте мне его, пожалуйста,— попросила она, присаживаясь в кресло.

Мужчина растерянно смотрел на малыша, что крутил головкой в поиска желанной пищи и сердито плакал, потому что мама всё не приходила к нему. Заметив легкий кивок головы жрицы, позволяющий ему взять мальчика, он нерешительно склонился над ребёнком.

Живое чудо, хрупкое, беззащитное в его надёжных сильных руках. Малыш перестал плакать, пытаясь присосаться к отцовской руке. Щемящая нежность затопила сердце, рождая связь, которую ничто не смогло бы теперь нарушить. А женщина, что протягивала к ним руки, как мог он забыть о ней ?!

Маленький Глебушка жадно присосался к материнской груди. Его отец так же жадно впитывал в себя каждое его и Наташино движение. Мир, что так щедр к нему, разве был для него чужим?! Глеб Рысев брал верх над Клинием Проклятым, счастливый человек имел больше прав на жизнь, чем измученный одиночеством.

Но Клиний-Глеб любил каждый из своих миров !

Наташа унесла уснувшего сына в спальню. Когда дверь за ней закрылась, Эльдара сказала:

— Стремясь иметь всё, ты только потеряешь. Любить и обладать далеко не одно и тоже. Это рассудку нужна определённость. Сердце способно на вмещение, в нём живёт всё, что мы любим, живёт, независимо от обстоятельств. Для Акедонии ты сделал всё, что мог. Пусть она станет волшебной сказкой и согреет, поддержит тебя, в минуту слабости, в миг отчаянья. Но ты здесь и сейчас. Тот путь уже пройден, этот ещё впереди.

— Ты права, Просветлённая. Я не последую за тобой. Пусть во снах вернётся ко мне моя Акедония.

— Та книга, "Хроники империи", способна открыть тебе путь, но помни -только один раз и лишь в одну сторону. Из неё ты узнаешь всё, что случилось после твоего ухода. В ней частичка Акедонии, она укрепит твои силы, когда жизнь станет испытывать тебя. Прощай император, да не оставит тебя твоя любовь.

-Прощай, жрица. Пусть хранят Боги нашу Акедонию.

Часть 4

-Прибраться бы надо, давно в доме не метено, на мебели рисовать впору,— Лида огорченно вздохнула, всем своим видом сообщая Наталье, что никудышная она хозяйка, плохая жена для Глеба.

Наташа отложила пилочку для ногтей. Хотела проглотить обиду — не смогла.

-"Чтобы быть красивыми, руки женщины должны быть праздными,"между прочим, не мной сказано— классиком!— сообщила матушке Глеба, тоном полнейшего пренебрежения к её мнению о ней, как о жене и хозяйке.

Лида не успела ответить нахальной девчонке — хлопнула дверь в прихожей, вернулся с работы Глеб, а в его присутствии женщины никогда не спорили.

Лида бросилась к сыну. Наташа приподнялась с кресла, но осталась ждать в комнате. К чему толпиться в тесной прихожке?

На кухне Лида зашумела посудой — готовилась подать ужин. В комнату заглянул Глеб. Как всегда в отменном настроении.Его улыбающиеся глаза отыскали взъерошенную Наташу. Через миг он уже прижимал её к себе, и столько было в его объятии горячей благодарности за то, что просто есть она на свете, что всех невзгод сегодняшнего дня будто и небывало.

Из их спальни послышалось хныканье, стремительно переросшее в громкий плачь. Глеб -маленький или Глеб -третий, как называл мальчика отец, напомнил родителям о своём существовании. Молодежь бросилась к проснувшемуся крикуну, Глеб поднял сына из кроватки и рёв сразу прекратился.

Лида на кухне только головой покачала -не дадут маленькому и поплакать, чуть хныкнет -сразу на руки— хвать, балуют мальчонку!

Полугодовалый Глебушка, между тем, чмокал губами и снова готовился заплакать— он хотел есть. И мама поняла, долго томить не стала. Зажав твердыми дёсенками сосок, мальчик сосредоточенно, старательно насыщался, а папа и мама, глядя на него, счастливо улыбались.

Наташа любила сыночка ничуть не меньше, чем Глеб. Ей иногда случалось вспоминать, как отчаянно противилась она нечаянной беременности. Хорошо, что Глеб не дал ей уничтожить это чудо!

Теплая ладошка, в такт движенью губ, сжималась на её груди, маленький человек был занят тяжёлой работой, даже вспотел от натуги. Наташа любовалась сыном и дикостью ей казалось, что недавно всерьёз решала, разумно ли будет позволить ему появиться на свет.

— Я вляпалась по уши, дура несчастная! Любви захотела! С милым и в шалаше...Вот он у меня где, этот шалаш !

-Свет мой, зеркальце, скажи, неужто это я, та измученная особа, на которую и смотреть -то без слёз нельзя! Волосы посеклись, потускнели, под глазами— темные круги. Что же я, идиотка, с собой сотворила!?

Злые слёзы душили Наташу. Год своей жизни она подарила сыну Глеба, просидела безвылазно дома, взяв академотпуск. С осени мальчика отдали в ясельки, а она снова вернулась к прерванным занятиям. И вот, вращаясь в среде беспечной молодёжи, обнаружила, что её одежда вызывает пренебрежительные усмешки сокурсниц. Привыкшая быть центром внимания, всюду, где бы ей не случилось появиться, Наташа болезненно отреагировала на то безразличие, с которым приняла её мужская составляющая группы. А она не может угнаться за модой текущего дня ! Даже покупка памперсов для малыша, постоянно стоит под вопросом. Если покупаем их, отказываемся от...А можем ли мы от "этого" отказаться? "А так ли уж они и нужны, Ташенька?"

И Ташенька почти год провела в бесконечных постирушках! Руки-то на что похожи стали!?

Наташе было до отчаянья жаль себя. Она винила Глеба за то, что её мир ограничен тусклым бытом, за необходимость во всём отказывать себе.

Что мог предложить ей Рысев? Роль домовитой хозяйки? Увольте! Наташе всегда мечталось, что заботы о стирке, уборке, готовке в её доме вменятся в обязанность домработницы. Смешно тратить на это жизнь. Если мужчине желается уюта, пусть будет способен его оплатить. В домработницы к Рысеву Наталья не нанималась.

Глеб маленький особых хлопот маме не доставлял.С яселек его забирала бабушка. Вечер посвящал сыну отец. Любил он малыша так, что Наташа порой и ревновала немножко. Из всех людей на земле для Рысева сын стал самым важным, самым необходимым.

Наташе б радоваться, а она огорчалась. Вторые роли были не для неё. Всё, всё в её жизни сложилось не так.

-С меня довольно! -решительно сообщила Наталья своему отражению, что устало глядело на неё из зеркала.— Моя жизнь принадлежит только мне, и я собираюсь распорядиться ею, как сочту нужным, без оглядок на кого бы то ни было! Если Рысев не способен позаботиться обо мне, я сделаю это сама.

Принятое решение определяет цепочку событий, которые удивляют нас потом своей своевременностью. "Как кстати!"-произносим мы и не задумываемся о том, что сами породили возникшие обстоятельства.

"На ловца и зверь бежит!"-изрекла Наталья, комментируя произошедшую вскоре встречу с давним своим знакомым, некогда всерьёз увлечённым ею Юлианом Викторовичем...

Наташе удалось слегка подзаработать, подготовив курсовой для своей одногруппницы. Об этих деньгах она ничего не сказала Глебу, оставив их себе. И когда, в очередной раз, молодежь собралась гульнуть, Наталья не отказалась идти вместе со всеми.

Ей было легко и весело, мир стремительно обретал знакомые очертания и девушка, так наслаждалась состоянием душевного комфорта и заинтересованными взглядами ребят, которые, ну наконец-то, разглядели её, что совершенно забыла о времени. Поэтому, когда стали расходится и Наташа осознала, который, собственно говоря, час, то пришлось ей раскошелиться на "спец.транспорт".

Она стояла, приглядываясь к потоку машин, собираясь остановить такси, когда заметила знакомое "Вольво",мягко притормозившее у светофора. Не раздумывая, Наталья подошла к машине. Так и есть, она не ошиблась. Девушка склонилась к приоткрытому окну: "Не подвезёте старую знакомую, Юлиан Викторович?" Вот и всё, легко, сама собой, состоялась необходимая ей встреча.

Юлиан Викторович Бесман был рад снова видеть Наташу. Когда -то девушка отказала ему, отвергла весьма соблазнительное предложение о завидном для неё браке, чем и удивила и задела его. Вскоре Бесману пришлось срочно уехать из Киева, но ему случалось вспоминать о Наталье, время от времени, на досуге, уж больно хороша была.

Даже беглого взгляда было для него достаточно, что бы уяснить две очевидных истины: девушка ещё больше похорошела, а финансовые обстоятельства её ухудшились за то время, что он её не видел.

Юлиан Викторович, не спрашивая, подвез Наташу к дому, где вот уже почти два года она не жила. Девушка поблагодарила, промолчав, что он доставил её не туда, куда следовало.

-А не могли бы мы, как нибудь, встретиться, Наташенька? Хотелось бы возобновить наше приятное знакомство. Мне не хватало тебя, деточка,— Бесман многозначительно сжал Наташину руку, пытаясь заглянуть в её опущенные глаза.

Наташа кивнула, соглашаясь, и постаралась поскорее улизнуть из машины. На прощанье ей облобызали ручку и отпустили, назначив свидание.

Натальину однокомнатную квартиру совсем недавно освободили квартиранты, и она пока что не успела снова сдать её другим жильцам. Наташа поднялась по лестнице, открыла дверь и, чуть помедлив, перешагнула порог, как некий рубеж, за которым начинался новый этап её жизни.

Девушка постояла у телефона.Ей нужно позвонить Глебу. Она скажет, что не вернётся к нему. Скажет сейчас, потому что боится, что у неё, при всём её стремлении к яркой и красивой жизни, не хватит решимости, сказать ему об этом.

Глеб не был настолько слеп, чтобы не видеть Наташино недовольство.Ёё раздражение прорывалось буквально в каждом, произносимом ею слове. Рысев надеялся, что возобновление занятий в институте изменит всё к лучшему, но вышло наоборот. С каждым днём она удалялась всё дальше от него. И вот сегодня ушла вовсе. Он понял это, когда схватил трубку, надеясь услышать в ней родной голос и страшась того, что он сейчас произнесёт.

-Глеб, я у себя дома,— сказала Наташа.— Я не вернусь.

-Сегодня?— спросил он.

-Я вообще не вернусь. Прости. Жизнь которую мы ведём не для меня, я всегда об этом знала, но ты настоял... Я попыталась, но больше не могу. Глебушка может пока остаться у тебя?

-Наташа, он может и должен остаться со мной.

— Глеб, ты же обещал, помнишь ?!

— Ты о чем подумала? Я не пытаюсь отобрать у тебя сына или заставить ради него вернуться. Просто ему будет со мной лучше, чем с кем бы то ни было, кроме тебя конечно, но ведь ты не сможешь сейчас заботиться о малыше.

-Я возьму его когда захочу!

-Конечно, кто же станет мешать тебе. И он и я знаем, кто его мама.

— Глеб, пожалуйста, сумей меня простить. Я люблю вас обоих.Но если останусь, боюсь, возненавижу и себя и вас.

Глеб молчал.Наташа сглотнула комом вставшие в горле слёзы и положила трубку. Вот и закончилась её нелепая семейная жизнь.

Рысев так и остался стоять с зажатой в руке телефонной трубкой, и протяжные надсадные гудки не в силах были заглушить по-прежнему звучащий в комнате Наташин голос, который всё никак не желал затихать:"Глеб, пожалуйста, сумей меня простить"...

— Понять, я должен её понять...Понявший сможет простить, простивший сумеет выжить... Я попытаюсь тебя понять, Ташенька. Мне больно и горько сейчас, и всё же:

Не хочу я твоей жалости,

Что мне в этой ничтожной малости?

По осколкам себя собирать трудно.

Люди скажут глупо и безрассудно

Поступила ты. Но...

Там вдали, едва различимая,

Может тем она нам и милая,

Невозможная, недостижимая

Обитает мечта.

Всё вокруг и просто и правильно,

Пока руки свои только тянем к ней,

Позволяя себе лишь мечтать,

Но не смея дерзать.

Высота, она лишь для птицы.

Падать больно. Можно разбиться.

Вернее, тоскуя, терпеть,

Чем, всё забывши, взлететь.

Ты решилась идти той дорогою,

Сопряженной с болью, с тревогою,

По которой идти проще мысленно.

Ты забыла об этой истине.

Осудить тебя, вроде, надо бы.

И забыть тебя тоже надо бы.

Только я не смогу,

Потому что люблю.

Любовь это тоже мечта.

Мне знакома небес высота.

Я ведь тоже из тех, кто смеет жить.

Мне ли тебя винить?!

Вот упорства-то Наташе Жаровой занимать ни у кого не приходилось. Сама могла с кем угодно поделиться, и всё равно с избытком бы осталось. Порвав с Глебом, она с головой погрузилась в учёбу. Ната запретила себе все воспоминания о Глебе и о Глебушке. Потом, когда станет не так больно, она встретится с Рысевым, заберёт к себе сына. Предстояло найти работу, через год ВУЗ будет закончен, и уже сейчас многие из её сокурсников совмещают учёбу с работой.

Под предлогом сдаваемой сессии, Наташа с Бессманом виделась лишь изредка, он не возражал, не считая нужным торопить события.

Юлиан Викторович пару раз сводил девушку в ресторан, но домой к себе пока не привозил, присматривался.

Поездка к морю была предложена Нате, как подарок по случаю успешно сданной сессии. Отказываться было просто нелепо, так же, как и обманывать себя насчёт всего, что не могло за этим не последовать. В шикарном гостиничном номере на чужой, покрытой скользкими простынями кровати Наташа принудила себя изменить Глебу. Вот так, всё в жизни имеет свою цену, которую, как ни изворачивайся, но приходится платить.

Юлиан Викторович открыл Нате доступ в столь желанную для неё красивую жизнь. Его снисходительно довольный вид, утверждал : "смотри, глупая, от чего ты отказалась, отвергнув тогда, такое щедрое, моё предложение."

Наташа, облачённая в наряды, стоимость которых вызывала в ней смятение, приковывала к себе взгляды праздных мужчин, стремящихся получить на отдыхе все мыслимые и не мыслимые удовольствия. Только ей это было безразлично, что очень порадовало Бессмана, а Наташу удивило. Ведь она же мечтала блистать в обществе!

Девушка очень уставала за день, она не отказывалась ни от каких развлечений, стремясь довести себя до полного отупения и бесчувственности к тому времени, когда придётся оказаться в кровати, расплачиваясь собой за брошенный к её ногам праздник жизни.

Ничего она не чувствовала! Отстранившись мысленно от всего, что совершалось с её бесчувственным телом, безвольно плыла по течению, пока, удовлетворённо посапывая, не затихал рядом её любовник и благодетель. Засыпала сразу же, едва получив такую возможность, не позволяя себе ни о чём задумываться, терзаться и сожалеть.

Наташа стремилась, как можно ярче прожить эти дни, когда могла осуществить любое из своих мимолётных желаний. Неделя у моря была самой долгой из всех, прожитых ею недель. Но и она подошла к концу.

Юлиан Викторович так и не предложил Наташе место в своём особняке. Теперь он знал о ней всё. Её ребёнок не то, что бы мог стать для него особой обузой, но сам факт его существования заставил Бессмана удивиться. Почему умная девочка совершила подобную глупость? Она не так умна, как ему всегда казалось? Или есть нечто от него скрываемое, о чём необходимо узнать, прежде чем он решится окончательно приблизить к себе эту девушку.

Вернувшись в свою однокомнатную квартирку Наташа пережила странное ощущение раздвоенности. Она и страшилась внезапного одиночества, и испытывала болезненное облегчение, освободившись от постоянного присутствия рядом с ней любезного Юлиана Викторовича.

А потом подступила к сердцу тоска, и Наташа поняла, что должна немедленно увидеть Глебушку. Она поехала в детский сад, надеясь навестить сына, не встречаясь с Глебом и его мамой. Ей не повезло. Малыша там не оказалось.

И что же ей было делать? Подавив, вызванное разочарованием раздражение, Наташа позвонила Глебу.

Одно она могла сказать точно— он обрадовался, услышав её голос. И сразу же попросил о встрече. Наташа растерялась и согласилась.

Она увидела его издалека. И чуть не сбежала, испугавшись собственной слабости, и потому сразу, резко, почти грубо, обратилась к нему, пренебрегая обычным "здравствуй" :

— Где мой сын, Рысев.

Глеб будто не услышал, он обнял её взглядом, и она, как всегда, почувствовала, что он благодарен ей за то, что она есть в его жизни. Но это было не правдой. Теперь у каждого из них своя жизнь. Может, Рысев этого ещё не понял?

Наташа нахмурилась, отстранилась, предупреждая всякую возможность его прикосновений.

Но, предложив девушке присесть рядом, Глеб даже не попытался взять её за руку. Он смотрел на неё внимательно, обуздав и свою радость и не уместную надежду.

-Глебушка не ходит в детский сад? Почему?— повторила Наташа свой вопрос.

-Он с бабушкой загородом. Летом ребёнку там лучше.

Хотелось пожаловаться "я за ним соскучилась", но, вместо этого, произнесла недовольным голосом "мне нужно повидаться с сыном".

-Конечно, он так за тобой скучает.

Желание взвалить на плечи Рысева, давящую её к земле горечь, заставило Наташу сказать : "Скоро я заберу у тебя своего сына!"

И снова Глеб не придал значения ни её тону, ни брошенным в раздражении словам. Нате вдруг расхотелось с ним воевать. Ведь он ни в чём не упрекал и даже не пытался заставить её вернуться. Похоже, Рысев признал за ней право самой решать, как жить.

И, не удержавшись, она пожаловалась : "Глеб, я так за ним, тоже, соскучилась!"

-Поехали сейчас, -предложил он— как раз успеваем на электричку.

Вот и осталась Лида без лучшей подруги. Уехала Валентина к сыну, далеко уехала, навсегда. Свой дом продавать отказалась, подарила Глебу. Хоть и далековато от города, но Лиде в деревне нравилось, да и Глебушке раздолье.

Ох, Глебушка, Глебушка! Виданное ли дело — родная мать его бросила! Как ушла по весне, так и не объявлялась. Это ж какое сердце иметь надо, что бы от такого ангелочка отказаться!

С сыном Лида о беспутной Глебушкиной матери говорить не решалась. К чему бередить ему душу, да и не стал бы Глеб обсуждать с ней свою Ташу. И откуда взялась эта девка на их с сыном головушки! Чуяло Лидино сердце, что так оно всё и будет. Хорошо, хоть мальчика с собой не забрала. Нет, что мать непутёвая, это для Глебушки беда. Но, с другой стороны, заберёт мальчонку, как же им с Глебом-то дальше жить?

Лида вышла к калитке, дожидаясь сына, да так и обомлела. Они шли вдвоём, Глеб и Наташа. " Объявилась, красавица! Ой, к добру ли?!"

Лида всё бы высказала беспутной девке, но Глеб был рядом, и она сдержалась, холодно кивнула и посторонилась, впуская во двор.

Глебушка, услышав голос отца, бросился к нему со всех ног. Наташа перехватила сынишку, прижала к себе. Он узнал её сразу, радостно залепетал "мама".

Малыш весь вечер не отходил от Наташи, она спустилась с ним к речке, поиграла, накормила ужином. Наевшись, он взобрался к ней на руки, притих и уснул. Наташа долго не решалась отнести Глебушку в кроватку, сидела, прижимая к себе ребёнка, ни на кого не глядя, отстранившись от осуждения Лиды и от сочувствия Глеба...

Она чуть не опоздала на последнюю электричку. Не слушая возражений, Рысев поехал с Наташей в Киев. Ехали молча, он ни о чём не расспрашивал, не укорял.

Всё так же молча проводил до квартиры, и ушел, не попытавшись не то, что остаться, но даже и прикоснуться к ней.

Захлопнув дверь,Наташа разрыдалась.О чем плакала ? Одна, в пустой квартире, не находила себе места, чувствуя себя девочкой, что заблудилась в тёмном лесу из которого не знает, сможет ли выбраться.

-Работать?! Ты, деточка, сказала, что хочешь работать? У меня?— Юлиан Викторович смерил Наташу снисходительным взглядом.— Гм...Ну да, мечтаешь быть богатой и независимой?

Наташино лицо пылало румянцем. Бессман насмехался над ней, изучал, с пренебрежительным любопытством. Ну, надо же, не хочется, значит, быть простой содержанкой. Или своих карманных денег, получаемых в срок и регулярно, захотелось? Ничего не выйдет, высоко оплачиваемая бездельница ему на фирме не нужна, коллектив там подобран деловой, слаженный.

— Юлиан Викторович, позвольте мне попробовать. Месяц. Бесплатно.

Ишь ты— "Юлиан Викторович", "позвольте мне", "бесплатно"!

— Ну, и зачем тебе это сдалось, девочка?

Наташа, вдруг, расслабилась, перестав чувствовать себя беспомощной и униженной.

Она не отвела глаз и спокойно, уверенно сказала :

-Я ведь не дура, не интересно самому в этом убедиться ?

Похоже, ей снова удалось его удивить. Девушка-то не так проста, как ему казалось. Ладно. Чем черт не шутит. Бессману действительно стало интересно.

-Попробовать, говоришь,— задумчиво протянул он — ну, что ж, попробуй...

О своёй уступчивости жалеть Юлиану Викторовичу не пришлось. Наталья вникала во всё основательно, цепко, жадно. Прошло немного времени и он понял, что она, и вправду, не дура. Через полгода в ней стал намечаться ценный работник. К тому времени, когда Наташа Жарова получила диплом, законченного с отличием ВУЗа, Бессман должен был отметить, что на ней завязано множество решаемых на фирме вопросов.

Личной жизнью Наташа Жарова жертвовала во имя работы. Поставив перед собой цель, Наталья шла к ней, пренебрегая всем, что могло служить помехой её быстрому продвижению по карьерной лестнице.

Каждый день нёс свои проблемы из тех, что были вчера, возникли сегодня, и непременно, всплывут какое-то время спустя. Занимаясь порученным ей делом, Наташа повторяла изо дня в день одни и те же фразы, решала очередные текущие проблемы и при этом тщательно старалась спланировать всё наперед, стремясь достичь наилучшего результата, чтобы все поняли, чего она стоит.

Жесткий ритм, полное отсутствие свободного времени. И не вдохнуть полной грудью, не ощутить буйство красок окружающего мира. Но так надо, такова она и есть — настоящая жизнь. И Наташа не роптала. Она ещё успеет пожить всласть. Как ей только захочется, так всё и будет, только потом, и для этого, сейчас, нужно основательно потрудиться.

Безнадёжно далеко, за гранью осваиваемого нынче Натальей бытия, существовал Глеб, с его по детски наивными, романтичными стихами, и маленький Глебушка.Они ничего не требовали от Наташи и всегда были рады видеть её. И даже свекровь молчала. Вот только, от этого молчания, становилось невыразимо тошно, гадко на душе..

Время от времени она проводил с Бессманом вечер в театре или ресторане, заканчивающийся в его постели.

Наташа не пыталась изменить, упрочить своё положение, сменив статус любовницы, на более стабильный и почетный статус законной супруги. Бессман тоже не заговаривал с ней об этом. То ли мстил маленько за тот её отказ, а может подсознательно опасался снова услышать "нет". Было в девушке что-то непредсказуемое. До конца ему не понятное.

Как-то Юлиан Викторович попытался расспросить Наташу о том периоде её жизни, когда он потерял её из виду. Спрятавшись за очаровательной улыбкой, девушка ловко ушла от ответа. Но наблюдательный Бессман отметил для себя, что тема-то для неё всё ещё болезненна.

Наташа никогда ничего не рассказывала ему о мальчике и его отце. И тогда, движимый любопытством, Юлиан Викторович выяснил всё сам. Ему сообщили, что Глеб Рысев работает в редакции одной из Киевских газет, женой так и не обзавёлся, растит сына один, вместе со своей не старой ещё матерью, с Наташей встречается изредка, и всё их общение ограничивается ребёнком.

В жизни Бессмана наступал тот период, когда начинаешь понимать всю привлекательность постоянства. Весьма бурная молодость осталась в прошлом. Давно наступившее пятидесятилетие подвело под ней непреодолимую черту. Нет, до старости было ещё далеко, но перемены больше не радовали. И женщина Юлиану Викторовичу требовалась одна, на множество их его просто уже не хватало. Его замечательный особняк нуждался в хозяйке. И как не крути, лучше умницы и красавицы Наташи ему так никто и не встретился. По размышленьи зрелом, Бессман решился снова сделать Наталье предложение.

С тех пор, как уехала Валентина Егоровна, Лида сблизилась с матерью Олега Шутова. Анна Михайловна всё ещё работала, не решаясь уйти на пенсию. Но в выходные с удовольствием навещала Лиду в её сельской глухомани. Она оказалась таким же страстным грибником, как и Глеб. Лида с Глебушкой составляли им иногда компанию. Мальчик был ещё маловат для таких долгих прогулок, но так рвался вслед за отцом, что отказать ему было не легко. Набродившись по лесу, Лида устраивала с Глебушкой привал. Они разводили маленький костерок. Жарили на палочках собранные грибы и поджидали папу и бабушку Аню.

Маленькая чумазая мордашка внука приводила Лиду в умиление. И в голову лезли странные мысли. Ей больше не хотелось ни в чём упрекать Наталью, а было просто жаль эту дурочку. Что за жар-птицу ловит она в небе? Какого другого счастья ей ещё надобно? Видела Лида то, что сама Наташа отказывалась заметить, признать: здесь она, настоящая жизнь. А та суета-сует, что отняла маму у Глебушки, только на первый взгляд такая заманчивая. Придёт срок, пережуёт она Наталью, иссушит ей душу и вышвырнет вон, за ненадобностью.

Не злилась больше Лида на невестку. Когда перехватывала взгляд её больных глаз, украдкой брошенный девушкой на Глеба, только невесело усмехалась. То-то девонька, такие в ваших дебрях не обитают, когда осознаешь ему цену, возвращайся! Да, возвращайся, потому как Лида была готова простить и снова принять Глебову Ташеньку. Не легко далась ей эта терпимость. Если бы её странный сын нелепым образом не хранил верность этой...Лида не находила слов, способных выразить,переполняющее её возмущение. Только, что толку! Глеб лишь улыбался, в ответ на все попытки матери устроить его судьбу.

— Это же противоестественно для молодого мужчины!— горячилась Лида.

Глеб целовал руки матери и, сочувственно заглядывая ей в глаза, спрашивал: "Тяжело тебе одной управляться с Глебушкой?"

Лида сердилась на эти его глупые слова: "Да он -моя радость! Не в мальчонке дело, в тебе, сынок! "

— Разве я кажусь тебе несчастным, мама? Почему ты решила, что я должен жениться?

— Глеб, рядом с мужчиной должна быть женщина!

— Должна,— соглашался её сын,— но, ведь, не любая?

-Ты, что же, готов ей всё простить?!

-Я не стану её судить.

-Ты начисто лишён всякой гордости!

— Я сумел понять, значит смогу и простить.

-Да что ты мог понять! Да она просто...-взгляд Глеба не позволил ей продолжить. Лида почувствовала, что зашла слишком далеко.

-Я подожду, пока и она сумеет понять.

-И долго ты намерен ждать?— вздохнула, сдаваясь, Лида.

Глеб неопределённо пожал плечами, и мать поняла — не иметь ей другой невестки!

Три года прожил Глеб без Наташи. Всего лишь три года. Ему случалось ждать и больше.

И вовсе не чувствовал он себя обиженным жизнью и людьми. У каждого свой крест, его, похоже, испытывали на прочность ожиданием. Глеб не жаловался, не видя в том никакого смысла. Ведь сколько людей скользят по жизни, так никогда и не осознав ни её ценности, ни щедрости. Способность любить, если ты ею наделён, уже сама по себе — большая удача. "Любовь несчастной не бывает", он однозначно был согласен с этим! Его нарекли, когда то, Проклятым, но он выстоял и сумел сберечь живой огонь в измученной душе. А теперь, так много было в его жизни хорошего, того что дано многим, только мало кем оценено по достоинству. Наполненную яркими вспышками счастливой сопричастности жизнь он не променяет на довольствие удовлетворённых амбиций, потому как за неуёмные желания и тщеславие расплачиваются обычно безрадостью, а горькие плоды с этого дерева уже пришлось отведать Клинию Проклятому.

-Папа, расскажи мне сказку.

Сын возился на его коленях, устраиваясь поудобней. Глеб, прикрыв глаза, впитывал в себя, исходящий от мальчика, запах детства и улыбался.

— Я хочу сказку про Снежную Королеву.

Глеб представил себе жарко натопленную комнату и двоих детей у обледеневшего окна. За окном бушевала вьюга, и холодный взгляд Снежной Королевы внимательно изучал, приникших к оконному стеклу, детей.Они ещё не знали, что одному из них предстоит заблудиться в снежной безбрежности, а другой станет бороться, всеми силами стремясь вернуть к жизни потерянного друга.

Он принялся рассказывать сыну историю Кая и Герды, но часть его сознания отстранённо размышляла о своём, создавая новую сказку, в которой Снежная Королева заманила в своё холодное королевство доверчивую девочку, ослепив глупую сверканием бездушного льда.

Глебушка задремал у него на руках, так и не дослушав сказку до конца. Отец уложил мальчика в кроватку.

Растревоженное сердце Рысева тянулось к Таше, звало её:

Ты заблудилась в Зиме,

Заплутала. Стуже холодной

Сродни стала.

Кружат снежинки, ткут покрывало.

В той красоте, что сманила тебя, радости мало.

Память горячая, чувство живое,

Им не уютно в довольстве покоя.

Снежные замки строит Зима,

Знаю, искусно, только нет места,

В сверкающих льдах,

Светлому чувству.

Из одиночества к краскам Весны

Потянется сердце и в монолите холодной стены

Отыщется дверца.

И не удержит сила рассудка,

Вольную душу твою,

Что на зов мой откликнется чутко.

Глеб верил, что Наташа вернётся к тем, кто её любит и ждёт. Он не станет её торопить. Пусть дойдёт до конца, почувствует сердцем то, что нельзя осознать рассудком. Не он создавал её иллюзии, не ему их и разрушать. Ему нельзя вмешаться. Всё, чем он может ей помочь, это не потерять в неё веру и ждать. Клиний-Глеб умел ждать. Глеб Рысев подождёт свою Ташеньку.

-У меня для тебя сюрприз, деточка. Оденься ты сегодня понарядней, к девяти часам я за тобой заеду.

Наташа, улыбнувшись, кивнула шефу. Она заметила лёгкую нервозность Бессмана, которая удивила её и заставила призадуматься.

Бессман явился чуть раньше назначенного срока.Оценивающе оглядев девушку с ног до головы, поцеловал её, вдруг ставшие ледяными, пальцы.

Юлиан Викторович повёз Нату в очень дорогой ресторан, где для них был заказан столик. Оркестр играл тихую музыку. Свет множества люстр преломлялся в хрустале бокалов и в большом бриллианте обручального колечка, которое с торжественным видом надел ей на палец Бессман. Он не стал делать ей предложение, предполагающее согласие или отказ с её стороны.

А, просто сообщил о своём решении осчастливить девушку. Колечко на пальце Наташи служило подтверждением серьёзности его намерений.

Весь ужин Наталья просидела, как деревянная кукла, послушно улыбаясь и кивая.Они даже потанцевали немножко. Собственнически прижимая к себе красивое стройное тело Наташи, Бессман снисходительно улыбался, довольный собой и ею.

Ночь они провели в его спальне. Правда, утомлённый хозяин, сразу же заснул, едва коснувшись головой подушки. Но и во сне он не убрал с Наташиного бедра свою, тяжело придавившую девушку, руку.

Наташа Жарова уснуть так и не смогла. Она хотя и не сумела почувствовать свалившееся на неё счастье, но оказалась вполне способна оценить степень достигнутого ею. Глупо было бы лукавить перед самой собою. Каким высоко оплачиваем специалистом она со временем бы не стала, но это всё было мелочью, в сравнении с истинным богатством, которым обладали такие, как Бессман. Юлиан Викторович милостиво бросал к её ногам праздник жизни, при этом он и сам не был такой уж большой обузой. За время их знакомства Ната сумела оценить его положительные качества. Пусть о любви речи не шло, но предложенная девушке сделка, была вполне приемлемой.

Если она поведёт себя достаточно умно, то сможет забрать у Глеба своего ребёнка. Жить рядом с Глебушкой, а не видеться с ним урывками, было давним Наташиным желанием. В своём эгоизме она не думала о том, как переживут расставание с мальчиком Глеб и Лида. Наталья собиралась радоваться достигнутому ею, и всё, что могло бы помешать ей в этом, усилием воли гнала прочь из своих мыслей.

Часть 5

Время— величина осязаемая и субъективная. Два предсвадебных месяца промелькнули, незамеченные Наташей. Отшумела свадьба и муж, в порядке свадебного путешествия, увёз Наталью за границу. Поглощённая, обрушившимися на неё новыми яркими впечатлениями, девушка прожила полгода, как один день.

Бессман не спешил возвращаться домой. Его бизнес оказался достаточно налаженным, чтобы процветать и без прямого участия хозяина в делах. Тем более, что коммерческий интерес в планировании турне был всё же учтён, и помимо увеселительной программы Бессман встречался с деловыми людьми, заключал полезные для фирмы контракты.

Восторг молодой жены от частой перемены мест, обилия развлечений и фантастических знакомств с представителями западной богемы, немного смешил его, слегка утомлял, но в целом доставлял удовольствие, поскольку Юлиану Викторовичу весьма импонировала роль всемогущего волшебника. Поэтому он потакал Наташиным желаниям и капризам.

К тому же, Бессман вскоре понял, что хотя его жену и волнуют восхищённые взгляды мужчин, но искать себе забаву среди обилия новых знакомых она явно не станет. Наташа держала дистанцию абсолютно со всеми, вела себя спокойно, ровно, без истеричных всплесков, не устраивала скандалов, в стремлении вызвать к себе дополнительный интерес. В общем, Юлиан Викторович не ошибся в своём выборе, лучшей жены нельзя было бы и пожелать.

Но время шло, и в Наташином настроении наметился спад. Она пообвыклась, и то, что сперва казалось ей, воплотившейся в жизнь сказкой, стала способна оценивать трезво.

В первый год замужества, чрезмерное обилие предупредительных улыбок, стремление окружающих услужить ей пробудили в Наташе весьма, надо сказать, приятное ощущение собственной значимости. Она упивалась им, пока не поняла, что менее удачливые, чем её муж, люди улыбаются не ей, а подобно официанту или швейцару дорогой гостиницы, заискивают перед сотворившими её, нынешнюю, деньгами Бессмана. Это деньги значимы в их глазах! И Нате стало противно приторное внимание мужчин, не способных понять и оценить её, как интересного человека, умную и красивую женщину.

Ей перестали быть интересны пустые тусовки до утра. Наталья быстро пресытилась неизменным мужским вниманием. А окружавшие её женщины просто вызывали скуку. Сплетни и пересуды— ну что могло быть в них для неё занимательного и интересного?!

Наташа Жарова знала себе цену и когда-то искала в богатстве достойную оправу своему уму и красоте. Но вышло, почему-то так, что оправа затмила то, что призвана была лишь оттенить. "Может, в погоне за жизненным успехом, я потеряла больше, чем нашла?"— задала как-то Наталья себе вопрос.

Ответы на подобные вопросы требуют определённой смелости и честности, а ещё -жизненной зрелости. Ната прогнала прочь сомненья и сделала попытку вернуть себе ту радость, что дарили ей, поначалу, удовлетворённые амбиции. Но только окончательно затосковала и стала просить Бессмана о возвращении в Киев.

Олег Шутов, похоже и впрямь, решил жениться. Его всегда окружало множество беззаботных весёлых девушек с хорошенькими мордашками и с фигурками "ну просто загляденье".Вика, поначалу, ничем не выделялась среди других, но как то так вышло, что с её появлением, женское окружение Олега весьма поредело. Девушка взялась за него основательно, и вскоре Шутов понял, что хочет жениться.

Анна Михайловна не знала — радоваться ей или переживать по этому поводу. Её легкомысленного сына Викуша явно собиралась на себе женить. Но если не она, так какая-то другая отыщется, может во сто крат хуже. И Анна Михайловна не стала вмешиваться.

Вике Малышевой хотелось замуж. Поначалу, она попыталась привлечь к себе внимание Глеба Рысева. Даже с существованием Глебушки девушка готова была смириться, Рысев достаточно сильно запал ей в душу. Но все её попытки завлечь Глеба, остались им, попросту, не замеченными. И тогда Малышева переключилась на его лучшего друга. Олег тоже был "ничего", весьма симпатичный парень, и, к тому же, он не остался безразличным к её активному очарованию.

Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Олег мотался на машине по городу, выполняя массу Викиных поручений. Время близилось к полудню, и Шутов, заметив знакомую студенческую кафешку, решил устроить себе обеденный перерыв и выпить чашечку кофе.

Наташа Жарова сидела за столиком у окна. Олег заметил её сразу и, будто, споткнулся. Он не способен был дать оценку всему, что произошло между Наташей и Глебом. Все его попытки поговорить с другом "по душам" неизменно заканчивались ничем. Олег только и понял, что Рысев не злится и не испытывает ненависти к женщине, что не только бросила его, но ещё и оставила его заботам ребёнка. А малыш-то был какой! Олег обожал своего, не по годам сообразительного, крестника и не понимал, как Наталья может так подолгу не видеть сына. Вот сидит себе, вся из себя "королева", а только, всё равно, дура! Олег решительно шагнул к её столику.

Наташа подняла на него глаза, и такой искренней оказалась её радость от их нечаянной встречи, что все злые слова так и остались не сказанными.

— Я вчера только вернулась в Киев. Соскучилась ужасно.

— А я, вот, женюсь, вроде.

-Да,что ты?! И кому удалось подвигнуть тебя на подобный подвиг?

Олег рассмеялся. Они ещё немного поболтали. А потом, став серьёзной, Наташа попросила :

-Расскажи мне о них.

Олег исподлобья взглянул на девушку. Ясно о чём спрашивает, только снова пробуждает в нём злость этот её вопрос. А, в прочем, сами пусть разбираются!

-Что ты хочешь узнать? Глебушка вырос. Классный у тебя сын, Натка ! И я бы от такого не отказался. Глеб, по прежнему, один. Совсем один, понимаешь ?! Ничего ты не понимаешь! У него даже случайных подружек нет! Они оба ждут твоего возвращения! Бред какой то. Не понимаю я вас обоих. Ведь, по глазам вижу, больно тебе сейчас.

-Больно, Олежка,— Наташа отвернулась к окну, глотая немые слёзы. Не смогла справиться с собой. Так и сидела, в полоборота, дрожь сотрясала её плечи, и слезинки катились по щекам.

-Послушай, Ната, ты того, перестань, а... Ну, не хотел я тебя обидеть, прости.

-Ну, что ты, Олежка,— Наташа могла, наконец, говорить. Она смотрела на друга покрасневшими от слёз глазами и пыталась улыбаться.

-Ты, во многом, прав. Только, не всё понимаешь. А он, похоже, понял, раз не держит на меня зла. Я хочу увидеть сына.

— За чем дело стало? Поехали, отвезу тебя к ним, за город.

Мальчик её узнал, а ведь почти год не видел. Бросился на встречу. Обхватил ручонками. Наташа смеялась, сквозь слёзы, прижимая к себе сынишку.

Лида стояла в стороне, не хотела мешать. Внучёк был счастлив. И потому, всё прочее, было не важно...

Наташа уехала перед самым возвращением Глеба, к встречи с ним она была сейчас не готова.

Сын весь вечер рассказывал Глебу о, приезжавшей к нему, маме. Рысев слушал его и всё пытался понять, почему Наташа поторопилась уехать. Что заставило её избегать встречи с ним?

Когда сын уснул, Глеб пошёл к реке, на их с Ташей место, присел на старую корягу.

-Какая ты стала, Ташенька? -думал он -Что радует, что тревожит тебя? Осуществлённая мечта, принесла тебе радость ?

Решение Наташи, выйти замуж за богатого Бессмана, Рысев пережил тяжело. Теперь Глеб знал, чего хотела от жизни Наталья. Нет, он не осуждал её, хотя и понимал всю ошибочность её устремлений. Усилием воли, он заставил себя принять всё, как есть. Бессмысленно было пытаться ей помешать. И бессмысленно стало надеяться на её возвращение. Но он, по прежнему, надеялся, поскольку ничего другого ему не оставалось.

От реки повеяло холодом, но уходить не хотелось. Прощальные лучи, уходящего солнца, скользя по поверхности воды, изменили её совершенно. Играя красками, светились река и небо. Прошло немного времени и дневное светило сменила луна, хранительница тайн, глубоко упрятанных в человеческих сердцах. Она великодушно соорудила на воде дорожку, приглашая смелых сердцем ступить на неё и отыскать друг к другу дорогу, и огорчённо взирала с небес на нерешительный род людской, не смеющий следовать голосу своего сердца.

Наташа сидела в своей комнате.На её коленях лежал пакет. Сегодняшний день растревожил сердце и, чтобы отвлечься, вернувшись в особняк Бессмана, Наташа принялась рассматривать подарки со своей свадьбы. Год назад они спешно уехали, так и не уделив никакого внимания свёрткам и свёрточкам в праздничных упаковках.

Пакет в её руках выглядел много скромнее остальных, чем и привлёк к себе Наташино внимание. Вскрыв его, девушка растерялась. Тонкая белая ночная рубашка, мягкая и приятная на ощупь, несомненно была ей знакома. Она держала в руках подарок Валентины Егоровны. Слишком нарядную и совсем не современную ночнушку девушка так ни разу и не одела, и сейчас пыталась понять, зачем понадобилось Глебу посылать ей эту красивую, но бесполезную вещь.

А рубашка и впрямь была удивительно красивой. И у Наташи возникло желание её примерить. Легкое прикосновение ткани к обнаженной коже доставило девушке странное удовольствие. Настроение заметно улучшилось, и Наташа улыбнулась своему отражению в зеркале. Выглядела она так потрясающе, что даже сама удивилась.

-Это я?— задала она нелепый вопрос.

И услышала ответ из зеркала:

-Ну, почти, та твоя частичка, что не то что другим, тебе— не всегда заметна.

— Я, кажется, перестаю дружить с рассудком,— прошептала Ната, опускаясь прямо на пол.

-Ну, так и что? От его вмешательства одни сплошные беды,— пожало плечами её Отражение в зеркале, одновременно с нею, коснувшись пола.

Наталья закрыла глаза и энергично затрясла головой, прогоняя наваждение. За дверью послышались шаги, и в спальню ввалился Бессман. Взглянул на жену и удивился:

-Наташенька, ты что делаешь на полу?

Девушка торопливо поднялась. Юлиан Викторович засмотрелся на Наташу.Выражение его лица, блеск в глазах, смутили Наталью, в ней стремительно нарастало непонятное острое отвращение. Муж, чувственно улыбаясь, шагнул к ней.

-Детка, да ты роскошно выглядишь! Иди ко мне, ну же!

Наташа запаниковала, отчётливо понимая-нельзя позволить чужим рукам коснуться странной рубашки! Уж лучше остаться совсем голой! Отстранившись от мужа, она поспешила раздеться. К её огромному облегчению, к ней вернулось привычное бесчувствие, казалось, что вместе с рубашкой она сбросила и резкое неприятие ситуации. Молодая женщина снова могла платила по своим счетам, не увиливая, ни на что не жалуясь и, почти, не страдая...

Проснулась Наталья поздно. Она была одна. Девушка поспешила убрать подальше в шкаф опасный подарок Егоровны и тут увидела у себя под ногами лист бумаги, который, почему то, вчера не заметила.

Четкий почерк Рысева она узнала сразу. Он писал: "Таша, не могу тебя поздравить, не получается. Я не рад, произошедшим в твоей жизни, переменам. Знаю, не нужно лезть с советами, если не просят. Но потребность обратиться к тебе сейчас непреодолима. Помниться, ты всегда охотно слушала мои стихи. Возможно, и нынче, дочитаешь их до конца.

Усталою странницей, вечно скитается,

В вихре миров и событий,

Промелькнувших, забытых,

Жизнь постигнуть спеша, человеческая душа.

Ей бы чуток осмотреться:

Расслышать стремления сердца,

Понять, куда ведёт её разум,

Что с сердцем так редко согласен?

Отвергающий чувства, разум

Поверить в любовь, не согласен.

Всё, что ему не подвластно,

Нарёк он глупостью несуразной.

В устремленьях своих позабыв,

Что голод, он, ведь, бывает разным.

Считаешь, сыто откушать, так уж отрадно?

Чем предстоит оплатить лучшее место

Под старушкой луною? А ведь, разуму наперекор,

Сердце ищет совсем иное!

Горько, непонятым быть, в одиночестве стынуть.

Попытаешься душу свою приоткрыть.

Только никто откровений её не примет.

В мрачных сумерках одиночества заблудиться легко.

Но захочется, посреди безучастья,

Невозможного счастья.

А ветер шумит и насмешливо смотрит луна с небес:

"Что, человек, жаждешь безветрия ?

Где растерял ты свой интерес?

В душных объятиях повседневности

Ты растворился, исчез!"

Знаешь, Таша, стихи своевольны. Вот и сейчас не ставится точка, ещё одна строфа рвётся к тебе:

Солёное мудрое море, бросая навстречу волну,

С лёгкостью разрушает прибрежную тишину.

И, расшалившийся ветер, гонит тучи прочь,

Чтоб звёздной россыпью небо украсило тусклую ночь.

Знаешь, родившейся радости, по силам всё превозмочь.

У меня была возможность убедиться— во Вселенной нет ничего невозможного. Свою судьбу каждый создаёт сам. Иногда, отчётливо сознавая это, чаще, совершенно ни о чём не задумываясь. Но выбор присутствует всегда. И хотим того или нет, но мы совершаем его, даже при полном бездействии.

Я прощаюсь с тобой, кто знает, как надолго, если не навсегда.

Когда станет невмоготу, подумай о своём сыне. В его любви ты всегда найдёшь опору и поддержку.

Глеб Рысев."

Наташа измяла записку Глеба. Похоже, он ничего хорошего не ожидал от её замужества?! И великодушно попытался дать ей ту опору, что поможет устоять, в любом случае, как бы не обернулась жизнь. Ну что ж, спасибо, конечно, только Рысев ошибся в своём пророчестве!

Наташа сердито тряхнула головой, упрямо отказываясь признать очевидное,достигнув всего, не чувствует она себя счастливой!

Нет, так дело не пойдёт.Прочь неуместные сожаления! Я смогу всё устроить наилучшим образом! Рысев прав в одном, мне нужен мой сыночек. Я возьму Глебушку к себе, и всё станет на свои места. Это его, маленького, мне так отчаянно не хватает.

Наташа решила поговорить с Бессманом о ребёнке сегодня же.

— Ты какой то не правильный поэт, Глеб. Тоска, плач вселенский, где они у тебя ? А положено! -Олег, посмеиваясь, взглянул на друга. Они готовили удочки к вечерней рыбалке. Лениво переговаривались. Глебушка вертелся рядом. Не улавливая шутливых интонаций разговора, мальчик, тут же, бросился на защиту отца:

— У папы очень даже правильные стихи, они красивые! А плачут только слабые. Я тоже никогда не плачу, даже когда сильно скучаю. За мамой,— мальчик тихонько вздохнул и, услышав зовущий его голос бабушки Лиды, побежал к ней на террасу.

Мужчины переглянулись. Олег отметил беспомощную растерянность в глазах Глеба. Рысев старался быть своему сынишке и за отца и за мать, только никому маму заменить не по силам.

Шутову стало невмоготу от повисшего молчания, и он сердито сказал:

— Ты, вот, всё ждёшь не понятно чего, женился бы, что ли.Мальчишке мать нужна.

— Олег, ты как сам в мужья собрался, так на чужую свободу уже без зависти и смотреть не можешь? — попытался отшутиться Глеб.

— Рысев, я серьёзно!

— Серьёзно? Ну что ж, тогда попытайся представить чужую женщину рядом с Глебушкой. У меня это плохо получается.

-Да ты её, в первую очередь, рядом с собой представить не можешь! Почему только? Далась тебе эта Натка. Если б Вика такой фокус выкинула, я б не то, что видеть, слышать о ней больше не захотел.

-Тогда, зачем ты женишься?

-Как это? Она же меня любит.

-А ты?

-И я, наверное, то же.

-Вот видишь, Олег, а я наверняка знаю, что другой женщины для меня здесь нет. Я признал за ней право на ошибки, потому что и сам совершал их во множестве. Другого пути познать себя попросту не существует.

— И ты уверен, что Наталья променяет своего Бессмана, со всем его богатством, на нищего, по её меркам, идеалиста? Извини меня за резкость, но давай уж говорить на чистоту.

— Ни в чём я не уверен.Возможно, она и откажется признать всю тщетность пустых устремлений.

— Ну, и что же тогда?

— Олежка, создать иллюзию благополучия не сложно.Я мог бы устроить всё так, чтобы молва нарекла меня и успешным и счастливым. Но какой в этом смысл? Сейчас я искренне счастлив и без притворства страдаю. Я живу, а не притворяюсь.

— И ты хочешь сказать, что всем доволен?

— Я принимаю всё, как есть. Не всегда можно напором воздействовать на ситуацию. И, потом, всё не так уж и плохо. Ты жалеешь меня, исходя из общепринятого понимания ценностей бытия. Вот и Наташа оценивает жизнь, ориентируясь на то же самое. А для меня важно то, что она родилась на этой земле одновременно со мной. Я понимаю, какая удача, что мы, вообще, повстречались. А наш сын — самый щедрый подарок изо всего, что, когда либо, дарила мне жизнь.

-У тебя, похоже, своя система ценностей, отличная от общепринятой.

-Олег, ну, отчего, ты не можешь признать за мной право на подобное инакомыслие?

-Не во мне дело. Люди тебя не поймут: сейчас жалеют, а если вернётся к тебе Натка, и ты её примешь, то будут презрительно перешептываться, перемывая вам обоим косточки.

— Пусть только вернётся! А люди...Знаешь, в чужой жизни разбираться легко и забавно, а, главное, собственные проблемы есть повод отодвинуть в сторону.

Олег нахмурился, взглянул на Глеба исподлобья, ты, мол, это и обо мне? Рысев добродушно рассмеялся и обнял друга. Олег Шутов, в который раз, дал себе слово не лезть в душу ни к Глебу, ни к Наташе — странные они оба какие-то.

Шутов ни к кому не был так сильно привязан, как к этому спокойному, сильному, жизнерадостному человеку. Он не совсем понимал его, но зато искренне любил. Их дружба была родом из детства, и Олег очень дорожил ею.

Последнее время Лида прихварывала. Началось всё с обычной простуды, нежить прошла, но оставила по себе нехорошую память— сердце стало сбиваться с ритма, мучила одышка. С приходом осеннего ненастья женщина и вовсе слегла.

Глеб и Глебушка заботливо ухаживали за ней. Мальчик подолгу сидел рядом, гладил её руку, читал вслух, рассказывал сказки. Он сам подогревал обед и кормил бабушку.Она могла бы прийти на кухню, но осторожно вставала с постели только после возвращения домой сына. У Лиды сильно кружилась голова и ей не хотелось упасть и напугать своей беспомощностью ребёнка.

Как раз в это время Наташа и собралась забрать к себе сына. Она приехала к Рысевым домой, чтобы поговорить о переезде Глебушки.

Сильно осунувшееся лицо Лиды испугало Нату желтизной и одутловатостью. В комнате стоял тяжёлый, спёртый воздух, насыщенный запахом лекарств.Старая женщина напряжённо смотрела на Наташу, сердцем почувствовав цель её внезапного прихода.

Наташа с минуту стояла замерев, а потом, приветливо улыбнувшись, попросила разрешения поправить под больной сбившиеся подушки. Она устроила Лиду поудобней, тщательно укрыла её одеялом, приоткрыла окно и принялась деловито и охотно прибиралась в доме. Лида приподняв бровь молча наблюдала за девушкой. Глебушка изо всех сил стремился помочь маме.

Вернувшийся с работы Глеб не поверил своим глазам. Занятая делом, Наташа не услышала лёгкого шума открываемой двери. И он, застыв в прихожей, смотрел на почти счастливое выражение её сосредоточенного лица. Рысев улыбнулся и, пройдя в дом, поздоровался со всеми.

Сын радостно приветствовал его, удивлённое выражение Лидиного лица не изменилось, а Наталья почему-то растерялась, будто, идя сюда, не понимала, что не сможет избежать их встречи.

Глеб поцеловал сына и мать. Ната напряглась, сопротивляясь неуместной потребности в его ласке. Когда Рысев снова взглянул не неё, тёплая волна радости накрыла её с головой. Глеб не скрывал своих чувств к ней, она, по прежнему, была ему нужна.

Но уже через миг девушка испугалась быть не верно понятой. Возможно, Рысев решил, что она вернулась?! Наташа ощутила себя обманщицей, радость в ней стремительно меркла.

Казалось, Глеб понял её не произнесённые мысли.

-Мы рады тебе, Наташа, и благодарны за помощь, но почему ты здесь?

— Я ничего не знала о вашей болезни, Лидия Владимировна... -Наталья замялась, не зная как сказать о том, что собралась увезти с собой Глебушку. -Но, думаю, моё желание самой начать заботиться о своём сыне окажется сейчас очень своевременным.

Лида прикрыла глаза. В чём то эта девочка, конечно права, мальчику будет лучше с матерью, особенно теперь, но как же ей пережить расставание?!

Глеб молча старался справиться с нахлынувшим разочарованием. Он знал, что не станет противодействовать Наташе. Только, как ему оторвать от себя своё бесценное сокровище?!

И только Глебушка знал, что ему делать. Он обнял маму и, заглядывая ей в глаза, попросил :

-Я тебя очень люблю, ты потом приедешь за мной, ладно, а, сейчас, не забирай меня от бабушки, я же её самый большой помощник, она без меня заскучает и заболеет ещё сильнее.

Наташа Жарова смотрела на своего мальчика, маленького взрослого человечка, готового проводить долгое время рядом с больной, не ноя от скуки и страха, не требуя чтобы с ним понянчились. Господи, малышу шесть лет! В семьях её нынешних знакомых она видела хорошеньких несмышлёнышей, капризных, избалованных, беспомощных.

-Как же ты справляешься? Маленькие не могут ухаживать за больными.

-Мама, я же уже вырос! У меня всё хорошо получается, правда, бабушка.

-Ты самый лучший помощник на свете,— Лида с обожанием смотрела на внука,— но мама права, о тебе самом ещё нужно заботиться, поезжай с ней, Глебушка.

-Я не поеду!

— Сын, ты нужен маме, ей без тебя, тоже, очень плохо. А за бабушкой я присмотрю.

— Для тебя приготовлена большая комната.Мы купим тебе любые игрушки. Хочешь компьютер? -Попыталась Ната соблазнить ребёнка.

Но упрямо сдвинув брови, мальчик исподлобья смотрел на мать и, вдруг, она испугалась, сообразив, что то отчуждение, что возникло сейчас между ними, может вырасти в глухое непонимание, навсегда отдалив от неё сына.

— Ты прав, бабушка важнее игрушек,— сказала Наталья.

Мальчик расслабился и посмотрел на неё с обычным дружелюбием. Наташа посадила сынишку к себе на руки, обняла и задумалась.

-Ну что ж,— обратилась она к сыну— оставайся, но звони мне часто, я достаточно свободна и смогу быть тебе полезна.Ты примешь мою помощь?

-Ну, да. Ты и завтра придёшь, да, мама ?!

-Я приду, Глебушка. До свидания, Лидия Владимировна.

-Спасибо тебе, Наташа.

-Выздоравливайте.

В тесной прихожей Глеб взял Наташу за плечи и заглянул ей в глаза.

-Ты молодец, Таша.

Девушка грустно улыбнулась.

— Наш сын просто не оставил мне выбора.

Теперь Наташа часто виделась с сыном. Она приходила вскоре после ухода Рысева и спешила уйти перед его приходом, избегая возможных встреч. Его руки на своих плечах она чувствовала так долго! Того короткого общения, когда она снова ощутила себя любимой и очень нужной, достаточно было, что бы пошатнуть, созданное ею, зыбкое благополучие.

А ведь ей не так просто всё далось! Добившись желаемого, она не собиралась ставить под угрозу существование своего упорядоченного мира, в котором почти всё для неё было возможно.

Вот только, всё отчётливей ощущала она потребность в этом самом "почти" и, от того, Глеб был опасен. Хорошо, что он, уважая её решение, не искал с ней встреч.

Наташа, чувствуя себя в долгу перед вырастившей её сына Лидой, делала всё возможное, чтобы поставить её на ноги. Больную лечили лучшие врачи. Дорогостоящие лекарства вскоре дали свой результат. Лида смогла выходить с Наташей и Глебушкой на улицу. Казалось, болезнь отступила.

Но, видно, пришло её время, и Лида тихо отошла во сне, никого не потревожив и не с кем не простившись. Глебушка так ничего и не понял, он старался не шуметь, чтобы не потревожить уснувшую бабушку. Удивлённая её слишком затянувшимся сном, Наташа заподозрила не ладное. Она коснулась холодной Лидиной руки и застыла парализованная страхом. Хорошо, что крик застрял в горле, а то напугала бы сына.

Вызванный Наташей Рысев был так потрясён, свалившимся на него горем, что все необходимые заботы Наталья взвалила на себя. Она отвезла Глебушку к Шутовым, и поручив ребёнка заботам Анны Михайловны, вместе с Олегом до ночи моталась по городу.

Последующие два дня тягостные, бесконечные, как не тянулись, но, всё же, прошли. Глебу и Глебушке, одиноким, осиротевшим, предстояло наладить жизнь без того женского, заботливого тепла, которым наполняла их дом такая любимая мама и бабушка. Наташа не решалась оторвать от Глеба сына в это тяжёлое для него время. Она забирала мальчика из детского сада. Готовила ужин. И уходила, едва дождавшись Глеба.

— Потерпи ещё немного, Таша,— как то сказал ей Глеб, провожая до двери.

Противостоять притягательной мужской силе, исходившей от Рысева, было тяжело, но возможно. А вот сейчас, в минуту слабости, когда так очевиден стал его страх перед, опускавшимся на него, одиночеством, Наташа не сдержалась, она потянулась к нему на встречу, обняла Глеба, утешая, защищая, любя. И, пусть, то было сумасшествием, но, когда за ними закрылась выходившая в прихожую дверь маленькой спальни, Ната не стала противиться ничему, возможно от того, что и сама отчаянно нуждалась в Глебе.

Наташа ушла... Глеб лежал на диване, теребя в руках так и не открытую им книгу. "Хроники империи" -дверь в иную жизнь. Он снова был одинок. Две самые любимые женщины ушли от него навсегда. Сегодня он понял, что для его Таши мир богатых возможностей более значим и желанен, чем та любовь, что хотя и по— прежнему живёт в каждом из них, но не способна их соединить. Пришло время отпустить Глебушку к матери. Как это ни тяжело, но он расстанется с мальчиком. Больше ничего не удерживало Клиния -Глеба в этом предавшем, больно ранившем его, мире.

Предстояло ещё разобраться, как можно связать с помощью книги две разные реальности. Глеб обнаружил эту книгу сегодня, она будто сама скользнула ему в руку, хотя раньше он несколько раз безуспешно разыскивал её, чтобы прочесть. Всему свой срок. Значит, самое время вспомнить о тебе, моя далёкая Акедония.

Он открыл книгу на первой странице и перед ним возник прекрасный город на горе. Гравюра будто оживала под его пристальным взглядом, казалось, он способен даже расслышать, как под горой неспешно несёт свои воды вечное седое море. Стоит лишь потянуться на встречу, сделать шаг и тогда... Глеб всё понял и поспешил захлопнуть книгу. Путь для него был открыт, он оказался прост и так заманчив, что Глебу Рысеву потребовалось усилие, чтобы справиться со стремительно пробуждающимся в нём Клинием Проклятым. Клиний-Глеб вновь стоял перед выбором, переживая не лучший из моментов своей непростой жизни.

-Ты будешь жить с мамой, сынок. Мы, мужчины, сильные, и женщины всегда ждут от нас опоры и защиты. Позаботься о своей маме, ей очень нужно знать, что ты её любишь, даже если вы и не всегда сможете понять друг друга. Я ведь могу положиться на тебя ?

Глеб-младший ничего не понимал. Папа будто прощался с ними навсегда, а у стоящей рядом мамы слёзы на глазах.

-Ты мне действительно необходим, малыш,— говорит ему мама. И старательно отворачивается от отца, будто боится встретиться с ним взглядом.

-Папа, ты будешь приезжать ко мне?

Обманывать сына Глебу не хотелось. Но и сказать о том, что больше они не увидятся, он не мог.

-Возможно, мне придётся надолго уехать из Киева.

-Возвращайся поскорее. А пока я буду писать тебе письма. Ты пришли мне адрес, ладно?

Глеб обнял мальчика, сердце отчаянно болело, не желая расставаться с тем, кто ему так дорог. И, вдруг, Клиний-Глеб отчётливо услышал голос Хранителя Акедонии, которым всегда обращалась к нему его совесть : " Ты струсил, мой мальчик, и страх указал тебе ошибочный путь. От одиночества нельзя убежать, разве ты этого так и не понял? Попытка заменить любовь обладанием — источник многих бед и несчастий. Всё, что уже однажды случилось с тобой, произошло именно поэтому. Неужто ты, так ничему и не научился?".

Глеб отстранился от сына и глядя на него, впервые за всё время, улыбнулся.

— Конечно же, мы будем писать друг другу, малыш.

-Присылай мне свои стихи.

-Обязательно, ты — мой первый читатель,— Рысев взъерошил сынишке волосы и легонько подтолкнул его к Наташе.— До свидания, сын.

Глеб Рысев смотрел во след, увозящей Ташу и Глебушку, машине и думал:

— До скорого свидания, мой мальчик, какой же ты у меня молодец, помог мне понять — от того, что нас страшит, нельзя убежать, свой страх нужно изжить, преодолеть. Когда-то давно, я уже испил из источника оскорблённого самолюбия. Неужели, всё забыв, припаду к нему вновь?!

Я не могу удержать ни тебя, ни твою мать, но пока я вас люблю, я не одинок. Одиночество удел бессердечных и тех, кто струсил и предал свою любовь. Убегая от одиночества, я чуть не угодил в его безрадостные удушливые объятия. Что бы я стал делать теперь в моей прекрасной Акедонии, тосковать о невозможном?! Довольно нытья и беспомощной растерянности. Мне дорог этот мир, в котором бьются родные мне сердца. Любовь несчастной не бывает.

У Рысева, вдруг, стало так много свободного времени! И он решил закончить свою сказку о Акедонии.

"Хроники империи" можно было открыть на любой странице и увидеть, стремящиеся ожить, картинки-гравюры. Причудливую вязь книжного текста, кроме него, никто не смог бы прочесть.

Мысль, что звучную родную речь ему никогда не доведётся больше услышать, порождала у Клиния тоскливые сожаленья, и он с жадностью всматривался в, оживающие под его взглядом, изображения.

На сияющий диск солнца наползла, непонятно откуда взявшаяся на безоблачном небе, туча. Её безобразная чернота стремительно разрасталась. Элеонора не отводила взгляда от неба, смутно ощущая исходившую оттуда угрозу.

Как каждая из женщин Акедонии, императрица умела спросить и услышать ответ любой, из вопрошаемых ею, стихий. Для этого нужно было лишь отстраниться от всего происходящего и, представив себе игру пламени, изменчивую глубину небес или седую безбрежность моря, просто подождать, пока на живом полотне извечной реальности проступят черты той мимолётности, которая, миг за мигом, слагает краткую человеческую жизнь.

Императрица Элеонора не долго ожидала ответа. Сперва ей почудилось, что из глубины испугавшей её черноты за нею, пристально наблюдают чьи то злые, насмешливые глаза. Раскатом грома, подобным хохоту, содрогнулось небо. Играющий неподалёку четырёхлетний Клиний, бросился к матери, ища у неё защиты. Элеонора подхватила сына на руки. Она прижала мальчика к себе и, в этот миг, отчётливо поняла, что это ему грозит опасность, скорая и неминучая.

Полная решимости защитить своего ребёнка, молодая женщина посмотрела ввысь, бросая вызов тому злу, что уже лишило её мужа, и вот теперь посягает на её бесценное дитя.

К её удивлению ясная синь неба, пронизанная лучами полуденного солнца, снова блистала безмятежной чистотой, которую не нарушали даже лёгкие кудряшки полупрозрачных, пенистых облаков. Мрачная чёрная туча исчезла с той же внезапностью, что и возникла на горизонте. Императрице захотелось поверить, что её и вовсе не было. Но сомнительное утешенье самообманом, Элеонора всегда считала уделом безвольных и слабых. Не разумно пренебрегать предостережением Богов. Завтра же она отправиться с Клинием на Тихий остров, где Хранитель и Просветлённая не оставят её без совета, не откажут в помощи.

Не далёк путь от Альта до Тихого острова. Но под его пронзительным небом Элеонора чувствовала себя не уютно и потому редко навещала Храм Судеб.

Строгий отрешённый вид Верховной жрицы повергал императрицу в смятение, порождая в ней смешанное чувство вины и страха, с которым удавалось справиться только ценой мучительных усилий.

Но причина, побудившая Элеонору спешно привезти Клиния на Тихий остров была не пустяшной! Императрица убедилась в этом по тому вниманию, с которым её выслушали Хранитель и Просветлённая.

Служба в Храме с её непонятными, величественными обрядами, неизменно производила на Элеонору сильное впечатление. Клиний, похоже, проникся материнским настроением — он тихонько стоял рядом, сосредоточенно наблюдая за всем происходящим. Но, вот, Просветлённая поманила его, и мальчик послушно шагнул к ней навстречу. Подойдя к священному огню, Верховная жрица подняла над ним руки. Пламя затрепетало и взметнулось высоко под своды храма. Ниспадая, оно потянулось к стоявшему рядом с Фаеной Клинию. Мальчик не испугался, он стоял неподвижно, с широко раскрытыми глазами. Магия жрицы погрузила ребёнка в транс, позволяющий ему увидеть картинки его возможного будущего.

Клиний сделал несколько неуверенных шагов. Он, похоже, видел нечто и занимающее его и одновременно настораживающее.Страх боролся в нём с любопытством, что, явно, отразилось на его возбуждённом лице.

-Говори!— велела Просветлённая.

-Какой странный лес!— голос мальчика казался неузнаваемым— Ну, успокойся же ты, Тилбо. Знаю, Эльдара не велела, но я буду осторожным, пройдусь только вон к тому дереву...Нет! Не надо! Я не хочу... Тилбо! — ноги Клиния подкосились, и он бы рухнул на каменный пол, не подхвати его Алькадо.

Элеонора не посмела сдвинуться с места, никогда не видела она Хранителя ни таким встревоженным, ни таким суровым. Он, держа мальчика на руках, шагнул к пламени. И снова огонь заколебался. Алькадо бесконечно долго всматривался в причудливую игру пламени. Когда он, наконец, повернулся к оцепеневшей от страха Элеоноре, в глазах его жила такая привычная для всех добрая улыбка.

Элеонора бросилась к сыну. Клиний спокойно спал на руках у Хранителя.

-Пусть всё идёт своим чередом, императрица. Нельзя помешать случиться, предначертанному судьбой. Но не тревожься, потому что в наших силах смягчить её удары.

Маленький император открыл глаза, и Алькадо осторожно поставил ребёнка на ноги.

-Пойдём со мной, Клиний, я хочу сделать тебе подарок,— предложил Хранитель мальчику, и, взяв его за руку, повёл за собой.

Эльдара принесла Симби поесть. Лизнув девочке щеку, та, не спеша, отправилась к миске, оставив в корзинке троих длинноухих толстеньких щенков. Эльдара взяла на руки самого большого из детёнышей Симби, серебристо-серого, сообразительного пёсика, который тут же принялся покусывать, неосторожно подставленный ему палец.

-Мне, конечно, хотелось бы оставить тебя себе, Тилбо, но сейчас за тобой придут. Императору нужен друг и защитник. Ой!— девочка легонько шлёпнула щенка по носу. -Не кусайся, проказник! И веди себя как воспитанная собака, не опозорь нас с Симби во дворце!

Врождённым даром предвиденья Эльдара пользовалась неосознанно, считая вполне естественным знать обо всём наперёд. Впрочем, на Тихом острове эта её способность не могла никого удивить.

Когда Хранитель привёл Клиния, семилетняя ведунья, опустила Тилбо в корзинку. У маленького императора засияли глаза от счастья, едва он понял, о каком подарке говорил его наставник. Вот только все щеночки нравились Клинию, а взять с собой можно было лишь одного.

Выбор дело трудное. Мальчик сомневался.А потом, вдруг, протянул ладошку и позвал.

Для Элдары было вполне очевидным, что Тилбо тоже присматривается к своему новому хозяину. Он так же делал свой выбор. На зов Клиния песик поднялся на толстеньких лапках и заковылял к протянутой руке, соблазнившись возможностью почесать об неё зубки, авось не запретят!

Клиний подхватил щенка на руки. Он прижался щекой к пушистой шелковистой шёрстке, крепко сжимая в руках своё, норовившее выскользнуть, сокровище.

-Его зовут Тилбо, — сказала девочка.

-Однажды он спасёт тебе жизнь,— неожиданно для всех добавила Эльдара и, вдруг, нахмурилась, заметив то, что другие видеть не могли.

Никто не догадывался о тех отвратительных чудовищах, что повсюду подстерегали, преследовали мальчика. На Тихом острове они почти лишились своей силы и не докучали ему. Но девочке-ведунье, даже такое слабое присутствие, было нестерпимо неприятно!

Эльдара поёжилась и резко спросила:

— Почему ты не прогонишь их!

Клиний растерялся. Он сильнее прижал к себе щенка, удивлённо уставившись на девочку. Потом, вдруг, широко ей улыбнулся.

-Ты видишь, ты тоже видишь? Значит, они мне не мерещатся?

Эльдара фыркнула: "Мерещаться!" И резко взмахнула рукой.

Только ничего у неё не вышло, серая мерзкая муть не исчезла.

Алькадо молча наблюдал за происходящим.Хранитель знал истинную природу того, с чем попыталась бороться Эльдара. В Альте он защищал Клиния от злобных посылок Гнидия. Но, когда Алькадо не было рядом, мальчик становился легкой добычей для своего мучителя.

Эльдара рассердилась.Она вовсе не собиралась мириться со своим поражением. В своих ладонях она стала собирать силу. Алькадо почувствовал это и осторожно помог девочке. Нельзя было дать слишком много, но, к его удивлению, принять малышка смогла значительно больше, чем он собирался ей предположить.

Огненный шарик взметнулся вверх. Вот теперь у неё всё получилось!

Эльдара засмеялась.Клиний смотрел на свою спасительницу с обожанием. А Хранитель, собрав воедино разрозненные частички мозаики, разглядел тот рисунок грядущего, что сложился нынче. Ему осталось только принять, само собой напрашивающееся, решение.

— Как вы смотрите на то, чтобы вместе отправиться в Альт?— спросил он детей.

Желание Клиния было очевидно. Но и Эльдару упрашивать не пришлось. Девочка задумчиво кивнула и, обратившись к Клинию, пообещала: "Я тебе обязательно пригожусь."

Наташа выкупала Глебушку и, собираясь уложить мальчика в постель, причёсывала его, всё ещё влажные, густые волосы. Она могла бы высушить их феном, но и маме и сыну этот затянувшийся процесс был приятен.

Близость Глебушки вернула Наташе утраченную способность радоваться. Немного судорожно, она пыталась восполнить упущенное время, упорно не замечая, что её мальчик давно уже не беспомощный несмышлёныш. Сын терпеливо сносил её излишнюю опеку. Мама заботилась о нём так искренне и с такой любовью, что он позволил бы ей, пожалуй, и запеленать себя.

И только одно обстоятельство омрачало их радость. Глебушка всё время спрашивал об отце. Он так сильно скучал !

Рысев не звонил и не писал сыну. Он не хотел мешать Наташе, расположить к себе мальчика. Ему нельзя было сейчас стать между ними, если он хотел дать Нате шанс вернуть себе сына.

В попытке убедить себя, что всё уладится само собой, Наталья обрушила на ребёнка всевозможные забавы и развлечения. Но будучи чуткой и не склонной к самообману, она не могла не видеть, что Глебушка, послушно соглашаясь со всеми её предложениями, прячет, в глубине себя, горечь разочарования.

-Мама, папа скоро вернётся, да? Он уже так давно в своей командировке. А когда мы поедем с тобой за город?

Ну что Наташа могла на это ответить?

-Не знаю, мой мальчик. Поехали завтра в зоопарк?!

-Поехали.

Наташу кольнул тихий обречённый вздох ребёнка. Дети так зависят от доброй воли своих родителей! Обнимая сына, Наталья поняла, что завтра же позвонит Глебу.

-Что ты себе думаешь, Рысев?!— Наташа стремилась излить на Глеба всю накопившуюся горечь. -Твой сын долго должен ждать, пока ты пожелаешь его увидеть?! Не слишком ли затянулась твоя "командировка"?!

Глебу её слова не показались ни грубыми, ни обидными. Важно было, что она, наконец-то, сама, позволяет ему видеться с сыном. Теперь все наладиться в их жизни. Молодец Глебушка, ты самый замечательный мальчик на свете!

-Здравствуй, Таша. Я рад тебя слышать. Где мы сегодня встретимся ?

-В зоопарке!

Глеб не удивился. В зоопарке так в зоопарке!

— В три часа, возле клеток с обезьянами,— уточнила Наташа и положила трубку.

Рысев улыбнулся, хорошо представляя себе раскрасневшееся, немного сердитое лицо Наташи.

— Ты себя придумала, родная моя, и пытаешься соответствовать, сотворённому тобой образу. Когда же ты осознаешь себя настоящую, какой вижу тебя я? Насколько же ты лучше и красивей, чем сама о том думаешь! А сын, у нас с тобой, какой, Ташенька! И ведь ты это понимаешь, правда?!

Глебушка уже около часа прогуливался с мамой между вольерами и клетками. Наконец, они отправились к обезьянкам. Мальчик бежал вприпрыжку, оставив Наташу позади, но, внезапно, резко остановился, замер на месте, а потом, со всех ног, бросился вперёд. "Папа! Там мой папа!".

Высокий мужчина стоял в конце аллеи, и черты его были плохо различимы на таком расстоянии, но отец и сын скорее почувствовали, чем увидели друг друга. Рысев, едва заметив мальчика, рванулся к нему навстречу.Подхватив ребёнка, он поднял его высоко над головой. Отец и сын смеялись, не замечая никого вокруг.

Подоспевшая Ната, растерялась от нахлынувших на неё чувств. Ей так сильно захотелось разделить их заразительную радость! И, не просчитывая последствий подобного безрассудства, Наталья улыбнулась самым дорогим для неё людям на земле.

Как мало, оказывается, нужно для счастья. Вот такой осенний день и букет пёстрых листьев, что всё увеличивается в её руках, потому что Глеб и Глебушка не могут пройти мимо красоты, щедро брошенной осенью под ноги людям. Глеб снова заговорил стихами. Наташа вслушивалась в произносимые Рысевым слова и понимала, что сегодняшний день и захочет забыть— не сможет.

Осень бросала листья охапками,

Щедрой россыпью, прямо в лицо,

По дорожкам шагала, чаруя своею загадкою,

Так естественно и легко.

Пережив всплеск весенней капризной незрелости,

Сквозь мучительный зной маеты-суеты,

Пробираясь на ощупь, сознаём, вдруг, величие Осени,

И на миг, замерев, различаем свои в ней черты.

Круговерть листопада прекрасна, свободна, заманчива.

И нельзя опоздать, упустить тот единственный шанс,

Что возможен ещё. И, пускай он лишён постоянности,

Смысл имеет лишь то,что он, дерзкому, может быть дан.

Впереди притаилась Зима неминучая.

Грустной проседи горькая тянется нить.

Прикоснися душою к загадке волшебницы Осени

И, в безумстве своём, ты, быть может, осмелишься жить.

"Хроники империи" лежали у него на коленях. Глеб смотрел на книгу, чуть не увлёкшую его когда-то в другую реальность, и благодарил Богов, того и этого мира, за то, что вовремя одумался. Жизнь— это хитросплетение возможностей и препятствий, которые бессмысленно проклинать и бояться, глупо и бесполезно избегать.

Наконец Рысев решился открыть книгу. Глеб смотрел на город на горе до тех пор, пока не почувствовал, что свежий ветер, коснувшись его лица, донёс до него запах моря. Тогда, дерзко рассмеявшись, он отвел от гравюры глаза и принялся за чтение.

Солнечный луч пробрался в спальню юного императора Акедонии. Шаловливо щекоча его сомкнутые веки, лучик настойчиво уговаривал Клиния проснуться. Но сон был сладок, расставаться с ним никак не хотелось.

-Вставай, соня, -пробился к его сознанию насмешливый голос Эльдары.— Жду тебя у большого утёса.

-Что это ей неймётся? Солнце едва встало,— неохотно просыпаясь, возмутился Клиний. Он ещё оставался во власти сна, но, хорошо зная свою подружку, понимал — раннего подъёма ему нынче не избежать.

-С днём рождения, Клиний!

Вот теперь, он окончательно проснулся. Надо же, чуть не проспал самое интересное! Выбравшись из кровати, Клиний быстро оделся и бесшумно выскользнул в окно.Оказавшись на балконе, поёжился от прохладного воздуха. День только начинался. До большого дворцового приёма, в честь шестнадцатилетия императора, оставалась ещё уйма времени.

Ускользнуть незамеченным из дворца было для Клиния делом не сложным и привычным. Думая об Эльдаре и приготовленном ею подарке, он спешил к морю. Тилбо догнал хозяина, приветствуя его укоризненным лаем.

-Ты куда это без меня собрался?! — так, наверное, звучал его вопрос.

Клиний остановился.Пёс уперся передними лапами ему в плечи и лизнул лицо горячим шершавым языком.

-Спасибо за поздравление,-рассмеялся Клиний, взлохматив шерсть на холке довольного Тилбо.

Уже вместе приятели завернули за первый из прибрежных камней-валунов и увидели бескрайнее море, непривычно тихое и спокойное, и маленькую парусную лодочку, которую туго натянутый канат с трудом удерживал у берега. Лёгкое судёнышко, давняя мечта Клиния, рвалось выйти в море.

-Вот это да!— воскликнул он.— Какая красавица! Спасибо, мамочка!

У него даже не возникло никаких сомнений, что перед ним — подарок Элеоноры ему ко дню рождения. Не годилось прикасаться к подарку до срока. Но мама не узнает, что он нашёл её и испытал маленько.

-Я лишь чуточку, вдоль берега, до нашего с Эльдарой места. Туда и назад, — бормотал юноша, отвязывая лодку. Лихорадочное желание одолевало Клиния, заслоняя собой и голос разума и непонятно отчего, тревожно зазвеневшие в ушах колокольчики. А ведь Эльдара учила никогда не пренебрегать их звучанием.

Тихо поскуливал Тилбо. Ему явно не нравилась затея хозяина.

Узел развязался легко. Клиний прыгнул в лодку, отстранив ставшего у него на пути, Тилбо. Пёс рычал, не соглашаясь присоединиться к своему другу.

— Скорее,Тилбо. Уплыву один.

Неожиданно сильный порыв ветра, буквально, потащил лодочку в море. Заскулив, Тилбо плюхнулся в воду и быстро поплыл, догоняя хозяина. Свесившись за борт, Клиний помог псу залезть в лодку.

-Ну,подумаешь, искупался!— Ничуть не чувствуя за собой вины, сказал Клиний, недовольно ворчащему Тилбо. -Сейчас обсохнешь, друг.

Он был в восторге от того, как замечательно начинался этот день, его день рождения.

Взявшись за руль, Клиний попытался развернуть судёнышко и направить его вдоль берега. Но у него ничего не получилось— лодка не слушалась руля. Внезапно поднялся ветер. Надувая парус, он понёс непослушную Клинию лодку вперёд. Берег удалялся, и юноша ничего не мог с этим поделать.

Клиний подавил в себе нарождающуюся панику. Он попытался сосредоточиться и, вспомнив уроки Эльдары, старался мысленно дотянуться до неё. Покалывание-волнение чуть ниже сердца нарастало. Выбросив из головы все мысли, сомнения и страхи юноша ждал отклика своей подружки-ведуньи.

Эльдара всё же услышала его, хотя и не так быстро, как обычно.

— Клиний, магические силы, управляющие лодкой, несут её к Печальному лесу.

-Что мне делать?

— Тебе не справиться с ними. Будь осторожен, когда выйдешь на берег. Нельзя...

Больше Клиний ничего не услышал. Он сел на дно лодки, обнял за шею, прижавшегося к нему, Тилбо.

-Эльдара нам поможет, приятель. А, покуда придёт помощь, нам нужно с тобой продержаться.

Шерсть на Тилбо стояла дыбом.Он чувствовал -в лодке есть ещё кто-то, и тот, кого не было видно, очень не нравился псу.

Клинию стало страшно— он ощутил чуждое прикосновение к своему сознанию.Это была не Эльдара. Её присутствие не возмущало Клиния, от него не хотелось защититься. А сейчас он с силой оттолкнул того, чьё отвратительное касание, вызвало в нём протест.

Над морем пронёсся лёгкий презрительный смешок. Одновременно Клиний почувствовал, что его оставили в покое.

Время шло, лодку стремительно несло вперёд.

-Во дворце сейчас переполох,— вздохнул Клиний.

-Я предупреждал,— укоризненно тявкнул Тилбо.

-Да уж, что теперь.

И снова в лодке замолчали, настороженно прислушиваясь к чему-то непонятному.

Наконец-то, на горизонте показалась земля. Она быстро приближалась и, вскоре, мощной волной лодку выбросило на пустынный песчаный берег.

Клиний был мало знаком с магией, но и того, чему научила его Эльдара, оказалось достаточно, чтобы понять— не в доброе они попали место! Юноша осмотрелся. За узкой прибрежной полосой начинался лес. Он стоял сплошной стеной и с одинаковой силой пугал и манил Клиния.

-Войди под нашу сень,— шептали деревья — и ты узнаешь себя, себя истинного.

Преодолевая сомнения, юноша сделал несколько шагов, и остановился, прислушиваясь к всё нарастающему ощущению грозящей ему опасности.

В нескольких шагах от застывшего в нерешительности Клиния стоял Гнидий. Сокрытый пеленой невидимости, он насмешливо улыбался.

-Боишься, мальчик. Ты не зря боишься. Печальный лес— дивное место. Людям не стоит бродить по его тропинкам. Ох, эти люди, трусливые лицемеры, более всего страшащиеся узнать о себе то, что они из себя, в сущности, представляют.

Гнидию очень хотелось схватить самозванца-императора за руку и заставить сделать несколько последних шагов, на которые тот всё никак не мог решиться. Пусть мальчишка погуляет по лесу! Печальный лес срывает маски. И, хотя, это воистину печально увидеть своё подлинное лицо, своё до боли обнажённое "я",но пора, давно пора прояснить ситуацию!

Гнидий засмеялся. Его хохот тяжёлым стоном пронёсся окрест. Клиний вздрогнул. Завыл, прижимаясь к ногам хозяина, Тилбо.

Гнидий заманил сюда Клиния, стремясь узнать правду о его рождении. Он знал, что убил наследника Акедонского престола, потому что почувствовал тот сладостный миг, когда душа ещё не родившегося принца оставила тело. Так как же Алькадо удалось вдохнуть в младенца искру жизни? И отчего, при этом, умер Клиний Проклятый? И что это за сила, которая охраняла мальчика с рождения и сейчас не позволяет Гнидию прикоснуться к нему?!

Тайна, всё это покуда для Гнидия— тайна. Но её покров спадёт, лишь только склонятся над Клинием ветви Печального леса.

-Ну же смелее, мальчик. Ты ведь хочешь понять себя. Давай, другой такой возможности у тебя не будет. Ай-ай-ай, не гоже императору трусить!

Печальный лес тянулся к Клинию. Юноша слышал его настойчивый насмешливый голос. Противиться этому зову казалось невозможным.

Клиний шёл, подчиняясь чужой воле, и чем ближе он подходил, тем сильнее стучало сердце. Когда же он коснулся рукой жёсткой шершавой коры, и ветка наотмашь хлестнула его по лицу, Клиний пошатнулся. Пелена забвения, созданная Алькадо, расползалась. Она повисла грязными клочьями и через неё проступала память, грозившая затопить безумием сознание, вопящее от полной неспособности, что либо понять.

-О Боги! Что же это? Как?! — Страшный крик-стон пронёсся над побережьем. Тилбо бросился на помощь. Его реакция была мгновенной. Он выволок упавшего Клиния из леса, дотащил до самой воды.

Скуля, пес облизывал лицо друга. Он звал его из небытия. Юноша открыл глаза. Преданный собачий взгляд -это просто и понятно. Обо всём остальном задумываться нельзя! Шум морского прибоя, холодный порыв ветра, песок под ногами...

-Кто я? Где? Что же со мной случилось, друг мой Тилбо? — человек, потерявший себя, растерянный, поникший сидел на берегу, бездумно пересыпая сквозь пальцы струящийся песок.

Пораженный тем, что узнал, Гнидий на миг опешил и не успел помешать Тилбо оттащить Клиния в безопасное место.Это спасло юношу. Печальный лес не успел поглотить, разрушить его сознание.

Но Гнидию до всего этого уже не было дела. Мальчишка, как он и предполагал, оказался самозванцем, и больше не интересовал Гнидия. Даже если он и оправится после сегодняшней встряски, стоит ли относиться к нему всерьёз? На это порождение чужого мира легко будет найти управу, зная его грешки и слабости. Гнидий не сомневался, что сможет легко покорить и уничтожить фальшивого "императора великой Акедонии".

Оставив всё, как есть, Гнидий удалился в свою Одинокую башню. Ему следовало поразмыслить, готовя следующий удар.

Когда Алькадо и Эльдара разыскали Клиния, он лежал забывшись в горячечном сне, охраняемый преданным Тилбо. Пёс лизал бледное лицо хозяина, и из собачьих глаз катились слёзы.

-Ничего, Тилбо, самое страшное уже позади,— успокоил его Алькадо, ласково погладив лохматую голову. -Ты молодец, дружище, спасибо тебе.

А Эльдара, окинула взглядом Печальный лес. И, поражённый Гнидий, почувствовал рядом с собой её присутствие.

-Берегись приближаться к нему!— обожгло Гнидия предостережение Эльдары, которая оказалась способна на то, перед чем пасовали его "могучий" братец и "непревзойдённая" мать. Не было им доступа в его логово! Никому не было!

Гнидий протянул к Эльдаре руки. Она отбила его удар. С лёгкостью.А потом поставила защиту. И он не смог помешать наглой девчонке беспрепятственно убраться из его владений.

Его звали Глеб, Глеб Борисович Рысев. Он родился, жил и умер в Киеве. Да, умер, потому как мог отчётливо вспомнить бросивший его на землю выстрел и прикосновение мокрого, грязного асфальта к своему лицу— последнее яркое ощущение никчемно законченной жизни. То, что всегда считалось ним, бренная, бесчувственная плоть, неподвижно скорчилась под холодным мартовским небом, вот только Рысева ничего с этим телом больше не связывало.

Он отчаянно пытался осознать случившееся, когда неведомая сила подхватила его растерявшееся "я" и, закружила, как щепку в водовороте, увлекая за собой...

Как ни странно, но у него снова было тело, неловкое, беспомощное, голое. И оно снова падало! Глеб закричал. Его подхватили большие сильные руки. В комнате, где он находился, поднялся непонятный ему переполох. А потом он встретился с, проникающим в душу, настойчивым требовательным взглядом усталых добрых глаз. Под этим взглядом личность Глеба Борисовича Рысева сжалась в точку, скрылась в глубинах подсознания новорожденного императора Акедонии, в чьё тело проникла душа Рысева. Глеб Рысев исчез, а Клиний III начал накапливать свои воспоминания.

Печальный лес разбудил изначальную личность, и оказалось, что он гораздо более Глеб Рысев, тридцативосьмилетний мужчина, чем шестнадцатилетний юноша, Клиний. Воспоминания обрушились с безжалостной стремительностью. Безмятежная душевная чистота властителя Акедонии столкнулась с накопленной Рысевым мутью. Примирение казалось не возможным, им было тесно в одном на двоих теле.

Глеб Рысев не имел привычки лукавить перед самим собою. Он, наделённый множеством не востребованных талантов, бездарно растратил свою жизнь! Ему частенько приходилось идти на сделки с совестью, которые, наречённые необходимым компромиссом, выглядели более менее оправданными, и о которых он всегда стремился поскорее забыть.

Клиний III не находил оправданий для Глеба Рысева. Он стыдился его.

Глеб-Клиний впал в тяжелое, но спасительное для его рассудка, забытье.

Эльдара, покусывая губу, прислушивалась к буре, что обрушилась на человека, которому пришлось столкнуться со столь жестокой правдой о самом себе. Ей, в отличии от Глеба-Клиния, не представлялось всё уж столь ужасным и непреодолимым. Девушка-ведунья давно почувствовала присутствие затаённой личности в глубинах подсознания Клиния. Время от времени она проявлялась в нём неожиданным умением и способностями, приступами глубокой задумчивости, когда он безуспешно пытался уловить ускользающие воспоминания.

Алькадо ничего не стал скрывать от пришедшей к нему с вопросами Эльдары. Та, что сумела почувствовать, имела право знать. Он рассказал ей о Гнидии и, так долго длящемся между ними противостоянии.

Хранитель и ведунья, с тех пор, вдвоём оберегали Клиния от, исходящей от Гнидия, злобы. Эльдара даже, слегка, приобщила Клиния к магии, что и дало ему возможность позвать её на помощь.

Но слишком рано узнал Клиний правду о себе! В любом из миров неопытная юность строга и бескомпромиссна, её приговор жесток и несправедлив. Умение понять и простить приходит с осмыслением собственных грехов и ошибок. Юный Клиний, бережно опекаемый всеми, не готов был к встрече с самим собой.

И вот теперь он погибал. Эльдара ощущала это.

Глеб-Клиний вынырнул из забытья. Он уже не спал, но не решался открыть глаза, ища спасения в беспамятстве сна. Потом его глаза широко распахнулись.

Он увидел сидящую рядом Эльдару. Ей, ведунье, конечно же, всё известно. Так отчего же она улыбается? Ей не противно иметь с ним дело? Хотелось кричать и плакать, хотелось умереть.

-Так не годится, — голос Эльдары прозвучал веско и строго.— Глеб Рысев сильный человек и Клиний достаточно смел, что бы принять действительность, не прячась от неё и не отвергая.

-Ты не предашь Акедонию и нашу дружбу! Ты не посмеешь умереть!— вот теперь Эльдара почти кричала, и слёзы катились у неё по щекам.

Клиний не верил своим глазам. Девушка казалась беспомощной и испуганной.Он сделал над собой усилие и поднялся с постели. Пусть Эльдара и была старше, но Клиний всегда стремился защищать свою подружку. Волшебство волшебством, но и его мужская сила обычно приходилась кстати.

Больше других качеств Клиния ценила Эльдара его способность забывать о себе, когда он видел, что кто-то нуждается в его помощи. Вот и сейчас, он поспешил успокоить её. Усадив девушку в кресло, он сел рядом и, держа её руки в своих, сказал:

— Я отчаянно запутался в темных лабиринтах своего разума. Ты для меня сейчас— нить Ариадны. На тебя вся надежда.

-Ты сказал "нить Ариадны"?Что ты имел ввиду?— вытирая слёзы, с любопытством спросила Эльдара.

-Я расскажу тебе эту историю, и много других,— грустно улыбнулся Глеб-Клиний,— но сейчас твоя очередь рассказать мне обо всём.

— Конечно,— Эльдара облегчённо вздохнула.— Ты здесь потому, что иначе б в Акедонии воцарилось зло. Оно бы сожгло эту землю, испепелило сердца людей. Алькадо вступил в спор с судьбой и похитил твою душу. Он не отдал её Миру развоплощённых душ, а увёл за собой из твоей реальности в эту реальность.

-Глеб Рысев, по понятиям акедонцев, довольно никчемный человек. Зачем понадобился я этой благословенной земле? Чем смогу быть ей полезен? Ты не представляешь, Эльдара, какая пропасть разделяет наши миры! Акедония -чистая мечта, которой не достойны мне подобные!

-А ведь я не ошибся в нём, Эльдара!— произнёс Алькадо, бесшумно и внезапно появившийся в императорской спальне.

-Да, Хранитель!

-Я расскажу тебе о сыновьях Клиния Справедливого, мой мальчик,— обратился к юноше Алькадо. -Ты должен узнать эту печальную для Акедонии историю, и никто лучше меня не поведает тебе её.

-Разве у этого императора был не один сын, Тиссий?

— Нас было трое. Императрица, и правда, имела одного ребёнка, ставшего со временем императором. Но та, кого зовут Просветлённой, тоже родила Клинию Справедливому двоих сыновей, старшего — Гнидия, и младшего -Алькадо, то есть, меня. Дети Файены увидели свет раньше, но, будучи рождёнными вне брака, не могли претендовать на Акедонский престол.

-Сколько тебе лет, Хранитель?!

-Много мальчик, очень много, но над такими как я и Гнидий время не имеет той власти, что над прочими людьми.

-Гнидий жив?

-Не только жив, но и упорно пытается добиться власти над Акедонией. Ради этого Гнидий впустил в себя зло, что долгие века обитало под сенью Печального леса. В нём клокочет обида и ненависть, его душа почернела и жаждет опустошить, развратить, погубить акедонцев. И только ты стоишь между ним и вожделенным троном.

— В моём мире люди редко любуются небом, они спешат взять и неохотно расстаются даже с ненужной ветошью. Чем я лучше твоего брата, Алькадо?

— Твоё сердце не высушено злобой, тебе чужда зависть, и ты очень хорошо знаешь, чем обернётся для Акедонии победа Гнидия, ведь в подобном аду ты уже пожил.

-Я всё рассчитал верно, Клиний, вот только, слишком рано ты осознал себя, как Глеб Рысев— житель другого мира. Твоя душа не успела срастись с Акедонией, напитаться ею.Случись это, ты бы смог сознательно противостоять Гнидию, как никто другой, отчётливо сознавая, от какой беды стремишься защитить нашу дивную Акедонию.

— Тошно, когда для множества людей, подобно звону пустой жестянки, звучанье слов "честь", "Родина".В мире, где тлеют, а не горят сердца, паршиво и жить и умирать. Не знаю, смогу ли я помочь, но как бы меня не звали, Клинием или Глебом, я не предам Акедонию. Я не предам её, Алькадо!

Глеба -Клиния подхватил стремительный поток, когда нет времени на праздность, и множество неотложных дел требовательно заявляют о себе. Он учился быть императором, старательно и упорно. Ему приходилось преодолевать сопротивление уставшего тела и бунтующего, порой, разума.Но как же нравилось Глебу Рысеву, всё происходящее с ним!

Его учил Алькадо. Наставляла Элеонора. Тайком от Хранителя, приобщала к запретным знаниям Эльдара.

Связь между ним и ведуньей крепла с каждым днём. Они всегда хорошо понимали друг друга, но сейчас появилось нечто большее. Возможно от того, что однажды, догадавшись о желании девушки, получше понять тот мир, из которого он явился, Глеб позволил Эльдаре погрузиться в его сознание.

-Ты, и правда, не против?— загорелась любопытством исследователя Эльдара.

— Так ты лучше узнаешь меня.

Он сел в кресло. Закрыл глаза. Расслабился.

Эльдара слилась своим сознанием с сознанием Глеба. Осторожно касалась она накоплений той его, неведомой для неё, жизни. Обрывки воспоминаний, врезавшиеся в память яркие картинки прошлого, рассказали ей о многом. Тёмные омуты сильных эмоций сильного человека затягивали девушку, причиняя страдания и боль.

Поначалу ведунья поразилась тому, как две, такие разные личности, смогли примириться. Но потом она поняла, на что надеялся Алькадо.

Эльдара больше не блуждала в потёмках личности Глеба. Он открыл глаза и встретился с её потемневшим взглядом.

— Тебе пришлось не легко,— Глеб-Клиний внимательно всматривался в лицо своего самого близкого друга, страшась почувствовать нарождающуюся между ними отчуждённость.

-Да уж! Я, пожалуй, наказана за свою самоуверенность, но, если честно, ничуть не жалею.

-Эльдара, это очень важно! Ты должна узнать не только Клиния. Глеб Рысев не менее важная часть стоящего перед тобой человека.

-Я доверяю вам обоим. И, чтобы ты стал сильнее, я научу тебя тому, из Вечного знания, что можно доверить не посвящённому. Печальный лес оставил в тебе свой след, и ты воспримешь непростую науку. Гнидию нечего терять.Об исходящей от него опасности всегда следует помнить.

— От судьбы не уйдёшь. Жизнь бесценна, предательство ничтожно. Не соизмеримо, понимаешь? И с этим ничего нельзя поделать.

-"Жизнь, купленная ценой предательства, теряет смысл,"-это одна из самых ярких твоих мыслей.

-Это сказано не мной. Но я тоже так думаю. Я всегда так думал и жил.

-Я знаю. И потому верю— всё у нас получится, мой император.

Изъеденный досадливой злобой Гнидий нервничал. Самозванец не только выжил, но и подобраться к нему никак не удавалось. Эльдара весьма успешно охраняла мнимого императора. Стыдясь признаться в том самому себе, принц Гнидий опасался вздорной девчонки. Он так и не отыскал в ней слабинку, за которую бы смог зацепиться. Все, направленные на неё удары, возвращались назад, разя самого же Гнидия с многократно умноженной силой.

Время, быстротечность которого впервые осознал старший сын Файены, перестало быть ему союзником.Каждый прожитый день шел на пользу лже-Клинию. Скоро в Храме Судеб возложат акедонский венец на голову самозванца. Гнидий не мог далее откладывать встречу с человеком, столь дерзко посягнувшим на его законную собственность. Зная о Глебе-Клинии так много, легко будет, обрушив сумятицу чувств и груз сомнений на хрупкий рассудок растерявшегося человека, уничтожить его. То, что чужак сумел выжить, побывав в объятиях Печального леса, сильно удивляло Глидия. Ему казалось, что недостаёт ещё одного, последнего усилия, чтобы уничтожить беззаконное порождение Алькадо. Гнидий и не думал смириться, готовый идти до конца в борьбе за Акедонию с Фаеной и Алькадо.

Над Акедонией сгущались сумерки. Солнце соприкоснулось с морем, ненадолго одарив его яркой щедрой красотой. Каждый из закатов хотя и схож с предыдущими, но имеет свою неповторимую особенность. Ими нельзя пресытиться. Они увлекают в свободный полёт расшалившееся воображение.

Эльдара и Клиний часто прогуливались вечером по побережью. Они знали друг друга с детства. Между ними не было никаких тайн. Так обоим казалось. А потом в их мир вторгся третий. Незнакомец Глеб Рысев привнёс новизну и некий особенный интерес в простые и понятные взаимоотношения юного императора и его подружки ведуньи. И прогулки под луной зазвучали на другой, ещё плохо сознаваемой обоими, ноте.

Им хотелось говорить о любви. Пока ещё не о своей, непонятой, а о любви вообще.

-Сила человека в любви. -Тихо говорила Эльдара. -Он рождён, чтобы любить всю Вселенную от травинки у себя под ногами до далёких звёзд, мерцающих в небе.

-Там, откуда я пришёл, любовь не многого стоит. Её именем убивают, совершают множество преступлений, но мало кто действительно живёт ею. Любовь— неосуществимая мечта, на которую лишь безумец рискнёт опереться.

-Но ведь ты же сделал именно это!

-В Акедонии всё по другому. Пространство вокруг нас насыщено радостью. Знаешь, Гнидий не сможет преуспеть, независимо от моего присутствия. Он обречён на поражение, потому что чужд окружающему миру. Да, в нем течет кровь великих императоров, но ему не выдержать буйства неугнетённой радости, он, как несчастный уродец-вампир из легенд моего народа, рассыплется прахом соприкоснувшись с солнечным светом.Гнидий не понимает, что только во мраке Печального леса и способен влачить своё жалкое существование.

-Ты ошибаешься, он это хорошо понимает. Принц Гнидий намерен превратить в Печальный лес всю Акедонию.

-Нет!

-Да!!!-хохотнуло над морем.Резкий порыв ветра швырнул на берег волну, которая рассыпалась множеством холодных брызг.

Гнидий возник внезапно. Эльдара вздрогнула и отстранилась от Глеба-Клиния. Она скрестила свой сердитый взгляд с насмешливым взглядом холодных серых глаз, горящих мрачным огнём.

-Как ты посмел явиться! Я уничтожу тебя, порождение тьмы!

-Не думаю! Алькадо нет в Альте, он не успеет прийти к тебе на помощь.

-Я справлюсь с тобою сама!

— Неужто? Ты позабыла взглянуть на небо. Сила полной луны войдёт в меня, а что подкрепит твои силы? Ты слишком долго злоупотребляла моим терпением. Нынче я расплачусь с тобой сполна, дерзкая девчонка.

-Ты совсем не принимаешь меня в расчёт? -Глеб Рысев, не обращая внимание на протест Эльдары, встал между нею и Гнидием.

Над морем снова пронёсся насмешливый хохот.

-А ты, букашка, ступай себе прочь. Вернёшься поутру за её телом. Я вновь дарую тебе жизнь. Мне не стоит сейчас распыляться на подобное ничтожество.

Глеб-Клиний не сдвинулся с места. Никакая сила не заставила бы его сейчас отступить. Страха в нём не было, и он никак не отреагировал на насмешку, совсем не задевшую его. За спиной у Глеба улыбнулась Эльдара.Она стала рядом и вложила свою ладошку в его руку.

Тёмный принц нахмурился. А ведь юная ведунья, похоже, осознаёт то, что отказалась признать Файена -когда мужчина и женщина осознанно едины, их сила умножается многократно. Ещё одной заботой больше! Гнидий дрогнул и отступил.

-Я не откажусь от Акедонии. Она подчинится моей воле, рано или поздно! Вы не сможете мне помешать! -Закричал он, но голос его прозвучал жалко.

-Уходи! -Глеб-Клиний смотрел на врага с жалостью, не понимая отчего она зародилась в нём.Ненавидеть Гнидия он не мог, возможно от того, что сознавал всю тщетность его потуг. Такая долгая жизнь, подчинённая ложной пустой цели!

-Ты ведь полное ничтожество, жертва страстей и излишеств, чем ты лучше меня, чтобы владеть Акедонией. Она никогда не будет тебе принадлежать!— кричал Гнидий.

-Ты прав, Акедония никогда не будет принадлежать ни мне, ни кому-то другому. Это я принадлежу Акедонии.

-Ложь!

-Это правда и твоё проклятие, принц Гнидий,— Вздохнула Эльдара, прижавшись к крепкому мужскому плечу, в котором, столь неожиданно для себя, нашла защиту и опору.

Наталья, регулярно отпуская Глебушку на прогулки с отцом, сама в них больше участия не принимала.

После каждого общения с Глебом ей приходилось подолгу "зализывать раны", с трудом восстанавливая хрупкое равновесие в своей душе.

В тот раз, вернувшись из зоопарка, она так радовалась за сынишку, что отодвинула на потом ревизию собственных ощущений и переживаний. Уложив ребёнка спать, она пошла в спальню, с удовольствием думая о том, что Бессман уехал, и ближайшую пару дней ей не будет навязано его обременительное присутствие.

Так и не сроднилась Наташа с этим, в сущности не плохим, но чужим ей человеком. Ни духовно, ни физически он не казался ей привлекательным. И только сынишка, отчасти, заполнял в её сердце, всё больше ощущаемую Натой, пустоту.

Перебирая в памяти "семейную" прогулку, Наташа подошла к шкафу и достала запрятанную подальше белую ночную рубашку, странный и опасный подарок Валентины Егоровны. Она погладила ткань руками, чувствуя исходящее от неё тепло. А потом, поддавшись искушению, облачилась в роскошное одеяние.

Из зеркала на Наташу смотрела счастливая женщина, очень красивая, дерзкая и свободная.

-Это не я,— прошептала девушка, любуясь отраженьем в зеркале.

— Увы,— ответила ей женщина из зазеркалья.— Ты всё реже бываешь такой.

Наталья не забыла свой первый опыт общения с гостьей из зеркала, и потому не очень удивилась, даже почти не испугалась, наверное ожидала, а то и хотела чего-то подобного.

Когда не с кем поговорить по душам, будешь рад и такому собеседнику!

— Мне одиноко,— пожаловалась Ната своему отражению.— Каждая встреча с ним лишает меня покоя, делает такой несчастной! Я хочу вычеркнуть его из своей памяти, изгнать из своего сердца!

Женщина в зеркале необъяснимо менялась у Наташи на глазах. Теперь она не казалась ей ни привлекательной, ни дерзкой.

— Не губи меня,— попросила поникшая красавица.

Наташа, вдруг, испугалась, и, резко рванув рубашку, стащила её с себя. Теперь в зеркале она видела только своё несчастное, растерянное лицо.

Слёзы пришли непрошенные, горькие. Рыдания долго сотрясали её тело, заснула Наталья измотанная и опустошённая.

Чтобы уберечь себя от подобных потрясений, девушка решила всячески избегать общения с Рысевым.

-Всё в жизни имеет свою цену, — убеждала она себя, стараясь, при этом, смириться с неизбежной потерей и довольствоваться своей, совсем не плохо обустроенной, жизнью.

Этой осенью Глебушка пошёл в первый класс. Он оказался способным и старательным учеником. Наташа немного сожалела о его самостоятельности— ей бы хотелось быть ему более необходимой. Её мальчик взрослел, безжалостно лишая Наталью возможности заполнить, за его счёт, всё более отчётливо заявляющую о себе пустоту в её протестующем сердце.

"Но захочется, посреди безучастья, невозможного счастья..." — Рысев, отчасти, оказался прав. Ната соглашалась признать это. Вот только смелости, менять что-либо, она в себе не находила.

Как — то незаметно, на смену осени пришла бесснежная теплая зима. Не было у этой зимы должного характера. Ни стоящих морозов, ни безудержных снегопадов не принесла она людям. Промозгло, скучно, серо...

Встреча Наташи и Олега Шутова случилась перед самым Новым годом. Они столкнулись в магазине, куда оба пришли Глебушке за подарками. Наташа рада была увидеть старого приятеля. Она, невзирая на обилие толкущихся вокруг Бессама и его семьи знакомых, не могла найти в них той простой искренности, которую бессознательно искала в людях. Олег же был всегда симпатичен Нате. Она стала расспрашивать его о жизни, вообще, и семейной, в частности. Их беседа закончилась обещанием Шутова познакомить Нату с Викой. Олег понимал, что его жена будет в восторге от подобного знакомства, да и у него появится возможность почаще видеться с любимым крестником. Олегу очень хотелось своего ребёночка, но Викуша была на чеку и никак не соглашалась торопиться с этим.

Неожиданно, идея Шутова, познакомить Вику и Наташу оказалась очень удачной.

В большинстве своём люди замкнуты на себе и, как правило, не слышат собеседника, усиленно требуя внимания к собственным бедам и проблемам. Викуша являла собой приятное исключение, чем и привлекла Наташу.

Вика же, практичная особа жаждущая всего наилучшего, восторгалась образом жизни и богатым, изысканным домом своей новой подруги, подсознательно примеряя его к себе и, при этом, к счастью, не испытывала никакой зависти, поскольку просто не была на неё способна.

Девушки стали часто встречаться, и даже болтовня о сущих пустяках, доставляла им удовольствие. Вика, по-прежнему, не собиралась обзаводиться детьми, но в начале лета, вдруг осознала, что похоже попалась. Особой трагедии она делать с этого не стала. Тем более, что мужа её новость привела в небывалый восторг, да и Ната обрадовалась, услышав о скором пополнении семьи Шутовых.

Наталья принялась увлечённо опекаться здоровым образом жизни своей подруги. Она даже взяла Вику с собой в Ялту, куда Бессман отправил её с Глебушкой на целый месяц.

Молодые женщины вели весёлую беззаботную жизнь и испробовали множество развлечений, так щедро предлагаемых курортом.

При этом Наташа усиленно потакала всем, нехитрым, желаниям Глебушки. Её мальчик не любил залёживаться в постели. И Ната, пока Вика блаженно отсыпалась, успевала сходить с сынишкой на пляж. И, хотя, она не сразу решилась на ранние утренние купания, но со временем пристрастилась к ним не меньше Глебушки.

-Да ты просто дельфинчик!— смеялась Наташа, в ответ на упорное не желание мальчика вылезать из воды.

-Мама, дельфины добрые и сильные. Они спасают тонущих людей. Я видел по телевизору...

— А хочешь, поедим знакомиться с дельфинами?— перебила сына Ната.— Марш на берег! Обсыхаем, завтракаем и едим в дельфинарий!

-Годиться. Твой план принят.— Глебушка тут же оказался в объятиях матери, которая принялась растирать полотенцем его подрагивающее тельце.

— Думаю, ты даже сможешь поплавать с дельфинами,— Ната поцеловала холодный нос сына и, смеясь, потащила его за собой. На душе у неё было легко и спокойно. Ёё мальчик казался совершенно счастливым и не разу, за весь месяц, не вспомнил о Глебе.

Ната ревновала Глебушку. Она понимала, что это нелепо и очень эгоистично, а ещё и не справедливо по отношению к Рысеву, но очень хотела стать для своего ребёнка главным, единственным человеком на земле!

Глебушка уже многое стал понимать в непростых отношениях мамы и папы. Он любил маму и, догадываясь, что её расстроят его ежедневные телефонные разговоры с отцом, тактично о них умалчивал. Но перед тем как уснуть, оставаясь один, он с нетерпением поглядывал на мобильник, ожидая папиного звонка.

Наталья ни о чём не догадывалась. Но, однажды, она уложила мальчика в постель и вышла из комнаты, собираясь с Викой прогуляться вечерней Ялтой. Вечер оказался холоднее, чем ей думалось, и Ната поднялась в свой номер переодеться. Она вошла так тихо, что увлечённый разговором Глебушка ничего не заметил.

— Мама меня возила в дельфинарий. Дельфины такие гладенькие!...Да, красивые. Я с одним плавал! Мы быстро подружились, я ему тоже понравился...

— Здесь и правда здорово, но я всё равно за тобой скучаю...Я тебя тоже целую...Маму? Как всегда, и за себя и за тебя. Спокойной ночи. До завтра, папа.

Наташа погромче зашумела у двери и, обождав чуток, вошла в комнату. Глебушка лежал с закрытыми глазами, изображая глубокий сон.

Весь вечер Наталья пыталась осмыслить случившееся. Она, злясь, обвиняла во всём Рысева. Но легче не становилось. На душе всё равно было гадко, да ещё, так некстати, вспоминалась Лидия Владимировна, бережно и бескорыстно любившая своего сына.

-Ох, Олежка! Как же классно я отдохнула! Море— просто сказка, вода чистая, теплая! Супер отдых и без особых издержек для семейного бюджета! Натка наотрез отказалась от моей доли за путёвку.

-Неловко как-то. Надо бы вернуть,— не особо уверенно возразил Шутов, любуясь похорошевшей женой.

— Да ну тебя! Сказала же -наотрез! Да для её Бессмана оплатить всё-раз плюнуть. Вот если б и ты смог к нам приехать!

— И Бессман?— с иронией в голосе поинтересовался Олег.

— Не думаю, что Ната ему бы обрадовалась,— хмыкнула в ответ Вика.

— Тебе тоже кажется, что Наталье он в тягость?

-Подумаешь, с таким щедрым и богатым мужем легко смириться.

— Но ведь и ты заметила, что Наташу он, скажем так, "слегка раздражает".

Виктория пожала плечами. Она, конечно же, это видела, но не понимала, чем может не устраивать, пусть немножко и староватый, но умный и обходительный Юлиан Викторович, избалованную его вниманием Наташу.

— Да она просто капризничает!

-Нет, Вика, она его, всего — навсего, не любит!

-Любит, не любит! Олег, ну разве это так уж важно! Да ей ещё очень даже повезло, заполучить такого мужа.Тебя послушать, так все вокруг живут вмести по любви, одна Натка по расчёту!

-Эй, послушай, ты-то меня любишь?— Олег встревожено уставился на жену, не зная как реагировать на её слова.

-Олеженька, мы с тобой совсем другое дело. Ну, о чём ты говоришь!— Вика чмокнула мужа в губы, спасая ситуацию.— Хороший мой, соскучился? Мне тебя, то же, так не хватало! Что это мы всё о других? А ну, давай, отчитывайся, чем занимался в моё отсутствие!

Часть 6

Сине— жёлто-зелёное лето осталось за горизонтом. Оно унесло с собой ощущение бесконечного праздника, с которым всегда ассоциировалось для Наташи это время года.

Ната почувствовала себя на редкость скверно. Надвигающаяся осенняя сумятица смущала и тревожила её.

Безжалостная осень опустилась Наташе в душу. Щемящее— тоскливая, порой тягостная до одури, но, вместе с тем, и несущая в себе своеобразный покой усталого безразличия.

Нынче подобные ощущения называют депрессией. Модная причина болезней, бед и проблем. Слово, которым легко объяснить неудачи, пощадив при этом свою и чужую гордость.И звучит оно довольно привлекательно.

А гадко-то как! Гадко-то как на душе! Глупое слово — депрессия! Самообман!

Наташа знала, как верно всё это назвать. Вот только долго не решалась на подобную откровенность. А потом поняла, если не сможет сейчас — не захочет никогда.

-Ты трусишь перед жизнью, с её бесконечными проблемами, утрачивая веру в себя и отчаянно не желаешь, Боже упаси, каких либо перемен!

Фраза прозвучала не найдя отклика в Наташиной душе. И окружающий девушку мир, соприкоснувшись с правдой, ничуть не изменился.

— Безрадость!

А вот это слово, что само придумалось и с громким протестом вырвалось из глубин её существа, неожиданно задело за живое. И серый мир вокруг вдруг перестал быть удобно-желанным. Молодая душа жаждала жизни, облюбованный же ею мирок, мог дать только прозябание. Еще не осознавая того сама, Наташа решалась на ПОСТУПОК. И пусть пока ничего не произошло, но осень в её душе, вдруг, заиграла золотыми красками.

-Какая же ты разная бываешь, осень!

Глеб вернулся с работы, когда вечер почти уже стал ночью. Он устал, но был доволен. То, что происходило сейчас вокруг, подарило ему возможность переключиться с личных переживаний на большую, общую для всех, заботу. События последних дней не позволяли людям его профессии праздно расточать своё время. Журналист, как никогда, был сейчас востребован обществом.

Заканчивался 2004 год.Общество бурлило. Майданная революция всколыхнула страну. Политики обещали много. Но Глеб понимал, что не их обещания собрали людей на Майдане. Люди посмели поверить в самих себя. Трезвые прагматики, оказавшись здесь, позволили себе роскошь стать идеалистами. А ведь идеализм присущ каждому, это реалиями нынешней жизни он объявлен вне закона. Возможно оттого у нас и не получается быть счастливыми, и тупая безысходность накрывает с головой, хотя порой у человека есть всё, чего только можно пожелать.

И пусть это не могло продлиться долго, но пережитый опыт изменит побывавших на Майдане. Память сохранит чувство родства и близости с себе подобными, когда можно было не противопоставлять себя всем и каждому, и, хоть немного, отдохнуть от подозрительной настороженности. Почувствовать человека рядом!

Перестать воспринимать себя, как нечто обособленное, чуждое остальным.

Идеализм Рысева имел глубинные корни. Там, откуда он пришёл, подобное отношение к жизни являлось нормой. Акедонцы, щедрые душой и немного наивные люди, никогда не прибегали к трезвой подозрительности, как к способу защиты от перспективы быть обманутыми. В этой своей жизни Глеб не изменил себе, оставаясь в душе по-прежнему акедонцем.

Звонок в дверь Рысев услышал не сразу. Он сидел в старом кожаном кресле, листая "Хроники империи".Неохотно закрыв книгу Рысев пошёл открывать дверь позднему посетителю. Конечно же, это явился Олег, да ещё и с двумя, незнакомыми Глебу, ребятами.

— Ты ж не против приютить их у себя на ночь ?— с порога, скорее утверждая, чем вопрошая сказал Шутов, проталкивая в прихожую своих спутников. Рысев посторонился, пряча улыбку, он поглядывал то на Олега, то на ребят.

-Я тебе сейчас всё объясню,— снизошёл до пояснений его приятель.— В палатках ночами холодно. Я бы к себе повёл, но Викуша, она по другому думает. Что её зря дразнить? И так злится, что я домой каждый день заполночь являюсь.

Шутов проводил на Майдане всё своё свободное время. Он, ни за что не согласен был пройти мимо! Прагматичная Вика мужа не понимала. Вроде и не дурак, так откуда же в нём вся эта блажь? И чем, собственно, сложившийся, устоявшийся порядок Олега не устраивает? Своё место в жизни они заняли, приспособились, живут не плохо. Станет ли лучше от весьма сомнительных перемен. С помощью доверчивых глупцов, одни обладатели больших денег пытаются отнять власть у других зарвавшихся толстосумов, ну так это их проблёмы! "Длинный, как предвыборное обещание!"-эта фраза запомнилась ей из какой-то прочитанной книжки, и она безрезультатно прибегала к ней, пытаясь вразумить мужа.

-Олег нам всю дорогу о вас рассказывал,— рыженький мальчишка, представившийся Костей, смотрел на Глеба немного смущённо.— Вы и правда поэт?

Они сидели на кухне.Глеб угощал своих гостей чаем с мёдом и мятой. Ребята, явно, не стремились поскорее оказаться в постели. Огонёк горел в их молодых глазах. Они чувствовали себя неутомимыми, непобедимыми. Так здорово было жить!

— Ты любишь стихи?— Рысев посмотрел на парнишку, почувствовав не праздный интерес в его вопросе.

— Костик у нас тоже сочинительством балуется,— усмехнулся его товарищ,— ещё со школы. Не знаю как стихи, но сочинения он мне в школе конкретные выдавал. Училка нас завсегда хвалила.

-Артём!— не особенно искренне возмутился Костя.

Для Глеба было очевидным желание юноши услышать мнение о своих стихах человека сведущего, и он, вполне понимая Костика, предложил ему почитать, что нынче на душу легло.

В начале голос парня подрагивал, но с каждым словом становился всё чётче, уверенней:

Нас настигнет с закатом

Беспощадный вопрос:

" Всё, что прожито, было,

Это было всерьёз?"

Всем придётся осмыслить

Жизни главный вопрос :

"В чём я был настоящим,

Что же было всерьёз?"

У себя ль под ногами,

В безнадёжной ль дали,

Предстоит разглядеть нам

Все резоны свои:

Невозможного горстку,

И глоточек мечты,

Что сумела достигнуть

Бытия высоты,

И немного дерзанья,

Да способность терять,

Без сомненья и страха,

Не стяжать-отдавать.

Жизнь безжалостна к слабым.

Слабых жалок удел.

Из-за мутного страха,

Ты себя разглядел ?

В нашей жизни -однажды,

Всё однажды и вновь!

Не подступит к нам дважды

Ни тоска ни любовь.

Легкокрылой надежде,

Нас над миром поднять,

Не позволит привычки

Бесполезная кладь.

А в закатной улыбке

Пламенеет вопрос:

"Ну, готов ты ответить,

Что же было всерьёз?"

В воздухе повисло молчание. Костя ждал высказываний мэтра, Олег и Артём переваривали услышанное, а Глеб всё молчал и наконец попросил:

-Давай-ка ещё, друг.

Костя задумался.Сегодня сложились немного странные стихи. Он не знал, поймут ли его сейчас, но именно эти строчки жаждали быть услышанными.Справившись со своими сомненьями, юноша произнёс:

Звонкой россыпью, щедро брошены,

В многолюдье шумящей толпы,

Нереальные обещания,

Невозможные посулы.

Кто поверит в них, тот обманется.

Трезво мыслящий, молвит : "Блажь!".

Ни за что он не одурманится,

На потеху себя не отдаст.

Отстранившись улыбкой насмешливой,

Окунётся в свой серенький день,

Не поверивши, не заметивши,

Из толпы выходящих, людей.

Реакция слушателей оказалась не прогнозируемой и довольно бурной.

Олег вскочил с места:

-А Вика говорит "Длинный, как предвыборное обещание!"Ничего она не понимает! Ты мне запиши. Я ей прочту. Правильные у тебя стихи! Правда, Глеб?!

Рысев кивнул. С нескрываемым интересом смотрел он на случайно встреченного поэта-единомышленника.

— Стихи у тебя, парень, настоящие, да ты и сам об этом знаешь. Если ты не против, мы могли бы продолжить наше знакомство. Костя, ты не теряйся,— попросил Глеб.— Дай-ка я тебе свой телефон запишу.

Почувствовать человека рядом! Тот, для кого набор ничего не значащих слов превратится, однажды, в пережитый опыт,никогда его не забудет, станет дорожить каждым таким мигом, подаренным судьбой.

Артём и Костя уснули. А Глебу не спалось. Ему снова повезло.Приятели, знакомые— их было много. Но между ними и Глебом всегда существовало расстояние непонимания. А тут такая роскошь— единомышленник, человек, звучащий с ним на одной ноте!

Старое кожаное кресло слегка заскрипело под Рысевым, который, не желая спать, решил продолжить, прерванное приходом ребят, чтение.

Из открытой книги на него повеяло Акедонией. "А ведь тебя можно отыскать везде, под любым небом,"— поразила Глеба-Клиния неожиданная мысль и он улыбнулся, удивляясь тому, что не понимал этого раньше, готовясь сбежать из ставшей тягостной ему реальности.

Тем, кто этого хочет, беспредельный мир открыт для постоянного познавания. Живые глаза отличает притаившееся в них удивление, восторженный интерес и дерзкий вызов сложностям и условностям. Настоящие глаза не всегда отыщутся рядом, дорога к ним может оказаться мучительно долгой. Но их обладатели ведь тоже нуждаются в обществе себе подобных. И потому, такие встречи замечательно неизбежны. Глеб Рысев, всё ещё улыбаясь, погрузился в чтение, подумав перед тем, что когда-нибудь обязательно расскажет Костику о своей Акедонии.

Пушистые жёлтые комочки одуванчиков, во множестве разбросанные в траве, сотворили из обычной поляны настоящее весеннее чудо. Босыми ступнями Глеб осторожно ступал по нежному разнотравью.А потом и вовсе улёгся на, стелящийся под ноги, душистый ковёр. Он жевал сочную травинку, смотрел в ярко— синее небо и ни о чём не думал. Весна входила в каждую его клеточку, наполняла непривычной лёгкой радостью. Это ощущение, такое волнующее и сильное, вдруг стало для него непереносимым. Глеб Борисович резко поднялся с земли и...проснулся.

В Акедонии не растут одуванчики. А жаль! Почему только теперь он осознал их простую незатейливую красоту.

-Не жил, скользил! Пропустил мимо всё действительно стоящее и значимое. Мне ведь ни вспомнить, ни пожалеть не о чём. И не о ком!

Лида, я уже почти и не помню тебя! Ты. Я. Каждый сам по себе. Бремя сознаваемого долга,"мы в ответе за тех, кого приручили". Человек не должен приручать человека! Уходит свобода, не рождается радость, погибает любовь.

А без любви так тоскливо. Под тусклым небом серая земля. И мягкие иголочки одуванчиков способны ранить, а не радовать. Как песок сквозь пальцы сочится жизнь. За каким из поворотов ей суждено оборваться ? Моя закончилась в одночасье. Я не успел задуматься и осмыслить. А если б даже и знал и предвидел— сумел бы?

Пелена условностей, как паутина. Из одного, свято чтимого заблуждения, возникает другое. Покров иллюзии прочен, посягать на него сущее кощунство. Это— для чудаков, которые не от мира сего!

Не от мира того и я, нынешний. Ты удивительная, искренняя и чистая, моя бесценная Акедония! И пусть, я, беспутный, ничем не заслужил, дарованной мне милости, но как же чудесно жить осознанно, а не скользя.

Элеонора любовалась быстро взрослеющим сыном. Её мальчик будет хорошим императором для Акедонии. Уже сейчас он проявлял себя, как умный правитель, способный предвидеть последствия, принимаемых им решений. Элеонора умышлено отстранилась от насущных проблем государства, позволяя Клинию приобретать необходимый опыт.Не всегда она была с ним согласна, но не вмешивалась. И советов не давала, если её о них не просили.

А молодой император, хотя и относился к матери с должным почтением, за советом шёл к своей Эльдаре.

Нет, Элеонора не ревновала, но тревожилась, замечая, нарождающееся между императором и ведуньей запретное чувство. Никогда не позволит им Файена любить друг друга! Нужно спешить, пока ещё не поздно. Пусть укажет Просветлённая, кому суждено стать новой императрицей. Пришло время стать Клинию мужем и полновластным правителем.

С утра до заката Глеб-Клиний старательно занимался множеством, может не таких уж и важных, но неотложных дел. Глеб всегда любил работать. А сейчас ему было так интересно и так хотелось сделать всё наилучшим образом, что Эльдаре с трудом удавалось уговорить его немного побездельничать и просто прогуляться.

— Эй, оглянись вокруг,— требовала ведунья,— ты рискуешь из человека превратиться в машину, плодящую указы.

-Но я занят !

-А как приятно пройтись босяком по пляжу, песок ещё не остыл и вода такая тёплая.

— Искушаешь?

— Просто предлагаю искупаться.

— Вот сейчас закончу...

— Дела способны подождать до завтра. А одна рассерженная колдунья превратит тебя сейчас в самописное перо!

-В шариковую ручку, что ли?

-А что это такое?

-Ох, Эльдара, ты сильнее моих обстоятельств. Так уж и быть, веди меня за собой.

-Ну, уж нет, император! Погаси сожаленье на лике своём!

-Плутовка, вот я тебя сейчас поймаю!

-Ой, ли!

-Ага, попалась... Какие у тебя душистые волосы! Такие мягкие...Эльдара...

Теплые губы подрагивали, но не ускользали. Огромные глаза широко распахнулись ему навстречу. Глеб осторожно отстранился, недоверчиво разглядывая её улыбающееся лицо. А потом бережно и очень нежно обнял свою Эльдару. Они ничего больше не сказали друг другу. Сердце не говорит словами. Они ему не нужны.

Взявшись за руки, Глеб и Эльдара молча шли берегом моря, слушая вечную мудрую песню, стремящихся к берегу волн. В который уже раз они становились свидетелями удивительного таинства, когда, устав за день, солнце клонится к морю, чтобы в его объятиях отдохнуть и набраться сил для трудов грядущего дня.

От воды повеяло прохладой, и Глеб обнял девушку, согревая её озябшие плечи. Уходить не хотелось. Как-то внезапно в памяти всплыли слова полузабытой песни, из той, такой нереальной теперь жизни:

"Под небом голубым,

Есть город золотой

С прозрачными воротами

И яркою звездой."

Эльдара встрепенулась, взволновано потребовала : "Ну, что же ты замолчал, продолжай! ".

Выслушав всю песню, укорила Глеба: "Как ты мог таить от меня подобное?"

-Да это и пришло-то совсем случайно,— растерянно улыбался Глеб, не понимая скорее то, отчего вспомнилось, а не почему не вспоминалось раньше.

— "Под небом голубым..."-Эльдара осторожно произносила слова, простые, волнующие.

— Научи меня этой песне,— попросила она. -И другим, похожим. Ты ведь знаешь не только её?

-Наверное, знаю. Песни и стихи. Я никогда не задумывался о сокрытой в них силе. Сейчас почувствовал. Странно как-то. Всего несколько слов, а сказано так много и ёмко.

-Ты мечтатель, который плохо осознаёт в себе этот удивительный дар. Но как же меня радует, император, что тебе не грозит опасность быть превращённым в ту самую "шариковую ручку",о которой ты так мне ещё и не рассказал!

Третью ночь горел Живой Огонь в Храме Судеб. Просветлённая три ночи подряд взывала к Богам — но не было ей ответа.Или она не хотела и оттого не сумела его понять?

Файена наконец сдалась и послала за Эльдарой.

— Клиний должен занять престол правителей Акедонии. И я хочу тебе поручить обратиться к Богам, чтобы узнать, кого они пожелают дать императору в жены.

Эльдара молчала. Опустив голову она набиралась храбрости. Файена смотрела на девушку, всё более хмурясь.

Не было более нужды тревожить Богов! Их воля, как бы не ранила она Просветлённую, стала для неё очевидной.

-Эльдара!

Ни вины, ни сожаления не чувствовала глупая девчонка!

— Я вижу, сейчас тебя не мучат сомненья, -рассердилась Файена,— а что, если, однажды, ты ужаснёшься содеянному ? Могу ли я благословить свою жрицу на подобное безумие?! Ты приносишь ему в жертву свой дар!

Эльдара подняла на Файену глаза.

-А ведь мне её не убедить!— поняла Просветлённая.

Непоколебимая уверенность юной ведуньи, отчего-то, смутила Верховную Жрицу и она, невольно, задумалась.

Просветлённая верила тому, что говорила. Когда-то верила. Но сейчас, была ли в ней жива прежняя уверенность?

-Будь по-твоему! — наконец решилась Файена. Но я, всё же, хочу испытать его.

Эльдара улыбнулась, соглашаясь. Главное сражение осталось позади. В Клинии она не сомневалась.

А ведь Элеонора предвидела нечто подобное! Сердце сжалось от спокойного, но непреклонного ответа сына.Её мальчик посмел ответить "нет"!

-Боги явили мне свою волю. Согласен ли император, проявить послушание, и взять в жены ту, что нынче будет указана мной?— следуя сложившемуся ритуалу, спросила Просветлённая.

И услышала в ответ от Клиния : "Нет".

Элеонора вздрогнула и со страхом взглянула на Алькадо. Глаза Хранителя улыбались. Ничего не понимая, императрица не посмела вмешиваться, она молча всматривалась в гневное лицо Верховной Жрицы, удивляясь способности своего сына перечить Файене.

-Нет?— переспросила Просветлённая, вложив в свой вопрос необходимую долю недоумения и негодования.

Выдержать взгляд, устремлённых на него глаз Верховной Жрицы Храма Судеб, Глеб-Клиний смог с трудом. На огонь следовало ответить огнём. И он призвал на помощь всё, что горело и трепетало в нём, а когда почувствовал, что способен говорить, обратился к Просветлённой и Хранителю Акедонии со словами: "Когда-то Тихий остров преподнёс мальчику-императору неоценимый дар— верную подругу-ведунью. Сегодня император Акедонии просит её себе в жёны."

— Отдаёт ли себе отчёт император, о чём он просит?— Сверкнув глазами, возмутилась Файена.

Клиний не дрогнул. Он готов был стоять на своём до конца. И тогда Просветлённая попыталась вразумить его, как мать— неразумного ребёнка.

— Пойми, негоже императору свои желания и капризы ставить превыше интересов государства, — ласковым, но настойчивым голосом заговорила она.

— Чем может повредить Акедонии наш с Эльдарой союз?— спросил Клиний.

— Дар Эльдары— достояние и опора Акедонии. Ты же, взяв в жены жрицу, лишишь её волшебной силы.

-Почему должно случиться так?

-Муж, пусть неосознанно, но подавляет волю своей жены, и она теряет способность служить Богам и слышать их зов.

— Я не стремлюсь к обладанию ни Акедонией ни Эльдарой. По праву любви я принадлежу им, как и они принадлежат мне. А любовь свободна и щедра. "Ты" и " я", ставши, однажды, "мы",образуют гармонию целого. Как же возможно, чтобы одна часть целого, подавляла и угнетала другую? Позволь не согласиться с тобой, жрица. "Мы" многократно сильнее, разобщённых начал.

Файена опустила голову.Ей вновь предстоял выбор. Но теперь за её плечами было выстраданное понимание. Ёе собственная жизнь давно уже подвела жрицу к осознанию этой истины. Упорствовать было не только бессмысленно, но и преступно. Разрушив чужие жизни, она, всё равно, не сможет оправдать свою.

Повисшее в Храме молчание никто, кроме неё, не посмеет нарушить.Файена посмотрела на Алькадо, на Клиния, почувствовала присутствие взволнованной Эльдары, и приняла неизбежное.

-Во имя Акедонии, да будет так, ты можешь назвать Эльдару императрицей! Я благословляю ваш союз,— торжественно произнесла Верховная Жрица и протянула руки к священному пламени, которое ярко вспыхнуло при этом.

Эльдара возникла из полумрака храма. Она коснулась руки своего избранника, и будущая императорская чета склонились перед Файеной.

-Возможно, вы сейчас более мудры, чем я некогда, -сказала Просветлённая, соединив руки императора и ведуньи над пламенем священного огня.

-Права ли я, позволив жрице свернуть с предназначенного ей пути?— тихо прошептала Файена, обращаясь к Алькадо.

-Как никогда ранее,-так же тихо ответил её сын.

Затаив дыхание следила Элеонора за всем происходящим.Она вспоминала Клиния Проклятого, который мог бы сейчас гордиться своим наследником. Она и сама гордилась своим мальчиком, так незаметно для неё ставшим мужчиной и императором.

Подхватив на руки смеющуюся Эльдару, Клиний III вынес её из Храма Судеб, на встречу тем, кто ожидал у его порога свою будущую императрицу.

Олег, в очередной раз выслушивая Викушины нотации, миролюбиво улыбался, чем злил жену ещё больше.

-Ты совсем сошёл с ума, Шутов! Ты соображаешь который час? Вот и ночевал бы на своём Майдане, если ноги тебя сами туда несут.

-Вика, да я у Глеба был. Не веришь— спроси у него сама. Ну, не сердись. Ему понадобилась, срочно, моя помощь. Не мог же я отказать другу!

— Шутов, завтра или вовремя, или вообще не приходи! Понял?

— Викусь, завтра ж суббота!

— Вот и хорошо, у меня на тебя грандиозные планы имеются.

— Сдаюсь на вашу милость, мадам! А в чём заключается моя трудовая повинность?

— Ой, Шутов, ты поверь, я с тобой в полной мере рассчитаюсь!

— Иди ко мне, солнышко. Ночь долгая, вдруг, мне повезёт, и ты к утру подобреешь!

Вика рассмеялась не способная долго противиться обаянию бесшабашного мужа.

-Я бы, на твоём месте, не особенно на это надеялась,— заметила она, прильнув к, подхватившему её на руки, Олегу.

Весь следующий день Шутов посвятил семье. Он и вправду чувствовал себя виноватым. В начале ноября у них с Викой родился сын. И, хотя, покуда особых проблем с Тошкой не было, да и бабушка Аня с радостью возилась с долгожданным внуком, но то, что он не уделял жене и сыну должного внимания, было стопроцентным свинством.

Ближе к вечеру Олег стал рассеянным, его так очевидно влекло на улицу, что Вика сжалилась и предложила оставить Антона с мамой, а самим прогуляться. Ей стало любопытно, что за притягательная сила витает над Майданом, отчего загораются глаза её знакомых, побывавших там.

В свете фонарей и витрин припорошенный снегом город выглядел торжественно-праздничным. Усиливало впечатление праздничности обилие вышедших из домов людей.Они двигались преимущественно в одном направлении, узнавая друг друга, с удовольствием общались, смеялись. На Майдане звучала музыка.

Вике, неожиданно, пришлось по вкусу ночное гулянье. Напитанное дружелюбием пространство в считанные минуты втягивало в свой круг новоприбывших. Ощущение своей силы, значимости, важности происходящего проникало в человека, приподнимая его немножко над самим собой. Вика сумела это почувствовать.Ей стало понятно неуёмное стремление мужа проводить на Майдане каждый вечер.

Олег разыскал Артёма и Костю и познакомил с ними жену.

-Костя, как и Глеб, пишет стихи.Классые. Он тебе почитает. Кость, давай то, вчерашнее, про толпу и людей.

Парень неуверенно взглянул на Вику. К месту ли? Но девушка только поощрительно рассмеялась.

-Стихи у нас— дело почти семейное. Рысев нас всех приобщил. Как долго его не слышим, так, вроде, и не хватает чего-то. Вам бы с ним познакомиться.

-Познакомились уже. Вчера.

-Ясно. Так скажи мне, Шутов, вы Глебу помощь коллективно оказывали?!

-Викусь, ей-ей, дело было важное, правда ребята?

Вика пообещала мужу потом с ним разобраться и, демонстративно взяв Костю под руку, отвернулась от Олега.

Вика слушала Костю, поглядывая при этом по сторонам. То, что Наташа Жарова с Глебушкой тоже здесь, её не особенно удивило. Странным было лишь то, что они заметили друг друга в многолюдье Майдана.

— Натка, привет! Здравствуй, Глебушка. Надо же, столкнуться среди такой массы народу!

— Привет, Викусь! "Подобное притягивает подобное." Так что не удивляйся, и познакомь меня, наконец, со своим приятелем.

— Костя — Олежкин знакомый, они совместно делают революцию.

Небольшая доза сарказма в Викином голосе не обидела Костика. Он улыбался глядя на Наташу.

Девушка показалась ему удивительно красивой. Костя молча любовался Натой. А Вика, недоверчиво приподняв бровь, спросила:

— Бессман тоже здесь?

— Нет, он сказал, что для такого старого еврея как он, слишком очевидна сокрытая от нас, наивных, подоплёка происходящего.

-Ты с ним, конечно же не согласна?

— Не знаю. Вообще-то я трезво мыслящая реалистка, но так хочется поверить! Я давно не чувствовала себя такой настоящей. Не понимаю зачем, но мне всё это нужно.

— Глупо позволять себя обманывать. Поверь, нами в очередной раз пытаются манипулировать. Я и сама в этом не слаба. Но такой размах!

— Может ты и права. Только, вокруг столько хороших, умных, трудолюбивых и честных людей. И здесь, сейчас они пытаются не упустить свой, возможно единственный шанс, потому что их безмерно воротит от пропитавшей всё и вся лжи. И Бог судья тем, кто с низкой целью поднимает на знамёна самое сокровенное. Если ты, всё же, окажешься права, всем нам будет очень больно.

— Я согласен с вами, Наташа,— Костя оглянулся вокруг, будто вбирая в себя эмоции и чаяния собравшихся на Майдане.— Чем бы всё не закончилось, мы преодолеваем сейчас в себе отстранённость и равнодушие, и, возможно впервые, чувствуем себя не покорной массой, а людьми.

-Думаешь, что это спасёт вас всех от разочарования?— Вика никак не хотела поверить в искренность, звучавших с трибуны, призывов и обещаний.

— Я просто почувствовал себя патриотом. И мне это понравилось. И, похоже, не только мне.

-Блажен, кто верует, — Вика пожала плечами, прекращая бесполезный спор. Рассудить их могло только время. И не так уж и долго оставалось подождать.

Вике Шутовой понравились новые приятели мужа.Вечер незаметно перешёл в ночь. Расставаться не хотелось.Прощаясь, Вика пригласила всю компанию на воскресный ужин к себе домой.

Наталья прийти не обещала, и Костя стал её уговаривать. Олег и Вика переглянулись. Глебушка, уже успевший выяснить, что Костик, как и его папа пишет стихи, пообещал попробовать повлиять на маму.

Костя и Артём снова собирались ночевать у Рысева, который утром вручил удивлённому Костику ключи от своей квартиры и, не слушая возражений, убежал на работу.

Засветло Артём легко ориентировался в городе.Но, чтобы друзья не заблудились в ночном Киеве, Шутовы решили проводить ребят к нужному им дому.

Вика шла впереди с Артёмом под руку. Он рассказывал ей смешные студенческие сказки-бывальщины и анекдоты. Викуша, то и дело, звонко смеялась.

Олег с Костей приотстали. Костик так усиленно расспрашивал о Наташе, что его интерес к девушке не вызывал сомнений. Шутов нахмурился.

-Послушай, друг, ты о ней даже не думай.

-Почему это? Да я о такой как она...

-Перестань, остынь, парень. Отец Глебушки— Глеб Рысев. Понял?

-Ничего я не понял. Тогда почему же она там, он здесь?

— Потому, что Натка замужем за большими деньгами, ясно?

-Чего?

-Ничего! Ничего я в этом не понимаю. Одно знаю, Глеб её ждёт, верит что она к нему вернётся. Может и правда, вернётся, кто знает?!

Костя промолчал. Уже у Рысева на кухне, за чашкой горячего чая, он рассказал Глебу о своих новых знакомых, Наташе и Глебушке, восхитившись красотой матери и живым непосредственным обаянием её мальчика.

Глеб улыбнулся.

-Да,Таша не оставляет мужчин равнодушными, в особенности таких, как мы с тобой — мечтателей, поэтов.

— Глеб, можно спросить ?

— Костя, давай лучше по-другому. Ты мне свои стихи читал. Вроде, теперь очередь за мной?

-Ребята, мне бы на боковую, -Артём сладко потянулся, вставая.

-Иди, Тёма, спи. Мы ещё чуток с Глебом пообщаемся.

Когда дверь за Артёмом закрылась, Рысев ещё какое-то время помолчал, а потом Костя долго, не перебивая, слушал его. Глеб говорил о себе и Наташе.Впервые он был так откровенен с другим человеком, возможно от того, что не сомневался — Костя способен его понять.

— А ведь ты счастливый, Глеб.

— Так и есть. Счастливый. Только измученный вынужденным одиночеством. Но лучше уж так, чем совсем никак.

— Завтра мы с Тёмкой ужинаем у Олега с Викой. Твой сын обещал обеспечить Наташино присутствие. Может и ты зайдёшь, невзначай, на огонёк.

— Выйдет не честно. Таша редко бывает рада нашим встречам.

— Значит, ей тоже не всё равно.

— Костя, ты меня искушаешь. Я почти месяц не виделся с сыном.

-Ты придёшь?

— Да, я приду.

Наташа сидела напротив Рысева, время от времени задумчиво поглядывая на него. Для неё не стало неожиданностью появление Глеба у Шутовых. Рысев позвонил ей. Выслушав его, Ната не стала возражать против предстоящей встречи. Положив трубку, она подошла к зеркалу и долго пристально разглядывала в нём своё отражение.

"Знаешь, родившейся радости, по силам всё превозмочь." Нет, радость ещё не родилась, но Наташа чувствовала — если этому не суждено вскоре случиться, то горькая "безрадость" поглотит её окончательно...

За окном шел снег. Уходил 2004-й год и уводил за собой эпоху. Возможно, не так уж она была и важна, согласно мерок истории. Но человеческий век не долог, и те тринадцать лет, в рамках которых уместилась "прошлая" жизнь, оставили заметный след в судьбах людей.

В гостиной Шутовых довольно бурно обсуждалась "старушка демократия". Олег и Артём были её ярыми поклонниками. А, вот, Глеб Рысев, неожиданно для всех, отозвался о "самом великом из человеческих достижений" весьма неприязненно.

— Да демократия насчитывает не одну тысячу лет! Ещё древние греки поняли её созидательную силу. Демократические Афины процветали! -Артём, горячась, говорил очень громко, почти кричал.

-"Демократия-власть народа."Возможно в Афинах, где все друг друга знали, и можно было выбрать достойнейших, поручив им выражение народных чаяний. Но сейчас!— Вика горячилась не меньше, возбуждённых до предела, мужчин.— И, прошу вас вспомнить, что и в те времена мнением людей умело манипулировали. Греки прилежно и упорно изучали ораторское искусство.

— Демократия даёт власть мало пригодным для этого личностям,— Глеб говорил спокойно и уверенно.— Попав в руки слабого правителя страна прозябает, удовлетворяя, исключительно, потребности обеспечивших случившийся выбор сил.

Но и сильный правитель есть зло! Мало ли знало человечество чёрных диктатур?! Когда диктатор намерен ни за что свою власть не упустить, народу предстоит захлебнуться в крови, во имя амбиций зарвавшегося негодяя.

Имеет ли возможность достичь вершин общественной лестницы глубоко моральная,альтруистическая личность? Да такой человек и добиваться власти не станет, а если и попытается, движимый патриотизмом и окрылённый идеями, где возьмёт для этого необходимый капитал. И не маленький, заметьте! Богатые союзники? Возможно. Только, ведь, потом предстоит оплатить счета. И всё снова сойдёт на круга своя.

— Ты обрисовал слишком безрадостные перспективы, Рысев, — Наташа, сведя брови, пыталась осмыслить услышанное.— И какая же тогда возможна альтернатива?

— Общество необходимо воспитывать, прививая духовные ценности. Когда оно повзрослеет настолько, чтобы осознать приоритетность вечных ценностей над властью золотого тельца, у него появиться шанс.

— Дети, наши дети!— Костик подался вперёд.— Я согласен с тобой. Важно нам всем стать чуть менее приземлёнными, и воспитать их уже гораздо более духовными. Тогда пускай попробуют такими манипулировать!

— Ох, уж эти мне поэты! Идеалисты, вот вы кто! — Вика резко тряхнула головой, намереваясь сменить тему. — Хватит о политике, мы бы лучше ваши стихи послушали.

-Стихи? -Глеб улыбнулся.— Костик, ты не против быть первым?

Веснушки на Костиных щеках вспыхнули ярче, но, преодолев смущение, он кивнул, соглашаясь.

Глебушка поспешил устроиться рядом с отцом. Он весь вечер не отходил от Глеба, и это, почему-то совсем не ранило Наталью. А вот стихи Костика — они буквально хлестали, мучили её. Парень, читая, смотрел на Нату, будто знал обо всём, что накопилось в её душе.

Нас не гложут сомненья

У подножья, манящей вершины.

Свежий ветер в лицо

И улыбка на дерзких губах.

Но совсем недалече

Притаились неразрешимые

Мириады вопросов

И, оступиться, страх.

Право выбора так безжалостно!

Этой мукою человек

Награжден ли, покаран ли?!

На неё обречён он вовек.

Так легко обмануться,

Погнаться за призрачным "нечто".

Получить, окунуться,

Осознать пустоту.

Распластаться, не в силах,

С доставшимся "призом", расстаться,

Горевать, тосковать,

Проклиная злодейку судьбу.

Не покорённой осталась вершина.

Соткан ущербный убогий узор.

Но для того, кто понимает,

Разве смириться с подобным — не вздор?!

Право выбора так безжалостно.

Но отвергший его— жалкий раб.

Пусть мучительно всё рождается,

Ну, уж лучше так, чем никак!

Эй, "творенья венец",

Столь легко попадающий

В сети коварных иллюзий,

Ветер хохочет, шумит, сердясь, океан.

Он способен, вполне,

Фальшивый мирок твой

Разрушить,

Если его не разрушишь ты сам.

Наташа поймала на себе взгляд Рысева. А ведь он знает, что она сейчас чувствует. И этому не приходится удивляться — они всегда были созвучны друг другу. Но на помощь он ей не придёт. Со своими чудовищами каждый должен бороться сам.

Стараясь не привлечь к себе внимание компании, Наташа спряталась на кухне. Её душили слёзы. Меньше всего ей хотелось сейчас видеть оживлённые лица ребят, живо воспринявших Костин дебют.

А Рысев всё же не выдержал! Она узнала его тихое дыхание у себя за спиной. Не оборачиваясь, Наташа прислонилась к его груди. Оба молчали...

— Так легко обмануться, погнаться за призрачным нечто,получить,окунуться,осознать пустоту, распластаться, не в силах, с доставшимся "призом", расстаться...— да уж, Костик чётко назвал всё своими именами. Вот только, я не знаю, Глеб, что же мне теперь делать?

Рысев заговорил тихо, он старался сделать свой голос мало выразительным, не желая ранить, но зная, что нельзя и промолчать:

В том холодном багряном закате

Отражались тоска и печаль.

Что ж, пусть не были мы виноваты,

Жизни, брошенной под ноги, жаль.

В серой дымке дни, месяцы, годы.

Быстротечен и призрачен май.

Пресный вкус не любви, не свободы,

Горькой пеной течет через край.

Слабый свет ускользающей радости,

Призрак чуткой созвучной души,

Оставляют глубокие в сердце царапины,

Как оазисы-миражи.

Скучных жалоб пустое звучанье

Не способно судьбу изменить.

А щемяще — родное рядом дыхание,

Нужно, просто, суметь заслужить.

-А ты умеешь быть жестоким, Рысев!— Наташа резко повернулась к нему лицом.

— Нет. Я, просто, люблю тебя, девочка. А ошибки совершает каждый. Думаешь мне не за что винить себя? Всем есть за что. Но кто может лишить нас права попытаться всё исправить. Наша судьба— наше порождение!

-И ты бы позволил мне вернуться?

А вот это она сказала зря! Тот свет, что вспыхнул в его глазах, сжигал за ней все мосты. Назад, к Бессману дороги уже не было. Но готова ли она не в порыве, а после трезвого размышления решиться так круто всё изменить в своей жизни? Уткнувшись Глебу в плечо, Ната тихонько всхлипнула. А ведь он её так и не обнял— почувствовал её сомнения и оставлял открытым путь к отступлению.

-Нет, Рысев. Больше я тебя не предам. Позови Глебушку, мы уезжаем, уезжаем втроём к нам домой. И к чёрту Бессмановскую клетку. Я, правда, туда больше не хочу возвращаться.

Глебушка тихонько посапывал в своей старой кроватке, в которой теперь и поместился то с трудом. Он отказался лечь на диване, заявив, что его детская постелька за ним соскучилась. Родители только улыбнулись и не стали спорить. Мальчик согнулся калачиком и быстро уснул.

-Он чувствует себя путником, вернувшимся домой после долгого отсутствия,— сказала Ната, взглянув на спящего сынишку.

-А ты?— Рысев посмотрел в Ташины глаза, которые она поспешила отвести в сторону.

— Не знаю, Глеб, что у нас с тобой может получиться. Что было — то было, от прошлого не отмахнуться, его нельзя забыть.

— А, давай не будем на него оглядываться.

-Ты, и правда, сможешь так?

-Глупая, -Рысев обнял Наташу и увлёк за собой из детской.

В большое не зашторенное окно смотрела ночь. Глеб выключил свет. Он стоял рядом со своей Ташенькой, пытаясь отыскать слова, способные устранить то, рождённое недоверием, отчуждение, что сковывало их. На помощь, как всегда, пришли стихи. И уже первые строчки заставили Ташу поднять голову.

В сонном городе тишина

Кружит звёздную карусель.

В полной силе колдунья-луна.

И готова принять нас постель.

Воздух тёрпкой ночною

Свежестью до безумия напоён.

Я глубокой щемящей нежностью

И любовью твоей опьянён.

Наташа вздрогнула, почувствовав горячую близость склонившихся к ней губ. Но они не были ни настойчивыми, ни грубыми. Мужчина не настаивал. Он снова заговорил, и ей захотелось доверчиво прижаться к нему, поверить ему и себе, принять этот день и все другие дни, в безмерной щедрости, предложенные ей судьбой.

Я согрею холодные пальцы,

Твоих тонких опущенных рук.

И не будет меж нами фальши,

Не случится больше разлук.

Пусть рождается светлая музыка,

Исцеляя душевный надлом.

Ты — моя бесконечно милая.

Мы теперь навсегда— вдвоём.

Жизнь богата на всякие разности,

Но всегда, замыкая круг,

Не прощает душевной праздности,

Награждает несломленный дух.

— Спасибо тебе за то, что ты есть!— она произнесла вслух те слова, что всегда читала в его, обращенном на неё, взгляде.

Глеб рассмеялся и подхватил на руки своё, не ускользающее от него более, счастье.

— Спасибо тебе за то, что ты есть!— прошептал он и понёс Ташу в спальню.

Презрительно скривив тонкие губы, Бессман не смотрел -удостаивал взглядом, стоявшую перед ним Наташу.

-Ты, значит, решила, что можешь не принимать меня в расчёт? Думаешь, я позволю своей жене подобные фокусы. Ты— моя собственность. Я купил тебя, дорогая. Ты принадлежишь мне, поняла?

Бессман задыхался от нанесённого ему оскорбления. Он хотел унизить, ранить эту глупую девчонку, так же, как она ранила его.

Наташа мучительно искала слова, способные исправить ситуацию. Она не знала, что сказать, что бы Бессман её услышал.

-Отпусти меня.— Тихо попросила Ната.

-Вот как? И почему же, вдруг? Чем ты недовольна, чего тебе не хватает?

Наташа подняла глаза на Юлиана Викторовича. Черт побери, ну почему он так чувствителен! Бессман желал уничтожить, растоптать эту женщину, но он видел её глаза, не хотел, но видел!

Мало того, он понимал.

Выругавшись, Юлиан Викторович вскочил с дивана. Схватив Наташу за плечи, он зло встряхнул её.

-Не смей!— процедил сквозь зубы.

Ната не пыталась защититься. Девушку болезненно радовала эта буря, что трепала и мучила её. Возможно, ей так легче будет избавиться от навязчивого прошлого. Бессман, если не лукавить, оказался не плохим человеком, которого она использовала в своих интересах. Его гнев вполне оправдан. И он, действительно купил её, потому как, она, именно, продалась ему, а не вышла за него замуж.

— Великодушие -не простая добродетель, но ты на неё способен.

Мужчина зарычал и с силой толкнул Наталью на диван. Злость, достигнув своего апогея, пошла на убыль. Он подошел к окну и уставился вдаль ничего не видящими глазами. Да, он мог бы сделать так, что эта глупая женщина отчаянно пожалела бы о том, что некогда пересеклись их пути и она посмела обмануть его. Вот только сводить с ней счёты он не хотел, а возможно и не мог. За всё то время, что девушка была рядом с ним, она не однажды вызывала в Бессмане восхищение и, даже, уважение, и всё это не позволяло ему сейчас, вот так запросто, растоптать эту взъерошенную красавицу, похоже, вполне осознающую свою вину перед ним.

Ну, не был Юлиан Викторович тупым бездушным денежным мешком! Родители постарались развить в талантливом сыночке не только ум, но и душу. Будь она не ладна, эта девчонка, но, затронув душу Бессмана, она тем самым ослабила его и спасла себя.

-Тебе так сильно денег хотелось, деточка, как же теперь без них собираешься обходиться?

Наташа вздохнула и попыталась ответить честно на весьма не праздный вопрос.

-Не знаю. Живут же люди.

-Но ты ведь не смогла, ко мне сбежала.

-Помнишь сказку про горшочек и дудочку? Как ленивая девочка землянику в лесу собирала. То ягоды пред ней в изобилии, а собирать не во что, то горшочек в руках, а ягодки с трудом выискивать в густой траве нужно.

— Ну.

— Всегда приходится чем-то поступаться. Иногда, правда, не сразу поймёшь, что же для тебя действительно жизненно важно.

— Ты, выходит, поняла?

— Поняла. Пойми и ты меня, пожалуйста.

— Наташа, я не хочу тебя понимать. Иди, если уверенна, что обратно не попросишься. Я ведь, при всём моём великодушии, обратно не приму!

Бессман смотрел на растерявшуюся Нату насмешливо. Что, не ожидала столь скорой развязки?! Но, при этом, отчётливо сознавал — не попросит она его больше ни о чём. А вот ему, не раз придётся пожалеть о своей нынешней уступчивости. Да ведь такие, как она, только сами себя могут неволить, другим ни за что не позволят.

Глеб Рысев снова чувствовал себя безгранично счастливым человеком. Клинию Проклятому никогда не были знакомы подобные переживания. За гранью, разделившей миры, осталась Акедония. "Хроники империи" лежали на коленях улыбающегося мужчины. Он размышлял о пережитом им в той и этой реальности. Какая интересная вышла жизнь! А сколько ещё впереди?! Он непременно расскажет Таше свою историю. Они вместе дочитают последние страницы волшебной книги. И она увидит дивный город на горе, а под горой вечное седое море.

За окном шёл снег, а Клиний-Глеб представлял себе, как втроём они плещутся в морской воде, и брызги и хохот рассыпаются вокруг.

— А не поехать ли нам летом к морю?— сказал Рысев, ткнувшемуся в него носом, сыну.

-Мы поедим к моим знакомым дельфинам,— охотно согласился мальчик.

— Куда это вы собрались?— поинтересовалась вошедшая в комнату Наталья.

— Знаешь, мама, нам с папой очень захотелось к морю.

-Странное желание посреди зимы.

— Это мы для лета придумали. А завтра можно съездить загород. Зима в лесу такая красивая,— Глебушка обнял Наташу, решив, во что бы то ни стало, уговорить родителей на это маленькое путешествие.

-А что,— поддержал Глеб сына— позовём Вику с Олегом и поедем.

— И Антошку возьмём с собой,— загорелся идеей Глебушка.

-Не-а, Анна Михайловна нам не позволит,— поддразнила сынишку Ната.

-Позволит!— хитро засмеялся мальчик.— Я знаю, как её уговорить.

— Есть только одна возможность,— притворно вздохнул Рысев.— Пригласить и её с собой.

— Так. Весёлая получиться компания,— покачала головой Наташа.— А, впрочем, почему бы и нет? Иди, звони, крёстному.

Из прихожей послышался звонкий голосок Глебушки, принявшего на себя обязанность главного организатора воскресной вылазки. Наташа улыбнулась и подошла к Рысеву. Она взяла с его колен, всё еще лежащую на них нераскрытую книгу.

— Подарок Егоровны?

Глеб кивнул.

— Что в ней необычного?

— Почему ты спрашиваешь?— удивился Рысев.

-Она ведь была колдуньей, или ведьмой. Это уж как тебе больше нравится.

-Она была Просветлённой. И звали её Эльдара, императрица Акедонии.

-Ты насмехаешься надо мной Рысев? Акедония— твоя вымышленная сказочная страна.

-Акедония— одна из множества других реальностей окружающего нас мира, о существовании которых мало кто догадывается.

— Рысев, мне предстоит выйти замуж за сумасшедшего?

— А что ты скажешь на то, что бы стать женой акедонца? Немного дерзкого воображения и ты сумеешь заглянуть в Беспредельность. Если не побоишься.

-Дай-ка я догадаюсь, с кем из своих героев ты себя отождествляешь.

-Попробуй.

-Право, не знаю, Рысев. Мне по душе Алькадо. И Клиний Справедливый. У его внука, Клиния Проклятого тяжёлый, не твой, характер. Он мне не особо симпатичен.

Наташа шутливо взъерошила волосы, опустившему голову, Глебу. Он не откликнулся.

-Эй, ты что притих?

— Таша, — странный взгляд почти чёрных глаз, скользнул по ней, и снова уткнулся в книгу.

— Глеб!— Наталья почти прокричала его имя.

Сидящий в кресле мужчина очнулся, усадил её напротив себя.

— Ты права, Ташенька, Клиний Проклятый мне и самому не очень нравится. Но у каждого из нас за плечами есть тот отрезок пути, который мало чем может порадовать, о котором не хочется вспоминать, но ведь и он важен, потому что сотворил нас, нынешних.

-Что ты хочешь сказать?

— Я не придумал Акедонию. Клиний Проклятый появился в твоём мире не по своей воле, но именно его душа оживила моё, рождённое этой реальностью, тело.Конечно, я не совсем он, потому что Глеб Рысев тоже очень важная часть моей сущности, но во мне, в моей личности, слились они оба.

— А ведь ты действительно веришь во всё это.— Поразилась Наташа.

Она совсем растерялась, не понимая, как же ей следует отнестись к услышанному.

— Зачем ты всё это выдумал?

Глеб молча протянул ей, раскрытую на первой странице, книгу. В глаза бросилась непонятная вязь неизвестной письменности.Потом она увидела гравюру.

"Да, книга, и впрямь, необычная," — подумала Ната, почувствовав красоту изображенного на ней пейзажа. Она увидела, тот самый, город на горе, о котором когда— то рассказал ей Рысев. Седое море билось о прибрежные скалы. Наташе показалось, что резкий порыв ветра швырнул ей навстречу холодные капельки солёных брызг. Наташа машинально коснулась лица рукой и ощутила под пальцами влагу.

"Моя ночная рубашка!"-вспомнила, вдруг, девушка странный подарок, сделанный ей на прощанье Валентиной Егоровной.

Наташа подняла от книги глаза и наткнулась на серьёзный взгляд, наблюдающего за ней, мужчины.

— Ты, похоже, не шутишь.

Глеб кивнул и улыбнулся, чуть виновато и немного загадочно.

-Я не уверена, что смогу поверить.

И снова Рысев ей улыбнулся.

— Ты уже поверила,— сказал он. — А чтобы всё прояснить, я расскажу тебе ту часть истории, что знаю сам, и которая, покуда, не известна тебе. А потом, я думаю, мы вместе сможем дочитать те страницы, что не пожелали открыться мне до сих пор.

-Не пожелали открыться?!

-О, это очень своевольная книга, которая, далеко не всегда, позволяет себя читать.

— Полюбить поэта, само по себе, было безумием,— вздохнула Наташа.-Что уж теперь!Ты вовлёк меня в волшебный мир своих грёз. В сущности, не так уж и важно насколько он реален. Я хочу разделить его с тобой, Глеб.

Папа и мама целовались, и Глебушка не стал им мешать. Он тихонько поднял лежащую на полу книгу и унёс в свою спальню. Дети мало чему способны удивляться. И сын Глеба и Наташи принял как должное, что странная вязь книги вполне понятна ему. Он забрался в кровать и стал читать красивую сказку о волшебной стране Акедонии.

Олег Шутов вёл машину, с удовольствием прислушиваясь к шумному оживлению в её салоне. Хорошая идея— провести выходной в загородном доме. Даже мама не возражала. Анна Михайловна, правда, не сразу согласилась на Глебушкину авантюру, но чем больше мальчик что-то щебетал ей по телефону, тем шире она улыбалась и, наконец, полностью поддержала его, пообещав организовать всех Шутовых и спозаранку заехать за Рысевыми.

Дом Валентины Егоровны не стали ни сдавать ни продавать. Летом Глеб и Олег часто наведывались сюда.Грибы, рыбалка, свежий воздух, словом— благодать земная! Анна Михайловна, вообще, переселялась в деревеньку весной и жила там по октябрь, всё никак не решаясь вернуться в город.

-Протопим в доме печку. А потом, молодёжь, можете разбредаться кто куда, хоть шишки под снегом искать, хоть снеговика лепить, за Тошенькой, я, так уж и быть, присмотрю,— говорила Анна Михайловна, любовно поглядывая на личико сладко посапывающего внука.

Викуша ничуть не возражала. Она хорошо ладила со свекровью и без зазрения совести пользовалась всеми, вытекающими из этого, выгодами.

— Я буду следы на снегу читать,— мечтал Глебушка. Я знаю какие они у зайца, какие у белочки.

-Снеговика тоже слепим, да, папа ?

-Непременно,— откликнулся Рысев. На его плече дремала Таша. Глеб и сам был не прочь немного вздремнуть. Они с Ташей мало спали этой ночью, а встать пришлось с рассветом. Но сынишка, сидя у него на руках, нуждался в общении и отцовском внимании. Истосковавшись друг по другу, отец и сын спешили наверстать упущенное.Им так о многом нужно было рассказать друг другу, стольким поделиться!

Олег Шутов давно мечтал собрать вместе самых дорогих ему людей. Он уже почти и не верил в такую возможность. И, сейчас, всей душой радовался за своего друга, окружённого семьёй. Он никогда до конца не понимал Глеба и Наташу, но это не мешало ему просто любить своих друзей, изрядно намудривших в жизни, но сумевших не потеряться в ней.

Снеговик и снежная баба вышли на славу. Даже жалко было, что не долго простоят— с оттепелью растают.

Достав с чердака лыжи, отправились в лес. Глебушка хорошо управлялся со своими маленькими лыжами. Он не отставал от идущего впереди отца.

Снег искрился на солнышке. Пушистые ёлки задевали людей ветками-лапами, преграждая дорогу. Они засыпали путешественников снегом, что белыми шапками лежал на зелёной хвое.

Глебушка нарочно стремился угодить под холодный снежный поток. Ему было чуток зябко и очень весело. Он таки сумел разглядеть заячьи следы между деревьями и принялся рассказывать Нате и Вике, чем следы одних животных отличаются от следов других.

А потом Вика и Олег, переглянувшись, соблазнили мальчика возможностью спуститься с горки и увели его с собой.

Глеб и Наташа остались одни. Они прошли ещё немного вперёд, пока не заметили невдалеке поваленное дерево.

На коленях у Рысева сидеть было удобно и даже жарко. Щеки у Натальи пылали морозным румянцем, и блестели глаза.

-" В волосах твоих запутался, запах хвои и зимы." Ты помнишь, Глеб ?

-Конечно помню, Ташенька. У меня странная жадная память, которая стремится сохранить в себе, как можно больше.

Наташа подняла на Глеба виноватые глаза.

-Нет, — воспротивился он. — Скоро ты поймешь почему, всё что мучает тебя сейчас, не важно. А, пока, просто поверь в нас. Давай будем счастливыми, Таша.

— Знаешь, я всегда отчётливо сознавала своё обособленное "я". В этом была моя сила. Потом оказалось, что и слабость тоже. Это самое "я" толкает нас к одиночеству. А оно, как уродливый пауку, притаилось и поджидает в центре искусно сотканной паутины, чтобы высосать всю радость. А чего мы стоим без неё? Безрадость убивает в нас человека.

— Ты сумела вырваться.

— Потому, что ухватилась за протянутую тобой руку.

— Гипертрофированное "Я" действительно уродливо, в какие бы одежды не рядилось, к какому бы обману не прибегало.

-Это не просто понять.

-Не просто. Но понимание приходит.

-Иногда слишком поздно.

— Я так не думаю. Рано или поздно "я" превращается в "мы", которое не страшится ничего и может всё.

— У нас с тобой сложится, это самое, "мы"?

— Непременно!

-Отпусти меня, сумасшедший!... Нет...не отпускай...никогда не отпускай.

Ранние зимние сумерки быстро опускались на засыпанную снегом деревеньку. Поздний обед или, скорее уж, ужин собрал всех за круглым столом. Лыжная прогулка нагнала аппетит и даже Глебушка ел много и с удовольствием.

-Что, голод не тётка, загнал вас в дом! Ох, и разгулялись же, будто впервые в лес попали,— ворчала Анна Михайловна на молодёжь, сосредоточенно уплетающую её нехитрую стряпню.

-Ой, как вкусно, спасибо, мамочка!— Олег блаженно улыбался, прислушиваясь к приятной усталости во всём теле.

— Глебу Третьему, ура! — Шутов взъерошил волосы крестника.— Ты нас, неподъёмных, ещё на что-то дельное организуй.

Мальчик только кивнул, глаза его совсем уже слипались. Рысев подхватил на руки, слабо попытавшегося возражать сынишку, и понёс наверх, в спальню.

Пока он укладывал сына в постель, со стола убрали. Глеб пошёл на кухню, предложить свою помощь, но женщины отослали его в гостиную к Олегу.

-Ну, что, бросим армии в бой?

-Давай. Где тут у нас были шахматы?

— Мой крестник— на редкость самостоятельное создание, — сказал Олег, расставляя фигуры на шахматной доске.

— Знаешь, сынок, я сравниваю его с тобой, восьмилетним, и тоже немного удивляюсь,-включилась в разговор Анна Михайловна, которая, устроившись в кресле у печки, вязала внуку пинетки.— Ты, уже и постарше был, а всё под кого-то подстраивался, приноравливался, позволял решать за себя. Глебушка у нас -другой.

— Ну, ты же мне так не доверяла.Я постоянно чувствовал себя несмышлёнышем.

— Женщине трудно одной воспитывать сына.

-А как же Глеб? Мама его тоже растила одна.

— Мама Лида, всегда была такая красивая, хрупкая. Мне хотелось её защитить, помочь во всём. Она баловала меня, но я же видел— ей так хочется, что бы и её побаловали. В нашей семье я был мужчиной.

-Она не пыталась, во что бы то ни стало, выглядеть сильной, но и не жаловалась попусту, однажды решившись принять всё, как есть. В такой слабости— настоящая женская сила. Вот, только, я не сумела это вовремя понять.

Наташа вошла в гостиную и, стоя у порога, молча прислушивалась к разговору.

— А ещё Лидия Владимировна умела любить,— неожиданно для себя самой сказала Наталья.

Глеб повернулся на её голос. "А ведь вы не особо ладили,"— разгадала Ната его чуть удивлённый взгляд.

— Знаете, Анна Михайловна, мы ведь с мамой Лидой не очень друг другу нравились,— Наташа села рядом со старой женщиной. Она обращалась к ней, понимая, что и Рысев не пропустит ни одного её слова. — Каждая из нас хотела заполучить Глеба, полностью, без остатка. Но Лидия Владимировна умела с этим в себе справиться. Я -не очень. Тогда мне казалось— она сознаёт, что я сильнее, и оттого уступает. И только потом, когда мне самой пришлось делить любовь сына с Глебом, я поняла, какой сильной и щедрой была её любовь.

Стоявшей за спиной у мужа Вике странными показались Натальины откровения. Она сама никогда бы так не сказала. Выставлять на показ изнанку своего "я" Вика считала опасной глупостью. Она не могла понять зачем это Нате нужно.

Но Глеб понимал, почему Наташа не смогла промолчать. Ей хотелось поблагодарить его маму за то, что её пример, пусть и осмысленный с запозданием, удержал Ташу от непоправимых поступков. Наталья не хотела тащить из прошлого в сегодняшний день груз своих заблуждений.

У Глеба потеплело на душе. Ему казалось— он чувствует в комнате такое родное мамино присутствие. Мама Лида стояла у окна и улыбалась. Она радовалась за них.

Наташа достала из сумки длинную белую ночную рубашку. Мягкая ткань льнула к рукам. Молодая женщина не спеша облачилась в подарок Валентины Егоровны и оглянулась, в поисках зеркала. Но в спальне зеркала не оказалось. Жаль, сегодня Нате было не страшно вновь повстречаться с гостьей из зазеркалья. И даже, просто, полюбоваться на себя она не могла, а ведь волшебное одеяние делает её неотразимой!

Дверь скрипнула, впуская в комнату Рысева. Он сделал шаг и застыл на месте, любуясь красотой улыбающейся ему женщины.

Наташа осталась довольна тем впечатлением, что произвела на Глеба. Она сразу же забыла свою досаду по поводу отсутствия зеркала. Выражение лица Рысева сказало ей больше, чем могло бы сказать самое великолепное из зеркал.

— Ты ослепительна, моя красавица, тебе невероятно к лицу ночное платье акедонских женщин.

— Рысев, неужто, эта вещица принадлежит другому миру?!

— Не знаю насколько это возможно, но именно там, я видел подобные одежды.

— Я зря всё это затеяла? Растревожила тебя понапрасну.

— Ну, что ты?! Я ведь ни о чём не жалею. Акедония для меня— незабываемое дорогое прошлое, ты и Глебушка, Шутовы, Костик -настоящее, которым я дорожу ничуть не меньше. Всегда нужно быть здесь и сейчас, глупо цепляться за прожитое или бредить далёким будущим.

-Ты такая красивая. Особенная. Удивительная! Я даже не смею к тебе прикоснуться.

-А, вот это— совершенно напрасно,— рассмеялась Наташа.

-Правда?— Рысев шагнул вперёд и обнял девушку.— Таша...Ташенька... Какое счастье— жить!

Рысев полулежал, опираясь спиной на подушки и пытался заплести в косы густые непослушные пряди Ташиных волос, неспешно и бездумно перебирая их между пальцами.Спать не хотелось. Слишком рано они оказались в постели и сон никак не шёл к ним.

— Глеб, я не прочь послушать продолжение твоей истории. Расскажишь?

— Да. В этом доме хорошо думать об Акедонии, здесь она подступает удивительно близко. Я расскажу тебе о том, что случилось вскоре, после свадьбы Клиния и Эльдары.

Венец императоров Акедонии достался самозванцу! Лже -император, дерзкое порождение Алькадо, стал несокрушимой преградой на пути у Гнидия. И всё от того, что ведунья Эльдара поверила мужчине, а Клиний III, поправ традиции и правила, посмел быть счастливым.

Гнидий создавал узор грядущего неспешно, кропотливо, и, как ему казалось, наверняка. Он не хотел признавать своё поражение!

Это был самый черный день в череде монотонных безрадостных дней. Ещё тогда, на побережье, Гнидий понял, что рано или поздно, но он наступит.Стоявшие рядом самозванец и ведунья стали для него тягостным кошмаром.

Что, торжествуешь, Алькадо? Напрасно! Мне нечего больше терять и не чего бояться. Мы встретимся с тобою, брат. Ты и Файена за всё мне ответите!

В Храме судеб Просветлённая жрица стояла у живого огня. Языки пламени тянулись к её, простёртым над огнём, рукам. Слезящимися глазами Файена видела: пустынный скалистый берег, темная тень Печального леса ложится на мокрый песок, покрытый нервным беспорядочным узором, что оставили на нём следы Гнидия, вдоль и поперёк исходившего побережье.

Она предпочла бы — не увидеть его, но глаза старшего сына возникли перед ней— полные ненависти, огромные, страшные. Файена, подчиняясь воле Гнидия, не смела отвести взгляд, хотя и чувствовала, что её затягивает бездна, которой невозможно противиться, перед которой нельзя устоять. Там, на далёком берегу, Гнидий засмеялся, довольный беспомощностью жрицы. Связь между ними нарушилась и обессиленная Файена тяжело осела на холодные плиты храма. Подоспевший Алькадо смягчил её падение.

-Время пришло,— сказал он матери.— Я предупрежу жителей приморских деревень, им лучше оставить побережье. Над Акедонией пронесётся разрушительный ураган. Долгие годы копил он свои силы, и противостоять ему будет не просто.

— Он погубит всё вокруг,— Просветлённая содрогнулась— она помнила ту бездну, что увидела в глазах Гнидия.

— Ну, что ты, мама?! Не для того ли, что бы помешать этому, мы жили так долго?

На узкой полоске песчаного берега Гнидий и Алькадо стояли напротив друг друга. Над их головами нависали скалы. Серое небо, так плотно затянули облака, что солнечный свет с усилием проникал сквозь их густую тяжёлую пелену.

Нынче Гнидий чувствовал в себе мощь, одолеть которую было невозможно. Злая сила клокотала в нём, рвалась на волю. Он более не таился, подбираясь к своей жертве. Его враг стоял рядом.

-Ты и эта ничтожная женщина, насмешкой Богов данная мне в матери, напрасно встали на моём пути. Я отправлю вас в небытие, от Акедонии останутся руины!

Гнидий вскинул руки и обрушил на Алькадо страшный удар. Хранитель мог бы отчасти отразить его. Но он поступил иначе. Пропустив через себя огромную разрушительную силу, что за все эти годы накопил в себе Гнидий, Алькадо сжёг её, сгорая при этом сам. Это был тот миг, когда только жертвой своего Хранителя, могла быть спасена Акедония.

Минуту назад несокрушимый Гнидий дрогнул. Алькадо наполнил пространство своей любовью. Тёмный принц пошатнулся. Он задыхался, соприкоснувшись с непереносимой для него энергией чистой и преданной любви. Сжав дрожащими руками голову, Гнидий упал на мокрый холодный песок. Перед его закрытыми глазами проходили картины такого далёкого детства! Отец! Он всегда был рядом с ним, его любовь к старшему сыну была так очевидна и искренна, отчего же только сейчас осознал Гнидий, как дорог он был Клинию Справедливому?!

Полный обиды на ту, что дала ему жизнь, он ничего не хотел видеть и знать, захлебнувшись горечью, отравленный ненавистью.

Гнидий, вдруг, почувствовал в себе непривычную пустоту. Своей любовью Алькадо изгнал из души брата чужую злую волю, что некогда, в Печальном лесу, поглотила его сущность.

Гнидий тяжело поднялся, растерянно оглядываясь вокруг. Ненависть ушла. Любви же не было места в загубленном злобой сердце. Та пустота, что отныне завладела им, страшила Гнидия. Тоска, непереносимая тоска... Его утёс был совсем рядом. Он отправил себя на его вершину. Увидел внизу вечное седое море и мрачное пятно Печального леса.Вдали угадывались очертания Альта— прекрасного города его далёкого детства. Гнидий отыскал глазами мать.

Файена стояла застывшей статуей. И руки её были опущены.Она тоже видела дорогие черты давно ушедшего Клиния. Он, отец её детей, умирая, просил о старшем сыне. И, сейчас, она опустила руки, не в силах сражаться с тем, кто был, волею рока, ей сыном и врагом.

Гнидий увидел в матери ту же тоску. Он усмехнулся. И шагнул с обрыва вниз, навстречу морю, смерти и вечности.

Ноги Файены подкосились, она рухнула на колени, подползла к телу Алькадо. Её сыновья были мертвы, и в ней уже не было силы жить. Душа Алькадо находилась всё ещё здесь, она ждала её душу.

Это, распростёртое на земле, женское тело, уже не было ею— Файеной. Связь с ним становилась всё тоньше, пока не оборвалась совсем. Файена наконец-то получила свободу, обрела покой и вечность.

Море несло на берег страшные волны, готовые разрушить всё на своём пути. За тёмной пеленой скрылось солнце, оставив, среди дня, в полном мраке содрогнувшуюся землю.

Потоки воды хлынули с неба. Грохот бьющихся о берег волн и раскаты грома, возвещали, сплетясь воедино, о неминуемой гибели, грозящей всему сущему.

Но ни одно из зданий Альта не рухнуло. То, что создано любовью, не подвластно превратностям судьбы, не боится разгула всколыхнувшихся стихий.

Одна из молний ударила в сердце Печального леса, и он запылал. Через день от этого проклятого места осталось только пепелище.

Глеб-Клиний подхватил пошатнувшуюся Эльдару, прижал к себе. Ведунья дрожала всем телом. Холодная испарина выступила на её посеревшем лице.

Эльдара стояла с закрытыми глазами, отрешённая, бесчувственная. Пустота небытия почти что поглотила девушку. И она уже готова была покориться и уйти, если б не нечто важное, что удерживало ведунью в ускользающем от неё мире.

Эльдара черпала силы для своего слабого сопротивления в теплоте ладоней мужа, бережно обнимающего её. Сперва, совершенно неосознанно, она, потянулась к нему, найдя в нём необходимую ей сейчас опору. А потом пришло узнавание. И радость яркой вспышкой озарила мрак. Эльдара открыла глаза и попыталась улыбнуться.

— Всё плохое уже позади,— прошептала ведунья.— Гроза миновала, император.У Акедонии больше нет страшного врага.

-Клиний, теперь мы с тобой опора и защита Акедонии. Алькадо и Файена ушли в Вечность.

Глеб-Клиний покрепче обнял Эльдару.

-Грустный получился конец у этой истории,— не удержавшись, сказал он.

-Жизнь бесконечна, муж мой,— улыбнулась ведунья.— И думаю, нам с тобой вскоре представится случай убедиться в этом.

Над Акедонией снова сияло солнце. И вечное седое море неторопливо несло к её скалистым берегам свои пенные воды. Город на горе, прекрасный Альт, тянулся к небу шпилями высоких башен. В брызгах множества фонтанов рождались маленькие радуги. Зелёные и синие ели источали тёрпкий аромат согретой солнцем хвои. Человеческий гомон наполнял улицы и площади.

Эльдара шла шумными улицами Альта. Люди узнавали её и обращались за помощью, как некогда к Алькадо. Но только, если и впрямь возникала в том нужда. Ведь императрица была ведуньей!

Под раскидистой елью Эльдара остановилась. Странно, но у неё, вдруг, закружилась голова и потемнело в глазах. Ведунья прислонилась к дереву. Сквозь полуприкрытые веки Эльдаре почудилось, что она видит, идущую ей навстречу, Файену. Просветлённая шла, опираясь на твёрдую руку прекрасного и сильного мужчины. И Эльдара узнала его, хотя никогда ранее не видела. Файена подвела к ведунье Клиния Справедливого, улыбнулась призрачной улыбкой, и, вдруг, всё исчезло.

Переведя дыхание Эльдара прошептала :

— У нас с Клинием скоро родится сын. И да помогут нам Боги быть достойными его.

Шли годы. Раз за разом приходила весна на смену зимы. Уходили в вечность и рождались люди. Жизнь текла, подчиняясь извечным законам, которые всегда почитались акедонцами. Они нарекли своего императора Клинием Мудрым и благодарили за него и императрицу Эльдару благоволеющих к Акедонии Богов.

— Мама, мама!— кричал десятилетний Клиний, протягивая Эльдаре грязный, жалобно пищащий свёрток.

Вслед за торопящимся мальчиком, пошатываясь, медленно брела обессиленная женщина. Не дойдя несколько шагов до взявшей на руки её новорожденную дочь Эльдары, странница упала на песок.

-Беги скорей за лекарем,— велела сыну Эльдара.

Больную перенесли во дворец. Но все усилия привести в сознание незнакомку оказались напрасны. Не произнеся ни слова она ускользнула в Вечность.

Её крошечная дочь, вымытая и накормленная, уютно устроилась на руках принца, который не желал никому отдавать найденного им ребёнка.

Девочка мирно спала, согретая теплом бережно прижимающего её к себе принца Клиния.

Императрица Эльдара задумчиво смотрела на своего сына и свёрток в его руках.

Вошёл император. Встретив вопросительный взгляд мужа, Эльдара сказала:

-Мы вырастим эту девочку. Твой сын держит на руках будущую императрицу Акедонии.

Клиний Мудрый кивнул, соглашаясь.

— И как мы её назовём ? -спросил он.

— По-моему, нам следует назвать девочку Файеной,— улыбнувшись ответила его ведунья-жена.

-Ташенька, кажется, моя сказка об Акедонии закончена,— Глеб сказал это почти с сожалением.

Наташа рассмеялась, обнимая его.

-Ой, Рысев, как сказала Эльдара : "Жизнь бесконечна, муж мой." Для тебя Акедония— это часть твоей жизни, и потому у твоей истории об Акедонии не может быть конца.

-Ты умница, Таша.

-Угу, я знаю Рысев. Чтобы мне такое сделать, что бы ты никогда в этом не усомнился?

-Просить можно о чём угодно?

-Можно!— великодушно согласилась Ната.

— У нас такой замечательный сын, Ташенька. Вот, если б нам ещё и девочку.

Повисло молчание.

-Ты знаешь, а я ведь совсем и не против,— медленно произнесла Наташа.

Глеб внимательно посмотрел на неё.

— Ты, будто, с высокой скалы сиганула сейчас в воду.

-Что-то вроде того. Но полёт мне пришёлся по вкусу, хоть и было немного боязно. Знаешь, Рысев, мне бы хотелось уметь летать. Как же это должно быть здорово— оторваться от земли и, приподнявшись над ней и над собой, насладиться ощущением полёта. Ты понимаешь меня, Глеб?

Рысев кивнул. Он встал и подошёл к комоду.

— Год назад я обнаружил одну вещицу. Думаю, что Егоровна оставила её здесь для тебя.

Наташа с удивлением смотрела на подвеску, которую протянул ей Глеб. На тонкой цепочке необычного плетения висел огранённый, почти плоский камень. Металл и камень были Наташе не известны, а она-то считала, что знает толк в ювелирных изделиях. Чем больше девушка смотрела на камень, тем отчётливей проступал на нём рисунок. С высокой скалы взлетала в небо птица. Наташа ахнула.

Глеб улыбнулся, надел цепочку Наташе на шею и, глядя ей в глаза, негромко произнёс :

Сизой дымкой, озябший закат,

Был укутан.

Он рождал, в уставших сердцах,

Смуту.

И желанье уйти в тишину

Возникало.

Но забвеньем, рождённый покой,—

Это мало.

За ночною порой приходит рассвет

Неизбежно.

Разрушая, желанный покой, так

Небрежно.

Пусть, в жестокого дня кутерьму,

Предстоит окунуться.

Ради новой попытки понять непростого себя,

Право, стоит проснуться.