— Ты, мерзавец, лишил нас и ягнёнка и трёх девушек, и расшитого жемчугом одеяла, и светящегося камня. Заклинаю Аллахом, пусть у того, кто полюбовался этим камнем — да постигнет его бессоница, а голова болит непереставая!
— Кто использует не только добро, не может избежать зла. — назидательно отвечал ему Мысдык. — Для чего тебе знать зачем я сделал это, подумай лучше о том, что я собираюсь сделать.
И он поспешил во дворец, ведь в общей сложности ходил он за камнем тем полгода и целую осень. Когда показал юноша тот камень падишаху, братьям и придворным, они глядели на него и совсем ослепли.
— Великий Аллах, — говорили они, — это точно осколок звезды, что упала с неба в давние времена, ведь он не дымит, как лучина, не сгорает, как свеча, и светит днем и ночью одинаковым ровным и ярким светом.
Повелел падишах отнести тот камень в покои, где хранилось приданое средней дочери и спросил Мысдыка и тот ответил:
— Мой падишах, любовь должна быть взаимной и я сколько ни думал, сколько ни гадал не могу понять, смог ли я проникнуть в самые потаённые уголки вашей младшей дочери.
— Ты прав, — отвечал правитель, — в том, что в каждом сердце — свой султан. Но не переживай из-за этого, я давным-давно уже выпытал у неё, что ты господин, ты падишах её сердца. Что же ты теперь скажешь?
— Эти слова для меня как бальзам на раны умирающего. — сказал юноша. — Я буду всю жизнь носить её на руках. Но вот беда: нет у меня ни расшитого одеяла, ни светящегося камня, а, войдя с пустыми руками в комнату для новобрачных, я нанесу твоей младшей дочери страшную обиду и оскорбление. Что же мне делать? Придётся ещё раз отправляться мне в ту пещеру, может быть найду в ней хоть что-нибудь ценное, хоть сосновую смолу или какой-нибудь другой пастуший подарок привезу из неё.
С тем и отправился в путь Мысдык. Долог был его путь, потому как дэвы перекрыли все перевалы и берега рек и приходилось ему пересекать горные хребты не по тропам, но перелезая через горные кручи, цепляясь за карнизы не шире ячменного зерна, и всё же вошёл он в третий раз в пещеру дэвов. И как раз в это время увидал его сам отец дэвов.
— Эй, блоха! — поприветствовал он юношу. — Ты разве не знаешь, как говорят в народе: "Раз подпрыгнешь, два подпрыгнешь, а на третий — я тебя раздавлю". Так что не жди теперь от меня пощады.
— О, как ты прав, отец дэвов! — отвечал он, согнувшись в почтительном поклоне. — Признаю, я много глупостей наделал в прошлом. Но я раскаялся в них в тот самый миг, когда до меня дошло, что как бы я не старался, как бы я не убегал от тебя, всё-равно наступит день, когда ты проглотишь меня. Страх перед этим днём лишил меня покоя и сна и я таял день ото дня, как свеча в подсвечнике, как песок в реке, пока весь не растаял. И в тот день, я сказал себе: чем всякий час жить с мыслью о неминуемом наказании, чем ежесекундно думать о смерти, лучше я сам приду сюда, повинюсь перед всеми вами, сам, как агнец, как баран, принесу себя в жертву! Ты же хотел меня съесть, так съешь меня! Но перед тем, напиши здесь, на краю стены, что я пришёл сюда добровольно, а не по приказу падишаха и не по злой воле братьев и что это не ты поймал меня, но я сам пришёл на заклание. Ой! Больше я ничего не скажу, потому что в моей голове всё перемешалось, как будто в ней джинны метают дротики, или пери играют в футбол или старушка тесто замешивает. И я сам уже не знаю чего знаю, а чего не знаю. А всё почему? Когда я шёл сюда, что-то прыгнуло мне под ноги козлёнком, потом сдулось, превратившись в муху, муха та села на плечо и совсем пропала куда-то, может, растворилось в моей крови, может, слилось с моей душой. Так, что когда будешь, убереги тебя Аллах, подавиться этой косточкой.
— Довольно, довольно! — закричал отец дэвов. От слов юноши у него в глазах потемнело. — В твоих глазах, плут, шайтаны бегают, не приведи Аллах оказаться нам во власти их зла, и да не случится с нами того, что с тобой приключилось. Отойди от меня на семь шагов и проси всего чего только твоя душа пожелает!
Долго ходил по пещере дэвов Мысдык, осматривал чего ему хочется, джинны в страхе, что он может их похитить, открывали перед юношей двери потайных ходов, которые вели в другие пещеры заполненные золотом, серебром, драгоценными каменьями и всяческими диковинными предметами, он же, улыбаясь в усы, осмотрел всё это, приметил, где что лежит, но не взял ни зеркала, ни иголки дэвов, ни какого иного волшебного предмета, ничего не запало ему в душу. Уже собрался он спрашивать у отца дэвов, что он сам даст в выкуп, как вдруг приметил он, сидящую в зеленой клетке зелёную птицу с блестящими перьями и сверкающими глазами. Он взял эту клетку и хотел попрощаться с дэвами, но они куда-то исчезли, то ли бежали от той пещеры с дикими криками, то ли притаились в дальних подземельях, ведь известно, что тянутся подземелья той пещеры до самого входа в ад. "Как хорошо, что я спас эту бедную птицу из их лап" — подумал юноша, переплывая на лодке пограничную реку. На этот раз уже никто за ним не гнался и он пошёл по прямой дороге, которая быстро привела его во дворец. После диковинок, добытых им для старших братьев, на которые смотрели, закусив палец от удивления, райская птица не произвела впечатления на вельмож. А родные братья, зная о том, что можно лишь три раза ходить в волшебные места без вреда для себя решили разозлить Мысдыка и вынудить его пойти в четвёртый раз, они раззадоривали его на этот поход.
— Ты опозорил имя нашего отца — говорил старший.
— И ради чего ты рисковал жизнью? — спрашивал средний.
— Добыл птицу, — во весь голос ржал старший.
— Разве это подарок, достойный дочери падишаха? — продолжая смеяться говорил средний.
— Как говорят: "Цена дорогая, вес легкий" — говорил старший.
— Слушай, брат, — говорил средний, — неужто там ничего получше там не осталось?
Ну и в том же духе до бесконечности они издевались над ним, а он им отвечал:
— Если я не по нраву кому-то, то и подарок мой не придётся по нраву, каким бы замечательным он ни был. А насильно милым быть не хочу. Если не захочет падишах, то он может не отдавать мне свою дочь. Зато, я спас жизнь птицы!
С разочарованием посмотрел падишах на свадбный подарок младшей дочери, всё-таки большего ожидал он от Мысдыка, которому симпатизировал всем сердцем. Но, что было делать и он приказал отнести птицу в зелёной клетке в комнату младшей дочери. А затем ударили барабаны, они возвестили о начале свадьбы для всех трёх пар. И играли ту свадьбу сорок дней и сорок ночей. А на сорок первое утро Мысдык и младшая султанша, проснувшись от пения зелёной птицы, оделись, умылись и побежали к падишаху, целовать руки и полы одежды и услышать его родительское наставление. Вспомнил падишах о жалком подарке, который сделал его дочери зять и сказал им:
— Дети мои! Мир наш имеет четыре края (запад, север, восток и юг) и на каждом краю есть ручка, удерживающая его от падения в бездну и за две из этих ручек держатся женщины, за две другие — мужчины. Когда-нибудь вы унаследуете мой трон и я скажу вам те два заветных слова, которыми вы сможете править людьми и вы запомните их крепко-накрепко! А до того постарайтесь проводить дни в своей комнате, слушая пение зелёной птички, потому что вы станете предметом насмешек со стороны старшей родни, визирей и вельмож.
Дав им такое наставление, сел падишах ожидать других своих дочерей с зятьями, час ждёт, другой ждёт, да всё никак не откроются двери ни спальни с жемчужным одеялом, ни спальни со светящимся камнем!
— Может кто из завистников подсыпал им яду? — встревоженно спросил он везиров.
— О наш падишах, — успокаивали его визири, — мы не думаем, что всё настолько печально, как тебе кажется. Ведь вчера только закончилась свадьба, а за сорок дней и сорок ночей празднования можно устать и чувствовать себя как побитая собака. Да редкий йигит после брачной ночи поднимет голову раньше полудня.
Но вот наступил вечер, за ним ночь, падишах сидел у этих дверей, но они так и не открылись. Не открылись они и на другой день и на третий. "Тут наверняка замешано какое-то колдовство. — подумал падишах. — И никто, кроме Мысдыка, не сможет объяснить что происходит". А мысль правителя всегда воплощается в приказ для подданных, вот и позвал он юношу к себе.
— У меня язык не поворачивается, рассказать всё это тебе, мой падишах, — говорил он правителю, — но теперь уж поздно что-либо утаивать. Помоги им Аллах, но их коснулось проклятие дэвов. Горе им: укрывшиеся жемчужным одеялом не могут проснуться, а бодрствующие у светящегося камня не могут заснуть. Я хотел рассказать им о том заклятии, но они не захотели меня и слушать: их уши окаменели, вот и онемел мой язык. А ведь я из-за их прихоти рисковал собственной жизнью, а они рыли мне яму, потому что я могу перейти им дорогу и сесть на трон!
Почесал падишах бороду и повел такую речь:
— Вот как! — воскликнул падишах, почесал бороду в нерешительности, а затем продолжил. — Значит, их интересовал мой трон, а не жемчужное одеяло или светящийся камень! Да насытит Аллах их алчный взор могильной землёй! Мне не жаль их, но несправедливо, что мои нежные дочери терпят муки вместе с этими мерзавцами: одну навсегда усыпит жемчужное одеяло, другую погубит блеск камня!
Собрал падишах совет визирей и вельмож, мудрецов и толкователей Корана, лекарей и прорицателей и они давали множество советов, но ни один из них не был помог страдающим.
— О сын мой, — обратился тогда он к Мысдыку, — Аллах наградил тебя острым умом и добрым сердцем. Ты единственный, кто может помочь в этом несчастье свалившемся на мой дворец, и, если ты найдёшь способ как излечить их, клянусь Аллахом, я передам тебе свою корону и трон!
— О мой падишах, — отвечал он, — от мыслей, которые приходят в голову, она начинает кружиться, поэтому дай мне часа два, чтобы я пораскинул умом и разложил всё по полочкам. А если я найду выход из этого — приду и расскажу тебе.
Когда прошло положенный срок пришёл Мысдык к падишаху и сказал:
— О мой падишах, дэвы тоже живут по законам данным Аллахом. Они наложили проклятие и оно совершилось. Единственное проклятие, которое невозможно снять — это проклятие слёз сироты, но проклинали дэвы не за них, следовательно, оно не имеет полной силы. Как мне кажется, нужно сделать так: взять жемчужное одеяло и светящийся камень и отдадим тем, кто действительно в них нуждается — проклятие снимется. Тогда спящие проснутся. Сложнее будет усыпить бодрствующих, но насчёт этого, о великий падишах, ты не беспокойся, я чего-нибудь придумаю, заговорю их и нашлю на них сон.
Визиры стали искать кому нужны эти вещи и отдали: одеяло — девочке-нищенке, просившей милостыню у ворот дворца, а светящийся камень — мудрецу, сутками не отрывавшему головы от больших книг в чёрных переплётах. Но даже тогда ничего не изменилось и лишь когда Мысдык произнес свой заговор, проснулись уснувшие и заснули неспавшие. Поняли братья, что натворили и кинулись в ноги падишаха и стали умолять его о прощении. Эх, давно была эт история и теперь уже никто не знает достоверно, то ли они действительно раскаялись, то ли побоялись гнева тестя, но так или иначе падишах их простил.
Я готов истратить всё своё состояние, только бы мои дочери не остались вдовами. — сказал он им. — Но, неужели вы хотели стать падишахами, неся на своих плечах грязь и грех? Пусть то, что пристало к вам, с вами и остаётся, но я больше никогда не помогу вам в ваших делах и бедах и не отведу от вас меч. В исламе пять заповедей, но, как говорят, есть шестая: "Знай меру во всём". Неужели вы никогда не смотрелись в зеркало судьбы?
После этих слов подарил он им по небольшому окраинному княжеству и удалил их от себя, а Мысдыка назначил своим преемником и жил он в царском дворце как соправитель. И стали все они жить-поживать, в веселье да в радости дни коротать. И все достигли желанной цели, каждый — своей. А нас уже пора уезжать восвояси. Ой! Глядите! Ещё три яблока упало с неба! Они для тех, кто не требует от жизни больше того, что им положено.
16. Серебряная девушка
Было то, али не было, но молва нам передала так. Говорят, в те далёкие времена, когда вести разносили верблюды, а не караванщики, а блохи работали цирюльниками, были у одного царя три дочери-красавицы и были они словно три бутона на одной ветке. И всякий, кто их видел, тот от изумления не вынимал палец изо рта. Были они погодками и назвал их отец розами: старшую — Алтынгюль, что значит "золотая роза", среднюю — Кирмизгюль, что значит "алая роза" и самую младшую — Акгюль, что значит "белая роза". Родители оберегали их от всего на свете: и от дурного глаза, и от людей, и от солнца, и потому не выпускали их из дворца ни на минутку. А уж как родители зацеловывали своих дочерей: мать поцеловала, передала отцу, отец обнял и поцеловал и передаёт назад матери. Так и выросли они среди поцелуев и объятий.
Но времена меняются: одни приходят, другие уходят. Изменилось всё когда самой младшей из дочерей исполнилось одиннадцать, средней — двенадцать, а старшей — тринадцать. И у каждой из них были свои дела и свои печали. Тогда началась война. Расцеловал падишах своих ненаглядных дочерей, посадил их на колени матери и отправился воевать с тысячами своих бесстрашных воинов и у каждого из них на поясе — кривая сабля, заточенная до той остроты, что способна перерезать конский волос.
Вы наверняка спросите меня: "Зачем люди воюют и проливают кровь?" Что мне ответить на это? Не всё, что делает человек — постижимо разумом. Вот и война из таких дел.
А в те далёкие времена, о которых я веду рассказ, в те далёкие времена, когда верблюды ещё не поднимали своих голов, а карлики ещё не воевали с людьми, меж двух царств, одним из которых было царство нашего падишаха, стоял Кровавый колодец. Раз в семь лет небеса раскрывались и из каждого из семи небес появлялась рука и насыпала в тот колодец лопату земли, всего семь лопат и от того весь колодец заполнялся землёй до краёв. Тогда глаза народов обоих царств наливались кровью, а сердца переполняла злоба по отношению друг к другу горели они. Тогда оба царства посылали в смертный бой самых храбрых своих йигитов. И бились тогда не так как сейчас, с пушками да ружьями, а выходили с мечами один на один и били не более одного раза, даже если упавший раззадоривал победителя, то победитель не слушал его и прятал меч в ножны. Бились тогда семь дней подряд, а на восьмой день оставшиеся в живых подходили к колодцу и набирали себе столько земли, сколько каждый из них мог унести с собой и расходовали её как хотели: кто-то — воздвигал гору, кто-то — разбивал сад. А когда земля вычерпывалась до самого дна, приходил к колодцу сам Кельоглан и сеял на дне колодца просо.
Тем война и заканчивалась и люди возвращались к своим мирным делам. А через семь лет всё повторялось снова и было так может сто лет подряд, может тысячу.
Но на этот раз падишах после семь дней войны вернулся мрачнее тучи, его стиснутый от злости рот не мог разжать даже нож, не пил он и глотка воды, но лишь заперся в своем дворце и скорбел день и ночь от того, что в этой войне удача отвернулась от него и каждый день он терял по семь знатных, статных и высоких йигитов. До войны он хотел выбрать из них женихов для своих дочерей. Теперь их нет, а падишах сидит один-одинёшенек в своих покоях, прижав руки к груди, отказавшись от всех желаний и обидевшись на весь мир. Вот что только вытворяет переменчивая судьба и никто — ни визири, ни мудрецы — не напомнил ему нужные места в умных книгах, где говорится, что не стоит сетовать на судьбу, а следует махнуть рукой и сказать: "Пусть идет все своим чередом!" Тем более, что был он падишахом всех правоверных и все — от малолетних сирот до седовласых старцев — все смотрели ему в рот: кто в ожидании милости, кто — прощения, кто — наказания. А он забросил все государственные дела и даже в его собственном дворце был хаос и беспорядок, вещи стояли где попало, а уж о дочерях падишах и думать забыл.
