По велению короля. 4-я книга Шпиона

Спустя два дня, после моего разговора с королем, прискакал гонец, в тот самый момент, когда мы с Арлет обедали. Меня вызывал к себе Оливье. Узнав, что мне завтра надо будет явиться в королевский замок, лицо девушки сразу стало печальным.

— Это то, о чем я сейчас подумала? Ты скоро уедешь?

— Да, уеду. Думал вас проводить, но, похоже, не получится, госпожа.

На людях мы продолжали держать себя так, словно были просто знакомы. Конец обеда прошел в тягостном молчании, было видно, что девушка расстроилась.

На следующее утро я отправился на встречу с королевским цирюльником. Не успел я достигнуть городских ворот, как меня окликнул один из стражников.

— Ваша милость, погодите! У меня для вас хорошая новость, — и на его лице появилась довольная ухмылка.

Спрыгнув на землю, и ведя свою лошадь на поводу, я подошел к стражнику вплотную, так как не хотел, чтобы кто-то услышал наш разговор.

— Говори, приятель.

— Вы искали господина виконта де Морши?

— Да. Именно его, — ответил я, глядя прямо в глаза стражнику, от которого несло перегаром.

— Так этот самый виконт вчера въехал в город. Сразу после того, как колокола отбили полдень.

— Точно он? Ты же не думаешь меня обмануть?

— Нет, ваша милость. Клянусь своим покровителем, святым Антонием. Со мной был Жак Огиви. Он у нас грамотный. Вот он и читал подорожную дворянина. С этим господином приехало еще несколько человек.

— Где Огиви?

— Он сейчас в караулке, греется. Сейчас позову. Только, ваша милость, как насчет денег?

Спустя пятнадцать минут мне стало известно все, что знали стражники, так им хотелось получить столь желанную ими награду. Оказалось, что с виконтом приехал шевалье Флоран де Сентен, двое слуг и пара телохранителей. По моей просьбе, они описали этих двух дворян. На мое счастье, Огиви оказался не только грамотным, но и сообразительным человеком, сообщив мне, что посоветовал им остановиться на постоялом дворе под названием "Королевский лебедь".

— Он точно там? Может он в другое место поехал?

— Там, точно там, ваша милость. Мы как сменились, в "Лебедя" сразу зашли. Там его и увидели.

Кинув им кошелек с серебром, вскочил в седло и пришпорив лошадь, помчался в сторону королевского замка. Копыта лошади звонко цокали по замерзшей за ночь земле, а я прокручивал в голове новость.

"Совсем некстати его появление, особенно если учесть мой скорый отъезд. Арлет до срока, назначенного королем, осталась еще неделя. Впрочем, не буду загадывать. Сначала узнаю, что от меня нужно брадобрею, а потом буду прикидывать возможные варианты с виконтом".

Слуга королевского брадобрея знакомой дорогой провел меня к кабинету, вот только к моему удивлению, хозяина там не оказалось. Впрочем, неожиданностью это стало и для Жака, что было заметно по растерянности, мелькнувшей в его глазах. В кабинет, без разрешения хозяина, впустить меня он не решился, поэтому нам пришлось стоять у двери, около получаса, в ожидании Оливье. Судя по физиономии пришедшего наконец брадобрея, тот был явно чем-то недоволен, хотя и старался скрыть свое раздражение. Я вежливо поздоровался с ним, а в ответ получил сухой кивок головой. Войдя вслед за ним в кабинет, я не получил приглашения сесть, что только подчеркнуло крайнее недовольство любимчика короля.

— Его величество хотел сам поговорить с тобой, но у него... — без всякого предисловия начал говорить хозяин кабинета, но тут же резко оборвал сам себя. — Для тебя есть работа, "Лисий хвост".

— Готов ехать прямо сейчас, — бодро отрапортовал я.

— Как чувствует себя твоя графиня? — вдруг неожиданно спросил королевский брадобрей.

— Готовится к путешествию, неустанно благодаря его величество за проявленную им милость. Вот только... можно мне задать вопрос? — легкий кивок головы стал мне ответом, после чего я его спросил. — Можно ли, госпоже де Брезе, отправиться на богомолье куда-нибудь поблизости?

— Ты хочешь познать гнев короля?! — голос Оливье стал резким и злым. — Нарушив обет невинности, она выставила дворянскую и девичью честь на позор, дав, тем самым, пищу дерзкому злословию людей. Король же, в своем милосердии, видя ее молодость и наивность, пошел ей навстречу, назначив лишь малое наказание для замаливания грехов. Она должна молится денно и нощно...

Он отчитывал меня, как учитель провинившегося школьника. Я опустил глаза в пол, приняв виноватый вид.

"Похоже, настроение брадобрею король хорошо подпортил, а он теперь на мне отрывается".

— Прошу простить меня, сударь. Сказал, не подумав, — покаялся я, после того как Оливье замолк.

— Не подумал он, — недовольно буркнул тот. — Это графиня тебя просила?

— Нет. Я по собственной воле, сударь.

— Бери пример истинной любви к богу с его величества. Он дал клятву, что в середине Великого поста отправится в паломничество в приют Святого Христа в Байонне, что в шести-семи днях пути от Тура, и клянусь всеми святыми, так и сделает, хотя его все отговаривают.

Он, видно, рассчитывал, что я начну хвалить короля за его любовь к богу, но я промолчал. Не дождавшись от меня никакой реакции, Оливье хмыкнул. С минуту мы молчали.

— Что ты знаешь или может слышал о герцоге Милана? — вдруг неожиданно он спросил меня.

Когда я расспрашивал Риккардо об Италии, то нередко интересовался жизнью и нравами как простого народа, так и их правителей. Со слов телохранителя мне было известно, что в целом ряде городов (Милан, Падуя, Мантуя, Верона) к власти пришли бывшие кондотьеры, бывшие наемники, командиры больших отрядов, которые, со временем, были провозглашены народом синьорами. Теперь их власть не ограничивалась определенным сроком, а в ряде случаев становилась наследственной, а деятельность народных органов, которые ранее управляли жизнью города, со временем становилась фиктивной. Постепенно сеньоры становились владетельными государями и, подчёркивая свой статус, добивались высоких титулов (герцоги д"Эсте в Ферраре, маркизы Гонзага в Мантуе, герцоги Сфорца в Милане). Правители городов-государств всячески старались укрепить свою власть. Они вели между собой войны, составляли союзы и плели заговоры. Несмотря на то, что Италия, того времени, представляла собой кипящий котел человеческих страстей, которые выливались в междоусобные войны, заговоры и политические убийства, торговля и банковское дело, как ни странно, процветали. Крупные торговые дома итальянских городов имели многочисленные филиалы в различных странах Европы, в Византии, Северной Африке, на Ближнем Востоке. Особым размахом отличались коммерческие операции купцов Венеции, Генуи, Флоренции, Милана, Сиены. Многие компании совмещали торговую и кредитно-финансовую деятельность, итальянские банкиры (ростовщики) получили всеевропейскую известность под именем ломбардцев. Они кредитовали не только торговлю, ремесло, сельское хозяйство, но и государственную власть, церковь, дальние экспедиции и заморскую колонизацию.

Быстро прокрутив в голове всю известную мне информацию по Италии, я понял, что более или менее обширные сведения есть о Венеции, родине Риккардо, а о Милане имелись только отрывочные сведения, поэтому пришлось напрячь память, чтобы вспомнить все то, что я знал о миланском правителе.

— Герцогом Милана является герцог Галеаццо Мария Сфорца. Он, как мне известно, друг и союзник нашего короля. Также слышал, что герцог умен, образован и покровительствует искусствам. Еще, говорят, любит роскошь. По слухам его слуги одеты так, что не каждый дворянин себе такой наряд может позволить, — я сделал вид, что замялся. — А так... разное о нем говорят.

— Не мнись, "Лисий хвост". Это на тебя не похоже, — криво усмехнулся королевский любимчик, тем самым как бы поощряя меня на откровения. — Говори, не стесняйся, может я услышу для себя что-то новое.

— Слышал, что он жестокий тиран. Не знаю, правда или нет, но он приказал похоронить человека в гробу заживо и сам при этом присутствовал, — я бросил внимательный и цепкий взгляд на Оливье, но тот никак не отреагировал на мои слова. — Еще говорили, что когда слуги привели к нему крестьянина, который поймал зайца в его парке, герцог заставил его съесть целиком, со шкурой и потрохами, после чего тот умер в жутких мучениях.

— Власть порождает врагов. Правителю всегда завидуют и боятся его гнева, поэтому нередко злые языки втихомолку распускают о нем порочащие слухи.

"Ты это о ком? О Людовике или о герцоге? — подумал я, а сам спросил: — Так это неправда?

— Не знаю. До меня подобные слухи не доходили, — причем это было сказано показательно-равнодушным тоном.

"А защищать ты его не стал, отделался нейтральной фразой. Похоже, у короля с герцогом не все так гладко. Что ж, послушаем, что ты мне дальше скажешь".

— Мне известно, что ты хорошо знаешь итальянский язык.

— Думаю, что жители Милана или Вероны меня поймут. Если я все правильно понимаю, его величество отправляет меня в Италию?

— Да. Поедешь в свите нового советника посла виконта Клода де Сансер, в качестве переводчика. Король отправляет его в помощь нашему послу, графу де Шемро в Милане.

— Что его величество мне собирается поручить?

— Несмотря на уверения герцога в любви и преданности, у его величества появились сомнения в отношении его искренних чувств к нему. И тебе, Ватель, предстоит выяснить причину, — сказав это, Оливье, откинувшись на спинку кресла, предлагая задавать вопросы. Я, в свою очередь, попытался быстро проанализировать, только что услышанное мною.

"Большая политика на уровне советников короля. Международные отношения — это их компетенция. Говорит ли это о степени доверия короля ко мне? Думаю, да. Ведь недаром король хотел лично поговорить со мной. Отсюда вывод: для него это важно. Людовик что-то подозревает или даже знает, что в Милане творится что-то неладное и поэтому решил, что пришла пора действовать быстро и жестко".

— У его величества есть доказательства измены со стороны герцога? — я решил не вилять, поэтому прямо спросил об этом у королевского брадобрея.

— Перед прошлым рождеством герцог сменил посла, прислав ему на замену сеньора Кристоферо да Боллате. Месяц тому назад одно из его писем герцогу было перехвачено и оказалось, что посол выражает в нем свою неприязнь по отношению к французам и их королю. Нетрудно понять, раз посол отправляет такие откровенные письма своему господину, значит, герцог тоже так может думать. При этом Галеаццо Мария Сфорца заваливает его величество письмами с признаниями в вечной преданности и массой советов по управлению людьми и страной, вот только его политика говорит об обратном, показывая нежелание герцога Миланского служить интересам французской короны. Появились сведения, правда, непроверенные, что некоторые придворные герцога приняли руку наших врагов и насколько глубоко могло укорениться предательство среди свиты правителя Милана нам тоже доподлинно неизвестно. Все это предстоит выяснить тебе.

"Бездоказательно. Одни намеки, но при этом король явно обеспокоен непонятным поведением своего союзника. Видно, Людовик, замутил какую-то международную авантюру, в котором ему нужна поддержка Милана, вот и решил подстраховаться".

— Может герцогского посла кто-то обидел, вот он с расстройства и решил пожаловаться своему господину, — я решил вытянуть побольше конкретных сведений из брадобрея.

— Может и так, вот только в тоже самое время был отравлен наш агент при дворе герцога, сеньор да Лукки. Он служил нашему делу, как и наш соотечественник, секретарь посла, графа де Шемро, которого закололи кинжалом на улице, возле его дома. Их убийства произошли с разницей в несколько дней.

"Теперь понятно почему король остановил свой выбор на мне, — тут же отщелкнуло у меня в голове. — Он решил, если придется, иметь возможность ответить ударом на удар".

— И что? Нет совсем никаких подозрений...

— Тебя за этим и посылают, "Лисий хвост"! — резко оборвал меня Оливье. — Его величество весьма дорожит дружбой с Сфорца и поэтому хочет знать, кто за всем этим стоит.

— А может это сам герцог ведет нечестную игру? Что тогда? — продолжил я спрашивать несмотря на то, что брадобрею мои вопросы явно не нравились.

— Вот и узнаешь! — сказал, как отрезал брадобрей. — А потом его величество сам решит, как следует поступить с предателями. Ты понял?

— Это я понимаю. Но у меня есть еще один вопрос, — при моих словах Оливье уже, похоже, по-настоящему начал сердиться, но не дав ему ничего сказать, продолжил. — Как отвечать, если там меня самого начнут резать?

Оливье, похоже, уже готовый взорваться, вдруг сдулся, как проколотый иголкой шарик. Выражение его лица сменилось на задумчивое, он даже пару раз потер свой подбородок. Королевский брадобрей прекрасно знал на что способен один из его лучших шпионов, поэтому сейчас мучительно пытался найти наиболее обтекаемый ответ.

Глядя на его колебания и задумчивость, я вдруг понял, почему у Оливье плохое настроение. Король, видно, набросал ему только общий план задания, поэтому брадобрей плавал в отдельных вопросах и терялся, не зная, как на них отвечать, при этом боялся, что скажет, что-то не так.

— Не давай себя убить, это все, что я тебе скажу. Ты никому не известная там фигура, поэтому будешь там незаметен.

— И все же, ваша милость? — решил я настоять на конкретном ответе.

Оливье снова задумался.

— Нам нельзя даже дать малейший намек на то, что может указать на не дружественность нашего государя к Сфорца. Наоборот, нам надо показать, если есть такая возможность, как можно большую расположенность его величества к герцогу.

"Опять общие слова".

— Я понял. Нет человека — и ко мне нет никаких вопросов, — перефразировал я известное выражение.

— Это как ты сказал? Нет человека... — брадобрей, наконец, осмыслил, что я сказал и коротко рассмеялся. — Умеешь ты играть словами, приятель. Тут я с тобой согласен: чем меньше у короля будет врагов, тем лучше Франции. Что-то еще?

— Могу я на кого-то рассчитывать в Милане?

Оливье, наклонившись вперед, откинул резную крышку небольшого сундучка, стоявшего на столе. Покопавшись, достал оттуда сначала свернутую в трубочку бумагу, затем довольно объемный кошелек, после чего положил их на край стола.

— Только на это.

Бумага, которую я развернул, оказалась векселем на предъявителя в банке Медичи на сумму в триста дукатов.

"О, как! Солидно! — не успел я так подумать, как на стол упала половина старой потертой монеты.

Я вопросительно посмотрел на брадобрея.

— Всегда носи с собой. Если предъявят вторую половину — поможешь этому человеку.

Уточнять подробности я не стал и так все понятно. В свите герцога есть хорошо законспирированный и, судя по всему, весьма ценный агент.

— Когда выезжать?

— Пара дней у тебя есть. Иди.

Снова коридоры, лестницы и неподвижные фигуры королевских телохранителей. Оказавшись за воротами замка, я вскочил в седло и пришпорил коня. Прорабатывая в голове детали задания, мысли невольно скользнули в сторону короля. С каждой нашей встречей я постепенно откладывал в своей памяти мимику, жесты, перепады настроения, постепенно набирая в свою копилку факты, которые давали мне возможность как можно лучше разобраться в личности Людовика. То, что мне было известно о самом правителе и его делах, давало мне возможность считать, что король благодаря своему уму, изворотливости и коварству представлял наибольшую опасность для любого политического противника в Европе. Для него не было моральных или этических запретов в отношении своих врагов, которых он уничтожал самыми подлыми и коварными способами. Прежде, чем что-либо предпринять, Людовик внимательно изучал своих политических противников, засылая к ним огромное количество шпионов, через которых собирал всю необходимую ему информацию. Он был в курсе их дел, новостей, отношений, политических взглядов, личных предпочтений, привычек, вкусов, слабостей, наследственных болезней, тайных пристрастий, интриг и обид. Знал, чем они дышат, о чем думают в тот или иной момент, что говорят, какие интриги плетутся вокруг них, какие сплетни о них распускают и насколько эти слухи соответствуют действительности. То же самое касалось и союзников, поэтому у меня даже сомнений не было, что у короля есть с полдюжины агентов в окружении герцога, которые информируют его обо всех изменениях в политике Милана. Почему король послал именно меня в Милан? Скорее всего, получаемая Людовиком информация о положении в Милане оказалась настолько противоречивой и угрожающей его планам, что он решил узнать от меня, его доверенного слуги, что происходит с герцогом и окружением. Причем не просто узнать и доложить, но и, при необходимости, принять необходимые меры. Похоже, Людовик решил, что если и придется разбираться жесткими методами, то лучшего специалиста не найти.