* * *
Ганс переправился через захваченный в целостности мостик, когда в дальнем углу деревни еще раздавались отдельные выстрелы. Первым, кто повстречался ему на другом берегу (не считая выставленной у моста охраны), был командир 9-ой роты, четко отдавший стандартное нацистское приветствие, перепрыгнувшему через борт БТРа Нойнеру. Однако обычная невозмутимость аристократа не ввела Ганса в заблуждение: и без того холодные, как лёд, глаза "барона" теперь, казалось, промерзли до самого дна. Это был взгляд живого мертвеца — человека, заглянувшего за край.
— Паршиво выглядишь, камрад. Рассказывай, что случилось.
На застывшем лице фон Равенштайна не дрогнул ни один мускул, а прозвучавший ответ был столь же безжизнен, как и взгляд:
— На это стоит посмотреть.
— Тогда поехали, времени в обрез. — Ганс махнул рукой, приглашая воспользоваться своим бронетранспортером.
— Показывай дорогу. Надеюсь, со сбором трофеев твои парни справятся и без тебя?
Равенштайн утвердительно кивнул и, хлопнув по плечу мехвода, стал объяснять ему дорогу. Путь через село занял не больше пяти минут, завершившись у южной окраины, где, сразу за околицей прямо на дороге стоял изрешеченный пулями легковой автомобиль "Опель" со спущенными шинами и рассыпавшимися вокруг осколками стекол. Возле машины валялись два трупа, одетых в немецкую военную форму. Конрад с прежним отстраненным видом сделал приглашающий жест, предлагая осмотреть место инцидента подробнее. Ганс, не задавая лишних вопросов, выпрыгнул из бронетранспортера и, сопровождаемый ротным и еще парой человек, направился к изувеченной машине.
Чтобы разобраться, что здесь произошло, не надо было быть Шерлоком Холмсом. Ход событий был ясен, как божий день. Машина с ефрейтором-шофёром и немолодым майором Вермахта из войск связи ехала с юга в направлении Неаполя, но на въезде в деревню была грамотно расстреляна из пары пулеметов. Оба пассажира, судя по многочисленным ранениям, погибли на месте и уже потом, во время обыска, были выкинуты из салона. Обычная, в общем-то, история, если бы не одно но: с убитых были сняты скальпы...
Ганс искоса посмотрел на фон Равенштайна, стоявшего поблизости с каменным лицом. Для потомственного аристократа, воспринимавшего войну, как некое подобие рыцарского турнира или спортивного состязания, такое надругательство над трупами было за гранью понимания. "Интересно: что это за умник решил вспомнить про милые обычаи индейских войн? А впрочем..." Нойнер окинул взглядом остальных присутствующих, с нехорошим видом поглаживающих свое оружие и спокойным тоном, словно отдавал команду на плацу, произнес:
— Конрад, заканчиваем здесь. Всех пленных — на центральную площадь.
— Раненные? — Не смотря на свое взвинченное состояние, "Барон" был, как всегда, лаконичен.
— Я сказал: всех.
Затем, повернувшись к адъютанту, добавил:
— Всем подразделениям подготовиться к продолжению марша, но порядок следования слегка изменим: первыми пройдут "штуги", затем наша пехота, и потом "сверчки". Зенитчики пойдут повзводно в промежутках между ротами. Саперы теперь в авангарде, все равно они уже давно переправились. 9-я рота пойдет замыкающей. Пусть начинают выдвижение. Конрад, поторопись.
Едва мрачный "барон" удалился, адъютант, кивнув на изрешеченную машину, поинтересовался:
— Что будем делать с трупами, гауптштурмфюрер?
— Ничего. Нам некогда устраивать торжественные похороны с салютом, пусть дождутся похоронной команды. Возвращаемся в деревню, у нас еще есть незаконченное дело.
Спустя несколько минут, когда Нойнер выпрыгнул из своей бронемашины возле крыльца деревенской часовни, все приготовления на площади были уже закончены. Пленных согнали в плотную толпу посреди мощеной площадки, трофейные винтовки, пулеметы, пистолеты и "Томми-ганы"* свалили в кучу под стеной одного из домов. Конвоиры из роты Равенштайна расположились широким полукругом, перекрывая пленным все потенциальные пути к бегству. Оценив проделанную работу, Ганс удовлетворенно хмыкнул и одобрительно кивнул "барону":
— Нормально.
После чего повернулся, вскидывая руку в останавливающем жесте, перед въезжающим на площадь штурмовым орудием — первым в ревущей и лязгающей колонне из десяти самоходок, за которыми уже втягивались в деревню первые бронетранспортеры 10-ой роты. Приплюснутая бронированная махина, массой в 25 тонн, послушно остановилась, грозно наставив на толпу пленных свою пушку. Нойнер быстро взобрался на броню, еще раз окинул взглядом с этой своеобразной трибуны всех собравшихся на площади, и резко махнул рукой выжидающе смотрящему на него Конраду:
— Schiessen!*
Команда Равенштайна, дублирующая приказ старшего командира, потонула в слитном и дружном треске оживших "Гитлеровских пил"*, напоминавшем звук рвущейся материи. Ни на что не похожий грохот МГ-42, настолько плотный, что в нем невозможно было вычленить отдельные выстрелы, заглушал даже предсмертные крики десантников. Впрочем, стрельба не продлилась долго, всё было кончено буквально за считанные секунды — на таком расстоянии тяжелые пули прошивали людей навылет, а пулеметная очередь практически разрывала человека пополам. Плотную массу пленных как будто скосило чудовищной косой, превратив сотню молодых и крепких парней в груду изломанных, окровавленных тел, из глубины которой еще раздавались отдельные стоны раненых.
Ганс, простоявший всё время расстрела на броне, опираясь на рубку самоходки, хлопнул по плечу штабсшарфюрера, по пояс торчавшего из своего командирского люка:
— Путь свободен. Колонне продолжить движение.
И, дождавшись подтверждающего кивка, ловко спрыгнул на землю.
Нойнер еще шел к своему бронетранспортеру, припаркованному в узком переулке между двумя домами, когда "штуга", рявкнув мотором и выпустив в небо клуб черного дыма, двинулась вперед, давя тела мертвых и еще живых парашютистов. Следом за ней, лязгая траками по багровым от крови булыжникам и наматывая на гусеницы окровавленные тряпки, невозмутимо перли остальные машины.
На выезде из деревни, когда Нойнер со своим штабом уже встроился в общую колонну между 10-ой и 11-ой ротами, его неожиданно притормозил, стоящий на обочине рядом со своей самоходкой, командир батареи "штугов". Водитель БТРа по команде Ганс остановил на пару секунд свою машину, давая возможность артиллеристу вскочить в кузов, после чего вновь надавил на газ, восстанавливая уставной интервал в колонне. Нойнер, тем временем, обратился к пропыленному оберштурмфюреру:
— Что скажешь, Курт? Что-то срочное?
Артиллерист неожиданно замялся:
— Не то, чтобы срочное... просто... в общем я хотел бы понять, что произошло там, в селе.
Ганс пренебрежительно хмыкнул:
— Всего-то? И что тебе непонятно?
— Зачем было заваливать всю площадь фаршем? Мы передовой отряд, нам некогда возиться с пленными — это понятно, но давить раненных и мертвых танками?
— А что такого? Надеюсь, никто из твоих механиков не сомлел за рычагами? Вроде все маневры выполнялись четко...
— Да нормально всё с механиками! Ганс, я просто хочу понять...
— Donnerwetter, Курт! Ты как вчера на войну попал! У меня в батальоне две трети солдат толком не обстреляны. Не знаю, как с этим у тебя, но подозреваю, что не намного лучше. А сегодня, максимум — завтра утром, нам идти на штурм плацдарма. Целая армия, прижатая спиной к морю — это тебе не кучка потерявшихся парашютистов. В таком бою не бывает мелочей. Мне будет нужно всё, на что способны мои солдаты. "Солдаты разрушения", а не просто здоровые лбы, видевшие смерть только в кино. Я дал парням почувствовать вкус крови. Чтобы не было жалости и страха — в бою это лишнее. Теперь понимаешь?
Самоходчик криво усмехнулся:
— Теперь да. А трупы армейцев у машины?
— Почему не похоронили?
— Да.
— Всё по тому же. Пусть наши парни посмотрят, с кем имеют дело — тоже полезно.
Курт покачал головой, задумчиво глядя на пробегающие мимо деревца, которыми были обсажены обочины дороги:
— Как-то это всё слишком... рационально.
Ганс жестко усмехнулся:
— А ты что думал? Это война — здесь всё просто: или мы окажемся на месте тех связистов, что вялятся возле машины, или сами отправим американцев на свидание с их дружками, которых местным макаронникам еще долго придется отдирать от своей брусчатки. Что выбираешь?
Курт хмыкнул:
— Умеешь убеждать. Тебя можно держаться.
Ганс усмехнулся, на это раз вполне добродушно, и дружески махнул на прощание рукой, высадившемуся артиллеристу.
— Это приходит с опытом, Курт. Еще научишься.
Новые "вандалы" и "готы" оказались достойны своих далеких предков.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
* Чичероне — cicerone (ит.) — гид, экскурсовод.
* Бустина — bustina (ит.) - разновидность пилотки. Наиболее распространенный головной убор в итальянской армии того времени, носился как солдатами, так и офицерами.
* "Томми-ган" — прозвище пистолета-пулемета Томпсона, состоявшего на вооружении армии США.
* Schiessen (нем.) — стреляй. Аналог русской команды "огонь!".
* "Гитлеровская пила" — прозвище, закрепившееся за пулеметом МГ-42.
Глава 9 "Самый длинный день"
Переворот в Риме, высадка "союзников" на Апеннинском полуострове, и энергичные меры немцев по парированию этих действий, привели к тому, что ситуация в Италии к началу июня напоминала слоеный пирог. На Сицилии армии Александера упорно, но пока безуспешно, штурмовали "линию Этны", удерживаемую частями оперативной группы Виттерсгейма, в ряды которой влились наиболее боеспособные остатки итальянской 6-й армии, в основном из состава "Альпийского" корпуса. В то же время в Калабрии, в тылу у сражающихся на Сицилии немецко-итальянских войск, уже высадилась 1-я британская армия, которая теперь медленно продвигалась к Таранто — главной базе итальянского флота на юге страны и одному из основных пунктов снабжения войск "оси" на Сицилии. Наступление армии Ритчи сдерживалось подвижной обороной двух дивизий немецкого парашютного корпуса, к которым примкнули итальянские десантники из "Фольгоре" и "Нембо", располагавшиеся вблизи авиабазы Фоджа. Командовавший немецкими парашютистами, генерал Альфред Шлем, ввиду чрезвычайно сложного положения, создавшегося в Южной Италии, пошел на прямое невыполнение приказа, предписывающего разоружить все итальянские войска, кроме уже ведущих боевые действия с "союзниками", как это было на Сицилии, и сумел договориться со своими коллегами. Вполне возможно, что не последнюю роль в успехе этих переговоров сыграла корпоративная солидарность, но, как бы то ни было, итальянские десантники все же встали плечом к плечу с немецкими еще до освобождения из плена Муссолини. Результатом этого своевременного проявления братства по оружию стал срыв попыток англичан сходу овладеть военно-морской базой и крупными аэродромами на юге Италии — стремительного рывка с "подошвы сапога" на север не получилось.
Неудача под Таранто была не единственной, постигшей британское командование в этот период. Другой болезненный щелчок по носу просвещенные мореплаватели получили... в Греции. Желая как можно сильнее дезориентировать германское командование, и без того выбитое из колеи действиями итальянцев, англичане провели в эти дни еще одну десантную операцию, высадив ограниченные силы на берега полуострова Пелопоннес. Причем немалую роль в принятии решения о подготовке и проведении этой операции сыграл британский премьер. Сэр Уинстон издавна питал необъяснимую слабость к Балканскому региону, который упорно именовал "мягким подбрюшьем Европы", не смотря на гористый характер местности и каменистые почвы, свойственные данному уголку континента. Влияние личных пристрастий великого потомка герцога Мальборо выразилось в том, что, помимо чисто демонстрационных задач, этот десант, состоящий из греческой пехотной бригады, польской бригады карпатских стрелков, парашютного батальона из состава 1-ой британской воздушно-десантной дивизии и батальона "коммандос", должен был попытаться закрепиться в Греции, тем самым создав условия для проведения дальнейших операций на балканском направлении. Для развития возможного успеха даже были зарезервированы необходимые силы — французский корпус генерала Леклерка, сформированный из перешедших на сторону союзников колониальных подразделений вишистской армии.
Генерал сэр Клод Окинлек, командовавший войсками Содружества на Ближнем Востоке и отвечавший за осуществление этой операции, получившей название "Baytown", отнесся к порученному делу довольно прохладно. В отличие от премьера, сэр Клод отлично помнил, чем закончилась предыдущая попытка закрепиться на негостеприимных балканских скалах, предпринятая тремя годами раньше, и не горел желанием повторить тогдашние сомнительные достижения. Скепсис генерала выразился в частности в том, что в десант были назначены преимущественно иностранные формирования, что лишь отчасти объяснялось их "горной" направленностью (поляки) и знакомством с местностью (греки). Не последнюю роль в такой расстановке сил играло также нежелание подставлять под удар войска Содружества. Как показали дальнейшие события, мрачные прогнозы Окинлека были не лишены основания.
Сама высадка прошла относительно легко, поскольку выбранный участок побережья оборонялся итальянскими войсками, полностью деморализованными последними событиями на Родине и не оказавшими практически никакого сопротивления, но дальше события приняли весьма неприятный оборот. 11-я армия Вермахта готовилась к борьбе с возможными десантами на греческое побережье уже довольно давно, и действия англичан не застали ее командование врасплох. Реакция немцев была быстрой и жесткой. Дело усугублялось еще и тем, что Люфтваффе явно преобладали в данном регионе над Королевскими ВВС. Так что демонстрация британцев закончилась разгромом десанта, полной потерей всего тяжелого вооружения и гибелью под бомбами немецких пикировщиков двух легких крейсеров и полудюжины эсминцев, не считая более мелких кораблей, транспортов и десантных судов. Очередная попытка Черчилля под шумок утвердиться на Балканах потерпела крах.
Но главная интрига развернулась вокруг событий в центральной Италии. Здесь заговорщикам из правительства Бадольо удалось сплотить под своим командованием части римского гарнизона, дополнительно усиленные пятью пехотными дивизиями, подтянутыми из соседних провинций, и взять под контроль столицу. Попутно ими были перекрыты проходящие через Рим стратегические шоссе и железные дороги, связывающие юг и север страны. Манштейн, стремясь как можно скорее восстановить связь с изолированными в Южной Италии войсками, бросил против восставших сразу два танковых корпуса — основные силы 4-ой танковой армии Гепнера. Если бы дело происходило в чистом поле, то итальянцев раздавили бы в считанные часы, но миллионный город, ставший ареной противостояния между бывшими соратниками, наложил на эти драматические события свой отпечаток. Из Берлина, не желавшего окончательно рвать отношения с одним из основных союзников, настойчиво требовали избегать лишних жертв. Кроме того, как немцев, так и заговорщиков, несколько сдерживало наличие в городе итальянской королевской семьи и персонала немецкой военной миссии и посольства, которых не успели эвакуировать после начала восстания. В результате вместо стремительного и кровавого штурма получилось медленное планомерное подавление вялого сопротивления итальянцев. Яростный ураган смерти и разрушения, который страстно желали обрушить на Вечный город германские генералы, пришлось заменить тягучим и мутным, как воды Тибра, "затоплением" главного очага восстания.
