Иная реальность

Автор выражает огромную благодарность

fermer'у и Некроманту1488 за неоценимую помощь в написании романа.

Пролог

Осень уже давно вступила в свои права на просторах старушки-Европы, и горы Гарца, расположенные в самом сердце Германии, не были исключением. Обложные осенние дожди раскрасили весь этот живописный край в унылые серые тона. Под воздействием влаги, опавшая листва, еще недавно покрывавшая землю шуршащим желто-красным ковром, превратилась в слежавшийся и чавкающий под ногами грязный половичек. Лишь немногие, вконец пожелтевшие и свернувшиеся, листья все еще продолжали трепыхаться на оголенных ветвях под порывами промозглого осеннего ветра, но своим жалким видом эти последние свидетели прошедшего лета вместо того, чтобы внушать надежду, только наводили на невольных наблюдателей уныние и тоску. Даже вечнозеленые ели посерели и поникли, пригнув к земле свои широкие, пропитавшиеся водой, лапы...

В такую пору хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, но, не прекращающаяся уже четвертый год, война властно диктовала свои правила и законы. Эту нехитрую сентенцию могли бы легко подтвердить пассажиры двух забрызганных грязью роскошных "Хорьхов", которые, не смотря на непрерывно накрапывающий дождь, упорно пробирались по довольно извилистой дороге среди лесистых гор. Их путь лежал к одному из промышленных сооружений, расположенных в глубине горного массива. В отличие от своих многочисленных собратьев, занимающихся добычей разнообразных руд, калийных солей, тяжелого шпата и прочих полезных ископаемых из недр этого древнейшего горнорудного района с давних времен, этот производственный комплекс возник совсем недавно. Его строительство началось пару лет назад и продвигалось невиданными темпами. Даже не смотря на то, что основные сооружения располагались в толще скальных пород, в специальных штольнях, своды которых были дополнительно укреплены железобетоном, стройка и монтаж многочисленного оборудования были завершены в рекордные сроки.

А еще этот странный завод отличало от других производственных, перерабатывающих и добывающих предприятий невероятное количество охраны, которая даже в такую собачью погоду исправно патрулировала все ближние и дальние окрестности с карабинами наперевес и вглядывалась в мутную дождливую даль с пулеметных вышек, густо усеявших все подходы к таинственному объекту. Но для пассажиров "Хорьхов" охрана препятствием не являлась — предъявляемого в приоткрытое окошко документа и пары негромких слов было достаточно, чтобы преодолеть все многочисленные блокпосты. Так что уже через час с небольшим, после первой встречи с бдительными охранниками, машины затормозили около центрального входа в загадочный подземный комплекс.

На встречу выбравшимся из машин посетителям, не смотря на холод и усилившийся дождь, высыпало всё местное начальство, включая директора предприятия и начальника охраны в чине штандартенфюрера. Однако, выбравшийся из первой машины высокий блондин средних лет в фуражке и форменном плаще, полагавшемся высшим чинам РСХА, в ответ на подобострастные доклады лишь небрежно махнул рукой, заставив разом умолкнуть все разговоры, после чего стремительной походкой направился к входу в подземелье. Вслед за ним под землю потянулись и все остальные вновь прибывшие и местные обитатели. Однако непосредственную компанию высокому блондину, возглавлявшему процессию, составили только двое: крепко сбитый группенфюрер в таком же, как и у блондина, форменном кожаном плаще и штатский в гражданском пальто и шляпе, который приехал вместе с группенфюрером на второй машине. Все остальные следовали сзади на почтительном расстоянии, стараясь при этом производить как можно меньше шума.

Не спеша, пройдясь по череде подземных залов и тоннелей, залитых немигающим мертвенным светом осветительных ламп, осмотрев многочисленные приспособления и громоздкое оборудование и выслушав краткие пояснения сопровождающих, высокий проверяющий гость, наконец, остановился у масштабного сооружения, расположенного в глубине одного из залов. Критически осмотрев монументальную конструкцию, он обратился к своему штатскому спутнику:

— Так вы говорите, профессор, что основные теоретические разработки уже закончены и можно приступать к непосредственному воплощению нашего основного проекта?

Еще совсем не старый человек (на вид ему было не больше сорока), названный профессором, поежился под внимательным взглядом светло-голубых глаз своего собеседника, но, тем не менее, ответ его прозвучал достаточно твердо:

— Да, обергруппенфюрер. С научной точки зрения проблема получения плутония-239 решена полностью, дело за техническим воплощением.

Блондин, кивнув, развернулся ко второму сопровождающему, тот, не дожидаясь вопроса, уверенно доложил:

— Технология отработана, оборудование — тоже, производственные помещения подготовлены, условия для хранения созданы, необходимое количество сырья имеется в наличии. Мы можем приступать к выполнению программы промышленного производства.

— И как скоро мы сможем получить нужное количество вещества?

— Если не вмешаются непредвиденные обстоятельства, строительство первого промышленного реактора может быть закончено приблизительно через год, через полтора-два года мы будем иметь необходимое нам количество оружейного плутония. Полагаю, что конструкция боеприпаса с плутониевым зарядом будет отработана еще раньше, так что летом-осенью сорок четвертого года мы сможем приступить к первым испытаниям. Итого нам нужно еще два года.

Блондин вновь кивнул и еще раз окинул задумчивым взглядом возвышающийся перед ним экспериментальный реактор, после чего с расстановкой произнес:

— Что ж, господа, значит, этому Миру осталось жить еще два года. Окончание вашей работы возвестит всем об установлении НОВОГО ПОРЯДКА!

Высокого блондина в кожаном плаще звали Рейнхард Гейдрих.

Часть I "Западный прилив"

Пускай обыватели лают,

Нам слушать их бредни смешно.

Пускай континенты пылают —

А мы победим все равно! (с)*

Глава 1 "Deutschland uber alles!"

Германия ликовала. В Берлине состоялся грандиозный военный парад. По радио непрерывно звучали бравурные марши, а в кино перед каждым сеансом крутили триумфальную военную кинохронику. Кафе, пивные и рестораны были переполнены посетителями. Спиртное лилось рекой, а столы, несмотря на введенную еще в 39-м году карточную систему, ломились от деликатесов. Вопреки хмурой осенней погоде, практически все лица светились радостью. Даже абсолютно незнакомые люди, встречаясь на улице, приветливо улыбались друг другу. Почему бы и нет? Ведь Германия победила!

Пусть война с Англией и США еще не закончилась, но разве это повод для печали? Ведь окончательный мир не за горами! Советский Союз сдался, так что теперь и заносчивые англосаксы не рискнут в одиночку продолжать войну с победоносными тевтонами. А значит: слава Германии, слава доблестным немецким солдатам и, конечно же, слава фюреру, приведшему, Германию к этой победе! Про то, что пару лет назад, после разгрома Франции, тоже витали подобные бравурные настроения, старались не вспоминать. Ну да, тогда война не закончилась, хотя это и казалось немыслимым, но теперь-то уж точно!

Однако, в отличие от простых обывателей, верхушка Райха и сам фюрер знали: победа на востоке — всего лишь передышка перед новыми кровопролитными сражениями. Знали и принимали соответствующие меры. Поэтому на совещании, впервые с сорокового года проходившем в "западной" штаб-квартире верховного командования — в Цоссене, не было и следа той эйфории, что царила в это время на улицах немецких городов. Целью этого необычайно представительного собрания, на котором присутствовали не только сотрудники верховных штабов Вермахта, сухопутных войск, Люфтваффе и Кригсмарине, но и командующие всех групп армий, воздушных флотов и военно-морских командований, а также представители военной экономики и, конечно же, разведки, была выработка новой стратегии ведения войны.

До сих пор проблемы противостояния на Западе считались второстепенными — в умах политиков, промышленников и генералов безраздельно царил Восточный фронт, на удовлетворение нужд которого были направлены все ресурсы государства и покоренных стран Европы. Располагавшиеся на западе войска рассматривались в основном как резервуар для пополнения восточных армий. В результате этого "западные" дивизии, из которых постоянно выкачивали самое современное вооружение и наиболее боеспособный личный состав, по сравнению со своими "восточными" аналогами являлись откровенно второсортными. Командование сухопутных сил вообще воспринимало необходимость держать хоть какие-то войска в Западной Европе как неизбежное зло.

Но теперь ситуация резко переменилась и, пребывавшие доселе в тени, командующие европейских группировок буквально купались в лучах всеобщего внимания. Заявки на новое вооружение, горючее, боеприпасы, строительные материалы для оборонительных сооружений и прочее снабжение, ранее отметавшиеся с порога высшими инстанциями или урезавшиеся ими же в разы, теперь удовлетворялись незамедлительно и в полном объеме. Генерал Курт Цейтцлер — начальник штаба группы армий "Запад", известный в среде высшего генералитета Райха под красноречивым прозвищем "Шаровая молния", сумел извлечь из внезапной перемены обстановки максимальную пользу. Быстро сооринтировавшись, он извлек из своего портфеля и представил на утверждение буквально безразмерный перечень требуемых материалов, который, постепенно пополняясь, копился у него с момента вступления в должность, то есть без малого год. К некоторому удивлению многих, включая и самого Цейтцлера, Гитлер этот список утвердил, практически без возражений.

В самое ближайшее время на запад должен был хлынуть настоящий поток войск и снабжения. С востока перебрасывались целые армии и воздушные флоты. Люфтваффе получило приказ в кратчайшие сроки нарастить авиагруппировку во Франции и завоевать превосходство в небе над Бискайским заливом и портами атлантического побережья Франции, чтобы обеспечить беспрепятственный выход в океан субмарин Кригсмарине. Стационарные оккупационные дивизии, тихо, мирно простоявшие два года на побережье Ла-Манша, заменялись закаленными в битвах ветеранами, срочно прибывающими на их место с Восточного фронта, которые спешно пополнялись и довооружались новейшей техникой. Ведущееся до сих пор буквально через силу, строительство "Атлантического вала" получило один из высших приоритетов и теперь стремительно набирало обороты.

Рейнхард Гейдрих — создатель и бессменный руководитель РСХА, среди всех прочих присутствующий на этом многолюдном совещании, смотрел на всю эту суету с чувством снисходительного превосходства. Примерно так же взрослые следят за возней детей в песочнице. "Серый кардинал" Третьего Райха мог себе это позволить — он единственный из присутствующих, если не считать самого фюрера, мог похвастаться тем, что ему известен итог будущего противостояния. Или, вернее, его финал. Неизъяснимый каприз Судьбы (Природы? Богов?), забросивший из далекого 2010-го в недавний 1940-й год британского школьника-туриста, дал ему в руки просто неотразимые козыри. Неудачливого выпускника, решившего в честь окончания школы посетить Париж и неожиданно для себя провалившегося в прошлое, давно уже нет в живых, но информация, поведанная срывающимся от испуга голосом внимательному следователю Гестапо, продолжает жить своей собственной жизнью.

Не далее как шесть дней назад, он, Гейдрих, лично докладывал Гитлеру об одном из основных последствий скоротечного визита гостя из будущего. Курируемый его ведомством "Атомный проект" вышел на финишную прямую. Ученые, заботливо собранные его подчиненными по всей Европе, сделали свое дело — их теоретические выкладки полностью подтвердили сведения невольного путешественника во времени, превратив зыбкие общие фразы в непререкаемые физические формулы и математические расчеты — теперь дело только за промышленностью. Увы, но новые бомбы нельзя штамповать на конвейере, как старые добрые фугаски — нужно время и колоссальные материальные затраты. Фактически придется создавать с нуля новую отрасль промышленности, возводить новые заводы и электростанции, задействовать сотни тысяч рабочих и тысячи инженеров. НО! Это стоит того! В отличие от ученых и военных всего Мира, Рейнхард Гейдрих не просто предполагал, рассчитывал или надеялся на это — он это ЗНАЛ.

Будущее за тем, кто сможет первым создать новое оружие. Кто овладеет энергией атома, тот и будет устанавливать новый мировой порядок, высокомерно диктуя свои условия менее удачливым конкурентам. После визита в исследовательский центр в Гарце, Гейдрих был абсолютно уверен: именно сейчас Германия как никогда близко подошла к мировому господству. Еще два года (всего два!) и Мир содрогнется от ужаса при виде нового тевтонского меча, перед которым померкнут даже блистательные успехи танковых армий и эскадр пикирующих бомбардировщиков, заставившие склониться к ногам Райха всю Европу!

А впрочем,... эти два года еще нужно прожить... И обеспечить это должны именно войска с востока.

* * *

Эшелоны неслись на запад. И даже обычно монотонный стук колес на стыках звучал как торжественная барабанная дробь. По крайней мере, так казалось едущим в этих эшелонах солдатам. А почему нет? Ведь они принесли своей стране победу и при этом смогли уцелеть в безжалостной мясорубке Восточного фронта! Разве это не повод для гордости? Твердыни Москвы и Петербурга, Киева и Сталинграда пали под их натиском. Сотни и сотни километров дорог, струящихся среди украинских и донских степей, белорусских и смоленских лесов, новгородских и подмосковных болот, карпатских и кавказских гор были безжалостно растоптаны их сапогами. А теперь они едут домой, с победой, чтобы получить достойные их подвигов награды и почести. Так что пусть пиво льется рекой, а девушки достают свои лучшие платья — герои Райха не привыкли отступать!

Гауптштурмфюрер СС Ганс Нойнер со своей 3-й ротой противотанкового дивизиона "Тотенкопф", был среди тех счастливчиков, которые отправились на Родину в числе первых. Сразу после заключения Стокгольмского мира его дивизия была выведена из состава группы армий Листа и передана в резерв ОКХ, что сопровождалось переброской из предгорий Кавказа в Донбасс. А затем, даже не дав толком расположиться на новом месте, "мертвоголовых" загрузили в эшелоны и отправили на Родину. Правда, несмотря на то, что поезда с войсками и техникой имели высший приоритет и пропускались вне всякой очереди, путешествие явно затягивалось. Монотонное движение составов чередовалось с долгими стоянками на забитых эшелонами станциях, но всё же поезда везущие ветеранов Восточного фронта домой неуклонно продвигались на запад. За открытыми дверями вагонов проносились, оставаясь позади, Купянск и Харьков, Полтава и Киев, Фастов и Житомир, Ровно и Ковель — места боев и отдыха дивизии в ее долгом пути на восток. Только сейчас, день за днем двигаясь по бескрайним просторам, некогда принадлежавшим СССР, бойцы начинали в полной мере отдавать себе отчет в том, насколько же далеко от родного дома завела их неверная военная удача.

А пока солдаты противотанковой роты проникались величием своих подвигов, мечтали о наградах и строили планы на будущее, Ганс, не теряя времени, занимался воспитательной работой с подчиненными.

— Что, Кристиан, всё тоскуешь по своей казачке?

Молодой худощавый унтерштурмфюрер, с унылым видом глядевший на проплывающие мимо пейзажи, хмуро покосился на подсевшего рядом Нойнера.

— Слушай, Ганс, а её точно никак нельзя было забрать с собой, а?

Нойнер только сокрушенно покачал головой, как бы говоря всем своим видом: вот же ж раздолбай!

— Послушай, Свиненок, то, что ты дурак — не так уж страшно. В двадцать один год со многими бывает. Плохо то, что ты ничему не учишься. Я же вроде тебе всё популярно объяснил, хотя ты мог бы и сам догадаться, если б не поленился хоть немного подумать. Так в чем дело?

В ответ Кристиан издал поистине душераздирающий вздох, после чего промямлил:

— Да я понимаю, но всё-таки...

— Нет, не понимаешь! Свиненок, если называть вещи своими именами, то ты завел себе бабу из вражеского населения прямо во время боевых действий, при этом полностью утратив командование вверенной тебе частью. Думаешь это простое дисциплинарное нарушение? Нихрена подобного! В военное время это называется немного иначе. Парень, зачислив эту девку в "хиви" и отправив ее переводчиком в тыл, я фактически спас тебя от разжалования и отправки в штрафную часть, а ту соплячку — от петли. Но тебе всё мало. Пора взрослеть, камрад. Жизнь не похожа на сказку, а война — тем более. Так что забудь про свою пассию! Мы скоро приедем домой, все девки будут нашими — выберешь себе любую!

— Тебе хорошо говорить, тебя дома Кристина ждет...

Ганс коротко хохотнул:

— А тебе кто не дает обзавестись подружкой?

— Сам не знаю. Никак не могу забыть ту русскую...

Ганс с понимающим видом покивал:

— Это бывает. Называется "любовь с первого взгляда". Очень опасное заболевание — напрочь отбивает способность нормально соображать. Особенно опасно для таких как ты, которые от природы и так соображают плохо. Лучше всего лечится хорошей выпивкой и красивыми бабами. И то и другое ждет нас дома. Oktoberfest* мы уже пропустили, но для тебя что-нибудь придумаем. Так что держись, камрад, спасение уже близко! — Ганс ободряюще хлопнул Кристиана по плечу и начал подниматься, собираясь уходить, как вдруг его осенило:

— Слушай, а зачем нам ждать до самого дома?

В ответ на недоуменный взгляд Кристиана, Нойнер уселся обратно и принялся развивать свою мысль, дополняя слова довольно активной жестикуляцией:

— Завтра мы должны быть в Ровно. Скорее всего, там мы застрянем на пару дней, как всегда на узловых станциях. Как на счет прошвырнуться по веселым заведениям? Глядишь и разгоним твою тоску, а заодно и потренируешься, чтобы на родине мордой в грязь не ударить. — Ганс подмигнул своему собеседнику и, как ни в чем не бывало, продолжил:

— Зря, что ли нам отдел вещевого снабжения презервативы регулярно поставляет?

— Э, а как же твоя Кристина?

— Да отстань ты от нее! Она далеко, а Ровно — близко. И вообще: не о ней речь, а о том, как можно развлечься. Ну, так как, идешь?

Кристиан неуверенно кивнул, не проявляя никакого энтузиазма, Ганс громко щелкнул пальцами, как бы скрепляя устный договор и, вполне довольный достигнутым результатом, полез на свое привычное место. Однако налет на публичные дома Ровно так и не состоялся — в стратегические планы Ганса вмешалась только что окончившаяся война, вернее один из ее отголосков.

* * *

Когда эшелон остановился на какой-то небольшой станции, Нойнер не придал этому особого значения — такие задержки были обычным делом. Но когда через пять минут после остановки примчавшийся из здания вокзала посыльный разыскал его и пригласил срочно прибыть к начальнику станции, Ганс заподозрил неладное. К величайшему сожалению Нойнера, чутье на неприятности, необычайно развившееся за три года войны, не подвело его и на этот раз.

В кабинете кроме железнодорожного чиновника находился ни кто иной, как начальник штаба дивизии — штандартенфюрер Гейнц Ламмердинг, а незапланированное присутствие начальства, как известно, в подавляющем большинстве случаев, является предвестником неприятных известий. Вдобавок жесткое лицо одного из самых известных офицеров "Тотенкопф" выражало явное неудовольствие, что также не сулило ничего хорошего. Об этом же говорил и его крайне раздраженный голос, которым он поприветствовал вошедшего:

— Ага, явился.

— Гауптштурмфюрер Нойнер, командир 3-й роты противотанкового дивизиона "Тотенкопф", старший офицер эшелона...

— Знаю! — Ламмердинг нетерпеливо махнул рукой. — Иди сюда, смотри. — С этими словами штандартенфюрер вновь склонился над картой, которую он рассматривал перед приходом Нойнера.

— Мы сейчас здесь, — палец уверенно ткнул в карту — а теперь смотри сюда. — С этими словами Ламмердинг положил поверх карты расшифровку радиограммы, Ганс быстро пробежал ее глазами и тут же поморщился, уже понимая, что последует дальше. Губы Ламмердинга, внимательно наблюдавшего за реакцией собеседника, искривила жесткая усмешка:

— Вижу, ты уже всё понял, но на всякий случай поясню. Война закончилась, огонь прекращен на всех фронтах, но на партизан это соглашение не распространяется — они не солдаты. Теперь, когда фронта больше нет, наше командование намерено взяться за них всерьез, они это понимают и разбегаются как тараканы. Часть стремится разбрестись по местным селам — с этими будут разбираться наши оккупационные власти. Но часть пытается пробраться лесами и болотами на ту территорию СССР, которую наши войска оставляют по условиям мирного договора. Один из таких партизанских отрядов как раз находится неподалеку...

— Полсотни километров отсюда.

— Пятьдесят шесть — Ламмердинг одобрительно хмыкнул — вижу, ты неплохо знаешь этот район.

— Я изучил весь маршрут движения дивизии, кроме того в этом районе оперировал наш разведбат во время прошлогоднего наступления на Киев.

— Ах да, ты же бывший разведчик. — На губах штандартенфюрера вновь заиграла усмешка, на этот раз вполне довольная. — Удачное совпадение. Прямо всё один к одному...

В общем, так: сейчас в этой дыре стоят три наших эшелона — твоя рота и части усиления 9-го полка. Сформируешь боевую группу и выступишь против этих партизан. Можешь не кривиться, знаю, что не рад. Мне тоже эти фокусы не нравятся, весь график переброски дивизии летит к чертям. — Штандартенфюрер стукнул ладонью по застеленному картой столу. — Ладно, все равно ничего не поделаешь. Местная администрация попросила помощи, и армейское командование выделило то, что было под рукой — нас. На перехват партизанам пойдет боевая группа Баерсдорфа из дивизии "Галиция", он же командует всей операцией. А твоя задача двигаться по следу и не дать им свернуть. С пойманными партизанами можно не церемониться, ну это ты и так знаешь. Обращаю твое внимание на то, что твоя группа не подчиняется местным полицейским и военным начальникам, а действует самостоятельно, координируя свои действия с боевой группой "Галиции". Так что если канцелярские чинуши и тыловые крысы будут пытаться тобою командовать, то можешь смело посылать их подальше. Все понял? Тогда приступай — чем быстрее разберешься с этим отребьем, тем быстрее отправишься домой. Удачи, гауптштурмфюрер!

Получив это многообещающее напутствие, а также набор вводных и кратких инструкций, Нойнер покинул помещение вокзала и, попросив через пятнадцать минут собрать в зале ожидания остальных офицеров его будущей боевой группы, отправился к своему эшелону. Как ни крути, а полученную задачу надо было выполнять.

Первым делом Ганс бегло перелистал полученные инструкции, уделив особое внимание содержащимся там сведениям о противнике. Затем озадачил собравшихся младших командиров своей роты:

— Из состава нашей роты и других частей дивизии будет сформирована боевая группа для борьбы с местными партизанами. Эмиль, займешься разгрузкой нашей техники и прочего барахла.

— Всё выгружать?

— Нет. Только второй взвод и штабные машины. Много чести местным оборванцам, целой ротой за ними гоняться. А второй взвод пусть разомнется, они всю летнюю кампанию пропустили, пускай теперь отрабатывают.

— Кристиан, примешь командование над остающейся частью роты и смотри не влюбись в какую-нибудь селянку. Альберт, поможешь ему.

— С селянкой?

— Размечтался. С ротой поможешь управиться. На тебе организация караульной службы и учебные мероприятия.

— Понял, командир.

— Еще б ты не понял! Эмиль, проведешь инвентаризацию, составишь список всего необходимого. Потом вместе с Кристианом наедете на местную службу снабжения и постараетесь вытрясти из них всего и побольше. Пусть хоть так расплачиваются за нашу помощь.

Всем всё понятно? Тогда приступайте.

* * *

В небольшом зале ожидания маленького провинциального вокзальчика, куда Нойнер завалился сразу после того, как раздал указания своим непосредственным подчиненным, его уже поджидали. Жесткие деревянные скамейки оседлали пухлощекий унтерштурмфюрер, приблизительно одних лет с Гансом и пара оберштурмфюреров немного постарше. Еще присутствовал армейский лейтенант, непонятно как затесавшийся в эту эсэсовскую компанию. Консенсуса достигли быстро — все свои, да и воюют не первый день, так что особо ломать голову не пришлось.

В результате, в боевую группу "Нойнер" вошли: 2-й взвод его собственной роты, 16-я (саперно-штурмовая) и 15-я (мотоциклетная) роты 9-го моторизованного полка, а также взвод тяжелых пехотных орудий из 13-й роты и, случайно оказавшаяся на станции, учебная команда из Вермахта с четырьмя восьмисантиметровыми минометами. Минометчиков возглавлял тот самый лейтенант. Выгрузку техники провели в рекордные сроки, и уже через пару часов сводный отряд выступил на север — погоня началась. Правда ничего примечательного в первый день не произошло, да Ганс на это и не рассчитывал. Задача была куда прозаичнее: сократить расстояние до преследуемых так, чтобы на следующий день войти в уверенный контакт задолго до наступления темноты.

Выполняя этот план, группа "Нойнер", двигаясь наперерез уходящему на северо-восток партизанскому отряду, преодолела по лесным дорогам и проселкам около сорока километров, и к вечеру расположилась в каком-то небольшом селе, окружив место ночевки двойным кольцом пикетов, солдаты в которых сменялись каждые два часа. Ганс, перечитавший по дороге полученные разведданные более внимательно, счел такие меры предосторожности отнюдь не лишними. Предоставленные местными карателями, сведения однозначно утверждали, что в состав преследуемого партизанского соединения, помимо необученных местных добровольцев, входит значительное число специально подготовленных диверсантов. Так что Нойнер решил подстраховаться от любых неожиданностей — вроде бы до преследуемого отряда еще далековато, но мало ли?

Однако Фортуна, видимо посчитала, что уже достаточно поиздевалась над Гансом и его подчиненными, отправив их вместо ровенских кабаков в житомирские леса. В результате ночь прошла спокойно, а на следующий день, ближе к обеду капризная богиня и вовсе сделала группе "Нойнер" подарок — передовой дозор взял первых пленных. Впрочем, до обеда эсэсовцам пришлось еще немало попотеть.

После девяти утра группа "встала на след", то есть вышла на дорогу, по которой партизаны прошли вчера. Об этом свидетельствовали как многочисленные отпечатки подков и колес на размокшей, разбитой дороге, так и стремительно бледнеющие при виде эсэсовцев лица жителей придорожных сел и хуторов. Расспрос этих самых жителей подтвердил расчеты Ганса — партизаны прошли здесь накануне, ближе к вечеру. У них много повозок, много нестроевых, а фора всего километров двадцать, значит, разрыв между ними и полностью моторизованной группой Нойнера будет быстро сокращаться.

Не смотря на явный соблазн догнать отступающую партизанскую колонну одним рывком, Ганс, памятуя свою основную задачу, решил не форсировать события. Мотоциклисты, составлявшие его авангард, получили приказ усилить меры предосторожности. Темп продвижения упал, но осторожность окупилась сторицей, когда неизбежная встреча с противником все же состоялась.

Ближе к полудню, когда Ганс уже собирался командовать остановку на обед, из, двигавшейся в авангарде, мотоциклетной роты пришло долгожданное сообщение: контакт с противником установлен. Оберштурмфюрер Дитрих Волль, командовавший авангардом, пояснил подъехавшему Нойнеру как было дело:

— Когда наш передовой дозор вышел на опушку, эти лопухи были как раз на середине той луговины, что ты проехал по дороге сюда. Мои парни обошли их по перелеску и устроили засаду. Взяли без особого шума.

Ганс окинул взглядом четверых разномастно одетых неказистых мужиков, лежащих под сосной — не похожи на кадровых диверсантов, скорее всего местные ополченцы. Затем перевел взгляд на сложенное в кучку оружие: карабин, две трехлинейки, наган и ... немецкий МП18 — уже далеко не новая, но вполне рабочая машинка, довольно массово поступавшая на вооружение частей второй линии. При виде этого трофея, Ганс сразу подобрался.

— Что они здесь делали?

— Судя по всему, отстали от колонны. Может повозка сломалась или лошадь захромала.

— Их могут хватиться.

— Знаю. Охранение выставлено. Но вряд ли. Им сейчас не до того.

Ганс кивнул, соглашаясь с выводами мотоциклиста, после чего подошел к пленным и пнул лежащего с краю бородатого мужика, одетого чуть лучше остальных:

— Начни вот с этого, похоже, он у них главный. Сейчас будет остановка на обед и отдых, значит, у тебя есть час. Приступай, Дитер.

Мотоциклист хмыкнул:

— Мне и получаса хватит.

— Ну и отлично, значит, успеешь еще и пожрать вместе со всеми.

Дитрих хвалился не зря. Когда Ганс, дожевывая тушенку, вернулся к импровизированной допросной минут через пятьдесят после предыдущего разговора, улыбающийся Волль сообщил ему исчерпывающие сведения о противнике:

— Их отряд сильно растянулся. Боевое ядро из кадровых военных ушло далеко вперед, а обоз тащится сзади. С обозом прутся ополченцы, нестроевые и прочий сброд, включая баб. Эти четверо отстали от обоза. У их телеги отвалилось колесо, а бросать ее они не захотели. Чинились больше часа, а тут и мы подоспели. Движутся обозники медленно, так что форы у них всего часа два, не больше.

— Сколько человек с обозом, какое тяжелое вооружение?

Дитрих довольно оскалился:

— А вот это — самое интересное! Тяжелого вооружения с обозом нет. Артбатарею, минометы и взвод бронебойщиков забрали с собой вояки из авангарда. Легкие повозки с боеприпасами тоже идут вместе с авангардом. С обозом остались только деревенские обалдуи с винтовками, ну еще несколько пулеметов наберется и всё. Их человек 500-600, вместе с бабами и ездовыми. В том числе до сотни больных и раненых. Точнее эти лопухи не знают. — Дитрих небрежно кивнул на четыре тела, два из которых еще подавали признаки жизни. Ганс проследил за его кивком и задумчиво выдал:

— Похоже, их командование решило уйти в отрыв с наиболее мобильными и боеспособными частями, пожертвовав своими тылами.

— Именно. Это самое разумное, что они могут сейчас сделать.

— И как далеко они уже оторвались?

— Насколько я понял, 30-40 километров от нас, точнее не скажу, так как эти четверо последний раз видели свой авангард еще позавчера, сразу после пересечения железной дороги.

— Интересно... А когда они становятся на ночевку?

Мотоциклист снова усмехнулся.

— Где-то за час-полтора до заката.

— Где будут ночевать сегодня?

Дитер назвал какое-то село, название которого Нойнер даже не стал запоминать. Ганс тут же полез за картой, Волль уверенно ткнул пальцем в надпись на карте, обозначавшую довольно крупное придорожное село. Нойнер задумался, прикидывая все "за" и "против", затем выдал вердикт:

— Вечером атакуем. Продвигаться вперед осторожно, когда приблизимся к селу, пойдешь в обход. Получишь на усиление минометы. Уйти не должен никто. И посматривай, чтобы партизанский авангард не вернулся в самый неподходящий момент.

Дитрих широко улыбнулся:

— Это будет проще простого.

* * *

Волль не ошибся и на этот раз — выдвижение и сама атака прошли как по писаному. Мотоциклисты и минометчики, описав приличный крюк по редколесью, перекрыли дальний выход из села, скрытно развернувшись на опушке. Саперы, при поддержке самоходок и взвода 15-см пехотных орудий подтянулись по дороге и сходу атаковали. Нойнер не принимал в атаке непосредственного участия, оставшись со своей самоходкой и связистами у опушки леса, слева от дороги. Собственно, его участие и не требовалось — младшие офицеры и гренадеры и так знали, что нужно делать. Внезапность, выучка и подавляющий огневой перевес были на стороне атакующих, в результате бой очень быстро превратился в бойню.

Шум моторов и лязг гусениц приближающегося штурмового отряда заставили всполошиться располагающихся на ночлег партизан. Они даже попытались организовать оборону и стали вновь запрягать лошадей в повозки, видимо намереваясь продержаться до темноты, а затем уйти из села. Но первые же снаряды, обрушившиеся на крайние хаты, перечеркнули все их надежды. Самоходчики Ганса, нагло развернувшись по обе стороны дороги, прямой наводкой снесли несколько пулеметов, попытавшихся дать отпор, после чего саперы ринулись на штурм. Наименее стойкая (или напротив — более сообразительная?) часть партизан, поняв, что отбиться не получится, попыталась спастись бегством, бросившись в сторону темнеющего невдалеке леса, но эта попытка была заранее обречена на неудачу. Мотоциклисты спокойно подпустили бегущих метров на сто, после чего открыли ураганный огонь, буквально выкашивая беглецов. После этого всякое подобие организованного сопротивления было окончательно сломлено.

Штурмовые группы саперов уверенно продвигались вперед, расстреливая всё, что движется, и методично подавляя любое сопротивление с помощью ранцевых огнеметов и большого количества ручных гранат. Прочные дома, в которых обороняющимся удавалось наладить более-менее организованное сопротивление, разносились в щепы из приданных пехотных орудий. От попадания без малого сорокакилограммового снаряда бревенчатый дом взлетал на воздух целиком, от трубы до подполья, осыпаясь затем на землю грудой бесформенного мусора.

Ганс, прислонившись к теплой стенке моторного отсека своей самоходки, следил в бинокль за беспорядочно мечущимися среди пылающих хат и сараев людьми. Кто-то пытался ползком выбраться из села и пробраться к лесу, кто-то отстреливался, многие прятались в погреба... Среди бегающих людей были и вооруженные и безоружные, мужчины и женщины, но одеты все были примерно одинаково — ватники, какие-то телогрейки... Отличить пришлых партизан от местных обитателей было проблематично. Ганс усмехнулся, вспомнив вопрос щекастого саперного унтерштурмфюрера, заданный во время обсуждения деталей атаки: "как поступать с гражданскими?". Сам Нойнер и оба оберштурмфюрера уставились тогда на коллегу, прибывшего в роту с очередным пополнением уже после Сталинграда, как на умалишенного. Лишь секунд через двадцать Ганс, переборов изумление, произнес нейтральным тоном:

— Уничтожить всех, пусть на небесах разбираются: кто там партизаны, а кто нет.

Именно так и поступали сейчас его гренадеры, забрасывая гранатами погреба, с набившимися туда людьми и пристреливая всех, кто выскакивал из подожженных домов и сараев. Пощады не давали никому.

Когда низкое ноябрьское солнце скрылось за лесом, раскинув на расчистившемся от облаков небе кровавое покрывало заката, стрельба уже стихла, но вечерняя тишина, предшествующая наступлению ночи, так и не установилась. Треск горящих домов, грохот обрушающейся кровли и стен, шум моторов, рев перепуганной скотины, ржание лошадей, топот ног, звяканье амуниции и резкие, гортанные команды унтеров нарушали тихое очарование мягких вечерних сумерек. В этот на удивление ясный и тихий вечер, полыхавший на небе, закат дополнялся отблесками пожара, бросавшими причудливые тени на стоящие за селом стога и застывшие между ними самоходки второго взвода. Окинув еще раз взглядом всю окружающую панораму, Ганс опустил бинокль и, издав вздох сожаления, повернулся к радисту — пора было снова браться за работу:

— Связь с подразделениями! Саперам: зачистить район, собрать трофеи. Мотоциклистам: сформировать внешний периметр, выслать дозоры. Бринкманну развернуться на северо-восток и взять на прицел дорогу и опушку леса, самоходки замаскировать за стогами. Всем: доложить о потерях и расходе боеприпасов. Сбор командиров здесь через полчаса. Всё.

Людвиг Ламм, исполнявший обязанности начальника связи, кивнул и склонился над рацией, а Ганс продолжил любоваться завораживающим танцем теней. От этого увлекательного занятия его отвлекло только прибытие остальных командиров его боевой группы.

Первым прибыл Бринкманн, что и не удивительно — задание у него было самое простое. Его доклад, как и доклад прибывшего следом Волля, не отличался разнообразием: потерь нет, расход боеприпасов умеренный. Так что Ганс без лишних разговоров отправил их отдыхать. Последними подтянулись командир саперов оберштурмфюрер Вернер Больтенштерн с командиром приданного ему артиллерийского взвода, их доклад был более обстоятельным. В частности, помимо приличного расхода боеприпасов, особенно дефицитных 15-см снарядов и огнесмеси для огнеметов, имелись и потери в живой силе.

— Четверо убитых и семеро раненых, не считая поцарапанных. Еще шестеро с ожогами, половина — с тяжелыми.

Ганс удивленно вскинул бровь:

— Они что, барахло из горящих хат тащили, что ли?

Сапер скривился:

— Нет, поросенка из горящего сарая добывали. Он там орал как резанный, а эти придурки за ним полезли, как будто он последний на всю округу. Ну, сарай на них и рухнул. А еще трое руки обожгли, пока доски раскидывали, которыми тех первых придавило.

— Жить будут?

— Да. Глаза вроде целы, мясо не обгорело, но бойцы из них сейчас никакие, сам понимаешь. Наш санитар им лошадиную дозу морфия вкатил, а то они орали не хуже того поросенка. Сейчас вроде успокоились, но их надо в госпиталь, срочно.

— Поросенка хоть достали?

— Ага. Вернее он сам выбрался, когда стены рухнули. Парни его поймали, но резать не стали. Говорят: счастливый, пусть живет.

Ганс хмыкнул:

— Ладно, мародеры-недоучки, располагайтесь на отдых, завтра отправим конвой с ранеными, выбери самый потрепанный взвод — пойдут охраной. А мы продолжим нашу охоту. Надо побыстрее заканчивать с этим бардаком — нас ждет Германия!

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* В качестве эпиграфа использован фрагмент песни Ханса Баумана "Es zittern die morschen Knochen", перевод В.Солоухин.

** Oktoberfest (нем.) — пивной фестиваль, каждую осень проходящий в столице Баварии, Мюнхене.

Глава 2 "Свет факела"

Пока Германия наслаждалась своими победами, "Запад" пребывал в некоторой растерянности. Стокгольмский мир, взбаламутивший всю Европу, не остался незамеченным и за океаном. Сложившееся соотношение сил резко изменилось, чаша весов качнулась в сторону "Оси". Объединенный комитет начальников штабов США и Великобритании оказался перед нелегким выбором. С одной стороны выход Советского Союза из активного противостояния не был сюрпризом — русским и так удалось продержаться дольше, чем предполагалось. С другой стороны, отсутствие неожиданности отнюдь не уменьшало тяжести последствий. Армии союзников были пока не готовы к прямому противостоянию с Вермахтом.

Для полномасштабного вторжения в Европу не хватало ни войск, ни десантных средств, ни самолетов и эскортных кораблей для поддержки и прикрытия высадки. Недавняя вылазка англичан в Дьеппе продемонстрировала всю ту бездну трудностей, которые будут поджидать любой крупный десант на атлантическое побережье. Целая канадская бригада, усиленная танковым полком и батальоном коммандос, поддержанная несколькими сотнями самолетов и легкими кораблями флота, была наголову разгромлена силами местного гарнизона, так и не сумев выполнить поставленные перед десантом задачи. Немцам даже не пришлось привлекать свои оперативные резервы! А что будет ожидать силы вторжения, когда немцы закончат переброску своих войск с востока? Пока СССР сражался, можно было не торопиться, время явно работало на союзников, но теперь ситуация перестала быть столь однозначной. Германия быстро восполнит понесенные потери и преумножит свои силы за счет новых приобретений на востоке.

Перспектива прямого единоборства с отдохнувшей и усилившейся Германией настолько не радовала, что, после начала стокгольмских переговоров, Объединенный комитет даже всерьез прорабатывал идею вторжения в Европу уже в этом году, до прибытия туда немецких подкреплений с востока. Планировалось осуществить высадку в Нормандии или Бретани, захватить один из крупных портов (соответственно Шербур или Брест), и удерживать этот плацдарм, постепенно накапливая на нем силы для прорыва в центральные районы Франции. Плану операции даже успели присвоить название — "Слэджхаммэр". Помимо прочего, не исключалось, что после этого СССР прервет мирные переговоры и продолжит борьбу. На эту тему было даже произведено осторожное зондирование через военное представительство в Советском Союзе. Однако объективные трудности перевесили. Такое решение было признано авантюрным ввиду невозможности спрогнозировать дальнейшее поведение недавнего союзника, уже официально объявившего о выходе из Атлантической хартии и разрыве большинства подписанных ранее военных договоренностей. Сворачивать уже подготовленные операции и ставить всё на карту ради эфемерной надежды на успех посчитали нецелесообразным.

Вместо этого было решено сконцентрироваться на проведении ранее спланированных наступлений, а также усилить подготовительные мероприятия, попутно увеличив их масштаб. Уже в 43-м году США должны были довести свою сухопутную армию до 215 дивизий, а к 44-му году предполагалось сформировать еще сотню с лишним. Кроме того, несколько корпусов развертывались в составе морской пехоты. ВВС должны были создать 20 воздушных армий, в том числе 4 стратегические, укомплектованные тяжелыми четырехмоторными бомбардировщиками. Англия и ее многочисленные колонии и доминионы тоже должны были внести свой посильный вклад. Численность только американских вооруженных сил составила бы 13 миллионов человек — колоссальная сила, которая по замыслу должна была просто раздавить нацистские армии и флоты чередой последовательных ударов.

И первой ласточкой грядущего наступления на "Крепость Европа", о создании которой заявил Гитлер, должна была стать операция "Торч" — факел. Этой десантной операции отводилась важная роль. Как и высадка в Дьеппе, она была своеобразным полигоном по отработке новых методик проведения транспортировки крупных войсковых контингентов и их высадки на вражеское побережье, репетицией грядущего полномасштабного вторжения. Кроме того, в момент немецкого триумфа на востоке, этот зажженный "факел" должен был стать своеобразным маяком, знаком для врагов и союзников. Американские корреспонденты, со свойственным им размахом, окрестили "Торч" первой волной океанского прилива, пришедшего с запада, чтобы затопить дамбу "Атлантического вала", воздвигнутого немцами и их союзниками.

В результате, не смотря на приближающиеся зимние шторма и продолжающие бесчинствовать на атлантических коммуникациях "волчьи стаи" немецких субмарин, огромные колонны транспортов потянулись к берегам Африки — первая масштабная операция совместных американо-британских войск началась. Общее командование всеми силами, предназначенными для высадки, осуществлял американский генерал Дуайт Эйзенхауэр. Морскими силами руководил британский адмирал Эндрю Каннингхэм. Замысел был прост: высадить десанты на побережье Марокко и Алжира, захватить африканские базы, с которых немецкие и французские подводные лодки выходили в свои пиратские набеги, и, совместно с войсками 8-й британской армии О'Коннора, взять в клещи франко-итальянские войска, сражающиеся в Тунисе.

На практике всё было намного сложнее. В разгар "Битвы за Атлантику" с атлантических трасс было снято огромное количество эсминцев и эскортов специальной постройки, которые были брошены на прикрытие войсковых конвоев. Как следствие, потери торгового тоннажа резко подскочили вверх. Пользуясь тем, что маневренные группы эсминцев были отозваны к берегам Африки, а непосредственное прикрытие конвоев не только не усилилось, но даже несколько сократилось, У-боты Дёница активизировали атаки на караваны, проходящие через так называемую "Атлантическую дыру". В результате этот район центральной Атлантики, не прикрытый патрульными самолетами Берегового командования ВВС Великобритании, стал настоящим кладбищем союзных транспортов.

Отнюдь не безоблачно обстояли дела и с самой высадкой. Сопротивление французских кораблей удалось подавить быстро — численное и техническое превосходство союзников сказалось. Несколько эскадрилий французских ВВС также продержались недолго. Зато гарнизоны и особенно береговые батареи дрались упорно, причинив, высаживавшимся в первом эшелоне, американским войскам немало неприятностей. Еще больше проблем десантники союзников создали себе сами. Неопытные экипажи десантных катеров и барж, столкнувшись с сильным прибоем, едва не сорвали всю высадку. Множество этих суденышек перевернулось или просто не смогли подойти к берегу. Другие, потеряв ориентировку, высадили десантников и грузы вдали от запланированных мест.

К этим организационным неприятностям добавлялись обычные на войне незапланированные неожиданности и неучтенные детали. Так, например, в одном из секторов десантирования под Ораном высадку до предела осложнил, находящийся позади барьера из дюн, ров с водой, который не был выявлен во время аэрофотосъемки будущего плацдарма. В результате десантники, едва оказавшись на берегу, столкнулись с абсолютно неожиданным препятствием, задержавшим их продвижение, а прибывшие французские подкрепления и вовсе заставили их отступить, фактически сорвав планы союзного командования в этом пункте.

Тем не менее, общее превосходство, созданное союзниками, делало свое дело. 70 тысяч англо-американских солдат, начав высадку 8-го ноября, после недели упорных и довольно кровопролитных боев, постепенно добились перелома. Стратегически важные порты североафриканского побережья — Оран, Алжир и Касабланка были захвачены. После этого в наспех расчищенные от заграждений и затопленных судов порты хлынул поток свежих войск и грузов. На захваченные алжирские и марокканские аэродромы были переброшены самолеты с авиабаз Мальты и Гибралтара, обеспечившие поддержку и прикрытие десантников и районов высадки.

В результате уже в декабре началось общее наступление союзников в Марокко и Алжире. Французские войска покидали свои теперь уже бывшие колонии, отступая в Тунис — последний плацдарм "Оси" на берегах знойного континента.

* * *

— Что мы можем предпринять уже сейчас? — Гитлер, по своему обыкновению, нервно реагировал на любые неудачи. К этому все давно уже привыкли, но, так или иначе, с нервным фюрером нужно было держаться настороже. Поэтому ответ генерал-полковника Гальдера был обличен в максимально обтекаемые фразы:

— Штаб сухопутных сил считает нецелесообразным отправку войск за пределы Европы. Более рациональным было бы формирование боеспособной группировки в Италии, для пресечения дальнейшего распространения начавшегося наступления англо-американских войск.

— То есть вы предлагаете просто подарить англосаксам Африку? Вы отдаете себе отчет, что она станет плацдармом для наступления на Европу с юга? Вам мало того, что мы вынуждены оборонять тысячи километров атлантического побережья от Нордкапа до Биаррица, так теперь еще придется растягивать наши силы по всему Средиземному морю с его заливами и островами?!!!

Гальдер привычно-невозмутимо выдержал эмоциональный шквал, после чего, как ни в чем не бывало, начал излагать свои возражения:

— Оборонять средиземноморское побережье от возможных, или вернее — неизбежных, десантов западных союзников нам придется в любом случае. Англичане еще с 41-го года прочно контролируют все острова восточного Средиземноморья, включая Крит и Родос, а также побережье Северной Африки до Туниса. Морские коммуникации, связывающие Италию и Францию с африканскими портами, находились под постоянным давлением морских и воздушных сил Великобритании, базирующихся на Мальту и Гибралтар. Королевский флот и раньше явно доминировал на средиземноморском театре. Теперь же к этому прибавился захват американо-британскими войсками портов Алжира и Марокко, что еще больше осложнит снабжение франко-итальянских войск. К тому же, британский Средиземноморский флот получил весьма существенные подкрепления из Метрополии, а также от американских союзников.

Всё это делает положение тунисского плацдарма безнадежным. Переброска туда немецких войск во-первых приведет к высоким потерям при транспортировке от действий вражеских военно-морских и военно-воздушных сил, а во-вторых еще больше усугубит и без того тяжелое положение со снабжением, так как существующий поток грузов не может в полной мере удовлетворить даже потребности уже развернутой франко-итальянской группировки.

Слушая эту размеренную речь начальника штаба ОКХ, Гитлер все больше и больше злился. Наконец, копившееся раздражение прорвалось наружу:

— Гальдер, прекратите рассказывать мне о том, что мы не можем сделать! Я хочу знать, что мы МОЖЕМ сделать, для срыва планов западных союзников!

— Для срыва вражеских планов в Африке — ничего существенного, мой фюрер. Время уже упущено. Алжир и Марокко потеряны, Тунис блокирован. Союзники быстро наращивают свою африканскую группировку, а наиболее боеспособные наши войска всё еще находятся на востоке. К тому же большинство наших восточных дивизий нуждаются в отдыхе и пополнении...

Тут, заметив, что Гитлер опять закипает, Гальдер плавно перевел разговор в другое русло:

— Поэтому вместо того, чтобы вмешиваться в, стратегически уже проигранную, африканскую кампанию, нам следует сконцентрироваться на том, чтобы сорвать дальнейшие планы противника.

Гитлер, уже собиравшийся снова прервать докладчика, сдержал себя и продолжил слушать.

— Для этого нам нужно сосредоточить в Западной Европе достаточно мощную и мобильную группировку, способную оперативно реагировать на вторжение англо-американских войск, где бы оно ни произошло. Существующее ныне положение, при котором штаб ОКХ практически не имеет резервов и вынужден постоянно заниматься перегруппировкой войск между различными театрами военных действий, является более нетерпимым. Лучше всего для формирования стратегического резерва использовать наиболее боеспособные дивизии с богатым боевым опытом, снятые с востока. Аналогичным образом следует усилить нашу западноевропейскую авиагруппировку. Эти мероприятия можно осуществить сравнительно быстро и без существенных материальных затрат. В среднесрочной же перспективе следует обратить внимание на строительство укреплений, а также на реформирование структуры сухопутных сил, в соответствии с новыми задачами.

— Поясните.

— До сих пор наша армия вынуждена была оперировать на огромной территории с враждебным населением. Как следствие, для охраны коммуникаций и тыловых объектов, дорожного строительства и прочих вспомогательных задач были задействованы весьма значительные силы. В частности, сформированные специально для восточной кампании охранные дивизии, количество которых постепенно возрастало. Теперь, в связи с изменением ситуации, надобность в этих соединениях отпала, и они могут быть расформированы, также как и значительная часть охранных батальонов, использовавшихся нами на Востоке и Балканах. Железнодорожные, инженерно-строительные и прочие части обеспечения также могут быть существенно сокращены, а их функции переложены на гражданскую оккупационную администрацию.

В связи с начавшейся переброской полевых армий с востока, могут быть расформированы многие крепостные батальоны, составляющие сейчас гарнизон "Атлантического вала". Расформировать следует и стационарные пехотные дивизии, а также дивизии 15-й волны, обладающие ограниченной боеспособностью. Создание этих соединений было временной мерой, призванной обеспечить наше военной присутствие в Европе, на время кампании в Советском Союзе. В целом, штаб ОКХ считает целесообразным расформировать 39 дивизий и большое количество более мелких частей, общей численностью около миллиона человек. Высвободившийся личный состав старших возрастов при этом может быть возвращен в промышленность, а остальные — послужат пополнением для частей с более высоким уровнем боеспособности.

— Насколько я понимаю, это сможет существенно повысить боеспособность наших частей первой линии, и несколько уменьшит давление на службу снабжения. Возвращение некоторого количества людей в промышленность не может не порадовать наше министерство вооружений и боеприпасов, равно как и все остальные гражданские министерства. Но какое это имеет отношение к событиям в Африке?

— Самое прямое, мой фюрер. Англо-американские союзники, обладая превосходством на море и стратегической инициативой на западном направлении, уже сейчас, не дожидаясь ликвидации блокированного тунисского плацдарма, могут осуществить вторжение на Сицилию, Сардинию, в южную Италию или Грецию. Также нельзя исключать и возможность десантной операции в Норвегии, хотя это и менее вероятно. В перспективе непосредственная угроза вторжения нависнет также над атлантическим и средиземноморским побережьем Франции.

Учитывая протяженность пригодного для вторжения побережья, слабость наших союзников и необходимость оставить довольно значительные контингенты для контроля наших восточных протекторатов, Германия просто не в состоянии прикрыть все эти направления достаточным количеством войск. Следовательно, нам остается полагаться только на достоверность наших разведданных о планах противника. Но практика показывает, что с достаточной точностью намерения врага удается вскрыть лишь непосредственно перед вторжением, когда признаки, указывающие на место и время наступления, становятся слишком масштабными и вражеские средства маскировки и дезинформации становятся недостаточно эффективными. Это сводит к минимуму время для организации противодействия, остающееся в нашем распоряжении.

В таких условиях наши контрмеры будут эффективны лишь в одном случае — если мобильность наших войск будет позволять им достаточно оперативно выдвигаться в угрожаемые районы, а их ударная мощь обеспечит ликвидацию десантов или, по крайней мере, замедлит их продвижение и даст возможность заблокировать плацдарм. Означенным требованиям отвечают в первую очередь танковые и моторизованные дивизии, на всемерное усиление и увеличение численности которых и следует обратить внимание.

— Вы хотите посадить за забором "Атлантического вала" злую собаку в виде нескольких танковых армий, которая будет бросаться на каждого, кто сделает в заборе дыру и попытается в нее пролезть, не так ли, Гальдер?

Генерал-полковник, хоть внутренне и покоробился от такого сравнения, вежливо кивнул:

— Абсолютно верно, мой фюрер. Ибо статичная оборона, опирающаяся лишь на мощь укреплений, никогда не бывает успешна, если не подкреплена маневром резервов.

— Но это значит, что мы, перейдя к стратегической обороне, добровольно отдаем инициативу в руки противника!

— Увы, мой фюрер, пока что ничего другого нам не остается. Армии нужна передышка — последствия потерь, понесенных на востоке, еще не ликвидированы. К тому же, состояние наших военно-морских сил, как уверяет штаб ОКМ, не позволяет нам самим вторгнуться в жизненно-важные для противника районы. Единственная точка, в которой наши войска сейчас находятся в непосредственном соприкосновении с противником, это северный Иран. Но этот регион настолько удален от наших баз снабжения, а ведущие туда коммуникации имеют настолько малую пропускную способность, что развертывание там достаточно мощной группировки не представляется возможным. Действующий там, в настоящий момент XLIX-й горнострелковый корпус генерала Ланца вполне справляется с задачей защиты дальних подступов к Баку. Решительное же наступление из Азербайджана в район Персидского залива представляется в данный момент трудноосуществимым, в первую очередь по соображениям снабжения.

— Редер! А вы что молчите?

— Увы, мой фюрер, но флот действительно не в состоянии обеспечить переброску в Африку и последующее снабжение крупного армейского контингента. К тому же, данный морской театр по договоренности является зоной ответственности французского и итальянского флотов.

— Герман?

Однако на этот раз даже верный Геринг предпочел не выбиваться из общего строя, переглянувшись с Ешоннеком — начальником штаба ОКЛ, он довольно вяло произнес:

— Люфтваффе готово организовать бомбардировку североафриканских портов с итальянских авиабаз, а также выделить истребители для прикрытия конвоев и зенитные орудия для организации ПВО портов наших союзников. Но парашютные части сейчас находятся в стадии переформирования и не готовы к масштабным операциям. Можно организовать воздушный мост между Сицилией и Тунисом, но поскольку большинство транспортных самолетов сейчас задействовано на перебазировании авиачастей с востока...

Гитлер недовольно сжал губы — все как сговорились! Вмешиваться в африканские дела не хочет никто. НИКТО! Такого на его памяти еще не было...

Что ж, быть по сему. В конце концов, это ведь не немецкая земля. Пока не немецкая.

* * *

Гейдрих небрежно швырнул фуражку на стол и вальяжно развалился в кресле — в конце долгого дня можно и расслабиться. И подумать.

То, что Гитлер согласился не лезть в Африку, было неожиданно. Мягко говоря. Особенно учитывая крайне болезненное отношения фюрера к любым оставлениям территории, а также весьма настойчивые просьбы о помощи, исходящие от Муссолини и Пэтена... Можно было бы смело назвать это чудом, если бы не одно но. И Гейдрих даже догадывался какое.

Доклад группенфюрера Каммлера о ходе работ и перспективах применения нового оружия произвел на Гитлера просто неизгладимое впечатление. Так что догадаться об истинной причине такой благоразумной уступчивости фюрера нетрудно — он просто считает это вынужденное отступление из Африки временным. Незначительный эпизод великой войны, не более того. Что ж, где-то он и прав, хотя за просто так отдавать англосаксам целый континент конечно обидно. Флот уже сейчас скрежещет зубами по потерянным базам во французской Африке, Люфтваффе весьма недовольно необходимостью укреплять ПВО с южного направления, ну а армия... С армией и так всё понятно — с разгромом последних достойных упоминания войск Франции и Италии в Тунисе, обязанность защиты южных рубежей Европы ляжет именно на нее. Но ничего не поделаешь — в этот раз Союзники сумели обыграть "Ось" вчистую. А до последнего цепляться за проигранную партию без конца повышая ставки — плохая стратегия. Так что принятое решение это действительно лучший из доступных вариантов.

Кстати, для атомной программы, которую он сейчас курирует, потеря Африки тоже довольно неприятный фактор, так как теперь перекрыт канал поставки урановой руды с черного континента. Не смертельно конечно, поскольку достаточные запасы были созданы еще до войны, а после известного события, произошедшего летом сорокового года, эти запасы были весьма существенно увеличены, да вдобавок еще и начаты работы по поиску новых месторождений уже в Европе. И это не считая добычи в Рудных горах!

Гейдрих самодовольно улыбнулся. Нет, все же идея создания специальной структуры под крылышком РСХА для разработки атомного оружия была на редкость удачной. Ученые умники еще бы лет 20 спорили и решали. А тут вдруг оказалось, что если над ними поставить военного, то бесконечные научные споры имеют тенденцию заметно сокращаться. Ну и финансирование (вернее его размеры), конечно, тоже сыграло свою роль — под программу создания супер-оружия Гитлер выделил почти неограниченные ресурсы. Впрочем, какие угодно ресурсы можно растратить абсолютно бездарно, чему есть немало примеров.

Вот только он, Гейдрих, себе такой роскоши позволить не мог. Слишком глубоко ему в память запали слова пришельца из будущего о том, что именно ядерное оружие после войны определяло соотношение сил на мировой арене. — Тут Гейдрих вновь не удержал улыбки. — Нет, англичанин выразился немного не так и вообще он мало что понимал в послевоенной мировой политике. Но то, сколько раз и в каких выражениях он упоминал (а стенографист старательно записывал) ядерное оружие, не оставляло абсолютно никакого простора для фантазии — оно и только оно определяло в будущем военную мощь государства. А Рейнхард Гейдрих дураком не был, потому соответствующие выводы сделал быстро, а действовал еще быстрее.

Был сформирован специальный штаб, куда, кстати говоря, отобрали немало офицеров, так или иначе сталкивавшихся с научной деятельностью или даже занимавшихся ею. Затем была объявлена скрытая мобилизация всех европейских ученых связанных с исследованиями атомного ядра и другими подобными областями физики. О, тут его люди проявили себя во всей красе! Отнюдь не все научные светила Европы и даже Германии горели желанием работать на благо нацистского режима, да еще и в такой специфической области, как создание сверхмощного оружия. Но агенты РСХА продемонстрировали поистине великую силу убеждения — в конце концов, к каждому человеку можно найти свой подход, было бы время и желание. И возможности.

У, тогда еще бригадефюрера, Ганса Каммлера, с самого начала возглавившего проект, возможности были. Кого-то ловили на тщеславии, кого-то на тяге к научной деятельности, которой в покоренной Европе серьезно можно было заниматься только под немецким контролем. Кто-то польстился на земные блага, которые сулило сотрудничество. А кого-то толкнул в объятия проекта страх. Мотивы были разные, но результат один — все виднейшие физики (а также математики, химики и прочие, кто потребовался) старого света оказались так или иначе задействованы в атомном проекте. Даже Нильс Бор — наследник славы и продолжатель дела великого Резерфорда, в конце концов, сдался.

К тому же Каммлер выдвинул оригинальную идею: разделить атомный проект как бы на два этапа — создание реактора и создание собственно бомбы. В результате менее надежных иностранцев можно было привлекать к работам по созданию атомного реактора — в перспективе колоссального источника энергии. Чем не цель для ученого, желающего принести пользу человечеству? Ну а про оружейный плутоний, можно особо не вспоминать — подумаешь, побочный продукт процесса преобразования вещества. Не бог весть какая хитрость, конечно, но люди верят в то, во что им хочется верить. Надо только дать им хотя бы маленькую лазейку, а дальше они сами убедят себя в том, что научный прогресс нельзя остановить. Что если они откажутся, то им найдут замену. Что выгоды нового топлива перекроют для человечества вред от новой взрывчатки... Человек — слаб. И чтобы скрыть свою слабость, хотя бы от себя самого, он всегда найдет ей разумное оправдание. Просто иногда нужно немного подсказать. Совсем чуть-чуть.

Словом, проблемы с людьми были решены, а вот технические никуда не делись. В теории всё было вроде бы понятно, но вот когда доходило до практического воплощения, неизменно начинались трудности. Достаточно сказать, что первый экспериментальный реактор, построенный в Лейпцигском университете, взорвался! Собственно, после этого досадного случая все экспериментальные работы и были перенесены в Гарц. Но даже та локальная неудача обнадеживала — раз реактор взорвался, значит, цепную реакцию всё-таки удалось запустить! А это было немаловажно! Ведь яйцеголовые умники долго и упорно пытались настаивать на строительстве реактора на тяжелой воде — у них, видите ли, расчеты. Ха! Зато у него — Рейнхарда Гейдриха, были стенограммы рассказов из двадцать первого века, где четко и недвусмысленно говорилось: реакторы должны быть графитовыми!

Вообще оказалось, что умственные способности школьника из будущего он поначалу довольно сильно недооценил. По истории у этого путешественника во времени действительно больше тройки быть не могло, зато физикой парень видимо увлекался всерьез. Судя по всему, рассказанная им информация там, в довольно отдаленном будущем, была общедоступной и уже давно ни для кого не являлась секретом. Но здесь и сейчас она была поистине бесценна. Чего стоило хотя бы тоже сообщение о бесперспективности тяжелой воды как замедлителя происходящих в реакторе ядерных реакций? А ведь таких интересных вещей, пускай и в общих фразах, без особой конкретики, англичанин сообщил немало! И большой удачей было то, что очутившись в Гестапо, он перепугался так, что сам (!), стуча зубами от страха, принялся взахлеб рассказывать о сверхоружии будущего, о котором его никто поначалу не спрашивал. По наблюдениям следователя, мальчик очень боялся за свою жизнь и безопасность, вот и старался доказать собственную полезность.

Что ж, ему это определенно удалось. Даже жаль, что он так быстро погиб, мог бы рассказать еще много чего интересного. Вот хотя бы и про лазеры. А так осталось только невнятное упоминание без какого-либо описания — следователь куда больше заинтересовался супербомбой и всё время сворачивал разговор на нее. Хотя может и к лучшему. Судьба отпустила пришельцу из будущего слишком мало времени в чужом для него веке и если бы следователь во время допросов погнался за всем сразу, то мог бы в итоге не получить ничего — только набор бессвязных отрывков. А так... по крайней мере, когда работа над атомным проектом была начата, Гейдрих знал, чего требовать от ученых и промышленников. И, что гораздо важнее, он сумел этого от них добиться!

Так что принятое Гитлером решение не вмешиваться в африканскую кампанию — безусловно, правильное. Исход войны будет определен вне зависимости от того, кто будет контролировать бесполезные барханы. Германии сейчас нужно всего лишь выиграть время, не отдав слишком много. А пески Сахары к жизненно-важным территориям явно не относятся. Да и армии требуется отдых и время, чтобы привести себя в порядок — судя по тому, как резво англосаксы ворвались на соседний континент, сорок третий год в Европе будет жарким!

* * *

А вот Нойнера кровавые отблески заокеанского факела не коснулись никак и, соответственно, это масштабное событие благополучно прошло мимо его внимания. Нет, кое-какой профессиональный интерес это вторжение у Ганса конечно вызвало, но именно "кое-какой", так как на первый план вышли совсем другие события, первым из которых стало получения отпуска.

Двухнедельный отпуск Ганс, как и все остальные ветераны, получил вскоре после прибытия в Дахау, где к тому времени собрались уже все остальные части дивизии — маленькая награда перед новыми испытаниями. А перед самым отбытием саперы из 9-го полка, сражавшиеся с партизанами под его началом, преподнесли ему неожиданный подарок. Узнав неведомыми путями, что он уезжает к родителям, проживающим в сельской местности, они торжественно вручили ему поросенка на поводке — того самого, что сумел выскочить из сгоревшего сарая. Как выяснилось из расспросов, несгораемый свинтус прижился у саперов, став своеобразным талисманом роты. Возникла даже идея увековечить поросенка или его фрагмент, например пятачок, в качестве ротной эмблемы. Однако перебазирование в стационарный учебный лагерь поставило на этих далеко идущих замыслах жирный крест. Если в полевых условиях в части можно было завести хоть слона в балетной пачке, лишь бы командир не возражал и корма от службы снабжения не требовал, то в военном городке, который время от времени посещали под различными предлогами весьма крупные военные и партийные шишки, требовалось соблюдать определенные приличия. Это и решило судьбу эмигранта-погорельца.

От Ганса потребовали соблюдения только одного условия: не пускать свина под нож, а оставить на развод. После того, как улыбающийся Нойнер пообещал не обижать подарок, ему торжественно вручили поводок и пожелали счастливой поездки и удачного отдыха. Пожелания оказались в руку, так что уже через три дня, 24-го ноября 1942-го года бравый гауптштурмфюрер, навьюченный многочисленными подарками, высадился из автобуса в своей родной деревне Вальгау посреди Баварских Альп. Рядом, у ноги, дисциплинированно стоял Пожарник — именно такое прозвище носил подаренный свин.

Погода была как на заказ — на землю уже лег снег, скрыв осеннюю грязь, а легкий морозец приятно бодрил, разомлевшего в автобусе Ганса. Если бы не два привходящих обстоятельства, то можно было бы неспешно прогуляться по окрестностям, описав небольшую дугу по окраине села. Собственно, Нойнер так и собирался поступить, но, увы, те самые привходящие обстоятельства не позволили столь нагло себя проигнорировать. Первое из них, через минуту после высадки из относительно теплого автобуса, напомнило о себе жалобным хрюканьем — поросенок явно мерз, не смотря на то, что Ганс заботливо обернул его плащ-палаткой. Второе обстоятельство ощутимо давило на плечи массой в тридцать килограмм. Большинство продуктов в Германии уже довольно давно распределялись по карточкам, поэтому всем отпускникам, для повышения настроения во время отпуска (как себе, так и родственникам), выдавали специальный подарочный продуктовый набор. Так что теперь Ганс сгибался под тяжестью мадьярских копченостей и датского масла, голландского сыра, норвежских рыбных консервов, эстонских копченых угрей, французских вин и коньяка, и даже трофейного шоколада в плитках. К этому добавились еще кое-какие тряпки и шмотки, купленные им уже самостоятельно. В общем, взвесив все "за" и "против", Нойнер скорректировал первоначальный план и отправился к дому напрямик — по главной (и единственной) улице поселка.

Вид эсэсовца с семенящим на веревочке поросенком в камуфляжной попонке немало позабавил парочку встретившихся по дороге мальчишек и скучающую на лавочке перед домом бабульку, но к смешкам и улыбкам встречных Ганс уже успел привыкнуть за время путешествия из Дахау. Чего стоил один только разговор с кондуктором на мюнхенском вокзале! До Мюнхена свин ехал вместе с багажом в отдельном вагоне, как и положено добропорядочному животному. А вот на пригородном поезде, на который Ганс пересел в столице Баварии, багажный вагон предусмотрен не был. Кондуктор — бодрый дедок в очках, грудью стал на защиту родного вагона. Нойнер, к вящему удовольствию собравшихся зрителей, минут пять пытался ему втолковать, что свинья на поводке ничем не хуже собаки и в доказательство даже заставил свина выполнить команды "сидеть" и "лежать", которым его обучили неугомонные саперы. Дедок не унимался, твердя, что он еще не ослеп и из ума не выжил, чтобы спутать свинью с собакой, а перевозить скотину в пассажирских вагонах категорически не позволяет действующее наставление по организации железнодорожных перевозок. "Так что свинью в салон никак нельзя, не смотря на всё уважению к господину офицеру, да".

Упоминание его офицерского звания навело Нойнера на новую мысль. Подхватив свой багаж, и пинком подняв причину задержки, всё еще выполняющую команду "лежать", Ганс безапелляционно заявил, что свинья является специальным саперным имуществом, используемым для поиска и извлечения из земли вражеских мин, а специмущество, как и личное оружие, во время отпуска всё время должно находиться при солдате. После этого, пользуясь подавляющим физическим превосходством, Нойнер оттеснил от входа в вагон опешившего кондуктора и, таща за собой недовольно хрюкающего Пожарника, все-таки утвердился на своем законном месте в поезде под веселые комментарии попутчиков и провожающих.

Так с улыбкой, вызванной воспоминаниями о дорожных приключениях, Ганс и подошел к своему дому, но спокойно войти под отчий кров ему не дали. У самой калитки одна белокурая особа, тихо подкравшись сзади, с торжествующим криком "агааа, попался!!!", резво прыгнула ему на шею — история имеет свойство повторяться.

* * *

Прыжок был — что надо! Будь на месте Нойнера кто-то с менее впечатляющей комплекцией, он был бы неминуемо свален с ног и позорно погребен под собственным двухпудовым рюкзаком. Однако история не только повторяется, она еще и не имеет сослагательного наклонения, а потому Ганс не только уверенно устоял на ногах, но и удержал повисшую на нем Кристину... и тут же полез целоваться. Кристина правда и не думала возражать. И вообще, Ганс сильно подозревал, что именно с этой целью она на нем и повисла.

— Привет, Кристи! Я же обещал, что вернусь.

— Надолго?

— Две недели.

— Так мало. — Кристина явно расстроилась, надув губки и всем своим видом говоря: так не честно! Ее лицо выражало прямо таки детскую обиду, но рассердиться на несправедливую судьбу как следует, на сей раз не получилось. Кристину Терезу Хаусвальд непочтительно перебили громким "хру-у" — замерзший свин не желал наблюдать до конца трогательный момент выяснения отношений, он жаждал прильнуть к теплу домашнего очага и мечтал о сочной брюкве и свежей соломенной подстилке в комфортном свинарнике.

— Ой, а кто это?

— Специальный саперный свин. Зовут — Пожарник.

— А почему пожарник?

— О, это долгая история! Во время жестокого боя, его родной сарай оказался под перекрестным огнем и был подожжен. Я послал саперов на помощь, но они не успели — сарай рухнул, пламя взметнулось выше деревьев. Думаешь всё? Как бы не так! Пока сарай горел, свинтус вырыл пятачком подкоп, вылез наружу и хотел удрать! Но не тут-то было — я все предусмотрел и организовал засаду. Там, за сараем, он и попался. А уже после того, как его взяли в плен, я завербовал его в "хиви" и отдал на воспитание саперам. Дальше все просто: его назвали Пожарником, научили искать мины, вести дорожные работы и рыть пятачком траншеи, а когда война в России закончилась, его демобилизовали, и я решил забрать его домой на Рождество. Вот и вся история. — Под громкий смех своей спутницы Ганс окончил эпическое повествование.

— Ну что, пошли домой пока весь Вальгау не сбежался поглазеть на единственного в мире огнеупорного саперного свина?

Предположение Ганса было не так уж далеко от истины. Поселок, конечно, не сбежался, но все семейство Нойнеров таки высыпало на улицу в полном составе, привлеченное возгласами и смехом, доносившимися от калитки. Так что, едва ступив во двор, гауптштурмфюрер попал в цепкие объятия родни. Правда даже отец с матерью вместе взятые, да еще и с младшей сестрой в придачу, не смогли оттеснить от него Кристину и вскоре Ганс понял почему.

Во время праздничного ужина (тут привезенный подарочный паек оказался очень кстати — не зря тащил), мать как бы невзначай задала вопрос, чуть не заставивший Ганса подавиться:

— А когда свадьба-то, сынок?

— Ммм?

— Отпуск-то у тебя короткий, а еще ж подготовиться надо...

Ганс, продолжая жевать (неистребимая армейская привычка: кормят — ешь!) исподтишка оглядел всех присутствующих за столом. Кристина вроде бы беззаботно ковыряется в своей тарелке, но при этом внимательно косит в его сторону. Сестренка Мартина внимательно слушает, раскрыв рот. Мать с отцом понимающе переглядываются. Donnerwetter! Да они уже всё тут решили! Нойнер разом почувствовал себя в западне — заманили, соблазнили, окружили, а теперь хотят женить! Караул!

Не то чтобы Ганс был принципиально против женитьбы. Да и Кристина его вполне устраивала, опять же в принципе. Но чтоб вот так сразу — это перебор! Они бы хоть до завтра подождали, приличия ради. Нельзя же вот так вот: приехал домой отдохнуть на пару недель, а тут такое... Предупреждать надо! Однако надо что-то решать...

Одна из обязательных черт хорошего командира — способность быстро анализировать доступную информацию и принимать на ее основе необходимые решения, желательно правильные. Ганса все его предыдущие и нынешние сослуживцы считали хорошим командиром, и сейчас он это с блеском подтвердил — за то время, что потребовалось ему для дожевывания набитой в рот еды без снижения темпа работы челюстей, он успел принять решения. И, судя по тому, что впоследствии ему не пришлось о нем жалеть, решение оказалось правильным.

— Завтра.

Еще одна истина, которую Ганс крепко усвоил за время своей службы: противника надо удивить, застигнуть врасплох — это практически половина успеха. В данном случае эффект неожиданности был достигнут. Кристина выронила вилку, Мартина открыла рот еще шире, отец приосанился — сын-то оказывается не только на фронте герой! Мать — главный поборник идеи женитьбы, если не считать потенциальную невесту — и то сбилась с мысли, явно не ожидая от взбалмошного и непостоянного сынка такой решительности.

— Как завтра? А со священником договориться? А гостей созвать? А подготовить сколько всего надо!

Услышав о таком количестве препятствий, Ганс внутренне приободрился — глядишь, и пронесет на этот раз, но внешне остался непреклонен, внеся правда некоторые уточнения:

— Завтра пойду узнавать, что нужно для регистрации брака. Фронтовикам положены льготы, и какая-то ускоренная процедура вроде бы есть — нужно уточнить.

Кристина просто млела от такой речи. Любит! Чтоб там подружки не говорили — любит.

Ганс действительно любил. И соскучился по ней изрядно..., во всех отношениях. Правда любить, не значит жениться, по крайней мере, сразу. Но тут уж вопрос был поставлен слишком безкомпромисно — пришлось выбирать из двух зол меньшее. Авось если не будет сильно упираться, то не будут и сильно настаивать, а там глядишь, и отпуск закончится... Расчет был верный, но на этот раз не сработало. Так что когда недолгий отпуск подошел к концу, провожать Ганса на вокзал в Гармиш отправилась не грустная подружка, как это было в прошлый раз, а счастливая фрау Нойнер-Хаусвальд. Так нежданно-негаданно судьба преподнесла ему сюрприз там, где он меньше всего этого ожидал, лишний раз подтвердив (правда немного неожиданным образом) неоднократно изрекавшуюся его первым командиром солдатскую мудрость о том, что на войне бесполезно загадывать на будущее, потому что никогда не знаешь, что случится с тобой в следующую минуту.

Глава 3 "Бескрайний лабиринт"

Пока в Европе царило предгрозовое затишье, а в африканской пустыне, длящиеся третий год, бои стремительно катились к своему завершению, на Тихом океане шла своя собственная война.

Так и не решив проблему окончательного уничтожения американского флота, но нанеся ему в битве у Алеутских островов чувствительное тактическое поражение, японское командование решило продолжать свое стратегическое наступление. Глобальная задача оставалась прежней: навязать американцам генеральное сражение, в котором Тихоокеанский флот должен был быть окончательно разгромлен. Практически этого предполагалось добиться путем продолжения десантных операций на южном направлении, конечной целью которых был захват ряда архипелагов Полинезии, контролирующих коммуникации, связывающие США и Австралию. И первой целью японцев в этом пути на юг были Соломоновы острова.

Главным недостатком японских планов было то, что они всё больше и больше не соответствовали довольно скромным возможностям японской экономики и размерам японских вооруженных сил. Дальнейшее наступление, в случае успеха, неминуемо должно было растянуть еще больше и без того огромный "внешний оборонительный периметр", оберегающий жизненно-важные регионы японской "сферы сопроцветания". Более того, захват островов Санта-Крус, Новых Гебридов и Новой Каледонии, являвшийся конечной целью нового наступления, ставил оказавшиеся там японские части под удар сразу с нескольких направления — с запада (с баз расположенных на Фиджи и Самоа), с юга (из новой Зеландии) и с востока (из Австралии).

Еще одной причиной, делавшей это наступление крайне нежелательным, была серьезная нехватка транспортного тоннажа, обозначившаяся во втором полугодии 1942-го года вполне ясно. Японии не хватало торговых судов для одновременного обеспечения жизненно-важного для островной страны импорта и параллельного проведения масштабных десантных операций. Полгода страна кое-как протянула на созданных до войны запасах, что позволило существенно сократить ввоз промышленных товаров и мобилизовать высвобожденный тоннаж для военных перевозок. Но теперь запасы подходили к концу, и требовалось срочное возвращение гражданских судов на торговые трассы. Планы Морского генерального штаба ставили крест на намеченной демобилизации грузовых судов и грозили серьезными проблемами японской промышленности.

Но японское командование уже не могло остановиться. Из тактической победы у Алеутов (результаты которой были к тому же существенно преувеличены), был сделан глобальный вывод о неспособности американского флота противостоять японскому в открытом бою — в японском флоте зародилось опасное пренебрежение к противнику и его возможностям. Результатом стало формирование новой 17-й армии со штабом в захваченном весной Порт-Морсби. Для поддержки и прикрытия десантов предназначался 8-й флот, со штабом в Рабауле. Для обеспечения грядущих операций на Трук прибыло потрепанное авианосное соединение Нагумо, состоящее теперь только из двух дивизий — сформированной заново 1-й (бывшей 5-й) и 2-й, оставшейся без изменений. Поврежденный американскими бомбами "Акаги" все еще находился в ремонте, который решено было не форсировать, а совместить с очередной модернизацией — еще одно свидетельство самоуверенности, охватившей японское командование. Опытные летчики с "Акаги" и погибшего у Алеутов "Кага" пополнили авиагруппы оставшихся авианосцев. Адмирал Ямамото и Морской генеральный штаб были по-прежнему уверены в абсолютном качественном превосходстве японского флота и армии над американцами и намеревались добить американский флот прежде, чем он восстановит свою численность благодаря усилиям судостроительной промышленности.

А командование США на Тихом океане, в свою очередь, готовило очередную операцию по перехватыванию стратегической инициативы. Причем американцы, опираясь на куда большие экономические возможности, явно выигрывали в темпе. Так, например, авианосец "Энтерпрайз" и линкор "Норт Каролина", поврежденные в Алеутском сражении, были отремонтированы в рекордные сроки, успев к началу битвы за Соломоновы острова, в отличие от поврежденного там же японского "Акаги". Также американцы куда быстрее наращивали свои силы на избранном направлении, продемонстрировав просто несопоставимую с японцами мобильность и оперативность. Так что, когда японская 17-я армия после некоторого перерыва вновь начала продвигаться вперед вдоль вытянувшейся с севера на юг цепочки Соломоновых островов, ответ американцев был быстрым и впечатляющим.

Военно-морские, транспортные и десантные силы были стянуты со всего Тихого океана от Австралии до западного побережья США. Местом сбора оперативных соединений стала гавань Сува на островах Фиджи, именно оттуда стартовало первое американское контрнаступление. Транспорты, на борту которых находилась 1-я дивизия морской пехоты США с частями усиления, и корабли Тихоокеанского флота, в число которых входили все три уцелевших авианосца, появились у Соломоновых островов абсолютно внезапно для японского командования. Собственно, японцы узнали про начало американского контрнаступления только тогда, когда американские корабли подвергли обстрелу остров Гуадалканал и начали высадку на него многочисленного десанта. Впрочем, не смотря на достижение полной внезапности, избежать неприятностей американцам все равно не удалось.

Местное японское командование отреагировало достаточно быстро, организовав налеты базовой авиации на разгружающиеся у острова транспорты, что повлекло за собой неизбежные потери и существенно осложнило разгрузку. Впрочем, это было лишь робкое начало, очень скоро американские войска столкнулись с куда более существенными неприятностями. Причем отчасти в этом были виноваты сами американцы, вернее их штабы, не сумевшие организовать своевременное прибытие танкеров для дозаправки кораблей соединения прикрытия. В результате основная масса кораблей, включая все авианосцы и линкоры, вынуждена была покинуть район высадки — морская пехота осталась без прикрытия с воздуха. С моря захваченный плацдарм на Гуадалканале прикрывала эскадра, состоящая из дюжины крейсеров и эсминцев.

Японцы поспешили воспользоваться предоставленной возможностью, немедленно организовав ночную атаку. Полдюжины японских крейсеров скрытно выдвинулись из Рабаула и, не смотря на наличие на американских кораблях радаров, добились полной внезапности, учинив настоящий разгром. В скоротечном и жестоком ночном бою у острова Саво японцы, без потерь со своей стороны, потопили торпедами и артиллерийским огнем 4 тяжелых крейсера, нанеся тяжелейшие повреждения еще одному тяжелому крейсеру и эсминцу. Единственным утешением для американцев служило то, что японцы, флагман которых был поврежден ответным огнем (в частности была разрушена штурманская рубка и уничтожены, хранившиеся в ней, карты водного района), не рискнули продолжить свой победоносный набег, и не атаковали все еще стоящие у острова транспорты со снабжением. А на отходе японский отряд понес довольно обидную потерю — крейсер "Како" был торпедирован и потоплен американской подводной лодкой S-44.

Тем не менее, действия японцев привели к тому, что битва за Соломоновы острова, эпицентром которой стал Гуадалканал, приобрела затяжную форму. В бескрайнем лабиринте тропических островов, в узких проливах и влажных джунглях развернулось тяжелое и кровопролитное сражение на истощение, в котором ни одна из сторон не собиралась уступать.

* * *

Первой реакцией японцев было: немедленно контратаковать и уничтожить американский десант. С этой целью японцы, разгромив патрулирующую у Гуадалканала крейсерскую эскадру, организовали быструю переброску на остров подкреплений. Вот тут-то и проявилась в полной мере разница между возможностями Японии и США. Американцы за несколько дней высадили на остров 19000 солдат и тысячи тонн вооружения, техники и боеприпасов, включая строительную технику для скорейшей достройки неоконченного японского аэродрома. Японское же командование, исходя из собственного опыта, считало, что за данное время на необорудованное побережье можно высадить максимум 2000 человек с легким вооружением. Поэтому для контратаки японцы, презрительно относившиеся к боевым возможностям янки, сформировали только сводную часть численностью всего в 900 человек, наспех набранную по ближайшим военно-морским базам. Переброска этого отряда на остров прошла успешно, но попытка атаковать американский плацдарм закончилась вполне предсказуемо — жалкая кучка атакующих была буквально выкошена мощным пулеметным и артиллерийским (!) огнем американской дивизии.

Командовавший десантом, полковник Итики погиб, а сообщение уцелевших офицеров о силах американцев в японских штабах восприняли, как невероятное и посчитали, что отправка еще 1500 человек подкрепления поможет исправить дело, однако и эта попытка ожидаемо завершилась оглушительным провалом. Только теперь японское командование сообразило, что явно недооценило силы американского десанта и для возвращения острова потребуется не лихая атака сводного отряда, а полномасштабная операция с привлечением крупных сил армии и флота. Тем не менее, гордые сыны Аматерасу приняли брошенный им вызов — началось стягивание сухопутных и морских сил. Армия выделила для десанта 38-ю пехотную дивизию, флот — ударное соединение Нагумо и многочисленные легкие корабли. А пока шло сосредоточение сил, японцы вынуждены были ограничиться "капельными" перевозками небольших пополнений и скудного снабжения по ночам с помощью эсминцев и отдельных быстроходных транспортных судов, под охраной всё тех же эсминцев.

А американцы между тем преподнесли своим противникам еще один сюрприз, закончив в рекордные сроки сооружение аэродрома и тут же перебросив на него авиацию морской пехоты. Японцы, привыкшие к строительству с использованием только мотыг и лопат и соответствующим темпам проведения работ, от этого факта еще долго пребывали в состоянии шока. Если же отстраниться от моральной составляющей, то появление на Гуадалканале крупного аэродрома, получившего название "Гендерсон-филд", на котором могли базироваться до 100 самолетов, фактически обеспечило американцам локальное господство в воздухе.

Постоянное присутствие в районе боев американской базовой авиации еще больше осложнило японцам задачу переброски подкреплений, но командование Объединенного флота считало, что масштабная десантная операция, поддержанная основными силами флота, разом поправит положение. Результатом этой уверенности и явилось сражение у Восточных Соломоновых островов.

Для этого сражения японский флот выделил свои основные силы: соединение Нагумо из четырех ударных авианосцев, ударный отряд Кондо, включавший в себя помимо прочего два линейных крейсера, и многочисленные легкие силы, прикрывавшие транспорты с десантом. Причем в состав десантных сил входил легкий авианосец "Рюдзё" с более чем тремя десятками самолетов на борту. Американцы также подтянули основные силы своего флота, усилив их к тому же авианосцем "Уосп", переброшенным из Атлантики — столкновение стало неизбежным.

Однако прежде чем решительная битва состоялась, обе стороны успели испытать на себе немало мелких неприятностей, существенно повлиявших на дальнейший ход событий. Для начала, американцы сами усложнили себе жизнь, отправив "Уосп" на дозаправку — этот наиболее мелкий из американских авианосцев не мог патрулировать в районе ожидания столь же долго, как его собраться. Само по себе это событие было довольно тривиальным, просто случилось уж очень не вовремя, о чем американцам предстояло очень скоро пожалеть. Не менее крупную свинью адмиралу Флэтчеру, командовавшему американским ударным соединением, подложил шифровальный отдел, который на этот раз крупно прокололся, уверенно заявив, что все большие японские авианосцы находятся в метрополии.

У японцев хватало своих неприятностей. Для начала, они не смогли наладить четкое взаимодействие между многочисленными отдельными отрядами своих кораблей, а в качестве продолжения не смогли толком задействовать и базовую авиацию из Рабаула, которая должна была подавить аэродром Гуадалканала. В результате сражение приняло хаотичный характер, распавшись на ряд отдельных, мало связанных эпизодов.

* * *

В день решающего столкновения первый ход сделали американцы, выслав на разведку почти все пикировщики "Энтерпрайза". Причем было впервые применено оригинальное тактическое нововведение: самолеты высылались парами и с половинной бомбовой нагрузкой (пятисотфунтовая бомба, вместо тысячефунтовой). Таким образом, это была уже не разведка, а скорее поисково-ударная завеса. Впрочем, новшество оказалось сомнительным, так как существенно сократило радиус поиска. В результате американские пилоты обнаружили японское десантное соединение (разбитое на множество отдельных отрядов, действующих отдельно), а также линкоры Кондо, но не смогли обнаружить авианосцы Нагумо, державшиеся севернее.

Прямым результатом этого стала посылка ударных групп "Саратоги" и "Лексингтона" в немедленную атаку на обнаруженный разведчиками "Рюдзё" и другие корабли, осуществлявшие прикрытие японского десанта. Флэтчер, благодаря неверным сведениям службы радиоперехвата, не ожидал появления ударных авианосцев противника, а данные авиаразведки только укрепили его в этом мнении. Однако очень скоро ему пришлось пожалеть о своем поспешном решении. Когда ударные группы уже двигались к цели, пришло сообщение от одной из патрульных "Каталин", сообщавшее об обнаружении больших японских авианосцев с многочисленным прикрытием. Худшее положение сложно было представить — половина ударных самолетов "Энтерпрайза" еще возвращалась из разведки, а ударные группы "Саратоги" и "Лексингтона" уже ушли в атаку на "Рюдзе" и перенацелить их никак не получалось. В довершение всего, незадолго до получения сообщения с патрульной "Каталины", перехватчики "Энтерпрайза" сбили японский гидросамолет с крейсера "Тикума", однако уже после того, как тот успел передать сообщение о местонахождении американских авианосцев.

Единственное, что еще можно было сделать, это усилить до предела истребительный барраж и надеяться на то, что ему удастся отразить японскую атаку. Именно этим Флэтчер и занялся, благо после Алеутского сражения количество истребителей в составе авианосных авиагрупп было увеличено вдвое — с 18 до 36 машин. Мощь воздушного барража увеличилась до шести десятков самолетов, а корабли охранения сомкнули строй, формируя плотный ордер ПВО. И очень вовремя, так как японские атаки не заставили себя долго ждать.

Первая японская волна состояла из двух торпедоносных (с авианосцев "Сорю" и "Сёкаку"), двух бомбардировочных (с "Хирю" и "Дзуйкаку") и четырех истребительных эскадрилий (по одной с каждого авианосца), которые разделившись атаковали "Лексингтон" и "Энтерпрайз". Мощный истребительный барраж, выставленный американцами, не смотря на все старания японских истребителей сопровождения, сумел-таки ощутимо потрепать ударные эскадрильи, но сорвать атаку не смог, во многом из-за отвратительно действующих операторов наведения.

"Энтерпрайз" получил три четвертьтонные бомбы, причем две — практически в одно место, в районе второго самолетоподъёмника, но сумел благополучно избежать торпедных попаданий. Менее маневренный "Лексингтон" все-таки получил, в придачу к двум бомбам, одну торпеду в борт. Однако в целом американцам удалось отбиться — мощный зенитный огонь и многочисленные истребители сделали свое дело. Так что, когда изрядно прореженная первая японская волна покинула поле боя, оба подбитых авианосца отнюдь не выглядели обреченными, а остальные корабли и вовсе не пострадали.

В то же самое время, когда авианосцы Флэтчера отражали японские атаки, американские ударные авиагруппы нанесли удар по силам прикрытия японского десанта. Шансов у одинокого "Рюдзё" не было практически никаких, но японцы, сами того не ведая, еще и дополнительно облегчили задачу своим противникам, отправив больше половины авиагруппы для штурмовки аэродрома на Гуадалканале. В результате сопротивление американцам оказала лишь дюжина "Зеро", которая была уверенно оттеснена в сторону куда более многочисленными "дикими котами". Даже в безнадежной ситуации маленький авианосец пытался сопротивляться до конца, но силы были слишком уж неравными. Так что, получив несколько бомбовых и торпедных попаданий, "Рюдзё" вскоре начал тонуть. Американские же летчики, еще не успевшие сбросить свои торпеды и бомбы, перенесли атаки на крейсера сопровождения, однако тут им не удалось добиться успеха — единственное бомбовое попадание в "Микуму" погоды не сделало.

Базовой авиации с Гуадалканала и "летающим крепостям" с Эспириту-Сантос тоже нашлось дело — они настойчиво атаковали японские транспорты с десантом. Успехи были не слишком впечатляющие, но японские конвои, вынужденные уклоняться от атак, пришли в заметное расстройство и замедлили свое продвижение. О том, чтобы успеть прибыть к острову к наступлению темноты теперь не могло быть и речи. А это в свою очередь означало, что транспорты и на следующий день будут подвергаться воздушным атакам, что грозило сорвать всю высадку. Естественным решением было подавить аэродром с помощью налетов бомбардировщиков из Рабаула и с авианосцев Нагумо. Однако запланированные еще на утро налеты базовой авиации сорвались из-за плохой погоды на пути следования к острову, а авианосцам "Кидо Бутай" вскоре стало не до штурмовки аэродрома. Так что налет двух десятков самолетов с "Рюдзё", совершенный еще утром и более-менее успешно отраженный истребителями морской пехоты, так и остался единственным неприятным происшествием на "Поле Гендерсона".

* * *

Событием же, отвлекшим ударные авианосцы Нагумо от поддержки и прикрытия десанта, стал запоздалый налет американских палубных самолетов. Флэтчер, отразив первый удар японцев и наведя кое-какой порядок на поврежденных кораблях, принялся лихорадочно формировать ударную группу из всего, что оказалось под рукой. Основу, наспех собранной ударной волны, составили торпедоносцы и пикировщики "Энтерпрайза", дозаправившиеся и перевооружившиеся после утренних разведывательных полетов или вовсе не принимавшие пока участия в боях, а также самолеты с "Лексингтона" и "Саратоги", не включенные по различным причинам в группу, потопившую "Рюдзё" и ещё не вернувшуюся на свои авианосцы.

Из-за поспешности, сформировать ударную группу толком не удалось — истребители, торпедоносцы и пикировщики отправлялись в полет сами по себе, растянувшись по фронту и высоте. В результате вместо массированного удара получилась хаотическая атака отдельных эскадрилий, не согласованная по времени и без всякого намека на координацию действий различных типов самолетов. Тем не менее, даже такой налет дал ощутимый результат.

Пикировщикам с "Энтерпрайза" удалось прорваться через истребительный заслон и заградительный огонь зениток и атаковать флагман Нагумо. "Сёкаку" получил три прямых попадания, разворотивших ему всю носовую часть полетной палубы и вызвавших обширный пожар на ангарной. О том, чтобы принимать и выпускать самолеты теперь не могло быть и речи. Еще больше отличились пикировщики с "Саратоги", хотя в данном случае им просто повезло — они подошли к месту последними и попали в своеобразное "окно", образовавшееся в японском истребительном барраже. Эскадрилья "Wildcat" с "Лексингтона", подошедшая ранее, связала боем большую часть "Зеро", а оставшиеся японские истребители были увлечены преследованием остатков изрядно потрепанной торпедоносной эскадрильи "Энтерпрайза". Так что подоспевших к концу драки пикировщиков, встретил только редкий зенитный огонь — большинство зенитчиков и наблюдателей тоже следили за низколетящими торпедоносцами. Промахнуться в таких условиях, было бы сродни чуду, но опытные пилоты "Саратоги" не оставили японцам и тени шанса. Когда грохот бомб и вой выходящих из пике самолетов остался позади, "Сорю", ставший мишенью этой атаки, пылал от носа до кормы, получив попадания сразу пяти тысячефунтовых бомб.

Самим американцам пришлось еще хуже. Ко времени подхода второй японской волны, большая часть истребителей воздушного барража вынуждена была вернуться на свои авианосцы для дозаправки, так что японцы на этот раз смогли сравнительно легко прорваться к своим целям. Тяжелее всех пришлось "Энтерпрайзу", так как еще в первом налете он лишился части зенитной артиллерии из-за попадания японской бомбы в правый кормовой спонсон пятидюймовых орудий. Теперь авианосцу пришлось еще хуже — первая же попавшая в него бомба, вывела из строя рулевую машину, корабль потерял управление и начал описывать циркуляцию. После этого его судьба была практически предрешена. Гигантский неуправляемый авианосец, словно взбесившийся мастодонт, носился кругами, разгоняя корабли своего эскорта, и представлял из себя просто идеальную цель для японских торпедоносцев, которые не замедлили воспользоваться своим шансом. В правый борт "Big E" одна за другой ударили три торпеды, что привело к затоплению машинного и котельного отделений, авианосец стал стремительно терять ход.

Считая судьбу "Энтерпрайза" предрешенной, японские летчики переключились на другие американские корабли, в первую очередь на, оказавшийся ближайшим к тонущему авианосцу, линкор "Норт Каролина". Однако тут пилоты "Кидо Бутая" встретили более чем достойный отпор. Этот ветеран Алеутского сражения, чье зенитное вооружение было дополнительно усиленно во время недавнего ремонта, встретил атакующие самолеты невероятно плотным огнем, нанеся противнику весьма тяжелые потери. Полностью избежать повреждений линкору не удалось, но атаку он отразил, не потеряв при этом боеспособности. Попадание сбитого японского бомбардировщика в кормовой мостик "Норт Каролины" смотрелось, конечно, очень эффектно, но никакой непосредственной угрозы кораблю не несло, как и две четвертьтонные бомбы, угодившие в центральную часть корабля. Линкор сохранил ход и большую часть зенитного вооружения и вплоть до конца налета продолжал изрыгать в небо тысячи зенитных снарядов, напоминая, по выражению японских летчиков, действующий вулкан.

Зато "Лексингтон" оказался не на высоте. Не смотря на то, что его прикрывал плотным зонтом зенитного огня линкор "Вашингтон", тяжелый корабль довольно неуклюже уворачивался от направленных в него торпед и бомб. Результатом стали торпедное и три бомбовых попадания. Впрочем, для громады водоизмещением свыше 40000 тонн, это было не так и много, даже с учетом того, что обе торпеды, полученные кораблем в ходе двух японских атак, попали в левый борт, создав крен в 8 градусов. После окончания налета, команда довольно быстро ликвидировала большую часть полученных повреждений. Пожары были локализованы, крен уменьшен путем контрзатопления — казалось, что опасность осталась позади. Авианосец даже сумел принять свои самолеты, вернувшиеся из налета на соединение Нагумо.

Однако, спустя полтора часа после окончания налета судьба флагмана адмирала Флэтчера была решена в один миг — "Lady Lex" содрогнулась от носа до кормы от чудовищного внутреннего взрыва, который буквально вырвал нутро корабля. Взятые под контроль пожары, разом вышли из повиновения, охватив почти весь корабль, бороться с ними было уже невозможно — пожарные магистрали были повреждены. Спустя еще час, потраченный на безуспешные попытки справиться с полыхающим огнем, была отдана команда покинуть корабль, а эсминцы, закончив спасение экипажа, тремя торпедами в упор отправили полыхающий остов на дно Тихого океана. Как показало позднейшее расследование, причиной гибели авианосца стала трещина в цистерне с авиабензином, образовавшаяся от одного из торпедных попаданий. Пары бензина постепенно накопились в подпалубном пространстве, а затем сдетонировали от короткого замыкания, что и привело к столь печальным для корабля последствиям.

Оставшись всего с одним авианосцем, Флэтчер принял нелегкое решение отступить, открыв японцам дорогу к острову. Но перед уходом следовало добить потерявший ход "Энтерпрайз", чтобы он не достался противнику. Вот с этим-то неожиданно возникли проблемы. Эсминцы "Мастин" и "Андерсон", оставленные чтобы прикончить обреченный корабль, без особых проблем сняли с него экипаж и выпустили по паре торпед... затем еще шесть, из которых попали и взорвались лишь две — "Энтерпрайз", хоть и накренился так, что практически касался полетной палубой воды, упрямо отказывался тонуть! В полном отчаянии командиры эсминцев приказали открыть по авианосцу артиллерийский огонь. Изрешеченный корабль, на котором давно уже прекратилась борьба за живучесть, горел, медленно дрейфуя по ветру, но погружаться категорически отказывался. Эсминцы оставались на своем посту до темноты, дожидаясь гибели подопечного, но, в конце концов, получив сообщение о подходе японских кораблей из ударного соединения Кондо, все же покинули опасный район и ринулись на соединение с отходящими силами Флэтчера, резонно решив, что своя рубашка ближе к телу.

Когда уже под утро, японские эсминцы появились у Гуадалканала, "Энтерпрайз" все еще был на плаву, озаряя ночь заревом полыхающего на нем пожара. Он был единственным американским кораблем, оставшимся в водах, омывающих архипелаг. Японцы сфотографировали эффектно выглядящий остов, подсвеченный языками пожаров, после чего, убедившись в невозможности буксировки, добили его двумя торпедами.

Японское командование достигло своей цели — проложило дорогу своим десантным силам к острову, однако эта тактическая победа далась им слишком дорогой ценой. "Сорю" так и не удалось спасти — ночью корабль затонул, при этом погибла вся машинная команда, отрезанная от верхних палуб бушующими пожарами. Более крупный "Сёкаку" сумел справиться с повреждениями, но о продолжении боевых действий не могло быть и речи — корабль требовал серьезного ремонта на верфи. Два оставшихся авианосца понесли тяжелейшие потери в авиагруппах. Особенно тяжелой была потеря опытных пилотов, в частности командиров эскадрилий, прошедших всю тихоокеанскую кампанию, начиная с налета на Перл-Харбор — восполнить эти утраты было практически невозможно.

Всё это привело к тому, что Нагумо, подрастерявший боевой пыл, уже ночью начал отвод своего потрепанного соединения на север — запланированный удар палубной авиации по аэродрому Гендерсона был отменен. Хуже того, десантные силы остались без авиационной поддержки и прикрытия, чем не преминули воспользоваться американцы — все последующие дни японские транспорты подвергались атакам базовой авиации с Гуадалканала, сумевшей таки потопить несколько транспортов с войсками и снабжением и существенно затянуть разгрузку остальных.

Тем не менее, японцы считали, что победа у них в кармане, ведь основная масса войск достигла острова, что обеспечило сынам Аматерасу существенный перевес в живой силе — впервые с начала боёв за остров. Учитывая, традиционно пренебрежительное отношение японцев к боевым качествам американских солдат, командование 17-й армии полагало, что успех предстоящего наступления обеспечен. Но реальность не оставила от этих представлений камня на камне.

Наступление, начатое японцами с изрядным опозданием из-за трудностей с выгрузкой прибывших подкреплений, с треском провалилось. Прорвавшиеся почти к самому аэродрому японские части, были буквально сметены гаубичным огнём и окончательно разгромлены контратаками американцев. 1-я дивизия морской пехоты США не только удержала свои позиции, но и смогла расширить занимаемый ею плацдарм!

Фактически это означало провал всех японских планов в южной части Тихого океана — именно Гуадалканал стал концом непрерывного японского наступления, продолжавшегося почти год на бескрайних просторах Тихого океана и Юго-Восточной Азии. С этого момента Япония вынуждена была перейти к стратегической обороне, хотя по инерции борьба за Соломоновы острова еще продолжалась.

Японские эсминцы доставляли снабжение для оставшихся на Гуадалканале войск с такой регулярностью, что даже заработали у американцев прозвище "Токийский экспресс". Базовая авиация из Рабаула и Порт-Морсби регулярно атаковала американские корабли в, омывающих архипелаг, водах. Американская авиация отвечала тем же. Крупного успеха добилась подводная лодка I-19, отправившая на дно авианосец "Уосп". Японские линкоры, стремясь подавить аэродром Гендерсона, приступили к ночным обстрелам острова специальными снарядами "тип 3", причем для "Хиэя" и "Кирисимы" эти набеги окончились гибелью под бомбами и торпедами тех самых самолетов с Гуадалканала, а также от снарядов американских линкоров и крейсеров, прикрывавших подходы к острову. По ночам, в омывающих Гуадалканал водах, вспыхивали жаркие скоротечные схватки, после которых на дно отправлялись всё новые и новые корабли и суда обеих сторон, а днем, не успевшие отойти в свои базы эскадры подвергались яростным атакам авиации. За полгода боев каждая из сторон потеряла в этих сражениях целый флот суммарным водоизмещением в сотни тысяч тонн. Один из проливов между Гуадалканалом и Флоридскими островами даже заслужил у американских моряков красноречивое прозвище — "Железное дно".

Но, не смотря на тяжелые потери и периодические неудачи, американцы постоянно усиливали натиск. Прославившаяся своей стойкостью, 1-я дивизия морской пехоты, понесшая за время боев в болотистых джунглях огромные потери, причем не столько от вражеского огня, сколько от малярии и прочих тропических болезней, была заменена свежей пехотной дивизией, переброшенной с Новой Каледонии, которая закончила вытеснение японцев с Гуадалканала, полностью очистив этот остров. После чего началось методичное продвижение на север вдоль цепочки Соломоновых островов. Японцы медленно пятились, пока еще организованно вывозя свои гарнизоны — война на Тихом океане повернула вспять.

* * *

Нойнер тоже возвращался к тому, с чего начинал — в учебный лагерь, где когда-то началось формирование его дивизии, и где она же теперь находилась на отдыхе в ожидании дальнейших событий. Поезд катился на север, погромыхивая колесами и вагонными буферами на стыках, а Ганс, прикрыв глаза, предавался приятным воспоминаниям. Вспомнить было о чем — прошедший отпуск выдался богатым на события. И подумать над последствиями этих событий тоже не мешало бы, так почему бы и не сейчас? Ганс поерзал, устраиваясь поудобней, на своей верхней полке, и, прикрыв глаза, принялся вспоминать...

Собственно, все воспоминания об отпуске вертелись вокруг свадьбы и подготовки к ней. Именно в процессе этой самой подготовки, Ганс довольно неожиданно для себя выяснил, что является, не много не мало, самым выдающимся жителем их поселка, по крайней мере за последние 100 лет! Хотя особой скромностью гауптштурмфюрер никогда не страдал, это открытие его несколько ошеломило. Как-то вдруг оказалось, что он единственный из всех коренных жителей Вальгау, который умудрился дослужиться до офицерского звания, получить два Железных креста, Германский крест в золоте и серебряный знак за ближний бой, да еще и остаться при этом в живых. Так что свадьба столь важной по местным меркам персоны просто обязана была быть самой пышной и многолюдной в округе. В принципе, проблем с этим не было — желающих как следует гульнуть и повеселиться, да еще и не просто так, а по уважительной причине, хватало. Длящаяся который год война давала людям немного поводов для радости, так что любой подвернувшийся случай старались использовать по-максимуму.

В общем, в назначенный день на торжественную церемонию бракосочетания собрался народ со всей округи. Счастливую невесту окружал целый сонм подружек, громко поздравлявших виновницу торжества вслух и отчаянно завидовавших свалившемуся на товарку счастью в душе. Причина зависти в парадном эсэсовском мундире с офицерскими погонами и многочисленными орденами топталась тут же. А рядом с женихом маялся ефрейтор отдельного батальона связи частей резерва ОКХ и по-совместительству друг детства Нойнера Эрвин Шульц — единственный достойный кандидат на должность шафера, оказавшийся в нужный момент под рукой. Именно Шульцу на свадьбе пришлось хуже всех. Ефрейтор прибыл в отпуск почти на неделю раньше Нойнера и за все это время практически ни разу не протрезвел. Пить он начал еще по дороге домой, затем продолжил уже на месте, благо вернувшемуся с фронта герою были везде рады. Собственно Шульц и не собирался ничего менять до самого конца отпуска, но Ганс, убедившись за день до свадьбы, что приезда остальных друзей в ближайшее время ожидать не стоит, бесцеремонно вторгся в его личную жизнь. Вопрос был решен просто и эффективно: стащив с кровати в дым пьяного товарища, Нойнер выволок слабо шевелящееся тело на улицу и хладнокровно макнул его в здоровенную бочку с водой, проломив головой Эрвина тонкую корочку намерзшего за ночь льда.

Позднее Шульц утверждал, что это был самый страшный момент в его жизни, после которого он безоговорочно поверил во все фронтовые байки про невиданную жестокость и беспощадность войск СС. Но еще больший ужас ожидал его впереди. Ганс, которого родня освободила от всех хлопот по организации свадьбы, сконцентрировался на выполнении единственной задачи — не дать потенциальному шаферу вновь уйти в запой. Так что весь день накануне торжества превратился для Шульца в бесконечную пытку — бедняга оказался между двух огней — жестокое похмелье схлестнулось с непреклонной волей гауптштурмфюрера. В результате всех этих мытарств, во время церемонии бедолага больше всего напоминал ожившего мертвеца. По крайней мере, у Ганса, навидавшегося всевозможных трупов с избытком, бледная посеревшая кожа, запавшие тусклые глаза и глубокие тени, залегшие на обострившемся лице, вызвали именно такую аналогию.

Но даже убитая рожа Эрвина не смогла испортить праздника. В конце концов, кому есть дело до таких мелочей, когда гулянка в самом разгаре? Так что свадьба вполне удалась. Единственным недостатком с точки зрения старожилов было разве что отсутствие драки — непременного атрибута любого массового мероприятия с выпивкой. Но тут уж ничего нельзя было поделать, так как, не считая абсолютно небоеспособного Шульца, в Вальгау просто отсутствовали задиры подходящего возраста. Правда отсутствие потасовки между парнями было отчасти скомпенсировано назревавшей сварой между счастливой невестой и Гретой — официанткой-подавальщицей единственной пивной Вальгау, в которой собственно и происходило празднование. Роскошная грудь Греты, маняще покачивающаяся в глубоком декольте при каждом шаге, буквально приковывала взгляды всей мужской половины приглашенных, и Нойнер, увы, не был тут исключением. Так что для восстановления положительного морального облика супруга, Кристине даже пришлось прибегнуть к испытанному средству — пинкам под столом и угрожающему шипению в ухо. Своевременно предпринятые меры оказали необходимое воздействие — хоть и не без труда, Гансу всё же удалось оторвать взгляд от заманчивого зрелища — молодая семья успешно пережила первое испытание на прочность...

Проводник осторожно потормошил Нойнера за плечо, прервав поток воспоминаний:

— Герр офицер, следующая станция — ваша, пора выходить.

Ганс, чертыхнувшись, глянул на стоящего рядом проводника, затем кинул взгляд в окно и неохотно слез с полки. От семейных обязанностей еще можно было как-то уклониться, а вот от служебных пока что не получалось.

* * *

Стоило Нойнеру прибыть в расположение своей части, как всемогущая военная бюрократия явила ему свой звериный лик — Ганса вызвали в штаб дивизии. Там его встретил традиционно хмурый Ламмердинг, который прямо с порога огорошил его вопросом:

— Женился, гауптштурмфюрер?

— Да. — Ганс хоть и удивился такой осведомленности, но способности соображать не утратил.

— Поздравляю. А поздравительный адрес от лица командования дивизии наш кадровый отдел отослал еще вчера. Думаю, твоей жене будет приятно.

— Несомненно, штандартенфюрер.

— А вот для тебя есть менее приятная бумажка, ознакомься. — С этими словами Ламмердинг небрежно подпихнул какую-то бумагу, скользнувшую по гладкой столешнице в сторону Ганса, и, прищурившись, стал с интересом наблюдать за его реакцией.

Бумага оказалась рапортом, написанным каким-то армейским лейтенантом и адресованным своему начальству. Как она оказалась в штабе эсэсовской дивизии, оставалось неясным. Смысл рапорта сводился к тому, что лейтенант, двигаясь со своей колонной снабжения из Гомеля на Ровно, наблюдал последствия действий карательного отряда СС — полностью уничтоженное крупное село, буквально заваленное (как следовало из рапорта) обгорелыми останками. В заключение своего рапорта лейтенант рекомендовал принять самые энергичные меры против произвола эсэсовцев, которые по его словам явно превысили свои полномочия, организовав без всякого суда и следствия настоящую бойню мирных жителей.

Читая этот рапорт, Ганс отчетливо представил себе аккуратного, франтоватого тыловика-снабженца, стоящего по щиколотку в свежей золе посреди распухших от пожаров трупов и стремительно зеленеющего при виде окружающей обстановки. Губы Нойнера невольно разъехались в саркастической усмешке. Эта реакция не укрылась от внимательного взгляда Ламмердинга:

— Что ухмыляешься? Понял хоть, почему я тебе эту писульку подсунул?

Ганс, слегка покопавшись в памяти, выдал:

— В рапорте есть несколько знакомых названий. Если я правильно помню, то именно в тех местах я гонялся за партизанами, когда наша дивизия возвращалась с Восточного фронта.

Теперь уже усмехнулся и Ламмердинг:

— Верно помнишь, гауптштурмфюрер. С памятью у тебя всё в порядке. Я тебе больше скажу: то спаленное село, что упомянуто в рапорте, пустили по ветру твои парни.

— Это то, где мы обоз партизанский раскатали, что ли?

— Оно самое. А этот армейский чистоплюй припёрся туда через три дня после тебя, проблевался от свежих впечатлений и тут же накатал на вас эту бумажку. Теперь понял?

— А что тут непонятного? Жаль, что этот хлыщ не явился туда на три дня РАНЬШЕ меня, тогда бы он одним расстройством желудка не отделался.

Штандартенфюрер хмыкнул:

— Это верно, появись он там на несколько деньков раньше и у него были бы неплохие шансы застать тех партизан живыми. Только вот вряд ли это его обрадовало бы.

— Я только одного не пойму: как его рапорт попал к нам?

— Да это-то как раз просто. Поскольку СС неподсудно армейской юстиции, то местный комендант, которому пришла эта писулька, просто переслал ее нам с рекомендацией "разобраться и принять меры". — Ламмердинг презрительно фыркнул, выражая свое отношение и к армейскому коменданту и ко всей этой истории в целом, после чего демонстративно скомкал рапорт и запустил его в корзину для мусора.

— В общем, так, гауптштурмфюрер, посмеялись и хватит. Про этот анекдот с рапортом можешь смело забыть, у нас и поважнее задачи есть. Война меняется, и мы меняемся вместе с ней. Нашу дивизию преобразовывают в панцер-гренадерскую. Приказ от 9-го ноября читал? То-то же. А еще скоро начнется формирование ряда новых дивизий. Ветераны, включая "Тотенкопф", должны предоставить для них опытных офицеров и солдат, так что у нас ожидается волна кадровых перестановок. Понимаешь, к чему я веду?

— Новое назначение?

— Верно. Быстро соображаешь, это хорошо. Макс Симон сдает свой полк, он назначен командиром новой дивизии, формирование которой скоро начнется. Твой дружок, Отто Баум, принимает его 1-й полк и рекомендует назначить тебя на свое место. Что скажешь, Ганс?

Нойнер мгновенно подобрался.

— Я готов принять батальон, штандартенфюрер!

Губы Ламмердинга скривила обычная жесткая усмешка:

— Не сомневаюсь, гауптштурмфюрер. Как только группенфюрер Кеплер вернется из госпиталя, твое назначение будет утверждено официально. Успехов на новом посту!

Неожиданный разговор с начальством, начавшийся со странного рапорта, закончился на мажорной ноте.

Глава 4 "Фигуры на доске"

Новый, 1943-й, год начинался сумбурно. Мир вступал в него не в самом лучшем состоянии, его буквально лихорадило в ожидании нового приступа военной активности. Ситуация на всех направлениях находилась в подвешенном состоянии и противники стремились любой ценой добиться значимых преимуществ еще до начала решающих боев, активно маневрируя силами и готовя новые резервы.

В Тихом океане обе стороны были до предела истощены предшествующими сражениями, так что боевые действия там затухли сами собой. Американцы потеряли почти все свои авианосцы, а японцы почти всех опытных палубных летчиков. В результате американское наступление на Соломоновых островах выродилось в медленное "наползание" на японские оборонительные позиции.

Захватив очередной остров в, казавшейся бесконечной, цепочке архипелага, американцы быстро оборудовали там аэродром, перебрасывали на него авиацию и начинали завоевывать господство в воздухе над следующим островом, постепенно наращивая давление. Затем вся процедура повторялась. Официально такая стратегия именовалась "шаг за шагом", что как бы указывало на последовательность предпринимаемых действий с обязательным прочным закреплением достигнутых результатов, перед переходом к следующему этапу. Неофициально такой способ действий получил куда более уничижительное название "от пальмы к пальме", с явным намеком на чрезвычайно медленный и осторожный характер наступления. Японцы же приняли тактику сдерживания, до предела затягивая борьбу за каждый островок, а затем эвакуируя остатки гарнизона. Вся эта возня сопровождалась яростными боями на суше, море и в воздухе, стоившими обеим сторонам немалых потерь.

Американцы были бы рады ускорить события, но отсутствие мощной палубной авиации не позволяло высаживать десанты на большом расстоянии от своих передовых баз, обходя наиболее сильно укрепленные позиции противника. По той же самой причине японцы не могли перехватить инициативу, нанеся внезапный фланговый удар по медленно продвигающемуся на север противнику с целью перехвата линий снабжения американской ударной группировки. Война временно зашла в позиционный тупик, принявший довольно необычные формы в силу географических особенностей данного театра военных действий.

Параллельно с изматывающими боями в тропических джунглях Полинезии, вдали от условной линии фронта проходящей через мириады островков, затерянных в бескрайних пространствах Тихого океана, на верфях и заводах США и Японии шла другая война. И здесь, в отличие от прямых столкновений в извилистых проливах и сырых джунглях, превосходство Америки было неоспоримо. В последний день уходящего 42-го года в строй вошел первый ударный авианосец типа "Эссекс", проложивший дорогу огромной плеяде однотипных кораблей, изменивших рисунок войны на Тихом океане. Параллельно с этим американцы начали переоборудование в легкие авианосцы целой серии недостроенных крейсеров. Чуть ли не каждый месяц океанские волны принимали в свои объятия корпус очередного спускаемого на воду авианесущего корабля. А еще в прошедшем сорок втором в строй вошли четыре новейших линкора типа "Саут Дакота", парочка из которых даже успела принять участие в боях. В следующие два года к ним должны были добавиться шесть еще более мощных и быстроходных линкоров типа "Айова". Крейсера, эскортные авианосцы, эсминцы и подводные лодки строили десятками, нередко спуская на воду по несколько кораблей одновременно. Что же касается всякой мелочи вроде тральщиков, десантных судов и прочих торпедных катеров, то тут счет построенных единиц шел уже на сотни.

А помимо кораблей американские заводы и фабрики ежедневно выпускали массы вооружения, боеприпасов, обмундирования, амуниции, медикаментов... Танки и самолеты, орудия и транспортные суда шли в армию настоящим потоком. Гигантский маховик военных заказов, раскрученный Рузвельтом еще в 40-м году, наконец-то набрал обороты и вышел на максимальную мощность.

Что могла противопоставить этой чудовищной промышленной мощи Япония? Не так уж и много. Но самураи честно попытались. Была принята новая судостроительная программа, нацеленная на строительство авианосцев, увеличивалось производство самолетов, активизировалось строительство оборонительных сооружений и инфраструктуры на внешнем и внутреннем оборонительном периметре империи... Вот только масштаб всех этих мероприятий не шел ни в какое сравнение с аналогичными действиями американцев. Япония безнадежно проигрывала гонку вооружений. Чтобы хоть как-то выправить положение японцы даже обратились за помощью к немцам, благо после прекращения боевых действий на Восточном фронте вновь открылся канал транзитных поставок, которые СССР обеспечивал в счет наложенных на него репараций. Германия, фактически законсервировавшая свой надводный флот, продала Японии кое-какое оборудование для верфей, специнструмент и лицензии на некоторые технологии. Кроме того немцы помогли (не бесплатно разумеется) с радиоэлектронным оборудованием, в области которого отставание Японии было особенно сильным.

Свою лепту в укрепление военно-промышленного потенциала страны восходящего солнца внес и Советский Союз, который по условиям Стокгольмского мира передал Японии все сахалинские нефтепромыслы и предоставил свой невеликий торговый тоннаж Тихоокеанского пароходства для обслуживания транспортных перевозок между Японскими островами и портами Северного Китая и Кореи, то есть во внутренних японских водах. Также СССР обязался поставить Японии некоторое количество дефицитного сырья и материалов. Всё это несколько разрядило создавшуюся критическую обстановку в японском военно-промышленном комплексе, но объем производимой в Японии военной продукции всё равно в разы уступал объемам, выпускаемым в США, так что перспективы длительного противостояния на Тихом океане рисовались высшему японскому руководству в довольно таки мрачных тонах.

* * *

В Европе ситуация выглядела куда менее однозначно. В январе англо-американские войска эффектно завершили африканскую кампанию, захватив Тунис и принудив к капитуляции остатки франко-итальянских войск, намертво блокированных с суши, моря и воздуха на мысе Бон. Еще раньше, в декабре, американцы путем переговоров, подкреплённых не шуточным военным давлением, добились капитуляции французских гарнизонов в Западной Африке — черный континент был завоёван союзниками в рекордные сроки. Дальнейшие планы требовали переноса боевых действий в Европу, но с этим всё обстояло не так просто.

Германия располагала второй экономикой мира, которая к тому же получила существенную подпитку за счет ресурсов, захваченных в Советском Союзе. Добывающим отраслям оккупированных территорий германские экономические инспекции всегда уделяли максимальное внимание. И теперь криворожская руда, никопольский и кавказский марганец, майкопская и грозненская нефть начинали все более и более активно питать немецкую промышленность. Экономика завоеванных и союзных стран Европы тоже не простаивала, всё больше и больше включаясь в работу по обеспечению германской военной машины. Меры, понемногу принимавшиеся с осени 40-го года и резко активизировавшиеся с конца 41-го, после вступления Франции в войну, наконец-то, начали приносить ощутимые результаты. Французские, голландские, бельгийские, датские и норвежские предприятия развернули и продолжали расширять производство техники, оружия и боеприпасов по лицензиям немецких фирм. Причем лицензии продавались в добровольно-принудительном порядке за немалые деньги.

Собственно-немецкие заводы тоже не простаивали. После, начатого в декабре 41-го, перехода к тотальной войне, попытки сохранить на довоенном уровне выпуск гражданской продукции были прекращены, и началась повальная милитаризация экономики. Результат не замедлил сказаться — если до этого прирост военного производства за год измерялся процентами, то за 42-й он вырос в разы. В итоге Германия вырвалась в мировые лидеры по объему выпускаемой военной продукции. В 43-м году, правда, США по всем расчетам должны были оттеснить Третий Райх на почетное второе место, но шанс померяться силами на равных у немцев все равно оставался.

В отличие от Америки, вынужденной создавать свою армию на ходу, Германия располагала значительной форой: Вермахт был уже развернут, укомплектован и проверен огнем в многочисленных сражениях. Более того, Верховное командование вооруженных сил даже посчитало возможным демобилизовать некоторое количество солдат старших возрастов, чтобы укрепить промышленность.

Еще одним условно-благоприятным для Германии фактором была поневоле принятая немцам сугубо континентальная стратегия ведения войны. Кригсмарине не шли ни в какое сравнение с ВМС США и Великобритании, соответственно ни о каком прямом противостоянии на море не могло быть и речи. К тому же нужды сухопутных войск и ВВС имели для командования Вермахта несравненно более высокий приоритет, что особенно сильно стало сказываться с началом тотальной войны — судостроительные программы были существенно урезаны. Вытесненная из океанов Германия, была лишена ряда преимуществ, вытекающих из морской торговли, но в тоже время это избавило ее от необходимости тратить ресурсы на строительство армад ударных авианосцев и сонма эскортных кораблей, а ведь именно морские вооружения "съедали" весьма значительную часть военного производства западных союзников.

Ну и, конечно же, важнейшим козырем немцев стал Стокгольмский мирный договор, вернее вытекающие из него последствия — впервые Германия не была связана войной на два фронта. Все свои военные и экономические усилия, все захваченные и приобретенные ресурсы Райх теперь направлял на запад. Немцы могли себе это позволить, так как по условиям мира Советский Союз был буквально поставлен на колени — угрозы с востока более не существовало.

СССР вообще оказался в тяжелейшем положении. Страна потеряла важнейшие промышленные и сельскохозяйственные районы. Население уменьшилось на треть. По условиям мира Советский Союз вынужден был отказаться от программы ленд-лиза, причем за соблюдением этого условия следили немецкие инспектора, направленные во все советские порты и наделенные широкими полномочиями. Помимо прочего, это означало неминуемый голод в наступающем году, поскольку потерю "хлебных" районов Кавказа, Кубани и Центрального Черноземья, вместе с урожаем 42-го года, теперь уже нельзя было возместить поставками зерна и мяса из-за океана. Промышленность также ожидали тяжелые времена. Черная металлургия в первое время вообще оказалась на пороге коллапса, так как основные разработанные месторождения марганца остались на отторгнутых территориях, а новые пока не могли покрыть всех потребностей. Добыча нефти, не смотря на титанические усилия по развитию нефтепромыслов Башкирии и Татарии, по сравнению с 40-м годом упала в пять раз, что гарантировало жесточайший топливный дефицит. Но всё это меркло на фоне проблем, которые выпали на долю освобожденных территорий.

Отвод немецких войск за новую демаркационную линию, отрезавшую от территории СССР Прибалтику, Белоруссию, Украину, Кавказ, Крым, Кубань, Псков, Брянск, Курск, Воронеж, Ростов-на-Дону, Сталинград и Астрахань, производился в несколько этапов и продолжался до конца января 43-го года. Операция получила в германских штабах наименование "Зимняя гроза", но куда больше смыслу происходящего подошло бы название "Выжженная земля". Перед отходом оккупационных войск, с оставляемых территорий централизованно вывозилось всё продовольствие, включая посевной фонд, угонялся весь скот, весь транспорт (включая крестьянские повозки) и подвижной состав железных дорог. Эвакуировалось всё исправное оборудование, топливо, сырьё, готовые товары и даже металлолом. Взрывались все производственные здания и объекты инфраструктуры, причем делали это тщательно, разрушая не только стены, но и фундаменты. О восстановлении плотин и цехов после этого нечего было и думать — проще построить новые. Уже непосредственно перед оставлением территории с помощью специальных устройств уничтожали железнодорожное полотно, демонтировали и вывозили рельсы, сносили мосты. Отступающая немецкая армия оставляла позади себя пустыню.

Строго говоря, такие действия прямо запрещались одним из пунктов Стокгольмского мира, который требовал "... обеспечить на передаваемых территориях сохранность всех оставляемых материальных ценностей, объектов инфраструктуры, личного имущества...", однако немцы эти требования цинично проигнорировали. Все протесты советской стороны были невозмутимо парированы ссылкой на то, что разрушения являются результатом боевых действий, происходивших на передаваемых территориях во время прошедшей войны. В довершение всего германский МИД еще и выдвинул Советскому Союзу встречную претензию, в связи с массовыми разрушениями портовых сооружений, дорог, тоннелей, мостов, нефтепроводов и нефтеперегонных предприятий Закавказья и Астрахани, а также поджогом Бакинских нефтепромыслов и нефтехранилищ, уходящими частями Красной армии. Поскольку реально помешать этим массовым диверсиям ни одна из сторон не могла, то все протесты так и остались без последствий. Все разрушения оптом списали на последствия войны и занялись более срочными делами: СССР пытался наладить экономику, надорванную потерей наиболее развитых территорий и хаотичной эвакуацией, Германия — взвинчивала производство вооружений, на ходу переориентируясь в связи с некоторым изменением потребностей вооруженных сил.

Так, например, было существенно сокращено производство боеприпасов для полевой и противотанковой артиллерии, и самих этих артсистем. Зато увеличился выпуск зенитного и авиационного вооружения. Уже в ноябре, практически сразу после подписания мирного договора с СССР, полностью свернули производство танков PzIII, отменив уже выданные заказы на производство новых моделей M и N. Вместо них на тех же производственных линиях теперь выпускались штурмовые орудия и штурмовые гаубицы. Также был прекращен выпуск противотанковых самоходок "MarderII", шасси которых понадобились для новых САУ "Wespe". Отсутствие активного фронта свело потери в вооружении практически к нулю, что позволило безболезненно произвести частичную "переналадку" производств — кратковременное снижение валового выпуска теперь было не столь критично.

Германия, понимая, что вряд ли сумеет в долгосрочной перспективе выиграть у англосаксов гонку за численное превосходство, пыталась обеспечить за собой в предстоящем столкновении хотя бы качественный перевес. А уж в том, что схватка неизбежна, сомнений не возникало никаких — решения межсоюзнической конференции в Касабланке просто не оставляли других вариантов развития событий.

* * *

Это, без преувеличения, судьбоносное совещание, состоявшееся в январе 43-го года под занавес африканской кампании, фактически предопределило дальнейший ход событий во всем Мире. Конкретные результаты Касабланкской конференции были выражены в совместном официальном заявлении глав правительств США и Британской империи и заключались в требовании безоговорочной капитуляции Германии и Японии, а также всех их союзников. Этот ультиматум знаменовал собой отход от принципов, высказанных в Атлантической хартии — отныне никакого всеобщего разоружения, равноправной торговли и справедливого послевоенного мироустройства никто не обещал даже в теории. Союзники твердо намерились идти до конца и добиться полной и окончательной победы любыми средствами. Лишним подтверждением этому стало еще одно решение конференции, одобренное Объединенным комитетом начальников штабов США и Великобритании, которое привело к резкой эскалации воздушного наступления на Германию и другие страны Европы. Отныне авиаудары должны были следовать непрерывно днем и ночью, с всё возрастающей силой. Таким путем предполагалось разрушить экономическую базу противника и снизить его возможности к сопротивлению, а также подорвать моральный дух населения и войск еще до начала решающих боев.

Правда, практическое осуществление этих планов натолкнулось на ряд объективных трудностей. Например, оказалось очень сложным установить приоритет целей. Что важнее: завод по сборке авиадвигателей или предприятие по производству подшипников, нефтеперерабатывающие комбинаты или верфи, строящие субмарины? По этим (и сотням других) вопросам разгорелись не шуточные споры, которые еще больше усугубились из-за разных методов бомбометания, применяемых в ВВС США и британском бомбардировочном командовании. Добиться полного единства взглядов так и не удалось — все остались при своем мнении. В результате было принято соломоново решение: каждый будет проводить налеты по-своему, а результаты будут дополнять друг друга. Проверить правильность такого подхода могла лишь практика.

Впрочем, время на эксперименты у союзников было. Их флоты всё еще не располагали достаточным количеством десантных судов, а армии — необходимым количеством дивизий. Пока что шла только лихорадочная подготовка к грядущим десантам, на которую требовалось не менее трёх-четырех месяцев. Предполагалось, что за это же время объединенные ВВС сумеют разгромить Люфтваффе и достаточно "размягчить" немецкую военную промышленность, обеспечив тем самым комфортные условия для наступления сухопутных войск. Пока же, единственным местом непосредственного соприкосновения германских и союзнических сил, помимо сражений в воздухе и на море, был северный Иран — едва ли не самая удаленная и труднодоступная точка на земном шаре.

Бои там начались спонтанно и велись в довольно-своеобразных условиях. Еще до заключения советско-германского мирного договора, британцы, по договоренности с советским командованием, продвинули XXI-й индийский корпус своей 10-й армии в северные области Ирана, заняв столицу страны — Тегеран и выйдя передовыми отрядами к границе Азербайджана. Немцы, в свою очередь, опасаясь хотя бы временного захвата англичанами Баку, гнали свои войска вперед, даже в те дни, когда уже во всю шли переговоры о мире с СССР. В результате LVII-ой танковый корпус Кюнцена, продравшись через теснины "Железных ворот" у Дербента, вышел к крупнейшим нефтяным приискам Советского Союза буквально накануне подписания мирного договор.

Картина, представшая перед немецкими танкистами, вполне могла сойти за филиал адского пекла. Подожженные нефтяные скважины превратились в пылающие факелы, а открытые нефтехранилища, созданные путем простого заполнения нефтью наспех перегороженных горных ущелий, представляли собой настоящие озера огня. Тучи непроницаемо-черного дыма от грандиозных пожаров затмевали солнце, превращая ясный солнечный день в сумерки и мешая дышать. Бакинский порт, железная дорога и нефтеперерабатывающие предприятия также находились в весьма плачевном состоянии. Спешка германских танкистов оказалась напрасной — русские разорили собственные месторождения не хуже, чем это могли бы сделать англичане.

Не задерживаясь в Баку, 13-я танковая дивизия, составлявшая авангард танковой армии Рейнгарда, проследовала дальше на юг и в районе советско-иранской границы установила контакт с передовыми частями индийской моторизованной бригады. Индусы не стали испытывать судьбу и быстренько отошли к югу. Германцы, в свою очередь, не настаивали, остановив основные силы дивизии в Ленкорани.

Дальше последовала довольно длительная пауза. Немцы занимали Закавказье и пытались хоть как-то наладить снабжение своих войск. Советы, уходя, успели вывезти или разрушить большую часть инфраструктуры, в том числе и транспортной. В результате обеспечение даже относительно небольшой группировки, не ведущей к тому же активных боевых действий, превратилось для германского командования в нетривиальную задачу. Примерно в тех же условиях были и британцы, вынужденные подвозить снабжение по не самой лучшей дорожной сети Ирана от самого Персидского залива. Собственно, немцев такое положение устраивало, но англичане начали попытки разбомбить северокавказские нефтепромыслы, стремясь лишить противника с таким трудом приобретенных топливных ресурсов. Этого ОКВ уже не стерпело.

После первых пробных налетов англичан на цели в Закавказье, началось укрепление немецкой ПВО в регионе, а заодно было решено, что неплохо бы вынести передовые аэродромы и радиолокационные посты подальше к югу, чтобы обеспечить более комфортную и эффективную работу перехватчиков. Поскольку кое-какое снабжение зимой все же наладили (а весной, с открытием волжской навигации, предполагалось открыть еще один путь снабжения для закавказской группировки — от Сталинграда по Волге и Каспию до Баку), то командование сухопутных войск, скрепя сердце, все же отдало приказ о формировании специальной оперативной группы для действий в Иране.

В состав этого нового соединения, получившего название "Оперативная группа Кемпф" по фамилии своего командира, вошли XVIII-й горно-стрелковый корпус в полном составе и две легкопехотные дивизии — 28-я и 90-я. Эти последние были наспех переформированы: лишились горных орудий, зато получили по дивизиону штугов, их самокатные батальоны сменили велосипеды на броневики и мотоциклы, став разведывательными, а в саперных батальонах по одной роте было посажено на БТРы, пехота была моторизована, а гаубичные дивизионы артполков сменили конные упряжки на тягачи. После этого дивизии стали именоваться "легкими моторизованными" и должны были составить авангард наступления Кемпфа на британские позиции в Иране. Еще одним пополнением, включенным в оперативную группу, стал "корпус Ф" — довольно экзотическое подразделение, не смотря на громкое название, представляющее собой нечто среднее между отдельным полком и моторизованной бригадой к тому же частично укомплектованное арабами и прочими жителями Ближнего Востока. Вся эта сборная солянка, подчиненная штабу группы армий "Кавказ" (бывшая группа армий "Южная Украина"), возглавившему все немецкие войска в регионе, готовилась перейти в наступление в феврале, имея целью "... разгромить противостоящие британские войска и очистить северный Иран и южный берег Каспия от вражеского присутствия".

* * *

Все эти события, стремительно сменяя друг друга, пронеслись мимо Ганса, формируя новую картину мира и определяя его дальнейшую судьбу. Бои в Иране и на Соломоновых островах Нойнера абсолютно не беспокоили, а вот подготовка к отражению американо-британского вторжения в Европу легла на его плечи чуть ли ни целиком. Во всяком случае, такого мнения придерживался сам свежеиспеченный комбат.

Его назначение на новую должность утвердили еще перед Рождеством, так что новогодние праздники Ганс отмечал уже на новом месте и с новыми сослуживцами. Празднование, правда, вышло смазанным — всю дивизию перебаламутили массовые кадровые перестановки. Свою противотанковую роту Нойнер передал новому командиру в образцовом порядке, но... без участия командира дивизиона — старый друг Бохман получил новое предписание неделей раньше, а, назначенный ему на смену, Грюнерт еще не прибыл. Так что обязанности командира дивизиона Гансу пришлось исполнять самому — справился, ему не привыкать, но с такой кучей дел было уже не до праздников.

И такая кутерьма была повсюду. Достаточно сказать, что группенфюрер Георг Кеплер, командовавший дивизией еще с лета 41-го, после гибели Эйке, уже второй месяц лежал в госпитале с менингитом, и всё шло к тому, что скоро в "Тотенкопф" появится новый командир. Пока же в дивизии всем заправлял Ламмердинг, он же и утвердил новое назначение Ганса. Это было последнее, что он сделал в качестве начальника штаба дивизии. Буквально на следующий же день штандартенфюрер был срочно отозван в распоряжение рейхсфюрера СС — у Гиммлера были обширные планы по расширению ваффен-СС и Ламмердингу, стоявшему у истоков их создания, отводилась важная роль в реализации этих наполеоновских замыслов.

Кажется, это стало последней каплей, после которой всё потихоньку пошло на лад. Кеплер был официально отстранен от командования по болезни, а его место занял бывший командир артполка Герман Присс, спешно произведенный по такому случаю в бригадефюреры. Новым начальником штаба дивизии стал штурмбаннфюрер Рудольф Шнайдер. А Ганс наконец-то занялся обучением и комплектованием своего батальона. Работы тут оказалось невпроворот.

Еще перед отправкой в Германию, батальон оставил всю свою технику и тяжелое вооружение, чтобы пополнить потрепанные танковые дивизии, пока еще остающиеся на востоке. Затем, уже в Дахау, был буквально выпотрошен и кадровый состав части. Батальон потерял своего командира, двух ротных, четырех младших офицеров и несколько десятков опытных солдат и унтеров, которые были направлены либо во вновь формирующиеся части, либо в офицерские и унтер-офицерские школы. Кроме того, более сотни человек всё еще находились в госпиталях, долечиваясь после Восточной кампании. Вместо погибших или переведенных ветеранов в часть влили молодые пополнения.

Проходя в день принятия командования вдоль строя, теперь уже своего батальона, хорошо знакомого ему еще по боям в Сталинграде и Донской излучине, Ганс четко видел эту незримую разницу, бросавшуюся в глаза не смотря на одинаково-свежую зимнюю форму нового образца. Вот ветераны — волчий взгляд из-под каски, недавно утвержденный "Сталинградский щит"* на рукаве и звание не ниже штурмманна**. А вот совсем еще молодые парни — не старше двадцати лет, а многим нет и девятнадцати. Рослые, здоровые и крепкие ребята, уверенные взгляды, хорошо пригнанная амуниция..., но с ветеранами их не спутать, нет. Тот, кто смотрел в глаза смерти сам и нес ее другим, всегда узнает другого такого же и никогда не перепутает его с новичком, только что окончившим четырехмесячный курс подготовки в учебных лагерях. Alter Kampfer — "старые бойцы" — становой хребет армии, её опора и главная ударная сила. И вот эти вот "старики", увы, составляли теперь меньшинство. Сталинградская мясорубка не прошла для дивизии даром. Многие еще вернутся, залечив полученный раны, но всё же новичков слишком много — батальон придется готовить и сыгрывать заново, вновь превращая его в эффективную и безотказную машину войны. Что ж, не в первый раз.

Ганс взялся за работу сразу: для начала перетряхнул состав рот и взводов, равномерно перераспределив опытные кадры и столь же равномерно разбавив их новичками. Затем пришла новенькая техника — бронетранспортеры и машины прямо с заводов. Вслед за техникой прибыло и вооружение — тяжелые противотанковые пушки, минометы, новейшие пулеметы МГ-42 с их бешеной скорострельностью, уже успевшей стать темой для многочисленных солдатских баек... Параллельно с этим в часть постепенно возвращались из госпиталей выздоравливающие раненные, так что к концу февраля батальон был полостью укомплектован и людьми и техникой.

Но главным содержанием этого периода стала учеба — сплошной, не прекращающийся ни на один день, цикл полевых учений. Сперва, тактическая подготовка в составе взводов и рот, направленная на отработку типичных задач и лучшее сколачивание подразделений. Затем батальонные учения и, наконец, масштабные маневры в составе дивизии с привлечением дополнительных средств за счет сухопутных войск и Люфтваффе. Тут уже игра шла по-крупному, с использованием авиации, тяжелой артиллерии и инженерных войск, для чего "Тотенкопф" пришлось покинуть свой учебный лагерь в Дахау и перебраться на армейские полигоны.

Обучение было организовано с размахом, на горючем и боеприпасах не экономили. Еще довоенные методики обучения, разработанные для первых формирований ваффен-СС, были творчески дополнены новыми элементами с учетом богатого фронтового опыта, накопленного за последние годы офицерами-инструкторами. В частности, строевая подготовка была полностью исключена из программы, все стрельбы производились только в полевых условиях, в список обязательных для отработки тактических элементов добавились новые способы организации атаки и обороны. Как и раньше, на учениях применялись исключительно боевые снаряды, мины, гранаты и патроны, но масштаб их использования существенно возрос. Так, например, пехота регулярно практиковала наступление за реальным огневым валом с последующим штурмовым броском на "вражеские" позиции. Артиллерия, соответственно, тренировалась этот вал создавать и передвигать его по командам корректировщиков в непосредственной близости от собственной пехоты. Другим обязательным моментом обучения была обкатка солдат танками.

Регулярные несчастные случаи при столь экстремальных методах обучения считались приемлемой платой за возможность получить действительно первоклассных солдат, не шугаюшихся при близких разрывах снарядов и мин и не впадающих в ступор от грохота накатывающихся танков и завывающих в пике самолетов. Пострадавшие в ходе таких интенсивных тренировок получали наградной знак, как за боевое ранение, родственникам погибших отправлялось стандартное военное уведомление — "пал в бою за Фатерланд" и начислялись все причитающиеся в таком случае льготы. Неизвестно, знало ли руководство СС знаменитое суворовское изречение "тяжело в учении, легко в бою", но применялся этот принцип неукоснительно.

Каждый цикл подготовки (ротный, батальонный и дивизионный) был рассчитан на четыре недели, то есть вся учебная программа целиком охватывала три зимних месяца. В результате, к весне 43-го дивизия, по мнению командования, была готова к новым боям. Начинавшая свою карьеру в качестве обычной пехотной дивизии, посаженной на грузовики, "Тотенкопф" теперь превратилась в одно из мощнейших соединений вооруженных сил Райха. Не смотря на то, что 9-й моторизованный полк, получивший за успехи в боях зимой 41-42гг почетное наименование "Туле", покинул дивизию, превратившись в основу для нового соединения, численность "Тотенкопф" не упала. Место убывшего занял новый — танковый полк, сформированный еще осенью на полигоне Мейли-ле-Камп, под Парижем. Отдельный танковый батальон, прошедший с дивизией все бои Сталинградской кампании, после перевооружения влился в новый полк в качестве третьего батальона. Командовал танковым полком старый знакомец Нойнера — бывший командир разведывательного батальона "Тотенкопф" Вальтер Бестманн, уже успевший получить чин оберштурмбаннфюрера. Второй батальон полка возглавлял еще один бывший командир Ганса — Георг Бохман, только что окончивший курсы танковых командиров в армейской танковой школе в Вюнсдорфе.

Два оставшихся в дивизии моторизованных полка были переформированы и переименованы в панцер-гренадерские. Теперь в каждом из них третий батальон был "бронированным", то есть оснащался бронетранспортерами, а не обычными грузовиками. При этом все батальоны имели теперь больше тяжелого вооружения. Полковые роты пехотных орудий стали самоходными, получив в своё распоряжение новые САУ "Грилле", идентичные хорошо знакомым Нойнеру "Мардерам", но вооруженные короткоствольными 15-см орудиями, вместо 7.5-см противотанковых пушек. 14-е роты были превращены в зенитные и оснащены самоходными установками на шасси тяжелых тягачей. Саперные роты, вслед за линейной пехотой, были посажены на бронетранспортеры, иначе сложно было бы претворять в жизнь знакомый всем ветеранам клич "саперы вперед!".

Не остались в стороне и артиллеристы. Третий дивизион артполка, получив на вооружение новую технику, стал самоходным. Теперь он состоял из двух батарей легких и батареи тяжелых САУ. Буксируемые гаубицы и тягачи при этом были переданы в первые два дивизиона, благодаря чему все артиллерийские батареи в полку были переведены с четырехорудийного на шестиорудийный состав. Преобразования затронули и четвертый, тяжелый дивизион, одна из батарей которого стала пушечной. Были переформированы и усилены также и все остальные части дивизии, например, хорошо знакомый Гансу, противотанковый дивизион стал полностью самоходным, получив на вооружение 27 новейших "MarderIII-М" — более сбалансированной модификации хорошо зарекомендовавшей себя "куницы".

Герман Присс, подводя итоги зимних учений и реорганизаций, отметил в своем приказе, что дивизия "Тотенкопф" теперь сильна, как никогда, и готова воплотить в жизнь любую волю фюрера. Многочисленные инспекторские поездки высших чинов Вермахта и СС, а также масштабные совместные учения подтверждали, что эти слова — не пустая похвальба. Причем "Тотенкопф" не была исключением, хотя и находилась в несколько привилегированном положении по сравнению с абсолютным большинством других немецких соединений. Аналогичным образом были переформированы и остальные дивизии СС, вернувшиеся с востока. Пополнение ударных соединений Вермахта также шло полным ходом, но армейцы, вынужденные поддерживать "средний уровень частей", всё же не могли себе позволить создание столь элитных формирований, как ваффен СС.

* * *

Обозначившийся разрыв в качестве дивизий СС и Вермахта начинал все больше нервировать армейское начальство. Генералы с самого начала весьма ревниво относились к любым вооруженным формированиям, не подчиненным армии. Штурмовые отряды Рема, в далеком 34-м, были разгромлены именно потому, что попытались подменить Рейхсвер в качестве главной военной силы государства. Тогда вооруженные силы поддержали фюрера, ликвидировав верхушку СА, и Гитлер отплатил им сполна. Скромный Рейхсвер уже в следующем, 1935-м, году начал превращаться в грозный Вермахт: была введена всеобщая воинская повинность, отменены унизительные версальские ограничения, принята обширная программа перевооружения...

А затем началась война, в которой Вермахт шел от победы к победе, обращая в прах некогда грозные армии и стирая с карты мира целые страны. Но за этой чередой триумфов генералы проглядели зарождение нового опасного конкурента. Ваффен СС Гиммлера поначалу задумывались как "политические войска", предназначенные в основном для подавления сопротивления и наведения порядка на оккупированных территориях. Поскольку армия никогда особо не стремилась к исполнению этих нужных, но малопочетных задач, то на первые малочисленные военные отряды СС, возникшие накануне войны, генералы смотрели с брезгливым снисхождением. Однако разразившийся мировой конфликт внес в эти отношения свои коррективы.

Сперва оказалось, что для западной кампании не хватает войск, особенно подвижных, и выдвинутое Гиммлером предложение сформировать несколько моторизованных дивизий СС пришлось кстати — дареному коню в зубы не смотрят. Потом, уже в ходе военных действий, как-то внезапно выяснилось, что по многим параметрам эсэсовские солдаты превосходят своих армейских коллег. Взращенные как последователи элитных штурмовых войск времен Первой Мировой войны, комплектуемые исключительно добровольцами, отвечающими очень высоким физическим требованиям, ударные части СС сражались яростно, упорно и умело. Камуфляжное обмундирование, массово введенное в СС и послужившее причиной уничижительной критики со стороны высшего генералитета, как оказалось, в условиях боевых действий, снижает потери пехоты на 15-20%. Новые методы подготовки и отбора, разработанные и внедренные в учебных центрах СС, позволяли воспитать первоклассных бойцов, превосходивших солдат Вермахта по всем статьям.

Генералы забили тревогу, поднялся глухой ропот недовольства. СС вменяли излишнюю жестокость и нерациональную агрессивность, что вело к повышенным потерям, хотя и приносило великолепные результаты на поле боя. Высших командиров СС обвиняли в некомпетентности, что лишь отчасти соответствовало действительности. Но за всем этим ясно читалось одно — армия почуяла рядом с собой конкурента. И этот новый соперник уверенно завоевывал всё новые и новые позиции, набираясь всё больше опыта и влияния. У войны свои законы, а потому количество эсэсовских дивизий постепенно росло, в их распоряжение поступали всё новые и новые образцы оружия и техники, о которых при формировании первых частей СС даже речи не заходило: тяжелые гаубицы, штурмовые орудия, танки, небельверферы... К 43-му году как-то вдруг оказалось, что дивизии СС укомплектованы, вооружены и обучены лучше, чем самые отборные соединения сухопутных войск. Это было обидно.

Но генералы и фельдмаршалы терпели, пока дивизии СС подчинялись им, сражаясь в составе армейских корпусов и танковых групп. Пускай отборные формирования СС с броскими названиями резко выделялись своим составом и успехами среди неприметных номерных "рабочих лошадок" Вермахта, но они все же шли в кильватере армии. В конце 42-го года всё начало меняться. Гиммлер, опираясь на благоприятное впечатление, которое произвели на фюрера успехи его подопечных, пробил программу резкого расширения ваффен СС. Ползучая экспансия сменилась взрывным ростом. "Старые" дивизии превращались в панцер-гренадерские, насыщаясь новейшими системами вооружения и стремительно одеваясь в броню. Параллельно с этим массово формировались новые соединения, получая в качестве костяка опытные подразделения ветеранов, прошедших через горнило Восточного фронта. Для управления всем этим великолепием создавались штабы корпусов, первый из которых появился во Франции еще летом 42-го, в разгар боев под Сталинградом. Обеспечение этих организационных мероприятий людскими ресурсами, потребовало отказаться от принципа добровольности при комплектовании частей — отныне кадровое управление СС получало в своё распоряжение определенную квоту призывников из каждого нового набора.

Впрочем, от добровольцев тоже не отказывались. Причем юноши, попавшие под гипнотическое воздействие пропаганды, активно использующей образ "героических воинов СС", и добровольно записавшиеся в ряды ваффен СС накануне призыва, не включались в отведенную для эсэсовцев квоту призывников. На практике это означало, что вербовщики Бергера — начальника кадровой службы СС, "снимали сливки", сманивая лучшими условиями и высоким престижем службы наиболее амбициозных рекрутов, после чего кадровый отдел СС невозмутимо получал еще и положенную ему долю призывников из числа тех, кто не соблазнился посулами вербовщиков. Такое своеобразное мошенничество позволяло Гиммлеру получать в свое распоряжение достаточное число солдат для претворения в жизнь своих грандиозных замыслов.

Теперь уже армия забила тревогу всерьез. Антагонизм ОКХ и штаба рейхсфюрера нарастал прямо на глазах. Гейдрих, наблюдая увлекательный процесс противостояния со стороны, довольно потирал руки, не забывая периодически подбрасывать дровишки в этот разгорающийся костер. Собственно, на нем лежала значительная доля ответственности за сложившееся положение. Последние три года он последовательно и неуклонно добивался снижения роли своего бывшего начальника во властной системе Третьего Райха. И достигнутые успехи впечатляли. Гиммлер лишился контроля над всеми спецслужбами, охранными войсками, концентрационными лагерями... Вместе с последними "Черный орден СС" лишился и существенной материальной базы — многочисленных производств, построенных на эксплуатации труда заключенных и военнопленных. Всё это хозяйство прибрал к рукам Гейдрих, буквально ободрав ведомство "сельского учителя", как он за глаза уничижительно именовал рейхсфюрера СС — талантливый подчиненный переиграл своего теперь уже бывшего начальника. Так что развитие войск СС, остававшихся под его контролем, и выведение их из оперативного подчинения армии стали для Генриха Гиммлера чуть ли не единственным способом повысить свой политический вес и влияние в новой Германии. Тем более, что общая обстановка непрекращающейся войны вполне благоприятствовала этим планам. И рейхсфюрер сделал свой выбор — вчистую проиграв Гейдриху подковерную борьбу, он теперь вступал в прямое противостояние с армией.

Начиналась новая партия. Фигуры на доске заняли свои места в ожидании первого хода.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* "Сталинградский щит" — награда за упорство и стойкость в боях, вручавшаяся всем солдатам и офицерам, участвовавшим в данной битве в течение определенного времени. В РИ не существовала, хотя проект такой награды и был разработан.

** Штурмманн — звание в СС, в Вермахте и советской армии аналогично званию ефрейтора.

Глава 5 "Франция, прекрасная Франция!"

Первыми ход в новой партии сделали немцы. Причем фактически это был ход на опережение. Замысел был прост: перехватить экспедиционные силы союзников еще на стадии высадки и таким образом сорвать открытие нового фронта в Европе в начальной, самой неустойчивой фазе операции. Теоретически всё было просто. Практически для претворения в жизнь этого замысла требовалась сущая безделица — расположить многочисленные, но отнюдь не бесконечные вооруженные силы Германии так, чтобы надежно прикрыть огромный европейский периметр. Детали такого мероприятия как раз и обсуждались на большом совещании в Цоссене в последних числах февраля 1943-го года.

— Гальдер?

Начальник штаба сухопутных войск неторопливо поднялся со своего места, так же неторопливо развернул свою папку, перевернул там пару листов, поправил очки и лишь затем начал доклад. Такая неторопливо-педантичная манера общения в последнее время всё больше и больше раздражала Гитлера, хотя он и не мог предъявить никаких конкретных претензий к шефу ОКХ. Пока не мог. Но раздражение копилось, грозя вырваться наружу и заставляя всё чаще задумываться о смене руководства сухопутных войск. Гальдер же, между тем, не подозревая о сгущающихся над ним тучах, вещал своим монотонным голосом:

— Переброска войск с востока в основном завершена. На восточных территориях в настоящий момент располагаются только оккупационные войска, а также штабы 16-й, 4-й, 2-й и 17-й полевых, 3-й и 5-й танковых армий. Общее управление осуществляется штабами групп армий "Курляндия" и "Кавказ". Группа армий "Центр" фельдмаршала Бока преобразована в "Штаб командующего войсками на востоке" с подчинением ему всех немецких и союзных войск, расположенных восточнее границ Райха и Польского Генерал-губернаторства.

Основную же группировку предполагается развернуть в Западной, Юго-Восточной и Южной Европе. По согласованию с правительствами Франции и Италии, наши войска будут введены в эти страны для организации противодействия возможным атакам американо-британских войск. В частности, Южная Франция занимается нашими войсками по плану "Атилла". Туда же перебрасывается штаб группы армий фельдмаршала Манштейна, одной из задач которого является организация ввода наших войск на Пиренейский полуостров по плану "Антон" в случае, если западные союзники решатся нарушить нейтралитет Испании и Португалии. В Тироле и Остмарке в настоящий момент заканчивается сосредоточение войск для переброски их в Италию по плану "Аларих". Наша группировка на Балканах также усиливается войсками, для управления которыми в Сараево уже прибыл штаб 11-й армии.

Гитлер, нетерпеливо барабанивший пальцами по столу, прервал доклад:

— Мы успеем закончить все запланированные переброски до начала вторжения?

— Да, мой фюрер. По нашим сведениям, союзники будут готовы к активным действиям большого масштаба не раньше начала мая. Наиболее вероятным направлением удара является Италия. Далее, в порядке убывания вероятности, следуют Греция и средиземноморское побережье Франции. Последний район, в силу своей удаленности от североафриканских баз, почти наверняка потребует промежуточной десантной операции для захвата Сардинии и Корсики и потому достаточно маловероятен. Балканы представляют собой район чрезвычайно бедный дорогами и потому крайне невыгодны как стартовый плацдарм для большого наступления. Однако, наличие в непосредственной близости от побережья Аттики и Пелопоннеса аэродромов и баз снабжения на Крите, Родосе и других островах Эгейского архипелага, а также наличие многочисленных партизанских формирований, способных поддержать действия десанта, особенно в первые дни высадки, путем блокирования немногочисленных путей сообщения, заставляет нас считаться с возможностью высадки на греческое побережье. Тем более, что британские войска уже имеют такой опыт.

— Окончившийся провалом!

— Именно. — На лице Гальдера проявилась некая бледная тень улыбки, которую при некотором желании можно было счесть снисходительной. — Поэтому высадка в континентальной Италии или на одном из крупных островов центрального Средиземноморья является в целом более вероятной. Высадка же на Балканах, если и будет иметь место, то, скорее всего, будет носить отвлекающий характер.

Главной же целью ближайших операций противника, по всей видимости, будет вывод из войны наших основных европейских союзников — Италии и Франции...

* * *

Гальдер продолжал еще что-то говорить, развивая свою мысль и перечисляя штабы и дивизии, графики их переброски и планы по их дальнейшему применению, но Гейдрих уже не слушал, переключившись на собственные мысли, для которых бубнящий монолог начальника ОКХ звучал не более чем фоном.

— Ну да, всё верно. Итальянцы и французы — слабое звено в создаваемом нами Европейском союзе. Эти нации еще совсем недавно мнили себя великими и строили собственные империи. Теперь от их империй остались лишь приятные воспоминания, а Петен и Муссолини весь последний год только и делают, что оббивают пороги германского МИДа и доводят Риббентропа до белого каления своим непрерывным нытьём. Посылать свои войска на Восточный фронт они, видите ли, не могут — не позволяет внутри— и внешнеполитическое положение. Только подразделения добровольцев, являющиеся составной частью немецкой (ни в коем случае не французской!) армии. Ну что ж, спасибо и на том — французская добровольческая дивизия, больше известная как "Легион триколор", оказалась, по крайней мере, не хуже испанской "Синей дивизии". Правда и не лучше. А Муссолини и вовсе обиделся за потерю своей ненаглядной Африки так, что ничего в Россию не послал — самовлюблённая свинья. Вначале сам влез в войну, сам же получил по шее, а потом обиделся, что никто не ринулся его спасать! Да кому он нужен? Arschgeige, макаронник чёртов! — Гейдрих раздраженно пристукнул перевернутым карандашом по столу, после чего продолжил свои размышления.

— Фактически, всё, на что эти франко-итальянские поскрёбыши оказались способны, это более-менее успешно сдерживать британские войска в Африке и немного развлекать британский же флот в Средиземном море. Всё. Как только подключились американцы, потомки гордых римлян и свирепых галлов стремительно сдулись, буквально за три месяца вылетев из Африки. Да ладно бы только вылетели, они ж умудрились потерять там почти все свои войска. По крайней мере, те, что с некоторой натяжкой можно было счесть мало-мальски боеспособными. Итальянцы, например, лишились в Тунисе всех трех своих танковых дивизий. Конечно, по сравнению с немецкими, эти их "танковые дивизии" что называется "обнять и плакать", но то, что осталось в Италии, вообще войсками назвать язык не поворачивается. Сборище оборванцев, вооруженное музейными экспонатами, доставшимися в наследство еще от недоброй памяти Австро-Венгерской империи. И французы немногим лучше. А главное — ни те, ни другие не горят желанием воевать. Те, кто еще хоть как-то были на это способны, остались в африканских песках или отправились за океан дожидаться окончания войны в лагерях для военнопленных.

Так что оборона Европы ложится на немецкие войска. Максимум, что можно ожидать от соседей по континенту это охрана тыловых коммуникаций и поддержание порядка в тылу. Ну, может, удастся создать еще несколько добровольческих частей. Правда французы и прочие голландцы уже сейчас оказывают ощутимую помощь выпуском вооружений, боеприпасов и прочей военной амуниции на своих заводах. Тоже помощь, как ни крути, и немалая. Без этого было бы совсем туго, особенно теперь, когда приходится репатриировать задействованных в производстве советских военнопленных. Конечно, сейчас полным ходом идет ловля остарбайтеров на подконтрольных восточных территориях, да и из Европы кое-кого вербуют на немецкие производства, тех же итальянцев, к примеру, но быстро заменить несколько миллионов человек не так-то просто.

Кстати, о восточных территориях: эти обезьяны совсем обнаглели. Похоже, после того, как мы провозгласили там несколько марионеточных республик и сформировали для них опереточные правительства, местные папуасы решили, что являются нашими равноправными союзниками? Неплохо характеризует их уровень умственного развития, мда. Некоторые даже стали заговаривать о каких-то там условиях сотрудничества... Пришлось кое-кому вправить мозги. Причем как чисто полицейскими методами, вроде ареста лидеров движений и разгона всяких самообразованных нацформирований, так и, вполне себе, военными средствами. Благо группировки фон Бока для этого оказалось более чем достаточно. Теперь, когда фронта больше нет, а советские войска отделены от немецких территорий двухсоткилометровой демилитаризованной зоной, попытки партизанить заранее обречены на неудачу. Советские партизанские командиры уже ощутили это на собственной шкуре, а скоро это же прочувствуют на себе четники и "маршал" Тито, когда 11-я армия возьмется за наведение порядка в Югославии всерьез. Ну, а если вдруг появятся новые партизаны под флагом украинских или еще каких-нибудь кавказских националистов, то и им вряд ли удастся надолго задержаться на этом свете. Кажется, это дошло и до самих националистов. По крайней мере, теперь они уже ничего не требуют, не предлагают и уж тем более не делают самочинно, а слезно просят разрешения на каждый чих. Вот так и должно быть впредь!

* * *

Когда Гейдрих вынырнул из своих мечтаний, Гальдер уже благополучно окончил свой пространный доклад. Теперь во главе стола, среди разложенных карт и графиков, отдувался Фридрих Фромм — командующий армией резерва:

— Формирование резервов по плану "Кримхильда" идет в полном соответствии с графиком. Комплектование дивизий 21-й волны, утвержденное директивой ОКВ N4, начато 1-го февраля и продвигается успешно. В настоящее время уже созданы штабы соединений и сформирована кадровая основа полков. Кадровый костяк создан путем перевода в новые дивизии опытных офицеров и солдат, обладающих существенным боевым опытом, из расчета по две тысячи человек на каждое формирование. Остальной кадровый состав добирается за счет выпускников офицерских и унтер-офицерских школ, также имеющих боевой опыт. Основную массу личного состава составляют призывники 1924-го и частично 1923-го года рождения, прошедшие стандартный курс начального военного обучения в запасных частях армии резерва. Также в новые дивизии массово направляются фольксдойчи, общая численность которых после завершения комплектования будет доходить до 20%. Формируемые в настоящее время дивизии будут полностью боеспособны к маю, тогда же они могут быть переданы в распоряжение ОКХ.

Что же касается подвижных войск, то комплектование и обучение 25-й и 26-й танковых дивизий в настоящий момент практически завершено, а формирование и обучение 15-й и 345-й моторизованных дивизий окончится в апреле.

— Как идет пополнение действующей армии?

— Пополнение "восточных" дивизий личным составом в основном завершено. Некоторые пробелы в этом направлении еще имеются лишь у соединений, остающихся в подчинении фон Бока. Их пополнение планируется завершить в течение весны и лета текущего года.

— Генрих?

Гиммлер, в отличие от Гальдера подскочил со своего места сразу, на ходу поправляя пенсне:

— Начатое формирование дивизий СС продвигается успешно. Для ускорения процесса, при создании соединений используются целые полки, изъятые из старых дивизий. В настоящий момент по новым штатам, утвержденным для панцер-гренадерских дивизий, на который уже переведены соединения-ветераны, формируются дивизии "Рейхсфюрер", "Хоенштауфен", "Туле", "Нордланд" и "Лангемарк". Чтобы обеспечить возможность адекватного управления создаваемыми соединениями, формируются также два новых корпусных штаба с соответствующими частями обеспечения, в дополнение к уже существующему штабу танкового корпуса СС обергруппенфюрера Хауссера. Полностью комплектование всех частей и штабов будет завершено в течение лета, если уровень поставок вооружения и техники сохранится на существующем уровне.

Кроме того, в связи с некоторым сокращением полиции порядка, принято решение создать вторую полицейскую дивизию. Также ведется активная работа по преобразованию иностранных формирований в полностью самостоятельные части, с последующим созданием из них национальных добровольческих корпусов СС. Эта работа предположительно будет окончена к концу года. — Победно блеснув стеклами пенсне, рейхсфюрер опустился на свое место. Гейдрих задумчиво почесал переносицу: кажется, на сей раз Гиммлеру удалось добиться своего — ваффен СС расширяются и крепнут не по дням, а по часам. Но и недовольство армии растет прямо пропорционально численности СС... Возможно, фюрера одолевали схожие сомнения. Гитлер, казалось, пребывал в нерешительности. Наконец, он, так и не задав никаких уточняющих вопросов, повернулся к главкому Люфтваффе:

— Герман?

Толстяк, как всегда, прибег к помощи суфлера. Выдав витиеватую фразу, смысл которой легко выражался парой слов: всё в порядке, он дал отмашку своему начштаба. Ешоннек тотчас подскочил с целым ворохом бумажек наготове:

— Разрешите, мой фюрер?

Едва дождавшись разрешающего кивка Гитлера, начальник штаба ОКЛ бодро затараторил, перечисляя новые эскадры, авиагруппы, части связи, учебные центры, зенитные дивизии, новые методы обеспечения ПВО и прочую статистическую дребедень. Не иначе, как решил завалить фюрера непрерывным потоком цифр. Особняком в его докладе стояли меры по реорганизации наземных формирований Люфтваффе. Дивизия "Герман Геринг", по образцу эсэсовских, переформировывалась в панцер-гренадерскую. Парашютисты сводились в две новые парашютно-егерские дивизии, которые объединялись в парашютный корпус. Всё указывало на то, что Толстяк, вслед за Гиммлером, решил обзавестись собственной армией. — Вот еще, не было печали.

Дальше следовал доклад моряков, но его Гейдрих опять пропустил мимо ушей в фоновом режиме — что они могут сказать нового? Там и так уже всё понятно. Надводный флот Германии проиграл вчистую еще два года назад, когда погиб "Бисмарк", после этого крупные корабли ограничивались только тем, что прятались в базах, всячески мешая назойливым англичанам себя утопить. Мелкие кораблики, правда, не простаивали, регулярно занимаясь охраной чрезвычайно важных каботажных перевозок и борясь с аналогичными перевозками противника в Канале. Но никаких стратегических перспектив эта прибрежная возня не имела.

Стратегическую задачу пытался решить подводный флот "Папы" Деница, но... один в поле не воин, что и было подтверждено в ходе боевых действий — без поддержки надводных кораблей и ВВС попытка прервать атлантические коммуникации Британии закончилась закономерным фиаско. До конца 42-го подводники еще держались, не смотря на постоянно урезаемые судостроительные программы, наращивая количество действующих субмарин и наносимый вражескому судоходству ущерб. Но бесконечно так продолжаться не могло. Британцы постоянно совершенствовали и укрепляли свою ПЛО, постепенно вытесняя "подводных волков" с жизненно-важных атлантических трасс на задворки океана. Собственно, в 42-м году основные успехи подводников пришлись на американские воды — вступившие в войну янки далеко уступали своим английским коллегам в деле борьбы с подводной угрозой. Но они быстро учились. А еще американцы влили в битву за Атлантику немалые силы, и зимой 42-43 годов это, наконец, сказалось.

Все необходимые слагаемые успеха союзников собрались воедино и привели к печальному для немецких субмарин результату. Сперва были потеряны африканские базы, что существенно сузило район действия "волчьих стай". Затем был увеличен радиус действия береговой авиации, осложнивший прорыв подводных лодок в "атлантическую дыру". И, в довершение всего, после окончания активной фазы "Торча", были резко усиленны эскортные силы атлантических конвоев. Причем усиление было не только количественным, но и качественным — в состав конвоев и поисково-ударных групп ПЛО стали включать специальные эскортные авианосцы. Отныне "бородатые мальчики" Деница не могли чувствовать себя в безопасности даже в центральной Атлантике.

Результат у всего этого мог быть только один — в январе и, особенно, в феврале 43-го года потери Кригсмарине подскочили до небывалых величин, а наносимый противнику ущерб столь же резко упал — германские субмарины проиграли "Битву за Атлантику". Это было особенно сильно заметно на фоне неуклонно возрастающего количества торговых судов и эскортных кораблей, ежемесячно спускаемого на воду британскими, канадскими и конечно же американскими верфями — перебороть этот конвейер подводникам Деница было явно не под силу.

Гейдрих, впрочем, по этому поводу особо не переживал. В то, что Кригсмарине сможет победить в долгосрочном противостоянии с двумя сильнейшими флотами мира, как-то не очень верилось, даже без подсказок из будущего. Особенно с учетом все время сокращаемых расходов на флот. Правда, на волне успехов подводников в американских водах, после победы над СССР, когда появилась возможность несколько сократить затраты на сухопутную армию, судостроительные программы были существенно расширены. Но музыка играла не долго — после зимних неудач ассигнования на флот снова были сокращены, а многочисленные заказы верфям — аннулированы. И это правильно. К чему цепляться за заведомо неосуществимую цель? Отныне флот будет играть лишь сдерживающую роль, развлекая по мере сил морские армады союзников. Его главная задача — держать в напряжении громадную систему ПЛО англосаксов, не давая им расслабиться и перенаправить ресурсы на сухопутные и авиационные вооружения. Исход же противостояния разрешится вовсе не среди океанских волн, а на равнинах прекрасной Франции...

* * *

Прогнозы Гейдриха обычно сбывались очень быстро, и этот не стал исключением. Уже в марте в дивизию "Тотенкопф" пришел приказ на переброску. Местом назначения была Франция, в связи с чем, между Гансом и его старым другом, а по совместительству новым командиром — Отто Баумом, произошел примечательный диалог:

— Что думаешь?

— А чего тут думать? Все же замечательно.

— Не вижу грусти в твоих глазах от предстоящего расставания с Фатерландом.

— Издеваешься?

— Иронизирую. Дела незаконченные в батальоне остались?

— Нет, хоть завтра на погрузку. Так когда, говоришь, выступаем?

Баум притворно вздохнул:

— Все-таки ты не патриот.

В ответ Нойнер с усмешкой продекламировал:

— Wo uns das Schicksal hinstellt

Ist unser einerlei.

Zu jeder Zeit

Steh'n wir bereit

Denn wir sind immer dabei.*

Мы живем войной и для войны. И ты ничем не лучше, Отто, потому что как и я помнишь французские кабаки и девчонок с Монмартра — не самые худшие воспоминания, а?

Баум хлопнул Ганса по плечу:

— Тут ты прав, камрад! Покажем нашим соплякам, что война это не только грязь на полигонах и смерть в окопах?

— Конечно, покажем. Не так уж нас много осталось — тех, кто помнит Францию, а традиции поддерживать надо!

Поддержанием традиций было озабочено и более высокое начальство, а потому "Лейбштандарт", в процессе переброски, сделал остановку в Париже специально для того, чтобы пройти маршем по Елисейским Полям. Красуясь своей новенькой техникой и экипировкой, эсэсовцы вселяли соответствующие настроения в души французских союзников, чье моральное состояние после поражений в Африке оставляло желать лучшего. Присутствие бравых вояк из "Лейбштандарта", пришедших на смену стоявшей ранее в Париже отнюдь не геройской 325-й охранной дивизии, должно было продемонстрировать как простым французам, так и их руководству, что война теперь пойдет по-другому.

Правда, задержаться в самом шикарном из городов Европы эсэсовцам не довелось. Сразу после парада "Лейбштандарт" вновь загрузили в эшелоны и отправили вслед за "Дас Райх" и "Тотенкопф", которые проследовали через Париж транзитом. Дорога танкового корпуса СС лежала в Аквитанию — одну из прекраснейших провинций древней Галлии, раскинувшейся на берегах полноводной Гаронны. Обергруппенфюрер Пауль Хауссер разместил штаб своего корпуса в Тулузе, что позволяло с одинаковой легкостью двинуть ударные эсэсовские соединения хоть к устью Жиронды, хоть к Пиренеям, хоть на побережье Ривьеры.

Правда, для солдат и младших офицеров танкового корпуса СС изменений в связи с передислокацией было не много. Пожалуй, только более мягкий, средиземноморский климат можно было отнести к, безусловно, положительным моментам. В остальном же всё осталось по старому: учения, маневры... Фельдмаршал Эрих фон Манштейн, принявший командование над германскими войсками в Южной Франции, не без оснований считал корпус Хауссера своей главной ударной силой. Потому времени и средств на то, чтобы поддерживать его "в тонусе", не жалели. Нередко фельдмаршал и чины его штаба лично посещали маневры с участием частей корпуса, так что скучать эсэсовцам не приходилось.

Правда поначалу была еще одна позитивная черта пребывания за границей — веселые увольнительные по выходным. Но счастье было недолгим и закончилось внезапно. Причем Гансу довелось сыграть в этом прискорбном для личного состава "Тотенкопф" событии далеко не последнюю роль.

* * *

А началось всё очень даже весело — Нойнер получил увольнительную и возможность посетить провинциальный городишко Каор, возле которого в данный момент квартировали некоторые части дивизий "Тотенкопф" и "Дас Райх". Без проблем добравшись до городка, Ганс не стал изобретать велосипед, а сразу же направил свои стопы в один из ресторанчиков, который весьма положительно характеризовался в рассказах Юргена Гётце — одного из бывших сослуживцев по разведывательному батальону. Агентурные сведения не подвели, заведение и вправду производило благоприятное впечатление. К тому же там уже гудело несколько компаний, разной степени трезвости, среди которых преобладали "мертвоголовые". Однако внимание Нойнера сразу привлек столик в дальнем углу, за которым в гордом одиночестве как раз опрокидывал очередную рюмку рослый офицер СС, сидящий спиной ко входу. Именно к нему Ганс и направился, лишь мимоходом поприветствовав сослуживцев, веселящихся за центральным столиком.

— Здорово, старик! Вот и свиделись снова.

Оберштурмфюрер, сидевший за столиком в обществе пары пустых бутылок и стольких же тарелок, поднял мутные глаза и пытливо уставился на тихо подобравшегося к нему Нойнера. Немая сцена длилась с полминуты. Затем сквозь туман непонимания пробился луч узнавания:

— Ганс, чертов везунчик, ты и здесь меня достал!

— Я тоже рад тебя видеть, дружище. — Ганс шутливо отсалютовал, развалившемуся на стуле, Телкампу. — Какими судьбами в наших краях?

— Ааа, donnerwetter! Я только что из запасного батальона — долечивался после Сталинграда.

— Помню, помню — тебе там кирпич на голову прилетел... как раз, когда ты каску снял, чтобы причесаться перед атакой.

— Да иди ты! Вовсе я не причесывался, чехол поправить хотел. Не перебивай! После госпиталя меня отправили в Дрезден.

— Какое совпадение. Меня тоже туда направляли после госпиталя. Университетскую больницу не посещал, нет? Там была одна презанятная медсестричка с романтичным именем Сольвейг из норвежского красного креста. Если ты ее не видал, то считай, что жизнь твоя сложилась на редкость удачно...

— Ты дашь мне договорить или нет, дьявол тебя дери???!!!

Ганс шутливо поднял руки, как бы сдаваясь перед орущим Телкампом.

— Так вот, меня упекли инструктором в дрезденскую саперную школу.

— О как!

— Ага, хотели сделать из меня одного из еtappenhengste**. А вот хрена им! Не на того напали! — Фриц, войдя в раж, грохнул кулаком по столу, отчего тот как-то подозрительно заскрипел.

— Удрал?

— Удрал. Два рапорта на перевод написал, потом сам поехал в Берлин, в Главное оперативное управление. В общем, перевели меня обратно в дивизию. Еще два месяца я в запасном батальоне проторчал, а потом меня назначили адъютантом в полк Беккера. И вот я здесь.

— Выпьем же за это! — Ганс щелкнул пальцами, подзывая миловидную официантку, которая уже некоторое время мялась поблизости, не решаясь подойти к разговорившимся офицерам. Не дав ей даже рта раскрыть, Нойнер, придав лицу страдальческое выражение, обернулся и протянул к девушке руки в каком-то молитвенном жесте, выдав:

— Mademoiselle, je nаi mangе pas six jours!

* * *

Официантка, вытаращив глаза, попятилась на пару шагов, прижимая к груди меню и явно намереваясь удрать пока не поздно. Ганс сокрушенно покачал головой и с философским видом изрек:

— Совсем тут народ одичал — чувство юмора атрофировалось.

— А что ты ей сказал?

— Да так, припомнил кое-какие знания французского... Mademoiselle! Шампанского мне и моему другу! И что-нибудь легкого — закусить. А через четверть часа пусть подадут мясо с гарниром и красное "Бордо". — Немного подумав, Ганс уточнил:

— Две бутылки "Бордо"!

Едва официантка, всё еще с опаской оглядываясь на подозрительно-веселого посетителя, отправилась на кухню, как Ганс вновь повернулся к осоловело глядящему в тарелку Телкампу.

— Итак, ты снова с нами, старый вояка. А почему пьешь в одиночестве?

— А! — Фриц пренебрежительно махнул рукой в сторону ближайшей группы эсэсовцев, из которой как раз выпал пьяный в хлам унтерштурмфюрер, который, лихо осушив свой бокал, буквально рухнул на пол плашмя, даже не попытавшись как-то смягчить падение.

— С кем тут пить? Одни молокососы собрались. Scheisse! Да никто из них даже не был во Франции в 40-м году! Видишь этих детишек? Они пришли сюда на полчаса позже меня, а уже не могут стоять на ногах! О чем с ними можно говорить?! Да сесть с такими за один стол, это все равно, что спаивать группу детского сада!

— Да у тебя, оказывается, после удара кирпичом по голове появились высокие моральные принципы, а? С кем попало, ты теперь не пьешь!

— Да, черт возьми! А с тобой выпью! Наливай, камрад! Мы с тобой старые вояки, и уйдем отсюда строевым шагом, когда все эти сопляки будут валяться под столами и видеть во сне своих мамочек! Prosit! — С этими словами Телкамп лихо снес пробку с только что принесенной бутылки шампанского. Ганс отсалютовал старому другу бокалом. Вечер начинался просто замечательно.

* * *

Продолжение тоже вышло на загляденье — как в старые добрые времена. Друзья как раз приканчивали вторую бутылку "Бордо", когда вечер воспоминаний перешел в новую фазу — в зал ресторана вошел наряд французской полиции. Вновь прибывшие направились к той самой шумной компании, которой побрезговал, чтящий старые боевые традиции, Телкамп и потребовали покинуть заведение. Реакция была предсказуемой:

— Was ist das fuer die Scheisse?

* * *

Эсэсовская молодежь хоть и не участвовала в разгроме Франции три года назад, но уважения к бывшим противникам и нынешним союзникам всё равно не испытывала ни малейшего. В результате, коллективными усилиями был разработан подробный ответ, который, с помощью извлеченного из под стола шарфюрера-эльзасца, кое-как перевели на французский язык и довели до сведения доблестных стражей порядка. Успешно исполнивший свою миссию, шарфюрер с чувством выполненного долга опять сполз под стол, а лица представителей местных властей тем временем приняли насыщенный багровый оттенок. Конфликт стал неминуем.

Ганс, краешком глаза следивший за развитием событий, тронул Телкампа за плечо и кивнул себе за спину:

— Кажется, у наших посиделок будет веселое продолжение.

Предположение упало на благодатную почву. Фриц находился как раз в том состоянии, когда стоять на ногах без посторонней помощи уже не мог, но зато вполне мог набить кому-то морду. Сообщение Нойнера отвлекло его от идеи приземлиться лицом в миску со свежим салатом, которую он очень старательно обдумывал последние несколько минут. Повернув голову в указанном направлении, Телкамп некоторое время глядел затуманенными ностальгическими воспоминаниями и приличной дозой алкоголя глазами на развернувшуюся потасовку. Затем до него начал постепенно доходить смысл происходящего: жандармы, к которым как раз подошло подкрепление, вытаскивают из-за стола слабо брыкающихся сопляков из ЕГО дивизии. Ганс буквально видел как ярость, шипя и булькая, подымается в душе "бешенного Фрица".

— Ну что, камрад, напомним лягушатникам, как это было три года назад?

Вместо ответа Телкамп отбросил согнутую между делом вилку, вскочил, опрокинув стул и едва не завалившись навзничь сам, и заревел как бизон на случке:

— Французские шавки, с чего вы взяли, что можете тявкать на солдат фюрера?!!!

Вряд ли французы поняли адресованные им слова, но тон, которым их произнесли и весь вид, тяжело опирающегося на стол оратора, не оставляли никаких сомнений в смысле происходящего. Пара жандармов, нахмурившись, двинулась к очередному перепившему гуляке... Постигшее их затем разочарование невозможно описать словами. Фриц, не вдаваясь более в разговоры, с ходу врезал ближайшему ажану в рыло, отправив его в неконтролируемый полет до ближайшей стены, по которой тот тихо сполз на пол, обильно орошая хорошо выглаженную форму кровью из сломанного носа. Второго он, недолго думая, просто приложил мордой об стол (стол всё-таки не выдержал и медленно завалился набок, подогнув сломанную ножку и рассыпая с мелодичным звоном остатки неубранной посуды). Ганс же, с помощью метко брошенного стула, заставил рассыпаться тесную группу жандармов, паковавших вдрызг пьяный молодняк и, издав воинственный клич, ринулся в атаку на растерявшихся от такого поворота событий полицаев. На помощь ему, перевернув стол, двинулись четверо хмурых унтеров-артиллеристов, до сих пор, сосредоточенно нагружавшихся коньяком в дальнем конце зала. Сами "зеленоклювые", послужившие детонатором возникшего конфликта, также проявили повышенную активность. Особенно отличился эльзасец, который, активно пинаясь, начисто сорвал попытку сразу трех жандармов извлечь его с крепко занятой позиции под столом.

Дальнейшее действо проходило в лучших традициях кабацкой драки с мордобоем, битьем посуды, крушением мебели, визгом разбегающихся посетителей и посетительниц, и выбрасыванием полицейских из окон. В последнем особенно преуспели артиллеристы, которые, разбившись на пары, споро таскали бренные останки жандармов, словно ящики со снарядами, и, раскачав, вышвыривали их на мостовую. Вся операция заняла не более пяти минут, после чего побоище плавно перетекло в триумф победителей. Сдвинув несколько уцелевших столов, эсэсовцы устроили "пир на костях", отмечая свою очередную победу над французами. Однако, в разгар празднования, когда Нойнер под крики "зиг хайль!" провозглашал четвертый по счету тост во славу германского оружия, полиция возжелала взять реванш.

На сей раз, жандармы озаботились созданием подавляющего превосходства в силах — к захваченному ресторану заявилась чуть ли не вся полиция города. На немедленный штурм, правда, французы так и не решились, предложив вместо этого окруженным немцам безоговорочную капитуляцию и перейдя к планомерной осаде. Эсэсовцы, в свою очередь, в грубой форме на трех языках отклонив предложение о сдаче, забаррикадировались по всем правилам фортификации и забросали осаждающих пустыми бутылками, коих скопилось уже немало. Ситуация зашла в тупик, и в этот критический момент на поле боя прибыли свежие силы — вояки из "Дас Райх", гулявшие в другом ресторане за два квартала от эпицентра событий, пришли на помощь товарищам по оружию.

Удар с тыла, подкрепленный контратакой осажденных под командой Ганса, привел к полному и безоговорочному разгрому всей местной службы охраны порядка. Вошедшие в раж буяны, организовали преследование разбитого противника, загнав большую часть крепко битых жандармов в ближайший полицейский участок, после чего предприняли попытку вынести двери участка с помощью вывороченного где-то столба и добить врага в его логове. Под бодрые команды Нойнера "и рраз, и рраз!" и жалобные вопли полицейских, эсэсовцы ритмично бухали бревном в трещащие двери, и только появление сразу нескольких военных патрулей спасло осажденных аборигенов от окончательной расправы.

На следующий день местные французские газеты вышли с заголовками: "Новая оккупация Франции", "Неужели гунны вернулись?" и "Тевтонская ярость германских "союзников"". А Нойнер с подбитым глазом и Телкамп с шишкой на лбу и ссадиной во всю щёку стояли навытяжку перед бригадефюрером Германом Приссом и объясняли: как они дошли до такой жизни.

Впрочем, особых репрессий не последовало. Бригадефюрер Матиас Кляйнхестеркамп, новый командир дивизии "Дас Райх", решил вопрос просто: боевое братство, скрепленное кровью — превыше всего! Бойцы его дивизии не могли бросить в беде своих товарищей по оружию, поэтому о наказании его людей не может быть и речи. Приссу было сложнее — его вояки выступили инициаторами драки и последующего погрома, но он поставил вопрос ребром: или мы, или французы? Хауссер безоговорочно встал на сторону своих солдат, напрочь отрицая право французских гражданских властей применять карательные санкции к военнослужащим СС. За правильное поведение солдат и офицеров, пребывающих в увольнении, должны отвечать военные патрули, а не полицейские жабоедов! В конце концов, конфликт удалось замять, никто из участников не понес никакого наказания, если не считать морального внушения, но командование сделало вывод: подчиненные вполне отдохнули и энергии у них — через край. В результате, после данного экстраординарного случая, процесс тренировок был разноображен и существенно интенсифицирован, количество увольнительных несколько сократилось, а количество выделяемых патрулей из фельджандармерии СС — резко возросло.

Ганс же, после этих событий получил ироничное прозвище "Гроза Аквитании" и заслуженную славу двукратного покорителя Франции. Как ни крути, а это было самое памятное его приключение в этой стране.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

*Нам всё равно где ляжем

Где мы найдём жильё.

Будет приказ

И сей же час

Встанем мы все под ружьё.

Фрагмент старой солдатской песни Wir sind die alten landser, перевод Р. Федорова.

* "Тыловые жеребцы" — на немецком солдатском жаргоне тех времен собирательное название для военнослужащих, проходящих службу в глубоком тылу.

* Мадемуазель, я не ел шесть дней! (фр.)

* Что это за х**ня? (нем.)

Глава 6 "Балканская интерлюдия — 2"

К марту 43-го года ситуация на всех фронтах зависла в состоянии шаткого равновесия. Вооруженные силы союзников выполнили задачи, стоявшие перед ними зимой, и теперь готовились к новым сражениям, которые, по мнению командования в лице Объединенного комитета начальников штабов, должны были стать решающими. При этом англо-американские войска столкнулись с рядом довольно неожиданных трудностей. Если на Тихоокеанском театре события развивались хоть и медленно, но в, безусловно, благоприятном для союзников направлении, то в восточном полушарии после быстрых и впечатляющих успехов зимы и осени начались непредвиденные проблемы. В Северной и Западной Африке возникли серьезные трения с местным населением, на руках у которого было немало оружия бывшей французской армии. Для наведения порядка и восстановления престижа белого человека даже пришлось пойти на сотрудничество со старой Пэтеновской администрацией, активно привлекая ее к подавлению волнений. Тут, кстати, пригодилось и британское карманное правительство "Сражающейся Франции" во главе с генералом де Голлем. С его помощью удалось наладить более-менее нормальный контакт с французскими гражданскими властями и даже привлечь на свою сторону некоторое количество сдавшихся солдат из вишистских колониальных войск, которые поступили под командование генерала Леклерка (тоже до недавнего времени служившего режиму Виши). Эта мера существенно усилила французский контингент союзников. Но, тем не менее, волнения и партизанские действия в отвоёванных колониях существенно затормозили подготовку к решающему броску через Средиземное море, сковав значительное количество предназначенных для этого войск и ресурсов.

Другой проблемной точкой был Иран. В конце 42-го года британская разведка вскрыла там обширный заговор, организованный германской агентурой и пронизавший всю иранскую армию и чиновничий аппарат. Действия заговорщиков должны были привести к всеобщему восстанию в стране, причем активная фаза восстания согласовывалась по времени с началом германского наступления из Закавказья. Стараниями Интеллидженс Сервис* этот план был сорван, но проблем британской 10-й армии иранские заговорщики все равно создали преизрядно. Принятые англичанами меры по разоружению иранских войск и взятию под контроль всех ключевых пунктов страны, а также наиболее одиозных политических и религиозных деятелей, дали вполне предсказуемый результат — восстание в Иране всё равно вспыхнуло. И пускай выступление заговорщиков произошло отчасти спонтанно и весьма не организовано (сказались действия британских оккупационных сил, сработавших на опережение) и не было увязано с наступлением оперативной группы Кемпфа, созданный восставшими хаос все же доставил англичанам немало неприятностей.

В особо трудном положении оказались части индийского корпуса, находившиеся в Северном Иране, им фактически пришлось занимать круговую оборону. Для наведения порядка английское командование на Ближнем Востоке перебросило в Иран дополнительные силы из Египта и Сирии. Кроме того в район Персидского залива прибывали свежие части из Южной Африки, наращивалась авиационная группировка. Своевременно предпринятые меры дали необходимый результат — восставшие, действовавшие разрозненно и бессистемно, так и не смогли добиться решающего успеха. Британцы сумели изолировать и постепенно подавить основные очаги восстания и восстановить относительную стабильность в стране, хотя на охрану тыловых районов и впредь приходилось отвлекать значительные силы.

Немцы, сами испытывавшие известные трудности с организацией снабжения и наведением порядка на Кавказе, не смогли в полной мере воспользоваться проблемами, обрушившимися на 10-ю армию Содружества, командование которой буквально накануне решающих событий принял генерал Бернард Лоу Монтгомери. Тем не менее, свою лепту в иранские события германское командование все же постаралось внести. Эта миссия была возложена в основном на спецподразделения, состоящие из "корпуса Ф", под командованием генерала Люфтваффе Гельмута Фельми и один из батальонов полка специального назначения "Бранденбург 800". Эти части, действуя полупартизанскими методами и умело взаимодействуя с восставшими персами, причинили немало проблем многострадальному XXI-у индийскому корпусу. Фактически, "сипаи" вынуждены были очистить большую часть занятого ими предполья, оттянувшись к Тебризу и уйдя в глухую оборону, предоставив, таким образом, немцам полную свободу действий на этом направлении.

Другой крупный успех выпал на долю германских десантников. Парашютная бригада "Рамке", спешно сформированная из, всё ещё остающихся на Кавказе, подразделений 7-й воздушно-десантной дивизии Люфтваффе, была внезапно высажена в охваченном восстанием Пехлеви и, с помощью повстанцев, в течении суток взяла под контроль этот единственный крупный порт на южном берегу Каспия. Закрепляя достигнутый успех, германское командование тут же организовало переброску туда морем из Баку частей 5-й горно-стрелковой дивизии, с помощью которых немцам в итоге удалось удержать и расширить этот важный плацдарм.

В итоге в первых числах марта, когда британские войска как раз закончили гасить последние очаги иранского сопротивления, фельдмаршал Лист счел, что положение его группировки на Кавказе стало достаточно стабильным и пришло время приступить, наконец, к выполнению директивы ОКВ, предписывающей очистить от британских войск берега Каспия. Генерал танковых войск Вернер Кемпф получил долгожданную отмашку к началу наступления. Фактически немцы просто стали развивать свои зимние операции, вкладывая на этот раз в натиск новые, куда более серьезные, силы. Помимо двух горнострелковых и двух легкопехотных моторизованных дивизий, оперативная группа "Кемпф" была усилена опытной 13-й танковой дивизией, ставшей главной ударной силой начавшегося наступления. С воздуха наступающих активно поддерживал V-й авиакорпус Люфтваффе, развернувший свои основные силы на бакинских аэродромах.

10-я армия Содружества, все еще разбросанная по всему Ирану и вынужденная в первую очередь заботиться о сохранности нефтепромыслов и немногочисленных путей сообщения, оказалась не готова к такому повороту дел. Главной силой, вставшей на пути танкистов и мотострелков Кемпфа, оказался всё тот же XXI-й индийский корпус, не проявивший в развернувшихся боях ни особого упорства, ни воинского мастерства. В первом же серьезном сражении 13-я танковая дивизия Вермахта, не смотря на свой несчастливый номер, вдребезги разбила 31-ю индийскую бронетанковую дивизию. При этом индусы потеряли почти всю свою технику и две трети личного состава, в том числе половину — пленными. После этого фиаско индийский корпус, будучи охваченным с обоих флангов, окончательно утратил устойчивость и командовавший им генерал-лейтенант сэр Эштон Джерард Освальд Мосли Майн предпочел спасти то, что еще осталось, отдав приказ оставить Тебриз. Основные силы Монтгомери в это время концентрировались севернее Тегерана, стараясь заблокировать германские войска в примыкающих к Закавказью провинциях и не допустить распространения немецкого наступления на, жизненно-важные для Британской империи, нефтеносные области.

К концу марта войска оперативной группы "Кемпф" овладели Гилянью* и всем Иранским Азербайджаном*, установив связь с горными стрелками на плацдарме у Пехлеви — между основными силами группы армий Листа и 10-й армии Содружества появилась обширная буферная зона.

* * *

Однако главные события марта развернулись на Балканах. Прикаспийский театр боевых действий все же оставался периферийным, даже не смотря на то, что нефтяные поля по обе стороны тамошней линии фронта основательно подстегивали активность противоборствующих сторон. Собственно, если бы не персидские и кавказские нефтепромыслы, то боевые действия в Иране, скорее всего, вообще бы затухли, выродившись в эпизодические стычки патрулей.

На Балканском полуострове ситуация была принципиально иной. Партизанское движение, зародившееся там еще в 41-м году, почти сразу же после оккупации Греции и Югославии войсками "оси", за истекшие полтора года изрядно расширилось и окрепло. Так что к весне 43-го, по крайней мере, применительно к Югославии, речь шла уже не о "бандах", как любило писать в своих коммюнике германское командование, а о самых настоящих повстанческих армиях, контролирующих обширные районы страны. В этих освобожденных областях действовала не подчинявшаяся немцам или их союзникам национальная администрация, взимались налоги, работали предприятия...

Положение осложнялось тем, что большая часть территории бывшей Югославии оказалась разделенной на несколько зон оккупации, которые контролировались теперь вооруженными силами целого ряда государств. Так практически всё побережье Адриатики отошло к итальянцам, образовав провинцию Далмация, Косово было присоединено к Албании, также входившей в состав итальянской "империи". Болгары получили практически всю Македонию, а венгры — Воеводину (Банат), Словения вошла в состав Райха... То, что осталось было разделено на два марионеточных государства — Сербию и Хорватию формальная независимость которых была полнейшей фикцией. Во всей этой мешанине из оккупационных зон, присоединенных территорий, "независимых государств" и прочих административно-территориальных образований порядок не мог поддерживаться даже теоретически. Терпеть такое положение дел дальше Германия не собиралась.

Зимой 43-го года на Балканский полуостров хлынул поток немецких войск. Взамен четырех третьесортных дивизий с номерами 704, 714, 717 и 718, довольно красноречиво говорящими об их качестве, которые подверглись безжалостному расформированию, в Югославии и Греции стали появляться совсем другие соединения. Причем подкрепления шли отовсюду. С бывшего Восточного фронта прибыли такие элитные формирования как 1-я горно-стрелковая и 100-я легкопехотная дивизии. Из Германии была переброшена только что закончившая формирование 2-я парашютная дивизия, ядром которой послужили ветераны воздушно-десантных подразделений Люфтваффе. 7-я горно-стрелковая прибыла из Заполярья, "Полицейская" дивизия — из Прибалтики, а горно-егерская дивизия СС "Принц Ойген", укомплектованная балканскими фольксдойче, была сформирована непосредственно на театре предстоящих боевых действий — в Каринтии.

Кроме того появилась целая плеяда частей и соединений, прибывших с запада. Эти формирования были созданы еще в 40-м году для несения оккупационной службы в Европе и считались ограниченно боеспособными. Но после окончания восточной кампании их оперативно довооружили и переформировали по "восточному образцу". Теперь им предстояло пройти проверку огнем, чтобы окончательно подтвердить свой статус полноценных дивизий. А вместе с войсками пребывали штабы и многочисленные части снабжения. Немецкая военная администрация брала под свой контроль районы предстоящих операций, оттесняя на задворки представителей союзников по "оси"... и всё это происходило на фоне всё учащавшихся боев и стычек с войсками повстанцев — прибывающие немецкие части показывали зубы, постепенно оттесняя отряды противника в глухие районы и завоевывая себе удобные позиции для решающего броска.

Люфтваффе тоже не осталось в стороне от разворачивающихся событий — переброшенный на Балканы X-й авиакорпус активно включился в борьбу, попутно обживаясь на новых аэродромах. Правда поначалу деятельность германских летчиков ограничивалась воздушной разведкой да борьбой с авиацией "союзников" (преимущественно англичан), перебрасывавшей греческим и югославским партизанам кое-какое снабжение и оружие.

К началу марта немцы завершили сосредоточение ударных группировок, почти повсеместно заменив ненадежные или просто слабые части сателлитов своими войсками. В Сербии развернулась вновь сформированная 8-я полевая армия генерала Холлида, в Сараево расположился штаб 11-й армии Вёлера, прибывший с востока. В Белграде находился штаб фельдмаршала барона фон Вейхса, командующего войсками на Юго-Востоке, специально созданный для координации действий всех задействованных в регионе сил и последующей организации обороны Балканского полуострова от возможного вторжения англо-американских войск. План предстоящей операции получил романтичное название "FrЭhlingserwachen" — "Весеннее пробуждение". Полностью укомплектованные, отлично оснащенные и хорошо отдохнувшие дивизии заняли исходные позиции, нетерпеливо роя землю в предчувствии скорой схватки, радиоэфир звенел от потока идущих сообщений, неизбежно предшествующих любым масштабным событиям, а штабные офицеры, склоняясь над картами, деловито согласовывали последние нюансы предстоящего наступления — спустя два долгих года, армии Третьего Райха вновь шли на Балканы.

* * *

А пока Вермахт и СС готовились общими усилиями с корнем вырвать уже порядком окрепшие ростки народного сопротивления, РСХА в тайне реализовывало собственный замысел. Обергруппенфюрер Рейнхард Гейдрих не был бы самим собой, если бы не попытался извлечь из разворачивающихся событий какую-то выгоду. Так родился замысел довольно оригинальной спецоперации, получившей название "RЖsselsprung" — "Ход конем".

Целью для конских копыт являлся штаб Иосипа Броз Тито — наиболее энергичного и влиятельного, а, следовательно, и самого опасного из лидеров повстанческого движения. Осуществление же этого необычного замысла было возложено на довольно специфическое подразделение, известное как батальон специального назначение "Солар". Это формирование возникло в 42-м году, эволюционировав из особой зондеркоманды с тем же названием, отличившейся во время Московской битвы. Название "Solar" — "Солнечный" дал подразделению его бессменный командир Альфред Науйокс, использовав для этого свой старый позывной в радиоэфире. Гейдрих быстро оценил идею создания, а затем и расширения великолепно оснащенного, подготовленного и мотивированного разведывательно-диверсионного формирования, способного осуществлять локальные, но болезненные для противника, операции в нестандартных условиях.

В Абвере еще до войны для подобных целей был сформирован батальон "Бранденбург", постепенно превратившийся в 800-й полк, личный состав которого хорошо проявил себя в многочисленных военных кампаниях, действуя, как правило, впереди боевых порядков ударных соединений Вермахта. Грех было не воспользоваться чужими наработками, особенно после того, как сам Абвер, пусть и ненадолго, оказался в составе РСХА. В результате тщательного изучения богатого боевого и организационного опыта, накопленного конкурентами, а также внедрения кое-каких собственных новаций, и возник батальон "Солар", под командованием оберштурмбаннфюрера Науйокса, организационно входивший в один из отделов 6-го, разведывательного, управления РСХА. Новый начальник управления, бригадефюрер Вальтер Шелленберг, назначенный на эту должность всего 3 месяца назад, как раз сидел, небрежно откинувшись на высокую спинку резного стула, в кабинете начальника РСХА на Принц-Альбрехтштрассе, внимая речи патрона.

— Вооруженная оппозиция нашей гегемонии на Балканах должна быть ликвидирована в самые сжатые сроки. Выкладки ОКХ, а также все доступные нам разведсведения указывают на то, что "союзники" начнут свое вторжение на Европейский континент не позднее середины мая — к этому времени в тылу наших войск не должно остаться никаких враждебных воинских формирований! Побережье Греции является одним из наиболее вероятных мест высадки "союзников". Хотя действия противника в этом районе, скорее всего, будут носить отвлекающий или даже демонстративный характер, не стоит облегчать им задачу, оставляя возможность для взаимодействия с партизанами и прочим сбродом.

Шелленберг согласно кивнул:

— Вы сомневаетесь в способности армии решить поставленную задачу в столь сжатые сроки?

Гейдрих ответил не сразу: поглядел в окно, задумчиво выбил пальцами дробь на столешнице, затем как-то неохотно процедил:

— Нет, Вальтер, я практически уверен, что армия справится... и именно поэтому мы должны их опередить.

— Экселенц?

Обергруппенфюрер вздохнул и принялся развивать свою мысль:

— Неужели непонятно? Кто сумеет закрыть этот вопрос, тот и получит все причитающиеся преференции. Если наша ставка на "Солар" не сыграет, то весь банк сорвут Вермахт и СС, а мы останемся в стороне... Меня это не устраивает!

Шелленберг пожал плечами:

— С моей точки зрения, для успеха операции нами сделано всё, что возможно, но это еще не дает гарантии успеха. Вы же понимаете, экселенц, в делах такого рода...

Гейдрих с выражением легкой досады отмахнулся от осторожных сомнений подчиненного:

— Я всё понимаю, Вальтер. В таких предприятиях слишком многое зависит от удачи. Обычно вероятность успеха составляет процентов пятьдесят, правда в этот раз, учитывая общее соотношение сил, я бы сказал, что эта пропорция будет где-то семьдесят на тридцать в нашу пользу. Это лучше, чем обычно, но это еще не гарантия успеха — ты прав. Я не требую невозможного, но все же успех крайне желателен.

— Честно говоря, я не совсем улавливаю смысл...

Шеф вопросительно вскинул бровь и бригадефюрер поспешил пояснить:

— Вся операция изначально носит ограниченный характер, даже полный успех, не важно: наш, или Вермахта, будет значить не так уж много в масштабах войны. К тому же Тито является хоть и самым опасным, но отнюдь не единственным из лидеров повстанцев. Есть еще и "четники"*, албанцы, греки... Причем четники и коммунисты Тито режут друг друга едва ли не более охотно, чем наших солдат. Но даже если в результате запланированных зачисток партизанское движение будет подавленно на сто процентов, что является, пожалуй, слишком оптимистичным предположением, то даже и в этом случае вся эта возня с пробуждение весны не потянет на переломный момент войны — обычная обеспечивающая операция, не более.

Гейдрих спокойно кивнул, подтверждая правильность хода мыслей подчиненного, после чего Шелленберг уверенно продолжил:

— Тогда я не понимаю: почему вы придаете такое значение этим событиям?

Шеф РСХА хмыкнул:

— Это потому, что ты слишком долго провозился с Абвером и привык мыслить чисто военными категориями. Ничего, это недолго исправить...

Гейдрих снова задумчиво побарабанил своими музыкальными пальцами по полированной столешнице и продолжил:

— Тито действительно мелкая сошка — тут ты прав. И его ликвидация или даже захват в плен мало что решает в глобальном плане... Даже те сведения, которыми мы надеемся поживиться у представителей военных миссий Англии и США, прикомандированных к штабу НОАЮ*, тоже не панацея. Но! Так уж получилось, что именно "Весеннее пробуждение" открывает нашу новую военную кампанию, которая вполне возможно будет решающей. Наше противостояние с США начинается, как ни странно, именно в Балканских горах. Надеюсь тебе не нужно объяснять важность дебюта для дальнейшего хода всей партии?

Шелленберг задумчиво кивнул:

— Кажется, я начинаю понимать, к чему вы клоните, экселенц. Операция будет иметь большие политические и пропагандистские последствия, и РСХА обязательно должно быть в числе победителей, чтобы не остаться за бортом при планировании и подготовке всех наших дальнейших действий.

Гейдрих довольно щелкнул пальцами:

— Именно! Благодаря устранению Канариса мы сумели подмять под себя многое. По мнению некоторых — даже слишком многое. Так что, если мы не хотим повторить судьбу Абвера, то должны продемонстрировать всем, и в первую очередь фюреру, что не зря едим свой хлеб. Нам нужен успех. Яркий, зримый, эффектный... разгром штаба НОАЮ — подойдет. То, что партизан раздавят и без нашего участия — не имеет значения. Если "Ход конем" пройдет как задумано, то и все лавры достанутся нам. Никто не вспомнит о том, что два десятка полнокровных дивизий прибили бы Тито и без помощи наших диверсантов, зато все увидят и услышат про бравых парней из РСХА, снесших голову гидре мятежа, который два года не могли подавить наши доблестные вооруженные силы. Вот так-то, Вальтер.

Шелленберг, все время разговора сидевший в расслабленной позе, закинув ногу на ногу, решительно поднялся со своего места:

— Я понял, экселенц. Завтра я отбываю в Хлум для согласования последних деталей на месте. Мы сделаем всё возможное, чтобы опередить наших конкурентов из Вермахта!

* * *

Три недели спустя после разговора на Принц-Альбрехтштрассе, в Герцеговине, вблизи города Мостар, один из этих самых конкурентов — ефрейтор Пауль Нойнер, занимался своим любимым делом — старательно пытался изобразить с помощью губной гармошки один игривый мотивчик. Получалось не очень, но ефрейтор не терял надежды и не прекращал попыток пока не был прерван самым непочтительным образом:

— Пауль, donnerwetter, если не прекратишь ездить мне по ушам, то я засуну эту свистелку тебе в задницу, может, хоть тогда ты сможешь сыграть на ней, что-нибудь, не сфальшивив!

Нойнер задумался, отложив на время гармошку. С одной стороны, свободное время в последние пару недель выпадало нечасто, да и настроение было самое что ни на есть подходящее для репетиции... В общем, терять возможность подудеть в своё удовольствие не хотелось. С другой же стороны выступало то неприятное обстоятельство, что унтер-фельдфебель Доминик Мезотич, посуливший ему весьма неприятные перспективы за попытку и дальше покушаться на свой музыкальный слух, как правило, слов на ветер не бросал. Крепкого немолодого шваба, командовавшего их отделением последние полгода, Нойнер побаивался и к его угрозе отнесся более чем серьезно, так что подумать было о чем.

А пока длились размышления, "Святой Доминик", получивший своё прозвище за привычку поминать всевышнего по любому случаю или даже без оного, продолжал бурчать, правда, теперь уже в основном себе под нос:

— И что за напасть такая? Если так уж любишь музыку, то почему до сих пор не научился? А если не можешь научиться, то зачем все время пытаешься? И свела же меня нелегкая с этим свистуном... Господи, ну почему у меня абсолютный слух?! Был бы глухим, горя не знал бы!

Нойнер вздохнул и, приняв решение, спрятал губную гармонику в карман кителя — от греха подальше. И почему ему так не везет в последнее время? Свалился же, этот чертов шваб на его голову! Словно чувствует, зараза, что Пауль парень спокойный и к конфликтам не стремится, вот и срывает на нем злость. А ведь раньше все так хорошо было... — Ефрейтор и сам не заметил, как погрузился в воспоминания.

Собственно, после призыва осенью 41-го, служба шла ни шатко, ни валко: обычный курс подготовки в армии резерва, затем перевод в действующую армию, в пехоту. На этом этапе Паулю здорово повезло, так как он попал не в маршевый батальон, направляемый для пополнения действующих на востоке соединений, а в, ничем не примечательную, 337-ю пехотную дивизию, тихо, мирно стоявшую на побережье Атлантики. Так что пока лучшие части Вермахта и СС, истекая кровью, рвались к Сталинграду и Кавказским перевалам или стояли насмерть в болотах под Калинином, Нойнер спокойно нес гарнизонную службу в Бретани. Такое положение дел его вполне устраивало — в отличие от задиристого и непоседливого старшего брата, Пауль отнюдь не рвался к воинским подвигам, предпочитая грому битвы и блеску славы мирный созидательный труд. Так что спокойное и размеренное существование в дальнем гарнизоне как нельзя более подходило его обстоятельной, хозяйственной натуре.

Довольно регулярные, но почти неопасные воздушные тревоги, не слишком частые учения, неспешное строительство укреплений "Атлантического вала", охрана складов и прочих военных объектов, патрулирование местности — вот и все тяготы, осложнявшие жизнь оккупанта в спокойной, чистой и обустроенной Франции. А еще были регулярные увольнительные, позволявшие неплохо посидеть в каком-нибудь кафе или винном погребке, потанцевать с местными фройлян, откликавшимися на обращение "mademoiselle", и просто подышать пьянящим воздухом свободы, хоть ненадолго вырвавшись из-под пресса военной дисциплины. Красота...

Всё начало меняться осенью 42-го, когда в сонное существование их подразделения вторгся унтер-фельдфебель Доминик Мезотич, заменивший на посту командира отделения унтер-офицера Гюнтера Ландертингера. "Святой Доминик", не смотря на свое прозвище, отличался на редкость склочным и занудным характером. К тому же швабу было уже под сорок, как и большинству остальных солдат отделения, за исключением самого Пауля и Тони Грайса — его единственного настоящего армейского друга, с которым они вместе тянули лямку еще со времен учебы в запасном полку. И эта разница в возрасте тоже сыграла свою роль — новоявленный командир, в отличие от предыдущего, считал своим долгом как следует погонять "зеленоклювиков". Специально вроде и не придирался, но на любые внеочередные или просто грязные работы первыми кандидатами неизменно выступали именно они. Ну и брюзжал еще новый командир отделения, что называется, безостановочно. Это уже не от возраста, а просто в силу особенностей характера, но Паулю от этого было не легче.

Даже звание ефрейтора, полученное по окончании первого года службы, не принесло никакого удовлетворения — ну, не рвался он к военной карьере и всё тут! Не ощущал душевной тяги, так сказать. А уж когда, по велению высшего командования, их дивизия начала передислокацию из сытой и спокойной Франции на охваченные войной Балканы, Пауль и вовсе затосковал...

Его воспоминания прервали столь же внезапно, как недавнюю попытку помузицировать:

— Ну, чего расселся? Потом домечтаешь, а сейчас — марш к шписсу*, он еще утром обещал амуницию из ремонта отдать, да что-то не торопится, вот и напомнишь, а заодно сюда принесешь. Понял, свистун-самоучка?

Нойнер молча козырнул и, подхватив карабин, отправился на поиски снабженца, а вдогонку ему неслось:

— Господи, и где набирают таких олухов? Неужели у них там, в горах, все такие рохли?

Последнее замечание, не смотря на свое явно обидное значение, слегка развеселило бредущего по тропинке Пауля, заставив его бросить напоследок в сторону Мезотича злорадный взгляд. "Эх, посмотрел бы я, как запоет этот зануда со своим идеальным слухом, если вдруг попадется моему братцу! Небось, с перепугу, сам себе в зад командирский свисток засунул бы, как давеча грозился, и в два счета "Die Wacht am Rhein"* на нем исполнил — даром, что ли, нас третий день подряд горохом кормят?".

* * *

Впрочем, пожелания Пауля так и остались пожеланиями, тем более, что предаваться им слишком долго ему не позволили обстоятельства — через день после его визита к шписсу, 337-я пехотная дивизия вступила в свой первый настоящий бой. До этого Нойнеру, как, впрочем, и всем остальным солдатам его отделения, так и не представилось ни одного случая пострелять по настоящему врагу. Дивизия все время оказывалась где-то в стороне от основных событий, так что из всех ее подразделений в бою побывал только фузилерный* батальон. Большинство работы выполнили совсем другие соединения.

Горные стрелки и парашютные егеря, при массированной поддержке штурмовой авиации, быстро и уверенно сбили партизан с обжитых зимних позиций и погнали части повстанцев и примкнувших к ним беженцев на мощные армейские заслоны, заранее воздвигнутые на их пути. Роль заслонов играли в основном необстрелянные дивизии с запада — германское командование давало им возможность пройти крещение огнем в максимально выгодных условиях. В результате потрепанные колонны НОАЮ, отступая под натиском напирающих егерей и зачастую теряя локтевую связь и всякое взаимодействие с соседями, налетали на окопавшиеся и подготовившиеся к отпору, пусть и не лучшие, но регулярные дивизии, что приводило к вполне предсказуемому результату. Бригады и корпуса повстанцев храбро атаковали засевшего врага, стремясь проложить себе путь из подстроенной ловушки, и... откатывались, налетая на стену артиллерийского и пулеметного огня. А сзади продолжали давить отборные части легкой пехоты, поддерживаемые артиллерией и авиацией, не имеющие недостатка в боеприпасах, не обремененные беженцами и ранеными...

Ситуацию для повстанцев осложняло то, что в самом начале большого немецкого наступления, коммунистические партизанские формирования едва не были обезглавлены. Когда армейские части уже сломили первое сопротивление югославов, заставив повстанческие части сняться со своих позиций и прийти в движение, Шелленберг дал отмашку к проведению операции "Ход конем". Батальон "Солар", заранее переброшенный по воздуху из чешского Хлума, бывшего его основной базой, в Хорватию, на рассвете был внезапно высажен в окрестностях Дрвара. Целью десантников Науйокса был, расположенный вблизи города, пещерный комплекс, служивший местом расположения штаба маршала Тито. Мощные скальные своды делали невозможным уничтожения ставки главнокомандующего Народно-освободительной армии с воздуха, но немцы нашли выход.

Восемь сотен парашютистов с тяжелым вооружением были выброшены одной волной и менее чем за пару часов с минимальными потерями смогли собраться, захватить Дрвар, тем самым обеспечив свой тыл, и развернуться для атаки скального комплекса, превращенного партизанами в настоящий форт. Столь блестящий результат не в последнюю очередь объяснялся тем, что, в отличие от парашютистов Люфтваффе, использовавших специальный, но крайне неудачный парашют, диверсанты "Солара", как и их коллеги из "Бранденбурга", десантировались с обычным парашютом. Это обстоятельство давало опытным десантникам массу преимуществ, но в данном случае даже оно не смогло обеспечить успех операции.

В самом начале высадки Тито спешно покинул свою ставку и вместе с большей частью штаба и персоналом англо-американской военной миссии удалился из опасного района. В результате тяжелый и кровавый штурм скального комплекса, предпринятый немцами, оказался лишенным смысла. Вся добыча головорезов Науйокса на этот раз исчерпывалась несколькими мелкими сошками из окружения маршала, не сумевшими вовремя покинуть, превратившуюся в ловушку, твердыню, да кое-какими второстепенными данными, которые удалось почерпнуть из не до конца уничтоженной документации, хранившейся у англо-саксонских советников Тито. Охрана маршала выполнила свою задачу, задержав диверсантов РСХА на время, достаточное для того, чтобы лидер югославских коммунистов сумел скрыться. К тому времени, как к месту боев подтянулись егеря из дивизии "Принц Ойген", организовывать преследование было уже поздно.

Тем не менее, дерзкая выходка диверсантов Науйокса сыграла свою роль: в разгар боев, вынужденный скрываться, Тито утратил контроль над своими войсками. И без того не идеальное управление частями народно-освободительной армии практически перестало функционировать в самый критический момент. Это обстоятельство не могло не сказаться на ходе боев. Результатом стало то, что разгром НОАЮ проходил практически так же легко, как и ликвидация куда хуже организованных отрядов "четников" Михайловича. Этим фактом во многом и объяснялось неучастие в активных боях 337-й пехотной дивизии, однако под занавес операции "FrЭhlingserwachen" и ее частям довелось пострелять, добивая последние отряды партизан. Свою посильную лепту в разгром "титовцев" внес и Пауль Нойнер.

* * *

— Ну что, видно кого-нибудь?

Пауль, внимательно оглядывавший расстилавшийся перед ним лесистый склон, отрицательно покачал головой и в свою очередь поинтересовался у Грайса:

— А у тебя как?

Антон пожал плечами:

— Да вроде всё спокойно.

Этот диалог с небольшими вариациями продолжался уже больше часа, с тех пор, как командование, в лице их лейтенанта, предупредило всех о подходе основных сил партизан. Разведдозор коммунистов был обстрелян передовыми постами и отступил еще утром, и вот теперь с минуту на минуту ожидался подход главных сил 18-ой партизанской бригады. Этот факт вызывал у Пауля некоторый мандраж — первый бой всё-таки. Хоть и прослужил уже без малого полтора года, и ефрейторский шеврон получил, а из наград только значок за участие в строительстве "Атлантического вала". Теперь, стало быть, придется наверстывать, отчего Пауль был отнюдь не в восторге — лучше уж и дальше без наград, чем лезть ради них в бой, да только кто ж его спрашивал? Несколько радовало только то, что Мезотич, вконец доставший в последние дни своими нотациями, несколько приутих — тоже, небось, коленки дрожат, хоть и пытается хорохориться. Опыта то и у него нет, даром, что чуть ли не вдвое старше Нойнера с Грайсом.

— Alarm! Alarm!*

Внезапный крик заставил Пауля встрепенуться. Забыв про всякую осторожность, он высунулся из окопа и, вытянув шею, принялся вглядываться в заросли кустов, уже начавших покрываться молодыми листиками. Но, не смотря на его старание, первым из их отделения партизан заметил все же Грайс:

— Вон они!

И тут Пауль наконец-то заметил врага — смутно виднеющиеся человеческие силуэты, мелькавшие в зарослях. Мезотич сразу же оживился, решив напомнить подчиненным о своем присутствии:

— Без команды не стрелять!

Но вместо того, чтобы взбодрить солдат, это дало прямо обратный эффект, так как в конце фразы унтер-фельдфебель не сдержал эмоций и сорвался на высокие ноты, дав предательского "петуха". Нойнер с Грайсом обменялись ехидными усмешками — перед лицом врага "святоша" вовсе не выглядел таким героем, каким пытался казаться в тылу. Однако повышенная нервозность командира отделения (да и не его одного) особой роли не сыграла. Первую скрипку в начавшемся концерте играла артиллерия и, судя по результату, у канониров с нервами было всё в порядке. Хотя вполне возможно, что их спокойствие объяснялось тем, что они просто не видели врага вблизи, посылая свои смертоносные подарки с закрытых позиций. Как бы то ни было, но артиллерия свое дело сделала, так что атака партизан захлебнулась в самом начале, так толком и не начавшись. Небольшие группы повстанцев периодически пытались продвинуться вперед, но у самой кромки зарослей их сразу же начинали обстреливать пулеметным и минометным огнем, загоняя обратно в кусты.

"Титовцы" в ответ начали стрелять из нескольких легких минометов (как потом оказалось, отбитых в свое время у итальянцев), но их батарея была быстро подавлена тяжелыми двенадцатисантиметровыми минометами, которыми в 337-й дивизии пару месяцев назад, как раз перед отправкой на Балканы, укомплектовали полковые роты пехотных орудий. Всё, что успел увидеть Пауль, так это несколько абсолютно не впечатляющих разрывов позади и несколько в стороне от линии окопов их отделения — пока что война выглядела совсем не страшной. Нойнер даже стал надеяться, что бой так и закончится без его участия, но партизаны все же решили не давать ему такой возможности.

На этот раз появление врагов первым заметил Герберт — командир их пулеметного расчета. И тут же обстрелял передовых бойцов противника, выдавших себя шевелением веток. К некоторому удивлению всех, включая самого Герберта, партизаны не отступили, а энергично ответили, причем сразу из нескольких пулеметов, не считая простых винтовок. Пули взрыхлили землю перед самым бруствером окопа, пулеметная очередь противно просвистела над головой, заставив неосознанно втянуть голову в плечи, Пауль зябко передернул плечами — страшновато. Затем чувство долга все же пересилило, и Нойнер решительно прильнул к прицелу своего карабина, стараясь поймать на мушку один из маячивших в зарослях силуэтов.

Пауль не был снайпером, но стрелял, в общем, неплохо, дистанция до противника была отнюдь не запредельная, так что шансы попасть у него были. Тем не менее, он промахнулся. Реальный бой, как оказалось, несколько отличался от стрельбища. Насколько можно было различить, выбранный им в качестве мишени партизан, активно поливавший их позиции из ручного пулемета, остался совершенно невредимым. Злясь на самого себя, Нойнер заученным до автоматизма движением передернул затвор и вновь принялся ловить в прорезь прицела ускользающий силуэт, залегший среди колышущихся зеленых ветвей.

Второй выстрел вышел немногим удачнее первого, но все же заставил вражеского пулеметчика сменить позицию — стрельба в том месте на время стихла, а шевеление кустов усилилось. Герберт всадил туда же длинную очередь из своего МГ, вызвав целый дождь из молодых зеленых листочков и мелко порубленных веточек. Достал ли он зловредного стрелка, так и осталось загадкой.

Нойнер сделал еще три выстрела, все так же целясь по, с трудом угадываемым в густых кустах, плохо-различимым силуэтам. Затем спокойно, без суеты, вогнал в карабин новую обойму, собираясь продолжить в том же духе — страх и неуверенность незаметно ушли, сменившись азартом и боевой злостью. Рядом так же деловито, прищурив левый глаз, целился и стрелял Грайс. Бой шел своим чередом. А потом всё как-то внезапно кончилось.

Ответная стрельба прекратилась, сошла на нет винтовочно-пулеметная трескотня в немецких окопах, артиллерия перенесла свой огонь куда-то вглубь непроглядных зарослей. Пауль оторвался от своей винтовки и недоуменно покрутил головой: его первый бой закончился, а он так никого и не убил, и, что гораздо важнее, сам остался невредимым.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Intelligence Service (англ.) — разведывательная служба Великобритании.

* Гилян — прикаспийская провинция Ирана, на территории которой расположен порт Пехлеви (современное название — Энзели). Столица провинции — город Решт.

* Иранский Азербайджан — собирательное наименование иранских провинций Восточный и Западный Азербайджан.

* "Четники" — так назывались монархические партизанские формирования, действовавшие в Югославии.

* НОАЮ — Народно-освободительная армия Югославии — официальное название вооруженных формирований, которыми командовал Тито.

* "Шписс" — в немецкой армии специальный унтер-офицер для поручений. В Вермахте "шписсы", как правило, носили звание гауптфельдфебеля, в войсках СС — штабсшарфюрера. Занимались в основном вопросами снабжения.

* "Die Wacht am Rhein" (нем.) — "Стража на Рейне" — старая немецкая патриотическая песня, своего рода второй гимн Германии.

* "Фузилерным" в немецкой армии с 43-го года назывался разведывательный батальон в пехотных дивизиях.

* Alarm (нем.) - тревога.

Глава 7 "Тучи сгущаются"

— Так, значит, он уцелел...

Замечание Гейдриха было не вопросом, а скорее рассуждением вслух, но Шелленберг предпочел все же ответить:

— К сожалению да, экселенц. Агентурные сведения подтверждают: Тито жив и находится в Александрии. Так что "союзники" в своем официальном заявлении не соврали, им действительно удалось вывезти его.

Шеф РСХА водрузил локти на стол, сцепил пальцы в замок и, опершись лбом на эту конструкцию, задумчиво уставился в столешницу. Начальник разведывательного управления меланхолично крутил в пальцах элегантную золотую зажигалку, не вмешиваясь в размышления патрона. Наконец Гейдрих оторвался от созерцания мельчайших царапин на полированной поверхности и, взглянув на подчиненного поверх сплетенных пальцев, с расстановкой произнес:

— Мнда, ситуация интересная...

— Мы в двойственном положении, экселенц. Как нам следует обозначить свою позицию в данном случае?

— Хороший вопрос, Вальтер. С одной стороны, успешная эвакуация Тито в Африку, из под носа наших войск — это пощечина. Не опасно, но крайне обидно. С другой — это происшествие де-факто снимает с РСХА ответственность за провал нашей эскапады в Дрваре... Какие могут быть претензии к одному единственному батальону, если не справилась целая группа армий?

Если мы будем акцентировать внимание на втором варианте трактовки событий, то это ухудшит наши отношения с армией. Ненамного, но ухудшит, что в данный момент было бы нежелательно. Если же изберем первый вариант, то тем самым разделим с армией ответственность за провал. Хм, дилемма. Твое мнение, Вальтер?

Шелленберг щелкнул крышкой зажигалки и, отработанным до автоматизма движением, отправил ее в карман пиджака.

— Я бы рекомендовал не портить отношения с Вермахтом. Свалить на них вину в таких обстоятельствах нетрудно, но в дальнейшем это может выйти нам боком — генералы отличаются редкостной злопамятностью, а учитывая, что отношения с ОКХ у нас и так не безоблачные...

— Резонно. В свете наших разногласий с Рейхсфюрером, ссориться еще и с армией нам противопоказано. Однако и выставлять наши диверсионные подразделения в неприглядном свете мне бы не хотелось, они еще могут нам пригодиться. Желательно сместить акценты, заретушировав вопрос с Тито.

— Я уже думал над этим. Поскольку в детали операции был посвящен лишь ограниченный круг лиц в РСХА, мы можем представить этот "конский забег" как войсковую операцию. Если основной целью "Хода конем" будет заявлена не попытка захвата или уничтожения Тито, а атака на его штаб с целью дезорганизации управления повстанческой армией...

— То операция автоматически превращается из провальной в исключительно успешную. Мне нравится твоя идея, Вальтер. Так и поступим. К тому же, при такой трактовке событий, мы вправе рассчитывать на некоторую признательность со стороны Вермахта, ведь операция проводилась как бы в их интересах и даже принесла ощутимую пользу, облегчив осуществление "Весеннего пробуждения".

— Абсолютно верно, экселенц.

— Кстати! Раз уж оказалось, что мы проводили эту операцию в интересах Вермахта, то эту тему можно развить. Что там удалось выжать из трофейной документации?

— Немного, к сожалению. Для того, чтобы расколоть коды "союзников" этого будет маловато, повторить московский фокус на этот раз не удастся.

— Жаль, жаль. Но хоть что-то мы узнали?

— Кое-что. Нам удалось захватить документы, касающиеся взаимодействия с авиацией союзников. Планы переброски партизанам оружия по воздушному мосту теперь уже не имеют значения, зато приоткрылся замысел одной будущей операции, которую Британское бомбардировочное командование и штаб 15-ой воздушной армии США намеревались провести в ближайшее время. Я полагаю, эта информация заинтересует командование Люфтваффе.

— И что там?

— Судя по всему, военно-воздушное командование "союзников" запланировало провести серию массированных авианалетов на нефтеносный район Плоешти.

— Это не новость. Наша агентура и служба радиоперехвата уже давно информируют об этом, да и косвенных признаков хватает.

— Да, но теперь мы знаем кое-какие интересные подробности.

— Интересно. И как эти подробности оказались в штабе Тито?

— Его отрядам отводилась довольно важная роль в обеспечении этих налетов, конкретно: обеспечение безопасности летчиков, потерпевших крушение в процессе выполнения миссии.

— Продолжай.

— Как следует из захваченных нами документов, в планируемых налетах на румынские нефтепромыслы, значительная часть маршрута бомбардировочных формаций пролегает через территорию Югославии, в том числе через районы, до недавнего времени контролировавшиеся формированиями Тито. Для бойцов и командиров НОАЮ были заготовлены специальные памятки, позволяющие отличить британских и американских пилотов от, скажем, болгарских или наших, и установить с ними контакт. Среди наших трофеев имелись образцы подробных инструкций по поиску летчиков и обеспечению их безопасности, а также дальнейшей эвакуации на "большую землю".

— Теперь летчики "союзников" будут лишены такой поддержки, что безусловно радует, но я по-прежнему не понимаю, как это облегчит Люфтваффе отражения предстоящих авианалетов?

— Дело в том, что, помимо прочего, в этих планах по обеспечению безопасности сбитых летчиков указывались и районы их наиболее вероятного нахождения. Проще говоря, маршрут подлета и отхода вражеских авиасоединений. С целью наиболее полного покрытия этого коридора наблюдательными постами даже предполагалось занять кое-какие районы, оккупированные нашими войсками, и выслать дополнительные разведывательно-поисковые группы в места, полное занятие которых считалось невозможным или труднореализуемым.

— Так-так-так, это уже действительно интересно. То есть наши доблестные летчики и зенитчики теперь могут разработать план противодействия, опираясь на точное знание предстоящих действий англосаксов. Сыграть партию, заранее зная все ходы противника. Я ничего не упустил?

— Все так, экселенц, но есть одно но.

— И я даже знаю какое: наши англо-американские оппоненты могут изменить свои предварительные планы в связи с новыми обстоятельствами.

— К сожалению да. Причем у них есть даже две причины, прямо побуждающие их к этому. Во-первых, партизан, способных собирать недобитых летчиков, оказывать им помощь и затем переправлять их в Африку, теперь попросту нет, а те, что остались, заняты обеспечением собственного выживания. Следовательно, авиационное командование может настоять на изменении маршрутов, постаравшись обеспечить безопасность своих пилотов другим путем, например, за счет сокращения маршрута или проложив его над малозаселенными районами, где вероятность развертывания нашей ПВО минимальна.

— Ну, а во-вторых, на изменении маршрутов могут настоять представители вражеских разведок, в профессионализме которых мы, к сожалению, не можем сомневаться. Они просто обязаны, как минимум, подозревать о том, что мы получили доступ к информации, находившейся в штабе Тито и принять соответствующие меры.

Шелленберг молча склонил голову, признавая правоту патрона.

— Так чем же все-таки нам могут помочь эти спасательные планы, а, Вальтер?

— Именно тем, что они раскрывают замысел вражеской операции, экселенц. Дело в том, что у меня есть основания считать, что, несмотря на сказанное, союзное командование не изменит свои планы.

— Причины?

— Цейтнот. До начала операции против нефтепромыслов осталось слишком мало времени. Разработка новых планов и их техническое обеспечение может потребовать слишком много времени, что в свою очередь повлечет за собой перенос сроков операции. Высшее командование может не решиться на столь радикальный шаг, так как воздушное наступление на нашу топливную промышленность, очевидно, является частью общего плана мероприятий по обеспечению вторжения.

— Резонно. Что ж, будем исходить из этого. Составьте соответствующую сводку для передачи в штаб ОКЛ, но предупредите, о возможности переносов сроков операции и изменения планов противника в последний момент — не будем забывать об осторожности и недооценивать наших оппонентов.

* * *

Проявленная Гейдрихом осторожность пришлась очень кстати, хотя предусмотрительность и профессионализм англо-американских разведчиков, контрдействий которых он опасался, были тут совершенно не при чем. Шелленберг оказался прав, предположив, что "союзники" попадут в цейтнот и не смогут своевременно внести в свои планы кардинальные изменения. Однако там, где пасует злая воля противника, вполне может преуспеть обычный военный бардак. В результате тщательно выверенный план противодействия англо-американским воздушным налетам на нефтеперерабатывающие заводы Плоешти, разработанный штабом 4-го воздушного флота, фактически пошел насмарку из-за неопытности и разгильдяйства американских летчиков. Впрочем, командование "союзников" вряд ли порадовалось бы этому факту, даже если бы и смогло своевременно разузнать все сопутствующие обстоятельства.

Серия авиаударов по нефтяной промышленности Румынии разрабатывалась сперва английскими, а затем и американскими штабами давно. Идея таких налетов высказывалась еще в 41-м году, затем, уже в новой редакции, в 42-м — оба раза в связи с тяжелым положением советских войск на Восточном фронте. Предполагалось, что резкое сокращение поставок нефтепродуктов в Германию способно существенно ограничить масштаб немецких маневренных операций в Советском Союзе. Проведению операций каждый раз мешали недостаток сил или другие, более срочные дела, вроде обеспечения очередного наступления в Африке, на которое и отвлекались наличные бомбардировщики.

После конференции в Касабланке, планы по разрушению нефтяной отрасли румынской топливной индустрии были реанимированы, став составной частью общего плана по подрыву немецкой военной и промышленной мощи накануне решающих десантных операций на Европейском континенте. На этот раз командование озаботилось выделением весьма значительных сил и проведением соответствующей подготовительной работы, заключавшейся в расширении и переоборудования существующей аэродромной сети на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Налеты предполагалось проводить силами вновь развернутой на средиземноморском театре военных действий американской 15-ой воздушной армии, укомплектованной тяжелыми четырехмоторными бомбардировщиками "Либерейтор", а также нескольких британских эскадрилий "Ланкастеров" из Бомбардировочного командования.

Воздушное наступление на данном направление планировалось осуществлять в несколько этапов, последовательно разрушив нефтеперерабатывающие заводы, добывающее оборудование, хранилища и нефтепроводы. В заключение этой деструктивной деятельности, следовало произвести минирование дунайских фарватеров. По расчётам штабов, успешное проведение этой воздушной кампании должно было более чем вдвое снизить германский импорт нефти и нефтепродуктов, что, по замыслу Объединенного комитета, неминуемо затруднило бы немцам маневр силами в пределах "Крепости Европа" и, как следствие, увеличить шансы на успех готовящихся десантных операций "союзников".

Удары должны были чередоваться: американцы брались осуществлять налеты днем, а англичане, поднаторевшие за последние два года в "слепых полетах", собирались атаковать те же объекты ночью. Немалые силы были брошены не только на организационное, но и на техническое обеспечение предстоящих авиаударов. В частности американцы специально разработали и опробовали новую методику бомбометания со сверхмалых высот с использованием бомб, оснащенных взрывателями замедленного действия. Но все эти планы и замыслы рассыпались в прах, не выдержав встречи с обычным на войне разгильдяйством и непрофессионализмом.

Накладки начались с самого начала — строй "Либерейторов", который должен был являть собой нерушимую армаду, ощетинившуюся со всех сторон сотнями пулеметных стволов, растянулся в длинную колонну отдельных бомбардировочных групп. Причина крылась в неоднородности самолетного парка, участвующих в налете сил. Дело в том, что из восьми бомбардировочных групп, входивших в состав 15-ой воздушной армии, три только что прибыли из США и были укомплектованы новейшими самолетами, еще не участвовавшими в боях. Еще три, были переброшены из Англии, где они, действуя в составе 8-ой воздушной армии, недолгое время были задействованы в налетах на объекты занятого немцами французского побережья. Две оставшиеся группы действовали на Ближнем Востоке и в Северной Африке в составе 9-ой воздушной армии уже более полугода — с осени 42-го года. Все это привело к тому, что ещё над Средиземным морем более старые самолеты 98-ой и 376-ой авиагрупп не смогли поддерживать заданную скорость полета, что повлекло за собой постепенный распад боевого порядка, а флагманские экипажи не смогли внести соответствующие коррективы в график полета с целью вновь сбить плотный строй. Помимо прочего, это дало еще один нежелательный эффект — "Лайтнинги", стартовавшие с аэродромов Крита, Родоса и Карпатоса, сгруппировались вокруг головной группы бомбардировщиков, оставив большую часть колонны без прикрытия.

Дальше сработал человеческий фактор: флагманский штурман ошибся в расчетах и сбился с курса, а вслед за ведущим экипажем отвернули от заданного маршрута три головные бомбардировочные группы и почти все истребители. Однако еще три группы не последовали за флагманом, а продолжили движение по изначальному маршруту — строй 15-ой воздушной армии окончательно распался. В довершение всего еще две группы, укомплектованные наиболее изношенными машинами, окончательно отстали и, чтобы прибыть в район цели с не слишком большим опозданием, решили прорываться к Плоешти по кратчайшему пути самостоятельно.

Итогом этих ошибок и импровизаций стало то, что к нефтеперегонным заводам Румынии теперь направлялись три отряда бомбардировщиков, действующих абсолютно независимо и движущихся по абсолютно разным маршрутам, причем истребителями был прикрыт лишь первый из них. Вместо классической колонны бомбардировщиков получился куда более сложный "звездный налет". Парадокс, но вопиющие недоработки в организации операции принесли американцам ощутимую пользу — первая волна немецких истребителей, стартовавшая с аэродромов Греции и Македонии, не смогла перехватить ни одного из отрядов "Либерейторов". Причем в этом не было вины службы радиолокационного обнаружения и центра наведения истребителей. Операторы германских радаров отлично справились со своей задачей, своевременно обнаружив и достаточно точно идентифицировав все авиасоединения противника, а офицеры службы наведения действовали вполне профессионально, направив перехватчики точно наперерез головной группе самолетов. Но устроенный американцами бардак с изменением маршрутов движения напрочь сорвал выверенный немецкий план противодействия — в расчетной точке американских бомбардировщиков не оказалось.

Произведя новые вычисления, штаб X-го авиакорпуса пришел к выводу, что целью данного налета является железнодорожный узел Софии, к которому теперь и направлялись самолеты лидирующей группы противника. Истребители были срочно перенацелены на прикрытие столицы Болгарии. Однако тут американцы вновь начали чудить: штурман головной группы, осознав допущенную ошибку, вновь изменил курс своего соединения, свернув с дороги на Софию и тем самым вновь избежав нежелательной встречи с немецкими перехватчиками. Все эти выкрутасы американцев создали у германского командование стойкое убеждение, что противник применил новую сложную тактику проведения массированных налетов, смысл которой заключается в четком маневрировании на широком фронте отдельных групп ударных самолетов с целью введения в заблуждение немецкой службы воздушного наблюдения и перехвата. По чистой случайности все спонтанные повороты американских авиасоединений привели к довольно согласованному по времени выходу в район цели всех задействованных сил, подход которых к тому же осуществлялся с разных направлений, что внесло дополнительные трудности в работу немецкой ПВО. Столь высокий уровень координации действий противника вызвал серьезную озабоченность в штабе X-го авиакорпуса и 4-го воздушного флота, занимавшихся организацией противодействия англо-американским ВВС в Балканском регионе, и только подробные допросы захваченных в плен пилотов и штурманов сбитых американских бомбардировщиков позволили немецкому командованию наконец-то разобраться в ситуации.

Пленных, кстати, оказалось много — везение американцев не могло продолжаться вечно и оно, вполне закономерно, подошло к концу как раз на подлете к цели. Разобщённость бомбардировочных отрядов, позволявшая до сих пор успешно избегать встреч с немецкими перехватчиками, теперь вышла янки боком, позволив германским и румынским летчикам последовательно атаковать отдельные группы "Либерейторов", каждый раз обеспечивая за собой численное превосходство. Положение для летчиков 15-ой воздушной армии осложнялось тем, что первыми к Плоешти подошли самолеты второго (или центрального) отряда бомбардировщиков, следовавшие по изначально запланированному маршруту с соблюдением заданных параметров полета — в данном случае их исполнительность и профессионализм вышли им боком. На подходе к цели без малого 100 "Либерейторов" трех авиагрупп, составлявших этот отряд бомбардировщиков, были встречены своевременно поднятыми в воздух "Мессершмиттами" двух немецких истребительных эскадр и румынских королевских ВВС. Около двухсот новейших немецких Bf-109G-6 и до сотни вполне боеспособных румынских Bf-109F-4 устроили настоящую резню, расколов плотный строй американцев и сорвав прицельное бомбометание. От полного уничтожения этот отряд "Либерейторов" спасло только прибытие трех головных групп, подошедших к цели с юга, со стороны Болгарии. Вместе с ними прибыли истребители эскорта, связавшие боем румынские "Мессершмитты", немного припоздавшие с набором высоты и не успевшие принять участие в первых атаках. Немецкие же перехватчики вынуждены были разделить свое внимание, что в результате не позволило им сорвать удар противника.

Не смотря на ураганный зенитный огонь, "Либерейторы" трех вновь прибывших авиагрупп смогли прицельно отбомбиться по комплексу нефтеперегонных заводов, хотя и понесли при этом тяжелые потери. Бомбардировка со сверхмалой высоты оказалась не самым удачным решением, так как позволила немцам эффективно задействовать против атакующих самолетов даже легкие автоматические зенитные пушки. К тому же ряд самолетов, шедших в конце атакующей колонны, получили повреждения от взрывов бомб, сброшенных головными машинами и возникших из-за них пожаров, не помогли даже специально примененные взрыватели замедленного действия.

Последними к цели прибыли две наиболее старые авиагруппы — ветераны боев в Средиземноморье. Не смотря на то, что многие истребители "оси" уже покинули район боя, исчерпав свой боекомплект и запасы горючего, а наземная ПВО была серьезно дезорганизована в процессе отражения первых ударов, американский арьергард все же встретил весьма серьезный отпор как на земле, так и в воздухе. При отходе окончательно рассыпавшийся строй американцев подвергся новым ударам — "Мессершмитты" из 77-й истребительной эскадры, базировавшиеся в районе Скопье, Афин и Салоник, не сумевшие перехватить бомбардировщики на пути к цели, теперь были дозаправлены и вновь подняты в воздух. Преследование прекратилось только над Эгейским морем, где наседавшие немцы были отогнаны подоспевшими истребителями Королевских ВВС.

Результатом налета стало временное (на 2-4 месяца) выведение из строя трех нефтеперерабатывающих комплексов из семи, которые планировалось подвергнуть атаке. Платой за этот, относительно скромный, успех стала гибель 56-ти "Либерейторов", сбитых истребителями "оси", и еще 32-х бомбардировщиков от огня зенитной артиллерии. Экипажи всех сбитых самолетов погибли или попали в плен. К этому количеству следует добавить еще 9 самолетов, разбитых при посадке на своих аэродромах из-за полученных повреждений, и 124 убитых и раненных летчиков, извлеченных из поврежденных машин после приземления. Таким образом, за один налет 15-я воздушная армия США потеряла треть из своих 289-ти бомбардировщиков, участвовавших в рейде — такие потери были слишком тяжелы даже для богатой ресурсами Америки. По иронии судьбы опростоволосившаяся лидирующая группа, умудрившаяся из-за навигационной ошибки сбиться с курса и выбиться из графика операции, понесла в итоге наименьшие потери и добилась наиболее существенных результатов.

Ночью, спустя лишь несколько часов после окончания американского налета, Плоешти подвергся атаке британских Королевских ВВС — несколько эскадрилий "Ланкастеров" вышли на цели, стремясь довершить разрушительную работу, начатую их союзниками при свете дня. Но на этот раз ПВО сработало выше всяких похвал. В отличие от безалаберных американцев, опытные британские экипажи двигались к цели по более предсказуемому маршруту, что позволило немецким перехватчикам из, специально переброшенной на Балканы, 2-ой группы 3-ей эскадры ночных истребителей уверенно атаковать их задолго до подхода к охраняемому объекту. А уже над целью "томми"* были встречены плотным огнем тяжелых зенитных батарей, получавших указания от радиолокационных станций "Вюрцбург". Результат был печален — понеся весьма серьезные потери, англичане так и не смогли существенно увеличить ущерб, нанесенный днем их американскими коллегами. Обескураженное такими потерями и выявившимися пробелами в организации операций и подготовке экипажей, союзное командование вынужденно было приостановить дальнейшие воздушные операции на этом направлении — не смотря на изрядные трудности, немцы выиграли первый раунд воздушного противостояния.

* * *

Не смотря на обескураживающую неудачу в Румынии, Объединенный комитет не собирался сворачивать воздушное наступление. Из-за океана поступали всё новые и новые подкрепления, воздушные силы "союзников" росли количественно и качественно, а время запланированной высадки в Европе неуклонно приближалось, так что об отмене запланированных воздушных атак не могло быть и речи. Спустя всего 6 дней после оглушительного фиаско в Плоешти, состоялся первый массированный дневной налет "Летающих крепостей" на территорию Германии в рамках операции "Pointblank" — "Прямой наводкой".

Целью налета был выбран Ганновер — один из центров немецкого авиастроения, в котором располагались заводы фирмы "Фокке-Вульф". Затем последовали налеты на Гамбург и Бремен. В каждом из таких рейдов участвовало 200-300 "Летающих крепостей", которых на протяжении большей части маршрута прикрывали истребители. Потери при этом были умеренными, а результаты бомбардировки были признаны удовлетворительными. Опираясь на полученный результат, а также на опыт более ранних налетов на объекты во Франции, Бельгии и Голландии, штаб 8-ой воздушной армии США выступил с инициативой проведения крупномасштабной операции, направленной против объектов немецкой авиастроительной промышленности в глубине германской территории. Целью налета стали заводы фирмы "Мессершмитт" в Аугсбурге. Для участия в задуманном рейде удалось собрать 368 бомбардировщиков Б-17, каждый из которых нес 6000 фунтов фугасных и зажигательных бомб и был вооружен дюжиной крупнокалиберных пулеметов. Считалось, что совокупная огневая мощь нескольких сотен "Летающих крепостей", действующих в плотном строю, способна нейтрализовать действия немецких перехватчиков. Днем проведения операции было выбрано восьмое апреля.

Предрассветная мгла еще не рассеялась, когда бомбардировочные эскадрильи, в полном соответствии с графиком, стартовали с английских аэродромов и, построившись, взяли курс на германское побережье. Над Северным морем, вплоть до самой береговой черты, "Летающие крепости" двигались под мощным прикрытием британских и американских истребителей, однако затем, помахав на прощание крыльями, воздушный эскорт покинул своих подопечных — "союзники" все еще не располагали истребителями с достаточным радиусом действия. И если до сих пор полет проходил вполне нормально, то следующие часы стали для экипажей бомбардировщиков кромешным адом.

Командование Люфтваффе за два последних года накопило богатый опыт противодействия массированным налетам "союзников" и сейчас сполна воспользовалось всеми выгодами положения. Тщательно отслеживая движение вражеского соединения, немцы сосредоточили все наличные силы ПВО, спокойно дождались момента, когда истребительный эскорт покинет своих подопечных, и лишь после этого начали свои атаки. В общей сложности германское командование бросило в бой свыше шестисот истребителей, сумев хорошо скоординированными массированными атаками развалить строй бомбардировочной формации. После этого бой фактически превратился в избиение, итогом которого стало 126 сбитых бомбардировщика. К объектам атаки удалось прорваться лишь единицам, да и те не смогли отбомбиться прицельно. Это был оглушительный провал, тем более обидный, что на этот раз, в отличие от налета на Плоешти, американские летчики все сделали правильно, в точном соответствии с тактическими наставлениями и замыслом операции. Немцы заплатили за свой триумф тридцатью четырьмя сбитыми или списанными из-за полученных повреждений истребителями, большая часть пилотов которых уцелела.

Не желая признавать свое поражение, американское командование в течение последующих двух недель организовало еще 4 массированных налета на авиа— и моторостроительные заводы Регенсбурга, Мюнхена, Касселя и Швайнфурта. Последний стал наиболее чувствительным поражением ВВС США за всю их историю. Если в трех предыдущих налетах, ценой потери 10-15% задействованных сил, удавалось достигнуть хотя бы частичного эффекта, то в операции против шарикоподшипниковых заводов в Швайнфурте янки ожидал настоящий разгром.

На этот раз немцы задействовали до восьмисот Bf-109 и FW-190 против четырехсот двадцати американских "Летающих крепостей". Результат был ужасающим. Германским истребителям вновь удалось разрушить строй бомбардировщиков, устроив настоящую резню: на свои аэродромы не вернулись 168 Б-17 — 40% машин, принявших участие в налете! После такого кровопускания сдали нервы даже у самых стойких адептов воздушного наступления. Скрипя зубами, командование воздушными силами "союзников" в Европе вынужденно было приостановить атаки на промышленные объекты Германии, переключив все наличные силы на непосредственную поддержку предстоящих десантных операций. Операция "Pointblank" провалилась.

* * *

Несмотря на эти локальные неудачи, Объединенный комитет начальников штабов был полон оптимизма. Нейтрализация подводных лодок Кригсмарине и завоевание господства в воздухе над большей частью акватории Средиземного моря позволяли рассчитывать на успешное проведение запланированных десантов на Сицилию и Апеннинский полуостров. И союзное командование не намерено было тянуть.

Первыми жертвами нового наступления англосаксов стали крошечные островки Пантеллерия и Лампедуза, расположенные между берегами Африки и Сицилии. Эти скалистые острова были укреплены, снабжены гарнизонами и объявлены итальянским командованием "крепостями", однако, когда дошло до дела, эти крепости не смогли ничего противопоставить атакам "союзников". Для того, чтобы сломить их сопротивление, хватило жесткой морской блокады, многодневной воздушной бомбардировки и нескольких обстрелов с крейсеров и эсминцев. Результатом этих действий стало то, что итальянские гарнизоны капитулировали, так и не оказав сопротивления подошедшим десантным силам "союзников".

Этот инцидент имел довольно серьезные последствия — чрезвычайно низкий уровень боеспособности и боевого духа итальянских вооруженных сил отныне стал очевиден, в том числе и для самих итальянцев. Союзное командование, воодушевленное этим фактом, расширило первоначальный замысел десантной операции "Husky" — "Эскимос". Теперь допускалось, что десантирование на материковую часть Италии может начаться еще до окончательного завершения боев на Сицилии, бывшей первоочередной целью наступления. Немцы в свою очередь скорректировали некоторые моменты операции "Аларих" — теперь план действия германских войск в Италии предусматривал, в том числе, и вариант, при котором итальянские вооруженные силы не смогут оказывать немецким армиям эффективной поддержки. Более того, по личному распоряжению Гитлера, штабом ОКХ в экстренном порядке был разработан план "Ось", который регламентировал действия германских войск, в случае выхода Италии из войны. Такая предусмотрительность очень помогла немцам в дальнейшем.

Пока же события шли своим чередом, хотя их ход начал понемногу ускоряться — зимняя оперативная пауза стремительно подходила к концу. В портах Северной Африки скапливалось всё больше транспортных и десантных судов, эскортов и кораблей артиллерийской поддержки. Склады Орана, Алжира, Туниса, Бизерты, Триполи и Ла-Валетты ломились от накопленных запасов амуниции и боеприпасов. Пирсы и причалы были забиты готовящейся к погрузке техникой и вооружением. Войска день и ночь тренировались в посадке на суда и высадке на побережье, до автоматизма отрабатывая свои будущие действия. Штабы согласовывали последние детали предстоящих операций, а авиация обрушивала массированные удары на итальянские порты и аэродромы, гарнизоны и береговые батареи, подготавливая почву для вторжения. Немцы тоже не сидели сложа руки, стремительно перебрасывая на территорию Италии свои наземные и авиационные части, подразделения снабжения и высшие штабы. Ближе к концу апреля этот поток бурной деятельности захлестнул и гауптштурмфюрера Нойнера, вырвав его из ласковых объятий южной Франции.

Первым признаком грядущих изменений стало произошедшее в марте перевооружение — мотопехота эсэсовского корпуса сменила привычные карабины "Маузер" и пистолеты-пулеметы на штурмовые винтовки StG-43*. Это новое порождение сумрачного тевтонского гения представляло из себя гибрид ручного пулемета и привычного МП-40. Небольшие пробные партии автоматических карабинов, выпущенных на заводах оружейных фирм "Вальтер" и "Хенель", попали на войсковые испытания еще осенью 42-го. Ганс краем уха слышал хвалебные отзывы парней из "Лейбштандарта", которым, наряду с солдатами из "Гроссдойчланд", доверили проверить новинку в деле. По результатам испытаний, несколько доработанную модель нового оружия запустили в массовое производство, попутно присвоив ему более подходящее наименование. Корпус Хауссера, прочно закрепивший за собой статус элитного соединения, как раз и стал первым получателем этого "wunderwaffe"*.

Нойнеру новинка понравилась. Даже очень. Тяжеловата, конечно, да и патронов больше таскать приходится, если со старым карабином сравнивать. Зато какая огневая мощь! А то, что патрон укороченный, так оно и к лучшему — все равно на нормальной боевой дистанции разницы никакой, а отдача меньше. Да и вес... всё равно ведь вдвое легче пулемета. К тому же хлюпиков среди его гренадер вроде не наблюдается, так что выдержат.

Не успел еще личный состав, как следует освоить новинку оружейников, как служба снабжения подкинула новую пищу для размышлений — весь корпус переодели в новую камуфляжную форму "образца 43-го года". Собственно ничего необычного тут не было — всё уже давно шло к переходу на обмундирование, полностью пошитому из камуфляжной ткани, ставшей своего рода визитной карточкой ваффен-СС. Странным было другое: новенькие кители, штаны и кепи, а также чехлы на каски и противогазные коробки, вместо привычных рисунков типа "дуб" или "платан", пестрели весьма редкой раскраской "пальма". Нойнер за всю свою долгую и бурную карьеру сталкивался с такой расцветкой лишь пару раз, да и то случайно. Что и неудивительно — камуфляж данного типа был адаптирован под специфическую южную растительность. Этот факт, наряду со специализированным медосмотром, имевшим целью выяснить физическую пригодность личного состава корпуса к действиям в условиях африканского климата, наводил на определенные размышления... Конец этим пересудам положил приказ ОКХ, которым был введен в действие план "Аларих".

Вернувшись с внеочередного совещания старшего комсостава дивизии, Ганс собрал всех офицеров своего батальона на экстренный инструктаж. Уперев кулаки в столешницу, и навалившись на нее своим весом, гауптштурмфюрер окинул взглядом лица сидящих перед ним подчиненных. Внимание непроизвольно зацепилось за, сидящих по левую руку от него, командиров 9-ой и 10-ой рот — найти в рядах СС еще одну пару людей, столь же непохожих друг на друга во всех отношениях, было бы затруднительно.

Оберштурмфюрер Конрад Ульрих фон Равенштайн, возглавлявший 9-ю роту 3-го панцергренадерского батальона, являл собой эталонный образчик старой германской военной аристократии. Высокий, худощавый блондин со светлыми серо-голубыми глазами и несокрушимым чувством собственного превосходства над всем миром, свойственным потомственным дворянам. Этот коренной пруссак, выросший в родовом поместье Равенштайн, вел свой род еще со времен Крестовых походов и мог наизусть перечислить 27 поколений благородных предков. Умный, хорошо образованный, неизменно корректный, сдержанный, спокойный и невозмутимый в любой ситуации он, безусловно, мог рассчитывать на успешную карьеру в Вермахте, где уже служили его отец и двое старших братьев, но, будучи ярым приверженцем нацистской идеологии, предпочел вступить в ряды ваффен-СС. Сидящий же рядом, комроты-10 являл собой его полнейшую противоположность.

Оберштурмфюрер СС с простым именем Макс и не менее простой фамилией Майер мало того, что обладал веселым и бесшабашным характером, так еще и был типичным пролетарием. Его отец работал токарем на оружейном предприятии в берлинском промышленном районе Шпандау, а мать трудилась там же в заводской столовой. Как следствие, Макс, выросший в не слишком чопорном районе отнюдь не консервативной столицы, где к тому же во времена его детства были довольно сильны симпатии к коммунистам, относился к гитлеровской идеологии абсолютно индифферентно. Вступить в СС его подтолкнуло банальное честолюбие — наблюдая стройные колонны, печатающие шаг по улицам столицы в эффектной черной форме в дни государственных и партийных праздников, он, недолго думая, решил приобщиться к новой военной элите. Сказано — сделано! Так что теперь рядом с Конрадом восседал на стуле здоровый, мускулистый, черноволосый бугай, новенькую полевую униформу которого украшали офицерские петлицы и многочисленные боевые награды. И если взгляд Равенштайна был спокойным как у змеи, то в зеленых глазах Майера, казалось, плясал сам дьявол.

Собственно, в таком контрасте не было чего-то экстраординарного — в СС служили разные люди, попадавшие туда разными путями. Странно было другое — эти двое оберштурмфюреров были друзьями, что называется, не разлей вода. Как они находили общий язык, было абсолютно непонятно, но факт, тем не менее, оставался фактом.

Еще раз подивившись в душе такому странному выверту судьбы, Ганс хмыкнул и решительно приступил к делу:

— Стремясь поддержать в трудную минуту наших верных союзников, в соответствии с ранее достигнутыми договоренностями, наше высшее командование, по воле фюрера, отдало приказ... Короче: послезавтра начинаем грузиться в эшелоны. Пункт погрузки — Монтобан, место назначения — Италия, точнее пока не скажу, потому что сам не знаю. Порядок выдвижения и погрузки — стандартный. Вопросы?

Макс пихнул локтем в бок, сидящего рядом Конрада:

— Ну что, "барон", разомнемся? А то я уже начал уставать от безделья...

Фон Равенштайн отреагировал только бледной улыбкой, слегка искривившей его тонкие губы, зато в диалог вмешался Нойнер, который счел нужным внести некоторый конструктив:

— Еще как разомнетесь! Но перед этим проследите, чтобы личный состав спорол с полевой формы всё лишнее — никаких наград и прочих нашивок на камуфляже во время боевых действий. Советую каждому начать с себя. Если перед отправкой замечу что-то кроме петлиц и нарукавного орла, провинившегося, вместе с командиром подразделения назначу в помощь саперам — мины на нейтралке перед атакой снимать. Всё понятно?

Эрих Вебер, старый знакомый Ганса еще по Сталинградским боям, блеснул белозубой улыбкой:

— Не переживай, командир, еще сегодня всё отдерем.

Нойнер в ответ одарил подчиненных добродушной ухмылкой белой акулы:

— Ну, раз все такие понятливые, тогда начинаем паковать вещи. Да! Проследите, чтобы весь личный состав был подстрижен покороче — неизвестно, когда еще выдастся спокойное времечко.

* * *

Как показали дальнейшие события, с предположением об отсутствии свободного времени Ганс несколько поторопился. "Союзники" действовали методично и неторопливо, тщательно готовя каждый свой следующий шаг, а Нойнер сотоварищи тем временем изнывал от безделья в ожидании грядущих сражений. Переброска танкового корпуса СС из Лангедока на Апеннины прошла спокойно и как-то рутинно — несколько сотен тяжело груженных эшелонов проследовали по дорогам южной Франции, через альпийские перевалы и затянутую туманом долину реки По в залитую весенним солнцем Тоскану. Далее огромные автоколонны, растянувшись на многие километры, двинулись своим ходом по неплохим итальянским шоссе дальше на юг — к утопающим в зелени берегам Неаполитанского залива. С тех пор прошло уже больше недели, в течение которых ничего существенного не происходило, а настроение Ганса понемногу ухудшалось.

Во-первых, осмотревшись, Нойнер пришел к неутешительному выводу о том, что Италия является бледной копией ставшей уже привычной ему Франции — победнее, погрязнее, вино похуже, бабы пострашнее... да и сами итальянцы вызывали в нем какое-то глухое раздражение своей говорливостью, неистребимым запахом лука и привычкой размахивать руками не по делу. Во-вторых, фашистская Италия с ее вождем-дуче, партийной гвардией чернорубашечников и прочими подобными красивостями казалась ему неудачной пародией на его собственную страну. В этой бракованной копии всё, чем Ганс привык гордиться, принимало какие-то карикатурно-гротескные формы. Смотреть на такое было бы смешно, если бы только это не были союзники Германии. Особняком среди негативных впечатлений Нойнера об Италии стояло знакомство с представителями местных вооруженных сил. Ганс, конечно, и раньше не питал никаких особых иллюзий на счет их боеспособности, но действительность превзошла все ожидания. После посещения одного из гарнизонных городков и беглой встречи с итальянской воинской колонной, не успевшей вовремя убраться с дороги, прущей по шоссе, эсэсовской армады, отношение Нойнера к итальянским войскам сменилось с высокомерно-пренебрежительного на брезгливо-сочувственное. Нечто подобное испытывает здоровый и сытый человек, глядя на оборванного и грязного калеку-попрошайку. Единственным событием, которое с некоторой натяжкой можно было бы охарактеризовать как положительное и даже неординарное, стал визит в расположение корпуса СС итальянского кронпринца Умберто, для которого вояки из "Лейбштандарта" провели своеобразные показательные выступления. Однако Нойнер, как и все прочие чины дивизии "Тотенкопф", в этом культурно-патриотическом мероприятии не участвовал.

Вдобавок ко всему у Ганса ни с того, ни с сего стали резаться зубы мудрости — гудела вся челюсть, что само собой тоже не добавляло настроения. И вот теперь, сидя на штабеле снарядных ящиков под стеной казармы, занятой солдатами его батальона, вертя в руках штык-нож и глядя на безоблачное голубое небо Кампаньи, он был внутренне готов получить новую порцию неприятностей. Перед Нойнером стоял навытяжку Гюнтер Феттель — румяный жизнерадостный здоровяк, бывший до войны помощником колбасника, а ныне исполняющий обязанности батальонного повара.

— Обед будет готов через полчаса, гауптштурмфюрер. Суп со спагетти на мясном бульоне с вареной говядиной. На ужин — спагетти с тушеной свининой и мясной подливкой.

Ганс оторвал свой взгляд от небесной лазури, глянул на круглое лицо Гюнтера и, продолжая бездумно крутить в руках нож, лениво уточнил:

— А завтра?

— На обед — суп с мясом и спагетти, на ужин — жареная свинина с кетчупом и...

— И спагетти. — Мрачно закончил Нойнер.

Феттель кивнул, как-то неуверенно косясь на тусклое лезвие из золингенской стали, которое, будто живое, скользило между пальцев гауптштурмфюрера — создавалось впечатление, что клинок изгибается, ласкаясь к человеческим рукам, словно небольшая смертоносная змейка.

— Две недели, donnerwetter — это уже начинает немного напрягать. Как думаешь, итальянцы специально нас так снабжают, чтобы мы злее были, или это саботаж, организованный английской агентурой?

Повар только беспомощно пожал плечами, искоса посматривая на рукоятку командирского ножа со старыми, потемневшими от времени, деревянными накладками, одну из которых украшали четыре аккуратные зарубки. Сам Гюнтер не очень-то страдал от такой диеты, он вообще был рад возможности получше изучить особенности иностранной кухни, мечтая после войны открыть собственный ресторан, где будут подаваться всякие экзотические для немецкого обывателя блюда. Но многие солдаты и офицеры батальона, во главе с командиром, хоть и сжирали всё, что он готовил подчистую, в последние дни все громче роптали, с тоской вспоминая тушеную капусту и баварские сосиски.

Тут Нойнер, прервав поток невысказанных сомнений подчиненного, неожиданно сменил тему разговора, затронув куда более приятную сторону солдатского быта:

— Слушай, Гюнтер, ты случайно в отпуск не хочешь?

— Так точно, гауптштурмфюрер!

— Так вот: если сможешь добыть на ужин хоть что-то, кроме этих чертовых макаронов, получишь двухнедельный отпуск домой. Мне плевать, как ты это сделаешь, главное — результат. Понял?

— Jawohl!

— Ну, раз понял, то свободен.

Глядя вслед удаляющемуся бодрой рысью повару, Ганс подавил тяжелый вздох и отправил свой штык в ножны.

— Скорей бы в бой, может, хоть трофейных бобов поедим?

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* "Томми" — неофициальное прозвище британских военнослужащих.

* В реальности этот образец стрелкового вооружения производился под обозначением МП-43 (во многом из-за внутриведомственных трений), и только в 44г название было изменено на StG-44 (штурмовая винтовка — 44).

* Wunderwaffe (нем.) — буквально "чудо-оружие".

Глава 8 "По следам вандалов и готов"

Иногда мечты сбываются. Буквально на следующий день после того как Нойнером было озвучено желание поскорее вступить в бой ради благородной цели разнообразить свой рацион, "союзники" наконец-то начали действовать. Направление главного удара сил вторжения было ожидаемым и довольно легко предсказуемым, но, тем не менее, англосаксам нашлось, чем удивить своих противников. Впрочем, это произошло далеко не сразу — наступление "союзников" развивалось постепенно и первой целью операции "Husky" был остров Сицилия.

Стремясь установить контроль над этим крупнейшим в Средиземном море куском суши, совместное англо-американское командование не пожалело сил. На остров десантировались сразу две армии: 8-я британская, под командованием О'Коннора, и 7-я американская во главе с Паттоном. Общее командование всеми силами "союзников" осуществлял генерал Эйзенхауэр, непосредственное руководство, высадившимися на Сицилии войсками, объединенными в 15-ю группу армий, было поручено британскому генералу Александеру. Параллельно с высадкой морского десанта, впервые в истории, на Сицилию было выброшено целых три воздушно-десантных дивизии — 82-я и 101-я американские и 6-я английская. Размах начавшегося вторжения был беспрецедентным — только в первые три дня с моря и воздуха было высажено 160 000 солдат, 600 танков и огромное количество вооружения и воинских грузов, общее же количество войск, входивших в состав группы армий Александера, достигало 470 000 человек. Союзное командование было уверено, что силы "оси" не смогут противостоять столь массированной атаке.

Собственно говоря, с формальной точки зрения, численность итало-немецких войск, находящихся на острове, была впечатляющей — без малого четыреста тысяч солдат и офицеров. Но было одно очень важное "но" — большая часть этих войск приходилась на 12 итальянских дивизий, уже неоднократно демонстрировавших свою беспомощность в бою с современными, хорошо оснащенными армиями. Более того, две трети этих дивизий являлись частями береговой обороны, сформированными из местных уроженцев. Вооружение и подготовка этих полуополченческих соединений считались абсолютно недостаточными даже по меркам итальянской армии, а близость родного дома служила для местных воинов дополнительным стимулом к дезертирству, снижая стойкость частей береговой обороны до запредельно малой величины.

Надо сказать, что немецкое командование не строило никаких иллюзий по поводу боеспособности своих союзников, поэтому планы ОКХ предусматривали переброску на остров целой немецкой армии, в составе не менее десяти дивизий с соответствующими частями усиления. В случае выполнения этого замысла, англо-американские десантники встретили бы весьма достойный отпор, но, как это часто случается на войне, в расчеты генералов вмешались политики. Высшее руководство "союзников" возлагало на разворачивающиеся операции в Средиземноморье огромные надежды и потому не ограничивало себя лишь военными методами — были предприняты немалые усилия на дипломатическом фронте, с целью внесения раскола в тщательно выстраиваемую немцами систему континентальных союзов. Причем в Италии, уставшей от тяжелой и неудачной войны, подавленной постоянными поражениями, экономическими трудностями и потерей всех заморских территорий, резиденты Англии и США нашли весьма благодатную почву для реализации своих планов. Многие представители итальянской военной, политической и экономической элиты были готовы пойти на сепаратный мир. К этому их подталкивали как личные интересы, вроде желания избежать персональной ответственности за катастрофические поражения в Африке, так и отличное от официального понимание государственных интересов страны. Проще говоря, многие представители военно-политической верхушки полагали более выгодным, как для Италии, так и для себя лично, стать сателлитом относительно далеких и демократичных англосаксов, а не куда более близких тевтонов, все более бесцеремонно вмешивающихся в последнее время во внутренние дела итальянцев. Причем позиции "капитулянтов" были довольно сильны.

Собственно, от немедленного выхода из "Оси" Италию удерживали только упрямство Муссолини и его наиболее преданных последователей, готовых сражаться до конца из соображений престижа, да опасения германских контрмер — немецкого вторжения большинство итальянцев боялось не меньше, если не больше, чем англосаксонского. Именно из этого противоречивого желания избежать как англо-американского, так и германского нашествия, усидев на двух стульях сразу, и родилась идея свержения Муссолини и сдачи страны войскам "союзников". По замыслу, изоляция дуче и короля привели бы к повсеместному прекращению сопротивления итальянских вооруженных сил, что, в свою очередь, должно было вызвать замешательство германского командования и обеспечить быстрое изгнание или разгром изолированных немецких войск согласованными действиями армий "союзников" и лояльных заговорщикам итальянских формирований.

Англо-американскому командованию такой план понравился и был одобрен, так как даже в случае неудачи должен был вызвать раскол в стане противника. Заговорщикам дали определенные гарантии, а планы вторжения несколько скорректировали с учетом новых обстоятельств. Но проблема заключалась в том, что задуманные итальянскими оппозиционерами мероприятия были слишком масштабны — план по выводу из войны целой страны требовал огромного количества участников и массы различных подготовительных мероприятий, а значит, просто не мог остаться незамеченным. Если итальянская контрразведка находилась под контролем заговорщиков и фактически выбыла из игры, то немецкая агентура не дремала — 6-е управление РСХА сумело своевременно предоставить высшему руководству Германии достаточно убедительные данные, указывающие на возможность государственного переворота и последующего изменения политического курса в одном из основных государств прогерманского континентального союза. Контрмеры начали приниматься незамедлительно. В частности, был срочно разработан и введен в действие план "Ось" по которому германские войска должны были располагаться на Апеннинах таким образом, чтобы иметь возможность в любой момент взять под контроль основные политические и экономические центры страны, а главное — коммуникации, связывающие немецкую группировку на юге Италии с Германией и Францией. При этом германские командиры получили инструкции не останавливаться, в случае необходимости, перед применением военной силы для нейтрализации итальянских вооруженных формирований, мешающих осуществлению запланированных мероприятий.

Отрицательной стороной новой стратегии было то, что теперь германское командование вынуждено было держать значительное количество войск в северных и центральных районах Италии, а это в свою очередь срывало планы по своевременному сосредоточению полноценной ударной группировки на Сицилии. Итогом всех этих политических маневров стало то, что к началу операции "Husky" развертывание германских войск еще не было завершено. Поэтому компанию 6-й итальянской армии на острове составляли только XIV-й танковый корпус в составе 14-ой и 16-ой танковых и 29-ой моторизованной дивизий, а также LI-й армейский корпус, состоящий из двух частично моторизованных пехотных дивизий, и недавно переформированная панцергренадерская дивизия Люфтваффе "Герман Геринг". Большинство самолетов 2-го воздушного флота размещалось на аэродромах материковой Италии, а также на Сардинии и Корсике, так что непосредственное прикрытие с воздуха немецким войскам должна была обеспечить 19-я зенитная дивизия Люфтваффе и армейские зенитные дивизионы.

Все эти немецкие части группировались в центральных районах острова, а зенитчики Люфтваффе прикрывали Мессину — основной порт снабжения германских войск на Сицилии. Итальянские же дивизии были равномерно размазаны вдоль береговой полосы, образуя первую линию обороны. Именно в таком положении войска "оси" и встретили передовые отряды "союзников" 18-го мая 1943-го года — первая волна "западного прилива" достигла берегов Европы.

* * *

Первые же столкновения "союзников" и "оси" подтвердили самые радужные предположения англо-американских штабов — вторжение на Сицилию развивалось даже легче, чем планировалось! Итальянская авиация на острове была полностью подавлена, дивизии береговой обороны просто разбежались, попав под массированные бомбовые и артиллерийские удары самолетов и кораблей, отвечавших за непосредственную поддержку десантных сил. Высадка в заливе Джела, на юго-восточной оконечности острова прошла при минимальном противодействии и в точном соответствии с графиком. Парашютные и планерные десанты, выброшенные в ночь перед высадкой основных сил, также действовали довольно успешно, несмотря на то, что были рассеяны сильным боковым ветром, а также из-за ошибок пилотов, на значительно большей площади, чем предполагалось. Казалось, недавний африканский триумф повторяется вновь...

Первые проблемы у подчиненных Александера начались на второй день, когда XIV-й танковый корпус Хубе нанес контрудар по американским войскам, высадившимся в западном секторе плацдарма — части 7-ой армии США наконец-то встретили достойного противника. Впрочем, поначалу высшее командование "союзников" не придало этому событию серьезного значения. Американский генералитет, наиболее типичным представителем которого являлся генерал Джордж К. Маршалл, начальник штаба Армии Соединённых Штатов и глава Объединенного комитета начальников штабов, состоял в массе своей из более чем посредственным полководцем, зато весьма и весьма неплохих экономистов. Поэтому войну в американских штабах воспринимали исключительно как часть промышленного производства. Соответственно и все операции планировались исходя в первую очередь из возможности их материального обеспечения, а не реальных возможностей войск, которые зачастую существенно уступали прогнозам штабов. Молодые американские дивизии, под руководством неопытных офицеров, далеко не всегда могли реализовать всю свою мощь. До поры до времени, пока шли бои с довольно отсталыми и не очень мотивированными армиями Италии и Франции, это не имело решающего значения, но столкновение с немцами, практически не уступавшими своим противникам в технической оснащенности, сразу расставило все по своим местам.

Танкистам Хубе едва не удалось рассечь плацдарм, остановить их смогли лишь благодаря огню корабельной артиллерии, вплоть до главного калибра линкоров, и массированным ковровым бомбежкам. Но даже после этого наступление развивалось со скрипом — немцы, умело маневрируя, отошли в северо-восточную часть острова, закрепившись на так называемой "линии Этны", прорвать которую сходу не удалось. К тому же в командовании "союзников" начались склоки — Александер упорно отводил главную роль в наступлении 8-ой британской армии, ограничивая участие 7-ой американской армии прикрытием открытого фланга. Паттон при молчаливой поддержке Эйзенхауэра в открытую проигнорировал полученные указания и развил бурную деятельность, начав наступление на север острова к столице провинции — Палермо. Поскольку немецких войск там практически не было, то продвижение американцев больше напоминало обычный марш, завершившийся эффектным занятием крупнейшего города Сицилии. Впрочем, какого-либо ощутимого военного преимущества это всё равно не дало, так как попытка 2-ой бронетанковой дивизии США продвинуться вдоль северного побережья к Мессине — главной базе немцев на острове, была остановлена мощной контратакой дивизии "Герман Геринг".

Немцы морем и воздухом перебросили на остров кое-какие подкрепления и дополнительные силы зенитной артиллерии, укрепив оборону "Мессинского плацдарма" с суши и воздуха. Авиация и флот "союзников" так и не смогли сломить сопротивление Люфтваффе и пресечь перевозку вражеских подкреплений и снабжения на остров. Борьба за Сицилию зашла в позиционный тупик. Однако тут в ход войны вновь вмешалась политика...

Итальянские заговорщики, подгоняемые заокеанскими резидентами, сочли сложившуюся ситуацию подходящей для воплощения своих замыслов и наконец-то перешли к активным действиям. Муссолини был арестован, высший фашистский совет — распущен, королевская семья — изолирована, а новое правительство маршала Бадольо объявило о выходе Италии из войны. Итальянские войска получили приказ прекратить огонь и не оказывать сопротивления силам союзников, немцам же было предложено интернироваться или немедленно покинуть территорию страны. Реакция Германии была молниеносной — войска группы армий Манштейна, действуя по плану "Ось", немедленно атаковали ключевые объекты на территории Италии, стремясь как можно быстрее установить контроль над важнейшими коммуникациями и блокировать части итальянской армии.

РСХА, со своей стороны, нанесло заговорщикам сильнейший удар изнутри, сумев освободить, содержавшегося под арестом в труднодоступной горной резиденции Гран-Сассо, Бенито Муссолини. Узнав благодаря агентурным данным место пребывания дуче, Гейдрих решился еще раз испытать эффективность детища Науйокса и на этот раз не прогадал — первая рота "Солара", высадившись на планерах буквально во дворе горного отеля, ставшего временным пристанищем свергнутого правителя Италии, полностью реабилитировалась за неудачу с Тито. Три планера разбились при посадке, похоронив под своими обломками целый взвод десантников, но остальные выполнили свою задачу. Итальянцы, охранявшие пленного диктатора, уповая на чрезвычайно трудный характер местности, никак не ожидали столь наглого нападения, а головорезы "Солара" не дали им второго шанса. Вся охрана была быстренько обезоружена, а освобожденного Муссолини, без особых церемоний запихнули в легкий самолет связи и немедленно вывезли в расположение немецких войск. Едва оказавшись в штабе группы армий "Юг", командовавшего теперь всеми германскими силами в Италии, дуче немедленно обратился к итальянцам с воззванием, требуя игнорировать приказы предателей из правительства Бадольо и продолжить борьбу с вторгшимися силами "союзников" всеми доступными средствами рука об руку с немецкими войсками.

Эйзенхауэр, в свою очередь, посчитав, что начавшаяся в Италии междоусобица не позволит силам "оси" оказать достойное сопротивление его войскам, отдал приказ о начале второй фазы операции "Husky" — вторжении на Апеннинский полуостров. Выполняя его, войска 1-ой армии Содружества 29-го мая десантировались на побережье Калабрии, начав наступление на Таранто. День спустя передовые части 5-ой американской армии начали высадку на пляжи Салерно, южнее Неаполя. К величайшему сожалению немцев, большая часть 4-ой танковой армии Гепнера — главной ударной силы Манштейна, не могла быть немедленно использована для контрудара по этим плацдармам. Передислокации, вызванные подготовкой, а затем и введением в действие плана "Ось", привели к тому, что это мощнейшее соединение оказалось распылено по всей центральной Италии. Ставка "союзников" на раскол прогерманской коалиции изнутри полностью оправдалась. Теперь части III-го и XLVIII-го немецких танковых корпусов вместо того, чтобы со всей возможной скоростью рваться к англо-американским плацдармам, старались одновременно решить сразу три задачи: изолировать неблагонадежные итальянские войска, взять под контроль коммуникации, связывающие север и юг Апеннинского полуострова, и разгромить, окопавшиеся в Риме и его ближайших окрестностях, силы заговорщиков. Для немедленного противодействия высадке в распоряжении Манштейна оставались только парашютный корпус Люфтваффе на каблуке итальянского "сапога", да танковый корпус Хауссера в Кампанье, но эти элитные соединения стоили многих...

Спустя полторы тысячи лет после падения Римской империи под натиском орд варваров, потомки древних германцев вновь топтали италийскую землю. Англосаксы, подобно безжалостным вандалам, пришли с берегов Африки, немцы явились из-за Альп, двигаясь по следам готов. Битва за Италию подошла к своему апогею.

* * *

Для Ганса очередной этап его приключений начался утром 25-го мая. Возвращаясь с краткого брифинга в штабе полка, Нойнер на въезде в расположение своего батальона стал свидетелем оригинальной сценки: Майер в окружении нескольких солдат и унтеров его роты, среди которых, судя по форме, затесался один итальянец, сцепился с каким-то капитаном из местных. Впрочем, сцепился — это слишком громко сказано. Макс, схватив оппонента за грудки, тряс его как фокстерьер крысу, так что голова макаронника болталась из стороны в сторону, словно у тряпичной куклы, а ноги периодически отрывались от земли, беспомощно телепаясь в воздухе. Пилотка итальянца валялась в пыли и между делом топталась ботинками, ворот мундира был разодран аж до пояса, волосы растрепались, а глаза были вытаращены, как у внезапно извлеченной на поверхность глубоководной рыбы. Звуковое сопровождение этого действа состояло из сплошь нецензурных выражений, громко, внятно и с немалой экспрессией произносимых Майером прямо в лицо его итальянского коллеги, и злорадного похохатывания зрителей. При виде приближающегося Нойнера, солдаты вытянулись по стойке смирно, но разошедшийся не на шутку оберштурмфюрер и не думал прерывать свой плодотворный "диалог":

— Bloedpenner! Eierkopf! Arschgeige! Повтори еще раз, что ты тут вякнул!

Каждая новая фраза сопровождалась очередным энергичным встряхиванием "собеседника", по глазам которого было заметно, что он бы и рад что-то сказать, но искренне сомневается, в осуществимости этого намерения. Понаблюдав еще секунд двадцать за мучениями представителя итальянских вооруженных сил, Ганс все же счел нужным вмешаться:

— Эй, Макс, сможешь уделить мне пару минут? Общение с союзником можешь и потом продолжить.

Майер обернулся, только теперь заметив ехидно ухмыляющегося Нойнера и, отшвырнув растрепанного итальянца прямо в заботливые объятия двух скалящихся унтеров, тут же переключился на своего командира:

— Ганс, ты вовремя! Знаешь, что этот урод мне наплел?!

— Догадываюсь, но ты все равно похвастайся.

— Этот ублюдок приперся сюда десять минут назад и заявил, что Италия выходит из войны, а мы должны разоружиться и сдаться им! Представляешь?!

Улыбка Нойнера стала шире.

— Представляю. Странно, что ты ему до сих пор голову не оторвал. Десять минут, говоришь? Я несколько разочарован, Макс... — Ганс издал демонстративный вздох сожаления. Майер подозрительно прищурился, остывая прямо на глазах:

— Слушай, командир, а ты вроде как и не удивлен совсем?

— Нет, не удивлен. Как думаешь, что обсуждалось на сегодняшнем совещании у Баума?

— Вот это самое?

— Угу. Приказом командования введен в действие план "Ось", отныне хозяева в Италии — мы. А все, кто с этим не согласен, должны быть нейтрализованы. Вопросы?

— Можно я нейтрализую этого хлыща прямо сейчас?

— Пока нет, но на всякий случай будь готов. — Ганс хмыкнул, глядя на Майера, потирающего кулаки в предвкушении обещанного разбирательства, и повернулся к скромно мнущемуся в заднем ряду зрителей итальянскому сержанту:

— Переводчик?

Солдат встрепенулся и, постаравшись придать себе молодцеватый вид, шагнул вперед:

— Так точно, господин капитан!

Ганс оглядел щуплую фигуру сержанта, замотанную (другого слова не подберешь) в какие-то обноски, долженствующие изображать военную форму, и молча поднес к его носу внушительный кулак. Итальянец нервно моргнул пару раз, после чего Нойнер убрал руку от его лица и, указывая пальцем на всё еще не пришедшего в себя итальянского офицера, продолжил общение:

— Вон твой капитан, а я — гауптштурмфюрер СС, советую не путать.

— Слушаюсь, гауптштурмфюрер!

— Вы со своим капитаном из соседнего гарнизона приперлись?

— Да, гауптштурмфюрер. Сержант Луиджи Бенетти, дивизия "Наполи", семьдесят пятый пехотный полк. А капитан из штаба дивизии.

— Откуда немецкий знаешь?

— Немного знал с детства, а потом работал чичероне* на Везувии, показывал достопримечательности немецким и австрийским туристам.

— Ясно. Значит так: ваша дивизия должна оставаться в своем расположении, всё оружие и боеприпасы — сдать. Горючее и автотранспорт — тоже. Покидать территорию части, вплоть до особого распоряжения НЕМЕЦКОГО командования, категорически запрещается! За невыполнение этих распоряжений — расстрел на месте. Всё понятно?

Ощутимо побледневший, не смотря на загар и общую смуглость, сержант торопливо кивнул, после чего Нойнер, как ни в чем не бывало, продолжил:

— Тогда бери своего капитана и приводи его в чувства, через полчаса мы выедем к вам в гости.

Отпустив переводчика небрежным жестом руки, Ганс повернулся к довольно скалящемуся Майеру:

— Боевая тревога. Выступаем немедленно. Задача: действуя совместно с другими подразделениями нашего полка и частями усиления, блокировать дивизию "Наполи" в месте её постоянной дислокации и обеспечить её полное разоружение.

— Jawohl! А что делать с этим недоноском?

— Пусть будет при мне, потом разберемся.

Майер отсалютовал и бегом ринулся вслед за своими подчиненными выполнять полученный приказ, попутно кинув на, растерянно отряхивающего свою бустину*, капитана мрачный взгляд, лучше всяких слов говорящий: "я до тебя еще доберусь, скотина!" Ганс же, оставив итальянцев под присмотром часовых, потрусил к своему бронетранспортеру.

Видимо переводчик-самоучка отнесся к полученному им распоряжению весьма ответственно, так как спустя двадцать минут, когда Нойнер подрулил к КПП на своей штабной машине, итальянский капитан уже достаточно пришел в себя, чтобы попытаться возобновить переговоры. Мундир был застегнут на все уцелевшие пуговицы, головной убор красовался на положенном месте, а сам капитан пытался выглядеть если не щеголевато, то хотя бы достойно. На Ганса, впрочем, это произвело не слишком сильное впечатление.

Отдав честь, итальянец что-то затараторил в обычной импульсивной манере, свойственной южанам. Нойнер, с минуту скептически глядел на его потуги из десантного отделения бронетранспортера, не утруждая себя ответным приветствием, затем перевел взгляд на сержанта. Тот, не дожидаясь приказа, бодро заговорил:

— Капитан Витторио Росси от имени командования 54-ой пехотной дивизии заявляет, что в случае, если германские войска предпримут какие-либо враждебные действия против итальянской армии или мирного населения, то...

— Заткнись. И капитану своему передай, чтоб не кудахтал.

Переводчик, уже успевший оценить, откуда тут ветер дует, отреагировал на равнодушно-спокойную реплику Нойнера мгновенно. Не только послушно замолчал сам, но и аккуратно подергал за рукав командира, призывая его прервать свой пламенный монолог. Дождавшись, когда итальянец недоуменно смолкнет, Ганс небрежно махнул рукой в сторону внушительной колонны БТРов, которая как раз начинала выруливать на дорогу:

— Это авангард нашей дивизии. Двадцать тысяч солдат, триста танков и самоходных орудий, сотни пушек и минометов. Все это будет здесь уже сегодня. Или вы сдадитесь без боя и останетесь жить, или мы вас раздавим. Я всё сказал. А вы передадите мои слова своему командованию, у вас будет на это полчаса, потом мы откроем огонь.

Дождавшись пока переводчик растолкует капитану смысл его фраз, Ганс с кривой ухмылкой проследил, как на глазах тускнеет и вытягивается от удивления лицо этого лощеного дармоеда, после чего небрежно бросил:

— Залезайте, пора побеспокоить вашего генерала.

* * *

Дальнейшее общение с итальянцами оставило у Нойнера исключительно положительные впечатления, так как протекало чрезвычайно легко и приятно. Вся операция по нейтрализации 54-ой пехотной дивизии "Наполи" заняла чуть более суток, но основная работа была выполнена за несколько часов, понадобившихся панцергренадерскому полку Баума на то, чтобы подтянуться к месту расположения недавних союзников и блокировать их военные городки. После такой демонстрации силы, большинство бравых воителей из числа потомков гордых римлян предпочли быстренько разоружиться и без дальнейших пререканий согласиться на все требования германской стороны. Тем не менее, Ганс сумел найти приключения даже на этом весьма благостном фоне плодотворного сотрудничества и полного взаимопонимания. Правда, тут был отчасти виноват его непосредственный командир: Отто поставил его батальону, как наиболее мощному и мобильному в полку, самую проблемную задачу — нейтрализовать штаб итальянской дивизии, квартировавший вместе с одним из ее полков.

Нойнер не стал изобретать велосипед, попросту блокировав все подходы к комплексу казарм и складов своими пикетами и выслав в расположение потенциального противника давешних парламентеров. Исходя из недолгого опыта общения с этой парочкой и общего впечатления об итальянской армии, Ганс не ждал никакого сопротивления, но... То ли у генерала взыграло ретивое, то ли он просто посчитал ниже своего достоинства сдаться по первому (да еще и столь категоричному) требованию, а может быть, просто обиделся на то, что ему приказывает какой-то подполковник СС, да еще и не лично, а через командира батальона? Словом, через означенное в ультиматуме время никакого ответа от итальянцев не последовало.

Ганс только пожал плечами, еще раз взглянул на свои часы и кивнул радисту, тот тут же забубнил в микрофон, вызывая артподдержку. Ответ пришел незамедлительно — командир роты самоходных орудий, приданной батальону Нойнера, бодро доложил, что у него всё готово. Ганс еще раз осмотрел в бинокль потенциальные цели и озвучил решение:

— Сперва ворота, а затем одну очередь по центральной казарме.

После чего принялся с интересом наблюдать за развитием событий. Хоть итальянцев и было почти втрое больше, он не сомневался, что его батальон, усиленный шестью "сверчками", разделает их под орех — слишком уж велика была разница в подготовке и вооружении. Да и боевой дух оппонентов был, мягко говоря, не на высоте. Но реальность оказалась еще прозаичнее: как только пятнадцатисантиметровые чемоданы снесли ворота полкового городка, вместе с будкой КПП и караулкой, в расположении итальянцев началась натуральная паника. А когда шесть тяжелых снарядов, прожужжав по своей не слишком длинной траектории от оливковой рощицы за холмом до четырехэтажного здания, располагавшегося в центре комплекса построек, формирующих военный городок, один за другим обрушились на крышу казармы и плац перед ней, у бывших союзников и вовсе наступил конец света. Причем в буквальном смысле слова — несколько небольших прожекторов и фонарей, предназначенных для освещения территории городка, зачем-то включенные после первых выстрелов, теперь стремительно потухли, а из окон казарм одно за другим стали появляться белые полотнища. Ганс подозревал, что это обыкновенные простыни, но по большому счету это было уже не важно — дело сделано, осталось только собрать трофеи. В общем, вопрос с итальянцами был закрыт легко и непринужденно, что несколько сгладило неприятный осадок от их предательства. Увы, но этот скоротечный эпизод был лишь началом кровавого пути танкового корпуса СС.

* * *

Прологом по-настоящему серьезных испытаний послужила боевая тревога утром тридцатого мая — корпус Хауссера выступал навстречу войскам 5-ой армии США, высаживающимся на побережье Италии. Дивизии "Тотенкопф" предстояло действовать на правом фланге корпуса, что обернулось лишними хлопотами для Нойнера и всех прочих солдат и офицеров его батальона. Поскольку разведывательному батальону поручили организовать фланговое прикрытие, функции дивизионного авангарда были возложены на панцергренадеров. Правда, при этом Ганс получил солидное усиление: вторую батарею дивизиона штурмовых орудий, первую батарею зенитного дивизиона, а также своих старых знакомых — тринадцатую роту "сверчков" и саперов из шестнадцатой роты своего собственного полка. С такими силами можно было и повоевать. Собственно, на это и были направлены все мысли Нойнера, когда его боевая группа выходила в район Салерно на рассвете 31-го мая, после форсированного ночного марша. И, как оказалось, не зря.

Стрельба впереди вспыхнула довольно неожиданно и почти мгновенно достигла приличной интенсивности. Ганс встряхнулся, сбрасывая с себя паутину накопившейся усталости, и сверился с картой, пытаясь понять, что может означать начавшаяся перестрелка, в которую, помимо хорошо знакомого треска МГ-42 и отрывистых выстрелов штурмовых винтовок, отчетливо вплетались незнакомые по прежнему опыту "голоса". Увиденное на карте несколько озадачило. По всему выходило, что до места предполагаемого нахождения противника еще довольно далеко, следовательно...

Нойнер еще раз взглянул на карту. Стрельба явно велась на окраине небольшого селения, расположенного на противоположном берегу небольшой, но бойкой, речушки, через которую был перекинут основательный каменный мостик. Очень похоже на вражеский разведдозор. А может и серьезный отряд — авангард высадившихся в Салерно основных сил янки. В любом случае их надо побыстрее сковырнуть с удобной позиции за рекой. Выслушав первое донесение от передовой роты, вступившей в перестрелку с противником, Ганс принял решение.

— Саперам продвинуться ниже по течению реки и поискать подходящий брод, там берег должен быть более пологим, форсировать водную преграду и атаковать деревню с тыла. Штурмовым орудиям выдвинуться вперед и приготовиться поддержать фронтальную атаку огнем прямой наводкой. "Сверчкам" развернуться в апельсиновой роще слева от дороги и подавить огневые точки противника. 9-я рота пока ведет сковывающие действия у моста. 10-я и 11-я развертываются на флангах, 12-я и зенитчики — в резерве.

Отдав эти распоряжения и отправив в дивизию радиограмму с сообщением о первом контакте с противником и предпринимаемых действиях, Ганс волевым усилием подавил желание отправиться в 9-ю роту и лично принять участие в намечающейся атаке — Конрад справится и сам. Вместо этого Нойнер, проведя небольшую рекогносцировку, занял со своим личным "штабом" удобную наблюдательную позицию на склоне небольшого холма в зарослях каких-то цветущих кустов. Отсюда открывался отличный обзор всего поля боя и возможных подходов к нему, а кусты обеспечивали надежное укрытие от вражеского наблюдения. Машину связи, правда, пришлось оставить позади, ограничившись переносной радиостанцией, но Ганс посчитал такое решение вполне приемлемой платой за возможность иметь перед глазами ясную картину разворачивающихся событий.

Смотреть, впрочем, оказалось особо и не на что. Пока самоходки 13-ой роты вели беспокоящий обстрел деревеньки, саперы спокойно переправились ниже по течению и, развернувшись на противоположном берегу, атаковали засевшего среди домов и садов противника с тыла. Одновременно с этим "штуги", стреляя с места, подавили огневые точки противника, блокировавшие мост, а гренадеры фон Равенштайна одним рывком ворвались в селение и стали быстро теснить американцев к центру деревни, уничтожая опорные пункты в каменных домах с помощью ручных огнеметов и большого количества гранат. Сопротивление было сломлено довольно быстро — ко всему прочему, сказался еще и недостаток боеприпасов у обороняющихся. Так что, вскоре после начала атаки, около сотни уцелевших американцев с поднятыми руками согнали на небольшую, мощеную булыжником, площадь возле часовни в центре деревни. Ничего интересного, в общем — всё как обычно.

Несколько удивила разве что тактическая неповоротливость американцев, которые, столкнувшись с явно более сильным противником, не попытались отступить, оставив для прикрытия небольшой заслон. Ведь ясно же было, что полторы роты пехотинцев-десантников без тяжелого вооружения (а именно столько американцев и оказалось в злополучной деревеньке) не смогут устоять против усиленного батальона. Однако, поразмыслив немного, Нойнер вынужден был признать, что определенные резоны поступить именно так у янки все же были. Во-первых, незаметно покинуть занятые позиции и оторваться от преследования моторизованного противника на довольно открытой местности, имея в качестве средства передвижения только пару ног, было довольно затруднительно. Оставаясь же в деревне, под прикрытием каменных стен и изгородей, янки, по крайней мере, имели шанс продержаться подольше и продать свою жизнь подороже, а там, глядишь, и помощь подоспела бы. Правда наличие у немцев тяжелой артиллерии и "брони" лишило их и этого призрачного шанса, но тут уж как говорится: не повезло — бывает. Во-вторых, американцы, судя по всему, довольно плохо ориентировались в сложившейся ситуации. Их действия живо напомнили Нойнеру поведение советских кадровых войск в 41-ом году — вроде бы и обучены и вооружены, а воевать не умеют. Когда надо отступать — стоят на месте, когда атака провалилась, продолжают тупо долбиться во вражескую оборону, вместо того, чтобы поискать другие пути решения поставленной задачи. И так постоянно.

С этими американскими парашютистами из 11-ой воздушно-десантной дивизии, случилась ровно та же история. Во время вчерашней высадки их роту и еще примерно половину соседней отнесло довольно далеко в сторону, так что, собравшись после приземления, они не смогли установить контакт с остальными подразделениями своего полка. Тем не менее, принявший командование капитан довольно самонадеянно решил выполнять с имеющимися силами общую задачу, поставленную перед всеми частями его дивизии, по блокированию подходов к плацдарму у Салерно и нарушению планомерного сосредоточения немецких войск. Заняв деревню и взяв под контроль переправу, он перекрыл один из основных подъездных путей, ведущих к Салерно, и стал поджидать подхода основных сил 5-ой армии Кларка или хотя бы подкрепления от командования 11-ой дивизии, которому была отправлена соответствующая радиограмма. Глубину своей ошибки он осознал только тогда, когда из предрассветного сумрака, со стороны предполагаемого места расположения немецких войск, раздался нарастающий гул моторов и лязг гусениц мощной механизированной колонны, то есть слишком поздно. От первой перестрелки немецкого разведдозора с американским блокпостом у моста, до сдачи в плен последних десантников прошло всего полтора часа, большая часть которых была потрачена на охватывающий маневр саперов. Но капитан армии США Джон Р. Бреддок не получил даже этого времени — его завалило обломками стены, обрушившейся от прямого попадания снаряда "сверчка", в самом начале немецкой артподготовки.

* * *

Ганс переправился через захваченный в целостности мостик, когда в дальнем углу деревни еще раздавались отдельные выстрелы. Первым, кто повстречался ему на другом берегу (не считая выставленной у моста охраны), был командир 9-ой роты, четко отдавший стандартное нацистское приветствие, перепрыгнувшему через борт БТРа Нойнеру. Однако обычная невозмутимость аристократа не ввела Ганса в заблуждение: и без того холодные, как лёд, глаза "барона" теперь, казалось, промерзли до самого дна. Это был взгляд живого мертвеца — человека, заглянувшего за край.

— Паршиво выглядишь, камрад. Рассказывай, что случилось.

На застывшем лице фон Равенштайна не дрогнул ни один мускул, а прозвучавший ответ был столь же безжизнен, как и взгляд:

— На это стоит посмотреть.

— Тогда поехали, времени в обрез. — Ганс махнул рукой, приглашая воспользоваться своим бронетранспортером.

— Показывай дорогу. Надеюсь, со сбором трофеев твои парни справятся и без тебя?

Равенштайн утвердительно кивнул и, хлопнув по плечу мехвода, стал объяснять ему дорогу. Путь через село занял не больше пяти минут, завершившись у южной окраины, где, сразу за околицей прямо на дороге стоял изрешеченный пулями легковой автомобиль "Опель" со спущенными шинами и рассыпавшимися вокруг осколками стекол. Возле машины валялись два трупа, одетых в немецкую военную форму. Конрад с прежним отстраненным видом сделал приглашающий жест, предлагая осмотреть место инцидента подробнее. Ганс, не задавая лишних вопросов, выпрыгнул из бронетранспортера и, сопровождаемый ротным и еще парой человек, направился к изувеченной машине.

Чтобы разобраться, что здесь произошло, не надо было быть Шерлоком Холмсом. Ход событий был ясен, как божий день. Машина с ефрейтором-шофёром и немолодым майором Вермахта из войск связи ехала с юга в направлении Неаполя, но на въезде в деревню была грамотно расстреляна из пары пулеметов. Оба пассажира, судя по многочисленным ранениям, погибли на месте и уже потом, во время обыска, были выкинуты из салона. Обычная, в общем-то, история, если бы не одно но: с убитых были сняты скальпы...

Ганс искоса посмотрел на фон Равенштайна, стоявшего поблизости с каменным лицом. Для потомственного аристократа, воспринимавшего войну, как некое подобие рыцарского турнира или спортивного состязания, такое надругательство над трупами было за гранью понимания. "Интересно: что это за умник решил вспомнить про милые обычаи индейских войн? А впрочем..." Нойнер окинул взглядом остальных присутствующих, с нехорошим видом поглаживающих свое оружие и спокойным тоном, словно отдавал команду на плацу, произнес:

— Конрад, заканчиваем здесь. Всех пленных — на центральную площадь.

— Раненные? — Не смотря на свое взвинченное состояние, "Барон" был, как всегда, лаконичен.

— Я сказал: всех.

Затем, повернувшись к адъютанту, добавил:

— Всем подразделениям подготовиться к продолжению марша, но порядок следования слегка изменим: первыми пройдут "штуги", затем наша пехота, и потом "сверчки". Зенитчики пойдут повзводно в промежутках между ротами. Саперы теперь в авангарде, все равно они уже давно переправились. 9-я рота пойдет замыкающей. Пусть начинают выдвижение. Конрад, поторопись.

Едва мрачный "барон" удалился, адъютант, кивнув на изрешеченную машину, поинтересовался:

— Что будем делать с трупами, гауптштурмфюрер?

— Ничего. Нам некогда устраивать торжественные похороны с салютом, пусть дождутся похоронной команды. Возвращаемся в деревню, у нас еще есть незаконченное дело.

Спустя несколько минут, когда Нойнер выпрыгнул из своей бронемашины возле крыльца деревенской часовни, все приготовления на площади были уже закончены. Пленных согнали в плотную толпу посреди мощеной площадки, трофейные винтовки, пулеметы, пистолеты и "Томми-ганы"* свалили в кучу под стеной одного из домов. Конвоиры из роты Равенштайна расположились широким полукругом, перекрывая пленным все потенциальные пути к бегству. Оценив проделанную работу, Ганс удовлетворенно хмыкнул и одобрительно кивнул "барону":

— Нормально.

После чего повернулся, вскидывая руку в останавливающем жесте, перед въезжающим на площадь штурмовым орудием — первым в ревущей и лязгающей колонне из десяти самоходок, за которыми уже втягивались в деревню первые бронетранспортеры 10-ой роты. Приплюснутая бронированная махина, массой в 25 тонн, послушно остановилась, грозно наставив на толпу пленных свою пушку. Нойнер быстро взобрался на броню, еще раз окинул взглядом с этой своеобразной трибуны всех собравшихся на площади, и резко махнул рукой выжидающе смотрящему на него Конраду:

— Schiessen!*

Команда Равенштайна, дублирующая приказ старшего командира, потонула в слитном и дружном треске оживших "Гитлеровских пил"*, напоминавшем звук рвущейся материи. Ни на что не похожий грохот МГ-42, настолько плотный, что в нем невозможно было вычленить отдельные выстрелы, заглушал даже предсмертные крики десантников. Впрочем, стрельба не продлилась долго, всё было кончено буквально за считанные секунды — на таком расстоянии тяжелые пули прошивали людей навылет, а пулеметная очередь практически разрывала человека пополам. Плотную массу пленных как будто скосило чудовищной косой, превратив сотню молодых и крепких парней в груду изломанных, окровавленных тел, из глубины которой еще раздавались отдельные стоны раненых.

Ганс, простоявший всё время расстрела на броне, опираясь на рубку самоходки, хлопнул по плечу штабсшарфюрера, по пояс торчавшего из своего командирского люка:

— Путь свободен. Колонне продолжить движение.

И, дождавшись подтверждающего кивка, ловко спрыгнул на землю.

Нойнер еще шел к своему бронетранспортеру, припаркованному в узком переулке между двумя домами, когда "штуга", рявкнув мотором и выпустив в небо клуб черного дыма, двинулась вперед, давя тела мертвых и еще живых парашютистов. Следом за ней, лязгая траками по багровым от крови булыжникам и наматывая на гусеницы окровавленные тряпки, невозмутимо перли остальные машины.

На выезде из деревни, когда Нойнер со своим штабом уже встроился в общую колонну между 10-ой и 11-ой ротами, его неожиданно притормозил, стоящий на обочине рядом со своей самоходкой, командир батареи "штугов". Водитель БТРа по команде Ганс остановил на пару секунд свою машину, давая возможность артиллеристу вскочить в кузов, после чего вновь надавил на газ, восстанавливая уставной интервал в колонне. Нойнер, тем временем, обратился к пропыленному оберштурмфюреру:

— Что скажешь, Курт? Что-то срочное?

Артиллерист неожиданно замялся:

— Не то, чтобы срочное... просто... в общем я хотел бы понять, что произошло там, в селе.

Ганс пренебрежительно хмыкнул:

— Всего-то? И что тебе непонятно?

— Зачем было заваливать всю площадь фаршем? Мы передовой отряд, нам некогда возиться с пленными — это понятно, но давить раненных и мертвых танками?

— А что такого? Надеюсь, никто из твоих механиков не сомлел за рычагами? Вроде все маневры выполнялись четко...

— Да нормально всё с механиками! Ганс, я просто хочу понять...

— Donnerwetter, Курт! Ты как вчера на войну попал! У меня в батальоне две трети солдат толком не обстреляны. Не знаю, как с этим у тебя, но подозреваю, что не намного лучше. А сегодня, максимум — завтра утром, нам идти на штурм плацдарма. Целая армия, прижатая спиной к морю — это тебе не кучка потерявшихся парашютистов. В таком бою не бывает мелочей. Мне будет нужно всё, на что способны мои солдаты. "Солдаты разрушения", а не просто здоровые лбы, видевшие смерть только в кино. Я дал парням почувствовать вкус крови. Чтобы не было жалости и страха — в бою это лишнее. Теперь понимаешь?

Самоходчик криво усмехнулся:

— Теперь да. А трупы армейцев у машины?

— Почему не похоронили?

— Да.

— Всё по тому же. Пусть наши парни посмотрят, с кем имеют дело — тоже полезно.

Курт покачал головой, задумчиво глядя на пробегающие мимо деревца, которыми были обсажены обочины дороги:

— Как-то это всё слишком... рационально.

Ганс жестко усмехнулся:

— А ты что думал? Это война — здесь всё просто: или мы окажемся на месте тех связистов, что вялятся возле машины, или сами отправим американцев на свидание с их дружками, которых местным макаронникам еще долго придется отдирать от своей брусчатки. Что выбираешь?

Курт хмыкнул:

— Умеешь убеждать. Тебя можно держаться.

Ганс усмехнулся, на это раз вполне добродушно, и дружески махнул на прощание рукой, высадившемуся артиллеристу.

— Это приходит с опытом, Курт. Еще научишься.

Новые "вандалы" и "готы" оказались достойны своих далеких предков.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Чичероне — cicerone (ит.) — гид, экскурсовод.

* Бустина — bustina (ит.) - разновидность пилотки. Наиболее распространенный головной убор в итальянской армии того времени, носился как солдатами, так и офицерами.

* "Томми-ган" — прозвище пистолета-пулемета Томпсона, состоявшего на вооружении армии США.

* Schiessen (нем.) — стреляй. Аналог русской команды "огонь!".

* "Гитлеровская пила" — прозвище, закрепившееся за пулеметом МГ-42.

Глава 9 "Самый длинный день"

Переворот в Риме, высадка "союзников" на Апеннинском полуострове, и энергичные меры немцев по парированию этих действий, привели к тому, что ситуация в Италии к началу июня напоминала слоеный пирог. На Сицилии армии Александера упорно, но пока безуспешно, штурмовали "линию Этны", удерживаемую частями оперативной группы Виттерсгейма, в ряды которой влились наиболее боеспособные остатки итальянской 6-й армии, в основном из состава "Альпийского" корпуса. В то же время в Калабрии, в тылу у сражающихся на Сицилии немецко-итальянских войск, уже высадилась 1-я британская армия, которая теперь медленно продвигалась к Таранто — главной базе итальянского флота на юге страны и одному из основных пунктов снабжения войск "оси" на Сицилии. Наступление армии Ритчи сдерживалось подвижной обороной двух дивизий немецкого парашютного корпуса, к которым примкнули итальянские десантники из "Фольгоре" и "Нембо", располагавшиеся вблизи авиабазы Фоджа. Командовавший немецкими парашютистами, генерал Альфред Шлем, ввиду чрезвычайно сложного положения, создавшегося в Южной Италии, пошел на прямое невыполнение приказа, предписывающего разоружить все итальянские войска, кроме уже ведущих боевые действия с "союзниками", как это было на Сицилии, и сумел договориться со своими коллегами. Вполне возможно, что не последнюю роль в успехе этих переговоров сыграла корпоративная солидарность, но, как бы то ни было, итальянские десантники все же встали плечом к плечу с немецкими еще до освобождения из плена Муссолини. Результатом этого своевременного проявления братства по оружию стал срыв попыток англичан сходу овладеть военно-морской базой и крупными аэродромами на юге Италии — стремительного рывка с "подошвы сапога" на север не получилось.

Неудача под Таранто была не единственной, постигшей британское командование в этот период. Другой болезненный щелчок по носу просвещенные мореплаватели получили... в Греции. Желая как можно сильнее дезориентировать германское командование, и без того выбитое из колеи действиями итальянцев, англичане провели в эти дни еще одну десантную операцию, высадив ограниченные силы на берега полуострова Пелопоннес. Причем немалую роль в принятии решения о подготовке и проведении этой операции сыграл британский премьер. Сэр Уинстон издавна питал необъяснимую слабость к Балканскому региону, который упорно именовал "мягким подбрюшьем Европы", не смотря на гористый характер местности и каменистые почвы, свойственные данному уголку континента. Влияние личных пристрастий великого потомка герцога Мальборо выразилось в том, что, помимо чисто демонстрационных задач, этот десант, состоящий из греческой пехотной бригады, польской бригады карпатских стрелков, парашютного батальона из состава 1-ой британской воздушно-десантной дивизии и батальона "коммандос", должен был попытаться закрепиться в Греции, тем самым создав условия для проведения дальнейших операций на балканском направлении. Для развития возможного успеха даже были зарезервированы необходимые силы — французский корпус генерала Леклерка, сформированный из перешедших на сторону союзников колониальных подразделений вишистской армии.

Генерал сэр Клод Окинлек, командовавший войсками Содружества на Ближнем Востоке и отвечавший за осуществление этой операции, получившей название "Baytown", отнесся к порученному делу довольно прохладно. В отличие от премьера, сэр Клод отлично помнил, чем закончилась предыдущая попытка закрепиться на негостеприимных балканских скалах, предпринятая тремя годами раньше, и не горел желанием повторить тогдашние сомнительные достижения. Скепсис генерала выразился в частности в том, что в десант были назначены преимущественно иностранные формирования, что лишь отчасти объяснялось их "горной" направленностью (поляки) и знакомством с местностью (греки). Не последнюю роль в такой расстановке сил играло также нежелание подставлять под удар войска Содружества. Как показали дальнейшие события, мрачные прогнозы Окинлека были не лишены основания.

Сама высадка прошла относительно легко, поскольку выбранный участок побережья оборонялся итальянскими войсками, полностью деморализованными последними событиями на Родине и не оказавшими практически никакого сопротивления, но дальше события приняли весьма неприятный оборот. 11-я армия Вермахта готовилась к борьбе с возможными десантами на греческое побережье уже довольно давно, и действия англичан не застали ее командование врасплох. Реакция немцев была быстрой и жесткой. Дело усугублялось еще и тем, что Люфтваффе явно преобладали в данном регионе над Королевскими ВВС. Так что демонстрация британцев закончилась разгромом десанта, полной потерей всего тяжелого вооружения и гибелью под бомбами немецких пикировщиков двух легких крейсеров и полудюжины эсминцев, не считая более мелких кораблей, транспортов и десантных судов. Очередная попытка Черчилля под шумок утвердиться на Балканах потерпела крах.

Но главная интрига развернулась вокруг событий в центральной Италии. Здесь заговорщикам из правительства Бадольо удалось сплотить под своим командованием части римского гарнизона, дополнительно усиленные пятью пехотными дивизиями, подтянутыми из соседних провинций, и взять под контроль столицу. Попутно ими были перекрыты проходящие через Рим стратегические шоссе и железные дороги, связывающие юг и север страны. Манштейн, стремясь как можно скорее восстановить связь с изолированными в Южной Италии войсками, бросил против восставших сразу два танковых корпуса — основные силы 4-ой танковой армии Гепнера. Если бы дело происходило в чистом поле, то итальянцев раздавили бы в считанные часы, но миллионный город, ставший ареной противостояния между бывшими соратниками, наложил на эти драматические события свой отпечаток. Из Берлина, не желавшего окончательно рвать отношения с одним из основных союзников, настойчиво требовали избегать лишних жертв. Кроме того, как немцев, так и заговорщиков, несколько сдерживало наличие в городе итальянской королевской семьи и персонала немецкой военной миссии и посольства, которых не успели эвакуировать после начала восстания. В результате вместо стремительного и кровавого штурма получилось медленное планомерное подавление вялого сопротивления итальянцев. Яростный ураган смерти и разрушения, который страстно желали обрушить на Вечный город германские генералы, пришлось заменить тягучим и мутным, как воды Тибра, "затоплением" главного очага восстания.

А тем временем на берег Кампаньи, всего в сотне километров от Неаполя, высаживались войска 5-ой армии США — главной ударной силы американо-британского вторжения в Европу. Единственным крупным германским соединением, способным немедленно отреагировать на высадку в Салерно частей Марка Уэйна Кларка, был танковый корпус СС. Как и парашютисты Шлемма, эсэсовцы сумели решить все вопросы с находящимися поблизости от района предстоящих операций итальянскими частями. Но, в отличие от коллег из I-го парашютного корпуса Люфтваффе, подчиненные Хауссера избрали для этого другой способ — две итальянские пехотные дивизии были разоружены и фактически посажены под "домашний арест". Как бы то ни было, корпус СС сумел развязать себе руки и встретил известия о появлении на пляжах Италии первых частей "союзного" десанта во всеоружии. Хватит ли мощи этого ударного соединения для ликвидации или хотя бы локализации американского плацдарма предстояло выяснить на практике.

* * *

Результат получался противоречивый. Ганс поерзал, пытаясь поудобней опереться спиной на жесткий борт БТРа, и постарался расслабить гудящие от постоянных нагрузок последних дней мышцы, когда это более-менее удалось, гауптштурмфюрер вновь прикрыл глаза и продолжил перебирать события последних дней, стараясь вывести из них определенные закономерности и сделать необходимые выводы на будущее. С точки зрения Нойнера, такой анализ был просто необходим, если он и дальше намеревался победить, или хотя бы просто уцелеть в этой мясорубке новой конструкции, с определёнными нюансами работы которой он, не смотря на весь свой боевой опыт, столкнулся впервые. Отступать Ганс не мог, да и не хотел, а значит...

Всё началось четыре дня назад, когда, после полудня, то есть через несколько часов после того, как бойцы боевой группы "Нойнер" отправили ангелов* из 11-ой воздушно-десантной дивизии США обратно на небеса, авангард "Тотенкопф" достиг своей основной цели — плацдарма, захваченного войсками генерала Кларка у курортного городка с теплым названием Салерно. Добрались, кстати, не без приключений — походную колонну дважды пытались атаковать истребители-бомбардировщики "союзников". В первый раз отличились зенитчики: заходящих в атаку, словно на учениях, янки встретил плотный огонь. Ведущий "Киттихок" получил очередь в брюхо и уже не вышел из пологого пике, врезавшись в землю в полусотне метров от обочины дороги. Остальные резко растеряли весь свой кураж и, поспешно сбросив бомбы где попало, отвернули от слишком зубастой добычи.

Второй случай оказался куда любопытней. Американцы на этот раз действовали умнее — толи сноровки у очередных визитеров было побольше, толи учли печальный опыт предшественников, но во время второй штурмовки янки атаковали с бреющего полета, буквально вынырнув из-за гряды невысоких лесистых холмов. Зенитчики просто не успели среагировать на эту новую угрозу, и от больших неприятностей батальон Нойнера спасло только то, что летчики противника и сами слегка промахнулись. Дорога в этом месте давала небольшую петлю, чего американцы не учли и в результате вынуждены были выполнять заход на колонну практически перпендикулярно маршруту ее движения, а не под углом порядка сорока пяти градусов, как рекомендовали соответствующие наставления. На точности удара это сказалось не лучшим образом — большинство бомб легли по обеим сторонам шоссе. Явно раздосадованные, янки стали разворачиваться, выходя во вторую атаку, где свое веское слово должны были сказать многочисленные "Браунинги"*, но вояки "Тотенкопф" еще не исчерпали свой лимит везения на сегодня.

Вызванное Нойнером еще после первого налета воздушное прикрытие толи зевнуло подход американцев, толи просто не успело среагировать, пропустив их первую атаку, но сейчас "орлы" Геринга реабилитировались за всё разом. Целая эскадрилья "Мессершмиттов" с воем пикировала на, сбросивших скорость и прижавшихся к земле янки, не оставляя и без того не шибко проворным "Киттихокам" никаких шансов на спасение. Ганс со злорадной усмешкой наблюдал, как стремительные силуэты с крестами на крыльях и эмблемой в виде крылатого меча* на капоте, гоняют своих, рассыпавшихся после первой атаки, противников, украшенных белыми звездами и стилизованными акульими пастями. Троих янки "клинки" завалили сразу, в первой и самой смертоносной атаке, спикировав на них со стороны солнца, еще двоих, по наблюдениям Ганса, им удалось загнать в землю во время последующего преследования.

Особенно эффектной была гибель последнего. Американец и пара висящих у него на хвосте "Мессершмиттов" пронеслись на бреющем полете буквально над самой макушкой Нойнера, обдав задравших головы в небо эсэсовцев черным дымом выхлопов и оглушив ревом работающих на форсаже тысячесильных двигателей. А затем янки, провожаемый злобным лаем пушечных и пулеметных очередей своих преследователей, не сбавляя скорости и даже не попытавшись как-то сманеврировать, словно огромный крылатый снаряд, врезался в лесистый холм, в мгновение ока, скрывшись в оранжево-черной вспышке. Еще через секунду до Нойнера докатилось гулкое эхо взрыва, а только что завалившая очередного противника пара, заложив изящный вираж, обогнула холм, ставший последним пристанищем неведомого заокеанского летчика, и слитно начала боевой разворот, стремясь как можно быстрее вновь набрать высоту. Ганс же, проводив взглядом свой воздушный эскорт, вновь вернулся к делам земным — до окончания этого дня и связанных с ним забот было еще ох как далеко...

Первая атака немцев была стремительной и беспощадной, как сабельный удар, рассекающий податливую человеческую плоть, ослепляющий жертву смертоносным блеском клинка и оставляющий за собой россыпь кровавых брызг. Проведенная Нойнером психологическая накачка личного состава не прошла даром — натиск эсэсовцев был страшен. Действуя на острие наступления подтянувшегося полка Баума, батальон Ганса при поддержке штурмовых орудий буквально смёл, оказавшийся у него на пути, усиленный разведдозор американцев, после чего решительно атаковал основную боевую линию 36-ой пехотной дивизии янки. Круша наспех созданные оборонительные рубежи противника, гренадеры "Тотенкопф" упорно прокладывали себе дорогу среди бедноватых итальянских деревенек, курортных домиков, садов и небольших ухоженных рощиц, неуклонно продвигаясь к побережью. Не смотря на три штурмовки вездесущих истребителей-бомбардировщиков и две бомбежки в исполнении "Мародеров"*, из которых Люфтваффе смогло отразить лишь половину, все контратаки американцев были уверенно парированы с помощью подошедших "четверок" первого танкового батальона.

Тем не менее, продвинувшись на несколько километров, ближе к вечеру "мертвоголовые" вынуждены были приостановить свои атаки — сказывалась общая нехватка сил и необходимость прикрывать постоянно удлиняющиеся фланги ударной группировки. Корпус Хауссера действовал фактически в одиночку, что вынуждало растягивать фронт соединений, затрудняя создание по-настоящему мощного ударного кулака. "Тотенкопф", к тому же, пришлось выделить из своего состава сильную боевую группу Беккера для ликвидации разбросанных в тылу основных сил корпуса отрядов американских парашютистов из 11-ой воздушно-десантной дивизии. Эта вынужденная мера разом сократила основную ударную группировку дивизии, действующую против плацдарма, на целый панцергренадерский полк в полном составе, усиленный к тому же танковым батальоном и легким гаубичным дивизионом из числа дивизионных средств поддержки. Также в кампфгруппу "Беккер" вошел ряд корпусных частей, которые в других обстоятельствах могли бы поддержать и усилить соединения, действующие на направлении главного удара.

И все же, даже в таком усечённом составе, атака эсэсовцев сделала свое дело. 5-я армия Кларка была выбита из колеи и вынуждена перейти к обороне, ввязавшись в тягучие и кровопролитные бои местного значения. Первоначально стоящая перед ней задача — быстро захватить Неаполь, после чего стремительным ударом на Рим соединиться с восставшими итальянскими частями и отрезать действующие на юге полуострова немецкие корпуса от основных сил Манштейна — теперь отодвигалась на неопределенный срок. Вот только мириться с таким положением дел янки никак не собирались.

В этом Ганс убедился уже на следующее утро, когда с утра пораньше, после мощной получасовой артподготовки, американский пехотный батальон при поддержке роты "Шерманов" попытался выбить гренадеров его 11-ой роты и саперов из занятой накануне деревеньки с каким-то "святым" названием. Нойнер, развернувший свой наблюдательный пункт под самой крышей приземистой монастырской башни примерно в полукилометре от атакованной деревушки, с кровожадной ухмылкой наблюдал, как, бесхитростно прущие прямо на один из опорных пунктов его батальона, янки попали в тщательно подготовленную им еще со вчерашнего вечера засаду. Танки, расстрелянные фланговым огнем штугов и противотанковых пушек из 12-ой роты, быстро попятились назад, оставив на поле боя шесть чадящих остовов с сорванными башнями или уныло поникшими к земле стволами орудий, а пехота попала под губительный огонь минометов и смертоносных МГ-42. Все наблюдаемые им действия американцев были неуклюжими, медленными, какими-то скованными, как будто младшие и средние командиры противника просто не знали, как действовать в такой ситуации. Им явно не хватало опыта, а также умения быстро ориентироваться в обстановке, что, конечно, не могло не радовать. Но вот чего заокеанским гостям было не занимать, так это огневых возможностей — в этом Ганс убедился очень быстро.

Постепенно нарастающий давящий гул сотен тяжелых моторов, медленно приближающийся с юга, гауптштурмфюрер, как и все его подчиненные, услышал заранее — это не был внезапный, как порыв ветра, налет штурмовиков, нет. На этот раз на позиции эсэсовцев надвигался настоящий ураган. Двести с лишним "летающих крепостей" шли в атаку открыто, заранее оповещая о своем присутствии. Они были уверены в своей силе и, надо сказать, имели на то определенные основания. Мощное прикрытие, состоящее как минимум из сотни истребителей, уверенно отшвырнуло с дороги, выходящих на боевой курс бомберов, немецкий воздушный патруль, после чего на землю обрушился ад.

Ганс, забившись в узкую щель, вырытую в саду за монастырской стеной, вжимался в сырую почву и мечтал только об одном — заполучить в свои руки хотя бы парочку американских пилотов, посылающих сейчас в него свои смертоносные подарки. Пятисот— и тысячефунтовые бомбы обрушивались с безжалостной высоты небес на беззащитную землю сплошным потоком. Сотни взрывов сливались в одну сплошную ревущую песню разрушения, заставлявшую сжиматься и трепетать в страхе не только молодых новобранцев, но и видавших виды ветеранов. Даже бойцы, прошедшие через горнило Сталинграда, столкнулись с таким шквалом огня впервые.

От непрерывного грохота, шедшего казалось отовсюду, терялось ощущение реальности, человеческое сознание отключалось, не в силах принять и осмыслить эту неумолимую в своей безжалостности пляску смерти. Удары взбесившегося воздуха, наполнившегося запахом взрывчатки и ставшего вдруг плотным и вязким, заставляли лопаться кровеносные сосуды и барабанные перепонки. Тучи поднятой взрывами пыли и дыма закрыли небеса, превратив Солнце в тусклое красноватое пятно, едва просвечивающее через мутную завесу. Ясный день сгинул без следа, безжалостно содранный с неба неумолимой рукой войны. На позиции батальона Нойнера пали зловещие багрово-серые сумерки, еще больше подчеркивая жуткую ирреальность происходящего. Казалось, сама земля стонала и сжималась под градом сыпавшихся на нее ударов, угрожая сомкнуться и поглотить, похоронить заживо ничтожных смертных, что вжимались сейчас в нее, ища спасения и защиты.

Ганс, открыв рот и зажав уши, чтобы хоть немного снизить давление на свои барабанные перепонки, смотрел на застывшие и посеревшие лица своих солдат, сидящих сейчас с ним в одной траншее. Смотрел и видел, как из их глаз медленно уходит жизнь, а всё еще теплящаяся в них искра разума постепенно гаснет, захлестываемая липкими волнами страха. Такого состояния беспомощности, когда от тебя не зависит абсолютно ничего, не смотря на все твои силу и опыт, он не испытывал еще никогда. Единственным, что хоть как-то поддерживало его тонущее в океане безумия сознание на плаву, стала ненависть — всепожирающее желание уничтожить врагов, сотворивших с ним такое, вытеснило из сознания страх, вернув способность соображать и позволив продержаться до конца этого рукотворного армагеддона, не утратив рассудка.

Когда, казавшаяся бесконечной, бомбардировка закончилась, Нойнер и все остальные солдаты и офицеры его батальона, которым посчастливилось уцелеть в этом аду, напоминали восставших из могил мертвецов. С дрожащими руками и потухшими глазами они поднимались в своих окопах, дерганными, неестественными движениями ощупывая себя и свое оружие, словно не веря, что им удалось вернуться с того света. Поднятая взрывами земля осыпалась с их формы, падая к ногам тех, кого в этот раз так и не смогла поглотить навсегда.

Деревенька, ставшая основной целью удара, была буквально стерта с поверхности планеты. Все три противотанковые пушки 12-ой роты, располагавшиеся между её исчезнувшими постройками, превратились в перекрученные клубки металла. Занимавшие там позиции взвода понесли весьма серьезные потери, не смотря на тщательно оборудованные и хорошо рассредоточенные укрытия. А вот, также попавший под удар, монастырь — устоял. Древние многометровые стены и толстенные перекрытия, помнившие еще неистовых норманнов Роберта Гвискара, выдержали чудовищный шквал ударов. Все хозяйственные постройки и верхние этажи обьратились в пыль, но внешние стены и подвалы, в которых размещался перевязочный пункт, уцелели.

Глядя на эти полуразрушенные валы и башни в романском стиле, среди которых осторожно пробирались эсэсовские гренадеры, стремясь поскорее занять свои позиции перед неминуемой вражеской атакой, Ганс не удержался от кривой усмешки:

— Если янки думают так просто от нас избавиться, то они ошибаются. Очень сильно ошибаются.

* * *

По наблюдениям Нойнера, сделанным в последние дни, практически все тактические телодвижения американских частей отличались определённой шаблонностью, громоздкостью и неуклюжестью. Вот и сейчас вместо того чтобы стремительно атаковать не успевших прийти в себя после ошеломляющей бомбежки эсэсовцев, янки начали методичную атаку по всем правилам. К тому же им пришлось столкнуться с тем, что немцы испытали на себе еще в Сталинграде — чрезмерное усердие авиации временами затрудняло продвижение собственных войск. Все окрестности злосчастной деревушки были перепаханы воронками так, что существенно замедляли движение наступающих танков и пехоты. Пара "Шерманов", даже застряли, завалившись в особо глубокие воронки, которые они не сумели обогнуть.

А пока американцы пробирались через ими же созданную полосу препятствий Ганс не терял времени даром. Повинуясь его командам, батальон быстро и четко перестроился, закрывая пробитые бомбами бреши в своей обороне и готовясь встретить очередную угрозу. Причем перегруппировка была проведена скрытно, оставшись, по-видимому, незамеченной медленно продвигающимся противником. Если янки и засекли какое-то движение в окрестностях кучки мусора, еще недавно бывшей относительно крупным поселением, то не придали этому значения, видимо посчитав это копошение за бегство случайно уцелевших защитников исчезнувшего опорного пункта. В то, что после удара столь чудовищной силы им могут оказать хоть какое-то сопротивление, заокеанские гости явно не верили. Поэтому то, что воспоследовало, когда атакующие техасцы*, мужественно преодолев почти километр лунной поверхности, все же достигли цели своей атаки, повергло их в настоящий шок.

Небо, всё еще мутное от повисших в воздухе облаков пыли и праха, поднятых бомбардировкой, перечеркнули жирные дымные полосы — словно невидимый сторукий великан провел по блеклому стеклу перепачканными в саже пальцами. Отвратный, берущий за душу, вой, чем-то напоминающий усиленный до предела звук сирены воздушной тревоги, зародившись где-то позади немецких позиций, стремительной волной пронесся над перепаханными взрывами холмами и вывороченными с корнем апельсиновыми рощами. И на крыльях этого изматывающего визга, словно лезвие тупого ножа бьющего по напряженным нервам, на землю обрушилась смерть — 1-й тяжелый полк небельверферов, ночью скрытно развернувшийся позади позиций гренадеров Баума, вступил в дело, посылая свои реактивные мины на сбившиеся в плотную кучу ряды атакующих.

По боевым порядкам техасцев как будто прошлась исполинская коса — срезая людей как сочные стебли травы. Залп минометчиков, длившийся всего 15-20 секунд, был настолько силен и точен, что американцы на время почти скрылись за плотной стеной разрывов, а когда налетевший с моря ветерок отогнал в сторону, укрывшую их, завесу, Ганс понял, что на этот раз янки ничего не обломится. Ошеломленная пехота противника залегла, попрятавшись в многочисленные воронки, танки окончательно утратили строй, и без того поломанный в процессе преодоления препятствий, и теперь, сбившись в какое-то стадо, представляли из себя отличную мишень для эсэсовских самоходчиков, которые не замедлили воспользоваться своим шансом. Бои накануне стоили приданной Гансу роте двух подбитых штугов, правда, за ночь один из них удалось вновь ввести в строй. Утренняя бомбардировка обошлась еще в две потерянные машины, но семи оставшихся хватило с лихвой. От их кинжального огня восемь "Шерманов" превратились в костры, остальные предпочти поспешно отступить. При этом один из них, стремясь поскорее выйти из-под обстрела, провалился в какую-то яму, пополнив тем самым ряды неудачников, не сумевших вернуться из этой злосчастной атаки.

Оставшаяся без поддержки американская пехота тем временем попала под второй залп реактивных минометов — для солдат, еще недавно уверенных в том, что главная их проблема заключается в излишне перерытой бомбами местности, это было уже слишком. Техасцы побежали, провожаемые дружным пулеметным и минометным огнем воспрянувших гренадеров. Лишь через несколько минут американская артиллерия, очнувшись, возобновила обстрел, посылая на этот раз снаряды в тыл позициям третьего панцергренадерского батальона — туда, где располагались сорвавшие всю атаку минометчики. Вернее туда, где они находились до недавнего времени, поскольку Ганс отлично знал, что с одной позиции "небели" дают не более двух залпов — слишком уж сильно демаскировали их расположение эффектные полосы дыма, оставляемые в небе реактивными минами. Так что сейчас химические минометы как раз меняли огневую позицию, а янки напрасно переводили снаряды, перемешивая с землей место их недавнего расположения. Ну и отлично. Для себя Нойнер уже окончательно охарактеризовал янки как сильных, но глупых — мощи как у быка, а мозгов, как у пятилетнего ребенка — только и могут, что крушить всё подряд, размахивая кувалдой там, где нужен один удар молотком.

Однако практически тут же выяснилось, что гауптштурмфюрер несколько поторопился с выводами — может быть американскому командованию и не хватало гибкости, однако совсем уж бесталанным оно не было, по крайней мере, на организацию флангового охвата под прикрытием артогня их умения вполне хватило. Фронтальная атака на батальон Нойнера с треском провалилась, но на соседнем участке техасцам повезло больше: разведывательный батальон "Тотенкопф", располагавшийся на левом фланге, обеспечивая локтевую связь с дивизией "Лейбштандарт", не выдержав нанесенного удара, подался назад, поставив под угрозу всю оборонительную линию корпуса. Плотина, наспех возведенная Хауссером на пути потока, хлынувших в Италию, американских войск, дала течь и грозила рухнуть в любой момент. Конкретно же для Ганса это отступление соседей вылилось в то, что американцы, вклинившись в немецкие позиции, получили возможность атаковать его батальон с фланга и тыла, чем они немедленно и воспользовались.

Сообщение о появлении в тылу его позиций американских танков и пехоты пришло на командный пункт Нойнера почти одновременно с началом очередной фронтальной атаки янки на несчастную деревушку. Такое известие Ганса, мягко говоря, не порадовало. Слишком серьезные потери понес его батальон, чтобы спокойно отражать атаки превосходящего противника сразу с двух направлений. Эрих Вебер, командир 11-ой роты, погиб во время ковровой бомбардировки, его заместитель заработал тогда же тяжелейшую контузию, отправившую его прямиком в госпиталь. Командир противотанкового взвода из 12-ой получил осколок в бедро при артобстреле и теперь маялся где-то в подвалах монастыря, на перевязочном пункте батальона. Правда, за истекшее с момента окончания предыдущей атаки время, Ганс успел наскоро привести батальон в порядок: 11-я рота, лишившаяся своих офицеров и понесшая наибольшие потери, была распределена между 9-ой и 10-ой. Остатки противотанкового взвода, оставшегося без своих орудий, были вооружены трофейными американскими "Базуками" и назначены личным резервом комбата. В довершение всего из оказавшихся под рукой нестроевых был наскоро сформирован еще один пехотный взвод.

Памятуя опыт летней кампании 41-го года, когда немецкие тылы то и дело подвергались атакам со стороны отрезанных от своих и стремящихся выйти из окружения советских частей, а также изматывающие зимние бои, вынуждавшие для пополнения поредевших рот ставить в строй всех, оказавшихся под рукой, Нойнер еще во время подготовки своего батальона в Германии предпринял в этом направлении определенные шаги. В частности, тыловики регулярно привлекались к полевым учениям, отрабатывая вместе с гренадерами стандартные тактические задачи пехоты, чтобы в критический момент быть готовыми встать в строй наравне с бойцами стрелковых взводов. И вот этот момент наступил.

Всё-таки американцы действовали хоть и правильно, но слишком медленно. Нойнер успел не только выдвинуть свой последний резерв на угрожаемое направление, но и организовать некое подобие обороны. Гренадеры с винтовками, пулеметами и "базуками" заняли позиции за окраиной деревни среди остатков оливковой рощи, порубленной в щепки американскими снарядами и бомбами. Ганс, стиснув в руках трофейный гранатомет, лежал за высоким пеньком оливы, прикрытый еще не привядшими ветвями и вглядывался в окружающее буйство сочной зелени, стремясь не пропустить момент появления противника. Посланный на разведку дозор уже вернулся, доложив о неспешном продвижении сильной американской штурмовой группы со стороны только что потерянных позиций разведбата — теперь оставалось только ждать, надеясь на хорошие маскирующие свойства камуфляжа и неопытность противника, в отличие от Ганса и его ветеранов, не имевшего за плечами десятков штурмовых атак, успешных и не очень.

Янки появились там, где и предполагалось — на узком проселке, огибавшем выкошенную взрывами рощу и входившем в село с северо-востока, практически перпендикулярно линии фронта. Американские пехотинцы продвигались вперед медленно и осторожно, стараясь не отдаляться от ползущих по дороге танков, часть вообще не покидала своих бронетранспортеров. Именно это нежелание отдаляться от проселка, и сыграло с ними плохую шутку: двигаясь по дороге, штурмовая группа растянулась, предоставив засевшим в бывшей рощице эсэсовцам отличную возможность для флангового удара. Нехитрая ловушка сработала.

Ганс осторожно приподнялся, стараясь не выдать себя шевелением наваленных вокруг ветвей, и прильнул к прицелу гранатомета, ловя в перекрестие борт головного "Шермана"... Сейчас! Палец плавно надавил на спуск и ракета, с кумулятивным зарядом, шипя, устремилась на встречу с высоким бронированным бортом, обдав напоследок лицо Нойнера жаром отработавшего порохового двигателя. Окончание ее полета Ганс наблюдал уже лежа на земле за облюбованным пеньком и слушая противный посвист пуль над головой, но оно того стоило! Попадание пришлось точно под башню, почти под прямым углом, а раскаленная кумулятивная струя, проплавив броню, довершила остальное. Глухой взрыв чуть было не разорвал танк изнутри. Башня, взлетев метра на полтора, подброшенная мощным протуберанцем из пламени и дыма, через секунду с глухим стуком рухнула обратно, а затем медленно завалилась набок, упокоившись рядом с полыхающим корпусом, ставшим могилой для всего экипажа.

Бой стремительно разгорался, янки, оставив на дороге два горящих танка, три БТРа и полсотни трупов, медленно пятились, огрызаясь огнем, немцы провожали их пулеметными очередями, не спеша покидать приютившие их заросли. Стороны зависли в шатком равновесии — победа качалась на чашах весов, не зная в чью сторону склониться. Окончательный перелом в схватку опять внесли "штуги". Перед боем Ганс рискнул и приказал снять пару самоходок с основной позиции, перебросив их на противоположную окраину обороняемой деревни. Теперь этот последний резерв вступил в дело, открыв огонь из-за прикрывавших их до времени куч строительного мусора. Это решило исход дела.

Еще один "Шерман" вспыхнул, оправдывая, закрепившееся за этими танками ироничное прозвище — зажигалка "Ронсон". Другой захромал, получив снаряд в ходовую. Эсэсовцы усилили обстрел и янки, прекратившие было отступление, вновь подались назад. Нойнер тут же скомандовал контратаку, стремясь развить достигнутый успех:

— Примкнуть штыки, гранаты к бою!

Последующая схватка среди воронок и придорожных кустов превратилась в смертельную игру в пятнашки. Гренадеры "Тотенкопф" добили поврежденный танк магнитными гранатами, прикончив заодно и экипаж, не успевший вовремя покинуть свою машину. Техасцы подбили одну из самоходок, доказав, что тоже умеют пользоваться своими "Базуками". Обездвиженную машину расстрелял один из оставшихся "Шерманов", но главного Ганс добился — противник отступил, так и не сумев закрепиться в тылу его батальона. "Мертвоголовые" устояли.

* * *

Нойнер открутил колпачок и, жадно присосавшись к горлышку фляжки, принялся хлебать теплую воду, обильно сдобренную лимонным соком. Южное солнце припекало, заставляя увешенных амуницией гренадеров потеть в своей форме, а веявший с утра ветерок, как назло, затих, сменившись полным штилем. Напившись, Ганс оторвался от фляги, по привычке оглядел окрестности и, не заметив ничего подозрительного, вернулся к прерванному занятию, о котором мечтал еще несколько дней назад — поеданию трофейных американских бобов в томате, перемешанных с трофейной же свиной тушенкой в пропорции 1:1. Гауптштурмфюрер уже во всю скреб ложкой по дну своего котелка, когда его самым непочтительным образом оторвали от этого приятного процесса и сделал это отнюдь не горящий жаждой мести противник, а собственное, горячо любимое, начальство. Оберштурмбаннфюрер Отто Баум, кавалер Рыцарского креста и командир 1-го панцергренадерского полка "Тотенкопф", не погнушался лично явиться на командный пункт третьего батальона.

— Здорово, гроза танков, рассказывай, как у вас тут дела.

Ганс, не вставая, отсалютовал командиру рукой с зажатой в ней ложкой:

— Привет, Отто. Дела наши паршивые, а большинство танков завалили "штуги", которых осталось всего шесть штук.

— Не скромничай, мне доложили, что один ты поджарил лично.

— Угу. Во-он тот. Вчерашние трофеи пригодились. Кстати, эти печные трубы с ручкой и реактивной гранатой — неплохое приобретение. С полутора сотен метров танк как консервную банку вскрыло и боеукладку раскурочило.

— Наслышан. Твои четыре БТРа вчера из таких же спалили?

— Ага, девятая рота нарвалась. Бобов хочешь?

Баум скривился:

— Не. Второй батальон вчера несколько грузовиков этого добра захватил. Как они сразу за позициями боевого охранения у янки оказались — не знаю, но весь штаб этими бобами с тушенкой вчера так обожрался, что до сих пор при одном взгляде на банку зеленеет. В общем-то, неудивительно после нашей макаронной диеты, ну да черт с ней. Рассказывай, давай о своих приключениях.

Нойнер пожал плечами и тут же вернулся к прерванному процессу уничтожения трофейной провизии, попутно давая необходимые пояснения по ходу последних боев, периодически для наглядности используя ложку в качестве указки. Баум внимательно слушал, иногда задавая уточняющие вопросы. Доклад, хоть и сделанный не по форме, не затянулся, подойдя к концу практически одновременно с бобами, и завершился традиционной для таких бесед фразой:

— Нам нужны подкрепления.

— Подкрепления всем нужны. Если бы они у меня были, я бы к тебе не перся по жаре, рискуя нарваться на чертовы истребители янки, а просто прислал бы сколько надо.

— Отто, я тебя очень ценю, но мне сейчас нужен не ты, а пара свежих пехотных рот и хотя бы взвод противотанковых орудий, а еще лучше "штугов" или "Мардеров". Без этого мы тут вряд ли удержимся. Если резервов нет, то лучше свалить отсюда ночью, по-тихому, пока янки не разобрались что к чему.

Баум невесело хмыкнул, распахнул пошире ворот своей легкой, насквозь неуставной, куртки, перешитой из камуфляжной рубахи, еще раз окинул взглядом, открывавшуюся с монастырского холма панораму, уделив особое внимание тому участку, где американцам удалось сегодня вклиниться в позиции дивизии, и задумчиво протянул:

— Две роты, чтобы удержаться? А сколько тебе надо, чтобы атаковать?

Тут уже крепко задумался Нойнер. Аккуратно отставив звякнувший ложкой котелок, он медленно вытер руки о штаны, по примеру Баума в несчетный раз за сегодня кинул взгляд на занятые американцами позиции разведбата и наконец выдал:

— Сколько мне надо — звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Лучше скажи: сколько ты сможешь мне дать?

Внимательно следивший за его раздумьями Баум довольно усмехнулся:

— Соображаешь!

Затем, посерьёзнев, добавил:

— Получишь всё, что есть, проблема в том, что этого всё равно маловато. Вот только выбора у нас нет — нам нужно продержаться еще пару дней, любой ценой. Резервы скоро будут, но мы не должны дать американцам вырваться с плацдарма, понимаешь? Иначе их будет трудно удержать.

Ганс молча кивнул:

— Нужны минимум три роты плюс поддержка танков и артиллерии, иначе не стоит и пытаться.

Баум снова улыбнулся:

— А ты еще и не жадный, оказывается! Сделаем так: тяжелую роту и саперов оставишь на месте, самоходки тоже. Командира двенадцатой оставишь тут за себя — Лотар старый вояка, он справится. Сам возьмешь девятую и десятую и атакуешь янки с фланга. Дополнительно получишь от меня пятнадцатую роту — дал бы больше, но нет. Тебя поддержат танки первого батальона, "небели" и вся артиллерия нашего артполка, а разведбат попытается сковать американцев с фронта. Люфты тоже обещали поучаствовать, так что должно получиться.

— А если янки атакуют в это время здесь? Сил у них хватит.

— Не успеют. Они уже начали перегруппировку под завтрашнее наступление через позиции разведбата.

— А вдруг? Чтобы смять две роты без артиллерии много не надо.

Оберштурмбаннфюрер задумчиво погладил подбородок, обдумывая такую возможность, затем решительно хлопнул себя рукой по колену:

— Хорошо, отправлю сюда штабную роту полка, но учти — это мой последний резерв, так что права на ошибку у тебя нет. Ты должен взять эту чертову деревню!

Ганс только молча кивнул, а спустя сорок минут уже утрясал последние детали предстоящей атаки с Эрвином Хубертом Мейердрессом — непривычно высоким для танкиста, худощавым, и даже костлявым блондином в темных очках, лихо заломленной фуражке без пружины и легкой рубашке с закатанными рукавами. А пока два гауптштурмфюрера, склонившись над картой и, то и дело, сверяясь с раскинувшейся перед ними местностью, согласовывали порядок взаимодействия своих подразделений, Люфтваффе начало подготовку предстоящей атаки. Баум сдержал слово, выбив для поддержки предстоящей атаки действительно всё, что мог и даже чуть-чуть больше. Во второй половине дня подопечные Геринга активизировались, сорвав подряд две попытки налетов "Митчеллов"* на позиции батальона Нойнера, а теперь Ганс мог наблюдать как группа в три с лишним десятка восемьдесят восьмых "Юнкерсов" старательно засыпает четвертьтонными бомбами позиции американцев, которые ему предстояло в скором времени атаковать. Получалось далеко не так эффектно, как утром у янки, но Нойнер по опыту знал, что удар трех бомбардировочных эскадрилий по такому опорному пункту — хорошее подспорье перед атакой. Вот если бы еще и вездесущие американские ябо куда-нибудь исчезли...

Когда "Юнкерсы" завершили свою работу, передав эстафету гаубицам и реактивным минометам, а гренадеры и танкисты "Тотенкопф" заняли исходные позиции для атаки, Ганс, осматривая чистое, без единого облачка, южное небо над головой, смог лично убедиться, что истребители-бомбардировщики, с белыми звездами и яркими полосами на сияющих полированным алюминием крыльях, и вправду куда-то исчезли. Видимо изменчивая Фортуна и фельдмаршал Кессельринг взялись за дело всерьез, решив сделать всё возможное для успеха задуманной авантюры. Короткая, но интенсивная артподготовка, длившаяся всего десять минут и завершившаяся залпом небельверферов, сделала свое дело, дезорганизовав оборону янки и дав атакующим возможность приблизиться вплотную к их позициям. Теперь всё зависело только от выучки и храбрости противников. Ну и немножко от удачи.

* * *

Последние снаряды еще рвались в расположении американцев, не давая им возможности покинуть свои укрытия, когда Ганс уже приподнялся с земли, поудобней перехватывая штурмовую винтовку — пора! Рывок через кусты и какую-то перепаханную лужайку к ближайшему полуразрушенному домику, бывшему до недавнего времени жилищем какого-то крестьянина. Прижаться к стене, пропустив вперед нескольких солдат, и снова вперед... Гренадеры ворвались в тесный дворик через пролом в ограде как раз вовремя, чтобы заметить последнего американца юркнувшего в только что обойденный ими дом. Во дворе остались пустые "лисьи норы" отлично примененные к местности и замаскированные — наследство разведчиков "Тотенкопф", которым янки воспользовались, чтобы переждать обстрел. Теперь они спешили занять свои огневые позиции на оборонительном периметре. Слишком поздно!

Ганс скупыми, отработанными до автоматизма, движениями сдернул со специального крепления на поясе гранату, рванул кольцо и практически без замаха отправил "яйцо" в ближайшее окно. Одновременно еще одна граната, брошенная кем-то из солдат, влетела в зияющий пустотой дверной проем. Два почти одновременных глухих взрыва, совсем не громких после звуков артиллерийской канонады, огнемётчик через выбитое окно пустил в помещение струю пламени, и тут же высокий тощий унтер с лошадиным лицом первым вламывается в пыльный сумрак, царящий под покосившейся крышей. Короткая очередь из штурмгевера, невнятный стон и шебуршение откуда-то из дальнего угла, еще одна очередь, всё. Выскакивающий обратно унтер по дороге перешагивает через валяющийся у самой двери труп американского солдата в тлеющих ошметках одежды и с развороченным боком — видимо вторая граната рванула совсем рядом с ним. Взмах руки и штурмовая группа продолжает движение, а правее и левее точно так же движутся другие такие же.

За следующим углом их обстреляли. Под басовитый треск "Браунинга" тяжелые пули пятидесятого калибра* выбивали крошку из стены дома и известняковой плитки, которой было замощено подворье, не давая даже высунуться из-за поворота. Нойнер стиснул зубы:

— Нет уж, нас так просто не остановишь!

Повинуясь знакам Ганса, следующий за его группой танк из первой роты подался вперед, высовываясь из-за угла. Резко затормозил, мягко качнувшись на рессорах, слегка повел длинным хоботом орудия и в следующую секунду из набалдашника дульного тормоза на конце ствола выплеснулся дымный сноп пламени. Звук выстрела практически слился с грохотом взрыва, снесшего половину хибары на другой стороне улицы вместе с засевшим там пулеметным расчетом. Путь свободен!

— Вперед!

И маленькая группка гренадеров вновь устремляется вглубь занятой американцами деревни, пробираясь сквозь хаос обломков и нагромождение полуразрушенных построек.

Следующее серьезное препятствие ожидало их ближе к центру. Противотанковая пушка янки, удачно замаскированная между парой сараев прямой наводкой влупила в лоб поддерживающей гренадеров "четверки". Экранированная броня выдержала, но танк подался назад, предпочтя не испытывать судьбу. В результате следующий снаряд с визгом ушел на рикошет от его орудийной маски. Наводчик панцера бабахнул в ответ, но его выстрел ушел "в молоко", просвистев где-то над крышами домов. Ганс ругнулся — второй раз танкисты под выстрел не полезут, придется искать обход.

— Хорст, остаешься здесь. Постарайся изображать побольше активности, но сильно не высовывайся.

Унтер с лошадиным лицом кинул, показывая, что понял приказ и тут же начал отдавать распоряжения, растягивая бойцов своего отделения и стремясь занять более широкий фронт. Ганс в этом не участвовал, он уже вел сквозь развалины солдат второго отделения бывшего противотанкового, а ныне штурмового взвода, стремясь поскорее выйти в тыл перекрывшим им дорогу янки. Оборона противника уже распалась на отдельные очаги сопротивления, так что те, кто умел ориентироваться в бессистемной мешанине городского боя, имели неплохие шансы добраться куда надо вообще без выстрела. Нойнер умел. Бесценный опыт Сталинграда, где во время штурма ситуация порой напоминала слоеный пирог, когда верхние этажи здания еще удерживались русскими, а нижние уже были захвачены немцами, которых в свою очередь отрезали от своих другие подразделения противника, засевшие в соседнем доме... Этот опыт, оплаченный кровью и жизнями товарищей, теперь безошибочно вел Ганса к заветной цели: "У янки нет ни единого шанса, даже если они сами пока еще думают иначе!"

Словно подтверждая его мысли из ближайшего дома с проваленной крышей донесся характерный хруст битой черепицы — кто-то торопливо пробирался через завал. Молчаливый обмен знаками и гренадеры прижимаются к стенам, поджидая приближающегося врага. Высунувшегося первым американца прошил короткой очередью пулеметчик. Тело еще падало, когда вслед за ним в дом влетела пара гранат, а вслед за отгремевшими взрывами через снесенную с петель хлипкую дверь ворвался первый гренадер... чтобы тут же рухнуть, получив пулю прямо в лицо. Сваливший его янки умер почти сразу же, поймав грудью очередь из штурмовой винтовки. Застреливший его шарфюрер перепрыгнул через три окровавленных тела, походя добив короткой, на два патрона, очередью еще одного янки, пытавшегося отползти в сторону, и двинулся дальше вглубь дома. За ним последовали остальные.

Здоровый сержант вывалился на, идущего третьим, Нойнера из какой-то неприметной кладовки, попытавшись сходу пырнуть его штыком. Идея была хороша, и удар вышел отлично, но Ганс оказался все-таки быстрее. Отбив стволом направленное в него остриё, гауптштурмфюрер просто резко распрямил руки, выбрасывая вперед и вверх зажатый в них штурмгевер. Острый угол магазина выбил сержанту глаз и, зацепившись за край глазницы, резко крутанул его голову в сторону, заставив потерять равновесие. Американец пошатнулся, еще больше отведя в сторону ствол своей винтовки, а в следующую секунду Нойнер отточенным движением уже вогнал ему под левую руку свой штык-нож, рефлекторно провернув штурмовую винтовку еще во время выпада на четверть оборота, чтобы лезвие вошло между рёбер плашмя, не застряв в грудной клетке.

Пока сержант, хрипя и пуская изо рта розовые пузыри, корчился на полу, двое эсэсовцев прошили очередями хлипкие стены кладовки, из которой выскочил янки, и лишь затем проверили, нет ли там кого-либо еще. На полу чуланчика обнаружились пожилой итальянец и девчушка лет пятнадцати, буквально изрешеченные пулями. Причем мужик был еще жив, если судить по пальцам, вытянутой вперед, левой руки, скребущим доски пола. Ганс, скользнув взглядом по открывшейся картине, спокойно бросил ближайшему из солдат:

— Добей, чтоб не мучался.

И тут же направился к выходу, махнув рукой заглянувшему в дом шарфюреру:

— Продолжить движение.

В дверях, прислушавшись, хищно оскалился: судя по доносящейся стрельбе, янки безнадежно проигрывали этот бой — немцы явно сжимали кольцо, подавляя очаги сопротивления один за другим. Длинный июньский день подходил к концу, и с каждой утекающей минутой всё отчетливей становилось, что корпусу Хауссера удалось сломать хребет наступлению "союзников" — армия Кларка выдохлась, так и не сумев вырваться с занятого ею плацдарма.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* В соответствии с принятой в армии США традицией, дивизиям, помимо номера, присваивались еще и особые наименования. 11-я воздушно-десантная дивизия при формировании получила название "The Angels" ("Ангелы").

* В данном случае имеются в виду крупнокалиберные пулеметы "Браунинг" калибра 12.7-мм, составлявшие в то время основу авиационного вооружения в ВВС США.

* Меч с крыльями — эмблема JG52 — 52-й истребительной эскадры Люфтваффе.

* "Мародер" — средний двухмоторный бомбардировщик Б-26, состоявший на вооружении ВВС США и поставлявшийся по ленд-лизу в Королевские ВВС.

* 36-я пехотная дивизия армии США была сформирована из жителей штата Техас и носила название "Техасской дивизии" ("Texas Division").

* "Митчелл" — средний двухмоторный бомбардировщик Б-25, состоявший на вооружении ВВС США и поставлявшийся по ленд-лизу в Королевские ВВС.

* Пятидесятый калибр — половина дюйма — 12.7-мм.

Глава 10 "Дорога к морю"

С момента появления первых подразделений армии США на берегах Апеннинского полуострова минуло всего семь дней, а прогнозы союзных штабов по поводу перспектив этой высадки уже успели смениться с чрезвычайно оптимистичных на весьма тревожные. И для столь резкой перемены настроений имелись все основания. Если высадка десантов прошла в исключительно благоприятных условиях, благодаря полному развалу, в следствии переворота, итальянской береговой обороны и отсутствия по той же причине немедленных контратак немецких подвижных соединений, то последующий ход событий разбил эту благостную картину вдребезги.

Сначала сами американцы героически добавили себе трудностей — штаб 5-й армии явно неудачно спланировал порядок высадки подчиненных соединений и дальнейшие меры по расширению плацдарма и обеспечению бесперебойного прибытия подкреплений и снабжения. Абсолютно непроработанным оказался также вопрос взаимодействия с, высаженной в некотором удалении от берегового плацдарма 11-ой воздушно-десантной дивизией. В результате, забуксовавшая на побережье армия Кларка так и не соединилась с действующими в некотором отдалении десантниками, которые, в свою очередь оказались изолированы в нескольких, не связных между собой, районах и, не имея тяжелого вооружения, были без особых проблем подавлены подошедшими немецкими резервами.

Затем ряд сюрпризов преподнесли германские войска, первым из которых стали успешные действия парашютного корпуса Шлемма по сдерживанию 1-ой армии Содружества. Энергичные действия десантников Люфтваффе и довольно неожиданно примкнувших к ним итальянцев привели к тому, что две союзные армии, высадившиеся на берега Апеннинского полуострова, так и не смогли соединиться и наладить эффективное взаимодействие, оказавшись изолированы на двух сравнительно небольших плацдармах, разделенных сотнями километров враждебной территории. Ну и в завершении всего в дело вступил танковый корпус СС, сумевший не только намертво запечатать армию Кларка на захваченном ею куске побережья, но и существенно сократить размеры американского плацдарма.

Абсолютно по-свински, с точки зрения штаба Эйзенхауэра, повели себя и итальянцы, составлявшие гарнизон Неаполя. Если Салерно захватили быстро и при незначительном сопротивлении, то моряки военно-морской базы Неаполя и солдаты гарнизона, вместо обещанной из Рима сдачи, вступили в бой. Объяснялось это в основном тем, что 25-го мая там оказались два элитных соединения, которые заговорщики сами же туда и отправили, стремясь удержать их подальше от Рима.

Первым из них была 1-я бронетанковая дивизия чернорубашечников "М", под командованием консул-генерала* Алессандро Лусана. Сформированная на добровольной основе, из чернорубашечников с боевым опытом, она должна была стать итальянским аналогом "Лейбштандарта СС". По договорённости Муссолини с Гиммлером, дивизию предполагалось почти полностью оснастить германской техникой, а ее личный состав должен был пройти обучение под руководством инструкторов СС. Фактически, по реальной численности и вооружению получилась усиленная бригада. Формирование дивизии официально ещё не было завершено, она должна была получать дополнительные танки, полевую и противотанковую артиллерию, личный состав и автотранспорт. Однако соединение было полностью моторизировано, отлично вооружено и по итальянским меркам имело запредельно высокий уровень боевой подготовки. При дивизии также имелась пара десятков, знавших итальянский язык, немцев, в том числе и из дивизии СС "Дас Райх", прикомандированных к чернорубашечникам в качестве инструкторов.

Вторым соединением являлась бригада морской пехоты чернорубашечников, генерал-лейтенанта Санти Квазимодо, состоявшая из четырёх элитных штурмовых батальонов. Этих людей готовили на роль морских десантников около двух лет. И единственным их недостатков было отсутствие тяжелого вооружения.

Ситуация усугублялась тем, что оба генерала были фанатичными фашистами. Заговорщики постарались заблаговременно отправить эти части подальше на юг, и на момент переворота они застряли в Неаполе, по пути в Калабрию. Наличие этих двух дисциплинированных и отлично обученных бригад не оставляло местным приверженцам Бадольо практически никаких шансов.

Среди военных советников консул-генерала Лусана старшим по званию оказался австриец — гауптштурмфюрер СС Отто Скорцени, ещё в далёком 1938-м году во время аншлюса арестовывавший президента Австрии Вильгельма Микласа и канцлера Шушнига. На тихое место инструктора он попал во многом для того, чтобы восстановить здоровье после болезни желчного пузыря. Скорцени обладавший некоторым даром дипломата (и имевший солидный силовой ресурс) сумел-таки наладить переговоры с руководством базы ВМФ, от которого Рим требовал разоружить фашистов, но которое по понятным причинам не спешило этот, чреватый последствиями, приказ исполнять. Данный дипломатический успех впоследствии принес гауптштурмфюреру высокую военную награду — Германский крест в золоте.

Моряки не особо любили фашистов, но вот сдавать свои корабли противнику без недвусмысленного на то приказа короля они тоже не собирались. Слишком хорошо помнили послевоенный раздел флотов Австро-Венгрии и кайзеровской Германии. Сказалась и профессиональная солидарность морпехов флота и партии, ибо первые в свое время обучали вторых.

В результате моряки и чернорубашечники предпочли, совместными усильями, разоружить размещенные в Неаполе тыловые и учебные части XIX-го армейского корпуса, взять под полный контроль флота береговую оборону и ждать прояснения ситуации. Когда 29-го мая пришла весть о высадке англичан в Калабрии, командование базы объявило боевую тревогу. Что Неаполь на очереди было понятно как из общей стратегической ситуации, так и из данных разведки.

В результате после полудня, 31-го мая, когда танковый корпус СС начал атаку на американский плацдарм батареи полуострова Кампанелла открыли огонь по рейду залива Салерно, и таким образом удачно отвлекли на себя огонь линкоров. А уже в сумерках итальянские миноносцы сделали первую попытку прорваться к плацдарму. На следующий же день итальянцы внесли едва ли не главный свой вклад в развернувшееся противостояние. При поддержке своих танков и "штугов", чернорубашечники отбросили передовые отряды янки от порта, установив контакт с действовавшими, на правом фланге корпуса Хауссера, "мертвоголовыми". Это в свою очередь позволило Приссу перебросить ранее оперировавший в том районе разведывательный батальон на левый фланг своей дивизии, укрепив тем самым стык с "Лейбштандартом".

У Лусана и Квазимодо было слишком мало людей, чтобы активно участвовать в штурме плацдарма, но они смогли удержать в своих руках Кастеллмаре де Стабиа, полуостров Кампанеллу, острова Капри и Ишиа, с их батареями. В начавшемся позиционном противостояние это имело сквернейшие последствия для десанта союзников. С Кампанеллы и Капри простреливалась северная часть залива Салерно, и хотя итальянская береговая артиллерия стреляла неточно, всегда подавлялась ответным огнем и оживала все реже и реже, это было неприятно. Гораздо хуже было то, что с этих позиций просматривалось движение союзных кораблей в заливе, и очень быстро на итальянских батареях оказались немецкие авианаводчики. Оттуда же велась разведка целей для атак итальянских кораблей и катеров.

Все попытки выправить сложившуюся ситуацию, предпринятые в последующие дни, не дали практически никакого результата. Не смотря на привлечение к поддержке 5-ой армии основных сил стратегической авиации, насчитывавшей сотни четырехмоторных бомбардировщиков, и специально созданной группы кораблей, включавшей в себя несколько линкоров и крейсеров, эсэсовцы стояли как вкопанные, жестко отражая все попытки американцев расширить плацдарм и постоянно огрызаясь яростными контратаками.

Для солдат и офицеров 5-ой армии, до высадки в Салерно не участвовавших в боевых действиях, встреча со столь сильным и упорным противником стала настоящим шоком. Как-то вдруг выяснилось, что эсэсовская пехота обладает гораздо более совершенным и скорострельным оружием, обеспечивающим ей огневое превосходство в бою, даже когда немцы оказываются в меньшинстве. Камуфляжная униформа СС удобней и качественней американской и, к тому же, обладает хорошими маскирующими свойствами. Немецкие противотанковые орудия оказались намного мощнее и эффективней. Ко всему прочему, подчиненные Хауссера располагали большим количеством первоклассной бронетехники, мощной артиллерией и эффективной поддержкой с воздуха, чем и пользовались на полную катушку. Что же касается организации тактического взаимодействия пехоты, танков, артиллерии и авиации на поле боя, то тут немцы продемонстрировали подчиненным Кларка просто недоступный для них уровень координации и согласованности действий. Результат такой недооценки противника не замедлил сказаться — потери 5-ой армии поползли вверх столь стремительно, что уже на третий день боев вдвое превысили самые пессимистичные прогнозы штабов. В то же самое время, боевой дух американских частей, бывший в конце мая на небывалой высоте после ряда успешных наступательных операций, в июне стал стремительно падать — тяжелые потери и не спадающий накал боев делали свое дело.

Уяснив масштабы возникшей проблемы, штаб Эйзенхауэра предпринял экстраординарные меры, чтобы переломить сложившуюся ситуацию в кратчайшие сроки. Для поддержки 5-ой армии были брошены все морские и воздушные силы "союзников", действовавшие на Средиземноморском театре. На плацдарм был переброшен свежий I-й канадский корпус, находившийся до сих пор в резерве. 1-я британская армия получила приказ активизировать свои действия и, не взирая на потери и трудности со снабжением, вызванные отсутствием в ее распоряжении оборудованных портов, как можно скорее прорвать вражескую оборону и соединиться с частями Кларка.

Впрочем, немцы тоже не сидели, сложа руки, и наиболее жестокий удар по стратегии "союзников" нанесло Люфтваффе. Сотая бомбардировочная эскадра, экстренно переброшенная из Норвегии, где она осваивала свое новое вооружение, на аэродромы Южной Франции, сразу же вступила в борьбу за господство на море в районе Салернского плацдарма. 6-го июня 1943-го года стало "черным днем" Королевского флота. В этот день, около десяти часов утра, корабли соединения "H", обеспечивавшие огневую поддержку "союзных" войск на плацдарме, при ясной, безоблачной погоде, были атакованы новыми управляемыми бронебойными бомбами "Фриц Х". Результат применения новинки превзошел самые смелые ожидания германских пилотов.

Первая бомба поразила флагман соединения — линкор "Родней". Пробив все бронепалубы стальная туша, массой в 1400 килограмм, рванула в машинном отделении левого борта, проломив в днище дыру площадью 40 квадратных метров. При этом получила повреждение продольная переборка, что привело к затоплению и машинного отделения правого борта — корабль лишился хода, превратившись в идеальную мишень. Второе попадание не заставило себя долго ждать — через семь минут после первого взрыва очередная бомба угодила в палубу между второй и третьей башнями главного калибра. Почти сразу после этого чудовищный взрыв буквально разорвал корабль пополам, скрыв за плотным облаком дыма стремительно погружающиеся обломки, еще недавно бывшие одним из мощнейших кораблей британского флота. Люфтваффе спустя два года все же поквиталось с победителем "Бисмарка".

Однако немцы были не намерены довольствоваться достигнутым успехом. Бомба, ставшая роковой для британского флагмана, была не второй, а третьей, нашедшей в то утро свою цель. За три минуты до гибели "Роднея" попадание получил линкор "Уорспайт". "Фриц" разорвался в одном из котельных отделений, пробив корабль насквозь, от палубы до днища. От полученных повреждений линкор лишился большей части электроэнергии, принял несколько тысяч тонн воды, погрузившись чуть ли не по верхнюю палубу, и вынужден был сбавить ход до четырех узлов. От немедленной гибели ветерана Ютландской битвы спасли только самоотверженные действия экипажа и помощь других кораблей, однако судьба прославленного корабля была уже решена — через полчаса отходящее на юг, к берегам Сицилии, соединение "Н" было атаковано бомбардировщиками Ju-88 из 76-ой эскадры. Прямых попаданий не было, но пара близких разрывов обычных фугасных полутонных бомб повредила були и привела к новым затоплениям. Это было уже слишком. Спустя полчаса после окончания второго налета экипаж покинул обреченный корабль, который, спустя еще двадцать минут, тихо затонул с небольшим креном на левый борт.

У летчиков KG100* было и четвертое попадание — "Фриц" поразил носовую часть линкора "Вэлиант". Но на этот раз боги были на стороне англичан — бомба не взорвалась. Стальная болванка пробила палубу и, пройдя под углом через внутренние помещения корабля, проломив борт, ушла в воду. Но эта удача стала довольно слабым утешением для "союзного" командования — тяжелейшие потери, ставшие результатом всего лишь одного, причем не самого массированного налета, грозили поставить под сомнение саму возможность крупномасштабных действий флота в зоне действия вражеской ударной авиации. А немцы, наконец-то наведя порядок на итальянских аэродромах, продолжали наращивать мощь своих воздушных атак. Список потерь объединенных военно-морских сил "союзников" стремительно рос.

Еще во время высадки на Сицилии, ударный авианосец "Индомитебл", получив авиаторпеду в машинное отделение, едва сумел избежать опрокидывания и с трудом дошел до Мальты, надолго выйдя из строя. Теперь массированные атаки истребителей-бомбардировщиков FW-190F стали смертельными для эскортных авианосцев "Батлер" и "Сталкер", осуществлявших истребительное прикрытие кораблей, ведущих обстрел немецких позиций у Салерно. У первого от бомбовых попаданий сдетонировали собственные погреба боезапаса, отчего авианосец, еще не так давно бывший обычным сухогрузом, буквально разлетелся на куски. Второй был объят пожарами от носа до кормы, покинут экипажем и через несколько часов выгоревший дотла остов отправил на дно парой торпед эсминец "Нубиан".

Не дремали и пилоты сотой эскадры, полные решимости доказать, что добытая в один миг слава не является случайной. В течение пары дней жертвами их атак стали американские легкие крейсера "Филадельфия" и "Саванна", а также британский "Уганда". Правда, против небронированных и слабо-бронированных целей "Фрицы" оказались не столь эффективными — все три крейсера, получивших попадания, смогли удержаться на плаву, а "американцы" даже сохранили ход. Правда, это не избавило их от тяжелых потерь и многомесячного ремонта на верфях метрополии.

Еще одним крупным успехом новоявленных "убийц кораблей" стал вывод из строя линкора "Невада". Этот ветеран Пёрл-Харбора, однажды уже побывавший на дне, получил попадание управляемой бронебойной бомбы, когда пытался обстрелять позиции немецких войск в районе Мессины. Причем на этот раз "союзникам" не помогло даже довольно сильно воздушное прикрытие. Немцы показали настоящий мастер-класс: сперва, связали боем истребители, затем дезорганизовали ПВО соединения атакой штурмовиков, и в завершении нанесли удар "Фрицами", с подошедших на большой высоте Do-217K сотой эскадры. На сей раз удалось добиться одного единственного попадания, но и оно едва не стало роковым. Бомба, пробив все палубы линкора, взорвалась в воде под днищем корабля, что привело к огромным разрушениям обшивки и затоплению ряда машинных и котельных отделений, одного из генераторных отсеков, а также многочисленных второстепенных помещение. Спасти корабль от гибели позволило только спокойное море, близость берега и своевременный подход двух спасательных буксиров.

Тем не менее, главного немцы добились: командование "союзников", не смотря на тяжелое положение, сложившееся на сухопутных фронтах, вынужденно было ограничить участие своих кораблей в оказании огневой поддержки наземным силам. При этом действия линейных кораблей в Тирренском море, то есть в районе Салерно, были прекращены полностью — отныне соединения 5-ой армии могли рассчитывать лишь на орудия крейсеров и эсминцев, да и то в существенно сокращенном количестве. Впрочем, противостоявшие им, немецкие части не имели и такой поддержки.

* * *

Фактическое неучастие крупных кораблей "оси" в развернувшихся сражениях объяснялось очень легко: сколько-нибудь крупные силы Кригсмарине попросту отсутствовали на Средиземноморском театре, а флоты Франции и Италии, действовавшие тут ранее, пребывали к лету 43-го года в самом плачевном состоянии. ВМС младших партнеров Германии понесли тяжелейшие потери еще зимой пытаясь сперва предотвратить высадку американских экспедиционных сил на африканском континенте, затем наладить снабжение собственных, отступивших в Тунис, войск, а потом и организовать их эвакуацию со ставшего ловушкой плацдарма. Особенно тяжело эти операции дались легким силам франко-итальянцев, столкнувшихся с невиданным ранее морским, воздушным и техническим превосходством противника. Досталось и тяжелым кораблям, так французы лишились двух своих лучших линкоров, находившихся в Касабланке и Дакаре, а линейный крейсер "Дюнкерк" был поврежден торпедой с британской подводной лодки, когда обеспечивал прикрытие крупного конвоя с эвакуируемыми из Бизерты войсками французского Иностранного легиона.

Окончательно же добили флоты германских союзников массированные налеты англо-американских ВВС на военно-морские базы северной Италии и южной Франции, предпринятые накануне операции "Husky". Рейд трех сотен "Либерейторов" на Специю ознаменовал собой последний день итальянского линейного флота. Новейший линкор "Рома" получил в носовую часть два прямых попадания бронебойными бомбами массой по две тысячи фунтов каждая, принял 2500 тонн воды и едва не опрокинулся. При повторном налете, последовавшем через три дня, линкор получил еще три попадания, одно из которых разрушило башню главного калибра номер 2. Несмотря на все принятые меры, поврежденный флагман итальянского флота к вечеру плотно сел на дно, оставив над поверхностью воды палубу и надстройки. Однотипные линкоры "Литторио" и "Витторио Венето" во время первого налета получили одно и два попадания, соответственно, а при повторном налете "Литторио" получил еще одно попадание, приведшее к нарушению герметичности подводной обшивки. Многочисленные повреждения получили и другие корабли, попавшие под воздушные удары в Специи, Генуе, Таранто, портах Сицилии и Сардинии, а тяжелый крейсер "Больцано" и вовсе был потоплен, перевернувшись от полученных повреждений прямо в главной базе итальянского флота.

Что же касается французов, то они получили очередную оплеуху от своих давних противников — англичан. Знаменитая 617-я бомбардировочная эскадрилья Королевских ВВС совершила дерзкий дневной налет на Тулон. "Разрушители дамб"* одним ударом добились того, на что американцы тратили сотни самолетовылетов, подтвердив тем самым свою грозную репутацию. Старенький линкор "Прованс" от полученных повреждений переломился пополам и затонул, став могилой для нескольких сотен французских моряков. Линейный крейсер "Страссбург" пораженный тяжелой бомбой в носовую оконечность, получил сквозную пробоину от верхней палубы до днища и сел носом на грунт, надолго выйдя из строя. Таким образом, единственным боеспособным линейным кораблем под французским флагом на момент высадки американских войск в Салерно являлся только что вышедший из ремонта "Дюнкерк", но адмирал Дарлан по понятным причинам не горел желанием бросать его в безнадежную атаку на войсковые конвои "союзников". Итальянцы же, помимо тяжелых потерь, были изрядно обескуражены еще и внутриполитической неопределенностью, наложившей серьезные ограничения на действия их флота и полностью исключившей всякую активность крупных кораблей. Так что противниками англо-американских ВМС, помимо бомбардировщиков Люфтваффе, выступали лишь подводные лодки, торпедные катера, да эсминцы, периодически тревожившие зыбкие коммуникации, связывающие африканские порты с только что завоеванными плацдармами и вступавшие в скоротечные, преимущественно ночные, схватки с легкими силами англосаксов.

Куда хуже обстояли дела на суше и в воздухе. Немцы довольно быстро смогли навести относительный порядок в Италии, взяли под контроль большинство воинских формирований своего союзника, блокировали наиболее сильные и решительно настроенные группировки бунтовщиков, и теперь быстро наращивали сухопутные и воздушные силы, действующие против англо-американских плацдармов. Особенно резко начавшиеся изменения в привычном для "союзников" соотношении сил проступили в воздушной войне, что и неудивительно, учитывая динамичность данного вида борьбы.

Люфтваффе, практически без боя уступив ВВС "союзников" господство над Сицилией, весьма быстро и жестко отреагировало на действия против материковой Италии. В бой были брошены опытные, полностью укомплектованные и отлично отдохнувшие эскадры, оснащенные новейшими самолетами. Последнее обстоятельство оказалось немаловажным, так как многие американские и британские эскадрильи всё еще были укомплектованы уже порядком устаревшими "Киттихоками" и "Аэрокобрами", которые серьезно проигрывали "Фоккевульфам" и "Мессершмиттам" последних моделей в таких важнейших характеристиках, как скорость и тяговооруженность. Еще одним привходящим обстоятельством, игравшим на руку немцам, оказалась местная география, вернее тот факт, что бои происходили в непосредственной близости от итальянских авиабаз, что позволяло до минимума сократить подлетное время. Летчикам "союзников", напротив, приходилось тратить драгоценные минуты полетного времени на длинную дорогу от передовых аэродромов на Сицилии, или даже в Африке, до линии фронта, пролегавшей среди прибрежных зарослей и песчаных пляжей у местечка Салерно.

Близость аэродромов базирования позволяла немцам без помех проворачивать свой любимый трюк, отлично освоенный еще на востоке: выполняя по несколько боевых вылетов в день, достигать локального превосходства в воздухе в критически-важной точке фронта. Именно это и произошло над Салернским плацдармом в первых числах июня, сразу после относительной стабилизации обстановки в Италии. Задействовав в этом районе примерно равное с англосаксами количество самолетов, германские летчики выполняли ежедневно втрое, а то и вчетверо, больше самолетовылетов. Действуя в основном над "своей" территорией, опираясь на достаточно плотную сеть радиолокационного оповещения, что позволяло оперативно реагировать на подлет свежих авиасоединений противника, и, используя мощную поддержку многочисленной зенитной артиллерии, Люфтваффе буквально перемалывало "союзные" авиакрылья и наземные войска. На плацдарм и питающие его коммуникации обрушился настоящий конвейер непрерывных атак, создавая оптимальные условия для окончательного разгрома прижатой к морю армии Кларка.

Еще больше положение американцев осложнили те, кто больше всех способствовал их начальным успехам — мятежные итальянские дивизии, поддержавшие правительство Бадольо. Если в первые дни восставшие действовали со всем пылом, свойственным южанам, то затем, по мере развития событий, стали быстро остывать. Свою роль тут сыграли и освобождение Муссолини, и энергичные действия немцев, и бесплодные атаки "союзников", и даже уклончивое поведение Папы, отказавшегося благословить антифашистский переворот. Окончательно же подкосила заговорщиков неожиданная эскапада короля. Виктор Эммануил, поначалу, если и не поддержал действия "кабинета Бадольо", то, по крайней мере, и не вставлял ему палки в колеса, заняв позицию благожелательного нейтралитета и тем самым негласно позволив пользоваться своим именем в качестве своеобразного знамени восстания. Однако, когда немецкие панцер-гренадеры, при поддержке танков и артиллерии, методично тесня защитников Вечного города, вплотную подошли к центру Рима, грозя рассечь всё еще сопротивляющиеся части столичного гарнизона на два изолированных котла, его величество внезапно очнулся от спячки.

Дальше последовал настоящий шквал драматичных, героических и трагикомических событий, достойных места в бессмертных произведениях Шекспира и Бомарше одновременно. Действуя через преданных офицеров-монархистов, Виктор Эммануил дал понять командному составу пехотной дивизии "Сардинские гренадеры", считавшейся своего рода личной гвардией короля и являвшейся одним из двух наиболее боеспособных соединений столичного гарнизона, что его, как и всю королевскую семью, заговорщики удерживают в Риме насильно. Поскольку восстание к этому моменту уже утратило всякие перспективы на успех, то такую возможность для относительно безболезненного выхода из сложившейся ситуации вполне монархически настроенный столичный генералитет младшего и среднего звена воспринял с нешуточным энтузиазмом. Результат последовал незамедлительно: сардинцы арестовали Бадольо, Роатту и всех остальных членов "антифашистского правительства", после чего король выступил по радио и торжественно объявил о восстановлении порядка и законности в столице. Немцы, правда, имели на этот счет свое собственное мнение и быстро разоружили прекратившие сопротивление части, оставив лишь символическую личную охрану для королевской семьи. Именно этот батальон, да еще швейцарские гвардейцы в Ватикане, и остались единственными не немецкими солдатами в Риме, всех остальных, кто сумел уцелеть за время недавних боев, загнали в казармы, где они сидели на положении арестованных, без права покидать территорию части.

Едва отгремели последние выстрелы, как в столицу тут же вернулся Муссолини, немедленно принявшийся восстанавливать порядок и творить суд и расправу над бунтовщиками. Правда, репрессии затронули преимущественно высший эшелон заговорщиков, рядовые исполнители, за исключением тех, кто погиб в уличных боях с напиравшими германскими частями, в массе своей, смогли избежать каких-либо серьезных неприятностей. Немцы, впрочем, в этих событиях практически не участвовали. Удовольствовавшись тем, что явная угроза тыловым коммуникациям их южной группировки устранена, а контроль над путями сообщения и ситуацией в целом полностью восстановлен, командование группы армий "Юг" немедленно приступило к переброске освободившихся и вновь прибывающих с севера войск к, всё еще удерживаемым англо-американскими войсками, плацдармам. По мнению Манштейна, обстановка теперь максимально благоприятствовала тому, чтобы ввести в дело изрядно подкорректированный план "Аларих".

* * *

С командующим группой армий "Юг" был полностью согласен обергруппенфюрер Пауль Хауссер, да и Ганс придерживался того же мнения.

После успешного завершения штурма безвестной деревушки, Нойнер со своими гренадерами и танкистами Мейердресса уже в сумерках отбил американскую контратаку, ставшую последним событием того неимоверно длинного и насыщенного событиями дня, и поспешил убраться на, ставшие за пару истекших суток почти родными, позиции, раскинувшиеся на холмах вокруг развалин древнего монастыря. А разведывательный батальон, при поддержке двух танковых рот, принялся добивать всё еще огрызающиеся огнем очаги сопротивления противника в тылу своей вновь восстановленной линии фронта. Кризис, грозивший вылиться в прорыв янки с плацдарма и их последующий выход на оперативный простор, был успешно преодолен.

В последующие два дня активность порядком потрепанных техасцев можно было охарактеризовать как умеренную, все их попытки прощупать оборону "мертвоголовых" жестко парировались. А на пятый день боев Нойнер, а заодно и все остальные офицеры дивизии, и вовсе вздохнули с облегчением — в состав "Тотенкопф" наконец-то вернулась кампфгруппа "Беккер", разом увеличив численность боевого состава соединения в полтора раза. Батальон Ганса по такому случаю вывели во вторую линию, назначив дивизионным резервом. При этом бригадефюрер Герман Присс решил совместить приятное с полезным — помимо отдыха батальон получил еще и пополнение.

С помощью солдат и офицеров, прибывших из запасного батальона, удалось быстро восстановить 11-ю роту — батальон Нойнера вновь приобрел завершенный вид. Правда, Гансу так и не удалось вооружить по штату свой противотанковый взвод — новые орудия еще не прибыли, так что по части борьбы с вражеской бронетехникой приходилось рассчитывать в основном на приданные САУ или танки — не самый худший вариант.

Но, не смотря на всю свою важность, отдых и доукомплектование не стали главными событиями второй недели июня. Эти приятные и полезные, но мелкие радости, затмил подход долгожданных подкреплений — к Салерно форсированным маршем перебрасывались из Рима части III-го и XLVIII-го танковых корпусов. Ганс благодаря своему немалому опыту и врожденной наблюдательности, очень четко видел, как стремительно, буквально на глазах, меняется соотношение сил и общий рисунок противостояния. Правда, данному мыслительному процессу немало способствовало относительное спокойствие, царящее в частях второй линии и неплохо стимулирующее применение аналитических способностей. Как бы то ни было, результат наблюдений и размышлений выходил весьма обнадеживающим.

Авиация "союзников", так досаждавшая эсэсовцам в первые дни боев, была постепенно вытеснена с неба, напоминая о себе лишь короткими, хотя и регулярными, налетами. Устрашающие своей эффективностью, обстрелы крупнокалиберной морской артиллерией также прекратились. Да и на земле ситуация с каждым днём становилась всё лучше и лучше. Это было заметно уже хотя бы по тому, что полоса обороны "Тотенкопф" сократилась практически вдвое, не смотря на то, что дивизия теперь действовала в полном составе. В первом эшелоне остался лишь 2-ой панцергренадерский полк Беккера. 1-й полк, саперы и разведчики, вытянувшие на себе главную тяжесть первых боев, теперь были отведены на отдых, числясь в резерве. На правом фланге развернулась 60-я моторизованная дивизия из III-го корпуса, слева по-прежнему стоял "Лейбштандарт", но теперь он, как и "Тотенкопф", перестроился из оборонительной цепи в глубокую атакующую колонну, расположив свои полки в затылок один за другим. А в тылу корпуса накапливались всё новые и новые части усиления — тяжелая артиллерия, реактивные минометы, саперы, связисты, зенитчики...

Ганс кровожадно ухмыльнулся своим мыслям: "кажется, на этот раз мы врежем по янки всерьез!". Придя к такому приятному выводу, Нойнер бросил пристальный взгляд на полуразрушенный монастырь, величественно и непоколебимо высившийся на вершине холма и, как будто, ставший его частью, настолько прочно и органично вросли его каменные стены в здешнюю глинистую землю. Древнее здание своей незыблемостью словно бросало вызов копошащимся вокруг него людям, презрительно глядя узкими щелями выбитых окон на суетливых существ, ютящихся под его стенами — многочисленные обстрелы и бомбежки так и не смогли разрушить до конца, простоявшую века, твердыню. Многометровые гранитные стены были надежным убежищем для оборонявших их гренадеров, а теперь им предстояло стать исходной точкой для решающего немецкого наступления. Ганс перевел взгляд на офицеров, пробирающихся через виноградные заросли, в течение многих лет исправно поставлявшие сырье для наполнения винных подвалов монастыря.

Внимание сразу же зацепилось за худощавую, подтянутую фигуру в простом сером мундире и потрепанной пилотке, с характерной черной повязкой на правом глазу. Этого человека в ваффен-СС знали все. Пауль Хауссер — тот, кто создал военную машину Гиммлера, кто стоял у самых истоков ее возникновения, когда не было еще ни грозных танковых корпусов, ни, покрывших себя славой, гренадеров в пятнистой униформе. Он, еще будучи инспектором, разрабатывал систему обучения и создавал офицерские школы. Он отвечал за формирование первых частей и соединений. Он, не смотря на совсем не юный возраст, часто лично руководил "своими парнями" на поле боя с первых дней войны, потеряв глаз, когда зимой 41-го попал под артналет на передовом наблюдательном пункте дивизии "Райх" — с тех пор черная повязка, наискосок пересекавшая лицо, стала его своеобразной визитной карточкой. И вот теперь он же возглавлял первый из корпусов СС. В огромной военной организации "черного ордена" Гиммлера хватало офицеров и генералов, но никто из них даже близко не мог сравниться с "папашей Хауссером", авторитет которого находился на поистине недосягаемой высоте. Гансу и раньше доводилось пересекаться с этим, без преувеличения, легендарным, командиром, в основном на многочисленных полевых учениях и маневрах, но участвовать с ним в одной рекогносцировке не на учениях, а в боевой обстановке, ему пришлось впервые. Да и то только потому, что его батальону в предстоящем наступлении отводилась не последняя роль, о чем по пути к монастырю сообщил Баум.

Пока Нойнер предавался размышлениям, группа офицеров, петляя между воронками, благополучно достигла монастырских развалин, после чего Хауссер с адъютантом и офицером связи, в окружении Присса и командиров полков, проследовал на сохранившийся в относительной целостности второй этаж одной из угловых башен монастыря, которая до недавнего времени служила Гансу наблюдательным пунктом. Младшие офицеры, вроде Нойнера, тактично отстали, давая возможность начальству спокойно сориентироваться на местности и сделать кое-какие предварительные прикидки, если будет нужно — их позовут.

Словно прочитав эти мысли, Баум отвернулся от окна, возле которого располагалась стереотруба, и быстро отыскав глазами Нойнера, молча поманил его пальцем. Поправив сдвинутую на затылок фуражку, и рефлекторно пригнувшись, чтобы не маячить лишний раз в оконном проеме, мимо которого ему нужно было пройти, Ганс быстро переместился к тесной группе старших офицеров дивизии, вполголоса оживленно обсуждавших детали предстоящей атаки с командующим корпуса.

— Я считаю, что одного усиленного батальона будет достаточно для выполнения этой задачи. Основные силы полка лучше держать на правом фланге — неизвестно, как поведут себя армейцы, возможно, они не смогут выдержать наш темп продвижения и нам придется растягивать фронт, прикрывая стык своими силами. — Баум уверенно водил тупым концом карандаша по карте, аргументируя свою точку зрения. Массивный и плотный, как гранитная глыба, Присс резко кивнул, выражая свое согласие с аргументами подчиненного. Ганс, остановившись в паре шагов, терпеливо ждал, внимательно прислушиваясь к обсуждению.

— Хм, резонно... — Хауссер наконец оторвал взгляд от карты и его единственный глаз пытливо уставился на подтянувшегося Нойнера.

— Знаком с местностью в направлении на Торрионе Альто?

— Jawohl! Местность открытая, с плавным понижением в сторону моря.

— Вот именно. Почти идеальна для действий техники, но уязвима для воздушных атак и обстрела с моря. Понимаешь, что это значит?

— Это значит, что там лучше задействовать пехоту на бронетранспортерах, более подвижную в условиях боя и менее подверженную воздействию вражеского огня.

— Правильно понимаешь. А еще через эту чертову плешь проходит разграничительная линия "Тотенкопф" и "Лейбштандарта" и потому оставлять эту дыру без присмотра крайне нежелательно. Справишься?

— Да. Но мне потребуется поддержка тяжелой бронетехники.

Хауссер впервые усмехнулся, отчего его лицо покрылось сетью глубоких, похожих на старые шрамы, морщин.

— За это не переживай.

Присс уверенно кивнул, подтверждая слова командира:

— С тобой пойдут штурмовые орудия Корфа* без третьей батареи, а огневую поддержку обеспечит самоходный дивизион артполка.

— Саперы?

— Проходы в минных полях перед наступлением проделают армейцы из 676-го батальона, а затем с тобой будут взаимодействовать парни из первой роты саперного батальона дивизии. Первая батарея Крона* тоже в твоем распоряжении. Еще вопросы есть?

Ганс вскинул руку в салюте.

— Задача будет выполнена.

Выполнять задачу пришлось через день после рекогносцировки в монастыре — на сутки раньше, чем рассчитывал Нойнер.

* * *

Немцы перешли в наступление в своем обычном стиле — резко и мощно, без длительных прелюдий и прощупывания. На рассвете 16-го июня предутренняя тишина была разорвана залпами артиллерийских орудий и истошным воем реактивных минометов, подготавливавших почву для атаки танков и пехоты. Под прикрытием этого огненного шквала саперы энергично снимали последние мины, проделывая проходы для штурмовых групп. А через час после первых выстрелов, когда артиллерия, уступив право крушить вторую линию вражеской обороны подоспевшим штурмовикам и бомбардировщикам, сформировала огневой вал, вперед двинулись первые подразделения панцергренадеров.

Нойнер в этом представлении не участвовал, его боевая группа находилась в резерве, ожидая пока, действующий в первой линии полк Беккера, усиленный армейскими саперами, "Тиграми" из тяжелой роты танкового полка и батареей штурмовых гаубиц, взломает первую линию обороны янки. А вот когда основное сопротивление противника будет сломлено... Ганс почти нежно погладил шершавый борт БТРа и довольно зажмурился, как обожравшийся сметаной кот, прислушиваясь к грохоту, стремительно разворачивающегося наступления и словно наяву видя, как снаряды и бомбы перемешивают с глинистой итальянской землей незадачливых американских вояк. Ради таких моментов и стоит жить!

Вопреки планам и предварительным расчетам, первую линию американской обороны гренадерам Беккера удалось прорвать на удивление легко — сказалась эффективная артиллерийская и авиационная поддержка. Так что, уже в 11 часов дня (почти на сутки раньше, чем предусматривалось графиком!) Присс, с разрешения штаба корпуса, ввел в прорыв основные силы танкового полка. Панцеркайль*, круша всё на своем пути, разрывая землю сверкающей сталью гусениц и застилая горизонт облаками поднятой пыли, устремился к побережью, сметая остатки американских частей, еще пытавшихся остановить надвигающуюся лавину. А за танками, след в след, мчались вперед бронетранспортеры с саперами и гренадерами в своем железном нутре — пехота довершала разгром неприятеля, подавляя последние очаги сопротивления и зачищая местность.

Ганс получил приказ выдвигаться в первую линию сразу после полудня, когда успех танкового прорыва стал уже очевиден. Задача, поставленная перед его батальоном, была сформулирована предельно чётко: действуя на левом фланге дивизии, наступать в общем направлении на Торрионе Альто, обеспечивая прочную локтевую связь с правофланговыми частями дивизии "Лейбштандарт". Реализуя данный замысел командования, боевая группа "Нойнер" в 13:00 заняла свое место в первой линии — короткая передышка кончилась, для Ганса и его людей начинался новый раунд боёв.

Гауптштурмфюрер высунулся из своей машины связи и еще раз пробежался взглядом по окрестностям: правее и чуть впереди перемещались, постепенно продвигаясь вглубь американской обороны, гренадеры Беккера. Еще дальше, среди рощиц и покатых невысоких холмов, клубилось облако пыли, сквозь которое, как зарницы молний из грозовой тучи, постоянно сверкали вспышки взрывов — танковый полк продолжал свою разрушительную работу, столь успешно начатую пару часов назад. Артиллерия добавляла происходящему соответствующий звуковой фон. Над головой с ревом пронеслась на бреющем полете приличная группа обвешанных бомбами "Фоккевульфов" — больше двух десятков машин, две полных эскадрильи. В окрестных кустах и перелесках замерли, приготовившись к атаке, бронетранспортеры и самоходки боевой группы Нойнера, а где-то впереди был враг...

Закончив осмотр, Ганс щелкнул переключателем рации:

— "Рейтар" всем: начинаем!

В следующую минуту еще одна маленькая стальная лавина сдвинулась с места и устремилась вперед, вливаясь в общий поток наступающих частей. Продвигаясь вперед между двумя ударными группировками танкового корпуса СС, перемоловшими в своих железных тисках основные силы 36-ой и 45-ой американских пехотных дивизий, группа Нойнера неожиданно угодила в оперативную пустоту — подчиненные Ганса практически не встречали на своем пути достойного сопротивления. Гренадеры третьего батальона вышибли слабый американский заслон с какого-то хутора, зачистили небольшой лесок, из которого велся беспокоящий минометный обстрел, окружили и захватили холм с укрепленной позицией на вершине, состоявшей из ряда окопов и нескольких блиндажей. На всё про всё ушло около пары часов. За это время жертвами кампфгруппы стали в общей сложности до двух рот пехоты с тяжелым вооружением и батарея новых противотанковых пушек, прикрывавшая позицию на холме. В тыл отправились первые пленные и доклады о достигнутых успехах, а трофейные пятидесятисемимиллиметровки Нойнер, ничтоже сумнящеся, оставил себе, укомплектовав их расчеты своими противотанкистами.

Останавливаться в такой ситуации было бы преступлением, так что уже в четыре часа пополудни Ганс, согласовав свою инициативу со штабом дивизии, отдал приказ продолжить наступление. Вот тут-то кампфгруппа "Нойнер" и столкнулась с первыми серьезными неприятностями — видимо, высшие силы решили, что негоже слишком уж откровенно баловать гренадеров своим расположением. Выдвинутые вперед саперы уже углубились в живописную мешанину фруктовых садов, когда авиация "союзников" решила напомнить о себе — шестнадцать "Киттихоков" с трехцветными кругами на крыльях вынырнули из-за верхушек апельсиновых деревьев и, заложив крутой вираж, сразу же устремились в атаку. Основные силы боевой группы в это время как раз продвигались по широкому и совершенно открытому полю, засеянному какими-то злаками, представляя из себя весьма заманчивую мишень.

Ганс провел пять очень неприятных минут, крутя головой во все стороны под аккомпанемент рева двигателей, взрывов реактивных снарядов, злобного лая зенитных автоматов и треска пулеметных очередей. Когда воздушная карусель, наконец, прекратилась, превратившись в цепочку удаляющихся в сторону моря самолетов, гауптштурмфюрер констатировал, что его отряд сократился на пару бронетранспортеров, сожженных прямыми попаданиями пятидюймовых РСов, один посыльный "швиммваген", изрешеченный очередями крупнокалиберных "Браунингов" и одну "штугу", которой повредило ходовую часть. Людские потери достигали трех десятков человек, причем среди них оказался и Лотар Ройс, командир 12-ой роты, получивший проникающее ранение бедра. Подведя эти промежуточные итоги, Ганс вздохнул с облегчением — могло быть и хуже, всё же зенитчики не зря едят свой хлеб: сбить, никого не сбили, но и нормально отработать бриттам не дали. Хотя потеря последнего опытного ротного — сталинградца была, конечно, обидной.

Однако расстраиваться было особо некогда, внезапный налет "томми" не столько сбил темп наступления, сколько разозлил уже почувствовавших вкус победы эсэсовцев. Раненных быстро перевязали и отправили на сборный пункт, подбитую самоходку подцепил буксировочным тросом и поволок в тыл тяжелый восемнадцатитонный тягач-эвакуатор, а Нойнер вновь, как ни в чем не бывало, погнал свои подразделения вперед. Правда, перед этим Ганс провел короткую, но эмоциональную беседу с офицером-корректировщиком из Люфтваффе, прикомандированным к его группе на время операции. Как показали дальнейшие события, гауптштурмфюрер тратил свое красноречие не зря.

Очередную попытку сопротивления янки оказали в небольшой деревушке, практически ничем не отличавшейся от множества других таких же, на которые Ганс уже успел насмотреться в этих живописных, но явно бедноватых краях. Небогатые домишки, довольно плотно жмущиеся друг к другу, лепились на склоне пологого холма, как будто силились взобраться на него повыше, а на самой вершине "высоты 74.5" ясно различался силуэт древней каменной башни. Нойнер не имел ни малейшего понятия, откуда тут взялось это строение — может наследие мрачного средневековья, как и оставшийся позади монастырь, а может эта развалина и вовсе досталась непутевым потомкам еще от римлян, кто знает? Гансу на происхождение и архитектурную ценность этого сооружения было глубоко наплевать, гораздо важнее было то, что эта деревенька с полуразрушенной башней, судя по всему, была последним препятствием у него на пути, а значит...

Что это значит, потрепанный американский батальон, занимавший позиции в деревне, понял очень быстро. Люфтваффе с процентами вернуло "союзникам" их недавнюю любезность, проутюжив деревеньку тремя эскадрильями "ябо". После того, как завершился визит вежливости тридцати двух "Фоккевульфов", в дело вступил третий дивизион артполка "Тотенкопф", приданный Гансу еще утром, сразу после того, как поучаствовал в общей артподготовке наступления. "Веспе" и "Хуммели" в течение получаса старательно перепахивали своими снарядами позиции американской пехоты. И лишь после этого в атаку пошли спешившиеся панцергренадеры при поддержке штурмовых орудий. Причем эсэсовцы, используя благоприятные условия местности, смогли практически сразу охватить обороняющихся с флангов, так что янки оказались под ударом сразу с трех сторон.

Положение американцев, изначально бывшее шатким, стремительно превратилось в критическое, когда немцы ворвались в деревню одновременно с двух концов. А после того, как еще одна штурмовая группа, во главе с самим Нойнером, вышла обороняющимся в тыл, ситуация стала для них и вовсе безнадежной. Тем не менее, янки продержались еще минут двадцать, отбиваясь, по выражению Ганса, "храбро, но бестолково". Завершающим аккордом этой борьбы стала заранее обреченная на неудачу попытка прорыва остатков разгромленного гарнизона при поддержке четырех уцелевших к тому времени противотанковых САУ. "Росомахи"* были подбиты вездесущими "штугами" (в данном случае резервными — из штабной батареи дивизиона), а пехота залегла под убийственным пулеметно-минометным огнем и после десяти минут такой обработки все-таки вынуждена была сдаться в плен.

Ганс, ухмыляясь, смотрел, как бойцы 10-ой роты строят обезоруженных американцев в нечто, напоминающее колонну, подгоняя наименее проворных энергичными пинками, тычками стволов и ударами прикладов. Вроде и привычная картина — насмотрелся за четыре года войны, но всё равно приятно. Вообще вид толпы пленных, подавленных собственным поражением, является, пожалуй, лучшим свидетельством победы...

От этих приятных размышлений, настраивающих на философский лад, Нойнера отвлек, пришедший по радио, вызов. Фон Равенштайн, отправленный вперед, чтобы до наступления темноты разведать ближайшие окрестности, жаждал поделиться полученными впечатлениями:

— "Клинок1" вызывает "Рейтара". Занял соседнюю высоту, противника не обнаружено. Тебе стоит на это взглянуть.

Ганс хмыкнул, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Любит наш "барон" всё демонстрировать на месте! Ладно, прокатимся.

Когда, спустя четверть часа, его командирский бронетранспортер взобрался на вершину соседнего холма, поросшего молодым сосняком, и остановился рядом с машиной Конрада, Нойнер оценил театральный замысел командира девятой роты. Эффект, производимый открывающейся панорамой, действительно трудно было передать словами, это нужно было видеть! Ганс, встав в полный рост, целых полминуты, затаив дыхание, осматривал расстилавшийся впереди пейзаж, затем, выдохнув, с улыбкой повернулся к радисту:

— Передай в штаб дивизии: вижу южные окраины Салерно и море!

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Консул-генерал — звание в частях чернорубашечников, соответствующее званию бригадного генерала.

* KG100 — Kampfgeschwader 100(нем.) — сотая бомбардировочная эскадра.

* Прозвище закрепилось за летчиками эскадрильи после успешного разрушения системы дамб на реках в Руре, что привело к значительным разрушениям в этом важнейшем промышленном регионе Германии.

* Имеется в виду гауптштурмфюрер Вернер Корф — командир дивизиона штурмовых орудий "Тотенкопф".

* Штурмбаннфюрер Отто Крон в рассматриваемый период командовал зенитным дивизионом "Тотенкопф". Первая батарея была укомплектована зенитными самоходными установками (ЗСУ).

* Панцеркайль — Panzerkeil (нем.) — "танковый клин", одно из типовых (классических) построений танков в атаке, применявшееся Вермахтом и ваффен-СС во время ВМВ.

* Имеется в виду американская САУ — истребитель танков М10, массово производившаяся в 42-43гг. Состояла на вооружении в армии США и активно поставлялась по ленд-лизу. Была известна под полуофициальным прозвищем "Волверин". Wolverine (англ.) — росомаха.

Глава 11 "Пляжи Салерно"

Успех наступления 4-й танковой армии превзошел все ожидания, как готовившихся к его отражению "союзников", так и самих немцев. Вопреки всем прогнозам удача пришла уже в первый день операции. Тем не менее, силы противоборствующих сторон были слишком велики, чтобы один, даже самый мощный удар, мог окончательно решить исход всего противостояния. Не смотря на то, что корпусу СС удалось сразу же прорвать оборону армии Кларка на всю глубину и рассечь Салернский плацдарм надвое, выйдя своими передовыми подразделениями к Тирренскому морю, говорить о разгроме американцев было еще рано. 5-я армия располагала достаточными резервами, чтобы выправить создавшееся положение, переломив исход, начавшейся столь неудачно, битвы. Высшее командование "союзников", особенно его американская часть, было настроено весьма решительно.

Кларк лихорадочно перегруппировывал свои силы, собираясь контратаковать, прорвавшиеся к побережью, эсэсовские подразделения и восстановить status quo. Армия Ритчи, подгоняемая категоричными требованиями Эйзенхауэра, вновь перешла в наступление. В бой, как обычные пехотинцы, были брошены даже, находившиеся последнее время в резерве, десантники из 1-ой британской воздушно-десантной дивизии. Группа армий Александера начала очередной штурм Мессинского плацдарма. Вновь активизировал свои действия и флот. Англо-американские ВВС, не смотря на огромные потери, не идущие ни в какое сравнение с теми, что уже стали привычными за время Североафриканской кампании, делали всё возможное, чтобы поддержать действия наземных войск и ВМС. Время обходных маневров и тонких оперативных ходов прошло — стороны сцепились в жестоком клинче, столкнувшись лбами на нескольких прижатых к морю плацдармах, теперь исход противостояния должна была решить грубая сила.

Германское командование отдавало себе отчет в сложности создавшейся ситуации не хуже своих оппонентов. И потому Манштейн, поднаторевший в лобовых штурмах упорно обороняемых плацдармов еще на Восточном фронте, спешил воспользоваться обозначившимся успехом. Танковый корпус СС получил категоричный приказ: продолжать наступление не смотря ни на что, расширяя пробитый коридор в обе стороны и тем самым свертывая Салернский плацдарм. III-й и XLVIII-ой корпуса, не добившиеся столь впечатляющих успехов, перегруппировывались, смещая направление своих ударов с тем, чтобы оказать максимальную поддержку более удачливому соседу. Хауссеру передавалось также большинство частей резерва ОКХ, ранее более-менее равномерно распределявшихся между тремя корпусами 4-ой танковой армии. Немцы не собирались давать своим противникам время опомниться и вновь прийти в себя.

Сложилось довольно неоднозначное положение, когда соединения оперативной группы Виттерсгейма оборонялись от почти непрерывных атак 7-ой армии США и 8-ой армии Содружества, будучи блокированы на Мессинском плацдарме. В то же самое время 5-я американская армия сама из последних сил отбивала усилившийся натиск 4-ой танковой армии Вермахта. Войска 1-ой армии Содружества и противостоящие им в Калабрии части I-го парашютного и недавно подтянувшегося LII-го армейского корпусов занимали некое промежуточное положение между двумя этими крайностями. Причем как в географическом, так и в оперативно-тактическом положении — британцы находились на блокированном плацдарме, но при этом постоянно атаковали. Правда, перспективы их дальнейшего пребывания на носке итальянского "сапога" с каждым днем становились всё туманнее. После того, как в бои на этом направлении активно включились 16-я панцергренадерская и две тропические пехотные дивизии LII-го корпуса, шансы на прорыв, или хотя бы захват Таранто и превращение плацдарма в стратегически-значимый, характеризовались генералом Ритчи, как "исчезающе-малые".

Впрочем, отсутствие стратегических перспектив отнюдь не снижало накала и ожесточения боев. Британцы, со свойственным этой нации упорством, достойным в данном случае лучшего применения, раз за разом атаковали немецкие позиции, чередуя воздушные налеты и обстрелы морской артиллерией с действиями пехоты и танков. Немцы, в свою очередь, не менее упорно дрались за каждый клочок итальянской земли, встречая мощным огнем и яростными контратаками каждую попытку англичан продвинуться хоть на сантиметр вперед. Аналогичная картина наблюдалась и на Сицилии, где части группы Виттерсгейма уже более месяца удерживали оборону по "линии Этны".

Совершенно особые формы противостояние приняло в Мессинском проливе, через который проходила основная линия снабжения итало-германской группировки на Сицилии. От контроля над этой географической точкой, где сошлись вместе земля, небо и море, во многом зависел исход всей итальянской кампании. Понимая это, обе стороны не жалели сил: одни для того, чтобы перерезать эту жизненно-важную артерию, другие, чтобы этого не допустить. Причем войска "оси", контролировавшие оба берега пролива, делали основную ставку на береговую и зенитную артиллерию, а "союзники" вынуждены были опираться на авиацию и флот. Жаркие схватки кораблей и катеров на подступах к Мессине дополнялись яростными атаками самолетов на всё, что плавает. Немцы, чтобы противостоять огромной воздушной мощи англосаксов, которые, в отличие от района Салерно, вполне могли пользоваться здесь преимуществом близко расположенных аэродромов, стянули к берегам пролива сразу две зенитные дивизии Люфтваффе: 19-я развернулась непосредственно в Мессине, а 20-я расположилась по другую сторону трехкилометровой полоски воды, в Калабрии. В результате атакующие эскадрильи "союзников" еще на подступах к проливу встречала настоящая стена разрывов тяжелых снарядов, прошиваемая очередями зенитных автоматов, трассы которых сплетались в фантастическую ловчую сеть. Огонь, днем и ночью направляемый с помощью великолепно отлаженной сети радиолокационных станций, был настолько плотен, что практически исключал прорыв к целям и хоть сколько-нибудь прицельное бомбометание. Зато за пределами этого зонтика ПВО летчики "союзников" чувствовали себя относительно вольготно, чем и пользовались на полную катушку, прижимая к земле солдат Виттерсгейма, продолжавших цепляться за обрывистые склоны Этны.

Но ключевым местом приложения усилий обеих сторон — шверпунктом всей итальянской кампании, без сомнения, являлся Салерно. От исхода сражения, развернувшегося в окрестностях этого курортного городка, в конечно итоге и зависел исход грандиозной битвы за право владеть Средиземным морем и Апеннинским полуостровом. Если Кларку удастся удержаться, то, с высокой долей вероятности, "союзники" со временем все же сумеют выдавить немцев, по крайней мере, из южной Италии и тем самым захватить господство в большей части Средиземноморского бассейна. Если же нет, то позиции Германии в Европе укрепятся еще больше, переведя планы по освобождению "Старого света" в разряд несбыточных еще, как минимум, на год, судьба же уже высадившихся на итальянский берег десантов будет, мягко говоря, незавидной.

* * *

Нойнер не относился к узкому кругу лиц, владевших всей полнотой информации о сложившейся ситуации, но он крепко усвоил одну простую истину: любой успех нужно развивать. Поэтому еще вечером, не смотря на, по-южному стремительно, приближающуюся ночь и некоторую усталость личного состава, его боевая группа предприняла ряд телодвижений, направленных на расширение дневного прорыва — сам того не подозревая, Ганс принялся энергично воплощать в жизнь агрессивные замыслы вышестоящих штабов.

Первым делом гауптштурмфюрер решил продвинуться в сторону Салерно, резонно полагая, что именно оттуда исходит наиболее реальная угроза контратаки. Едва пленные и раненные были отправлены в тыл, а роты приведены в порядок после удачного штурма, Ганс немедленно отправил саперов к городу с целью разведать дорогу и, если потребуется, сделать проходы в минных полях. Мин и других инженерных препятствий не обнаружилось, зато, осторожно пробиравшимся через прибрежные заросли, разведчикам попался палаточный госпиталь весьма приличного размера, удачно расположившийся среди ухоженных рощ и роскошных вилл, которые по мере приближения к городу сменили крестьянские лачуги и фруктовые сады.

Получив такое известие, Нойнер на несколько секунд всерьез задумался, затем сгущающиеся сумерки осветила его, поистине дьявольская, улыбка:

— Кажется, нас здесь по-прежнему никто не ждет..., что ж, тогда мы придем непрошенными.

Через десять минут основные силы кампфгруппы выступили на Салерно, прикрывать тыл и охранять захваченные днем позиции остался арьергард в составе осиротевшей 12-ой роты и штабной батареи "штугов", возглавил эту импровизированную группу прикрытия командир дивизиона штурмовых орудий Вернер Корф. Вообще-то, такой заслон был откровенно слабоват, и риск получить удар с тыла в самый неподходящий момент и потерять всё, погнавшись за журавлем в небе, конечно, был, но Ганс счел его приемлемым. И не прогадал.

Когда дневное светило скрылось в волнах Тирренского моря, а в западной части небосклона догорали последние лоскуты яркого покрывала заката, Нойнер, выпрыгнув из открытого кузова своего бронетранспортера, уже прогуливался среди огромных зеленых палаток с красными крестами на боках уверенной походкой хозяина жизни. Эсэсовцы свалились на военно-полевой госпиталь 45-ой пехотной дивизии США, как снег на голову. Медиков и раненых даже не готовили к эвакуации, что однозначно говорило о серьезных сбоях в управлении и связи, вызванных немецким наступлением в стане янки. Ганс, глядя на суету и бардак, воцарившиеся вокруг при первом появлении его гренадеров, аж жмурился от удовольствия — если враг дезорганизован, то половина победы уже у тебя в руках! Если же так пойдет и дальше, то вполне можно рассчитывать не только на относительно спокойную ночь без контратак, но и на продолжения праздника завтра утром...

Приятные размышления о будущем были внезапно и бесцеремонно прерваны появлением интересного субъекта — невысокий, подвижный, слегка полноватый, гладковыбритый шатен в американской военной форме с майорскими знаками различия и нашивками медика энергично подскочил к Нойнеру, опередив пару сопровождавших его гренадеров. Быстро приложив пальцы к козырьку своей щегольской фуражки, живчик затараторил на довольно своеобразном английском:

— Капитан, сэр, я, Уильям Тейлор, майор медицинской службы армии США и начальник этого военно-полевого госпиталя требую, чтобы вы, в соответствии с положениями Женевской конвенции о гуманном обращении с ранеными и статусе медицинских работников, немедленно обеспечили эвакуацию всего персонала и пациентов госпиталя из зоны военных действий.

— Нет.

Ганс, криво ухмыляясь, наблюдал, как лицо майора удивленно вытягивается, принимая озадаченное выражение.

— Простите, сэр?

— Я сказал: нет! Неужели мой английский настолько плох? Помнится, раньше у меня не возникало проблем с пониманием.

Произнося последнюю фразу, гауптштурмфюрер намеренно подпустил в голос сарказма, лицо американца закаменело:

— Я понял вас, сэр. Но, я хотел бы прояснить: почему вы отказываетесь соблюдать положения конвенции, подписанной вашей страной?

— А вы что, думали, что это только ваша привилегия?

Теперь янки растерялся уже не на шутку:

— Я не понимаю...

— Сегодня утром ваши истребители сожгли две наши санитарные машины с красными крестами во всю крышу. Пять часов назад ваши летчики атаковали бронетранспортер нашего батальонного врача, который также нес всю положенную маркировку. И это далеко не первые случаи. Так почему вы считаете, что к вашим красным крестам будет иное отношение?

Даже в наступившей темноте было отчетливо видно, как побледнело лицо американца:

— Сэр, вы же не...

Ганс небрежно хмыкнул:

— Нет, я же не варвар... Ваш госпиталь останется здесь. Мои люди обыщут все помещения и личные вещи. Если есть оружие — лучше сдайте сами. После этого сидите тихо и не дергайтесь, любое неповиновение будет расцениваться как начало боевых действий и подавляться любыми доступными методами.

Майор, абсолютно раздавленный обрушившимися на него новостями, все же сделал еще одну вялую попытку воззвать к гуманизму:

— Но, если завтра здесь разгорятся бои, наш госпиталь... он же окажется на линии огня!

— Естественно.

Спокойный ответ и белозубая улыбка вконец выбили американца из колеи, а Ганс, как ни в чем не бывало, продолжил:

— Я вам больше скажу: в случае обстрела наших теперешних позиций, как со стороны Салерно, так и со стороны моря, этот госпиталь здорово сузит сектор обстрела вашим артиллеристам. Как думаете, к вашим красным крестам у них будет больше уважения, чем к нашим, а?

Ганс весело подмигнул опешившему от такого цинизма майору, после чего добил его следующей фразой:

— Да, кстати, сейчас к вам подтянется наш врач, ну, тот самый, на бронетранспортере, и вы передадите ему все антибиотики и любые другие материалы и медикаменты, которые он потребует.

— Но...

В голосе Нойнера впервые за время разговора лязгнул металл:

— И если вы попытаетесь утаить хоть одну ампулу, я закопаю тебя и всех твоих доходяг живьем. Спалил бы, как на востоке, но наши огнеметчики поиздержались — огнесмеси может не хватить.

Последняя фраза прозвучала как-то совсем буднично, как будто речь шла об успешной (или не очень) прошлогодней рыбалке, но именно это безразличие и доконало майора, который теперь судорожно хватал воздух открытым ртом, словно выброшенная на берег рыба. Ганс уже развернулся и отправился дальше, утратив всякий интерес к случившемуся у него на пути медику, а тот все продолжал стоять, как-то механически теребя мелко дрожащими руками, ворот своего форменного мундира, отчего-то ставший вдруг очень тесным и жестким.

* * *

Нойнер, в отличие от майора-медика, моральными дилеммами не терзался, его волновали совсем другие проблемы, главной из которых была подготовка завтрашней атаки. Судя по докладам передовых постов, янки потихоньку начинали шевелиться, стягивая силы к району прорыва, так что рассчитывать на легкую прогулку не приходилось. А значит, чтобы не биться лбом о стенку, неся напрасные потери, следовало заранее позаботиться о привлечении дополнительных сил и отработке взаимодействия с соседями. Вот этим Ганс и решил заняться, едва только закончил сворачивание своей группы в "ежа", ощетинившегося стволами орудий и пулеметов на временных позициях вокруг только что захваченного госпиталя.

Для согласования дальнейших действий пришлось выехать в штаб дивизии. Юркий "швиммваген", не смотря на ночную тьму, бодро продирался через места дневных боев, петляя среди воронок и огибая шуршащие листвой заросли. Водитель сосредоточенно крутил баранку, внимательно вглядываясь в бархатную темноту окружающей ночи, мотор дружелюбно урчал, машина подпрыгивала на ухабах, подбрасывая дремлющего в пол уха Ганса на жестком сиденье... благодать. Из сонной расслабленности Нойнера вырвал спокойный голос шофера:

— Приехали, гауптштурмфюрер.

Ганс покрутил головой, вслушиваясь в мирное пение цикад. Их негромкое стрекотание странно гармонировало с монотонной перекличкой часовых, отдаленным шумом моторов, тихим бряцанием различной амуниции и прочими звуками, составлявшими обычную симфонию ночной жизни военного лагеря. Послушав пару минут эту своеобразную композицию, Нойнер потянулся, затем, опершись руками на спинку сиденья и дверцу, легко перебросил тело через невысокий бортик машины, прошелся туда-сюда, разминая мышцы, после чего уверенно взбежал по ступеням особняка, в котором последнее время квартировал штаб "Тотенкопф".

В зале для брифингов оказалось неожиданно людно. Помимо штаба дивизии в полном составе и командиров всех четырех полков, присутствовали также несколько офицеров Вермахта в звании от майора до оберста, возглавлявшие приданные части, и офицер связи Люфтваффе, отвечавший за взаимодействие с ВВС. В центре этой плотной группы, облокотившись на стол, склонился над расстеленными картами сам командир корпуса — на вошедшего Нойнера смотрела только его макушка с ежиком седых, коротко стриженых волос. Дивизионный адъютант, проводивший Ганса в помещение, молча махнул рукой на несколько свободных стульев в углу стола — располагайся, мол. Нойнер не заставил себя упрашивать и, подтянув ближайший стул, плюхнулся на роскошную обивку. Хауссер, видимо привлеченный шумом передвигаемой мебели, прервал обсуждение порядка ночной перегруппировки и, подняв взгляд, уставился на вновь прибывшего:

— Ага, вот и наш герой пожаловал!

Нойнер стремительно встал, умудрившись в процессе подъема нацепить на голову фуражку и одновременно оправить форму, приняв, таким образом, более-менее официальный вид. Обергруппенфюрер хмыкнул:

— Садись. Твой доклад мы уже рассмотрели. Хороший доклад, оптимистичный. Вот и Герман с ним согласен...

Бригадефюрер Герман Присс упрямо набычился и напористо заговорил, видимо продолжая прерванный монолог:

— Да, я так считаю. Противник по-прежнему слаб и дезорганизован, к тому же, захватив дивизионный госпиталь и прилегающие окрестности, группа "Нойнер" получила великолепный район для развертывания. Я уверен, что шансы на прорыв в полосе, занимаемой в настоящий момент войсками этой кампфгруппы, завтра утром будут максимальными. Но с развитием успеха могут возникнуть проблемы. Нам придется продвигаться вдоль берега моря — наш фланг будет открыт для обстрела вражескими кораблями. К тому же мы всё еще вынуждены поддерживать контакт с правофланговыми частями "Лейбштандарта", что приводит к распылению сил...

— С этим пока придется мириться. Я рассчитываю, что завтра соседи смогут протянуть свой фланг до моря и сменить вас, а пока в захваченный коридор пускай выдвигается из резерва разведывательный батальон с тяжелой зенитной батареей. К утру они должны сменить части кампфгруппы. Для действий на стыке с "Лейбштандартом" сил Масари* должно хватить.

Хауссер задумчиво погладил подбородок, как бы собираясь с мыслями, затем решительно произнес:

— Ты прав, Герман, янки слабы на этом участке, танкисты вчера смяли их боевые порядки и раздавили штаб 45-й дивизии, все резервы противника были брошены на закрытие этого прорыва, потому тебе и удалось пробиться к морю на левом фланге столь легко. Но загонять в узкую кишку основные силы дивизии слишком рискованно, да и не оправдано с тактической точки зрения — там будет просто не развернуться. Поэтому твоя основная ударная группировка будет действовать на старом направлении, постепенно смещаясь к северу. Вчера танковый клин завяз-таки в свежих резервах, но американцам это дорого стоило — сегодня они должны рухнуть. А группа Нойнера должна ударить вдоль моря и постарается выйти им в тыл.

Присс попытался вставить реплику, но Хауссер предупреждающе поднял руку:

— Знаю, знаю — корабли. Люфтваффе предупреждено: завтра они будут прочесывать этот район побережья особенно тщательно. Кроме того, ты ведь хотел задействовать там "Тигры"? Это крепкий орешек, даже для корабельных орудий.

Бригадефюрер склонился над картой, словно стараясь увидеть там весь ход завтрашнего сражения, побарабанил пальцами по лакированной поверхности стола и, наконец, кивнул:

— Должно получиться, обергруппенфюрер.

После чего решительно повернулся к Гансу:

— Ты понял задачу?

— Jawohl!

— Хорошо, тогда выезжай на передовую прямо сейчас. Карты и боевой приказ получишь перед рассветом. По дороге заверни в монастырь — там сейчас расположились зверюги Рихтера*. Согласуешь с ним взаимодействие на завтра и, главное, проработаешь маршрут выдвижения к побережью — "кошки" пройдут не везде.

Гансу оставалось только отсалютовать присутствующим и, получив от начальника штаба приказ для командира тяжелой танковой роты и еще кое-какие бумаги, отправиться на поиски своего водителя. Надежда немного поспать перед завтрашним наступлением тихо скончалась, так и не успев вырасти и окрепнуть.

* * *

Рихтер отыскался во внутреннем дворе монастыря. Когда Ганс подрулил к зловеще темнеющему на фоне звездного неба остову древней твердыни, танкист ожесточенно спорил с ремонтниками. Хотя оба техника были унтерами, а перед ними стоял, сквернословя и размахивая руками, целый гауптштурмфюрер, на ходе диалога это практически никак не сказывалось — мат стоял до небес, а стороны по-прежнему стояли на своем. На появление нового действующего лица ни Вильфред, ни его собеседники не обратили ни малейшего внимания.

— Вилф, отвлекись на пару минут!

Танкист, прервав на полуслове очередную впечатляющую тираду, полную цветистых эпитетов и неожиданных сравнений, резко обернулся к Нонеру:

— А, это ты, Ганс. С чем пожаловал?

— С новостями, камрад. Держи.

С этими словами Нойнер протянул собеседнику бумажку, извлеченную между делом из нагрудного кармана. Рихтер, всё еще не отошедший от разговора с ремонтниками, порывисто схватился за сложенный вчетверо листок, почти вырвав его из рук. Ганс вежливо посветил фанариком. Когда танкист пробежал глазами приказ штаба дивизии о подчинении тяжелой танковой роты командованию боевой группы "Нойнер", его небритое лицо перекосило так, что Ганс даже всерьез забеспокоился, как бы чего не вышло. Однако следующая же фраза расставила всё по своим местам. Развернувшись к расслабившимся ремонтникам, Рихтер заорал:

— Dumpfbacke*!!! Утром моя рота должна быть на побережье и атаковать чертовых янки! До рассвета осталось меньше четырех часов, минимум два из которых придется потратить на марш и рекогносцировку, а вы мне тут рассказываете, что ремонт четыреста тринадцатого и четыреста второго не может быть окончен раньше полудня?! У меня и так от роты половина машин на ходу осталась, и не факт, что к утру все они по прежнему будут в строю! Так что нечего мне тут заливать про сложности доступа к агрегатам и недостаток оборудования! Если к утру оба "Тигра" не будут исправны, я вас всех танковым десантом назначу, может, хоть тогда какую-нибудь пользу принесете!

Выпустив пар и разогнав ремонтников, Рихтер вновь повернулся к Гансу и куда спокойнее проговорил:

— Вконец обленились, черти мазутные. На исправление пустячной поломки им сутки нужны, видите ли!

Ганс сочувственно покивал:

— Ремонтники — они такие..., но и без них никуда.

— Точно. Ладно, черт с ними, сделают, никуда не денутся. Ты лучше вот что скажи: как там с местностью, дороги проходимые?

— Местность как раз для тебя — есть, где развернуться. Мостов нет, почвы плотные, глинистые — если дожди не пойдут, не завязнешь.

Вильфред задрал голову и подозрительно уставился на усыпанное звездами небо:

— Не, не похоже на дождь. Ты сейчас к себе?

— Да. Если ничего не изменится, часов в шесть начнем — нужно успеть подготовиться.

— Вот-вот, подготовиться. Хорошо бы мне самому прикинуть что там и как. Я знаю, у тебя там "штуги" работали, но мои "кошки" вдвое тяжелее. Капризные, как оперные дивы, но если уж доходит до дела, то с ними мало кто может сравниться. Так что лучше бы мне заранее все прикинуть, чтобы потом не встрять в самый неподходящий момент.

— Без проблем. Что предлагаешь?

— Подожди немного. Мне нужно минут двадцать, чтобы подготовить роту к маршу и отдать кое-какие распоряжения. Потом провезёшь меня до места, я прикину, как там лучше пройти и вернусь за своим зверинцем. Если всё пройдет гладко, к утру как раз развернёмся. Идет?

— По рукам, у тебя есть двадцать минут.

Пока Вильфред носился по окрестностям полуразрушенной обители, морально добивая ремонтников и инструктируя командиров взводов и экипажей, Ганс, чтобы не тратить время зря, решил наведаться в перевязочный пункт и проверить, как там поживают его раненые. Однако из этой благой затеи ничего не вышло, вернее, вышло, что беспокоился Нойнер абсолютно зря. Как объяснил дежурный санитар, всех транспортабельных раненых после первичной обработки и сортировки отправили в дивизионный госпиталь еще полтора часа назад, а к тяжелым все равно нельзя, будь ты хоть их командир, хоть сам рейхсфюрер. Выяснив эти подробности, Ганс пожал плечами и спокойно отправился к оставленному под монастырской стеной "швиммвагену" — раз работа с ранеными идет в штатном режиме, то можно считать, что всё возможное для них уже сделано.

Придя к такому оптимистичному выводу, Нойнер немного постоял во дворе, мечтательно глядя на искрящееся мириадами звезд иссиня-чёрное полотно итальянского неба, затем вздохнул и отправился к своему транспорту. Однако по пути гауптштурмфюрер наткнулся на довольно интересную картину, заставившую его слегка притормозить. Из подвала выбрался дюжий санитар с парой ведер мутной от крови и грязи воды, которой видимо только что помыли полы в перевязочном пункте. Протопав через двор, работник шприца и швабры приблизился к крупной воронке с обрывистыми краями и спокойно выплеснул в нее свою непрезентабельную ношу. Булькающая лужа непрозрачной жижи, маслянисто блеснула в бледном, мертвенном свете полной луны, не желая впитываться в красноватую глинистую почву. Стороннему наблюдателю вполне могло бы показаться, что багровая от крови земля уже не в силах поглощать, льющуюся ведрами жизненную влагу. Ганс спокойно прошел бы мимо, не обратив никакого внимания на эту тривиальную сцену, но тихий голос, донесшийся из чернеющего пролома в стене, заставил его обернуться.

— Mio dio, quanto sangue!*

В темном провале стоял, печально покачивая головой, один из тех нескольких монахов-бенедиктинцев, которые остались в монастыре, не смотря на адскую бездну, разверзшуюся над их святой обителью с приходом американских и немецких войск. Ганс не был силен в итальянском, но скорбный тон говорившего и окружающая обстановка подсказали ему правильный перевод. Почему-то вспомнился их старый деревенский священник, любивший во время воскресных проповедей поговорить о вселенской любви и умении прощать обиды. Нойнер, рос в традиционном католическом окружении, а потому, до поры, до времени, был вынужден посещать эти религиозные мероприятия, на которых крепкий, непоседливый и задиристый мальчишка, невыносимо скучал. Он перестал ходить в церковь сразу же, как только получил такую возможность и ни разу не пожалел о своем решении. Всё его естество восставало против этих бесконечных воззваний к смирению и всепрощению. Призывы новых правителей Германии отомстить за поражение в Великой войне, кровью врагов смыть позор прошлой неудачи и силой заставить, застывшую в своем самодовольстве, Европу признать главенство немцев, находили в его душе куда больший отклик. И разве весь последующий ход событий не показал правильность его выбора? Потому во взгляде Нойнера, который он бросил на застывшего, как изваяние вселенской скорби, бенедиктинца, не было ни капли сочувствия — лишь легкое презрение и немного злорадства.

— Вечный мир — это мечта, и даже не прекрасная. А война — часть божественного мирового порядка. На ней проявляются самые благородные добродетели человека.*

Священник только молча склонил голову и неслышно, как тень, отступил, растворившись в окружающей тьме. Понял ли монах эту негромко произнесенную по-немецки фразу или просто почувствовал, что в душе его случайного собеседника нет места для сочувствия и жалости — кто знает?

* * *

Не менее любопытные дела творились в эту ночь и на море. Последние две недели, когда Люфтваффе более-менее расчистило небо над Лигурийским и северной частью Тирренского моря, сделав возможными регулярные действия легких сил флота, а итальянцы, после всех мятежей и вражеских авианалетов, наконец-то, навели хотя бы относительный порядок в своих военно-морских базах, малая морская война в окрестностях Салерно заметно активизировалась. Миноносцам и торпедным катерам даже удалось добиться кое-каких успехов в борьбе с легкими силами прикрытия войсковых конвоев "союзников". Правда эти единичные достижения были оплачены поистине колоссальной ценой — превосходство противника в кораблях было просто подавляющим, а моряки и летчики англосаксов не зря ели свой хлеб. Наиболее крупной удачей Regia Marina* в эти дни стало потопление в ночь на 16-е июня британского монитора "Аберкромби", поврежденного накануне немецкой авиацией.

Англичане, сражавшийся с итальянцами и французами уже четвертый год, прекрасно понимали, что после удачного набега миноносцев, скорее всего, последует набег с участием крейсеров. Вот если при этом обнаглевших южан хорошенько обломать, то на ближайшее время воцарится относительный мир и покой, а, учитывая тяжелые потери, которые уже понесли ВМС германских союзников, возможно, что период стабильности растянется и надолго. Эту нехитрую истину просвещенные мореплаватели вполне доходчиво донесли до своих американских коллег. Результатом чего и стало сражение у Понцианских островов.

Одним из главных инициаторов итальянских набеговых операций был контр-адмирал Джованни Галати — почти легендарная фигура в итальянском флоте, начавший свое восхождение к вершинам славы еще в далеком 31-м году, когда командовал батальоном морской пехоты в Китае. Ранее бравому флотоводцу и убежденному монархисту не давало особо развернуться бдительное начальство, а после переворота Бадольо еще и немцы, запретившие выход в море любых крупных кораблей вплоть до прояснения политической ситуации. Большинство итальянских адмиралов, такая постановка вопроса более чем устраивала, но только не Галати. Впрочем, после подавления мятежа и начала решительного наступления на Салерно германское командование пересмотрело своё отношение к данной проблеме. Так что, теперь уже с благословения короля и германского командования, он получил санкцию на нанесения удара силами легких крейсеров-скаутов входящих в состав группы эскадренных миноносцев, при поддержке крейсеров 8-ой дивизии.

Вечером 16-го июня Галати вышел в море, держа флаг на новейшем скауте "Сципиони Африкано", компанию которому составлял однотипный "Помпео Магно" и 14-й дивизион эскадренных миноносцев. Второй отряд отправился в бой под командованием командира группы эскадренных миноносцев капитана 1-го ранга Франко Гарофало, с флагом на, только что отремонтированном, крейсере "Аттилио Реголо" — еще одном представителе скаутской серии "Капитани Романи". С ним пошел 10-й дивизион эсминцев. Третьим отрядом шел 12-й дивизион эскадренных миноносцев Франческо Мимбелли.

Первые два отряда должны были разгромить крейсера прикрытия, а Мимбелли предстояло прорываться к плацдарму и атаковать один из войсковых конвоев "союзников". Для прикрытия атаки из Генуи вышла 8-я дивизия крейсеров адмирала Луиджи Бианчери с двумя лучшими итальянскими легкими крейсерами "Джузеппе Гарибальди" и "Абруцци" в сопровождении 15-го дивизиона эсминцев.

На счастье итальянцев, у Понцианских островов патрулировали американские тяжелые крейсера "Уиччита", "Тускалуза" и "Августа", в сопровождение пары лидеров и пятерки эсминцев. Впрочем, как показали дальнейшие события, счастье это было весьма относительным. Западнее находились большие легкие крейсера "Бруклин", "Феникс" и новейший "Бирмингем" (класса "Кливленд"), в сопровождение еще трех лидеров и пяти эсминцев. От возможной атаки со стороны Сардинии на этот раз прикрывали англичане — четверка крейсеров ПВО типа "Дидо" и пара десятков эсминцев. Защиту плацдарма с юга также обеспечивали британские эсминцы. Кроме того, крейсер ПВО "Клеопатра" и четыре эсминца составляли ближнее прикрытие крупного войскового конвоя, направлявшегося этой ночью в порт Салерно.

Выдвижению на северный фланг американцы были обязаны внезапными опасениями прорыва французских тяжелых крейсеров, которые, дорвись они до плацдарма, при отсутствии там союзных линкоров, могли бы натворить много бед. У англичан же, как на грех, собственных тяжелых крейсеров под рукой не оказалось — старые добрые "жестянки" стерегли норвежскую и балтийскую группировки Кригсмарине. По той же причине были привлечены устаревшие, но мощные лидеры класса "Соммерс" — противостоять французским "большим эсминцам".

Все бы было хорошо, однако известно, сколько небитых дают за одного битого. У Атлантического флота США пока еще катастрофически не хватало опыта сражений с надводным противником. В его актив, по большому счету, можно было записать лишь бой у Касабланки да несколько скоротечных схваток у берегов Алжира сразу после проведения операции "Торч". Всю основную тяжесть борьбы с французскими и итальянскими кораблями вынесли на себя англичане. Теперь от небитых янки вдруг потребовался выход на авансцену предстоящих событий.

В 02.36 утра 17-го июня, в очередную годовщину сражения при Банкер-Хилле, янки получили своеобразный подарок — их радары засекли несколько заходящих с севера скоростных надводных целей к западу от Понцианских островов, которые опознали как легкие крейсера или французские лидеры. Это был отряд контр-адмирала Галати. Американские тяжелые крейсера открыли огонь (весьма неточный) по данным радара и бросились преследовать противника, который, развернувшись, стал быстро уходить, не принимая боя. О подлой тактике — ложным отступлением заманивать преследователя под торпедный удар другого отряда, заходящего в атаку максимально прижимаясь к берегу или прячась за островами, чтобы таким образом снизить дальность обнаружения радаром, янки, пока что, имели лишь теоретическое представление. Англичане на четвертый год войны, скорее всего, не совершили бы такой ошибки, но под торпедные залпы подчиненных капитана Гарофало попали не они. Трагедия острова Саво повторилась во всей красе. Выходящих в торпедную атаку из-за островов, итальянцев второй боевой группы заметили, когда из торпедных аппаратов "Аттилио Реголо" и эсминцев уже полетели в воду первые серебристые сигарообразные тушки. Итальянцы выпустили тридцать две торпеды и открыли артиллерийский огонь.

"Уиччита", получив две торпеды, сильно сел носом и получил большой крен на правый борт, остановился объятый пожарами "Тускалуза" с полуотломанной кормой. Рядом затонула оторванная носовая оконечность крейсера "Аугуста". Эскадренный миноносец "Уэйнрайт" буквально разорвало напополам попаданиями сразу двух торпед, а "Варринтгтон" был превращен в пылающую развалину залпами "Аттилио Реголо". Положение американцев в мгновение ока стало не просто критическим, а практически безнадежным. Вот тут-то и выяснилось, что недостаток опыта вполне может быть компенсирован отвагой и упорством.

"Соммерс", "Бенсон" и "Лудлоу" решительно бросились в бой и уже через десяток минут флагман капитана Гарофало, получив три снаряда, отвернул, а пара сопровождавших его эсминцев — загорелись. На том бы всё и закончилось бегством итальянцев, но с севера уже подходили возвращающиеся корабли неугомонного Галати. Тактически действия итальянского адмирала выглядели безупречно, но не всё, что красиво выглядит на штабных картах, выдерживает проверку суровой реальностью.

Первой, вновь появившихся участников боя, обстреляла вспомогательным калибром "Тускалуза", а затем огонь открыли и остальные поврежденные крейсера. Итальянцы в ответ прибегли к испытанному средству — выпустил залпом три десятка торпед, и сразу же перенесли огонь на уцелевшие американские эсминцы, бросившиеся в атаку на нового противника. В результате короткого боя "Соммерс" взорвался, налетев на одну из предназначавшихся тяжелым крейсерам торпед, а его пылающий остов был расстрелян "Сципионом Африканским". Получившие попадания "Бенсон" и "Лудлоу" стали отходить, итальянский эсминец "Легионари" был буквально разнесен на куски снарядами с тяжелых крейсеров янки, "Аттилио Реголо" получил в перестрелке дополнительные повреждения, а "Помпео Магно" поймал торпеду и вскоре потерял ход. Большая часть итальянских торпед на сей раз, будучи выпущена под неудачным углом, благополучно прошла мимо целей — элемент внезапности был утрачен и американские корабли смогли своевременно сманеврировать, избежав подводной угрозы. Единственным исключением стала лишенная хода "Тускалуза", получившая в результате еще одно торпедное попадание, на сей раз прямо в машинное отделение.

Примерно в это же время дивизия адмирала Бианчери затеяла перестрелку с американскими легкими крейсерами, идущими на подмогу своим. Хоть на этот раз итальянец и не проявил рвения Галати, но все же смог на время сковать противника. Очень быстро "Бруклин" и "Феникс" получили попадания шестидюймовыми снарядами, впрочем, не причинившими им особого вреда. В ответ янки сумели всадить 3 снаряда в "Гарибальди", также не давших ощутимого результата. Но этого оказалось достаточно, чтобы Бианчери потерял выдержку и бросил в атаку свои эсминцы, которые тут же сцепились с американскими. "Антонио Пигафетта" довольно скоро получил множество попаданий от четырех различных противников и стал тонуть. После этой потери, итальянцы, выпустив торпеды как попало, отстреливаясь, бросились бежать.

К тому времени Галати, прервав бой, как раз пытался снять экипаж с поврежденного "Помпео", и подход свежих сил янки стал для него крайне неприятным сюрпризом. Пытаясь прикрыть отход, итальянцы выпустили навстречу атакующему противнику оставшиеся торпеды и, открыв беглый огонь из орудий, ринулись наутек. Американцы решительно двинулись на перехват. Вот тут-то и сказалась пагубность предыдущего решения Галати, попытавшегося добить поврежденные тяжелые крейсера. Слишком многие итальянские корабли, никогда не отличавшиеся высокой живучестью, оказались повреждены в той схватке и теперь не могли держать свой максимальный ход.

Результатом стал полный разгром первого и второго ударных отрядов, в Специю смогли вернуться лишь порядком потрепанный "Сципион" да три эсминца. "Аттилио Реголо" с поврежденной турбиной был настигнут и расстрелян американскими легкими крейсерами, как и два эсминца из отряда Гарофало, подбитых в самой первой схватке. "Альфредо Ориани" и "Винченцо Джиоберти" из отряда Галати, как единственные сохранившие к тому моменту торпеды, остались прикрывать отход, и были буквально вбиты вглубь моря шквалом американских снарядов. Американцы потеряли вконец разбитую "Тускалузу", затонувшую таки под утро от полученных повреждений, и еще один эсминец. Крейсер "Феникс" получил торпедное попадание и временно потерял управление, чем немедленно воспользовался "Бирмингем", врезавшийся собрату в корму — сказалась неопытность экипажа и общая нервозность беспорядочного ночного боя. Впрочем, новичок поспешил реабилитировать себя, буквально разобрав на запчасти своим огнем беспомощно покачивавшийся на волнах корпус "Помпео Магно".

Пока происходило это побоище у Понцианских островов, 12-й дивизион, продвигаясь далее на юг, натолкнулся на то, что итальянцы искали — американский конвой, шедший из Палермо в Салерно, под охраной охотников за подводными лодками и эскортных миноносцев. Проблемой для нападавших было то, что, обеспокоенные развернувшимся севернее сражением, англичане из группы ближнего прикрытия подтянулись вплотную к конвою и стали методично прочесывать море, стремясь своевременно перехватить подходящих итальянцев или французов. Результатом стал еще один скоротечный бой, после которого пара итальянских эсминцев затонула, не выдержав огня британских 133— миллиметровых скорострелок, а еще один, потерявший управление и охваченный пламенем, вылетел на берег у острова Капри. Британцам пришлось заплатить за это серьезными повреждениями своего флагмана — не смотря на безупречное маневрирование, "Клеопатра" все же получила одно торпедное и несколько артиллерийских попаданий, изуродовавших нос корабля.

На этом, собственно, и закончилось самое масштабное и кровопролитное морское сражение в районе Салерно. Своим начальным успехом итальянцы, кроме новейших, вполне конкурентоспособных радаров совместной франко-немецкой разработки, были, по сути, обязаны двум факторам — неопытности американцев и, как не парадоксально, — мятежу армейцев, который фактически парализовал верховное командование флотом в Риме. Уже после подавления мятежа, дальнейшая судьба многих адмиралов занявших выжидательную позицию была под вопросом и контр-адмирал Галати, изначально занявший открытую и однозначную позицию против приказа "кабинета Бадольо" о сдаче флота противнику, смог провести атаки по собственному усмотрению, избегая обычного у итальянцев жесткого контроля находящихся в море эскадр из береговых штабов. И сам Галати и Мимбелли с Гарофало имели огромный опыт командования эсминцами и торпедными катерами, потому, получив возможность действовать по собственному усмотрению, сумели реализовать сильные стороны своих новых кораблей. "Союзники" же в очередной раз наглядно продемонстрировали своим противникам, что одной лишь удали и везения мало для действительно крупной победы, для этого просто необходима еще и существенная огневая мощь.

Последнее же слово в этой сумбурной битве осталось за пилотами Люфтваффе. "Юнкерсы" из LG1* с наступлением утра отправили на дно тяжело поврежденную "Уиччиту" и эсминец "Варрингтон", поставив своими бомбами финальную точку в ночном бою у Понцианских островов. Фактический разгром одной из американских эскадр не остался без последствий. Уже на следующий день германские разведчики засекли эсминцы "союзников", выставлявших оборонительные минные заграждения на северных подходах к заливу Салерно. Потерпев неудачу на суше, англосаксы теперь переходили к обороне и на море.

* * *

Утро 17-го июня началось сумбурно. Немцы намеревались развить и закрепить вчерашний успех, американцы стремились исправить создавшуюся ситуацию. Всё это привело к ряду наступательных, оборонительных и встречных боев, протекавших с переменным успехом и, зачастую, весьма ожесточенно.

В северной части плацдарма III-й танковый корпус Вермахта, накануне завязший во второй линии обороны "союзников", с утра вынужден был отражать упорные контратаки канадцев. Необстрелянные, но свежие и хорошо обученные бойцы I-го канадского корпуса, высадившиеся в Салерно позже остальных частей 5-ой армии, были полны решимости не пропустить к городу и порту танкистов и мотопехоту Брайта*. XLVIII-ой танковый корпус медленно, но уверенно теснил потрепанные пехотные дивизии янки на другом конце плацдарма, впрочем, ситуация там пока еще выглядела терпимой. Настоящая катастрофа разразилась в центре, где танковый корпус СС, действуя с четкостью и неумолимостью чудовищного механизма, буквально перемалывал основные силы VI-го американского корпуса. Уже к исходу 16-го июня генерал Кларк отчетливо понял: если натиск этой машины разрушения не удастся остановить, то на судьбе 5-ой армии можно будет ставить крест.

Чтобы укротить бешеный напор "пятнистых дьяволов" ранним утром 17-го июня в бой был брошен главный резерв 5-ой армии — 1-я бронетанковая дивизия армии США. "Старые железнобокие"*, как и канадцы, прибыли на плацдарм несколько позднее сил первой волны. Они предназначались для развития успеха в случае запланированного прорыва и последующего броска на Рим, однако неумолимая логика войны потребовала двинуть этих ветеранов Североафриканской кампании в контратаку против прорвавшихся эсэсовцев. Задача, поставленная перед американскими танкистами, звучала просто и однозначно: разбить противостоящие немецкие части, перерезать пробитый противником коридор и восстановить целостность Салернского плацдарма. Артур Кларк кидал на стол свой главный и последний козырь — самую опытную и сильную дивизию, до сих пор еще не задействованную в боях на плацдарме. Но, на его беду противник оказался готов к такому повороту событий.

Немецкая авиационная и тактическая разведка зафиксировала перегруппировку американских войск и выдвижение на передовую большого количества бронетанковых частей еще накануне и однозначно интерпретировала эти маневры, как подготовку к массированной танковой контратаке. "Лейбштандарт", которому предстояло встать на пути американского контрудара, перешел к жесткой обороне. Мотопехота зарылась в землю, готовая встретить атакующих огнем десятков противотанковых орудий и, поставленных на прямую наводку, тяжелых зениток, танковый полк оттянулся назад, подготовившись к немедленной контратаке, в случае, если противнику все же удастся преодолеть основной оборонительный рубеж, а на флангах в засадах развернулись батареи "штугов" и "Мардеров". Гвардия фюрера — солдаты с именем Адольфа Гитлера на рукаве, и бойцы лучшей и старейшей бронетанковой дивизии США замерли друг против друга, готовые сойтись в смертельной схватке за победу.

Перед "Тотенкопф" стояла совсем другая задача: в 4:30 утра, едва потоки солнечных лучей окончательно развеяли поблекшие остатки короткой июньской ночи, на позиции разбитых накануне частей 45-ой пехотной дивизии обрушился вал огня — "мертвоголовые" возобновили свое неудержимое наступление. Эсэсовцы рвались к Салерно, стремясь выйти в тыл канадцам и отрезать всё еще сражающимся войскам "союзников" дорогу к отступлению, зажав их между молотом и наковальней. Танковый полк Бестманна, имея на обоих флангах панцергренадеров Баума и Беккера, армадой в сотню с лишним танков таранил хлипкую оборону американцев, дополнительно размягченную массированными артиллерийскими и бомбоштурмовыми ударами.

Для Нойнера утро стало прямым продолжением беспокойной ночи. Часов до трех Ганс нарезал круги на своем "швиммвагене", перемещаясь между штабом дивизии, монастырем и побережьем. Когда планы утреннего наступления приобрели отчетливость, смена группы прикрытия Корфа подразделениями разведбата согласована, маршрут для "Тигров" Ритхтера проложен, а боеприпасы доставлены, гауптштурмфюрер совсем было решил посвятить оставшиеся до рассвета часы банальному отдыху, но тут в его планы неожиданно вмешались... итальянские союзники. Попытка атаки американского конвоя, предпринятая эсминцами Мимбелли на подходе к Салерно, вылилась в эффектный ночной фейерверк с соответствующим звуковым сопровождением в виде артиллерийской канонады и грохота взрывов. Под занавес короткого, но шумного концерта, устроенного моряками, где-то на пляже, невдалеке от бивака батальона Нойнера, одна за другой рванули несколько торпед, видимо, не нашедших себе более достойных целей. Этот финальный аккорд мог бы разбудить и мёртвого, а Ганса взбодрил настолько, что он даже приказал взводам 12-ой роты, подтягивающимся к трофейному госпиталю со своих старых позиций, наскоро прочесать захваченную береговую полосу на предмет выбросившихся на берег моряков с потопленных кораблей.

В результате всех этих пертурбаций Нойнер встречал наступающее утро 17-го июня не выспавшийся, хмурый, уставший как собака и злой как сто чертей. Однако, по мере того, как солнце поднималось всё выше, а начавшаяся артиллерийская подготовка стремительно набирала силу, возвещая о скором переходе в атаку, настроение Ганса стало мало-помалу выправляться. К 6:00 привычка взяла свое, и организм, окончательно переборов сонливость и апатию, вышел на стандартный "рабочий" режим, а абстрактное недовольство и раздражительность трансформировались в будоражащую кровь и щекочущую нервы боевую злость.

Встряхнувшись, гауптштурмфюрер распахнул пошире ворот, подставляя лицо и шею, дующему с моря утреннему бризу и довольно зажмурился, вслушиваясь в нарастающий гул артиллерийской канонады. Рядом как-то невесело вздохнул Деркингер — новый командир 11-ой роты, игравшей пока что роль резерва и потому расположившейся поблизости от полевого штаба Нойнера.

— Что невесел, Хуго? Взбодрись, сегодня наш день!

Оберштурмфюрер, лишь недавно попавший в группу Нойнера из запасного батальона, несколько неуверенно покосился на иронично щурящегося командира, а затем нехотя выдавил:

— Да предчувствие какое-то нехорошее... и мать ночью приснилась... как будто предупредить хотела...

Ганс, хмыкнув, ободряюще похлопал товарища по плечу:

— Не переживай, камрад! Если что, мы за тебя отомстим!

Хуго слабо улыбнулся, но затем всё же постепенно расправил устало поникшие плечи, а из его взгляда незаметно ушли растерянность и тоска. Ганс криво ухмыльнулся: немудреная шутка всё же сделала свое дело. Развить эту мысль не дал беспокойно завозившийся радист. Кинув взгляд на наручные часы, гауптштурмфюрер утвердительно кивнул связисту и, спустя какие-то секунды, по радио-эфиру невидимой волной полетела новая команда: "атака! атака!", чтобы тут же обратиться ревом моторов и лязгом стали уже во вполне материальном, осязаемом мире — боевая группа "Нойнер" начала свой финишный рывок к Салерно.

Всю истекшую ночь американское командование предпринимало поистине титанические усилия, чтобы хоть как-то наладить оборону, разбитой накануне вдрызг, 45-ой дивизии. Не сказать, чтобы эти потуги были совсем уж пустой тратой времени, но... чуда всё же не произошло — под натиском рвущихся к победе "мертвоглавцев", сшитая на живую нитку, оборона янки уже через час начала трещать по швам, буквально на глазах распадаясь на куски. Части, кое-как приведенные в относительный порядок, пятились и расползались в разные стороны, как тараканы, целостная система обороны разваливалась, приобретая очаговый характер. В образовывающиеся разрывы тут же протискивались немецкие боевые группы, стремясь расширить прорыв, выйти в тыл, отсечь, окружить и уничтожить, еще продолжающие оказывать сопротивления части.

К полудню 45-я дивизия практически перестала существовать, буквально сметенная яростным потоком наступающих эсэсовских частей, а вместе с ней исчезла и плотина, прикрывавшая Салерно с юга. Канадский корпус еще продолжал сражаться, медленно отступая под давлением дивизий Брайта, но это уже мало что значило — головные подразделения "Тотенкопф" подходили к городу и порту, являвшемуся главной базой снабжения всей армии Кларка. Последней надеждой американцев была, начавшаяся в восемь утра, атака 1-ой бронетанковой дивизии, которая еще могла если не переломить, то хотя бы выровнять ход сражения, но к двум часам дня все эти чаяния развеялись как дым.

"Лейбштандарт" в одну ночь воздвиг на пути "железнобоких" практически непрошибаемую стену. Янки за четыре часа непрерывного наступления едва смогли продвинуться вглубь немецкой обороны на 800-1200 метров, буквально устилая свой путь телами убитых солдат и грудами искореженной техники. После полудня эсэовцы и вовсе перешли в контратаку, начав теснить обескровленные части 1-ой бронетанковой. Но окончательно планы и надежды американцев перечеркнул удар дивизии "Райх". "Имперцы" всё утро прощупывали боевые порядки противостоящих им потрепанных частей 36-ой техасской дивизии, постепенно расшатывая их оборону и подготавливая решающий прорыв. Около часу дня, когда кризис на соседнем участке окончательно миновал, Хауссер, наконец-то, дал отмашку к началу решительного наступления и к трем часам пополудни всё было кончено: танковый клин "Дас Райх", поддержанный многочисленной мотопехотой и артиллерией, прорвав оборону "техасцев", ударил в тыл измотанным остаткам "железнобоких", пятящимся под натиском "Лейбштандарта". Поражение превратилось в разгром.

То, что дела "союзников" не просто плохи, а очень плохи, Ганс понял, когда передовые подразделения его кампфгруппы достигли окраин Салерно, не встретив там никакого сопротивления. Город был буквально забит войсками, но там не было даже намека на хоть сколько-нибудь организованную оборону — просто каша из остатков разбитых подразделений, отдельных, полностью деморализованных солдат, отбившихся от своих частей, всевозможных тыловиков и прочего военного люда, лишенного какого-либо руководства. Общая картина происходящего была легко-узнаваема и, что называется, до боли знакома, настолько напоминая многократно виденные сцены всеобщего разгрома и хаоса, свидетелем которых Гансу доводилось быть как на Западном, так и на Восточном фронтах, что он аж чуть не прослезился от умиления. Приятно всё-таки осознавать, что в мире есть нечто постоянное и неизменное.

Однако долго упиваться зрелищем очередного триумфа германского оружия Нойнеру не пришлось — из штаба дивизии пришел ответ, на его запрос о дальнейших действиях, посланный Гансом четверть часа назад, сразу после доклада о выполнении задачи дня в полном объеме и описания обстановки, создавшейся на фронте его боевой группы. Присс, не мудрствуя лукаво, предоставлял командиру группы "Нойнер" свободу действий — что означало разрешение на атаку Салерно до подхода основных сил дивизии. Ганс довольно потер руки:

— Вот теперь повеселимся!

И, повернувшись к связисту, добавил:

— Связь с штурмовыми группами.

Как только, вызванные командиры явились, Ганс сходу взял быка за рога:

— Входим в город и занимаем район порта. Разворачиваемся так: слева Рихтер, за ним уступом вправо Майер, далее Равенштайн. Я с резервом двигаюсь за Майером. У нас есть шанс первыми взять этот чертов городишко, вернее то, что от него осталось, так что начинаем, парни.

Отдавая приказ на штурм, Нойнер уже предвкушал почти безнаказанную резню дезорганизованного и сломленного противника, но на деле всё оказалось еще проще. Едва только первые танки и штурмовые орудия, осторожно продвигавшиеся вперед вслед за группами чистильщиков, вступили в пределы городской застройки, как по рации пришел вызов от Макса:

— Командир, они там тряпками машут.

— Какими еще тряпками?!

— Грязными!

В голосе Майера было столько веселого злорадства, что Ганс, не удержавшись, расхохотался.

— Ладно, вяжи их всех и отбери парочку офицеров для допроса. Да, смотри там по аккуратней! Янки — не русские, но тоже могут чего-нибудь отмочить напоследок.

Когда через полчаса Ганс окончил блиц-допрос двух офицеров-тыловиков, всё встало на свои места. Боеспособных частей в городе в данный момент действительно не было, а среди обозников, при приближении "мертвоголовых" вспыхнула настоящая паника. Эсэсовцы уже стяжали себе весьма грозную славу своей боевой эффективностью и беспощадной жестокостью, которые в пересказах перепуганных тыловиков достигали прямо-таки космических масштабов, поэтому вид надвигающихся на Салерно танков и солдат, украшенных зловещей эмблемой "Тотенкопф", вызвал вспышку неконтролируемого страха. Несколько тысяч чернокожих солдат, занятых на погрузочно-разгрузочных и инженерно-строительных работах в порту, неведомыми путями прознавших про расстрелы негров из французских колониальных войск, которыми "мертвоглавцы" отличились еще в 40-м году, и, опасаясь, что эсэсовцы попросту перебьют всех "цветных", взбунтовались. Покинув город, они нестройной толпой устремились на север. Капитан-строитель, поведавший Гансу эту историю, предположил, что "черномазые просто решили сдаться армейцам". Нойнер, выслушав это, хмыкнул:

— Вот что значит правильно себя поставить! Интересно, многие ли части могут похвастаться тем, что противник бежит от одного лишь слуха об их приближении?

Майер и фон Равенштайн, которым был адресован этот вопрос, одновременно пожали плечами. Ганс глянув на эту парочку неразлучных, в который раз не сдержал улыбку: эти двое даже ранения умудрялись получать синхронно, но при этом в полном соответствии со своим характером. У "барона" через всю щеку шла чрезвычайно аристократичная глубокая кровоточащая царапина, слегка напоминающая след от рапиры. У Майера же под глазом красовался роскошный багрово-синий, отливающий чернотой "фонарь" вполне пролетарского вида. От дальнейших размышлений на эту тему Ганса отвлекла мощная стрельба, внезапно вспыхнувшая на левом фланге. Оставив вторую и третью штурмовые группы разбираться с захваченными пленными и трофеями, Нойнер быстро погнал резерв в сторону порта, где продолжала греметь канонада.

Впрочем, спешка оказалась напрасной, Рихтер вполне справлялся и сам. Когда резерв Нойнера, состоявший из 12-ой роты, взвода саперов и штабной батареи дивизиона штурмовых орудий, продравшись через узкие улочки припортового района, вышел к берегу бухты, глазам Ганса предстало феерическое зрелище. "Тигры" Рихтера, заняв позиции между зданиями складов и штабелями различного имущества, сваленного прямо на причалах, прямой наводкой расстреливали стоящие в порту корабли и суда. Десантные корабли, катера, лихтеры и всевозможная портовая мелочь послушно тонули, присоединяясь к многочисленным собратьям, отправленным на дно ударами немецкой авиации за истекшие недели. Сопротивление оказал лишь какой-то военный кораблик под флагом США — не то корвет, не то конвойный эсминец, неизвестно почему задержавшийся в порту на день, но и его хватило ненадолго. Нойнер прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть во всех подробностях мощный взрыв, буквально оторвавший корму корабля — видимо, удачное попадание вызвало детонацию глубинных бомб. Еще кое-какое сопротивление оказали зенитчики с довольно многочисленных батарей, все еще защищавших порт и ближайшие окрестности, но, действующие под прикрытием городской застройки, штурмовые группы относительно быстро смогли их захватить.

Когда заходящее солнце окрасило волны бухты в красноватый цвет американцы оставались в Салерно лишь в качестве пленных — части "Тотенкопф" полностью взяли под контроль город и порт. А Ганс, откинувшись спиной на броню своего бронетранспортёра, всё еще хранящую тепло уходящего дня, задумчиво смотрел на наваленные у причалов груды военной техники и снаряжения, на торчащие из воды искореженные остовы затонувших судов, на плавающие в волнах перевернутые каски и выброшенные на берег трупы, слабо шевелящиеся в пенной полосе прибоя. На губах гауптштурмфюрера играла мечтательная улыбка счастливого человека, только что закончившего тяжелую и опасную, но нужную и любимую работу.

5-я армия США, высадившаяся в Италии, чтобы пройти триумфальным маршем по улицам Рима, освободив из под власти Третьего Райха первую европейскую столицу, была разгромлена и стерта с лица земли. Волны пришедшего с запада прилива разбились о берега Европы, оставшись кровавой пеной на пляжах Салерно.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Гауптштурмфюрер Арцелино Масари — в рассматриваемый момент, командир разведывательного батальона "Тотенкопф".

* Гауптштурмфюрер Вильфред Рихтер — командир тяжелой танковой роты танкового полка "Тотенкопф" (укомплектована танками "Тигр").

* Dumpfbacke (нем.) — немецкое ругательство.

* Mio dio, quanto sangue (ит.) — мой бог, сколько крови.

* Ганс цитирует высказывание, принадлежащее Х. Мольтке-старшему — одному из столпов германского милитаризма и выдающемуся военному теоретику и практику второй половины XIX-го века.

* Regia Marina (ит.) — королевский флот. Официальное название итальянских ВМС в период ВМВ.

* LG1 — Lehrgeschwader 1 (нем.) — первая учебная эскадра. Название является данью традиции, фактически, по состоянию на 43-й год, являлась типичной бомбардировочной эскадрой Люфтваффе.

* Генерал Герман Брайт — командир III-го танкового корпуса Вермахта в рассматриваемый период.

* "Старые железнобокие" — "Old Ironsides" (англ.) — название 1-й бронетанковой дивизии США.

Часть II "Каждому — своё"

Пусть мир превратится в руины,

Пусть все повернется вверх дном,

Мы — новой Земли властелины —

Свой заново выстроим дом! (с)*

Глава 12 "Время собирать камни"

Известия о разгроме и капитуляции 5-ой американской армии под Салерно произвели в Европе, да и во всем остальном мире, эффект разорвавшейся бомбы. Волна, порожденная этим событием, стремительно обогнула земной шар, обернувшись тихой рябью у берегов Японии, страстно желавшей повторить успешную противодесантную операцию своих германских союзников, и Бразилии, где президент Варгас, как раз рассматривавший вопрос о посылке экспедиционных войск в Европу, всерьез задумался о последствиях такого шага для своей политической карьеры. Переход от непрерывной череды потрясающих успехов, тянувшейся за войсками "союзников" еще с осени 42-го, со времен операции "Torch", к столь оглушительному провалу был чересчур уж резким — многие правительства и штабы оказались попросту не готовы к такой стремительной смене военно-политической обстановки. А борьба, между тем еще отнюдь не была закончена. Немцы ликвидировали лишь один, пусть и самый опасный, из плацдармов, захваченных англосаксонскими войсками в Европе. На остальных направлениях продолжались ожесточенные бои, протекавшие подчас с весьма переменным успехом, поэтому генерал-полковник Гальдер не разделял всеобщего приподнятого настроения, царившего на расширенном вечернем совещании в ставке верховного командования вооруженных сил.

— В связи с окончательной ликвидацией Салернского плацдарма основные силы 4-ой танковой армии могут быть использованы против войск 1-ой британской армии у Таранто. В настоящий момент XLVIII-ой танковый корпус и большинство армейских частей усиления уже перебрасывается в Калабрию с задачей сменить парашютный корпус Шлемма. По оценке штаба группы армий "Юг" эта перегруппировка и последующая подготовка к наступлению займет от четырех до шести дней в зависимости от силы противодействия вражеской авиации.

— Люфтваффе гарантирует господство в воздухе! — Напыжившийся от гордости, Геринг не преминул влезть в доклад.

— Истребительные и зенитные части сделают всё возможное, для нейтрализации воздушной активности противника. — Ешоннек счел необходимым несколько смягчить громкое заявление своего шефа. Гальдер чуть заметно поморщился — начальник штаба ОКХ терпеть не мог, когда его перебивали. Эта мимика не укрылась от взгляда Гитлера, который, нахмурившись, нетерпеливо бросил:

— Продолжайте, генерал.

— Следом за XLVIII-м последует и III-й танковый корпус, но фельдмаршал Манштейн считает, что задействовать его для ликвидации плацдарма в Калабрии не придется — положение англичан там довольно неустойчиво.

— А что с Сицилией?

— Обстановка тяжелая. По данным разведки группировка противника на острове за последнее время была существенно усилена и в данный момент насчитывает порядка семисот тысяч солдат и офицеров. Аэродромная сеть острова существенно расширена и реконструирована. Вражеская авиация господствует в воздухе, Люфтваффе более-менее уверенно прикрывает только район Мессины, да и то в основном с помощью зенитно-артиллерийских частей. Не смотря на ликвидацию прямой угрозы Неаполю, что позволяет несколько улучшить снабжение Сицилийского плацдарма и усилить оперативную группу Виттерсгейма, ОКХ и штаб группы армий "Юг" пока не видят шансов переломить ситуацию на этом направлении.

Глаза Гитлера опасно сузились:

— И что вы предлагаете?

Гальдер чуть помедлил, видимо стараясь подыскать для ответа максимально нейтральные выражения, после чего тихо, но уверенно произнес:

— Если ситуация не изменится, то сразу после ликвидации последнего вражеского плацдарма на континенте следует приступить к подготовке эвакуации наших войск с Сицилии.

После этих слов Гитлер все же взорвался. Срываясь на свистящий шепот, фюрер буквально прошипел:

— Вы отдаете себе отчет в своих словах, генерал?

Начальник штаба сухопутных войск подтянулся, едва не щелкнув каблуками начищенных до зеркального блеска сапог:

— Да, мой фюрер! Если же вы считаете, что я не соответствую занимаемой должности...

— Довольно, Гальдер! Я не хочу даже слышать об оставлении Сицилии!

Генерал упрямо склонил голову, демонстрируя вскочившему фюреру безукоризненный пробор, и с упорством работающего механизма продолжил:

— Мой фюрер, вне зависимости от ваших желаний, наши войска при сложившемся соотношении сил не в состоянии осуществить контрдесантную операцию и очистить от противника Сицилию. Дальнейшие попытки цепляться за Мессинский плацдарм приведут лишь к ненужным потерям в людях, технике и плавсредствах. В перспективе же такие действия могут обернуться разгромом группы Виттерсгейма, если противнику всё же удастся захватить господство в небе над проливом, а такая возможность имеется...

— Кто еще так думает? — Гитлер обвел тяжелым взглядом, сидящих за столом генералов и маршалов. Высказаться решился лишь Йодль:

— Разрешите, мой фюрер?

Дождавшись отрывистого кивка, начальник штаба оперативного руководства верховного командования Вермахта заговорил в своей обычной манере, напоминавшей рассуждения вслух:

— Я не согласен с генерал-полковником в его оценке боевых возможностей наших вооруженных сил. В данный момент наша армия сильна, как никогда, и ход боевых действий это полностью подтверждает. Поэтому я считаю, что мы имеем возможность развить достигнутый успех и постараться окончательно перехватить у противника инициативу. Это лучше любых чисто-оборонительных мер подорвало бы любую планомерную подготовку нового англо-американского вторжения в Европу.

— Что конкретно вы предлагаете, генерал?

— Я полагаю разумным не ограничиваться обороной "крепости Европа", а напротив — действовать активно. Создавшаяся обстановка благоприятствует проведению масштабных наступательных операций за пределами Европейского континента. Положение британских войск на Ближнем и Среднем востоке — не стабильно. Наиболее боеспособные войска западных "союзников" задействованы в Италии, либо все еще пребывают на Британских островах. В то же время группа Кемпфа заканчивает в настоящий момент подготовку удара на Тегеран. Я предлагаю расширить эту частную операцию, придав ей характер стратегического наступления, имеющего целью захват всего района Персидского залива. В случае успеха нашего наступления в данном регионе, войскам "содружества" будет нанесен сильнейший удар, а перед Вермахтом откроются новые перспективные операционные направления. В частности, появится возможность наладить прямое взаимодействие с нашими японскими союзниками, а также существенно повлиять на позицию Турции. Я считаю, что это будет наиболее действенным способом срыва нынешней стратегии англосаксов, направленной на изоляцию, окружение и постепенное удушение Европы.

Гитлер подозрительно прищурился:

— То есть вы предлагаете перенести центр тяжести текущего противостояния из центральной части Сердиземноморского бассейна в район Персидского залива и угрозой нефтяным полям Ирака и Ирана заставить "союзников" отказаться от активных операций против Сицилии и материковой Италии?

Йодль невозмутимо кивнул:

— Именно так, мой фюрер. Нынешние же бои на Сицилии и в Калабрии послужат отличным прикрытием для наших планов на Востоке, надежно приковывая к себе силы и внимание противника. Поэтому я предлагаю не эвакуировать Мессинский плацдарм, а напротив — всячески его укрепить, продемонстрировав нашим оппонентам решимость драться за остров до конца. Такой способ действий, наряду со стандартными мерами дезинформации, лучше всего послужит делу маскировки наших наступательных планов в Иране.

— Генерал Вёлер!

Бессменный начальник штаба Манштейна, представлявший на этом совещании группу армий "Юг", встрепенулся:

— Мой фюрер?

— Сможет ли ваша группа армий обеспечить длительное удержание плацдарма на Сицилии?

Генерал на секунду задумался, стремительно перебирая в голове все возможные варианты развития событий, которые он со своим командующим тщательно прорабатывали в последнее время, и, стараясь сформулировать ответ, который бы удовлетворил фюрера, при этом не сильно нарушив их собственные планы. Приемлемое решение отыскалось довольно быстро:

— Да, мой фюрер. Попытки выбить группу армий Александера с острова в сложившихся условиях вряд ли имеют шансы на успех, но консервация текущего положения возможна, хотя и потребует значительно больших материальных и людских затрат, чем оборона по побережью Калабрии. Особенно существенный вклад потребуется от Люфтваффе, так как без достаточно надежного прикрытия с воздуха проходящих через пролив линий снабжения поддержание группы Виттерсгейма в боеспособном состоянии станет невозможным.

— Это единственное условие?

— Да, мой фюрер.

— Герман?

— Люфтваффе готово и впредь прикрывать морские перевозки на Сицилию, столько, сколько потребуется.

— Хорошо! Альфред, составьте соответствующую директиву. Паулюс! Немедленно приступайте к проработке мероприятий, необходимых для осуществления новых операций на Персидском направлении. Герман! Ты лично отвечаешь за бесперебойность транспортного сообщения в Мессинском проливе. На этом пока всё. Совещание окончено, господа.

Генералы и маршалы молча покидали свои места, стараясь не смотреть на сжавшего побелевшие губы Гальдера. Указание Гитлера по подготовке предстоящего наступления, отданное через голову начальника штаба его непосредственному заместителю, лучше всяких слов говорило о том, что дни генерал-полковника на его нынешнем посту — сочтены.

* * *

Гейдрих небрежно бросил фуражку на стол и, блаженно потянувшись, чуть ли не рухнул в кресло, расслабленно вытянув ноги и развесив руки на подлокотниках — благодать!

"Эти совещания у фюрера довольно таки утомительны. Причем не столько в физическом, сколько в эмоциональном плане. Всё время приходится поддерживать себя в состоянии максимальной концентрации, тщательно следя за реакцией окружающих на любые, даже самые незначительные, известия, и обдумывая каждую произнесенную фразу. Эх, плюнуть бы на все эти недомолвки и пространные намеки... Нельзя! А то последствия могут быть, самые что ни на есть, тяжелые, чему есть множество примеров, самым свежим из которых является сегодняшнее решение об отставке начальника штаба сухопутных войск.

Говоря по совести, Гальдер сам виноват — за столько лет на своем посту мог бы уже и научиться докладывать фюреру в более мягкой форме. Брал бы пример с того же Йодля. Хитрый Альфред, поднаторевший во внутриведомственных интригах во времена негласного противостояния ОКВ и ОКХ за влияние на фюрера и право на фактическое управление вооруженными силами, явил на последнем совещании великолепный образец изящной риторики. Фактически он ни в чем не опровергнул старика Франца, но при этом смысл сказанного развернул на все сто восемьдесят градусов, просто сместив акценты в своем докладе. Да, отбить Сицилию сейчас невозможно, да оборона плацдарма будет обходиться очень дорого, причем чем дальше, тем дороже. И, скорее всего, через месяц-другой, остров таки придется покинуть в любом случае, как и предсказывал теперь уже практически бывший начальник штаба ОКХ. Но! И это очень важное "но", в рассуждениях Йодля все это было подано не как неизбежное зло, а как хитрый отвлекающий маневр, который в самом скором времени послужит делу общей и окончательно победы. Этакая жертва пешки, ради выигрыша слона, если прибегнуть к шахматным аналогиям. В результате ОКВ теперь на коне, а у ОКХ скоро появится новый начальник штаба — такие дела..."

Деликатный стук в дверь прервал ленивый поток мыслей шефа РСХА, заставив его разом подобраться. Гейдрих единым плавным движением перетек из позы расслабленного созерцания в положение сосредоточенного внимания, и когда, спустя пару секунд, дождавшись строго-повелительного возгласа "войдите!", в распахнувшуюся дверь проник, как всегда улыбающийся и жизнерадостный, начальник шестого управления, его глазам предстал собранный и предельно деловой шеф крупнейшей спецслужбы Германии, с головой погруженный в неотложную работу.

— Приветствую, экселенц! Вы, как всегда, в делах?

— Как видишь, Вальтер, как видишь... А как продвигаются твои переговоры?

Шелленберг улыбнулся еще лучезарней, хотя это и казалось невозможным:

— Великолепно! Всё прошло, как по маслу.

— Рассказывай.

Бригадефюрер задумчиво пробежался взглядом по потолку кабинета, словно собираясь с мыслями, после чего начал свой обстоятельный доклад, растянувшийся минут на сорок. Когда он, наконец, закончил, Гейдрих еще некоторое время сидел неподвижно, меланхолично вертя в пальцах карандаш, затем, словно очнувшись, уточнил:

— Значит все-таки Власов?

— Да, экселенц. Эта кандидатура видится в данный момент оптимальной. Он достаточно честолюбив, чтобы стремиться возвыситься, и в то же время достаточно умен и осторожен, чтобы не пытаться выйти из-под нашего контроля. К тому же из высокопоставленных и авторитетных генералов РККА, взятых в плен во время Восточного похода, он первым пошел на полноценное сотрудничество и был наиболее энергичен и последователен в своем решении.

— Хорошо. Будем считать, что кандидат на должность командующего утвержден. Кстати, название для армии уже придумали?

— Штаб Власова предлагает остановиться на аббревиатуре РОА — Русская освободительная армия.

Гейдрих отрицательно покачал головой:

— Нет. Такой вариант не подойдет. Не сейчас, по крайней мере.

— Боитесь политических осложнений, экселенц?

— В том числе. Пока что не будем дразнить наших противников зря, ограничимся более нейтральным названием. Например, РНА — Русская народная армия. Оно должно неплохо подчеркнуть всенародный характер и национальную идею, в то же время не призывая напрямую к агрессии, рardon*, к освобождению.

— Такой вариант также рассматривался. Я думаю, он не вызовет у наших новых союзников никаких возражений.

Слово "союзники" Шелленберг произнес с нарочитой иронией, явно подчеркивая неравноправный характер намечающегося сотрудничества. Гейдрих в ответ только хмыкнул — сама идея каких-то возражений со стороны недавних военнопленных, объявленных у себя на Родине преступниками, выглядела, по меньшей мере, не серьёзно. Однако его лицо почти сразу же вновь приняло озабоченное выражение:

— Кстати, о возражениях. Как прошло согласование с Вермахтом.

— В общем, неплохо. Они и сами собирались навести порядок во вспомогательных частях, так что наше предложение пришлось ко двору. Тем более, когда выяснилось, что Гиммлер тоже претендует на контроль над иностранными формированиями.

— Наш сельский учитель всё никак не успокоится... тем лучше. Он сам толкает армию к сотрудничеству с нами.

Шелленберг никак не прокомментировал последний пассаж, ограничившись лишь понимающей улыбкой, однако следующая фраза патрона заставила его встрепенуться.

— Так на что мы можем рассчитывать, Вальтер, а главное: когда?

— Штаб армии и 1-я дивизия будут сформированы в Плескау уже этой осенью. Части РОНА* в Брянске к этому же времени будут переформированы во 2-ю дивизию. Заодно почистим эту шваль, а то от них уже больше проблем, чем пользы. К зиме закончится формирование 3-й, которую планируется собрать из отдельных охранных и полицейских батальонов. Также осенью-зимой будет сформирован казачий кавалерийских корпус из двух дивизий, в которые намечается свести все отдельные эскадроны и сотни, распределенные в настоящий момент между нашими частями на востоке. Параллельно запланировано формирование белорусской пехотной дивизии и ряда отдельных вспомогательных частей. Общая численность этой армии к весне следующего года должна достигнуть ста тысяч человек. Помимо этого вне структуры РНА на базе отдельных легионов будут созданы дивизии "Идель-Урал" и "Нойе Туркестан". Вооружение — трофейные системы советского образца. Форма — напоминает старое обмундирование российской императорской армии. Устав и боевые наставления — советские, с небольшими коррективами.

— Это правильно, не стоит пытаться их переучивать, да и вообще особо усердствовать в их обучении. Основной упор — на дисциплину, а не на тактическое мастерство. Нам нужно покорное пушечное мясо и политический символ, а не элитные воинские части. Да и наших партнеров из Вермахта такая политика устроит куда больше.

Начальник разведки согласно кивнул, а глава имперской службы безопасности невозмутимо продолжил:

— В общем, я доволен твоими успехами, Вальтер. Пока что всё идет в соответствии с нашими планами. Конечно, до их реализации еще далеко, но всегда лучше подготовиться заранее. Возможно, после завершения текущего конфликта и нового размежевания сфер влияния, нам представится случай окончательно решить восточный вопрос, не откладывая это дело на потом. Тогда наличие собственной "русской" армии будет очень кстати... Если же обстоятельства сложатся неблагоприятно, то этой структурой всегда можно будет пожертвовать... или просто использовать в качестве колониальных войск. Раз уж Райх претендует на гордое звание империи, то такой атрибут нам просто необходим. Как считаешь, Вальтер?

Шелленберг вежливо усмехнулся:

— Вы, как всегда, правы, экселенц.

* * *

Ганс также находил идею вспомогательных войск вполне уместной и полезной. Причем он, как и его начальство, трактовал это понятие чрезвычайно широко: последнее время корпусом СС в качестве вспомогательных использовались итальянские войска, запятнавшие себя участием в недавнем мятеже, а именно старые знакомые из дивизии "Наполи".

Положение недавних союзников было двойственным. С одной стороны вина дивизии, выступившей на стороне Бадольо, была несомненна. С другой — участие "неаполитанцев" в мятеже оказалось чисто формальным. Фактически "Наполи" разоружилась по первому требованию оказавшихся по близости эсэсовцев. Итог этих непоследовательных действий: все время, пока шли бои у Салерно, личный состав просидел в своих казармах под "домашним арестом". В основном потому, что всем заинтересованным сторонам разыгравшегося конфликта было слегка не до них. Но ситуация изменилась и вопрос: что делать с полупредателями общеевропейского дела? — встал в полный рост. В результате высокие договаривающиеся стороны в лице командования группы армий "Юг" и представителей обновлённого итальянского генерального штаба, недавно реформированного Муссолини, пришли к компромиссному решению относительно дальнейшей судьбы незадачливых повстанцев. Командование дивизии в полном составе отправилось под суд, а разоруженных рядовых и младших офицеров использовали на ремонтно-восстановительных работах под Неаполем в качестве своеобразной трудовой армии.

При этом проштрафившиеся "неаполитанцы" оказались в подчинении штаба танкового корпуса СС, который вскоре после окончания боев за Салерно приказом группы армий "Юг" был выведен из состава 4-ой танковой армии и переведен в резерв. Заодно на эсэсовцев возложили задачу обороны Неаполя в случае повторной попытки высадки союзников, что считалось крайне маловероятным, но позволяло на вполне законных основаниях подчинить штабу Хауссера все итальянские части в этом районе, не ущемляя чрезмерно самолюбие последних. А Ганс получил возможность немного поностальгировать, вспоминая первый год своей службы в частях "Тотенкопф", тогда еще не входивших в состав ваффен-СС, и лишний раз доказать, что не зря считается превосходным командиром, способным решить любую задачу. Обе эти возможности он реализовал с блеском, творчески применив довоенный опыт охраны концентрационных лагерей при организации исправительных работ итальянских штрафников.

Впрочем, присмотр за "неаполитанцами" и патрулирование побережья никак нельзя было считать сложными или даже просто обременительными задачами, так что фактически эсэсовцы предавались заслуженному отдыху, любуясь видами Везувия и регулярно купаясь в ласковых водах Тирренского моря. А война шла своим чередом. Остатки 1-ой британской армии, измочаленные и перемолотые непрерывными атаками танковых и армейских корпусов Манштейна, эвакуировались в Африку, бросив на побережье Калабрии всю свою технику и тяжелое вооружение, а также 4-ю гуркхскую дивизию, которой выпала почетная, но тяжелая доля — прикрывать отход и посадку на суда остальных частей. Германская пресса трубила на весь мир о новом Дюнкерке и неприступности европейских берегов для любого вражеского вторжения. Британское радио упирало на спасение большей части личного состава, попавшего в безвыходное положение, разумеется, не по вине собственного командования, а исключительно в силу неблагоприятного стечения обстоятельств. Американцы обживались на Сицилии, методом проб и ошибок, изыскивая способ окончательно выдавить немцев с этого острова. Группа фон Виттерсгейма, преобразованная между делом в 10-ю полевую армию, тоже не теряла времени даром. Её ударные соединения — XIV-й танковый корпус и дивизия "Герман Геринг" были переправлены на материк, им на замену в Мессину прибыли свежий армейский корпус и 999-я пехотная дивизия, укомплектованная бывшими социал-демократами и прочими, пораженными в правах призывниками. Остатки итальянского "Альпийского" корпуса также подверглись ротации. А в небе над Мессинским проливом крутилась нескончаемая карусель ожесточенного воздушного противостояния...

Все эти события проходили как бы мимо Нойнера, служа своеобразным фоном для приятного времяпрепровождения на берегах Неаполитанского залива с регулярными посещениями города и близлежащих курортов. Понимая, что такое счастье просто не может продолжаться долго, Ганс, как и все остальные солдаты и офицеры корпуса, буквально упивался этим отпуском посреди войны, чередуя буйные загулы во время увольнительных с блаженным ничегонеделанием на службе. В результате эти несколько недель мягкого итальянского лета стали едва ли не самыми счастливыми временами его жизни. Но всё проходит, закончился и этот веселый период его насыщенной биографии.

Первой ласточкой грядущих изменений стала переброска эсэсовского корпуса на север. Попутно на подчиненных Хауссера была возложена почетная миссия участия в совместном параде победы, проводимом в Риме по случаю окончательного изгнания англо-саксонских войск из Италии (про Сицилию предпочли дипломатично "забыть"). На торжествах присутствовал сам Муссолини, Германию представлял командующий сухопутными силами фельдмаршал фон Браухич. Механизированные колонны танкового корпуса СС, ставшего главной звездой отгремевших боев, попирали булыжник древних улиц итальянской столицы, проходя мимо величественной громады Колизея, и казалось, что тени великих побед прошлого ложатся на плечи современных триумфаторов — наследников былой славы.

На эсэсовцев пролился настоящий ливень наград, не обошедший стороной и Ганса — герой битвы у "монастырского холма", командовавший подразделением, первым рассекшим вражеский плацдарм и ворвавшимся в Салерно, оказался одним из одиннадцати военнослужащих дивизии, которым триумф в Кампании принес долгожданное посвящение в рыцари. В ходе торжественной церемонии, в присутствии командующего корпусом и командиров всех трех эсэсовских дивизий, гауптштурмфюрер Нойнер был награжден "Рыцарским крестом", застежку которого защелкнул на его шее сам командующий группой армий "Юг" — фельдмаршал Эрих фон Манштейн!

Затем перед офицерами корпуса, а также кавалерами "Рыцарских" и "Германских" крестов в роскошном зале Королевской оперы, ничуть не пострадавшем за время недавних боев, выступил рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Напутствуя героев недавних боев, глава "Черного ордена", среди прочего, произнес: "Мы никогда не позволим поблекнуть этому отличительному оружию, и страху, и наводящей ужас репутации, которые шли впереди нас в боях за Салерно, а будем постоянно повышать их значение"*. Нойнер, слушавший эти слова из партера, не испытывал в ту минуту и тени сомнения в истинности данного изречения.

* * *

После торжественной части состоялся шикарный банкет, на котором рейхсфюрер еще раз поздравил всех вновь награжденных и лично пожал руку каждому из них. Похвала шефа СС, как и возможность пожрать деликатесов за одним столом с высшими чинами организации, была приятна, щекоча самолюбие молодых сорвиголов, но слова, определившие дальнейшую судьбу Нойнера и еще нескольких отличившихся офицеров корпуса, прозвучали уже после застолья.

Дивизионный адъютант выловил Ганса на следующее утро и передал приказ срочно явиться в штаб дивизии. Шестое чувство гауптштурмфюрера насторожилось, но как-то странно. Проанализировав свои ощущения, Ганс пришел к несколько необычному выводу: незапланированный утренний вызов к начальству, да еще и переданный таким подчеркнуто-официальным способом, как ни странно, непосредственной угрозы не нес. Вроде бы. Скорее повод для беспокойства. Ну что ж, могло быть и хуже. Придя к такому заключению, Нойнер отправился на встречу неизбежному.

В кабинете какого-то графского особняка, исполнявшегося в последнюю неделю роль дивизионной штаб-квартиры, Ганса, помимо сосредоточенного Присса, поджидал еще и Баум, рожа которого имела на редкость кислое выражение. Что могло так расстроить старого друга, недавно награжденного дубовыми листьями к Рыцарскому кресту, а на днях еще и произведенного в штандартенфюреры, Нойнер не представлял, но задуматься над этим всерьез ему не дали. Едва выслушав стандартный рапорт Ганса: "командир III-го батальона 1-го панцер-гренадерского полка "Тотенкопф", гауптштурмфюрер Нойнер по вашему приказанию прибыл!", Присс указал пальцем на заранее придвинутый стул.

— Садись, разговор у нас будет не обычный.

При этих словах Баум скривился еще больше. Значит, Отто в этой истории что-то не устраивает. Интересно...

Едва Ганс уселся, бригадефюрер выбил пальцами на лакированной столешнице замысловатую дробь и тут же перешел к делу:

— Сперва о приятном. Поданный Отто и подписанный мной, рапорт о присвоении тебе внеочередного звания — утвержден. Поздравляю, штурмбаннфюрер!

Мозг еще не осознал до конца произошедшее, а намертво вбитые рефлексы уже подбросили тело вперед, заставив вскинуть руку в "германском приветствии":

— Хайль Гитлер!

— Хайль! — Присс и Баум тоже поднялись, теперь уже вполне официально приветствуя сослуживца, но официоз развития не получил. Едва Ганс сел на свое место, как бригадефюрер продолжил:

— Понимаю, что настроение у тебя сейчас неподходящее для серьезных разговоров, но время не ждет, а потому — к делу! Сейчас мы победили, корпус СС покрыл себя славой, но война на этом не заканчивается. Напротив — всё только начинается. Наш противник по прежнему силен и недавние поражения заставят его многому научиться, а значит, мы не имеем права почивать на лаврах. Опыт, приобретенный в боях и оплаченный кровью наших товарищей, должен быть осмыслен и применен с максимальной эффективностью. Ваффен-СС расширяются и реорганизуются. Формируются новые дивизии и корпуса, соответственно расширяются структуры обеспечения и снабжения. Для управления всей этой системой нам нужны квалифицированные штабные офицеры. Офицеры, имеющие богатый боевой опыт, дополненный системным военным образование, ценны вдвойне. Понимаешь, что это значит?

Ганс покосился на мрачного Баума и уверенно кивнул:

— Перевод в новое соединение?

— Да, но не совсем. Вернее не сразу. В корпус пришел приказ из кадровой службы СС: им не хватает офицеров генерального штаба, поэтому командиры, проявившие склонность к планированию и организации боевых действий, должны быть откомандированы на соответствующие курсы Военной академии, после окончания которых, смогут занять штабные должности во вновь формируемых соединениях.

Просмотрев твои доклады, отчеты и рапорты, я пришел к выводу, что из всех офицеров дивизии именно ты наиболее подходишь для штабной работы. — Тут бригадефюрер тоже бросил взгляд на недовольного Баума, после чего продолжил. — И Отто, хоть и не хочет терять своего лучшего комбата, согласен с моим мнением. Так что пиши рапорт, штурмбаннфюрер. И готовься к вступительным экзаменам — времени до окончания очередного набора осталось совсем немного.

Вот так судьба свежеиспеченного штурмбаннфюрера Ганса Нойнера нежданно-негаданно совершила очередной резкий поворот, заставив забыть о, казавшихся такими близкими и легко-осуществимыми, планах на будущее и с головой погрузиться в новые заботы. Полетели к чертям надежды на законный отпуск, полагавшийся в связи с награждением. Напомнили о себе столь хорошо знакомые Гансу заботы, связанные с передачей своего подразделения новому командиру. Подготовка к поступлению заставила вновь засесть за уставы и наставления — завалить экзамен, опозорив дивизию и своих командиров, рекомендовавших его к обучению, решительно не хотелось.

Но опыт и целеустремленность, помноженные на некоторую толику таланта, способны свернуть горы, а потому, когда пришло время отправляться в Берлин, Ганс передал свой, теперь уже бывший, батальон его новому командиру — гауптштурмфюреру Вальтеру Ридеру в идеальном состоянии. После чего уверенно сдал вступительные экзамены и был зачислен в стройные ряды учащихся десятого набора курсов офицеров генерального штаба при Военной академии.

В последний день перед отправкой в столицу, во временную квартиру Ганса заявился Баум и, окинув тоскливым взглядом интерьер, задумчиво протянул:

— Собрался уже?

И в ответ на кивок Нойнера невозмутимо продолжил:

— Ну да, ты всегда на подъем легким был. Я чего зашел: там, в столовой, парни собрались тебя проводить. Не каждый день у нас офицерами генштаба становятся, так что пошли, пока время есть.

В длинном зале столовой Ганса дружно приветствовала немалая толпа народу — офицеры и унтера с которыми он, так или иначе, пересекался за время своей долгой и успешной службы в дивизии. Те, с кем он воевал и дебоширил, кто был рядом во время жестоких боев и разгульного веселья относительно мирных дней. Те, кто остался жив, исходив вдоль и поперек всю Европу по неверным военным дорогам.

Стоило Гансу в сопровождении Отто появиться в помещении, как Вальтер Бестманн, старший по званию среди собравшихся, поднял руку, призывая гомонящих сослуживцев к тишине:

— Камрады! Сегодня мы провожаем нашего друга, одного из лучших офицеров дивизии и просто хорошего парня. Тащите его за стол!

После этих слов Ганса подхватила сразу дюжина крепких рук и, под смех и шутливые выкрики собравшихся, поволокли к уставленному явно не стандартной выпивкой и закуской столу. Из дальнейших событий на следующий день, валяясь на мягком диване в купе экспресса "Рим-Берлин", Нойнер достаточно отчетливо смог вспомнить только Майера в расстегнутом мундире, провозглашавшего очередной тост, стоя одной ногой на своем стуле, а другой — на столе, да "барона", вручавшего ему памятный подарок. Последнее обстоятельство вспомнилось быстрее всего, так как подарок обнаружился утром на его руке — дорогие и очень качественные швейцарские часы с массой дополнительных функций и памятной гравировкой, вручая которые фон Равенштайн проговорил:

— Ты вел нас за собой и всегда был рядом в самых жестоких боях. И нам ни разу не пришлось об этом пожалеть. Возьми, командир. На память о третьем батальоне, который никогда тебя не подводил.

Колеса отстукивали мерную дробь, поезд летел к перевалу Бреннер, Ганс в гордом одиночестве поправлял здоровье полусухим красным вином и гадал, чем его встретит столица тысячелетнего Райха. Начинался новый этап его военной карьеры.

* * *

А пока Нойнер обживался в Берлине, активно готовясь к занятиям в академии, мир жил своей собственной жизнью. Война, идущая четвертый год, продолжала сотрясать океаны и континенты, пожирая все новые и новые человеческие жизни.

Войска 7-ой армии США предприняли очередную попытку прорвать "линию Этны", воспользовавшись сменой немецких войск на передовой. Атака провалилась, обернувшись упорными трехдневными боями, сопровождавшимися чувствительными потерями с обеих сторон. В Италии состоялся суд над руководителями недавнего мятежа во главе с Бадольо. А на бескрайних просторах Тихого океана развернулось очередное ожесточенное сражение — американская морская пехота, при поддержке австралийцев, высадилась на занятый японскими войсками остров Новая Георгия.

Немецкое командование тоже не сидело, сложа руки, спеша воспользоваться благоприятной стратегической обстановкой, сложившейся после провала англо-американского вторжения в Италию. И первым звеном в цепи планируемых операций стало давно подготавливаемое наступление в северном Иране. Время, прошедшее после взятия Тебриза, не было потрачено даром. Оперативную группу "Кемпф" преобразовали в 12-ю армию и значительно усилили. В ее составе появился штаб LVII-го танкового корпуса, вместе с которым прибыла пополненная и отдохнувшая 23-я танковая дивизия. 28-я и 90-я дивизии были окончательно переформированы в моторизованные. XVIII-й горнострелковый корпус пополнился 97-ой легкопехотной дивизией, а корпус "Ф" буквально накачали новыми формированиями, в основном из числа различных мусульманских легионов, и теперь это своеобразное соединение по своему составу напоминало усиленную, частично моторизованную пехотную дивизию. Люфтваффе со своей стороны выделило для поддержки грядущего наступления на Тегеран V-й авиакорпус и 9-ю зенитную дивизию. Также немало было сделано для улучшения снабжения и расширения сети коммуникаций.

Не зевали и англичане. Монтгомери энергично взялся за дело, стремясь превратить второсортные оккупационные соединения, не видавшие ранее противника страшнее местных повстанцев, в полноценную боевую армию, способную не только противостоять немецким ветеранам Восточного фронта, но и одержать над ними верх. Снабжение и подкрепления шли потоком. В портах Персидского залива днем и ночью разгружались суда из Индии, метрополии, Южной Африки и США, выбрасывая на спешно расширенные и модернизированные причалы десятки тысяч солдат и сотни тысяч тонн грузов. Вопрос: кому владеть персидской нефтью? — был слишком важен для Британской империи, и потому Комитет начальников штабов не мелочился, отправляя 10-й армии все необходимое по первому требованию. Задачу перед генерал-лейтенантом Бернардом Лоу Монтгомери поставили весьма решительную: разгромить противостоящие германские формирования и восстановить полный контроль над всей территорией Ирана.

К середине июля войска обеих сторон были готовы к наступлению, но более напористые немцы все же опередили неторопливых британцев. 17-го июля после мощной артподготовки германская пехота, при массированной поддержке авиации, атаковала передовые укрепленные позиции III-го британского корпуса — длительный период ожидания закончился.

По началу дела у подчиненных Кемпфа складывались неважно: хорошо укрепившаяся и обильно снабженная артиллерией, британская пехота цепко держалась за свои позиции. Впрочем, немцам упорства тоже было не занимать. Штурмовые группы медленно, но неуклонно продвигались вперед, прогрызая оборону британских укрепленных пунктов и отражая контратаки двух танковых бригад. Куда резвее события развивались на левом фланге британцев, где горные стрелки Франца Бёме*, не без помощи местных жителей, служивших проводниками, сбили фланговое прикрытие 10-ой армии и начали выходить в тыл южноафриканскому корпусу. Оборона англичан дрогнула, чем немедленно воспользовался Кемпф. Опытный вояка, прошедший не одну кампанию, тут же бросил на колеблющуюся чашу весов свою главную ударную силу — LVII-ой танковый корпус Кирхнера, и это принесло долгожданный успех.

Пройдя через бреши, пробитые пехотой в обороне отступающих южноафриканцев, немецкие танкисты привычно ринулись вперед, давя и круша беззащитные колонны. Монтгомери не задержался с ответом, пустив в ход свой главный козырь — недавно сформированный X-й корпус, состоящий из 1-ой и 10-ой бронетанковых дивизий. Формально, британцы не уступали немцам в численности, а по количеству танков даже имели некоторое превосходство, но... За плечами танкистов Вермахта было несколько лет маневренной войны в Европе и Советском Союзе, отработанная тактика танковых боев и отменное взаимодействие всех родов войск, доведенное до автоматизма. Всё это не могло не сказаться в столкновении с британскими дивизиями, еще не имевшими реального боевого опыта. В завязавшемся двухдневном встречном сражении неповоротливые англичане были разбиты в пух и прах, после чего перед танками Кирхнера открылась дорога на Тегеран.

Следует отметить, что, в силу ряда причин, войска обеих сторон на данном ТВД были оснащены практически идентичным автотранспортом американского производства. Объяснялось это просто: англичане пользовались лендлизовскими поставками, а немцы — обильными трофеями. При захвате Кавказа в 42г и затем, во время боев за Тебриз и Пехлеви, Вермахтом было захвачено огромное количество автомашин, запчастей и снаряжения, скопившихся в регионе и предназначавшихся для оснащения советских и британских армий. Этим своеобразным обстоятельством решило воспользоваться германское командование, сформировав на основе одного из полков, недавно созданной дивизии специального назначения "Бранденбург", особую боевую группу. Данное подразделение, получившее по фамилии командира название "бригада фон Бройха", было укомплектовано американским транспортом, частично переодето в британскую форму, оснащено британским трофейным оружием и американской техникой. Солдаты и офицеры, переодетые в британскую форму, владели английским языком и носили эмблемы южноафриканских частей, что, наряду с царящей неразберихой, должно было нивелировать их немецкий акцент, который впопыхах можно было принять за бурский.

После сокрушения британских бронетанковых дивизий, бригада "фон Бройх" была введена в прорыв и устремилась к Тегерану, усиливая, охвативший 10-ю армию, хаос. Просачиваясь через заслоны, смешиваясь с отступающими частями и внезапно атакуя уже и без того расстроенные и деморализованные подразделения, "бранденбуржцы" и активно сотрудничающие с местными жителями части "корпуса Ф", действующие сходным образом, посеяли в тылу "союзников" настоящую панику. Многонациональные войска содружества, укомплектованные англичанами, южноафриканцами, индусами, поддерживаемые отдельными подразделениями американцев и разбавленные всевозможными вспомогательными арабскими формированиями, оказались не готовы к такому повороту событий.

В последний день июля передовые части 90-й моторизованной дивизии, идя по следам диверсантов фон Бройха, без боя вступили в столицу Ирана. Буквально на следующий день местные националисты обнародовали очередное воззвание к иранскому народу, призывая окончательно изгнать британцев с персидской земли. Угасший было, мятеж запылал с новой силой, активно питаемый немецкой агентурой. Армия Монтгомери отступала, бросая оружие и запасы, к Тигру и Персидскому заливу. В августе первые разведдозоры Кемпфа, двигаясь через Хамадан и Керманшах, появились у границ Ирака.

Спустя четверть века, германские солдаты вновь поднимали свои знамена в окрестностях Персидского залива, заставляя британских политиков и стратегов старшего поколения вспоминать, казалось бы, развеянные навсегда, призраки прошлого, вроде Багдадской дороги и позорной капитуляции под Кут-эль-Амара. Выражаясь образным языком Екклесиаста*, Германия начала собирать камни, щедро разбросанные в предыдущие годы.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* В качестве эпиграфа использован фрагмент песни Ханса Баумана "Es zittern die morschen Knochen", перевод В.Солоухин.

* Рardon (фр.) — извиняюсь.

* РОНА — Русская освободительная народная армия. Так назывались вооруженные формирования, первоначально созданные на Брянщине под немецким патронажем как части местной самообороны.

* Слегка измененный фрагмент реальной речи Генриха Гиммлера, произнесенной им перед командирами танкового корпуса СС 24-го апреля 43-го года по случаю взятия Харькова.

* Франц Бёме — генерал горнострелковых войск, командир XVIII-го горнострелкового корпуса.

* Книга Екклесиаста — часть Ветхого завета, среди прочего, содержит фразу: "Всему свое время... время разбрасывать камни и время собирать камни".

Глава 13 "Кадры решают всё"

Военные успехи Германии произвели надлежащее впечатление не только в покоренной Европе и нейтральных странах, но и в стане "союзников". И впечатления эти были не из приятных. Сложившуюся ситуацию следовало срочно менять, а из, полученного столь дорогой ценой, опыта — сделать соответствующие выводы. И эти выводы были сделаны.

В первую очередь Вашингтон и Лондон озаботились кадровыми вопросами, то есть поиском виновных в, постигших англо-американские войска, неудачах. Таковые нашлись без особого труда. Первым под раздачу попал генерал Дуайт Эйзенхауэр — главнокомандующий всеми вооруженными силами союзников в Средиземноморье, руководивший действиями американо-британских войск во время боев во французской Северной Африке, на Сицилии и в Италии. Собственно, именно на него повесили основную вину за провал высадки на Апеннинах, гибель 5-ой армии США и тяжелейшие потери, понесенные в этих неудачных боях наземными, морскими и воздушными силами "союзников". Наспех собранная смешанная комиссия, расследовавшая причины разгрома под Салерно по горячим следам, установила, что: "...высадка была предпринята поспешно, без необходимой подготовки и при общем неблагоприятном соотношении сил... вся операция носила авантюрный характер". После таких выводов комиссии генерала без лишних рассуждений уволили из рядов вооруженных сил, причем многие считали, что он еще дешево отделался.

Британцы были менее склонны к принятию скоропалительных решений, но под давлением заокеанских соратников, скрепя сердце, отправили в отставку генерала Ритчи, командовавшего 1-ой армией Содружества в боях под Таранто. Ему поставили в вину плохую организацию высадки и недостаточно энергичные действия по расширению плацдарма и развитию наступления на север — на соединение с частями 5-ой американской армии. Представители США настаивали, что именно нерешительные и вялые действия британцев в Калабрии, предопределили гибель салернского десанта. К самому генерал-лейтенанту Марку Уэйну Кларку, командовавшему злосчастной 5-ой армией, тоже было немало вопросов по организации высадки и управлению войсками, но вот задать их в ближайшее время не представлялось возможным, так как генерал, вместе с большинством офицеров своего штаба, находился в немецком плену. А потому вопрос с его долей ответственности в произошедшей катастрофе отложили до лучших времен.

Однако простое наказание невиновных, как и награждение непричастных, вроде генерал-лейтенанта Джорджа Смита Паттона, ставшего трехзвездным генералом за свой самочинный рейд на Палермо, проблему не решало. Требовались новые решения и новые люди, способные воплощать их в жизнь. И такие люди были найдены.

Из небытия, точнее из далекого австралийского Брисбена, был извлечен генерал Дуглас Макартур. Он сам, как и его штаб, пребывал в забвении после эвакуации с, захваченных японцами, Филиппин. Формально он являлся командующим в южной части Тихого океана и отвечал за оборону Австралии, а также подготовку совместного американо-австралийского контрнаступления на занятую японцами Новую Гвинею. В дальнейшем предполагалось развитие атаки в направлении Филиппинских островов и Голландской Индии. Но...

Столкнувшись с упорным сопротивлением японцев в болотистых джунглях Соломоновых островов и прикинув трудности, ожидающие десантников в случае высадки на еще более дикую, а главное не соизмеримо большую по площади, Новую Гвинею, американский комитет начальников штабов отказался от этой идеи. Захват огромного, гористого острова, покрытого непролазными тропическими лесами, в чаще которых еще не ступала нога человека, за исключением представителей абсолютно диких племен местных аборигенов, был признан не целесообразным. Тем более, что японцы неплохо подготовились к затяжным боям, сосредоточив на Новой Гвинее свою 18-ю армию и создав на острове ряд хорошо укрепленных баз, прямой штурм которых стоил бы немало крови. С подачи адмирала Нимица, более перспективным сочли наступление в центральной части Тихого океана, а генерал Макартур, вместе со своим штабом, остался не у дел. Однако, поражения в Европе и на Ближнем Востоке заставили вспомнить о бывшем начальнике штаба армии США и герое обороны Филиппин. В сентябре 43-го года Дуглас Макартур был отозван с Тихоокеанского театра военных действий и назначен главнокомандующим всеми сухопутными, морскими и воздушными силами "союзников" в Европе.

Таким образом, американцы окончательно подмяли британскую стратегию, подчинив ее своим интересам и установив полное единоначалие, но эта победа далась им нелегко. Даже после назначения Макартура, британские штабы, подстрекаемые неугомонным Черчиллем, продолжали выдвигать один план за другим, пытаясь все же склонить могущественного союзника к принятию излюбленной периферийной стратегии. Аргументы англичан сводились к тому, что попытка нанести Райху удар сразу в жизненно-важные центры, как того хотели американцы, в силу своей очевидности, неминуемо столкнется с мощным сопротивлением противника, что повлечет за собой тяжелейшие потери и в итоге может вообще привести к провалу, как это произошло в Италии. В качестве альтернативы предлагалось нанести ряд ударов по растянутому периметру немецкой зоны влияния, постепенно сжимая кольцо и подготавливая почву для генерального наступления. Янки против такой стратегии возражали, причем, весьма энергично. Проблему сопротивления противника на решающем направлении они предлагали преодолевать путем создания подавляющего превосходства в силах, считая, что именно нарушения этого первейшего принципа ведения войны, открытого еще Эпаминондом в седые времена античности, привело к поражению под Салерно. Предложения британских поклонников стратегии непрямых действий, ратовавших за высадку где-нибудь на Пиренеях или в Норвегии, были решительно отвергнуты. Ставка делалась на масштабное вторжение через Ла-Манш, которое должно было быть осуществлено будущим летом любой ценой. Впрочем, окончательно английские периферийные планы похоронены не были, но теперь они квалифицировались как вспомогательные и отвлекающие, призванные лишь облегчить проведение главной операции и дезориентировать немецкую разведку и штабы.

Не менее яростные споры разгорелись между "сухопутчиками" и адептами воздушной мощи. Последние, во главе с маршалом авиации Харрисом — главой британского Бомбардировочного командования, настаивали на том, что правильно организованное и настойчиво проводимое воздушное наступление на Германию и подвластные ей страны Европы способно само по себе обеспечить достижение главной цели — разрушения германской военной мощи и принуждения Третьего Райха к капитуляции. Или, по крайней мере, настолько ослабит способность противника к сопротивлению, что, запланированное на следующий год, вторжение будет просто обречено на успех. Недавний провал операции "Pointblank" объяснялся недостаточно отработанной тактикой стратегических воздушных налетов и недостатком сил. Причем у такой точки зрения имелись сторонники не только среди летчиков — уж очень заманчиво смотрелась перспектива разгромить противника, не рискуя подставить под разгром или пропустить через мясорубку миллионы американских и британских солдат. В результате в заключительном докладе Объединенного комитета начальников штабов, озвученном на конференции "Квадрант" 24 августа 1943 г., в разделе "Воздушное наступление" указывалось: "Подрыв и дезорганизация во все возрастающих масштабах военно-экономической мощи Германии, разрушение важнейших объектов на коммуникациях противника и значительное сокращение боевых сил немецкой авиации, путем проведения объединенного воздушного наступления со всех удобных баз, являются предварительным условием проведения будущего вторжения. Поэтому, в силу особой стратегической важности воздушного наступления, ему по-прежнему необходимо уделять величайшее внимание"*.

"Союзники" сделали свой выбор.

* * *

Не менее мучительно выбор новой стратегии проходил и в Германии, хотя причины тут были совершенно иные. Как гласит старая поговорка: у победы много отцов, поражение — всегда сирота. Если высшее командование "союзников" искало (и находило) виновных в недавних неудачах, то немецкие генералы и маршалы ожесточенно делили лавры победителей, завоеванные на полях только что отгремевших битв, заодно решая: кто (и как) будет получать эти самые лавры в будущем.

Процесс перехода от стратегии проведения молниеносных наступательных кампаний к ведению затяжной коалиционной войны, потребовавший перестройки экономики, государственной политики и структуры вооруженных сил, начатый еще зимой 42-го года, к осени 43-го, наконец, завершился. Своего рода финальным аккордом этой трансформации стала официальная отставка генерал-полковника Гальдера с поста начальника штаба сухопутных войск и замена его генералом Паулюсом. Однако этим единичным, хотя и знаковым, событием дело не ограничилось. Пользуясь случаем, фюрер протолкнул ряд директив, существенно перераспределивших властные полномочия различных элементов германской военной машины.

Фактически произошел окончательный переход пальмы первенства в деле управления военными усилиями Третьего Райха и возглавляемой им континентальной коалиции. Отныне полномочия штаба сухопутных войск ограничивались детальной проработкой сухопутной составляющей стратегических планов ОКВ. Верховное командование Вермахта оттеснило ОКХ — бывшую вотчину Гальдера, от планирования и проведения стратегических операций. Через пять с половиной лет после своего создания это детище Гитлера, созданное им в пику старому "прусскому" генштабу (прямыми потомками которого считали себя генералы ОКХ), наконец-то стало тем, чем и должно было быть — верховным штабом вооруженных сил, а не личным секретариатом фюрера, как ехидно именовали эту структуру острословы из ОКХ.

Военное планирование в Германии возглавил хитрый и осторожный Йодль с подчиненным ему штабом оперативного руководства, в то время как ОКХ, возглавляемое исполнительным и безинициативным Паулюсом, фактически превратилось в одно из подразделений ОКВ. Годами длившееся противостояние штабов наконец-то закончилось убедительной победой гитлеровских выдвиженцев, но до единства управления в вооруженных силах Райха было всё еще далеко.

Штабы флота (ОКМ) и Люфтваффе (ОКЛ) по-прежнему сохраняли изрядную автономность, их подчинение ОКВ носило, зачастую, довольно формальный характер. Более того, наметившаяся еще перед войной, тенденция к смешению родов войск, в сорок третьему году только усилилась. ВВС было уже мало собственных элитных штурмовых частей, в лице парашютных егерей. С подачи Геринга началось формирование целой парашютной армии, в состав которой, помимо прочего, должен был войти полноценный танковый (sic!) корпус! Причем слова рейхсмаршала не расходились с делом — первая дивизия будущего парашютно-танкового корпуса, носящая имя главкома Люфтваффе, уже была сформирована и даже успешно прошла крещение огнем, отличившись в боях за Сицилию.

Но дальше всех в деле фрондирования приказов Верховного командования Вермахта удалось зайти ведомству Генриха Гиммлера. СС в целом и их военное крыло — ваффен-СС в частности, не подчинялись ОКВ даже формально. Отдельные части и соединения СС могли временно передаваться под командование армейских штабов, но и только. Ни расформировать, ни каким либо другим способом воздействовать на численность, структуру и состав этих частей, генералы Вермахта не могли. Равно как не могли назначать, смещать, или отдавать под суд солдат и офицеров СС. Фактически, эсэсовцы обладали куда большей автономией и самостоятельностью, чем представители вооруженных сил многих, формально независимых, стран из числа европейских союзников Германии.

Помимо прочего, созданная Гиммлером, военная машина, обладала собственной, независимой от Вермахта, системой комплектования и обучения, чем штаб рейхсфюрера в последнее время активно пользовался, вербуя пополнения по всей Европе и даже за ее пределами. Результатом, как не трудно догадаться, стал стремительный рост численности военного крыла "черного ордена". В тоже время военные успехи, достигнутые старыми, отборными дивизиями СС, создавали ореол героизма и непобедимости, который, усилиями пропаганды, распространялся на все формирования ваффен-СС, формируя вокруг них ауру элитарности.

Постоянно апеллируя к великолепным результатам, достигнутым его подопечными в многочисленных военных кампаниях, и особенно напирая на выдающиеся достижения танкового корпуса Хауссера в последних боях, Гиммлер добивался у Гитлера все новых и новых уступок и преференций для своей организации. Фюреру импонировали неукротимый боевой дух и высокая выучка эсэсовских дивизий, а также, не в последнюю очередь, их преданность. Вождь германской нации с недоверием относился к армии, доставшейся ему в наследство от Веймарской республики, и видел в войсках СС неплохой противовес старой прусской военной аристократии.

Результатом воздействия всех этих факторов стал ряд приказов и директив, выпущенных ОКВ и штабом рейхсфюрера осенью сорок третьего года, разрушивших последнюю плотину на пути безудержного роста воинских формирований СС. С этого момента началось массовое создание национальных корпусов СС, которым, в понимании Гиммлера, отводилась роль прообраза будущих вооруженных сил объединенной Европы. Причем для осуществления этого амбициозного проекта Вермахт вынужден был поступиться не только значительной частью причитавшихся ему вооружений и техники, но и передать под эгиду рейхсфюрера ряд добровольческих воинских формирований, созданных армией и успешно действовавших в ее составе. СС же окончательно перестали быть элитной преторианской гвардией фюрера, постепенно превращаясь в некое подобие гигантского иностранного легиона и, что куда важнее, в реального конкурента традиционных вооруженных сил.

Это было уже слишком — чаша терпения "старого" генералитета оказалась переполнена.

* * *

— Интересно, что в итоге сможем с этого получить мы?

— Тебе виднее, Рейнхард. Но я бы посоветовал на этот раз действовать в обход фюрера.

Гейдрих небрежно хмыкнул:

— За это не переживай, я предпочитаю не повторяться в таких щекотливых делах. Самое опасное в нашей профессии — стать предсказуемым.

Шеф РСХА, машинально постукивая по столу тупым концом карандаша, задумчиво уставился на папку с документами, только что принесенную начальником 4-го управления, затем, по-прежнему не отрывая взгляда от папки, неопределенно протянул:

— Весь вопрос в том: кому мы предложим свой союз?

Мюллер только пожал плечами:

— Выбор не так уж велик.

— Да, к сожалению. И я всё больше склоняюсь к альянсу с армией — их деятельность нашего неугомонного рейхсфюрера задевает больше всего.

— Не совсем так. Обрати внимание на вот этот вот любопытный меморандум.

Глава Гестапо пододвинул к себе папку и, быстро перелистав сложенные в ней документы, протянул шефу несколько скрепленных листов, с броским названием "Проект Европейской Конфедерации". Авторство документа, как следовало из стоящего на нем штампа, принадлежало SS-Hauptamt*, а точнее Amtsgruppe D*. Рейнхард быстро пробежал глазами предложенный его вниманию текст, причем по мере прочтения лицо его стремительно светлело. Под конец Гейдрих, уже не в силах сдерживаться, откровенно рассмеялся:

— Бог мой! Зачем этот мечтатель полез в политику? Тут ломали себе шеи куда более прагматичные люди!

Мюллер вновь скептически передернул плечами:

— Подписи рейхсфюрера под этим и другими, подобными документами — тут шеф Гестапо аккуратно постучал указательным пальцем по лежащей на столе папке — нет. Но, как видишь, мечтателей в его ведомстве хватает и без него.

Гейдрих небрежно отмахнулся:

— То, что его подпись отсутствует, практически не меняет дела. Мы ведь собираемся развалить СС, как организацию, а не копаем под нынешнего рейхсфюрера. Гиммлер — серая посредственность, трудолюбивая, но абсолютно бездарная. Сам по себе он не опасен. Другое дело — организация, находящаяся под его командованием. Пусть мы и выщипали у них немало перьев в последние годы, но СС по-прежнему остаются наиболее организованной и сбалансированной силой в Райхе, практически дублируя всю систему государственного устройства. И сейчас они переживают очередной период активного роста. Причем, судя по вот этим вот бумажкам, — тут Гейдрих демонстративно взмахнул проектом европейской конфедерации — кое-кто в СС уже подумывает о том, чтобы не просто дублировать, а полностью подменить собою нынешнюю политическую систему Райха и всей Европы.

Шеф РСХА перелистнул страницу и с нескрываемым сарказмом прочитал:

— "...Европа станет федерацией, "Европейской Конфедерацией", основанной на принципах добровольного сотрудничества, национально-этнических свобод и гибкого социализма, чья структура и характер должны варьироваться в зависимости от национальной и культурной специфики регионов". Каково, а? Или вот: "...идея мира в Европе подразумевает максимальную свободу от догм национал-социализма, по крайней мере, некоторые аспекты этой идеологии — тоталитарный принцип Вождя (Fuhrerprinzip), немецкая претензия на доминирование — должны быть отброшены. Предстоит проделать большой путь от идеи доминирующего Немецкого Государства, находящегося под полной гегемонией Германии, до высокой идеи "Европейской Конфедерации", в которой каждый народ был бы свободен устанавливать по своему усмотрению особый политический строй и устраивать по своей воле свою политическую судьбу". Я так понимаю, что молодчики Долежалека* (это ведь их работа, верно?) уже благополучно похоронили принцип "Ein Volk, Ein Reich, Ein Fuhrer!"*, вот только знает ли об этом сам фюрер?

Мюллер хмыкнул:

— Хочешь его просветить?

Гейдрих, водрузив руки на стол и сплетя свои тонкие музыкальные пальцы, некоторое время смотрел поверх головы своего собеседника куда-то в ведомые лишь ему дали, затем задумчиво покачал головой:

— Нет, Генрих. Я же уже сказал, что не люблю повторяться. Не стоит злоупотреблять раскрытием заговоров против фюрера, а то он не ровен час еще захочет проверить на этот счет нас самих и один лишь бог знает, до чего может при этом додуматься. Нет, в этот раз мы будем действовать по-другому.

— Поищем союзников, которых задевают эти новые инициативы СС?

— Поищем? Это не сложно. Гораздо сложнее найти того, кого эти наполеоновские планы НЕ задевают. Нет, нам нужно найти не обиженных, нам нужно найти тех, кто за эту обиду может сломать СС хребет. С нашей помощью, разумеется.

— Зависит от того, какими методами ты собираешься устранить СС. Они действительно перешли дорогу почти всем: гражданской администрации, армии, внешнеполитическому ведомству, оккупационной администрации, ну и нам, конечно же. Причем делают они это с какой-то детской непосредственностью, как будто считают, что все эти ведомства безропотно потеснятся и освободят им дорогу.

— Идеалисты, что с них возьмешь? Их планы не вызывали бы ничего, кроме смеха, своей юношеской наивностью, если бы за ними не стояла столь внушительная сила. Без военной организации вся эта романтическая дребедень развеется как дым. А раз так, то наш выбор союзника предопределен: силу сломит сила. Ночь длинных ножей* вполне может повториться.

Мюллер серьезно кивнул:

— Вот только обстановка сейчас не подходящая.

По лицу Гейдриха скользнула, столь хорошо знакомая его собеседнику, зловещая улыбка:

— Так ведь и действовать мы начнем не сегодня. О нет, сейчас все еще только начинается! И это — тут глава РСХА осторожно постучал ногтем по раскрытой папке с документами — лишь первый камень в фундамент нашего будущего плодотворного сотрудничества с Вермахтом. У нас впереди много работы, Генрих, но теперь, по крайней мере, мы знаем, в каком направлении следует действовать в первую очередь.

* * *

— Как видите, фельдмаршал, рейхсфюрером движут отчасти те же принципы, которых придерживаетесь и вы, вот только... он немного не согласен с той ролью, что ему отводят ваши коллеги.

Шеф РСХА вежливо улыбнулся, одновременно изобразив рукой некий извиняющийся жест — мол, я тут не причем, сами видите. Его собеседник уже немолодой, слегка погрузневший, но все еще довольно подвижный мужчина с ранней сединой на висках, в мундире фельдмаршала и с офицерской пилоткой, вместо традиционной фуражки, на голове, рассеянно кивнул, крутя в пальцах монокль. Гейдрих знал, что фельдмаршал не пользуется этим оптическим прибором, предпочитая в повседневной жизни обычные очки, но... положение обязывает — старая прусская военная традиция сделала из монокля настоящий фетиш, абсолютно необходимый атрибут для настоящего немецкого фельдмаршала. А Эрих фон Манштейн считал себя образцовым фельдмаршалом. И, надо сказать, не без оснований.

На этот разговор, происходящий на фоне роскошной альпийской природы, ясным и солнечным сентябрьским днем, которыми столь богата золотая осень в средней полосе Европы, Гейдрих напросился вроде бы случайно. Манштейн — герой итальянской кампании, прибыл в Бергхоф для получения нового назначения — лучшего стратега Вермахта переводили во Францию. Причем с повышением — главнокомандующим войсками на Западе. На этой должности Манштейн должен был сменить своего бывшего командира Герда фон Рундштедта, у которого служил начальником штаба в далеком 39-м году. Гейдрих, подобравшись к фельдмаршалу во время вечерней прогулки по живописным окрестностям личной резиденции фюрера, под вполне благовидным предлогом — поздравления с преодолением очередной ступени карьерной лестницы, как-то незаметно перешел на обсуждение текущей политической ситуации и новых вызовов, которые ставит создавшееся положение перед германскими вооруженными силами. Причем шеф РСХА намеренно употребил расплывчатый термин "германские войска", не ограничившись одним лишь Вермахтом, к которому относился его собеседник. От "германских войск" до проблемы соперничества традиционных вооруженных сил и СС был лишь один шаг, который Гейдриху удалось сделать легко и непринужденно. Дальнейшее было уже делом техники.

И вот теперь глава германских спецслужб наблюдал последствия своего более чем часового монолога, лишь изредка прерываемого короткими репликами собеседника. Фельдмаршал задумчиво вертел в пальцах монокль и не торопился с ответом. Ему было над чем подумать. Шеф РСХА вывалил на него немало информации.

Начав с уже вступивших в силу планов по созданию иностранных добровольческих корпусов СС, Гейдрих плавно перешел к планам политического переустройства Европы, прологом которого должно было стать создание единых европейских вооруженных сил. Ядром будущей европейской армии должны были стать (конечно же!) добровольческие корпуса СС. А что же армия, обеспечившая завоевание этой самой Европы и, если уж на то пошло, саму возможность вербовки европейских добровольцев во всякие добровольческие легионы? Ответ обергруппенфюрера был обескураживающе полным и убийственно точным: армия будет реорганизована и в конечном счете подчинена СС. Будет введено "германское приветствие" вместо стандартного военного, система званий СС и много других новшеств, которые формально и фактически поставят Вермахт и в первую очередь сухопутные войска в прямую зависимость от высшего командования СС. Если фельдмаршала интересуют подробности, он может вечерком заглянуть в гости и самолично ознакомиться с проектами запланированной реформы. Нет, в этом нет ничего особо секретного, не для господина фельдмаршала, по крайней мере — обычная рабочая документация, к тому же эти планы уже переданы в канцелярию фюрера, наверняка скоро копии будут предоставлены и штабу ОКВ для ознакомления.

В дальнейшем разговоре шеф РСХА выдал еще много интересного, но фельдмаршал слушал уже в пол-уха, напряженно обдумывая главную для себя новость — армия, которую он знал и которой посвятил всю свою сознательную жизнь, скоро исчезнет. Растворится в европейском море и перейдет под командование выскочек с рунами на петлицах. Может быть вооруженные силы, пришедшие на смену Вермахту, будут весьма эффективны. Вполне возможно. Ведь, как ни крути, ваффен-СС доказали, что могут воевать чрезвычайно результативно, добиваясь подчас феноменальных успехов. НО! И это было очень важным "но" — это будет уже другая армия, в которой, скорее всего, не будет места фельдмаршалу Манштейну. Как не найдется там места и для других представителей немецкой военной касты, веками стоявшей на страже сперва прусских, а затем и германских интересов, в десятках войн и сотнях сражений, сотрясавших беспокойный европейский континент. Новая элита не захочет делиться влиянием со старой аристократией и наверняка постарается не допустить во властные структуры этой "европейской армии" наиболее видных представителей традиционных германских вооруженных сил. Какие методы при этом будут избраны, остается только гадать, ведь совсем недавно — десяти лет еще не прошло, армия в подобной ситуации решила вопрос с распоясавшимися штурмовиками Рема весьма радикальным способом. Кто знает, не захотят ли Гиммлер и прочие функционеры СС воспользоваться этим опытом?

Эти и многие другие мысли настойчиво кружили в голове фельдмаршала, мешая насладиться шикарным альпийским закатом. Заваривший же всю эту кашу, Гейдрих, немного отстав от задумавшегося Манштейна, негромко насвистывал какую-то классическую мелодию. Несмотря на кажущуюся беззаботность, обергруппенфюрер был напряжен как струна. От решения, которое предстояло принять сейчас его собеседнику, зависело очень многое. Фон Манштейн был не просто одним из самых успешных германских высших командиров, он — плоть от плоти и кровь от крови нынешней немецкой армии. Его связи и влияние среди генералов и штаб-офицеров — почти безграничны, авторитет в войсках — огромен. Он считается наиболее реальным кандидатом на пост верховного командующего сухопутных войск, который пока что продолжает занимать невыразительный и ничем не выдающийся фон Браухич. Другой альтернативой является назначение на пост начальника штаба ОКВ, ныне занимаемый Кейтелем. В любом случае нынешний и без того высочайший пост главкома на западе не является для него пределом мечтаний.

Фельдмаршал амбициозен и честолюбив. Его кумир — Хельмут Мольтке-старший в свое время "железом и кровью" обеспечил создание второго германского Райха. Манштейн наверняка желал бы войти в историю, как человек, утвердивший на полях сражений победу нынешнего — третьего Райха. Сравняться или даже превзойти своего знаменитого предшественника — великая цель для великого полководца. И эта задача ему вполне по силам. Вот только нарисованная Рейнхардом картина будущего переустройства германских вооруженных сил не оставляла от этих наполеоновских планов камня на камне. Плодами всех побед воспользуется тот, кто окажется на вершине военной иерархии к моменту решающей дележки лавров — фельдмаршал не может этого не понимать. Так что теперь в душе лучшего стратега Вермахта идет незримая битва между чувством долга и верностью присяге с одной стороны и корпоративными интересами, помноженными на личное честолюбие, с другой.

Гейдрих в разговоре ни разу не упомянул Людвига Бека и Вернера фон Фрича — предшественников Гальдера и Браухича во главе германских сухопутных войск, но их судьба наверняка незримой тенью витала над головой, погруженного в тяжкие думы фельдмаршала. Эти люди, несмотря на все их заслуги в нелегком деле создания грозного Вермахта из игрушечного Рейхсвера, в одночасье и без всякой жалости были вышвырнуты из армии в угоду политическим амбициям фюрера. Нет никакого сомнения, стоит Гитлеру захотеть и далеко идущие планы СС, столь обманчиво-небрежно расписанные шефом РСХА, стремительно обретут плоть, превратившись из пустых мечтаний в суровую реальность. А командование армии, вздумай оно возражать, немедленно разделит судьбу своих предшественников, посмевших хоть в чем-то не согласиться с фюрером.

Нет! Фридрих Эрих фон Левински-Манштейн не собирался пополнять ряды неудачников, слепо веровавших в нерушимость старых военных традиций. За свою мечту и за место под солнцем надо бороться! Фельдмаршал повернулся к, неспешно шагающему позади, заложив руки за спину, обергруппенфюреру:

— Я полагаю, что подавляющее большинство армейских офицеров, будет не в восторге от обрисованных вами перспектив. И, насколько я понимаю, РСХА тоже не устраивает столь резкая смена нашей военной политики?

Рейнхард Тристан Ойген Гейдрих изобразил вежливую полуулыбку:

— Вы, безусловно, правы, господин фельдмаршал. Думаю, нам есть, что обсудить?

Манштейн сухо кивнул. Диалог постепенно налаживался.

* * *

Ганс обо всех этих перипетиях политической борьбы знать не знал. А если бы даже каким-то чудом прослышал что-то о ходе великой подковерной битвы за власть, то вряд ли сумел бы выкроить, хоть четверть часа своей жизни, чтобы подумать над услышанным. С первого дня пребывания в академии новоявленных курсантов (все как один — обстрелянные офицеры с многочисленными боевыми наградами в звании не ниже гауптманна) загрузили учебой так, что после окончания очередного напряженного дня у будущих офицеров генштаба оставалось только два желания: пожрать и поспать.

Курс обучения был очень интенсивным и составлялся с учетом актуальных потребностей фронта, без всякой "воды". В течение трех с небольшим месяцев в два десятка кадетов (среди которых эсэсовцами были только двое — сам Нойнер и штурмбаннфюрер Хуберт Майер, так же как и Ганс до перевода в академию командовавший мотопехотным батальоном, только не в "Тотенкопф", а в "Лейбштандарте") стремились вбить максимальное количество знаний. Программа делилась на две взаимодополняющие части: теорию и практику. Первая включала в себя управление войсками, анализ действий противника, организацию разведки, организацию и обеспечение снабжения, основы логистики и т. п. Вторая должна была обеспечить закрепление полученных знаний путем проведения военных игр на картах, макетах и непосредственно в поле. График проведения занятий был настолько плотным, что не оставалось времени даже на то чтобы подумать о чем-либо, кроме учебы, не говоря уж о том, чтобы сделать нечто, не связанное напрямую с учебным процессом, так что наивные мечты Ганса совместить учебу в Военной академии с углубленным изучением столицы потерпели сокрушительное фиаско.

К моменту окончания обучения и сдачи выпускных экзаменов Нойнер, как, впрочем, и все остальные ученики, чувствовал себя выжатым словно лимон, а голова буквально гудела от, роящихся в ней, новых сведений. Неудивительно, что обязательная для выпускников академии стажировка в действующих войсках при штабе уровня дивизия — корпус была воспринята как манна небесная. Осень давно уже вступила в свои права, превратив поля северной Франции в чавкающую слякоть, переполненная влагой, атмосфера сочилась мелким противным дождиком, усугубляя царящую вокруг сырость, порывистый ветер с берегов Атлантики норовил залезть под воротник, но штурмбаннфюрер был счастлив — он наконец-то снова был при деле и чувствовал себя на своем месте.

Место, кстати, оказалось довольно необычным. Для прохождения войсковой практики Ганс был прикомандирован к штабу вновь сформированной Учебной танковой дивизии. Это своеобразное соединение создали из персонала различных учебных частей, готовивших солдат, унтер-офицеров и командный состав для танковых формирований Вермахта. При этом генерал-инспектор танковых войск, чья инициатива лежала в основе идеи создания этой дивизии, преследовал цель получить образцовое боевое формирование, которое могло бы служить эталоном для грядущей реорганизации танковых войск Райха. Так что Нойнеру выпала возможность познакомиться изнутри с показательным экспериментальным соединением, воплотившим в себе все новейшие достижения германской военной теории в области маневренной войны. Для полноты ощущений, время практики, как на заказ, совпало с масштабными войсковыми учениями, центральная роль в которых была отведена Учебной танковой дивизии, ставшей временным пристанищем свежеиспеченного офицера генштаба.

Вот так Ганс и оказался на холодном осеннем ветру сырым и промозглым ноябрьским вечером в чистом поле вблизи Амьена, где был развернут полевой командный пункт его новой дивизии. К завернувшемуся в плащ-палатку Нойнеру тихо подошел генерал-майор Фриц Байерляйн, на попытку отрапортовать по всей форме командир дивизии небрежно отмахнулся:

— Вольно, штурмбаннфюрер. Оцениваете условия предстоящих учений?

— Да, герр генерал.

— И как?

— То, что надо.

Байерляйн недоверчиво вскинул бровь:

— Серьезно? Оригинальное мнение. Держу пари, что ни один офицер моего штаба с ним не согласится.

Ганс пожал плечами:

— Плохо, если так. Погода неплохо воспроизводит условия, в которых мне приходилось воевать осенью 41-го на востоке. Один из самых худших вариантов, если требуется вести маневренные действия. Здесь, конечно, условия попроще, чем на Украине, но это ведь все-таки учения. Поэтому я считаю, что нам повезло — если дивизия выполнит поставленные задачи в таких условиях, то в более простых справится тем более.

Генерал хмыкнул:

— Интересный подход. Мне доводилось слышать, что в СС подготовке уделяют чрезвычайное внимание, но до сих пор не приходилось сталкиваться с ее последствиями. Завтра за ходом наших учений будет наблюдать целая делегация во главе с самим Гудерианом, как думаете: мы не ударим в грязь лицом?

— Затрудняюсь сказать, герр генерал. Грязи тут предостаточно и влезть в нее совсем нетрудно. Я пока еще недостаточно знаком с дивизией, но одно я уже знаю точно: тут слишком мало опытных офицеров и унтеров — основная часть командного состава набрана из персонала учебных частей. Я хорошо знаю таких командиров — они отлично могут вбивать в солдат основы тактики, но им самим не хватает реального опыта управления войсками под огнем. В нестандартной ситуации они часто теряются. Со временем это проходит, но у дивизии пока не было этого времени.

Байерляйн, до принятия дивизии служивший в различных штабах, с нескрываемым интересом прослушал эти рассуждения, затем задумчиво погладил подбородок, анализируя полученную информацию, и наконец, просветлев лицом, с ехидной улыбкой обратился к, флегматично кутающемуся в свою накидку, Гансу:

— А знаете что? Я, пожалуй, дам вам возможность поближе взглянуть на личный состав нашей дивизии. Вы ведь командовали мотопехотным батальоном? Отлично! Тогда на весь завтрашний день я прикомандирую вас к первому батальону 902-го панцергренадерского полка. По плану учений перед ним ставится самая сложная задача — у вас будет отличный шанс оценить, чего на самом деле стоят наши парни.

Ганс вскинул руку:

— Jawohl, герр генерал!

Замысел Байерляйна сработал на все сто: целые сутки под периодически возобновлявшимся мерзким дождиком, Ганс месил грязь в компании гренадер, а также приданных им зенитной и самоходной артиллерийской рот. Экспериментальная учебная дивизия выгодно отличалась от любого другого соединения в германских вооруженных силах тем, что вся имевшаяся мотопехота двух панцергренадерских полков, а также саперы перемещались исключительно на бронетранспортерах, что существенно повышало ударную мощь и мобильность формирования, особенно в таких вот экстремальных дорожных условиях. Солдаты, подавляющее большинство которых было двадцати одного-двадцати двух лет от роду, находились в прекрасной физической форме, состояние техники также не вызывало никаких нареканий и командовавший батальоном молодой гауптманн — одногодок Ганса — буквально из кожи вон лез, стремясь утереть нос скептически настроенному эсэсовцу. Тем не менее, когда на подведении промежуточных итогов маневров генерал-майор запросил мнение прикомандированного наблюдателя о действиях совершавшей обходной маневр боевой группы, ответ его вряд ли порадовал.

— Кампфгруппа действовала в точном соответствии с уставом. Подготовка рядового состава заслуживает самой высокой оценки, действия младшего командного состава и особенно персонала подразделений обеспечения также следует отметить, как образцовые. Командный состав в звене рота-батальон отвечает требованиям современно войны не в полной мере и нуждается в дополнительной подготовке, например в виде стажировки под командованием опытных офицеров с боевым опытом.

Многочисленные генералы и полковники из числа наблюдателей, собравшиеся в штабе учебной дивизии, сдержанно загомонили, обсуждая столь резкую оценку, данную действиям офицеров соединения, считавшегося в германской армии образцовым. Гудериан, старший по званию из присутствующих, выполнявший ныне обязанности генерал-инспектора танковых войск, окинул пристальным взглядом наглеца, посмевшего так высказаться о его детище. Взор "быстрого Гейнца" скользнул по слегка сдвинутой набекрень фуражке без пружины — негласной отличительной особенности старых фронтовиков, которым по неписанным военным законам прощалось это вопиющее нарушение формы одежды, затем задержался на "Рыцарском кресте", бегло прошелся по скромным наградным ленточкам над левым нагрудным карманом, особо отметив "Мороженное мясо" и "Сталинградский щит". Горящее в глазах генерал-полковника недоуменное любопытство сменилось легкой задумчивостью.

— Поясните свое мнение, штурмбаннфюрер.

— При развертывании и, особенно, в бою командиры предпочитают шаблонные решения, не видя, или не рискуя использовать дополнительные возможности, предоставляемые местностью, или диктуемые особенностями развертывания противника. В реальном сражении это чревато лишними потерями и, возможно, неудачей всего наступления.

Гудериан резко повернулся к столу, отрывисто бросив в окружающее пространство:

— Карту!

Едва запрошенный документ, с нанесенными на нем позициями и стрелками, обозначающими действия сторон за прошедшие сутки, был расстелен, как генерал энергично махнул рукой:

— Подойдите, штурмбаннфюрер! Покажите нам, как действовали бы вы, окажись во главе кампфгруппы?

Протолкавшись к столу через обступивших его старших офицеров, Ганс склонился над такой знакомой ему штабной картой, успевшей уже осточертеть за время занятий в академии. Дальнейший разбор возможных маневров и контрманевров с использованием наличных, а также дополнительных, сил живо напоминал один из недавних экзаменов, но, благодаря наличию куда более именитых и неординарных экзаменаторов, проходил значительно интереснее.

Итог жаркому обсуждению подвел сам Гудериан:

— Хорошо! Вы меня убедили. В ближайшее время я поставлю перед кадровым отделом вопрос об усилении дивизии опытными командными кадрами, а также о дополнительном обучении для имеющихся офицеров. Вы отлично поработали, штурмбаннфюрер, не сомневаюсь, что ваша стажировка и далее будет столь же успешной.

Ганс согласно кивнул, краем глаза косясь на скептическую мину Байерляйна: куда уж успешней? Вот если бы отпуск после практики дали, вот это было бы да!

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Подлинная цитата.

* SS-Hauptamt (нем.) — главное управление СС.

* Amtsgruppe "D" (нем.) — управленческая группа "Д" — одно из основных подразделений главного управления СС, отвечавшее за германские СС.

* Александр Долежалек — один из сотрудников Амтсгруппы "Д", непосредственно руководивший разработкой проекта "Европейской Конфедерации" в 43-45гг.

* Ein Volk, Ein Reich, Ein Fuhrer (нем.) — один народ, одно государство, один фюрер.

* Намек на события 1934 года, когда с помощью армии были физически ликвидированы лидеры СА, во главе с Ремом.

Глава 14 "Житейские хлопоты"

Отпуск Гансу всё-таки дали, хоть и не сразу. Сначала было окончание обязательной стажировки и вызов в главное кадровое управление СС, где Нойнер неожиданно повстречал старого знакомого. Гейнц Ламмердинг, уже в чине оберфюрера, со своей обычной жесткой ухмылкой на лице, развалившись в кресле и закинув ногу на ногу, небрежно оглядывал стены приемной. На появление Ганса он прореагировал легким жестом руки, а его кривая усмешка стала чуть шире, после чего бывший начштаба "Тотенкопф" кивнул на массивную дубовую дверь:

— Проходи, головорез, там тебе все объяснят.

Объяснение было коротким и исчерпывающим: штурмбаннфюрер Нойнер получил назначение на должность начальника штаба дивизии СС "Дас Райх"* новым командиром которой две недели назад стал... оберфюрер Гейнц Ламмердинг. К объяснению прилагались дежурные поздравления и пожелания успехов от начальника главного управления СС обергруппенфюрера Готтлоба Бергера, а на выходе поджидал всё также ухмыляющийся Ламмердинг.

— Ну что, баварец, послужим вместе? Я рад, что не ошибся в тебе. Судя по твоей перепалке с Гудерианом, о которой штабные офицеры судачат во всех парижских кабаках, ты и впрямь далеко пойдешь. Мне нужны такие командиры, тем более на новом месте.

На вопросительный взгляд Нойнера, оберфюрер пренебрежительно фыркнул:

— Скоро сам все поймешь. Но мы справимся, не сомневайся.

Ганс действительно все понял, едва лишь взглянул на списки командного состава своей новой дивизии.

Задуманная в штабе рейхсфюрера масштабная программа расширения ваффен СС плугом прошлась по "старым" дивизиям, безжалостно выдирая из них опытные командные кадры и целые подразделения для новых формирований. На эту напасть наложилась другая — начатая по инициативе ОКВ реорганизация подвижных войск и связанная с ней программа перевооружения. Традиционная для германских вооруженных сил зимняя "работа над ошибками", проводимая после каждой крупной военной кампании, на этот раз приобрела невиданный размах. Результатом всех этих организационных мероприятий, который Ганс застал по прибытии в Ле-Ман, где на тот момент квартировал штаб дивизии, стал настоящий разгром. В ходе развернувшегося еще осенью и продолжавшего набирать обороты переформирования "Дас Райх" потеряла больше офицеров и младших командиров, чем во время жесточайших боев за Салернский плацдарм!

Осенью один за другим дивизию покинули все командиры полков и большинство офицеров штаба, сменились также многие командиры батальонного и ротного звена — кого-то перевели в другие соединения, кто-то пошел на повышение. Танковый полк лишился своего третьего батальона, который в полном составе передали новой дивизии "Лангемарк". Туда же отправился четвертый дивизион артполка. "Тигровая" рота покинула дивизию, чтобы послужить основой 102-го тяжелого танкового батальона корпусного подчинения. Зато оставшиеся два батальона танкового полка разворачивали в своем составе четвертые танковые роты, переходя на усиленный состав. В ближайшее время дивизия должна была пополниться еще и дивизионом реактивных минометов, формирование которого заканчивалось в Германии. Панцергренадерские полки "Дойчланд" и "Дер Фюрер" — старейшие части дивизии, сформированные еще до войны и прошедшие с ней все воинские кампании, переходили на новый штат. Теперь их первые и вторые батальоны оснащались бронетранспортерами, как ранее уже были укомплектованы третьи — мотопехота дивизии становилась однородной, существенно повышая свою ударную мощь. Артполк превращался в полностью самоходный: два первых дивизиона получали вместо буксируемых гаубиц легкие САУ "Веспе", а третий оснащался тяжелыми "Хуммелями". Вдобавок ко всему в дивизию активно поступали свежие пополнения, призванные заменить выбывших по той или иной причине ветеранов.

Платой за все эти блага стал чудовищный бардак, воцарившийся во всех без исключения подразделениях. Так что к моменту вступления Ганса в новую должность, "Дас Райх", как, впрочем, и остальные части и соединения некогда грозного танкового корпуса СС, напоминала собой разобранный для техобслуживания и капитального ремонта автомобиль. Ламмердингу с Нойнером предстояло вновь собрать, сбалансировать и отладить этот механизм войны, вернув ему былую надежность и мощь.

Парочка "мёртвоголовых" рьяно взялась за дело. Был утрясен новый состав дивизионного штаба, перераспределены оставшиеся в дивизии ветераны, составлен, согласован и немедленно введен в действие график дивизионных учений... Задач оказалось так много, что единственным выходным, выпавшим на долю Ганса в первые два месяца после вступления в новую должность, оказалось Рождество уходящего 43-го года. Всё остальное время приходилось работать по 12-14 часов в сутки, но результат стоил того.

К середине января "Дас Райх" вновь стала напоминать себя прежнюю — несокрушимую и безотказную машину разрушения, способную раздавить любого врага. Конечно, до идеала оставалось еще довольно далеко, но теперь уже можно было не сомневаться, что к весне дивизия обретет свою былую форму. Командование могло, наконец, немного перевести дух, а Ганс — отправиться в давно заслуженный и уже трижды откладываемый отпуск. Штурмбаннфюрера Нойнера ждали родная Бавария, встреча с семьей и вожделенный отдых, которых он так жаждал, а также кое-какие приключения, которых он совсем даже не жаждал, но они отыскали его сами.

* * *

Первое из происшествий, поводом к которому послужил отпуск Нойнера, случилось на вокзале Гармиша и, к счастью, обошлось без личного участия Ганса. Непосредственной причиной, на этот раз, оказалась Кристина, решившая встретить любимого мужа. Молодая симпатичная блондинка, прогуливающаяся по перрону в явно выбивающейся из общего фона дорогой шубке (подарок Ганса, привезенный из Мюнхена) привлекла пристальное внимание некоего бравого лейтенанта в форме горных стрелков, только что сошедшего с одного из пригородных поездов. Одернув мундир и пошире распахнув форменную пуховую куртку, чтобы лучше было видно Железный крест первого класса, офицер решительно направился к заинтересовавшей его особе.

— Руди, мальчик мой, как я рад тебя видеть!

Эта фраза, громко и отчетливо произнесенная розовощеким полнеющим господином лет пятидесяти с внешностью типичного бюргера, заставила несостоявшегося ловеласа резко остановиться, повернувшись к появившемуся столь невовремя новому действующему лицу. Жизнерадостный толстячок, уже расставивший руки для гостеприимных объятий, оказался дядей новоприбывшего лейтенанта, и тому волей-неволей пришлось поспешить ему навстречу, отказавшись от своих первоначальных планов. А дядюшка, между тем, не терял времени даром. Похлопав дорогого племянника по спине, он развил бурную деятельность: схватив лейтенанта за руку, другой подхватил один из привезенных им пакетов и, непрестанно тараторя, энергично повлек гостя к зданию вокзала.

— А ты возмужал, Руди! Вижу, служба в армии пошла тебе на пользу. Я еще, помню, сомневался, что из тебя выйдет хороший солдат. Рад, что ошибся. Ты же знаешь, я всегда тебя любил, как сына. Когда до нас дошли вести о том, что ты стал лейтенантом, я на радостях весь вечер угощал народ в нашей пивной. Помню, Гретхен ругалась, ну да что с нее возьмешь? Кстати, а не выпить ли нам по случаю твоего приезда? А? Что скажешь?

Молодой человек только вздохнул, сбившись с шага и невольно повернувшись к оставшейся на перроне симпатичной незнакомке. Этот, полный обманутых надежд, взгляд не укрылся от его словоохотливого собеседника. Понимающе усмехнувшись, толстяк ободряюще похлопал племянника по плечу:

— Пойдем, мой мальчик. Выпьем старого доброго баварского пива, и я расскажу тебе одну поучительную историю про ту самую красотку на перроне, от которой ты никак не оторвешь свой зоркий взгляд.

Слегка смущенный лейтенант, без дальнейших проволочек позволил любезному родственнику увлечь себя прочь. Спустя четверть часа, сидя за старым дубовым столом и неспешно уничтожая пенный напиток — продукт местной пивоварни, бравый воин услышал, наконец, обещанную историю. Дядюшка, добродушно поглядывая на молодого родственника, начал свой неспешный рассказ:

— Видишь ли, Руди, я ведь тоже когда-то был молодым и даже служил в армии. И, ты не поверишь, в свободное от службы время, тоже любил ухаживать за девушками. Так вот, племянник, главное в этом деле — точно рассчитать свои силы, а для этого, как ты понимаешь, желательно заранее знать возможные последствия. Понимаешь, к чему я клоню?

— Э-э-э, ты думаешь, эта красотка мне не по зубам?

Дядя щелкнул пальцами:

— Именно! Именно! Эта девчонка не для тебя, мой мальчик.

Его молодой собеседник недоверчиво хмыкнул:

— Почему ты так думаешь, дядя?

— Хм-м, ну, наверное, потому, что, в отличие от тебя, знаю, кто она такая.

— И кто же?

— Её зовут Кристина. Кристина Нойнер. Впрочем, ты, наверное, знал ее как Хаусвальд, вы должны были учиться в одной школе.

Лейтенант хлопнул себя ладонью по лбу:

— Точно! А я всё думал: почему ее лицо кажется мне знакомым? Кристина, значит... Да, я помню ее, но она здорово изменилась с тех пор...

Толстячок только покачал головой, слушая задумчивое бормотание своего юного родственника.

— По-моему, ты не услышал главного, Руди: твоя симпатия уже год как замужем.

Племянник встрепенулся:

— Она вышла замуж? За кого, за Пауля-тихоню? Они ж вроде учились в одном классе?

— Да нет, Руди. Она выскочила за старшего — Ганса, которого я "тихоней" уж точно не назвал бы. Ты его должен помнить, он разбил тебе башку в выпускном классе.

Лейтенант при этих словах рефлекторно почесал себе череп за левым ухом — Ганса Нойнера он помнил.

— Как же, забудешь такое!

Дядя удовлетворенно хмыкнул:

— Вижу, помнишь.

— Погоди, так он же вроде в СС вступил, уехал еще до войны?

— Вступил, да. Сейчас, говорят, уже штурмбаннфюрер.

Племянник невольно присвистнул — собственные лейтенантские погоны, которыми он так гордился, вдруг показались ему на удивление легковесными. А дядя поспешил добить любимого родственника очередным известием:

— Видал я его фотографию в местной газете... "Земляки, которыми мы гордимся", да. Здоровый такой лось... с Рыцарским крестом.

Лейтенант принялся чесать уже затылок: по всему выходило, что дядя, уведя его с перрона, спас тем самым от больших неприятностей. Гармиш — городок маленький, тут все, всё обо всех знают и если бы, не дай бог, успел завязаться какой-нибудь роман... Дядя, словно прочитав его мысли добродушно протянул:

— Вижу, ты все понял, мой мальчик. Точно не знаю, но полагаю, что Кристина прогуливается по перрону неспроста — вполне возможно, что ты не единственный, кто сегодня в отпуск приезжает, так что держись-ка ты от этой красотки подальше, парень. А то, не ровен час, муж узнает — разбитой башкой на этот раз можешь и не отделаться. Обидно получится — на фронте уцелел, а тут... Побереги лучше здоровье. Ты ведь отдохнуть домой приехал? Вот и отдыхай. Чего-чего, а девушек у нас тут хватает — не рискуй без нужды.

Лейтенант рассеянно кивнул. И в самом деле: свет, что ли, клином на этой Кристине сошелся? Найдет себе кого-нибудь!

* * *

Ганс так никогда и не узнал об этой забавной истории, приключившейся на маленьком провинциальном вокзальчике морозным январским вечером. Прибыв строго по расписанию спустя примерно полчаса после несостоявшейся встречи его нынешней жены с бывшим одноклассником, штурмбаннфюрер попал прямиком в жаркие объятия Кристины, уже традиционно с разбегу прыгнувшей ему на шею, и на некоторое время забыл обо всем на свете. Проблемы комплектования, графики поступления техники, организация ночных учений, ведомости по расходу боеприпасов, запчастей и горючего — всё это осталось где-то далеко позади, пусть ненадолго, абсолютно исчезнув из его жизни. Чета Нойнеров практически переживала свой второй медовый месяц — слишком уж коротким был первый, да и не виделись молодожены с тех пор больше года. Так что Ганс, наплевав на все дела и даже элементарные приличия, погрузился в пучину страсти, из которой его извлекло довольно необычное событие.

Одним пасмурным, ничем не примечательным январским днем, ближе к полудню, душераздирающие вопли, грохот и визг, внезапно раздавшиеся со двора, заставили подскочить валяющегося на диване и ни о чем не подозревающего отпускника чуть ли не до потолка. Наспех обувшись и схватив кобуру, Ганс спустился вниз, на ходу натягивая свитер с выражением лица, не предвещавшим непрошеному гостю, кем бы тот ни был, ничего хорошего. Представшая перед ним картина вынудила видавшего виды офицера сперва недоуменно замереть в дверях, а затем буквально согнуться от хохота, едва не свалившись с крыльца в сугроб.

Причиной, вызвавшей столь бурное веселье штурмбаннфюрера, оказался какой-то мелкий партийный чиновник, решивший почему-то почтить визитом скромную резиденцию Нойнеров. В этом событии не было бы ничего особо смешного, если бы в естественный ход вещей не вмешался еще один обитатель Вальгау — бывший питомец 16-ой саперной роты моторизованного полка "Туле", а ныне любимец и баловень старшего поколения семейства Нойнеров, свин по кличке Пожарник, привезенный Гансом с Украины чуть более года назад. За истекшее с тех пор время поросенок вымахал в здоровенного кабана. Причем, то ли в силу того, что кто-то из его предков близко знался со своими дикими собратьями, то ли еще отчего, получившийся в итоге свинтус был высок в холке, сплошь покрыт густой жесткой щетиной и вообще имел весьма свирепый вид. Впрочем, внешность в данном случае совершенно не соответствовала внутреннему содержанию — Пожарник в полной мере сохранил свой общительный и дружелюбный характер и ни разу не был уличенным в каких-либо агрессивных действиях. Всё бы ничего, но полтора месяца, проведенные им в детстве в рядах саперного подразделения, наложили на свинскую психику неизгладимый отпечаток.

Одним из последствий близкого общения с саперами стала гипертрофированная даже по свиным меркам любовь к земляным работам — кабан часами, с упорством и неутомимостью бульдозера, мог рыть ямы и целые траншеи, превращая за сутки ровный и гладкий участок двора в подобие артиллерийского полигона. Как ни старался старик Эрих, отец Ганса, унять эту разрушительную страсть своего подопечного — переломить натуру Пожарника так и не удалось. В результате периодически возникали ситуации, когда свин, увлекшись своим любимым делом, подрывал ограду выделенного ему загончика и вырывался на волю. Фатальных последствий это, как правило, не имело — Пожарник был вполне доволен своей жизнью, на свободу особо не рвался и без видимого сожаления возвращался в свою порушенную резиденцию по первому требованию любого из членов семьи, включая миниатюрную Мартину, вчетверо уступавшую ему в габаритах. Загородку наскоро чинили, и всё возвращалось на круги своя.

Ничего не случилось бы и в этот раз, если бы, не вторая особенность свинского характера, приобретенная за время пребывания в рядах ваффен СС — Пожарник сохранил с тех времен всеобъемлющую, чистую и незамутненную любовь к людям в форме. Пробыв некоторое время на должности талисмана и четвероногого любимца целой роты, свин четко усвоил на всю оставшуюся жизнь: люди в униформе — самые лучшие люди на земле, которые всегда готовы почесать его за ушами или угостить чем-нибудь вкусненьким. Правда, на беду прибывшего партийного курьера, различать нюансы, отличающие форму НСДАП от полевого обмундирования СС, за время своего недолгого пребывания на действительной службе Пожарник так и не научился. Рано или поздно, все эти факторы должны были сложиться в единое целое, итогом чего и стала наблюдаемая Гансом с крыльца картина.

События в тот роковой для безымянного партийца день развивались следующим образом: с утра Нойнер-старший отбыл в очередную рабочую поездку, затем Мартина отправилась в гости к подружке, а еще чуть позже фрау Марта направила свои стопы в лавку, после чего задержалась поболтать с соседками. Ганс с Кристиной, по обыкновению, не спешили покидать стены дома, и Пожарник оказался предоставлен самому себе, чем немедленно и воспользовался. Полчаса упорной работы и порядком расшатанная угловая опора загончика рухнула. Следующие пятнадцать минут свин нарезал круги по двору, ища, чем бы еще заняться и тут (о, чудо!) отворив калитку, во двор вошел человек в форменной шинели и фуражке.

С радостным хрюком Пожарник, что было сил, ринулся навстречу мечте. Однако партиец, внезапно увидавший, летящее навстречу двухсоткилограммовое чудище, покрытое бурой щетиной и издающее довольно угрожающие трубные звуки, не был готов разделить эту радость. Истошно заорав, бедолага попытался сходу преодолеть спасительный забор, не озадачиваясь поиском калитки. Но проявленное желание жить, увы, не соответствовало имеющейся спортивной подготовке. Всё, на что хватило скромного партаппаратчика, занимавшегося до сих пор в основном кабинетной работой, это, подтянувшись, зацепиться локтями за край злополучной преграды. Ноги в начищенных сапогах беспомощно скребли по крашеным доскам, взобраться выше не получалось.

Впрочем, такое положение продержалось недолго. Не успевший затормозить Пожарник, немного не рассчитав своих сил, с разгону врезался в возникшую перед ним преграду. Партиец, сорвавшись, с диким криком рухнул вниз... прямо на виновника торжества. Свин, слегка ошарашенный происходящими событиями, все же без особых проблем стряхнул с себя не слишком крупного наездника, после чего, крутанувшись на месте, уперся пятаком прямо в блестящую кокарду его фуражки. Именно в этот момент на крыльце и появился Ганс. Следующие пять минут стали самыми жуткими в жизни немолодого уже курьера, успевшего за столь короткое время не менее трех раз проститься с жизнью: огромный зверь, хрюкая и чавкая, тыкался жестким рылом ему в грудь, отступать было решительно некуда — спину подпирал забор, только что с блеском доказавший свою несокрушимость. Ганс медленно сползал по стене дома, сотрясаясь от приступов безудержного веселья. Бедолагу спасла выглянувшая на улицу Кристина, отогнавшая разочарованного в лучших чувствах Пожарника и пригласившая пострадавшего гостя в дом. Однако, потрясенный до глубины души, визитер предпочел не задерживаться, вручил подошедшему и все еще улыбающемуся Гансу запечатанный пакет, отсалютовал трясущейся рукой и с максимально-возможной скоростью покинул, оказавшийся столь негостеприимным, двор.

Но, как бы необычен не был визит партийного чиновника сам по себе, содержание доставленного им пакета вызвало еще большее удивление. Распотрошив конверт, адресованный штурмбаннфюреру Нойнеру, Ганс извлек из него отпечатанное на плотной бумаге официальное приглашение на празднование Дня взятия власти*, которое состоится в Мюнхене 30 января сего года. Под приглашением стояла подпись Пауля Гислера, гауляйтера Верхней Баварии*, а также, по совместительству, министра-президента Баварии. По завершении чтения, рука Ганса привычно потянулась к затылку:

— Мнда-а, дела-а.

— Что-то случилось?

— Угу. Нас приглашают в Мюнхен к гауляйтеру на официальное празднование Дня взятия власти.

— Нас?!

— Написано: с супругой. Или ты хочешь остаться дома?

Кристина выглядела обескураженной.

— Я просто не знаю, что там делать.

Ганс пожал плечами:

— Да ничего особенного. Послушаем немного, что нам расскажут местные партийные бонзы, потом fourchette...*

— Что?

— О, извини, набрался во Франции словечек. Ну, поедим, в общем, чего там дадут.

— Ты так говоришь, как будто тебя позвали в пивную к Гёльцеру! Это же официальный прием у гауляйтера!

Ганс фыркнул:

— Ну и что? Мне пожимал руку сам рейхсфюрер. Что мне какой-то гауляйтер? В общем, так: оденешься покрасивей, кажется в тех тряпках, что я привез из Парижа, есть что-то подходящее, и съездим. А то что-то мы и впрямь засиделись дома.

Кристина растерянно вертела в руках приглашение:

— Но тут написано, что начало в восемь вечера. Как мы будем возвращаться назад? Ведь поезда не будет до самого утра.

— К дьяволу поезда! Позвоню в комендатуру — пусть пришлют машину.

На столь веский аргумент возразить было нечего и Кристина, стараясь унять нервы, разыгравшиеся от перспективы первого выхода в высший свет, отправилась перебирать свои новые наряды от парижских модельеров. Благо во время систематических налетов на французскую столицу Ганс, не мелочась, килограммами скупал в бутиках элитную одежду, парфюмерию и украшения, беззастенчиво пользуясь весьма выгодным курсом рейхсмарки, поднимавшим его и без того высокое жалование до небес.

* * *

За четверть часа до установленного времени к бывшей королевской Резиденции, служившей ныне местом пребывания министра-президента Баварии, подкатил солидный черный "Мерседес" с военными номерами. Из машины вышли высокий офицер в парадной форме СС и миловидная блондинка в модном вечернем платье с накинутой поверх него шубкой. Шофер — армейский фельдфебель, пожелал своим пассажирам удачного вечера, эсэсовец вежливо кивнул в ответ, после чего автомобиль, рыкнув мотором, резво тронулся с места, освобождая пространство возле парадного входа, а эффектная парочка неспешно направилась вглубь Резиденции.

До официального начала вечера чета Нойнеров успела немного побродить по роскошным залам бывшего дворца Виттельсбахов, рассматривая убранство и отделку помещений. Кристина взирала с благоговением, Ганс — скорее, с любопытством, сравнивая наблюдаемые богатства с виденным ранее в многочисленных замках, ратушах и соборах Италии, Франции, Чехии, Венгрии и Польши. Жемчужина архитектуры Баварии смотрелась на общем фоне вполне достойно, но воображения не потрясала, о чем штурмбаннфюрер и сообщил супруге. Кристина, несколько угнетенная окружающим великолепием, живо затребовала подробностей, но многообещающая тема развития не получила: молодую пару решил поприветствовать хозяин вечера — гауляйтер, министр-президент Баварии и группенфюрер СА Пауль Гислер.

Лысеющий, немолодой, но еще крепкий мужчина в партийном мундире с петлицами гауляйтера возник на пути неспешно прогуливающейся четы, словно из ниоткуда, но Ганс не растерялся:

— Приветствую, герр гауляйтер. Благодарю за ваше любезное приглашение. Для нас с супругой большая честь...

Гислер шутливо отмахнулся:

— Ну что вы! Бросьте, штурмбаннфюрер! Официальных поздравлений я сегодня наслушался сполна. Чего стоили одни только мероприятия в новой Ратуше и дворце Барлоу... Чувствуйте себя как дома! Вы ведь в отпуске? Отлично! Надеюсь, наш скромный праздник поможет немного скрасить ваш короткий отдых. Я ведь тоже фронтовик и знаю: каково это — ненадолго избавиться от армейской дисциплины.

Ганс, не поленившийся перед визитом узнать кое-какие особенности характера и основные вехи биографии хлебосольного хозяина (в частности факт участия в Первой Мировой и начальных кампаниях Второй Мировой войны), тут же сменил тон с официального на расслабленно-светский:

— Вы совершенно правы. Иногда просто необходимо немного развлечься.

— Что ж, надеюсь, вы не пожалеете, что приняли мое приглашение.

— О, не сомневайтесь! Вечер только начался, а я уже впечатлен.

Ганс широким жестом обвел окружающую обстановку и доверительно добавил:

— Вы не поверите, но я, хотя родился и вырос в Баварии, знаком с достопримечательностями нашего родного края, увы, намного хуже, чем с французскими или итальянскими. Превратности военной профессии.

— Как я вас понимаю! И вдвойне рад, что смог исправить эту маленькую несправедливость.

— Еще раз благодарю, герр Гислер.

— Пауль! Зовите меня Пауль. И не стоит благодарностей! Тем более, что мне это ничего не стоило. Так что не берите в голову. Отдыхайте, развлекайтесь. Приятного вечера. Фрау Нойнер, моё почтение.

Едва гауляйтер, раскланявшись, отправился дальше, как к Гансу с Кристиной по одному и парами стали подходить остальные гости — познакомиться с людьми, которым глава Баварии уделил явно больше внимания, чем требовала обычная вежливость, захотелось многим. Штурмбаннфюрер практически в одиночку, как мог, поддерживал разговор. Кристина робела в таком высоком обществе и потому предпочитала отмалчиваться. Ситуацию разрядило официальное начало празднования — всех гостей пригласили в зал для банкетов, так что насевшим на Ганса говорунам из числа партийных чиновников и гражданских служащих, волей-неволей пришлось прервать развернувшиеся светские беседы.

Впрочем, официальная часть не затянулась, видимо торжественными речами Гислер и вправду был сыт по горло. Так что гауляйтер ограничился тем, что, кратко поприветствовав всех присутствующих, провозгласил тост за Национал-Социалистическую Рабочую партию, вот уже одиннадцать лет ведущую германский народ к процветанию, несмотря на все трудности и происки международной плутократии. Начинание охотно поддержали, в том числе и Ганс, который, чтобы хоть ненадолго отделаться от насевших на него с расспросами и светскими разговорами чиновников, поднял ответный тост, воздав должное НСДАП за возрождение германских вооруженных сил, стоящих ныне нерушимой стеной на страже интересов немецкого народа. После чего вечер пошел своим чередом, толпа гостей потихоньку распалась на небольшие группки. Кристина как-то незаметно втянулась в беседу с несколькими молодыми фройлян, оживленно обсуждавших последние веяния берлинской и парижской моды, а Ганс, скооперировавшись с оберстлейтенантом Люфтваффе, решительно атаковал столик с выпивкой и закусками. От поглощения "Рейнвейна" и каких-то мелко нарубленных деликатесов его отвлекло вкрадчивое покашливание:

— Не помешаю?

Гауляйтер и на этот раз умудрился возникнуть внезапно и теперь стоял, иронично улыбаясь, за левым плечом Нойнера.

— Как можно? Присоединитесь?

— Почему бы и нет? Кстати, советую попробовать лобстеров — под белое вино идут просто изумительно. Лучше только хороший коньяк с ананасами, не пробовали?

— Пробовал. Правда, ананасы были консервированными, а "Хеннеси" пришлось пить прямо из бутылки. Но, в общем, да, приятное сочетание.

Гислер удивленно вскинул бровь:

— Как это вас угораздило так надругаться над благородным напитком?

— Да было дело... на Донце, зимой 41-го, на Рождество. С коньячными рюмками там небольшая заминка вышла, а пить из армейской кружки на морозе под тридцать градусов — себе дороже.

Гауляйтер понимающе усмехнулся:

— А, понимаю. На войне и не такое случается. Что ж, как-нибудь попробуете в более подходящей обстановке, а пока — prosit, господа!

Едва отзвенели бокалы, как Гислер, доверительно наклонившись поближе к Гансу, не скрывая своей заинтересованности, проговорил:

— А всё-таки, штурмбаннфюрер, что там за история приключилась с нашим курьером? В моей канцелярии ходят таки-и-ие слухи! Одно совершенно точно — бедолага вернулся от вас почти что седым, пришлось даже дать ему внеочередной отпуск, для поправки здоровья.

— Ах, это...

Ганс выглядел несколько сконфуженным. Зенитчик, до этого безучастно смаковавший продукцию рейнских виноградников, отставил свой бокал и придвинул стул поближе, заинтересовавшись предметом разговора. Гауляйтер тоже явно не собирался отступать, так что, собравшись с духом, Нойнер приступил к описанию всех перипетий того памятного дня. Заканчивал штурмбаннфюрер свой рассказ под гомерический хохот обоих благодарных слушателей. Гислер, вытирая выступившие слезы, сквозь смех выдавил:

— Видимо, мне придется представить вашу очаровательную супругу к награде. Как-никак она спасла жизнь гражданина Райха, да еще и находящегося при исполнении своих служебных обязанностей. Бьюсь об заклад: если бы она не подоспела вовремя, бедняга отдал бы богу душу от страха.

Ганс только виновато развел руками — мол, кто же мог подумать? Что немедленно вызвало новый приступ веселья. Вечер явно удался.

Именно с этой мыслью о хорошо проведенном времени Ганс и шагал по улице в направлении комендатуры, когда далеко за полночь все же покинул гостеприимную резиденцию гауляйтера. Собственно, можно было и не ходить — хлебосольный хозяин предлагал вызвать машину прямо к парадному входу, но штурмбаннфюреру захотелось развеяться и прогуляться по ночному Мюнхену. В безоблачном небе ярко сияла полная луна, неплохо освещая путь, легкий морозец бодрил, слегка пощипывая за щеки, счастливая Кристина что-то щебетала, держа его под руку. Ганс сытый, разомлевший и немного пьяный, благоухая дорогим французским одеколоном, неспешно топал по мощеному тротуару, полной грудью вдыхая морозный зимний воздух — красота.

Резкий окрик "halt!"* прозвучал как гром среди ясного неба, мигом разрушив всё очарование тихой ночной прогулки. Любовь ко всему миру, переполнявшая душу штурмбаннфюрера еще пару секунд назад, улетучилась без следа. Виновником происшествия оказался армейский патруль, вынырнувший из боковой улицы, который Ганс попросту проигнорировал, чисто машинально отметив, что он, как и положено, состоит из трех человек и, судя по манере движения, выполняет плановый обход. А вот возглавлявший патруль немолодой унтер-офицер из армии резерва проигнорировать бредущую посреди ночи парочку не смог, о чем почти сразу же крупно пожалел.

Когда луч его фонарика скользнул по лицу зажмурившейся Кристины, унтер только ухмыльнулся, но стоило в узком луче света появиться зловещим черным петлицам и тускло блеснуть серебристому ободку Рыцарского креста, как эта улыбка мигом померкла. Ганс, даже ухом не повел, выждав пару секунд, чтобы дать незадачливому патрульному переварить полученную при осмотре информацию, Нойнер, как ни в чем не бывало, поинтересовался:

— Вы что-то хотели сообщить?

Льда в его голосе хватило бы для моментальной заморозки недельной продукции крупной скотобойни. Унтер судорожно сглотнул.

— Jawohl, штурмбаннфюрер! Патруль выполняет обход по установленному маршруту. Старший патруля — унтер-офицер Хофмайер!

— И?

— Э-э... не нужна ли вам какая-то помощь?

Ганс фыркнул, хорошее настроение понемногу возвращалось:

— Вообще-то нет..., но раз вы так рветесь помочь..., то можете проводить нас с женой до комендатуры. Я как раз собирался побеседовать с дежурным, да вот немного задержался у гауляйтера.

При этих словах унтер совсем сник. Конфликт со старшим офицером СС, да еще и кавалером Рыцарского креста, грозил неприятностями сам по себе, а уж с офицером, который бывает на приеме у гауляйтера... И угораздило же на него наткнуться! Кой черт было его останавливать? Да только кто ж знал, что это не подгулявший отпускник или получивший увольнительную солдат из гарнизона с какой-нибудь девкой? Ночью все кошки серы! Да вот только... не каждую можно хватать за шкирку. А сегодня, как назло, дежурит майор Лооф — та еще скотина. Говорят, до войны юристом был, до сих пор очень любит расследования с дознаниями проводить. Ему только повод дай...

Под эти невеселые мысли Хофмайер, в душе уже попрощавшийся с унтер-офицерским галуном на своем воротнике, и проводил, насвистывающего какой-то веселый мотивчик, Нойнера вместе с Кристиной до здания комендатуры. Там Ганс потребовал у сонного дежурного вызвать автомобиль и отвезти его с супругой домой, что и было выполнено без всяких возражений. А бдительный унтер, переведя дух и помянув в порыве внезапно проснувшегося благочестия богоматерь, вновь отправился на патрулирование.

Короткий отпуск Ганса подходил к концу, но штурмбаннфюрер не жалел о нем — отдых на этот раз удался на славу.

* * *

Повседневные хлопоты одолевали не только Ганса. Люди, обличенные несравненно большей властью и влиянием, тоже не избежали этой участи. Рейнхард Гейдрих мог бы легко подтвердить эту нехитрую сентенцию на своем собственном примере.

Вроде бы ничего такого экстраординарного ни в РСХА, ни в курируемых им ведомствах за последнее время не случалось, в окружающем мире также царило относительное затишье и тем не менее... Кое-какие интересные сведения постоянно поступали из ведомств Мюллера и Шелленберга, Манштейн, с которым удалось столь удачно установить контакт в Бергхоффе, потихоньку укреплял свои позиции в армии, обживаясь в Фонтенбло — своей новой штаб-квартире. А еще была неистребимая текучка — неизменная спутница любой крупной организации (а РСХА уже давно стала ОЧЕНЬ крупной и разветвленной организацией, что накладывало на ее деятельность и структуру свой отпечаток — недаром первыми департаментами были вовсе не разведывательный и даже не вездесущая тайная полиция, а кадровый и административно-правовой). Все это требовало времени и внимания.

Внимания требовал и группенфюрер Ганс Каммлер, сидящий сейчас в кресле напротив. Курируемый им атомный проект вообще пожирал массу времени и ресурсов, требуя неусыпного и постоянного контроля. Как бы велики ни были делегированные группенфюреру полномочия, даже их зачастую не хватало и тогда Гейдриху приходилось пускать в ход тяжелую артиллерию, то есть задействовать собственные властные ресурсы. Пожалуй, наиболее ярким примером такого рода случаев, могла бы служить история с африканским ураном, отгремевшая в далеком сороковом году.

Каммлер тогда еще только-только возглавил рабочую группу в рамках РСХА, которой в будущем предстояло стать основой атомного проекта. Но даже поверхностного знакомства с поставленной перед ним задачей, будущему группенфюреру хватило, чтобы понять важность наличия достаточного количества сырья для успеха задуманного мероприятия. Едва ли не единственным в мире поставщиком урановой руды в то время была бельгийская горнодобывающая компания "Union Miniere", владевшая рудниками Шинколобве в провинции Катанга. 1200 тонн обогащенной урановой руды, принадлежавших этой фирме, были захвачены немецкими войсками в Бельгии во время летнего наступления, но еще 1250 тонн оставались на складах компании в Конго. Заполучить эти запасы и тем самым удвоить свой будущий арсенал ядерного оружия стало первостепенной задачей.

Проблема была в том, что Эдгар Сенжье — исполнительный директор "Union Miniere", проживавший на тот момент в Нью-Йорке и после оккупации Бельгии, единолично управлявший делами компании, занял резко антигерманскую позицию, что полностью исключало возможность легальной покупки находящихся в его распоряжении запасов. Более того, существовала реальная угроза попадания сверх ценной руды в распоряжение британских и американских конкурентов. Вот тогда-то Гейдрих и вынужден был активно включиться в борьбу за будущее еще толком не оформившегося германского атомного проекта, который не без основания считал одним из своих наиболее перспективных детищ.

Действуя через подставных лиц, агенты РСХА провернули довольно нетривиальную операцию. Причем Сенжье, сам того не желая, подыграл немцам, отдав распоряжение перевезти имеющиеся в Конго запасы урановой руды в США. Рачительный бельгиец опасался, что немцы могут предпринять силовые действия для захвата находящихся в Конго запасов, но в итоге только облегчил им задачу. Капитан и экипаж зафрахтованного для этой цели судна были оперативно перекуплены (а кое-кто из членов экипажа и вовсе заменен) в результате вместо Нью-Йорка транспорт с драгоценным грузом прибыл в Касабланку. Далее уран перегрузили в железнодорожные вагоны и отправили в Алжир, а откуда на французском судне перебросили в Марсель. Последующий путь стратегического груза по дорогам Европы уже не представлял особой сложности.

Да, та афёра наделала шуму, как и более поздняя история с попыткой французских ученых-физиков, задействованных в гражданской части уранового проекта, ориентированной на создание промышленного реактора, организовать утечку секретной информации за океан. Впрочем, во второй раз шуму было хоть и много, но весь он остался в стенах РСХА — ребята Мюллера, отвечавшие за внутреннюю безопасность работ и соблюдение режима, потрудились на славу. Все контакты этих идеалистов не от мира сего держались под неусыпным контролем и первые же попытки выйти на связь с коллегами в нейтральной Швейцарии, а через них на англо-саксонских конкурентов, были своевременно обнаружены и немедленно пресечены. А диссидентам доходчиво объяснили, что в распоряжении руководителей проекта, над которым они работают, имеется весьма широкий арсенал средств убеждения, в том числе и очень неприятных.

Каммлер до сих пор не любит вспоминать тот прокол, очень болезненно воспринимая любое напоминание о нем. Что ж, тем лучше: отрицательный опыт — тоже опыт, а уязвленное однажды самолюбие не даст расслабиться и почивать на лаврах в дальнейшем. Ну, а чтобы подхлестнуть подчиненного еще больше имеются и дополнительные средства.

Гейдрих закрыл и отложил на угол стола папку с очередным итоговым докладом, в котором подробно описывались все достижения и трудности последнего месяца и, оторвав взгляд от столешницы, в упор уставился на невозмутимо сидящего Каммлера. По аристократичному лицу шефа РСХА скользнула легкая улыбка, стерев ненадолго обычное отстраненно-высокомерное выражение:

— Группенфюрер, я доволен вашими успехами, результаты последних месяцев впечатляют. Предприятие "Висмут" дало первую германскую урановую руду, что в перспективе позволит нам полностью покрыть потребности нашей экономики в этом важнейшем сырье. Введен в эксплуатацию второй реактор, получена первая партия оружейного плутония, даже попытки саботажа прекратились — такие достижения не могут не радовать. Однако...

Рейнхард выдержал эффектную паузу, давая собеседнику собраться с мыслями и прочувствовать важность момента.

— В свете вновь открывшихся обстоятельств, такие результаты уже не могут в полной мере удовлетворить требования фюрера.

Крепкая, коренастая фигура Каммлера застыла, словно группенфюрера внезапно разбил паралич, на простом, немного грубоватом лице вздулись желваки. Гейдрих с легкой ухмылкой превосходства наблюдал за этими метаморфозами, почти физически ощущая, как сжались увесистые кулаки главы атомного проекта, скрытые сейчас краем стола, и вполне явственно услышав, скрип его зубов. Такого поворота в разговоре Ганс Каммлер явно не ожидал.

Не так уж много приятных моментов, кроме разве что чувства удовлетворения от очередной удачно завершившейся операции, выпадает на долю руководителя спецслужб. Выбить из колеи неизменно энергичного и уверенного в себе начальника атомного проекта и понаблюдать за его реакцией, было одним из таких редких исключений, и Рейнхард Гейдрих не собирался его упускать.

Как следует, насладившись моментом, шеф РСХА не лишенным изящества движением извлек из верхнего ящика стола несколько листов плотной бумаги, покрытых машинописным текстом, и протянул их подчиненному:

— Ознакомьтесь, Ганс. Думаю, после этого мне не понадобиться ничего вам пояснять.

По мере того, как Каммлер, едва не вырвавший бумаги из рук своего шефа, вчитывался в содержание переданных документов, его лицо стремительно мрачнело, приобретая крайне озабоченное выражение. Едва группенфюрер, перелистнув последнюю страницу, поднял взгляд на главу РСХА, как тот, не дожидаясь вопроса, утвердительно кивнул:

— Вы всё поняли правильно, Ганс. Данные нашей разведки однозначно указывают на то, что "союзники" форсировали работы над собственным атомным проектом и более того — у них имеются определенные успехи.

Каммлер молча склонил голову. Улыбки на лице Гейдриха больше не было.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Для Вермахта и СС, в отличие от, например, РККА, столь большая разница в званиях между командиром соединения и начштаба (для дивизии это, как правило, генерал-майор и майор) являлась нормой, а не исключением. В качестве примера можно привести того же Ламмердинга, который до назначения на должность начштаба "Тотенкопф" был командиром саперного батальона в звании штурмбаннфюрера, а также, упоминавшегося штурмбаннфюрера Хуберта Майера, который до окончания курсов офицеров генштаба и назначения на должность начштаба тд СС "Гитлерюгенд" был командиром мотопехотного батальона в "Лейбштандарте".

* Один из официальных праздников Третьего Райха, отмечался ежегодно в день провозглашения Гитлера канцлером Германии.

* Мюнхен-Верхняя Бавария — MЭnchen-Oberbayern (нем.) — одна из административно-территориальных единиц Третьего Райха, включавшая в свой состав столицу Баварии — Мюнхен.

* Fourchette (фр.) — фуршет.

* Halt (нем.) — стой!

Глава 15 "Новый виток"

Основания для беспокойства у Гейдриха были самые веские. Причем, как ни странно, косвенно в этом был виноват он сам. В США до войны довольно скептически относились к ядерным исследованиям, однако, чрезвычайно настойчивые действия Германии в этом направлении и особенно беспримерная по наглости кража урановой руды из Конго, заставили американское руководство кардинально пересмотреть свои взгляды. Дополнительную порцию масла в разгорающийся огонь соперничества подлили англичане, передав своим заокеанским союзникам теоретические материалы, наработанные в рамках британского специального комитета по вопросам создания атомного оружия "Мауд Коммити". Итогом стала настоящая война, в которой каждая из сторон стремилась всячески осложнить жизнь конкурентам.

Немцы организовали ряд диверсий и актов саботажа на рудниках в Катанге. Французская авиация, по просьбе германского командования, устроила несколько налетов на Шинколобве с аэродромов в Экваториальной Африке. Субмарины Кригсмарине охотились на транспорты, доставлявшие урановую руду в США, и таки утопили пару из них, несмотря на предпринимаемые "союзниками" меры противодействия. Еще одно судно погибло прямо в порту в результате подрыва.

Англичане и американцы в ответ осуществили ряд авианалетов на объекты Германии, которые считались так или иначе связанными с ядерными исследованиями. А в феврале сорок третьего года британские диверсанты норвежского происхождения из созданной полтора года назад службы САС провели беспрецедентную операцию в Норвегии, взорвав завод "Норск Гидро" в Венморке, занимавшийся производством тяжелой воды.

Эта акция, готовившаяся и осуществлявшаяся в тесном взаимодействии с агентурой из местного норвежского сопротивления, растянулась на многие месяцы. Первая попытка высадки диверсионного десанта на планерах, предпринятая в ноябре сорок второго года, с треском провалилась. Обледеневшие планеры не смогли нормально приземлиться и разбились о скалы. Часть десантников погибла, а остальных переловили и после ряда допросов расстреляли немецкие поисковые партии.

Повторная высадка также не дала ожидаемого результата, хотя на этот раз обошлось без жертв — самолет с парашютистами просто вернулся на базу в Шотландии, не сумев найти место высадки из-за густого тумана. И только с третьего раза британцам удалось взять реванш за предыдущие неудачи. Основной производственный цех "Норск Гидро" был взорван. Как ни странно, результатом остались довольны обе стороны. Британцы были убеждены, что существенно осложнили немцам работы по созданию атомных реакторов для производства оружейного плутония, а Гейдрих радовался, что сумел направить внимание противника по ложному пути, так как к тому времени тяжелая вода, как замедлитель ядерных реакций была уже полностью забракована. Правда, к его глубочайшему сожалению, масштабная отвлекающая операция в Норвегии смогла привлечь внимание только представителей разведывательно-диверсионных служб противника. Ученые, отвечавшие за научную часть "Манхэттенского проекта", на эту уловку не купились, что стало очевидно достаточно скоро.

Практически одновременно с диверсией на заводе в Венморке, в Чикаго под руководством Энрико Ферми была собрана и успешно испытана так называемая "Чикагская поленница" — первый американский атомный реактор. Работы проводились в глубочайшей тайне, так что немецким спецслужбам так и не удалось узнать о достигнутых тогда результатах, но вот сверхмасштабные строительные работы, развернувшиеся в США летом сорок третьего, скрыть было уже невозможно.

Экстраординарные меры по расширению добычи урановой руды в Конго, начало разработки урановых месторождений в Америке и ЮАС и, главное, проводимое ударными темпами, с привлечением невиданного количества подрядчиков, строительство огромных заводов и связанной с ними инфраструктуры слишком уж явно свидетельствовали о том, что стадию теоретических исследований "союзники" успешно преодолели. Для создания атомной бомбы на территории США возводились целые города, как например Оук-Ридж в штате Теннеси. Как раз летом сорок третьего там началось сооружение колоссального здания, известного под индексом К-25. Циклопическое сооружение размерами 800 на 300 метров предназначалось для размещения центрифуг, которые методом газовой диффузии выделяли из руды оружейный уран-235. Собственно, именно огромные размеры установок и потребовали строительства столь нетривиального объекта, превышающего по площади Пентагон. На работах в этом промышленном комплексе были задействованы 25000 человек, подавляющее большинство которых понятие не имело о конечных целях своей работы. Строительство только этого обогатительного завода и связанных с ним производств обошлось в 512 миллионов долларов — колоссальная по тем временам сумма, а обеспечение его функционирования поглощало несколько процентов всей вырабатываемой в США электроэнергии.

Для немцев, девятью месяцами ранее точно так же начавших строительство огромных промышленных комплексов, эти масштабные работы яснее любых других сведений говорили о том, что англо-саксонские конкуренты по ядерной гонке вышли в своих изысканиях на финишную прямую. Счет теперь шел на месяцы.

* * *

Военные, однако, не собирались ждать. Зачем бездумно уповать на пока еще не существующее супер-оружие, эффективность которого доподлинно не известна, если имеются горы оружия обыкновенного, уже доказавшего свою действенность? Тем более, что промышленность не перестает радовать маршалов и генералов, регулярно поставляя все новые и новые образцы военной техники. Так что прочь сомнения и излишнюю осторожность — исход войны будет предопределен на полях сражений уже ближайшим летом, еще до появления каких-то малопонятных спецбоеприпасов! Именно такими мыслями вдохновлялось высшее командование обеих противоборствующих сторон — те немногие, кто знал о ведущихся в рамках "Манхэттенского" и "Атомного" проектов разработках. Те же, кто не имел об этих сверхсекретных программах ни малейшего представления (а таких было абсолютное большинство) и вовсе не забивали себе голову, просто и незатейливо готовясь к новым сражениям. Колоссальное противостояние, так или иначе затрагивавшее все страны и континенты земного шара, продолжалось, постепенно выходя на новый виток.

Наиболее горячей точкой бушующей войны, не смотря на традиционное зимнее затишье, продолжало оставаться Средиземноморье. В августе, после трех с лишним месяцев непрерывных боев, 10-я немецкая армия оставила Сицилию. Немцы, поэтапно отступая с рубежа на рубеж, в течение полутора недель отошли с "линии Этны" к предместьям Мессины, после чего эвакуировались в Калабрию, сумев при этом забрать не только войска, включая части прикрытия, но и почти всю технику. Это, безусловно выдающееся, достижение военного искусства несколько разрядило обстановку, дав возможность обеим сторонам заявить о своем успехе. Немцы, соответственно, напирали на успешную эвакуацию, не забывая противопоставить ее "позорному бегству британских войск в аналогичных ситуациях", "союзники" же ставили во главу угла "падение последнего бастиона "Оси" и ликвидацию опаснейшего вражеского плацдарма на стратегическом пути в Азию".

Но, стоило исчезнуть сицилийскому фронту, как на оперативных картах сторон тут же объявился новый — эгейский. ОКВ, претворяя в жизнь предложенную Йодлем стратегию максимально возможного удержания стратегической инициативы, в сентябре приступило к осуществлению десантной операции "Меркурий". Непосредственной целью нового наступления Вермахта был захват греческих островов, а также итальянских Додеканезов, оккупированных британцами еще в 41-м году. Считалось, что это осложнит "союзникам" осуществление налетов на нефтяные промыслы Плоешти, в частности исключит возможность сопровождения тяжелых бомбардировщиков истребителями на всем маршруте до района цели и обратно. Возможности германских перехватчиков с захватом передовых аэродромов на Крите, Родосе и Карпатосе напротив — возрастали. Немаловажным было и политическое значение, придаваемой операции: Германия собиралась продемонстрировать всему миру, и в первую очередь соседней Турции, что ее возможности не исчерпываются обороной европейской крепости. Кроме того, возвращение итальянцам, утраченных ими Додеканезов, должно было стать своеобразной компенсацией за недавнюю потерю Сицилии, показав сателлитам Райха (прежде всего, Франции, также утратившей все свои заморские колонии), что с помощью Вермахта всё еще можно исправить и, следовательно, союза с Германией следует держаться.

Для "союзников" старт "Меркурия" оказался довольно неприятной неожиданностью. Острова Эгейского моря последние два года являлись тихим захолустьем — спокойной периферией с дружелюбным местным населением и мягким климатом. Расквартированные там британские гарнизоны на средиземноморском театре получили неофициальное прозвище "курортников". В сорок третьем, с появлением в Греции крупных сил Вермахта, ситуация начала понемногу меняться. Но на фоне событий творящихся в Северной Африке, Италии и на Ближнем Востоке, положение тут по-прежнему выглядело этакой сельской пасторалью.

Кое-какие сведения о развернувшейся подготовке "Меркурия" британцы, конечно, получили, несмотря на весьма впечатляющие меры по обеспечению секретности, предпринимаемые немецким командованием и спецслужбами. Югославия и материковая Греция были буквально наводнены английской агентурой, исправно поставлявшей информацию о перемещениях германских войск. Интеллидженс Сервис не подвел и на этот раз, своевременно информировав британское командование в лице генерала Окинлека о появлении в Аттике новых немецких дивизий и многочисленных средств усиления, но... Командование "союзников" в данном случае перехитрило само себя. Перемещения германских войск были интерпретированы как подготовка к отражению очередной десантной операции англо-американцев. В свете только что окончившихся боев за Сицилию, вероятность такого поворота событий выглядела вполне реальной, более того — именно такую дезинформацию разведывательные службы союзников усиленно распространяли по всем доступным им каналам.

Немцы возможность десанта на Балканы учитывали, тем более, что прецеденты с высадкой британцев в 41-м в Аттике и совсем недавно на Пелопоннесе — имелись. Вот только бороться с угрозой ОКВ решило радикально. Недооценка решительности немецкого командования вышла "союзникам", в первую очередь англичанам, отвечавшим за данный сектор ТВД, боком.

Строго говоря, стандартные меры противодействия англичане все же приняли: гарнизоны островов были приведены в повышенную боевую готовность, командиры на местах предупреждены о возможности высадки вражеских десантов, для восполнения потерь ПВО на немногочисленные аэродромы архипелага перебросили несколько свежих эскадрилий, но... Все эти мероприятия носили откровенно дежурный характер — всерьез возможность широкомасштабной немецкой десантной операции британское командование не рассматривало. А местное начальство, основательно заплывшее жирком за два года тихого, размеренного существования, и вовсе воспринимало перспективы вражеского удара более чем скептически. Максимум, чего ожидали от немцев — разведывательно-диверсионных рейдов мелких десантных групп, на противодействие которым и рассчитывались все проводимые оборонительные мероприятия, но, как показала практика, даже с этой задачей войскам "Содружества" справиться не удалось.

Германское руководство в данном случае решило не гнаться за размахом, предпочтя сделать упор на качество. В десант были назначены отборные соединения с колоссальным боевым опытом: 1-я горнострелковая, 100-я легкопехотная и 22-я тропическая пехотная дивизии, а также пополненный и отдохнувший I-й парашютный корпус Люфтваффе, в составе 1-ой и 2-ой парашютно-егерских дивизий. Кроме того, к высадке привлекались два полка недавно сформированной дивизии специального назначения "Бранденбург" и многочисленные части усиления. С воздуха силы вторжения поддерживала мощная авиагруппировка 4-го воздушного флота, накануне операции резко усиленная новыми эскадрами, в том числе и за счет соседнего 2-го воздушного флота, до недавнего времени поддерживавшего действия 10-й армии на Сицилии.

Собственно, именно перевес в воздухе, достигнутый за счет использования многочисленных континентальных аэродромов, обеспечил саму возможность проведения операции "Меркурий". Относительно немногочисленная, к тому же не лучшая по качеству (лучшие продолжали сражаться над Италией и Францией, действуя с сицилийских и британских баз), истребительная авиация Содружества, базировавшаяся на островах, была очень быстро подавлена массированными воздушными атаками Люфтваффе. А затем в райскую жизнь англо-австрало-новозеландско-греческих войск на островах влезли черти из "Бранденбурга"...

* * *

Наиболее ярким, хотя и относительно мелким по масштабу, событием во время развернувшейся битвы за острова стала эпопея роты десантников из "Бранденбурга" на острове Кос*. Данный клочок суши, относящийся к архипелагу Додеканез, занятый британско-греческим гарнизоном, был ценен, прежде всего, своим аэродромом, потому оказался среди первоочередных целей немецкой атаки. Рота бранденбуржцев под командованием лейтенанта Лангбайна высадилась ночью на южном побережье острова, без особых проблем овладела постами береговой обороны, обороняемыми греческими солдатами, и к утру продвинулась до окраин городка, бывшего главным населенным пунктом на острове. Тут-то бравых головорезов и поджидала скрытая опасность.

На пути наступающих немцев оказался продовольственный склад, где, среди прочего, обнаружились существенные запасы спиртного, которыми солдаты немедленно воспользовались. Хотя до полноценной пьянки дело не дошло, Лангбайн всерьез опасался, что ощутимая доза алкоголя, помноженная на усталость и стресс, вызванные ночной высадкой на вражеское побережье, в течении наступающего дня, просто свалят его солдат с ног. Чтобы восстановить боевую эффективность своего подразделения в преддверии неизбежного дневного боя, лейтенант пустил в ход весь имевшийся в наличии запас первитина*. В сочетании с алкоголем стимулятор дал поистине потрясающий эффект. Накачанные этой взрывной смесью диверсанты, буквально разметали подтянувшиеся для контратаки британские части, ворвались в городок, разгромили штаб, отвечавший за оборону острова, и еще до обеда, пройдя остров насквозь, соединились с основными силами десанта, начавшими высадку после рассвета. После такого погрома объединенный британско-греческий гарнизон практически прекратил сопротивление, а ближе к вечеру и вовсе сложил оружие.

Данный эпизод мог бы служить своего рода символом развернувшихся в Эгейском море боев, которые, то затухая, то вспыхивая вновь, бушевали на архипелаге несколько недель. Общий рисунок противостояния, однако, не менялся. Немцы, подавляли массированными атаками с воздуха оборону войск Содружества, после чего выбрасывали на очередной остров или группу островов морские и воздушные десанты. "Союзники" сопротивлялись, привлекая легкие силы флота (тяжелые корабли, памятуя печальный опыт боев за Салерно, под немецкий воздушный зонт вводить опасались), тяжелые бомбардировщики с африканских авиабаз и постоянно маневрируя силами. Последний вид деятельности, правда, сводился в основном к эвакуации остатков разбитых гарнизонов под непрерывными атаками немецких штурмовиков и пикировщиков. Малочисленные истребительные эскадрильи, преимущественно австралийские и южноафриканские, зажатые на немногочисленных и не очень обширных островных аэродромах, ничего не могли поделать с, накатывающими волна за волной, "орлами Геринга".

Германцы, как и недавно в Италии, мастерски использовали свое преимущество в системе базирования: пребывающие из Египта и Палестины эскадрильи "союзников" перемалывались одна за другой массированными атаками на аэродромы, стачивались за пару дней в непрерывных воздушных боях, не в силах остановить непрерывный конвейер бомбардировок. На смену погибшим приходили новые, чтобы точно так же погибнуть в неравных боях, а то и вовсе не имея возможности встретиться с врагом — немцы неплохо научились подлавливать прибывающие подкрепления противника в момент приземления на аэродромы после долгого изматывающего перелета через Средиземное море. Переломить ситуацию британское командование не могло — имеющаяся на островах аэродромная сеть не позволяла сосредоточить достаточное количество самолетов, чтобы бросить Люфтваффе вызов в воздухе.

На земле же положение складывалось и вовсе аховое. Элитные соединения Вермахта и Люфтваффе были явно не ровней отнюдь не лучшим частям Содружества и тем более грекам из 5-й пехотной дивизии и различных гарнизонных частей. К тому же немцы применили ряд оригинальных новшеств, в частности тяжелые транспортные самолеты и планеры, позволявшие перебрасывать по воздуху не только десантников с легким вооружением, но и полевые гаубицы, вместе с тягачами, а также противотанковые орудия и легкие САУ. Причем даже на плохо оборудованные посадочные площадки. Традиционно хорошо показали себя также испытанные паромы Зибеля. Именно это позволило германским десантникам в кратчайшие сроки сломить сопротивление новозеландско-греческих войск на Крите — крупнейшем острове архипелага.

Первая волна десантников из 1-ой парашютной дивизии понесла тяжелые потери от огня с земли, но свое дело она сделала — немцам удалось зацепиться за каменистую критскую землю, а затем, с помощью прибывших подкреплений, захватить аэродром в Малеме. После этого в течение суток на остров по воздуху были переброшены основные силы 22-ой дивизии, бывшей некогда воздушно-десантной и еще не до конца растерявшей свои старые навыки. Это опытное штурмовое соединение с многочисленным тяжелым вооружением, при массированной поддержке с воздуха, буквально смело оборонительные линии новозеландцев. Прибытие морем основных сил "эдельвейсов" из 1-ой горнострелковой дивизии, несколько потрепанных во время переброски эсминцами Ройял Нэви, стало ударом по крышке гроба — остатки британского гарнизона Крита уже во-всю готовились к эвакуации, стремительно отступая под натиском наседавших пехотинцев и парашютных егерей.

По более или менее схожему сценарию прошел штурм Родоса, Лероса и ряда других островов, а многие островки поменьше британцы поспешили очистить сами, не надеясь их удержать. Объединенный комитет начальников штабов скрежетал зубами, требуя от местного командования переломить ситуацию, но Окинлек и Каннингхем только флегматично пожимали плечами: Королевский флот и так потерял в этом адском лабиринте больше десятка легких крейсеров и эсминцев, не считая массы транспортов и всякой прочей мелочи — без господства в воздухе ничего поделать не удастся. Зато в ставке фюрера довольно потирали руки: операция "Меркурий" полностью оправдала возлагавшиеся на нее надежды — Балканы теперь были надежно прикрыты с юга от поползновений любого рода. Немаловажными были и заработанные политические дивиденды: Турция, с момента появления войск "оси" на Кавказе, всё более склонявшаяся к союзу с Германией, весьма благосклонно прореагировала на исчезновение британских баз, контролировавших до недавнего времени средиземноморские подступы к драгоценным проливам.

* * *

Политический и экономический дрейф Турции в сторону "оси" начался еще в 41-м. Причем это движение не было равномерным — периоды сближения сменялись похолоданием в отношениях, а после каждого серьезного шага турки брали длительную паузу, словно приглядываясь к реакции окружающих стран.

Первый сигнал для потомков свирепых османов прозвучал в 40-м, когда война неожиданно постучала в двери балканских и ближневосточных стран. Принадлежащие Италии Додеканезы, французская Сирия и британский Ирак располагались непосредственно у турецких границ и это не могло не беспокоить политических преемников Ататюрка. Причем это был не охотничий азарт хищника, почуявшего запах добычи, а как раз таки беспокойство потенциальной жертвы за собственную безопасность — турки слишком хорошо помнили с каким трудом удалось отстоять свободу и независимость своей страны в ходе предыдущей большой войны.

Дальше — больше. Сперва итальянские, а затем и британские войска вторглись в Грецию. Проблемам соседа и, по совместительству, самого непримиримого и ожесточенного конкурента Турции в регионе, можно было бы только порадоваться, если бы не растущая с каждым днем вероятность разделить его судьбу, став полем боя для армий сильнейших европейских держав. Опасения турок достигли апогея, когда весной 41-го в балканские разборки вмешалась Германия. Рывок Вермахта к берегам Эгейского моря был столь впечатляющим, что практически ни у кого не возникло сомнений — немцы не остановятся, их натиск будет продолжаться до тех пор, пока танки с крестами на броне не омоют свои гусеницы в волнах Персидского залива и Суэцкого канала.

Германские, итальянские и британские дипломаты обивали пороги властных кабинетов Анкары, причем обходительных мужчин в дорогих костюмах всё чаще сопровождали суровые подтянутые офицеры — военные атташе и всевозможные специальные представители вооруженных сил при дипломатическом корпусе. Правительство мелко тряслось от страха попеременно ожидая то немецких танков на берегах Босфора, то британских линкоров в узостях Дарданелл и в любом случае орды бомбардировщиков над всеми сколь-нибудь значимыми городами Анатолии, но... час Турции еще не пробил.

В июне все преобразилось, словно по волшебству. Дипломаты, внезапно вспомнив про свою отменную вежливость, перестали настойчиво ломиться в министерские кабинеты. Разом прекратились систематические вторжения всевозможных кораблей и самолетов в турецкие территориальные воды и воздушное пространство, а тон дипломатических нот вновь стал заискивающим. Ситуация в мире изменилась, восточное Средиземноморье перестало быть центром глобального противостояния, и Турция смогла немного перевести дух. Военные вихри теперь бушевали на просторах Советского Союза.

Передышка, впрочем, оказалась временной. Уже в августе советские и британские войска совместными усилиями оккупировали соседний Иран, попросту наплевав на его нейтралитет и прочее международное право. Год спустя ситуация усложнилась еще больше — германские армии вломились на Кавказ. Турция, в буквальном смысле слова, оказалась между двух огней: на северных рубежах страны стояли немцы, на южных — англичане. С тех пор становилось только хуже — война у турецких границ разгоралась. Причем германские войска постепенно оттесняли силы Содружества, неуклонно продвигаясь всё дальше и дальше на юг. Соответственно менялась и политика Турции, отмечая происходящие на фронтах изменения, словно своеобразный дипломатический барометр.

Легче всего эти изменения отслеживались по поставкам дефицитной хромовой руды. После разгрома итальянских войск в Африке, Англия добилась исключительного права на покупку всей турецкой добычи хромовой руды. Появление немецких войск в Болгарии и Греции — в непосредственной близости от Стамбула, вынудило турецкое правительство вносить в сложившуюся ситуацию коррективы. Договор с англичанами расторгнуть не рискнули, тем более, что Королевский флот по-прежнему контролировал Восточное Средиземноморье, а британская армия постепенно укрепляла свои позиции на Ближнем Востоке, но и игнорировать настойчивые требования Германии не получалось. Временный компромисс был найден в организации "контрабандных" поставок — часть хрома отправлялась на нужды военной промышленности Райха, но официальная Турция от этих поставок открещивалась. По мере продвижения немецких войск все дальше и дальше на восток, объемы этой "контрабанды" неуклонно росли. А после прорыва группы армий Листа через Главный Кавказский хребет Турецкому правительству, скрепя сердце, всё же пришлось признать очевидное и официально расторгнуть соглашение с англичанами, так как объемы нелегальных поставок к тому моменту уже существенно превзошли официальный экспорт в Британскую империю. Руда потекла в Германию уже открыто, хотя и торговля с Англией свернута не была.

Райх требовал дальнейшего роста торгово-экономических связей и, учитывая складывающуюся военно-политическую ситуацию, возражать этим требованиям становилось всё труднее. После выхода немецких войск к Евфрату в вывозе хрома было официально отказано уже Британии — стороны поменялись местами. А операция "Меркурий" поставила финальную точку в затянувшейся эпопее турецких политических метаний — Турция фактически заморозила свои торгово-экономические отношения с англо-саксонским блоком, отменив все готовившиеся сделки. Все военные поставки для турецкой армии отныне завязывались на заводы Германии и Франции — до вступления Турции в войну оставался один шаг. Однако этот шаг еще нужно было сделать.

Соответствующие выводы из происходящих событий сделали не только в Анкаре, но и в Лондоне, в британском комитете начальников штабов. Англичане весьма пристально следили за всеми маневрами турок, держа руку на пульсе событий, определявших поведение потенциальных союзников, постепенно превращавшихся в потенциальных противников. Малая Азия и Ближний Восток буквально кишели агентурой всех мало-мальски значимых разведок мира — любое телодвижения оппонента почти мгновенно становилось известно всем заинтересованным сторонам. Поэтому реакция на переброску турецкого мехкорпуса и нескольких наиболее боеспособных пехотных дивизий из северных и центральных районов страны к границам Сирии и Ирака последовала незамедлительно.

Пополненная после иранского поражения 10-я армия Содружества перегруппировалась, значительно усилив свою мосульскую группировку. Сосредоточенная в Сирии и Палестине 9-я, была приведена в полную боевую готовность. Прибыли подкрепления из Египта и даже Туниса. В частности, в Сирии появился колониальный корпус Леклерка из частей "Сражающейся Франции". Этому соединению, хорошо подготовленному для действий в горах, долгое время не могли найти подходящего применения. Изначально этих новоявленных приверженцев генерала Де Голля планировали использовать в итальянских Апеннинах, но провал операции Avalanche* поставил на этих замыслах жирный крест. Затем корпус был назначен эшелоном развития успеха для, предпринятой по требованию Черчилля, высадки на Пелопоннесе, но и тут развивать оказалось нечего. Теперь бывшим гражданам Французской республики, а ныне "свободным французам", предоставлялась возможность сражаться на земле бывшей французской колонии Сирии, пребывающей ныне под управлением британской администрации.

Как бы то ни было, прибытие этого мощного, полностью укомплектованного, хорошо оснащенного и обученного соединения, наряду с радикальным усилением развернутой на Ближнем Востоке воздушной группировки "союзников" (в том числе за счет частей, действовавших до недавнего времени в Италии), оказалось весьма кстати. Турецкие "ястребы", ратовавшие за скорейшее вступление в войну на стороне "оси", попятились под натиском англофилов и многочисленной партии сторонников нейтралитета, объединивших на этот раз свои усилия. Политическая ситуация, и без того сложная, вновь замерла в состоянии неустойчивого равновесия.

Истории предстояло самой сделала выбор, с которым так и не смогло определиться правительство в Анкаре.

* * *

Совсем по-другому развивались события на Тихом океане. Тут не было ни политических метаний, ни стратегической интриги. Единственное, что роднило два великих противостояния, протекавших в различных полушариях, так это внутренние распри среди столкнувшихся тут воинских блоков.

В Японии обострились традиционно напряженные отношения между армией и флотом. Флотское начальство, лишившееся харизматичного лидера после гибели над Соломоновыми островами адмирала Ямамото, требовало бросить все силы страны на укрепление внешнего и внутреннего поясов обороны империи, опиравшихся на мириады островков Тихого океана. Армия же, в отличие от флота не испытавшая еще горечи поражений и не надломленная грузом потерь, настаивала на активных действиях. При этом основные военные усилия должны были быть направлены вовсе не на океанские просторы, а вглубь Азиатского континента.

Победы, завоеванные в боях с колониальными армиями США, Голландии и Британии на просторах Филиппин, Индонезии, Малайи и Бирмы, уверили японских генералов в том, что в горах и джунглях солдатам Микадо нет равных. Дополнительным стимулом послужил успех германского наступления в Персии. Казалось: еще немного и остатки британского влияния в Азии развеются как дым, не оставив даже воспоминаний о былом могуществе. Вот он — шанс страны восходящего солнца! Надо лишь нажать еще немного. Разве Сингапур — символ британского владычества, не пал под натиском дивизий Ямаситы? Разве не растоптан из края в край ботинками японских солдат многолюдный Китай? Так почему бы не нанести удар в самое сердце Британской империи — Индию? Тем более, что антибританские настроения в этой крупнейшей колонии Альбиона достаточно сильны и если подпитать их, изгнав англичан из Калькутты...

Уничтожение британского господства в Индии позволит сомкнуть фронт с германскими союзниками, прекратит поставки воинских грузов в Китай, что сделает невозможным дальнейшее базирование в Азии американских воздушных армий и выбьет почву из-под ног чанкайшистов. Наконец, это существенно укрепит сырьевую и производственную базу Японии, что немаловажно в условиях затяжной войны, которую вынуждена вести империя Ямато.

Исходя из таких расчетов, штаб японской армии практически весь 43-й год посвятил подготовке полномасштабного вторжения в "жемчужину Британской империи". Для улучшения снабжения воинской группировки в юго-восточной Азии, японские войска в Китае провели ряд наступательных операций, результатом которых стал разгром значительных сил Чан-Кайши и захват нескольких важных авиабаз 14-й воздушной армии США. Но главное: японцам удалось пробить сквозной коридор, связавший оккупированные ими области в северном и южном Китае. Теперь все японские владения от Манчжурии до Сингапура имели между собой устойчивую железнодорожную связь, что существенно упростило снабжение бирманской группировки, позволив в то же время высвободить некоторое количество транспортов, занятых ранее армейскими перевозками. Учитывая хроническую нехватку торговых судов, это было немаловажным обстоятельством.

Также продолжалось неуклонное наращивание японских сухопутных сил. Относительно небольшие потери в боях на Соломоновых и Алеутских островах легко перекрывались очередными мобилизационными наборами, что позволяло формировать все новые и новые армии. Хуже обстояло дело с техническим оснащением — в сорок третьем году отставание японской экономики стало уже давать о себе знать. Но армейское командование, уповая отчасти на сложность применения техники и тяжелого вооружения в горах и болотистых джунглях южной и юго-восточной Азии, считало, что боевой дух и подготовка японских солдат компенсируют этот недостаток.

Все эти организационные и оперативные мероприятия дали свой результат. К началу 44-го года в Бирме, на границах Индии были сосредоточены и подготовлены к наступлению три полнокровные японские армии — к 15-ой — ветерану боев 41-42 годов, добавились новые, 28-я и 33-я армии. Грядущей операции придавалось столь большое значение, что командование ею, как и всеми японскими войсками в Бирме, вручили легендарному "малайскому тигру" — генералу Ямасите.

Флот смотрел на всю эту суету скептически, резонно заявляя, что от вторжения в Индию будет мало толку, если не удастся отразить неминуемое наступление американцев на филиппинском направлении — в самое сердце Великой Азиатской сферы сопроцветания. Следовательно, все силы империи следует бросить именно на тихоокеанский фронт. Но, доводы сухопутных генералов на сей раз оказались сильнее: накануне нового, сорок четвертого, года план наступления в Ассаме* был утвержден.

Схожие проблемы с формированием стратегии испытывали и американцы, но у них противостояние командных структур довольно неожиданно разрешилось с помощью... немцев. Назначение генерала Макартура главнокомандующим союзных сил в Европе, де-факто привело к ликвидации возглавляемого им ранее объединенного американо-австралийского командования, руководившего операциями в южной части Тихого океана. После отбытия героя филиппинской обороны уже никто не мог составить конкуренцию адмиралу Нимицу, объединившему в своих руках командование всеми сухопутными, морскими и воздушными силами "союзников" на тихоокеанском театре военных действий.

Единоначалие немедленно начало давать свои плоды. Нимиц фактически свернул операции на юге и севере Тихого океана, сконцентрировав основные военные усилия в центральной части гигантского ТВД. Логика адмирала была проста: к чему ломиться сквозь хорошо подготовленную японскую оборону, последовательно штурмуя все воздвигнутые ими оборонительные линии, если можно попросту их обойти? Весь опыт боев 42-го и 43-го годов показывал, что японцы даже в безнадежной ситуации сражаются до конца, затягивая борьбу и нанося атакующим серьезные потери. С другой стороны, тот же опыт говорил, что, как бы упорно не сражались изолированные гарнизоны японцев, исход этой борьбы был предопределен заранее. Конечно при условии, что атакующим удавалось захватить господство на море и в воздухе.

Вовсе не обязательно брать штурмом все вражеские позиции до единой, достаточно перерезать питающие их коммуникации — блокада, зачастую, оказывалась куда эффективней лобового наступления. Следовательно, задача состояла в том, чтобы, выборочно атакуя отдельные островки, разделенные огромными океанскими просторами, уничтожать, используя подавляющую огневую мощь, их немногочисленных защитников. После чего, опираясь на новую базу, блокировать и нейтрализовать гарнизоны соседних островков, лишив их возможности как-то влиять на дальнейший ход военных действий.

Использовать такую тактику ранее не позволяло малое количество авианосцев, которые как раз и должны были обеспечивать локальное господство в воздухе и на море, необходимое для захвата удаленных островных баз. Но к сорок четвертому году американская промышленность исправила этот недостаток, так что теперь уже ничто не мешало Нимицу и его многочисленным подчиненным внедрять свои новаторские решения. В теории всё было просто и логично, наступающий год должен был подтвердить или опровергнуть эти выкладки на практике.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* САС — Special Air Service, SAS (англ.) — Специальная воздушная служба, спецназ Великобритании. Официальной датой создания считается 24 августа 41-го года.

* В основе описываемого эпизода лежит реальный случай, имевший место осенью 43г.

* Первитин — гидрохлорид метамфетамина — наркотическое средство, сильный стимулятор, достаточно массово применялся немецкими войсками во время Второй Мировой войны.

* Avalanche — название десантной операции в Салерно.

* Ассам - Assam (англ.) — штат в северо-восточной Индии, на границе с Бирмой.

Глава 16 "Битва начинается"

Первый выстрел в кампании 44-го года, как ни странно, остался за англичанами. Традиционно неторопливые и обстоятельные сыны Альбиона на этот раз опередили всех, открыв активные боевые действия уже в январе. Впрочем, ничего особо удивительного в этом не было — наступление в Бирме готовилось еще с лета 43-го года и уже не раз откладывалось.

План операции был достаточно прост: 15-й корпус 14-ой армии Содружества наносит отвлекающий удар на юге Бирмы — в Аракане, затем, когда силы противника будут связаны, на севере в наступление переходит 4-й корпус генерала Скунса. Наступление последнего должны были поддержать китайские дивизии и несколько десантных бригад, заброшенных в долину Иравади по воздуху. Главной целью операции была бирманская дорога, связывающая Индию и Китай. Считалось, что очистив ее от японцев, удастся значительно улучшить положение гоминдановцев и положение союзных войск в юго-восточной Азии вообще. Однако проверить это на практике не удалось — замысел британцев стал трещать по швам буквально с первых дней своего осуществления.

Медленное продвижение двух пехотных дивизий 15-го индийского корпуса в Аракане было с легкостью парировано 28-ой японской армией, занимавшей оборону в этом районе. Одна из японских дивизий нанесла внезапный и довольно сильный фланговый удар, создав угрозу окружения основных сил индусов, завязших в джунглях где-то на пути в Акьябу. После чего все операции на данном направлении пришлось срочно сворачивать и спешно отводить основные силы 15-го корпуса на исходные позиции.

Ничуть не лучше продвигались дела и на севере. Высадка с воздуха импровизированного воздушного десанта, которому отводилась важная роль в грядущем наступлении, на деле обернулась сплошным мучением. Многие планеры разбились при посадке в джунглях, что существенно осложнило развертывание базы в тылу японских войск и замедлило строительство аэродрома, призванного служить главной базой снабжения десантников. Когда же полевой аэродром, получивший название "Бродвей", наконец, был развернут и начал функционировать, японская авиация подвергла его внезапной и весьма эффективной штурмовке. В результате почти все находившиеся там "Спитфайеры", были сожжены или серьезно повреждены. Прямым следствием этого стало слабое воздушное прикрытие всех последующих операций англичан в данном районе, так как истребителям Королевских ВВС приходилось действовать с достаточно удаленного аэродрома в Импхале. Объемы воздушных перевозок также упали, что не могло не сказаться на темпах проведения наступления — сосредоточение необходимой группировки задерживалось. Тем не менее, не смотря на возникшие трудности, генерал-майор Уингейт, командовавший высаженным десантом, решил придерживаться первоначального плана. Такое упрямство и отсутствие оперативной гибкости дорого обошлись как самому генералу, так и его войскам.

Воспользовавшись трудностями британцев, командование 33-й армии смогло перегруппировать свои силы и двинуть против, не закончивших сосредоточения, десантников полноценную пехотную дивизию. В последовавших вслед за этим боях японцы последовательно разгромили две из трех оказавшихся у них в тылу бригад, захватили построенный британцами аэродром и вынудили остатки десанта с огромными потерями прорываться на соединение с китайскими дивизиями генерала Стилуэлла. Многообещающий замысел по созданию в тылу обороняющегося противника стратегического плацдарма потерпел крах, но автор этой идеи так и не смог убедиться в ошибочности своих расчетов — генерал Орд Уингейт не дожил до окончания операции, сгинув в авиакатастрофе в разгар боев за "бродвейский аэродром".

Еще меньший успех имело наступление на Бирму с севера из провинции Юньнань, предпринятое китайскими войсками под командованием американского генерала Джозефа Стилуэлла — для его парирования хватило одной единственной 55-ой дивизии из состава всё той же 33-й японской армии. Хотя боевые действия на этом направлении продолжались до конца апреля, уже к середине марта стало ясно, что самураи устоят. Впрочем, к тому времени бои в северной Бирме уже мало занимали британское командование в Индии — внимание лорда Маутбеттена* и компании с начала марта оказалось прочно приковано к пограничным территориям Ассама, где 15-я армия страны восходящего солнца развернула решительное наступление.

Японцы слегка запоздали с началом своего вторжения в Индию, но эта задержка в итоге сыграла им на руку. Корпуса британской 14-ой армии, увлекшись наступлением, расползлись по флангам стратегического фронта, оставив центральное направление практически не прикрытым. Ямасита не преминул воспользоваться предоставленной ему возможностью.

Удар японцев застал британцев врасплох — 4-й индийский корпус оказался растянут в нитку, все три его дивизии были разобщены, а подготовленная оборона отсутствовала как класс. Форсировав Чиндуин, 15-я армия несколькими колоннами вторглась в Ассам, перенеся боевые действия на территорию Индии. Казалось: вернулись времена Малайской операции и падения Сингапура, когда войска Британской империи в панике отступали под натиском японских дивизий, теряя оружия и покорно складывая знамена к ногам победителей.

40-я индийская бригада, первой оказавшаяся на пути японского наступления, была разгромлена и большей частью пленена, 17-я пехотная дивизия — окружена. Через две недели после начала наступления, передовые отряды 31-ой японской дивизии достигли Кохимы — важного пункта на британских коммуникациях. Основные силы 15-ой армии в это время вышли к Импхалу, ставшему центром британской обороны в Ассаме. Чтобы парировать столь внезапно возникшую угрозу, британское командование, задействовав всю имеющуюся под рукой транспортную авиацию, спешно начало переброску по воздуху одной из пехотных дивизий, действовавших до недавнего времени в Аракане. Судьба развернувшейся битвы повисла на волоске, всё зависело от того, кто из противников сумеет быстрее сосредоточить свои ударные группировки на, ставшем теперь решающим, направлении.

Первыми успели японцы. Ямасита, умело маневрируя своими силами, сумел захватить господствующие высоты и рассечь противостоящую ему британско-индийскую группировку, тем самым получив важное тактическое преимущество. После чего войска 15-ой армии последовательно сломили сопротивление изолированных гарнизонов Кохимы, Импхала и Димапура. Фактически это означало разгром всего 4-го индийского корпуса и потерю Ассама. Лишним признанием этого стал приказ генерала Слима, командовавшего 14-ой армией Содружества, о выводе остатков корпуса Скунса в тыл на переформирование. Его место занимал свежий, только что переброшенный из центральной Индии, 33-й корпус, которому предстояло взять на себя оборону Бенгалии*. "Малайский тигр" вырвался из своей клетки.

* * *

Но, как это часто бывает, порадоваться своему успеху японцам не дали. Пессимистические прогнозы штаба Императорского флота оказались, что называется, пророческими — в разгар боев в Ассаме морские, сухопутные и воздушные силы США на Тихом океане начали решительное наступление на японский оборонительный периметр.

Нельзя сказать, что действия янки стали неожиданностью для японского командования, вовсе нет. Но вот характер и направление американских ударов поставили самураев в тупик. Наступления американцев ожидали, к нему готовились, но на деле оказалось, что готовились совсем не там и не так, как следовало бы.

Практически весь 43-й год был заполнен тягучими и изматывающими боями на крайнем юге и севере японского оборонительного обвода. Тихоокеанский флот США при поддержке ВВС, армии и морской пехоты, а также союзных австралийских и канадских контингентов, методично подавлял японские гарнизоны на Соломоновых и Алеутских островах, отражая отдельные вылазки Императорского флота и базовой авиации страны восходящего солнца. Во второй половине года янки предприняли также кое-какие действия в центральном секторе Тихого океана, заняв несколько бесхозных атоллов и уже осенью захватив ряд островков в архипелаге Гилберта. Однако на фоне непрекращающейся мясорубки на Бугенвиле, Атту и Кыске эти действия выглядели достаточно невинно. Морской генеральный штаб Японии счел эти поползновения американцев не более чем обеспечивающими и отвлекающими по отношению к генеральному наступлению, ведущемуся по директрисе Гуадалканал-Рабаул.

Адмиралы страны Ямато были уверены: именно там, в джунглях Новой Гвинеи и архипелага Бисмарка развернуться генеральные сражения новой кампании. А потому оборона на этом направлении постоянно и неустанно усиливалась и совершенствовалась. К концу 43-го года Рабаул, прозванный "Гибралтаром востока", считался сильнейшей крепостью в южном полушарье. Гарнизон этой твердыни с огромными складами, мощными укреплениями, многочисленными аэродромами и колоссальными подземными убежищами для подводных лодок и малых кораблей достигал ста тысяч человек, а для обороны всего остального архипелага Бисмарка предназначалась целая 17-я армия, пополненная и усиленная после пережитого ею кровопускания на Соломоновых островах. Еще одна — 18-я располагалась на Новой Гвинее, опираясь на мощные базы, развернутые в Порт-Морсби, Веваке, Лаэ и Саламауа. Флот, действуя изнутри оборонительного периметра, под прикрытием базовой авиации, должен был контратаковать и разгромить обескровленные штурмом силы вторжения — так японские флотоводцы представляли себе летнюю кампанию 44-го года на Тихом океане, но действительность не оставила от этих рассуждений камня на камне.

Реализуя новую стратегию "лягушачьих прыжков", Нимиц нанес свой главный удар по слабо укрепленным Маршалловым островам, вдали от основных оборонительных редутов Японии. Причем янки обманули ожидания самураев еще раз, начав атаку не с востока, а с запада — первый удар американской армады, состоящей из трёхсот кораблей и судов, пришелся по атоллу Кваджалейн.

Рука об руку с новой стратегией следовала новая тактика. Американцы больше не ломились безоглядно вперед, атакуя в лоб, без должной разведки и подготовки, сильно укрепленные островки, как это было на Тараве*, где американские десантники, штурмуя доселе мало кому известный клочок суши под названием Бетио, внезапно напоролись на мощнейшую и хорошо подготовленную оборону. Последствия были ужасающими: после окончания длившихся почти неделю боев крохотный островок, площадью всего в несколько квадратный километров, и окружающие его рифы оказались буквально завалены трупами американских солдат.

Но Нимиц и его подчиненные показали себя неплохими учениками. Спустя всего несколько месяцев, при штурме Кваджалейна, действия морпехов отличались от бестолкового навала на Тараву, как небо и земля. Японские позиции были тщательно разведаны, после чего подверглись уничтожающей бомбардировке с моря и воздуха, продолжавшейся несколько дней. На снарядах и бомбах не экономили — расход боеприпасов в ходе непосредственной подготовке к высадке исчислялся тысячами тонн, и вся это масса взрывчатки обрушивалась на плоские, как блин, коралловые острова, площадью всего в три-пять квадратных километров. Для корректировки огня на соседние островки и рифы заранее забросили ряд разведывательно-диверсионных групп, которые предоставили командованию немало ценных сведений о расположении и возможностях обороняющихся. Всё это не могло не сказаться — японские гарнизоны еще до высадки основных сил десанта понесли серьезные потери, управление и связь были нарушены, а система огня — дезорганизована.

Когда же вторжение началось, десант высадили внутри атолла, для чего высадочным средствам и кораблям артиллерийской поддержки пришлось войти в лагуну по заблаговременно протраленному каналу. Такой маневр застал японский гарнизон врасплох, почти обесценив заранее подготовленные меры противодействия — все имевшиеся заграждения, укрепления и огневые точки рассчитывались лишь на противодействие атакам со стороны океана. В результате, когда спустя шесть дней после начала высадки последние очаги сопротивления самураев были подавлены, американское командование констатировало, что соотношение потерь в боях за Кваджалейн составило рекордно низкие десять к одному в пользу вооруженных сил США. Кровавый опыт боев за Тараву был учтен сполна.

Вслед за Кваджалейном столь же быстро пали Мадзуро и Эниветок, после чего японские гарнизоны в восточной части архипелага на Вотье, Малулапе и Мили оказались в глубоком тылу американцев и, будучи прочно заблокированы, фактически обрекались на голодную смерть. Оставшимся там солдатам, как и их коллегам на Мидуэе и Уэйке, еще ранее изолированным американским флотом и авиацией, отводилась роль живых мишеней для отработки боевых навыков молодых пилотов и артиллеристов, прибывающих на Тихоокеанский ТВД из США. Авиаудар по одному из островов, занятых блокированными японскими гарнизонами, или обстрел их главным калибром, стали своего рода традицией — последним экзаменом перед включением в боевой состав Тихоокеанского флота для прибывающих с атлантического побережья вновь построенных или капитально отремонтированных авианосцев, линкоров и крейсеров. Янки могли позволить себе такую роскошь.

Японцам же следовало срочно искать методы противодействия новой американской тактике. Причем времени для этого у них практически не оставалось: с захватом Маршаловых островов внешний оборонительный периметр империи оказался прорван!

* * *

У немцев, в отличие от их азиатских союзников, время в запасе еще было, но с каждым новым весенним днем его становилось все меньше и меньше. Англосаксы, убедившись в невозможности взять Европу с наскока, развернули планомерную подготовку вторжения, и первой ласточкой надвигающегося нашествия стало новое воздушное наступление.

Ночные налеты на города Германии продолжались всю вторую половину 43-го года, то усиливаясь, то вновь сходя на нет. Бомбардировочное командование Великобритании и ПВО Райха, как опытные фехтовальщики, обменивались стремительными ударами, умело чередуя их с ложными выпадами. Англичане изобретали все новые и новые методы организации налетов, стремясь повысить эффективность своих ударов и уменьшить потери. Немцы, в свою очередь, непрестанно совершенствовали тактику перехватчиков, доводя действия ночных истребителей до совершенства. В ход шли любые технические новинки и тактические находки, обещающие хотя бы временное преимущество над противником: самолеты "маркеры" и дипольные отражатели, новые радары и навигационные приборы, "дикие кабаны"* и "шраге мюзик"*. Удачи сменялись поражениями, которые перекрывались новыми успехами, но в целом баланс сил соблюдался. Ситуация начала меняться в декабре, когда реорганизованная 8-я воздушная армия США возобновила дневные налеты на Германию.

Американцы учли печальный опыт прошлых налетов и сделали соответствующие выводы — армады четырехмоторных бомбардировщиков теперь на всем маршруте до цели и обратно сопровождал многочисленный эскорт дальних истребителей. Появление новых, более совершенных, модификаций "Лайтнингов", "Тандерболтов" и "Мустангов" позволило существенно расширить радиус действия истребительной авиации, а это, в свою очередь, давало возможность вновь попытать счастья в небе Райха.

Первый налет на территорию Германии, организованный по новому принципу, состоялся третьего декабря, но всю мощь нового воздушного наступления янки немцы испытали на себе в январе, когда авиация "союзников" организовала, так называемую, "большую неделю" — семь дней и ночей непрерывных массированных налетов на города северной и центральной Германии.

В январскую операцию, получившую в американских штабах красноречивое название "Аргумент", авиационное командование вложило всю титаническую мощь двух стратегических воздушных армий — 8-ой и 15-ой, и весь колоссальный опыт, накопленный в многочисленных осенне-летних налетах на различные объекты во Франции и Италии. Кровавый опыт, оплаченный гибелью сотен самолетов и тысяч летчиков, но достигнутый результат позволял надеяться, что принесенные жертвы не были напрасными.

Если ночные налеты англичан били в основном по населению, разрушая преимущественно жилые кварталы, то дневные удары янки были направлены на промышленные объекты, и они приносили результат. Потому и противодействие Люфтваффе было отчаянным. Для усиления ПВО был отозван ряд истребительных эскадр и зенитных дивизий с передовой. Каждый налет американской армады, состоящей, как правило, из тысячи тяжелых бомбардировщиков и семисот-восьмисот истребителей сопровождения, встречала орда немецких перехватчиков, а небо над германскими городами чернело от разрывов зенитных снарядов. Янки несли тяжелейшие потери — практически из каждого вылета не возвращалась сотня и более самолетов, но и немцы вынуждены были платить за свои успехи всё более и более высокую цену. Техническое преимущество, которым Люфтваффе располагало до сих пор, постепенно переходило к "союзникам". "Тандерболты" и "Мустанги", как и новые модели "Спитфайеров", превзошли по основным тактико-техническим характеристикам "Мессершмитты" и "Фокке-Вульфы". Впервые это начало сказываться еще осенью, в боях над Италией и Ла-Маншем, зимою пришел черед германского неба.

Тем не менее, немцы держались. Пользуясь преимуществом своей территории, что позволяло свободно маневрировать силами и возвращать в строй выпрыгнувших с парашютом лётчиков, а также поврежденные самолеты, сумевшие совершить вынужденную посадку, германская ПВО продолжала ожесточенно сопротивляться. Фактически, воздушное наступление "союзников" вылилось в состязание на выносливость, победа в котором должна была достаться тому, кто сумеет эффективней наращивать свои силы. Потери англосаксов были выше, но и возможности для их восполнения — тоже. Кроме того, Харрис и Спаатс* преследовали еще одну цель: каждая тонна бомб, сброшенная на Германию, и каждый сбитый во время этих налетов немецкий истребитель, подтачивали силы Райха в преддверии надвигающегося вторжения в Европу. А в том, что это вторжение состоится и от его исхода во многом, если не во всём, будет зависеть исход войны, не сомневался практически никто.

Про надежды поставить Райх на колени с помощью одних лишь авиаударов, кроме самих летчиков, уже никто не вспоминал. Макартур, едва приняв командование объединенными силами "союзников" в Европе и Северной Африке и разобравшись с текущим положением дел, безоговорочно отмел все экзотические варианты достижения победы. Только массированное вторжение, осуществленное всеми имеющимися силами на решающем направлении, принесет успех и поставит финальную точку в затянувшемся противостоянии! Все прочие действия, как-то: морская блокада, стратегические бомбардировки, действия на периферии Европейского континента, включая высадку там различных десантов, могут рассматриваться только в контексте обеспечивающих и вспомогательных по отношению к главной операции, назначенной на конец весны — начало лета сорок четвертого года. Соответственно, осуществляться все эти вспомогательные атаки могут только в том случае, если будут способствовать проведению основного вторжения и уж никак не за его счет. То есть любые планы, воплощение которых требовало хотя бы минимального отвлечения сил, предназначенных для генерального сражения летней кампании, отметались сходу.

Операция вторжения с подходящим, но пока еще мало кому известным, названием "Overlord"* — царила над всеми помыслами и действиями противников по обе стороны фронта. Ее ждали, ее боялись, с ней связывали свои надежды и чаяния, а время, остающееся до ее начала, стремительно истекало...

* * *

Ганс, очутившийся в первых числах мая на побережье Па-де-Кале, где он вместе с группой старших офицеров осматривал укрепления "Атлантического вала", смог ощутить этот утекающий сквозь пальцы поток мгновений почти физически. Здесь, всего в нескольких десятках километров от ненавистного Альбиона, его никогда не дававшее сбоев предчувствие неприятностей буквально вопило о приближающейся опасности. Впрочем, обо всём по порядку.

После возвращения из отпуска, Нойнер довольно быстро разгреб накопившиеся дела — отлаженная система работы штаба практически не давала сбоев даже в отсутствии непосредственного начальника. А затем вновь потянулись рутинные будни: маневры, получение новой техники, штабные учения... Приятное разнообразие наступило в марте. Во-первых, в дивизию после длительного отсутствия вернулся первый танковый батальон, закончивший перевооружение на новые танки "Пантера"*. По такому случаю Ганс не отказал себе в удовольствии покататься на обновке, поподробнее изучив очередное детище сумрачного тевтонского гения.

Танк впечатлял. Причем, что называется, с первого взгляда. Плавные, хищные обводы, стройный силуэт. Угловатая, сплошь состоящая из прямых линий, башня странным образом гармонировала с зализанными очертаниями корпуса. Мощное орудие — знаменитое "восемь-восемь", грозно смотрело на окружающий мир, щурясь прорезями дульного тормоза. Старые проверенные "четверки" второго батальона на фоне новичков смотрелись откровенно невзрачно. Небольшая поездка на новой машине добавила очередную порцию положительных эмоций — отличная эргономика, великолепный обзор и плавный ход навевали мысли о комфортном бронированном лимузине.

Правда, танкисты, потратившие на освоение новой техники три месяца, в течение которых не знали ни сна, ни отдыха, днем и ночью меся гусеницами своих красавцев богатые на известь почвы полигона Мейли-ле-Камп, добавили в эти радужные впечатления изрядную ложку дёгтя. По их словам выходило, что новые танки любят покапризничать. Не так сильно, как уже успевшие войти в поговорку "Тигры", но и до легендарной надежности старых добрых "троек" и "четверок" молодой "кошке" было довольно таки далеко.

Подумав над этими особенностями своих новых подопечных, Ганс пришел к выводу, что в целом доволен "кошками". Если бы дело происходило на бескрайних просторах России или где-нибудь в Африке, то недостаточная надежность и дальность хода новых танков стали бы решающим фактором. Но, поскольку "Дас Райх", судя по всему, предстояло действовать на равнинах благоустроенной и сравнительно небольшой Франции, на первый план выходили превосходная защита и вооружение "Пантеры". Мощная лобовая броня и "тигровая" пушка практически не оставляли шансов танкам и ПТО "союзников", а великолепная подвижность, хорошая проходимость и не превзойденная цейсовская оптика позволяли сполна реализовать все свои преимущества на поле боя.

Вторая приятная новость логически вытекала из первой: поскольку дивизия наконец-то собралась вместе и закончила обязательный цикл боевой подготовки, ее, как и весь танковый корпус СС, получивший теперь порядковый номер "один", вывели из резерва и передали в боевой состав армии. Да не какой-нибудь, а вновь сформированной 6-ой танковой армии СС — нового детища военной машины Гиммлера. Компанию ветеранам из I-го корпуса составили новые II-ой и III-й "германский" танковые корпуса СС, достигшие к весне необходимого уровня боеспособности. А штаб армии, во главе которой оказался получивший повышение "папа" Хауссер, и многочисленные части усиления были сформированы в районе Кёльна еще в октябре-ноябре. Местом развертывания этого первого объединения армейского уровня, созданного в рамках ваффен-СС, была определена Нормандия, так что весь апрель пятнистые колонны эсэсовцев тянулись на запад Франции к своему новому району расквартирования. Для Нойнера и его непосредственных подчиненных участие в организации и проведении этой масштабной перегруппировки стало неплохой проверкой на профессионализм, которую штаб "Дас Райх" выдержал на "отлично". Начальство осталось вполне довольно результатами, продемонстрированными обновленной дивизией, подтверждением чего стало награждение Ганса Крестом за заслуги первого класса с мечами. А Ламмердинг и вовсе бригадефюрера досрочно получил.

Но все эти, в общем-то, рядовые события меркли перед новостью, полученной из дому — Кристина в очередном письме как-то осторожно сообщила, что осенью Гансу предстоит стать папашей. По этому поводу весь штаб "Райха" целую неделю гудел, как растревоженный улей. Нойнера завалили поздравлениями, подарками и ценными советами, а лучший ресторан Руана был снят целиком на все выходные, чтобы достойно отметить столь выдающееся событие. Запас хорошего настроения, полученный тогда, не смогли развеять ни служебная рутина, ни усилившиеся налеты "союзной" авиации, в отражении которых самое активное участие принимали зенитчики дивизии. Даже участившиеся шалости французского сопротивления оставили Нойнера практически равнодушным, и только инспекционная поездка на побережье вернула штурмбаннфюрера с небес на землю. Стоя на гребне песчаной дюны неподалёку от Кале и глядя на мерно вздымающуюся и опадающую поверхность Ла-Манша, Ганс как-то вдруг "вспомнил" — война никуда не делась, враг лишь затаился на время, готовя новый удар, который вполне может стать последним, причем как для Райха, так и для него лично.

Тихо подошедший Ламмердинг окинул задумавшегося подчиненного ироничным взглядом:

— Мечтаешь о новых боях?

При этих словах кулаки Ганса сами собой сжались, а насмешливый взгляд бригадефюрера наткнулся на жесткий прищур резко развернувшегося Нойнера. Безобидная, в общем-то, фраза, как будто переключила тумблер в мозгу, запустив новую программу. Словно какое-то древнее заклинание, вмиг сорвало полог спокойствия и умиротворения, опутывавший разум штурмбанфюрера в последнее время. Дремавший в душе кровавый зверь, убаюканный мирной французской весной, внезапно проснулся, выпустив когти и издав угрожающий рык:

— Да, Гейнц. Да! Мне надоело ждать! Если янки и "томми" еще не надоело подыхать, то мы им это обеспечим. Пусть приходят и умирают — их время пришло.

Обычная полупрезрительная ухмылка Ламмердинга неуловимо изменилась, приобретя какой-то намек на теплоту и искренность:

— Вот теперь я узнаю прежнего Ганса! И скажу честно: таким ты мне нравишься куда больше. Так что с возвращением, головорез!

А за наших противников не переживай — скоро мы покажем англо-саксонским выскочкам, как могут драться ваффен-СС! Разведка говорит: две недели. Но разведка может ошибаться, а моё чутьё не давало сбоев никогда. Я знаю: осталось немного. Ты это тоже чувствуешь, вижу.

Нойнер молча кивнул, бригадефюрер хлопнул Ганса по плечу, его улыбка стала шире:

— Вот и отлично. Пусть приходят, мы подождем.

* * *

Кроме Ганса, нового вторжения англо-американских войск в Европу с нетерпением ожидал еще как минимум один человек — секретарь ЦК КПСС, главнокомандующий вооруженными силами, председатель Совнаркома СССР и фактически безраздельный правитель Советского Союза Иосиф Виссарионович Джугашвили, известный всему миру под лаконичным псевдонимом Сталин.

Размеренно меряя шагами, ставший уже привычным, кабинет в новой резиденции под Куйбышевым, вождь народов снова и снова прокручивал в голове возможные последствия и перспективы грядущего столкновения двух крупнейших империалистических хищников, при этом, то и дело, возвращаясь к событиям последних двух лет.

"...С момента заключения Стокгольмского мира многое успело измениться. Вот, например, столица, временно перенесенная в Куйбышев, похоже, задержится здесь надолго — слишком уж велик был урон, нанесенный первопрестольной. Да и неразумно, как оказалось, иметь столицу в столь опасной близости от границы, а новые рубежи страны советов проходили уж очень недалеко от Москвы. Так что резервная правительственная резиденция как-то естественно и незаметно превратилась в постоянную и, видимо, останется таковой в ближайшее время, а там — кто знает? Как известно: нет ничего более постоянного, чем что-то временное..."

Советский Союз понемногу отстраивал свою разваленную экономику, отчаянно борясь с последствиями разрушительной войны и стараясь вновь наладить безжалостно разорванные новыми границами хозяйственные связи. Чтобы удержать на плаву народное хозяйство, пришлось провести обширную демобилизацию, вернув на заводы и в колхозы миллионы рабочих рук и десятки тысяч автомобилей и тракторов. Даже эта экстраординарная мера не позволила избежать массового голода в сорок третьем году, но зато хоть в новом, сорок четвертом, кажется, можно будет немного перевести дух.

"Можно ли? Ведь главная проблема никуда не исчезла. Промышленность со временем можно возродить и даже усилить, освоить новые месторождения сырья и сельскохозяйственные территории, решив тем самым имеющиеся проблемы с продовольствием. Отстроятся сожженные деревни и города, затянутся оставленные войной раны, но причина всех этих несчастий сама собой не рассосется.

Нацистская Германия за прошедшее с момента подписания мира время никуда не делась, напротив — усилилась и укрепила свои позиции. Пополнила и перевооружила потрепанные под Москвой и Сталинградом дивизии, построила новые заводы, наладила добычу ресурсов на отторгнутых от Советского Союза территориях, которые теперь питают немецкую промышленность. И ладно бы только это! Немцы сейчас активно сколачивают все покоренные и добровольно примкнувшие к ним страны Европы в единый фашистский блок. В сорок первом, когда нацистские орды вторглись в СССР, рядом с немцам шагали всякие отщепенцы да европейская мелочь, типа финнов и румын. Но теперь вокруг их "Тысячелетнего Рейха", как кнехты вокруг закованного в броню средневекового рыцаря, теснятся плечом к плечу почти все основные страны старого света. И даже бывшие советские республики...

Да, это был едва ли не самый коварный удар нацистов. Если бы немцы просто оккупировали часть территории СССР, объявив эти земли своими колониями, то, пожалуй, было бы намного легче. Теперь же... фактически Гитлер со своей кликой раскололи "союз нерушимый" — отныне часть республик уже не просто социалистические, а национал-социалистические. А такая ситуация чревата взрывом, ведь старые, исторические связи между землями бывшей Российской империи никуда не делись. Не создай проклятые германцы свои марионеточные правительства на отторгнутых землях, и всё было бы просто: враг захватил часть наших земель и рано или поздно должен быть изгнан с завоеванных территорий. А так... так и до гражданской войны недалеко. И немцы это отлично понимают, ведь недаром же они как проклятые формируют всё новые и новые воинские части из бывших граждан СССР!" — Тут Сталин ненадолго остановился, чтобы бросить недовольный взгляд на огромный письменный стол, на котором аккуратными стопками были сложены одинаковые кожаные папки с документами. Среди них была и папка с разведданными по иностранным формированиям германской армии и другая — с подробным описанием сил восточной группировки Вермахта, расположенной в настоящий момент на отторгнутых у СССР территориях Прибалтики, Белоруссии, Украины и Кавказа. Содержания лишь этих двух не очень толстых пачек документов, скрытых под тонкой кожаной обложкой, было вполне достаточно, чтобы надолго потерять покой и сон.

"Без малого сотня только немецких дивизий! Включая сюда две полностью укомплектованные танковые армии. А кроме того целая армия из русских предателей-перебежчиков. Украинский и прибалтийский корпуса СС, казачий кавалерийский корпус, несколько кавказских, среднеазиатских и поволжских дивизий... А есть ведь еще и финны, уже выпившие немало советской крови. И румыны, которые по требованию немецкого командования держат на Украине и Северном Кавказе две свои лучшие армии. И словацкий корпус под Черниговом. И..." — Вождь народов покачал головой и возобновил свою размеренную прогулку по кабинету.

"Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, чем грозит Советскому Союзу такое соседство. Эх, решить бы все проблемы одним ударом! По утвержденному совсем недавно плану развертывания, в случае новой войны СССР после мобилизации сможет выставить сто девяносто четыре стрелковые дивизии, двадцать танковых и восемь механизированных корпусов. Четыре с лишним миллиона бойцов, почти шесть тысяч танков — огромная сила! Нужно только отдать приказ... Нельзя... Один раз он уже ошибся, недооценив силу и решительность врага, расплачиваться за это приходится до сих пор. Можно сколько угодно убеждать других в том, что в катастрофе сорок первого виноваты расстрелянные уже предатели, но себя не обманешь — окончательное решение принимал он, Сталин. И это он, а ни кто другой, недооценил бешенного немецкого фюрера. Ошибиться так второй раз — нельзя. У Советского Союза есть лишь один шанс на реванш... и им надо распорядиться с толком!

Василевский вчера долго мялся, скрываясь за обтекаемыми формулировками, но на прямой вопрос: может ли РККА выдержать еще одну войну с Германией? Ответил однозначно: один на один Вермахт не одолеть — слишком много сил и возможностей было утрачено в сражениях сорок первого и сорок второго годов. А значит, выбора нет — нужно как-то присоединяться к западным "союзникам". Весь вопрос только в том, как и когда присоединяться? Выступить сразу после начала их вторжения — заманчиво. И правильно с чисто военной точки зрения. По крайней мере, так считает Генштаб, а мнению Василевского и его команды вождь привык доверять, ведь, как ни крути, им удалось свести почти к ничьей, казалось бы, безнадежно проигранную кампанию сорок второго. То памятное наступление на Москву в самый разгар Сталинградской катастрофы..." — Сталин как бы в нерешительности остановился посреди кабинета, заново переживая события двухлетней давности. Затем, расправив ссутулившиеся было плечи, вновь зашагал по привычному маршруту.

"А всё же на этот раз Генштаб не прав... Они мыслят слишком узко — по своему, по военному, но война это не только длинные перечни дивизий и графики армейских перевозок. Война неотделима от политики, а вот политика как раз требует выжидать... СССР может вступить в войну не раньше, чем немцы, как следует, увязнут в боях с "союзниками". А для этого ожидаемое вторжение в Европу должно не просто состояться, оно должно увенчаться успехом. Иначе вполне может повториться прошлогодняя ситуация — Вермахт сбросит американский десант в море и тогда... Тогда, поспешивший вступить в войну Советский Союз вновь, как и три года назад, окажется один на один с разъяренным германским хищником". — Отчетливо представив себе эту перспективу, глава страны советов невольно поёжился, как от внезапно налетевшего порыва ветра.

"Нет! Допустить такое еще раз нельзя. Пусть американские империалисты и германские фашисты сражаются друг с другом сами, пусть обескровят себя и своих сателлитов, а мы пока останемся в стороне, и будем выжидать благоприятный момент. Когда "союзники" выйдут к Рейну, а германцы начнут снимать дивизии с востока для защиты своего Рейха — тогда у нас будет шанс посчитаться с ними. За всё!". — Знаменитые усы вождя встопорщила мудрая, слегка снисходительная улыбка, столь хорошо знакомая всем гражданам СССР, бывшим и нынешним, по предвоенным плакатам, но нечасто появлявшаяся на лице вождя в последнее время.

Мир замер в ожидании, балансируя на краю бездны.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Луис (Луи) Френсис Альберт Виктор Николас Маутбеттен — адмирал, с 43г командующий вооруженными силами "союзников" в юго-восточной Азии.

* Бенгалия — историческая область в Индии с центром в Калькутте.

* Тарава — атолл, входящий в архипелаг Гилберта. Центром атолла является остров Бетио.

* Дикие кабаны (вепри) — Wilde Sau (нем.) — прозвище, которое получили отряды немецких дневных истребителей, отобранные для действий ночью. Применяли своеобразную тактику.

* Шраге мюзик — Schrage Musik (нем.) - буквально: "косая музыка". Название специфической артиллерийской установки на тяжелых немецких ночных истребителях, в которой стволы автоматических пушек устанавливались в фюзеляже под углом (косо), что позволяло обстреливать самолеты противника с неожиданных ракурсов, избегая ответного огня.

* Имеются в виду маршал авиации сэр Артур Траверс Харрис, возглавлявший бомбардировочное командование КВВС, и генерал Карл Эндрю Спаатс, командовавший ВВС США в Европе.

* Overlord (англ.) — властелин, повелитель.

* Поскольку условия, под которые создавался этот танк, в данной АИ, несколько отличаются от имевшихся в РИ, альтернативная "Пантера" имеет существенные отличия от реальной (см. иллюстрации). В частности, оснащена более универсальной 88-мм пушкой, аналогичной использовавшейся на "Тиграх".

Глава 17 "Шаг в бездну"

Первым в бездну шагнул Нимиц. Причем как в прямом, так и в переносном смысле слова — 3-го мая 1944-го года подчиненные ему силы Тихоокеанского флота начали операцию "Форейджер"*, проходившую в непосредственной близости от самой глубокой ямы на земной поверхности* и призванной раз и навсегда решить: кому властвовать в мировом океане.

На этот раз японцы не дали застать себя врасплох. Гарнизоны Сайпана, Гуама, Роты, Тиниана и других ключевых островов Марианского архипелага, являвшихся целью нового американского наступления, были своевременно усилены, оборона усовершенствована, а аэродромная сеть расширена, чтобы в случае необходимости быстро принять новые авиасоединения. Массированное применение базовой авиации вообще являлось краеугольным камнем японской оборонительной стратегии. Большое количество аэродромов и цепочка промежуточных баз, позволяющая регулярно подтягивать подкрепления, давали шанс измотать и обескровить американскую ударную группировку, после чего отдохнувший, реорганизованный и пополненный Императорский флот, своевременно появившись на поле боя, должен был окончательно добить янки, нанеся решительное поражение их главным силам.

Для претворения в жизнь этих замыслов на островах было сосредоточено свыше шестисот самолетов базовой авиации флота. Еще столько же могло быть переброшено в качестве пополнения в самые сжатые сроки. Но главные надежды возлагались на 1-й Мобильный флот — новое ударное авианосное соединение, пришедшее на смену знаменитому "Кидо бутаю" и вобравшее в себя наиболее боеспособную часть Императорского флота Японии. Для его оснащения Морской генеральный штаб не жалел ничего, сумев к весне 44-го года полностью укомплектовать и более-менее прилично обучить все палубные авиагруппы. Так что адмирал Ямагути, назначенный командиром этого объединения, являвшегося главной надеждой и гордостью Японии, имел все основания рассчитывать на успех в предстоящем сражении. Впрочем, его основной оппонент — адмирал Хэлси, тоже не видел поводов для пессимизма.

Главным недостатком японского плана являлась его очевидность: американцы ждали от своих противников именно таких действий и заранее предприняли меры для снижения их эффективности. Фактически стороны шли друг на друга с открытым забралом, наперед зная, какие козыри имеются на руках у противника.

Первый ход был за янки. Третий флот Хэлси, ядром которого являлось 38-е оперативное соединение, включавшее в себя, помимо многочисленных крейсеров и эсминцев эскорта, семь новейших линкоров, восемь ударных и девять легких авианосцев, ураганом пронесся по японским базам на Марианских и Каролинских островах, подготавливая почву для вторжения. Заодно янки нанесли удар по расположенным значительно севернее островам Бонин, заставив японское командование усомниться в направлении следующего удара и потерять несколько драгоценных дней, промедлив с началом развертывания главных сил Мобильного флота.

Тактика проведения таких разрушительных рейдов за предшествующие месяцы была отработана американскими адмиралами на "отлично". Авианосное соединение, состоящее, как правило, из трех оперативных групп (еще одна в это время занималась дозаправкой вне пределов досягаемости вражеской авиации берегового базирования), подходило к очередной японской авиабазе, предварительно окружив себя плотным кольцом воздушных патрулей. Все атаки вражеской авиации хладнокровно отражались многочисленными перехватчиками, на которые теперь приходилось две трети численности палубных авиагрупп, и еще более многочисленной зенитной артиллерией кораблей охранения. А затем пикировщики и истребители-бомбардировщики серией последовательных ударов смешивали все предназначенные для атаки объекты с землей. Впервые новую тактику опробовали еще в феврале, во время рейдов на Трук — главную оперативную базу японского флота в южных морях, располагавшуюся на Каролинских островах, и с тех пор неустанно совершенствовали, постоянно улучшая методы организации атаки, перехвата, разведки и техобслуживания. Генеральной же репетицией стал молниеносный разгром японской обороны на островах Палау. Так что в мае на Марианы обрушилась всей своей мощью практически идеально отлаженная и сбалансированная машина уничтожения, последствия разрушительной работы которой японцы ощутили очень быстро.

Базовая авиация страны восходящего солнца была буквально перемолота в непрерывной череде штурмовых ударов и воздушных боев, сгорев в огне начавшегося сражения всего за несколько дней. Фактически, береговые летчики были выведены из борьбы еще до подхода главных сил японского флота, так и не сумев нанести янки ощутимого урона. Прибывающие подкрепления еще пытались атаковать американское ударное соединение и подтянувшиеся вслед за ним силы вторжения, но хребет базовой авиации страны Ямато был уже сломан. Американцы, обладавшие ощутимым численным, техническим и тактическим превосходством, уверенно отражали эти бессистемные наскоки, нанося при этом, атакующим в неблагоприятных условиях, самураям просто катастрофические потери.

Поэтому к тому времени, когда части корпуса морской пехоты США при поддержке кораблей 7-го флота начали высадку на Сайпан, Гуам и Тиниан, положение самураев на Марианских островах уже вполне можно было характеризовать как катастрофическое. Гарнизоны еще сражались, сдерживая продвижение янки яростными контратаками, но без поддержки извне их самоотверженная борьба не имела даже призрачных шансов на успех. Единственной силой, способной исправить ситуацию, оставался флот Ямагути, который, после нескольких проволочек, как раз подходил к месту бушевавшей уже неделю битвы.

* * *

Именно в этот кульминационный момент, сражение, развертывавшееся до сих пор довольно неспешно и планомерно, резким скачком вышло из накатанной колеи. Командиры противоборствующих флотов совершили целую серию взаимных ошибок, начисто сломавших запланированный штабами рисунок противостояния.

Сперва японцы, введенные в заблуждение рейдом американских авианосцев против Иводзимы и Титидзимы, задержали развертывание Мобильного флота, решив, что масштабные действия авиации и флота янки в районе Марианских островов являются на самом деле отвлекающим маневром, а истинный удар будет направлен на острова Бонин. Переубедить Моргенштаб смогла только высадка на Сайпане, когда время было уже безнадежно упущено.

Дальше — больше. Американцы, зная из данных радиоперехвата и донесений подводных лодок, развернутых у входа в пролив Сан-Бернардино, о выдвижении ударных сил японского флота, но не находя его в районе идущего своим чередом сражения, начали проявлять беспокойство. Все разумные сроки, необходимые японцам для нанесения контрудара, миновали, положение атакованных гарнизонов ухудшалось с каждым днем: янки уже перебросили на захваченные морской пехотой плацдармы несколько свежих дивизий, тяжелое вооружение и строительную технику, необходимую для ремонта захваченных и сооружения новых причалов и аэродромов и с каждым днем наращивали свое превосходство. На Сайпан со дня на день должны были перебазироваться гидросамолеты-разведчики с Эниветока, после чего проблема обнаружения любого мало-мальски крупного японского соединения еще на дальних подступах к архипелагу фактически снималась. Каждый день промедления уменьшал и без того невеликие шансы японцев на успех в генеральном сражении, призванном повернуть вспять ход всей тихоокеанской кампании, но Ямагути почему-то медлил...

Американские адмиралы в запале боя не допустили даже мысли о том, что причиной фатальной задержки неприятеля является их собственная второстепенная отвлекающая операция. Вместо этого штаб 3-го флота предположил, что коварные азиаты, не надеясь на победу в прямом столкновении, затеяли хитрый обходной маневр, рассчитывая обогнуть по широкой дуге болтающуюся западнее Марианских островов армаду Хэлси и внезапно атаковать соединение адмирала Тернера, обеспечивающее непосредственную поддержку десантным частям на захваченных плацдармах. Теоретически такой финт был возможен: в распоряжении Ямагути имелось 12 авианосцев с более чем шестью сотнями палубных самолетов и девять линейных кораблей, в том числе монструозные "Ямато" и "Мусасси". В то же время 7-ой флот мог выставить лишь дюжину конвойных авианосцев — вчерашних транспортов, с без малого тремя сотнями самолетов на борту, и семь стареньких линкоров. К тому же не следовало забывать, что подчиненные Тернера были связаны необходимостью оказывать поддержку сухопутным войскам на плацдарме, так что встреча с 1-м Мобильным флотом страны восходящего солнца явно не входила в их планы.

В такой ситуации логичным ходом было бы оттянуть могучий 3-й флот немного назад — поближе к Марианским островам, чтобы надежно прикрыть десант, армаду транспортов и кораблей поддержки от атаки с любой стороны. Именно так и рекомендовал поступить Нимиц, следя за ходом сражения из Перл-Харбора. Но не таков был "Бык" Хэлси, недаром заслуживший своё прозвище. Самый агрессивный адмирал Америки не мог просто сидеть на месте и ждать, отдавая слабейшему противнику инициативу. В какой-то мере командующий 3-м флотом даже был прав, стремясь перехватить вражеские силы еще на подходе, чтобы не дать им и тени шанса вмешаться в бои, развернувшиеся на суше. Но куда большее влияние на его решения оказывали в данном случае не тактические и стратегические соображения, а непомерное честолюбие, помноженное, к тому же, на взрывной темперамент адмирала — Уильям Фредерик Хэлси жаждал украсить свое чело лаврами победителя в величайшей морской битве современности.

Парадоксально, но главный забияка американского флота за три года войны так и не поучаствовал ни в одном крупном сражении. Незначительные набеговые операции на никому неизвестные островки, затерянные в пустынных просторах центральной части Тихого океана, произведенные в самом начале войны — вот и всё, чем он мог похвастаться. Затем была долгая и тяжелая кампания на Соломоновых островах, которой Хэлси руководил из сухопутного штаба, находясь на почтительном расстоянии от морских баталий, полыхавших в окрестностях Гуадалканала. И вот, наконец-то, долгожданный шанс: встретиться в открытом бою с главными силами японского флота, отомстить за позор Перл-Харбора, решить одним ударом исход всей войны и сполна насладиться заслуженным триумфом, наблюдая с мостика своего флагмана, как медленно погружаются в пучину останки вражеских кораблей, а вместе с ними и все наивные притязания проклятых азиатов на морское могущество... Что может быть прекрасней этого?! А потому, наплевав на все рекомендации штабов, вкупе со стратегическими соображениями, "Дикий Билл" собрал в кулак все свои немалые силы и, не ведая страха и сомнений, решительно двинул их на северо-запад — навстречу бессмертию и славе.

Перед Ямагути стоял куда более прозаичный, но оттого не менее трудный выбор. Метания Морского генерального штаба, не сумевшего сразу определить направление наступления янки, лишили его возможности самому выбирать время и место нанесения удара. Битва за стратегически-важные Марианские острова стремительно катилась к крайне неприятному для сынов Аматерасу концу. Для исправления ситуации следовало бросить в бой флот в теперь уже явно неблагоприятных условиях, либо смириться с поражением и отказаться от борьбы за острова. Впрочем, учитывая характер Ямагути, прославившегося своей непомерной агрессивностью даже среди помешанных на самурайских доблестях офицеров Императорского флота, можно смело утверждать, что выбора не было вовсе. "Решительная атака всеми силами — судьба империи зависит от нас!" — Именно так Тамон Ямагути напутствовал своих подчиненных накануне сражения. Бодливый "Бык" Хэлси встретил достойного соперника.

Фактически японцы выступали в несвойственной им манере, отказавшись от дробления своих сил на множество мелких отрядов, связанных в единое целое сложным рисунком взаимодействия. Всё ставилось на один удар, в который надлежало вложить всю накопленную мощь. Парадокс ситуации, заключался в том, что, не смотря на горячее желание обоих противников поскорее сойтись в решительной схватке не на жизнь, а на смерть, встреча продолжала откладываться. Японский флот приближался к эпицентру событий с запада, в то время, как главные силы американского стремительно уходили... на север, оставляя открытой дорогу к забитым войсками плацдармам и давая Ямагути уникальную возможность разобраться с относительно слабыми силами поддержки десанта из состава 7-го флота. Вот только добивался японский адмирал совсем не этого...

* * *

Ямагути, как и Хэлси, жаждал генерального сражения и мало интересовался второстепенными целями, а потому, прибыв, наконец, на место не спешил поднимать в небо свои ударные эскадрильи. Вместо этого с рассветом на поиски пропавших из поля зрения ударных сил янки отправились десятки палубных и поплавковых самолетов разведчиков, а командующему базовой авиацией полетела шифрованная радиограмма с требованием немедленно активизировать действия своих подчиненных — адмирал собирался охотиться только на крупную дичь. Впрочем, осторожности командующий Мобильного флота не терял — его авианосцы, следуя в плотном ордере ПВО, крейсировали в трехстах милях от Марианских островов, вне пределов теоретической досягаемости американской авиации, действующей в районе плацдармов.

Такое положение продержалось еще несколько часов, а затем события понеслись вскачь. Сперва, высланные с авианосцев и артиллерийских кораблей разведчики стали обнаруживать американские оперативные группы одну за другой, правда, в довольно неожиданном секторе — значительно севернее, чем предполагалось изначально. Причем янки продолжали идти на северо-запад двадцати узловым ходом, постепенно удаляясь от архипелага, бывшего до сих пор центром приложения их усилий. Это было странно, но времени на размышления не было, а потому Ямагути, недолго думая, отдал приказ поднимать в воздух первую ударную волну.

Но прежде, чем палубные летчики достигли своей цели, японские эскадрильи берегового базирования, немного передохнувшие и приведшие себя в порядок за последние два дня, обрушили на авианосцы 3-го флота череду яростных атак. Воздушные армады Хэлси, готовясь к схватке с Мобильным флотом, прекратили на время свои разрушительные атаки на береговые аэродромы, что дало самураям возможность перевести дух и собраться с силами для последнего, решительного боя. До сих пор успехи береговых летчиков ограничивались выводом из строя всего одного конвойного авианосцы из состава 7-го флота, еще два получили менее серьезные повреждения, но в этот раз им наконец-то улыбнулась удача.

Боги Синто явили милость к своим верным сынам: лишь одному из десятков бомбардировщиков, стартовавших с Роты и Гуама, удалось прорваться к ненавистным авианосцам янки и добиться результативного бомбового попадания, но руку безвестного пилота наверняка направляла сама Аматэрасу Омиками. Одинокая "Джуди"*, неизвестно как проскользнувшая сквозь частое сито перехватчиков и разрывов зенитных снарядов, всадила двухсот пятидесяти килограммовую бомбу прямо в центр полетной палубы легкого авианосца "Принстон". Бомбардировщик был тут же сбит, однако дело свое он сделал. Начавшийся в ангаре пожар так и не удалось загасить — спустя несколько часов упорной борьбы за живучесть, не смотря на все старания аварийных партий и помощь легкого крейсера "Бирмингем", пришвартовавшегося к борту горящего авианосца, неизбежное все же случилось — огонь добрался до цистерн с авиабензином. Мощнейший взрыв вывернул корабль наизнанку, разом перечеркнув все надежды на спасение авианосца да вдобавок еще и засыпав тоннами обломков ни в чем не повинный крейсер, на котором при этом погибло едва ли ни больше моряков, чем на самом виновнике происшествия. После этого цепляться за выгоревшую раскуроченную коробку уже не было никакого смысла и, сняв остатки экипажа, американские эсминцы с чистой совестью парой торпед отправили бренные останки на дно. Японцы открыли счет потопленных кораблей в грандиозной битве авианосцев, но это было лишь начало долгого дня.

Налет береговой авиации закончился, пожар на "Принстоне" еще не вышел из-под контроля и, судя по первым докладам, не угрожал безопасности корабля, когда в сражение, наконец, включились палубные эскадрильи Мобильного флота. Расстояние, разделявшее к тому моменту авианосцы противоборствующих сторон, было великовато даже для японских палубников, традиционно отличавшихся повышенной дальностью полета, потому после атаки уцелевшим самолетам предписывалось садиться на береговые аэродромы. Заправившись и подвесив новые торпеды и бомбы, следовало атаковать вражеский флот повторно. Лишь после этого можно было возвращаться на свои корабли. Так красиво всё выглядело в теории, жизнь, как обычно, внесла свои коррективы.

Американские радары уверенно распознали крупную группу японских самолетов на расстоянии 130 миль. Правда, противник подходил с неожиданного направления — курс атакующих летчиков Ямагути вел почти строго на север, но это не помешало службе наведения и целеуказания. Воздушный патруль, несколько дезорганизованный только что окончившейся схваткой с береговой авиацией, был быстро приведен в порядок, усилен и направлен на перехват нового противника. Дальше началась уже привычная для американских летчиков работа: "Хеллкэты"* и "Корсары"* стремительно атаковали, используя преимущество в высоте и скорости, развалили вражеский строй и устроили грандиозную "собачью свалку". Шансов на победу в таком бою у японских пилотов практически не было. Американцы превосходили их числом и выучкой, гораздо лучше управлялись, благодаря отработанной системе взаимодействия с операторами наведения, да в придачу еще и летали на более совершенных и крепких самолетах. Так что спустя примерно полчаса после первой сокрушительной атаки янки крупнейший с начала войны воздушный бой палубников завершился закономерным финалом — сильно поредевшие эскадрильи Мобильного флота, так и не нанеся никакого ущерба вражеским авианосцам, утратив строй и весь свой боевой задор, взяли курс на Марианские острова. Но в это время на экранах американских радаров уже появились многочисленные отметки самолетов второй ударной волны...

Правда, тут японцы совершили грубую ошибку, ставшую для них фатальной: вместо того, чтобы немедленно атаковать, офицер, возглавлявший эту ударную группу, решил взять небольшую паузу, чтобы собрать свои растянувшиеся эскадрильи и лучше спланировать атаку, так как наблюдаемая картина не вполне согласовывалась с данными авиаразведки (надо сказать весьма путанными и неточными). Эта задержка стала роковой. Янки ждать не стали, а, наскоро приведя в порядок свою истребительную армаду, немедленно обрушились на японские самолеты сверху и с флангов. После этого, ни о какой правильной атаке на авианосцы уже не могло быть и речи. Сквозь заслон прорвалось не более двадцати ударных самолетов, навстречу которым были тут же направлены новые перехватчики, благо истребителей в распоряжении Хэлси имелось больше, чем у Ямагути всех самолетов вместе взятых, включая поплавковых разведчиков на линкорах и крейсерах. Закономерным итогом этого очередного раунда воздушного противостояния явилась бесславная гибель большинства японцев и поспешное бегство уцелевших. Единственным успехом атакующих стали легкие повреждения ударных авианосцев "Уосп" и "Банкер Хилл" от нескольких близких разрывов — ничтожный результат, оплаченный десятками сбитых самолетов.

* * *

Если бы Ямагути знал истинную цену своих атак, то, наверное, сделал бы себе харакири, не сходя с капитанского мостика. Наследники "морских орлов Нагумо", побеждавшие доселе всех и вся, повсюду от Гавайев до Цейлона и от Алеутских островов до побережья Австралии, гибли теперь десятками и сотнями, безжалостно избиваемые презренными гайдзинами. Возможно, сам адмирал нашел бы для этой ситуации более поэтичное определение, например, сравнив падающие в океан самолеты, украшенные красными кругами на крыльях, с осыпающимися лепестками сакуры, но сути происходящего это не меняло — японцы, столь удачно начавшие этот день, теперь проигрывали сражение. Причем проигрывали беспомощно и жалко, не в силах нанести хоть сколько-нибудь ощутимый ущерб противнику, который даже не атаковал в ответ! Со стороны могло создаться впечатление, что янки просто отмахиваются от наскоков самураев, словно от надокучливой мошкары. Впечатление было обманчиво, так как непрекращающиеся в течение нескольких часов воздушные атаки таки заставили американское командование понервничать, но для японцев это было слабым утешением. Так что у Ямагути имелось достаточно поводов, чтобы впасть в отчаяние, вот только для этого следовало владеть всей полнотой информации о ходе боя, а как раз с этим у командующего Мобильным флотом имелись определенные проблемы...

Еще накануне сражения японский адмирал был введен в заблуждение бравурными докладами командующего авиацией берегового базирования, представившего свои скромные успехи в борьбе с конвойными авианосцами Тернера, как потопление или полный вывод из строя трёх ударных (!) авианосцев. Численность авиагрупп на уцелевших кораблях Хэлси, согласно тем же докладам, также сократилась едва ли не наполовину. Именно этим, во многом, объяснялась бескомпромиссная агрессивность, избранной Ямагути, тактики. В дальнейшем логика событий только усугубляла пагубность изначально ошибочного решения, принятого на основе недостоверной информации.

Доклады летчиков дышали оптимизмом: не смотря на большие потери, все командиры дружно заявляли о многочисленных попаданиях во вражеские авианосцы. Строго говоря, такие рапорты пилотов не были чем-то особенным — вольное или невольное завышение своих успехов являлось общей болезнью для пилотов всех воюющих стран без исключения, и командование, как правило, довольно скептически воспринимало подобную информацию. Но Ямагути, по-видимому, очень хотелось верить этим победным реляциям, а потому он и не подумал что-то изменить. И в этом была его ошибка. Атаку третьей волны еще можно было отменить, отозвав самолеты с полдороги, ведь эффективность американской ПВО к тому времени уже была продемонстрирована в полной мере, но командующий Мобильным флотом предпочел этого не заметить. И потому третья ударная волна устремилась в атаку, вслед за двумя первыми, с верой в божественного Тэнно и без всяких шансов на успех.

Собственно, ход возобновившегося воздушного боя практически не отклонялся от отработанного сценария. Янки оперативно производили смену дежурных эскадрилий, а также дозаправку и перевооружение вернувшихся из боя самолетов, постоянно поддерживая воздушный барраж в боевой готовности, так что появление очередной группы японских самолетов, приближавшихся с, уже привычного, южного направления, не застало их врасплох. Но кое-что всё-таки изменилось. Во-первых, операторы воздушного наведения совершили понятную, но непростительную ошибку, попытавшись организовать перехват подходящих японцев на рекордной дистанции в 95 миль, что существенно осложнило управление воздушным патрулем. Во-вторых, японцы, будучи атакованы на столь приличном расстоянии от цели, не успели собраться, в результате чего американские перехватчики (тоже изрядно растянувшиеся) фактически атаковали только голову вражеской колонны. Как следствие, многие ударные самолеты третьей волны смогли проскользнуть к американским авианосцам, избежав воздушной свалки — цена излишней самоуверенности штабных офицеров, отвечавших за организацию перехвата.

А затем... То ли сказалось воодушевление молодых пилотов, впервые увидевшие врага сквозь прицел, то ли отчаяние обреченных трансформировалось во всепобеждающую храбрость, но факт остается фактом: впервые с начала сражения японцам удалось пробить непроницаемую завесу американских перехватчиков и даже изобразить нечто похожее на скоординированную атаку. Под удар попала оперативная группа ТГ* 38.2, а главной целью японские летчики избрали легкий авианосец "Монтерей". Пикировщиков, чья выучка оставляла желать лучшего, заставляя их атаковать с пологого пикирования, рассеяли вовремя подоспевшие "Корсары", но остановить ринувшиеся сквозь стену разрывов торпедоносцы было уже некому.

Первая торпеда ударила в левый борт напротив кормового элеватора, сразу вызвав ощутимый крен, что, впрочем, не успело сыграть практически никакой роли, так как буквально через минуту корабль получил второе попадание. На этот раз в правый борт, прямо по миделю. Для авианосца водоизмещением всего в 15000 тонн, к тому же построенному путем переделки из легкого крейсера, это было уже многовато — из строя вышли все электрогенераторы, "Монтерей" лишился хода и стал оседать кормой. В принципе, поврежденный корабль еще можно было отстоять, но командовавший оперативной группой контр-адмирал Боган занервничал и, когда на экранах радаров появилась очередная серия отметок, приказал немедленно снять команду и добить подранка. Как показали дальнейшие события, решение оказалось чересчур поспешным — засветившаяся на радарах группа самолетов, оказалась жалкой кучкой истребителей-бомбардировщиков "Зеро", стартовавших с Марианских островов. Видимо трезво оценивая свои силы, и не рассчитывая успешно атаковать хорошо прикрытые авианосцы, они высыпали бомбы на парочку эсминцев дальнего радиолокационного дозора, тоже, впрочем, без особого успеха, после чего спокойно убрались восвояси, даже не подозревая о том, что их рейд стал причиной гибели целого авианосца.

На этом первая фаза битвы у Марианских островов подошла к концу — в сражении наступила пауза. Ямагути бросил в бой всё, что имел, а Хэлси, хоть и не без потерь, сумел выдержать этот удар. Теперь ход был за американцами, которым предстояло как-то исправлять собственные ошибки, допущенные еще при развертывании своих сил в начальной фазе битвы, но с этим также возникли определённые сложности.

* * *

Первая из них заключалась в организационных изменениях, внесенных неугомонным "Быком" в структуру своего флота прямо накануне решающего сражения. Желая лично поучаствовать в разгроме неприятеля, Хэлси за сутки до ожидавшегося столкновения с кораблями Мобильного флота, собрал все линкоры, разбросанные до этого по оперативным группам для усиления ПВО авианосцев, в один кулак. Новое объединение получило название ТФ 34 и вобрало в себя 7 линейных кораблей, 2 тяжелых и 5 легких крейсеров, а также 20 эсминцев. Последние Хэлси, недолго думая, "позаимствовал" у оперативно подчиненного ему Тернера. Эта армада должна была составить авангард 3-го флота, оградив стальной стеной брони и огня авианосцы 38-го соединения от любых посягательств противника.

Всё бы ничего, но Хэлси рассчитывал найти противника на севере, соответственно расположив свои линкоры, на одном из которых — новейшем "Нью-Джерси" поднял свой флаг. Коварный враг, однако, обманул его ожидания, пожаловав с юга, в результате линейные корабли, вместе со своим эскортом остались не у дел, проболтавшись, весь день в стороне от сражения. Изъятие тяжелых кораблей с их сотнями зенитных орудий, да еще и произведенное на скорую руку, буквально за считанные часы до начала вражеских атак, не лучшим образом сказалось на ПВО авианосного соединения. Вполне возможно, что именно этим фактом объясняется частичный успех японских воздушных атак. По крайней мере, в штабе адмирала Нимица нашлось немало сторонников такой версии.

"Дикий Билл" про сгущающиеся над его головой тучи не знал, но ему и без того хватало поводов для беспокойства. Говоря точнее, Уильям Хэлси был в ярости — подлые азиаты все-таки смогли его перехитрить, безнаказанно угробив два его авианосца. То, что противника на севере нет, стало очевидно уже во время первой атаки японцев, дальнейшие события только подтвердили правильность этого вывода. А потому и перестройка соединения с выдвижением вперед тяжелых артиллерийских кораблей и воздушная разведка, организованная в северном направлении еще в темноте силами ночных разведчиков с радарами, да и само выдвижение флота на север — все было зря, если не сказать хуже. Требовалось срочно менять весь план боя.

Как только отсутствие противника в северо-западном секторе стало свершившимся фактом, Хэлси принялся действовать. 38-е соединение развернулось на новый курс, устремившись навстречу накатывающимся с юга волнам японских самолетов. Линкоры ТФ 34, а вместе с ними и сам Хэлси, вместо того, чтобы формировать авангард, теперь плелись в хвосте растянувшейся на десятки миль армады. Бой гремел где-то впереди, а командующий третьим флотом в бессильной ярости сжимал и разжимал кулаки, на мостике "Нью-Джерси", не в силах повлиять на сложившуюся ситуацию. Было от чего прийти в отчаяние!

На этом фоне известия о гибели двух легких авианосцев, пришедшие после полудня, стали последней каплей — "Быка" прорвало! Не известно во что бы вылился эмоциональный шторм, разразившийся на борту флагмана, если бы, не подоспевшая чрезвычайно вовремя радиограмма от вице-адмирала Митчера. Командующий тридцать восьмым оперативным соединением докладывал, что, поскольку авиаразведка, высланная утром повторно, причем на этот раз в весьма широком секторе, включавшем в себя и южную часть горизонта, так и не смогла обнаружить авианосцы противника, им принято решение использовать бездействующие бомбардировочные эскадрильи для возобновления атак на береговые аэродромы японцев.

Хэлси ухватился за эту идею, как утопающий за соломинку. Его деятельная натура требовала нанести противнику удар. Хоть где, хоть как, но заставить врага ответить за гибель своих кораблей. А потому в ответной радиограмме командующий третьим флотом не только санкционировал атаку береговых объектов (что сам же самым строжайшим образом и запретил всего лишь позавчера, категорично велев не расходовать попусту силы палубных авиагрупп, вплоть до полного уничтожения вражеского флота), но и потребовал задействовать в этих атаках максимально-возможное количество самолетов.

Такое решение упало на благодатную почву — экипажи торпедоносцев и пикировщиков рвались в бой, изнывая от вынужденного безделья. Еще с утра их самолеты были подготовлены к атаке на вражеские корабли, ожидая лишь заветных координат цели. Но разведка так ничего и не дала, а затем начался совсем другой бой, в котором ударным самолетам не было места. Техники проявили чудеса профессионализма, оперативно и четко разоружив уже готовые к старту торпедоносные и бомбардировочные эскадрильи, слив с самолетов бензин и расчистив полетные палубы для истребителей, которые и стали главными героями дня. И лишь под занавес этого долгого и насыщенного событиями воздушного сражения ударникам выпал шанс все же поучаствовать в битве...

Обвешанные осколочными и фугасными бомбами, реактивными снарядами и напалмовыми баками, самолеты тяжело отрывались от палуб авианосцев и брали курс на Марианские острова, неся смерть всем, кому не повезет оказаться у них на пути. Решение Митчера атаковать наземные аэродромы, принятое скорее от безысходности в виду отсутствия более заманчивых целей, тем не менее, оказалось невероятно удачным и своевременным. Когда передовые эскадрильи янки показались над Ротой и Гуамом, перед ними открылось поистине восхитительное зрелище — отлично знакомые им по предыдущим атакам аэродромы, чьи стоянки и взлетные полосы были буквально забиты самолетами с красными кругами на крыльях.

Японские наземные команды кое-как смогли принять разношерстное сборище из сухопутных и палубных самолетов, без всякого строя и очередности прибывавшее на полуразрушенные летные поля во второй половине дня после атак на американские корабли. Но вот оперативно обслужить всю эту орду они оказались не в силах. Тем более, что приземлявшиеся экипажи тоже явно не были готовы к повторным атакам — многие командиры погибли, управление нарушилось, эскадрильи распались, уцелевшие самолеты, зачастую, оказывались на разных аэродромах. К тому же молодые пилоты были истощены тяжелыми боями и многочасовыми изматывающими полетами над морем. Местное авиационное начальство и уцелевшие командиры авианосных авиагрупп как раз пытались навести в этом бардаке хоть какой-то порядок, когда в гости пожаловали четыре сотни разъяренных янки. И если дневные бои еще можно было назвать разгромом, то начавшееся действо не получалось охарактеризовать иначе, как избиение.

Первыми над аэродромами появились шесть десятков "Хеллкэтов", мгновенно сбившие немногие японские истребители, успевшие подняться в воздух, а затем настал черед "Корсаров". Сотня истребителей-бомбардировщиков за считанные минуты превратила еще остававшиеся на земле самолеты в груды бесформенных обломков. "Авенджеры"* и "Хеллдайверы"* только закрепили успех, перепахав тяжелыми бомбами с таким трудом отремонтированные взлетные полосы и сравняв с землей все аэродромные постройки. Истребители же, уничтожив всё, что летало, еще долго после ухода бомбардировщиков с ревом носились над раскуроченными летными полями на бреющем полете, гоняясь за отдельными военнослужащими, пытавшимися спасти хоть что-то.

В тот вечер японская палубная авиация перестала существовать. За один день, в воздухе и на земле, американцы уничтожили свыше пятисот самолетов, буквально выкосив самурайские эскадрильи.

* * *

Фактически, к исходу дня, Ямагути потерял даже теоретические шансы на победу. Беда японского адмирала была в том, что он об этом не знал. На его авианосцах почти не осталось самолетов, но из штаба Какуты на Тиниане, отвечавшего за действия базовой авиации на Марианских островах, пришло обнадеживающее сообщение о том, что множество палубных самолетов приземлились на береговых аэродромах и с рассветом возобновят свои атаки на корабли неприятеля. Это полностью соответствовало принятой концепции ведения сражения, так что Тамон Ямагути не счел нужным что-то менять, уже не в первый раз приняв желаемое за действительное. Сообщение о финальной атаке американцев, покончившей с остатками японской авиации, так и не пришло на корабли Мобильного флота — массированные бомбоштурмовые удары не только уничтожили большинство самолетов, а также значительную часть летного и технического состава, но и полностью дезорганизовали систему управления и связи. В результате, вместо того, чтобы срочно покинуть район боя на максимально-возможной скорости, Мобильный флот продолжал крейсировать в окрестностях Марианских островов, неспешно отходя на юго-восток умеренным восемнадцати узловым ходом.

А вот американцы двигались куда энергичнее — 3-й флот шел на юг со скоростью двадцать пять узлов, пытаясь на ходу перестроиться в новый боевой порядок. Результат выходил не слишком обнадеживающий. Если днем 38-е оперативное соединение двигалось на северо-запад, строем фронта, развернув в линию три свои оперативные группы и оставив одну в качестве арьергарда, то теперь его построение скорее напоминало колонну. Причем ТГ 38.2, находившаяся накануне в арьергарде, и потому принявшая на себя основную часть японских атак, теперь возглавляла американские силы. Ситуация усугублялась тем, что эта группа уже начала ощущать нехватку топлива (корабли Богана, как раз накануне сражения были отозваны с дозаправки, из-за чего, собственно, и не успели занять место в общем строю, сформировав в итоге арьергард). Беспорядка добавляли линкоры ТФ 34 — за ночь они так и не успели обогнать авианосное соединение, оказавшись к утру в стороне от растянувшейся колонны Митчера. Вдобавок ко всему, у "одолженных" из состава 7-го флота эсминцев тоже начались проблемы с топливом — энергичные маневры Хэлси в последние трое суток, проводившиеся на скорости не менее 20 узлов, порядком опустошили их нефтяные цистерны.

Впрочем, для такой поспешности были свои причины. Помимо горячего желания командующего, жаждавшего, во что бы то ни стало, расправиться с обнаглевшими азиатами, имелись и более прагматичные соображения. Так, например, начальником штаба 3-го флота контр-адмиралом Миком Кэрни было высказано опасение, что, воспользовавшись ночной темнотой, линкоры японского ударного соединения смогут скрытно приблизиться к Сайпану и на рассвете атаковать силы адмирала Тернера. Такая возможность у Ямагути действительно была, более того, если бы командующий Мобильным флотом не погнался за журавлем в небе, посвятив весь день атакам на заведомо сильнейшее соединение Митчера, корабли 7-го флота могли бы пострадать еще днем от ударов палубной авиации страны восходящего солнца. Причем в этом случае японским пилотам пришлось бы иметь дело с на порядок слабейшей ПВО, что открывало массу возможностей, но... Тамон Ямагути захотел одержать решительную победу и в результате упустил шанс нанести противнику пусть не катастрофичные, но реально-ощутимые потери. А теперь, продолжая находиться в плену иллюзий, точно так же упускал последнюю возможность выйти из сражения без фатальных потерь в кораблях.

С каждым часом американская армада приближалась к своей цели, постепенно сокращая расстояние, отделявшее ее от японских авианосцев. В случае столкновения, становившегося все более вероятным, спасти, оставшийся без самолетов, Мобильный флот могло бы разве что чудо, но небеса, на сей раз, безмолвствовали. Более того, американцы наконец-то смогли достаточно точно определить местонахождения своего противника. Служба радиоперехвата запеленговала очередное сообщение Ямагути, посланное на Тиниан, в штаб Какуты и смогла достаточно точно определить местоположение японского флагмана. Собственно, это был уже второй такой подарок от службы технической разведки, но первый, сделанный накануне, Хэлси благополучно проигнорировал, посчитав полученные сведения вражеской радио-игрой. Теперь же новые данные, пришлись ко двору — американцы слегка подкорректировали свой курс, рассчитывая на следующий день, после полудня подойти к противнику на расстояние уверенного удара.

Ямагути о надвигающемся возмездии даже не догадывался. Достаточно хаотичные маневры американского соединения накануне создали у него впечатления, что целью противника является возвращение к оставленным без прикрытия плацдармам. Строго говоря, некоторые основания для таких выводов у него были — устойчивые восточные пассаты, господствующие в данном районе, вынуждали американские авианосцы, то и дело поднимавшие новые истребительные эскадрильи, постоянно отворачивать с генерального курса на восток — в сторону оставшейся позади гряды островов. Эти-то маневры Ямагути и трактовал угодным ему образом, попросту не желая рассматривать какие-либо альтернативные варианты. Расплата за легкомыслие наступила утром.

С рассветом японское соединение начало маневрировать, запуская разведчиков, численность которых за вчерашний день существенно сократилось. Именно в этот момент субмарина "Альбакор" нанесла свой удар, имевший самые фатальные последствия. Из шести выпущенных ею торпед в цель попала лишь одна, но этого оказалось достаточно. "Тайхо" — новейший авианосец Императорского флота, флагман Ямагути получил рану, ставшую смертельной. В результате попадания оказались затоплены некоторые отсеки, корабль принял 1600 тонн воды и сел носом на полтора метра — на первый взгляд, ничего серьезного. Махина водоизмещением под 40000 тонн могла выдержать и не такое, но, как и в случае с "Принстоном" и еще ранее с "Лексингтоном", опасность подкралась с неожиданной стороны. В результате попадания, оказались повреждены цистерны с авиабензином, пары которого постепенно заполнили огромное помещение ангара.

Около девяти утра чудовищный взрыв подбросил корабль, выгнув дугой броневую полетную палубу и сбив с ног всех, находившихся на мостике. Вслед за этим последовало еще несколько мощных взрывов. Авианосец стал стремительно погружаться носом, буквально проваливаясь в океанскую пучину. Как ни странно, корабль погубила его великолепная защита — та самая бронепалуба, призванная оградить нутро авианосца от вражеских бомб. В данном случае она сыграла прямо противоположную роль, направив всю силу взрыва во внутренние помещения. В результате одним махом были полностью разрушены стены ангара и многочисленные внутренние переборки, но главное — выбит огромный кусок днища. После такого спасти корабль не могло уже ничто и всего через полчаса после первого взрыва "Тайхо", повалившись на левый борт, затонул носом вперед, увлекая с собой на дно свыше тысячи человек экипажа, включая командира — капитана 1-го ранга Кикуити и адмирала Ямагути. О чем думал в свои последние минуты японский командующий, так и осталось тайной.

* * *

Со смертью командующего проблемы Мобильного флота, однако, и не думали заканчиваться, скорее они только начинались. Буквально через час после гибели "Тайхо" самураи получили новый жестокий удар — подводная лодка "Кавэлла" всадила четыре торпеды в борт авианосца "Акаги" — ветерана тихоокеанских баталий. Завеса из шести субмарин, предусмотрительно развернутая адмиралом Локвудом на путях возможного подхода вражеского флота к Марианским островам, сработала на все сто.

"Акаги" еще тонул, объятый пожарами от носа до кормы, когда случилась следующая неприятность — японские корабли из выдвинутой дальше других четвертой дивизии были обнаружены американской воздушной разведкой. А затем на вице-адмирала Дзисабуро Одзава, принявшего командование Мобильным флотом после гибели Ямагути, обрушился целый вал новостей, причем приятных среди них не было ни одной.

Вернувшиеся разведчики (всего три из девяти самолетов, вылетевших утром, что само по себе говорило о многом) не смогли обнаружить вражеский флот, но видели многочисленные американские палубные самолеты, видимо также выполнявшие разведывательные полеты. Пришло и долгожданное сообщение с Тиниана, но его содержание вряд ли могло порадовать хоть кого-то в японском флоте — как следовало из короткой радиограммы Какуты, ждать возвращения палубных эскадрилий на свои авианосцы не следовало. Соответственно, и дальнейшее пребывание флота в окрестностях Марианского архипелага теряло всякий смысл.

Первая дивизия авианосцев практически прекратила свое существование — от нее остался лишь легкий "Сёхо" с тремя "Зеро" на борту. Вторая дивизия Одзавы, состоявшая из легендарных "журавлей"* и систершипа "Сёхо" — "Дзуйхо" пока не пострадала, но самолетов почти не осталось и здесь. Двадцати двух уцелевших "Зеро", не принимавших накануне участия в атаках на соединение Митчера, не хватало даже для самообороны. В третьей и четвертой дивизиях, как выяснилось из поступивших докладов, дела обстояли не лучше. Правда, оставались еще линкоры, но... бросать их в атаку при полном господстве в воздухе американской авиации, даже не зная точного местоположения противника, было бы, по меньшей мере, опрометчиво. А потому Одзава, собрав волю в кулак, отдал приказ на отход, чтобы попытаться спасти то, что еще можно было спасти. Однако время уже было упущено.

Суета с передачей командования, бесплодное ожидание вестей с Тиниана и данных авиаразведки сожрали бесценные часы, а янки тем временем приближались. Японцы после полудня увеличили ход до 24 узлов и поменяли курс, что привело к временной потере контакта. Когда же американские разведчики вновь обнаружили противника, стало ясно — разделяющее два флота расстояние перестало сокращаться, что, учитывая начавшиеся проблемы с топливом, ставило крест на возможности продолжить сражение на следующий день. Следовало спешить.

В 4 часа пополудни передовые авианосцы Митчера, находясь уже всего в 275 милях от кораблей Одзавы, развернулись против ветра и начали поднимать самолеты ударной группы. До темноты оставалось не так уж много времени, и вернуться засветло янки не успевали никак, но Митчер, под давлением Хэлси, пошел на риск ночной посадки сотен самолетов, ради возможности нанести по врагу хоть один удар. И в этот единственный удар янки постарались вложить всю свою мощь.

С авианосцев трех оперативных групп, находившихся ближе к противнику, в безоблачное тропическое небо поднялись свыше трехсот самолетов. Кроме шестидесяти четырех "Хеллкэтов", составивших группу прикрытия, все они несли торпеды и тяжелые бронебойные бомбы. Для экономии времени американцы отказались от построения боевого порядка вблизи авианосного соединения — самолеты не кружили над своими кораблями, сжигая драгоценные капли горючего, а устремлялись на запад по мере взлета, собираясь в эскадрильи уже на пути к цели.

Ревущая моторами воздушная армада настигла корабли Одзавы около семи вечера. "Адские коты"* в мгновение ока разметали жидкий воздушный заслон, после чего за дело взялись пикировщики, торпедоносцы и истребители-бомбардировщики, несшие на этот раз тысячефунтовые бомбы. Американские эскадрильи шли в бой, пикируя навстречу роскошному тропическому закату, окрасившему западную часть горизонта, чтобы навсегда покончить с притязаниями и надеждами Японии.

Правда с организацией атаки на этот раз не всё вышло гладко — сказались недостаток времени и поспешность подготовки. Эскадрильи сильно растянулись так, что единой скоординированной атаки не получилось. Фактически авиагруппы с разных авианосцев атаковали первую приглянувшуюся цель, не особо заботясь о согласовании своих усилий с соседями. Не лучшая тактика, но дефицит горючего и стремительно надвигавшаяся темнота не оставляли особого выбора.

В результате основной удар пришелся по кораблям третьей дивизии, состоявшей из наиболее тихоходных авианосцев и потому в ходе послеобеденных маневров ощутимо отставшей от остальных кораблей Мобильного флота. Атаки следовали одна за другой, все новые и новые эскадрильи, прилетая с востока, обрушивали на мечущиеся в сгущающихся сумерках корабли свой смертоносный груз. Первой жертвой американского воздушного террора пал "Хийо" — бывший лайнер, перестроенный в авианосец в 42г, в разгар борьбы за Соломоновы острова, в которой он так и не принял участия. Авианосец в течение четверти часа получил два торпедных и столько же бомбовых попаданий, после чего, быстро оседая кормой, встал вертикально и в таком положении, задрав нос в небо, стремительно погрузился в воду.

Следующим пришел черед флагмана дивизии — "Дзунье" — еще одного бывшего лайнера. Сперва, авианосец получил от пикировщиков два попадания тяжелыми бомбами и еще шесть близких разрывов, существенно повредивших подводную обшивку корабля. А затем свое веское слово сказала торпедоносная эскадрилья с "Белло Вуд", поставившая финальную точку в его карьере. Американцы зашли сразу с двух бортов, образовав классические клещи, так что у, не отличавшегося ходовыми качествами да к тому ж еще и поврежденного, корабля не осталось никаких шансов на спасение. "Дзунье" получил три торпедных попадания, два из которых пришлись в машинные отделения, и затонул со скоростью удивившей как американцев, так и самих японцев. Из всего многочисленного экипажа эсминцам удалось спасти всего тридцать семь человек, среди которых не оказалось ни командира третьей дивизии контр-адмирала Такедзи Дзёодзима, ни кого-либо из старших офицеров корабля.

В то самое время, когда пикировщики и торпедоносцы разбирались с более крупной добычей, истребители-бомбардировщики атаковали последний авианосец третьей дивизии — легкий "Рюхо". За короткое время небольшой кораблик получил не менее семи бомбовых попаданий и через час после заката кренящийся и потерявший ход авианосец, пылавший как пионерский костер, был оставлен своей командой. Эскадрилья "Хеллкэтов" с "Уоспа", не найдя более достойной цели, забросала бомбами эсминец "Самидарэ", который, получив несколько прямых попаданий, взорвался и затонул с большей частью экипажа. И уж совсем ни за что пострадал еще один эсминец — "Наганами". Корабль переломился пополам, получив торпеду, предназначавшуюся тяжелому крейсеру "Могами".

Фактически, третья дивизия перестала существовать, но ценой своей гибели, спасла японцев от куда больших неприятностей. Янки уделили двум конвойным и одному легкому авианосцу, а также их эскорту слишком много внимания, что позволило спастись гораздо более ценным кораблям. Впрочем, свою долю неприятностей они тоже получили.

Флагман Одзавы "Сёкаку" поймал палубой две бомбы, но благополучно уклонился от четырех торпед, а с начавшимся в пустом ангаре пожаром опытная команда справилась без особых проблем. "Могами" все же получил торпедное попадание, приведшее к затоплению ряда носовых отсеков, но сохранил двадцати пяти узловой ход. В линейный крейсер "Харуна" попала тысячефунтовая бомба, вызвавшая довольно опасный пожар, проблему удалось ликвидировать, затопив кормовые снарядные погреба. Повреждения кронштейнов гребных валов близкими разрывами, хоть и привели к некоторому снижению скорости, но угрозы безопасности корабля тоже не несли. Легкий авианосец "Тиёда" из четвертой дивизии получил два бомбовых попадания, вызвавшие сильный пожар, но ход и управление не были утеряны, и корабль удалось отстоять. Тяжелые крейсера "Майя" и "Такао" отделались легкими повреждениями от близких разрывов бомб, а также понесли некоторые потери в экипажах от пулеметного обстрела с истребителей.

Больше всего ударов перепало на долю "Мусасси" — гигантский корабль буквально притягивал к себе внимание американских пилотов. Итог: одно торпедное и пять бомбовых попаданий, которые почти никак не сказались на ходовых и боевых возможностях линкора. Чтобы всерьез озадачить такого исполина требовалось нечто большее.

В целом, можно сказать, что японцы дешево отделались. Учитывая количество участвовавших в атаке самолетов, американцы были вправе ожидать куда более впечатляющего результата, но спешка сделала свое дело, позволив в итоге ускользнуть большей части кораблей Одзавы. А пилотам 38-го соединения еще предстояла долгая дорога домой и экстремальная посадка на свои авианосцы в полной темноте на последних каплях горючего. Результат вышел вполне предсказуемый: не смотря на то, что адмирал Митчер распорядился включить все сигнальные огни и прожектора, сто двенадцать машин — почти треть из участвовавших в атаке, разбились при посадке или вынуждены были садиться на воду, не дотянув до своих авианосцев. Одним махом 3-й флот потерял в авариях больше самолетов, чем за два дня боев от воздействия противника. Правда, подавляющее большинство пилотов удалось спасти.

На этом сражение у Марианских островов фактически закончилось. Остатки японского флота бежали, бросив блокированные гарнизоны островов на милость торжествующего победителя, а 3-й флот уже ночью был вынужден прекратить преследование — проблемы с топливом на многих кораблях достигли критической отметки, ряд эсминцев даже пришлось заправлять, передавая мазут с более крупных кораблей. Хэлси, скрежеща зубами, отдал приказ на отход. Полностью уничтожить Мобильный флот, как об этом мечтал "Бык" и большинство его подчиненных, так и не удалось, но особого значения это уже не имело. Господство США на Тихом океане и без того стало теперь практически неоспоримым. В ходе самого сражения и в дни, непосредственно предшествовавшие битве, командующий третьим флотом совершил массу ошибок — куда больше, чем противостоящие ему японские адмиралы, но это не оказало на исход противостояния почти никакого влияния. Перевес американцев в силах был столь велик, что они могли позволить себе практически любые вольности.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Форейджер - Forager (англ.) - фуражир.

* Имеется в виду Марианский глубоководный желоб.

* "Джуди" — "Judy" (англ.) — прозвище, закрепившееся в американском флоте за японским пикирующим бомбардировщиком D4Y фирмы Йокосука.

* "Хеллкэт" — "Hellcat"(англ.) — истребитель-бомбардировщик F6F фирмы Грумман, пришедший на смену F4F "Вайлдкэт". Массово использовался авиацией флота и морской пехоты США, начиная с 43г.

* "Корсар" — "Corsair" (англ.) — истребитель-бомбардировщик F4U фирмы Чанс-Воут. Массово использовался авиацией флота и морской пехоты США, начиная с 43г.

* ТГ — TG (англ.) — сокращение от Task Group - оперативная группа.

* "Авенджер" — "Avenger" (англ.) — торпедоносец фирмы Грумман. В составе палубных авиагрупп с 42г.

* "Хеллдайвер" — "Helldiver"(англ.) — пикирующий бомбардировщик фирмы Кертисс. Активно применялся с 43г.

* "Журавли" — прозвище, закрепившееся за ударными авианосцами "Сёкаку" и "Дзуйкаку", чьи названия в переводе означают "летящий журавль" и "счастливый журавль".

* "Адские коты" — буквальный перевод названия истребителей "Хеллкэт".

Глава 18 "Поступь властелина"

Совсем по-другому обстояли дела в Европе. В то самое время, когда линкоры Хэлси, прокладывая дорогу морским пехотинцам, смешивали с землей оборону японцев на Сайпане, Объединенный комитет начальников штабов дал отмашку к началу операции "Оверлорд" — "властелин" наконец-то сдвинулся с места, сделав свой первый шаг.

Такое совпадение по времени было, конечно же, не случайным — одновременное проведение двух стратегических наступательных операций в различных полушариях являлось одним из многочисленных средств маскировки готовящегося наступления. Аналитики "союзников" считали, что немецкие штабисты, верные принципу максимального сосредоточения сил на главном направлении, могут усомниться в возможности осуществить главную операцию кампании параллельно с уже ведущимся генеральным сражением на другом конце Земли. Но эта психологическая уловка была далеко не единственным отвлекающим маневром.

Высший командный состав "союзников" во главе с генералом Макартуром, не смотря на некоторую самоуверенность, свойственную задававшим тон в планировании американцам, отдавал себе отчет в сложности, поставленной перед англо-американскими войсками задачи. Теоретический опыт, накопленный в процессе разработки так и не осуществленных планов вторжения в Европу, вроде "Раундап" и "Следжхаммер", а также суровая практика, оплаченная кровью на пляжах Дьеппа, Марокко, Алжира, Сицилии, Италии и многочисленных островов на Тихом океане, давали богатую пищу для размышлений. Особенно ценными были сведения, почерпнутые во время провального рейда на Дьепп, поскольку это была пока единственная попытка всерьез проверить на прочность широко разрекламированный германской пропагандой "Атлантического вала". Кровавый урок, полученный под Салерно, также давал немало пищи для размышлений, так как наглядно показывал, что даже после успешной высадки и создания плацдарма операция может закончиться полным провалом, если не удастся отразить контрудары оперативных резервов врага.

Из всего этого следовал ряд выводов: во-первых, высадка должна состояться на подходящей для этого местности, во-вторых, в зоне действия истребительной авиации, базирующейся на подконтрольных "союзникам" аэродромах, ну и наконец, в-третьих, после высадки в максимально короткий срок должны быть созданы условия для развития операции и перехода в общее наступление. Такие требования не оставляли особого простора, при выборе места проведения грядущего вторжения. Сразу же отпали многочисленные полуострова, разбросанные по окраинам Европы — Скандинавия, Пиренеи, Апеннины и Балканы, были слишком удалены от жизненно-важных центров неприятеля, к тому же характер местности и относительная скудность дорожной сети позволяли противнику легко блокировать вторгшиеся туда войска "союзников". Средиземноморское побережье Франции располагалось слишком далеко от африканских и сицилийских портов, служивших отправной точкой вторжения — высадившиеся там войска оказались бы лишены прикрытия с воздуха, да и переброска подкреплений из-за значительного плеча перевозок была бы существенно затруднена. Тоже самое относилось к Голландии и Бретани — эти районы находились неприемлемо далеко от Англии, готовой послужить главной базой вторжения. Устье же Сены не имело достаточного количества пригодных для высадки пляжей.

Лучше всего на первый взгляд запросам военных отвечали бельгийское побережье и Фландрия — они находились ближе всего к британским гаваням и аэродромам, изобиловали большими и малыми портами, что считалось чрезвычайно важным на втором этапе операции, подразумевавшем переброску подкреплений, прорыв с плацдарма и переход в решительное наступление, но... Вся проблема заключалась в том, что географические выгоды этого региона были слишком уж очевидны. Если не считать Мессинского пролива, отделявшего захваченную в прошлом году Сицилию от материковой Италии, то именно Па-де-Кале являлся самой узкой разделительной полосой, не дающей пока двум противоборствующим сторонам вцепиться друг другу в глотку. Всего несколько десятков миль, отделяющих Британские острова от материковой Европы — почти ничто, если учесть возросшие возможности современной техники и вооружений. А потому немцы и их союзники не могли не ждать неприятностей именно на этом, кратчайшем пути, ведущем из Лондона в Париж и Берлин. Таким образом, методом исключения, основным фронтом предстоящей кампании 44-го года была избрана Нормандия — сравнительно небольшому участку побережья от устья реки Орн до Шербура предстояло стать решающим фронтом затянувшейся мировой бойни.

Однако проблемы "союзников" отнюдь не исчерпывались выбором места приложения своих главных усилий. Помимо чисто стратегических, пришлось решать массу оперативных, тактических, организационных и логистических задач. Как организовать максимально быструю доставку подкреплений на захваченные плацдармы, не создав при этом путаницы и заторов? Как обеспечить выгрузку техники и тяжелого вооружения на необорудованное побережье в невиданных доселе масштабах? Как лучше организовать прорыв береговой обороны немцев? Как замаскировать подготовку столь грандиозного мероприятия и отвлечь внимание высшего командования противника от района вторжения, предоставив десантным частям жизненно-необходимые фору? Ответы на эти и тысячи других вопросов искали (и находили!) бесчисленные работники всевозможных штабов и комитетов, задействованных в разработке операции. Долгие месяцы подготовки и колоссальные ресурсы, потраченные на подготовку "Оверлорда", не были потрачены зря — генерал Макартур, подписывая приказ о начале вторжения, бесстрастно констатировал:

— Для успеха операции сделано всё возможное, теперь её исход зависит только от нас.

* * *

Всё возможное делалось и по другую сторону Ла-Манша. Европейские берега канала щетинились бесконечными рядами надолбов и тысячами орудийных стволов. Прибрежные воды представляли собой настоящий суп из якорных, антенных и донных мин, несущих гибель любому кораблю, рискнувшему окунуться в это адское варево. Подходы к десантоопасным пляжам перекрывались разнообразными подводными препятствиями. Сами пляжи, опутанные колючей проволокой и простреливаемые огнем орудий и пулеметов из многочисленных бетонных дотов, грозили стать могилой для любого, посмевшего ступить на их песок. Почвы береговой полосы таили в себе миллионы мин и фугасов всевозможных типов и конструкций. Франция и страны Бенилюкса были буквально наводнены войсками "Оси", которые целенаправленно, в течение ряда лет, не зная сна и отдыха, готовились к отражению массированной десантной операции "союзников".

Чем чревата схватка с таким врагом американо-британское командование представляло себе слишком хорошо, а потому не жалело усилий для "размягчения", созданного противником оборонительного вала. Вторжение в Нормандию, не смотря на всю свою грандиозность, было лишь вершиной айсберга — завершающим штрихом эпичного батального полотна. Решающему сражению предшествовала целая плеяда различных операций самого различного содержания, объединенных одной единой целью: максимально облегчить жизнь "Повелителя".

Важное место среди этих мероприятий, составивших своеобразную свиту "Властелина", занимала операция "Fortitude" — "Стойкость", ставшая одной из крупнейших операций по дезинформации противника за всю историю войн. Целью этого предприятия было создание у немецкого командования ложного представления о месте предстоящей высадки. Замысел сам по себе не отличался оригинальностью, но размах организационных, технических и инженерных работ, осуществленных для его претворения в жизнь, позволил перевести тривиальную задумку на качественно-новый уровень.

В соответствии с планом, в Шотландии развернулось масштабное строительство аэродромов, складов, военных лагерей и прочих объектов инфраструктуры, необходимых для подготовки масштабной десантной операции. Попутно в северных районах Великобритании проводились учения войск по посадке на суда с последующей высадкой на необорудованный берег. В портах расширялись причалы, и завозилось новое погрузочно-разгрузочное оборудование, а склады буквально ломились от оружия и воинских запасов, значительная часть которых, правда, представляла собой качественно выполненную бутафорию. Цель для мнимых и реальных войск, сосредотачиваемых на севере, угадывалась без труда — оккупированная немцами еще в сороковом году Норвегия.

Но замысел британских штабистов, отвечавших за разработку и проведение отвлекающих мероприятий, был куда шире и сложнее. Норвегия, в силу своей относительной удаленности, идеально подходила для ограниченной по масштабам высадки, но абсолютно не годилась на роль плацдарма для генерального наступления на Европу. Соответственно, никакая, даже самая масштабная, мистификация, не заставила бы верховное командование "Оси" поверить в то, что этот медвежий угол станет главной целью летнего наступления "союзников". Но флегматичных британцев это не остановило. Видимо решив, что стойкости много не бывает, они органично дополнили свой замысел, начав строительство еще более масштабного военного лагеря-обманки, на сей раз прямо на берегах Па-де-Кале — как раз там, где немцы и ожидали от своих противников основных неприятностей.

Теперь всё становилось на свои места. "Союзники" готовят два удара: отвлекающий — в Норвегии, и основной — во Фландрии. А обширные подготовительные мероприятия в южной Англии следует трактовать, как попытку ввести немецкую разведку в заблуждение. Убедительности такой картине добавляли многочисленные мелкие и не очень детали. Так, например, почти до самого дня "Д" большинство сухопутных, воздушных и морских сил действительно концентрировались с прицелом на Фландрское побережье, будучи перенацелены на Нормандию в самый последний момент.

Впрочем, полагаться лишь на хитрость было не в обычаях англосаксов, особенно их американской ветви, а потому для огневой поддержки "Оверлорда" по настоянию Макартура было привлечено всё, что только возможно, включая стратегическую бомбардировочную авиацию, основные силы "Home Fleet" и Атлантического флота США. С авиацией, правда, ситуация выглядела неоднозначно.

Массированные налеты на территорию Германии, возобновившиеся еще зимой, продолжались вплоть до начала апреля, неизменно встречая ожесточенное сопротивление немецкой ПВО. Ежемесячные потери исчислялись сотнями бомбардировщиков и тысячами летчиков. Тем не менее, давление на Люфтваффе и немецкую экономику продолжалось — Объединенный комитет считал, что достигаемый в этих налетах эффект истощения немецкой авиации и потери германской промышленности окупают колоссальные затраты англо-американских ВВС. Ситуация резко изменилась в конце марта.

Первыми под раздачу попали англичане: применив новые радары и соответствующим образом подкорректировав тактику ночных истребителей, немцы во время отражения массированного ночного налета на Нюрнберг в ночь на 31-е марта сбили 113 четырехмоторных бомбардировщиков из 795 принимавших участие в налете, причем 94 машины пали жертвой новых перехватчиков. С таким уровнем потерь в ночных налетах англичане еще не сталкивались. Даже Бомбардировочное командование, стоически относившееся к периодическим неудачам, оказалось не готово к такому повороту событий.

А всего через четыре дня — 3-го апреля 44-го года свою долю неприятностей получила 8-я воздушная армия США. Ясный весенний день открыл эру боевой реактивной авиации, став бенефисом нового истребителя Люфтваффе. Ме-262 — любимое детище Вилли Мессершмитта, страдал массой детских болезней, подавляющее большинство которых, как нетрудно догадаться, было связано с его двигателями. Продукция фирмы "Юмо" отличалась редкостной капризностью и ничтожно малым ресурсом, но инженеры и рабочие, усердно подгоняемые генералами, неустанно работали над их доводкой и к началу 44-го года их кропотливый труд увенчался относительным успехом. До идеала было еще далеко, как до Луны, но получившиеся агрегаты уже можно было худо-бедно использовать в боевых частях.

Именно этим и занялась новая 7-я истребительная эскадра, сформированная в феврале 44-го специально для фронтовой обкатки многообещающей новинки. Основой для JG7 послужила так называемая "Команда Новотны" — учебно-испытательный отряд, созданный из опытных летчиков-фронтовиков и названный по фамилии своего командира. Именно истребители этого отряда еще в 43г начали на новых самолетах отработку классических приемов воздушного боя, а затем, по мере накопления практического опыта, и разработку новых методов перехвата, вытекающих из необычных характеристик революционной машины. В процессе наработки практики Вальтеру Новотны и его питомцам довелось неоднократно принимать участие в многочисленных попытках (удачных и не очень) перехвата различных самолетов "союзников", систематически залетавших в воздушное пространство Райха. Особенно часто учебными мишенями становились разведывательные "Лайтнинги" и "Москито", отличавшиеся высокой скоростью и высотой полета, что превращало их перехват с помощью обычных поршневых истребителей в крайне неблагодарное дело. В то же время отсутствие на разведчиках оборонительного вооружения позволяло рассматривать погоню за ними как относительно безопасное занятие. Весной для пилотов реактивных "Мессершмиттов" настала пора перейти от тренировок к настоящим боям — JG7, названную "Новотны" в честь ее первого командира, погибшего к тому времени в аварии, включили в систему ПВО Райха.

Первый блин, как водится, вышел комом — из-за ошибки операторов службы наведения перехват крупной формации "Летающих крепостей" не удался. Всё, что выпало на долю реактивных "мессеров" — несколько незначительных схваток с отставшими по тем или иным причинам бомбардировщиками да скоротечная потасовка с эскадрильей "Мустангов", не принесшая птенцам Новотны особой славы. Вторая попытка также не задалась, и только с третьего раза седьмой эскадре удалось, наконец, заявить о себе. В грандиозном воздушном сражении, развернувшемся на огромном пространстве над северной Германией, реактивные орлы Геринга взяли убедительный реванш за прошлые неудачи, буквально растерзав три "коробки" "Либерейторов" и серьёзно проредив две эскортные группы "Мустангов", тщетно пытавшихся защитить своих подопечных.

Столь крупный успех новичков оказал решающее влияние на общий ход воздушной битвы, позволив немецкой ПВО впервые за долгое время полностью сорвать вражеский налет, попутно нанеся янки рекордные потери в самолетах. Так что у высшего командования "союзников" в Европе имелись и другие соображения, помимо обще-стратегических, для переноса главных усилий стратегической бомбардировочной авиации с объектов Райха на территорию Франции и Бенилюкса.

Но, как бы то ни было, начиная с 6-го апреля, то есть более чем за месяц, до дня "Д", как дневные, так и ночные налеты на Германию были прекращены, что позволило порядком измотанной системе ПВО Райха перевести дух и восстановить силы. А вот для воздушных флотов, базирующихся на западе, равно как и для французских ВВС, настали тяжелые времена — налеты тяжелых и фронтовых бомбардировщиков, легких, но больно жалящих "Москито" и вездесущих истребителей-бомбардировщиков не прекращались, ни днем, ни ночью. Частота и сила воздушных ударов превысила, казалось, все мыслимые и немыслимые пределы, но, тем не менее, продолжала нарастать, достигнув максимума в середине мая — в последние дни перед высадкой.

* * *

Ганс, избавившийся после памятной поездки на побережье от розовых очков и вернувший свой обычный цинично-любознательный взгляд на вещи, следил за воздушной активностью "союзников" с возрастающим беспокойством. Поздним утром 18-го мая он как раз изучал внушительный перечень объектов, подвергшихся бомбардировкам за последние сутки, когда его неожиданно прервали. Вкрадчивый голос Ламмердинга, раздавшийся за спиной, таил в себе одновременно и насмешку и скрытую угрозу:

— Подрядился помочь нашим летучим камрадам?

Ганс неохотно оторвался от созерцания сводок и окинул командира, опершегося руками на резную спинку стула во главе длинного стола, за другим концом которого расположился Нойнер, недружелюбным взглядом. Гейнц, тихо прокравшийся в зал, отведенный для оперативных совещаний, довольно ухмылялся в свойственной ему мрачноватой манере, и с любопытством поглядывал на своего начштаба, явно наслаждаясь моментом. Такое поведение, обычно скупого на эмоции бригадефюрера, однозначно свидетельствовало о чрезвычайно хорошем настроении. Что ж, если так..., то запланированный на вечер разговор можно и ускорить.

— У летунов хватает своих штабистов, и они вроде пока справляются со своей работой сами, в отличие от пилотов. Но тут уж я им ничем не помогу.

Ламмердинг фыркнул:

— Тогда объясни мне: на кой черт ты уже третий день к ряду изучаешь результаты их деятельности, или вернее бездеятельности?

— Затем же, зачем ты расспрашиваешь моряков в Руане.

Бригадефюрер удивленно вскинул бровь, Ганс нахально ухмыльнулся:

— Как видишь, к одним и тем же выводам можно прийти разными путями.

Ламмердинг покачал головой, не отводя от Нойнера взгляда, вновь ставшего внимательным и жёстким:

— Продолжай.

Вместо ответа Ганс махнул рукой, приглашая командира перебраться на оккупированный им дальний конец стола, и пока бригадефюрер, плотно прикрыв оставшуюся за спиной дверь, неторопливо шествовал вдоль длинного ряда одинаковых стульев, аккуратно расставленных вдоль стены с чисто немецкой педантичностью, развернул крупномасштабную карту Франции, испещренную массой свежих отметок.

— Смотри. Это цели, подвергшиеся наиболее мощным атакам за последнюю неделю. Что скажешь?

Склонившийся над картой Ламмердинг некоторое время внимательно, квадрат за квадратом, изучал разноцветные знаки, густо покрывавшие всю территорию Франции. Ганс подлил масла в огонь:

— Обрати внимание на цвет пометок.

Бригадефюрер задумчиво кивнул:

— Кажется, я понял твою мысль. Военные и промышленные объекты подавляются более-менее равномерно, но вот коммуникации...

— Именно! Артерии войны, если их перерезать..., то можно заранее считать себя победителем. И они их режут! Старательно и упорно. Вот только очень уж выборочно. Вернее даже не так. Станции и перегоны атакуются повсеместно, но три дня назад они всерьез взялись за мосты... вот тут-то и начались странности.

— А ты не забыл, что как раз три дня назад "томми" высадились на Сардинии?

— Не забыл, но что это меняет? Если даже высадка на Сардинии является прологом к вторжению на Лазурный берег, а не простой отвлекающей операцией на периферии, то развивать наступление "союзники" будут по долине Роны — почти строго на север. При этом их правый фланг будут прикрывать Альпы, а вот левый останется открытым. Чтобы защититься от удара с запада им придется оккупировать всю южную Францию аж до Луары. При этом надо будет действовать в расходящихся направлениях и в очень высоком темпе, чтобы не дать нам возможность перегруппироваться и задавить их резервами на равнинах Прованса. Такой образ действий требует прорвы войск и колоссального потока снабжения. Всё это придется везти через Средиземное море под ударами всего, что летает и плавает, после чего выгружать всего в двух портах — Марселе и Тулоне, которые будут основательно порушены нами при отступлении. Да и взять их тоже та еще задача. Тулон, например, укрепляли еще до войны и укрепляли на совесть — как-никак главная база французского флота.

— Но всё меняется, если удар на юге дополнить высадкой где-нибудь на севере атлантического побережья Франции с последующим броском к Рейну. Верно?

— Да. Тогда получается классическая операция с двумя ударами по сходящимся направлениям — один с юга, другой с запада. Причем западный главный, в первую очередь по соображениям логистики. Но это возвращает нас к французским мостам...

Ламмердинг, не отрывавший взгляда от карты, задумчиво протянул:

— Ни один мост через Сену не атакован.

— Именно. Бомбардировкам подверглись мосты на Луаре, Гаронне, Дордоне и куче речушек поменьше, но все они расположены в Бретани и южнее. Мосты в Нормандии и севернее остались нетронутыми.

— То есть Нормандия.

Ганс пожал плечами.

— Если бы целью было побережье Фландрии, то снести мосты на Сене и Сомме, отрезав все немецкие войска, что находятся южнее этих рек, от будущих плацдармов было бы крайне желательно. Поскольку этого не сделано...

— А если их оставили на сладкое?

— Такое возможно.

— Но?

— Но десятки стратегических мостов это не та цель, которую можно развалить одним щелчком. Удары по мостам на Луаре длятся уже три дня, в них задействованы сотни самолетов, но часть мостов до сих пор функционируют, а некоторые даже не получили повреждений. Часть же поврежденных может быть сравнительно легко восстановлена. Так что если наши заокеанские друзья намерены высаживаться в мае и при том севернее, а не южнее Сены, то им следует поторопиться с парижскими мостами.

— Резонно.

Ганс хмыкнул:

— Сам знаю. Хотел изложить тебе свои соображения после вечернего брифинга, чтобы потом передать их в штаб корпуса во время утреннего доклада.

— Хорошая идея. И работу ты проделал немалую. От себя добавлю, что если наши противники не самоубийцы, то эстуарий Сены они не будут атаковать даже под угрозой децимации, так что определенную тобой полосу вторжения можно еще сократить. По утверждению наших морячков там навалено столько мин, что даже на надувной лодке не пройти, а берег утыкан батареями так, что между ними мышь не протиснется.

— Серьезный аргумент.

— Угу. Я бы может и не поверил, но меня любезно подбросили на катере до Гавра, заодно продемонстрировав кое-какие сюрпризы, ожидающие десантников и корабли поддержки в случае высадки. Это... впечатляет, уж поверь мне на слово.

— Верю. Если там дела обстоят не хуже, чем на Гри-Не*, то англосаксам не позавидуешь. Хоть это и не наш сектор, но приятно осознавать, что у соседей всё в порядке. Уверенность за северный фланг греет мне душу.

Бригадефюрер насмешливо фыркнул:

— Рад за тебя. Однако безопасность эстуария Сены автоматически означает, что полосой вторжения будет побережье Котантена, то есть наш сектор, а потому... мы, пожалуй, не будем ждать утреннего совещания, а наведаемся в штаб корпуса уже сегодня. Что скажешь?

— У меня всё готово. Кое-какие штрихи только добавить.

— Тогда собирайся, посмотрим, что скажет Вилли.

Однако обергруппенфюрер Биттрих, против ожидания, прореагировал на предоставленный ему развернутый доклад довольно вяло. Бегло пролистав изложенные на бумаге соображения и немного полюбовавшись разноцветными отметками на карте, командующий первым танковым корпусом СС решительно отодвинул папку с документами на край стола.

— Неплохая работа, сразу видно генштабовскую школу.

Ламмердинг криво улыбнулся:

— Не похоже, что тебя это заинтересовало, Вилли.

Ответная улыбка, Биттриха вышла куда веселее:

— Ну, почему же? Анализ действительно хорош... Но штаб армии проделал его и еще парочку других чуть-чуть быстрее. Доклад в штаб группы армий ушел еще вчера.

— И?

— И ничего. Его приняли к сведению.

— Клейст не поверил?

— Клейст может и поверил. В конце концов, он ведь кровно заинтересован в том, чтобы именно его сектор признали наиболее десантоопасным. Но помимо него есть еще и Клюге, охраняющий побережье Фландрии. И ОКХ, которое, насколько я знаю, тоже придерживается мнения о приоритетности северного направления. Бьюсь об заклад, у них аналитические отделы тоже работают и их выкладки звучат не менее убедительно, чем наши. Так что...

— Ладно, можешь не продолжать. Хорошо хоть штаб армии на нашей стороне. Надеюсь, когда начнется, "папаша" не подведет.

— Хватки он не потерял, будь уверен. Поэтому завтра наш корпус получит приказ на передислокацию. Передвинемся поближе к месту событий.

— Ты же сказал, что начальство не одобрило наши планы.

— Верно. Поэтому приказ будет только завтра. Выдвигаться будем ночью, скрытно, так что готовьтесь, парни. Возможно, нам повезет и янки с "томми" не успеют нас засечь до того, как начнут вылезать на берег. Ведь времени у них и вправду почти не осталось.

* * *

Последнее утверждение Биттриха являлось абсолютно верным — "союзники" действительно спешили. Время высадки, по причине избрания оригинальной и довольно сложной тактики прорыва германской береговой обороны, помимо погодных условий, оказалось жестко завязано на высоту приливов и время восхода солнца. С точки зрения астрономии и географии, подходящим временем для высадки были начало третьей декады мая и середина первой декады июня. Прогноз синоптиков на конец весны также был благоприятен, но вот дальше ожидались шторма. Так что если бы вторжение в двадцатых числах последнего весеннего месяца по каким-либо причинам не состоялось, то следующего шанса пришлось бы ждать неопределённо долго, что ставило под сомнение саму концепцию проведения операции — сохранять в тайне замысел кампании бесконечно было невозможно априори.

А потому, вслед за высадкой первых эшелонов 1-ой британской армии на Сардинии, в движение пришли многочисленные транспортные конвои и боевые эскадры в западной части Средиземного моря. Интенсифицировалось движение судов в Гибралтарском проливе, а войска, ранее рассредоточенные по лагерям и базам Северной Африки, начали стягиваться к Алжирским и Тунисским портам. Одновременно с этим резко участились и без того не редкие в последнее время случаи вторжения американо-британских самолетов и кораблей в морское и воздушное пространство Испании. Франко мелко вибрировал, в любой момент, ожидая появления у своих берегов десантной армады "союзников", и мучительно размышлял: чью же сторону принять, если вторжение в Европу всё-таки начнется на Пиренеях?

20-го и особенно 21-го мая тревоги каудильо достигли своего апогея. Многочисленные войсковые конвои "союзников", покинув североафриканские порты, под мощным морским и воздушным прикрытием двинулись к солнечным берегам Испании. Побережье от Малаги до Валенсии, Балеарские острова и даже Барселона затаили дыхание, с часу на час, ожидая появления на горизонте армады тяжело нагруженных транспортов в окружении хищных силуэтов военных кораблей. В крупных городах было введено затемнение, войска по всей Испании приведены в повышенную боевую готовность, немногочисленная авиация рассредоточена по полевым аэродромам. А пограничники в Пиренеях в это же время с тревогой прислушивались к нескончаемому гулу мотоколонн по ту сторону границы — германские и французские дивизии группы армий Кюхлера тянулись на юг, собираясь вторгнуться в Испанию, как только там появится хотя бы один англосаксонский солдат.

В это же самое время Королевский флот провел свою самую масштабную операцию в норвежских водах со времен "Учений на Везере" и памятной битвы за Нарвик — в рамках операции "Стойкость", "Home Fleet" осуществил набег на берега Скандинавии. Атакам палубной авиации подверглись порты северной и центральной Норвегии, а также каботажное судоходство. Вкупе с массированной заброской разведывательно-диверсионных групп, начавшейся еще в апреле, эта демонстрация должна была уверить германское командование в неизбежности скорой высадки британских и канадских войск, в стране трески и фиордов.

Нельзя сказать, что все эти демарши заставили высшее командование "оси" позабыть об атлантическом побережье Франции, но некоторый момент неопределенности в немецкое военное планирование выкрутасы "союзников" всё же внесли. Особенно сильно пришлось понервничать германским командирам на местах — в Норвегии и южной Франции, где все войска были подняты по тревоге и еще несколько дней после исчезновения непосредственной опасности оставались в готовности к немедленному отражению вражеского морского и воздушного десанта. Компенсацией за попорченные нервы стало отсутствие фактических неприятностей: средиземноморская десантная армада, описав замысловатую петлю в опасной близости от Балеарских островов повернула на восток, к неописуемому облегчению Франко и вящему беспокойству германских генералов на Корсике и Лазурном берегу. Однако и этот поворот был лишь отвлекающим маневром — не приближаясь особо к французским берегам, транспорты с войсками 7-ой американской армии и многочисленные корабли сопровождения совершили еще один поворот, на сей раз на юг, и благополучно вернулись в гостеприимные порты Североафриканского побережья. При этом некоторые части даже произвели настоящую высадку на пляжи с использованием десантных судов. Таким образом, масштабная дезинформационная акция оказалась совмещена с реальными учениями, что высшее командование "союзников", с прицелом на будущую высадку на Ривьере, считало совсем не лишним. Вновь сформированные дивизии, составлявшие основу американских войск на Средиземноморье после отправки всех ветеранов североафриканской и сицилийской кампаний в Британию, получили некоторый практический опыт.

Впрочем, все эти события, как и продолжающиеся бои на Сардинии между частями 1-ой армии Содружества и LV-го германского армейского корпуса, стремительно померкли, когда ранним утром 23-го мая хмурый рассвет озарил своим светом тысячи транспортных, десантных и военных кораблей и судов, явившихся к берегам Нормандии. Взрывы бомб и грохот тяжелых орудий линкоров с первыми лучами солнца возвестили миру о начале крупнейшей десантной операции в истории человечества.

Маневры штабов и интриги разведок остались позади, "Повелитель", отбросив сомнения, шагнул на неприветливый берег Европы, чтобы вступить в открытую схватку со своими врагами.

* * *

Враги, в лице I-го танкового корпуса СС, в то утро как раз заканчивали выдвижение в свой новый район сосредоточения. Ганс, стоя у борта штабной бронемашины, спрятавшейся под сенью яблонь в придорожном саду, провожал взглядом хвост очередной войсковой колонны. Судя по характерным, несколько непривычным, силуэтам это была батарея новейших ЗСУ "Реттин", присланная на войсковые испытания и временно закрепленная за штабом корпуса. Интересные машинки — танковое шасси со счетверенной автоматической зенитной установкой вместо стандартной башни. В принципе, ничего такого, если бы не присобаченная к этому типовому набору радиолокационная антенна, которую неугомонные конструкторы как-то умудрились вписать в габариты машины. По утверждениям разработчиков, это должно было весьма существенно повысить эффективность огня по высокоманевренным воздушным целям. Что ж, было бы неплохо.

Сейчас, правда, Ганса куда больше интересовал другой аспект, связанный с пребыванием здесь этих секретных детищ германского военно-промышленного комплекса. Поскольку укомплектованная ими отдельная учебная батарея была прикреплена к штабу корпуса, то и находилась она в непосредственной близости от него, следовательно, расчет Нойнера оказался верен и, поджидаемая им, штабная колонна должна подойти с минуты на минуту. Словно в ответ на его мысли, висящий в воздухе, непрерывный гул моторов усилился, и из-за поворота дороги показалась голова очередного войскового конвоя. В сером свете занимающегося утра между крайними домами небольшой деревушки, рассечённой дорогой надвое, показались угловатые очертания БТРов за которыми маячили массивные морды штабных автобусов и машин связи, а ближе к обочинам мелькали юркие силуэты "швиммвагенов" из эскортной роты штаба корпуса.

Ганс отлепился от прохладного борта своего бронетранспортера и вышел на обочину голосовать. Уже через пяток минут его старания увенчались успехом — из притормозившего автобуса к нему выпрыгнул обергруппенфюрер СС Вилли Биттрих собственной персоной.

— Здорово, штурмбаннфюрер! Чего хотел?

— Приветсвую, обергруппенфюрер. Прибыл для согласования оперативных мероприятий, запланированных штабом дивизии в инициативном порядке.

Командир корпуса хмыкнул:

— Короче.

— Штаб дивизии считает целесообразным уже сейчас занять сильными отрядами все мосты через Орн, а также прикрыть основные подходы к Кану, как важнейшей транспортной развязке в нашем новом операционном районе.

Биттрих прищурился:

— Насколько я помню, в приказе на передислокацию подчеркивалась необходимость скрытного перемещения. Как думаешь: стоило нам пробираться ночами по кустам с выключенными фарами, а днем носа не высовывать из под крыш и деревьев, чтобы потом среди бела дня перекрыть своими постами все мосты и перекрестки в окрестностях, заменив местных армейцев и прочую фельджандармерию нашими пятнистыми ребятками? А ведь вы с Гейнцем наверняка еще и танки за каждым поворотом расставить захотите, а?

Ганс невозмутимо кивнул:

— Точно. А еще противотанковые орудия на прямую наводку поставить возле каждого моста, чтобы ни одна сука даже близко подойти не смогла.

— Ты не ответил на первую часть вопроса.

Нойнер вернул командиру корпуса подозрительный прищур:

— Неужели это надо пояснять? Вилли, ты же вроде был согласен с нашей оценкой сроков и места вторжения, тогда к чему эти вопросы?

Биттрих тяжело вздохнул:

— Трудно с вами, молодыми. Мало ли, с чем я согласен? Есть приказ штаба армии.

— Не знаю, как другие дивизии, но мы за последние двое суток четыре раза сталкивались с саботажем местных сопротивленцев и дважды вступали в перестрелки с маки*. А уж сколько над нами разведчиков пролетало за эти два дня, я тебе даже примерно сказать не могу. Как думаешь: после всего этого еще можно говорить о скрытности нашего перемещения?

Но дело даже не в этом. Наши заморские друзья высадятся либо сегодня, либо завтра. При самом худшем для нас варианте — послезавтра. Но это маловероятно. В любом случае поменять что-то в своих планах они банально не успеют. Если они всё-таки прохлопали нашу передислокацию, то их ожидает сюрприз. Если нет, то отменить высадку они все равно не решатся. При любом раскладе мы можем больше не заморачиваться маскировкой сверх обычного уровня и уж точно не должны в угоду скрытности снижать нашу боеготовность. Сам же видел выкладки разведки — вероятность воздушного десанта расценивается как чрезвычайно высокая. И на Сицилии и в Салерно задействовались парашютисты, а как действуют эти прыгучие гады, я хорошо помню: их любимые цели — мосты и узлы дорог. И если им это удастся, хотя бы и временно... Не мне тебе рассказывать.

Так что, раз есть такая возможность, не стоит давать им ни единого шанса. И если для этого нужно немного поступиться скрытностью, то, как по мне, это не самая высокая цена. Сутки, максимум — двое и тут начнется такая резня, что про мелочь, вроде преждевременного вывода дивизии из района ожидания на рубежи развертывания, никто и не вспомнит. Важно будет лишь то, насколько успешной выйдет наша первая драка с десантом, и вот тут-то как раз заблаговременное развертывание в боевой порядок пришлось бы очень кстати. Что скажешь, командир?

Ганс замолчал, выжидающе посматривая на обергруппенфюрера. Тот спокойно выслушал эту тираду, не отводя от Нойнера оценивающего взгляда. В разговоре возникла пауза. Биттрих думал, сложив руки на груди и ритмично постукивая ногтем большого пальца по пуговице нагрудного кармана своего кителя. Штурмбаннфюрер замер в напряженном ожидании вердикта высокого начальства. Секунды тянулись, словно патока, слипаясь в тягучую бесформенную массу без начала и конца. Наконец командир корпуса решительно тряхнул головой:

— Считай, что я одобрил вашу инициативу. Можете приступать к развертыванию немедленно, письменный приказ будет, как только мой штаб его подготовит. Остальные части корпуса получат аналогичные распоряжения.

Лицо Нойнера озарила улыбка:

— Jawohl, обергруппенфюрер!

— Иди уже.

Изобразив нечто, напоминающее щелчок каблуками (насколько это позволяли стандартные да к тому же не очень чистые гренадерские ботинки), отсалютовав и повернувшись строго по уставу, Ганс бегом рванул к оставшемуся под яблонями броневику. Едва добежав до своей цели, чуть ли не вырвал предусмотрительно протянутые наушники с микрофоном из рук поджидавшего его радиста. Дождавшись подтверждающего кивка связиста, тут же попытался сходу взять быка за рога:

— "Ландскнехт" вызывает "Раубриттера". Санкция получена, действуем по плану. Повторяю: действуем по плану.

В ответ, стоило только Нойнеру переключиться на прием, почти сразу же раздался спокойный голос Ламмердинга:

— Понял тебя, "Ландскнехт". Возвращайся. Конец связи.

Бросив наушники связисту, Ганс ловко взобрался на броню. На вопросительный взгляд механика покрутил рукой в воздухе:

— Возвращаемся!

Бронемашина, взревев двигателем и загребая колесами рыхлую нормандскую землю, выбралась на дорогу и, обгоняя запоздавшие автомобили из корпусной колонны снабжения, резво рванула в направлении штаба дивизии, расположившегося неподалеку от Кана на восточном берегу реки Орн. Первый сюрприз ожидал штурмбаннфюрера буквально через несколько километров — сильный блокпост, состоящий из солдат и офицеров "Дас Райх" с тяжелым вооружением, дополненных несколькими армейскими фельджандармами. Бойцы дивизии неплохо замаскировались, особенно от наблюдения сверху, и теперь активно укрепляли свои позиции. По пути к штабу попалось еще два аналогичных препятствия, что навело Ганса на определённые мысли. Ухмыляющийся Ламмердинг, встретивший его на пороге уже полностью развернутого полевого командного пункта, подтвердил оформившиеся за время пути подозрения:

— Мы начали развертывания сразу по прибытии, не дожидаясь окончания твоей миссии.

— А если бы Биттрих не дал добро?

Ухмылка бригадефюрера стала шире:

— Я верил в твой талант убеждения. Раз уж ты смог переговорить самого Гудериана, то у старины Вилли и подавно не было ни единого шанса. Вроде бы, я не ошибся?

После чего, резко посерьёзнев, добавил:

— Если уж что-то решил, то надо идти до конца. Так-то, баварец.

Ганс задумчиво кивнул, переваривая полученный практический урок по вождению воинских соединений, но развить эту многообещающую тему не получилось — общение двух офицеров прервал низкий многоголосый гул, волны которого, постоянно усиливаясь, накатывались с севера. Задрав голову, Нойнер, Ламмердинг и остальные офицеры и нижние чины штаба с интересом наблюдали за приближением, идущей со стороны моря, армады самолетов, среди которых явно выделялись низко идущие транспортники. Воцарившееся молчание прервал сам командир дивизии:

— Поздравляю, камрады. Кажется, мы старались не зря.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Мыс на севере Франции между Кале и Булонью. Во время ВМВ на нем располагались многочисленные немецкие береговые батареи.

* Маки — Maquis (фр.) — прозвище, закрепившееся во время ВМВ за французскими партизанами.

Глава 19 "Зеленый ад"

Армады самолетов и планеров, появившиеся над побережьем полуострова Котантен с первыми проблесками рассвета ранним-ранним утром 22-го мая 1944-го года, были первыми, но далеко не единственными гостями, вторгшимися в тот погожий день на земли древней Нейстрии. Главные силы вторжения в это время как раз подходили с моря, готовясь обрушить шквал огня и стали на береговые дюны и утесы с засевшими в них немецкими солдатами. Мощнейшая воздушная бомбардировка и обстрел корабельной артиллерией германских укреплений были едва ли не важнейшим этапом десантной операции, призванным обеспечить высадку первого и последующих эшелонов десанта если и не в идеальных, то хотя бы в приемлемых условиях. А потому сил на огневую поддержку высадки не жалели — в ход шло всё, вплоть до главного калибра линкоров и "Летающих крепостей", отряженных на бомбардировку Атлантического вала в ночь перед высадкой.

По замыслу "союзного" командования, тысячи тонн взрывчатки и металла должны были проложить дорогу десантникам сквозь немецкие укрепления, сколь бы неприступны они ни были. После чего в дело вступали инженерные части, которым предстояло сотворить маленькое чудо, обеспечив под вражеским огнем разгрузку на необорудованное и перепаханное взрывами побережье такого объема свежих войск и техники, который не сможет удержать никакая оборона. Именно массы непрерывно прибывающих пополнений, подобно прорвавшему дамбу потоку, окончательно снесут германцев, попросту похоронив их под горами трупов и грудами разбитой техники — исход битвы предполагалось решить за счет банального превосходства в ресурсах.

Слабым местом этого, в общем-то, вполне логичного и непротиворечивого замысла, были именно первые часы и дни после начала высадки, когда передовые части, еще не закрепившиеся как следует на берегу, могли быть сброшены в море своевременно организованным контрударом. В том, что немцы на такие действия вполне способны, сомневаться не приходилось. Именно поэтому план операции и дополнили самым массированным воздушным десантом в истории. Две американские и две британские воздушно-десантные дивизии высаживались на флангах и несколько впереди основного фронта вторжения, чтобы перехватить важнейшие коммуникации, дезориентировать немецкое командование на местах и блокировать подходы к плацдарму, дав главным силам десанта столь необходимую фору во времени. При этом парашютистов фактически приносили в жертву, подставляя их под удар подходящих из глубины немецких оперативных резервов, ради возможности развернуть на захваченном куске побережья достаточные силы и затем планомерно ввести их в бой — этакий стратегический гамбит*, в котором четырем воздушно-десантным дивизиям выпала незавидная роль разменной пешки.

Всё бы ничего, но жизнь любит вносить в людские замыслы свои коррективы, а потому планы, даже самые продуманные и выверенные, редко удается осуществить в полном объеме. Высадка 82-ой и 101-ой американских дивизий в районе Карантана и Монтебура прошла относительно успешно, хотя в процессе выброски десантники оказались разбросаны на значительно большей территории, чем планировалось. Впрочем, последнее обстоятельство, помимо очевидно-негативных, имело и кое-какие положительные последствия, существенно осложнив немцам локализацию и последующую зачистку всех районов десантирования. Так что, несмотря на то, что захватить Карантан, являвшийся важной дорожной развязкой, так и не удалось, янки все же выполнили свою основную задачу. Дезорганизовав своими действиями немецкую оборону на левом берегу реки Вир, делившей американский сектор вторжения надвое, парашютисты, потеряв почти 50 процентов от своего первоначального состава, к концу третьего дня операции все же смогли прорваться на соединение с основными силами VII-го армейского корпуса.

Более того, американским десантникам улыбнулась редкостная удача, которой они не замедлили воспользоваться — один из батальонов "клекочущих орлов"*, будучи по вине лётчиков десантирован в десяти километрах от запланированной точки выброски, буквально свалился на голову штабу 91-ой легкопехотной дивизии, отвечавшей за оборону Карантана и его ближайших окрестностей. В данном случае, незапланированное отклонение от плана высадки сыграло однозначно положительную роль. Парашютисты, хоть и понесли тяжелейшие потери, все-таки одержали убедительную победу, полностью разгромив штаб соединения, отвечавшего за противодесантную оборону в данном секторе, а Вильгельм Фаллей, возглавлявший 91-ю легкопехотную, стал первым генералом, погибшим в начавшейся битве за Нормандию.

Куда хуже пошли дела у британцев. На левом фланге начавшегося вторжения, в междуречье Орна и Дива, удача явно оказалась на стороне германцев. В данном случае на пути "томми" к успеху встали упреждающие действия противника, помноженные на пресловутый "туман войны". Разведка "союзников" всё-таки дала маху, не сумев своевременно обнаружить осуществленную в самый последний момент переброску танкового корпуса СС. Не помогли ни регулярная аэрофотосъемка, ни вездесущие активисты французского сопротивления, ни систематическое прослушивание германских радио-переговоров. В результате "красные дьяволы"*, едва коснувшись земли, абсолютно неожиданно для себя, столкнулись с "пятнистыми дьяволами" Биттриха. Так об этом писали, неравнодушные к хлестким определениям и эффектным названиям, военные корреспонденты.

Если же отбросить красивые метафоры, смысл происшедшего сводился к тому, что солдаты и офицеры 1-ой и 6-ой воздушно-десантных дивизий оказались брошены в буквальном смысле слова под гусеницы первого танкового корпуса СС, который как раз заканчивал развертывание в новом районе и находился в полной боевой готовности. Последствия столкновения разобщенных, лишенных, в первые часы после высадки, централизованного командования и практически не имеющих артиллерийского вооружения парашютистов с "тяжелым" танковым корпусом оказались весьма плачевными для британцев.

* * *

В то самое время, когда британские десантники бесславно гибли под гусеницами эсэсовских танков, а их американские коллеги пытались овладеть Карантаном, на побережье стремительно развивались не менее интересные и драматичные события.

Еще затемно германские береговые укрепления подверглись мощнейшей бомбежке с четырехмоторных бомбардировщиков, стоившей немецким гарнизонам немалых потерь. Но эта масштабная увертюра была лишь прологом тяжелого дня. С рассветом радарные станции и наблюдательные посты по всему северному побережью Нормандии стали фиксировать многочисленные группы разнообразных кораблей и судов. Доклады об этом потоком хлынули в штаб LXXXIV-го армейского корпуса, отвечавшего за оборону данного участка Атлантического вала. Кстати, бомбардировки, как и повышенная активность нормандских сторонников де Голля, не прошли даром — количество исправно функционирующих линий проводной связи, находящихся в распоряжении германского командования к рассвету 22-го мая, изрядно сократилось. Впрочем, частичная потеря связи с командованием была еще не самой большой неприятностью, по крайней мере, с точки зрения солдат и офицеров из гарнизонов береговых дотов и батарей, на головы которых с рассветом обрушилась вся огневая мощь "союзного" флота вторжения.

Нормандская земля кипела от разрывов тысяч и тысяч снарядов. Детонировали тщательно уложенные в почву мины, рвались в клочья проволочные заграждения, обваливались аккуратно отрытые окопы, рушились стены и перекрытия дотов и блиндажей, хороня под своими обломками останки защитников. Месяцами возводимая оборона на глазах превращалась в равномерное месиво из земли, стали, бетона и кровавых ошметков. Обстрел из тяжелых орудий с линкоров и крейсеров дополнялся огнем пятидюймовок с эсминцев, подходивших вплотную к берегу и бивших по укреплениям в упор. Артподготовка чередовалась с новыми налетами авиации, на этот раз тактических бомбардировщиков и истребителей-бомбардировщиков. Тоннаж ежеминутно вываливаемых ими боеприпасов был хоть и поменьше, чем при ночных ударах "Летающих крепостей", зато распределялся куда более адресно. "Тайфуны" и "Тандерболты", оснащенные реактивными снарядами, вообще атаковали исключительно с бреющего полета, буквально ходя по головам немногих уцелевших защитников. Завершающим аккордом этой впечатляющей симфонии смерти и разрушения стали залпы тысяч эрэсов со специальных барж огневой поддержки, подошедших к берегу чуть ли не на пистолетный выстрел.

Неудивительно, что после такой обработки линия немецкой обороны была прорвана первым же ударом. Небольшие группки защитников, чудом уцелевшие в своих полузасыпанных дотах и бункерах, пытались сдержать хлынувшую на берег волну десантников, но эти потуги были заранее обречены на провал. К берегу подходили всё новые и новые суда, чтобы, высадив на сырой песок очередную партию солдат или техники, тут же отойти обратно в море, освободив место для следующего отряда транспортов. Непрекращающийся поток людей и грузов захлестывал пляжи, практически не замечая ничтожных препятствий в виде отдельных изолированных очагов сопротивления, к тому же быстро подавлявшихся специально выделенными штурмовыми группами. Этот сценарий с небольшими вариациями, связанными с местными особенностями рельефа и приливных течений, повторялся на всех участках высадки, разбросанных на стокилометровом фронте от устья Орна до Киневиля. За одним единственным исключением.

Сектор "Омаха", расположенный восточнее устья реки Вир, входил в американскую зону вторжения и предназначался для десантирования V-го корпуса армии США. Планом предусматривалась высадка здесь в первый день операции двух пехотных дивизий — 1-ой и 29-ой — первоклассных соединений, уже имевших опыт боев в Средиземноморье. Огневое сопровождение десанта было традиционно сильным, но в данном случае почти вся огневая мощь оказалась потрачена впустую. Из-за небольшой ошибки в счислении, бомбовый груз нескольких сотен "Либерейторов" благополучно ухнул в тылу 352-ой пехотной дивизии, оборонявшей данный участок побережья, практически не повредив германские береговые укрепления. Более того: несогласованные маневры различных корабельных соединений привели к тому, что эскадра артиллерийской поддержки выбилась из графика и прибыла на место существенно позже десантных сил. Так что, когда из туманной дымки, подсвеченной золотистыми лучами восходящего солнца, стали появляться первые десантные суда, их поджидали фактически не тронутые и полностью готовые к бою опорные пункты и артиллерийские батареи немцев, а последовавшие затем события прочно закрепили за шестикилометровым пляжем "Омаха" прозвище "кровавая".

Десантные катера и большие транспорты попали под сосредоточенный огонь германской артиллерии, а бредущие к берегу по шею в воде пехотинцы оказались под перекрестным пулеметным и минометным обстрелом. Мощный огонь обороняющихся сломал весь рисунок высадки, заставив многочисленные корабли "союзников" беспорядочно маневрировать, зачастую высаживая десантников и технику на значительно большем удалении от берега, чем предусматривалось по плану. Пехотинцы, обвешанные тяжелым снаряжением, сплошь и рядом попросту тонули, так и не ступив на французский берег. Те же, кому все-таки удавалось достичь уреза воды, стремительно закапывались в песок и гальку, и никакая сила не могла заставить их двинуться дальше. Промокшие до нитки, замерзшие и уставшие, люди вжимались в сырую землю, регулярно накрываемые волнами прибоя, и тут же, вперемешку с живыми, густо валялись трупы не столь удачливых десантников. Приглушенный водой грохот разрывов, вой снарядов, злой свист осколков и пуль, а также стоны и вопли истекающих кровью и тонущих в свинцовых волнах Ла-Манша раненых составляли звуковой фон развернувшейся бойни. Американское наступление захлебывалось, не преодолев даже линию прибоя.

* * *

Начавшиеся у янки проблемы усугублялись управленческой инерцией — неизменной спутницей любых масштабных мероприятий. Однажды запущенный процесс было не так-то просто остановить, даже если в нем произошел фатальный сбой. А потому к заваленному трупами берегу подходили всё новые и новые отряды десантных судов, чтобы вывалить на пляж очередную партию войск — "кровавая Омаха", словно чудовищная мясорубка, продолжала перемалывать подразделения и части V-го корпуса армии Соединенных Штатов.

Старания командиров на местах хоть как-то исправить ситуацию давали зачастую прямо обратный результат. Так попытка высадить на не расчищенный пляж танки, чтобы с их помощью прорвать, наконец-то, немецкую оборону, привела к тому, что танкодесантные корабли попали под сосредоточенный обстрел сразу нескольких германских батарей. В результате отчаянного маневрирования один "танконосец" налетел на подводные заграждения, серьёзно повредив днище, а два других поспешили открыть аппарели на слишком большом удалении от берега, попросту утопив почти весь свой груз. До берега в итоге добрались считанные машины, да и то лишь для того, чтобы стать жертвами противотанковых пушек.

Немногим лучше выступили баржи огневой поддержки, с некоторым запозданием решившие помочь застрявшим на берегу десантникам. Одна из барж взорвалась от прямого попадания гаубичного снаряда, вызвавшего детонацию эрэсов. Остальные, видя как их товарка скрылась в вихре грандиозного фейерверка, предпочли побыстрее расстрелять свой боекомплект с относительно безопасного и потому весьма приличного расстояния. Мощь этого огневого налета сполна испытала на себе... американская же пехота — невысокая точность и приличный разброс привели к тому, что значительная часть пятидюймовых огненных стрел обрушилась прямо на головы, мокнущих на мелководье, десантников. И если немецкие гренадеры, засевшие в неразрушенных окопах и бункерах, пережили этот огненный шквал более-менее спокойно, то американцам, валяющимся на голом, как коленка, пляже, пришлось туго.

К полудню положение на "Омахе" стало критическим. Немцы расстреляли большую часть имевшегося у них боекомплекта и вынуждены были ослабить заградительный огонь, сдерживавший непрерывно прибывающие волны десантников. Постоянно висящие в воздухе штурмовики и подтянувшиеся с изрядным опозданием корабли артподдержки также внесли свою лепту в ослабление германской обороны, изрядно проредив огневые средства 352-ой дивизии и приданных ей батарей. Части же V-го корпуса и вовсе пребывали на грани краха. Начисто сломанный график продвижения привел к тому, что на узкой полоске берега скопились, основательно при этом перемешавшись, различные подразделения всевозможного назначения. Пехотинцы и саперы, танкисты и артиллеристы, рейнджеры и связисты, медики и снабженцы валялись на берегу, вжимаясь в сырую нормандскую землю или прячась за остовами разбитой и полузатонувшей техники. Всё это людское стадо беспомощно топталось на берегу, безжалостно избиваемое немецкими снарядами. Подразделения распались, управление было практически полностью утрачено, в добавок, помимо поредевших штурмовых частей, на пляже уже скопилась масса народу, которому даже в страшном сне не могло привидеться, что придется грудью лезть на вражеские доты. Ситуация выглядела безнадёжной.

Выход из создавшегося тупика каждый искал в меру своих возможностей и разумения. Штаб V-го корпуса и командующий 1-ой американской армии бомбардировали вышестоящее начальство требованиями свернуть высадку в секторе "Омаха" и перенаправить предназначенные для него соединения на соседний участок "Юта", а то и вовсе вернуть их в Англию. Но все их просьбы и мольбы разбивались о стену упрямства Макартура. "Неукротимый Дуг" имел свои резоны: отказ от высадки на "Омахе" не только ломал весь график операции, но и существенно осложнял ее развитие — между американским и англо-канадским секторами появлялся опасный разрыв, дающий немцам возможность бить противников поодиночке. А потому из штаба командующего всеми вооруженными силами "союзников" в Европе в адрес Бредли один за другим летели стереотипные приказы: продолжать атаковать, прорвать вражескую оборону, во что бы то ни стало обеспечить десантирование основных сил V-го корпуса и сомкнуть фронт с британцами.

Противостоящая американцам 352-я дивизия также переживала не лучшие времена. Командовавший ею генерал-лейтенант Дитрих Крайсс уже ввел в бой практически все наличные силы, боеприпасы подходили к концу, потери зашкаливали, а истошные призывы о помощи, ежечасно направляемые в Сен-Ло, где с комфортом расположился штаб LXXXIV-го армейского корпуса, либо игнорировались, либо вовсе не доходили до адресата. Гренадеры, полдня сидящие в своих укреплениях под непрерывными ударами морских и воздушных армад США и из последних сил отбивавшие одну волну вражеского десанта за другой, даже не предполагали, что находятся сейчас на самом благополучном участке вновь образовавшегося Западного фронта.

Что же касается солдат и офицеров V-го американского корпуса, затянутых кровавым водоворотом сражения, то подавляющее большинство из них уже не думало вообще ни о чем, стараясь просто выжить. Кто-то, сидя по уши в воде или прячась среди трупов менее везучих товарищей, молил всех святых о спасении, кто-то искал возможность выкрутиться своими силами. Среди последних выделялись бойцы 2-го батальона рейнджеров, предпринявшие вскоре после обеда наиболее осмысленную попытку прорыва. Хорошая подготовка, великолепная экипировка и высокий моральный дух спецназовцев едва не переломили ход сражения, начавшегося столь неудачно для янки. Используя специальное оборудование, одной из рот рейнджеров удалось взобраться на береговые скалы, перекрывавшие выход с простреливаемого насквозь пляжа, и, с помощью гранат и взрывчатки, подавить ряд немецких бункеров. В образовавшуюся щель стали протискиваться остальные роты, а также пехотные подразделения, сохранившие еще какое-то подобие боеспособности. В немецкой обороне образовалась маленькая, но стремительно расширяющаяся брешь...

К этому времени соседи 352-ой, противостоявшие силам вторжения в секторах "Юта", "Голд", "Джуно" и "Сворд", уже были разгромлены и отброшены с побережья. Карантан находился в осаде "союзных" десантников, а ближайший оперативный резерв, способный остановить или хотя бы притормозить англосаксонскую лавину, находился еще за Орном и физически не мог поддержать удерживающих "кровавую Омаху" гренадеров ранее завтрашнего полудня. Крайсс, знай он истинную картину происходящего, наверняка отдал бы приказ на отход, тем самым открыв американцам путь вглубь континента, но...

К счастью для немцев, командование дивизии стараниями вражеской агентуры и авиации практически с самого утра было лишено устойчивой связи, как со своими соседями, так и со штабом Маркса* в Сен-Ло. В другой ситуации такая потеря только ускорила бы отступление, но здесь и сейчас эффект оказался обратным. В отсутствии дополнительной информации от начальства Крайсс вынужден был опираться только на то, что видел сам, а видел он невероятно мощное наступление, направленное прямо на позиции его дивизии, которое, тем не менее, пока что успешно сдерживалось подчиненными ему частями. Вывод был прост: раз держатся они, то на других участках, где обороняются опытные дивизии с востока, ситуация и подавно должна быть терпимой. Следовательно, нужно продержаться еще немного и помощь придет. Связь рано или поздно восстановится, прибудут боеприпасы и подкрепления, враг будет сброшен в море! Так что, отбросив сомнения, командир 352-ой двинул в бой свой последний резерв — сводную штурмовую группу, составленную из бойцов фузилерного батальона, саперов, связистов, зенитчиков и эскортной роты штаба дивизии, а батареи артполка получили приказ пустить в ход снаряды из неприкосновенного запаса. Парадоксально, но абсолютно неверные выводы, построенные на анализе неполных, да к тому ж еще и искаженных данных об окружающей обстановке, привели к принятию единственно-верного решения.

352-я пехотная дивизия так и осталась стоять на берегу, непоколебимая как обороняемые ею скалы. Прорыв рейнджеров был ликвидирован контратакой. Начальник снабжения дивизии к двум часам дня, несмотря на постоянные воздушные налеты, все-таки провел по простреливаемым огнем морской артиллерии дорогам несколько грузовиков с боеприпасами, позволив тем самым возобновить непрерывный обстрел пляжей и заработав себе Германский крест в серебре. Атака V-го корпуса США в секторе "Омаха" — провалилась.

* * *

Отчаявшись сломить сопротивление немцев на "Омахе", Бредли по своей инициативе перенаправил вторые эшелоны V-го корпуса в соседний сектор "Юта", распорядившись также эвакуировать остатки передовых частей двух дивизий, всё еще остававшиеся на обильно политом американской кровью пляже. Макартур, скрипя зубами, вынужден был санкционировать фактически уже начавшийся отвод войск. Немцы нанесли "Властелину" первую серьезную рану.

По иронии судьбы этот крупнейший успех в обороне выпал на долю вновь сформированной дивизии, созданной лишь год назад и до сего дня не имевшей реального боевого опыта. Но достижения Крайса и его подчиненных были единственным успехом немцев в этот день, на всех остальных участках события развивались куда менее благоприятно. Уже к полудню "союзники", с большими или меньшими проблемами, зачистили сектора высадки и наладили бесперебойную доставку пополнений. Разгромленные дивизии береговой обороны откатывались вглубь континента под напором англо-американских десантников. Девятый вал "союзного" наступления захлестнул выстроенную немцами защитную дамбу, и теперь американские, британские и канадские войска разливались по равнинам Нормандии, подобно мутным волнам селевого потока. Вот тут-то пришедших из-за моря завоевателей и поджидал весьма неприятный сюрприз. Вернее целая серия сюрпризов.

Первую и главную неожиданность преподнесла география. Нормандия представляла собой слегка всхолмленную безлесную равнину, вдоль и поперек пересекаемую многочисленными речками и ручьями с частично заболоченными берегами. Причем эта равнина была густо заселена и, как следствие, подверглась сильному антропогенному воздействию. Помимо возведения многочисленных городов и деревень с основательными каменными строениями, влияние человека на природу выразилось еще и в сооружении так называемых "живых изгородей". Эти последние являлись, по сути, мощными земляными валами, сплошь заросшими густым кустарником, и служили естественными границами частных владений нормандских фермеров, разбивая большую часть полуострова Котантен на аккуратные ровные квадраты и прямоугольники.

Всё бы ничего, но оказалось, что, помимо выполнения своих утилитарных и эстетических функций, эти своеобразные заборы вполне могут стать еще и настоящим кошмаром для наступающих "союзных" войск. "Живые изгороди" превратились в проклятие для англосаксонских солдат и постоянную головную боль для их командиров и штабов. Фактически немцы получили в свое распоряжению готовую (и чрезвычайно развитую!) сеть оборонительных рубежей, причем прекрасно примененную к местности и весьма устойчивую к воздействию вражеского огня. Под прикрытием бесконечных линий кустов германские гренадеры могли относительно свободно маневрировать даже в условиях господства противника в воздухе, нанося внезапные фланговые удары и отходя на новые позиции в случае необходимости. "Союзники" же вынуждены были продираться сквозь бескрайний зеленый лабиринт, то и дело, подставляясь под обстрел великолепно замаскированного противника.

Многочисленные фруктовые сады и виноградники, окружавшие каждую нормандскую деревушку, также облегчали задачу оборонявшихся, а сами деревни и городки с их каменными домами и хозпостройками были готовыми опорными пунктами. Небольшие речки с топкими берегами в окружении заливных лугов затрудняли маневр силами, зачастую не оставляя нападающим другого выбора, кроме лобового наступления на немногочисленные мосты или броды, годные для организации переправ. Всё это и само по себе, могло существенно осложнить и замедлить развитие прорыва. Окончательно же испортили жизнь силам вторжения немцы.

Ветераны Восточного фронта и натасканная ими молодежь продолжали сражаться даже будучи разбитыми. Уцелевшие остатки подразделений и частей, возглавляемые опытными офицерами и унтерами, не смотря на потерю централизованного командования и поддержки, сопротивлялись упорно и умело. Артналеты, засады на дорогах, внезапные короткие контратаки, нередко переходящие в беспощадные рукопашные схватки, изматывающий огонь снайперов и весьма изобретательное минирование в самых неожиданных местах — вот лишь малая часть испытаний, выпавших на долю наступающих "союзных" войск. Германцы, прошедшие сквозь мясорубку на востоке, теперь щедро делились богатым опытом "крысиной войны" с заморскими поборниками свободы и демократии.

Особенно тяжело пришлось "молодым" дивизиям "союзников", составлявшим едва ли не половину первой волны вторжения. Для новобранцев, пусть даже прошедших основательную и длительную подготовку, столь стремительное погружение в кровавую купель войны стало настоящим шоком. Безжалостные очереди МГ-42, скашивавшие целые отделения, и вкрадчивый шелест минометных мин, почти неслышно обрушивавшихся на головы ничего не подозревающих пехотинцев. Постоянное ожидание снайперской пули и страх наступить на неприметную растяжку. Всё это с первого дня вторжения стало неизменным атрибутом существования "союзных" солдат на передовой. И это было только начало.

Утопающая в зелени Нормандия с её пасторальными пейзажами с высоты птичьего полета выглядела сущим Эдемом — прибежищем праведников, каким его любят изображать на лубочных картинках. Жизнь оказалась куда прозаичнее и жестче — луга и виноградники полуострова Котантен стали зеленым адом, в котором миллионам грешников предстояло сойтись в смертельном бою не на жизнь, а на смерть. Среди перепаханных взрывами полей, вырубленных снарядами садов и руин средневековых городов, обращенных многодневными бомбардировками в груды щебня, разворачивалась битва, в которой решалась судьба Европы и всего мира.

* * *

Ганс оказался среди тех "счастливчиков", кому довелось окунуться в нормандское пекло в числе первых.

День "Д" дивизия "Дас Райх", как и все остальные соединения и части корпуса Биттриха, провела довольно увлекательно: эсэсовцы азартно прочесывали междуречье Орна и Дива, вылавливая аукающихся по кустам британских парашютистов. В виду подавляющего численного превосходства в живой силе, и особенно в технике и тяжелом вооружении, операция по ликвидации воздушного десанта смахивала скорее на антипартизанскую зачистку. Многих англичан расстреляли еще в воздухе, а тех, кому посчастливилось добраться до земли живым и не утонуть вместе с парашютом и снаряжением в каком-нибудь пруду или речушке, безжалостно давили артиллерийским и минометным огнем. После такой обработки пехота, при поддержке бронетехники, зачищала очаги сопротивления, собирая пленных и трофеи. Красота, да и только.

Некоторую дисгармонию в эту радостную для любого солдата и тем более командира картину вносила только "союзная" авиация, то и дело вмешивавшаяся в планомерный ход боевых действий. Кан и прочие городки, оказавшиеся в зоне боевых действий, в течение всего дня регулярно подвергались обработке фугасными бомбами со средних бомбардировщиков, а вооруженные РСами "Тайфуны" с рассвета до заката носились вдоль дорог, гоняясь за любой автомашиной или даже повозкой. Представителей Люфтваффе в воздухе практически не наблюдалось — несколько небольших групп "ябо" пронесшихся над позициями корпуса куда-то в сторону побережья, и эпизодически повторявшиеся скоротечные воздушные схватки с участием "худых" из 53-й эскадры — не в счет. Правда, зенитчики работали как проклятые, не позволяя англосаксам обнаглеть вконец и полностью парализовать наземную активность в дневное время. Но развернутый их стараниями защитный купол закрывал в основном боевые подразделения на передовой, а вот тыловикам приходилось туго.

Нойнер, прикинув потери, понесенные дивизионными колоннами снабжения всего за одни сутки боев, пришел к неутешительному выводу: если сложившееся положение не изменится в ближайшее время, "Райху" и всему корпусу грозит серьезный кризис снабжения. Данный вывод на состоявшемся уже глубокой ночью брифинге, был озвучен не только им — аналогичная картина наблюдалась во всех частях без исключения. Биттрих, выслушав отчеты подчиненных об успехах и потерях первого дня битвы, подвел итог краткого обсуждения:

— Задача дня корпусом выполнена полностью — воздушный десант на правом берегу Орна разгромлен и большей частью уничтожен. Оставшиеся очаги сопротивления будут ликвидированы завтра. Теперь мы можем сконцентрироваться на главной задаче: борьбе с морским десантом противника. По приказу штаба группы армий, наш корпус временно подчинен Дольману*. По данным, предоставленным нам его штабом, "союзники" прорвали нашу оборону на побережье в двух местах — севернее Кана и на левом берегу Вира. Участок берега от устья Вира до Байо все еще удерживается частями 352-ой дивизии, все вражеские атаки на этом направлении отбиты, но положение там незавидное. Если в ближайшие сутки ничего не изменится, им придется отступить.

Наша цель — плацдарм в районе Кана. По сведениям нашей разведки, подтвержденным показаниями пленных, в этом секторе действуют британские и канадские войска. Их главная задача: как можно быстрее овладеть Каном, аэродромом Карпике и мостами через Орн. В связи с неудачей вражеского наступления на участке 352-ой, можно предположить также удар противника в западном направлении, вдоль дороги на Байо с целью скорейшего объединения обоих плацдармов.

Наша задача — дивизии "Дас Райх" и "Лейбштандарт" за ночь должны переправиться основными силами через Орн и сосредоточиться севернее и северо-западнее Кана. С рассветом мы атакуем вражеский плацдарм и постараемся сбросить десант в море. К сожалению, нынешнее расположение частей и пропускная способность Канских мостов не позволяют к утру развернуть все наличные силы, а затягивать с контрударом не в наших интересах. Поэтому "Тотенкопф" пока продолжает оперировать на правом берегу Орна, зачищая остатки британских парашютистов и готовится к последующей переброске на левый фланг корпуса.

Командование придает действиям корпуса исключительное значение. От наших действий завтра будет зависеть исход всей противодесантной операции. Вопросы?

— Что с авиаподдержкой?

При этих словах Биттрих скривился, так, будто съел зеленый лимон и запил его рюмкой уксуса. По лицам собравшихся офицеров пробежала волна понимающих ухмылок.

— Штаб 6-го воздушного флота обещал сделать всё возможное, но я бы не советовал особо рассчитывать на их поддержку. Основные усилия ударной авиации будут направлены на конвои и районы выгрузки. На чистое небо надеяться тоже не стоит — противник обладает подавляющим численным превосходством и до прибытия существенных авиапополнений из Райха и отдаленных районов Франции, эта ситуация будет сохраняться. Ждать этого, как и подхода остальных корпусов 6-ой танковой армии, мы не можем.

Фриц фон Витт — новый командир "Лейбштандарта", как и все присутствующие дивизионные командиры получивший назначение уже после Салерно, уверенно проворчал:

— Ничего, мы бывали и в худших передрягах. С авиаподдержкой или без, завтра мы намотаем британские кишки на гусеницы наших танков.

Обергруппенфюрер хмыкнул, но развивать тему не стал:

— Тогда пока всё. Части должны быть готовы к четырем утра. Приказ на наступление будет передан в дивизии не позднее трех часов ночи. Все свободны!

Уже по дороге в дивизию, разглядывая на заднем сиденье автомобиля при помощи карманного фонарика, полученную в штабе корпуса карту с последними сведениями об обстановке на фронте предстоящего наступления, Ганс поделился с задумчиво глядевшим в окно Ламмердингом своими сомнениями:

— Хотел бы я ошибаться, но, думаю, Фриц малость погорячился.

Бригадефюрер, не поворачивая головы, лениво поинтересовался с переднего сиденья:

— Думаешь, не сломаем "лимонников" без "мертвоголовых"?

— Думаю даже с ними — вряд ли.

Ламмердинг все же развернулся к Гансу лицом:

— Хочешь поделиться с Вилли своими сомнениями?

— Нет.

— О, как! — бригадефюрер, все-таки всерьез заинтересовался беседой — ленивое безразличие исчезло из его голоса без следа. — А почему?

— А для него это не будет новостью. Он не дурнее меня и отлично знает, что могут и чего не могут сделать две наши дивизии против... — тут Ганс бросил беглый взгляд на карту — как минимум пяти британских, да еще и в условиях тотального превосходства противника в воздухе и на море.

Ламмердинг хитро прищурился:

— То есть наша атака лишена смысла?

Нойнер пару раз отрицательно мотнул головой:

— Наша завтрашняя атака лишена шансов на успех... но всё же необходима.

В полутьме автомобильного салона блеснула довольная усмешка бригадефюрера:

— Молодец, баварец! Не зря тебя Кремер* хвалил. Всё верно: мы не сможем в одиночку сбросить британцев в море, но если мы не атакуем их сейчас, то они расширят и укрепят свой плацдарм настолько, что потом их и целой армией с места не сдвинешь. Наша задача не дать им спокойно наращивать силы, связать боем и, по возможности, сузить их район развертывания. Начало уже положено — мы не дали им соединиться с парашютистами и перебраться через Орн. Если завтра продолжим в том же духе, то к тому времени, как "папаша" пригонит к нам на подмогу всю 6-ю танковую, им только пленных на берегу собрать останется. Выше нос, Ганс, от нас не требуют невозможного, хотя... если мы все же это сделаем, думаю, никто не обидится. Так что придется постараться. Не подведи меня, головорез.

* * *

Легко сказать: "не подведи!" Выполняя приказ о подготовке утреннего наступления, Нойнер всю ночь носился по окрестностям Кана как угорелый. Пока Ламмердинг вместе с разведбатом дивизии, лично проводил рекогносцировку и налаживал взаимодействие с остатками разгромленной на побережье 306-ой пехотной дивизии, Ганс развернул передовой командный пункт. Причем, опираясь на свой прошлогодний опыт, выбрал для этой цели монастырь Арденн, чьи толстенные каменные стены и перекрытия обещали достаточно надежную защиту от вражеских бомб и снарядов. Оставив штаб обживаться на новом месте, штурмбаннфюрер отправился в Кан, потратив остаток ночи на организацию переправы основных сил "имперцев" через Орн. Попутно Ганс с честью выдержал схватку с коллегами из "Лейбштандарта", попытавшихся под шумок отжать на свои нужды один из мостов, выделенных для переправы его дивизии.

Но, даже, несмотря на эти поистине героические усилия, завершить подготовку к удару в срок корпус не успел. Перед рассветом Биттрих санкционировал перенос времени удара на 6 утра. За четверть часа до назначенного времени Нойнер торчал с биноклем на одной из башен монастыря, обозревая живописные окрестности. Вид из-под крыши древней обители открывался просто великолепный, что, кстати, было еще одной (и немаловажной!) причиной появления здесь передового КП дивизии. Пропыленный и уставший Ламмердинг, взобравшийся наверх по довольно-таки крутой винтовой лестнице, отвлек Ганса от созерцания простиравшихся до самого моря садов и бокажей*.

— Что скажешь, баварец? Наши парни готовы?

Нойнер ухмыльнулся, вспомнив бесконечные моторизованные колонны, всю ночь с ревом и лязгом катившиеся через канские мосты на западный берег Орна. Танки, бронетранспортеры, тягачи и самоходки, тяжелые тупорылые грузовики и юркие "Фольксвагены". Сосредоточенные лица водителей, тревожно вглядывающихся в окружающую тьму. Посеревшие от напряжения и усталости последних дней регулировщики. Ветераны, чутко дремлющие в обнимку со своими штурмгеверами прямо в кузовах движущихся грузовиков и десантных отделениях БТРов, благо фронтовая жизнь быстро приучает использовать для сна любое подходящее мгновение. И возбужденно крутящие головами новобранцы, накануне впервые побывавшие в бою и испытавшие пьянящую победную эйфорию. В отличие от генералов и штабистов, все эти парни в пятнистой униформе не заморачивались соотношением сил и шансами на успех, они шли на запад, чтобы победить.

Дивизию месяцами натаскивали на выполнение именно такой задачи: стремительным ударом раздавить и сбросить обратно в море высадившиеся части врага, и теперь все, от комбатов до последнего рядового, были готовы выполнить отданный командованием приказ. Солдат и младших офицеров не давил тяжелый груз знаний и ответственности, они были уверены в себе и в своих командирах и смотрели в будущее вполне оптимистично. За несколько часов наблюдения за переправой, со всеми сопутствующими этому процессу заторами и пробками, Ганс ни разу не отметил случаев растерянности или страха.

— Дивизия готова к бою. Ребята почувствовали вкус крови, они ждут только приказа.

— Ничего, подождут.

После этих слов Ламмердинга лицо Нойнера удивленно вытянулось, а бригадефюрер, как ни в чем не бывало, продолжил:

— Свяжись с корпусом и передай, что мы начнем наступление через час.

Затем, полюбовавшись еще пару секунд на недоумевающего начштаба, спокойно добавил:

— Во время рекогносцировки я своими глазами видел передовые части канадцев. Эти олухи, похоже, вообще не подозревают о нашем присутствии и собираются двигаться на Кан походными колоннами, разве что оркестр вперёд пустить забыли. Грех упускать такой шанс.

— Огневой мешок?

— Он самый. Уже практически всё готово, подождем еще полчаса, и они сами придут к нам в руки.

Расчет оказался верен — спустя каких-то 35 минут Ганс воочию наблюдал, как "Шерманы" 2-ой канадской бронетанковой бригады, с пути которых Ламмердинг заботливо прибрал остатки стрелков 306-ой пехотной дивизии, весь предыдущий день сдерживавших продвижение "кленоволистных", втягиваются в подготовленную для них ловушку. Танки и следующие за ними бронетранспортеры с пехотой 9-ой бригады вытянулись в нитку вдоль шоссе на Кан, подставив незащищенные борта притаившимся в зарослях "имперцам". Гренадеры полка "Дер фюрер", расчеты ПТО и танкисты из второго танкового батальона хладнокровно дождались, пока противник углубится в подготовленный коридор смерти, после чего, по команде следившего за обстановкой Вейдингера*, устроили форменный расстрел. Горели и взрывались поражаемые в открытый борт танки, опрокидывались бронетранспортеры, пули и осколки косили лишившихся прикрытия техники солдат...

Канадцы смешались, демонстрируя явные признаки растерянности и паники. Момент был слишком уж заманчив, чтобы опытнейшие головорезы "Дас Райха" смогли его проигнорировать. "Дер фюрер", при поддержке "четверок" второго танкового батальона тут же перешел в атаку, стремясь добить деморализованного врага, а от монастыря уже выдвигались панцергренадеры "Дойчланда", сопровождаемые грозными "кошками" первого батальона и "штугами" из дивизиона штурмовой артиллерии.

Передовые части канадцев были смяты и опрокинуты. Попытка 7-ой бригады выправить положение также потерпела крах. "Шерманы" вспыхивали как факелы один за другим под ударами тяжелых восьмидесяти восьми миллиметровых снарядов "Пантер". От полного разгрома канадцев спасла авиация да включившаяся в сражение с некоторым запозданием 3-я британская пехотная дивизия. Но эсэсовцы, тем не менее, продолжали неуклонно продвигаться вперед, ворвавшись к десяти часам в небольшой городок Дувр ла-Деливранд, расположенный на одном из перекрестков второй приморской дороги. Разведчики из 15-ой мотоциклетной роты полка "Дойчланд" даже смогли выйти к побережью, но дальнейшее наступление пришлось приостановить из-за усилившегося артобстрела с кораблей и флангового огня из района селения Бьевиль, где прочно засели британские противотанкисты.

Действовавший левее, "Лейбштандарт" добился меньших успехов, но и преторианцам фюрера было чем похвастаться. Контрудар Биттриха не только начисто сорвал продвижение англо-канадцев на Кан, отбросив их от города, но и вбил опасный клин на левом фланге I-го британского корпуса. Фактически от основных сил "томми" откололи 3-ю пехотную дивизию, которая оказалась зажата между боевыми порядками "Дас Райх" и нижним течением Орна, за которым ждали своего часа "мертвоглавцы". Так что Ганс был вполне доволен как результатами дня в целом, так и успехами своей дивизии и себя лично в частности, о чем и сообщил ближе к вечеру, измотанному и грязному как черт, но довольному Ламмердингу, вернувшемуся на КП из очередной рекогносцировки. Усталое лицо бригадефюрера озарилось ехидной усмешкой:

— А ты еще сомневался! Кстати, Витт таки хвалился не зря. Сейчас как раз возвращался вдоль дороги на Дувр — всё шоссе завалено сгоревшей техникой и размазанными трупами после того как там прошлись ребята Тихсена*. Так что, не знаю, как "асфальтовые солдаты"* Фрица, а наши танкисты таки намотали британские кишки на гусеницы своих танков.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Гамбит — шахматный термин — общее название дебютов, в которых одна из сторон в интересах быстрейшего развития, захвата центра или просто для обострения игры жертвует материал (обычно пешку, но иногда и фигуру).

* "Клекочущие орлы" — "Screaming Eagle" (англ.) — прозвище 101-й воздушно-десантной дивизии армии США.

* "Красные дьяволы" — "Red Davils" (англ.) — прозвище, закрепившееся в ходе Второй Мировой войны за британскими парашютистами, благодаря цвету их форменных беретов.

* Генерал Эрих Маркс — командир LXXXIV-го армейского корпуса.

* Генерал-полковник Фридрих Дольман — командующий 7-ой полевой армии Вермахта, отвечавшей за оборону Нормандии.

* Фриц Кремер — оберфюрер, начальник штаба I-го танкового корпуса СС.

* Бокаж - Bocage (фр.) — тип культурного ландшафта и регион с данным типом ландшафта, где пастбища, поля и луга отделены друг от друга и окружены земляными насыпями, увенчанными живой изгородью, рядами деревьев, лесопосадками или полеском. Данный тип ландшафта характерен для районов с прохладным влажным океаническим ветреным климатом, в первую очередь для западных и северо-западных районов Франции особенно Нормандии.

* Оберштурмбаннфюрер Отто Вейдингер — на рассматриваемый момент командир полка "Дер фюрер".

* Оберштурмбаннфюрер Кристиан Тихсен — командир танкового полка "Дас Райх".

* "Асфальтовые солдаты" — старое, еще довоенное, прозвище бойцов "Лейбштандарта", полученное от коллег из "полевых" формирований СС за постоянные тренировки на плацу, направленные на совершенствование строевой подготовки.

Глава 20 "Канская мясорубка"

Засада на дороге в Кан стала венцом испытаний, выпавших на долю канадцев в неприветливых нормандских землях, но старт бесчисленному рою, обрушившихся на них неприятностей, был дан гораздо раньше — тихим майским вечером за пару суток до знаменитого дня "Д".

Один из множества лагерей, расположенных вдоль побережья Англии, где готовились войска для грядущего вторжения в оккупированную немцами Европу, спал. Позади остался ещё один день, насыщенный трудоёмкой и кропотливой работой, связанной с подготовкой к десанту. Марш-броски, стрельба и тактические занятия, погрузка-выгрузка на плавсредства и медицинская подготовка, всё это и многое другое отрабатывалось на каждодневных занятиях и тренировках. Пока в штабах высчитывали плотность бомбардировок и огневого сопровождения, составляли графики десантирования и выбирали направления ударов, солдаты и младшие офицеры "союзников" тренировались, не зная сна и отдыха.

Утро началось как обычно — развешанные по территории лагеря громкоговорители просигналили подъём, дав знать спящим обитателям, что время сна закончено. Однако дальше привычный порядок нарушился — ставшая обыденной утренняя пробежка, со скандированием речёвки, отменялась, поскольку "тарелки-вопилки" объявили про общее построение на плацу.

— Ну что, Малыш, похоже, начинается!

Поименованный "Малышом" здоровенный негр лишь улыбнулся в ответ, показав ослепительно белые, на контрасте с лицом, зубы.

— Давно пора, — его улыбка стала ещё шире. — А не то бы я нашего кровососа точно прибил.

— Думаешь, что получилось бы? — подначил его напарник, друг и второй номер на пулемёте Санчес, выходец из Мексики, получив в ответ кривой оскал.

Небольшого роста, можно сказать маленький, но вертлявый и беспредельно наглый Санчес, являл собой полную противоположность Малышу, как по внешнему виду, так и по характеру, однако именно эта несхожесть во всём, похоже, что и сделала их друзьями не разлей вода. Ещё их объединила искренняя ненависть к взводному сержанту по прозвищу Везунчик, которое он заслужил после Дьеппа, когда сумел вплавь добраться до одного из кораблей, правда, тогда он ещё был рядовым и служил в другой дивизии. Хотя так его звали лишь другие сержанты и капралы. Ныне беспрекословный авторитет сержанта, прошедшего десятки боёв, позволял ему изгаляться над взводом как вздумается.

Бригада их была канадской, однако в ней служило множество выходцев из США, в массе своей эмигранты, законные и незаконные. У их взводного судьба нарисовала не менее заковыристую загогулину. Его родители сбежали из Германии, спасаясь от взбесившихся на антисемитизме немцев, теперь младший отпрыск этого семейства возвращался обратно, горя желанием показать немцам, кто на самом деле может называться "высшей расой". За глаза его звали, само собой, Мойшей, а сержанта Дракулой.

На построении командир бригады толкнул речь на тему освобождения Европы из-под власти ненавистных тевтонов, одним фактом своего существования, попирающих все мыслимые и немыслимые законы, основы бытия и само мироздание. Затем последовало прохождение торжественным маршем, возвращение в расположение и сборы. Время слов закончилось — пришла пора действовать... хотя нет — ещё взводный решил выступить.

— Всем внимание, — объявил он, приняв рапорт сержанта. — Перед погрузкой вам необходимо ознакомиться с новой инструкцией. Каждый получит свой экземпляр и пусть только попробует использовать его не по назначению. На всякий случай довожу её смысл.

Первое — не напоминать французам про сороковой год!

Второе — никаких шуток о беспутном, фривольном народе и весёлых парижанках!

Третье — покупать у них всё, что попадается на глаза и выглядит дешёвым!

— А если на глаза попадётся француженка и будет выглядеть дешёвой — как тогда?

Вопрос, незамедлительно последовавший из глубины строя, заставил солдат заухмыляться, кто-то даже гоготнул, но сразу же заткнулся под свирепым взглядом сержанта.

— Сержант, займитесь взводом, — прошипев эту фразу, лейтенант поспешно удалился, предоставив заместителю разбираться с не в меру веселым личным составом. Гаркнув вслед уходящему начальству "да, сэр!", Дракула мрачно уставился на подтянувшийся строй. Но, вопреки ожиданию, он не стал выдумывать никаких кар, наоборот, потрясённый взвод увидел, как по губам сержанта зазмеилась довольная усмешка.

— Так, парни! — вообще охренеть, не "бараны тупоголовые", не "шлюхино отродье", а Парни!

— Слушайте меня внимательно! — продолжил сержант. — Мы все долго готовились и многому научились. А теперь запомните главное — держитесь друг друга! Ставлю свою душу против ломаного пенса, что разработанный штабными умниками план, полетит к чертям. Точки высадки будут перепутаны, тот, кто нужен здесь и сейчас, окажется в совершенно другом месте, а те, кто здесь и даром не нужны, как раз таки, и будут путаться под ногами. Поэтому держитесь друг друга, всегда ищите своих, только тогда у вас появится шанс вернуться домой к мамочке и её пирожкам. Ясно?

— Да, сарж! — слитно выдохнул строй на вбитом рефлексе, всё ещё недоумевая по поводу невообразимой ранее метаморфозы, случившейся с их ненавистным до мозга костей Дракулой.

За последовавшие сутки громкоговорители не заткнулись ни на секунду. Одно подразделение за другим получали сухой паёк, фрукты, сигареты и жвачку, полевое обмундирование с импрегнированным нижним бельём (вонючее и шершавое), оружие и боекомплект. В итоге солдаты стали напоминать откормленных к Рождеству индюков, а навьюченное снаряжение создавало иллюзию неуязвимости, вроде рыцарских доспехов.

Недолгая поездка на грузовиках закончилась в порту. Отрепетированная посадка прошла быстро, солдаты приняли таблетки от морской болезни и принялись "обустраиваться". Многие стали усиленно поглощать содержимое фляжек — отнюдь не уставное, что, однако, не помешало им внимательно прислушиваться к проповеди священника, избравшего для амвона мостик судна.

Памятуя о неразберихе во время высадки в Италии, когда немало своих же самолётов было сбито зенитками кораблей, командование подстраховалось, дополнив расчёты специально обученными гражданскими. Они же стали ещё одним источником спиртного для изнемогающих в ожидании неизбежного солдат, воображение которых рисовало в окружающей кромешной тьме следы немецких торпед.

Ближе к побережью Франции стало светать, одновременно усилилось волнение, и пришло время пересаживаться на десантные посудины. Разгорающийся рассвет показал величественную картину — тысячи кораблей заполнили морскую поверхность, куда ни глянь, виднелись силуэты линкоров и крейсеров, озаряемые вспышками залпов, эсминцев, тральщиков и транспортов, неуклонно идущих к побережью. Над головой проносились стаи самолётов, а приближающийся берег выглядел филиалом ада. Дымно-пылевое облако, с проблесками разрывов распухало вширь и ввысь, а грохот канонады и переливчатое шипение пролетавших над головой крупнокалиберных снарядов лишь добавляли уверенности высаживающимся.

Ловушки береговой полосы, выстроенные немцами из расчёта на десант по отливу, оказались бессильны остановить волну вторжения, прибывшую по высокой воде. С моря казалось, что в рукотворном аду на побережье вообще не способен выжить никто, особенно после удара реактивными снарядами с барж огневой поддержки, но так только казалось.

Среди идущих к берегу плашкоутов поднялись султаны разрывов, пока ещё редкие — пристрелочные, но служащие грозными предвестниками грядущих неприятностей. Уворачиваясь от одного из них, посудина, на которой шёл к берегу взвод Дракулы, зацепила два плавающих танка, немедленно пошедших на дно. Выбраться из машин успели только их командиры.

— Матка Боска, — в царящем вокруг грохоте боя голос Ливински, высунувшегося из-за прикрывающего борта и увидевшего эту картину, прозвучал чужеродно. Казалось, что человеческим звукам нет места среди этой симфонии смерти и разрушения, однако рык сержанта засвидетельствовал обратное.

— А ну пригнись, кусок дерьма!

Остальные, скрюченные внутри консервной банки плашкоута пехотинцы, судьбу не испытывали и лишь прижимались к наваленному снаряжению. Подскакивая и переваливаясь на волнах, их судно, время от времени, давало возможность оглядеться по сторонам, но пользовались ею немногие, большинство молилось, зачастую впервые, причем искренне и от души. Поэтому мало кто из них видел, как в грохоте взрыва переломился один из оставшихся позади эсминцев, как столбы воды и огня скрыли борта двух пароходов — группа немецких миноносцев пошла в самоубийственную атаку и сумела выйти на рубеж торпедного залпа. Уткнувшиеся в собственные колени и лихорадочно вспоминавшие молитвы мальчишки не видели подлетавшие вверх на добрый десяток метров плашкоуты, осыпавшиеся вниз грудами обломков — не всем повезло пройти мимо мин. Канонада заглушала крики тонущих и раненых, а то и дело встающие по бортам фонтаны разрывов, сопровождаемые звоном осколков, скрывали картины гибели товарищей.

Ближе к берегу стало ещё хуже, немецкий огонь усилился, к характерному бренчанию осколков присоединились удары пуль. Наконец аппарель откинулась и солдаты королевы, измученные ощущением бессилия, ринулись на берег. Теперь их выживание зависело от них самих, а не от слепой удачи и утлой жестянки.

* * *

На этом участке не было прибрежных скал. Побережье в секторе "Сворд" представляло собой отмель, за которой возвышалась гряда песчаных дюн, а далее вдоль всего берега тянулись живописные деревушки, роскошные пансионаты и виллы. Правда, теперь оценить все местные красоты было бы затруднительно — от былого великолепия, остались лишь руины и отдельные, чудом уцелевшие, строения. Война плугом прошлась по патриархальному краю, не делая различий между германскими укреплениями и туристическим достопримечательностями, впрочем, десантникам сейчас было на это глубоко наплевать. Увязая в песке, сгибаясь под тяжестью навьюченного снаряжения, солдаты кинулись вперёд. Такого рывка на скорость взвод не показывал ни на одной из бесчисленных тренировок, однако немецкий пулемётчик всё же успел зацепить их группу, свалив замыкающий десяток вместе со взводным. Но последнее обстоятельство выяснилось чуть позже, когда хрипящие после рекордного забега пехотинцы укрылись среди руин, где встретились с другой такой же группой с капитаном во главе.

— Кто такие? Кто старший? — сразу спросил тот.

Оглянувшись и убедившись, что взводного нет, ответил сержант.

— Восьмая бригада, второй батальон...

— Достаточно, сержант. — А мы — остатки сорок первого отряда, я — капитан Стивенс, третий разведполк. Кто у тебя с боевым опытом?

— С боевым — никого, только я.

— Где?

— Начинал в Дьеппе, потом...

— Достаточно. — Капитан резко повысил голос, чтобы его хорошо слышали сгрудившиеся поблизости солдаты. — Теперь все слушаем меня. По плану на берегу сейчас должно быть шестнадцать "Шерманов", но, как сами видите, их тут шесть. Сейчас должны выгружать инженерных "Черчиллей", но если и дальше так будет продолжаться, то их тоже пожгут и перетопят, а мы останемся в этой чёртовой деревушке — дохлыми. Чёртова деревушка называется... Ля-Брёшь. Damn*! Язык сломаешь с этими лягушатниками. В общем, так, справа по побережью ещё одна деревня с непроизносимым названием навроде — капитан сверился с картой и после некоторой паузы выдал — Лион-сюр-Мер, тут кругом одни сюрмеры... fuck them all! В этой fucking village опорный пункт "джерри"* и, похоже, что там же есть их артиллерийский корректировщик. Ещё, как минимум, один где-то в Уистреме. "Гунны" бьют из-за Орна и бьют, суки, точно. Нам надо вырвать им глаза! Я забираю с собой четыре танка, мы идём на город, а два будут при твоей группе. Твоя задача — этот самый сюрмер, а здесь пока оставь пару людей и танк. Если ещё кто прорвётся... действуй по обстановке. Давай, сержант, не подведи.

— Мы постараемся, — кивнул Дракула и обернулся к своему взводу.

На сержанте скрестились два десятка ожидающих взглядов, но он смотрел поверх голов своих солдат. Открывшаяся картина подавляла. Море, заставленное кораблями до самого горизонта. Над многими транспортами покачивались аэростаты заграждения. Десантная армада, избиваемая береговой артиллерией. Одинокий немецкий самолёт, прорывающийся к судам сквозь огонь сотен зенитных орудий. Периодически встающая вдоль берега стена разрывов от заградительного огня германских миномётов, не позволяющая основной массе десантников пройти дальше береговой полосы дюн. Огненные трассы пулемётного огня, хлещущие по берегу откуда-то из руин неподалёку. Надо расширять прорыв!

— Рыжий, бери своих людей и разведай, что там впереди. Далеко не ходи, метров на сто для начала.

— Понял, — ответ командира второго отделения был по-военному лаконичен.

— Малыш и Санчо — вы пока здесь, при танке. Остальным привести себя в порядок, лишнее барахло бросить, с собой берём только нужное для боя. Выставить охранение, старший — Бизон. А я пока с танкистами пообщаюсь.

Танкисты, высаживавшиеся на своих плавающих "Шерманах" в первом эшелоне атаки, сидели рядом со своими машинами и смотрели на дымящийся металлолом, оставшийся от машин их товарищей, к которым фортуна повернулась задом.

— Будешь, сержант? — спросил один из них, тоже сержант, по всей видимости, оставшийся за старшего, протягивая подошедшему Дракуле початую бутылку.

— Не, не сейчас.

— Как хочешь, а мы вот будем. За тех, кто были.

— Понимаю, но дело не ждёт, — сержант вздохнул. — У вас связь есть? А то моего радиста срезало.

— Есть-то, она есть, да только можно сказать, что и нет.

— В смысле?

— Рация есть, но в эфире такой бедлам, что ни с кем не связаться. А на некоторых частотах вообще сплошной вой, свист и марши нацистские.

— Ого, что-то новенькое.

— А ещё у них свои базуки появились — делай выводы.

— В Италии не видал, может, оттуда — трофейные.

— Нет, ихние. Ребята того капитана трубу приволокли, из неё моего земляка поджарили. Во-он его машина, всё что осталось.

Оборачиваться сержант не стал — незачем, он и так прекрасно помнил стоящий метрах в ста от их нынешней позиции дымящийся корпус танка с лежащей неподалёку башней. Танкистов понять можно, но и воевать тоже надо.

— Слышь, сержант, а ты в Италии где был?

— Сицилия, а что?

— А-а-а, понятно, я вот с материка едва свалил. Схлопотал осколок в пузо, полгода госпиталь, пока лечился, моих друзей там и положили.

— Бывает, — философски пожал плечами Дракула и пригляделся к танкисту внимательнее.

Тот вернул злой прищур и дёрнул уголком рта.

— Думаешь, не спёкся ли? А вот хрен! Я их, тварей, зубами грызть буду. За всех, за друзей моих недоживших.

Вместо ответа Дракула оскалился в ответной усмешке, окончательно опознав своего. Дальнейшее общение вышло легким и быстрым. Двое бывалых вояк говорили на одном языке, быстром и понятном. Договорились о сигналах и порядке взаимодействия, действиях при форс-мажоре и благоприятных случаях. К тому моменту как раз вернулась разведка. Новости заставили задуматься.

— Командир, хрень полная! — Первым делом поведал вернувшийся Рыжий.

— А конкретнее?

— Если вкратце, то нащупали позиции их миномётчиков, они вон за той живой изгородью, там ещё одна пожиже и за ней они.

— Так значит, сейчас мы их и прихватим холодными ладонями да за потные яйца.

— Не всё так просто. Здешняя изгородь — это совсем не английская, абсолютно другая.

— В чём другая?

— Да во всём, мать её! Это у овсяников кустики стриженые, а там земляной вал выше Малыша, а уже поверху кусты идут, и там дозорные их шевелятся, сам видел. А танк не пройдёт.

Новость и вправду оказалась неожиданной. То, что на карте выглядело привычным лабиринтом кустарника — насмотрелись в Англии предостаточно, на деле оказалось господствующей высотой. Впрочем, опыт — великое дело, и сержант быстро нашёл выход.

— Значит, делаем так. Сейчас готовим маршрут, затем танк выкатывается и гасит по этому валу из пушки и пулемётов. Второе отделение там уже было, с местностью ознакомились, поэтому Рыжий с парнями броском выходит к валу, танк переносит огонь на фланги, остальные со мной поддерживают, после бегут следом. Ну а дальше определимся по ходу. Всем всё ясно?

Задумка удалась почти полностью. Немцы, прижатые огнём, откатились с вала, оставив пару убитых, парни Рыжего взобрались на их бывшую позицию, продрались через кусты и обнаружили стоящие в дальнем углу поля миномёты. Расчёты удрали. Первый успех вдохновил, и давить пулемётные гнезда взвод пошёл в радостном нетерпении. От тоскливого ожидания, едва ли не воочию излучаемого молодыми бойцами, не осталось и следа. Первую точку забросали гранатами с тыла, обойдя через развалины. Следом подтянулся танк и "погасил" осколочным снарядом малокалиберную зенитку, каким-то чудом уцелевшую среди руин и воронок. Двинулись было дальше, но шустрый немец пальнул из базуки и скрылся среди зарослей. Огнём вдогонку кусты порубили, но чинить гусеницу всё равно пришлось. Пока чинились, "Шерман" постреливал из пушки и "причёсывал" окрестности из крупнокалиберного "Браунинга", а бойцы Дракулы проверяли маршрут, стреляя при всякой оказии.

К моменту починки танка ситуация порядком улучшилась. Подтянулись другие подразделения, появились офицеры и штурм "сюрмера" продолжился с новой силой. Когда появились огнемётные "Крокодилы"*, дела и вовсе пошли на лад. Слушая крики заживо сгорающих немцев, блокированных в своих дотах, Дракула лишь улыбался и с радостью видел такие же улыбки на лицах подчинённых. На волне радостного настроя он решил обойти "сюрмер" с тыла и поймать в засаду какую-нибудь отходящую группу немцев. В том, что такие будут, он не сомневался, и небезосновательно. Такая группа действительно им встретилась, однако выскочила на них с фланга да еще и в самый неподходящий момент, когда сержант обговаривал порядок следования к очередной точке маршрута.

Немцы даже не притормозили, а с ходу ударили в штыки. Буквально полминуты спустя Дракула кое-как поднялся и, припадая на повреждённую ногу, стал осматривать лежащих на земле бойцов его взвода. Несколько месяцев он готовил их, старался научить всему, что знал и умел сам, но к звериной ярости рукопашной схватки подготовить не смог. Да и никто бы не смог, тут только опыт может помочь, но знание этого факта утешение слабое. Ведь вокруг него стонали и пытались шевелиться всего шестеро, остальные валялись поломанными куклами с разбитыми головами, зарезанные, заколотые и прошитые очередями этих проклятых немецких автоматов. А вот ему снова повезло.

* * *

Дальнейшие приключения Везунчика были не столь кровавыми. Фактически, сержант на некоторое время выпал из жерновов войны и превратился в стороннего наблюдателя. После неудачной схватки с группой прорывающихся немцев его, как и многих других, отправили в сектор "Голд", куда перевели всю "медицину и канцелярию". На их участок высадки то и дело падали снаряды дальнобойной артиллерии, ведущей огонь из-за Орна, и командование решило убрать тыловиков из зоны боевых действий.

За несколько дней в госпитале сержант оклемался, перестал хромать и осмотрел здешнюю зону высадки. По всему получалось, что тут тоже не обошлось без солидной крови, но значимость этого плацдарма обусловила выделенные силы, и сопротивление немцев удалось сломить довольно быстро. Пара соседей по койкам, размещённых в палатках посреди руин очередного "сюрмера", рассказали, что основные потери были от прибрежных мин, которые скрыл слишком высокий прилив. В результате первая волна высадилась довольно удачно, а вот вторая "нарвалась по-полной". Ну и парочка особо прочных дотов попила кровушки десантников. Заткнуть их удалось только с помощью мортирных "Черчиллей", отстрелявшихся по дотам "мусорными баками"*.

Едва только нога восстановилась и перестала подламываться при каждом неудачном шаге, Везунчик принялся выяснять, что же ему теперь делать. Оказалось, что для таких, как он, то есть одиночек из "выкошенных" подразделений, есть специальный приёмно-распределительный пункт, расположенный по соседству с госпиталем. Туда он и перебрался, немедленно попав в канцелярской палатке на очередного "покупателя" — представителя "крыс пустыни"* — знаменитой 7-ой бронетанковой дивизии. Тот просматривал личные дела, выискивая кандидатов в йомены.

"Крысы пустыни" изначально предназначались для решительных действий в глубине обороны противника. Ради такого дела танкистов даже пересадили с "Шерманов" на более быстроходные "Кромвели", правда, сами танкисты этой замене вовсе не обрадовались. Единственным утешением стало то, что часть из них получила "Светлячков" — "Шерманов" с длинноствольной английской пушкой, которая давала гораздо больше шансов поразить толстобронные немецкие танки, чем американский "огрызок". Но вместо стремительного рывка вглубь побережья, "крысам" пришлось поучаствовать в нудном и кровопролитном "прогрызании" немецкой обороны под Тийи и на дороге к нему. Наконец пришёл успех, оборона "джерри" "расступилась" и части дивизии ринулись в прорыв. Еще одно усилие, и Кан будет взят в клещи, а "союзники" выйдут на оперативный простор! Вот только продвижение к Тийи стоило большой крови, части и подразделения нуждались в срочном пополнении, особенно в сержантах — подлые немецкие снайперы взяли за правило отстреливать усачей. Англичан, с их многовековыми полковыми традициями, эта тактика привела к прямо-таки катастрофической убыли командного состава, которую теперь и старались покрыть, используя любые доступные методы. Вот так Везунчик и стал йоменом.

Получив под командование разношёрстную компанию, человек в тридцать, и разместившись на попутном транспорте, сержант отправился догонять своих будущих сослуживцев. Их группу майор-покупатель запихнул в колонну снабжения, рассадив по два-три человека на грузовик, заодно обеспечив дополнительную охрану груза, а сам продолжил подбирать людей откуда только можно. Откуда нельзя тоже забирал, так, к примеру, в кузове одной из машин трясся на ящиках морячок, который участвовал в погрузке и, на свою беду, заикнулся о том, что ему бы хотелось лично пострелять в ненавистных "бошей". Майор, услышавший эти слова, таковую возможность предоставил немедленно, пренебрежительно отмахнувшись от прибежавшего на выручку "водоплавающего" офицера.

Сам Везунчик с комфортом устроился в кабине, пристроил к дверце новенький "Стен"* и выставил локоть в окно. "Трещотку стеновскую" он выбрал из того соображения, что в нынешних условиях нужно оружие для ближнего боя, ведь будь тогда у всех его парней такие, то исход рукопашной вполне мог сложиться иначе. Вспомнив, как его ребята, воодушевлённые успехами и подмогой, просто потерялись при виде бегущих на них "бошей", сержант скрипнул зубами, выдохнул и загнал воспоминания в дальний уголок памяти.

Колонна шла ходко, по привычному маршруту, пыль, поднимаемая впереди идущими машинами, скрипела на зубах, угар выхлопа, время от времени, забивал дыхание, но эти мелочи дороги сержант не воспринимал. Он внимательно рассматривал проплывающий мимо пейзаж, отмечал приметные следы войны и внимал пояснениям словоохотливого водителя.

— Здесь вот наши на противотанковый ров нарвались, — водитель ткнул рукой в изгиб дороги. — За поворотом увидишь. "Джерри" его брезентом накрыли и песочком сверху присыпали. Когда первый танк туда ухнул, они "ишаком"* отстрелялись. Танк этот теперь опорой для моста работает.

— После ушли? — вопрос Везунчика вышел полуутвердительным.

— Ушли, твари! — водитель сплюнул в окно. — Отстрелялись, "ишака" бросили и дёру дали. У них это любимая манера поначалу была, пальнул и в кусты. Дальше увидишь ещё хуже картины.

За окном мелькнули несколько бронетранспортёров и грузовиков, сгоревших до рам и сдвинутых за обочину.

— А теперь?

— Что теперь? — удивился водитель.

— Ты ж сказал, что поначалу. А теперь?

— Про "канскую мясорубку" слыхал? — вместо ответа спросил водитель.

— Конечно, я же в госпитале был, пообщался.

— И чего тогда спрашиваешь?

В кабине повисло молчание, нарушаемое лишь монотонным гулом двигателя, громыханием ящиков в кузове и привычным звуковым фоном войны. Слышались отдалённые раскаты артиллерийского огня, в небе гудели многочисленные самолёты, слава Богу, свои. Страшно подумать, что будет, когда боши подтянут основные силы авиации и надежда на абсолютное господство в воздухе иссякнет. В том, что такой момент не за горами, сержант не сомневался. В госпитале он разговорился со сбитым зенитчиками пилотом, который видел перспективы в довольно мрачных тонах. Его рассказы о немецких баронах люфтваффе, с детства летающих на фамильных самолётах и пьющих в родовых замках кровь английских пилотов из антикварных кубков, проняли даже такого прожжённого циника, как Везунчик, что уж говорить про перепуганный высадкой молодняк.

* * *

В Тийи, бывшим поначалу конечным пунктом маршрута, их грузовики перенаправили дальше на юг в сторону Виллер-Бокажа, куда этим утром вошли передовые части дивизии. Пристроившись в хвосте многокилометровой колонны, видя множество танков, пускай и лёгких "Стюартов-Ханни", и массу другой брони впереди и позади себя, водитель явно повеселел. Ближе к вечеру приехали в Виллер-Бокаж, который встретил их совсем неприветливо. Городок гудел, подобно растревоженному улью, во всех направлениях сновали люди и машины, до прибывшего пополнения никому не было дела. Как пояснил схваченный за рукав солдатик из штабной обслуги, воздушная разведка показала, что к городку приближаются немецкие части и потому командование готовится к бою. Причём в самом городе и вокруг него то и дело вспыхивают перестрелки с попрятавшимися немцами.

Философски рассудив, что утро вечера мудренее и нечего создавать лишнюю сумятицу, добавляя проблем себе и людям, Везунчик вместе с группой расположился неподалёку от прибывшей колонны. Для размещения выбрали полуразрушенный дом, выставили наблюдателя и стали обустраивать нехитрый солдатский быт. Первым делом, разумеется, всеми силами постарались решить животрепещущую проблему пустых желудков. При помощи костра и сухпая этот вопрос был закрыт и, после назначения очерёдности дежурства и распределения позиций в случае боя, сержант завалился на лежанку, в качестве которой использовал здоровенную лакированную столешницу без ножек.

Ночь прошла относительно спокойно, пару раз вспыхнувшие перестрелки, скорей всего, означали, что у кого-то из часовых просто сдали нервы. После завтрака Везунчик решил снова поискать начальство и определиться с дальнейшим прохождением службы, но тот же знакомый солдатик поведал, что практически всё командование с раннего утра пребывает на высоте 213, где готовит бошам "тёплую" встречу, при этом щегольнул словцом "Кот де Ланд", каковым эта возвышенность обзывалась на лягушачьем языке. От таких новостей Везунчик хмыкнул и решил поискать хоть кого-нибудь, кто сможет внести ясность в дальнейшую судьбу группы. Однако все встреченные старшие офицеры лишь отмахивались от назойливого сержанта, занимаясь формированием колонн, потянувшихся на выезд из города. Мелькнула мысль добраться до этой высоты пешком, но сержант отогнал её как глупую и решил дождаться окончания боя. В том, что подходящие к городу немцы будут разгромлены, он практически не сомневался и лишь страстно желал, чтобы им устроили такую же ловушку, как его бывшим сослуживцам возле Кана.

Эти надежды развеялись одновременно со знакомым до боли звуком.

"Восемь-восемь, очень близко, этого не может быть, но оно есть. Похоже, всё — пришёл счёт из банка". Эти мысли вихрем пронеслись в голове, причем последняя относилась к таким же знакомым хлёстким хлопкам, но раздающимся, как минимум, из трёх мест в округе.

Везунчик со всех ног кинулся к своему импровизированному биваку, отмечая по пути тревожные признаки подымающегося переполоха. Пока ещё до настоящей паники дело не дошло, но пара столкнувшихся автомашин, нервно крутящие головами офицеры и растерянно мечущиеся солдаты тыловых частей, внезапно оказавшиеся в опасной близости от передовой, выступали первыми предвестниками хаоса. В самом городке ещё не разорвалось ни одного снаряда, однако чёрный дым, подымающийся из-за деревьев, знакомый треск немецких пулемётов и выстрелы пушек, приближающиеся на широком фронте, говорили о многом. Виллер-Бокаж оказался в полукольце и грозил стать западнёй для 131-ой бригады, тыловиков 4-го гусарского полка и ряда других подразделений.

В группе Везунчика практически все, кроме незадачливого вояки-морячка, были ветеранами и обстановку просчитали не хуже него. Поэтому первым вопросом, который он услышал по возвращении, стал:

— Что, пришло время спасать задницы?

— Не так быстро, — отдышавшись, ответил сержант. — Может, ещё и отобьёмся, сил вроде хватает. Занять оборону!

Пока бойцы занимали позиции возле окон, дверных проёмов и на лужайке перед домом, сержант поднялся на второй этаж. Часть здания вместе с крышей здесь обвалилась, создав причудливое сочетание домашнего уюта и хаоса войны в одном помещении. Заодно появилась возможность подняться по нагромождению досок, брёвен и стропил на остатки чердака.

Выглянув наружу, он увидел вдалеке отрезок шоссе, ведущего к злополучной высоте, где, по ходу событий, оказались отрезаны от основных сил почти все офицеры штаба дивизии. Некоторую надежду на их спасение давало лишь то, что туда же ушли основные силы 22-ой бригады. Везунчик понянчил было заманчивую мысль, но почти тут же ее отверг. "Восемь-восемь" — это "Тигры", и ушедшие "Кромвели" им не соперники. Про скопище бронетранспортеров и говорить незачем. Затем перевёл взгляд на грунтовку впереди. Раздавшееся снизу фырканье двигателя и подъехавший к их дому танк вызвал противоречивые чувства. Сперва он обрадовался — танк есть танк, но затем понял, что танк "фальшивый", с макетом орудия, то есть машина артиллерийского корректировщика. Вещь нужная, спору нет, но в данный момент сержант предпочёл бы противотанковую пушку, да помощнее.

Откинулся башенный люк танка, наружу выбрался офицер с биноклем, сержант хотел окликнуть его, но тот словно почуял взгляд и поднял глаза.

— Кто такой?

— Сводная группа из ошмётков, в списках не значимся, — доклад Везунчика прозвучал с весёлой бесшабашностью, но артиллериста это не смутило.

— Сколько вас?

— Взвод.

— Вот и отлично. Держите позицию, надо встретить этих сволочей достойно.

— Сделаем!

Оптимизма Везунчику придал вид выкатывающихся на позиции танков, среди которых оказалась парочка "Светляков", и показавшиеся в небе самолёты. Пронёсшись над землёй, десяток "Тайфунов" красиво и слитно вошёл в боевой разворот, головная пара наклонила носы, готовясь послать на землю залп эрэсов, и... рухнула на землю огненно-дымными клубками. Мимо них проскочили слегка подзабытые силуэты "мессеров" с характерно обрубленными крыльями. Вслед за парой "худых" промчались "спиты", в небе завертелась карусель воздушного боя. Стороны наращивали силы, и Везунчик с горечью отметил, что сбитый летун в госпитале оказался прав — впервые за долгое время он видел, что у немцев действуют сопоставимые силы. Не меньше сотни самолётов заполнили небо, и кто возьмёт верх в этой драке, он бы предсказывать не взялся. В любом случае помощи с неба ждать уже не приходилось — всё решится на земле.

На дороге, тем временем показался угловатый силуэт "Тигра" и один из "Светляков" второпях пальнул. Не попал, конечно же, но его выстрел словно подал сигнал, и другие танки тоже открыли огонь — слишком уж страшен и ненавистен был этот силуэт, так по-хозяйски, можно сказать, вальяжно, расположившийся на дороге в полумиле от своих врагов. Тигр не стал испытывать судьбу и укатился обратно, продемонстрировав напоследок прочность брони — три высверка попаданий и два факела рикошетов не помешали ему исчезнуть среди деревьев. Огневой налёт самоходок, вызванный корректировщиком, и впустую разбросавший комья земли вблизи шоссе, ухудшил настроение сержанта ещё больше.

Они прикрывали город у старого канского тракта, ныне просёлочной дороги, и пока удачно, но вот звуки перестрелки со стороны 175-го национального шоссе, ведущего к Кану, а в особенности, разрастающиеся там клубы дыма, показывали, что в той стороне дела обстоят паршиво. Дополнительным подтверждением стало то, что один из "Светляков" задним ходом снялся с позиции, развернулся и направился к центру города. Однако отъехать он успел всего на десяток метров, после чего получил снаряд в корму и вспыхнул.

Везунчик немедленно спрыгнул вниз, перекатился и юркнул в дверной проём, спрятавшись за кирпичной стеной. Вовремя — в крышу, практически туда, где он только что сидел, с басовитым гулом и визгом рикошетов ударила россыпь пуль. Теперь ему всё стало ясно. Швабы выявили огневые точки, сейчас пройдутся пулемётами по крышам и чердакам, пользуясь превосходством в пушках, расстреляют танки, а затем двинутся вперёд. Остановить "Тигры" можно только в городе, но вот сунутся ли они сюда? Судя по тому, что выстрелы "восемь-восемь" звучат и со стороны той дороги, откуда они приехали вчера, город берут в кольцо.

Этими невесёлыми прогнозами сержант поделился с группой. Общее мнение было единодушным — с двумя базуками и стрелковкой толку от них мало, поэтому надо ждать сколько возможно, а затем уходить в сторону Тийи.

Первый сигнал для подготовки к отходу, а говоря своими словами бегству, Везунчик получил, когда высота 213 скрылась в частоколе разрывов, затем "восемь-восемь" подали голос со стороны дороги на Вир — получалось, что город взят в кольцо на три четверти и надо драпать, пока не поздно. Именно этим группа и занялась. Сержант, как и его нынешние подчинённые, никаких моральных терзаний по этому поводу не испытывал. Здесь не было его друзей, сослуживцев или командиров, формально говоря, их самих тут тоже не было. А возможность героически погибнуть в неравном бою наверняка ещё представится и не раз.

К тому же в смерти нет ничего героического, она неприглядна. Даже погибший геройской смертью, после неё выглядит ... плохо, в общем выглядит. Сержант, да и большинство остальных знали это, поэтому когда "морячок" тихо вскрикнул и показал на пару трупов, лежащих практически друг на друге, то не сразу разобрался, отчего у "водоплавающего" трясутся губы, а лицо стало похоже на гипсовую маску. Пригляделся и понял, что обычное дело — снаряд взорвался внутри комнаты, взрывной волной находившихся в ней выкинуло наружу. Этой же волной сорвало одежду, осколки испятнали тела, а ожоги нарисовали на телах "мясной камуфляж".

Ограничившись парой оплеух и сдав морячка на попечение коллективу, Везунчик дал команду на продолжение движения. Шагом и бегом, трусцой и по-пластунски, группа удалялась от проклятого городка, название которого впоследствии станет практически неотделимо от имени Михаэля Виттмана — аса панцерваффе, стяжавшего тут свою печально-знаменитую известность. Впрочем, в тот момент ни сержанта, ни кого-либо из его товарищей, вопросы послевоенной славы не интересовали. Им надо было выжить и выйти к своим.

К заходу солнца взвод выбрался к одной из многочисленных ферм, выглядевшей исключительно мирно. Слышалось мычание коров, и запаленным от бегства солдатам как никогда захотелось парного молока. Осмотрелись, но тревожных признаков не обнаружилось, и Везунчик повёл людей к ферме. На подходе к дому они увидели выглянувшую из-за сарая молодую девчонку, которая приветливо помахала им рукой. Окончательно расслабившись и потеряв бдительность, группа зашла во двор, сержанта что-то царапнуло изнутри, чувство опасности взвыло, но причину он разглядел не сразу, а когда разглядел, было уже поздно. Через двор шли следы гусениц и, проследив, куда они тянутся, Везунчик уткнулся взглядом в здоровенную копну веток. На этой копне сидел танкист в чёрной униформе с ненавистными рунами на петлицах, пил молоко и улыбался.

Сзади послышался шорох и лязг. Ещё не принимая действительность, сержант обернулся, увидел своих спутников с поднятыми руками, снова повернулся к замаскированному "Тигру", встретился взглядом с танкистом и только тут осознал, что война для него закончена. А везение это или нет — покажет будущее.

* * *

События, поставившие финальную точку в насыщенной военной карьере Везунчика, оказались, по совместительству, еще и концом первого этапа битвы за Нормандию. Сражение, разыгравшееся в окрестностях доселе мало кому известного городка с типично французским названием Виллер-Бокаж, стало венцом наступательной стратегии "союзников" и венец этот оказался терновым.

План операции "Оверлорд" предусматривал стремительное продвижение вглубь континента сразу после консолидации захваченных плацдармов. При этом американцы должны были развивать наступление на Шербур, а англичане — на Кан и далее через Фалез на Аржантан — в тыл основным силам 7-ой полевой армии, но... На практике всё оказалось куда сложнее: из-за непредвиденного провала на "Омахе" объединение англо-канадского и американского плацдармов сильно затянулось. В результате, вместо броска на Шербур, янки пришлось все свои усилия направить в прямо противоположном направлении. При этом передовые части армии Бредли оказались втянуты в затяжные бои за Карантан, что также не способствовало росту темпов наступления.

У англичан хватало своих трудностей. Вмешательство эсэсовцев Биттриха привело сперва к разгрому воздушного десанта, а затем и к провалу фронтального наступления на Кан. Более того, немецкий контрудар расколол британско-канадские войска в секторе "Сворд", существенно осложнив прибытие свежих подкреплений. Волей-неволей англичанам, как и их американским коллегам, приходилось корректировать свои грандиозные планы, приводя их в соответствие с суровой реальностью.

В результате целью номер 1 стал городок Байо, расположенный прямо на стратегическом шоссе Шербур-Кан, в аккурат на полпути между британским и американским плацдармами. Три дня ожесточенных боев и обращенный в развалины городишко пал, обеспечив, наконец, соединение всех захваченных "союзниками" плацдармов в один. Немецкая 352-я пехотная дивизия, всё это время занозой сидевшая в боку сразу у двух англо-американских армий, под нажимом с обоих флангов, всё-таки вынуждена была отойти с побережья Ла-Манша. Генералы "союзников" во главе с Макартуром вздохнули с явным облегчением и... тут же оказались перед новым нелегким выбором. Вопрос был, в общем-то, незамысловатым: что дальше? Вот только однозначного ответа на него не существовало.

Старые планы уже полетели к чертям — все мыслимые сроки были безнадежно сорваны, а сопротивление противника с каждым днем нарастало и становилось все более организованным. В свете сложившихся обстоятельств, янки требовали скорейшего захвата Шербура, как единственного крупного порта, находящегося сейчас в зоне досягаемости "союзников". Британцы напирали на важность выхода на оперативный простор, что само по себе обеспечит быстрый захват не только Шербура, но и всей Нормандии, так как приведет к отступлению либо разгрому всей 7-ой армии немцев, пока что успешно сдерживающей продвижения англосаксонских дивизий. Проще говоря, каждый настаивал на приоритетности собственного участка вновь образованного фронта, ненавязчиво намекая соседу на необходимость умерить свои аппетиты.

Слово американцев в этом споре было явно весомее, но на беду заокеанских стратегов, в их лагере отсутствовало единство, что и сыграло решающую роль в разразившемся конфликте интересов. Генерал Паттон поддержал британскую точку зрения, вполне резонно указав на то, что противник не будет сидеть, сложа руки, терпеливо дожидаясь, когда "союзники" разберутся со всеми своими локальными проблемами. Погода пока устойчива, снабжение находится на вполне приличном уровне, сооружение искусственных гаваней идет полным ходом. Следовательно, нужно пользоваться моментом, пока общее соотношение в силах благоприятно, и, не размениваясь на частности, постараться побыстрее разгромить "бошей" в Нормандии, обеспечив тем самым выгодные стартовые условия для последующего удара вглубь Франции.

Правда, злые языки утверждали, что бравому ковбою просто не терпелось поучаствовать в бою и урвать свой кусок славы. Успех британского наступления обещал, помимо прочего, расчистить место для свежих пополнений, среди которых первой в очереди стояла паттоновская 3-я армия, в то время как захват Шербура на первых порах приводил лишь к улучшению условий снабжения уже действующих в Нормандии соединений.

Как бы то ни было, но слова были сказаны, и Макартур не мог не прислушаться к мнению наиболее одиозного и агрессивного из своих подчиненных. Итогом стал компромисс, который, как известно, зачастую хуже любой из крайностей. Американцы, после перегруппировки, развернули свое наступление на Шербур, но англичанам все же предоставили возможность еще раз попытать счастья с захватом Кана и выходом на оперативный простор из осточертевшей клетки бокажей.

Британцы отнеслись к делу серьезно и даже попытались отойти от своей традиционной тактики лобовых ударов, дополнив фронтальное наступление на ставший уже ненавистным город, попыткой флангового охвата. Причем для последнего были выделены элитные соединения — только что прибывшие с островов и еще не обескровленные боями 50-я лондонская и 51-я шотландская пехотные дивизии, а также знаменитая 7-я бронетанковая — ветераны африканской и сицилийской кампаний. Результат, правда, не вполне соответствовал затраченным усилиям — свежий XXX-й корпус, возглавивший обходное движение на Кан, безнадежно увяз в боях местного значения под безвестным городком Тийи. К тому времени, как командование 2-ой армии Содружества решилось перенести направление главного удара южнее, увеличив тем самым глубину охвата, время уже было безнадежно упущено. Трагедия британцев заключалась в том, что сами они этого еще не осознали.

Задержка англичан у Тийи позволила немцам перегруппировать свои силы и подтянуть на опасный участок свежие части, в результате долгожданный прорыв 7-ой бронетанковой обернулся настоящей катастрофой. "Тотенкопф", переброшенная Биттрихом на левый фланг своего корпуса и усиленная 101-м тяжелым танковым батальоном СС, ударила с востока. Передовые части корпуса Гилле*, накануне прибывшие из Фалеза и форсировавшие ночью Одон*, атаковали с юго-запада и юга. В итоге большая часть "пустынных крыс", еще утром беспрепятственно вошедших в Виллер-Бокаж, к вечеру уже была окружена в городке и его ближайших окрестностях — "канская мясорубка" продолжала перемалывать попадающие в нее части с истинно немецкой четкостью.

"Тигры" устроили на старой дороге настоящую бойню, спалив большую часть техники 22-ой бронетанковой бригады и породив среди британских солдат массу легенд и панических слухов о своей мощи и неуязвимости. Свидетелем именно этих последних боев, поставивших жирную точку в затянувшейся череде британских попыток овладения Каном, и стал сержант Джордж Э. Браун, более известный как Везунчик.

* * *

В отличие от Везунчика, Ганс в судьбоносных боях южнее Кана никак не отметился, на что имелась уважительная причина — он, вместе со всей дивизией "Дас Райх" и массой других частей, всё это время орудовал на прибрежном участке фронта в районе сектора "Сворд", ломая второе острие британского наступления. Причем работы было хоть отбавляй.

Командование корпуса во чтобы то ни стало хотело развить успех, достигнутый "имперцами" в их первой стычке с канадцами. Для этого следовало расширить узкий коридор, пробитый от Дувра к побережью, после чего атаками со всех сторон перемолоть 3-ю британскую дивизию, зажатую между этим самым коридором и нижним течением Орна. План был хорош, но кто бы знал, чем это обернулось для скромного штурмбаннфюрера!

Фактически, на Нойнера свалилась нетривиальная задача по оперативному управлению всеми частями, задействованными на правом фланге корпуса, список которых отнюдь не исчерпывался составом его собственной дивизии. Сперва штабу "Райха" подчинили панцергренадерский полк "Теодор Эйке", усиленный дивизионом штурмовых гаубиц и зенитным дивизионом (без легкой батареи). Всё это добро оставила убывающая на другой участок фронта "Тотенкопф". Причем ситуация осложнялась тем, что переданные части располагались на левом берегу Орна у Беневиля, на небольшом, но исключительно важном предмостном плацдарме, простреливаемом британской морской артиллерией вдоль и поперек. Более-менее регулярное сообщение с этими частями было возможно лишь ночью, любая попытка перебраться через реку днем превращалась в азартную игру со смертью.

Дальше — больше. На Биттриха пролился настоящий дождь из отдельных частей и подразделений, призванных укрепить боевую мощь и поддержать наступательный порыв эсэсовцев. Как нетрудно догадаться, весьма существенная доля этих подкреплений перепала Ламмердингу, а Гансу и его подчиненным, соответственно, пришлось налаживать связь, организовывать снабжение, распределять новичков по позициям и ставить вновь прибывшим пополнениям боевые задачи.

Нойнер чуть не сломал себе голову, придумывая как половчее перетащить через Орн 7-ю бригаду "Небельверферов" и вот, когда решение, казалось, было найдено, пришел приказ передать минометчиков "мертвоголовым", а вместо них принять на баланс тяжелый мортирный дивизион. Ганс секунд десять смотрел на полученную шифровку, прежде чем смог прошипеть сквозь зубы нечто нелицеприятное по адресу начальства вообще и оберфюрера Кремера в частности. Лишь облегчив душу ругательством, штурмбаннфюрер вернул себе способность нормально соображать и даже порадовался, что злополучную бригаду у него забрали до переправы, а не после. Да и, положа руку на сердце, применять "Небели" в чересполосице немецких и британских линий между Дувром и Беневилем — это тот еще цирковой номер! Так что, пожалуй, штаб корпуса таки прав — толку от славящихся своей точностью мортир в таких боях будет ощутимо больше. Да и дальнобойность у них не чета минометам — вполне смогут бить из-за Орна.

А тут еще в состав корпуса передали соседнюю 111-ю пехотную дивизию, с которой надлежало согласовывать все наступательные действия против блокированного британского анклава...

Дополнительное разнообразие в и без того насыщенную работу штаба вносили "союзники", взявшие за правило не менее трех раз в день подвергать скромное обиталище Нойнера бомбардировке из тяжелых морских орудий. И это еще не считая регулярных авианалетов! С началом каждого такого представления весь персонал штаба вынужден был бодро разбегаться по "лисьим норам" — специально отрытым во дворе монастыря узким окопам, хорошо защищавшим своих временных обитателей от снарядных и бомбовых осколков. Как раз по окончании очередного обстрела, внимание вылезшего из своего временного убежища и лениво отряхивающегося Нойнера привлекло характерное фырчание.

Ганс навострил уши. Звук был до боли знакомым и не предвещал ничего дурного: кто-то подъезжал к штабу на одиноком "швиммвагене", только и всего. Причем двигался неведомый пока что водитель неравномерно, видимо, перемещаясь от одного укрытия до другого — известная тактика, позволявшая существенно снизить угрозу, исходящую от вездесущих британских "ябо". И маленький юркий вездеход подходил для такого фигурного вождения как нельзя лучше.

Словно подтверждая мысли Нойнера, шустрое детище Фердинанда Порше вкатилось во двор монастыря прямо через свежий пролом в стене. А вот человек, выбравшийся с пассажирского сиденья... Едва взглянув на нежданного визитера, штурмбаннфюрер невольно подтянулся — простая пятнистая униформа без каких-либо регалий и обычное кепи, чей козырек скрывал лицо вновь прибывшего, не смогли ввести его в заблуждение.

— А, Ганс! Решил встретить командира у порога, как радушный хозяин? — Ламмердинг, как всегда ехидно ухмыляясь, направился прямиком к своему начштаба, безошибочно распознав его среди снующих по двору однообразных пятнистых фигур, равномерно присыпанных землей и строительной пылью.

— Проходи, Гейнц. Извини, у нас тут не прибрано. — Нойнер изобразил ответную усмешку и тут же, посерьезнев, добавил:

— Охота тебе так рисковать, раскатывая на машине среди бела дня?

Бригадефюрер только небрежно отмахнулся:

— А-а-а, это не рискованней, чем лазить по передовой в паре сотен метров от позиций "лимонников". Ничего, скоро мы с ними и за это посчитаемся.

— Дела идут?

— Да. Полчаса просидел с биноклем на передовом НП третьего батальона "Дойчланда". Держу пари: завтра утром британцы пойдут на прорыв.

Ганс пренебрежительно хмыкнул:

— Долго же они собирались.

— Сами виноваты. Надо было валить еще позавчера, когда мы выковыряли их из этого, чёртова, Бьевиля. А теперь мы сдавили их так, что они и дышать-то могут только по очереди.

— Они рассчитывали на деблокирующий удар 11-ой бронетанковой.

— Ну и придурки. При наших-то противотанковых средствах... Хотя, надо отдать им должное, жаркое из "Черчиллей" получилось отменное!

Офицеры обменялись понимающими улыбками: с тех пор как передовые штурмовые подразделения "имперцев" добрались до берега и обнаружили там выжженные доты Атлантического вала с обугленными останками защитников, в дивизии сложилось весьма неприязненное отношение к британским танкистам, особенно к экипажам огнеметных машин. Так что без малого семьдесят инженерных танков, сожженных за два предыдущих дня при попытках прорваться через Дуврский коридор, грели души бойцов "Дас Райха" едва ли не больше всех остальных побед вместе взятых.

— Кстати, как там наши британские друзья в Байо?

Нойнер пожал плечами:

— Толпятся на пляжах как туристы в курортный сезон. Радиоперехват показывает прибытие еще одной дивизии — сорок девятой пехотной. Скорее всего, заменит третью канадскую, которую отводят с нашего участка. Похоже, парни спеклись — последние бои их доконали.

— Тем лучше. Армейцы готовы?

— Вполне. Сто одиннадцатая закончила перегруппировку. Связь работает, штурмовые лодки для форсирования Орна подготовлены, боеприпасы доставлены.

— Отлично!

— Атака по плану, никаких изменений?

— Да. В полночь начинаем общий штурм — посмотрим, как "лимонники" будут выкручиваться без своей авиации.

Ганс плотоядно ухмыльнулся:

— Если только они не загонят в реку один из своих линкоров, то к утру мы развесим их кишки по всем тамошним яблоням.

Ламмердинг лукаво прищурился:

— А если они все же рискнут гордостью Королевского флота?

— Тогда "Райх" станет первой в мире дивизией, захватившей линкор!

Веселое ржание двух старших офицеров заставило обернуться даже неотрывно следящих за небом наблюдателей на полуразрушенной монастырской башне.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Здесь и далее американские ругательства.

* "Джерри" — прозвище немецких солдат, принятое среди британских военнослужащих.

* "Крокодил" — прозвище огнеметной модификации танков "Черчилль".

* "Мусорные баки" — так в британской армии прозвали тяжелые подрывные заряды характерной формы, метаемые одной из модификаций "Черчилля" и предназначенных для разрушения укреплений и инженерных заграждений

* "Крысы пустыни" — прозвище получено благодаря двум обстоятельствам: на эмблеме соединения была изображена кенгуровая крыса, а свои первые бои дивизия провела в пустыне Сахара.

* "Стен" — британский пистолет-пулемет.

* "Ишак" — одно из многочисленных прозвищ немецкого реактивного миномета "Небельверфер", получено за характерный ревущий звук, издаваемый им при стрельбе.

* Герберт Отто Гилле — обергруппенфюрер СС, в данной АИ — командир II-го танкового корпуса СС.

* Левый приток Орна.

Глава 21 "Нормандский излом"

По другую же сторону фронта было не до смеха. Генерал Дуглас Макартур понял это очень четко, едва ступив на Нормандскую землю.

Провальный рейд на Дьепп, закончившийся триумфом немецкой береговой обороны в августе 42-го, дал командованию "союзников" пищу для размышлений и огромный практический опыт. Именно по итогам этого рейда было разработано семейство инженерных машин на базе столь неудачно дебютировавших "Черчиллей". Этот же рейд показал, что не имеет смысла рассчитывать на быстрый захват порта — такие объекты защищены, через них проходят линии коммуникаций и превзойти обороняющуюся сторону в темпе накопления сил проблематично изначально. В результате, у англосаксов появилась идея создания мобильных портов, получивших название "Малберри". Более полусотни старых транспортников и военных кораблей, потерявших ценность, затапливались возле выбранного места вражеского побережья, образуя волнолом. Внутри этой искусственной гавани, на плавающих бетонных платформах, возводились разгрузочные терминалы и дороги на понтонах.

Для размещения одного из двух таких чудес инженерно-сапёрного искусства выбрали участок побережья в районе захолустного городка Арроманш, а значимость этого участка подчеркнули его названием — "Голд" (Золото). Именно через расположенный там "Малберри Б", спустя три недели после высадки, прибыл на континент командующий объединёнными силами "союзников", чтобы лично, своими глазами увидеть положение дел, оценить обстановку и продумать дальнейшие действия. Ещё одной, если не главной причиной его отъезда из Англии стали набившие оскомину встречи с назойливыми журналистами, которые своей неуёмной, да и неуместной охотой за сенсациями провоцировали одно разбирательство за другим.

В настоящий момент Англию сотрясал очередной этап "пикировочного скандала", разразившегося ещё во времена французской кампании 40-го года. Ещё один провальный выбор союзников, касательно танков, пока что не муссировался, однако член парламента от лейбористской партии Ричард Стоукс уже был близок к тому, чтобы история с катастрофическим превосходством немецкой бронетехники над "союзнической" стала достоянием гласности.* Пользуясь тем, что вал критики, нацеленный на командование объединённых сил, временно переключился на технические вопросы, Макартур счёл момент наиболее подходящим для инспекционной поездки на фронт, отправившись вслед за вторым стратегическим эшелоном — 1-ой канадской и 3-й американской армиями, которые спешно перебрасывались на расширенный нормандский плацдарм.

Генерал выбрал морской путь ещё и для того, чтобы в более-менее спокойной обстановке оценить сложившуюся ситуацию. А подумать ему было над чем.

Отчёты, сводки и донесения с фронта показывали удручающую картину. "Нормы Эвветса", по которым учитывались потери сухопутных войск, пришлось дополнить новой категорией — "вдвойне большие". Опрометчивый отказ от тяжёлых "Першингов" и, сделанный под влиянием Лесли Макнейра, выбор в пользу производства большего количества средних "Шерманов", обернулись тяжелейшими потерями. Как недавно с горечью выразился Бредли: "...готовность израсходовать "Шерманы" слабо утешает экипажи, вынужденных вместе с машинами израсходовать самих себя".

Войска теряли веру в своё оружие, и это вызывало особенную тревогу. Пехотинец союзников, вооружённый винтовкой или пистолет-пулемётом, немедленно падал духом, когда видел германский автомат с новым тактическим прицелом. Сравнение "Брена"* со "Шпандау"* также выглядело отнюдь не в пользу оружия союзников. Бесполезность базук и большинства противотанковой артиллерии против лобовой брони немецких танков привела к всплеску танкобоязни.

Растущие с каждым днём потери стали вносить существенные неурядицы в рассчитанный поток снабжения. Нормандская пыль буквально разъедала двигатели и вынудила спешно разрабатывать новые фильтры, тыловые службы просто захлебнулись в потоках требований на "подвоз в первую очередь", а медико-санитарная часть не справлялась с валом раненых, заболевших и деморализованных солдат. Некоторым утешением мог выступить практически достигнутый паритет по тяжёлой артиллерии, однако "ложкой дёгтя" были беспрерывные жалобы на снарядный голод.

Но самой плохой новостью стали проблемы в воздухе. ВВС "союзников", переключившись на непосредственное прикрытие и обеспечение действий сухопутных войск, вынужденно спустились на средние и малые высоты, став уязвимыми для зениток и атак "ягеров". Отчёты наземных командиров всё чаще показывали, что истребители-бомбардировщики ограничиваются стрельбой издалека, избегая атаковать объекты при наличии зенитного прикрытия. Более того — проявились симптомы боязни полётов над территорией, занятой противником. Да и участившиеся в последнее время случаи ударов по собственным боевым порядкам внушали всё большее опасение. Дело шло к тому, что американцам придётся отказаться от практики "25 вылетов и домой".

По настоятельной просьбе, можно даже сказать, требованию командиров на местах, Макартур отказался от посещения участка "Сворд", а самым западный пунктом инспекции стал Изиньи. Генерал позволил себя уговорить, но при этом твёрдо решил, что в Карантане он побывает. Именно этот город служил отправной точкой для следующего этапа "Оверлорда". В результате долгих обсуждений, разглядывания карт и аэрофотоснимков, чтения боевых донесений и отчётов, Макартур утвердился во мнении, что следующий шаг "Повелителя" будет сделан в направлении Шербура. "Мышиная возня" на подступах к Кану и в окрестностях Тийи порядком его утомили. Дорога Сен-Ло — Кутанс, вот что станет главной целью новой операции англосаксов!

На берегу главнокомандующего встретила внушительная делегация, однако Макартур ограничился знакомством с командиром эскорта охраны и, забравшись в штабной фургон, отправился на юг к Байо. Компанию ему составил командующий 2-ой английской армией генерал Демпси. Подчиненные ему соединения, обескровленные тяжелейшими боями за Кан, перешли к обороне, но восстановить моральный дух войск эта мера не помогла. Снайперский террор на линии соприкосновения войск, рейды немецких разведгрупп, артобстрелы и налёты штурмовиков люфтваффе подтачивали стойкость войск с каждым днём и часом. Именно об этом Демпси и хотел поговорить с Макартуром.

— Прошу ознакомиться, — сказал он, протягивая главнокомандующему лист бумаги.

— Что это?

— Рапорт командира шестого герцога Веллингтона полка.

Макартур поморщился, предчувствуя очередную порцию неприятных известий, вздохнул и пробежался взглядом по бумаге.

"... Я прибыл в 6-й полк 49-ой дивизии вечером 26-го мая. С 27-го по 30-е мая мы находились в соприкосновении с противником... Потери составили 23 офицера и 350 человек рядового и сержантского состава. Из первоначального состава осталось только 12 командиров и все они - младшие офицеры. Все командиры рот выведены из строя, в одной роте все офицеры вышли из строя, в другой остался только один офицер. Большинство транспортных средств, архив полка и большая часть боевого оснащения потеряны.

Состояние солдат и их настроение:

- 75% солдат реагируют на артиллерийский огонь противника крайне остро и нервно.

- За три дня произошло 5 случаев самострелов, возможно, что их число увеличится.

- Каждый раз, когда солдаты гибнут или получают ранения, отмечаются случаи шокового состояния или истерии.

- Новое пополнение подвержено тому же воздействию — 3-х молодых солдат охватила истерика, когда они услышали стрельбу наших собственных орудий.

-Ситуация с каждым днём ухудшается, по мере того, как выходят из строя офицеры и сержанты на ключевых постах.

-Мне пришлось дважды вставать на дороге с револьвером в руках, чтобы остановить бежавших с позиций солдат.

Выводы..."

Читать выводы Макартур не стал, не имеет смысла. Таких рапортов он прочёл не один, и везде одно и то же — надо отвести часть либо соединение с линии фронта, пополнить, переобучить и просто дать отдохнуть. Вот только воевать тогда кто будет? В этот момент он как никогда понимал прошлогодний срыв Паттона, который разбушевался в военном госпитале, увидав ряды коек с больными солдатами и все с диагнозом — нервное истощение. Врачам еле удалось утихомирить "ковбоя", который вознамерился пинками гнать "психов" обратно на передовую. Скандал вышел преизрядный, газетчики расстарались, и спасли бравого генерала лишь его незаменимость и популярность в войсках.

Так что ничего нового из рапорта Макартур не почерпнул, кинул его на откидной столик и с жадным любопытством уставился в окно.

Отрезок дороги от побережья к Байо, длиной всего около 8 миль, каждым своим метром напоминал о том, сколь тяжело пришлось войскам. Сам город, обращённый в груды строительного мусора и заваленный всевозможным металлоломом, стал одной из тыловых баз для свежей 1-ой канадской армии и встретил конвой командующего следами недавней бомбёжки. Зенитки, настороженно поводящие тонкими стволами, их расчёты, недоверчиво поглядывающие в небо, где кружили свои истребители, несколько горящих машин, крики раненых, санитары с носилками — всё это лишний раз подтверждало, что сломать хребет Люфтваффе до сих пор не удалось.

— Тяжело было? — Макартур и сам не заметил, как этот вопрос сорвался у него с языка во время осмотра раскинувшегося перед ним пейзажа.

— Очень, — Демпси не стал кривить душой.

— Вижу. А что у немцев самое важное? На твой взгляд.

Махнув рукой, Демпси криво ухмыльнулся и ответил:

- У них важное всё! Но я бы выделил "Пантеру", быстрая, сука, и зубастая. Протыкает наши "примусы", как картонку, за целую милю.

- И как её наши танкисты подбивают?

- Подкрадываются или в засаде караулят.

— И как, получается?

— Да. Но нечасто

— А как с "Тигром"?

— Считается, что для уничтожения одной такой зверюги нужно пять "Светляков". Четыре сгорят, а последний прикончит гада. Если повезет.

— А без "Светляков"?

— Только авиация или огонь тяжелой артиллерии по площадям.

Буквально выплюнув ответ на последний вопрос, Демпси достал из внутреннего кармана кителя сложенный лист, развернул его и передал Макартуру. Главком немедленно насторожился:

— Ещё один рапорт?

— Хуже. Это новая директива немцев, попала ко мне буквально утром, местное сопротивление добыло.

— Так это же хорошо — быть в курсе задумок противника!

Прочитанное, однако, особой радости не доставило.

"...лучше всего атаковать противника, который очень чувствителен к ударам по флангам и не выносит ближнего боя, в тот наиболее сложный для них момент, когда им приходится вести бой без поддержки артиллерии... их пехотинец больше выделяется физической выносливостью, чем особой храбростью. Стремительная атака, осуществляемая с непреклонной решимостью, ему неизвестна. Он очень чувствителен к энергичной контратаке..."

И это оказались самые "мягкие" выражения в адрес "союзников". Фактически директива представляла собой собрание насмешек над войсками англосаксов, их убогой тактикой, их командованием всех уровней. Отмечалась лишь богатейшая оснащённость и временное количественное превосходство.

Макартур скомкал копию злополучной директивы и невидящим взглядом уставился в окно штабной машины. В его мозгу на разные лады звучала одна и та же мысль: наступление нужно форсировать во чтобы то ни стало! Развязка должна наступить в ближайшие недели, иначе армия может просто сломаться, не выдержав дикого напряжения непрерывных боев.

* * *

Грандиозные планы строили и в немецких штабах. В ставке командующего наземными, воздушными и морскими силами "оси" на западе, располагавшейся неподалеку от Парижа в маленьком курортном городке Фонтенбло, в эти июньские дни царила на редкость деловая атмосфера. Что и неудивительно, учитывая количество собравшихся там военных и государственных деятелей. "В гости" к фон Манштейну нагрянул лично Гитлер, для убедительности захвативший с собой Паулюса и Йодля. Представительную компанию дополняли Гиммлер, в окружении высших чинов СС, Геринг, сопровождаемый сонмом старших командиров Люфтваффе, Дениц с парой адмиралов и Гейдрих, персонифицировавший собой германские спецслужбы.

В глазах рябило от тусклого блеска наград и золотых генеральских петлиц, а монокли сверкали отраженными вспышками света не хуже объективов фотокамер. Шеф РСХА с тоской отметил про себя, что за последнее время порядком отвык от таких массовых сборищ. Зато Манштейн чувствовал себя как рыба в воде. В отсутствии своего старого оппонента Гальдера (который вот уже скоро год, как занят исключительно написанием мемуаров), фельдмаршал буквально царил на этом совещании. Его речь лилась легко и непринужденно, четкие формулировки и тщательно выверенные фразы сплетались в элегантную вязь доклада.

— В последнее время на фронте вторжения установилось относительное затишье. 6-я танковая армия СС завершила выдвижение в район боевых действий и в настоящий момент занимает позиции западнее Кана. Опасный плацдарм противника на берегах Орна — ликвидирован, как и вклинение в нашу линию обороны южнее Кана. Положение на фронте 7-ой армии после оставления нашими войсками Карантана также стабилизировано.

В последние дни отмечается снижение активности вражеских наземных войск, хотя воздействие англо-американских ВВС по-прежнему сильно. Люфтваффе, к сожалению, до сих пор не смогло кардинально изменить сложившуюся ситуацию. Именно последнее обстоятельство до сих пор мешало нам проводить контрдесантные мероприятия с достаточной эффективностью.

После этой фразы Геринг попытался вставить реплику, судя по выражению его лица, донельзя едкую и обидную для фельдмаршала, но досадливый жест Гитлера заставил главкома Люфтваффе проглотить заготовленный ответ. "Толстый Герман", насупившись, сложил руки на своем необъятном животе и недовольно зыркал исподлобья, ожидая следующего подходящего случая, а Манштейн продолжал вещать, как ни в чем не бывало:

— Ситуация в воздухе должна быть исправлена в самое ближайшее время. Основные силы французских ВВС в настоящий момент задействованы на средиземноморском направлении и не могут оказать нам необходимой поддержки в Нормандии. Исключение составляют лишь перехватчики из Парижской зоны ПВО, переброска которых на фронт нежелательна по ряду причин. 3-й и 2-ой воздушные флоты уже передали в состав 6-го всё, что могли, но этого недостаточно. Требуется масштабное вливание свежих частей, прежде всего истребительных, что позволило бы нейтрализовать губительное воздействие вражеских штурмовиков и бомбардировщиков на наши боевые порядки. В настоящий момент столь значительные резервы могут быть получены только из ПВО Райха...

Тут Геринг все же вклинился в разговор:

— Из состава воздушного флота "Райх" уже переброшен во Францию ряд авиачастей!

Манштейн парировал выпад рейхсмаршала с поистине олимпийским спокойствием:

— На сегодняшний день из ПВО Германии 6-м воздушным флотом, непрерывно ведущим напряженные боевые действия с превосходящими силами противника, получена лишь одна истребительная эскадра — 11-я, да и та лишь возвращена после отдыха и перевооружения. Также из Фатерлянда прибыли две разведывательные эскадрильи специального назначения, укомплектованные реактивными самолетами. Это позволило нам существенно улучшить положение с авиаразведкой, в связи с чем было бы крайне желательно ускорить обещанное прибытие еще одной такой эскадрильи. Но, в любом случае, разведка, даже самая тщательная, не заменит нам воздушного прикрытия, поэтому я настаиваю на немедленной передаче в состав 6-го флота 1-го и 2-го истребительных корпусов, находящихся в данный момент в Германии.

Геринга, не терпевшего никакого вмешательства в деятельность "своих" Люфтваффе, последняя фраза Манштейна заставила буквально побагроветь. "Получать указания от младшего по званию, да еще и в присутствии фюрера — нет, это уже чересчур!" Видимо, эта мысль очень уж отчетливо отпечаталась на полном лице рейхсмаршала, так как Ешоннек, бессменный начальник штаба ОКЛ, поспешил разрядить обстановку, подав реплику с места:

— Переброска этих корпусов в западную Францию оголит ПВО Райха.

К некоторому удивлению всех, включая и Манштейна, ответ прозвучал от Гитлера:

— Рубеж германской воздушной обороны сейчас проходит по берегам Франции, а не по линии Каммхубера*. Манштейн, вы получите свои истребители! Что-то еще?

— Да, мой фюрер. Требуется санкция ОКВ на передачу армий Рауса и фон Швеппенбурга в распоряжение Клейста.

После этой реплики фельдмаршала, притихшие было, генералы оживились, в помещении поднялся сдержанный гул голосов. И неудивительно: 6-я полевая армия Рауса и 5-я танковая барона Швеппенбурга составляли основу боевой мощи группы армий Клюге, отвечавшей за оборону побережья Северной Франции и Бенилюкса, то есть, района, считавшегося до недавнего времени наиболее вероятным местом вторжения. От вопроса не удержался даже обычно молчаливый Паулюс:

— Герр фельдмаршал считает, что такой ход оправдан? А как же сведения разведки о предстоящей высадке во Фландрии?

— Мой штаб и я лично, в настоящий момент, оцениваем вероятность крупномасштабной высадки "союзников" севернее Сены, как минимальную. Противник уже задействовал в Нормандии колоссальные силы ВВС и большую часть морских сил, располагавшихся на Британских островах. На берег высажены лучшие части американской и британской армий, включая четыре воздушно-десантные дивизии из пяти, а также почти все соединения, отличившиеся во время боев в Африке и на Сицилии. Причем прибытие свежих подкреплений идет непрерывно. Учитывая также продолжающееся сосредоточение войск и десантно-высадочных средств в западном Средиземноморье, мы склонны считать, что возможности противника не позволят ему провести еще один стратегический десант во Фландрии, параллельно с уже ведущимися операциями.

— Рейнхард? — Гитлер был лаконичен, как никогда.

— У разведки нет однозначных сведений, позволяющих со стопроцентной уверенностью подтвердить или опровергнуть возможность такой операции. Но общие сведения о численности вражеских морских и воздушных сил, которыми мы располагаем, в целом подтверждают точку зрения фельдмаршала. В текущих операциях на Средиземном море, в Нормандии и на Тихом океане задействованы все, или почти все, наличные силы ВВС и десантные средства "союзников".

— Йодль?

— Соображения фельдмаршала не лишены смысла. К тому же армия Рауса отвечает за участок побережья южнее устья Соммы, считающийся не вполне пригодным для крупномасштабных десантных операций. Относительное ослабление обороны этого региона не должно фатально ухудшить позиций Клюге на берегах Па-де-Кале.

Фюрер нервно крутил пуговицу своего френча, он всё еще колебался, как нередко бывало в кризисных ситуациях, требующих немедленных действий. Наконец, словно стараясь отсрочить принятие сложного и неприятного решения еще хоть на минуту, Гитлер нехотя протянул:

— Резервы можно взять из какого-либо другого района?

— Нет, мой фюрер! — Манштейн, отлично знакомый с привычкой Гитлера оттягивать принятие рискованных решений до последнего, был непреклонен. — Армии Рауса и фон Швеппенбурга расположены ближе всего к району боевых действий, к тому же мосты через Сену до сих пор исправно функционируют, что облегчает передислокацию наших соединений. К сожалению, переброска войск из южной Франции сопряжена с куда большими проблемами.

Видя, что фюрер всё еще колеблется, фельдмаршал добавил еще один веский аргумент:

— Переброска названных армий может начаться немедленно и будет полностью завершена в течение двух недель. За это же время может быть осуществлена передислокация истребительных частей из Райха, после чего группа армий Клейста будет готова перейти в решительное наступление и сбросить силы вторжения в море.

Гитлер поднял тяжелый взгляд:

— Начинайте перегруппировку. Вы получите истребительные части из Райха и дополнительные авиачасти из Италии и Норвегии. Но вы должны уничтожить англосаксов. Любой ценой!

Манштейн молча кивнул. О том, что переброска соединений и штабов из Фландрии и Артуа в Нормандию фактически начата еще три дня назад и ведется полным ходом, фельдмаршал упоминать не стал.

* * *

Для Нойнера все эти решения высоких сфер вылились в очередные хлопоты — "Дас Райх", как, впрочем, и весь I-й танковый корпус СС, выдернули из-под Кана и отправили к Сен-Ло. Оборона в долине Орна теперь ложилась на плечи вновь прибывшей 6-ой армии Рауса, а танкистам Хауссера предстояло готовиться к генеральному наступлению на Байо — фон Манштейн, памятуя удачный опыт Салерно, намеревался расколоть англо-американский плацдарм надвое, после чего добить прижатого к морю противника по частям.

Реализуя замысел высшего командования, 6-я танковая армия СС перегруппировалась, сместившись к западу, при этом корпус Биттриха переместился с правого фланга армии на левый. Попутно дивизии Хауссера получили пополнение людьми и техникой, крайне необходимое после тяжелых двухнедельных боев, а у измотанных солдат появилась возможность немного перевести дух. Ганса, правда, это практически не коснулось — он (да и все прочие штабные офицеры) вкалывал как проклятый, занимаясь переброской частей, распределением прибывающих пополнений и проработкой планов нового наступления. Впрочем, всё это были еще цветочки, ягодки пошли 18-го июня, когда долгожданное наступление на Байо стало реальностью.

Хауссер настоял на переносе сроков операции, нанеся удар почти на неделю раньше запланированной даты. У оберстгруппенфюрера были свои резоны: его армия полностью развернулась и подготовилась к наступлению, каждый час промедления давал противнику шанс накопить дополнительные резервы и лучше подготовиться к отражению немецкого удара. Разведка зафиксировала прибытие передовых частей свежей канадской армии, и их сосредоточение в районе предстоящих боев. Переход в наступление до прибытия основных сил 5-ой танковой армии фон Швеппенбурга давал шанс на тактическую внезапность — противник, привыкший действовать последовательно и методично, вряд ли мог ожидать от немецкого командования такой наглости. К тому же, поскольку на первых порах эсэсовцы будут наступать в гордом одиночестве, на них будет работать почти вся авиация 6-го воздушного флота, включая только что прибывшие из Германии истребительные части и свежие штурмовые эскадры из Италии. Ну а в дальнейшем, с подключением к операции армейских танкистов, появится шанс вторично добиться тактической внезапности, раскачав и раздергав, таким образом, оборону "союзников" и всю их систему управления войсками в целом.

План был довольно вычурным, но на практике всё оказалось еще сложнее. Первая серьезная неприятность случилась еще до начала наступления, фигурировавшего в штабных документах под условным названием: операция "Люттих". Дивизия "Дас Райх" лишилась своего главного канонира — командир артполка штандартенфюрер СС Карл Кройц получил тяжелое ранение во время беспокоящего ночного налета "Москито" на Сан-Гиле — один из мелких населенных пунктов в окрестностях Сен-Ло. Потеря была тем обидней, что Кройц оказался едва ли не единственной жертвой бомбардировки, да и очутился то он там почти случайно. Причем проблемы, возникшие в связи с отсутствием штандартенфюрера, не исчерпывались необходимостью подобрать ему замену из числа командиров дивизионов прямо накануне наступления. Новый начальник артиллерии должен был взять на себя управление всей артгруппировкой, действовавшей на тот момент в полосе наступления дивизии. Учитывая, что в распоряжение "Дас Райх" передали практически тройной комплект артиллерии, задача виделась нетривиальной.

Едва решили проблему кадров, как возникли новые трудности. На этот раз их источником явилась не слепая военная удача, а особенности оперативного планирования. Так уж получилось, что противники по обе стороны фронта избрали шоссе Байо — Сен-Ло — Кутанс местом приложения своих основных усилий. Немцы, действуя вдоль этой стратегической дороги, намеревались рассечь надвое плацдарм "союзников", после чего потрепанная 2-я армия Демпси оказалась бы между молотом и наковальней. Макартур, в свою очередь, собирался, наступая по тому же шоссе, но в обратном направлении, вбить клин между германскими армиями и отрезать полуостров Котантен от основной территории Франции, обеспечив тем самым идеальные условия для взятия Шербура. Результатом этих устремлений стало лобовое столкновение вновь прибывшей 1-ой канадской армии с пополненной и перегруппированной танковой армией СС.

Хауссер упредил своих визави всего на пару дней, полностью спутав замыслы противника. Правда, заодно полетели к чертям и немецкие планы. Вместо стремительного прорыва к морю и удара во фланг и тыл потрепанной армии Демпси эсэсовцы со всего маху врезались в плотную вязкую массу канадской пехоты, нашпигованной бронетехникой и противотанковыми средствами как рождественский пудинг изюмом. Мало того, уже на второй день немецкого наступления очухавшиеся "союзники" бросили в бой свою главную ударную силу — II-ой канадский корпус, включавший в свой состав сразу три бронетанковые дивизии: 4-ю канадскую, 2-ю британскую и 1-ю польскую. Причем если канадцы и англичане были новичками, то среди шляхтичей имелись ветераны, воевавшие с немцами еще в сентябре 39-го. К числу таких старых бойцов относился и командир поляков — генерал Станислав Мачек, который в далеком тридцать девятом, тогда еще в звании полковника, возглавлял 10-ю механизированную бригаду Войска Польского.

Разгромленные и лишённые Родины поляки горели желанием поквитаться со своими обидчиками и сражались как бешеные, но противник и не думал уступать. Противостоявшие шляхтичам дивизии "Хоенштауфен" и "Туле" из корпуса Гилле, укомплектованные молодыми сорвиголовами 24-го и 25-го года рождения, дрались с не меньшей яростью. Бойцы по обе стороны фронта зверели, не давая пощады врагу и не ожидая её для себя. Беспощадную резню на земле дополняла грандиозная карусель, раскрученная в небе объединенными силами Люфтваффе и "союзных" ВВС. Немцы впервые с начала битвы за Нормандию смогли выставить соизмеримые по численности силы и бросить открытый вызов в борьбе за господство в воздухе, отказавшись от ставшей уже привычной тактики "кусай и беги".

С каждым днем в сражение втягивались всё новые и новые соединения. Стороны без конца повышали ставки в своей затянувшейся игре, надеясь, что финальный куш покроет временные неудачи.

* * *

На третий день волна хаоса и разрушения от чудовищного сражения, ведущегося на пределе сил и возможностей, докатилась и до Ганса, причем умудрилась накрыть его с головой. Всё началось с доклада из штаба танкового полка: радист, матерясь так, что почти заглушил звуки помех и фоновые шумы, срывающимся от ярости голосом доложил, что оберштурмбаннфюрер Тихсен сгорел в своем танке, когда лично возглавлял атаку полковой кампфгруппы на опорный пункт противника. Из дальнейшего общения удалось установить, что после гибели командира полка танкисты атаковали занятую канадцами деревеньку повторно и, несмотря на сильнейший заградительный огонь тяжелой артиллерии, ворвались на территорию опорного пункта. Третий батальон полка "Дер Фюрер", пользуясь случаем, обошёл и блокировал злосчастную деревушку, а второй, при поддержке танков, начал зачистку.

Ламмердинг, выслушав новости, только сплюнул с досады. Затем, бросив на стол фуражку и нацепив кепи, решительно направился к выходу, бросив на ходу:

— Ганс, остаешься за старшего. Я попробую навести там порядок, а то ребята из танкового не успокоятся, пока не вдавят этот поселок в землю на три метра и не заровняют котлован.

Нойнеру оставалось только вздохнуть — не ко времени была эта смерть, ох не ко времени! Кристиан Тихсен был одним из легендарных офицеров дивизии, служивший в ней с самого момента формирования. Он прошел с "Райхом" все военные кампании сперва как мотоциклист-разведчик, затем как командир второго танкового батальона, а прошлой осенью, после гибели фон Райценштайна, принял под свое начало полк. Танкисты его буквально боготворили, так что неудивительно, что парням снесло крышу. Но как же не вовремя это всё, donnerwetter, как не вовремя!

Спустя какой-то час Нойнер уже и думать забыл о судьбе Кристиана и злополучной заминке с наступлением — другая, куда большая, пакость подобралась совсем с другой стороны, полностью затмив предыдущие трудности. В четыре часа пополудни пришло сообщение, которое произвело эффект разорвавшейся бомбы. Из штаба артиллерийского полка доложили, что их наблюдатели с одного из НП, расположенного на левом фланге, рядом с разграничительной линией, отчетливо видят бегство частей соседней 89-ой пехотной дивизии. Это была катастрофа.

Едва поняв, в чем дело, Ганс потребовал связаться с начальством. Вот тут его и поджидал очередной неприятный сюрприз: радиостанция корпусного штаба молчала. Штаб армии также не смог ничем порадовать — связь с Биттрихом прервалась, канадцы контратакуют, вклинившись в боевые порядки эсэсовцев на стыке с частями Гилле, почти все наличные резервы введены в бой, так что "Дас Райх" должна справляться своими силами. При этом ставилась задача любой ценой удержать ситуацию на фланге под контролем, не допустив удара в тыл основным силам корпуса и армии.

Выслушав такие ценные указания, Нойнер только зубами скрипнул. Помогло слабо, точнее никак, потому Ганс тут же перешел к более радикальным действиям:

— Радио артиллеристам: постоянно тревожить противника на фланге огневыми налетами, не давать "томми" спокойно продвигаться к нам в тыл.

Затем взгляд Нойнера, пробежавшись по лицам присутствующих и не найдя никого подходящего, переметнулся на карту оперативной обстановки, где и остановился на значке, обозначавшем разведывательный батальон. Его изображение располагалось ближе всего к проблемному левому флангу. Решение пришло само собой:

— Вызвать штурмбаннфюрера Фика!

Едва дождавшись, когда командир разведбата выйдет на связь, Ганс чуть ли не заорал в микрофон:

— Яггль*, возьмешь свой батальон, противотанковый дивизион и панцерверферы* из резерва, выдвинешься на левый фланг и постараешься задержать наступление канадцев! Заодно разузнай поточнее, что за силы там действуют и как далеко они уже продвинулись. Не ввязывайся в серьезное сражение! Засады, короткие атаки и сразу отход. Держи их в напряжении до темноты и не дай втянуть себя в плотный бой, иначе вас раздавят.

Едва Якоб подтвердил получение приказа, как Нойнер вновь переключил внимание на офицеров штаба:

— Найти Ламмердинга, где бы он ни был, и доставить сюда! Немедленно!

Следующие два часа прошли весьма беспокойно. Фик доложил, а воздушная разведка подтвердила, что 89-ой больше не существует — там, где была дивизия, теперь дыра во фронте, шириной в четыре-пять километров. И в эту дыру продвигаются танки "томми". Много. Немного позднее пришло уточнение: танки принадлежат Гвардейской бронетанковой дивизии. Поскольку раньше это соединение на фронте не отмечалось, следовал малоприятный вывод — противник ввел в бой свежие силы, причем выбрал для этого весьма удачные время и место. Что тут скажешь? Scheisse, разве что.

Из штаба армии, после очередного сеанса связи, вторично, на сей раз уже устами самого Вернера Остендорфа*, подтвердили, что раньше завтрашнего утра резервов не будет — все наличные силы задействованы. Еще раз Scheisse! Но следующая новость переплюнула всё: с командного пункта Вислицени* сообщили, что на дороге, неподалеку от КП полка, ими обнаружена разбитая машина Ламмердинга — очевидно, результат одного из вражеских обстрелов. Водитель погиб на месте, бригадефюрер в бессознательном состоянии отправлен в госпиталь. Вот теперь Гансу стало по-настоящему неуютно.

* * *

Известие о ранении Ламмердинга подействовало как удар пыльным мешком по голове. В штабе на пару десятков секунд повисло напряженное молчание, прервать которое решился гауптштурмфюрер Аурел Ковач — начальник разведки дивизии и первый заместитель Нойнера. Именно он задал вопрос, вертевшийся у всех на языке:

— Кого из полковых командиров следует вызвать для принятия командования?

На штурмбаннфюрере сразу скрестились десятки взглядов — штаб ждал решения своего начальника. Еще никогда в своей богатой событиями карьере Ганс не ощущал такого груза ответственности. Как же он сейчас жалел о погибшем в утренней атаке Тихсене! "Кристиан мог бы принять дивизию, будь он жив" — эта мысль гвоздем засела в мозгу Нойнера. Но Тихсен был мертв — окончательно и бесповоротно, а ситуацию следовало спасать здесь и сейчас. Тяжесть принятия решения ощущалась почти физически, давя на плечи незримым грузом возможных последствий.

— Отто и Гюнтер нужны для командования войсками на передовой, их некем сейчас заменить. Я принимаю командование дивизией. — Вот и всё: слова сказаны, выбор сделан. Штабные офицеры как-то неуловимо подтянулись в ожидании новых распоряжений.

— Подготовить приказ: В течение ночи все части кампфгруппы "Дер фюрер", кроме первого панцергренадерского батальона, к трем часам утра должны развернуться фронтом на запад. Перегруппировку провести скрытно. Первый батальон остается на месте, чтобы ввести противника в заблуждение. Вместо него в состав "Фюрера" войдет третий батальон "Дойчланда". Кроме того, под командование Вейдингера передаются все наличные части танкового полка. Дивизион штурмовых орудий, саперный батальон и три самоходных гаубичных дивизиона также включаются в его боевую группу. В три тридцать, после двадцатиминутной артподготовки, в которой должна быть задействована вся наличная артиллерия, включая тяжелые зенитки, кампфгруппа "Дер фюрер" переходит в наступление с целью отрезать и разгромить части Гвардейской бронетанковой дивизии и восстановить локтевую связь с частями седьмой армии.

"Дойчланд" берет на себя удержание нынешнего фронта дивизии. На усиление группе передать зенитный дивизион и армейский шестьсот пятьдесят четвертый противотанковый дивизион. Вся наша буксируемая артиллерия и тяжелые "небели" из учебного минометного полка, после участия в артподготовке наступления, переключаются на поддержку Вислицени. Люфтваффе с рассветом должно обеспечить максимально возможное содействие. Гауптманн, проследите. — Последняя фраза адресовалась офицеру связи Люфтваффе, прикомандированного к штабу дивизии.

Наметив, таким образом, контуры решения своих проблем, Ганс, ощущая некоторую эйфорию, попытался заодно разобраться и с чужими. Тут его выбор пал на дивизионного адъютанта гауптштурмфюрера Буха:

— Герман, возьмешь Зиги с его бандой и взвод "цепных псов", прочешешь тылы восемьдесят девятой и соберешь всё, что сможешь. Убеждай, умоляй, убивай, делай, что хочешь, но к утру, ты должен собрать боеспособную кампфгруппу, которая будет в состоянии изобразить хотя бы видимость фронта перед носом "томми". Приказ ясен? Тогда исполняй. Да! Не забудь информировать о своих достижениях не позднее двух ночи.

Едва сосредоточенный Герман и жутко целеустремленный оберштурмфюрер Зигмунд Боровски — командир эскортной роты, покинули зал совещаний, как Ковач попытался вновь испортить Гансу настроение:

— Разумно ли в такой обстановке оставлять штаб без прикрытия?

Но Нойнера уже захлестнул боевой азарт. Кровь бурлила от непомерной дозы адреналина, а открывающиеся перспективы окрыляли почище, чем награды из рук начальства. Так что от предостережения заместителя Ганс попросту отмахнулся:

— Обойдемся зенитчиками, у нас их целая рота — отбиться от какой-нибудь разведгруппы хватит. Ты узнал, что со штабом корпуса? Давай быстрее, может хоть какую-то помощь удастся выбить...

На этот раз кое-что действительно удалось: с помощью армейских связистов и соседей из "Лейбштандарта" выяснили, что вотчина Биттриха утром подверглась бомбо-штурмовому удару: погибло 12 штабных офицеров, выведена из строя почти вся аппаратура связи. Причем налет был хорошо организован и носил явно не случайный характер — видимо противнику удалось вычислить местоположение корпусного командного пункта, либо за счет пеленгации радио-переговоров, либо благодаря агентурным сведениям. Таким образом, загадочное молчание начальства получило логичное объяснение. Ситуация, конечно, неприятная, но это всё же лучше полной неизвестности. Заодно Ганс решил один шкурный вопрос: бригадефюрер Виш, новый командир "Лейбштандарта", принявший дивизию после гибели под Каном фон Витта, согласился временно передать под командование Ганса усиленный мотопехотный батальон. Причем, немаловажную роль в этих переговорах сыграл однокашник Ганса по учебе в Военной академии, а ныне начальник штаба "Лейбштандарта", Хуберт Майер — старая дружба успешно прошла проверку на прочность. Штаб армии, со своей стороны, обещал договориться с соседями из седьмой об организации встречного удара по прорвавшимся в тыл британцам — вряд ли из этого что-то получится, но хоть какая-то помощь.

Фик и Бух также порадовали хорошими новостями. Командир разведбата доложил, что подчиненная ему сводная кампфгруппа боеспособна и утром его бойцы вполне могут поучаствовать в запланированном наступлении. Благодаря применению тактики летучих отрядов, фатальных потерь в вечерних боях удалось избежать, благо, англичане не сильно и настаивали, уверенные, что утром они своё всё равно возьмут. Что ж, тем лучше.

Сообщение адъютанта оказалось еще интересней. Около часа ночи Герман вышел на связь и сообщил, что в результате прочесывания тыловой полосы 89-ой пехотной дивизии были обнаружены несколько боеспособных формирований численностью до неполного батальона. В настоящий момент гауптштурмфюрер, при помощи уцелевших офицеров, как раз пытается организовать из них некое подобие цельного соединения. К утру будет готов полк из трех слабых батальонов с двухбатарейным гаубичным дивизионом и ротой тяжелых минометов — уже что-то.

На волне позитивных известий Ганс, испытывая прилив оптимизма, даже внес кое-какие уточнения в план утренней атаки, предусмотрев возможность развития удара вглубь вражеской обороны. Как говорится: бить, так бить!*

* * *

От вечерней неуверенности к утру не осталось и следа. Нойнер, да и все остальные штабисты, в ожидании рассвета рыли копытами землю, как боевые кони перед атакой.

В три часа десять минут, в кромешной темноте, когда звезды на небосклоне только-только начали тускнеть, предвещая скорое наступление утра, артиллерия "Дас Райх" возвестила о начале германского контрудара. Томительное ожидание закончилось, сменившись взрывной активностью, и практически сразу стало очевидно, что немецкие командиры и их англосаксонские оппоненты использовали короткую июньскую ночь совершенно по-разному. Нойнер и его подчиненные, прошедшие жестокую школу Восточного фронта, не нарушая светомаскировки, за считанные часы осуществили сложную перегруппировку и утром уже были готовы к новому раунду борьбы. Британцы же в эти ранние часы мирно спали, даже не помышляя о немедленном развитии вчерашнего успеха. Ночь для них прошла спокойно, к тому же войсковая разведка зафиксировала отход с передовой ряда эсэсовских частей, что было воспринято как подготовка противника к отступлению. Потому, когда хрупкий полог утренней тишины рассыпался от залпов десятков германских батарей, а в предрассветной мгле показались расплывчатые силуэты эсэсовских танков с десантом на броне, гвардейцы испытали настоящий шок.

Немецкие артиллеристы отработали на "отлично", накрыв танки и мотопехоту двух гвардейских бригад, расположившиеся на ночь биваком, а затем в дело вступили танкисты и мотопехота Вейдингера. Дальнейшее действо сильно напоминало обыкновенный разгром, каких Ганс немало повидал за последние годы. Объяснялось такое резкое изменение обстановки довольно просто: несмотря на грозное название и подчеркнуто элитный статус, Гвардейская бронетанковая являлась по сути чрезвычайно "сырым" соединением. Вчерашний удар по позициям 89-ой пехотной дивизии был ее первым боем. Прорыв прошел успешно, не в последнюю очередь благодаря чрезвычайно мощной и эффективной авиаподдержке, предоставленной 8-ой американской воздушной армией, но вот к утреннему контрудару "имперцев" гвардейцы оказались совершенно не готовы.

Штурмовые группы эсэсовцев очень быстро ворвались в боевые порядки британцев, лишив противника всякого подобия централизованного управления, а дальше Нойнер применил трюк, неоднократно опробованный как им самим, так и его командирами на востоке. Разгромив второй эшелон британцев и раздавив их артиллерийские позиции, танки и мотопехота Вейдингера не стали замыкать кольцо вокруг главных сил гвардейской дивизии, проникших накануне вглубь немецкой обороны. Вместо этого основные силы кампфгруппы повернули на север, стремясь максимально расширить разрыв, образовавшийся в канадских боевых порядках. Гвардейцам для отхода был оставлен узкий, простреливаемый насквозь, коридор шириной около километра. Хитрость заключалась в том, что попытка пройти по этому пути сильно смахивала на оригинальный способ самоубийства.

Фактически Ганс убил целый табун зайцев сразу. Во-первых, избавился от необходимости прямо в ходе боя налаживать контакт с частями 7-ой армии действующими по другую сторону коридора. Во-вторых, подорвал на корню готовность британцев продолжать сопротивление в окружении, что могло надолго сковать главные силы "Райха" и привести к непредсказуемым последствиям. В-третьих, направил отступающие британские части по наиболее выгодному для себя маршруту, предоставив бойцам Вейдингера почти безнаказанно расстреливать бегущих врагов на выбор. Правда, существовала некоторая вероятность того, что гвардейцы не поддадутся на уловку и вместо очевидного, но неправильного решения на немедленный отход через оставленный для них коридор, попытаются организовать полноценный прорыв через позиции кампфгруппы "Дер фюрер", но Нойнер оценил возможность такого исхода, как минимальную. Дальнейшие события показали, что штурмбаннфюрер не ошибся в своих расчетах.

То ли сказалась неопытность британцев, то ли то обстоятельство, что одним из первых подразделений Гвардейской бронетанковой, попавшим под удар прорвавшихся "Пантер", оказался штаб дивизии, но в итоге события стали развиваться по самому благоприятному для немцев сценарию. Сбившись в кучу, английские полки один за другим устремлялись к "спасительной" лазейке, но пройти этот огненный коридор удавалось немногим. В то же время Нойнер ввел в бой прибывший около пяти утра, батальон "Лейбштандарта", усилив действующую на направлении главного удара группу Вейдингера. Используя полученное подкрепление, "Дер фюрер" продолжил успешно начатое наступление, расширяя прорыв к северу и постепенно выходя в тыл 6-ой канадской пехотной дивизии — главному оппоненту "Райха" в боях последних трех дней.

Контратака канадцев, организованная ближе к полудню, напоролась на позиции "Дойчланда". Результат вышел вполне предсказуемым: "Шерманы" из приданного пехоте танкового батальона попали в отлично рассчитанную засаду 654-го тяжелого истребительно-противотанкового дивизиона. Используя пару господствующих высоток, 45 "Ягдпантер" сполна продемонстрировали свою непревзойденную огневую мощь, спалив за считанные минуты 28 танков. В довершение всего позиции канадцев подверглись более чем часовой воздушной атаке, в которой приняли участие свыше двухсот самолетов 2-ой и 4-ой штурмовых эскадр, после чего Нойнер не без оснований решил, что опасность с этого направления ликвидирована.

Ганс уже было счел, что этот день так и закончится без сюрпризов и происшествий, но не тут-то было. В четыре часа пополудни к расположению штаба подкатила внушительная колонна и, прежде чем улеглась поднятая машинами пыль, Нойнер уже приветствовал на пороге своего КП оберстгруппенфюрера Хауссера со всей его многочисленной свитой. В числе сопровождающих, кстати, оказался и пропавший вчера Биттрих — целый и невредимый, правда, какой-то измотанный. Небрежно махнув рукой в ответ на официальное приветствие и быстро обведя цепким взглядом всех присутствующих в зале совещаний офицеров, командующий армией тут же перешел к делу:

— Садись. Рассказывай, что вы тут натворили.

По мере доклада выражение крайней сосредоточенности на лице Хауссера постепенно менялось на изумленно-озадаченное. К тому времени, как Ганс закончил свой рапорт словами: "к настоящему моменту основные силы Гвардейской бронетанковой дивизии разгромлены, их остатки отброшены к железнодорожной линии, прорыв закрыт, локтевая связь с частями седьмой армией восстановлена, части кампфгруппы "Дер Фюрер" продолжают развивать наступление, стремясь до темноты выйти к шоссе на Вьервиль", оберстгруппенфюрер уже довольно улыбался, разглядывая свежую карту обстановки и нетерпеливо постукивая ногтем по столу. Едва Нойнер замолчал, "папаша" нетерпеливо махнул рукой адъютанту:

— Пиши! Подготовить приказ по армии о присвоении штурмбаннфюреру Нойнеру следующего воинского звания и о назначении его временно-исполняющим обязанности командира дивизии "Дас Райх". Далее: перешедшую в состав армии Учебную танковую дивизию передать в распоряжение корпуса Биттриха и использовать для охвата правого фланга противника севернее железнодорожной линии Карантан-Байо. Всё.

Теперь ты! — Хауссер вновь переключил внимание на притихшего Нойнера.

— Ты, кажется, собирался наступать на Вьервиль?

— Jawohl! Как свидетельствуют пленные, нам удалось нащупать стык между янки и канадцами. После разгрома гвардейцев это уже никакой не шов, а настоящая дыра, если Учебная танковая возьмет на себя нашу нынешнюю полосу, то "Райх" сможет оседлать шоссе и прорваться по нему хоть до моря. Или повернуть на восток и, наступая вдоль железной дороги, атаковать канадцев с фланга.

— Хорошо. Задача дня для "Дас Райх" на завтра: оседлать шоссе Комон-Вьервиль и, двигаясь вдоль него, перерезать железную дорогу Карантан-Байо. Стык с "Лейбштандартом" до прибытия Учебной дивизии прикроете своими силами. За левый фланг можешь больше не беспокоиться — завтра туда выдвигается шестая парашютная дивизия, а за ней и весь корпус Майндля. Остатки восемьдесят девятой передашь седьмой армии как можно быстрее — пусть сами своих дармоедов кормят. Вопросы?

Ганс в ответ только отрицательно качнул головой.

— Отлично!

Хауссер стукнул ладонью по столу, словно фиксируя сказанное, после чего повернулся к чинам своего штаба:

— Возвращаемся. Здесь справятся и без нас. Юпп, останешься и поможешь согласовать смену частей на передовой, а также передачу соответствующих участков фронта танкистам Байерляйна и парашютистам.

После чего, уже вставая, добавил, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Кажется, сегодня "союзники" упустили свой последний шанс, теперь эта битва пойдет под нашу диктовку.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Курсивом выделены цитаты из реальных документов и мемуаров непосредственных участников событий.

* "Брен" — британский ручной пулемет.

* "Шпандау" — распространенное среди солдат "союзников" прозвище немецкого пулемета МГ-42.

* Линия Каммхубера — цепь зон ПВО вдоль границ Германии.

* Яггль — Jaggl(нем.) — уменьшительная форма имени Якоб, произносимая на баварский манер.

* Панцерверфер — название десятиствольной установки небельверфер, монтируемой на легкобронированном полугусеничном транспортере.

* Вернер Остендорф — бригадефюрер СС, здесь — начальник штаба 6-ой танковой армии.

* Гюнтер Эберхард Вислицени — оберштурмбаннфюрер СС, командир полка "Дойчланд".

* Бить, так бить — Klotzen, nicht kleckern (нем.) — девиз немецких танковых войск, авторство которого приписывают Гудериану.

Глава 22 "Vae victis!"*

Предсказания Хауссера имели обыкновение сбываться, и его последнее пророчество не стало исключением. Нойнер всё еще принимал от подчиненных поздравления в связи с неожиданным повышением, как из боевой группы Вейдингера пришло новое сообщение. Высланный на разведку взвод "Пантер" с десантом мотопехоты на броне достиг шоссе Комон-Вьервиль и даже атаковал из засады канадскую автобронетанковую колонну, двигавшуюся по дороге в сторону Балери.

За скупыми строчками доклада скрывалась целая эпопея, главный герой которой, обершарфюрер СС Эрнст Баркманн, в тот день едва не превзошел самого Михаэля Виттмана с его приключениями в окрестностях Виллер-Бокажа. Командовавший "кошками" унтер, петляя среди живых изгородей, сумел без боя достигнуть автомагистрали, бывшей главной целью дивизии на завтрашний день, но бравому танкисту этого показалось мало. Деятельная унтер-офицерская натура возжелала приключений.

Кто ищет, тот всегда найдет. Буквально через четверть часа после того, как "Пантеры" Баркмана затаились под сенью небольшой рощицы в полумиле от шоссе, на дороге показалась крупная мотомеханизированная колонна канадцев. Пятерка "Шерманов", среди которых выделялся непривычно длинным стволом один "светлячок", затем несколько бензовозов, снова танки и дальше вереница тентованых грузовиков до самого горизонта. Движущийся конвой тянул минимум на мотопехотный батальон, усиленный танковой ротой и парой артиллерийских батарей. Вся эта армада невозмутимо надвигалась на четыре "кошки" и горстку пехотинцев Баркманна, абсолютно уверенная в своем превосходстве, но, на беду канадцев, шарфюрера столь явное неравенство сил не смутило.

Эсэсовцы спокойно дождались, когда голова колонны поравняется с местом засады, и "без страха и сомнений" приступили к расправе. Результат этой кровавой деятельности мог бы впечатлить кого угодно. Буквально в течение нескольких минут немцы сожгли 14 танков и четыре десятка грузовиков, причем сам Баркманн записал на свой счет 9 (!) "Шерманов", застолбив, таким образом, неофициальное звание лучшего танкового аса дивизии. Более того: после завершения побоища, "кошки", вместе с гренадерами, спокойно отошли на соединение с основными силами Вейдингера. Несколько снарядов, которые канадские танкисты успели выпустить в ответ, перед тем как сгореть в чадном бензиновом пламени, не причинили особого вреда. Так, например, "Пантера" самого Баркманна выдержала прямое попадание в лобовую броню и касательное в башню без ущерба для боеспособности.

Все эти красочные подробности стали известны Нойнеру позже, но частичное неведение не помешало ему оценить полученные известия по достоинству. В конце концов, не так уж важно, сколько танков и джипов расстрелял бравый унтер, главным в сообщении Вейдингера было совсем другое: к вечеру 21-го июня противник наконец-то дал слабину, его оборона утратила целостность. И если Ганс не желал повторить судьбу незадачливых британских гвардейцев, этим моментом следовало пользоваться. Так что, едва осознав открывающиеся перспективы, свежеиспеченный оберштурмбаннфюрер волевым усилием подавил веселье, воцарившееся в штабе после визита начальства, и, засучив рукава, принялся за решение новой задачи.

Перво-наперво, Нойнер передал в состав "Дер фюрера" разведчиков Фика, переложив охрану левого фланга на слабые ошметки 89-ой — вроде бы пехотинцы немного очухались, да и повторное явление из ниоткуда очередной гвардейской дивизии Ганс, немного поколебавшись, признал маловероятным. К тому же, уже ночью должны были подойти передовые части парашютного корпуса, так что, отбросив ненужные сомнения, оберштурмбаннфюрер переключил внимание с оборонительных на наступательные мероприятия. Тут ему пришлось выдержать небольшой, но жаркий "бой" с Вишем — Тео жаждал вернуть назад свой мотопехотный батальон. Первая стычка окончилась вничью, а вторая, проходившая при посредничестве штаба армии, завершилась убедительной победой Ганса — "Паяльные лампы"*, вместе с приданной им самоходной ротой пехотных орудий, остались в распоряжении "Райха" еще на сутки.

Пользуясь предоставленным шансом, Вейдингер в сумерках сумел-таки достичь вожделенного шоссе и закрепиться по обеим сторонам дороги. Именно тогда-то и всплыли все подробности рейда Баркманна, так что на следующий день Нойнеру, помимо прочего, пришлось подписывать еще и представление лихого обершарфюрера к Рыцарскому кресту. А до того Ганс умудрился, совместно с Ковачем, обработать новые данные о противнике, полученные за истекшие сутки. Затем разработать вместе с полковыми командирами детальный план завтрашнего наступления. И, в довершение всего, утрясти с Хайно фон Гольдаккером — начальником службы снабжения дивизии, вопросы обеспечения боеприпасами пехотинцев из 89-ой. В промежутках же между этими рутинными занятиями Нойнер "развлекался" приемом посетителей.

Первым прибыл генерал Ойген Майндль — командир II-го парашютного корпуса, только что включенного в состав армии Хауссера. Бравый десантник рвался в бой и собирался как можно быстрее внести ясность в вопросы, связанные со сменой левофланговых подразделений "Райха" его парашютистами. За вечер он успел посетить Остендорфа, разыскал находящийся на восстановлении штаб Биттриха и вот теперь, двигаясь по инстанциям, добрался до Нойнера. Из общения с генералом Ганс выяснил интересные подробности: оказалось, что, в отличие от егерей I-го парашютного корпуса, всё еще находящегося в Италии, подопечные Майндля фактически являлись мотопехотой. Все три дивизии были полностью моторизованы и вдобавок хорошо оснащены тяжелым вооружением, вплоть до "небелей" и штурмовых орудий. Хорошая новость. Мобильные и отлично обученные десантники будут куда более надежным прикрытием, чем давешние пехотинцы.

Едва парашютист, согласовав все вопросы взаимодействия, отбыл, как ему на смену явился генерал-лейтенант Крайс. Герой "кровавой Омахи" и обороны Карантана прибыл по поручению штаба 7-ой армии, чтобы забрать остатки 89-ой пехотной дивизии, всё еще находящиеся под командой Ганса. С помощью пояснений генерала Нойнер составил следующую картину: "родная" дивизия Дитриха, несмотря на достигнутые успехи, буквально сточилась в тяжелых оборонительных сражениях. Её остатки, в конце концов, были выведены с фронта в район Сен-Ло и там объединены в одну боевую группу с 91-ой легкопехотной дивизией, лишившейся своего командира и штаба. Оба соединения участвовали в боях с самого первого дня вторжения, причем на самых "горячих" участках фронта, и теперь настоятельно нуждались в пополнениях. Так что, едва узнав о незавидной судьбе 89-ой, Крайс принялся действовать. Как говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло.

Обсуждение порядка вывода в тыл подразделений армейской пехоты, волею случая оказавшихся под началом Нойнера, шло полным ходом, когда на КП "Райха" нагрянул генерал-майор Байерляйн. В бытность Ганса стажером, командир Учебной танковой попортил ему немало крови, но теперь ситуация изменилась. Несмотря на сохраняющуюся разницу в званиях, Нойнер умудрился догнать вермахтовца по должности, так что, на сей раз, разговор должен был идти на равных. Байерляйн это отлично понимал и, раз уж судьба и высшее командование запихнули его дивизию в эсэсовскую армию, попытался сгладить былые неприятности. Генерал приветствовал Нойнера по всей форме, как равного, отдав армейское приветствие, едва переступив порог командного пункта. Ганс, хоть внутренне и позлорадствовал, но переть на рожон тоже не стал, отсалютовав в ответ и сразу же перейдя к делу:

— Привет, Фриц. Решил все же показать своим курсантам настоящую войну? — обойтись совсем без "шпильки" оберштурмбаннфюрер не пожелал — искушение оказалось слишком велико.

Генерал невозмутимо кивнул, делая вид, что не заметил издевки:

— Как видишь, Ганс. Кстати, я только что от Виша, он тебя задушить готов, говорит, что ты у него отобрал лучший батальон.

Нойнер весело расхохотался:

— Дался ему этот батальон! Ладно, не о нем сейчас речь. Ты уже договорился с Тео о порядке выдвижения?

— Да. Следующей ночью мои полки начнут занимать позиции для наступления.

— Отлично! Мы как раз успеем расчистить для вас плацдарм. Юпп!

Прикомандированный офицер для особых поручений из штаба армии, которому адресовалась последняя часть фразы, вскинулся, оторвав взгляд от стола с картами, после чего Ганс продолжил:

— Передашь генералу все необходимые данные, получишь позывные для связи, проследишь за своевременной рокировкой частей при передаче позиций. Всё.

Едва Байерляйн отправился получать обещанную информацию, как оберштурмбаннфюрер вновь вернулся к передаче новому командиру частей многострадальной 89-ой пехотной, затем провел импровизированное блиц-совещание с нагрянувшим второй раз за день Биттрихом, затем... До своей кушетки Нойнер добрался далеко за полночь, а учитывая, что в прошлую ночь он не ложился вовсе... в общем, заснул Ганс раньше, чем его голова коснулась подушки.

* * *

На рассвете Ганс чувствовал себя так, словно всю ночь боролся с танком и ближе к утру проиграл. Победивший панцер уехал по своим бронетанковым делам, а раздавленный в лепёшку Нойнер чуть свет был безжалостно разбужен ордонанс-офицером и поплелся выполнять возложенные на него служебные обязанности. Правда, прежде чем всерьез взяться за боевые действия, Ганс потратил пару минут на то, чтобы найти, извлечь из-под кровати, надеть и зашнуровать свои ботинки, а потом еще три минуты на умывание и утренний кофе. И лишь влив в себя кружку растворимого "Нескафе" со сгущенкой, оберштурмбаннфюрер вновь ощутил себя в мире живых. Теперь можно было и повоевать.

Впрочем, особых моральных и физических усилий от Ганса пока что не требовалось. Вся подготовка к наступлению была проведена в предыдущие сутки, и теперь оставалось лишь следить за выполнением утвержденных планов, внося по мере надобности кое-какие коррективы. Так помаленьку, без надрыва и сверхусилий, к девяти часам утра боевые группы "Райха" сдвинули со своего пути канадские заслоны и достигли железной дороги Карантан-Байо. После этого последовала небольшая пауза, во время которой командиры полков произвели внутреннюю перегруппировку, а солдаты получили возможность спокойно поесть.

Нойнер воспользовался подвернувшейся передышкой для того, чтобы посетить ближайший тыл своих наступающих войск и понаблюдать за прибывающими частями Учебной дивизии. Старые знакомые произвели хорошее впечатление — свежее, полнокровное, блестяще экипированное и отлично вымуштрованное соединение. Так что, вернувшись на командный пункт, Ганс в полдень со спокойной совестью дал отмашку продолжить наступление всеми наличными силами — имея за спиной столь солидный резерв можно было позволить себе определённые вольности.

Около двух часов дня непрерывный натиск "имперцев" принес долгожданный успех: преодолев на широком фронте железнодорожную насыпь, боевые группы Вейдингера и Вислицени сломили сопротивление английских гвардейцев и вышли на оперативный простор. Справедливости ради стоит отметить, что разбитые накануне в пух и прах британцы на сей раз не проявили своего знаменитого упорства, начав подаваться назад при первом же серьезном нажиме эсэсовцев.

К вечеру исход сражения уже не вызывал никаких вопросов. "Райх", наступая вдоль шоссе, преодолела половину расстояния до моря, а за ее правым флангом уже выстраивалась Учебная дивизия, готовая ринуться вперед, как наложенная на тетиву стрела. Еще дальше к востоку основные силы Биттриха и Гилле наконец-то одолели II-ой канадский корпус. Позавчерашнее вклинение трёх бронетанковых дивизий на стыке "Хоенштауфен" и "Тотенкопф" в итоге обернулось настоящим разгромом. Так и не сумев завершить прорыв, польско-британские танкисты были зажаты на узком, равнинном участке, между немецкими позициями. Последствия оказались ужасающими. Когда Хауссер утром 22-го июня посетил новый командный пункт Биттриха, располагавшийся рядом с местом недавнего побоища, его взору предстало поистине апокалипсическое зрелище — обширная выжженная долина, до самого горизонта заваленная искореженными остовами горелых танков и бронетранспортеров.

На холмистой равнине у Баллеро навсегда остался цвет канадских бронетанковых войск, там же полегли и поляки Мачека, во главе с самим генералом, погибшим во время налета немецких штурмовиков. А эсэсовские дивизии, шагая по трупам и пробираясь через завалы раскуроченной техники, продолжили свое наступление на Байо.

Ганс уже в сумерках посетил только что захваченный группой Вислицени городок Тревир — последний крупный населенный пункт на пути к побережью. Полуразрушенные здания, развороченный и выгоревший танк на площади перед церковью со сбитой колокольней, а также кучка испуганных и ободранных пленных, попавшиеся Нойнеру на глаза по дороге к новому командному пункту кампфгруппы "Дойчланд", не скрыли от взгляда Ганса главного: судя по докладам передовых частей, сопротивление противника слабело с каждым часом. В этом были единодушны все, и то, что оберштурмбаннфюрер наблюдал в Тревире, только подтверждало сложившееся мнение. Даже представители Люфтваффе отмечали падение вражеской активности в воздухе, правда, тут наверняка сыграла свою роль и погода. Низкие тучи, периодически разражавшиеся довольно противным дождем, с небольшими перерывами, висели над головой практически с самого начала наступления, серьезно ограничивая применение самолетов.

Но, что бы ни было причиной, а результат был налицо: англо-канадцы поспешно пятились и Ганс не видел причин, способных в ближайшие пару дней изменить такой ход вещей, а значит... Тихий внутренний голос подсказывал, что надо хватать удачу за хвост. Может, и не сегодня-завтра, но наверняка скоро, "Дас Райх" получит нового командира и, следовательно, нужно поторопиться — вряд ли в ближайшие годы представится еще один случай покомандовать дивизией, да еще и оказавшейся на острие решающего удара. Нойнер улыбнулся собственным мыслям, блеснув в наступающей темноте кровожадным оскалом хищника: канадцам не повезло, они станут его персональным трамплином, который забросит скромного, но, безусловно, талантливого оберштурмбаннфюрера на самый верх карьерной лестницы.

* * *

Подгоняемый вкрадчивым шёпотом демонов честолюбия, Ганс энергично взялся за дело. Самой короткой ночи в году Нойнеру с лихвой хватило, чтобы перебаламутить всю свою дивизию, а заодно и всех начальников, до которых он сумел дотянуться.

Первыми жертвами командирской активности стали Вейдингер и Вислицени. Их боевые группы подверглись реорганизации, в результате которой практически сравнялись по своему составу. Имевший место перекос в пользу "Дер фюрера" был безжалостно ликвидирован. Заодно, пришлось проститься с "Паяльными лампами", отпустив, наконец, парней Виша "домой".

Впрочем, это были лишь цветочки — мелкие перетасовки, отработанные минувшей весной до автоматизма на многочисленных штабных и полевых учениях. По-настоящему масштабный сюрприз для англичан заключался в другом: Ганс сумел найти достойное применение управлению танкового полка "Райха". Оба танковых батальона пошли на усиление кампфгрупп Вейдингера и Вислицени, а штаб, осиротевший после гибели Тихсена, вместе с танковой саперной ротой, связистами и ЗСУ, был использован для создания новой части. В импровизированную тактическую единицу вошли все подразделения боевой группы "Фик", а также выцарапанный у Байерляйна (не без помощи Биттриха) разведбат Учебной дивизии. Командиром новоявленного стрелкового полка Нойнер, не мудрствуя лукаво, назначил всё того же Фика, отличившегося в боях с гвардейцами. В конце концов, Якоб уже давно созрел для повышения, и если уж самому Гансу так повезло, то грех не помочь товарищу. Так что к утру на оперативных картах появился новый условный значок, а соответствующий ему легкий мотопехотный полк, сформированный за одну ночь прямо на передовой, занял позиции на левом фланге дивизии.

От наступающего дня немецкие командиры, в том числе и Нойнер, ждали решающего успеха, и утренние события в целом отвечали их чаяниям. Моросивший ночью дождь к рассвету прекратился, и небо стало потихоньку очищаться от туч, что позволило "союзным" и германским летчикам обменяться серией авиаударов. Ганса такое положение в целом устраивало, хотя в идеале он предпочел бы пасмурную погоду с низкой облачностью, но без дождя. Впрочем, нет, так нет. Всё же Люфтваффе довольно уверенно поддерживало паритет в воздухе, так что ситуация была терпимой.

На земле же события развивались крайне неблагоприятно для "союзников". Корпуса Гилле и Штайнера* широким фронтом продвигались к Байо, действуя с мощью и неумолимостью гидравлического пресса. Парашютисты Майндля, сходу включившись в сражение, рвались к долине Вира, тесня левофланговые подразделения армии Бредли в болотистые низины близ Изиньи. Но настоящий джек-пот сорвали танкисты Биттриха. Словно в награду за стойко перенесенные трудности, Фортуна буквально осыпала ветеранов Хауссера своими милостями. Брешь, пробитая в предыдущие дни на стыке канадских и американских частей, стараниями эсэсовцев достигла размеров настоящего провала, и в эту "черную дыру" теперь ломились четыре отборные танковые дивизии. Причем, действовавшая западнее других "Дас Райх" оказалась в наиболее выгодном положении.

Ганс в очередной раз подтвердил репутацию везунчика: мало того, что его дивизия очень своевременно оседлала важное шоссе, так ему еще и повезло в кутерьме кипящего не первую неделю сражения натолкнуться на старых знакомых. Правда, сами знакомые были вовсе не рады новой встрече. Бойцы и командиры 3-ей канадской пехотной дивизии, сумевшие выбраться живыми из канской мясорубки, сохранили не самые приятные воспоминания об "имперцах". И эти упаднические настроения уцелевших ветеранов сполна передались молодняку. Несмотря на то, что дивизию после тяжелых майских боев вывели с фронта и пополнили до штатной численности, боевой дух в соединении пребывал на чрезвычайно низком уровне. Командование "союзников" было в курсе этих психологических проблем и потому придерживало полностью укомплектованную дивизию в резерве, намереваясь использовать ее во второй фазе наступления на Сен-Ло. Считалось, что прорыв вражеской обороны укрепит пошатнувшиеся морально-волевые качества канадцев, и они смогут сыграть отведенную им роль при штурме неофициальной столицы Нормандии.

Судьба распорядилась иначе: немцы ударили первыми и ударили успешно, так что вместо штурма Сен-Ло военнослужащим 3-ей дивизии пришлось срочно занимать оборонительные позиции в окрестностях Вьервиля и Сен-Лорена. Каков же был ужас канадцев, когда их наблюдатели с удивлением распознали на технике передовых немецких дозоров до боли знакомый по предыдущим боям "волчий крюк"*. Страшная новость пронеслась по подразделениям со скоростью степного пожара, порождая страх и неуверенность: "Джерри идут! Те самые, из-под Кана!" Ужас, внушаемый угловатыми очертаниями белых рун на пятнистых бортах бронетранспортеров и штурмовых орудий, оказался столь силен, что полк "Нова Скотия", смешавшись и бросив все свои противотанковые орудия, практически без боя сдал гряду холмов, прикрывавшую подходы ко второй приморской дороге. В образовавшийся разрыв, усиливая начавшуюся панику, тут же устремились разведчики Фика.

Окончательно развалил вражескую оборону удар всё того же мотострелкового полка, который умудрился через Монтиньи выйти в тыл главным силам 3-ей дивизии. После этого канадцы вынуждены были поспешно очистить важный перекресток у Форминьи. Причем, отход, под нажимом панцергренадеров "Дойчланда", фактически превратился в бегство. Канадцы попросту смылись, оставив торжествующему противнику несколько тяжелых артиллерийских батарей, всё утро досаждавших "имперцам" своим огнем.

А затем "союзники" стали жертвой наглой провокации. Разведчики из мотоциклетной роты "Дер фюрера", пользуясь воцарившимся в стане противника бардаком, окольными путями пробрались к берегу Ла-Манша сквозь боевые линии канадцев. Командовавший ими молодой унтерштурмфюрер не смог удержаться от соблазна и оповестил мир о своем достижении открытым текстом. Результат превзошел все ожидания.

Перехватив сообщение о том, что части "Райха" достигли берегов Атлантики, канадцы задергались. Сообщение о прорыве противника ушло по инстанции "наверх", где также вызвало нездоровый ажиотаж. На и без того дезорганизованные части со всех сторон посыпались противоречивые приказы. Корабли из эскадры огневой поддержки, введенные в заблуждение паническими радиосообщениями с берега, энергично обстреляли собственные "Шерманы" из резервного танкового полка, спешившие к месту мнимого прорыва. Полсотни американских "Бостонов" разбомбили Вьервиль, якобы уже занятый немецкими частями. На деле этот "дружественный" удар приняли на себя дивизионный штаб снабжения канадцев и крупный эвакогоспиталь.

В то же самое время, эсэсовцы, почувствовав слабину, усилили давление, и расшатанная оборона канадцев не выдержала. К шести вечера Нойнер с затаенной гордостью рапортовал вышестоящему начальству о том, что "Дас Райх" выполнила стоявшую перед ней задачу: приморское шоссе перерезано, противостоящие войска противника разгромлены, а части дивизии вышли к морю на широком фронте от Вьервиля до Коллевиля, разрубив плацдарм "союзников" надвое. Доклад в течение следующих пары часов пришлось повторить еще не единожды: услышать долгожданную весть из первых уст захотелось многим, начиная от "папы" Хауссера и заканчивая фельдмаршалом фон Манштейном, запросившим животрепещущих подробностей из своей ставки в Фонтенбло.

Уже глубокой ночью, ворочаясь на жёсткой кушетке, Ганс счастливо улыбался, снова и снова вспоминая взволнованные голоса высоких начальников, звучавшие сегодня в его штабе. Лишь ближе к полуночи оберштурмбаннфюрер всё же провалился в глубокий сон, абсолютно уверенный в том, что сумел-таки поймать изворотливую богиню удачи за хвост, и даже смог ее удержать.

* * *

На следующий день оптимизм Нойнера испарился без следа, как утренняя роса на солнце. Хотя начиналось всё на удивление мирно.

Ганс сидел на лавочке под цветущим кустом жасмина, с наслаждением вдыхал свежий морской воздух, и методично уничтожал копченый окорок. В этом важном деле ему активно помогал новый служащий штаба дивизии — здоровенная немецкая овчарка по кличке Мародер. История появления этой псины, как, впрочем, и окорока, в расположении "Райха" тянула на маленькую военную трагикомедию.

Бойцы эскортной роты, осматривая местность вокруг нового командного пункта, внезапно натолкнулись на крупного черного пса, который увлеченно рылся в развалинах какого-то строения. Собака была породистой, но явно оголодавшей, окрик на немецком восприняла как должное, дружелюбно помахала хвостом, гавкнула пару раз и... продолжила рыть подкоп под груду кирпичей, бывших когда-то хозяйственной постройкой неустановленного назначения. Заинтригованные солдаты, вооружившись лопатками, отогнали пса и принялись разгребать завал сами. Пока копали, успели выдвинуть с десяток версий на тему: что же там такое закопано? Мнения варьировали от "под завалом труп хозяина", до "там спрятались остатки штаба канадцев". Роттенфюрер Пайфер даже успел побиться об заклад с парой сослуживцев. Пари, впрочем, так никто и не выиграл, так как раскопки привели самозваных археологов в обширный погреб с ледником, доверху набитый всевозможными копченостями.

Дальше в естественный ход истории вмешался штурмбаннфюрер Хайно фон Гольдаккер собственной персоной. Начальник службы снабжения дивизии, привлеченный к месту событий заливистым гавканьем и восторженными воплями солдат эскортной роты, быстро разобрался в ситуации и вынес, не подлежащее обжалованию, решение: запас копченостей конфисковать, а четвероногую причину переполоха за оказанное содействие причислить к вспомогательному персоналу и поставить на довольствие.

Заодно Хайно сформулировал и официальную версию столь неожиданного появления породистой черной псины с тонкими жёлто-рыжими "очками" на морде. По его теории выходило, что собака принадлежала кому-то из офицеров 352-ой дивизии, стоявшей здесь до начала вторжения. После прихода янки пёс отбился от своих и остался на временно оккупированной территории. Почему — Бог весть. Может, хозяин погиб, может, самого барбоса оглушило при авианалете или просто удрал куда-то во время боя, а потом не смог отыскать родную часть. Как бы то ни было, четвероногий друг человека не стал на путь предательства и сотрудничать с врагом не пожелал, на что явственно указывали впалые бока и голодный взгляд, а также несомненная радость от встречи с соотечественниками.

Ганс, выслушав эту героическую сагу о звериной верности долгу, мельком глянул на героя повествования, буркнул что-то неразборчивое про сапёрных поросят и перспективу обзавестись к концу войны слоном, почесал барбоса между ушами и присвоил штабному питомцу новое имя. Собственно, на этом торжественная процедура принятия Мародера в ряды ваффен-СС завершилась, и начались обычные трудовые будни. На текущий момент собачья служба заключалась в том, что псина не прекращала героических попыток слопать очередной кусочек ветчины. Нойнер, лениво отрезая от окорока тонкие ломтики мяса, честно делил их пополам: один съедал сам, другой протягивал развалившемуся в ногах питомцу. Еще недавно худой и поджарый, барбос уже успел нажраться так, что со стороны напоминал небольшой шерстяной дирижабль с лапками. Выяснить, что сильнее: щедрость или жадность на сей раз не удалось. Благородное соревнование прервал вынырнувший из жасминовых зарослей Ковач:

— Командир, у нас проблемы!

Озабоченный вид начальника разведки пинком вышиб Нойнера из того расслабленного состояния, в котором он пребывал с самого утра. Мигом подобравшись, оберштурмбанфюрер встряхнулся, сбросил апатию и, положив на лавку искромсанный окорок, решительно направился к командному пункту. Озадаченно шевелящий ушами Мародер получил на прощание команду "стереги" и облегченно распластался на земле, положив голову на лапы и с умилением поглядывая на остатки ветчины. Гансу же теперь было не до отдыха. Аурел начал вводить его в курс дела, даже не дойдя до штаба:

— Наши птички принесли на хвосте новые сведения о противнике. Янки вступают в игру! Отмечено активное движение их мотомеханизированных колонн. Они уже перешли Вир. Судя по всему, выдвижение американцев в канадский сектор началось не менее двух дней назад, и наша разведка благополучно это прошлёпала!

Ганс потряс головой, пытаясь собрать в кучу разбегающиеся мысли. Результат вышел так себе — фуражка съехала на ухо, а мысли продолжили свой хаотичный танец в недрах черепной коробки, упорно не желая выстраиваться в стройные логические цепочки. Сказывалось перенапряжение и недосыпание последних дней, да и контраст со вчерашней победной эйфорией был слишком силен. Наконец оберштурмбаннфюреру всё же удалось ухватить подходящую идею и сформулировать внятный вопрос:

— Что за силы и кто ими командует?

— Пока неизвестно, но мы уже работаем.

— Биттриху сообщили?

— Да. Обещали помочь, но пока ничего.

— Что с парашютистами?

— 3-я и 6-я дивизии наступают на Изиньи, а 5-я еще не закончила выдвижение на позиции.

— Scheisse! Что ж нам так не везет с этим левым флангом, а?

Ковач только развел руками. Нойнер зачем-то перевел взгляд на небо, однако, небеса тоже молчали. Поскольку ответа на крик души так и не последовало, Ганс волей-неволей вынужден был действовать самостоятельно. Приказы посыпались как из рога изобилия:

— Радио в штаб корпуса и армии — пусть поторопят парашютистов. Прикрыть наш левый фланг — их прямая обязанность. Отменить нашим частям все наступательные задачи, прекратить подготовку удара на Порт-Бессин, всем боевым группам дивизии перейти к обороне. Полк Фика перебросить в район Лонгвиль-Монтиньи. Хайно, ты уже начал разбираться с нашими трофеями?

Гольдаккер неопределенно пожал плечами:

— Весь берег заставлен складами и завален грузами. Горючее, боеприпасы, техника, вооружение, медикаменты, стройматериалы, ремонтное оборудование, амуниция, снаряжение... Чтобы во всем этом разобраться, нужна неделя.

— У нас ее нет. Вполне возможно, что в ближайшие пару дней нам придется драться в окружении или, по крайней мере, в условиях нарушения снабжения. Так что к вечеру ты должен предоставить мне готовый план использования трофейного имущества.

— Jawohl!

— Хорошо. Теперь ты.

Ковач, к которому были обращены последние слова, вытянулся, демонстрируя готовность действовать немедленно и со всей возможной решительностью.

— Аурел, бери за шкирку наших летунов, пусть они седлают своих "стрекозлов" и прочешут весь правый берег Вира. Я должен знать, с кем мы имеем дело.

"Стрекозлами" с легкой руки дивизионного адъютанта, в "Райхе" прозвали новое детище германского авиапрома — двухместные разведывательные вертолеты "Колибри". Эскадрилья тактической разведки, укомплектованная этими оригинальными летательными аппаратами, была подчинена 6-ой танковой армии накануне наступления, но до недавнего времени никак не пересекалась с "имперцами". Так что первое знакомство с необычными трескучими машинками состоялось лишь вчера, когда одно из вертолетных звеньев передали штабу дивизии. "Райх", стремительно наступая в последние два дня, сильно вырвалась вперед, оголив при этом свой левый и порядочно растянув правый фланг, так что командование проявило заботу, предоставив в распоряжение Нойнера подходящие средства для наблюдения за проблемными участками. И, надо сказать, сделало это очень вовремя. Так что уже через пару часов Ганс получил нужные сведения, но радости они ему не доставили. Совсем.

Воздушная, радиотехническая и войсковая разведка общими усилиями выяснили, что в стык между первым эсэсовским и вторым парашютным корпусом готовятся ударить, ни много ни мало, две бронетанковые дивизии янки. Представив ближайшие перспективы, Нойнер ощутил нестерпимое желание присоединиться к Мародеру, который отчаянно выл где-то на заднем дворе, жалуясь всему миру на разлуку с остатками свиного окорока. Оберштурмбаннфюрер, у которого прямо из рук уплывала главная победа его жизни, как никто другой понимал чувства, обуревавшие сейчас четвероного друга человека.

* * *

Строго говоря, Ганс был не единственным командиром, готовым завыть от безысходности. С оберштурмбаннфюрером были вполне солидарны, хоть и по разным причинам, такие видные полководцы, как Джордж Паттон и Майлс Демпси. Последний едва не поседел, узнав о развале фронта канадцев, так как это означало, что его потрепанная 2-я армия отныне находится между эсэсовским молотом и наковальней 6-ой полевой армии Рауса, которая как раз заканчивала сосредоточение в окрестностях Кана и со дня на день сама могла перейти в наступление. Иллюзий по поводу перспектив такого противостояния британский генерал не питал.

Горячий янки беспокоился совсем по другому поводу, хотя и не менее сильно. По плану Макартура, 3-я армия США, находившаяся под командованием Паттона, нацеливалась на Шербур. Противостоящая ей 7-я армия Вермахта, порядком обескровленная в ходе предшествующих боев, вряд ли смогла бы сдержать натиск свежих американских дивизий, так что "Ковбой" в мыслях уже примерял на себя лавры освободителя первого крупного города континентальной Европы. Прорыв Хауссера не оставил от этих наполеоновских планов камня на камне.

Хуже того, высшие силы явно решили подыграть проклятым тевтонам: 19-го июня на полуостров Котантен обрушился сильнейший за последние 50 лет шторм. Огромные волны не только сделали невозможной доставку грузов на нормандские пляжи, но и разрушили до основания одну из искусственных гаваней Малберри, с таким трудом сооруженных на французском берегу Ла-Манша*.

Дальше — больше. Прорыв "Дас Райх" к пляжам трижды проклятой "Омахи" лишил "союзников" большого количества хранившихся там запасов, да еще и отсек американцев от расположенного в районе Арроманша Малберри "Б" — второго и последнего рукотворного порта на побережье Нормандии. Паттон рвал и метал, пытаясь доказать командованию, что быстрый захват Шербура с лихвой компенсирует потерю хоть всех искусственных гаваней вместе взятых. Напрасный труд. Как бы решительно не был настроен Макартур, как бы сильно он не сочувствовал своему протеже и как бы не презирал мелочных британских союзников, но оставить прижатую к морю армию Демпси на расправу немцам он не мог. Как и бросить Паттона в лобовую атаку на Шербур всего с тремя заправками горючего для техники и парой боекомплектов на ствол. Так что как только развал канадской обороны стал очевиден, "Неукротимый Дуг", скрепя сердце, вынужден был отменить операцию "Кобра", целью которой был Шербур, и перенацелить ударный кулак 3-ей армии на Байо. Целостность плацдарма следовало восстановить любой ценой и сделать это следовало быстро.

С последствиями данного решения и вынужден был разбираться Ганс. Паттон, не мудрствуя лукаво, бросил в бой свою главную ударную силу — XIX-й корпус, в который, помимо двух пехотных, входили также 2-я и 3-я бронетанковые дивизии. Вот они-то и сформировали американский ударный кулак. Ситуация для немцев усугублялась тем, что янки применили небольшое, но весьма полезное новшество — специальные резаки, монтировавшиеся на танки и предназначенные для преодоления бокажей. Эта новинка позволяла существенно улучшить маневренность бронетехники в бесконечном лабиринте живых изгородей, что не замедлило сказаться на результатах боев.

Фронт "Райха" был расколот. Боевая группа "Дойчланд" оказалась отрезана от основных сил и окружена в районе Вьервиля. Подчиненные Вислицени отбивались, заняв круговую оборону и прижавшись спиной к морю. Правда, море в данном случае было плохой защитой. "Союзники", не считаясь с потерями, регулярно обстреливали захваченную немцами полоску побережья, используя для этого всё, что возможно. Мачты линкора "Техас", показывавшиеся при отливе из океанских волн восточнее рифа Рохес, свидетельствовали об опасности такого занятия, но особого выбора у англосаксов не было.

Германцы, несмотря ни на что, дрались как черти. Разведчики и противотанкисты Фика вообще демонстрировали настоящие чудеса изворотливости. Огневые засады на пути наступающих американских танкистов следовали одна за другой, а минные поля появлялись, словно по волшебству. Пользуясь отсутствием сплошной линии фронта, отдельные умельцы из приданных группе саперных рот умудрялись ставить растяжки и мины-ловушки даже в тылу у передовых подразделений янки. Наступление американцев вновь, как и в боях за Карантан, выродилось в медленное прогрызание немецкой обороны, сопровождаемое огромными потерями. Так что у Макартура просто не было выбора, генерал вынужден был задействовать свои главные козыри — огневую мощь флота и стратегической авиации. Но даже и они уже не давали стопроцентной гарантии успеха, о чем недвусмысленно намекала судьба "Техаса".

Линкор подорвался на донной мине в районе Шербура неделей ранее. Для старика, помнившего еще времена Первой Мировой, повреждения оказались слишком велики, и охромевшего ветерана решено было посадить на мель в районе пляжа "Омаха" и использовать в качестве стационарной батареи, но... "Убийцы кораблей" из KG100 имели на этот счет свое собственное мнение. Пораженный "фрицем" линкор затонул на мелководье, не дойдя всего десятка миль до места своей предполагаемой стоянки. А немного мористее покоились на дне остатки легкого крейсера "Бруклин", тяжело поврежденного бомбами и затонувшего во время шторма бушевавшего здесь 19-го июня.

Что же касается авиации, то от ее действий почти в равной степени страдали обе стороны. Причем в путанице встречных боев национальная принадлежность воздушных террористов и их наземных жертв зачастую совпадала. Буквально на второй день американского контрнаступления передовые части янки прямо в районе сосредоточения подверглись мощнейшей бомбардировке... "Летающих Крепостей" из 8-ой воздушной армии. Роковая ошибка службы наведения привела к тяжелейшим потерям и срыву запланированной на вторую половину дня атаке. Немцы, впрочем, злорадствовали недолго. В тот же вечер бойцы "Дойчланда" вынуждены были на себе испытать эффективность налетов "Фоккеров" из 4-ой штурмовой эскадры, ошибочно информированных об оставлении немецкими войсками Вьервиля и его ближайших окрестностей.

Такое нервное положение на фронте продолжалось четыре дня, в течение которых Нойнер посерел от бессонницы, отупел от постоянного нервного напряжения и вымотался так, что уже готов был послать всё к черту и потребовать от командования разрешения на отход с побережья. Не сложилось. Утром 27-го июня "в связи с изменением оперативной обстановки" Хауссер передал "Дас Райх" вместе со всеми приданными частями и подразделениями под начало Майндля. А заодно в качестве подкрепления дивизия получила нового командира — из Германии после окончания курсов дивизионных командиров прибыл один из ветеранов "Райха" бригадефюрер Отто Кумм. Так что Ганс наконец-то смог вздохнуть свободно. Впрочем, главного за эти четыре долгих дня он всё же добился: "имперцы", несмотря на бешеное давление янки, устояли.

* * *

Созданный Паттоном кризис немецкое командование ликвидировало простым, но действенным методом — закидав противника резервами. Ойген Майндль наконец-то подтянул и ввел в бой 5-ю парашютную дивизию, усиленную 508-м армейским батальоном "Тигров". "Дас Райх", помимо бригадефюрера Кумма, получила в качестве подкрепления отдельный штурмовой батальон майора Мессершмитта и морской стрелковый батальон, сформированный в Гавре из персонала военно-морской базы. Последний предназначался для изучения остатков отбитого у "союзников" Малберри и эвакуации уцелевшего портового оборудования, но Кумм нашел морякам другое применение, возложив на них охрану береговой полосы. Такая мера позволила бросить все силы дивизии в решительную контратаку, и уже 29-го июня однофамилец известного авиаконструктора рапортовал о том, что его гренадеры, при поддержке штурмовых гаубиц "Дас Райха", пробили коридор к блокированной у Вьервиля группе Вислицени. Это событие знаменовало собой долгожданный перелом в битве.

В последующие три дня американцы медленно пятились на запад, постепенно отходя под ударами парашютистов и эсэсовцев за Вир. А 3-го июля в наступление наконец-то перешла 5-я танковая армия, окончательно и бесповоротно перечеркнув надежды Макартура свести сражение за Нормандию хотя бы к ничьей.

Впрочем, дивизия "Дас Райх" и ее неугомонный начальник штаба в июльских боях практически не отметились. Сильно потрепанное соединение прямо накануне американского дня независимости вывели с передовой в ближайший тыл, предоставив измотанным солдатам возможность немного перевести дух.

Под чутким руководством нового командира, отоспавшийся и немного передохнувший Ганс, со своим штабом, энергично взялся за приведение дивизии в порядок. Все уцелевшие танки были собраны в один сводный батальон. Армейские подразделения и части, приданные "Райху" на время боев, покинули дивизию, отправившись воевать дальше уже под другим командованием. А оставшийся костяк дивизии тем временем постепенно обрастал "мясом" новых пополнений.

Правда, одним махом заменить несколько тысяч выбывших ветеранов не представлялось возможным. Запасной батальон дивизии пропускал через себя две тысячи новобранцев ежемесячно. Эти парни прибывали из Германии, пройдя ускоренный четырехмесячный курс боевой подготовки, что ветераны типа Ганса считали абсолютно недостаточным для участия в серьезных боях. Потому в рядах запасного батальона рекруты получали дополнительный четырехнедельный цикл тренировок высокой интенсивности под руководством опытных вояк. Лишь после этого молодняк передавали в боевые подразделения.

По прикидкам Нойнера, на восполнение понесенных потерь, с учетом возвращения в строй выздоравливающих раненных и получения некоторого количества хорошо подготовленных специалистов из офицерских и унтер-офицерских школ, требовалось еще два месяца. А для полного восстановления боевой мощи соединения было необходимо после полного укомплектования всех частей провести полномасштабные полковые и дивизионные учения. Итого на всё про всё — три месяца. Немалый срок.

Богатый фронтовой опыт Кумма, Нойнера и прочих старших офицеров "Райха" подсказывал, что элитному соединению не позволят бить баклуши столь долгое время. Так что, наряду со штатными мерами по повышению боеспособности, командование дивизии использовало еще и целый ряд оригинальных новинок, импровизируя направо и налево. Так, например, Ганс, продолжая свою серию экспериментов с оставшимися без командования танкистами, нашел довольно неожиданное применение для временно "безлошадных" экипажей. Потоптавшись грязными ногами по корпоративной гордости подчиненных, Нойнер добился перевода безработных танкистов в противотанковый дивизион, "понизив" их, таким образом, до банальных артиллеристов.

Для вооружения морально пострадавших прибегли к испытанному методу — пустив в ход трофеи. Выбор пал на легкие американские САУ М18 "Хеллкэт", которые, благодаря наличию поворотной башни, более всего походили на знакомые танкистам боевые машины. При этом остававшиеся в противотанковом дивизионе "Мардеры" раскидали по панцергренадерским полкам, а первую роту целиком передали разведывательному батальону, усилив таким нехитрым способом ПТО пехотных подразделений дивизии.

Трофеям вообще нашлось самое широкое применение. Особенно высоким спросом пользовались бензин и продовольствие, но хозяйственные эсэсовцы на этом не останавливались. Тон задавали ветераны Восточного фронта, привычные к перебоям в снабжении и потому не брезговавшие никаким подспорьем. Неделя пребывания на "Омахе", среди сплошного скопища всевозможных складов и баз снабжения, наложила на дивизию неизгладимый отпечаток. Достаточно сказать, что "Дас Райх" была полностью переоснащена трофейным автотранспортом. Собственные "Опели", "Мерседесы" и "Фольксвагены", еще остававшиеся на ходу, передали "Тотенкопфу" и "Лейбштандарту", чтобы пополнить их изрядно прореженные авиацией "союзников" транспортные колонны. А "имперцы" теперь раскатывали на американских и канадских "Джимми"*, "Студерах", "Доджах" и "Виллисах". Правда, во избежание неприятностей, на всю трофейную технику пришлось нанести немецкий пятнистый камуфляж и стандартные опознавательные знаки, но то были уже мелочи, тем более, что краску для этого использовали опять-таки трофейную.

Благодаря принятым мерам, уже через пару недель после вывода в резерв дивизия была готова к новым боям, но командование на сей раз не спешило. Вместо этого перед "Райхом", всё еще пребывавшим в армейском резерве, была поставлена задача организовать охрану и отправку в тыл англо-канадских военнопленных, большое количество которых в последнее время скопилось в тыловой полосе армии. Кумм, не желая заниматься еще и этой проблемой, попросту свалил ее на Нойнера, очень кстати припомнив, что тот имеет соответствующий опыт в данной области. Впрочем, Ганс был не в обиде. Реорганизация дивизии в основном завершилась, пополнение подразделений шло своим чередом, так почему бы немного не отвлечься и не вспомнить молодость?

Проведя небольшую разведку местности и выбрав подходящее место, оберштурмбаннфюрер с помощью саперного батальона за два дня развернул концентрационный лагерь, способный одновременно принять до 50000 человек. А еще через пару дней там уже находилось около тридцати тысяч пленных, проходящих первичную проверку и сортировку перед отправкой дальше в тыл. Именно тогда в биографии Нойнера и случился эпизод, который, как и драка в аквитанском кабаке, стал его своеобразной визитной карточкой.

Ганс прибыл в лагерь, чтобы проследить за этапированием первой партии пленных. У главных "ворот", представлявших собой довольно длинный коридор между рядами проволочных заграждений, перекрытый с обоих концов переносными "рогатками" и находящийся под прицелом нескольких пулеметов, его взгляду предстала прямо-таки хрестоматийная картинка. В отдельной загородке за "колючкой" строилась колонна пленных британцев. Жителей Туманного Альбиона Ганс безошибочно отличал от канадцев и янки, что называется с первого взгляда, даже не глядя на нашивки (зачастую отсутствующие) и прочие отличительные знаки. Островитяне выделялись довольно тщедушным телосложением и малым ростом, явно проигрывая по физическим показателям, как своим заокеанским союзникам, так и немецким противникам. Но развеселило Нойнера не это. Причиной, вызвавшей кривую ухмылку на лице оберштурмбаннфюрера, был Мародер.

Пес, судя по всему, не забыл, кто стал причиной его недавних злоключений, и теперь, оглашая окрестности яростным лаем, рвался с цепи, буквально захлебываясь от злобы. Цепь, прилагая немалые усилия, удерживал штурмшарфюрер* Шульц, известный под красноречивым прозвищем "Кувалда". Унтер, кстати, идеально соответствовал требованиям, предъявляемым обычно к охранникам: был честен, неподкупен, дисциплинирован и жесток. Именно последнее свойство характера и привело его на нынешнюю должность старшего унтер-офицера эскортной роты. Когда после очередного ранения заслуженного ветерана, награжденного к тому времени двумя Железными крестами, золотым знаком за ближний бой и знаком за участие в ста штурмовых атаках, решили перевести на инструкторскую работу и отправили в учебный батальон, оказалось, что Шульц там, мягко говоря, не на своем месте. В процессе обучения свежеиспеченный инструктор за каких-то два месяца умудрился покалечить трех новобранцев, после чего командир учебки заподозрил что-то неладное и поспешил избавиться от героического, но неуравновешенного унтера старым проверенным способом — сплавив его обратно на фронт. А уже по прибытии в дивизию, "Кувалда" попался на глаза Гансу, который, по достоинству оценив набор наград и четыре нашивки за собственноручно уничтоженные танки, зачислил звероватого унтера в эскортную роту. Шульц должен был страховать необстрелянного, а потому ненадежного, Зиги, с чем до недавнего времени вполне успешно справлялся. И вот теперь его таланты нашли дополнительное применение.

Молчаливый эсэсовец со шрамами на морде и злобная черная овчарка, беснующаяся за забором из колючей проволоки, лучше всяких слов намекали пленным на серьезность их положения, предостерегая от малейших попыток неповиновения. Британцы намеки понимали правильно и покорно строились в колонну по четыре, стараясь не смотреть на зловещую парочку у ворот, мимо которой им предстояло в скором времени пройти. Именно эта сцена полного взаимопонимания и вызвала на лице Нойнера злорадную ухмылку.

Понаблюдав с минуту за суетой в загородке, Ганс задумчиво обратился к стоявшему рядом Боровски:

— Знаешь, а ведь я мечтал об этом последние четыре года.

— О чём?

— Увидеть армию англичан за колючей проволокой. Тогда, под Дюнкерком, они от нас удрали, но я знал: их время всё равно придет.

Ганс невесело хмыкнул:

— Мечты сбываются.

Зиги насторожился:

— Что-то не так?

— Да нет. Просто как-то невесело. Да и пленные вялые какие-то...

Боровски бросил вопросительный взгляд в сторону бронетранспортера с пулеметчиком, бдительно оглядывавшим ряды пленных через прицел своей "костной пилы". Эта пантомима Зиги вполне явственно намекала на самую доступную возможность "взбодрить" чересчур апатичных островитян. Но мысли Ганса, судя по его следующему вопросу, явно двигались в другом направлении:

— А где это лазят бездельники из нашего взвода пропаганды?

— При штабе дивизии, работают вместе с парнями из службы радиоперехвата.

— Пусть чешут сюда и прихватят с собой громкоговорители и все пластинки, что есть. А отправку пленных задержать до их прибытия.

Через каких-то сорок минут Ганс с нескрываемым злорадством наблюдал, как колонна пленных британцев выходит из ворот лагеря и направляется вглубь Франции под бодрый мотив "Типперери"*, несущийся из раструба громкоговорителя. Каждое слово песни, считавшейся одним из символов победы Британии в Великой войне, звучало теперь как изощренное издевательство. Злая ирония лейтмотива марша — "долог путь до Типперери, долог путь домой" — заставляла уходящих всё дальше от Англии солдат еще ниже опускать и без того ссутуленные плечи. А скалящиеся лица охранников красноречиво говорили неудачливым воякам, что их неприятности только начинаются и тернистый путь, по которому предстоит пройти проигравшим, действительно будет чрезвычайно долог.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Vae victis (лат.) — горе побеждённым!

* "Паяльные лампы" — прозвище III-го батальона 2-го панцергренадерского полка "Лейбштандарта", возникшее благодаря батальонной эмблеме — изображению паяльной лампы.

* Обергруппенфюрер СС Феликс Штайнер — командир III-го танкового корпуса СС.

* "Волчий крюк" — wolfsangel (нем.) — одна из древнегерманских рун, служившая эмблемой дивизии "Дас Райх".

* Реальный факт.

* "Джимми" — прозвище, закрепившееся за грузовиками марки "GMС", производимых концерном "Дженерал Моторс".

* Высшее из существовавших в СС унтер-офицерских званий, прямого аналога в Вермахте не имело.

* "Долог путь до Типперери" — название британской маршевой песни чрезвычайно популярной в период обеих мировых войн.

Глава 23 "Могила повелителя"

Пока Ганс развлекался, устраивая показательные марши пленных перед объективами кинокамер хроникеров из "Курта Эггерса"* для "Вохеншау", другие люди активно работали, а точнее, вкалывали. Фон Манштейн жаждал не просто победы, после которой останется еще один пляж, заваленный брошенной техникой и амуницией, как это было в Дюнкерке. Честолюбивому фельдмаршалу нужен был разгром. Причем, разгром невиданный, который войдет в мировую историю войн подобно Каннам или Седану, чьи названия стали синонимами абсолютного, тотального уничтожения неприятеля. Ради такого результата командующий всеми сухопутными, воздушными и морскими силами на западе не жалел усилий, бросая в бой свои лучшие соединения. К чему экономить? Ведь даже последнему болвану уже ясно, что именно в Нормандии решится судьба кампании, а то и всей войны. Завершившееся пару недель назад отступление с Сардинии, мышиная возня вокруг Корсики, невнятное шевеление на берегах Персидского залива — всё это пыль и прах под копытами коней, влекущих грохочущую колесницу истории. А вот победитель битвы за Нормандию останется на ее гранитных скрижалях навсегда. Потому в битву широким потоком вливались подкрепления, стекавшиеся на полуостров Котантен со всех концов Франции. И старания эти не были бесплодны.

Немецкие армии наступали на всех направлениях, заставляя съёживаться вражеские плацдармы, и неуклонно приближая миг, когда за спиной у пятящихся англосаксов уже не останется ничего, кроме свинцовых волн Атлантики. Более крепкие и сильные армии янки еще держались, не в последнюю очередь благодаря труднодоступной местности в захваченном ими районе страны. Зато англо-канадцы к концу июня стояли в шаге от катастрофы. 5-го июля армии Демпси и Крирара* этот шаг сделали. Вернее, их просто пнули в нужном направлении. Авторами пинка были Хауссер и Раус, начавшие согласованное наступление на Байо.

6-я полевая и 6-я танковая армии двигались навстречу друг другу, ломая сопротивление британских и канадских частей. Англосаксонские дивизии, еще не оклемавшиеся после тяжелейших поражений у стен Кана и Сен-Ло, пятились под натиском свежих германских корпусов, прокладывавших себе путь килотоннами снарядов и бомб, а затем давивших остатки сопротивления гусеницами сотен танков и штурмовых орудий. После включения в сражение свежих сил, численное и техническое превосходство перешло к немцам, и генералы Райха беззастенчиво этим пользовались. I-ый армейский корпус, наносивший главный удар со стороны Кана, получил в качестве усиления поистине умопомрачительное количество артиллерийских и инженерных частей. Остальные соединения тоже не бедствовали. В дело пошли даже сверхтяжелые осадные орудия.

К такому повороту событий британцы оказались не готовы. Фронт 2-ой армии опасно прогнулся. Канадцам приходилось еще хуже. Фактически, давление на них не прекращалось с середины июня, когда эсэсовцы перешли в наступление под Сен-Ло. С тех пор многое успело измениться: полнокровные, только что прибывшие с островов дивизии превратились в жалкие лохмотья некогда грозных соединений, важнейшие позиции — утрачены, а натиск германцев и не думал слабеть. Напротив, сокращая фронт и уплотняя свои боевые порядки, эсэсовцы с каждым днем наращивали мощь ударов. Танковые корпуса Хауссера, выстроившись "свиньей", настойчиво пробивались к Байо и Арроманшу, намереваясь отрезать остаткам англо-канадских войск последний путь к отступлению. Бронированные рыла немецких "хрюшек" сминали и расшвыривали британские и канадские дивизии, словно прошлогодние листья. Единый фронт армий Содружества на глазах распадался на отдельные сегменты, лишённые даже слабого подобия былого взаимодействия.

У янки хватало своих проблем. Топкие низины в долине Вира облегчали армиям Бредли и Паттона ведение обороны, но отсутствие хоть каких-то портов, включая искусственные, серьезно затрудняло снабжение. Доставка грузов и людей на необорудованные пляжи была связана с немалыми трудностями, да и немецкая авиация не зевала. Люфтваффе в июле вообще резко активизировало свои действия по нарушению морских перевозок в Ла-Манше, всерьез задавшись целью изолировать Нормандский плацдарм "союзников". Немалую роль тут играл и фактор утраты англо-американцами ряда аэродромов на Котантене, которые служили передовыми площадками базирования для истребителей, отвечавших за непосредственное прикрытие плацдармов.

Все эти обстоятельства никак не способствовали успешной обороне. Единственным светлым пятном на общем, безрадостном для "союзников", фоне были разве что кадровые проблемы, охватившие седьмую полевую армию Вермахта. В последние дни июня армия, отвечавшая за оборону Шербура, почти одновременно лишилась своего командующего — генерал-полковника Дольмана, слегшего в госпиталь с обширным инфарктом, и генерала Маркса, возглавлявшего LXXXIV-й армейский корпус. Тезка теоретика коммунизма стал жертвой "Тандерболтов", когда возвращался в свой штаб после посещения одной из подчиненных ему дивизий. Чтобы как-то выйти из сложившейся ситуации, фельдмаршалу Клейсту, после согласования с Манштейном, пришлось пойти на временное объединение 7-ой полевой и 5-ой танковой армий в армейскую группу под командованием барона фон Швеппенбурга. Но на фоне развернутого немцами массированного наступления это было слишком слабым утешением для янки.

Американский плацдарм подвергся мощным атакам сразу с трех направлений. Сильные штурмовые части 7-ой армии наступали из района Валони по шоссе Шербур-Карантан. Со стороны Кутанса, также на Карантан, двигались колонны XLVII-го и LXXVI-го танковых корпусов. Третий удар наносила бронетехника и пехота XXIX-го, LIV-го и LVIII-го корпусов, действовавших в долине Вира. Результат пришел незамедлительно.

Уже 7-го июля, после ряда совещаний с представителями высшего военного и политического руководства, Макартур, скрипя зубами, вынужден был признать, что "учитывая невероятно возросшую активность германской авиации, трудности со снабжением и подавляющее преимущество германцев в бронетехнике, отступление становится единственным возможным вариантом спасения всё еще сражающихся войск". Сказать такое означало признать крах всей военной стратегии "союзников". Это было нелегко. Но еще сложнее оказалось осуществить отступление на практике.

Фактически эвакуация американо-британо-канадских войск под градом непрерывных ударов с суши и воздуха превратилась в форменное побоище. Многие соединения и части оказались отрезаны от побережья и сгинули в полном составе. Сумевшие добраться до пляжей, вынуждены были ожидать своей очереди на погрузку, а затем с боем занимать места на судах. И всё это под непрекращающимся ни на минуту артобстрелом и следовавшими с пугающей регулярностью авианалетами. Но даже счастливчики, сумевшие вырваться из ада нормандского сражения и забиться в сырой трюм или утвердиться на продуваемой всеми ветрами палубе, всё еще не могли чувствовать себя в безопасности. Мины и немецкие бомбардировщики продолжали собирать свою кровавую жатву на всем пути до берегов Туманного Альбиона.

В итоге лишь около четверти солдат и офицеров "союзников", из числа высадившихся на нормандский берег, смогли вернуться в "старую добрую Англию". Остальные пополнили огромную армию военнопленных или навсегда остались во французской земле. Кому-то, впрочем, пришлось довольствоваться и океанским дном. Среди последних оказался и главный сторонник скорейшей высадки во Франции — генерал Джордж Смит Паттон. Самолет, на котором неугомонный "ковбой" покидал оказавшиеся столь негостеприимными берега Нормандии, был по ошибке обстрелян зенитчиками войскового конвоя и рухнул в воды Ла-Манша неподалеку от южного побережья Британии. Выживших в катастрофе не было.

В итоге Паттон оказался самым высокопоставленным генералом "союзников", погибшим в ходе осуществления "Оверлорда". Как ни странно, немцы по этому показателю лидировали. Помимо Дольмана, так и не оправившегося от последствий инфаркта и тихо скончавшегося в армейском госпитале близ Ле-Мана, жертвой "Повелителя" стал оберстгруппенфюрер Дитрих. Старый сподвижник Гитлера создатель и первый командир "Лейбштандарта", после нашумевшего "дела Канариса" вынужден был покинуть свою дивизию и вернуться к обязанностям главного телохранителя фюрера. Вождь германской нации, пораженный вскрывшимися обстоятельствами грандиозного предательства, нуждался в проверенных людях, которым мог бы безоговорочно доверять. Йозеф Дитрих был именно таким человеком. А потому в течение следующих трех лет Зепп отвечал за охрану фюрера и его штаб-квартиры, время от времени выполняя также и особые поручения главы германского государства. Одним из таких заданий стала инспекция нормандского фронта, во время которой старый сподвижник Гитлера и нашел свою смерть. Причиной послужила банальная автокатастрофа. Темной июльской ночью "Хорьх" оберстгруппенфюрера врезался в грузовик на дороге из Аржантана в Фалез.

Впрочем, на судьбе "Оверлорда" эти маленькие людские трагедии сказались мало, если вообще сказались. В момент гибели Дольмана, Паттона и Дитриха "Повелитель" был уже практически мертв.

* * *

В то самое время, когда немцы переваривали последствия крупнейшей десантной операции в истории, на противоположном конце земли американский и японский флоты сошлись в последнем генеральном сражении этой войны. По иронии судьбы, жертвой этого грандиозного столкновения стал еще один "повелитель" — владыка морей и властитель адмиральских дум.

Прологом к битве за Филиппины послужил окончательный захват американцами Марианских островов. Утвердившись на Сайпане и прочих островах архипелага, янки получили целый ряд стратегических преимуществ. В частности, теперь новейшие сверхтяжелые бомбардировщики 20-ой воздушной армии, действуя с аэродромов Гуама и Тиниана, могли на пределе дальности достигать целей на территории Японии. Впервые с начала войны страна Восходящего солнца оказалась под прицелом. Но куда важнее было другое. С падением Мариан рухнул внутренний оборонительный рубеж империи — янки ворвались в самое сердце Великой азиатской сферы сопроцветания.

Под угрозой вторжения оказались острова Бонин, Окинава и Филиппины. Американские субмарины теперь вовсю резвились на коммуникациях, связывающих метрополию со странами Южных морей. "Суперкрепости" обживались в японском небе. Страна Восходящего солнца медленно задыхалась под чудовищным прессом американской военной мощи, но янки не собирались пускать дело на самотек. Стратеги в Вашингтоне были не прочь подстегнуть события. Позор Пирл-Харбора требовалось смыть как можно скорее, и Нимиц не стал тянуть.

4-го июля, в день независимости, силы США на Тихом океане начали операцию по возвращению Филиппин. На сей раз звездно-полосатую армаду возглавлял адмирал Рэймонд Эймс Спрюэнс, заменивший на ходовом мостике "Быка" Хэлси. Соответственно поменялся состав штаба флота, а сам флот сменил номер с 3-го на 5-й. Всё остальное мало изменилось со времен операции "Форейджер", разве что превосходство американцев над Императорским флотом стало еще более заметным. Соединение Митчера пополнилось двумя новейшими авианосцами класса "Эссекс", а вернувшийся после очередного ремонта "Саратога" взял на себя функции носителя ночной авиагруппы, заменив в этом качестве легкий "Индепенденс". Количество быстроходных линкоров, сведенных теперь в соединение ТФ 54 под командованием адмирала Ли, уменьшилось до шести (невезучий "Саут Дакота" поймал пару бомб и отправился в Штаты на ремонт).

Совсем по-другому обстояли дела в азиатском лагере. Если американцы практически не заметили потерь, понесенных двумя месяцами ранее, то Мобильный флот так и не смог от них оправиться. Несмотря на экстренный ввод в строй сразу трех новейших авианосцев типа "Унрю", положение оставалось плачевным. Уничтоженные практически под корень авиагруппы пришлось комплектовать недоучившимися курсантами, чей уровень подготовки самими же японцами характеризовался как абсолютно недостаточный. Но даже таких третьесортных летчиков откровенно не хватало. Для девяти авианосцев, способных принять около пятисот крылатых машин, едва смогли наскрести четыре сотни пилотов, способных кое-как ориентироваться над морем и с грехом пополам садиться на тесную корабельную палубу. Десятый авианосец — "Сёхо" и вовсе остался без авиагруппы, по причине чего был исключен из состава Мобильного флота и привлечен к переброске самолетов берегового базирования. Впрочем, на новом поприще бывшая плавбаза подводных лодок, а ныне легкий авианосец, выполняющий функции авиатранспорта, также не преуспел. В первом же рейсе, возвращаясь с Филиппин, "Сёхо" был торпедирован у берегов Формозы подводной лодкой "Редфиш". Базовая авиация, до предела истощенная предыдущими боями, также не могла уже рассматриваться в качестве серьезной силы.

Рассчитывать в таких условиях на успех в открытом противоборстве не осмелилось даже славящееся своим оптимизмом руководство Морским генеральным штабом. Наследникам славы Ямамото в случае нового наступления американцев оставалось лишь надеяться на удачу. Именно в таком духе и был составлен план обороны Филиппин.

При попытке янки высадиться на островах Императорскому флоту надлежало атаковать силы вторжения со всех сторон и постараться нанести им максимально возможные потери, даже ценой собственной гибели. Такова была общая фабула плана, получившего маловразумительное для европейцев название "Сё-1". Но японцы не были бы японцами, если бы не попытались максимально усложнить себе жизнь в процессе выполнения этого и без того безнадежного замысла.

В фирменном азиатском стиле главные силы Императорского флота оказались разделены на ряд независимых соединений. Причем командующие ими адмиралы подчинялись лишь Моргенштабу, а точнее возглавлявшему сие почтенное учреждение Соэму Тоёде, находившемуся в Японии за тысячи миль от места предстоящих боев. Ни устойчивой связи, ни внятного плана взаимодействия между собой японские ударные группировки не имели. Имелся лишь некий расплывчатый контур авантюрного замысла.

Согласно этому замыслу Мобильный флот, состоявший теперь только из трех авианосных дивизий, должен был приблизиться к Филиппинскому архипелагу с севера, атаковать и сковать главные силы американского авианосного соединения. В то, что необученные пилоты Одзавы смогут разбить или хотя бы радикально ослабить янки, японцы уже не верили, но рассчитывали, что 9 быстроходных авианосцев смогут завлечь американцев достаточно далеко от района высадки, как это произошло в ходе Марианского сражения. Этим обстоятельством должны были воспользоваться три других ударных соединения, включавшие в себя большую часть линкоров и крейсеров Объединенного флота.

План "Сё", разработанный наспех и введенный в действие буквально накануне американского удара, трудно было назвать сбалансированным и хорошо продуманным, но в создавшихся условиях сыны Аматерасу вряд ли могли рассчитывать на большее.

* * *

Американцы подобных трудностей не испытывали. Единственное, что могло повлиять на их планы, так это внутренние противоречия между различными группировками политиков и представителей основных родов войск. Одним из внешних проявлений таких разборок стало формирование двух штабов оперативных флотов под командованием Хэлси и Спрюэнса, которым по очереди давали порулить одними и теми же кораблями. Другим результатом стали споры по поводу направления, в котором следует продолжать наступление после захвата Марианских островов.

В Белом доме и на Капитолии требовали как можно скорее восстановить американский суверенитет над Филиппинами. К этому же мнению склонялись и представители Объединенного комитета начальников штабов. А вот штаб Тихоокеанского флота во главе с Нимицем, напротив, желал бы избежать боев за архипелаг. Моряки, равно как и представители ВВС, предпочли бы атаковать Тайвань или на худой конец Окинаву. Такая операция обеспечивала изоляцию Японии от ресурсов Юго-восточной Азии быстрее и вернее, чем удар по Филиппинам. Но в данном случае политическое лобби возобладало. Приближались очередные президентские выборы, и рузвельтовская администрация намеревалась порадовать американский народ известиями о военных успехах в Европе и Азии. А учитывая, что филиппинский вариант требовал значительно меньше времени на подготовку и сулил существенно большие политические дивиденды, выбор был достаточно очевиден. Причем после того, как наступление в Нормандии забуксовало, скорейшее возвращение Филиппин под контроль США стало еще более актуальным. Нимиц нехотя подчинился. Не в первый и не в последний раз политические соображения перевесили стратегические.

Правда, у сторонников филиппинской операции были и чисто военные резоны. Данный архипелаг располагался куда ближе к операционным базам Тихоокеанского флота и, в отличие от Формозы или той же Окинавы, мог быть сравнительно легко изолирован. Атака же на один из островов, принадлежавших Японии еще с девятнадцатого века, была сопряжена с необходимостью отбиваться во время высадки от атак вражеской авиации и флота практически со всех возможных направлений. Не то чтобы янки это было не под силу, но всё же недавний опыт "Форейджера" и, в частности, потеря двух легких авианосцев, заставляли задуматься. В штабе Тихоокеанского флота нашлось немало скептиков, считавших, что авианосное соединение, сунувшееся к Тайваню, на несколько дней окажется в эпицентре массированных воздушных атак. Учитывая, что именно многократно повторяющиеся, изматывающие налеты принесли японцам относительный успех в битве за Марианские острова, такой поворот событий считался нежелательным. К чему зря рисковать, если требуемого результата можно добиться и с меньшими усилиями? В немалой степени именно такие настроения и обеспечили победу "политиков" над "чистыми стратегами" — военная доктрина США предпочитала полагаться на подавляющее превосходство в ресурсах, а не на смелость оперативных ходов.

В остальном же работа американской военной машины не вызывала никаких нареканий. Янки вновь, как и в операции "Форейджер", смогли добиться оперативной внезапности и высадили десант на острове Лейте раньше, чем самураи сумели организовать эффективное противодействие. К тому же японское командование крепко ошиблось с местом предполагаемого удара, до последнего считая, что целью американцев станет Лусон. Таким образом, план "Сё" начал трещать по швам буквально с первых же минут развернувшегося сражения. Вдобавок ко всему Императорский флот хронически запаздывал с развертыванием. Когда передовые части 11-ой армии США уже закрепились на берегу, а японская базовая авиация и береговая оборона в районе высадки были почти полностью подавлены, ударные соединения Куриты и Нисимуры еще даже не вышли из портов.

Правда, эта задержка неожиданно обернулась удачей. Американцы, рассчитывая на более оперативную реакцию противника, малость просчитались. В результате к тому моменту, когда японские ударные соединения таки появились в поле зрения янки, Спрюэнс, Митчер и офицеры их штабов уже успели немного расслабиться, решив, что, на сей раз, самураи не рискнули принять брошенный им вызов. Практически это выразилось в том, что сильнейшая оперативная группа 58-го авианосного соединения — ТГ 58.1 была отправлена на дозаправку и таким образом временно лишилась возможности участвовать в сражении. А три оставшиеся группы рассредоточились вдоль архипелага, добивая японские береговые аэродромы.

Таким образом, японские ударные соединения, появившиеся в окрестностях Филиппин, смогли захватить американцев врасплох. Митчер оказался не готов покончить с противником немедленно, командующему ТФ 58 требовалось время, чтобы собрать свои разрозненные силы. Правда, японцы также страдали от разобщенности своих соединений и отсутствия надежной связи между ними. Так эскадра Куриты — главная ударная сила Объединенного флота, которой предстояло появиться на поле боя последней, на деле была обнаружена американцами в самом начале. Авианосцы Одзавы, предназначенные для сковывания и отвлечения основных сил Спрюэнса, напротив — долгое время оставались необнаруженными. Весь оперативный рисунок сражения пошел, таким образом, насмарку. Последствия оказались довольно неожиданными.

* * *

Первыми под удар попали корабли Куриты. Но разобщенность сил, оказавшихся в распоряжении Митчера, сыграла свою роль. Первая авианосная группа еще не вернулась после дозаправки, четвертая отошла слишком далеко к югу и в итоге занялась атаками на обнаруженные чуть позднее соединения адмирала Нисимуры и вице-адмирала Симы. Таким образом, Курите пришлось иметь дело "только" с половиной авианосцев 5-го флота. При этом львиная доля американских атак пришлась на суперлинкоры первой дивизии. Гигантские силуэты "Ямато", "Мусасси" и вступившего в строй совсем недавно "Синано"* буквально притягивали внимание пилотов.

Истребительное прикрытие отсутствовало, так что японцам приходилось полагаться только на собственные зенитки. В дело пошли даже монструозные восемнадцатидюймовые орудия главного калибра, стрелявшие по американским торпедоносцам специальными снарядами "типа 3", но результат все равно вышел плачевным. Всего четыре массированных авианалета, следовавших с незначительными интервалами, и соединение Куриты оказалось на грани полного уничтожения. "Мусасси", ставший главной мишенью трех последних атак, перевернулся и затонул. Самый младший из гигантов, "Синано", так же не избежал попаданий. Полученные повреждения снизили скорость линкора до 15 узлов, что никак не соответствовало жестким требованиям участия в набеговой операции. Охромевший исполин под эскортом трех эсминцев покинул эскадру и отправился обратно в Бруней, но вернуться из своего первого боевого похода ему не судилось. На следующее утро "Синано" был атакован подводной лодкой "Арчерфиш", получил четыре торпедных попадания и через полтора часа опрокинулся. Эсминцы сопровождения смогли спасти чуть более половины огромного экипажа.

Остальным кораблям тоже досталось. Еще до начала воздушных атак погиб тяжелый крейсер "Атаго", торпедированный субмариной "Дартер". Торпеды и бомбы американских палубников отправили на дно "Майю" и "Микуму". Еще один крейсер — "Миоко" получил серьезные повреждения и вынужден был возвращаться в Бруней самостоятельно. Правда, в отличие от "Синано", ему этот маневр удался. Жертвами воздушных налетов стали также два эсминца, а многие корабли, включая флагманский "Ямато", оказались повреждены.

Такой разгром, произведенный всего за несколько часов, надломил даже "железного" Куриту. Связавшись с вице-адмиралом Ониси, командовавшим базовой авиацией на Филиппинах, и получив подтверждение, что истребительного прикрытия нет и не предвидится, Такэо Курита принял нелегкое решение отказаться от проведения операции и отступить. По иронии судьбы, именно в тот момент, когда уцелевшие корабли центрального ударного соединения повернули на обратный курс, обстановка в районе сражения начала меняться в пользу Японии.

Сперва неприятный сюрприз американцам преподнесли остатки базовой авиации с Лусона. Впервые применив тактику "камикадзе", японские летчики смогли добиться ощутимого успеха: тяжелый авианосец "Банкер Хилл" получил серьезные повреждения и временно выбыл из игры. Чуть позже свою долю неприятностей получили и конвойные авианосцы 7-го флота, один из которых — почти полный тёзка всесоюзного старосты*, после длительной борьбы с возникшими пожарами, отправился на дно, а два других — на верфи для капитального ремонта.

Потери американцев могли бы быть еще тяжелее, но авианосцы США, раз за разом, спасала великолепно организованная борьба за живучесть. Учтя печальный опыт первых боев, янки взялись за дело всерьез. Пожарные бригады Нью-Йорка и Чикаго были буквально выпотрошены военными, в одночасье, лишившись своих лучших кадров. Для борьбы с возгораниями в крупнейших мегаполисах страны остались лишь пенсионеры, удостоенные в народе гордого прозвища "старых пердунов". А молодежь призывного возраста была использована для укомплектования пожарных дивизионов авианосцев. Кадровая служба флота посчитала, что парни, привычные к работе с магистралями высокого давления различных газо-, паро— и водопроводов в лабиринте многоэтажных небоскребов, как нельзя более подходят для борьбы с пожарами и затоплениями на огромных многопалубных кораблях, под завязку набитых всевозможным оборудованием вперемешку с горючими и взрывоопасными веществами. Как ни странно, эта ставка адмиралов полностью окупилась. В многочисленных морских сражениях второй половины войны, бывшие городские пожарные сполна оправдали возлагавшиеся на них надежды, подняв борьбу за живучесть в соединении Митчера на недосягаемую ранее высоту.

"Банкер Хилл" еще горел, заслоняя небо клубами жирного черного дыма, настолько плотными, что, казалось, в них могут увязнуть проносящиеся мимо истребители воздушного патруля, когда на сцене появились новые действующие лица. Соединение Одзавы, устав ждать, когда же янки соизволят его обнаружить, само перешло в наступление, подняв почти все имевшиеся самолеты для отчаянного удара по авианосцам Митчера. Метод атаки в целом повторял примененный во время Марианского сражения — самолеты взлетали с авианосцев, но садились уже на береговые аэродромы. Этот старый трюк позволял Одзаве избежать немедленной расплаты и выиграть еще немного времени, а также, что в данном случае было даже важнее, давал шанс завлечь главные силы Спрюэнса подальше на север, расчистив путь для линкоров Куриты.

Налет японских палубников вполне ожидаемо не принес ничего, кроме огромных потерь в рядах атакующих. Зато он отлично выполнил другую задачу — привлек внимание янки к северной части горизонта. Митчер, с легкостью отразив выпад Одзавы, загорелся желанием покончить с остатками Мобильного флота, чудом ускользнувшими от него двумя месяцами ранее. Обычно чрезвычайно осторожный, командующий 5-м флотом это намерение поддержал. Японские линкоры разгромлены и отступают, другая эскадра, действующая южнее, также сильно потрепана, а её остатками займется соединение Олдендорфа из состава 7-го флота. Осталось покончить с ненавистными авианосцами джапов, и месть за Пирл-Харбор можно будет считать состоявшейся. Вот так вот и получилось, что в то самое время, когда Курита, подстёгнутый новой радиограммой из Токио "Атаковать с верой в божественное провидение", вновь повернул свои потрепанные корабли к проливу Сан-Бернардино, главные силы янки стали поспешно уходить на север, убираясь с его пути.

Но Спрюэнс не был бы Спрюэнсом, если бы не захотел подстраховаться от любой неожиданности. Адмирал являл собой полнейшую противоположность не по уму агрессивному Хэлси и из всех людских добродетелей предпочитал осторожность. За подобный образ ведения боевых действий Рэймонда Спрюэнса не раз упрекали в нерешительности и безынициативности, но Нимиц прощал ему всё за исключительную исполнительность и предусмотрительность при подготовке и проведении операций. И так уж получилось, что именно в битве за Филиппины эти положительные качества Спрюэнса оказались как никогда ранее востребованы и полезны.

* * *

Отправляясь на север громить авианосцы Одзавы, Спрюэнс, в отличие от Хэлси, не стал тащить с собой всё, что плавает, а ограничился 58-м оперативным соединением Митчера. Быстроходные линкоры ТФ 54 остались охранять пролив Сан-Бернардино. Кстати, то, что эскадра артиллерийских кораблей была сформирована заранее, а не в последний момент, как в битве у Марианских островов, тоже было заслугой Спрюэнса.

Правда адмирал Ли, державший флаг на линкоре "Нью-Джерси", от решения командующего был не в восторге. Ветеран боев за Гуадалканал слишком хорошо помнил нервотрепку ночных сражений. Перспектива встречи с линкорами американцев не пугала. Янки были уверены в своей мощи, но опасность, таящаяся в торпедных атаках японских крейсеров и эсминцев, нервировала. Так что перспектива ночного боя с эскадрой Куриты вовсе не вдохновляла дальнего родственника знаменитого генерала южан*.

Чтобы хоть немного снизить элемент неопределённости и ввести ход будущего сражения в нужное русло, Ли отказался от идеи навязать японцам бой в проливе, решив, что берега островов будут мешать правильной работе радаров и стеснят его маневр. Вместо этого ТФ 54 развернулось на подходе к Сан-Бернардино, намереваясь встретить противника в открытом море. Это решение адмирала, наряду с задержкой Куриты из-за налетов палубной авиации Митчера, привело к ночному бою у Сан-Бернардино, ставшему последним крупным "классическим" сражением артиллерийских кораблей в этой войне.

Строго говоря, практически одновременно произошло еще одно столкновение — в проливе Суригао. Но там битвы как таковой не получилось. Линкоры и эсминцы Олдендорфа разделали эскадру Нисимуры, как Бог черепаху. Командующий артиллерийскими кораблями 7-го флота не устрашился перспективы боя в узком проливе, решив устроить азиатам классический "кроссинг Т"*. Дальнейшие события полостью подтвердили его правоту. Торпедные веера с обоих флангов и несколько залпов главным калибром от "ныряльщиков за жемчугом"* — вот и всё, что потребовалось для полного разгрома одного из японских ударных отрядов. Два старых линкора, несколько крейсеров и эсминцев, а также три тысячи моряков, во главе со своим адмиралом, отправились на дно пролива, даже не сумев толком ответить. Несколько задержавшийся в пути, отряд адмирала Симы, столкнувшись с удиравшими во все лопатки остатками эскадры Нисимуры на подходе к проливу, не стал даже пытаться повторить неудачную попытку предшественников, попросту развернувшись на обратный курс. Таким образом, прорыв к американскому плацдарму с юга провалился едва начавшись. Севернее события развивались более драматично.

Курита готовился к ночному бою, но слегка ошибся в своих предположениях. Вместо того чтобы поджидать его эскадру на выходе из пролива, янки предпочли встретиться в открытом море — на дальних подступах. Ли намеревался сполна использовать преимущества, которые предоставляли ему более высокая скорость и совершенные радары американских линкоров, подпускать "безбашенных" азиатов на торпедный выстрел не входило в планы адмирала. В итоге янки открыли огонь с огромной дистанции в 148 кабельтовых. Когда среди японских кораблей стали вставать огромные столбы воды, вызванные падением 16" снарядов, эффект последовал незамедлительно.

Самураи пришли в замешательство. Полученные от немцев радары, установленные на японских линкорах и крейсерах, не сразу обнаружили американские корабли на фоне береговой полосы, так что янки получили прекрасную возможность несколько минут упражняться в стрельбе по подвижным мишеням. Новая американская тактика принесла определённый успех. Но такое положение продержалось недолго. Пережив краткий период растерянности и паники, японские операторы все же нащупали вражескую эскадру, после чего в дело (наконец-то!) вступили артиллеристы.

Несколько минут промедления обошлись японцам недешево, но ничего критичного вроде бы не произошло. Все-таки дистанция была слишком уж велика, даже лучшие приборы управления огнем не обеспечивали приемлемый процент попаданий. Пробитая труба и развороченный мостик на "Нагато". Почти безвредный удар, пришедшийся в главный пояс "Ямато" по касательной. Огромная дыра в полубаке "Конго", не повлиявшая на ходовые и боевые качества корабля, да пара шестнадцатидюймовых снарядов, которые "Айова" по ошибке залепила в тяжёлый крейсер "Ибуки", оказавшийся на свою беду в одной колонне с линкорами — вот и всё, чего добились янки в первые минуты боя. Крейсер, пораженный в машинное отделение и пробитый практически насквозь, агонизировал неподалеку, пытаясь справиться с тяжелейшими повреждениями. Но Курита всё равно считал, что отделался малой кровью — линкоры-то уцелели!

В том, что внезапный обстрел не нанес японским кораблям фатальных повреждений, янки убедились через шесть минут после начала боя, когда ночную тьму расколол первый залп чудовищных орудий "Ямато". С борта тяжелого крейсера "Судзуя", оказавшегося в опасной близости от флагманского линкора, казалось, что огненные всполохи выстрелов выжгли половину неба. Люди на мостике и верхней палубе падали с ног, сбитые воздушной волной, полуослепленные гигантскими протуберанцами пламени и оглушённые грохотом выстрелов. Линкор, озарённый вспышками собственных залпов, окруженный бурунами пены от падения вражеских снарядов, походил на фантастическое чудовище, повелителя океанских глубин, явившегося из небытия, чтобы расправиться с наглыми людишками, посмевшими вторгнуться в его законные владения. Казалось, ничто живое не сможет устоять перед яростью этого исполина.

Но одной голой мощи оказалось недостаточно. Хотя размеры водяных султанов, взметнувшихся в опасной близости от американских линкоров, неприятно поразили янки, Уиллис Огастес Ли не собирался так просто уступать. Адмирал верил в свои корабли и их экипажи. А еще не забывал про ощутимый перевес в бортовом залпе, которым обладали янки. Последнее обстоятельство, наряду с превосходством американских радаров и систем управления огнем, постепенно стало сказываться. По мере того, как две эскадры, обмениваясь ударами, постепенно сближались, преимущество янки становилось всё более заметно.

Попадания в японские корабли участились, а более-менее достойно выдерживать удары снарядов, каждый весом в тонну с четвертью, мог лишь "Ямато". Старики, составлявшие большинство эскадры Куриты, уже не годились для таких испытаний. "Харуна", получивший дюжину попаданий с "Вашингтона", выкатился из строя, объятый пожарами от носа до кормы. "Конго", с начисто снесенным мостиком и двумя разбитыми башнями, покинул линию и, осев носом по самые клюзы, под прикрытием пары эсминцев попытался покинуть район боя. "Нагато", расстрелянный огнем сразу двух американских линкоров, взорвался и затонул кормой вперед, так и не покинув строя. И только флагман продолжал держаться под огнем "Айовы" и "Нью-Джерси".

Новейшие линкоры янки буквально засыпали "Ямато" снарядами. Причем "Нью-Джерси", будучи вторым кораблем в колонне, в течение всего боя вообще не подвергался обстрелу и вел огонь практически в идеальных условиях, добившись в общей сложности трех десятков попаданий. "Айова", вынужденный вести перестрелку с японским флагманом, достиг куда меньших успехов, но и на его счету было не менее девяти результативных попаданий. После того, как к обстрелу "Ямато" присоединился "Массачусетс", даже твердокаменный Курита понял, что дело проиграно и остается лишь попытаться спасти то, что еще можно спасти.

Пытаясь прикрыть отход избитых линкоров, японский командующий бросил в безнадежную атаку почти все оставшиеся крейсера и эсминцы. Несмотря на то, что за время боя дистанция между противниками существенно сократилось, расстояние между эскадрами все еще составляло около 100 кабельтовых — слишком далеко даже для сверхдальних японских торпед. Так что атака японских легких сил закончилась вполне предсказуемо: сосредоточенный огонь американских линкоров и вовремя подтянувшихся крейсеров воздвиг на пути атакующих настоящую стену разрывов. Крейсер "Могами" при этом попал под сосредоточенный огонь линкора "Индиана", вызвавший детонацию артиллерийских погребов и запаса торпед — от мощнейшего взрыва корабль в буквальном смысле слова разлетелся на куски. Затонули, не выдержав многочисленных попаданий, "Кумано" и "Судзуя". Погибли также 6 эсминцев. Поврежденный в самом начале боя "Ибуки", к тому времени полностью лишившийся хода, японцы добили сами. А "Харуна", не в силах справиться с пожарами и затоплениями, принявшими неконтролируемый характер, был оставлен экипажем еще раньше.

Всё, чего добились самураи, выпустив без малого две сотни торпед — гибель одного из американских эсминцев и серьезные повреждения крейсера "Бостон". Впрочем, главную свою задачу японцы все же выполнили — корабли ТФ 54, уклоняясь от атак, смешали строй и вынуждены были отвернуть, тем самым предоставив остаткам эскадры Куриты возможность более-менее организованно отступить. На этом активная фаза сражения у Сан-Бернардино фактически закончилась. Японцы получили то, что хотели — ночной артиллерийский бой, но даже в нем не смогли добиться успеха.

* * *

В дневном бою самураям и подавно не светило ничего хорошего, в чем прямо с рассветом предстояло убедиться подчиненным вице-адмирала Одзавы.

Оснащенные радарами разведчики янки почти всю ночь следили за отходящим на север японским соединением, что позволило Митчеру с самого утра приступить к решительным атакам. Желая еще более приблизить долгожданный миг расплаты, американцы начали поднимать первую ударную волну еще до рассвета, одновременно с очередной группой разведчиков. Загруженные торпедоносцы и пикировщики под эскортом истребителей кружили в сотне миль впереди стремительно двигающегося на север авианосного соединения, ожидая уточненных данных о противнике. Такой хитрый тактический маневр позволял до минимума сократить временной промежуток между получением разведданных и нанесением удара, практически не оставляя врагу времени на организацию каких-то мер противодействия. Хотя в данном случае все эти ухищрения выглядели явно избыточными — японцы все равно не могли противопоставить армаде в 1000 с лишним самолетов ничего реального. Они и не пытались.

Первый же налет американцев покончил с остатками японской палубной авиации — группа расчистки воздушного пространства, словно нож гигантского бульдозера, сгребла с неба малочисленные "Зеро", после чего за дело взялись полторы сотни ударных самолетов. И это было только начало. Следующий налет последовал уже через полчаса после окончания первого. Причем, янки настолько уверились в своем абсолютном превосходстве, что стали выделять из состава каждой ударной волны специальные экипажи — координаторы атак, выполнявшие исключительно функции наведения и целеуказания.

Для японцев американские атаки, следовавшие одна за другой, слились в сплошную воздушную карусель. Уже после первого налета, несмотря на сильный зенитный огонь, ордер самураев оказался нарушен, а многие корабли получили повреждения. Вторая волна атаки открыла счет жертв — перевернулся и затонул легкий авианосец "Тиёда". Но самым страшным оказался третий удар. Когда 280 самолетов обрушили свой смертоносный груз на потрепанные корабли Одзавы, многим японским морякам показалось, что на них ополчилось само небо.

Главной целью янки стали "журавли" первой дивизии, уже поврежденные во время предыдущего налета. На сей раз, шансов спастись у легендарных ветеранов Императорского флота не было. Первым, получив в общей сложности четыре торпедных и семь бомбовых попаданий, отправился на дно "Сёкаку", за ним, пораженный шестью торпедами и тремя тяжелыми бомбами, на ровном киле и с развевающимся кормовым флагом, скрылся в морской пучине его неразлучный напарник. Только везучий "Дзуйхо", как всегда, вышел из передряги невредимым. Теперь он, что было сил, улепетывал на север в окружении четырех эсминцев и легкого крейсера "Ойёдо". Позади, оставляя за собой жирный нефтяной след, тащился тяжелый крейсер "Тикума". Строй японского авианосного соединения окончательно распался, управление с гибелью флагмана оказалось утрачено, и теперь отдельные корабли и небольшие группы спасались в меру своих сил и возможностей, а налеты янки всё продолжались и продолжались...

Всего Митчер организовал 6 массированных авиаударов, в каждом из которых участвовало не менее сотни самолетов. В итоге на дно отправились семь японских авианосцев, два тяжелых и один легкий крейсер, а также восемь больших эсминцев. Помимо "Дзуйхо", спастись умудрились лишь легкий крейсер, четыре эсминца и дебютант Мобильного флота — ударный авианосец "Унрю", в ангарах которого не осталось ни одного самолета, а палуба была перепахана попаданиями четырех пятисотфунтовых бомб.

Адмирал Дзисабуро Одзава, один из разработчиков теории массового применения авианосцев и, пожалуй, лучший командир авианосных соединений в истории японских ВМС, мог лишь бессильно наблюдать с борта "Ойёдо" за гибелью своего флота. Увы, но в этом сражении его кораблям была отведена незавидная роль жертвы, отданной на заклание неумолимому врагу. В своей последней битве японские авианосцы выполнили возложенную на них задачу, ценой собственной гибели сковав главные силы 5-го американского флота, но осознание этого вряд ли грело душу японского адмирала.

Зато в стане янки царило несдерживаемое ничем ликование. Летом сорок второго в сражении у Алеутских островов Спрюэнс, командуя соединением из трех авианосцев, потерпел полнейшее фиаско в попытке отразить мощные, отлично организованные атаки "морских орлов" Нагумо. Асы Императорского флота, возглавляемые легендарным Футидой, попросту разметали его оборонительные порядки. Прошло два года, история совершила очередной поворот, и вот уже армады американских самолетов, под его, Спрюэнса, командованием, заслоняют небо своими крыльями, гася последние лучи "восходящего солнца" азиатов. Круг замкнулся.

Что чувствовал Рэймонд Эймс Спрюэнс, стоя на мостике новейшего авианосца "Хорнет", названного в честь другого, погибшего в том самом бою у Алеут? Гордость, удовлетворение, злорадство, торжество, всё это разом, или, может быть, что-то еще — как знать? Никто из многочисленных чинов штаба и офицеров корабля так и не рискнул задать этот вопрос невозмутимо стоявшему в окружении своей свиты адмиралу. То был день величайшего триумфа американского флота — его день! И Спрюэнс словно приподнялся над гомонящей вокруг толпой, незаметно взобравшись по невидимой простым взглядом лестнице к вершинам могущества и славы. Что бы не происходило с ним ранее, какие бы неурядицы не оставили след в его длительной и не всегда успешной карьере, отныне и навсегда он остался в памяти потомков как человек, отомстивший коварным азиатам за позор Пирл-Харбора.

* * *

Впрочем, на свою долю славы в деле разгрома японского флота в грандиозной битве у Филиппин, помимо Спрюэнса, претендовали также Митчер, осуществлявший непосредственное командование авианосным соединением, Олдендорф, устроивший самураям настоящую бойню в проливе Суригао, и, конечно же, "Китаец"* Ли, остановивший прорыв Куриты через Сан-Бернардино. Последнему, правда, еще предстояло завершить успешно начатое дело.

Несмотря на явную победу, закончившуюся бегством с поля боя остатков деморализованной и разгромленной японской эскадры, командующий ТФ 54 пребывал в сомнениях. Всё-таки значительной части кораблей Куриты, включая "Ямато", удалось ускользнуть, а какому адмиралу не хотелось бы завершить сражение на мажорной ноте, добив вражеский флагман? Тем более такого монстра... С другой стороны, приведя свое соединение в порядок после отбития японской торпедной атаки и прикинув результаты ночного боя, Уиллис Ли получил отличный повод подумать: стоит ли овчинка выделки? Дело в том, что перестрелка с линкорами Куриты не прошла для американцев бесследно. И если "Вашингтон" отделался парой четырнадцатидюймовых попаданий, не причинивших ему особого вреда, то "Айова", получившая с "Ямато" восемь снарядов, каждый в две тонны весом, находилась сейчас далеко не в оптимальной форме.

У одного из лучших линкоров американского флота была начисто разрушена кормовая башня главного калибра, и вышло из строя одно из котельных отделений, что, вкупе с двумя подводными пробоинами, привело к падению максимальной скорости хода до двадцати трёх узлов. Остальные корабли чувствовали себя значительно лучше. "Индиана", как и "Нью-Джерси", вообще не пострадала, "Алабама" получила три попадания с "Конго", но всё ограничилось повреждениями надстроек и разрушением двух башен пятидюймовых универсалок по правому борту. Зато жутко не повезло "Массачусетсу" — два шестнадцатидюймовых снаряда с "Нагато", попав в корму за пределами цитадели, вывели из строя рулевую машину и согнули вал крайнего правого винта. Так что теперь линкор ощутимо сбавил ход и с трудом держался в строю, то и дело, рыская на курсе.

Прикинув все "за" и "против", Ли все же решил рискнуть и попытаться добить отступающего противника. В конце концов, четыре его линкора сохранили полную боеспособность, а как минимум пара вражеских капиталшипов сильно пострадали в ночном бою и вынуждены были покинуть строй, так что у него имелись все шансы их настигнуть. Приняв решение, адмирал тут же принялся перестраивать свою эскадру. Поврежденные корабли оставались у Сан-Бернардино под охраной пары крейсеров и полудюжины эсминцев, а основные силы ТФ 54, возглавляемые "Нью-Джерси", устремились вдогонку за остатками японского ударного соединения, растаявшими в предрассветных сумерках пару часов назад.

Но дневной бой не состоялся. Всё свелось к преследованию и добиванию поврежденных ночью кораблей Императорского флота. Крейсера и эсминцы Куриты, развив тридцати узловой ход, удирали во все лопатки, так что догнать их не представлялось возможным. А вот линкорам повезло меньше. Первым попался "Конго". Старый линейный крейсер едва плелся тринадцати узловым ходом, причём океанские волны заливали изувеченный нос корабля, достигая первой башни. Три эсминца, сопровождавшие инвалида, с появлением на горизонте мачт американских линкоров, развили максимальный ход и поспешили скрыться, а ветеран обеих мировых войн развернулся навстречу врагу, чтобы принять свой последний бой.

Мучения "Конго" длились недолго, "Нью-Джерси" и "Алабаме" понадобилось буквально несколько залпов, чтобы искалеченный остов, некогда бывший линейным крейсером, утратил последние остатки плавучести и плавно повалился на левый борт. После чего, оставив легкий крейсер "Санта Фэ" с парой эсминцев для спасения остатков японского экипажа, главные силы Ли поспешили дальше, туда, где, судя по жирной точке на экранах радаров, находилась еще одна заманчивая цель. Спустя несколько часов, янки с нескрываемым ликованием опознали в преследуемом флагман Куриты.

"Ямато", как и "Конго", был не один. Гиганта в этом последнем походе сопровождали легкий крейсер "Яхаги" и пара эсминцев. Но в этот раз эскорт не стал оставлять своего флагмана, решив разделить его судьбу. Судьба оказалась незавидной. Если ночью сильнейший в мире линкор и смог продержаться против двух противников, то далось ему это совсем недешево. Свыше сорока шестнадцатидюймовых снарядов, полученные в прошлом бою, сделали свое дело. Так что сейчас флагман японского флота являл собой жалкое зрелище. С развороченным и полузатопленным носом, разрушенной почти до основания "пагодой" надстройки, с нелепо торчащими в небо орудиями второй башни главного калибра, уничтоженной двумя прямыми попаданиями, с заметным креном на левый борт и ходом всего в восемнадцать узлов "Ямато" являл собой лишь бледную тень былой мощи. А на него, рассекая волны, надвигались практически целые, разве что поцарапанные в ходе ночного боя, линкоры янки — четверо против одного! Хотя теперь "Нью-Джерси", пожалуй, справился бы и в одиночку.

В судьбе "Ямато", олицетворявшего могущество и имперские амбиции Японии, как море в капле воды, отразилась вся незавидная судьба Императорского флота, вынужденного противостоять американской военной машине. Ни самурайский дух, ни стратегические и тактические ухищрения не могли помочь в этой безнадежной борьбе, попросту разбиваясь о чудовищную мощь противника. Так что гибель "Ямато", расстрелянного орудиями линкоров и затем добитого торпедами эсминцев, была во многом символична. Несостоявшийся повелитель морей ушел в океанскую пучину, вместе со своей верной свитой, оставшейся с ним до конца. Отныне на бескрайних океанских просторах безраздельно властвовали новые хозяева.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* "Курт Эггерс" — подразделение военных корреспондентов СС.

* Генерал Генри Данкан Грэхэм Крирар — командующий 1-ой канадской армией.

* В данной АИ, из-за существенно меньших потерь авианосцев Императорского флота в боях 42г, линкор "Синано" и тяжелый крейсер "Ибуки" были достроены по первоначальным проектам, а не перестроены в авианосцы, как в РИ.

* Имеется в виду конвойный авианосец "Калинин Бэй".

* Имеется в виду Роберт Ли, командовавший лучшей армией Конфедерации.

* "Кроссинг Т" — специфический военный термин, обозначающий маневр охвата головы вражеской эскадры, особенно эффективен в узостях, где противник по географическим условиям не может быстро вырваться из захвата.

* Имеются в виду линкоры, затонувшие во время атаки на Пирл-Харбор (жемчужную гавань) и затем поднятые и вновь введенные в строй.

* Неофициальное прозвище адмирала.

Глава 24 "Адское пламя"

Пока пехота 11-ой армии США прокладывала себе дорогу через тропические леса и банановые плантации Филиппин, а Спрюэнс утверждал в окрестных водах американское морское господство, мир жил своей жизнью. Дания подписала "Европейскую хартию", обозначив, таким образом, свое намерение вступить в настойчиво создаваемый Германией "Нордический союз". В Атлантике продолжались эпизодические стычки между поредевшими "волчьими стаями" Деница и силами ПЛО "союзников". Немцы задействовали новинки — шнорхель, самонаводящиеся акустические торпеды, пассивные детекторы радиоизлучения "Корфу" и даже несколько лодок, покрытых слоем специальной резины, исключавшей обнаружение такой субмарины с помощью сонара. Англосаксы отвечали усовершенствованными реактивными бомбометами и более продвинутыми радарами. На Кавказе германские инженеры и рабочие потихоньку восстанавливали нефтедобывающую промышленность, поставки "чёрного золота" из данного региона постоянно росли, обещая по итогам года перекрыть румынские.

В августе крупную свинью британцам подложил Кемпф. Его 12-я армия, усиленная за истекший период LVIII-м танковым и XLII-м армейским корпусами, перешла в наступление на Багдад, умудрившись взломать оборону островитян сразу на двух направлениях и создать реальную угрозу окружения основных сил 10-ой армии Содружества. Масла в огонь подлили французы, вернее, колониальные части "Сражающейся Франции". Набранный из арабов горнопехотный корпус, располагавшийся в Сирии и подчинявшийся штабу 9-ой армии, неожиданно взбунтовался и перешел на сторону Виши. Явно не последнюю роль в таком поведении "французов" сыграл прорыв танков Роммеля через северный Ирак к границам Сирии, что поставило марокканцев и прочих берберов перед нелегким выбором: сражаться с немцами или срочно менять политическую ориентацию. Впрочем, активную работу пронемецкой агентуры в рядах мусульманских формирований тоже не следует недооценивать.

В Тихом океане впервые с начала войны появились германские субмарины. Штаб Кригсмарине, под давлением ОКВ, требовавшего оказать хоть какую-то помощь гибнущему азиатскому союзнику, направил в Японию одну из своих подводных флотилий. Немцам поначалу удалось ощутимо потрепать транспорты янки и... привлечь к себе пристальное внимание ПЛО, после чего успехи быстро сошли на нет. Столь же ограниченный эффект имели и поставки "фаустпатронов", призванные усилить противотанковую оборону самураев.

Тем временем в Европе, едва оправившейся от визита "Властелина", неспешно вызревало очередное эпохальное событие. Одним из его внешних проявлений стали участившиеся визиты различных официальных лиц в рейхскомиссариат Остланд. Многочисленные высокопоставленные чиновники, а также наделенные чрезвычайными полномочиями офицеры Вермахта, СС и РСХА, начиная с августа, всё чаще и чаще посещали земли бывшей Белорусской ССР, находящиеся ныне на задворках контролируемой Третьим Райхом части Европы. Апогеем этого туристического бума стал сентябрьский визит Рейнхарда Гейдриха. Шеф РСХА, недавно произведенный в оберстгруппенфюреры, прибыл в Минск, провел ряд совещаний с местными представителями спецслужб, а затем предпринял обширную инспекторскую поездку по территории Полесья, посетив несколько глухих и ничем не примечательных районов Гомельской, Полесской и Брестской областей. Зримым результатом этого вояжа стала повышенная активность различных саперных, охранных и геодезических частей, а также подразделений войск связи в южной Белоруссии.

В считанные недели среди болот и лесов, раскинувшихся по берегам Припяти, были проложены новые дороги и линии связи, возведен ряд сооружений различного назначения, а также проведена локальная депортация местного населения, в ходе которой полностью обезлюдели и без того немногочисленные хутора и деревни этого медвежьего угла. Довольно обширный район рейхскомиссариата был официально объявлен военным полигоном и надежно изолирован от внешнего мира тройным кольцом армейских и полицейских кордонов.

Охране новоявленной испытательной площадки вообще уделялось чрезвычайное внимание. В частности, был сформирован специальный штаб ПВО, объединивший под своим командованием значительные силы зенитной артиллерии и истребительной авиации. Стражи небес получили категорический приказ без предупреждения уничтожать любой самолет, попытавшийся вторгнуться в охраняемое воздушное пространство.

Смысл всей этой суеты стал ясен 3 октября, когда на полигон под беспрецедентно сильным конвоем был доставлен некий достаточно компактный груз, туманно поименованный в документации "спецбоеприпасом особой мощности". Монтаж взрывного устройства и многочисленной измерительной и фиксирующей аппаратуры занял всего сутки — сказалась обширная предварительная подготовка. И уже утром четвертого многочисленная делегация военных в форме самых различных ведомств, сильно разбавленная учеными в штатском, заполонила специально оборудованные бункеры, расположенные в нескольких километрах от места испытания.

В 9:00 хмурое октябрьское утро исчезло, мгновенно сгорев во вспышке атомного пламени. Огненный купол накрыл центр полигона, обращая в пепел всё, что только могло гореть, и... исчез, сменившись клубящимся облаком праха, стремительно расширяющимся и принимающим форму фантастического гриба. Огромная колонна из пыли и пепла в считанные секунды взметнулась до небес, пробив низкие осенние облака и тут взрывная волна, наконец, достигла убежища наблюдателей...

Когда стены бункера перестали дрожать, группенфюрер Каммлер оторвался от окуляров перископа со специально затемненными стеклами и обвел собравшихся победоносным взглядом. Ученая часть "приемной комиссии" выглядела ошеломленной и несколько пришибленной, зато военные просто светились оптимизмом. Даже при первом взгляде возможности нового оружия... впечатляли.

Более внимательный осмотр полигона, произведенный с помощью переоборудованных танков (герметичных, снабженных специальными фильтрами и выложенных изнутри свинцовой плиткой) полностью подтвердил первые впечатления. Небольшой фольварк, находившийся в полукилометре от эпицентра взрыва, оказался разрушен почти до основания. Перевернутые танки, скрученные в узел артиллерийские орудия и оплавленные автомашины, лучше всяких слов, говорили о мощи нового оружия, а выгоревшие блиндажи и обвалившиеся окопы намекали на незавидную судьбу вражеских солдат, которым "повезет" попасть под его удар. Огромная воронка, на скатах которой грунт спекся в твердую стеклообразную корку, венчала собой картину тотального разрушения. Энергия атома, впервые освобожденная от своих оков, вволю порезвилась на этой безвестной пустоши.

Особенно эффектно последствия ядерной реакции смотрелись в динамике. Фильм, снятый множеством кинокамер, расположенных на различном удалении от места испытаний и запечатлевших взрыв со всех возможных ракурсов, монтировали лучшие специалисты министерства пропаганды. И полученный в итоге результат стоил затраченных усилий! Кадры мгновенно сносимого ударной волной каменного дома, равно как и переворачиваемые танки (по "странному" стечению обстоятельств — "Шерманы" последней модели, доставленные на полигон прямиком из Нормандии), а также вспыхивающие как свечи грузовики и джипы, могли впечатлить любого, даже самого невозмутимого наблюдателя.

Гейдрих, просмотрев новоявленный шедевр документального кино одним из первых, беззаботно заметил сидевшему рядом Кейтелю:

— Говорят, Христос, перед тем как вознестись на небеса, запечатал двери в Преисподнюю до Страшного суда. Судя по всему, мы взломали врата Ада досрочно. Посмотрим, смогут ли тамошние демоны выполнить парочку наших желаний.

* * *

В то время как мир замер, балансируя на краю ядерной войны, Ганс медленно тонул, засасываемый вязким болотом интриг и страстей. Всё пошло под откос после появления нового командира. Отношения с Куммом как-то сразу не сложились и в дальнейшем становились только хуже. Отто явно завидовал успехам своего начштаба на посту командира дивизии. Как ни крути, а именно Нойнер буквально за уши вытянул "Дас Райх" из тяжелейшей передряги и привел дивизию к победе. Кумм же, несмотря на свои несомненные заслуги в прошлом, битву за Нормандию де-факто пропустил, вернувшись на фронт, что называется, к шапочному разбору.

Между тем, немецкая военная школа считала отлаженную работу связки командир-начальник штаба основой боевой эффективности любого соединения. Неудивительно, что разногласия между новым командиром и старым начштаба привлекли самое пристальное внимание начальства. Едва завершились бои в Нормандии и обстановка во Франции более-менее нормализовалась, как Нойнер получил вызов в штаб армии, где его встретил мрачный, как грозовая туча, Остендорф и еще более угрюмый Хауссер.

— Вот что, вояка... — слова Остендорфа падали, как кирпичи, придавливая собеседника тяжестью аргументов. — Ты хорошо поработал в "Райхе", но твоя дальнейшая служба будет проходить в другом месте. В дивизии не может быть сразу двух командиров, пусть даже один из них командовал ей всего неделю. Кумм заслужил свой нынешний пост, а ты... ты заслужил повышение. С завтрашнего дня поступаешь в распоряжение штаба армии, дела сдашь своему заместителю. С твоим следующим назначением разберемся позже. Вопросы?

Ганс только отрицательно качнул головой, получив в ответ резкую отмашку:

— Свободен!

Отсалютовав и повернувшись строго по уставу, оберштурмбаннфюрер двинулся на выход и даже успел сделать пару шагов, когда его догнала негромкая реплика Хауссера:

— Ты присмотри за ним, Вернер. Перспективный парень.

Фраза "папаши" явно предназначалась Нойнеру, хотя адресовалась вроде бы и не ему. Во всяком случае, сказано было так, чтобы Ганс услышал слова отца ваффен-СС.

Замечание Хауссера, как и обещанное повышение, немного подсластили полученную пилюлю, но осадок всё равно остался, так что в Орлеан, где на тот момент располагался штаб 6-ой танковой армии СС, Нойнер прибыл в отвратном настроении. Своеобразной компенсацией для израненной гансовой души послужила пышная церемония награждения, проходившая в Версале при непосредственном участии Гитлера. Нойнер, в числе прочих отличившихся, за успешное командование дивизией получил Дубовые листья к Рыцарскому кресту. Причем награду, согласно сложившейся традиции, ему вручил лично фюрер.

Кстати, Ганс, как самый младший по званию среди новоявленных кавалеров, получал награду первым. Молодых эсэсовцев, которым предстояло впервые столкнуться с Гитлером лицом к лицу, заранее проинструктировали о правилах поведения на церемонии. В частности, предупредили, что фюрер германской нации не железный и во время традиционного рукопожатия не стоит особо усердствовать. Мол, вам, лбам здоровым, лишь бы удаль свою показать, а фюреру потом еще документы подписывать государственной важности.

Ганс, стоявший во главе длинной шеренги награждаемых, про предупреждения помнил, но сил всё-таки не рассчитал. Ладонь у фюрера оказалась сухой и какой-то дряблой, а рукопожатие совсем вялым, так что когда Нойнер энергично тряхнул его руку, дежурная улыбка на лице Гитлера тут же сменилась страдальческим выражением. Впрочем, фюрер, если не считать мимолетной гримасы, никак не проявил своего неудовольствия и даже выдал довольно пафосную фразу в том смысле, что пока у Германии есть такие защитники, безопасность страны можно считать обеспеченной.

Собственно именно обеспечением Гансу и пришлось заняться в штабе армии. Точнее на него возложили часть обязанностей по организации переоснащения и пополнения выведенных на переформирование эсэсовских дивизий. Работы тут хватало. Достаточно сказать, что в "Дас Райх" полностью перевооружили противотанковый дивизион, заменив трофейные "Ведьмы"* на тяжелые "Ягдпантеры". Танковый полк при этом вновь был укомплектован по полному штату, как и все прочие подразделения дивизии. Аналогичные изменения происходили во всей армии — техника, машины, оружие и снаряжение шли сплошным потоком. Вдобавок ко всему, первый корпус, вслед за "Райхом", полностью переоснащался американским автотранспортом.

Последнее обстоятельство породило среди эсэсовцев немало слухов. Наиболее популярной была версия о скорой отправке на Ближний Восток, Сицилию или прямиком в Африку. Дополнительной пищей для этих и подобных домыслов послужил специальный медосмотр, устроенный личному составу первого корпуса (и только его) в последних числах августа, сразу после завершения комплектования. Один старый знакомый еще по службе в "Тотенкопф", ныне подвизавшийся в штабе Биттриха, в неофициальной беседе за рюмкой шнапса на полном серьезе уверял Ганса, что своими глазами видел новенькие, только что из типографии, карты Палестины и Трансиордании на рабочем столе Кремера.

Нойнер такой поворот вполне допускал. Дела у Кемпфа шли в гору. Британцев уже практически вышибли из Ирака и Кувейта, заодно прихватив и стратегически-важный нефтеперерабатывающий завод в Абадане. Правда последний — в изрядно подпорченном виде. Сейчас бои шли в Сирии, куда после своего лихого рейда ворвался LVIII-ой танковый корпус. Дивизии Роммеля, обойдя опорные пункты британцев, совершили марш-бросок через пустыню и устроили настоящий погром в тылах 10-ой армии. После чего, развернувшись фронтом на восток, образовали подвижную завесу, перекрыв тем самым основные пути подвоза для окруженных частей Содружества.

Дальнейшие боевые действия свелись к последовательному разгрому по частям индийской, южноафриканской и новозеландской пехотных дивизий, а также британской бронетанковой бригады. Покинув укрепления и попытавшись пробиться из мешка на соединение с основными силами, силы Содружества тут же лишались своих преимуществ и безжалостно уничтожались немецкими танковыми дивизиями. Причем германцы, не имея общего превосходства, в каждом отдельном бою умудрялись обеспечить себе подавляющий перевес в силах, зачастую атакуя двумя полноценными дивизиями бригаду неполного состава.

Ну а потом был рывок к сирийской границе, переход североафриканского корпуса под контроль Виши, восстание арабов и отход основных сил 9-ой армии Содружества к Дамаску. Так что к началу сентября положение "союзников" на Ближнем Востоке во всех сводках характеризовалось не иначе как критическое, а перспективы рисовались в самых мрачных тонах. Появление на "святой земле" лучшего танкового корпуса Райха в такой момент вполне могло стать тем решающим аргументом, который окончательно склонит чашу весов на сторону "оси", но высшее командование Вермахта приняло иное решение.

* * *

В первых числах сентября 6-я танковая армия СС получила приказ выступать, но вместо ожидаемой отправки на юг или восток эшелоны с солдатами и техникой двинулись... на север. Причем дорога была недолгой. Из центральной Франции бронированная армада Хауссера переместилась к берегам Шельды и Рейна. Первый корпус окопался в Лотарингии, разместив свой штаб в старой цитадели Меца, второй выгрузился в Брабанте, заняв обширные полигоны и учебный лагерь Беверлоо. Штаб армии расположился в Нанце (Нанси), примерно на полдороге между подчиненными ему соединениями. Дальше всех забрались германские добровольцы из третьего корпуса, оказавшись в южной Голландии, а именно в треугольнике Арнем-Маастрихт-Неймеген. Таким образом, ожидания горячих голов, уже примерявших на себя лавры новых крестоносцев и мысленно готовившихся прокатиться по святым местам, на сей раз не оправдались.

ОКВ, в отличие от опьяненных победами полевых офицеров, не забывало про такие скучные, но необходимые для успешного ведения войны вещи как снабжение, обеспечение коммуникаций и воздушное прикрытие. А как раз с этим дела обстояли не так уж благополучно. После прорыва Кемпфа к Багдаду, ВВС пустыни получили мощную поддержку от двух американских воздушных армий, "работавших" ранее на итальянском и балканском направлениях. Растянутые линии снабжения немецких корпусов сразу же оказались под сильнейшим прессом союзных бомбардировок. В то же время 9-я армия Содружества опиралась на отличные и надежно прикрытые с воздуха коммуникации, склады англичан буквально ломились от запасов. Да и общее соотношение сил, по мере включения в борьбу новых дивизий из Сирии, Палестины и Иордании, стремительно менялось в пользу "союзников". Так что попытка Роммеля лихим наскоком взять Дамаск вполне закономерно окончилась полным провалом. Немецкий авангард был остановлен минными полями и хорошо организованным огнем противотанковой артиллерии, колонны снабжения понесли огромные потери от атак истребителей-бомбардировщиков, а контратака двух английских бронетанковых бригад и вовсе отбросила германцев от сирийской столицы.

Интенсивные боевые действия и форсированные марши оставили LVIII-ой танковый корпус почти без техники — сотни подбитых и просто вышедших из строя танков и бронетранспортеров усеяли пустыню от Ханекина до Хомса. Большинство из них можно было восстановить, но для этого требовалось время, горючее и запчасти — всё то, чего в данный момент Роммель был лишен. У Кирхнера дела обстояли получше, но и его LVII-ой корпус тоже подрастерял изрядную часть своей ударной мощи.

Несмотря на захват значительных трофеев, положение со снабжением частей, действующих западнее Евфрата, было угрожающим, а уровень боеспособности танковых подразделений упал до критической отметки. Так что решение Кемпфа приостановить дальнейшие операции и заняться закреплением достигнутых успехов выглядело вполне логичным. ОКВ в свою очередь в этот момент больше всего было озабочено не отправкой свежих корпусов туда, где с трудом удавалось покрывать текущие потребности уже имеющихся частей, а прокладкой новых линий снабжения и прикрытием вновь завоеванных территорий.

Сверхтяжелый даже по меркам не бедной на бронетехнику германской армии танковый корпус Биттриха смотрелся бы на Ближнем Востоке, с его тонкими и растянутыми до пределами ниточками коммуникаций, как слон в посудной лавке. Куда более реальной выглядела идея использовать его для наступления на Сицилию с перспективой переноса боевых действий в Африку. Такая операция сулила настолько заманчивые перспективы, что ее планы постоянно прорабатывались верховным командованием Вермахта, а также штабом группы армий "Юг", даже несмотря на явный недостаток авиачастей, необходимых для осуществления столь амбициозного замысла. Более того, после окончания боев в Нормандии, с Лазурного Берега на Апеннины был переброшен танковый корпус, состоящий из элитных дивизий "Гроссдойчланд" и "Фельдхернхалле" — ударный кулак будущего наступления. Практически в то же время с Балкан прибыли части, участвовавшие в прошлогодних десантах на Эгейские острова, а первый парашютный корпус, состоявший теперь из трех дивизий, вновь объявился в Фодже — на расстоянии одного броска от Сицилии.

ОКВ готовилось взять реванш в центральном средиземноморье, впервые со времен "Факела" перенеся боевые действия в Африку. И корпусу СС отводилась в этих планах не последняя роль. Правда, задействовать его предполагалось на поздних этапах наступления — уже непосредственно в Африке. Причем ветеранам Биттриха предстояло действовать независимо от штаба Хауссера, в составе 6-ой армии СС их должен был заменить новый танковый корпус. А пока эсэсовцы обкатывали новую технику и натаскивали пополнения, готовясь к грядущим боям.

* * *

Нойнер, с головой уйдя в работу штаба, принимал самое активное участие во всех этих процессах, так что срочный вызов к командующему армией стал для него неожиданностью. Пробираясь по коридорам в сторону кабинета Хауссера, Ганс терялся в догадках о причинах такой спешки. Логика подсказывала, что самое время получить отпуск за труды на благо Фатерлянда, но подозрительное альтер эго настойчиво намекало на возможные неприятности. Едва переступив порог "папашиной берлоги" оберштурмбаннфюрер тут же вынужден был констатировать, что чутье в очередной раз одержало убедительную победу над здравым смыслом.

Командующий армией не стал тратить время на светские разговоры, сходу перейдя к делу:

— Вот что, баварец, хватит тебе прохлаждаться в отделе квартирмейстера. И хоть мне не хотелось бы терять такого офицера, но служба кадров главного управления иногда бывает очень убедительной.

Оберстгруппенфюрер невесело хмыкнул.

— Седьмой танковый корпус буквально на днях закончил формирование и передан в состав действующей армии. В связи с этим штабы корпуса и входящих в него дивизий укрепляются офицерами с боевым опытом. В частности, новым командиром корпуса назначен Гейнц Ламмердинг. Догадываешься, кого он хочет видеть на должности начштаба?

Ганс не сдержал широкой улыбки, вызвав в ответ понимающую ухмылку Хауссера:

— Вы с ним два сапога — пара, так что за твою дальнейшую карьеру я спокоен и надеюсь, что вы оба, вместе с вашим корпусом, вскоре снова окажетесь под моим командованием. А пока... — оберстгруппенфюрер легко, словно и не разменял уже седьмой десяток, поднялся со своего места и вскинул руку в салюте — удачи тебе на новом месте, баварец!

Ганс четко отсалютовал в ответ, после чего уже куда менее официально пожал протянутую ему руку. Жизнь, несмотря на осеннюю непогоду, вновь заиграла радужными красками.

Последствия обретения нового статуса Нойнер ощутил в тот же вечер, когда, сдав дела и получив дорожное предписание, узнал, что к новому месту службы ему предстоит добираться не по железной дороге, а самолетом. Причем лететь предстояло не на рейсовой колымаге, а на специально выделенном для этой цели аэроплане — начальник штаба корпуса был слишком важным человеком, чтобы тратить его время попусту. Так что Гансу пришлось пережить первый в своей жизни полет.

Проболтавшись в воздухе несколько часов, пассажирский "Юнкерс" глубокой ночью совершил вполне успешную посадку на военном аэродроме в Венгрии. Там свежеиспеченного начштаба уже поджидала машина и солидный эскорт, командир которого — рослый, молодцевато выглядящий оберштурмфюрер сперва приветствовал Нойнера по всем правилам прямо у трапа самолета и лишь затем добавил:

— Рад снова тебя видеть, командир!

Ганс широко улыбнулся в ответ:

— А уж я-то как рад встретить тут хоть одну знакомую рожу! Давай уже, рассказывай, каким ветром тебя сюда занесло.

Командир эскорта, оказавшийся при ближайшем рассмотрении Дитрихом Рустом — старым товарищем еще по службе в разведбате "Тотенкопф", изобразил приглашающий жест в сторону штабного автомобиля:

— Машина ждет, командир корпуса приказал доставить тебя немедленно.

— Вечно Гейнцу неймется. Ладно, поедешь со мной, по дороге поговорим.

Дитер расплылся в довольной улыбке:

— Как скажете, оберштумбаннфюрер.

Язык у Руста подвешен был хорошо, на наблюдательность бывший командир разведвзвода тоже не жаловался, так что рассказ вышел презанятным. С учетом уже известных Нойнеру сведений, складывалась следующая картина. Седьмой танковый корпус СС начали формировать в конце последней зимы. Поскольку в это время уже вовсю шла подготовка к встрече "Оверлорда", то вся новейшая техника и лучшие пополнения, естественно, шли в соединения первой линии, находящиеся во Франции и предназначенные для встречи "союзного" десанта. Так что ново-созданному корпусу приходилось довольствоваться тем, что осталось. И в первую очередь это касалось личного состава соединения.

Для комплектования трех новых механизированных дивизий и многочисленных корпусных частей командование щедрой рукой выделило остатки прошлогоднего призыва, а также многочисленных добровольцев и призывников 1927-го года рождения, хлынувших в армию весной 44-го. Именно эти семнадцатилетние сопляки и составили основную массу рядового состава корпуса. Парни 26-го года, призванные прошлой осенью и прошедшие более длительную подготовку, заняли большинство младших командных должностей, вроде командиров пехотных отделений, танков и артиллерийских расчетов.

Ну а для командования всем этим детским садом собрали под метелку всех офицеров и унтеров, каких только смогли найти. Например, в батальоне Руста большая часть унтер-офицерских должностей была занята выходцами из таможенной полиции, экстренно переведенными в ваффен-СС около полугода назад. Но основная масса командных кадров была все-таки получена из всевозможных учебных заведений, а также путем перевода в войска инструкторов различных военизированных организаций, вроде Гитлерюгенда и Имперской трудовой службы. Кстати, большинство несовершеннолетних новобранцев тоже прибыли в части прямиком из отрядов гитлеровской молодежи, чему в немалой степени способствовала мощная пропагандистская кампания, в проведении которой не поленились принять участие многие старшие чины СС во главе с самим Бергером.

Словом, так или иначе, но корпус удалось укомплектовать. После чего и начались главные трудности. Чтобы превратить недоучившихся школьников в солдат, командованием были предприняты беспрецедентные меры. Программы обучения специально адаптировались под молодежь. С целью повышения эффективности подготовки молодым солдатам даже изменили рацион, заменив алкоголь и сигареты на "Фанту"* и шоколад. Кое-какие результаты это, безусловно, дало, но с точки зрения старых вояк основная масса личного состава до требуемых кондиций все еще не дотягивала. Для выхода на нужный уровень требовалось как минимум полгода.

Дополнительные трудности возникали с материальным обеспечением. Поначалу новобранцы даже не получали форму, довольствуясь обмундированием Гитлерюгенда в котором большинство из них явилось в свои части. Правда, командование элегантно выкрутилось из этой ситуации, популярно объяснив детишкам, что право носить эсэсовский камуфляж надо еще заслужить. Отцы-командиры вообще проявляли чудеса изворотливости и находчивости, стараясь всеми правдами и неправдами повысить боеспособность новоявленного соединения и привить новобранцам корпоративный дух ваффен-СС — сказывался богатый преподавательский опыт бывших инструкторов юнкерских школ и военизированных организаций. И постепенно у них начало получаться.

В дивизии поступала необходимая техника и снаряжение, пускай даже большинство танков и автомашин приходило в части после капитального ремонта. Солдаты оделись в вожделенный камуфляж, правда, пошитый из итальянской ткани, прихваченной по случаю со складов дуче во время прошлогодних разборок с путчистами Бадольо. Яркий "средиземноморский" рисунок новых, еще не обмятых мундиров смотрелся на равнинах центральной Европы, уже тронутых дыханием осени, несколько неуместно, но юных гренадеров это пока не смущало. Высокое командование тоже не видело причин для беспокойства и после завершения обязательной программы обучения с чистой совестью причислило корпус к разряду полностью боеспособных.

Последним штрихом стала замена старших командиров и начальников штабов соединений — инструкторов, обучавших вчерашних школьников основам военного ремесла, сменяли опытные головорезы, которым предстояло вести этих мальчишек в бой.

* * *

Роскошный штабной "Хорьх" рыкнул мощным мотором, преодолевая очередной подъем и тут же мягко качнулся на рессорах, расплескав большую лужу с мутной дождевой водой. Порыв юго-западного ветра услужливо швырнул в стекло несколько мелких капель. Нойнер задумчиво проводил взглядом промелькнувший в свете фар придорожный куст, весь усыпанный желто-багряными листьями, и отрешенно уставился на хромированную ручку двери, еще раз переживая перипетии своего первого полета, ночной поездки и прочих обстоятельств, связанных с вступлением в новую должность.

Должность... С этим повышением все оказалось не так уж однозначно. Вкрадчивый внутренний голос — то самое второе "я" — худшая, но, безусловно, полезная часть гансовой натуры, всегда и во всем подозревающая какую-нибудь пакость, не зря предупреждал о грядущих неприятностях. А тут еще эта осень... На венгерских равнинах, вдали от моря, ее сырое, гнилостное дыхание ощущалось куда сильнее и резче. Поганое время. Особенно для войны.

Задумчиво кивнув своим собственным мыслям, Ганс поерзал спиной по шикарной кожаной обивке салона и наконец-то обратил внимание на уже минут десять как замолчавшего Руста:

— Да уж, весело тут у вас.

— Ха! Тебе-то что? Ты в штабе будешь, там люди серьезные. А мне каково? Знаешь, как меня в роте называют за глаза? "Старик"! Patsche*! Я — старик! А мне ведь всего двадцать семь. Donnerwetter, я же даже не женат еще!

— Ну-у, старик — не самое плохое прозвище. Уважают, значит, засранцы мелкие...

— Угу, уважают. Видел бы ты их морды, когда я привожу им примеры из своего боевого опыта. Рассказываю про Аррас и Дюнкерк, а они смотрят на меня так, будто я с Наполеоном воевал.

Ганс весело заржал, живо представив себе описанную картину:

— Еще бы! Они тогда еще в младшей школе штаны за партами протирали, для них что Седан, что Сталинград — один черт древность. Вот потому ты и "старик".

— Тебе смешно, а мне с ними воевать. Сейчас их переодели да подкормили, так хоть на солдат похожи стали, хотя бы издалека. А то поначалу вообще чувствовал себя так, будто в лагерь бойскаутов попал...

— Для этого мы и здесь, Дитер, чтобы научить их воевать... А вообще ты просто зажрался — привык в элитных частях воевать. Отборное пополнение, новейшая техника, лучшая снаряга — вон, до сих пор в "горохе"* ходишь. А ты бы посмотрел на дивизии попроще, так, глядишь, и сопляки твои уже не такими заморышами показались бы.

— Да не такие уж они и заморыши, если честно. На полноценных гренадеров пока не тянут, ясное дело, но бывают и хуже — ты прав. Меня их мозги больше волнуют. Хороший солдат должен уметь думать, а у них вместо мозгов каша. Молочная. Недавно лекцию им читали про древних германцев — для поднятия боевого духа и поддержания древних традиций. Воины Вотана, Вальхалла, валькирии и прочая лабуда, ну ты знаешь. Так ты бы видел, как они эту хрень слушали! Чтоб они инструкцию по организации противотанковой обороны так изучали.

Ганс пожал плечами:

— Дети, что с них возьмешь? Им все еще хочется слушать сказки. Красивые и страшные. Бессмертные воины, прекрасные девы, великая битва, что-то там еще... Пусть слушают, пока есть время. Может не так сильно обделаются со страху, когда впервые встретят настоящего врага, если будут верить, что после смерти смогут облапать какую-нибудь валькирию посимпатичней.

— А почему только облапать?

— А что с ними дальше делать они все равно еще не знают...

Вот так, со смехом и шутками, Ганс и добрался к своему новому месту службы.

В штабе Нойнера поджидал, Ламмердинг, еще более мрачный, чем обычно, несмотря на недавно присвоенное звание группенфюрера. Не до конца зажившая после ранения нога, из-за которой командующий корпусом вынужден был опираться при ходьбе на трость, явно не добавляла ему настроения. Впрочем, при виде Ганса группенфюрер всё-таки изобразил что-то вроде радости, на его хмурой физиономии даже промелькнула кривоватая ухмылка:

— Ага, явился, наконец!

— Ave, Caesar! Morituri te salutant!*

Ламмердинг фыркнул, как кот:

— Что так мрачно?

— А что нам еще остается, если нас вдруг заставят воевать? Знаешь, командуя настоящими солдатами, я чувствовал себя как-то уверенней.

— Пронюхал уже, что тут к чему? — Вопрос Ламмердинга прозвучал полуутвердительно, так что подтверждающий кивок Ганса был простой формальностью. — Шустрый ты... за то и ценю.

— Мне в Военной академии среди прочего читали курс "ведение разведки, анализ и систематизация информации", если что. Ну, так как, сможем мы воевать с нашим детским садом, или только погибать героически?

— Сможем. Мы с тобой с чем угодно сможем воевать. Только время нужно. "Ландскнехты" — это, конечно, не "мертвоголовые" и не "имперцы". Пока нет. Так и в бой нам с ними не завтра идти. Я надеюсь.

— Ландскнехты?

Группенфюрер невесело усмехнулся.

— Ну да. Прозвище такое. Прошлое командование корпуса расстаралось, "для поднятия боевого духа". Шутники. Я бы эту детвору по-другому бы назвал, да теперь уже поздно менять — "ландскнехты" прижились. Остается только подождать, когда они начнут этому прозвищу соответствовать.

— И долго ждать?

— Не очень. К весне парни окрепнут, мы подтянем подготовку, командование подкинет вооружения... С первым корпусом, конечно, не сравнимся, но с третьим потягаться сможем.

— Не так уж и плохо. На фронтах сейчас затишье, так что время у нас есть...

Не прошло и недели, как война цинично посмеялась над этими далеко идущими планами.

* * *

События, перечеркнувшие надежды Нойнера на спокойную зиму, имели давнюю предысторию. Всё началось более года назад, когда весной сорок третьего в Италии вспыхнул мятеж Бадольо. Немцы, стремясь как можно быстрее взять ситуацию под контроль, попросту разоружили большую часть итальянской армии до прояснения обстановки. Причем на Балканах, где на тот момент находилось свыше двух десятков итальянских дивизий, не считая огромного количества вспомогательных войск и различных национальных формирований, к процессу разоружения были привлечены войска новообразованного государства Хорватия. Подчиненные Павелича* с задачей справились. Причем разоружили не только части, находившиеся на территории собственно Хорватии и Боснии с Герцеговиной, но и гарнизоны, располагавшиеся на берегах Адриатики.

Щекотливость ситуации заключалась в том, что береговая полоса бывшей Югославии после раздела страны отошла к Италии. Причем не просто вошла в зону влияния Муссолини, как, например, соседняя Албания, а была непосредственно включена в состав Итальянского королевства. Так что фактически хорваты совершили акт агрессии, оккупировав значительную часть территории Италии. Причём представители хорватской армии и особенно усташи* не стеснялись в средствах — процесс утверждения новой власти сопровождался многочисленными эксцессами, начиная с банального мародерства и заканчивая расстрелами, грабежами и изнасилованиями.

Впрочем, тогда на это мало кто обратил внимание — взгляды всех основных игроков были прикованы к берегам Сицилии и Апеннин, где сплелись в непримиримом противостоянии германские и "союзнические" армии, сторонники Муссолини и Бадольо. О Балканах до поры до времени просто забыли. Но летом сорок четвертого, когда "Оверлорд" с треском провалился, а в Берлине, Париже и Риме впервые за последние годы стали поговаривать о восстановлении влияния в североафриканских колониях, проблема Далмации внезапно вынырнула на поверхность из мутного моря политических интриг.

Муссолини, раздосадованный потерей Сардинии, в очередной раз решил проявить инициативу, не посоветовавшись предварительно с фюрером. Германские дипломаты и спецслужбы, занятые разгребанием последствий нормандского побоища и подготовкой к проведению первых в истории человечества ядерных испытаний, попросту проморгали подозрительные телодвижения итальянцев. Ситуация осени сорокового года, когда бездарное по исполнению и бессмысленное по сути вторжение в Грецию едва не привело к срыву "Барбароссы", повторялась, словно в дешевой мелодраме. Только на этот раз ситуация выглядела еще более гротескно, из-за того, что обе противоборствующие страны являлись союзниками Германии и после первых же столкновений стали наперебой требовать от официального Берлина "надавить" на оппонента и заставить его отступиться.

События развивались стремительно. Сперва итальянцы, попросту не заметив возникшую еще год назад проблему, попытались восстановить свой суверенитет над иллирийским побережьем мирным путем. Однако итальянские чиновники, заявившиеся в города Далмации, были не очень-то вежливо выпровожены оттуда хорватской полицией. Ответ на официальный протест Италии также не отличался сдержанностью и вкратце сводился к незамысловатой фразе: пошли вон, это наша земля! Тут уже горячая южная кровь взыграла не на шутку — итальянцы решили восстановить status quo силой.

Причем, как это часто бывает, к государственным интересам и амбициям примешалась личная обида — глава Хорватии Анте Павелич был ставленником Муссолини и до войны долгое время жил в Италии, фактически находясь на содержании итальянских спецслужб. Поставить на место зарвавшегося протеже стало для основателя фашистского движения делом принципа. А поскольку итальянцы были свято уверены, что речь идет о внутренних делах их страны, то старшего партнера по "оси" ставить в известность никто и не подумал.

Итальянские дивизии потянулись из центральных и северных провинций в Венецию и Албанию. Причем в основном это были соединения регулярной армии, так или иначе, запятнавшие себя участием в прошлогоднем мятеже — дуче предоставлял проштрафившимся воякам шанс смыть со своих знамён давешний позор. Наиболее преданные части, вроде танковой дивизии "М", оставались в Лациуме, обеспечивая безопасность режима. Такой подход Муссолини к формированию ударных группировок, учитывая малоприятный опыт нахождения в плену у бунтовщиков, приобретенный дуче сравнительно недавно, был понятен, но вот качество получившейся армии вторжения от этого ощутимо пострадало.

Едва начавшись, наступление непутевых потомков грозных римлян тут же начало буксовать. Хорватские части, ощутимо прибарахлившиеся во время прошлогоднего раздербанивания итальянских складов и гарнизонов, да к тому же имевшие за плечами довольно обширный опыт противостояния (пусть и не всегда успешного) с партизанской армией Тито и отрядами четников, оказали итальянцам неожиданно организованное и стойкое сопротивление. В ход пошла авиация и бронетехника, у берегов Далмации замаячил недобитый итальянский флот. Конфликт стремительно выходил из-под контроля, но никто и не думал уступать.

Гитлер, поначалу не придавший проблеме особого значения, на первых порах ограничился устным внушением, потребовав от обоих местечковых диктаторов прекратить боевые действия и отвести войска в исходное положение, но дуче уперся. Итальянские солдаты к тому времени уже успели потеснить пару бригад усташей и продвинуться на два-три десятка километров вглубь контролируемой хорватами территории. Отвести войска в такой ситуации значило бы "потерять лицо". Единственное, на что пошел Муссолини — отдал своим генералам приказ остановиться на достигнутых рубежах. Тут уже возмутились хорваты и, подтянув подкрепления, постарались вытеснить итальянцев обратно — никаких переговоров, пока макаронники не выполнят требование фюрера и не отведут свои войска на старые позиции!

Таким образом, бои продолжались, постепенно приобретая опасный размах. Внезапный демарш союзников выбил Германию из колеи не меньше, чем недавний бунт французского колониального корпуса и арабский мятеж в Сирии их англосаксонских оппонентов. Все далеко идущие планы в центральном Средиземноморье летели к черту. Немецкие войска на Балканах и Апеннинах разворачивались на 180 градусов, готовясь действовать против собственных сателлитов. Когда после пяти дней боев договоренность о прекращении огня в Далмации так и не была достигнута, терпение Гитлера, наконец, лопнуло. Германская армия получила приказ вмешаться.

* * *

Проблема заключалась в том, что побережье Адриатики уже года полтора как считалось глубоким тылом, и германские войска там попросту отсутствовали. Сильные части Вермахта и СС, располагались в Греции и южной Италии, но эти группировки были задействованы в обороне побережья или готовились к активным действиям против войск западных "союзников". Только в Боснии, на границе проблемной Далмации, располагалась одна единственная 337-я пехотная дивизия. Еще дальше, в Хорватии, заканчивала подготовку новая панцергренадерская дивизия Люфтваффе "Рейхсмаршал". Других, достойных упоминания, немецких войск в районе конфликта не наблюдалось. Ближайшим оперативно-тактическим объединением, не задействованным в текущих планах ОКВ, оказался заканчивающий свое комплектование VII-ой танковый корпус СС. Это и определило дальнейший ход событий.

Получив категорическое указание фюрера "во что бы то ни стало погасить начавшийся итало-хорватский конфликт в самые сжатые сроки", Кейтель, не долго думая, возложил эту задачу на первое подвернувшееся под руку соединение — "ландскнехтам" отдали приказ выдвигаться в зону конфликта. Директива ОКВ звучала расплывчато и неопределённо: "взять ситуацию под контроль и предотвратить дальнейшее разрастание боевых действий, не останавливаясь, в случае необходимости, перед применением силы".

Прочтя столь ценное указание, Ламмердинг только сплюнул. Нойнер отбросил со лба отросшую за последние месяцы челку и задумчиво почесал затылок:

— Мда-а, не дали нам спокойно подготовиться... Что будем делать?

Ответом ему был угрюмый взгляд исподлобья.

— У нас есть варианты? Поднимаем корпус по тревоге и выступаем к границе. Твоя задача: подготовить к моменту вступления в Хорватию хоть какой-то план дальнейших действий. Есть какие-то идеи?

— Идеи? У меня три дня назад родился сын. Я девять месяцев не видел жену. И вот вместо давно заслуженного отпуска мне предлагают прогуляться до Адриатики по раскисшим осенним дорогам в компании пятидесяти тысяч несовершеннолетних сопляков! Гейнц, мне очень хочется устроить в этой чертовой Далмации локальный геноцид!

Ламмердинг издевательски хохотнул:

— Похвальное желание. Мне нравится твой настрой! Ну и как ты думаешь реализовать эти наработки практически?

Ганс безразлично пожал плечами:

— Нам следует занять кусок побережья и полосу глубиной в несколько десятков километров на границе спорных территорий. Все прочие части, независимо от их принадлежности, должны будут покинуть этот район. Всех кто не подчинится по первому требованию, следует уничтожить, не вступая в дальнейшие переговоры. Текущая формулировка директивы ОКВ дает нам почти неограниченные возможности — ее можно трактовать как угодно. То есть мы можем применять силу практически бесконтрольно. А сил в данном случае у нас хоть отбавляй! Будь нашими противниками янки, русские или "томми", я бы еще трижды подумал: стоит ли с ними связываться? А макаронников и этих чертовых хорватов мы намотаем на гусеницы столько, сколько будет нужно. Тем более нам тут дополнительные части передают...

— Видел, не слепой. "Рейхсмаршал" и какая-то второсортная пехота. Не знаешь, что это вообще за сброд?

— Пехотная дивизия четырнадцатой волны без реального боевого опыта — этим все сказано. А "Рейхсмаршал"... создавалась как дочерняя, в пару к танковой дивизии "Герман Геринг". Средний возраст солдат — двадцать два года. Получила костяк опытных кадров из материнской дивизии, и технику по штату. Там, в приложении к директиве, есть копия сводки, предоставленной из штаба дивизии — укомплектована не хуже наших. В Нормандии я воевал вместе с парашютистами Майндля, которых формировали подобным образом. Серьезные ребята, на них можно положиться.

— Уже легче. Что еще хорошего?

— Нам могут оказать поддержку авиацией с итальянских и греческих аэродромов.

— Тоже неплохо. Всё?

— Мадьяры обещают любое возможное содействие — только вчера говорил с представителем их центрального командования.

При упоминании очередных союзников Ламмердинг скривился, словно сьел какую-то кислятину. Затем нервно побарабанил пальцами по столу, после чего процедил:

— Лишь бы под ногами не путались, хватит с нас сюрпризов. Ладно, занимайся планированием. Через два дня я жду от тебя черновой вариант нашей "миротворческой" операции.

Ганс справился с поставленной задачей за 44 часа.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* "Ведьма" — Hellcat (англ.) — официальное название САУ М18.

* Тогдашняя "Фанта" существенно отличалась от нынешней. Напиток был разработан и производился на заводах германского филиала компании "Coca-Cola" из яблочного жмыха.

* Немецкое ругательство.

* "Горох" — один из типов рисунка камуфляжа, появился в СС позже остальных (широко распространен с 44г), считался наиболее совершенным и эффективным.

* Ave, Caesar! Morituri te salutant! (лат.) - Славься, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!

* Анте Павелич — глава образованного в 41г Хорватского государства.

* Усташи — военные отряды хорватов, не относящиеся к армии, аналог итальянских чернорубашечников и германских войск СС.

Глава 25 "Время выбора"

Первая самостоятельная разработка Нойнера на ниве стратегического планирования не отличалась особым изяществом и тщательной проработкой деталей. Будучи стесненным во времени, Ганс сознательно отказался от продумывания мелких деталей предстоящей операции, отдав их на откуп непосредственным исполнителям. Благо, наличие опытнейших полковых и дивизионных командиров позволяло надеяться на то, что части справятся с поставленными задачами и без мелочной опеки штаба корпуса.

Операция, которой Ганс не без некоторой самоиронии присвоил название "Лорелей"*, вкратце сводилась к следующему. "Ландскнехты", достигнув венгерско-хорватской границы, собирались в мощный кулак и, используя все наличные дороги, форсированным маршем двигались к северному берегу Адриатики. Конечная точка маршрута располагалась в районе приморского города Риеки (Фиуме), окрестности которого продолжали служить ареной итало-хорватского противостояния. В процессе движения к эсэсовцам присоединялись представители Люфтваффе из "Рейхсмаршала" и затем, уже в Истрии, пехотинцы 337-ой дивизии. Все перемещения были тщательно согласованы по времени, чтобы избежать пробок и заторов на малочисленных и откровенно паршивых дорогах бывшей Югославии. Именно последнему обстоятельству Нойнер уделил основное внимание, небезосновательно посчитав, что в столь неоднозначной политической ситуации планировать будущие боевые действия попросту бессмысленно — все равно придется корректировать на месте, с учетом постоянно меняющейся обстановки. Так что все силы были направлены на выполнение первоочередной задачи, а именно — максимально быстрого достижения района конфликта.

Предварительный этап — выдвижение к границе — был выполнен на "отлично". Все три дивизии корпуса: танковая "Фрундсберг" и панцергренадерские "Валленштейн" и "Гётц фон Берлихинген"*, а также многочисленные части усиления, благополучно прибыли в назначенный район сосредоточения. Венгры, обеспокоенные событиями в Истрии и Далмации едва ли не больше самих немцев, создали для уходящих на юг эсэсовцев настоящую зеленую улицу, так что автоколонны и железнодорожные эшелоны с бронетехникой двигались практически беспрепятственно. Теперь предстояло вступить на земли потенциального врага... который официально все еще числился союзником.

Старшие командиры корпуса, собравшиеся в штабе Ламмердинга, дружно склонились над кипой карт, в последний раз обсуждая перспективы и недостатки предстоящей операции. Ганс, подняв голову от стола, быстро окинул взглядом сгрудившихся вокруг офицеров, автоматически выделяя ключевые фигуры в этой толпе затянутых в одинаковую униформу людей. Вот бригадефюрер Хармель, ветеран "Райха", более двух лет командовавший полком "Дойчланд" в круговерти жесточайших сражений на Восточном фронте и под Салерно. Теперь он ведет в бой "Фрундсберг" — самую мощную дивизию корпуса. По правую руку от него — оберфюрер Хуго Красс, командир "Валленштейна". Этот — выходец из "Лейбштандарта". Еще один ветеран Восточного и Западного фронтов, награжденный за свои многочисленные заслуги Рыцарским крестом с дубовыми листьями. Поворачивать голову влево, чтобы посмотреть на командиров, стоящих по другую сторону стола, Ганс не стал — зачем? Оберфюрера Отто Баума, возглавляющего ныне панцергренадерскую дивизию "Гётц фон Берлихинген", он и так знает как облупленного.

В дальнем конце комнаты толпятся штабисты и командиры, рангом поменьше, включая армейцев из приданных частей усиления. Последних немало. Корпус все еще не вполне укомплектован, так что прорехи в штатном расписании закрывают чем придется. Например, отсутствующий батальон "Тигров" заменили оказавшимся поблизости 507-м тяжелым танковым батальоном Вермахта. А истребительно-противотанковый дивизион "Фрундсберга" хоть и сформирован еще полгода назад, но до сих пор не получил положенные по штату "Ягдпантеры". Поэтому личный состав сидит в ожидании техники на полигоне в Нойхаммере, а дивизии временно придали 559-й самоходный дивизион из резерва ОКХ. Еще два, 560-й и 561-й, собирались выделить в распоряжение штаба корпуса, но вовремя прибыл только один из них, второй по какой-то причине застрял под Брюнном...

Невеселый ход мыслей Нойнера прервал голос Ламмердинга:

— Обращаю особое внимание, на тот факт, что и мы и хорватские военизированные формирования активно используем трофейное итальянское обмундирование. Естественно его используют и сами итальянцы, что может привести к нежелательным инцидентам. В связи с этим, командирам передовых частей следует особо тщательно проработать вопросы идентификации и быстрого опознавания подразделений и отдельных солдат. На этом всё.

Командный состав, получив последнее напутствие, дисциплинированно двинулся на выход, а Ганс, ободряюще похлопав по плечу Баума, расстроенного тем, что его дивизию загнали в арьергард, направился к Ламмердингу. Группенфюрер на приближение ближайшего помощника отреагировал неожиданно:

— Для тебя будет специальное поручение, баварец. Да, да, опять. И нечего на меня так подозрительно коситься. Здесь мы и без тебя справимся. Командиры отличные, солдаты нормальные. Почти. Горючего хватает...

— Точно? Я помню, когда прикидывал расход, рисовался неслабый дефицит в восемьсот тонн.

— Точно. Пока ты корпел над картами и графиками, наши снабженцы сперли тысячу двести тонн бензина в бочках со складов Гонведа.

— Нормальный ход.

— А-а, ерунда. Вот пятьсот бутылок "Токайского" урожая тысяча девятьсот двенадцатого года из личного погреба Чатая* — вот это да.

Ганс только присвистнул. А Ламмердинг продолжил, как ни в чем не бывало:

— Ладно, сейчас не об этом. С нашими мальчиками все понятно. С летунами наземными тоже как-нибудь разберемся. Остается пехота. Они — самое слабое звено всего замысла. Поэтому завтра утром ты отправляешься в Боснию и лично, на месте проследишь за тем, чтобы эти тыловые крысы не изгадили нам всю картину. Мне бы самому смотаться, но... чертова нога! Так что... кроме тебя некому, Ганс.

Произнеся эту фразу, группенфюрер неожиданно подмигнул и, с самым что ни на есть добродушным видом, добавил:

— Заодно и с братом повидаешься.

* * *

Следующее утро Нойнер встретил на высоте в полкилометра где-то над долиной реки Сава. Легкий "Шторх" из эскадрильи связи стартовал с рассветом и, оставив встающее Солнце за левым крылом, отправился на юго-запад, унося Ганса навстречу новым приключениям.

Второй в жизни полет оставил далеко не столь благоприятные впечатления, как первый. Маленький одномоторный самолет немилосердно болтало, так что Ганс не раз успел порадоваться, что не смог толком позавтракать перед стартом. Захваченный в дорогу сверток с бутербродами, термос с кофе и банка консервированных персиков так и остались нетронутыми. Не то чтобы Нойнера так уж выворачивало наизнанку, но аппетит непрекращающаяся болтанка отбила напрочь. Парочка "Фоккеров", внезапно вынырнувшая из облаков и совершившая контрольный облет крошечного самолетика, тоже не добавила настроения его единственному пассажиру. В довершение всего во время приземления на луг с пожухлой осенней травой, выбранный пилотом в качестве посадочной полосы, "Шторх", видимо попав колесом в какую-то яму, дал хорошего "козла". Не ожидавший такого кульбита Нойнер здорово приложился головой о стенку кабины. Так что на командный пункт 337-ой пехотной дивизии Ганс заявился с рассеченной бровью, не выспавшийся, голодный и злой как черт. Неудивительно, что при появлении такого персонажа все, включая престарелого генерал-майора, поспешили встать по стойке "смирно".

Следующие два часа для штаба 337-ой стали самыми тревожными за все время пребывания на Балканах. Сошедший с небес оберштурмбаннфюрер провел беглую инспекцию состояния дел в дивизии, раскритиковал всё и вся, а в довершение всего поставил перед соединением новую боевую задачу, к исполнению которой следовало приступить немедленно. После этого о спокойствии пришлось забыть уже надолго. Волна нездоровой активности, выплеснувшись из штаба, стала стремительно распространяться на полки и батальоны, словно концентрические круги от брошенного в воду камня. Нойнер еще бушевал на КП, а младшие офицеры, унтера и простые солдаты уже носились как ошпаренные. Звонили полевые телефоны, трещали моторами мотоциклы курьеров, ржали запрягаемые лошади, рядовые под чутким руководством фельдфебелей носили круглое и катали квадратное, стремясь как можно быстрее покинуть обжитые за последний год зимние квартиры.

Ганс, понаблюдав некоторое время за воцарившимся бардаком, плюнул с досады и, конфисковав под свои нужды один из штабных автомобилей, отправился инспектировать пехотные полки. Увиденное отнюдь не радовало. Сопливые "ландскнехты" из свежесформированных дивизий VII-го эсэсовского корпуса и те могли дать здешним воякам сотню очков форы по части организации и проведения маршей. Чего ждать в бою от дивизии, не способной даже как следует обставить собственный выход из пункта постоянной дислокации, не хотелось даже и думать.

Чтобы хоть немного отвлечься от мрачных мыслей, Ганс, отложив на время служебные обязанности, решил заняться личными делами. Разыскать Пауля оказалось совсем нетрудно: вычислив нужное подразделение по номеру полевой почты, Ганс заявился к командиру батальона и, представившись, выразил желание поговорить с родственником. Комбат, недолго думая, вызвал к себе ротного и потребовал оказать высокому заезжему начальству необходимое содействие. Ротный — тощий оберлейтенант в очках — взялся проводить гостя лично, о чем очень скоро пожалел.

Пауль обнаружился на задворках какого-то склада, причем не один, а в компании фельдфебеля и еще шестерых солдат. "Святой Доминик" как раз заканчивал один из своих воспитательных монологов и так увлекся процессом, что не заметил парочку новых слушателей.

— Макаки криворукие! И за что Господь послал мне такое испытание — изо дня в день смотреть на ваши тупые рожи?

Распекаемые Пауль и Тони молча понурили эти самые рожи, изображая искреннее раскаяние. Ситуация была не нова и все дальнейшие действия сторон были известны наперед. Собственно, большую часть пара Мезотич уже выпустил, так что терпеть его разглагольствования оставалось совсем недолго, как вдруг внимания Пауля привлекло некое движение за спиной разошедшегося командира отделения. В следующее мгновение глаза Нойнера-младшего полезли на лоб, а челюсть самопроизвольно отвалилась вниз, насколько позволяли лицевые мышцы. Эта гримаса произвела на, утихнувшего было, фельдфебеля примерно такое же действие, как ведро бензина, вылитое в затухающий костер.

— Ну и чего ты на меня вылупился, деревенщина? Как тебя в армию доктора-то пропустили? Или ты на фоне остальных своих соседей самым умным оказался? Господь свидетель: будь моя воля я бы твою гребаную деревню в карантин лет на сто определил, чтоб ни один придурок вроде тебя оттуда не вылез и не дай Бог к людям не выбрался! Да таким недоразвитым оружие в руки давать нельзя! Ну, что стоишь, слюной капаешь?

Тут Мезотич прервался, чтобы вдохнуть побольше воздуха перед следующей обличительной тирадой, да так и замер, прислушиваясь к непонятному шебуршанию у себя за спиной. Фельдфебель только сейчас обратил внимание, что все его солдаты, включая и распекаемого Пауля, настойчиво смотрят куда-то мимо него и при этом исключительно старательно тянутся по стойке "смирно". Негромкий насмешливый голос развеял все сомнения:

— Вы, кажется, только что выразили сомнения в моих умственных способностях, а, унтер-фельдфебель? Да еще и сделали это в присутствии солдат, при исполнении ими служебных обязанностей. Если мне не изменяет память, такое действие трактуется как целенаправленный подрыв дисциплины. Или даже как подстрекательство к мятежу... Что скажете, лейтенант?

Мезотич медленно повернулся, уже примерно представляя, что за картина его ожидает, но действительность превзошла самые мрачные предчувствия. Прищурив левый глаз и сложив руки на груди, на него оценивающе поглядывал высокий белобрысый эсэсовец в мятой фуражке. Губы наглеца кривились в презрительной ухмылке, но фельдфебеля смутило не это. Взгляд "святого Доминика" буквально прикипел к шее нежданного визитера, где между черных петлиц оберштурмбаннфюрера на ленте от мотоциклетных очков небрежно болтался Рыцарский крест с дубовыми листьями. Фельдфебель, отказываясь верить своим глазам, перевел взгляд на застывшего рядом с незнакомцем ротного. Чтобы тут же об этом пожалеть. Смотреть на оберлейтенанта Янке было страшно. Бывший школьный учитель, отличавшийся на редкость демократичным и спокойным нравом, сейчас словно проглотил ручку от швабры. Бледноватое лицо потомственного интеллигента покраснело так, будто он залпом принял на грудь пол-литра рома, а глаза, казалось, вот-вот выдавят стекла очков. Ганс бросив мимолетный взгляд на своего добровольного провожатого, сходу оценил его состояние, пренебрежительно хмыкнул и вновь переключил внимание на Мезотича:

— Что вы так на меня уставились, фельдфебель? Да, я с вашим ефрейтором из одной деревни. С братьями это бывает. И даже довольно часто. Так что вы там говорили? Что мне оружие в руки давать нельзя? Очень, очень интересная точка зрения...

Тут Янке наконец-то смог выйти из ступора и прошипел:

— Унтер-фельдфебель Мезотич, сдайте оружие! Вы арестованы, ваше дело будет передано в трибунал!

После чего, повернувшись к Гансу и добавив в свое шипение извиняющихся интонаций, просипел:

— Прошу прощения за инцидент, оберштурмбаннфюрер, такое больше не повторится!

Ганс безразлично пожал плечами:

— Надеюсь, лейтенант. Иначе командующий корпусом вынужден будет предпринять соответствующие меры. А сейчас, с вашего разрешения, я хотел бы позаимствовать одного из этих солдат.

— Конечно, оберштурмбаннфюрер. Еще раз прошу простить...

Нойнер нетерпеливо отсалютовал разнервничавшемуся ротному, прервав поток объяснений, и махнул рукой топтавшемуся в нерешительности братцу:

— Пошли уже, хватит грязь месить.

* * *

Вернулся Пауль уже под вечер, таща под мышкой пакет с так и не съеденным гансовым завтраком. Явление ефрейтора немедленно вызвало в отделении небольшой ажиотаж.

— А вот и наш генеральский родственник! Ты как, за вещами, или насовсем?

Пауль слабо передернул плечами, стараясь не выронить пакет с едой:

— Да куда я от вас денусь?

— Ха, вы только послушайте его!

Грайс демонстративно всплеснул руками, после чего обличающе ткнул пальцем в сторону Нойнера и патетически возопил:

— Ты годами скрывал от лучшего друга брата-генерала и хочешь, чтобы мы после этого поверили в твой лепет?!

— Ничего я не скрывал...

— Тогда почему я узнаю об этом только сейчас?

— Потому что башка у тебя дырявая. Я же говорил, что у меня старший брат в СС служит.

— Но не говорил кем! Я-то думал, он у тебя максимум ротой командует! А оказывается весь наш корпус под ним ходит!

— Не весь. Он только начальник штаба.

— Только??? — Грайс беспомощно обернулся на скалящихся товарищей.

— Ребята, держите меня, а то я за себя не отвечаю!

Пауль наконец-то водрузил свой пакет на подходящий ящик и повернулся к остальным бойцам:

— Ну чего пристали? Не знал я про него ничего. Он недавно новое назначение получил, а сюда их корпус и вовсе на днях перебросили. Ганс же мне не отчитывается. Так, мать в письмах хвастается иногда, в основном, когда братец в отпуск домой наезжает. А к нам он вообще по случаю заглянул.

Герберт хмыкнул:

— Хорош случай! Ты хоть знаешь, что у нас теперь новый командир?

— Неа. Откуда?

— Да черт его знает. Вроде из батальона прислали. Унтер-офицер Карл Оберхофер. Так что ты ему представься, как со своими подарками разгребешся, всё ж таки командир...

— Мда, не скучно тут у вас... Вроде и ненадолго отлучился...

Тони весело хохотнул:

— А ты думал? Когда офицер генштаба говорит "фе" лейтенанты и капитаны просто звереют. Ты бы видел, что творил Янке, когда вы с братцем свалили! Я думал, он нашего Святошу натурально покусает! Что уж там комбат с ними обоими сотворил — не знаю, но буквально через полчаса у нас уже был новый командир отделения — тихий, как овечка, и заботливый, как отец родной.

Пауль невольно присвистнул:

— Класс. А Ганс ведь даже словом не обмолвился про этот спектакль.

— А зачем ему? За него другие постарались.

Грайс издал мечтательный вздох:

— Эх, хорошо быть генералом!

— Да не генерал он. Оберштурмбаннфюрер — оберстлейтенант по-нашему.

— Тоже неплохо. Слушай, а почему ты-то до сих пор ефрейтор, а? При таком-то брате мог бы уже хотя б до гауптманна дослужиться. Записался бы в СС, под крыло к родственнику... И карьеру бы сделал и вообще не бедствовал. Кормят их, смотрю, неплохо...

Последнюю фразу Тони произнес, задумчиво разглядывая через плечо друга бутерброды с мадьярской ветчиной и злополучную банку с персиковым компотом, которые Пауль как раз раскладывал на развернутой бумаге.

— Гауптманном, говоришь?

Нойнер задумчиво почесал переносицу, демонстрируя интенсивную работу мысли, затем решительно мотнул головой:

— Не, ну его к черту, такое счастье. Ганс уже трижды ранен, а он всегда везучий был, да и башка у него варит — будь здоров! Меня б на его месте уже пять раз прибили бы...

Ефрейтор вновь потянулся к носу, видимо желая удостовериться в своих предварительных выводах, но, так и не закончив движения, просто махнул рукой:

— Нет, парни, не моё это. Я свой выбор давно сделал: как закончится война — сразу домой. Старик с хозяйством уже не справляется, дома с меня больше толку будет, чем в СС. А Ганс и сам управится — он ТАМ на своем месте, уж я-то его знаю.

Пауль оглянулся на расположившихся вокруг сослуживцев:

— Ну, чего расселись? Налетай, пока жратва не испортилась!

* * *

— Чего не ешь, Фред? Отвык от нормальной кухни?

Альфред Науйокс, к которому были обращены слова Гейдриха, покосился на тарелку с остатками вепревого колена* в окружении завалов из тушеной капусты, и решительно помотал головой:

— Больше не могу!

Шеф РСХА понимающе кивнул и тут же демонстративно щелкнул пальцами, подзывая одного из ожидающих на почтительном отдалении официантов:

— Два пива.

Спустя еще пару минут, когда официанты скрылись из виду, очистив стол от лишней посуды и оставив гостей наедине с пенным напитком, Гейдрих, отсалютовав своему собеседнику кружкой, возобновил прерванную беседу:

— Как все прошло?

— Отлично, насколько это вообще возможно.

— Я получил твоё сообщение об успешном завершении миссии, но мне хотелось бы уточнить кое-какие детали

Практически всесильный глава мощнейшей европейской спецслужбы откинулся на спинку стула с видом аристократа изображающего вежливое внимание и умеренную заинтересованность. Его собеседник, одетый в добротную, но неброскую гражданскую одежду и потому напоминающий, не то преуспевающего торгового агента, не то путешественника средней руки неопределённой профессии и национальной принадлежности, со вздохом отставил в сторону недопитую кружку и, облокотившись на стол, принялся излагать животрепещущие подробности своей последней операции.

— В общем, все прошло по плану. Труп с бумагами подбросили, как и намечалось. В том районе усташи как раз устроили разборку с местными четниками, которые повылазили из своих нор перед приходом итальянцев, а потом подошли наши плохие мальчики и замирили всех без разбору. После того, как по Истрии прошлись эсэсовцы, в тех местах стало тихо как на кладбище, так что теперь там сам черт концов не найдет.

— Думаешь англичане купятся?

Науйокс прервавший свою речь, чтобы еще раз хлебнуть пива, пожал плечами и вновь отставил кружку:

— Кто знает? Но мы все провернули чисто. Труп настоящий, форма тоже, документы в полном порядке. И войнушка там была самая натуральная, причем мы к ней никаким боком не причастны — сам знаешь, как берлинское начальство переполошилось из-за этой возни в песочнице. Ну, не повезло одному майору генерального штаба — летел по служебным делам транзитом через Балканы и случайно оказался в зоне боевых действий. Погиб в перестрелке между местными полубандитами, к которым не имел, да и не мог иметь никакого отношения. Такое случается на войне. А уж то, что находившиеся при нем документы особой важности оказались в итоге у группы британских разведчиков-диверсантов, работавших в том районе еще с сорок второго, так это просто улыбка Фортуны. Господь хранит Британию, разве нет?

По губам собеседника скользнула ехидная улыбка:

— Пути господни неисповедимы.

Обманчиво-простоватая физиономия Альфреда озарилась ответной усмешкой:

— Вот именно. А потому спустя всего пару дней после передачи посылки в Каир местная агентурная сеть британцев была полностью уничтожена во время плановой антипартизанской операции, проведенной силами седьмого корпуса СС с целью наведения порядка на взятой им под контроль территории. Так что перепроверить обстоятельства получения столь ценных сведений нашим заморским друзьям вряд ли удастся.

— Ты уверен, что зачистка прошла гладко?

— Абсолютно. Самое смешное, что мне даже не пришлось вмешиваться — ребята из седьмого все сделали сами.

— Вот как? — В голосе Гейдриха скользнуло легкое удивление.

— Ага. Всё как я и говорил: плановая операция по зачистке тылов. Прошлись частым гребнем по всей местной швали, перестреляли и перевешали кучу народа с оружием и без, ошивавшегося там зачастую с самого начала войны. Заодно и британские резиденты под раздачу попали — они оказались не готовы к тому, что эсэсовские молокососы будут работать так тщательно.

— А ты?

— И я тоже. Признаться, парни смогли меня удивить. Особенно этот их спецбатальон.

— Что еще за батальон?

— Сто седьмой разведывательный батальон. Презанятное подразделение. Сформировано практически случайно — хотели создать эскортную роту для штаба корпуса, но в процессе обнаружился переизбыток личного состава, и потому сварганили целый батальон. Рота бронемашин, две мотоциклетные, одна на легких БТРах, зенитная и тяжелого оружия. Формирование началось одновременно со штабом корпуса, то есть еще в сорок третьем, так что батальон старше большинства остальных частей и укомплектован солдатами двадцать шестого и двадцать пятого года рождения. Офицеров набрали среди ветеранов "Тотенкопф" и "Викинга", а унтеров в полиции. Подготовку проводили не только на стандартных полигонах, но и в Пуште*, а также в Карпатах. Помимо стандартной тактики разведывательных и егерских подразделений, солдаты осваивали ещё и действия малыми группами, в том числе и разведывательно-диверсионного характера. Учитывая, что основная масса личного состава набрана из фольксдойчей Венгрии, Трансильвании, Баната, Словакии и Тироля, которые в большинстве своем хорошо знакомы с местной культурой и в совершенстве владеют помимо немецкого еще минимум одним языком... В общем, в СС уже практически готов свой "Бранденбург", и в Истрии они прошли боевое крещение.

— Как интересно. А ты уверен, что этот батальон возник случайно?

— Ага. Сам не поверил поначалу, но нет — всё чисто. Впрочем, это ненадолго. Держу пари, как только корпус передадут в шестую армию, Хауссер в этих парней зубами вцепится, и батальон очень скоро сменит свой номер на пятисотый*.

— Учтем. Продолжай.

— Так нечего продолжать. Сперва Ламмердинг спустил своих кровавых мальчиков с цепи, дав им разорвать в клочья какую-то бригаду усташей, командир которой решил поиграть в героя и не подчинился первому требованию убраться с дороги. Ему, видите ли, подтверждение от собственного командования требовалось. Ребятишки Красса вдавили их в землю за пару часов. Итальянцы ждать не стали и смылись за демаркационную линию еще до того, как наши туда доехали. По непроверенным данным, макаронники, как услыхали, что на них прет эсэсовский корпус, готовы были вообще сложить оружие. У них там хорошо помнят прошлогодние подвиги Хауссера и его парней, а вот хорваты такого опыта не имели... Ну а когда эти недоумки разбежались по разным углам, за дело взялись ребятки из сто седьмого. Среди них много унтеров из полиции, помнишь? Вот. Так что искать всяких нелегалов, бандитов и прочих контрабандистов они стали вполне профессионально, тем более, что в средствах их никто не ограничивал. Обычный фокус с подкупом местных чиновников на этот раз не сработал, потому что на местных чиновников парням из сто седьмого было просто насрать. Когда всю эту шваль стали трясти всерьез, британскую сеть тут же сдали, а дальше — дело техники.

— Хм, как интересно... Все получилось даже проще, чем мы думали. Тебя можно поздравить, Фред. Идея с забросом дезинформации через Балканы всё-таки оказалась удачной.

— Ты же знаешь, я всегда предпочитаю импровизировать.

— Самая лучшая импровизация — та, которую, как следует, подготовили. Мы три месяца готовили этот вброс на Ближнем Востоке, но случай — как много он решает...

— Оно и к лучшему, Райк*. Теперь у Интеллидженс Сервис будет еще меньше причин что-то подозревать, и они примут за чистую монету, всё, что мы им скормили. На этот раз у нас всё выйдет как надо, я это нутром чувствую.

— Странно, что твое нутро еще может что-то чувствовать после того, как ты запихал в него половину суточной продукции лучшего ресторана Праги.

— Можно подумать...

— Можно и подумать, но позже. Сейчас пусть думают "союзники". Пусть хорошенько подумают, что им делать, когда мы начнем забрасывать их бомбами по сто килотонн каждая.

* * *

Впрочем, интенсивно размышлять в эти тревожные дни приходилось не только "союзникам". Иосиф Джугашвили, более известный под псевдонимом Сталин, был встревожен последними мировыми событиями едва ли не больше, чем их непосредственные участники.

Правитель Советского Союза, а по совместительству верховный главнокомандующий вооруженными силами страны, видный теоретик коммунизма, лучший друг детей и физкультурников и прочая, прочая, прочая просиживал ночи напролет в своем, ставшем уже привычным, кабинете в Куйбышеве, стараясь не пропустить очередной крутой поворот истории. Времени для принятия решения с каждым днем оставалось все меньше и меньше, а потому вождь советской семьи народов вновь и вновь погружался в море всевозможных справок, отчетов, донесений и прочих документов, исправно поставляемых ему различными наркоматами и ведомствами — где-то должна была отыскаться нужная подсказка.

— Может здесь?

Сталин в задумчивости придвинул к себе папку с отчетами разведуправления.

— Что тут у нас новенького? Ага. Зафиксировано интенсивное движение воинских эшелонов по дорогам Восточной Европы. Немцы перебрасывают подкрепления с запада и даже с юга поближе к границам СССР. Это пока еще не подготовка вторжения, вернее не обязательно она, но... А вот и подробности: в Восточной Пруссии и северной части Генерал-губернаторства отмечено сосредоточение ударных эсэсовских соединений, опознан ряд частей 6-ой танковой армии.

Хозяин кабинета ненадолго оторвался от изучения документов и привычно потянулся за любимой трубкой, но затем, передумав, вновь углубился в чтение.

Информации хватало. В некоторых докладах эсэсовские дивизии назывались "молодежными", отмечался юный возраст солдат, сосредоточенных на полигоне Арис и проходящих там чрезвычайно интенсивную боевую подготовку. В тоже время подчеркивалась невероятная техническая оснащенность вновь прибывших соединений. В частности, агентурный источник, имевший доступ к информации по работе польских железных дорог, указывал, что при переброске дивизиям СС выделялось в полтора раза больше эшелонов, чем положено по армейским нормативам.

О чем это всё говорит? О многом! И в то же время — ни о чем. Переброска новых дивизий и целых армий на восток может быть обычной ротацией войск, или средством политического давления, или воинской хитростью, призванной запутать противников и заставить их пропустить следующий удар — такой фокус немцы проделывали уже не раз и, надо признать, научились делать это мастерски. Плохо то, что эти непонятные телодвижения могут быть именно тем, чем кажутся на первый взгляд — подготовкой к новому восточному походу. От, поверивших в свою неуязвимость, германцев и их бешеного фюрера можно ожидать и не такого. Ведь напали же они на Советский Союз в сорок первом, несмотря на оставшуюся у них за спиной Англию! Так почему бы им не повторить такой финт еще раз? А значит угроза, высказанная в последней ноте германского правительства, это не блеф и не пустая похвальба.

Сталин ловко извлек из стопки с дипломатической перепиской листок с переводом немецкого ультиматума (если уж называть вещи своими именами), лишь слегка завуалированного дипломатическим многословием. Третий Райх требовал от СССР окончательно и бесповоротно определиться со своей текущей политической позицией. До разгрома англо-американского десанта в Нормандии германцы еще соблюдали кое-какие приличия, хотя и не упускали ни единого случая продемонстрировать СССР его униженное положение, обусловленное статьями Стокгольмского мирного договора, но теперь... Похоже, сбросив в море остатки заокеанских "освободителей", Гитлер и его маршалы все-таки поверили в свою абсолютную победу. Теперь они не боятся никого и ничего, а значит, могут пойти на любые безумства. Быть может когда-нибудь это и приведет их к краху, но сейчас Германия сильна, как никогда, и встретить ее удар в одиночку еще раз...

Невысокий рябоватый человечек в защитном френче пробежался глазами по аккуратно разложенным на столе бумагам и быстро отыскал необходимый документ — выдержки из записи последней беседы с Гарри Гопкинсом специальным представителем президента США. Встреча происходила в июне, когда судьба битвы за Францию еще не была определена, и казалось, что "союзники" могут победить. Тогда янки не скупились на обещания, предлагая возобновление ленд-лизовских поставок и прямую поддержку авиацией, для чего собирались перебросить на территорию СССР одну из своих воздушных армий. А после победы — признание границ сорок первого года и даже немного больше. Все ради того, чтобы Советский Союз вновь вступил в войну, оттянув на Восточный фронт как можно больше немецких дивизий.

Впрочем, угроз, пусть и достаточно завуалированных, англосаксы тоже не жалели, вполне прозрачно намекая на то, что слишком позднее присоединение к лагерю победителей вряд ли даст СССР право претендовать на сколько-нибудь существенную роль в послевоенном мироустройстве. После краха "Оверлорда" все изменилось. Английские и американские дипломаты теперь лишь заискивающе лебезили, зато германцы... За немцев говорили 150 полностью укомплектованных и снаряженных дивизий, развернутых у западных границ СССР, и данные разведки, утверждавшие, что к весне это количество может удвоиться. Германия больше не собиралась ждать.

Согласиться на требования Гитлера сейчас означало окончательно обрубить себе все пути к отступлению и надолго, если не навсегда, утратить самостоятельность во внешней политике. Отказаться — бросить страну в пучину еще одной войны даже победа в которой не принесет ничего, кроме разорения и новых жертв. Плодами ее воспользуются другие, как это уже не раз бывало в прошлом. Худший из возможных выборов, но он должен его сделать и сделать именно теперь, пока другие не сделали это за него.

* * *

Известие о присоединении СССР к "оси" привело к некоторому замешательству в противоположном лагере. Не то чтобы такой вариант не рассматривался "союзниками" совсем, но все же очередной резкий поворот советской политики застал англосаксов врасплох. Второй раз за последние пять лет Советский Союз внезапно переходил из состояния "потенциального союзника" в состояние "практически противника".

Незамедлительно проявились и последствия такого перехода. Британская разведка отметила подозрительную активность советских войск в Туркестане. Дивизии Красной армии стягивались к границам Ирана и Афганистана, радиоэфир раскалился от активности резко активизировавшихся агентов РСХА, Абвера, ГРУ и НКВД. До открытых боевых действий дело пока не дошло, но как долго такое положение будет сохраняться, не мог ответить никто.

Изменение статуса СССР позволяло Райху свободно оперировать немалыми силами, связанными до сих пор охраной восточных рубежей империи. Военное руководство "союзников" реагировало на сложившуюся ситуацию крайне нервно, лихорадочно перегруппировывая наличные силы на Среднем востоке и в Индии. А вот политическая реакция запаздывала. Впрочем, последнее достаточно легко объяснялось сменой высшего руководства. Политический кризис, разразившийся в англосаксонском лагере в связи с нормандской катастрофой, вылился в отставку "непотопляемого Винни", который вынужден был уступить премьерское кресло Клементу Эттли. В США растерянность государственной элиты проявилась в несколько более завуалированной форме: больной Рузвельт, состояние которого заметно ухудшилось, просто не стал выдвигать свою кандидатуру на четвертый срок. Ноябрьские выборы без особых проблем выиграл Трумэн.

Причем новые правительства в Англии и США пришли к власти на волне требований покончить с затянувшейся войной, которая уже унесла миллионы жизней и даже не думала заканчиваться. Двухлетняя мясорубка на земле в воздухе и на море так и не дала положительного результата. Немцы побили все козыри, припасенные против них рузвельтовской администрацией — широко разрекламированное воздушное наступление, попытки расколоть сколачиваемый Райхом континентальный блок изнутри и, наконец, грандиозное вторжение в Нормандию закончились оглушительным провалом. Теперь следовало признать поражение "по очкам" или повысить и без того колоссальные ставки. Политики еще колебались, не зная чему отдать предпочтение, когда два события, произошедшие почти одновременно, склонили чашу незримых весов истории, предопределив дальнейшую судьбу всего мира на ближайшие годы.

Первой миной, подложенной под позиции англосаксонских "ястребов", стал демарш Советского Союза, выбравшего из двух зол... ближнее. Туманные обещания "союзников" (а других после нормандского фиаско англо-американцы не могли предоставить в принципе) были отринуты под давлением вполне конкретных угроз германцев. Впрочем, размахивая кнутом направо и налево, немцы все же не забывали и про пряники. В обмен на заключение союза, СССР получил значительные послабления по части выплаты репараций и весьма существенные бонусы в торговых операциях со странами Нордического союза. Было и еще кое-что, но об этом широкой общественности стало известно не сразу.

Второй бомбой, причем как в прямом, так и в переносном смысле слова, стали испытания в Полесье. Полностью скрыть от ведущих мировых разведок события такого масштаба, как завершение разработки и испытание нового сверхоружия, было практически невозможно, потому немцы и не пытались это сделать. Вместо этого Гейдрих и компания постарались "утопить" ядерную программу и все с ней связанное в потоке всевозможной дезинформации, обильно хлынувшей в мировое информационное пространство по всем доступным каналам. И, надо сказать, что, по крайней мере, отчасти, им это удалось.

В частности, полным успехом увенчалась операция с подсовыванием англичанам абсолютно секретной ("только для высших штабов!") липовой инструкции по организации наступления войск, с применением новых спецбоеприпасов особой мощности. Исходя из перечисленных в этом наставлении мер по укрытию войск в районах сосредоточения и на исходных рубежах атаки, британские эксперты сделали вполне обоснованные выводы о мощи, появившегося у противника "вундерваффе". Их заключение немало обескуражило как ученых, задействованных в "Манхэттенском" проекте, так и высший генералитет "союзников". По всем прикидкам выходило, что столь серьезные меры предосторожности необходимо предпринимать только в случае применения боеприпасов, мощь которых в тротиловом эквиваленте составляет порядка 100-150 килотонн.

Прикидки ученых из Лос-Аламоса давали для, пока еще только изготавливаемых, урановых и плутониевых бомб приблизительно вдесятеро меньшую мощность, что повергало штабы в состояние тихой паники. Мало того, что проклятые наци ухитрились минимум на полгода обогнать своих конкурентов, так они еще и намудрили нечто такое, что позволило им добиться куда большей эффективности своих изделий!

Применения новых супер-бомб ожидали со дня на день. А войска на Ближнем Востоке, которым, судя по всему, предстояло первыми испытать на себе эффективность нового порождения сумрачного тевтонского гения, уже заранее списывали в потери. Особенно сильно нервничали англичане, основательно засветившиеся в бомбежках немецких городов и не без оснований опасавшиеся ударов возмездия по собственной территории.

Всё это, конечно же, учитывалось Труменом при рассмотрении вопроса о дальнейшем политическом курсе страны. Но доминирующей причиной мирных инициатив, озвученных новым президентом США накануне рождества уходящего 1944-го года, сразу после досрочного вступления в должность из-за плачевного состояния здоровья предшественника, стали не военно-стратегические трудности. Решающее слово сказали представители экономики. Их расчеты ясно показывали: в создавшихся условиях война может длиться еще долгие годы и, даже в самом лучшем случае, приведет к полному разрушению европейской и отчасти мировой торговли, всеобщему падению производства и затяжному кризису, последствия которого не поддаются прогнозированию. Мировая бойня перестала быть коммерчески выгодным предприятием.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Лорелей — персонаж германского фольклора, прославленный в одном из стихотворений Генриха Гейне. В нем Лорелей — златовласая дева с берегов Рейна, чье чарующее пение заставляло моряков забывать обо всем, разбивая свои корабли о скалы.

* Все три дивизии названы в честь знаменитых командиров наемников 16-17 веков, что и послужило основанием для прозвища "ландскнехты", закрепившегося за солдатами корпуса.

* Лайош Чатай — генерал, министр обороны Венгрии.

* Фирменное блюдо чешской кухни, готовится из запеченной свинины.

* Пушта — puszta (венг.) — равнинные степные и лесостепные пространства на территории Венгрии в междуречье Тисы и Дуная.

* В соответствии с принятой в ваффен-СС системой нумерации, части и подразделения корпусного подчинения получали номер корпуса, к которому они относились, с добавлением числа 100, т.е. части подчинявшиеся штабу VII-го корпуса имели номер 107. Части и подразделения, находившиеся в ведении высших штабов СС, получали номера, в основе которых лежало число 500.

* Райк — Reik (нем.) — краткая форма имени Рейнхард, произносимая на нижненемецкий манер.

Эпилог

Весна 1950-го года плыла над миром, неся с собой традиционные надежды и ожидания. Жизнь на Земле, не смотря ни на что, продолжалась: люди работали, развлекались, растили детей и строили планы на будущее. Европа уже пятый год наслаждалась тишиной и покоем, постепенно забывая об ужасах ковровых бомбардировок. Зато в Азии пожар войны продолжал бушевать с прежней силой.

Япония, оставшись в одиночестве, продержалась почти целый год. Самураи до последнего надеялись, что им удастся повторить нормандский успех германцев и, сбросив в море американский десант, добиться от "союзников" почетного мира. Тонкий ручеек военных поставок, поступавший в страну Ямато через СССР, до определенного момента позволял поддерживать боеспособность вооруженных сил и подпитывал надежды наиболее упертых политиков и генералов. Ведь до сих пор гайдзины не выиграли ни одной по-настоящему крупной сухопутной битвы, так почему бы Японским островам не стать еще одной братской могилой для их десантников?

Но этим наивным надеждам не суждено было сбыться. Янки на переговорах в Лиссабоне вынуждены были согласиться на полный отказ от поддержки де Голля и его "Сражающейся Франции", вернуть французам и итальянцам их колонии в северной и западной Африке, а также Сардинию с Сицилией. Британцы пожертвовали Ираком, Ираном, Кувейтом, а также остатками Сирии и Ливана. "Союзники" признали все территориальные изменения, произошедшие в Европе за последние годы, но в обмен на все это получили полную свободу действий в восточной и юго-восточной Азии. Результат не замедлил сказаться.

Британцы, собравшись с силами, разгромили в Ассаме японцев и созданную ими "Индийскую национальную армию" (фактически — пехотная дивизия с частями усиления, сформированная из военнопленных индусов), а затем выбили потомком Аматерасу и из северной Бирмы, освободив Мандалай и пробив дорогу в Китай. Китайцы, получив мощную поддержку, смогли прервать сквозное сухопутное сообщение Манчжурии с Индокитаем, усугубив перманентный кризис в снабжении, неотступно преследовавший японское командование на протяжении почти всей войны. Американцы же перенесли боевые действия непосредственно на территорию Японии, атаковав и захватив ряд островов Волкано и Рюкю. Авиация США, получив в свое распоряжение новые авиабазы, резко усилила бомбардировки, обращая японские города в пепел один за другим. Быстроходное авианосное соединение, пополненное новыми кораблями и состоящее теперь из пяти тактических групп, бесчинствовало в восточных морях, почти непрерывно атакуя порты и конвои на огромном пространстве от Сайгона до Токийского залива. Даже во внутренних водах империи теперь было небезопасно — субмарины Локвуда регулярно пробирались через Корейский пролив, минируя подходы к портам и торпедируя суда в Японском море.

К лету 45-го Япония осталась без летчиков, военного и торгового флота, горючего и регулярных поставок продовольствия. Промышленность и транспорт находились в состоянии коллапса, а большая часть городов лежала в руинах. Но восточный фатализм, помноженный на невероятное упрямство, заставлял подданных микадо продолжать сопротивление. Даже атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки не смогли окончательно сломить косоглазых островитян. Лишь перспектива тотального голода и почти полная потеря управления, в купе с третьим ядерным ударом, испепелившим Кокуру, заставили японскую верхушку признать очевидное и всё-таки принять условия капитуляции. Соглашение о прекращение огня было достигнуто буквально накануне высадки американцев на Кюсю, запланированной на конец ноября 45-го года. Вторая мировая война наконец-то закончилась, но лишь для того, чтобы передать эстафету новым конфликтам.

Застрельщиком очередного противостояния выступил Советский Союз. Опираясь на ранее заключенные договоренности с Райхом, СССР "по просьбе правительства Манчжоу-Го" ввел на его территорию свои войска. Все еще остававшиеся в Манчжурии и Корее остатки Квантунской армии (преимущественно запасные в тыловые части, так как практически все боеспособные соединения уже давно были брошены под каток американского наступления либо готовились к отражению последнего штурма на островах) были без особых проблем разоружены. Гражданская война в Китае, бушевавшая с небольшими перерывами уже не первое десятилетие, тут же получила новый импульс.

Коммунистические отряды, оснащенные конфискованным у японцев оружием и руководимые советскими инструкторами, перешли в очередное наступление на сторонников Чанкайши. Вскоре к китайцам присоединились и отряды японских "добровольцев", сформированные под патронажем СССР из остатков Квантунской армии и японских экспедиционных сил в Китае. Гоминьдановцы, в свою очередь, получили поддержку от США. Война набирала обороты, постепенно втягивая в свою орбиту всё новые и новые силы и конца-края ей по-прежнему не было видно.

Угли от потухшего мирового пожара продолжали тлеть, то и дело, пробиваясь сквозь остывшую золу новыми языками пламени. Выстрелы и взрывы гремели на Святой земле, в песках Сахары, где французы восстанавливали свое колониальное господство. Бурлила Индия, неспокойно гудели Кавказ и Туркестан. В Латинской Америке перевороты и революции следовали друг за другом с пугающей частотой — гринго, прочно подмявшие под себя местную экономику, продолжали деловито закручивать гайки, что нравилось далее не всем местным мачо.

На этом тревожном фоне старушка Европа, еще недавно раздираемая на части двумя противоборствующими военными альянсами, выглядела островком мира и стабильности. Огромные военные кладбища с бесконечными рядами белых крестов уже успели порасти травой, с улиц частично отстроенных городов исчезли груды строительного мусора, а все еще остающиеся руины постепенно уступали место новой застройке.

Но Париж выделялся даже посреди всеобщего благоденствия. Древняя Лютеция перестала быть центром мировой политики, но по-прежнему не собиралась никому уступать свой титул прекраснейшей столицы Европы. Город на Сене дышал тем особым шармом, что заставлял забывать обо всем на свете, и, впервые выбравшаяся за границу, Кристина сполна ощутила на себе его ни с чем несравнимое очарование.

Едва вселившись в отель, ничуть не растратившая за прошедшие годы свою неуемную энергию, фрау Нойнер тут же потащила супруга на прогулку, которая растянулась с раннего утра до самого вечера. Ганс, по большому счету, не имел ничего против. В послевоенное время он был загружен работой по самые уши, занимая различные штабные должности, начиная от офицера Ic* в 6-ой танковой армии и вплоть до одного из заместителей начальника отдела в ОКВ. В таких условиях в отпуск удавалось вырваться максимум на пару недель, да и то зимой. Причем это время, традиционно, проводилось на одном из горнолыжных курортов в Альпах.

Ситуация изменилась лишь в прошлом году, когда Гитлер погрузил всю Германию в траур тихо скончавшись в своей постели от многочисленных болячек. А, фактически правивший страной в последние пару лет, Гейдрих, при молчаливой, но эффективной поддержке армии и промышленников, произвел мирный переворот, окончательно отстранив от власти "старых соратников фюрера". Гиммлер тогда полностью утратил контроль над полицией и СС, а по стране прокатилась волна кадровых чисток. Старая государственная бюрократия торжествовала, одержав убедительную победу над новой партийной номенклатурой. НСДАП вообще вынуждена была потесниться, т.к. новый рейхсканцлер (титул "фюрер" остался за Гитлером навсегда) и президент Нордического союза возобновил нормальную работу Рейхстага, куда тут же вошла Консервативная Христианская партия, выражавшая интересы буржуазии и старой аристократии. Национал-социалистам пришлось довольствоваться тем, с чего они когда-то начинали — поддержкой рабочих и мелких лавочников.

Для Нойнера же политические преобразования вылились в новое назначение — в возрасте 29 лет Ганс вернулся туда, где начинал свою головокружительную карьеру, возглавив дивизию "Тотенкопф" и став самым молодым генералом ваффен-СС. После чего, чтобы достойно вознаградить себя и свою вторую половину за все предыдущие неудобства, и был разработан план покорения французской столицы. Собственно, отпуск в Париже, помимо прочего, был еще и этаким запоздавшим свадебным путешествием.

Прекрасный майский вечер тихо спустился на землю, венчая собой долгий, насыщенный событиями и впечатлениями день. Солнце уже скрылось за горизонтом, но фонари еще не зажглись, давая насладиться приятными сумерками. Дневной шум большого города на время отступил, и легкий ветерок с Сены игриво шуршал по-весеннему яркой листвой тенистых аллей, донося до гуляющих парижан и туристов лёгкий аромат цветущих каштанов. Набегавшаяся и переполненная впечатлениями Кристина наконец-то угомонилась и согласилась вернуться в гостиницу. Ганс, поддерживая супругу под ручку, наслаждался приятной прогулкой, неспешно прокручивая в голове довольно-таки фривольные планы на грядущую ночь, когда дремавшее со времен войны чувство опасности внезапно напомнило о себе. Увы, слишком поздно.

— Папочка!

С этим радостным возгласом светловолосая девчушка лет семи в нарядном платьице и аккуратных туфельках, растопырив ручонки, стремительно кинулась к не ожидавшему такой подлянки Гансу от ближайшей парковой скамейки. Глаза Кристины, только что мечтательно и безмятежно глядевшие куда-то в неведомые дали, вдруг распахнулись так, что приобрели практически идеально круглую форму, а бросивший быстрый взгляд на супругу Ганс отчетливо увидел в глубине этих двух бездонных озер отблески стремительно приближающейся грозы. Рука жены с силой сжалась на запястье Нойнера, девочка, что-то невнятно попискивая, с абсолютно счастливым видом обнимала Ганса за ногу, а шестое чувство бесстрастным голосом подсказывало, что сейчас его будут бить. Возможно даже ногами. Всё, что бригадефюрер смог предпринять в такой незавидной ситуации, так это погладить незнамо откуда взявшегося ребенка по головке и, призвав на помощь всё свое знание французского, вполне искренне поинтересоваться у столь оригинальной причины назревающего семейного конфликта:

— Привет. А ты... кто?

Спасение пришло с неожиданной стороны. Мягкий, чарующий женский голос за спиной негромко произнес по-немецки с заметным французским акцентом:

— Прошу прощения. Кажется, моя малышка доставила вам беспокойство?

Ганс медленно обернулся, уже зная, кого он там увидит. Не узнать Мадлен было просто невозможно. Они встретились весной сорок третьего — прибывший с востока гауптштурмфюрер от холодного взгляда которого веяло смертью, и веселая вдова, владелица одного из лучших ресторанов юга Франции. Ей было двадцать девять лет, и последние четыре из них она слыла первой красавицей Тулузы. Причем весьма неприступной красавицей, разбившей за время своего трехлетнего вдовства (да и до него) немало мужских сердец. И только Гансу как-то удалось подобрать ключик к таинственной женской душе. Их роман развивался стремительно и закончился внезапно, хоть и ожидаемо, когда батальон Нойнера, вместе с прочими частями корпуса Хауссера, покинул гостеприимные равнины Франции, отправившись на рандеву с 5-ой американской армией под Салерно.

Любила Мадлен страстно, обнимала нежно и целовала жадно, словно зная, что расставание не заставит себя ждать. Она была старше и мудрее всех прочих гансовых подружек и, видимо поэтому, никогда не пыталась его удержать. А когда пришла пора прощаться, отпустила без слез и упреков... Чтобы встретиться вновь спустя семь долгих лет на тенистой парижской аллее под сенью цветущих каштанов.

Взгляд Нойнера скользнул по длинным ногам и округлым бедрам, ничуть не пострадавшим за прошедшие годы, мазнул по плоскому животу, едва не запнулся за высокую грудь, плотно обтянутую тонкой тканью летнего платья, прошелся по точеным плечам, на которые водопадом ниспадали роскошные каштановые локоны, и... утонул в зеленом омуте колдовских глаз. Мадлен что-то щебетала, объясняя недоверчиво щурящейся Кристине, что произошла досадная ошибка: она всегда говорила дочке, что ее папа самый красивый, он был немецким офицером, девочка услышала немецкую речь и... ах, ваш муж тоже офицер? Какое совпадение! Неудивительно, что малютка ошиблась. Вас можно поздравить — у вас прекрасный супруг. Девочка недоуменно крутила головой, переводя взгляд с матери на чету Нойнеров и обратно. Кристина, все еще подозрительно поглядывая на мужа, потихоньку оттаивала под потоком льющихся на нее комплиментов, мертвая хватка на гансовом запястье понемногу слабела...

Через пару минут супруги вполне мирно распрощались с Мадлен и маленькой Шарлиз, уносящей подаренную ей по случаю знакомства большущую коробку конфет. Кристина с томным вздохом прильнула к плечу мужа — конфликт можно было считать исчерпанным, жизнь вновь входила в привычное русло. Красавица-жена рядом, в Баварии, под присмотром бабушек и дедушек, дожидаются возвращения родителей трое сыновей, впереди блестящая карьера и безоблачная семейная жизнь..., но что-то всё-таки заставило Ганса обернуться. Девочка весело помахала ему рукой, Мадлен, игриво поведя плечиком, послала воздушный поцелуй... как в далеком сорок третьем. Нойнер тихо вздохнул — давно отгремевшая война всё еще не хотела выпускать его из своих цепких объятий.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

* Офицер штаба Ic — начальник разведки.

109