Трубецкий проследил за взглядом товарища и заметил тусклый свет, мерцающий на склоне холма. Сбросив поклажу на землю, он решительно отправился выяснить, что является источником света.

— Погоди, горемычный, — рассеянно пробормотал охотник. — Что если там новый лагерь монгол? Мало получил минувшей ночью?

— Да брось ты, новгородец, — не оборачиваясь, бросил Микула. — Поди беглецы из Киева здесь и хоронятся. Глянь, да там пещера. А коли там и есть те, кто мне нужен?

— А кто тебе нужен? — Воин застыл на месте, недоверчиво глядя в спину мастеровому.

Трубецкий обернулся и широко улыбнулся попутчику: "Ратмир, я слов на ветер не бросаю, даром, что не витязь. Да только не стоит тебе меня остерегаться. Я одинокий бродяга. И ты нужен мне живым и невредимым так же, как и я тебе".

— Кого ты хочешь найти? — Повторил вопрос витязь.

— Отца Глашки ?— знатного родича. Он и мне... нам поможет. Матушка обещала. Так мы идем вместе, али врозь?

— Пошли, — проворчал Ратмир. — Но я буду первым. А то ненароком приведешь нас в засаду.

Микула взмахнул рукой, показывая товарищу свободный путь и готовность следовать за ним. Воин не смог сдержать улыбку и, укоризненно поглядев на спутника, зашагал вверх по склону к таинственной пещере.

Горящий свет факела, закрепленного на стене грота, с трудом рассеивал царившую вокруг густую тьму. Из глубины пещеры доносились приглушенные голоса, слившиеся в длинную заунывную песнь. Охотник принюхался. Пахло свежей человеческой кровью. По всему телу пробежали мурашки, а в сердце зашевелился, заворочался, до сей поры спящий зверь.

— Похоже, здесь и правда живут родичи, — тихо прошептал мастеровой. — Чуешь, чем пахнет?

Ратмир кивнул и осторожно последовал вглубь пещеры, стараясь не издавать ни единого звука. Это место вызывало у него странные ощущения. Казалось, будто весь грот наполнен унынием и безысходностью, страданиями и смертью. Витязь медленно достал нож и, пригнувшись, направился дальше. Микула, поддавшись тревожному настрою товарища, крепче схватился за рукоять монгольской сабли. Голоса стали лучше слышны и почти различимы.

— Услышь, богиня, мать всего сущего на земле! — Доносился скрипучий старушечий клик из глубины.

И тут же, нараспев ему отвечали несколько женских голосов: "Услышь, о, мать-защитница. Мы принесли тебе жертву!"

Путники переглянулись. Перед их взорами открылся большой пещерный зал, в центре которого горел яркий костер, а по стенам мерцали десятки факелов. У костра стоял алтарь, сооруженный из камней, а вокруг него столпились с десяток женщин, покачивающихся из стороны в сторону, нараспев повторяя свои заклинания.

— Неужто жертвенник? — Удивленно прошептал Микула.

— А я почем знаю? — Тихо буркнул витязь. — Бабы вокруг. Не видать отсюда.

Тем временем, женщины пустились в хоровод вокруг алтаря, все громче и громче вознося молитвы своей неведомой богине. В центре круга стояла старуха. Она, то поднимала руки вверх, вопя какие-то заклинания, то склонялась над жертвенником, тем самым закрывая его от глаз невольных свидетелей обряда.

— Может юродивые? — Спросил мастеровой.

— Не... язычники. Молятся своим богам. Пойдем отсель. Нечего нам тут делать.

В этот миг старуха завизжала противным голосом: "Тихо!" Хоровод рассыпался, и женщины бросились на колени, благоговейно глядя на своего лидера.

— Откровение, откровение, — слышалось ото всех уголков зала. — Богиня будет говорить.

Костлявыми, высохшими руками бабка потянулась к алтарю и обернулась к женщинам с детским тельцем, зажатым в ее объятьях. Затем, она подняла труп высоко над головой и заверещала: "Подходите, вкусите плоды любви богини!" Все, находившиеся в пещере, бросились к ногам жрицы, содрогаясь в конвульсиях, шипя, выкрикивая молитвы. Тело убитого ребенка безвольной куклой повисло в вытянутых руках старухи-язычницы.

— Кровь юного создания смоет всю скверну с вас, о, провинившиеся! — не унималась бабка. — Все вы получили по заслугам за то, что отвернулись от матери. Проклятые попы затуманили ваш разум гнусной ересью! Но я, с благословения богини всех живых и неживых очищу вас, окаянные. Идите же ко мне и омойтесь от грязи предательства!

Женщины с благоговейным ропотом поползли на четвереньках к старухе, толкая друг друга и стремясь попасть под вяло падающие капельки крови с обмякшего детского тельца.

-У, ведьма...— возбужденно зашептал Микула. — Дитя неповинное сгубила. И эти твари еще меня упырем будут величать?

Охотник и сам ощущал прилив внезапной ярости, молнией пробежавшей по всему телу. Больше всего ему сейчас захотелось оторвать мерзкую седую голову старухи с бессмысленными глазами и желтыми редкими зубами и бросить ее на пол пещеры, забрызгав все вокруг черной противной кровью. Ратмир медленно поднялся во весь рост и приготовился привести свой замысел в действие.

И в тот же миг бабка издала победный вопль, отбросив мертвое тельце в сторону.

— Спасибо, матушка. Ты услышала наши мольбы. — Ведьма смотрела прямо на охотника и его спутника.

— Я, твоя преданная ворожея принимаю этот подарок и приветствую защитников, посланных нам тобою, о, великая!

Женщины в полной тишине уставились на товарищей, продолжая стоять на коленях. Витязь с Микулой опешили. Ни один, ни другой не были готовы к тому, что эта старая карга сумеет их так скоро обнаружить среди неровных теней сырой пещеры.

— Слушайте же меня, о, преданные дочери нашей общей матери! — Снова заверещала бабка. — Эти двое прибыли к нам по велению богини, чтобы защитить ее верных чад в годину лихую. О, пусть вас не вводит в заблуждение их внешний вид, ибо они — дети ночи, те, кто пьет людскую кровь во славу матери. Те, кто охотится на живых, рвут их на части, дабы умилостивить богиню.

Мастеровой вопросительно взглянул на попутчика. Воин в ответ недоуменно пожал плечами и сделал шаг вперед. В его голове зарождалась новая идея.

— Слава вам, о, преданные дочери нашей богини! — Громко произнес Ратмир, подталкивая локтем Микулу, намекая товарищу о том, чтобы и тот поскорей вступил в "игру". — Мы прибыли сюда по велению нашей матери, ибо она желает вам только добра.

— Верно говоришь, — неловко вставил Трубецкий.

Витязь недовольно покосился на товарища.

— Так вот... — продолжил охотник. — Мать велела передать вам свою волю: доколе вами будет править сия лживая ворожея, страдания ваши не прекратятся, но будут преумножаться. Кто дал вам право проливать кровь невинных детей? Только сама мать и дети ночи ее могут совершать действие сие.

Теперь настал черед старухе удивляться. Глаза ее забегали, а беззубый рот то открывался, то закрывался. Наконец, она тихо произнесла: "Но поди ж я была верной богине? Да вы лжецы, смердящие!"

— Я те покажу смердящие, — рванулся вперед Микула, но наткнулся на выставленную руку витязя.

— Погоди ты, мастеровой...— сквозь зубы процедил Ратмир и снова повернулся к притихшим женщинам. — Посему, за грехи тяжкие сей ворожеи, мать велит вам убить ее.

В гроте повисла полная тишина. Десятки широко открытых от удивления глаз уставились на охотника. Старуха, тем временем, осторожно попятилась назад.

— Ну, чо встали, бабы? — Гневно заорал Трубецкий. — Исполняйте волю матери!

Будто очнувшись от охватившего их оцепенения, женщины вскочили на ноги и с диким воем бросились на своего недавнего лидера. Бабка попыталась развернуться и броситься прочь, но чьи-то руки ухватили ее за ноги, и ворожея повалилась на каменный пол зловещей пещеры. Вмиг над ее телом образовался клубок из ополоумевших женщин, голыми руками разрывающих плоть ужасной старухи — жрицы неведомой богини, матери всего сущего.

— Дитя вот только жалко, — вздохнул мастеровой, шагая вниз по склону горы, прочь от мерзкой пещеры. — Неужто это бабы киевские так обалдели, чтобы детей резать да в жертву приносить?

— Ну не все ж такие в Киеве, — ответил витязь. — Я те скажу, слыхал я давно про место под Киевом, где раньше всякие обряды проводились. Ну, там язычники всякие и все такое. Место это звалось Лысой Горой. Так вот, Микула, видел ли ты хоть одно чахлое деревце на том холме?

— А ведь и вправду не видел, — задумался Трубецкий. — Так мы поди с тобой разворошили чье-то языческое капище, а?

Ратмир улыбнулся: "Поди, что и так".

Товарищи приняли решение двигаться дальше на юг вдоль широкой реки Днепр, ведущей свой путь до самого Русского моря. Ночь за ночью они все ближе подбирались к следующей главной точке своего долгого пути. Все чаще дремучие леса сменялись обширными степями и лесостепями. И все реже путникам удавалось найти укромный темный уголок, чтобы укрыться на время дня.

— Ты как считаешь, новгородец, не зря ли мы покинули Русь? — бросил спутнику Микула. — Мы ж тут с тобой как на ладони. Днем при свете дня нас каждая басурманская собака отыщет.

— Зря, не зря... Мне почем знать? — оборвал Ратмир. — Я тебя за хвост не тяну. Знамо дело. Опасно здесь, особливо в землях чужих, да куда деваться-то? Вот сердцем чую, что в Царьград нам надо.

— Сердцем ли, али каким другим местом? — лукаво усмехнулся мастеровой.

— Ты это про что толкуешь? Я, Микула тебе не монгол. Я ведь могу тебе клыки твои пообломать.

— Ну, полноте, Ратмирушка. Шучу я. Только тревожно мне дневать под открытым небом в этих степях.

— А мне не тревожно? — рассерженно воскликнул воин. — Кому как не мне понимать, что может нас ожидать в землях половецких. Рыщут они, небось, по степям, особливо у берегов Днепра, да грабят ладьи торговые, идущие к морю. Да и жажда одолевает... Напиться бы.

— Верно говоришь. Сейчас хотя бы животину какую изловить да насытиться. Скоро голову терять начну.

— Авось по пути наткнемся на зверя.

Так за разговорами путники вышли к месту, где река разливалась до такой степени, что не было видать ее другого берега. Могуч оказался Днепр и порожист. Не единожды Ратмир замечал на песке следы, оставленные днищами ладьей. Нелегким оказался путь северных торговцев и через эти земли. Мало того, что храбрым купцам со свитою приходилось время от времени тянуть свои суда по земле волоком, преодолевая пороги, так еще и существовала реальная опасность натолкнуться на засаду половцев.

Половцы, или как они сами себя называли, кипчаки— кочевники, владевшие землями не только к югу от Руси, но и далеко к Востоку, там, куда не ступал ни один русский витязь или купец. Промышлял этот народ тем, что гонял свои стада лошадей, коров и овец по бескрайним степям, тем самым добывая пропитание. Золото, серебро, медь и железо добывалось во время бесчисленных набегов на ближайших приграничных соседей, в число которых входили не только русичи, но и многие другие народы востока и запада. Нередко от половцев доставалось и жителям могучего Греческого Царства¹.

Хорошо знал витязь, что кипчаки — превосходные наездники и лучники, способные стремительно приблизиться к войску неприятеля, поразить его ратников тучей стрел и тот час скрыться за горизонтом. Не раз и не два русские князья пользовались их помощью в своих междоусобных войнах. А некоторые даже и породнились с половецкими ханами, поженив своих сыновей на их дочерях. Всяко бывало.

Был Ратмир совсем мал, когда в землях половецких объявился монгольский хан Чингиз, гнавший кипчаков до самых пределов Киевской Руси, где за южных соседей заступились русские князья. К сожалению, объединенное войско русичей и половцев оказалось разбито у реки Калки, а монголы продолжили свои победоносные походы по миру. С тех пор кипчаки, во главе со своими ханами рыскали по северному побережью Русского моря² и грабили честных купцов.

Две ночи назад вышли Ратмир с Трубецким к двум сожженным ладьям, тлеющим на песчаном берегу широкого Днепра.

— Вот так сеча... — задумчиво произнес Микула.

— Да какая тут сеча? Аль не видишь ты, что это купцы, попавшие в засаду коварных половцев?

Некогда белый песок вокруг сгоревших кораблей окрасился красным от пролитой крови. Повсюду лежали изрубленные тела торговцев и их челяди. Ни один не ушел живым после хитрой засады, устроенной степными налетчиками. Мастеровой медленно брел среди молчаливых мертвецов, оглядывая каждого с ног до головы, и что-то бормотал.

— Трубецкий, — тихо позвал товарища воин. — Неужто ты молитву над ними читаешь? Не знал я, что ты такой сердечный человек.

— Да рубаху я ищу, — вяло отмахнулся Микула. — Негоже мне — дитю ночи и верному сыну матери всего сущего ковылять по ночам с голым пузом.

И мастеровой улыбнулся так, чтобы охотник смог увидеть его острые клыки.

— Да ну тебя, дубина, — сплюнул в сердцах Ратмир. — Догоняй.

Витязь поспешил дальше. Ему казалась неприятной сама идея снимать одежду с мертвеца и уж тем более напяливать ее на себя... Хотя, всякое бывает.

1. Греческое царство — так на Руси называли Византию.

2. Русское море — Черное море

Альба. Вампир Средневековья.

Глава 8.

— Альба, поднимайся, пожалуйста. Нам нужно идти.

Крестьянка уставилась на священника широко распахнутыми от ужаса глазами. В горле пересохло, а тело била нервная дрожь. Люций положил руки девушке на плечи и улыбнулся.

— Прости меня, Альба из Вальденоседы. Где же мои манеры? — Падре укоризненно покачал головой. — Тебе приснился страшный сон?

В ответ девушка неуверенно кивнула. Она все еще не могла сообразить, то ли это был сон, то ли явь. И только продолжала таращиться на священника.

— И снова я приношу тебе свои извинения, бедная девушка, — горько улыбнулся Люциан. — Я так бесцеремонно тряс тебя за плечо, что ты, видимо, сильно испугалась во сне. Мне нужно срочно исправить положение текущих дел.

Падре осторожно помог подняться Альбе и усадил ее на деревянный табурет, вовремя подставленный услужливым Мусой.

— Право неловко, — продолжал сыпать извинениями Люций. — Ты ведь голодна? А я, глупец, тащу тебя неведомо куда...

Молчаливый мавр спешно принялся накрывать на стол, все время поглядывая на молодого священника и его гостью.

— Ешь, Альба. Тебе нужно набираться сил, — падре сел за стол напротив девушки.

— А вы, сеньор? — Только и смогла выдавить из себя крестьянка.

— Ну что за глупое Божье творение? — Громко рассмеялся священник. — Не раньше, чем прошлым вечером я просил не называть меня сеньором, поскольку я простой священник, неустанно чтящий законы Святого Бенедикта Нурсийского. И что же я слышу снова?

— Простите, отче, — девушка прервала едва начавшийся ужин.

— О, нет, Альба, прошу тебя, продолжай есть. Поверь, никто лучше меня не понимает, что такое настоящий голод, — священник заговорщически подмигнул крестьянке. — Я тоже нередко испытываю сильный голод. Правда, он несколько иного рода.

Девушка бросила полный опаски взгляд в сторону Люция. Ей показалось, что со вчерашнего дня черты лица падре несколько заострились. И без того длинный с горбинкой нос, выделялся значительно больше, а темные круги под пустыми и в то же время всепроникающими глазами, словно делали своего хозяина старше, чем он есть на самом деле.