— Что слыхать об Онузле, — сразу спросил, только этого и ждавший Юрий Ингоревич.
— Ничего не слышно, — мотнул головой Ратислав. — Бегунцов оттуда не было. Да и откуда взяться им — такое войско обложило. Нет их даже с окрестностей: кто не ушел раньше, тот сбежал при появлении орды.
— Понятно... — протянул Великий князь. — Ты отписывал в грамотах, что с самими мунгалами сшиблись в степи. Каковы они в битве?
— Они зовут себя монголами, так правильно.
— Не суть, — тряхнул головой Юрий. — Так как бьются?
— До прямого боя не дошло — только стрелы покидали друг в друга. По рассказам, рукопашной они вообще не любят. Изнуряют супротивников стрелами. Только потом, когда переранят коней и всадников, бьют плотным строем. Но те, что мы видели, не похожи на богатырей. Лошадки мелкие. Мой Буян такую стопчет — не заметит. Да и сами они — не сажени в плечах, как кое-кто из половецких бегунцов говаривал. Но стрелы мечут знатно и луки бьют, вроде, подальше наших. Спаслись тем, что мы в хорошем доспехе были, а у них защита слабовата. Потому, получается по лучному бою так на так. Но неодоспешенных ратников-пешцов против них посылать нельзя — верная гибель. И щиты не спасут. Да и конницу со слабым доспехом нельзя. Потери будут в их пользу. И, кстати, пешцы, пусть и в панцирях с шеломами без конницы сгинут: засыплют стрелами, потом добьют.
Ратьша подлил медовухи, смочил пересохшее горло. Продолжил:
— Но мы видели только их легкую конницу. Гунчак сказывал, что имеется у монголов и панцирная конница и даже пехота из покоренных народов. Кстати, довезли мои люди этого половецкого хана до тебя?
— Довезли, — кивнул Великий князь. — О многом интересном порассказал сей половец.
— К чему присудил его за разор земель Рязанских?
— Не своей волей воевал. Помиловал, — махнул рукой Юрий Ингоревич. — Держу его теперь вблизи себя — сгодится.
— Ну, так он знает про монголов намного больше. Так что своими рассказами я тебя не подивлю.
— Он с ними не дрался, — построжел голос князя. — А ты с ними бился.
— Да не биться с ними надо — мириться, — вмешался в разговор брат Великого князя, князь коломенский Роман Ингоревич. Какая силища прет! Семь десятков тыщ! Разве удержим! Хоть и на засечной черте. У булгар засеки были — им наши не чета, да и силенок у них было поболе чем у нас. И не удержались. Пепел и головешки теперь на месте их городов. Хотите, что б и у нас таково же было! Ладно, эти юнцы, — князь Роман кивнул на своего сына, Пронского и Муромского князей с племянниками. Самому старшему из всей этой кучи молодняка, действительно, не было и двух с половиной десятков весен. — Этим лишь бы мечами помахать. Но ты-то, Юрий, умудренный муж, должен понимать!
Видно о том уже говорилось до появления в княжьей палате Ратислава. Сорокалетний Коломенский князь Роман, второй по старшинству в Рязанском княжестве после Юрия и право которого наследовать Великокняжеский стол Рязанский князь собирался попрать в пользу сына Федора, постоянно мутил воду и выступал против любого начинания своего брата. Юрий нахмурился, ответил.
— Никто в поход пока и не выступает. Засечную черту крепим, дак это для опаски. Дружины княжьи да боярские собираем — для того же. Пусть будут под рукой на всякий случай. А что делать: мириться, аль воевать, то решать должен Князь Владимирский — старший над нами, кто не помнит. Все, что творится на нашей границе, я ему отписал еще седьмицу назад. Не сегодня-завтра ответ придет. Вот тогда и думать будем, как дальше поступать.
Князь Роман открыл было рот, чтобы возразить, но Юрий глянул на него так, как он умел и тот примолк. Юрий Ингоревич опять обратился к Ратьше:
— Ну, давай, сказывай о подвигах своих и твоих воев.
Рассказ затянулся надолго. Перебивался постоянно вопросами. Особенно много спрашивал о монголах и их способе биться Коловрат и младшие князья. Ближе к полуночи Юрий Ингоревич, видя, что глаза Ратислава слипаются, хлопнул ладонью по столу и изрек:
— Все, уморили совсем воеводу. Да и нам спать пора. Покойной ночи всем.
Присутствующие поднялись, поблагодарили хозяина за хлеб-соль и двинулись к дверям. Ратислав отправился спать в свою спаленку, где обитал еще, будучи воспитанником при князе, и которую княгиня оставляла свободной для его наездов в Стольный град. Здесь уже ждал Первуша, приготовивший все для отдыха своего господина. Парень помог раздеться, еще раз взбил перину и подушку. Сам улегся у дальней стенки на лавке, подстелив овчину, и укрывшись овчинным же тулупом.
Проснулись поздно: сквозь узкое световое оконце под потолком уже сочился дневной свет. Ратьша сбросил одеяло. В спаленке оказалось прохладно: дворня растопила печи еще затемно, но прогреться те видно еще не успели. Боярин натянул порты, сунул босые ноги в сапоги, накинул полушубок, висящий на стене, и вышел на улицу. Первуша с рушником на плече пошел следом. В княжеском подворье было оживленно. Сновала дворня, подъезжали и отъезжали гонцы. Вот в ворота подворья въехал Олег Красный в обычной повседневной одежде, полушубке на куньем меху и куньей же шапке. Спрыгнул с коня, бросил поводья подбежавшему слуге, подошел к Ратиславу. Выглядел он озабоченным.
— Слыхал уже — гонец из Владимира прибыл с грамотой от Великого князя, — поприветствовав воеводу, спросил он.
— Не слышал, встал только, — зевнув, ответил Ратьша. — Что пишет Юрий Всеволодович?
— Не знаю пока. Вишь, только въезжаю. Думаю, надобно в стольную палату подаваться. Там князь грамоту огласит. Князья и думные бояре уже там собираются. Скоро туда и послов татарских приведут, так что облачайся, поснедай да ступай туда же.
— Ладно, только водицы в лицо плесну.
— Поешь, все же, — посоветовал Олег. — Чаю, не скоро чего начнется. Успеем соскучиться.
— Может ты и прав, брате, — кивнул боярин. — Ступай, а я и впрямь поем — протрясся в дороге.
Ратьша отправился к колодцу. Здесь, скинув полушубок и оставшись голым по пояс, попросил Первушу слить ему из бадьи — привык он к такому ежеутреннему омовению, когда пребывал в своей усадьбе, да и здесь в княжьем подворье, которое считал своим вторым домом. Обливался в любую погоду, даже в лютую стужу. Зато никогда не хварывал, хоть бывало приходилось в зимнюю пору в лесу ночевать без шатра на наломанном сосновом, аль еловом лапнике, прикрывшись овчиной. Умывшись и растерев покрасневшую, парящую на морозце кожу рушником, отправился в гридницу. Там перекусили пирогами с зайчатиной, запивая их горячим сбитнем. Заморив червячка и приодевшись из сундука в своей спаленке, Ратислав двинулся в стольную палату.
Палата располагалась в главном княжьем тереме. Большая — саженей пятнадцати в длину и двенадцати в ширину. Сверху над палатой шатровая крыша, крытая дорогим тесом. В дальнем конце на возвышении княжеский стол с удобной спинкой и позалащенными подлокотниками. Здесь не топили, потому присутствующие кутались в шубы. Народу собралось изрядно — с сотню, не меньше. Князья, думные бояре, церковные сановники, воеводы. Лица озабоченно-встревоженные, у некоторых, так просто испуганные. Юрия Ингоревича пока не было.
Ратьша присел на дальней от княжеского стола скамье, рядом с Коловратом и тысяцким Будимиром. На самых ближних к столу скамьях сидели удельные князья княжества Рязанского и церковные иерархи, подальше — думные бояре, потом все остальные без какого-то особого порядка. Завидев появившегося Ратислава, поднялся со своего места Олег Красный, княживший в Переяславле Рязанском и потому сидевший на ближней к князю скамье. Подошел, присел между Коловратом и Ратиславом.
— Чего нового слышно, княже, — поинтересовался у Олега Коловрвт.
— Слух дошел: Юрий Владимирский помощь против Татар обещает в грамоте, — устроившись на скамье, ответил Переяславский князь. — Вот только не скоро та помощь будет. Покамест известно только это.
— Понятно, — погладил бороду набольший воевода. — Значит, время надо. Вот только дадут ли его нам татары?
Гул, стоящий в палате, внезапно стих. В дверях показался Великий князь Юрий Ингоревич с сыном Федором. Оба они прошли по проходу между скамьями, поднялись на возвышение, где стоял княжеский стол. Князь уселся на свое место. Князь Федор устроился пообочь на выдвинутой из-под стола резной скамеечке. Народ в палате, вставший при появлении князя Юрия, поясно поклонился. Юрий с Федором, поднялись на ноги, отдали ответный поклон. Княжич сел, а оставшийся на ногах Великий князь сказал:
— Грамота пришла ответная от Великого князя Владимирского. Обещает он помощь в ней.
Помолчал, придавая весомость сказанному. Прошелся взглядом по скамьям. Продолжил:
— Понял Юрий Всеволодович, что на Рязань двигается главная сила татарская. Исполчает силы свои и вскоре отправит рати Владимирские в пределы княжества нашего. Но, сами понимаете, что время для этого потребно. Потому, надо нам продержаться, пока помощь придет.
Народ в палате радостно загомонил. Князь поднял руку, требуя тишины. Сказал:
— Но то мы обсудим попозже, а сейчас послушаем послов татарских.
Юрий махнул рукой страже в дверях.
— Ведите послов!
Пришлось подождать какое-то время. Но вот у дверей возникла суета и на пороге показались привезенные Ратьшей с границы монголы: шаманка и двое воинов начальственного вида. Позади них семенил половец-толмач. Распространяя по палате запах немытых тел, с любопытством оглядываясь по сторонам, те подошли к помосту с княжьим столом. Монгольские мужи легонько поклонились — почти кивнули. Шаманка что-то пробормотала и, крутнувшись кругом себя, плюнула через плечо. Присутствующие возмущенно загудели. Князь повелительно поднял руку. Не сразу, но в палате воцарилась тишина.
— С чем пожаловали послы Великого Джихангира Бату и братьев его? — внушительно вопросил Юрий Ингоревич.
Надо же, подивился Ратьша, выучил князь прозвание монгольского предводителя. Видно, не зря держит при себе Гунчака. Есть толк от бывшего половецкого хана. Монгольская чародейка, выслушав от толмача перевод, что-то быстро забормотала, размахивая руками. Князь Юрий поморщился — видно и до него дошел запах, исходящий от старухи.
— Царевич Бату прислал нас, чтобы заключить вечный мир между нашими народами, — перетолмачил половец.
— Мы рады жить в мире со всеми соседями, — ответствовал князь. — И что хан Бату просит взамен?
На этот раз толмач даже не стал ждать, что ему скажут монголы: видно заучил слова своего господина наизусть.
— Перво-наперво, вы должны изъявить монголам полную покорность и признать их господами над собой. Пропустить войско их через земли ваши, поить-кормить, притом, воинов их и лошадей. Выставлять своих воинов под их знамена по первому требованию. Дать заложников-детей от лучших людей ваших, не пускать в свои земли и не укрывать врагов монгольских. А помимо того давать дань ежегодную в размере десятины от всего: от людей, от еды, товаров, денег, скота, а в конях — десятину в белых, десятину в вороных, десятину в бурых, десятину в рыжих и десятину в пегих. А в людях: десятину в воинах, десятину в ремесленниках, десятину в пахарях, десятину в мальчиках и десятину в прелестных девах.
По мере перечисления в палате снова стал нарастать гул, переходящий в возмущенные крики. Сидящий рядом с Ратьшей князь Олег, вскочил и, горячась, выкрикнул:
— Пусть придут к нам! Сразимся! Коль побьют нас, то все их будет!
Молодые князья и княжичи восторженным криком поддержали слова Олега Красного. На этот раз взмаха руки князю Юрию не хватило, чтобы унять возмущение. Пришлось встать и рыкнуть:
— А ну, тихо!
И когда собрание помалу начало затихать, он добавил:
— Тихо! Сядьте!
Как только все угомонились, Юрий Ингоревич обратился к послам:
— Все на том? Больше ничего передать не велено?
Половец мотнул головой.
— Сами мы такое решить не сможем, — после недолгого молчания произнес Великий князь, — ибо есть над нами господин — Великий князь Владимирский. Вот к нему и ступайте. Я дам провожатых.
Толмач негромко заговорил с послами. Те что-то переспрашивали. Говорили степняки довольно долго. Потом половец вышел вперед и произнес:
— Послы монгольские согласны. Они поедут к князю Владимирскому. Но один из них отправится к Джихангиру, расскажет о вашем непокорстве.
Юрий Ингваревич дернул щекой, нахмурился, но согласно кивнул.
— Так и порешим. Ступайте.
Толмач перевел. Монгольская чародейка опять плюнула через плечо, крутнулась кругом и заковыляла к выходу. Остальные посольские последовали за ней. После того, как степняки ушли, в палате воцарилось тяжелое молчание. Нарушил его князь Юрий.
— Такие вот дела, Господа Рязанская. Что делать будем?
— Биться с погаными! — снова вскочил с места Олег Красный. — Умрем за землю свою!
— Умереть дело не хитрое, — поднялся с места брат Великого князя Роман Коломенский. — Да кому от того легче станет. Грады, села и веси пожгут, добро разграбят, людишек побьют, аль в полон уведут. А князья на Руси для того посажены, чтобы землю и людей защищать, а коль нельзя сделать того силой оружия, то должны землю спасать силой разума.
Роман Ингоревич перевел дух и почти прокричал:
— Надо замиряться с татарами, поднести Батыге дары великие, поторговаться с ним об условиях мира. Может, будет тогда и послабление. А коль и не будет, все равно соглашаться надо. Пусть время пройдет. Татары дальше вглубь Руси пойдут. Может, и перемелют их там дружины других русских княжеств. А мы, глядя на такой оборот, можем им и в спину ударить. Глядишь, кроме дани, им отданной, еще и прибыток из добычи поимеем. Пропускать надо татар через земли наши без боя, князья и Господа Рязанская.
Князь Роман замолк и сел на место. Опять раздался недовольный гул. Снова гудели молодые князья и княжичи. Умудренные же жизненным опытом думные бояре, церковники, да и воеводы из тех, что постарше, со словами не торопились: резон в речах Коломенского князя, вроде бы имелся. Тут вскочил на ноги Пронский князь Кир Михайлович, сын князя Михаила, злодейски убитого в Исадах вместе с отцом Ратьши. Двадцать три года исполнилось ему. Был князь черняв, как и все гнездо Пронских князей. Ратьша, приходившийся ему троюродным братом, выбивался из этого ряда, пойдя мастью в мать-мерянку. Резок в речах Кир, горяч. Вот и сейчас, заалев темным румянцем, рубя воздух правой рукой, заговорил. Резко, зло.
— Не срамно ли нам будет, славным князьям Рязанским, Пронским да Муромским склоняться перед погаными, даже копья, не преломив?! Князь Роман говорит: пустить их через земли наши, пусть убивают, грабят, насилуют в других землях русских! Да как же мы после того в глаза своим родичам смотреть будем! Ведь иудами нас назовут и правы будут! Драться надо! Выставлять войско на засечной линии и драться до последнего воя! Ежели и сгинем все, то каждый по три, а то и по пять ворогов с собой в могилу заберет! Легче будет другим русским дружинам! А может и отобьемся. Засеки наши в порядке содержатся, не просто сквозь них продраться. А ежели еще и воинами их укрепить, могут и пообломать татары об них зубы. Отступят. Наверное, попробуют ударить в другом месте. Может, по Владимиру, аль Чернигову, Переяславлю, аль Киеву. Но то уж будет забота тамошних хоробров, ну а мы им поможем, в меру сил. Драться надо, Господа Рязанская! Драться! — потряс Кир михайлович кулаком.
