— И почему бы ей не доверять? — спросил Фай. — Ну, не считая того факта, что они отправляют нас на смерть и обращаются с нами как с грязью? Любой может ошибаться…

— Для начала весь этот осик насчет угрозы дроидов. Я был на той диверсионной миссии с Прудии. Я видел завод. Видел, сколько их производится. Их меньше на несколько порядков. Это дезинформация, но я не знаю, откуда разведка взяла ее.

— Ат'ика, все врут насчет численности войск, техники и тому подобного, — сказал Дарман. Он знал, что Скирата никогда не рассказывал им всего — он так говорил — но чем дольше продолжалась война, тем больше Дарман понимал, что с обеих сторон все было сплошной ложью на лжи. Все не складывалось. Было слишком мало дроидов, чтобы подтвердить ту численность, о которой сообщала республиканская разведка. Заявления КНС ничем не подтверждались. — Пропаганда — тоже оружие.

«И очень удобное, чтобы заставить Сенат слепо санкционировать увеличение военных расходов». Да, теперь Дарман знал толк в политике.

«Когда ты узнаешь, что действительно происходит на войне, ты будешь знать, что смотришь голофильм». Так сказал Скирата. «Ложь и пропаганда в войнах так же важны, как и снабжение. Все, что ты можешь по—настоящему знать — это лишь то, что происходит прямо перед твоими глазами, и даже тогда это можно интерпретировать по—разному»

Даже так, в последнюю неделю или около того «Нули» казались… другими. Это было сразу после того, как Атин вернулся, жалуясь, что Кэл и Ордо отправили его обратно после диверсионной миссии. Они сказали, что Атину не нужно знать, что они делают. Они отрицали, что это связано с охотой на генерала Гривуса.

Дарман подумал, что Скирата действовал тогда слишком рискованно. Частично из—за этого он и был их любимым буиром, но это также лишило Дармана сна на несколько ночей.

«Я не боюсь быть убитым. Но правительство, которое лжет мне — вот что я ненавижу».

От топота ботинок стены дома завибрировали, и Дарман почувствовал его спиной. А'ден и Сулл вышли из дома. Дарман проверил, что его пистолет полностью заряжен.

— Мастер Сулл покинет Гафтикар через несколько дней, — объявил А'ден, не смотря в лицо никому из группы. Сулл с мрачным видом шел за ним. — Развлекайте его здесь, пока его транспорт не прибудет.

Найнер просто не смог держать рот на замке. Отстаивать то, во что ты веришь, конечно, прекрасно, но иногда это противоречит здравому смыслу.

— Но…

— ЭРК—лейтенант Альфа—30 умер от ран, полученных в результате неизвестного несчастного случая, понятно? — многозначительно сказал А'ден. — Тело слишком разложилось, чтобы установить причину смерти. Но я забрал его броню и верну его жетон командованию Сил Специального Назначения для записи. Поняли? Потому что если вы не поняли, я повторю это еще медленней.

Фай поднял брови.

— Для меня он выглядит достаточно разложившимся. Мы устроим ему приличные похороны. Можно мне взять его ботинки и каму?

Но Найнер не собирался так просто уступать А'дену. В этом был весь Найнер. Дарман подозревал, что он доставил Ордо не меньше проблем. Его честность и приверженность правилам скрепляла команду.

Хотя иногда ему стоило бы просто посмотреть на вещи с другой стороны и заткнуться.

— После какого предела импровизация превращается в полный развал дисциплины, нер вод?

А'ден пристально посмотрел на него, словно только что его заметил.

— Ты считаешь, я должен предъявить ему обвинение в дезертирстве и вернуть его к Зею для суда?

— Так сказано в уставе…

А'ден отвернулся на секунду, словно проявил неожиданный интерес к маритам, которые сейчас намеревались разрушить макет здания даже без боеприпасов. Они испускали торжествующий визг, странно не соответствовавший их свирепости. Потом «Нуль» взял комлинк с пояса и протянул его Найнеру.

— Ладно, мир'шеб, почему бы тебе не связаться с Зеем и сказать ему, что мы поймали ЭРКа—дезертира? — Не дождавшись, когда Найнер возьмет комлинк, он вложил аппарат в его руку. — Давай.

Найнер глубоко вздохнул, пальцы руки побелели, когда он сжал комлинк. Дарман уловил взгляд Фая и подумал, будет ли кто—то из них останавливать сержанта. Атин старательно изображал равнодушие.

— Ну, давай, красноречивый наш, — сказал А'ден. — Свяжись с ним, если у тебя хватит гетт'сэ это сделать.

— Ты не ответил мне, — Найнер проявил твердость. — Где граница между обходом правил ради здравого смысла и нарушением долга?

— В шебс мой долг.

— Я не имею в виду долг перед Республикой. Я говорю о нашем собственном. Так какой—нибудь ЭРК может решить сбежать, потому что он такой независимый, а простые пехотинцы из корпуса «Галактических Десантников» должны остаться и погибнуть? Хотя они тоже могли бы сделать выбор?

А'ден присел на корточки рядом с Найнером. Взяв Найнера за руку, он заставил его поднести комлинк ко рту.

— Так скажи Зею. Хочешь знать, что случится потом? Это будет не так, как в обычной армии. Сулла не будет судить. Его не заключат в тюрьму и не понизят в звании. Они выстрелят из бластера ему в голову, потому что они больше не могут ему верить, и потому что не могут позволить, чтобы ЭРК разгуливал на свободе.

Найнер и А'ден застыли, устремив взгляды друг на друга.

— Может быть, тот, кто сбежал, покинув товарищей в бою, заслуживает этого, — сказал Найнер.

— Тогда давай, покончи с ним.

А'ден отпустил руку Найнера и встал. Сулл прогуливался неподалеку, опустив голову и скрестив руки, как будто прислушиваясь к разговору по комлинку в несуществующем шлеме. Дарман неожиданно обнаружил, что думает о том, о чем Скирата никогда не рассказывал на тренировках: кто исполняет расстрелы? Кто казнит предателей? Он не мог представить, чтобы на спуск нажимал брат—клон или офицер—джедай. Может быть, для этого привлекают республиканскую разведку.

Определенно, они не могли привлечь к этому КСБ. У КСБ сейчас очень хорошие отношения с клонами, благодаря Скирате.

— Шабии'гар, — огрызнулся Найнер и швырнул комлинк обратно А'дену. Потом он встал и отошел. Найнер не был обижен. Дарман знал, что он уходит от соблазна ударить «Нуля», потому что он никогда не слышал, чтобы Найнер до этого использовал такие выражения. — Просто запомни это, если ожидаешь, что мы будем вытаскивать твою шебс из—под огня.

А'ден проводил его взглядом и покачал головой. У него была обветренная загорелая кожа, из—за этого он выглядел старше, чем Ордо или Мереель, и определенно покровительственное выражение лица.

— Вы не думали об этом? — он повернулся к трем оставшимся коммандос. — Что происходит с теми клонами, которых нельзя вылечить и вернуть в строй? Или когда мы становимся слишком старыми, чтобы сражаться?

Дарман почувствовал напряженный взгляд А'дена. Он должен был ответить.

— Да, я много думал об этом.

— И? Ты заметил какие—нибудь пенсионные проекты или льготы при отставке? — А'ден закатил глаза. — Посещал какие—нибудь курсы по переквалификации?

В моменты покоя с Этейн, в моменты, когда он начинал понимать, что терзало Фая, Дарман пытался не думать об этом, потому что он ничего не мог с этим сделать, кроме как покинуть своих товарищей в беде, и — по статистике — он вряд ли дожил бы до начала преждевременного старения.

Но мысль о том, что он может быть ранен слишком серьезно, чтобы его стоило спасать, тревожила его. Да, ему нравилась жизнь. Он любил ее. Любой, кто думал, что у клонов нет чувства страха или ощущения собственной смертности, был дураком — или, может быть, гражданским, оправдывающим использование клонов, потому что они «не такие как настоящие люди».

Вся команда молчала. А'ден, казалось, был рассержен.

— Вы — рас—ход—ный ма—те—ри—ал! — сказал он, подчеркивая каждый слог. — Все солдаты всегда были им. Но вы — особенно. Ни гражданских прав, ни права голоса, ни семей, которые могли бы возмутиться тем, как с вами обращаются, и никаких связей с каким—либо сообществом, которое могло бы бороться за ваши права. Вас производят, используют и ликвидируют, если вернуть вас в строй слишком дорого, или если вы проявляете недовольство. Прекрасно, будьте благородными мучениками, но делайте это по собственному выбору, а не потому, что вы, как нуна, выращенная в клетке на ферме, не знаете, как можно думать иначе.

Обычно Фай своей болтовней и шутками разряжал ситуацию, но сейчас он смущенно молчал. Его отношения с внешним миром казались все более тревожными. Он стремился к нему — Дарман мог чувствовать его зависть, когда Фай видел жизнь других существ — но казалось, что Фай пытается не думать об этом, может быть, потому, что он был уверен — он никогда не сможет жить вне Великой Армии. Найнер гораздо лучше, чем Фай умел не допускать таких мыслей.

Простым пехотинцам должно было быть проще. Они почти не видели мира за пределами поля боя. Их не воспитывали такие личности как Скирата или Вэу, так что им приходилось держаться друг за друга. Это было все, что им оставалось. Да, нуна, выращенная в клетке, и клетка может показаться безопасным убежищем, если ты покинешь ее. Это хорошее сравнение. Внешний мир был незнакомым и страшным. Скирата называл это неврозом закрытых учреждений.

— Проблема с войнами в том, — сказал, наконец, Фай странно чужим голосом, — что они показывают людям, что те в действительности могут, если захотят. И это делает мир довольно—таки неудобным для правительства, когда этот мир все—таки наступает. Ты не можешь просто засунуть их обратно в коробку.

— Ты ничего не знаешь о мире, — сказал Атин. — Никто из нас не знает.

Дарман попытался смягчить мрачное настроение.

— Ордо снова рассказывал ему истории, — Сулл все еще ждал здесь. Дарман подумал, смог бы он расстрелять ЭРКа, если бы ему приказали. — Никогда не учи клонов читать.

— Ордо тоже ничего не знает о мире, — сказал Атин.

Дарман чувствовал, что он тоже ничего не знает о мире, но решил оставить эту мысль при себе. Если смысл был в том, чтобы выиграть войну, кто—то должен был подумать, что делать с армией после.

— Думаешь, у Сева есть подружка? — спросил Фай.

— Если и есть, она, вероятно, сбежала из корускантской тюрьмы для особо опасных преступников, — Дарман слегка толкнул брата. «Брось, Фай, не думай». — Не в твоем вкусе.

— Ничего не имею против того, чтобы девушка была немножко психопаткой, — Фай с заметным усилием приходил в себя. — Нельзя быть слишком разборчивым.

— Ну, хоть я и люблю слушать вашу мудрость, великие философы, у меня еще много дел, — А'ден жестом приказал Дарману встать. — Иди принеси снаряжение Сулла. Он скажет, где он его закопал. А пока он расскажет мне все, что он знает об Эйате. Договорились, Сулл?

ЭРК пожал плечами.

— Чтобы тебе было легче их уничтожить?

— Если у тебя есть подружка в Эйате, которую ты хочешь спасти, сейчас самое время рассказать об этом.

Сулл встряхнул головой.

— Никого у меня нет. Здорово, даже ящерицы не узнают меня сейчас. Наверное, я произвожу впечатление.

— Так ты расскажешь об Эйате или нет?

Сулл, казалось, задумался.

— Хорошо, но я не знаю ничего такого, чего ты не узнал бы от этих ребят, которые его строили.

Направляясь откапывать броню Сулла, Дарман отвлекся, чтобы найти Найнера. Найнер стоял у дерева над эскарпом, заложив пальцы за пояс, и не обернулся, когда Дарман подошел к нему и положил руку на его плечо.

— Надевай броню, сержант. Пошли искали вещички Сулла.

Найнер обернулся, и Дарман ожидал увидеть на его лице следы гнева. Но он выглядел больше огорченным, чем сдерживающим злость. Было похоже, как будто у него плохие новости.

— Хорошо… — рассеянно сказал он.

— Ты в порядке, вод'ика?

— Могу я задать тебе вопрос?

Это было совсем не похоже на Найнера. Он никогда не ходил вокруг да около. Дарман почувствовал беспокойство.

— Ну… да, задавай.

— Если бы ты мог уйти сейчас — если бы ты мог сесть на корабль и улететь куда захочешь, без всяких последствий, и даже взяв Этейн с собой — ты бы ушел?

— Оставить армию?

— Оставить команду. Оставить нас.

Дарман обдумал эту мысль, и его внутренности скрутило спазмом.

Это были не те братья, которые росли и воспитывались вместе с ним в его первой команде из четырех клонов: каждый боец «Омеги» был единственным выжившим из своей предыдущей команды. Но все же это были его братья по оружию, люди, которые знали, что он думает и чувствует, что беспокоит его, какая еда ему нравится, каждую крошечную деталь каждого дня жизни. Ни с кем у него не было более тесной связи — может быть, даже с Этейн. Он едва ли мог представить себе день жизни без них. Он не был уверен, как это совпадает со смутной мыслью о жизни с Этейн в некоем подобии семейного счастья, которое он не понимал и видел только мельком со стороны, но он знал, что если он покинет братьев, в его душе будет рваная рана, которая никогда не залечится.

Он раньше никогда не думал, что может потерять Вина, Джея и Тейлера, когда они все были в команде «Тета», и — прямо как «Дельта» сейчас — думал, что погибнуть могут только другие команды, не их.

Это было до того, как они попали на настоящую войну. Это было еще тогда, когда случайная смерть на учениях поражала их так, что они молчали целыми днями.

Найнер все еще ждал его ответа.

— Я говорю не о службе Республике, Дар. Я даже не знаю, что такое эта Республика или чем она лучше сепов. Все, что я знаю — что каждый день я пытаюсь не быть убитым и помочь не погибнуть вам, и не более того. Так… что заполнит пустоту, если ты покинешь своих братьев?

Найнер все еще думал о Сулле и о том, как он мог уйти, когда его товарищи остались сражаться. Это было нечто большее, чем верность Республике и вся прочая чушь, которую вбивал в них Джанго.

— А ты не хотел бы жить в каком—нибудь приятном месте и делать что—то другое, а не воевать? — спросил Дарман.

— Дар, ты смог бы уйти?

— Этого не будет, — сказал Дарман наконец. Было это «да» или «нет»? Он не был уверен. Он даже не был уверен, чем он был бы вне армии, не говоря уже о том, чтобы расстаться с братьями. — Даже не думай об этом.