Я задорно улыбаюсь зеркалу, не забывая демонстрировать белые зубы. Еще летом, в Сочи, наверное с полчаса совал себе в рот мамино карманное зеркальце и светил фонариком — пытался найти пломбы или кариес. Хрентушки! То ли нет ничего, то ли не нашел. Надо бы сходить к стоматологу провериться, хотя идея добровольного визита к зубному звучит дико.

Я благодарно улыбаюсь, кланяюсь своему отражению, и прижимаю кулак к сердцу. В голове опять всплывает яркий свет прожекторов и овация вставшего зала...

По большому счету, я ничуть не сомневался в успехе песни "Ноль-два". Да и никто не сомневался из тех, кто её слышал! Эта песня и в "моё" время была очень удачной и вызывала теплые чувства, несмотря на всё то неприязненное отношение общества к продажным, невежественным и тупым "полицаям". А "тут" такая песня объективно НАМНОГО лучше, чем пресловутая "Если кто-то кое-где у нас порой...". Как там в КВНе пели? "Наша служба и опасна и трудна, и на первый взгляд как-будто не видна, На второй как-будто тоже не видна, и на третий тоже-еее..." Ха-ха!

Но представить, что заключительная песня Концерта будет иметь такой ошеломительный успех, я и надеяться не смел... А то ведь когда наши девушки завершили свое выступление, у меня вообще зародился червячок сомнения. Здоровый такой червяк. С питона...

Уж слишком хорошо принял зал дебют ВИА "Красные звезды"! Хлопали так долго, что наши "Пожелательницы счастья" по указанию Пульяж даже вышли на повторный поклон. Я тогда ещё подумал: вот кому надо сейчас "пробисировать" припевом еще разок! Но этого не было в сценарии, и поклонившись, "звездочки" покинули сцену окончательно.

А пока я вместе со всеми поздравлял раскрасневшихся и радостно улыбавшихся "одногруппниц", мою голову с непрошенным визитом посетила невеселая мыслишка: "А удастся ли МНЕ раскачать этот зал ЕЩЕ РАЗ на такие же эмоции?".

В любом случае, концерт подходит к концу, и ответ на свои сомнения я сейчас узнаю...

...Опять полумрак на сцене. Опять я выхожу в круге света. Из нового только яростное шипение Пульяж мне в спину:

— Виктор! Категорически! БЕЗ САМОДЕЯТЕЛЬНОСТИ! Я умоляю!

Ну, ее понять можно...

С противоположной стороны сцены, тоже в круге света, навстречу мне вышла Сенчина. Мечутся тревожные синие всполохи, звучит сирена и имитация переговоров по рации: "Всем постам! ...на пересечении ...проспекта и ...улицы наезд на пешехода... Повторяю... наезд на пешехода... Водитель пытается скрыться! Веду преследование... Вызов по 02... вызов по 02... "Скорая" нужна?!... Уберите детей!.. Держите периметр...".

На экране "задника" сцены кадры с сотрудниками милиции: вот оперативный зал с женщинами-милиционерами, отвечающими за телефонные звонки, вот опергруппа спешит на вызов, вот машина ГАИ с включенными "маячками" преследует нарушителя...

"Ну, поехали!"

Я выдыхаю в микрофон первые слова:

Милицейский эфир разорвал тишину

И зажегся в ночи проблесковый маяк...

В оригинальном исполнении было два мужских соло и одно женское, а сейчас с Людмилой хм... Петровной мы делим песню поровну:

Просто служба 'ноль-два' охраняет страну,

Защищая её в повседневных боях.

Наши голоса хорошо совместимы, плюс поколдовали "звукачи", и дуэт звучит замечательно — напряженно и проникновенно-торжественно!

Яркость экрана постепенно угасает и сцена погружается во мрак, только мы с Сенчиной на переднем плане в ярком пятне света — она в длинном светлом платье, а я в своем безукоризненном темно-синем костюме "от Шпильмана".

"А гардеробчик пора разнообразить... Сейчас, как круговерть немного отпустит... так сразу...".

На припеве загорается синяя подсветка сцены, и сзади нас "обнаруживается" хор МВД, над которым ярко-красным горят большие цифры — "02":

Ноль-два — пусть меняется времени бег,

Ноль-два — снова помощи ждет человек,

Ноль-два — неустанно хранит города,

Во все времена!!!

У меня опять, как на первой репетиции, по телу бегут мурашки...

Ноль-два — и патруль милицейский в пути,

Ноль-два — это значит помочь и спасти,

Ноль-два — это значит отступит беда!

Ноль-два! Ноль-два! Ноль-два-а-а-а-а-а-аааа!!!

...Многоопытные Фельман и Пульяж ошиблись. "Бисирования" припевом явно оказалось недостаточным. Песню вполне можно было исполнить повторно ВСЮ! Восторженная овация милицейского зала этого требовала однозначно!

Но... Как говорится, "регламент есть регламент": не держать же членов Политбюро на ногах (весь зал-то встал!), и не выгонять же других артистов со сцены, пока мы с Сенчиной снова будем исполнять песню...

Так что все ограничилось "бурными и продолжительными"!..

...— Сынуля, завтрак стынет! Шевелись, а то в школу пойдешь голодным, не хватало еще в первый день опоздать!.. — мамино предупреждение с кухни заставляет меня оторваться от любования своим зеркальным отражением.

"Ладно. Попробуем сегодня маску Альдоны, она мне больше всего подходит!" — многозначительно ухмыляясь, несостоявшийся "жрец храма Многоликого в Браавосе" отвернулся от зеркала, и двинулся на кухню лопать сырники со сметаной, — "А может, и правда посодействовать "Зае" в ее журналистской специализации, и начать печатать в "Комсомолке" отрывки из "Игр Престолов"?! Ну, типа, как брат сестру "чпокает" и карлик рабынь "жарит"... Ха-ха!".

...Строго говоря, "первый день" в новой школе был не сегодня, а позавчера. Мои попытки отвертеться от блатной "ЦКовской" школы понимания в семье Щелоковых не встретили.

— Витюша, не говори глупостей! — Светлана Владимировна решительно отмела мои жалобные стенания, — У нас в ней и Игорь, и Ирочка учились, я прекрасно знаю нынешнего директора Юлию Захаровну, и никаких проблем у тебя там не будет... Если надо, и по экстернату договоримся! — жена оглянулась на супруга, и Николай Анисимович изобразил на лице полное согласие...

Поэтому еще позавчера Щелокова лично возила меня знакомиться с директором школы.

И вообще следует отметить, что после нашего — моего и группы — триумфального выступления на Дне милиции, семейство Щелоковых стало носиться со мной, как с писаной торбой!

"Все-таки у Николая Анисимовича, да похоже и у его супруги, отношение к творческим людям какое-то... хм... неоправданно трепетное...".

С другой стороны, так и я вроде все выданные авансы отрабатываю без сбоев.

Да еще как "без сбоев"!...

...После окончания концерта мы все набились в маленькую гримерку Сенчиной — я, "звездочки", музыканты, Клаймич... Шум, гам, смех, все друг друга перебивают и щедро фонтанируют эмоциями! Даже Альдона улыбается... ну, почти...

В этот момент около двери я слышу настойчивый голосок Пульяж, и понимаю, что сколько не бегай, а час расплаты за "самодеятельные посиделки" неотвратим. Но...

— Проходите, Юрий Михайлович... проходите! Они все здесь! Товарищи, расступитесь... Юрий Михайлович, прошу Вас!..

И в дверном проеме появляется высокая широкоплечая фигура Чурбанова. Замминистра сначала с улыбкой рассматривает наши возбужденные лица, а затем довольно сердечно поздравляет всех с "великолепным дебютом и несомненным успехом"! Зять Генсека жмет руку стоящему рядом Клаймичу, и встретившись со мной глазами, приглашающе кивает головой на выход.

Под заинтригованными взглядами присутствующих я покидаю гримерку, и через несколько минут оказываюсь перед другим взглядом. Из-под знаменитых бровей!

Никакого многолюдного банкета, знакомого мне по "будущим временам"...

Небольшой зал, скромно накрытый стол, и только "небожители": Брежнев, Суслов, Гришин, Косыгин, Щелоков, Устинов, Романов (подмигнул мне!), Громыко, Капитонов... ну, это кого сразу узнал... а так — еще несколько человек, и... я. С Чурбановым... Ха-ха! Три раза.

Краем сознания фиксирую, что Андропова нет.

Брежнев был единственным, кто сидел, когда мы с Чурбановым вошли — теперь сидим вдвоем. Генсек потянул меня на соседний стул со словами:

— Во... смотри, хм... какой здоровый уже вымахал! Голову хм... задирай еще на тебя! Садись-ка рядышком...

Меня хвалят. Дружно. Зачинателем выступил, естественно, Щелоков. Николай Анисимович буквально лучится довольством, рассказывая про меня и "мою"(!) группу. Рядом солидно поддакивает шефу Чурбанов.

Поскольку некоторые из высокопоставленных товарищей помнят меня по охоте и тоже встречают очень доброжелательно, то мое присутствие никого не тяготит, и позволяет даже "подать голос".

Когда Первый секретарь горкома КПСС Гришин выдает какую-то банальную фразу на тему: "Во какая у нас молодежь пошла!", я отрицательно мотаю головой, и возражаю:

— Виктор Васильевич — говорят, молодость заканчивается, когда человек начинает лужи обходить... А я их уже пару лет, как обхожу!

Все смеются. Брежнев хлопает меня ладонью по спине и прижимает рукой к себе:

— Ну, тогда Михал Андреич у нас сразу взрослым родился... и сразу в калошах!

Осторожные, подобострастные смешки окружающих. Суслов криво улыбается, как будто ему тоже смешно.

При наличии шила в одном месте, язык туда уже не помещается, и я "выдаю":

— Хорошо, что мама не знакома с Михаилом Андреевичем, а то постоянно ставила бы его мне в пример: "Ноги надо всегда держать в тепле"! — изобразил я воображаемую мамину нотацию.

Сухой, высокий и тонкогубый 76-летний Суслов слегка косится на меня, и улыбается уже нормально. Остальные весело смеются.

"Не зря я их фотографии запоминал, и имена с отчествами зазубривал, с Айфона. Хоть понимаю теперь, кто есть кто...".

Неожиданно секретарь ЦК по кадрам Капитонов вспоминает про мой марш, который все вместе пели на охоте, и Устинов сразу же обещает дать приказ Александрову со мной связаться.

— Давай, Дмитрий Федорович... хм... давай... — поощрительно кивает Генсек, — Витюша хорошие песни пишет, хм... правильные... Вон, и на комсомол, и хм... для милиции... Пусть теперь и в армии будет!..

Еще успеваю пару раз вякнуть про то, как сильно помогают Николай Анисимович и Юрий Михайлович — довольный Брежнев поучительно поднял вверх указательный палец, и заявил:

— Это правильно... хм... молодым талантам надо помогать! Главное, пиши хм... побольше хороших песен!

Как говорится — "пятнадцать минут общения с богами".

При прощании мне вручают в подарок... три книги: "Малая земля", "Возрождение" и "Целина".

С автографом АВТОРА!

"Виктору. С пожеланием творческих свершений на благо нашей Великой Советской Родины. Леонид Брежнев. 10.11.78".

...Белазар отловила меня после уроков. Дома наши стояли напротив друг друга и имели общий двор, поэтому идти из школы было по пути.

— Ты на самом деле уезжаешь жить в Москву? — одноклассница шла рядом, её голос звучал непривычно глухо, но нейтрально.

— Да... Там музыкальная студия, и люди, с которыми я должен буду записывать песни... — свой предстоящий отъезд в столицу я хоть и не афишировал, но директор и учителя об этом уже знали. Так что и для одноклассников эта информация недолго оставалась тайной.

— Жаль...

— Мне тоже. — вежливо соврал я. После того, как я резко повзрослел и стал знаменитостью, а особенно после того случая в райкоме комсомола, я видел, что стал нравиться Белазар. А когда мы кому-то нравимся, нам это... нравится! Так что на симпатию девушки мне было по большому счёту пофиг, но я старался быть с ней вежливым.

Ранний, еще неустойчивый снежок легко похрустывал под ногами. За прошедшую ночь город полностью "очистился" от осенней грязи и слякоти, поэтому идти домой было легко и весело. Под это настроение просьба Белазар дать ей переписать магнитофонную запись песни " Ноль-два " не вызвала у меня никаких возражений.

Мы поднялись на четвертый этаж, и пока Ольга с любопытством изучала обстановку моей квартиры, я начал подбирать кассету, которую мог бы ей презентовать. Благо, Клаймич дал несколько "на подарки"...

Ну, скажу честно! Для меня было большой неожиданностью, когда мягкие и неумелые губы одноклассницы ткнулись в мои, а ее руки обвили шею!

Черт его знает! Если бы сразу, на следующий же день после концерта мы с мамой и дедом не вернулись в Ленинград... Если бы нам с Верой хотя бы один свободный вечерок... Мдя...

А так... Сначала мы просто целовались. Точнее сказать, Оля этому училась на мне! Потом... Ну зачем ей это вообще надо? Знает, что я уезжаю — перспектив нет. Нет же, сама полезла!

Причем не только полезла, но и когда мои руки стали тискать ее приятно-крепенькую грудку — сначала замерла, а потом, не возражая, продолжила целоваться. Ну, раз так... И мои лапы стали "гулять" по всему телу девушки: спортивная попка, крепкий, подтянутый животик, гибкая талия. Стройная, но не худая — явно занимается каким-то спортом ("никогда не интересовался, чем живут мои одноклассники вне школы... что-то знаю только про Димку и Ромку..."), ничего не умеет, боится, но "идет вперед"... Единственная симпатичная девочка в классе. Смугленькая. По-моему, мама молдаванка...

Интересно даже, когда она "нажмет на тормоз"?!

"Нажала", когда моя рука попыталась залезть под резинку колготок!

— Вить... Не надо! — прерывистым шепотом, но настойчиво. Так, что и правда понятно, что "не надо". Не пустят!

Ну, хоть какая-то разрядка! После всей той нервотрепки, которая была с этим чертовым чемпионатом, репетициями и концертом...

...Тогда, после милицейского концерта, мы все собрались в "Кремлевском" ресторане гостиницы "России". Хорошо, что мудрый Клаймич заранее договорился с директором, чтобы зал закрыли для постороннего обслуживания. Может нас и получилось не бог весть сколько — всего двадцать четыре человека — но ведь во главе с дочерью Генерального секретаря! Хотя сумма за "закрытое" обслуживание в семьсот пятьдесят рублей меня сильно впечатлила. И это не считая прейскуранта!

"Нихрена себе цены в СССР бывали! Впрочем... я тут много нового для себя в последнее время открываю. И чувствую — то ли еще будет...".

На концерт, в котором выступала их дочь, из Алма-Аты прилетели родители Лады! Так я впервые увидел и познакомился с Владимиром Андреевичем и Татьяной Тихоновной Гребнёвыми. Владимиру Андреевичу было за пятьдесят — подтянутый, в хорошей форме, шевелюра без намека на лысину, и удивительно немного седины для его лет. Строгий серый костюм, и одинокая звезда Героя Социалистического Труда на лацкане. Вот те и на!

Его супруга, Татьяна Тихоновна, была невысокой, довольно стройной женщиной, в скромном платье, почти совсем седая, с приятным добрым лицом и постоянной улыбкой!

"Ага! Узнаваемая лыба... По ней очевидно, что дочку в роддоме не перепутали!".

Если Лада к родителям льнула, то Роза Афанасьевна в основном общалась с моим дедом. Я даже не смог вспомнить, чья она мама — Владимира Андреевича или Татьяны Тихоновны.

Вообще-то, родители Лады были неожиданно... пожилыми. Явно родили дочку, когда им было хорошо за тридцать. Сейчас это большая редкость — и если Верин папа ненамного младше Ладиного, то её мама младше Ладиной лет на двенадцать-пятнадцать!