"Почему? Я на тебя ни капли не обижалась", — поправляя сломанную мной полку, говорит она.
Обсуждающие голоса семейства с кухни:
"Папа, может, той клетке уже пора на помойку?"
"Ага, делай что хочешь, Макина. Но почему вдруг выбрасываешь? Мне казалось, ты ей дорожила."
"Не-е. Я ни разу ей не дорожила. Внутри все равно сидел какой-то бессмысленный червяк. Да и скучно это, честно говоря."
— Ха... Ха-ха!
Мне от души захотелось ее убить. Запертое тело и беспрерывно обворовываемая душа дошли до предела и перешагнули его. Что за обыденный тон. Будто все уже кончилось. Перехватила "Хисаори Синъя", и это всем типа без разницы?!
— Да... Какой я наивный...
Ни месть, ни обида — ее не тронут такие человеческие эмоции. Без толку извиняться. У нее вообще никогда не было чувств ко мне. Поэтому пусть получает.
Раз я для нее теперь стану бесполезен.
Перед этим я вымещу свою обиду.
Распаленная, негасимая решимость. Весь на взводе, я дождался глубокой ночи, убедился, что пробило два часа, и начал искать в комнате подходящий инструмент...
Повезло. Пусть и детская, но все-таки в шкафу нашлась бейсбольная бита.
— Ха-а-а...
Детская, но стальная. Такой охватишь — будет больно.
— Ха-а-а...х...
Но что поделать. Я прокрутил в памяти все, что случилось, напряг свою ненависть. Кулак, впившийся в рукоять... Так. Ха, она легче, чем я думал! Этак и я управлюсь.
Дыша пореже, тихонько, не топая, я открываю дверь. Осталось через коридор, сквозь кухню, а там — тайком в комнату Макины.
Вот именно, с самого начала надо было так сделать... Я не слабее ее. Даже Макина — девочка, если дать битой, сделать побольнее, с... с-сломать хоть руку — она подумает еще и уяснит, что меня опасно загонять в угол.
— Ха-а... ха-а...
Я выхожу в коридор. Через четыре шага выхожу в кухню.
Света нет. Кухня укрыта мраком. Вообще нет людского присутствия.
Сколько-то шагов, и я тихо оставляю кухню позади.
В то же время...
— А?..
На другой стороне кухни, перед открытой дверью в кладовую.
Стояла Хисаори Макина.
Как в зеркале. Ровно в то же время, что я зашел в кухню, Макина вышла из комнаты. В моей руке — стальная бита. В ее руке — наточенный блестящий нож.
— М...
Это было совершенное подражание. Она имеет полное представление о состоянии сознания Хисаори Синъи и его пределах, она дублирует Хисаори Синъю.
Но — нож и бита. Мой Синъя думал запугать, а Синъя Макины — убить.
— Тьфу ты.
Макина смущенно улыбается.
— Эх, в кои-то веки ошиблась. Прости, Синъя, ты оказался чуть мельче.
Наверное, тогда и случилось.
То, что было мной, наконец, осыпалось в прах.
Я не могу победить это. Я могу делать что душе угодно, но моему Хисаори Синъе не сравниться с ее Синъей. Я просто раньше не понимал, что уже давным-давно стал пустой старой куколкой гусеницы, осталось только наступить и забыть.
5
Начало две тысячи первого года. Моя последняя история перед тем, как я оказался в клинике.
Тот день был днем рождения Макины. До прошлого года он даже в разговорах не упоминался, зато с заката папа с мамой — с головой в приготовлениях. Я заперся в своей темнице и молюсь только о том, чтобы наступил рассвет.
"Хисаори Синъя" давно во владении Макины. Если ей только захочется, я тут же исчезну с лица Земли. День рождения Макины. Святое воскресение той, что была мертвой, но переродилась в качестве Хисаори Синъи.
Макина с утра активизировалась. Кучу раз позвала меня поучаствовать. Мол, хоть сегодня поужинай со всеми. Не смешно. Я даже в этой комнате от чужого взгляда готов исчезнуть, а внизу, при свете, если я с Макиной встречусь глазами, у меня сердце остановится.
— Ну что же ты. Выходи давай, Синъя. Сегодня день рождения у сестры...
Я продолжал игнорировать призывы, и мама, похоже, потеряла терпение. Она открыла почти всегда закрытую дверь и вошла в мою темницу. Без стеснения в самый центр. Туда, где Макина всегда стоит и смотрит, в самый центр разрухи.
"Что ты все спишь? И в комнате полный завал, когда ты уже..."
...станешь похож на старшую?
Нудная. Свет из коридора слепит глаза. Если закрыть дверь — ругаются... Вернусь в темень. Мама все еще не вышла отсюда.
"Ты слышишь? У сестренки день рождения! Макине не нравится, что тебя нет. Она говорит, что хочет праздновать вместе с Синъей!"
Нудная. Макина. Макина. Макина. Мама с гордостью произносит ее имя. Как же надоела нудить. Какое тебе до меня дело, ты просто в угоду ожиданиям Макины вытаскиваешь меня из постели. Хватит. Перестань. Я не хочу. Мне грустно видеть Макину, видеть вас таких, счастливо болтающих с Макиной. Если вам так дорога Макина...
"Ну же... Сестренка тебя уже заждалась."
...пожалуйста, очень прошу, оставьте меня в покое-е!..
— Ик!..
Отбрасываю. В сторону двери, откуда пришла незваная гостья, я отбрасываю пешку Макины. Бум — звук удара о закрытую незваной гостьей дверь, шлеп — звук падения на задницу.
— Синъя! Да ты что...
Рассерженная мама. В миг, когда я подумал, что такое уже случалось раньше... Хряп!
— Хе... ай?
Из горла мамы выплеснулся фонтан крови.
Кроме того, дс-с, дс-с — посыпался хлам. В свете, просачивающемся через щель в двери, я кое-как оцениваю ситуацию.
Прямо над дверью — и когда она там оказалась? — накренилась навесная полка с отлетевшей скобой, и вещи, что были на ней, свалились на маму. А в горле мамы торчало блестящее лезвие, которое, аккуратно разделив горло, упало на пол.
Нельзя не сказать, это было красиво. Лезвие упало вертикально, но, словно в воронку, зацепило горло мамы острым концом и располовинило его насквозь.
— Э-эй... Мам?..
Нет ответа. Слышно натужное дыхание. Море крови. Даже неясно, жива она или нет.
— С... Си... ги... и...
Синъя, помоги. Я так не понимаю, мам. Могла бы поучиться, скажем, чревовещанию.
— Х-х...
Смотрю на орудие убийства. Нож. Тот, который предназначен убить меня. Не успел я додумать до конца, что это означает, как...
"Что за шум тут у вас? Случилось что?"
...из коридора донесся голос папы. Дверная ручка поворачивается. Мама мешает двери открыться. Папа с силой распахнул дверь, все еще дышащее тело мамы покатилось по полу.
"Мать?.."
Какая страшная картина предстала папиным глазам?..
Реакция папы была приятно-подходяще спокойной. Прежде всего, он врезал мне, стоявшему в обалдении, и тут же проверил состояние повалившейся мамы. Разорвал одежду, приложил к ее горлу. Решил, что двигать ее опасно, и, проорав, чтоб я ни шагу не двигался, убежал по коридору. Топ-топ-топ... Но все-таки не все было в норме. Папа, желавший поскорее позвонить в больницу, пробежал по тесному коридору до кухни, где был телефон, и...
"Г-гх!.."
...бум — обо что-то споткнулся и упал. Я услышал звук падения. Проблема возникла потом. Когда я ждал-ждал, но ни того, как он встает, ни дзинькания снимаемой с рычага трубки слышно не было.
Тишина. Слышен только шум дыхания мамы.
Я крадучись выхожу. Под яркими лампами миную коридор. Там еще светлее, а у стола с ужином.
С лезвием, глубоко засевшим в левой глазнице, неподвижно лежало тело отца.
— Опасно постоянно ходить с такими вещами, Синъя.
На другой стороне стола, перед телефоном, без капельки крови на одежде улыбается Макина.
На словах "с такими вещами" я посмотрел на свою руку, та сжимала нож. Я нервно разжимаю кулак. Тум — впивается в пол кончик покрытого пятнами лезвия.
— Сестра...
Что произошло — не могу даже задуматься.
Умер ли папа, находится ли, как мама, на краю смерти — только об этом и думаю.
— Сестра...
У меня, глупца, еще оставалась надежда. Я хотел как-то объяснить ситуацию, скорее позвонить в больницу, но...
— Молодец, Синъя. Ну, куда эта штука попала матери? В правый глаз или в яремную вену?
...осознал. Это, что болтает со мной, нанесло упавшему папе решающий удар.
— Ты не слышишь? Я спрашиваю, что с матерью. Полка же упала, да? Я не видела, расскажи хоть. Что проткнуло, правый глаз или горло?
Мне становится плохо. Нет смысла спрашивать Макину, что произошло. Она интересуется не тем, жива ли мама, а куда попал нож.
— Откуда ты знаешь?..
Беспокойство за папу с мамой победил ужас.
Не важно. Ни про полку, ни про нож, которого там не могло быть, ни про распростертого папу. Про это и спрашивать незачем, и так понятно.
Только — почему? Откуда она так уверенно знает, что стало с мамой?..
— Да что с тобой? Это же просто математика с физикой. Я же знаю длину и массу тела матери, ширину шага. Вписываешь все в формулы, и результат очевиден. А ты чем до сих пор в школе занимался, Синъя?
А-а... Вон как.
Мою комнату организовал не я. Это она так подстроила, чтобы все так получилось. И захламленный пол, и недействующий свет, и место, откуда Макина всегда начинала говорить со мной — все было устроено так, чтобы достичь цели.
А потом достаточно дождаться, пока все условия совместятся. Сегодня не пришло время решительных действий, а она, которой было все равно когда начать, ждала, чтобы я нажал выключатель. Она все время сидела и ждала, чтобы Хисаори Синъя причинил вред матери.
— Но зачем? Прекрати. Если уж на то пошло, были способы помягче.
Я же мелкий. Я не готов убить, ты же сама лучше меня знаешь.
— О-о. Ясно, мать с угрожающим жизни ранением. Вообще-то разница между жизнью и смертью была в том, стояла она или упала задом. Я постаралась по возможности добавить веса, но расстояние падения зависело от вас с ней. Не повезло — ни тебе, ни матери.
Будь я слабее, стой мама потверже, не будь комната захламлена, она бы не упала задом? Но знаешь что, Макина. При этом папу, который тут лежит, ты не оставила на произвол судьбы.
— Угум, что с матерью, я поняла. Теперь, наконец, можно идти дальше.
Макина отворачивается. Берет трубку телефона.
— Что ты... делаешь?
— Как что, звоню в полицию. Так и так, у нас тут жуткое происшествие.
Я не в силах осознать этого.
В полицию? Не в больницу? Все-таки после этого Макину арестуют. Как ни крути, эту трагедию устроила...
А...
— Дошло? Синъя, на тебе брызги крови. Вот проблема. Де-факто в обстоятельствах, имевших место полгода назад в семье Хисаори, ты несколько раз применил ко мне грубую силу.
Узость мышления из самонанесенного ущерба. Для панорам меняй объектив на "рыбий глаз". У меня закружилась голова, и тело с сознанием попытались разделиться. Ощущение, будто крышу снесло. Макина нажимает кнопки.
— Сторонний наблюдатель подумает сам понимаешь на кого. О, гудок. Алло, полиция?
— А!..
Не допустить. Не допустить. Не допустить. Бита. Почему-то на кухне удобно валялась бита, переделаю, что не доделал тогда ночью, руку, хотя бы руку, да, хотя бы ее руку тогда надо было сломать!..
— А-а-а-а-а-а-а-а!
Махнул изо всех сил. Фулл-свинг по правой руке Макины, сжимавшей трубку. Впечатляющий, раздирающий мир звук. Падающая трубка. На отводе разламываю и телефон.
— А... а, ха-ха, а...
Готовый упасть, опираюсь на биту, как клюку.
Спасен... Сейчас нельзя звонить в полицию. Полиция должна прийти за ней. Но я смог ей вовремя помешать. Ох...
— Э-эх. Телефон сломал?
Со сломанной рукой, Макина легким шагом направляется на балкон.
— Да ты страшен, Синъя. Тебе настолько не хочется, чтобы звонили в полицию?
Ха... Ха-ха. Ха-ха-ха. Ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
— Ну вот, теперь прощай. Наконец-то ты освободил стул.
Др-р, открывает окно. Снаружи — прекрасный закат. Красный балкон — как тогда, когда Макина увидела призрака.
— Но можешь не беспокоиться. Синъю изолируют от общества, но образ действий Синъи я продолжу.
Да... Она сядет на место Хисаори Синъи, и меня все-все забудут. На стуле может сидеть только один. Чтобы Макина села, нужно убрать хоть какого слабого, несуразного, но бывшего там вначале меня.
— Сестренка... сестренка, сестренка, сестренка...
Сам не знаю, что хочу сказать.
Хочу прощения. хочу помощи, а может, хочу верить, что это — моя сестра..
А это, напоследок хихикнув...
— Дурачок... Пока-пока, Синъя.
Стороннему наблюдателю показалось бы, что она убегала от меня, со смехом спрыгнув с балкона третьего этажа.
Шмяк.
6
Через три года после того, как по подозрению в убийстве родителей и обвинению в физической расправе над сестрой арестовали Хисаори Синъю, — начало две тысячи четвертого года.
Меня поставили на учет, но, тем не менее, допустили к реабилитации в обществе. Мне вновь представился шанс.
Она тогда, разумеется, не разбилась насмерть, а выжила, всего лишь лишившись руки. По идее она должна была выйти невредимой, но сломанная правая рука замедлила ее. Так что и она не всесильна. И то ли ей кара небесная, то ли что, но после этого ее, как и меня, с целью тщательного обследования изолировали от мира.
План опустошить меня, изгнать из Хисаори Синъи был безупречен, но когда все кончилось, ее признали одержимой. Не поздновато, блин? Я уж сколько лет знал, что она не человек.
Конечно, с этим я обзавелся смягчающими обстоятельствами. Поскольку я жил с больной синдромом A, адвокат давил на огромный психологический стресс.
Я надумал выписаться, родня с радостью приняла меня, и с пособием по сиротству я какое-то время смогу прожить и без работы.
Конечно, у меня нет такой цели. За три года в больнице я стал другим существом.
Это — последний шанс. На этот раз я не ошибусь. Хочу исполнить выпавший мне долг, чтобы хоть секундой раньше стало легче. К счастью, самое узкое место — финансы — уладилось. Пустые нежизнеспособные рассуждения внезапно приобрели реалистичный вкус. Поводов для беспокойства много, но талант и деньги создают паритет. Даже с моим уровнем способностей деньгами можно залатать ямы в таланте. Если фортуна не отвернется, я добьюсь успеха.
Ну... Когда не думаешь, как деньги там или счастье увеличить, они идут довольно неплохо — такова жизнь.
?Hands.cut.
2/Self (L)
Может, и нельзя говорить про себя такое.
В общем, это была паршивая реабилитация в обществе.
?
— Это все. Исидзуэ Арика с этого дня выписан из нашей клиники. Теперь специально назначенный инспектор будет держать под надзором и регистрировать его жизнь. Само собой, ввиду признания латентным Исидзуэ Арика считается носителем синдрома A с соответствующим обращением. В случае появления любой неготовности к повседневной жизни разбирательство поручается специальному инспектору. Есть еще вопросы?
Медэксперт Тома Мато в строгом черном костюме острым взглядом давит на назначенного пациента.
Год две тысячи четвертый, август. В смотровой палате клиники Ольги — наверное, в последний раз, — я весело разбираюсь с документами.
