— Я ничего не слышу, — испуганно произнесла Таша, мигом напрягая слух.
— Ты и не можешь. Это не здесь. — Встав посреди комнаты, Алексас стремительным движением очертил кончиком сабли сияющий круг на ковре. — Это твой деревенщина.
— Гаст?! На него напали?..
Её рыцарь уже не ответил: шагнул в круг, расчеркнул воздух серебристым лезвием, вырисовывая в воздухе руны, — и Таше пришлось заслонить глаза рукой, когда в его свободной руке вспыхнул ослепительной белизной шар света.
— Я скоро, — коротко бросил Алексас, прежде чем прибавить шёпотом пару слов.
Шар разросся до размеров кокона, заставив Ташу зажмуриться. Когда же перед закрытыми веками поплыли в черноте цветные круги, и она осмелилась открыть глаза, Алексаса уже не было: лишь чернел на ковре выжженный круг да мерзко пахло палёной шерстью.
— Куда это он? — скучающе осведомился Герланд.
— Моего друга выручать, — кратко пояснила Таша, сгребая с пола светлые волосы. — Он работал в мастерской у того, кто сделал чашу.
Эх, волосы, волосы...
Альв равнодушно наблюдал, как Таша сворачивает остриженные кудри в большой ком, чтобы закутать его в мокрое полотенце.
— Избавься от них. Сожги, — лениво посоветовал он. — Ты уже имела возможность понять, что может сделать колдун, владея всего одной прядью твоих волос.
— Алексас сожжёт. — Таша пихнула готовый кулёк на кровать, рядом с подушкой. — Вы сами отключитесь или как?
Герланд только усмехнулся. Глядя на неё, затянулся. Медленно выдохнул.
Интересно, табак снова вишнёвый?..
Таша поправила полотенце: взгляд альва заставлял её чувствовать себя крайне неуютно. Под таким взглядом начнёшь оправлять даже шикарное платье с горлом и юбкой до пола, не то что кусок махровой ткани, кое-как обмотанный вокруг туловища.
— Мне нужно переодеться, — вскинув подбородок, холодно проговорила она. — Была бы крайне признательна вам, Герланд-энтаро, если бы вы...
— Береги его.
Таша моргнула: удивлённая как словами, так и тоном, которым они были произнесены.
— Что...
— Ты ведь не понимаешь, что с ним происходит, — почти проникновенно продолжил альв. — Тебе кажется, что Алексас исчез вместе с Джеми, а на его место пришёл кто-то другой. Кто-то чужой, взрослый, жёсткий... незнакомый.
— Откуда вы знаете? — только и смогла вымолвить она.
— За сотни лет жизни учишься ставить себя на место других. — Герланд аккуратно отложил трубку в сторону. — А теперь слушай меня. Ты не должна в нём сомневаться. И тем более не должна показывать ему, что ты в нём сомневаешься.
— Почему? Что с ним...
— Ты знаешь, что такое любить младшего брата. Сестру — в твоём случае. Что значит быть готовым ради него на всё. Так ты любишь свою Лив. Так Алексас любил Джеми. — Глядя ей в глаза, альв сложил ладони в молитвенном жесте. — Теперь представь себе, что Алексас должен чувствовать, потеряв его.
Ей не надо было представлять.
Ей достаточно было вспомнить.
— Я... знаю.
— Прекрасно. А теперь представь, что Алексас должен чувствовать, понимая, что сам его убил.
Это заставило её возмущённо мотнуть головой:
— Но это же не так!
— Знаешь, как заканчивается Двоедушие? — Герланд смотрел на неё пристально, как никогда раньше. — Они борются друг с другом какое-то время. Души, сознания. Но борьба неосознанная: ты не можешь принимать решений, не можешь уступить другому. Выигрывает тот, кто сильнее. Беспристрастный, абсолютный результат. Сильный поглощает слабого. Ничего личного.
Таше вспомнилась разбитая чашка на полу.
— Алексас...
— Да, он выиграл. Он был сильнее. И этим убил Джеми, своего непутёвого маленького братика, за которого он, не задумываясь, отдал бы жизнь. Если б Алексас мог выбирать, он бы ушёл сам — но он не мог выбирать. И поэтому до конца своей жизни он будет винить себя в том, что живёт. Живёт в теле брата, когда-то своей жертвой подарившего ему жизнь.
'Почему Джеми', думала Таша тем вечером, когда после покушения вернулась в Арпагенскую гостиницу; 'почему, ведь тело-то его'...
Как она могла быть такой чёрствой? Почему не ставила себя на место Алексаса, не задумывалась о том, что он чувствует?
Почему просто замкнулась в своей наивной вере 'Арон всё исправит'?..
— Он обрёл силу, — говорил между тем альв. — Очень большую силу. И человеческая жизнь никогда не являлась для него барьером, через который нельзя переступить. Многие внутренние преграды, которые сдерживали Джеми, у него отсутствуют. Так было даже тогда, когда Джеми был жив. А теперь Алексас легко может снести все барьеры. Всё, что делает человека человеком.
Это тоже было ей до боли знакомо.
Её с детства учили не уступать зверю в себе.
— Я предал его. Я предал их обоих. Теперь он знает это. — Неужели она слышит сожаление в этом голосе, в котором привыкла слышать лишь лёд? — Он потерял брата и потерял отца, которого видел во мне, и у него осталось последнее, что он любит. Последнее, что держит его на краю бездны. Последнее, что не даёт ему сделать шаг и упасть. И это последнее — ты.
Таша молча смотрела в синие глаза со звёздными искрами на дне.
— Он будет беречь тебя, но и ты должна беречь его. Ты должна держать его за руку и вытаскивать к свету. Ему нужна ты. Твоя поддержка. Твоя любовь. Иначе... самым лёгким выходом будет, если он решит умереть. Если он отвернётся от света, но останется жить, 'Рассвет' получит полезного воина. Я весьма неплохо его обучил, не могу не признать. — Герланд едва заметно склонил голову. — Ты поняла?
— Поняла, — не отводя взгляда, тихо сказала Таша.
— Я рад. — Альв протянул руку к зеркалу. — До встречи, Ваше Высочество. — В его голос мигом вернулась прежняя бесстрастность. — Передайте Алексасу, чтобы связался со мной завтра утром.
— Простите, — вырвалось у Таши вдруг.
Его рука дрогнула, замерев в дюйме от стеклянной поверхности.
— За что?
— Я... думала, они вам безразличны. И Джеми, и Алексас. Но я ошибалась. — Таша коротко выдохнула. — Простите за это.
Таша не видела лица альва: всё заслоняла бледная ладонь с тонкими пальцами
Интересно, что отображено на нём сейчас? Раздумье? Раскаяние?..
— Нет. Не безразличны, — наконец услышала она. — И мне бы очень не хотелось, чтобы когда-нибудь мне пришлось убивать того, в кого я вложил свою душу.
Затем пальцы альва всё же коснулись стекла с той стороной — и в идеальной черноте, покрывшей зеркальную гладь, Таша не смогла различить даже собственного отражения.
Она подошла к окну. Рывком распахнула створки. Вдохнула морозный воздух, надеясь успокоиться.
Спустя какое-то время поняла, что в дверь стучат: судя по назойливости, не в первый раз.
— Кто там? — настороженно крикнула она.
— Ужин, — откликнулся мужской голос из коридора.
Приятный баритон, ничего особенного... но почему у Таши от его звучания побежали мурашки?
Она втянула носом воздух.
И улыбнулась.
— Спасибо, — громко сказала она, — я не голодна.
Секундное молчание.
— Что ж, может, это заставит тебя проголодаться.
Она услышала шум упавшего тела, а затем — мычание, будто сквозь кляп, обратившееся криком:
— Таша, не смей открывать!..
Знакомый голос заставил её на миг оторопело застыть под зимним ветром, сквозившим из открытого окна, щекочущим её спину.
Потом, рванув вперёд, дёрнуть дверную ручку.
— Гаст!
Он стоял на коленях у порога, пока эйрдаль за его спиной выкручивал ему руку.
— Сменила облик, Ищущая? Недурно. Впрочем, уже не поможет, — саркастично заметил эйрдаль; в нос Таше ударила вонь тлеющих фиалок и нарциссов. — Ничто и никто в этой гостинице вам не поможет, мы об этом позаботились. А теперь либо выходи из комнаты, либо будь гостеприимной хозяйкой и пригласи меня войти.
Запахи...
— Чтобы ты убил нас обоих?
Странно, но Таша была на удивление спокойна. Сердце билось ровно, голова соображала ясно.
Очень странно: учитывая то, что она поняла, и то, что собиралась сделать.
— Деточка, ты не в том положении, чтобы торговаться.
— Нет, — произнесла она холодно. — Я приглашу тебя войти лишь в том случае, если ты поклянешься мне, что ни ты, ни кто-либо другой из общества 'Кровавый рассвет' не причинит Гасту Онвану никакого вреда. И отпустишь его.
Таша давно не испытывала такого удовлетворения, как в тот миг, когда юное и потусторонне-прекрасное лицо эйрдаля вытянулось от удивления.
— Дар речи пропал? — улыбнулась она.
— Нет, — наконец опомнился эйрдаль, и на лицо его вернулась ухмылка. — Хорошо, я поклянусь. При условии, что ты пригласишь меня войти прежде, чем я досчитаю до пяти.
Сердце пропустило удар.
— Идёт? К слову, если будешь долго думать... — Другая рука эйрдаля, вдруг оказавшаяся на горле коленопреклонённого юноши, пощекотала ему сонную артерию: острым, неестественно длинным ногтем. — Кто знает, вдруг моя рука дрогнет?
— Таша, не делай этого! — Тот, кто стоял на коленях, умоляюще смотрел на неё. — Таша, не смей, слышишь?!
Небрежное движение тонкого пальца, короткий вскрик — и по шее юноши потекла струйка крови.
— Я бы попросил клятву у тебя, но она не будет иметь магической силы, увы, — небрежно произнёс эйрдаль. — Впрочем, гибель его будет быстрой. Если тебя это устраивает...
— Я согласна.
Таша не чувствовала страха. Ни капельки. Она понимала, что сейчас в комнату войдёт её смерть, но не боялась. В сознании царил ясный, кристально чистый холод: такой же, как воздух вокруг неё.
Тлеющие фиалки и нарциссы... а вот у оборотня в человеческой личине нет никаких отличительных признаков, кроме золотистого блеска в крови. И мысли её читать они не могут: не теперь.
Они не могли знать, что она догадалась.
И что она может сделать.
Эйрдаль улыбнулся жестокой улыбкой триумфатора.
— Клянусь, — продекламировал он, ногтем чертя в воздухе неведомые знаки, вспыхивавшие синим, — что ни я, ни кто-либо из общества 'Кровавый рассвет', не причинит никакого вреда Гасту Онвану, если ты пригласишь меня войти в комнату прежде, чем я досчитаю до пяти.
Порыв ветра — ещё холоднее, чем с улицы, — пронёсся по комнате. Волосы у Таши на макушке на миг встали дыбом: клятва была принята к учёту.
И тогда она попятилась прочь от порога.
— Раз.
Маленький шаг.
— Два.
Ещё один. И ещё.
— Три.
Незаметно, будто в испуге...
— Четыре.
Ослабить узел на груди...
— Ты можешь войти, — уткнувшись спиной в подоконник окна, всё ещё распахнутого настежь, сказала Таша.
Эйрдаль с гаденькой улыбкой вскинул руки. Юноша, стоявший на коленях, поднялся с коленей.
Глядя в Ташины глаза, рассмеялся.
— Куда же ты, деточка? — Он провёл ладонью по лицу, точно снимая паутину; повинуясь движением его пальцев, мальчишеское лицо таяло, перетекало в другое — безупречно красивое, безупречно холодное. — Впрочем, если хочешь выпрыгнуть из окна, мешать не будем. Далеко не убежишь, только ножки переломаешь.
Раз...
Таша разжала руки.
Полотенце легко соскользнуло к её ногам.
— Я вам не деточка, — уже заплетающимся языком сказала она, переваливаясь через подоконник спиной назад.
...два...
Эйрдали умеют двигаться очень быстро. Не говоря уже о мгновенном перемещении. Но сейчас они не видели особой нужды торопиться, а потому чужие руки лишь царапнули воздух над Ташиной пяткой.
Ещё одна роковая ошибка.
Секунда, которую Таша падала внизу, растянулась в вечность: в течение которой тьму пронзила серебристая вспышка.
...три.
У самой земли Таша поймала ветер расправленными крыльями — и, под оторопелыми взглядами эйрдалей взмывая ввысь, залилась торжествующим клёкотом.
В следующий миг маленькая и быстрая птичка ланден растворилась во тьме; а Таша — уже не в первый раз — подумала, что зло, конечно, сильнее добра, но это не отменяет его слабостей.
Ведь если бы злодеи всегда делали дело сразу, не злорадствуя напоследок — побеждать их было бы куда сложнее.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. БАГРЯНЫЙ ВЕНЕЦ
— Он мой, — промурлыкала незнакомка, приближаясь к Гасту.
Девушка была потрясающе красива. Даже учитывая, что во тьме пустынного переулка — Гаст побежал туда, когда понял, что за ним следят — её глаза мерцали странным багровым сиянием, а кожа светилась странной, холодной, снежной белизной. Но это всё неважно, конечно, неважно: он ошибался, когда бежал, она не может причинить ему вреда...
— Уступаю даме, — вздохнул юноша, заходивший с другой стороны.
Какой-то слабый голос внутри Гаста кричал, что он не должен просто стоять и смотреть, прижавшись к стене, что надо бежать, спасаться, кричать... Но зачем? Куда ты побежишь с подгибающимися коленями...
Её сияющие глаза оказались прямо перед ним, кончики тонких пальцев коснулись щеки. Гаст беспомощно поднял взгляд, глядя на мигающий чуть поодаль фонарь. Всё-таки это странно, что все фонари вдруг погасли, когда он забежал сюда: спустя миг после того, как обнаружилось, что переулок утыкается в тупик.
— Тебе будет хорошо, мальчик. — Её дыхание обожгло его губы. — Очень хорошо, обещаю.
Внутри что-то сладко заныло от предвкушения — но в следующий миг девушка отшатнулась.
— Демоны! — сердито воскликнула она.
— Что случилось? — вскинул бровь её спутник.
— Меня обожгло!
— Охранные чары. — Юноша скривился. — Ладно, придётся без угощения обойтись. Дай-ка...
Он смолк.
Невероятным усилием повернув голову, Гаст увидел, что незнакомец встревоженно вглядывается в улицу, оставшуюся позади.
— Что? — спросила девушка.
— Ты ничего не слышала?
— Нет.
— Странно. Мне показалось...
Он осёкся на полуслове: со странным бульканьем. Ещё мгновение стоял неподвижно.
Потом упал, и его голова — в шапке и половине разрезанного шарфа, — откатилась в сторону, оставляя на выбеленной мостовой кровавую дорожку, глядя перед собой широко открытыми глазами.
Девушка закричала. Снег под её ногами вдруг взвился в воздух вьюжным коконом — но она мигом оказалась совсем в другой стороне, у противоположной стены...
И удивлённо уставилась на свою руку: которую кто-то незримый, схватив, отвёл в сторону.
Когда возникший из ниоткуда клинок пронзил её ладонь, пригвоздив её к деревянной стене — с девичьих губ сорвался страшный, пронзительный вопль.
— Не буду лгать тебе о твоих возможностях уйти отсюда, — сказал Алексас, шагнув вперёд из пустоты. — Но если расскажешь мне то, что я хочу, умрёшь легко и быстро, как твой друг.
Она словно не слышала: рухнув на колени, тихо и жалобно скулила, бессильно сжимая свободной рукой рукоять клинка, глубоко загнанного в дерево.
Когда Алексас приблизился, эта же рука молниеносно метнулась к нему — но тот легко перехватил её:
— Если будешь упрямиться, придётся пустить в ход это. — В его пальцах появился арбалетный болт. — Знаешь, что цвергово серебро делает с такими, как ты?
Глаза девушки расширились, рука в ладони Алексаса судорожно дёрнулась — но тот заломил эйрдалю кисть, вызвав новый крик.
