В конце концов, хорошо смеётся тот, кто пережил остальных смеявшихся.
'Я должна найти того, кто сделал это с нами. Выше нос...'
— Девочка побудет в комнате до завтрашнего утра, а там её заберут, — покусывая кончик пера, Таша мучительно царапала полученный от трактирщика клочок бумаги. — Можно ведь так?
'...жди меня, стрекоза...'
— Пожалуйста. Деньги-то вперёд заплачены. — Цверг не выказал и тени удивления, отстранённо черкая что-то в гостевой книге. — Хотя на ночь глядя ехать не советую. Кое-кто уже доездился.
— О чём вы? — не отрывая взгляда от записки, спросила Таша.
— Прошлой ночью на тракте у нашей границы подстерегли торговый обоз. Шёл в Камнестольный из Нордвуда.
— Ограбили?
— То-то и странно, что нет. Товары не тронуты. Просто вырезали всех сопровождающих. Возниц, стражников, путников.
Таша замерла.
Медленно, медленно макнула кончик пера в чернильницу.
— А сколько...
— Жертв? Пятнадцать, кажется.
Она вывела нервную закорючку.
'...я вернусь...'
Значит, теперь кэнов осталось четырнадцать.
— Но, пожалуй, вы вовремя уезжаете, — буднично продолжил цверг. — О вашем найдёныше уже спрашивали.
На столешнице жирным пятном расплылась чернильная клякса.
— Кто? — Таша, забыв донести перо до бумаги, отчаянно старалась казаться невозмутимой.
— Заходили сегодня... трое молодых людей. — Цверг не поднимал взгляда, но перо его в свою очередь замерло в одной точке. — Одеты хорошо, но неброско. Вооружены, на рукавах нашивки с гербом Его Величества Шейлиреара, под куртками что-то позванивает при движениях. На кольчуги похоже... спрашивали, не видели ли здесь юношу, по описанию поразительно походящего на того, что привезли вы.
Кеары.
— И что вы им сказали?
— Правду.
Чёрное опахало письменного пера судорожно скомкалось в Ташиных пальцах...
— Что я подданный короля Подгорного, а не Его Величества Шейлиреара, — добавил цверг, — и даже если бы у нас таковой останавливался, мы сведений о постояльцах не даём.
...которые тут же облегчённо разжались.
Таша наконец смогла выдохнуть.
— И они ушли?
— Предварительно повторив свой вопрос и подкрепив его парой золотых. Ну я взял, отчего же не взять, раз дают? Сказал 'спасибо'. И честно повторил свой ответ.
'...люблю и в нос целую. Таша'.
Перо она откладывала с благодарной улыбкой.
— Спасибо.
— Да не за что особо. — Трактирщик покосился на неё. — Советую внимательнее присматриваться к людям, которых разыскивают кеары.
— Не беспокойтесь, — Таша сжала записку в чернильных пальцах. — Уже присмотрелись.
— Счастливо, Фаргори-лэн. Берегите себя, ладно?
Кивнув, Таша побежала наверх.
Алексас и Арон уже собрались. Пока первый отправился в конюшни покупать лошадь, второй наблюдал, как Таша собирает немногочисленные пожитки — и, убедившись, что всё на месте, кладёт записку на стол, прежде чем подойти к Лив.
Попрощаться.
Таша поправила сестрёнке одеяло. Убрала волосы с лица. Снова не зная, зачем, просто чтобы что-то сделать.
Прощание... какое жуткое слово.
Таша коснулась губами детской щеки.
— Я вернусь, Лив, — шепнула она. — Обязательно.
Выпрямилась — и, перекинув сумку через плечо, не оглядываясь, вышла.
Вскоре двое коней уже сворачивали с тракта по направлению к горам.
— А всё-таки — куда мы? — осведомился Алексас, понукая новоприобретённого мерина.
Конь был серым, мышиного оттенка, с явной склонностью к меланхолии. Копыта мерин переставлял так уныло, будто всю жизнь пасся вольным единорогом на разнотравных альвийских полянах, но был похищен оттуда презренными людьми и впал в глубокое наплевательство к своей горестной судьбе.
— В горы, — ответил Арон.
— Это я уже понял. — Таша не видела лица Алексаса, но поняла, что он закатил глаза. — Куда именно?
— При благоприятном стечении обстоятельств — в симпатичную, годную для ночлега и не занятую зверьём пещеру. Но сойдёт и ровная площадка, укрытая с возможно больших сторон.
Тропа потихоньку становилась круче. Молчал ночной лес — редкий, из невысоких сосенок и изредка затесывающихся пихт; лунный свет заливал тропинку серебром, очерчивая тенями всадников и коней.
— И когда за нами охотятся эти твари, вы уводите нас в абсолютно безлюдное место?
— Потому и увожу, что охотятся. Как вы могли убедиться, кэны убивают, не раздумывая, и если кто-либо встанет у них на пути, это кончится плачевно. К тому же 'хозяин' наверняка ждёт от нас привычного маршрута по тракту. Не будем радовать его предсказуемостью.
Таша, уже привычно сидевшая у дэя за спиной, вскинула бровь:
— Ты же говорил, что мы...
— Да, мы с ним встретимся. Если ничего другого нам не оставят. — Арон направил Принца на узкую тропку между выступивших скал. — А для начала мы попробуем отстрочить эту встречу на возможно больший срок.
Таша хмуро оглядела тёмный лес вокруг. С одной стороны, ей тоже не улыбалось встретиться с враждебно настроенным некромантом, но вот с убийцей мамы...
...и, встретившись, ты несомненно осуществишь грандиозный план мести, который, как обычно, сымпровизируешь по ходу дела...
Вот для этого мне и нужно время, решила Таша. Чтобы больше не импровизировать.
И на сей раз она действительно продумает всё заранее, не будь она Тариша Тариш Бьорк!
Продолжительный подъём привёл к каменной площадке. Одной стороной она приткнулась к отвесной скале, ещё с двух укрылась нагромождениями валунов, а с последней открывала шикарный вид на предгорье. Подойдя к краю скалы, Таша окинула взглядом лес, нитку Тракта вдали, сияние огней Приграничного и освещённую дорогу к вратам. Ветер путал волосы, неся терпкий запах хвои, пряный — смолы, пьянящий — ночной свежести; тёмное небо дразнило недосягаемостью прозрачной выси.
Если бы у неё сейчас были крылья...
И вдруг отчаянно, до боли отчаянно захотелось шагнуть вперёд. Полететь, почувствовать под руками пронзительный встречный ветер, вспомнить, каково это — когда есть только этот ветер, небо и ты, стать свободной — от земли, от людей, от жестокости, от боли...
...не на короткий полёт в крылатой личине...
...всего лишь шагнуть вперёд...
— Таша!
Она вздрогнула. Обернулась.
Арон пристально смотрел на неё.
— Не поможешь собрать веток для костра? — наконец спросил дэй.
— А... да, — переборов желание оглянуться, Таша шагнула к нему. — Конечно.
Отвесная скала позади была рассечена не то большой расселиной, не то маленьким ущельем, поросшим плющом и раскидистыми кустиками можжевельника. Выискивая сухие ветки, троица обнаружили родник: он бил прямо из скалы и в эту же скалу уходил, благополучно исчезая где-то в плюще.
— Как бы эта капля камень не подточила, пока мы спать будем, — заметила Таша, умывшись и напившись вдоволь; вода была такой холодной, что зубы ныли, чуть сладковатой — или ей так показалось? — и невероятно вкусной.
— Раз до этой ночи не подточила, то сегодняшнюю точно продержится, — заверил её дэй.
Вскоре они уже запалили можжевеловый костерок. Сев напротив Арона, Таша протянула руки к огню. Дым пах чем-то пряным, тёплым и очень летним.
— Хорошо, — блаженно мурлыкнула она.
— Ваша правда, Таша-лэн, — Алексас бесшумно подсел к ней. — Идеальное место для отшельничества.
Таша не замедлила отодвинуться подальше:
— Хотите податься в отшельники?
— Увы, есть ещё столько великих дел, которые мне предстоит совершить... а вы, святой отец? — Алексас, ничуть не смутившись, облокотился спиной о ближайший валун и вальяжно вытянул ноги. — Не желаете удалиться от бренного мира? Воздвигнете себе шалаш, дабы мирская суета не мешала вашим высоким думам, а паломники со всей Долины примутся проделывать долгий путь до этой уединенной скалы, чтобы испросить у вас совета и умолить поделиться толикой высшей мудрости, которую вы, несомненно, постигли.
— Благодарю за заботу, сын мой. Но прежде чем удалиться от бренного мира, я обязан препоручить судьбу моей дочери в руки достойного, любящего и отважного рыцаря, который, судя по его высоким думам, жаждет заполучить её в жёны.
Казалось, что появившаяся на лице дэя улыбка украдена с губ поскучневшего Алексаса.
— Вы воистину заботливейший отец...
Когда юноша тоскливо отвернулся, Таша, не удержавшись, хихикнула в ладошку.
А издевательская улыбка Арону, кстати, удивительно шла.
Темнота. Липкая, непроглядная.
Шаги. Медленные, почти незаметные.
Тишина. Что-то ждёт позади, затаилось и ждёт...
...холодное прикосновение к кончикам волос.
— Тебе не убежать. Не скрыться.
Вкрадчивый голос в её голове...
— Кто ты?
— Тот, от кого ты бежишь. Но куда бы ты ни отправилась, где бы ни спряталась — я найду тебя, девочка моя.
— Я не твоя, я никогда не буду твоей!
— Моя. Хоть ты и не понимаешь этого... пока.
Дыхание, коснувшееся макушки...
— Нет!
Она оборачивается, но позади — никого и ничего.
Она одна во тьме, и лишь тихий смех затихает, исчезает...
Таша резко открыла глаза. Увидела прямо над собой звёздную шелуху, мерцающую в тёмной выси. Повернув голову, взглянула на фигуру у края скалы.
Его присутствие успокоило, как всегда.
— Опять кошмары?
Мягкий, почти шепчущий голос дэя прозвучал неожиданно ясно. Он не смотрел на неё, но знал, что она проснулась.
И знал, отчего.
Таша кивнула, помня, что нет нужды отвечать вслух.
Арон оглянулся через плечо. В звёздном свете, едва окрашивающем предметы, она не могла толком разглядеть его лица: будто сам — тень, и лишь воротничок фортэньи бледнеет во тьме...
— Иди сюда.
Она послушно поднялась на ноги. Поморщилась: всё-таки спать на плаще, постеленном прямо на жёсткий камень, не особо удобно.
Перешагнула через спящего Джеми.
...'да, и вот ещё что, сын мой. Распределите время так, чтобы Джеми был с нами от сумерек до зари. Иначе секунды, необходимые на переключение, могут стоить нам жизни'...
Последнее, что сказал Арон перед тем, как пожелать им приятных снов.
Таша опустилась рядом с дэем на камень, будто хранивший тепло жаркого летнего дня. Ночная долина расстилалась почти у них под ногами.
— Я слышал, о чём ты думала. Перед тем, как уснуть.
Таша помолчала.
Лишь пальцы её судорожно стиснули край плаща.
...почему у неё не может всегда быть крыльев? Без крыльев нет неба. Без крыльев нет ветра.
Без крыльев ты — человек...
— За что, Арон?
Ветер дарит свободу. Ветер дарит забытье.
Ветер дарит забвение — человеческого...
— За что мама? За что Лив? Почему — я? Почему наша семья... тогда, шестнадцать назад, и сейчас?
Он смотрел на неё, не отвечая.
— Почему нас ненавидят, Арон? Ненавидят... оборотней? Наше проклятие... это же не проклятие, а дар. Только кто-то обращает его в проклятие, а кто-то нет.
— Люди не любят тех, кто отличается от них, — тихо произнёс дэй.
— Мы не виноваты в том, что мы другие!
— Я знаю, Таша. Я знаю.
— Тогда за что, Арон? За что нас травят, как допускают всё это? Как допускают... то, что происходит сейчас?
Он молчал.
— Льос... Богиня-мать. Так говорят, верно? Но скажи мне, Арон, какая мать допустит такое? Войны, убийства, кровь, смерть? — она шептала быстро, лихорадочно, глотая окончания слов. — Она могла создать идеальный мир, мир, в котором не было бы боли, смерти, горя... болезни, бедности... но она дала нам это! Почему?
Смолкла, переводя дыхание, и замерла — глядя на дэя пристально, как никогда раньше.
Почти с мольбой.
Ответь мне, Арон. Пожалуйста. Ответь на то, что до тебя я никогда и никого не решалась спросить.
Ты можешь ответить, я знаю.
Ты ведь, похоже, можешь почти всё...
— Нам подарили мир. Нам подарили жизнь. И нам подарили свободу воли. Что дальше делать с нашим миром и нашими жизнями, решаем мы. И только мы. — Когда Арон наконец заговорил, голос его был тих и нетороплив. Взвешивающим каждое слово. — Любящая мать не станет держать ребёнка в клетке. Она расскажет ему, где добро и где зло, и где грань между ними. Что делать можно, а что против морали и совести. Она расскажет ему это... и выпустит на волю. И не будет карать за малейший проступок, ибо дети учатся на своих ошибках, и взрослеют — через них. А ошибки часто сопровождаются болью. И как ребёнок распорядится своей свободой... будет ли раз за разом оступаться и расшибать лоб в кровь, или пойдёт другой дорогой, или будет внимательнее смотреть под ноги... это зависит только от него.
— Но какая мать останется в стороне, если увидит, что её ребёнку причиняют боль? Беспричинно, безнаказанно, ни за что? — не кричать стоило ей немалых усилий. — Что сделала я, что сделал мой отец и мой дед? Почему маму вначале лишили всего, а потом обрекли на такую смерть? Почему она позволила, чтобы с нами случилось такое? Не препятствовала...
— Потому что тот, кто сотворил это с вами, тоже её дитя. Ребёнок, который когда-то оступился и не захотел подняться. Он падает, падает в пропасть... и рано или поздно он достигнет дна, Таша. Потому что за все наши дела, большие или маленькие, хорошие или плохие, рано или поздно — следует распла...
— Нет!
Её крик всё-таки пронзил ночь, отдавшись в скалах почти птичьим эхом.
— Оправдания, слова, одни пустые слова! — яростно выкрикнула она, вскочив на ноги. — Лучше считать, что её нет вовсе, чем притягивать за уши эти глупые оправдания! Я не хочу, Арон, не хочу молиться, не хочу верить в того, кого не могу любить, не могу уважать, не могу понять и простить! Мама... мама не верила, и я... не хочу, не хо...
Слова колким, невозможно колким комом застыли в горле.
Таша упала на колени, не устояв на внезапно ослабевших ногах. Скрючилась, уткнув лицо в ладони, судорожно дыша, глотая крик.
Чувствуя, как сильные, бережные руки касаются плеч.
Следующее, что она поняла — что уткнулась лбом в чёрную накидку, прижалась к дэю и плачет; плачет, тонко всхлипывая, а слёзы расчерчивают её щёки прохладным огнём.
— Тише, Таша. Тише. — Арон не покачивал её, не ласкал, не гладил по волосам. Просто обнимал. — Да, порой трудно верить в божье милосердие. Я знаю. Но ещё труднее жить без веры.
Его голос был уверенным, словно тихий шёпот живящего весеннего дождя; казалось, его слышит не слух, а сердце.
— Знаешь, — молвил дэй мягко, — верить ведь можно и не в богов.
Подобное изречение из уст служителя Пресветлой помогло Таше на миг забыть о плаче.
— А во что? — вместо очередного всхлипа вырвалось у неё.
— В добро. В чудеса. В свет. В хорошее... и в это ты веришь — даже сейчас. Я знаю. Я чувствую.
Она почти затихла.
— Плачь. Плачь за всё, с чем не можешь смириться, за всех, кого потеряла, за всех, с кем рассталась. Плачь... а потом улыбнись. И вспомни, что всё обязательно будет хорошо.
Когда она подняла глаза, посмотрев в его лицо, губы её ещё дрожали.
— Арон...
— Да?
— Спасибо.
— За что?
— За то, что ты есть. Что встретился мне. Что пошёл со мной. — Таша вновь уткнулась лбом в его плечо. — Без тебя... я бы пропала, попалась убийцам, кэнам, 'хозяину' этому... а я боялась, что ты не такой, каким кажешься, и это после всего, что ты для меня... а о том, чем тебе ради меня жертвовать приходится...
