Игра Лиара. Кукольный венец

Иногда единственный путь к победе — сдаться.

Ричард Бах

ПРОЛОГ

Он пришёл на закате, когда умирающий свет патокой переливался через горы.

Он спешился у плетня, и подошвы его сапог коснулись дорожной пыли без единого звука.

Он оглянулся: деревенские улочки вымерли. Даже если бы стрелки часов не указывали на время вечернего чая — здесь, на окраине, всегда было безлюдно.

Он положил руку на калитку, подтолкнул легонько. Скользнув в щель, ступил на мощёную камнем дорожку и бросил через плечо:

— Я позову.

Двое наёмников уже спрыгнули наземь. Держа руки на эфесах клинков, косились за плетень, на деревенский дом с белёными стенами — светлый островок в зелёном море яблоневых крон. А он поднимался на дощатую террасу, оставляя позади невысокие ступени крыльца, и ветер нёс ему в спину обрывки шёпота:

— Те самые Фаргори...

— ...так самоуверен...

— ...знает, что никто не увидит?

— Если и увидит, сильно пожалеет...

Он коротко стукнул в дверь.

Шагов хозяйки дома он не услышал. Не мог услышать.

Но скоро его стук удостоили настороженным ответом.

— Кто там?

В вопросе звенели нежные переливы альвийских флейт.

— Боюсь, мой ответ вам не понравится, — он улыбнулся, — Ваше Высочество.

Тишина за дверью обратилась полной противоположностью звука.

— Ваше Высочество... — он прижался щекой к некрашеной двери; дерево было тёплым и сухим, оно грело, словно ещё не остывшая печь. — Обойдёмся без шума. Мне нужна ваша дочь. Отдайте её, и вас никто не тронет.

— Не понимаю, о чём вы, — её голосом можно было колоть лёд. — Принцесс в этом доме нет. Я из семьи Фаргори, что испокон веков живут здесь и делают сидр. А теперь убирайтесь, пока я не...

— Снимаю шляпу, Ваше Высочество. Ваша выдержка достойна восхищения. Но, боюсь, в этой игре вам выпали плохие карты. Никто не выйдет из этого дома, пока я того не захочу — и если вы не откроете мне дверь, я открою её сам, только и всего.

— Вы угрожать явились? — она казалась спокойной. — Я громко кричу, а стоит мне крикнуть...

— Даже если вас услышат, это изменит лишь то, что умрёт парой человек больше. Или десятком, какая разница. — Он отступил на шаг. — Я не шутить явился, Ваше Высочество. Чем скорее вы это поймёте, тем лучше.

Когда она заговорила вновь, голос её звучал глухо.

— Оставь мою дочь, и я пойду с тобой. Куда угодно. Тебе нужна я, не она: Таша ничего не знает, клянусь, она...

— Таша? О, нет, я пришёл не за ней. Речь идёт о младшей. Лив.

— Лив? Но...

Она запнулась, и его улыбка стала шире.

— Неожиданно, правда? — мягко молвил он, когда молчание затянулось. — Отдайте нежеланную дочь — будете жить. Вы бы сами этого хотели. Знаете ведь.

— Кто ты? — она почти шипела. — Откуда знаешь обо мне... столько?

— Я знаю больше, чем вы думаете, Ваше Высочество. Все тайны, что вы так тщательно скрывали. И ваши вопросы останутся без ответов.

— Зачем тебе Лив?

— Скажем так... я задумал одну забавную игру, и ваша дочь примет в ней самое непосредственное участие. — Он подал знак двоим за плетнем. — Так откроете?

Две тени прочеканили шаги по каменной дорожке, чтобы встать за его спиной.

Прежде, чем хозяйка дома дала ответ.

— Нет.

Яблони шелестом взволновались на ветру.

— Благодарю, Ваше Высочество. — Он склонил голову. — Вы меня не разочаровали.

Он не шепнул таинственные слова. Рука его не взметнулась в замысловатом пассе. Казалось, он ровным счётом ничего не сделал — но дверной засов с той стороны поднялся вверх.

Когда дверь распахнулась под порывом неощутимого ветра, за ней никого не было.

Он шагнул в пустую прихожую: коврик на дощатом полу, крючки для одежды на бревенчатой стене, три двери в жилые комнаты. Взглянул под ноги.

Мыском сапога поворошил серый ком сброшенного платья.

— Перекинулась... значит, в прятки играем? — кивок на дальнюю дверь. — Она там. Осторожно. Помните: ранить, смертельно... но не убивать.

Две тени скользнули вперёд одновременно с тем, как дверная ручка провернулась невидимой ладонью.

Клинки выскользнули из ножен почти беззвучно, и тонкая рунная вязь на серебряном покрытии блеснула закатным багрянцем.

Всё случилось быстро. Разговоры и предупреждения остались позади. Она просто атаковала, они просто защитились; и когда чёрная волчица упала к ногам наёмников, с лезвий ртутными шариками скатилась золотисто-алая кровь.

Ни визжать, ни скулить она не стала. Хотя раны 'нечестивыми' клинками — он знал — были для оборотней очень болезненны.

Зато вместо неё завизжал кто-то другой.

— Мама!..

Когда девчонка, метнувшись из-под кровати, кинулась на наёмников с кулаками — с его губ сорвался смешок.

Смелая девочка. Глупая девочка. Ведь не оборотень, не маг: просто маленький человечек, которому мать велела спрятаться и сидеть тихо...

Хотя толку-то.

...а за много вёрст от светлого дома и яблоневых садов, по облитой закатной глазурью дороге рысила каурая кобылка. Всадник, сгорбившийся в седле, казался дремлющим — до того момента, как придорожная трава тихо всколыхнулась. Очень странно всколыхнулась: двумя полосами, которые на миг пролегли и сгладились в травяном море.

Лошадь повела мордой по ветру, встревоженно стригнула воздух ушами — но всадник не встрепенулся. Даже не выпрямился.

Лишь чуть повернул голову.

Вглядевшись в заросли лебеды, вымахавшей в человеческий рост, он медленно протянул руку за спину.

Лебеда глухо, бесконечно злобно зарычала в ответ.

Лошадь понесла в тот самый миг, когда трава выплюнула две мохнатые тени. Лошадь понесла тогда, когда звери уже взвились в прыжке.

Лошадь понесла безнадёжно поздно...

...но это было далеко.

А здесь и сейчас — в доме смолк детский крик.

Вскоре трое всадников уже пустили коней галопом: по ниточке просёлочной дороги к ленте тракта, ползущей к горизонту, прочь от яблонь, шепчущихся вокруг мёртвого дома.

Он не оглядывался. Он смотрел в небо. И хоть разглядеть в вышине маленькую белую птичку не представлялось возможным — знал, что она там.

А затем птичка по имени Таша вернётся домой...

— Что ж, — он улыбнулся своим мыслям, — до встречи, девочка моя.

И новая игра началась.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ТОЧКА НЕВОЗВРАТА

Осколки звёздного света рассыпались по шёлку вечернего неба, обращая пастельно-розовую кромку у горизонта пронзительной синевой. Ветер катил по лугам малахитовые волны высоких трав, а над лугами парила ланден: небольшая и быстрая птица, похожая на белую ласточку, только перья с золотистыми кончиками — словно в солнечный свет обмакнули.

Ветер в крыльях... и земля кажется далёкой и неважной: будто нет её, будто есть лишь спокойная, бескрайняя высь...

Близость к грани Таша ощутила безошибочно. Грани, когда птица в голове готова взять верх над человеком.

Главная, проклятая, извечная проблема любого оборотня.

А, значит, настала пора возвращаться.

Родная деревня сияла во тьме разноцветьем светящихся окон; сложив крылья, Таша устремилась вниз, к игрушечным кубикам домов, неровным овалом разбросанных вокруг центральной площади. Поймала ветер у шпиля водонапорной башни, вновь взмыла над черепичными крышами, устремившись к деревенской околице — и скоро под крыльями уже шелестели яблоневые сады.

Она знала, что мама и Лив ждут на террасе, пока остывает свежезаваренный чай. Ждут, когда Таша тоже сядет за стол, чтобы взять свою чашку. А потом они будут есть сладости, болтать и смеяться, пока не станет совсем темно; тогда они уйдут в дом, все трое, и Лив захочет сыграть в прятки или другую игру, и Таша будет носиться за сестрёнкой по дому, пока мама, шутливо ругаясь, не погонит их спать. Как обычно.

Но когда она подлетела к дому, на террасе никого не было.

И, несмотря на поздний час — света в окнах не было тоже.

Таша ещё не поняла, что это значит, но ничего хорошего это значить определённо не могло. Встревожившись, стремительно облетела дом; спикировав в открытое окно гостиной, приземлилась на пол.

Три удара сердца...

Ещё мгновение худенькая светловолосая девушка сидела у камина. Опустив голову, нахохлившись, как большая птица.

Но когда Таша поднялась с пола — двигалась она с грацией большой кошки.

— Мама? — её зрачки расширились, вбирая малейшие проблески света в тёмной комнате; слух напрягся, силясь расслышать хоть что-то в завораживающей ужасом тишине. — Лив?

Почему никого нет? Только эта тишина и... запах?

Сладкий, тёплый, тошнотворный...

Она выскочила в прихожую. Осознав, что кровью тянет из-под приоткрытой двери в детскую, бесшумно приблизилась: наконец услышав мерные хрипящие отзвуки, с которыми кто-то пытался дышать.

И пока Таша медленно, медленно тянула дверь на себя — сердце колотило, казалось, прямо по ледяной спине.

Открывать дверь не хотелось. Хотелось бежать, бежать прочь из дома, не видеть того, что скрывает тёмная тишина — а потом вернуться и найти маму с Лив на террасе, и понять, что в окнах светло, и осознать, что всё это лишь привиделось, всё это...

Но Таша не побежала. И когда увидела, что ждало её за дверью — бешеный стук крови в висках внезапно затих.

Потому что наяву этого точно быть не могло.

Чёрная волчица лежала меж двух постелей под полупрозрачными пологами. Светлый ковёр впитал кровь, окрасившись багровым; и в этой кремовой комнате с резной кукольной мебелью кровь казалась такой неуместной, такой странной, такой...

Таша сама не заметила, как оказалась рядом. Присела на корточки. С недоверчивым, отрицающим недоумением коснулась кончиками пальцев жёсткой слипшейся шерсти. Движения и мысли были заторможенными, вязкими: впрочем, как и положено во сне.

Забавный всё-таки сон. Правдоподобный — до невероятия.

Невероятный, жуткий, страшный...

— Мам!

Глаза волчицы приоткрылись, блеснув блеклыми вишнями.

И мир поплыл, расползся, уступил место чужим воспоминаниям о...

— Может, всё-таки её...

— Нет. Ей и без того не выкарабкаться.

Их трое. Двое обтирают 'нечестивые', посеребренные поверх стали клинки. Третий просто наблюдает — не опустился до того, чтобы руки марать: рубленые черты бледного лица, шрам на щеке — три рваные полоски — и серые, очень светлые глаза.

— Мне жаль, что так вышло, Ваше Высочество. Но иного пути не было, — в голосе убийцы звучит искреннее сожаление; безвольную Лив он прижимает к себе с отеческой бережностью — дочь рухнула без сознания, не успев даже добежать до тех, кого хотела ударить. — Идёмте.

Она знала, что ничего не сможет сделать. Знала, как только он окликнул её из-за двери: призрак прошлого, явившийся забрать всё, что у неё осталось. А теперь остаётся лишь наблюдать, как уносят её дочь, чувствовать, как с каждой секундой притупляется боль, как с каждым ударом сердца по капле уходит жизнь — даже на то, чтобы вернуть человеческий облик, сил нет...

Только бы Таша не вернулась сейчас.

Да, она не могла любить Лив. Так, как хотела. Так, как Ташу. Но это был её ребёнок, и она никогда не отдала бы его без боя.

А умирать — не так и страшно.

Она всё равно уже умерла тогда, шестнадцать лет наза...

Сосущая чернота вытолкнула Ташу в реальность.

Хрипы стихли. Волчица лежала, не шевелясь.

И бока её, до того судорожно вздымавшиеся, остались неподвижны.

— Мам...

Таша осознала, что её трясёт. Смутное понимание того, что этот кошмар слишком реален, чтобы быть сном — лишало голоса, скручивало всё внутри в узел, перехватывало дыхание, сбивая его в судорожные, короткие, почти икающие вдохи.

Но этого ведь не может быть. Не может.

Не может, не может, не...

— Мам, взгляни на меня! Мам, ты ведь... это же неправда, ты ведь не можешь, ты...

Таша долго говорила что-то. Звала, кричала, трясла за плечо, пачкая пальцы в крови.

Потом, когда голоса уже не осталось — просто сидела рядом.

Словно надеясь, что кто-то из них двоих всё же проснётся.

А потом, глядя прямо перед собой остекленевшим взглядом, закрыла мёртвые глаза; и, безуспешно попытавшись приподнять тело, за передние лапы поволокла волчицу наружу.

Могилу она копала на заднем дворе. Там, где недавно разрыхляли землю — Лив упросила, хотела вырастить 'свой собственный' горох. Тёплый ветер веял липовым мёдом: соцветия только вчера зажглись на деревьях жёлтыми звёздочками.

Когда яма показалась достаточно глубокой, Таша выбралась и столкнула тело вниз. Механическими движениями засыпала могилу.

Уронила лопату — куклой, у которой кончился завод.

Отойдя к яблоням, сорвала три тонкие ветви; перевязав их травинкой, добавила ещё одну, образовавшую круг.

И, вернувшись к могиле, положила на мягкую землю своими руками сделанный крест.

Какое-то время она ещё стояла, глядя куда-то вперёд: пока её тонкая прямая фигурка терялась в яблоневой тьме, густевшей под диском восходящей луны.

А потом перегнулась пополам, упала на колени, скрючилась на земле и зарыдала — до кашля, до боли в горле, кусая руки. Почти без слёз.

* * *

— Таша, домой!

— Мам, ну ещё чуть-чуть!

На прощание черёмушник* раскрасил сад яблоневым цветом. Сиреневые сумерки ласкали сонные шершавые стволы. Ветер сыпал лепестки на каменную дорожку, по которой трусил изящный снежный жеребец с юной всадницей: Таша упрямо направляла коня на тропу, а тот с не меньшим упрямством норовил свернуть на травяной ковёр, зеленевший под яблонями.

(*прим.: третий месяц весны (аллигранский)

С террасы дома за ними наблюдали две женщины.

— Балуешь девку, Мариэль, — покачала головой одна, пышущая румянцем и здоровой полнотой. — Мои мелкие носа из дому не кажут, как солнце зайдёт... я уж про лошадь и одёжку не говорю.

— В наших садах ей ничего не грозит. — Вторая помешивала чай; тёмные кудри оттеняют аристократическую бледность, морщинки у рта и меж бровей не портят строгой красоты точёного лица. — Лэй, чай стынет.

— При чём тут 'грозит'? Детям после захода спать положено.

— Кем положено?

Что ответить, собеседница не нашлась — но, опуская чашку, досадливо стукнула донышком о столешницу, качнув настольный светильник: шарик ровного золотистого света в медной резной оправе.

— И вообще рано ей на коня, — помолчав, снова заворчала Лэй. — Ладно, пони купила. Приспичило, чтоб дочурка лихой наездницей была — так и быть. Но в девять на льфэльского жеребца пересаживать...

— Таша берёт барьеры в полтора аршина, а выше пони прыгнуть трудно. — Свой чай Мариэль пригубила, словно вино вековой выдержки. — Если в настоящих условиях ты не можешь добиться большего... значит, настала пора двигаться вперёд.

Лэй только хмыкнула, прежде чем сменить тему:

— Как младшенькая?

— Спит.

— А вообще как?

— Прекрасно, — в голосе Мариэль слышалась прохладца осеннего утра. — Таша, всё, домой!

Девочка не стала возражать: ловко соскользнула с седла и повела жеребца в конюшню.

— Сама рассёдлывает?

— И чистит, и кормит, — Мариэль всматривалась в белоцветную яблоневую даль: отсюда границ сада было не разглядеть. — Хорошее нынче лето. Думаю, урожай выйдет неплохой.

— Да что им будет, альвийским яблоням-то? У Фаргори и в скверные лета дивные яблоки вызревали. И сидр лучший во всём Аллигране, — Лэй вздохнула. — Недаром ведь к королевскому двору везут.

Мариэль промолчала.

Лишь морщинки у сжатых губ вдруг проступили отчётливее.

— И чего ты наше величество так не любишь? Славный король, — от Лэй не укрылась ненависть, звеневшая в этом молчании. — Всё злишься, что теперь не благородная лэн*, какой при Бьорках была?

(*прим.: уважительное обращение к незамужней девушке (алл.)

— Я уже говорила, — спокойно произнесла Мариэль. — В моём отношении к Его Величеству нет ничего личного.

— Тебе бы век Богиню благодарить, что тебя тогда Альмон подобрал. И Фаргори приютили. В такой-то мороз — померла бы, верно померла! Уже помирала! А так... вон, жива, замуж вышла, доченек родила. Мужика отхватила — всем на зависть. Ещё и дело Фаргори твоё. А что память потеряла — нужна она больно, память эта! В Кровеснежную ночь столько благородных из столицы бежало, вон как ты, а выжило много, думаешь?

— Думаю, нет, — тихо ответила хозяйка дома. — Лэй, у меня есть право не любить людей, которые прошли к трону... таким образом.

— Да слышала, слышала. Узурпатор он, незаконный, резню во дворце устроил... а по мне, на ком корона, тот и законный. И Бьоркам с их прихвостнями по заслугам воздали. К тебе не относится, — снисходительно добавила Лэй. — Тоже мне, короли, избранники Богини! Народ пытали, денежки наши на празднества безумные просаживали, пока простой люд вымирал. А теперь мы и голода не знаем, и налоги мизерные, и...

— Не лучшая тема для разговора за вечерним чаем, — мягко произнесла Мариэль. — Пушок нашёлся?

— Пушок? Да придёт, куда денется! Он у нас по весне загульный, сама знаешь. Не впервой. А не вернётся — другого возьмем, вон у Онванов кошка скоро окотится... дети только выть будут, но ничего, переживут, — залпом опорожнив свою чашку, Лэй поднялась из-за стола. — Ладно, пойду я. Ещё домой топать от самой окраины.

— Что поделаешь. Фаргори издавна живут близ своих садов. — Мариэль пожала плечами. — Увидимся.

— И тебе не хворать.

Под весом Лэй крылечко жалобно скрипнуло — но, ступив на мощёную камнем дорожку, женщина обернулась.

— Ты Таше про отца так и не сказала, да?

Лицо Мариэль почти не изменилось.

— Нет.

— А что скажешь?

Соседка смотрела на Мариэль неожиданно цепко, но взгляд хозяйки дома был бесстрастным. Свет не отражался в затенённых ресницами глазах, терялся в чёрной глуби с едва заметным вишнёвым оттенком.

— Скажу, что нам досталось всё имущество, без лишнего рта заживём только лучше, да к тому же... — Мариэль осеклась. То ли вспомнив о чём-то, то ли заметив вытянувшееся лицо Лэй. — Имеешь что-то против?

Её собеседница опустила взгляд, разглядывая свои потрёпанные башмаки.

— Ну... это... жестоко.

— Зато плакать долго не будет. — Мариэль улыбнулась дочери, уже бежавшей к крыльцу. — Хорошо покаталась, малыш?

— Здорово, мам! — девочка птичкой порхнула по ступенькам: кудряшки светлым шлейфом летят следом, серые глаза сияют серебром. — Принц меня почти слушается!

— Не сомневалась, что вы поладите.

Махнув рукой соседке — в решительном прощании — Мариэль кончиками пальцев коснулась медной оправы светильника, и когда Лэй удалилась по направлению к калитке, шар золотистого света погас, погружая террасу во тьму.

— Теперь мыться, пить чай и спать.

— А я хотела на ночь краеведение поучить. — Таша молитвенно сложила тонкие ладошки. — Мам, можно я карту расстелю, можно?

К тяжести вздоха Мариэль явно примешалось удовлетворение.

— Можно.

— Ура! — с воинственным воплем девочка упрыгала в дом. — Сегодня у меня эти цверги* своё получат!

(*прим.: цверги — немецкое именование гномов)

Яблони что-то шептали в спину Мариэль, когда она перешагнула порог следом за дочерью. Шептали, пока щелчок двери не сменил скрежет засова.

А потом сад остался наедине с лунным светом, лившим серебро на беспокойную листву и звёздочки яблоневых цветов.

* * *

Когда Таша открыла глаза, небо было выкрашено блеклыми красками предрассветья.

Спросонья она не сразу поняла, что делает на заднем дворе. Без одежды? И почему ладони стёрты в кровь? Почему...

А потом — вспомнила.

Лёжа на земле, она сжалась в комок и заплакала снова. Боль была почти физической, ноющей в сердце, рвущей его глухой безысходностью.

Боль — и вина.

Если бы только она вчера не ушла, если бы только вернулась раньше, если бы...

...и вдруг поняла нечто очень важное. То, о чём напрочь забыла в безумии отчаяния.

Непозволительно. Непростительно.

Таша резко распахнула глаза.

Они увезли Лив.

И, вскочив, опрометью метнулась в дом.

В детскую она ворвалась, почти задыхаясь. Жадно втянула носом воздух. Кровь, пот, промасленная кожа... табак, хмель, лошади — самую капельку...

А ещё...

Таша рухнула на колени. Сунула руку под тумбочку рядом с её кроватью.

И вытянула оттуда золотой круг на длинной цепочке.

Сначала она решила, что это часы. Потом откинула блестящую крышку, но вместо циферблата увидела отражение своих испуганных глаз.Значит, зеркальце-кулон: в закрытом виде легко умещается на ладони, на серебристом стекле ни царапины, крышка испещрена рунной филигранью.

Откуда оно у наёмников? Такие зеркала...

Хотя ладно, об этом можно подумать позже.

А сейчас, стиснув зеркальце в ладонях, невзирая на боль — Таша невидящим взглядом уставилась в стену.

Лошади. Они прибыли на лошадях. Даже если б это не подсказали запахи, это было логично; а дождя не было давно, и что вчера, что сегодня сухо, пыльно...

Таша кинулась из комнаты. Через террасу в сад, бегом до калитки — и точно: земля на дороге истоптана копытами.

Тройной цепочкой следов, уходившей в сторону тракта.

Сборы не заняли много времени. Наспех перевязать руки, смазав ладони целебной мазью. Надеть первое, что попадётся в шкафу. Выгрести из тайника под каминной полкой кошель с деньгами и украшениями. Покидать в сумку всю снедь, что найдётся на кухне.

А потом, навесив на входную дверь тяжёлый замок, со всех ног рвануть к конюшне.

Она найдёт сестру. Неважно, как, неважно, где, неважно, кто её украл. Найдёт, и точка. А мама просто уехала, безумно далеко; уехала, только и всего. Поэтому и не может помочь — не в этот раз. И могила на заднем дворе не имеет к ней никакого отношения.

Да. Так и надо думать.

Потому что теперь Таша не имела права плакать.

Оседлав и выведя за калитку сонного Принца, она вспрыгнула на коня. Хорошо, что старенького пони мама давно отпустила на вольный выпас, и нет у них ни коров, ни кур, ни иной живности — вполне могут себе позволить покупать еду у соседей. Если б сейчас ещё о них думать пришлось...

Таша окинула взглядом море листвы, сердечки незрелых яблок, прячущиеся в зелёных волнах, и тихий светлый дом. Дом, в котором она выросла.

Дом, который видела, возможно, в последний раз.

Но об этом думать как раз не надо — потому что бояться Таша теперь тоже не имела права; и, рывком отвернувшись, она хлопнула Принца по боку, чтобы конь покорно зашагал вперёд.

Поравнявшись с домом тёти Лэй, Таша направила Принца к самой калитке и — мяукнула. Призывно, прочувствованно, до дрожи правдоподобно. Какое-то время во дворе было пусто, затем из-под поленницы вылез косматый рыжий кот, уставившись на незваных гостей фонарями янтарных глаз.

Вытащив из сумки тонкий кусок солонины, Таша мяукнула вновь.

И, задумчиво почесавшись, Пушок изволил приблизиться.

Была у него одна занятная причуда: каждую ночь, охотясь, кот доходил до Долгого тракта — и там залегал в траве на обочине, наблюдая за путниками, возвращаясь домой лишь ближе к рассвету. Пару раз Таша даже прогуливалась с ним, хоть в человеческом облике это было довольно неудобно. Просто в кошачьем обличье рядом с любвеобильным Пушком лучше было не находиться, оборачиваться птицей Таша по понятным причинам не рисковала — а третья ипостась у неё ещё не пробудилась.

Но чтобы общаться со зверьми, оборотням не требовалось перекидываться.

Глядя в блюдца кошачьих глаз, Таша сосредоточилась и представила...

...чёрные кони мчатся в ночи, тёмные плащи вьются за спинами всадников, в руках одного безвольной куклой обмякла Лив...

По крайней мере, именно эту картинку ей подбросило воображение.

Пушок лениво моргнул — а затем окрестности поблекли, и Таша увидела...

...ветер несёт стук копыт...

...трое коней несутся мимо...

...силуэты исчезают в сумеречной дымке...

Когда Таша вновь увидела соседский двор, окрашенный алым светом восходящего солнца, она благодарно мяукнула. Кинула Пушку честно заработанное мясо. Израненными руками перехватив поводья, направила Принца на тропинку меж лугов.

И теперь знала, куда повернули похитители.

Равнинная провинция. Они скачут в сторону Равнинной провинции. Остаётся нагнать их — и молиться, чтоб они не свернули с тракта.

О том, что будет дальше, Таша пока не задумывалась, но почему-то была уверена, что выход найдётся. В конце концов, у неё нет иного выхода, кроме как его найти.

Ей хотелось попросить помощи. Хотелось рассказать всё соседям, деревенскому старосте или пастырю, передать слова прощания единственному другу... но слишком долгими выйдут прощания и объяснения. Слишком изворотливыми. Слишком опасными. И пусть эти объяснения всё равно предстоят, если она вернётся — нет, когда она вернётся — думать об этом безнадёжно рано.

А пока Таша старалась гнать мысль, что эта погоня — глупость, и на самом деле выследить похитителей почти невозможно.

Хотя...

Когда Принц рысью выбежал на тракт, он явно не обрадовался тому, что увидел. Во всяком случае, встал конь так резко, что Таша едва не вылетела из седла.

— Ничего не поделаешь, Принц. — Она склонилась вперёд, прижавшись к белой шёлковой гриве. — Надо. Во весь дух.

Конь покосился на неё. Посмотрел вперёд: на ленту дороги, вьющуюся за горизонт средь туманных лугов с редкими перелесками и пятнами мелких озёр.

Мужественно фыркнул.

И когда он всё же припустил по тракту — ровной, мягкой иноходью, которой славились льфэльские жеребцы — Таша попыталась удобнее устроиться в седле.

Так вот... выследить похитителей почти невозможно; но Таша предпочла склониться к выводу, что не стоит видеть проблемы в своих задачах. Лучше видеть задачи в своих проблемах.

Потому что там, где есть задача — поблизости обязано обитать решение.

* * *

— ...Джеми!

Опознав своё имя, он неохотно вынырнул в окружающую действительность из манящей реальности книжных страниц.

— Да?

Серебристые альвийские искры блеснули в зрачках Герланда отблесками далёких звёзд:

— Я понимаю, что сказочные небеса предпочтительнее, однако порой полезно спускаться на нашу грешную землю.

Джеми непроизвольно вжал голову в плечи, и веснушки на его щеках скрыл виноватый румянец.

Пылающий камин жарко натопил маленькую гостиную — но холодок зимней ночи, сквозивший в голосе альва*, кого угодно заставил бы поёжиться.

(*прим.: альвы — по сути то же слово 'эльфы', только в произношении некоторых германо-скандинавских языков)

— Особенно уместно здесь слово 'наша', — скептически подметил Алексас. — Не припоминаю, чтобы альвы считали Подгорное королевство своей землёй.

Джеми удержался от ответа старшему брату, в который раз порадовавшись, что Алексаса больше никто не слышит.

— Итак, повторяю, — процедил Герланд. — Послезавтра ожидается очередной совет, и ваше с Алексасом присутствие весьма желательно.

В книжках Джеми встречал выражение 'мраморные черты', но лицо Герланда точили даже не из мрамора — из белого льда. В глазах альва темнел пронзительный холод сумеречного неба, чёрные кудри соткали из красок ночи.

Странная, нечеловеческая, почти пугающая красота Звёздных Людей.

Джеми гордился, что их с Алексасом воспитал один из них. В конце концов, багаж знаний и умений Герланда был воистину неисчерпаем. Но иногда...

Иногда они с братом всерьёз опасались опекуна.

И не без причин.

Джеми заложил страницу пальцем. Прикрыл книгу, дабы не было соблазна отвлечься. Оттягивая ответ, посмотрел в окно — на вечную ночь Камнестольного, великого града цвергов; сами цверги именовали свою столицу Хапстаддэрштайн, но Джеми предпочитал распространённый аллигранский перевод.

Из окон особняка открывался прекрасный вид на главную улицу 'людного' округа: фонари цветного стекла на высоких ножках, светлая брусчатка, невысокие дома серого камня и пёстрые витрины лавок. Где-то над курящимися дымоходами смыкались каменные своды гигантской пещеры — так высоко, что подгорная тьма скрадывала их, маскируя под мглу ночного неба.

В этом округе Камнестольного селились все люди, по какой-то причине задержавшиеся в Подгорном королевстве, и от наземных городов его отличала разве что вечная темнота. Вот другие округа щеголяли типичной архитектурой цвергов с затейливой резьбой по стенам низких домишек... но в другие округа людям лучше было не соваться.

— Ты уже не ребёнок, — сумеречный взгляд Герланда был столь же непреклонен, сколь его голос. — Пришла пора активно участвовать в делах сообщества. Даже если ты считаешь, что не готов.

— Но я готов! — выпалил Джеми. — Готов участвовать! Правда!

И, подумав, честно добавил:

— Наверное...

День Джеми Сэмпера, колдуна-недоучки шестнадцати лет отроду, не задался с самого начала.

На утренней тренировке ему удались лишь шесть боевых каскадов из семи. И учителя могли сколько угодно уверять, что в его возрасте и это освоить — гениально, а заклятия выше пятой ступени истощат его магический резерв: Джеми подобное не утешало. Если ты за что-то взялся, ты должен сделать всё, что требуется, без всяких скидок. Не можешь сделать — не берись. И никаких отговорок в духе 'не дорос', 'болен' или 'устал'.

Джеми предпочитал брать пример с солнца. Солнце, может, тоже человек. Может, ему тоже бывает плохо. Может, ему тоже иногда не хочется вставать. Только солнце никогда и никто не спрашивал, может ли оно светить: для него не существует 'хочу' или 'могу', есть одно лишь 'нужно'.

Вот оно и светит вопреки всему...

После настало время уроков литературы и языкознания, а потом Алексасу, любимому до зубовного скрежета старшему братцу, пришла пора отправляться на тренировку по фехтованию. Джеми не оставалось ничего, кроме как два часа наблюдать за его потугами. Всё лучше, чем сидеть в темноте, где компанию составляют лишь собственные мысли.

У Алексаса дело тоже не особо спорилось. Нет, он мог побить, пожалуй, любого смертного, причём вне зависимости от возраста, умения и весовой категории противника... но сражаться с альвом — дело неблагодарное. Щадить их Герланд никогда не собирался, даром что был их опекуном; так что по завершении тренировки Алексас в который раз зализал раны с помощью баночки целительной мази, а после выразил желание прошвырнуться в город.

Джеми согласился. Он уже третий день мечтал добраться до книжной лавки: порой считал себя достойным немного отвлечься от магических трактатов за развлекательной литературой. А потому следующие полдня братья самым бесстыдным образом отдыхали, и если поход за новым томом 'Правил паладина' Джорданесса занял около получаса — львиная доля оставшегося досуга была отведена общению Алексаса с премиленькой девушкой, которую он встретил по пути в таверну.

Джеми никогда не понимал, что в брате находят женщины. Казалось бы, смазливый самоуверенный щёголь, долговязый, вечно растрёпанный... ещё и веснушчатый! Но девушек отличал специфический взгляд на многие вещи. И потому прогулка с очередной красоткой завершилась сговором об очередном свидании под балконом; и на этом Алексас, весьма довольный собой, продолжил путь к кружке медовухи и приятной застольной компании, где и провёл оставшийся час до вечернего чая.

На Джемин взгляд, совершенно бездарно.

Герланд к походам мальчишек что в город, что на поверхность относился неодобрительно, но понимал: вечно держать их в четырёх стенах немилосердно и невозможно. Так что альв лишь регулярно проверял ментальные барьеры, защищавшие разум воспитанников, и наказывал им держать язык за зубами — по поводу и без.

А повод был, и немалый.

Для окружающих Алексас и Джеми Сэмперы были Алексасом и Джеми Торнори. И воспитывал их вовсе не Герланд, а небезызвестный магистр Торнори — отставной придворный маг Короля Подгорного. В принципе, почти так всё и было: их дом действительно принадлежал магистру, они действительно в нём воспитывались, а Джеми действительно учился у старого колдуна.

А не так было то, что официально братья были мертвы. Вот уже шестнадцать лет. И погибли вместе с родителями, королевскими рыцарями — которые пали, защищая своего короля.

Когда шестнадцать лет назад в королевский дворец ворвались мятежники, уцелели немногие его обитатели. Король Ралендон Бьорк Девятый был убит — вместе со всей семьёй, советниками и придворными. Новым королём провозгласили Шейлиреара Дарфулла, бывшего Советника Его Величества по финансовым делам, по совместительству недурного колдуна; и шепотки о том, что из него выйдет отличный правитель, ходили задолго до восстания, вошедшего в историю под названием 'Кровеснежная ночь'.

Потому что наутро снег столицы был багряным от крови.

От безжалостной толпы, ворвавшейся во дворец, Джеми и Алексаса спасло чудо. Чудо звали Герландом, и оно было альвом, некогда изгнанным из родных лесов. Тогда Герланд присягнул на верность владыке людей — и до резни служил убитому монарху вместе с родителями мальчишек. Потому и спас братьев Сэмперов, спрятав их в Подгорном королевстве, и воспитал, заменив им отца.

Отца, которого Алексас почти не помнил, а Джеми почти не знал...

— Придёт время, когда мы, Основатели, не сможем управлять сообществом, — прошелестел магистр Торнори, поправив плед тонкими руками; хозяин дома не так давно разменял третью сотню лет, и никто не удивлялся, что он подозрительно легко зяб. — Придёт время, когда мы уйдём, и кто-то займёт наше место... и это будете вы. Ты и Алексас, и Найдж.

Джеми скользнул рассеянным взглядом по пёстрым гобеленам на стенах. Вновь посмотрел на магистра, щурившего блеклые глаза: седина волос забрана в неопрятную косу, в бороде затерялись крошки, на шёлковой мантии — пятна от еды. Что поделаешь... отрицая собственную немощь, учитель предпочитал по-прежнему всё делать самостоятельно. Но на остроте его ума и профессиональных навыках старость почти не сказалась, и это было важнее дрожащих рук, то и дело разливающих ложки с супом на пути до рта.

Рядом с магистром сидел Найдженэйл, его молодой ассистент. Колдун одобрительно кивал, выражая учителю свою полную солидарность; лицо под ёжиком русых волос светится улыбкой, в тёмно-сером взгляде искрятся смешинки. Вот уж кто во всём участвовал активнее некуда... В последнее время Найдж и с Джеми занимался куда чаще самого магистра — но, к стыду своему, Джеми не особо расстраивался по этому поводу.

А Герланд продолжал сверлить приёмного сына пристальным взглядом, и под этим взглядом Джеми ничего не оставалось, кроме как тоже кивнуть. Пусть даже в смерть нынешних Основателей ему категорически не верилось — не в ближайшие лет двадцать, во всяком случае. Колдуны и альвы живут куда дольше людей, а что до насильственной смерти... Ха! Попробуйте сладить с великим магистром Торнори и Найджем, его лучшим учеником! Или с одним из Звёздных Людей...

Правда, подобные мысли Джеми держал при себе. Основателям они не нравились.

Особенно Герланду, который в случае их озвучивания плевался словом 'инфантил'.

— А в чём, собственно, суть завтрашнего совета? — стыдливо осведомился Джеми.

— Привлечение нового спонсора, — добродушно пояснил Найдж. — Нашим застоявшимся жилам не помешает свежая кровь, так сказать. Ещё выслушаем доклад шпиона в Торговой Гильдии...

— В общем, ничего интересного, — зевнул Алексас.

— ...а ещё попытаемся поймать крысу.

Джеми недоумённо вскинул голову:

— Какую крысу?

— Предателя, дурачок! — судя по голосу брата, тот явно оживился. — Так-так, а вот это уже интересно...

Если возвращаться к тому, что с братьями Сэмперами было не так — стоило упомянуть, что в доме их официального опекуна располагалась штаб-квартира некого тайного общества, в своё время получившего благозвучное название 'Тёмный венец'.

И общество это занималось тем, что плело заговоры с целью свержения душегуба и узурпатора Шейлиреара Дарфулла Первого.

Уже шестнадцать лет 'Тёмный венец' с переменным успехом занимался подрывной деятельностью, заодно выслеживая других заговорщиков, дабы уговорить их объединить усилия. Единственная загвоздка заключалась в том, что для свержения узурпатора требовался кто-то, кого можно возвести на престол по праву; а потому главной целью общества был поиск подходящего представителя сверженной династии Бьорков. Таковых осталось немного, и все они либо находились одной ногой в могиле — по причине глубокой старости — либо были весьма довольны жизнью под пятой узурпатора.

И все без исключения пребывали под пристальнейшим наблюдением стражи.

Но 'Венец' не сдавался. Заговорщиков ободрял тот факт, что тел последних Бьорков в королевской усыпальнице не было: лишь урны с прахом, собранным с погребального костра. Возникал резонный вопрос — зачем понадобилось сжигать царственные останки? Вопреки традиции, по которой королей издревле хоронили в мраморных саркофагах? А ведь узурпатор уважил память мёртвых Бьорков, обеспечив им погребение рядом с предками. Только вот тело, в отличие от праха, при желании можно исследовать и опознать... и понять, что под именем одного человека похоронили совсем другого.

Это и позволяло Основателям надеяться, что кто-то из Бьорков таинственным образом уцелел в дворцовой резне...

— Видите ли, — заговорил магистр, — недавно мы обнаружили, что кто-то экспериментирует с защитными чарами штаб-квартиры. Обнаружили случайно, и только потому, что дотошный Найдж решил внести в чары коррективы. — Старик одобрительно взглянул на своего ассистента. — В связи с недавними исследованиями.

— И что же это за эксперименты?

— Убрали запрет на несанкционированные переговоры. — Герланд с бесконечным эстетизмом сделал глоток из фарфоровой чашки. — Как ты знаешь, пользоваться зеркалами для дальней связи и открывать телепатические каналы могут только Основатели. Раньше могли. Но теперь...

— А теперь может кто угодно? — Джеми поёжился. — То есть... получается, кто-то в штаб-квартире...

— Тайно выходит на связь с внешним миром, — кивнул Найдж. — Совершенно верно.

Новость Джеми не понравилась.

Пожалуй, даже очень не понравилась.

— Кто-то сливает секретную информацию. Пока вреда нам это не приносит, последние операции проходят успешно... но только пока. А посему устраиваем облаву. — Герланд отставил чашку на стол. — Будем отслеживать всю магическую активность в здании. Если после завтрашнего совета крыска побежит к хозяину, это кто-то из узкого круга. Если нет — через четыре дня совет для широкого круга, и, думаю, там-то мы её и поймаем.

Джеми подумал.

И ещё раз подумал.

— А наш провал год назад, — наконец осторожно произнёс он, — не может быть с этим связан?

Присутствующие помрачнели.

Тот провал был больной темой не только для Джеми. Из десяти человек, отправившихся тогда на задание, в штаб-квартиру вернулись двое — но при виде одного из них целители только руками развели.

— Всё может быть, — магистр вздохнул. — Я не устаю благодарить судьбу, что Алексас всё ещё с нами. Но... да: быть может, поимка крысы поможет понять, почему он с нами не во плоти.

— Очень на это надеюсь, — мурлыкающий голос Алексаса окрасили нехорошие нотки.

И голос этот, как всегда, звучал лишь в Джеминой голове.

Если в последний раз возвращаться к тому, что же было не так с братьями Сэмперами — не стоило забывать, что год назад Алексасу предложили выбор: либо смерть, либо существование на правах... фактически призрака — но заключённого в чужое тело. Тело человека, который согласится всю оставшуюся жизнь терпеть в своей голове постороннюю личность. И на треть суток Алексас даже сможет брать контроль над телом в свои руки, получая возможность дышать, говорить, фехтовать и радоваться жизни.

С тех самых пор у Джеми с Алексасом и было одно тело на двоих.

И это, пожалуй, всё-таки было самым не таким из всего, что с ними было не так.

— Ну что, — Найдж хитро улыбнулся, — теперь-то не откажешься прийти на совет?

Ответить Джеми не успел: дверь в гостиную распахнула чья-то решительная рука.

— Надеюсь, чай ещё не кончился, — изрекла девушка, заглянувшая внутрь.

Она была высокой, изящной, как статуэтка, в простеньком синем платье до пят. Скромный фасон не мог скрыть волнующую пышность ниже шеи, узкой талии и пленительного изгиба бёдер, но окутывал их тайной, которую хотелось разгадать. Волосы — эбонитовая волна, треугольное личико — белый алебастр, глаза — сияющий серый кварц...

Конечно, Джеми никогда бы не подумал в неё влюбиться. Названая сестра, как-никак.

Но он понимал, что мужчины находят в родной дочери Герланда.

— Бэрри! — Найдж просиял, как всякий раз, когда видел возлюбленную. — Нет, чай пока не...

— Мы уже расходимся. Но на кухне можно напиться вдоволь.

Герланд сказал это, как отрезал.

И хоть взгляд его, обращённый на дочь, был мягким — Бэрри обиженно прикусила губу.

— Я уже не ребёнок, отец, — в глазах девушки вспыхнули серебристые альвийские искры. — Почему Джеми вы посвящаете в свои тайны, а меня считаете недостойной?

— Я не считаю тебя недостойной. Я считаю твоё неведение необходимым.

— Но...

— Обсудим наедине, — Герланд поднялся с кресла. — Засим объявляю вечерний чай завершённым. Отбой.

Бэрри всё же зашла внутрь. Демонстративно пройдя мимо отца, ласково сжала морщинистую руку магистра; чмокнула Джеми в щёку, Найджа в губы — и, развернувшись на каблуках, была такова.

Однако альв предпочёл не удостаивать эту выходку ни вниманием, ни реакцией.

Потом Найдж, всё ещё смущённо косясь на альва, под руку вывел магистра из комнаты, а Герланд, наказав воспитанникам 'не распускаться', последовал за ними.

— Кому отбой, а кому читать, — пожал плечами Джеми, когда комната опустела.

Кончики его пальцев рассеянно потрогали щёку, будто надеясь поймать тёплый след поцелуя...

Только вот не по его воле.

— Кому читать, а кому под чужой балкон, — уточнил Алексас.

И теперь — наконец-то — вслух.

* * *

Когда тракт уткнулся в дубовые ворота с расползавшимся от них высоким частоколом, ночь уже присыпала небо звёздной пылью.

— Приехали, — осадив Принца, Таша спрыгнула наземь; завидев впереди жилые огни, она заблаговременно перевела коня на шаг, и тот уже восстановил дыхание. Стянула замшевые перчатки, морщась от боли в ладонях — мазь подживила руки, но не до конца.

Одежда, которую Таша выдернула из шкафа, оказалась не самой практичной. Впрочем, практичной одежды там в принципе было мало. Девушка редко жалела, что мама одевает её не по-крестьянски, но сейчас предпочла бы путешествовать не в шёлковом платье и не в плаще тёмного бархата... не говоря уж об атласных туфлях.

Путешествие не было лёгким. Днём солнце палило вовсю, а море разнотравных лугов по обе стороны тракта застыло в безветрии. По пыльной дороге плыло тягучее жаркое марево, скапливаясь в низинах, смеясь над путниками миражами отражённого неба. Хорошо хоть Озёрную провинцию испещряли реки и речушки, соединяя друг с другом озёра и озерца. Таша несколько раз сворачивала к ним с тракта: дать Принцу отдохнуть, остыть и глотнуть воды, а заодно выкупаться самой. Первый раз — смывая с кожи землю и кровь, потом — дорожную пыль и усталость.

Всё-таки льфэльские кони стоили своих денег. Таша не знала, выдержала бы обычная лошадь подобную гонку, но Принц даже не особо взмылился.

Им часто пришлось по пути обгонять длинные воловьи обозы: сцепленные друг с другом повозки, где меланхолично посвистывали возницы, скучали нанятые стражники, под брезентом угадывались груды товара — а рядом спали прихваченные в трактирах путники. Путешествовать обозами было долго, но затраченное время с лихвой компенсировала надёжность, относительное удобство и смехотворная цена.

А порой Таше пришлось сворачивать к обочине, уступая дорогу громоздкой карете. По внешним атрибутам легко можно было определить, кто едет внутри. Пара лошадок и простенький экипаж — странствующий купец. Четвёрка коней, плюмаж и дорогое убранство — знать или советник. Если на обильно позолоченной дверце красовался герб, на крыше восседали стражники, а позади тряслась карета-другая с челядью — встречайте герцога или его семейство. Ну а если всё скромное убранство чёрной кареты заключалось в гербе, но за нею следовали ещё три экипажа, а на крыше каждого виднелась парочка людей в тёмных одеждах, чрезвычайно мирных на вид... значит, за непрозрачными окнами из дымчатого стекла восседал сам князь.

Впрочем, последних повстречать было бы редкостной удачей. В конце концов, князей всего четверо, а за управлением провинциями остаётся не так много времени для разъездов.

Долгий тракт был пусть не самым коротким, но самым безопасным путём через Срединное королевство. Земли вокруг него редко бывали безлюдными: с обеих сторон к тракту лепились многочисленные деревеньки. Не у самой дороги, в версте или двух, но всё-таки. Вот большие города приходилось огибать по объездным путям, но это много времени не отнимало...

За минувшие часы Таша хоть как-то упорядочила мысли. Долгие поездки располагают к размышлениям по одной простой причине: кроме как думать, больше делать нечего. Но вопрос, зачем им, знакомым в лицо, но неведомым им понадобилось убивать маму и похищать Лив...

Она так и не нашла на него ответа.

Нет, Таша прекрасно знала причину, по которой их семья могла кому-то помешать. И, судя по всему, наёмники о ней тоже прекрасно знали. Но почему забрали не Ташу, а Лив? Почему убили маму, которая сказала бы им всё, и похитили малышку, которая ничего не знала? Почему...

Сплошные вопросы — и лишь одно знание. Того, что привычный мир рухнул.

Жизнь разбилась, разлетелась осколками. Оставила голую, неприглядную раму, скалившуюся зеркальными зубьями, острыми кромками резавшую душу. И ничего не вернуть, и ничего не исправить, и нет никого, кто мог бы помочь: только она, Таша. Маленькая девочка с двумя большими тайнами.

Тайнами, каждая из которых может стоить ей жизни.

И если разоблачение первой — оборотничества — ещё оставляло мизерные шансы на выживание, то вторая...

Смотровое окошко в воротах наконец распахнулось, и на Ташу уставился громила-привратник. Вручив ему пергамент с дорожной грамотой, девушка взялась за длинную рукоять правдометра, которую ей протянули взамен.

— Кто, куда, откуда?

Говорил громила гулким басом; глаза, белевшие на загорелом лице, рассеянно скользили по грамоте, вчитываясь в имя, дату рождения и описание внешности владелицы.

— В Равнинную, как видите, — Таша послушно сжала рукоять в пальцах. — Тариша Альмон Фаргори, из деревни Прадмунт. Хочу здесь переночевать.

Правдометр утвердительно звякнул.

Ворота ей распахнули без лишних слов.

— Трактир прямо перед вами, — вернув Таше грамоту, привратник забросил правдометр в свою будку на обочине.

Правдометр представлял собой нечто вроде серебряного молотка, только с двумя ручками и циферблатом, и заменял телепатов там, куда телепатам заглядывать было недосуг. Стрелка циферблата педантично покачивалась между делениями 'правда', 'ложь' и 'что-то здесь нечисто'. Прибор, который в одно касание определял, что у тебя на уме, у простого люда вызывал суеверный ужас — но Его Величество Шейлиреар Первый был неумолим: королевским указом правдометр ввели в повсеместное употребление на границах и в судилищах. Мол, удостоверения личности и улики можно подделать, но допрос-то расставит все точки над 'е'.

Теоретически правдометр могли обмануть маги, и на этот случай рядом с правдометром положено было держать чудометр, фиксирующий изменения магического поля — но чудометры частенько ломались, а чинить их, чего уж там, торопились не всегда...

— Всего хорошего, — подхватив с земли заряженный арбалет, его плечом привратник лениво поправил съехавшую на глаза шляпу. — И приятного пребывания в Приграничном... и в Равнинной... и вообще.

Таша, кивнув, повела Принца к трактиру, кутавшемуся в плющ за высоким плетнем: мимо бревенчатых домов и рыночных палаток, ночью пустовавших.

Приграничные селения были на каждой из границ, пересекаемой трактом. Когда-то здесь обитали лишь военные из приграничного гарнизона, теперь — ещё и торгаши: соединяя три королевства, Долгий тракт был самым оживлённым путём Долины, и неиссякаемый поток путников приносил неплохие деньги.

Логично, что трактирщики в Приграничных на бедность тоже не жаловалось.

Во дворе трактира было тихо и темно, лишь оранжевые лужицы света из окон расплывались на брусчатке. Вывеска с ядовито-жёлтым крылатым змеем ожидаемо гласила 'Золотой дракон'. Рядом с трактиром расположилась таверна, откуда нёсся звон кружек, обрывки смеха и разговоров, запах стряпни и хмеля. Стоило Таше пройти за деревянные ворота, гостеприимно открытые, как откуда-то из темноты немедля вынырнул долговязый паренёк в мешковатых штанах, тут и там украшенных пёстрыми латками.

— Добрый вечер, — улыбнулся он, радостно и немного сонно, заправив под льняную рубаху нательный крест: шесть равных лучей в тонком круге, символ единства стихий, традиционный знак кристалинской церкви. — Идите, а я вашу лошадку в конюшню отведу.

— Я сама его отведу.

— Да не бойтесь, я подмастерье конюха здешнего, — глаза у мальчишки были большими, ярко-зелёными, кошачьими по чистоте цвета. — Не умыкнёт никто вашего красавца.

— Я не за коня боюсь. Принц не любит чужие руки.

— Бросьте, я с любым слажу.

Потянулся к поводу — и отшатнулся, когда конь протестующе встал на дыбы.

— Льфэльские жеребцы все с норовом. — Таша коснулась сознания Принца короткой и ласковой мыслью. Дождавшись, пока конь успокоится, погладила мягкую белую морду и нежный нос. — Где у вас конюшня?

Паренёк, неодобрительно качнув головой, отвернулся и, призывно махнув рукой, побрёл в нужном направлении.

Заведя жеребца в стойло, Таша успокаивающе перебирала пальцами снежную гриву: всё время, пока мальчишка, опасливо косясь на коня, занимался расседлыванием. Принц недобро косился на него в ответ — недобро — но в присутствии хозяйки вёл себя смирно.

— Тебя как зовут? — решившись, наконец спросила Таша.

— Шероном кличут, — буркнул паренёк, снимая со спины жеребца суконное покрывало.

— Шерон... могу я задать один вопрос?

— Смотря какой.

— У вас сегодня останавливались трое мужчин с девочкой лет девяти? У одного на щеке шрам, будто от когтей. Девочка темноволосая и темноглазая, зовут Лив.

Шерон покосился на неё.

Весьма красноречиво.

— Кхм... — совестливо потупившись, он потянулся за щёткой, — не велено нам о постояльцах рассказывать.

Запустив руку в сумку, Таша наугад извлекла из кошеля серебряную монетку. Демонстративно покрутила в пальцах.

— А вам до них что? — вздохнул мальчишка.

— Девочка — моя сестра, — после секундного колебания честно ответила Таша. — Они...

— Украли её, да? — Шерон мрачно кивнул. — Я сразу понял, тут дело неладно! Девчонка бледная, глаза неживые... тот мужик её за руку ведёт, а она перед собой уставилась и ноги так переставляет... как за ниточки кто-то дёргает.

— Мужчина... со шрамом?

— Он, он! Он и не прятался особо, даже капюшон не натянул. Я, видно, как-то не так на него посмотрел, когда лошадь брал — как зыркнул на меня... душа в пятки ушла. — Конюший рассеянно взъерошил волосы, цвет и жёсткость которых заставляли вспомнить о соломе. — Они тронулись часа два назад. Дальше по тракту поехали. Ишь, не боятся по темноте шастать... я слышал, как они друг с другом говорили, прикидывали, когда будут в трактире другого Приграничного. Ну, которое на границе с Заречной.

Почти нагнала, возликовала Таша.

— Вам к страже надо! И к магу какому. — Шерон встревоженно мотнул головой. — Может, командиру гарнизона здешнего сообщить? Он с заречными ребятами в Приграничном быстро свяжется, и...

— Нет, — Ташины пальцы до боли сжали серебряный кружок. — Никакой стражи. Никакого гарнизона. Это моё дело.

— Но...

— Шерон, мне никто не поможет. Только хуже станет. Поверь. И ты никому не говори. — Она сама затруднилась бы сказать, чего в её словах больше: просьбы или приказа. — Ни слова. Пожалуйста. Хорошо?

Паренёк угрюмо уставился в землю.

— Хорошо.

Благодарно кивнув, Таша протянула ему монету — но тот помотал головой.

— Уберите.

— Тебе не нужны деньги?

— Я... просто помочь хочу. Вот что: у вас конь быстрый?

— Ещё какой!

— Они не больно-то спешили. И по тракту поехали, я видел. А вы можете срезать путь через Равнину.

От одного только слова по коже побежали колкие лапки мурашек.

В Долине было много равнин. Но Равнина — одна.

— Я нарисую, как, — продолжил Шерон. — Если здесь не будете особо задерживаться, завтра их нагоните. Есть на чём рисовать?

— Нет...

— Ладно, идите, а я попрошу у дяди Рикона, что нужно. Как будете отправляться, я вам карту отдам.

Таша поймала себя на том, что грызёт губы.

На Равнину по доброй воле совались либо храбрецы, либо глупцы.

С другой стороны, в её случае вряд ли можно говорить о доброй воле.

— И как прикажешь тебя благодарить, если деньги тебе не нужны? — спросила она.

— Человек человеку друг, — назидательно изрёк Шерон, прилежно и бережно чистя Принца. — Лучшей наградой будет, если на обратном пути с сестрёнкой заглянете.

Позади послышался странный шелест, и Таша обернулась. Настороженно замерла.

Через открытую дверь ей был отлично виден двор — и спина человека в чёрном, неторопливо хромавшего к двери трактира.

— Кто это?

— А, это? — приглядевшись, Шерон пожал плечами. — Постоялец наш. Дэй*.

(*прим.: священнослужитель (алл.)

...глухой звук, с каким лошади перетирают зубами сено, пьяный шум из окон таверны, шелест его одежд...

Но ни намёка на звук его шагов.

От напряжения Таша почти шевелила ушами.

— Не нравится он мне...

— Да бросьте, — Шерон уверенно коснулся крестика под рубашкой. — Уж дэя можете не бояться.

Единственным дэем, которого знала Таша, был их Прадмунтский пастырь. Самый страшный человек в деревне. И он немало поспособствовал тому, чтобы Таша в конце концов приравняла понятие 'дэй' к понятию 'безжалостный властолюбивый фанатик'.

То, что эти фанатики отлично умели маскироваться под добрых дядюшек, лишь осложняло ситуацию.

— Он вчера ночью раненый прибыл, — добавил Шерон. — На своих двоих. Сказал, волки на тракте лошадь загрызли и его чуть не прикончили.

— Волки? На тракте? Летом?

— Ну да, странно. Наверно, это были неправильные волки.

— И как же он спасся?

— Ну, судя по тому, что меч он при мне чистил...

— Меч? У дэя?

— Знаете, когда путешествуешь... тем же волкам плевать, чем их еда занимается. А дэи — такие же люди, как все другие. Ну, может, чуть постнее.

Таша молча следила, как незнакомец тяжело поднимается на трактирное крыльцо.

— Нога у него паршивая была. — Шерон старательно водил щёткой по бархатистой шкуре Принца, устало жевавшего сено. — Еле дошёл с такой раной. Но у него вроде с собой кой-какие мази были, и отлёживался весь день... правда, всё равно хромает здорово. Ему дядя Рикон предложил здесь коня купить... это трактирщик наш, дядя Рикон... а дэй сказал, мол, денег у него нет.

— И как же он дальше?

— К обозу какому привяжется, видать. — Мальчишка решительно поднял голову. — А вам спать пора! И так времени совсем малёк, если пораньше хотите выйти. Идите.

Таша кивнула. Бросила монету на землю.

— Ты можешь её не взять, но она всё равно твоя, — сказала девушка, прежде чем отвернуться. — Спасибо, Шерон.

И вышла: оставляя за спиной коней, конюшего и тишину.

Заплатив в трактире за комнату и ужин, Таша направилась к лестнице.

— Да, — спохватилась она на первой ступеньке, — а может кто-нибудь меня разбудить через четыре часа?

Старик-трактирщик кивнул. Впрочем, стариком его можно было назвать с натяжкой — седовласый, но глаза удивительно зоркие, и эта выправка... явно бывший военный.

— Спасибо, — поднявшись ещё на ступеньку, Таша вновь обернулась. — А настойки сон-травы у вас не найдётся?

— Найдётся. Служанка занесёт.

Таша благодарно махнула рукой и, вертя ключ в пальцах, наконец поднялась на второй этаж.

Маленькая комната была на удивление уютной. Особенно радовали пёстрые ситцевые занавески и фиалки в горшочках на подоконнике. Кинув сумку на пол, Таша зашла в ванную; лёгким прикосновением к абажуру зажгла светильник на стене, крутанула вентиль, помеченный алым крестом.

Тихий щелчок сработавшей магии — и об эмалированное дно раковины плеснулась струя горячей воды.

Когда Таша, приведя себя в порядок, вернулась в комнату, на столе уже ждал поднос, вздымавший к потолку горячий дымок. Ужин включал в себя куриное жаркое и кружку травяного чая, и Таша с ним расправилась наскоро. Заново смазала ладони целительным кремом, который прихватила с собой. Не раздеваясь, рухнула на кровать.

Уставилась в потолок.

Она не любила ночь. Ночь — время зверей, но люди... днём, в бесконечных хлопотах и заботах, гораздо легче забывать то, что хотелось забыть. Просто откинуть ненужные воспоминания, отмахнуться от них — с мыслью, что всегда успеешь подумать об этом потом.

Только ночью, когда ты остаёшься один, и нет ничего, кроме четырёх стен, тишины и темноты — всё, от чего ты так долго отмахивался, разом возвращается; и вновь путает мысли, и травит их тревогой, сомнением, страхом...

...и наступает потом.

В дверь коротко стукнули.

— Да!

Вошедшая служанка приблизилась к кровати с глиняной кружкой в руках.

— Сон-трава, — дружелюбно сказала девушка, протянув кружку Таше. — Здесь три капли, на три-четыре часа хватит. Я вас разбужу, как просили.

Таша выпила настойку маленькими глотками; напиток отдавал мятой и мелиссой. Потом, откинувшись на подушку, молча следила, как служанка собирает тарелки.

Но когда та потянулась погасить светильник, стремительно села.

— Нет!

Слово-вскрик сорвалось с губ почти непроизвольно — заставив служанку удивлённо обернуться.

— Нет, — повторила Таша. Уже тише. — Оставьте свет.

Прислуга лишь склонила голову, прежде чем выйти, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Таша вновь легла, уставившись на огонёк под бумажным абажуром.

Может, это всё-таки сон, до жути реальный? Может, проснётся она уже у себя в комнате? Дома... и Лив будет посапывать в соседней кровати, и в воздухе будет витать вкусный запах утренней стряпни, и мама будет напевать что-то на кухне.

Мама...

...и настало время всех потом.

...ты собираешься выкрасть сестру у трёх головорезов, шептал тонкий, пакостный, безжалостный голосок по ту сторону сознания; наивная...

...у тебя даже третья ипостась не проснулась...

...кошка, которая только и может, что царапаться...

Таша закрыла слипающиеся глаза. Дыша глубоко и размеренно, гася судорогу в горле.

...маленькая глупая девочка: один неверный шаг, одно неверное слово, и...

...ты одна, никто тебе не поможет, твоя мать мертва...

...мертва, мертва, мертв...

Она всё-таки всхлипнула.

А потом наступила тьма.

* * *

Он шевельнул пальцами, будто перебирая невидимую паутину, и картинка трактирной комнатушки растворилась в туманном мареве. Когда в серебристом стекле осталось лишь отражение его лица, отложил зеркальце на стол; положив подбородок на скрещённые пальцы, взглянул на решётку камина, за которой подёргивались тленной серостью умирающие угли.

Фигуры на местах. Игроки на позициях. Подготовка идёт безукоризненно, но дальше... дальше потребуется уже настоящая виртуозность.

Он знал, как всё будет. Он просчитал каждый ход, поступок, решение. И даже если что-то пойдёт не так — ведь нельзя не допускать такой возможности, даже мастера имеют право на ошибку, — у него есть возможность это исправить. Нет, он вмешается совсем чуть-чуть, он не откажется от своего намерения руководить издалека... наблюдать. Просто наблюдать — до поры до времени.

Но подкорректировать кое-что, самую капельку...

Это ведь не нарушит правил.

Остался всего один ход...

Зашуршала дверная ручка.

— Входи, Альдрем, — бросил он.

Старый слуга ступил в комнату тихо и осторожно. Худой, как жердь, седой, как лунь, морщинистый, как печёное яблоко — идеальное воплощение доброжелательного дворецкого, который всю жизнь провёл в чинном подношении овсянки. Из-под тёмного сюртука сверкали белизной кружевные манжеты и вычурный воротник рубашки, и лишь чёрные перчатки без пальцев немного выбивались из образа.

— Вы в порядке, хозяин? — в почтительном тоне слуги читалась хорошо замаскированная фамильярность очень старого знакомого. — Говорили, что вернётесь днём...

— Решил проследить за всем до конца. Это не повторится, не беспокойся. Как мой морок?

— В точности подражал вам. Превосходная работа. Как и следовало ожидать.

— Ну, я облегчил ему работу. Всё-таки для окружающих у меня разыгралась мигрень, особого общения ни с кем не требовалось.

Слуга приблизился. Его шаги эхом отдавались от паркета: просторная комната почти пустовала, а немногочисленная обстановка была скромной до аскетизма.

— И как всё прошло? — спросил Альдрем.

Его господин улыбнулся:

— Точно по плану.

Он всегда всё рассказывал Альдрему. В конце концов, когда у тебя нет благодарного слушателя, которому можно всё рассказать — не получаешь полного удовольствия от того, что делаешь.

И играть далеко не так весело.

— Радостное известие, — сказал слуга невозмутимо. — Значит, теперь... основной этап?

— Он самый. И до него осталось совсем немного.

— А вы уверены, что...

— Я знаю.

Альдрем склонил голову:

— Вам нужен отдых.

— Да, ты прав. Скоро пойду.

— Что-нибудь нужно?

— Подкинь поленьев. И... бренди.

Слуга согнулся в поклоне, медленно выпрямился и последовал к двери; а он остался — неподвижно глядя в то, что осталось от огня.

Девочка моя, подумал он. Почти нежно. Я знаю, ты меня не подведёшь. Ни ты, ни кое-кто другой.

Вы сделаете всё, что должно. Всё, что от вас зависит.

И вот тогда...

Его губы вновь тронула улыбка.

...да.

Тогда-то и начнётся истинное веселье.

ГЛАВА ВТОРАЯ. НЕМНОГО О ПАЛАДИНАХ

— Я сказала, иди к цвергам! Непонятно?

Крошечный всадник, стоя у золотистого пунктира границы, сложил руки крестом, выражая решительный отказ.

— Через Равнину? Подумаешь, как страшно! Ты рыцарь, в конце концов, или кто?

Всадник помотал головой, и плюмаж на игрушечном шлеме меланхолично качнулся.

Лёжа на животе поверх одеяла, Таша с высоты своей кровати обозрела карту, разостланную на полу. Фарфоровые куклы разбрелись по ней кто куда: размером не больше фигурок для аустэйна*, но сделанные со всей искусностью игрушечных дел магов. Крошечный цверг с секиркой наперевес, прекрасная альвийка в шёлковых одеждах, красавица-княжна в золотом платье — и рыцарь на белом коне.

(*прим.: игра, аналогичная шахматам (алл.)

Совсем таком, как Ташин Принц.

Вышитая по ткани карта была настолько большой, что Таша могла в неё целиком закутаться. Пестрели яркие нити лесов, озёр, речушек и золотистой ленточки Долгого тракта: долина Аллигран во всей красе. Три королевства — цвергское Подгорное, альвийское Лесное и людское Срединное, делившееся на четыре провинции. Их опоясывало бурое кольцо гор, на юге уступавшее морской синеве, а за горами начинались Внешние Земли, дикие и неисследованные. Их на карте уже не было, но Таша о них знала — и знала, что туда соваться не стоит. Там одни только жуткие твари и водятся, ещё похлеще драконов.

Жаль, конечно, что выход к морю есть только у альвов, и в их земли простым смертным ходу нет... ну и ладно, с другой стороны, что на этом море делать?

— Тогда хотя бы нашу деревню покажи, — зевнула Таша. — У границы Озёрной с Окраинной. Рядом с трактом.

На сей раз рыцарь, отсалютовав, развернулся и уверенно поскакал на север. Впрочем, достигнуть Прадмунта не успел: в комнату заглянула мама.

— Малыш, хватит на сегодня, — она поправила одеяльце Лив, сопящей в колыбельке. — Время к полуночи.

— Ага... всё равно они со мной не считаются, — скатившись с кровати, Таша ловко подхватила кукол на руки и пристроила в шкатулку с четырьмя отсеками. — Вот пусть теперь сидят и обдумывают своё поведение!

Мама кивнула.

— Правильно, — лицо её изменила странная улыбка. — Тебе должны повиноваться.

Таша заперла шкатулку на ключ. Водрузив кукольное обиталище на прикроватную полку, принялась скатывать карту.

Потом, подняв глаза, неуверенно произнесла:

— Мам... я хотела тебя кое о чём попросить.

— О чём это?

— Я... — Таша набрала воздуха в лёгкие, — в общем... Лайя-Гаст-и-остальные-завтра-собираются-пойти-к-озеру-можно-я-с-ними?

Меж тёмных бровей матери пролегла морщинка.

— Таша, путь до Кристального неблизкий. А ты знаешь моё мнение о продолжительных прогулках с деревенскими.

— Мам, ну они не влияют на меня... правда. Я сама по себе, а они сами...

— Дело не во влиянии. Хотя ты как с ними пообщаешься... вместо моей маленькой принцессы домой возвращается девчонка-оборванка.

— Маам, — укоризненно протянула Таша, поднимаясь с колен.

— Но я не об этом. Сама знаешь. — Мама взяла у неё карту и, положив тканевый свёрток на место, ласково коснулась Ташиных волос. — Малыш, наша тайна должна оставаться тайной. А ты ещё не владеешь собой до такой степени, чтобы менять облик исключительно по собственному желанию. Достаточно сильного испуга, и... что будет, если ты на глазах у всех обернёшься кошкой?

Таша насупилась. Плюхнувшись на кровать, нашарила у изголовья плюшевого зайца.

— Несправедливо это, — пробормотала она. — Мне иногда хочется не быть никаким оборотнем, а быть просто девочкой... как они все. Или чтобы все они были оборотнями.

— Что поделаешь, малыш. Что поделаешь.

Поцеловав её в макушку, мама направилась к двери. Провожая её взглядом, Таша крепче прижала к себе игрушку.

— Мам, а когда папа вернётся?

Мариэль замерла, где стояла.

— Он же говорил, что всего три дня у дяди Зоя погостит, — продолжила Таша, — и до нас ехать сутки, а его почти уже две шестидневки нет! Может, послать за ним кого-нибудь? Сказать, что мы соскучились, чтобы он поторопился...

Мама долго смотрела на неё.

Затем, отведя взгляд, прислонилась спиной к дверному косяку.

— Я должна была сразу тебе сказать, — она зачем-то принялась теребить рукава платья, — но... видишь ли... понимаешь, Альмон... он не приедет.

— Не приедет? Почему? Папа нашёл там работу?

— Нет.

— Тогда почему?! — Ташин голос сорвался в хриплый шёпот. — Мы что, надоели ему? Я надоела? Пожалуйста, пусть он вернётся! Пусть вернётся, я больше никогда не буду...

— Нет. Он... он задержался в пути, прибыл в Арпаген ночью... и в одном из переулков встретился с плохими людьми, и... и папы больше нет, малыш, — мама коротко выдохнула. — Его нет.

* * *

Таша открыла глаза за миг до того, как над её ухом затрезвонил колокольчик.

К сожалению, на этот раз сразу вспомнив, где она — и почему.

— Встаю, встаю...

Когда знакомая служанка, зевая, удалилась, Таша села в кровати. Какое-то время сидела, обняв руками колени, уставившись в полумрак невидящим взглядом.

Затем рывком вскочила.

И, одевшись, выглянула в окно.

За дощатыми крышами, за частоколом Приграничного, за рядком берёз, поникших вдоль Тракта тонкими веточками — ждала Равнина. Казалось бы, просто большое поле, поросшее одуванчиками.

Казалось.

Никто не помнил, когда возникла Равнина. Даже альвы. Она была всегда: как и Криволесье, и Зачарованный лес. Древние, странные, необъяснимые земли, сам воздух которых пропитан магией. Эти земли прозвали Ложными, и не просто так. Людская магия на них либо вовсе не действовала, либо искажалась, столкнувшись с магией куда более могущественной. А точно о Ложных землях был известен лишь один факт: никакая нечисть и нежить не осмеливалась на них задерживаться. Сами земли не держали зла, но говорили, что пришедший на них со злом с ним же там и останется.

Впрочем, был и ещё один факт. Тот, что в этих землях казалось возможным всё — но ничто не являлось тем, чем казалось.

Что ж, если это единственный путь, придётся рискнуть. В конце концов, пусть Таша и оборотень, но особого зла за собой не помнит...

И только тут Таша поняла, что одуванчики заливают Равнину тусклой желтизной: не закрываясь даже в ночи.

Наспех умывшись, она с удовлетворением отметила, что руки почти зажили. Смазав кожу новой порцией лекарства, перевязала ладони чистыми тряпицами; натянув перчатки поверх, закинула сумку на плечо и, заперев комнату, спустилась вниз.

Первое, что она увидела — русоволосую макушку дэя, любезно беседующего с трактирщиком.

Потом клирик обернулся, и Таша, по его спине вчера дорисовавшая образ пожилого брюзги, с брюшком и четками в жирных пальцах, удивлённо замерла.

На вид ему было чуть за тридцать. Ни четок, ни тяжёлых одежд — серебряный крест, чёрная фортэнья* и широкий шёлковый пояс, концы которого почти касались земли. Удивительно привлекательное лицо: благородная простота правильных черт, ямочка на подбородке, родинка на щеке — и что-то ускользающее, загадочное, манящее...

(*прим.: приталенная ряса с пришитой накидкой на плечах, с рядом пуговиц по центру — от середины стоячего воротника до верхнего края юбки (алл.)

И зеленоватые лучистые глаза.

Таше не раз приходилось слышать про 'лучистые очи', однако в жизни таковых видеть не довелось. Глазам не свойственно лучиться, не отражая лучи извне. Но его глаза действительно сияли, светились внутренним, невероятно тёплым светом, и было в них что-то очень...

Располагающее.

Такому человеку любой без вопросов, с радостью отдал бы свой кошелёк, если б только потребовалось...

— Доброе утро.

...а стоило бы этому человеку заговорить — и последнюю рубашку в придачу.

Голос дэя был учтивым, спокойным, тихим. Лишённым всякого пафоса, окрашивавшим слова дивным певучим выговором. Таша почти видела, как эхо этих слов сияет золотистыми искрами.

Прикрыв глаза, она опустила голову. Упала на колени — привычка, которую Прадмунтский пастырь накрепко вбил в головы всем жителям деревни.

И лишь после этого поняла, что вновь обрела дар речи.

— Доброе, святой отец.

— Не надо. Встаньте. Я же не святой, — на миг подняв взгляд, Таша увидела, что дэй улыбается. — Меня зовут Арон Кармайкл.

— Таша... Тариша Фаргори.

Она поднялась на ноги, старательно держа глаза долу. Не зная, почему его взгляд в один миг заставил её растерять все слова, но вновь встречать его не желала.

Вернее, не осмеливалась.

— Фаргори-лэн... позвольте мне сразу перейти к делу.

— Делу?

— Видите ли, я направлялся в Заречную по одному поручению, но по дороге...

— Волки. — Таша нетерпеливо кивнула. — Я слышала.

— Вот как. Полагаю, вы также направляетесь в Заречную?

Таша не видела причин скрывать:

— Да.

— Дело в том, что средств на коня у меня нет, а дело моё не терпит отлагательств. Я должен быть в тамошнем Пограничном сегодня. И я буду вам очень признателен, если вы согласитесь меня подвезти.

От изумления она всё-таки подняла взгляд.

— Подвезти?

Клирик смиренно кивнул.

— Я заплачу, сколько потребуется, — добавил он. — В пределах разумного, конечно. А юной девушке опасно путешествовать одной, тем более ночью.

Таша растерянно мотнула головой.

Подвезти... но с чего он ждал её в непробудную рань? Почему решил ехать именно с ней? Услышал, как она договаривается с трактирщиком? Узнал, откуда она едет? Но трактирщик не будет рассказывать то, о чём запрещает говорить конюху.

А что, если он заодно с...

— Извините, святой отец, но нет, — решительно сказала Таша. — Я вас не знаю, и мне нужно...

И запнулась.

Его глаза не то чтобы омрачились: нет, не было в них и намёка на мрак, досаду, злость...

Но свет их стал невыразимо грустен.

— Я должна...

С другой стороны, вдруг подумалось Таше, а почему нет?

Действительно. Похитители не торопятся, и обгоняют ненамного. Принц выносливый: бывало, нёс её, маму и Лив, и ничего. Дэй на злодея не похож, да и Ложные земли — весьма неподходящее место для злых дел. Вдвоём ехать, конечно, не очень удобно, но как-нибудь справятся. И, наверное, для путешествующих верхом это нормально — за плату брать попутчиков. Просто Таша не знает. Первый раз странствует, как-никак.

А раз так...

— Хотя, — беспомощно вымолвила Таша, — если вы быстро соберётесь...

И старалась не обращать внимания на отчаянные возражения голоса разума: вопившего, что его хозяйка сошла с ума.

— Мне остаётся лишь зайти за вещами, — клирик чуть склонил голову. — Сердечно благодарю, Фаргори-лэн.

Таша следила, как дэй хромает вверх по лестнице. Вместе с трактирщиком.

Она — задумчиво, он — недобро.

— Господин Рикон, что вы с ним не поделили? — поинтересовалась знакомая служанка, вынырнув невесть откуда. — Стоит вам его завидеть, мрачнее тучи становитесь.

— Помолчала б, Зарка, — буркнул старик, отбирая у Таши ключ. — Будь я молоденькой девушкой, никуда бы с незнакомым человеком не поехал, да тем более ночью. Уж лучше одной.

— Так то ж дэй, господин. Они уж точно люди порядочные.

Таша провела рукой по лбу.

Странное ощущение... будто она так толком и не проснулась. А, может, и правда не проснулась? Это бы объяснило, почему она — в её-то ситуации — взвалила на себя ещё и помощь дэю.

Но нет, она не спит.

И осознание этого факта заставило Ташу досадливо опустить руки.

Ох уж эта треклятая сердобольность...

— Хотя, — подумав, добавила служанка, — я к такому дэю на исповедь ни в жисть не пошла бы.

— Это ещё почему?

— Пока каяться буду, в мыслях раз десять точно согрешу.

Старик только крякнул — а вот Таша отчётливо ощутила, как её щёки обретают подозрительный розоватый окрас.

— А что? Красавчик такой, — служанка хихикнула, — и сложен хорошо, а ряса эта его так обтягивает... и вообще кажется на редкость приличным человеком. Даже для дэя.

— В том и дело, — трактирщик сосредоточенно перекладывал бумажки. — Грешки, тёмные пятна... у каждого есть. Когда их не замечаешь, значит, их скрывают. Когда их скрывают — хотят казаться не теми, кем являются. А когда кто-то хочет казаться не тем, кем является... А, бабы! — старик неожиданно зло сплюнул на пол. — Всё равно не поймёте.

Тряхнув головой, посмотрел на Ташу: с извинением.

Потом взглянул на служанку.

— Марш в комнату, — сухо велел он, — а то отправлю полы драить. Разболталась тут, делать ей нечего.

В молчаливой обиде поклонившись, девушка скрылась в подсобке.

— Счастливого пути, — трактирщик уткнулся в гостевую книгу, — Фаргори-лэн.

Разговор был окончен.

Когда Таша и её новоявленный спутник вышли из трактира, небо только начинало предрассветно сереть.

— Подождите, святой отец, — сказала она. — Я за конём.

— Мне не трудно вас сопроводить.

Пожав плечами, Таша направилась к конюшне, слушая, как шуршат сзади чёрные одежды. Заглянула в длинное здание, ударившее по ноздрям запахом навоза, соломы, лошадей и овса.

Легонько толкнула Шерона, безмятежно спавшего рядом со входом.

— Я уезжаю, — коротко бросила она, когда конюший открыл глаза. Вместе с мальчишкой, мигом вскочившим, дошла до стойла; скормив Принцу яблоко, успокаивающе поглаживала жеребца по морде, пока Шерон его седлал.

Потом повела коня к выходу, где, прислонившись к стене, ждал дэй — но мальчишка, догнав её, радостно помахал бумажным обрывком.

— Госпожа, а карта?

— Ох, точно! Забыла. — Таша благодарно обернулась. — Спасибо.

Протянула руку, однако конюший не выпускал листок из пальцев.

— Нет, я вам объясню! По Равнине прямо-прямо поскачете, видите? Там одна только тропа и есть. Выскочить должны у деревушки Потанми, уже у самой границы. Поедете мимо неё по дороге на запад, вот она, и выскочите прям на тракт. Оттуда до Приграничного пара часов, не больше. Раза в два быстрее доберётесь... Вам чем помочь, святой отец?

Шерон наконец соизволил заметить дэя.

— Благодарю, — откликнулся тот, — но ничем.

— Святой отец ждёт меня, — вмешалась Таша, сунув карту в сумку.

— Вас? Зачем?

— Фаргори-лэн любезно согласилась подвезти меня до границы с Заречной.

Шерон уставился на Ташу. Глаза конюшего смахивали на зелёные блюдца — и заставили девушку, отвернув голову, молча вывести Принца на улицу.

Да. Она и сама знала, что поступает глупо.

Понять бы ещё, почему ей совершенно не хочется брать свои слова обратно...

Приторочить вещи к седлу много времени не заняло.

— Я не хотел бы отсиживаться за хрупкой девичьей спиной, Фаргори-лэн, — мягко вмешался дэй, когда Таша поставила ногу в стремя.

— Принц не любит чужие руки, святой отец. И слушается только меня.

— Неужели?

— Хорошо, будь по-вашему, — девушка устало отступила в сторону: доказать наглядным примером всегда быстрее и проще. — Заберётесь — будете править.

Сразу забираться дэй не стал. Вначале обошёл коня кругом. Затем, чуть склонив голову набок, заглянул Принцу в глаза.

Дружелюбно похлопал непривычно спокойного жеребца по шее — и вспрыгнул в седло; полы фортэньи, раскрывшись, легли на бока Принца чёрными фалдами, открыв чёрные же штаны, скрывавшиеся под ними.

— Фаргори-лэн, вы наговариваете на своего коня, — заметил дэй, протягивая Таше руку.

Она промолчала. Только покашляла удивлённо — прежде чем стянуть перчатки и, приняв помощь, устроиться за задней лукой седла.

Шерон зачем-то провожал их до самых врат Приграничного, не переставая настороженно поглядывать на дэя. За частоколом лента тракта круто забирала влево, на запад, обходя одуванчиковую ловушку Ложных земель, и вдоль дороги грустно шумел берёзовый перелесок.

Равнина казалась не такой и большой. Прищурившись, Таша могла даже разглядеть берёзы на том конце.

Но...

— Благодарю, сын мой.

Дэй кивнул Шерону. Крепче сжал поводья.

И негромко велел:

— Вперёд.

Медленно и осторожно Принц двинулся к Равнине.

А Шерон стоял и смотрел, как белоснежный конь касается копытами листьев одуванчиков — совсем рядом — чтобы миг спустя исчезнуть без следа.

Таша не увидела, когда Принц ступил на Равнину. Лишь почувствовала, как ударил в лицо холодный ветер, заставив зажмуриться.

И когда она открыла глаза, всё вокруг тонуло в густом белёсом тумане.

Принц встал, тревожно всхрапнув. Вязкая туманная стена доставала коню до груди. Таша оглянулась, но частокол Приграничного исчез: вместо него стелилось то же вкрадчивое туманное море, и колкий ветер скользил поверх него.

Если на тракте была предрассветная пора, то здесь царила тёмная серость. Не ночь, не утро, не рассвет.

— Это... Равнина?

— Да, — голос дэя был спокоен.

— А где же Приграничное?

— Далеко.

Дэй тронул белую гриву, и Принц послушно потрусил вперёд, постепенно ускоряя шаг; а Таша начала смутно понимать, каким образом срезался путь через Равнину.

Просто Ложные земли, помимо всех прочих интересных свойств, могли к тому же мгновенно перемещать тебя в пространстве.

Долгое время тишину нарушал лишь приглушённый стук копыт — туман и невидимые одуванчики скрадывали звуки.

— Фаргори-лэн?

— Да?

— У вас очень... цепкие пальцы.

— Это комплимент?

— Простите, если разочарую, но чистая правда. И это вызывает у меня сомнения, останется ли на моих плечах к концу путешествия живое место. Держитесь за пояс, так гораздо удобнее.

Таша кашлянула: ей и за плечи взяться стоило некоторой... заминки.

Но и здесь пришлось признать его правоту.

— Откуда держите путь, святой отец? — спросила она, чтобы поддержать беседу.

Скользкий шёлк пояса выскальзывал из-под пальцев, вынуждая обвить талию дэя и сомкнуть ладони в замок. Для этого пришлось вплотную прижаться к его спине; и когда Таша поняла, что это вновь заставляет её смущаться, сердито фыркнула.

Даже жаль, что ножны с мечом дэй приторочил к седлу. А то он их вроде через плечо носит, вот и вцепилась бы...

— Из Озёрной. Я пастырь в деревеньке у озера Лариэт.

— Лариэт... это у самых гор, кажется?

— Верно.

Некоторое время Таша терпеливо ждала ответных вопросов.

— Фаргори-лэн, я предпочитаю придерживаться мнения, что собеседник сам расскажет то, что хочет и может, — наконец заметил дэй. — Если же он молчит, значит, на то есть причины.

Тонко подмечено.

— Я... из Прадмунта.

— А. Так вы из той самой семьи Фаргори...

— Которые делают тот самый сидр, да.

— Вашей семье и вашей деревне есть чем гордиться.

— Вы бы это нашему пастырю сказали. — Таша зевнула. — Он так не думает.

Серость, со всех сторон — непроглядная серость. Ни света, ни темноты: только серый цвет, только туман и странные скользящие тени. Сознание тоже туманилось, и утопленниками памяти всплывали ненужные воспоминания, ненужные мысли...

...зачем ты спешишь, зачем едешь туда, вновьшептал тонкий голосок на грани сознания; даже если наёмники будут в том трактире, даже если ты их догонишь — тебе с ними не справиться, не спасти Лив, не уйти живой...

...и святоша наверняка их дружок, а ты...

...глупая, глупая, глупая...

— Осторожно!

Таша открыла глаза в тот момент, когда дэй поймал её соскальзывающую руку — прежде, чем она успела упасть с коня.

И судорожно вцепилась в чёрный шёлк.

— Вы задремали, Фаргори-лэн.

— Кажется...

Сердце металось перепуганной кошкой в тёмной коробке.

— Расскажите мне о вашей деревне, Фаргори-лэн.

— Не думаю, что вам...

— Ошибаетесь. Мне будет интересно. Я весь внимание.

Что ж, разговор — хороший способ прогнать сон. Таша оценила заботу. Возможно, в этот момент она бы даже простила дэю, что тот оккупировал её коня...

Если бы, конечно, это действительно её задевало.

— Ну... Прадмунт...

— Вы не больно-то жалуете своего пастыря, Фаргори-лэн, — дэй облегчил ей задачу.

— Я не обязана его любить, святой отец.

— А уважать?

Таша помолчала, обдумывая ответ.

Оскорбление церкви и её слуг — богохульство. Оскорбление своего пастыря — тем более. И, будь Таша дома, за любые её сомнительные слова последовала бы кара. Если бы, конечно, кто-то услужливо донёс о них пастырю; а когда ты бросал эти слова не в кругу семьи, это было почти гарантировано.

Но она далеко от дома. А дэй — не их пастырь.

И что-то подсказывало Таше, что все её слова останутся между ними двумя.

— Он упивается своей властью. Тем, что может поставить на колени любого, — всё-таки сказала она. — И просто... фанатик.

— Но если он искренне верит в то, что делает, это уже заслуживает уважения.

— Верит? Да это не вера, это...

— Фанатизм — крайность, но крайность прежде всего веры, которая и должна быть в пастыре. Если вам встретится один из тех ханжей в рясе, коих, к сожалению, немало... или один из тех, кто пользуется своим положением, дабы вершить отвратительные, страшные дела — с такими же девочками, как вы, или с мальчиками, или с совсем детьми... вы поймёте, что есть вещи похуже фанатизма.

Когда Таша поняла, что она здесь не единственный богохульник — она досадливо осознала, что спутнику вновь удалось лишить её дара речи.

Какой интересный дэй, однако.

— Зимой пришлый колдун изнасиловал мою подругу, — вымолвила она потом. — А потом наш пастырь всерьёз думал о том, чтобы её утопить. Как обесчещенную. Как в старые добрые времени, только во имя Богини. Чистой смертью смыть грязь с души.

— Но наверняка кое-кто из селян был с ним согласен. Нравы деревенских жителей всегда оставляли желать... большей широты. А изнасилование для них — вечное клеймо. Сами знаете.

— И что?

— Представьте теперь, что ждало бы эту девочку в будущем.

Представить было нетрудно.

Начало этого будущего Таша уже видела.

Косые взгляды. Шёпот за спиной, жалость... смех? Надменность, снисходительность, презрение. Одиночество — ведь все брезгуют взять в жёны 'нечистую'; непонимание — ведь ты ни в чём не виновата; ненависть — ко всем этим чистым людям...

Уйти — страх, неизвестность и один шанс из ста, что найдёшь своё место. Остаться — пустой дом и потрескивание углей в абсолютной тишине. Тишине, которая сводит с ума.

И кто придёт на твои похороны, когда ты умрёшь?..

— Так её утопили? — спросил дэй, когда молчание затянулось.

— Нет. Пастырь смилостивился. Но в итоге она сбежала из дому, чтобы не позорить семью... и не терпеть такое отношение. Подалась в большой город, думаю.

— Надо полагать, родители не особо рвались её искать.

— Нет. С тех пор её больше никто не видел.

— Вы знаете, что с ней сталось?

— Нет.

— Тогда не факт, что умереть для неё не было бы лучшим вариантом.

Таша не нашлась, что возразить.

— Пожалуй, — помолчав, сказала она, — лучше поговорить о другом.

Какое-то время всматривалась в туманную серость, ожидая ответа.

— Рассвет скоро, Фаргори-лэн, — бросил дэй. — Там будет легче. Поверьте.

И почему кажется, что он говорит не только о погоде? Даже не столько о погоде...

Да. Попутчик Таше определённо попался интересный.

И, кажется, их недолгое общее путешествие обещало выйти весьма занимательным.

Когда солнце пробилось сквозь серость, заволакивавшую небо, выяснилось, что уже за полдень. С первыми же солнечными лучами туман рассеялся, будто его и не было, и взору открылись белые одуванчиковые просторы с сиреневыми крапинками чертополоха; ветер потеплел и повеял сладким, небо засияло безупречной лазурью — лишь где-то на горизонте дрейфовали ватные кручи облаков.

И Таша не сразу вспомнила, что, когда она смотрела на Равнину из трактирного окна — одуванчики были не белыми, а жёлтыми.

Она не поняла, каким образом дэй умудрился не потерять тропу в тумане, но сейчас они скакали прямо по ней. Тропка была прямой, как натянутая нить, почти столь же узкой, но отчётливо видной — и Ташу это только насторожило. Не так часто путники захаживали на Равнину, чтобы её протоптать.

— Пора сделать привал, — произнёс дэй.

— Но... я думала, когда мы минуем Равнину...

— Боюсь, к этому времени ваш конь успеет порядком выдохнуться.

— И где тогда... привалимся? — Таша оглядела окружающие просторы: картина была не то чтобы безрадостная, но вот её бескрайность не особо веселила.

— За рекой.

— За какой... а.

Река, казалось, возникла впереди только потому, что её упомянули. Вместе с шумом бегущей воды, которого — Таша готова была поклясться — слышно до этого не было. Скорее не река, а речушка, через которую кто-то перекинул резной каменный мост коромыслом.

Под такими в сказках всегда сидят тролли...

Ах, да. Никаких троллей. Ложные земли ведь не держат зла.

Когда цокот копыт колокольчиком зазвенел по мосту, Таша увидела, как под ним вода весело струится по камням жидким хрусталём. Речка была совсем мелкой, едва ли по колено.

— Мы же хотели сделать привал, — напомнила девушка, когда Принц благополучно порысил по другому берегу.

— Не у самой реки.

— Почему? Мы бы заодно...

— Не стоит пить из реки, текущей по Ложным землям. Ни человеку, ни коню. В конце концов, здесь ничто не является тем, чем кажется, верно?

Таша промолчала. Возможно, ей лишь почудилось по скользнувшей в его словах интонации...

Но у неё возникло смутное ощущение, что сам дэй видел как раз не реку, а то, что казалось рекой.

В какой-то момент шум воды за спиной пропал. Так же резко, как и появился.

— А вот теперь привал.

Клирик осадил Принца там, где у обочины дороги примостились два плоских булыжника: больших и круглых, похожих на низкие каменные табуреты. Единственных на всю округу. Откуда они здесь взялись, оставалось загадкой.

Впрочем, на Равнине загадок было так много, что Таша уже почти не удивлялась.

Присев на камни, оба поели. Таша сжевала медовую лепёшку, которую выудила из сумки, дэй — пару пресных из своей котомки. Вида они были не слишком аппетитного, однако даже их поиск довольно-таки затянулся; а ещё в ходе этих поисков клирик выложил на камень буханку ржаного хлеба — и Таша вынуждена была признать, что лепёшки явно были предпочтительнее. Решилась было предложить попутчику свою снедь, но, уже разомкнув губы, застеснялась невесть чего.

Потом прислушалась к тонкому голоску разума, напоминавшему, что еда им с Лив самим ещё пригодится. Сердито дожевав лепёшку, которая не особо хотела лезть в горло, скатилась с камня, чтобы растянуться на ковре из одуванчиков.

В воцарившейся тишине слышно было, как шуршат на ветру зелёные листья и пофыркивает Принц, хрумкая пушистые белые шарики соцветий. Заложив руки за голову, Таша украдкой взглянула на дэя. Тот сидел, глядя куда-то вдаль, подперев подбородок рукой — и от него веяло неким... умиротворением. Светлым, почти ощутимым, словно лёгкий аромат свежих духов.

Странно, но в его присутствии Таше действительно было спокойнее. Бездна тревог исчезла, уступив место тихой глади привычных мыслей. И даже ком в груди, казалось, растворился. Может, просто выглянувшее солнце подняло настроение?

Хотя... наверное, на Равнине и солнце вполне может выглянуть потому, что у тебя настроение поднялось.

Интересно, они так и будут молчать?..

— Не самое подходящее место для разговоров. — Ветер донёс ответ на незаданный вопрос. — Тут и мысли порой материальны, не то что слова.

Глядя на клирика, Таша удивлённо вскинула брови. Потом, вспомнив, что она уже почти привыкла ничему не удивляться, отвела глаза. Сощурилась, глядя на рыхлое облако, подкрадывавшееся к солнцу по небесной прозрачности: оно клевером скользило по лазурной глади, плавно меняя очертания...

А потом Таша закрыла глаза — и подумала, что оставшееся привальное время лучше скоротать в остро необходимом сне.

Когда они наконец покинули Ложные земли, и копыта Принца коснулись широкой пыльной дороги — две колеи, добротно изъезженные телегами, разделённые узкой зелёной полоской ромашек и подорожников, — Таша оглянулась, чтобы увидеть, что они оставили позади.

Широкая, мирно цветущая Равнина вновь окрасилась одуванчиковой желтизной. За ней ровным рядком сияли берёзовые кроны, вызолоченные солнцем, медленно катившимся к горизонту... а за берёзами не было ни тракта, ни Приграничного. Одни лишь бескрайние луга с редкими перелесками.

И никаких следов реки.

Чудеса, да и только...

— Древняя магия — странная вещь, — заметил дэй, будто вновь неведомым образом угадал её мысли.

— Да. Не поспоришь. — Таша, отвернувшись, вгляделась в пёстрые крыши небольшой деревеньки, маячившие впереди. — Это Потанми, надеюсь?

— Скоро проверим.

— Как?

— Думаю, нам должен попасться указатель.

Указатель вскоре действительно попался. Вместе с сенокосным лугом, раскинувшимся подле него. Таша издали услышала отзвуки музыки и певучих голосов; когда они подъехали к лугу, то увидели, что жители Потанми копнили сено. Сейчас крестьяне прервались на передышку — но, завидев пришлых, девушки оборвали песню, а парни убрали от губ деревянные дудочки.

Потом на ноги поднялся седобородый деревенский староста. Махнул рукой, привлекая внимание всадников — и, прокряхтевшись, прокричал усталым путникам приглашение присоединиться к их отдыху и не побрезговать пшенкой с маслицем. И коню, если надо, корма зададут...

Вскоре Принц с высочайшего позволения старосты уже общипывал сенные валы в сажень высотой, а Таша уплетала пшеничную кашу под жалостливыми взорами деревенских баб: дома соседкам тоже только дай было поохать о её худобе да бледности. Дэй от пшенки отказался, однако колодезной водички с ломтем свежевыпеченного хлеба вкусил с удовольствием.

А ведь в Прадмунте тоже сенокос. И сейчас Ташина семья была бы на лугу, и Таша с Гастом — сыном деревенского головы, единственным её другом — хихикали над жеманством девчонок, хвастающих праздничными нарядами. А потом кидались бы сеном друг в дружку, и пели, и танцевали, и с другими ребятами бегали по ягоды и на озеро; и Лив дразнилась бы тоненьким ехидным голоском, а мама прятала улыбку за мнимой строгостью...

Пшенка резко утратила вкус.

Но слёз не было.

— Откуда и куда путь держите, святой отец? — учтиво вопросил староста.

— Из Озёрной в Заречную.

Крестьяне закивали, вполне удовлетворённые ответом.

— А девочка — ваша?..

— Племянница, — без промедления отозвался дэй.

Хоть Таша понимала, что честное 'случайная попутчица' наверняка обрекло бы их обоих на обстрел косыми взглядами — ответ заставил её почти поперхнуться.

— Красавица она у вас. Из благородных лэн, видать?

Видимо, шёлковое платье и бархатный плащ — даже в нынешнем состоянии, порядком изгвазданном — произвели должное впечатление; и после секундного промедления дэй кивнул.

А староста, кивнув в ответ, задумчиво потеребил длинную бороду.

— Маришка, — крикнул он потом, обращаясь к девушкам поодаль, — а, Маришк!

Темнокудрая девица в алом сарафане вмиг прервала прицельное перебрасывание шутками с молодыми людьми.

— Да, дедушка? — смиренно откликнулась она.

— Порадуй песней знатных гостей! Не из народных, из легенд старинных... или из своих. Маришка у нас песни складывает, — пояснил старик с нескрываемой гордостью. — Видать, в племянницу мою, тётку-менестреля пошла. Та и лютню свою ей завещала. Все певцы, кто к нам забредал, Маришку в ученицы забрать порывались, да я не отпустил. У меня ж больше никого: детей богиня раньше срока прибрала, из внуков она одна... вот как за мной смерть явится, пускай идёт, если хочет. Недолго ждать осталось.

— Не девичье это занятие, по тавернам разгуливать, дома-семьи не имея, — буркнула сухонькая старушка в синей шали, сидевшая рядом с Ташей.

Впрочем, её никто не слышал и не слушал.

Маришка ломаться не стала. Лишь попросила принести лютню. Какой-то юркий мальчонка быстро побежал в деревню; вернувшись, осторожно и бережно, как величайшее сокровище, передал инструмент хозяйке — и та, подкрутив колки, приласкала пальцами струны, отозвавшиеся нежной россыпью звуков.

А потом в переливы мелодии органично, как дыхание, вплёлся низкий бархат девичьего голоса.

Паладины огня... это то, что мы знали всегда:

Кто подарит нам ветер, когда божества не хранят?

Кто коснётся плеча, когда нет ни меча, ни коня,

И найдёт, и удержит, всегда возвращая назад?

Паладины мечты... в ураганах — звездой-маяком

Неизменно светя, чтобы мы успевали на свет.

Ты не видишь лица, да и голос тебе незнаком,

Только это — тот голос, в котором ты слышишь ответ.

Паладины любви... и нужны ли любые слова?

Или просто улыбка, и просто костёр, и рука...

Подойди. Посмотри. В его взгляде — туман и трава,

И дороги, и солнце. И радуга. И облака.

Паладины огня... и пути, и полётов во сне:

Это те, кого ждёшь, это те, кто спускается вниз

И живёт среди нас, предпочтя своё небо — земле,

Чтоб вершины и ветер — всем тем, кто тоскует о них*.

(*прим.: стихи Марка Шейдона)

Когда голос истаял в вечернем воздухе, напоенном завороженной тишиной, дэй первым сомкнул ладони в негромком хлопке.

Звук вернул Ташу в реальность, заставил вынырнуть из сияющей пустоты, куда унесли её бархатные волны певучих нот — и, задумчиво склонив голову, захлопать тоже; а там и притихшие крестьяне зашевелились, подхватив аплодисменты, огласив луг восторженным шумом.

Не хлопал один лишь староста.

Он был слишком занят тем, что тёр рукавами глаза.

— Что за пладины-то такие? — смущённым шёпотом осведомилась Ташина соседка.

— Орден странствующих рыцарей, — машинально ответила Таша. — Они отрекались от семьи и давали обет безбрачия... но орден распался двести лет назад.

И пытливо следила за Маришкой, которая медленно отвела руку от затихших струн.

Показалось или нет? В конце концов, Таша всего-то пару раз на неё глаза подняла...

— Эх, хороша песня, — наконец выговорил староста, отняв руки от мокрого лица. — А я её раньше не слышал, Маришк.

— Ты не мог, дедушка, — девушка пожала плечами. — Я её прямо сейчас и сложила.

— Сейчас? Эвона как, — старик восторженно пожевал губами воздух. — И с чего тебя про паладинов-то петь потянуло, а?

— Видно, так звёзды сошлись.

Объяснение всех вполне удовлетворило. Всем ведь известно, что каждый менестрель немного пророк. Мол, в колыбели его в лоб целует светлый дух песен и музыки, и этот же самый дух потом нашептывает, как и когда сложить новую песнь — или исполнить уже сложенную. А духам с небес виднее, что к чему...

Скоро крестьяне попрощались со зваными гостями и покатили сенные валы к местам, где нужно ставить копны. Принц же понёс своих седоков в сторону тракта; и, сидя за спиной дэя, оглядываясь на крашеные крыши, медленно растворяющиеся в лазурном горизонте — Таша всё ещё слышала отзвуки песни, на удивление крепко врезавшейся в память.

Таше тоже было прекрасно известно о сложных взаимоотношениях менестрелей с духами. Это-то и заставляло её теперь кусать губы. Потому что баллада о паладинах, которая вполне могла оказаться пророчеством — была нежной и влекущей, была прекрасной и щемящей, была достойна звучать в залах княжеских дворцов...

И, кажется, Маришка пела её, не сводя взгляда обсидиановых глаз с Ташиного лица.

* * *

— Вижу, ты так и не усвоил защиту Норлори, — констатировал Герланд, пока Алексас поднимался с дощатого пола.

— Просто вы сегодня были на редкость быстры, — буркнул юноша, пытаясь оценить размеры будущего синяка на скуле.

— Не всё же тебя щадить. — Альв встал в стойку, и зеркала по стенам фехтовального зала повторили его движение. — Что ж, повторюсь. Защита Норлори блокирует высокие удары — как мой, который ты пропустил. Итак, встаёшь в 'боковую крышу'... нет, руку с мечом поднимаешь вот так... да, вот так. Теперь смотри: запястье не поворачивается в положение супинации*, удар более горизонтальный, проходит по диагонали слева. Чтобы защититься, подними руку...

(*прим.: вращательное движение предплечья наружу до положения, при котором кисть обращена ладонью вверх)

— Я знаю, — огрызнулся Алексас, успешно приняв клинок учителя на лезвие ближе к эфесу.

— Ты это будешь говорить противнику, когда тебя зарубят?

Алексас, вспыхнув, безукоризненно провёл удар в верхнюю часть лица — но меч прошёл сквозь голову альва, будто не заметив её.

Альвийские штучки, чтоб их! Звёздные Люди и привычные законы материальности были понятиями не то чтобы несовместимыми, но весьма редко совместимыми.

— Неплохо. Да, этот удар является оптимальным ответом. Из такой позиции противнику сложно быстро возвратиться в защиту, — отступив на шаг, Герланд бесстрастно откинул с гладкого лба тёмные кудри. — На сегодня всё. Чтобы до завтра отработал Норлори, я проверю.

— Конечно.

Алексас смотрел, как учитель покидает зал. Потом подошёл к одной из зеркальных стен. Смерил собственное отражение мрачным донельзя взглядом.

Сплюнув в сторону, вернул тренировочный меч на стойку и закрыл глаза.

— Вэм эйс минтэм*, — произнёс он.

(*прим.: сила и разум (староалл.)

Никаких завихрений пространства. Никаких полётов и провалов в сияющие порталы. Никаких ощущений, кроме тех, что ты спокойно стоишь на месте.

Но когда Алексас вновь посмотрел вокруг — вместо фехтовального зала он уже был в гостиной дома магистра Торнори.

Штаб-квартиру 'Тёмного венца' защищали невероятно сложные чары, в народе известные как 'феномен разделённых пространств'. Суть заключалась в том, что в одном особняке мирно сосуществовали два разных здания: словно в одну коробку вложили другую, лишь немногим меньше по размеру — но при этом неведомым образом не занимавшую ни капли того пространства, куда её поместили. В итоге обе коробки можно было наполнять и использовать так спокойно, будто они просто стояли рядом. Посторонние могли сколько угодно пробираться в дом, но неизменно оказались бы в домашней обители магистра: в штаб-квартиру способны были попасть лишь избранные, знавшие пароль. А, зная его, могли спокойно перемещаться между зданиями, даже находясь внутри одного из них.

Надо сказать, Джеми с Алексасом крупно повезло, что они находились в городе на легальном положении. По законам Подгорного королевства политических преступников не выдавали властям Срединного — но при опознании шпионами, коих в Камнестольном хватало, преступников вполне могли захватить тайно. Так что иные члены 'Венца' провели все годы, минувшие с Кровеснежной ночи, запертыми в штаб-квартире: единственном месте, куда королевским ищейкам вход был заказан.

— Знаешь, ты всё-таки ужасный гордец, — высказался Джеми, пока Алексас шёл по узкому коридору, расписанному пейзажами Срединного королевства: магистр Торнори обустроил своё обиталище с уютом. — И на уроках ведёшь себя абсолютно несносно.

— У меня плохое настроение.

— А, ну да. Целую ночь убил на медовые речи, а на балкон тебя так и не пустили...

Алексас, не ответив, хлопнул дверью их комнаты. Достал из шкафа баночку с лекарством. Сев за туалетный столик, щедро натёр скулу прозрачной мазью.

— Когда-нибудь я его одолею, — спокойно сказал Алексас, когда по комнате поплыл острый аромат пронзительно-пряных трав: наблюдая в зеркале, как свежая ссадина подживает на глазах.

— Одолеть альва может разве что амадэй* какой-нибудь. Герланд сам говорил.

(*прим.: амадэй — возлюбленный богиней (староалл.)

— Я помню. Но я всё равно его одолею.

— Когда-нибудь и я магистра одолею, — вздохнул Джеми. — Может быть... но ничего, тяжелее всего в учении!

Алексас промолчал. Лишь кивнул удовлетворённо, когда от ссадины осталась лишь лёгкая краснота.

Потом перевёл взгляд выше, на отражение портрета, висевшего рядом с кроватью — и Джеми почувствовал, как брат вздохнул.

С портрета на них смотрели родители. До того, как тело Алексаса погребли в фамильном склепе Торнори, он был поразительно похож на отца: высокий, широкоплечий, с чёткими чертами... даже глаза у них были одинаковые — пронзительно-синие, с жёлтым ободком вокруг зрачка, похожим на крохотную золотую корону. Правда, от усов и небольшой бородки, которые носил отец, Алексас отказался — по мнению Джеми, зря: с усами и бородой выходил вылитый паладин со старинных гравюр.

Джеми уродился в мать, унаследовав её кудри, веснушки, светлую васильковость очей и женственность черт. Рост отцовский, но эта материнская тонкая кость... иногда Джеми с отвращением думал, что обряди его в платье, и из него вышла бы симпатичная девочка. И тем хуже, что симпатичная.

Джеми знал родителей лишь по этому портрету — а вот Алексас их помнил. И не только родителей, но и их убийцу. На момент Кровеснежной ночи Алексасу было всего пять, однако он часто говорил про девушку с окровавленным мечом: похожую на обычную смертную девчонку, но с альвийскими искрами в тёмной бездне бесстрастных глаз. Он постоянно её вспоминал — чтобы не забыть до той поры, когда сможет найти; а что найдёт, Алексас не сомневался. Не так уж много полуальвов разгуливает по Срединному. Само существование полукровок — нонсенс, который альвы отрицают. Ещё бы, для Звёздных Людей смертные — низшая раса, ниже деревьев и животных, и признать, что иные альвы готовы разделить ложе с кем-то хуже скота...

Именно поэтому Алексас так стремился одолеть Герланда, а Джеми силился освоить все боевые каскады. Пусть младший Сэмпер не помнил убийцу родителей, зато прекрасно знал, кто повинен в Кровеснежной ночи.

И на чьих руках в конечном счёте кровь всех, кто погиб во дворце.

— Ну вот, — когда Алексас отвёл взгляд от портрета, в голосе его не было и тени сентиментальности, — к сегодняшней ночи готов.

— Ты опять под тот балкон собрался?!

— Не знаю, как ты, а я жутко хочу чаю. — Алексас не обратил на стон брата ни малейшего внимания. — Предлагаю наведаться на кухню.

Джеми, поразмыслив, перехватил контроль над телом и спустился на первый этаж: туда, где на маленькой кухоньке колдовала над кастрюльками седовласая старушка.

— Добрый вечер, Шерлаг-лиэн*...

(*прим.: уважительное обращение к замужней женщине)

— А, Тшэми! — завидев его, домоправительница магистра ласково улыбнулась, отчего лицо её стало ещё морщинистее. За годы работы в этом доме старушка в совершенстве овладела аллигранским, но вот от подгорного акцента избавиться так и не смогла. — Тшай?

— Не отказался бы.

— Как раз вскипэло, — госпожа Шерлаг подхватила с печи чугунный чайник. Вскоре она уже протягивала Джеми кружку, истекавшую ароматным дымком. — С льимоном, как ты льюбишь!

Чтобы принять вожделенный напиток, Джеми пришлось нагнуться: старушка-цверг едва доставала ему до бёдер. Правда, у всех цвергов недостаток роста вполне компенсировался широтой кости и силой, так что даже сейчас Шерлаг-лиэн смогла бы за себя постоять — а уж если б цверги в один прекрасный день сравнялись ростом с людьми...

— Яблоками пахнет, — принюхавшись, воодушевлённо заметил Джеми. — Пирог, что ли?

— До обэда — и не метштай! — Шерлаг-лиэн погрозила ему поварёшкой. — Тоше мне, будэт тут аппэтит пэрэбивать...

— Да я только спросил. — Он понуро опустил взгляд на лимонную дольку, дрейфовавшую по чайной ряби. — Спасибо!

На полпути в комнату Джеми вынужден был остановиться — бедро обожгло жаром нагревшегося металла. Поставив кружку на каменную ступень винтовой лестницы, вытащил из кармана двустороннее зеркальце.

И, откинув серебряную крышку, почтительно осведомился:

— Да, учитель?

Вместо его отражения в стекле маячило обеспокоенное лицо магистра.

— Джеми? — старик сощурил блеклые глаза. — Где вы?

— Дома. А что?

— А... нет, пустяки. Просто я... встревожился, — магистр коротко выдохнул. — И, кажется, моя тревога связана с тобой.

Пальцы Джеми невольно дрогнули.

У магистра Торнори был особый дар: он предчувствовал как радости, так и беды тех, кто близок к нему. Но если в молодости придворный маг короля Подгорного безошибочно угадывал, с чем связано то или иное предчувствие, то к старости восприимчивость его несколько угасла.

К примеру, год назад магистр ощутил смутное беспокойство за Алексаса — однако не отсоветовал ему рейд в Адамантскую тюрьму.

— Странное чувство, — старик теребил полупрозрачную бороду. — За тебя тревожно... но не только. Как подумаю о Найдже, Бэрри, Герланде...

— Что, за них тоже? — Джеми непроизвольно сжал зеркальце крепче. — Значит, опасность грозит всем нам?

Морщины на щеках магистра, казалось, прорезались глубже.

— Возможно. Впрочем, на меня полагаться... сам понимаешь, — старик прикрыл глаза. — И почему я не могу, как раньше? Где, что и когда...

— Ничего, учитель, — из зазеркалья послышался жизнерадостный голос Найджа, — всё будет хорошо! Сдюжим, что бы там ни грозило!

Магистр только сощурился, неотрывно глядя на Джеми.

— Будьте осторожнее, хорошо?

Тот вздохнул:

— Как всегда.

— Я серьёзно, Джеми. Думаю, в ближайшие дни вам не стоит выходить из дома.

— Посмотрим, — промурлыкал Алексас.

— Можно, учитель?..

Зеркальная картинка дёрнулась, и лицо магистра сменилось ликом его ассистента.

— Напоминаю, — сурово проговорил Найдж, — что опасность не отменяет нашего урока. — И тут же весело подмигнул. — Правда, сегодня я тебя пораньше отпущу.

— С чего бы это?

— Мы с Бэрри идём на оперу. Труппа 'Ларвы'... это Арпагенский театр, крупнейший... с гастролями приехала.

— Здорово, — неуверенно отозвался Джеми: он никогда особо не разделял любви брата к музыке. — А что за опера?

— 'Лина'. Трагическая история любви Ликбера Великого. — Найдж стоически хмыкнул. — Бэрри понравится, думаю. Как раз по её части... любовь, страдания, слёзы и прочая розовая...

— Что-о?

В зазеркальном голосе дочери Герланда слышались холодные нотки её отца; и в профиле Найджа, резко обернувшегося на нечто за своей спиной, отразился почти ужас.

— Значит, вот как. — Джеми не видел лица Бэрри, однако нехороший прищур отчётливо читался в её интонациях. — За глаза меня критикуешь.

— Нет! Конечно, нет, Бэрри! Я просто... — колдун торопливо махнул рукой. — Джеми, до вечера!

Щелчок, с которым кто-то по ту сторону стекла хлопнул крышкой зеркальца — и лицо Найджа исчезло, утонув в непроглядной темноте.

Закрыв своё зеркало, Джеми вернул его в карман: прежде чем в задумчивости шагнуть наверх.

— Загадочная история...

— Ты чай забыл, — с состраданием заметил Алексас.

Джеми, послушно развернувшись, нагнулся за кружкой.

— Как думаешь, эта опасность связана с 'крысой'?

— Наверняка, — старший брат помолчал. — Знаешь... я тут подумал...

— М?

— Защита штаб-квартиры безупречна. Заклятие замкнуто на жизнях Основателей. Его собственноручно творили Герланд и магистр Торнори. Альвийские чары... ты правда думаешь, что кто-то так легко мог их изменить?

— На что ты намекаешь?

— 'Крыса' наверняка посвящена в секреты охранной системы.

Джеми застыл, занеся ногу для шага на следующую ступеньку.

— Ты серьёзно? — глухо прошептал он. — Думаешь, кто-то из Основателей?..

И откуда-то знал, что Алексас кусает нематериальные губы.

— Всё может быть, — наконец проговорил брат. — Мне самому паршиво от этих подозрений, но...

— Да нет, это не могут быть они! Наверняка кто-то из колдунов просто разобрался в системе!

Алексас явно покачал головой.

— Ладно. Завтра всё узнаем... надеюсь, — брат вздохнул. — А теперь пей чай и читай свои 'Правила паладина', так и быть. Час до урока у тебя вроде бы есть.

Наконец вернувшись в комнату, Джеми опустился в кресло. Послушно прихлебнул из кружки.

И подозрительно осведомился:

— Ты не хочешь вернуть себе контроль?

— Предпочту оставить время на вечер.

— Он же поход под чужой балкон.

— Именно.

— Опять за своё! А как же опасность?

— Опасностей бояться — заговорщиком не становиться.

— Понятно. Сластолюбец паршивый.

— Я тоже тебя люблю.

* * *

Дэй простился с Ташей у ворот трактира в Приграничном, рассыпавшись в благодарностях и отсыпавшись горстью медяков.

— Не стоит благодарности, святой отец, — держа Принца под уздцы, Таша склонила голову. Небо над ними уже густело летними сумерками. — Удачи вам с вашим делом.

— Как и вам... с вашим. — Дэй поднял ладонь в благословляющем жесте. — Да хранит вас Богиня, Фаргори-лэн.

Таша, сглотнув, кивнула.

Отогнав смутное ощущение, что ему точно известно, какое дело ей предстоит.

И, ступив за деревянные ворота, оставляя дэя за спиной, направилась к конюшне.

Поначалу угрюмый мужик-конюх, расседлывавший Принца, был не особо рад её присутствию в своей вотчине. Но по мере того, как Таша, придерживая коня, с льстивой беззаботностью болтала о лошадях, трудностях работы конюха и мастерстве, с которым её собеседник с этой работой справляется — в бороде его постепенно проявлялась улыбка.

— Знаете, — Таша наконец рискнула заговорить о том, что её действительно интересовало, — а вы не видели случайно...

...это было похоже на поцелуй холодного ветра, на рывок нитки, привязанной к руке. Просто что-то вдруг заставило Ташу обернуться.

И столкнуться взглядом с другим взглядом. Взглядом серых, светлых, внимательных глаз.

Под которыми на смуглой коже белели три полоски рваного шрама.

Она замерла, чувствуя себя птицей, застывшей в вершке от силка — но убийца её матери просто скользнул равнодушным взглядом по ней, Принцу и конюху. Продолжил путь мимо открытых дверей конюшни: в компании двух знакомых наёмников.

И Таша поняла, что на самом деле он вовсе не приглядывался к ней. Он даже не остановился.

Просто для неё то мгновение, на которое они встретились взглядами, растянулось в вечность.

— Не видел чего?

Удивлённый голос конюха вывел Ташу из оцепенения.

Очень вовремя.

— Нет... нет, ничего, — быстро всучив ему мелкую монетку, она торопливо выскочила из денника. — Дальше сами справитесь, думаю. Спасибо!

И, рванув на улицу, выбежала из конюшни: как раз вовремя, чтобы увидеть, как все трое скрываются за дверью таверны.

Неужели догнала? Неужели — шанс?

Вот так сразу, вот так просто...

Таша вприпрыжку побежала в трактир. Швырнув на стол монеты, полученные от дэя, вырвала ключ из рук хозяйки; рванула по длинному коридору в поисках предназначенной ей комнаты.

Откровенно говоря, эту часть плана Таша выработать так и не успела. Того, что будет делать, когда её погоня подойдёт к концу.

Но на ум приходила одна импровизация — и оставалось надеяться, что она сработает.

Прикрыв за собой дверь, девушка швырнула сумку на кровать. Распахнула окно, скинула плащ и платье. Затем опустилась на колени.

Сосредоточилась.

...раз...

...два...

...три.

Готово.

Мир человека и мир зверя были разными реальностями. Для зверя то, что ты видишь, становилось далеко не самым главным: куда важнее оказывалось то, что ты слышишь и ощущаешь. След служанки, прибиравшейся в комнате, висел в воздухе блеклой розоватой дымкой; характерные пурпурные нотки указывали, что это молодая брюнетка, а салатовые разводы свидетельствовали, что девушка была в благостном расположении духа. Запахи коридора, оставшегося за дверью, пёстрыми линиями вползали в щели косяка. Шорох мышиных лапок под кроватью слышался в другой тональности, нежели ржание лошадей, быстрые шаги прислуги были парой октав выше басовитого шлёпанья конюха...

Таша, возьми себя в руки!

Маленькая белая кошка когтистой лапой поддела дверь, которую Таша предусмотрительно не заперла. Выскользнула в пустой коридор. Вихрь запахов, обрушившихся на нос, поначалу заставил ощутить себя так, словно её кинули в глубину бушующих вод; но, принюхавшись, она всё же разделила массив ароматов на отдельные потоки.

Их было много, очень много. Иные Ташу порядком удивили: например, две туманные дорожки, песочная и голубая — сладкие и гнилостные, как тлеющие цветы. Запахи, которые вряд ли могли принадлежать людям.

Однако куда больше её заинтересовал сиренево-золотистый облачный след.

До боли знакомый.

Таша бежала по коридору, пока след не привёл к запертой двери. Тогда она скользнула обратно, считая комнаты; вернувшись в свою, кое-как лапкой прикрыла дверь — и, вспрыгнув на подоконник, выскочила на задний двор. Пробежавшись по утоптанной земле, отсчитала пять окон.

Вскарабкавшись на карниз шестого, влезла в открытую форточку.

Лив правда была тут: цветочное облако золотистой сирени, сиявшее на постели. Вокруг клубились другие запахи — грязно-синяя полоса, жирная болотно-зелёная линия. К запахам наёмников примешивались полутона старой кожи, потные разводы, хмельные спирали... и острый, перебивающий все остальные — отзвук страха: такого, что шерсть на загривке дыбилась.

Таша удивилась, когда поняла, что запаха их главаря в комнате нет. Даже отзвука. И поскольку предположение, что он ничем не пах, Таша сочла глупым — оставалось предположить, что он по каким-то причинам не заходил в комнату.

Но главным было то, что от всех её врагов в комнате остались одни лишь запахи.

Белая кошка спрыгнула на пол и подбежала к двери.

...раз, два...

Комнату заперли на ключ. Ожидаемо. Лив лежала на одной из кроватей, свернувшись калачиком, сонно посапывая — бледная, с синяками на осунувшемся личике.

— Лив!

Руки подрагивали, голова кружилась в нервной лихорадке. Таша потрясла сестру за плечо — безрезультатно.

— Лииив!

Как там Шерон сказал? 'Бледная, глаза неживые, как за ниточки кто-то дёргает'...

Без магии дело явно не обошлось.

Что они с тобой сделали, стрекоза?..

В коридоре послышались шаги; Таша не знала, чьи — но узнавать не хотела. Распахнула окно, подхватив сестру на руки, кое-как вскарабкалась на подоконник. Лив при этом немилосердно трясло, однако сестрёнка продолжала безмятежно сопеть.

Теперь спрыгнуть во двор, подцепить створку окна одним пальцем...

На заднем дворе, к счастью, по-прежнему не было ни души. Так что прогулку Таши в несколько необычно одетом — точнее, обычно неодетом — виде никто не лицезрел.

Вернувшись в комнату, она стремительно натянула одежду. Оставив ключ на тумбочке, перекинула сумку через плечо. Вновь покинула здание трактира через окно — и, пробираясь к конюшне со спящей сестрёнкой на руках, лихорадочно гадала, когда враги вернутся из таверны. Если только удастся вывести Принца и уехать незаметно... конь устал, конечно, однако далеко ехать не придётся: только бы обратно до Потанми дотянуть, а тамошние жители наверняка дадут им приют.

Но вот дальше...

— Ой!

Завернув за угол, Таша на всём ходу врезалась в кого-то. Едва не уронив Лив, отступила на шаг. Подняла испуганный взгляд.

Но то были не наёмники.

— Простите, — пробормотала Таша, встретив внимательный взгляд молодых людей в тёмных плащах, перехватывая сестру поудобнее. — Простите, я...

— Ничего страшного, — тот, в кого она врезалась, склонил голову набок. — От кого же ты бежишь, милая девочка?

Их было двое. Картинно вьющиеся волосы, приветливые улыбки, бледнокожие, красивые до одурения лица...

И запахи.

Те самые сладкие, нечеловеческие запахи тлеющих цветов.

— Я...

— Это, должно быть, твоя сестрёнка? — голос незнакомца источал солнечный мёд очарования, от которого щемило сердце и сладко ныло под ложечкой. — Что с ней? Выглядит не больно-то хорошо.

— Расскажи, — пропел его товарищ, обволакивая слух бархатной мягкостью слов. — Мы поможем.

— Мне не нужна...

— О, нет. Тебе нужна помощь, — первый склонился ближе: так, что лица их оказались совсем рядом, обдав её яблонным дыханием. — Ты напугана, девочка. Очень напугана. И совсем одна... я же вижу. Но от кого бы вы ни бежали, мы сможем вас защитить.

Таша беспомощно прижала к себе Лив.

— Просто... дайте пройти, — голос её прозвучал отвратительно жалобно. — Пожалуйста.

Но они лишь смотрели, улыбаясь. Надёжно перекрыв узкий проход между стенкой конюшни и зданием трактира. И какая-то часть её хотела бежать, бежать от них со всех ног, но под их улыбками, под их взглядами — такими сочувственными, такими участливыми — ноги отказывались двигаться, и губы сами размыкались, и желали рассказать, и желали попросить...

— Таша!

Услышав своё имя, она вздрогнула.

Посмотрела за спины незнакомцев: одновременно с тем, как те обернулись.

— Я уже вас заждался, — сказал дэй. — Иди сюда.

Он стоял у дверей конюшни. Держа Принца под уздцы — так спокойно и уверенно, будто и правда давно ждал её.

Если бы не тошнотворный, ужасающий аромат тлеющих цветов, Таша вряд ли сделала бы то, что она сделала; но сейчас она просто прошла мимо незнакомцев, в один миг безмолвно расступившихся.

И подошла к дэю.

— Святой отец?.. — шёпотом произнесла она.

— А разве не похож?

— Что вы...

— Хотите спасти сестру? Тогда времени на объяснения нет. Наёмники обнаружат пропажу весьма скоро.

Таша потрясённо смотрела на него.

Он знает?! Откуда? И как вывел Принца, и почему?

Почему ждал меня, почему...

— Таша, вы должны... я прошу вас — довериться мне.

Она смотрела в тёплый серый свет, сиявший в его глазах.

...с другой стороны, так ли это важно: откуда он знает то, что знает? Важно то, что, похоже, он и правда хочет помочь.

А помощь им сейчас ой как пригодится...

Помедлив, Таша кивнула, заставив дэя чуть улыбнуться.

— Хорошо. — Он вспрыгнул в седло. — Едем.

Принц покорно стоял на месте, пока клирик усаживал перед собой спящую Лив. Потом, когда Таша устроилась сзади, сомкнув пальцы на чёрном шёлке, а дэй легонько хлопнул коня по шее — устало порысил к плетню.

— Втроём мы далеко не уедем, — пробормотала Таша, пока они двигались мимо рыночных ларьков. — Принц...

— Далеко и не надо. С наступлением темноты сделаем привал.

— Ну, если так... э, святой отец, нам к другим воротам! — наконец осознав, куда они едут, Таша встрепенулась. — Мы приехали оттуда!

— Фаргори-лэн, вы всерьёз полагаете, что сейчас можете так просто вернуться домой?

В голосе дэя скрывалась насмешка, и Таша, промолчав, опустила глаза.

Эту часть плана она тоже выработать не успела.

— Не будем радовать ваших врагов предсказуемостью, Фаргори-лэн. Когда похитители не найдут вашу сестру там, где они её оставили, они кинутся в погоню. И просто так мы от них не уйдём.

— Я думала...

— Спрятаться в Потанми тоже не выйдет. Ни в нём, ни в других придорожных селениях. Это не те люди, которых остановит кучка крестьян... Откройте ворота, будьте любезны.

Мальчишка-привратник послушно выскочил из будки у ворот, и вскоре Принц уже иноходью припустил по тракту.

— И что вы предлагаете? — осведомилась Таша.

— Провести ночь в Криволесье.

Таша медленно повернула голову: к востоку, где на горизонте зловеще темнела лесная полоса.

Криволесье.

Ещё одна из Ложных земель.

— Святой отец, вы спятили?

— Не думаю.

— Это же Ложные земли! Ночью туда даже нечисть не захаживает!

— Самого леса нам бояться не стоит. А вот нечисть и прочие неприятные особи туда, увы, порой всё-таки захаживают... но этой ночью вас никто не тронет, уверяю.

— С какой стати? По доброте душевной?

— Вот видите: если вы так думаете, значит, ваши преследователи рассудят так же. Только они не учитывают одной вещи.

— Какой же?

— Я с вами.

— И в одиночку сможете противостоять всем 'неприятным особям', что к нам приблизятся? — Таша обратила весьма скептичный взгляд на меч, который дэй снова приторочил к седлу. — Простите, если разочарую, святой отец, но...

— Фаргори-лэн, кажется, мы договорились, что вы мне верите?

Вопрос был риторическим — и заставил Ташу сердито фыркнуть.

Как она могла с ним куда-то поехать? Что на неё нашло, какое безумство? Ох, не кончится это добром. Не кончится.

Сейчас он их с Лив в этом самом Криволесье и...

Таша заткнула голос разума прежде, чем он успел подробно расписать ей картинку изнасилованного выпотрошенного трупа: её собственного.

Нет. Если бы дэй был заодно с наёмниками, ему достаточно было не пустить её на коня. Потянуть время, пока подельники не вернутся из таверны. А то и подать им сигнал, чтобы вернулись поскорее.

И уж точно не следовало услужливо выводить Принца из конюшни, попутно отгоняя от Таши неких подозрительных молодых людей.

Только вот если учесть, что всё это нисколько не отменяет его собственной подозрительности...

Ладно, решила она. Яблоки по осени собирают. Увидим.

Если что — без боя я не сдамся.

Ещё бы голос разума так не донимал... он частенько критиковал свою хозяйку, и в большинстве случаев скрывал за критикой действительно разумные вещи; но, судя по всему, в ближайшее время Таше не раз придётся поступать не совсем разумно.

Если не сказать 'совсем не разумно'.

Принц свернул с тракта, и впереди свилась золотистая ленточка пыльной дороги. Солнце уползало за стену далёких гор, пока Криволесье, приближавшееся с каждым перестуком копыт, распахивало гостеприимные могильные объятия.

Что ж, подумала Таша, из-за плеча дэя косясь на мирно спящую Лив, как говорила мама... когда ничего другого не остаётся, приходится расслабляться и получать удовольствие.

Хотя бы от пейзажа.

* * *

— Хватит дуться, — сказал Алексас, закрыв дверь спальни и расстёгивая рубашку. Джеми молчал всю дорогу от чужого особняка до дома, и это молчание начинало немного угнетать. — Ну что ты как маленький?

— Я тебя презираю, — прорычал брат внутри их общей головы.

Вечерний Камнестольный Алексасу всегда нравился. Не сказать, что вечером столица цвергов играла новыми красками — в Подгорье не существовало внешней разницы между днём и ночью; зато народу меньше, и особенно цвергов. Нет, Алексас нормально относился к цвергам, державшим лавочки в 'людном' округе: по долгу службы они склонны были тебе отвечать, и даже приветливо. Но вот в прочих округах...

Недоросли бородатые, а гонору-то сколько.

Впрочем, сегодня юноше не довелось выходить из родного округа. Как и вчера.

Было чем заняться и в нём.

— Да-да, наслышан. — Алексас кинул рубашку на кресло и разулся, ощутив босыми пальцами колючую шерсть ковра. — Я уже сказал, что раскаиваюсь. А в наказание даже потрачу свои оставшиеся часы на сон, дабы завтра не раздражать тебя своим присутствием.

— Это же отвратительно, ты хоть понимаешь?! Ты совратил девушку...

— Джеми, братишка, до меня её уже не раз успешно совращал муж.

— Но ты! Ты... — Джеми задохнулся от возмущения, — ты хоть понимаешь, каково мне в этот момент?! Замыкаться в себе, сидеть в темноте и знать... знать, что ты занимаешься... этим!

— Мог бы не замыкаться. Учился бы заодно.

— ТЫ!..

— Знаешь, — Алексас откинул темнокудрую голову на подушку, — я в шестнадцать лет не стал бы краснеть, как маков цвет, только потому, что возлюбленная моего учителя чмокнула меня в щёку. Поверь, уж в преступном влечении к тебе Бэрри подозревать не стоит.

— При чём тут это? — Джеми явно смутился.

— При том, что я с ужасом думаю о твоей первой брачной ночи. Без боя ты супружеский долг явно не отдашь.

— Ничего, смейся-смейся! Вот стану магистром, найду способ дать тебе другое тело и... и...

— И? — заинтересовался Алексас.

— И стану паладином!

Отзвуки хохота долго звенели в фарфоровых плафонах тёмной люстры.

— Да уж, работёнка как раз для тебя, — вымолвил Алексас, когда смог перевести дух. — Только одна маленькая деталь: паладины уже двести лет как перевелись.

— Орден — формальность! А паладином можно и нужно быть по сути, а не по званию, и я буду! Буду странствовать по Долине, и благодарные люди дадут мне кров! Буду очищать Аллигран от нечисти, от гнусных эйрдалей* и мерзких оборотней, прячущихся под масками добропорядочных господ! Буду спасать дев, попавших в беду, и...

(*прим.: эйрдаль — 'лишенный души' (староалл.)

— Попадись мне этот твой Джорданесс. — Алексас тоскливо перевернулся на бок. — Ну хорошо, а дальше ты с этими девами что будешь делать? Ты ведь обет безбрачия дашь, не забывай. Красивой сказочки со свадьбой в конце не получится.

— Это только для тебя любовь от постели неотделима! А Рикон в 'Правилах паладина' любил свою Лайю, но любовью чистой и...

— Да-да, — скептически улыбнувшись, Алексас изобразил ладонью нечто похожее на смыкающиеся челюсти. — Ничего, повзрослеешь — поймёшь.

— Если это означает стать таким, как ты, то я лучше не буду взрослеть.

— Знаешь, порой мне кажется, что тебе всё ещё семь...

Джеми обиделся и замолчал.

Алексас взял что-то с тумбочки. Перекинул из одной ладони в другую.

— Ох уж эти женские памятки о ночи любви... — юноша перебрал пальцами локон тёмных волос, перевязанный ленточкой. — Если б я все хранил, впору было бы парикмейстером заделываться.

— Опять выкинешь? — не вытерпел Джеми.

— Никогда не любил легкодоступных девиц. Хотя этой надо отдать должное: прошлую ночь она продержалась.

Джеми издал вздох, полный воистину бесконечного терпения.

— Знаешь, — добавил он с досадой, — порой я сильно удивляюсь, что ни разу не пожалел о своём согласии на это безумие. Потому что делить тело с тобой...

— И что, правда не пожалел? — невзначай спросил Алексас.

— Ну, я же тебя люблю. Хоть ты и отвратительный тип, честно скажу.

— Приятно слышать, — юноша улыбнулся. Удивительно светло. — Эх... ладно, только ради тебя.

— Что?

— Торжественно клянусь, что месяц — никаких женщин.

— Не верю.

— Честное заговорщицкое!

— Хм... а на что спорим?

— Если не удержусь, куплю тебе полное собрание сочинений Джорданесса. В золочёном переплете. Идёт?

— Да!

И если б телом сейчас управлял Джеми, оно бы явно подпрыгнуло от радости.

— Чего не сделаешь ради единственного брата, — Алексас закрыл глаза. — Сам над собой иногда умиляюсь.

Какое-то время оба молчали.

— Алексас...

— М?

— А то, что говорят в народе про последних Бьорков... это ведь неправда?

Ресницы юноши дрогнули.

— Неправда, — миг спустя твёрдо произнёс он. — Король Ралендон был хорошим правителем и прекрасным человеком.

— Вот и я так думаю. Но... если то, что нам Герланд рассказывал, действительно так... получается, Бьорки когда-то и впрямь незаконно захватили престол?

— Бьоркам дал власть сам Ликбер Великий. От него они ведут свой род. А Ликбер был ниспослан нам Богиней, в этом нет сомнений. Да, шестьсот лет назад Тариш Бьорк Первый сверг законных правителей Срединного королевства, но только потому, что они использовали свои великие силы во зло. Власть Бьорков — от Богини.

— Это хорошо. А то... да, я ненавижу Шейлиреара, но... — Джеми неловко закашлялся, — знаешь, иногда я сомневаюсь, что 'Тёмный венец'... что мы... и то, что мы делаем — правильно.

— Не сомневайся. Мы на правой стороне.

— Конечно. Просто лезут в голову глупости всякие... не обращай внимания. Да и мне не надо, — в голосе Джеми послышалась улыбка. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, братишка.

Алексас посмотрел на портрет родителей.

И мрачно отвернулся к стенке.

В конце концов, Джеми ещё слишком ребёнок, чтобы понимать: в жизни всё далеко не так однозначно, как в книжках.

И слишком хороший, чтобы успешно преодолевать своё обострённое чувство справедливости ради общего блага.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. КОГДА ПУТИ СХОДЯТСЯ

— Святой отец, может, всё-таки соизволите ответить на пару моих вопросов, не заподозрив меня в недоверии?

Спёртый воздух Криволесья, казалось, забродил. Дорога пролегала узким туннелем меж древесных стволов, гладких, словно шлифованный мрамор, и отвесно уходивших в небо. Где-то далеко вверху стволы распушались ветками и смыкали кроны сплошным лиственным пологом, отчего в лесу царила неестественная для сумерек тьма. В стороне от дороги прела палая листва, но сама дорога была абсолютно чиста. Как и тропки, редкими ниточками расползавшиеся куда-то в чащу.

Что дорога, что тропинки — они были какими-то... ненастоящими. Будто их добавили в лес в последний миг, торопливо, на скорую руку чиркнув пыльные полосы. Забыв о том, что протаптывать их некому, а тропы могут и покрыть мхи, и засыпать листва.

Вначале Таша планировала придержать свои вопросы до обещанного привала, но молчание на протяжении всей дороги действовало на неё несколько угнетающе; а окружающая остановка и беспробудный сон Лив лишь усугубляли желание как-то отвлечься.

— Задавайте свои вопросы, — дэй бережно удерживал спящую девочку перед собой. — Может, я отвечу.

— Вы телепат, да?

— Было бы глупо отрицать.

— Сильный?

— Скажем, недурной.

Понятно. Сильный.

— А я, случаем, не отрываю вас от некоего дела в приграничном трактире?

— Вы и ваша сестра были моим единственным делом.

— Что? Но...

— Когда на меня напали волки, я уже возвращался из Заречной. Собирался подлечиться и продолжить путь в родную деревню... а потом услышал ваш разговор с мальчиком-конюхом. И решил помочь.

— И после этого вы требуете, чтобы я вам доверяла? Да вы сходу меня обманули!

— 'Провинность есть в моём деянии, но не преступление'.

Что возразить на цитату из священного писания, Таша не нашлась; а клирик меж тем направил Принца на одну из тропок, уводивших в чащу.

— Может, не стоит сходить с тропы? — осторожно заметила девушка.

— Место для ночлега лучше искать подальше от большой дороги.

— Большая дорога? — Таша с сомнением оглянулась, но не стала развивать мысль. — А как всё-таки вы планируете защитить нас от... неприятных особей? Против нечисти простой клинок не поможет.

— Я знаю.

— Так ваш меч 'нечестивый'?

— Нет.

— Тогда, значит, вы с ними магией разберётесь?

— Вы не первая, кто подозревает меня в наличии магических способностей — но, к сожалению, я не могу сотворить и простейшего заклятия. Даже спичку зажечь.

Это Ташу удивило: телепаты-не маги встречались крайне редко. Чаще всего телепатия была лишь разновидностью особого Дара, который был у каждого волшебника и прилагался к умению творить заклинания.

С другой стороны, иногда они всё-таки встречались.

— И как же тогда?..

— Увидите. — Дэй осадил Принца. — Что скажете?

— О чём?

— Об этой полянке.

— Ну... мило.

Полянка, к которой привела тут же оборвавшаяся тропка, действительно была милой: притаившейся в круге из семи древесных стволов, покрытой пушистым мхом. Ни папоротников, ни листвы — лишь в самой серёдке чернеет след от давнего костра.

В таких 'ведьминых кругах' любят танцевать альвы...

По крайней мере, если верить рисункам из книг сказок.

— Значит, здесь и остановимся. Слезайте. И снимите девочку, пожалуйста.

Таша покорно соскользнула наземь. Подхватила Лив, скинув плащ, бережно уложила сестру на него. Покосилась на дэя: тот тоже спешился и, прихрамывая, подвёл Принца к кострищу.

Когда он, отстегнув от седла ножны с мечом, взялся за потёртую кожаную рукоять, Таша ожидала зловещего металлического скрежета — однако клинок выскользнул разочаровывающе беззвучно.

Дэй отмерил пять широких шагов.

— Вы же говорили, что не колдун, — сказала Таша, глядя, как клирик очерчивает вокруг неё просторный защитный круг.

— Это не магия.

Лезвие меча, прорезая зелёный мох, сияло во тьме лёгким золотистым светом.

— Не магия? А разве нам может помочь что-то кроме магии?

— Да. Самое обыкновенное чудо.

— Хотите сказать, чудеса и магия — разные вещи?

— Когда магия становится обыденностью — да. — Замкнув круг, дэй вернулся в центр. Бросив меч на траву, извлёк из недр объёмистой сумки шерстяной плащ. — Вот, на землю лучше этот постелите.

Таша послушно взяла плащ у него из рук.

— А меч у вас волшебный? Он светится...

— Скажем так, он не совсем простой, — уклончиво ответил дэй. — Будьте здесь.

— А вы куда?

— Думаю, хворост для костра нам не помешает.

— А как вы вернётесь в круг? Или он пропускает своего создателя?

— Защитный круг, в котором мы с вами стоим — магия столь древняя, что уже перестала быть магией, — дэй поднял меч. — Ему не нужно заклятий. Необходима лишь чуточка веры.

— И как же он действует?

— Как вы знаете, некогда нежить и нечисть приходила лишь туда, куда их приглашали. В противном случае они просто не могли переступить порог дома.

— Но это же сказки, старые легенды! Те же эйрдали...

— Тш, — дэй приложил палец к губам. — Здесь слова материальны, помните.

— Я много о них читала, и им плевать, приглашали их в дом или нет! Они просто приходят и всё!

— Они приходят, потому что люди перестали верить в то, что они не смогут прийти.

— А раньше, значит, верили? Просто верили, и вера спасала их от нечисти?

— Сказки ведь не на пустом месте возникли, Фаргори-лэн. Раньше люди многое принимали за должное. Просто верили в какие-то вещи, не докапываясь до причин, следствий и обоснований. И нечисть — тоже. И потому раньше мир был куда... безопаснее. — Дэй коснулся травы кончиком золотистого лезвия. — Наш круг — это наш дом. И никакая нежить, нечисть и даже люди с недобрыми намерениями не смогут пересечь его границ без моего приглашения. Этой ночью вы можете спать спокойно, поверьте.

А потом широким шагом пересёк границу круга, и лесной мрак поглотил его.

Таша расстелила плащ дэя рядом с кострищем. Переложив сестру на него, закуталась в свой — бархатный — и села на траву, обхватив колени руками, думая над словами Арона.

Ташины взаимоотношения с верой были несколько... специфичными. Нет, она послушно постилась и исповедовалась каждый шестой день месяца: попробовала бы не исповедоваться, пастырь мигом заинтересовался бы, что она скрывает. Послушно слушала проповеди о Пресветлой Богине Льос, сотворившей сей бренный мир, небесными прислужниками коей были лучезарные светлые духи, а земными — дэи. Не поминала к ночи имя Лукавой Богини Мирк, сестры Льос, повелевавшей сонмом разнообразных демонов, обитавших в Бездне; почитала заповеди Кристали Чудотворной, ниспосланной некогда Пресветлой в их грешную Долину; и помнила, что после смерти души люде... эм... живых отправляются либо на небеса, либо в Бездну — либо обратно, в бренный суетный мир, искупать незначительные грехи.

Вся проблема была в том, что мама тоже соблюдала все внешние приличия. Всегда. Несмотря на то, что за внешним полностью отсутствовало внутреннее. А Таша никогда не смогла бы исповедаться в тех сомнениях, по поводу которых ей и правда иногда хотелось бы услышать совет — или ответ; сомнениях, большая часть которых однажды замечательно выразилась одной-единственной маминой фразой.

Потому что как-то раз Мариэль обронила 'Она утратила мою веру в Неё'.

И как-то раз Таша поняла, почему.

Из этих причин — не считая многих других — логичным образом вытекало то, что Таша не особо положительно относилась к священнослужителям. Но Арон...

Он был каким-то... другим.

Таша отвела прядь волос с лица сестры. Огляделась, с прищуром вглядываясь в темноту.

Поёжилась.

Странно, но вместе с дэем ушло всё её спокойствие. До этого вокруг была просто тьма вечернего леса, но сейчас... тьма была ощутимой. Обволакивающей, густой, как кисель. Далёкие кроны тонули в однородной сизой мгле, сквозь которую не пробивался ни лунный свет, ни звёздное сияние; деревья вокруг полянки сливались в чёрные стены, отвесно уходящие в небо.

И казалось, что в любой момент эти стены двинутся навстречу друг другу, и тогда...

Спокойно, Таша. Это нервное. И только.

Девушка в задумчивости полезла в сумку.

Ей вдруг пришло в голову, что Арон вполне может не вернуться. И что делать тогда, она решительно не знала. Впрочем, ещё вопрос, что хуже: его исчезновение — или его возвращение... ведь Таша не имела ни малейшего понятия, что он намеревается делать с ними дальше, и гнала нехорошие мысли о том, какими могут быть эти его намерения.

Да только она понимала, что ждёт его возвращения. Что надеется на него: даже очень.

И осознавать всю глупость этого было довольно-таки паршиво.

Ташины пальцы на ощупь досадливо разгребали немногочисленный скарб.

Почему она доверяет свою жизнь незнакомцу? Почему, взглянув в его глаза, забывает все возражения и сомнения? Почему рядом с ним чувствует себя в безопасности, почему рядом с ним ей так спокойно, почему, почему?..

Таша постаралась припомнить всё, что читала о нечисти, умеющей очаровывать. И первыми на ум, конечно, пришли эйрдали: прекрасные и опасные твари, выглядевшие точь-в-точь как простые смертные, через поцелуй отнимавшие у людей жизнь и душу. Никто не знал, как они появились или кто сделал их такими, но факт оставался фактом — эйрдали были лишены души. Поэтому им требовалось поглощать чужие. Лишь насытившись чужими силами, телесными и духовными, они чувствовали себя живыми, чувствовали хоть что-то... недолго. А потом вновь отправлялись на охоту, вместе с дыханием выпивая из своих жертв то, что было эйрдалям не только желанно, но и необходимо.

О, да, эйрдали умели и колдовать, и очаровывать... почти как оборотни. И, в отличие от оборотней, даже могли сделать жертву подобной себе. Почти убив. Когда они опустошали человека до дна, большинство просто умирало; но если у жертвы была некая... предрасположенность к потустороннему, а ещё она безумно хотела жить, жить, несмотря ни на что — при смерти её зрачки обращались чёрными звёздами, как и у самих эйрдалей. И тогда тварь могла подарить ей свой последний поцелуй, вдохнув в умирающего новую жизнь.

Теперь — без души.

Таша задумчиво мотнула головой, наконец нашарив в сумке то, что искала.

Теоретически дэй вполне мог быть эйрдалем. Только вот они не отличались ни терпением, ни деликатностью, да и состраданием тоже вроде как не славились; так что вряд ли эйрдаль стал бы вежливо дожидаться, пока Таша вытащит свою сестру, да ещё помогать ей в этом. Не говоря уже о пресловутых чёрных звёздах в глазах... да, простые смертные видели их, лишь когда эйрдаль использовал свои сверхъестественные силы — и не просто очарование, а что-то помощнее, — а в остальных ситуациях тварей было не отличить от обычных людей. Но Таша была оборотнем, которые всегда видели то, чего не видели другие, и все книжки сходились в одном: нечисть нечисть чует издалека, так что оборотни — одни из немногих существ, способных опознать эйрдалей задолго до того, как те сбросят маску.

А поскольку в глазах дэя никаких чёрных звёзд не наблюдалось, Таша немного успокоилась — и вместе с ножом, наличие которого успокоило её ещё больше, заодно извлекла из сумки очередную лепёшку.

Она только сейчас вспомнила, что не ужинала.

Спустя некоторое время дэй вернулся с охапкой хвороста, извлёк из сумки трутницу и развел костёр. Тьма вокруг враз стала ещё темнее...

...но тревога и страх отхлынули, стоило Таше услышать шелест его одежд.

— Ешьте, — девушка протянула дэю одну из оставшихся лепёшек, — я видела на Равнине, что вы свои доели.

— У меня ещё есть хлеб, — мужчина протирал меч куском замши.

— Это вы тот кирпич называете хлебом?

— Разве хлеб не может быть в форме кирпича?

— Может, но я имела в виду настоящий кирпич. А у меня кроме лепёшек ещё свежий каравай... и даже мясо есть.

— Увы, вынужден отказаться. В этом месяце мы едим только рыбу.

— Ну а хлеб?

Дэй, вздохнув, отложил меч.

— Если вам так хочется переводить на меня свои припасы...

Таша смотрела, как он ест: неторопливо, тщательно прожёвывая, глядя куда-то в огонь.

— Вы всё про меня знаете, да? — негромко спросила она.

Дэй поднял взгляд:

— Смотря, что вы имеете в виду.

— О том, кто я.

— Трудно говорить про людей, кто они. У каждого человека множество... определений. И у нелюдя — тоже.

Ну да. Ожидаемо.

— И почему бы сразу не сказать, что знаете?

— Вас интересовало, знаю ли я всё о том, кто вы. А пока я могу сказать только то, что у вас с матерью были две большие тайны, одна из которых та, что вы оборотни. Насчёт остального есть догадки, но, чтобы говорить уверенно, в них вначале надо убедиться.

— Остального?

— 'Хороший человек', к примеру — тоже определение. Или 'хороший оборотень'. — Дэй отправил в рот последний кусок. Отряхнув руки, полез в сумку за фляжкой. — Благодарю за угощение, хлеб замечательный. Даже не припомню, когда в последний раз ел такой же вкусный.

— Правда?

Уголки губ самопроизвольно дрогнули в улыбке: хлеб Таша пекла сама...

...и мигом перестали дрожать, стоило вспомнить о незаданном вопросе.

— А... а какая вторая тайна? — робко проговорила она.

— Это же ваша тайна. — Дэй пожал плечами. — Вы знаете её не хуже меня.

Спросить или не спросить?

Хотя какая разница, когда висишь даже не на волоске, а на половине его...

— Вы знаете, кем была моя мать? — Таша пристально вглядывалась в его лицо. — Знаете, кто я?

Мужчина задумчиво взглянул на неё поверх фляжки.

— Вы о том, что вы — дитя княжича Тариша Морли и принцессы Ленмариэль Бьорк, дочери короля Ралендона, чудом уцелевшей во время Кровеснежной ночи... и таким образом являетесь законной наследницей престола Срединного королевства?

Да. Он и правда знал всё.

Слова были произнесены. Вслух они звучали ещё безумнее, чем когда просто покоились знанием в глубинах памяти.

И заставили Ташу мрачно кивнуть.

— Знаю, как видите, — дэй убрал фляжку; и голос, и лицо его были спокойными, почти скучающими. — Если хотите, чтобы я величал вас по титулу...

Для него это не имело никакого значения. Её происхождение.

Это казалось невероятным, но это было так.

— Какие титулы, — Таша махнула рукой. Вздохнула. — Просто... я никогда и никому этого не рассказывала.

Расставив по местам мамино презрение к 'деревенским' и светские замашки Ташиного воспитания, тайна жгла её три года. Три года тяготила сердце осознанием, что Таша никогда и никому не сможет её поведать. Три года мучила мыслями, что лучше бы она ничего не знала...

Ведь что она может сделать, если хочет жить?

— Не рассказывала, — повторила Таша. — Даже Лив. А тут...

— Я понимаю. Но вашей вины здесь нет, во всём повинен мой дар и моё любопытство. — Дэй вновь взялся за меч. Для успокоения, наверное. — Впрочем, каким бы интересным ни было ваше фамильное древо, сейчас стоит подумать о том, что нам делать дальше.

— Нам? — уточнила Таша.

— Когда спасаешь кому-то жизнь, берёшь за него ответственность. А бросить вас, когда вам некуда идти, преступление.

— Почему некуда? У нас с Лив есть...

— О невозможности вашего возвращения домой мы уже говорили. Не думаю, что похитители успокоятся прежде, чем найдут вас.

Резонно.

— И что вы предлагаете?

— Спрятаться.

Таша нахмурилась:

— Мы не сможем всё время прятаться.

— Всё время нам и не придётся. А даже если бы пришлось, это легче сделать, чем вы думаете. Особенно с верой в защитный круг.

— Будем всю жизнь ночевать в лесах?

— Я выразился... фигурально, — он наконец вернул меч в ножны. — С верой вы будете в безопасности в любом доме.

Скажите это тем наёмникам, мрачно подумала Таша, протянув руки к потухающему костру.

'Нам'. Вот так просто взял и распорядился её судьбой. А она, что самое паршивое, даже не хочет возражать: ей ведь действительно отчаянно нужна помощь...

Собственная покорная беспомощность уже заставляла Ташу слегка злиться.

— Поспите, — посоветовал дэй.

— Не хочу.

— Тогда хотя бы ложитесь.

Таша мотнула головой; он слегка пожал плечами и лёг, заложив руки за голову, глядя в небо.

Хворост прогорал быстро, и вскоре поляну озаряло лишь тусклое мерцание углей. Свет сумрачных отблесков и ночная тьма так причудливо переплелись, что лежавшего по другую сторону костра мужчину легко можно было принять за тень. Лишь в глазах его посверкивали отражённые искры.

Таша всмотрелась в лицо дэя: глаза его оставались открытыми, но взгляд из-под длинных ресниц был странным — точно на окна опустили стальные ставни, точно он смотрит на что-то бесконечно далёкое...

От осознания, что сейчас он, лежащий рядом, на самом деле совсем не здесь — ей почему-то сделалось жутко.

— Святой отец?

Он моргнул. Повернув голову, посмотрел на неё: светлым, дружелюбным взглядом.

Обычным. Близким.

— Да, Фаргори-лэн?

Она облизнула пересохшие губы, прежде чем спросить:

— Почему... почему вы это делаете?

— Что именно?

— Почему помогаете мне? Почему бросили все свои дела и поехали со мной? Это ведь рискованно, а вы совсем меня не знаете...

— Я ничего не бросал. — Он приподнялся на локте. — Иногда случается так, что людям нужна помощь, но они не могут обратиться к страже. Я покидаю своё пастырство и странствую по Долине как раз для того, чтобы помогать этим людям. Или нелюдям.

— Зачем?

— Ибо так нам завещала Богиня.

Таша озадаченно моргнула.

— Так вы что... паладин?

— Можно и так сказать. — Он усмехнулся. — Скорее профессиональный решатель проблем.

— И какая вам от этого выгода?

— Я никогда не требую платы, но чаще всего люди платят, и весьма щедро. В остальных случаях я довольствуюсь тем, что спас одну или несколько невинных жизней.

— И вы просто помогаете каждому встречному?

— Если его проблема слишком сложна, чтобы он мог решить её сам, — дэй устроился поудобнее. — Уже знающие меня советуют мои услуги своим знакомым, и порой меня вызывают, чтобы разрешить щекотливые вопросы. Но если по дороге я встречу кого-то, кто также нуждается в помощи... я не сделаю никаких различий между ним и тем, кто меня вызвал.

— И вы за этим ездили в Заречную?

— Да. Помогал одному молодому человеку, у которого несправедливо отобрали отцовское наследие.

— Ясно. — Таша помолчала. — Значит, из простого человеческого участия? И никаких личных причин?

— Когда тебе нравятся люди и ты хочешь им помочь — это, как мне кажется, достаточно личная причина.

— Пожааах... луй.

Таша зевнула, прикрыв рот ладонью.

— Спите, — мягко произнёс дэй. — Вам нужно отдохнуть.

— А что мы будем делать утром?

— Вначале дождёмся, пока оно наступит.

На сей раз Таша всё же легла. Одной рукой обняв сестру, другой, не глядя, нашарила рядом с собой что-то, тщательно завёрнутое в тряпицу.

...но если 'неприятные особи' всё-таки придут...

...и начерченный в траве кружок не поможет...

Странно, но потом были совсем слабыми: точно далёкое эхо тихих голосов.

Нет, Таша не будет спать. Спать в Криволесье, рядом с незнакомцем — не самая лучшая идея. Только отдохнёт немного.

Пусть даже веки смыкаются, точно кто-то тянет за ресницы, и...

Таша резко открыла глаза. Какое-то время боролась с дремотой, глядя на подёрнутые серостью угли.

Потом опять открыла глаза — и когда они успели закрыться?

Я только подремлю немного, подумала она. Совсем недолго. Очень чутко. Я не засну... а даже если засну, что такого?

Он ведь пообещал, что я смогу спать спокойно.

...конечно-конечно, устало откликнулся голос разума; и главное — верить, ага...

Лето. Яркая, изумрудно-яркая трава по колено.

— Не догонишь, не догонишь!

Смеющаяся Лив убегает вдаль.

— Стой! Стрекоза...

...почему вдруг так темно?

— Лив, подожди!

Но сколько ни бежишь, ты на одном месте — а она всё дальше, дальше...

...только что был день, почему сразу ночь? Она ненавидит темноту, ненавидит...

— Лив!

Но сестру не видно, и нет уже ни поля, ни травы, ни лета: один лишь мрак.

— ЛИВ!

Крик хоть немного разрывает тишину, от которой глохнешь. Судорожный, гадкий холод сковывает шею, плечи, спину, сползает ниже...

...шаги за спиной.

— Кто здесь?

Он дразнится медленным приближением. Ты не видишь его, но чувствуешь — и твой крик не пугает его, не заставляет показаться; он всё ближе, глядит в затылок, вот сейчас коснётся шеи...

Он ждёт, пока ты обернёшься.

...шаги...

А потом Таша открыла глаза — и вскочила, задыхаясь, в липнущем к телу платье. Небо ещё и не думало светлеть: она проспала совсем немного.

Шаги... шуршание сапог по листве.

Они пришли из реальности.

— Святой отец?..

Лив безмятежно посапывала рядом, но по ту сторону мёртвого костра было пусто.

— Арон!

— Тш. Я здесь.

Дэй стоял за её спиной, всматриваясь во тьму.

— Кто-то идёт!

— Да, я слышал. Двое... Не беритесь за нож. Он вам не понадобится.

Ташина рука замерла на полпути к ножичку, завёрнутому в тряпицу.

— Святой отец, вы в этом...

— Уверен.

Она неохотно выпрямилась — оставшись безоружной, кусая губы, тщетно пытаясь не нервничать. Оглянулась на Принца: тот, тревожно фыркая, топтал траву.

— Тише, тише, мальчик, — Таша подскочила к коню, и тот ткнулся носом в её ладонь. — Всё будет хорошо, слышишь? Всё будет хорошо, обязательно...

Она уже различала чёрные тени — и запах. Знакомую гнилостную сладость тлеющих цветов.

Те двое из трактира — здесь? Откуда?..

— Это не займёт много времени, — сказал дэй.

Его уверенность странным образом передалась ей; глубоко вдохнув, Таша шагнула вперёд, оставляя Лив за спиной. Привстала на цыпочки, чтобы наблюдать за происходящим из-за его плеча.

Что ж, поглядим, поможет ли твой защитный круг.

Искренне надеюсь, что да.

Когда незваные гости шагнули на поляну, Принц тихонько, испуганно заржал.

Это и правда были те молодые люди, что несколькими часами ранее преградили Таше дорогу к конюшне. Только теперь радужки их светились в темноте — пугающим, фосфоресцирующим блеском, синим у одного, зеленоватым у другого. И тем отчётливее выделялись огромные, неровные, с рваными лучистыми краями зрачки: бездонные, словно поглощающие свет... чёрные звёзды.

Теперь Таша знала, как пахнут эйрдали.

И, пожалуй, этого следовало ожидать — что даже оборотень может увидеть звёзды в их глазах только в ночи.

— Доброй ночи, — заговорил один. — Мы с моим спутником видели, как вы свернули с тракта в это страшное место.

— В Криволесье, знаете ли, ночевать небезопасно, — пропел другой.

— Вот мы и подумали, а не нужна ли вам компания? Или помощь, — первый ослепительно улыбнулся. — А то, знаете ли, кого только в Криволесье не встретишь.

— Вдруг оборотни какие-нибудь забредут. Или даже эйрдали, — добавил второй. — Ха-ха.

Маленькая потерявшаяся девочка, её сестра — ещё младше — и дэй. Уехавшие из трактира на ночь глядя, свернувшие с большой дороги, чтобы переночевать вдали от неё.

Наверное, Таша бы на месте эйрдалей тоже сочла бы эту компанию лакомым кусочком. Если б была достаточно смелой, чтобы сунуться на Ложные земли со злом.

Или достаточно голодной.

— Увы, мы не можем согласиться на просьбу, которую вы собирались изложить, — любезно отозвался Арон. — На этой полянке слишком мало места, чтобы вы устроились на ночлег по соседству. Но я уверен, что это далеко не единственная подобная поляна в Криволесье. Советую вам не терять времени, находясь долее в нашем обществе, и осознать всю тщетность попыток нас очаровать.

Эйрдали остановились. Трудно было сказать точно, но Таше казалось, что они смотрят дэю в глаза... и видят в этих глазах что-то, чего ей увидеть не хотелось бы.

Потом вдруг метнулись вперёд, заставив Ташу испуганно отшатнуться — а миг спустя застыли с лицами, вытянутыми удивлением.

— Я не хочу вредить вам, — сказал Арон негромко, когда эйрдали замерли перед границей круга, не в силах преодолеть невидимую стену. — Однако если вы намерены и дальше нарушать наш покой, вполне возможно, захочу.

— Громкие слова, святоша, — ухмыльнулся один, оправившись от изумления. — Пусть ты не такая лёгкая добыча, какой кажешься, но изнутри круга ничего сделать не сможешь, только отсиживаться. Сталкивались, знаем... и не такие заклятия рушили.

— И не таких, как ты, ломали, — добавил первый, небрежно оправляя плащ. — Не знаю уж, что за побрякушка хранит тебя от зачарования, но скоро узнаем. Пожалуй, даже сохраним её для коллекции.

— Вот как, — очень, очень мягко произнёс Арон. — Что ж... посмотрите на меня.

Их взгляды точно магнитами притянулись вверх.

Эйрдали одновременно издали скулящие стоны. Одновременно вскинули руки ко ртам.

Они смотрели в глаза человеку, за спиной которого стояла Таша — и ужас до неузнаваемости исказил их красивые лица: вынудив её попятиться прочь от дэя, чувствуя, как под кожей растекается холодок жути.

— А теперь уходите, — коротко сказал Арон.

Беззвучно шевеля трясущимися губами, дрожа, как в лихорадке, эйрдали рухнули наземь. Ползли спинами вперёд, пока не уткнулись в стволы деревьев — и лишь тогда вскочили, чтобы на подгибающихся ногах побежать во тьму.

Таша почти решилась хватать в охапку сестру и, прыгнув на Принца, рвануть в другую сторону, когда дэй обернулся. Ничем не отличающийся от того, каким Таша видела его раньше. Спокойный, ничуть не пугающий.

Но что-то ведь заставило эйрдалей бежать от него со всех ног.

Словно они увидели нечто несравнимо страшнее, чем они сами.

— Думаю, они не вернутся, — мирно заключил Арон. — И зачем лес привёл их к нам? Здесь невозможно найти кого-то, если лес того не хочет. Если только то, что вы поминали эйрдалей...

— Что вы с ними сделали? — прошептала Таша.

— Всего лишь изменил их веру в то, что они видят перед собой, — дэй чуть склонил голову набок, оглядывая деревья вокруг. — Похоже, лес получил, что хотел. Остальное он доделает сам.

Таша смотрела на него снизу вверх.

Так вот как работает твой защитный круг... ну да. Конечно.

Если в твоих силах изменить веру в то, что видит твой враг — в твоих силах изменить и его веру в то, может ли он переступить черту на земле.

— Кто вы? — почти хрипло спросила она.

— Вы же знаете.

— Я знала, что телепаты читают мысли, но чтобы они делали такое — никогда.

— О, об этом умении просто предпочитают не распространяться.

— Но...

— Таша, я отвечу на все ваши вопросы утром. А сейчас вам нужно отдохнуть. — Он говорил почти ласково. — Вы две ночи подряд почти не спали.

Его голос и взгляд успокаивали, усыпляя и растворяя страх... и Таша сонно моргнула, словно подтверждая его слова.

С другой стороны, чего она так всполошилась? Если Арон настолько силён, это даже к лучшему; расправился с эйрдалями — значит, и с наёмниками, и с другими врагами сладит. Лезть в её голову ему нет нужды, и она действительно так устала...

Дэй уже лёг на прежнее место: руки за голову, взгляд в небо — точно как раньше.

Словно и не было ничего.

— Думаю, этой ночью нас больше никто не побеспокоит, — сказал он негромко.

Какое-то время Таша ещё смотрела на него. Потом опустилась на землю по ту сторону костра. Свернулась калачиком рядом с Лив.

Закрыла глаза.

...и с кем тебя угораздило встретиться?..

* * *

Закончив с молитвой, отец Дармиори сел за стол и воззрился на класс поверх скрещённых пальцев.

— Принесли ли вы свои книги для записей, дети мои?

— Да, святой отец! — радостно ответила Таша.

— Нет, святой отец! — не менее радостно ответили остальные.

В глазах у каждого искорками вспыхнула слабая надежда: вдруг отпустят?..

— Ничего, у меня вдоволь лишней бумаги, — вкрадчиво заметил отец Дармиори. — Далее... принесли ли вы 'Историю Аллиграна' достопочтенного господина Корглари?

— Да, святой отец! — Таша взмахнула потрёпанной книжкой.

— Нет, святой отец! — выкрикнул счастливый класс.

— Печально. Однако по счастливой случайности я ещё вчера переписал список вопросов в пяти экземплярах, так что... — лицо пастыря исказила зловещая улыбка, — садитесь, дети мои.

Маленькую комнату огласило подобие вариаций на тему 'да, святой отец', написанных для десятка обречённых голосов — и дети, поднявшись с колен, побрели на свои места.

Бумажные листки раздались, списки пустились по рукам, пастырь стал выцарапывать на доске вопросы для каждого ряда... и именно в этот миг в класс ввалился Гаст.

Узрев пастыря у доски и мрачные лица одноклассников, Гаст — Ташин сосед по парте и лучший друг по совместительству — замер.

— У нас самостоятельная работа? — озадаченно вопросил он.

— Она самая, — расцвёл улыбкой пастырь.

Гаст застонал.

— Вот демоны!

— Садись, сын мой, садись, — скривившись, посоветовал дэй. — Всё равно никуда не денешься.

Гаст, плюхнув сумку на ближайший стол, с превеликим усердием принялся в ней рыться.

— Я забыл свою книгу для записей, святой отец, — наконец сообщил он.

— Ничего, сын мой, я приготовил бумагу.

— Святой отец, и учебник...

— Сын мой, у меня есть копии вопросов.

— И письменные принадлежности, святой отец!

— Я дам тебе чернила, перо и промокательную бумагу, сын мой.

Гаст обречённо вздохнул.

Извлёк из сумки вначале книгу для записей, затем учебник, а потом и чернильницу-непроливайку с пером и промокашкой.

— Что, нашлись всё-таки? — не утерпела Лайя Зормари.

— Да, завалились там... — Гаст зорко взглянул на неё. — Святой отец, а Лайя заняла моё место!

— Да, сын мой, ты опоздал, и потому я решил, что сегодня твою парту вполне может занять Лайя, дабы ей не пришлось напрягать своё слабое зрение.

— Но я так привык к этой парте, святой отец...

— Сын мой, пойми наконец. — Отец Дармиори сострадательно побарабанил пальцами по столешнице. — Рано или поздно настанет момент, когда ты не сможешь быть рядом с Ташей.

— Это ещё почему? — невинно уточнил Гаст.

— Гаст, тебе уже шестнадцать. Окончание школы не за горами, приедет комиссия из города...

— Хотите сказать, на выпускном экзамене мы все будем сами по себе? Так это не беда, святой отец, — парень лучезарно улыбнулся, — составим столы вместе и сделаем один огромный круглый...

— Довольно. — Ладонь пастыря со звоном легла на стол. — Садись. Вон туда. А вы все — приступайте.

Миг спустя класс уже огласило поскрипывание перьев по бумаге: порой голос пастыря имел воистину чудотворную силу.

Таша куснула кончик пера. Взглянула в окно, где ветер гнал по двору пёстрые листья, взмывавшие к деревянным куполам: прадмунтская школа расположилась в боковой пристройке при церкви. Посмотрев на пастыря, увлеченно что-то читающего, опустила взгляд в учебник. 'Перечислите основные эпохи Аллиграна и события, от которых ведут их начало'... повезло с вопросом, ничего не скажешь.

Что ж, думается, против её любимых развёрнутых ответов отец Дармиори возражать не будет.

'Летописцы выделяют три основные эпохи, — бодро записала Таша. — Первая идёт от сотворения мира, в те времена, когда долина Аллигран принадлежала перворожденным альвам. Она включает в себя прибытие из-за моря людей (варваров и язычников) и начало их освоения долины, а также уход альвов в заповедные леса, после чего Аллигран оказался во власти людей и нечисти, которая безнаказанно хозяйничала на его просторах. Кончается Первая эпоха пришествием Кристали Чудотворной, которая явилась из ниоткуда на заре человечества. Она была первым...'

Класс огласил короткий звук: мелодичный жалобный звон, точно кто струны лютни задел.

— Гаст, отдай мне своё зеркало, — не поднимая взгляда, произнёс дэй.

— Почему сразу я? — в тёмных глазах Гаста светилось самое искреннее возмущение. — Нет у меня никаких зеркал!

— Сын мой, дай сюда зеркало. Быстро.

— Да нету у меня, нету, — Гаст патетически вывернул карманы штанов, — вот, хотите, пощупайте!

Дэй, наконец оторвав взгляд от книги, внимательно посмотрел на ученика.Очень тихо и мягко произнёс:

— Гаст...

Тот, поёжившись, поднялся из-за стола. Нехотя подойдя к пастырю, звякнул о дерево выуженным откуда-то двусторонним зеркальцем.

— И чтобы больше я зеркал на уроке не видел и не слышал, — бросил дэй ему в спину. — Работай своей головой, не то лишу тебя связи с друзьями на всю оставшуюся жизнь.

— Это как же, интересно, — буркнул Гаст, кинув на Ташу до щенячьего обиженный взгляд, заставивший её виновато заёрзать.

Ну да, связаться пытались с ней. И, конечно, надеялись, что она с помощью зеркальца подскажет верные ответы, как делала уже не раз. Но не обязана же она всё время держать зеркало при себе! Тем более что уже не чаяла Гаста сегодня увидеть.

Мог бы хоть шепнуть, чтоб из сумки достала...

— Как же, говоришь? — пастырь задумчиво откинулся на спинку стула. — Как давно не говорил я с твоим отцом, Гаст! Как жажду наконец пообщаться с ним вдоволь! Как хочу сказать ему, что его сын на уроках...

— Не надо, святой отец, — поспешно отозвался Гаст, — я понял.

Вернувшись на место, застрочил ответ с таким энтузиазмом, что забрызгал нос чернилами — а Таша, вздохнув, уткнулась в свою книгу. 'Она была первым Чудотворцем'... 'первым' или 'первым и последним'? Как посмотреть и кого послушать...

Хотя не стоит забывать, что имеешь дело с отцом Дармиори.

'...и последним Чудотворцем. Кристаль говорила, что не надо считать её ни богиней, ни святой, но она дала пребывающим во тьме невежества и страха людям цифры, письменность и, кроме того, величайший дар Богини — магию. Раз в год среди избранных ею Кристаль проводила Волшбное Крещение, и люди, коих она окрестила, обретали магический дар. Кристаль поведала людям о сотворении мира Пресветлой и Лукавой, а также основала церковь, дабы люди могли служить Богине Льос, ниспославшей её. Однажды Кристаль незаметно покинула Аллигран, и до сих пор никто не знает, откуда она явилась и куда ушла, но щедрые дары её остались: святые заповеди и священное писание, маги, которые были призваны облегчить жизнь рода людского, а также избранные ею шестеро правителей — самые могущественные маги из всех, воплощавшие в себе духовную, светскую и судебную власть. Их прозвали амадэями, 'Возлюбленными Богиней', и вместе с их правлением началась Вторая эпоха.

Вторая эпоха длилась пятьсот лет, и большинство летописей о ней было утрачено в результате событий Тёмного Времени. Предполагают, что эпоха эта была кровопролитной и мрачной. Поначалу люди жили в мире, но затем стали забывать заветы Кристали, и не было короля, который мог положить конец распрям шестерых алчных до власти амадэев. Закончилась вторая эпоха катастрофой, вошедшей в историю под названием 'Тёмное Время': ткань реальности истончилась, и в Аллигран стали прорываться демоны из Бездны. Однако...'

— Святой отец, — Гаст бодро вскинул руку, — можно выйти?

— Нет.

— Я... по нужде!

— Вот как? — пастырь ласково взглянул на него. — Тогда, сын мой, позволь мне тебя проводить.

— Да нет, святой отец, что вы, не утруждайтесь, я сам дойду!

— Мне вовсе не тяжело, сын мой.

— Да нет, сидите, сидите, вам отдохнуть надо...

— Нет, сын мой, как могу я отпустить тебя одного навстречу искушениям, поджидающим снаружи!

Гаст сгорбился и тоскливо вздохнул, гипнотизируя книгу для записей: видимо, порыв вдохновения успел иссякнуть.

'...от гибели людей спас Ликбер Великий.

Ликбер Великий был сильнейшим волшебником всех времён. Именно он основал в Адаманте Школу волшебников, славную мудростью своих выпускников, равно как и их абсолютным неприятием тёмных искусств. Некоторые утверждают, что Ликбер был вторым Чудотворцем, а некоторые доказывают, что под видом Ликбера к нам вернулась Кристаль, только в ином обличье; но, как бы там ни было, именно Ликбер воззвал к людям с призывом свергнуть амадэев, позабывших о своём истинном предназначении, и избрать себе короля. В результате долгой и кровопролитной битвы Адамант спалили дотла, но амадэи были повержены и убиты. Когда же люди короновали племянника Ликбера (Тариша Бьорка Первого), Ликбер отправился за врата Бездны, чтобы запечатать проход между мирами, и сделал это ценой собственной жизни. Его великим подвигом завершилось Тёмное Время, и...'

— Святой отец, — внезапно заявил Гаст, — я ничего не учил и искренне в этом раскаиваюсь. Давайте сделаем так, вы мне зададите любую тему, а я напишу сочинение на пять, нет, на шесть листов!

Дэй ухмыльнулся:

— Я так понимаю, это означает 'Таша напишет за меня сочинение, а я сдам его вам'.

— Нет-нет, святой отец, чесслово, я сам всё напишу!

— Так что же тебе здесь не пишется, сын мой?

— Святой отец, я же не готов! Мне надо покопаться в книгах, всё такое...

Пастырь искренне задумался. Перед отцом Дармиори трепетала вся деревня, но у всех бывают слабые места — и у пастыря таким местом был Гаст.

Его племянник.

В девичестве матушка Гаста, ныне жена деревенского старосты, была Дармиори-лэн. Её старший брат долго злился, что сестра не возжелала последовать его примеру и посвятить жизнь служению Богине, но потом всё же пришёл к выводу, что семья и ребёнок — это очень даже неплохо.

И сам ребёнок об этом прекрасно знал.

— Ладно, иди, — неожиданно изрёк дэй. — Напишешь про Вторую Раздельную войну.

Гаст, подскочив от радости, мгновенно сгрёб немногочисленный скарб в сумку — а Таша грустно повертела перо в пальцах.

Эх, предстоит ей работёнка...

— И на следующем уроке, — непринуждённо продолжил пастырь, — письменно изложишь мне содержание своего сочинения.

Гаст медленно обернулся.

— Изложу содержание? — уточнил он.

— Тезисно, конечно. Но следуя подробному плану. Под моим неусыпным наблюдением, конечно же.

От обиды Гаст чуть не поперхнулся воздухом.

— Это... — возмущённо начал он, — это...

— Всего хорошего, Гаст.

— Это нечестно!

— Честно, честно, — торжественно ответил дэй. — Сам вызвался, сын мой.

Хмыкнув, Таша вновь склонилась над книгой.

'...так шестьсот лет назад закончилась Вторая эпоха Аллиграна.

Третья эпоха длится по сей день, и было в ней всякое (семь многолетних войн провинций за территории и сферы влияния, восстание Талира Чёрного и ужасная битва на Кровавой пустоши, Кровеснежная ночь, в результате которой династия Бьорков была свергнута и на престол взошёл Шейлиреар Дарфулл, и многое другое), однако историки сходятся во мнении, что это — самая мирная и благостная эпоха для всех жителей нашей долины'.

Проводив взглядом Гаста, бредущего к выходу с обречённостью человека, которого за дверным косяком ожидает топор палача, Таша украдкой улыбнулась.

Иногда она всё-таки радовалась, что её друг такой оболтус.

Иначе с ним было бы далеко не так весело...

* * *

Таша открыла глаза, но темнота перед ними осталась почти такой же тёмной.

Подняв руку, она нащупала бархат капюшона — который не накидывала перед сном. С ответом на вопрос 'зачем это понадобилось Арону' Таша определилась, как только скинула чёрный бархат с лица и ощутила на коже водяную прохладу; слышно было, как где-то высоко ливень танцует на мокрых листьях, но капли почему-то не стекали по листве — разбивались в пыль, которая и оседала вниз влажным туманом.

Интересно, сколько времени? Вокруг серый сумрак, часов у неё нет, и неба за лиственной крышей не видно...

— Полдень, — услышала она знакомый голос. — Доброе утро.

Арон сидел за границей защитного круга, сложив руки на груди, прислонившись спиной к дереву. Принц мирно пощипывал травку рядом с ним.

Судя по всему, дэй не был занят ничем, кроме ожидания, пока Таша соизволит проснуться.

— Доб... кх-кх, — спросонья голос чуть хрипел, — доброе. И давно вы так сидите?

— До рассвета я из круга не выходил, не волнуйтесь.

— Я не о том, — Таша растерянно потянулась. — Вы хоть поспали?

— Немного. Но до того два дня отсыпался в трактире, так что не беспокойтесь за моё самочувствие.

Она взглянула на дэя с лёгкой укоризной, за которой пряталось неудобство. Зевая, откинула капюшон с лица сестры.

— Лив... Лиив! Вставай, хватит спать! — не добившись желаемого, Таша легонько потрясла девочку за плечи. — Лииив!

— Не думаю, что вы добьётесь успеха, — подал голос дэй. — Здесь замешана магия, и она не может проснуться. Пока.

Таша устало отвела с лица прядь влажных волос.

Когда же оно кончится, это 'пока'?..

— Тогда перекусим и едем дальше, — решила она.

— Не хотите переждать дождь?

— Похоже, это надолго, — прислушавшись к животному чутью, резюмировала Таша. — А нам надо скорее уехать подальше отсюда, верно?

— Резонно.

— Ничего, он небольшой и тёплый, не простудимся. А я и в дождь гуляла частенько. Мама, правда, ругалась потом...

Слова сорвались с губ прежде, чем обдумались. Слова, которые должны были резануть болью — но боли почему-то не было; лишь лёгкий укол в сердце да смутные воспоминания, всколыхнувшиеся в памяти... не ранившие, будто размытые дымкой многих лет.

Таша замерла. В изумлении, непонимании — и стыде.

С момента встречи с дэем она почти не вспоминала о смерти матери. И проснулась в нормальном настроении.

Она...

— Таша, живым — жизнь. Люди уверены, что после смерти близких обязаны пребывать в трауре, но забывают об одном: те, кто покинул нас, вряд ли хотели бы этого. Не вините себя, у вас было и будет слишком много забот, чтобы хоронить себя заживо... а ваша мать отдала свою жизнь не для того, чтобы вы до самой смерти посыпали голову пеплом. — Арон встал. — Поешьте.

Какое-то время Таша осмысливала его слова.

Потом мельком качнула головой — уже без стыда; и, достав из сумки фляжку, сполоснула руки, чтобы последовать его совету.

Вскоре Принц с тремя седоками на крупе уже рысил по лесной тропинке по направлению к тракту. В тёплом воздухе ткала прозрачную вуаль дождевая морось, во влажной одежде было немного некомфортно, но не холодно.

— И что вы планируете дальше делать? — спросила Таша.

— Думаю, дня три-четыре нам стоит провести подальше от вашей родной провинции. В Заречной... или вообще в Подгорном королевстве. Второе представляется мне наиболее предпочтительным.

— А потом?

— Более продолжительные планы я пока строить не решаюсь.

— Значит, сейчас мы отправляемся к цвергам?

— Верно.

Таша шмыгнула носом.

В размышлении.

— Кто-то из похитителей обронил зеркало, — решившись, сказала она.

— Так это было зеркало?

— А вы не видели?

— Я не различил, что именно. Я видел ваши действия, связанные с этим предметом, но не сам предмет. Он заговорён от моей телепатии.

Интересно, однако. Ранее Таша не слышала о таких свойствах зеркал, даже магических.

С другой стороны, маги всегда ревностно хранили свои тайны.

— Понятно, — наконец изрекла она. — Я просто подумала... а нельзя у кого-нибудь узнать, кому это зеркало принадлежит? В Подгорном же Камнестольнская Школа, там полно колдунов...

— Я бы на вашем месте этого не делал, — сдержанно произнёс Арон.

— Почему?

— Считайте это... предчувствием. Трудно объяснить. Но лучшее, что вы можете сделать с этим зеркалом — избавиться от него.

— Избавиться? — Таша посмотрела на русую макушку дэя с удивлением. — Это же единственная зацепка!

— И зачем она вам? Разыскивать владельца совершенно ни к чему. К страже не обратишься, сестру вы вернули, а мстить будет опасно, глупо и попросту неправильно.

Таша неодобрительно фыркнула, но промолчала. Огляделась по сторонам: лес, ночью казавшийся таким мрачным, на самом деле был просто... живым. В лиственном шелесте слышался шёпот, и, казалось, можно различить, как под древесной корой бьётся пульс — но при свете дня жизнь эта не пугала, а, напротив, вселяла какое-то ободрение.

Правда, днём обнаружилась ещё одна странность Криволесья. Тишина. Никто не копошился в листве, не крался пугливо через чащу. Даже насекомые не жужжали. Казалось, любой живности здесь не место... как на цветущей Равнине не было места пчёлам или бабочкам.

Возможно, в жизни леса просто не было места другим, посторонним жизням.

— Может, поговорим? — предложила Таша, когда молчание затянулось.

— Вам скучно?

— Вообще-то нет, но... как-то непривычно молчать, когда рядом другой человек. Мне сразу кажется, что скучно ему.

— Когда люди могут вместе молчать, это стоит тысячи слов. И, поверьте, мне не скучно — хотя бы по той причине, что я могу слушать вас без единого произнесённого вами слова. Мысли, образы... импровизированный монолог. Это гораздо интереснее.

Таша смущённо кашлянула: всё-таки не совсем комфортно осознавать, что рядом с тобой человек, видящий тебя насквозь.

— И вы видите все образы, что возникают у меня перед глазами?

— Я сказал, что могу их видеть. Но я понимаю, что у любого человека есть много... интимного. Поэтому обычно ограничиваюсь лишь считыванием мыслей. Поверхностным.

Это немного успокоило — то, что ей оставили право на личное пространство.

— А это сложно, читать мысли? — помолчав, спросила Таша.

— Непросто, так скажем. Человеческий разум далеко не книга, с которой его любят сравнивать. Вслух мы можем высказать лишь одну мысль, но в сознании одновременно формируются сотни. Пять-шесть важных, положим, остальные — мельком промелькнувшие, фоновые. И читать всё это... не так редки случаи, когда неосторожные телепаты попросту сходили с ума.

— Представляю, — искренне произнесла Таша. — Это как клубок, да? Очень большой и запутанный.

— Совершенно верно. Разница лишь в том, что нитки в клубках не двигаются самопроизвольно, не исчезают, не появляются и не завязываются в узлы прямо под пальцами, пока ты их распутываешь.

Подобное представилось Таше весьма живо.

— Ужас, — честно резюмировала она.

— Именно.

Таша рассеянно промурлыкала что-то себе под нос — и в дальнейшем решила просто любоваться видами.

Молча.

* * *

— Стало быть, — улыбнулся Герланд, — вы согласны?

Новый сообщник кивнул, и цверг с альвом пожали друг другу руки.

— Ах, трогательная дружба народов, — прокомментировал Алексас. — Кто-нибудь, дайте платок, слёзы на глаза навернулись.

Джеми вздохнул:

— Вечно ты...

Сидящая рядом Бэрри лукаво взглянула на него — явно поняв, к кому обращено последнее высказывание, — и он неловко улыбнулся.

Небольшой круглый зальчик окутывал интимный полумрак. Волшебные лампадки на стенах почему-то едва светили: видимо, отслужили своё. Обстановка была скудной, овальный стол да книжные шкафы по стенам... но, с другой стороны, здесь не для вечернего чаепития собирались. Сейчас за столом сидели Основатели, новоявленный спонсор и несколько старых знакомых сообщников из узкого круга; прямо напротив Джеми мрачно супился дородный, гладко выбритый цверг в золочёном кафтане — ему явно не терпелось поскорее доложить обстановку в Торговой Гильдии и отправиться в более приятное место.

— Теперь уладим кое-какие формальности, и вы свободны. — Герланд повернулся к Найджу, который рылся в стопке бумаг на столе. — Это не займёт много времени.

— Ну да, ну да, — Алексас зевнул, — ты то же самое говорил про переговоры... два часа назад.

— Как всё-таки хорошо, что тебя никто не слышит, — пробормотал Джеми, тоскливо оглядывая кабинет.

— Думаешь, я бы говорил всё это, если б слышали?

Джеми было скучно. Ему хотелось в спальню, к учебникам и томику Джорданесса. Может, он и вправду инфантил, но на сегодняшний день у него не было никакого желания замещать кого-либо из Основателей: ну не создан он для этого! Вот Алексас со временем прекрасно займёт место Герланда. Ученик от учителя, называется, недалеко падает. А место магистра Торнори пускай наследует Найдж. В конце концов, он старше Джеми на каких-то тридцать лет, в магических масштабах это совсем немного... и с Бэрриэл они будут прекрасной парой.

Джеми покосился на альва и его дочь. Потом на старого магистра и его ассистента.

Неужели кто-то из них может быть 'крысой'? Да ну, ерунда.

А вот пара колдунов и цвергов, сидевших рядом — вполне.

— Жду не дождусь ночи. — Алексас в предвкушении потирал невещественные ладони. — Чур, ловить 'крысу' буду я.

— После полуночи — пожалуйста, — прошептал Джеми; за шелестом бумаги, скрипом пера и указаниями Герланда его не слышали, а мыслеблок Найджа и магистра не мог позволить никому из непосвящённых узнать о предстоящей ловушке.

Казалось, они предусмотрели всё. И почему тогда Джеми с утра терзает нехорошее предчувствие?

Может, вчерашнее предупреждение магистра всему виной?..

— Естественно, после. Если подозреваешь меня в провалах в памяти, я прекрасно помню, что на сегодня свои восемь часов исчерпал, — укоризненно заметил Алексас. — Эх... надеюсь, мне дадут хорошенько насмотреться в глаза этого нехорошего человека, прежде чем ему их выколют.

Джеми, поёжившись, следил, как Герланд пересыпает песком подписанную бумагу

— Да благословят наш союз древние боги, — заключил альв.

— И будем надеяться, что он окажется плодотворным. — Цверг, предпочетший не разглашать своего имени всем присутствующим, тонко улыбнулся. — И что вам будет сопутствовать удача в поисках достойного короны... иначе, боюсь, мы все останемся внакладе.

— Уверяю вас, подобного не случится, — с самым любезным видом ответствовал Герланд. — Найдж, проводишь нашего достопочтимого гостя?

Колдун, смиренно поднявшись со стула, шагнул к дверям.

Тогда-то всё и началось.

Когда Герланд и Бэрри одновременно обернулись, глядя на безобидный книжный шкаф у стены, Джеми почему-то не слишком удивился.

Когда Бэрри нараспев выкрикнула несколько слов, а Герланд закричал глухо и страшно, удивляться было поздно.

Он ещё успел различить, как дочь альва окутывает серебристое сияние, зародившееся в её ладонях — а потом волна света, сорвавшись с кончиков её пальцев, ударила во все стороны, ослепила, сбила с ног, повалила на пол...

Способность видеть вернулась к Джеми не сразу.

И следующим, что он увидел, был огонь.

Пламенные языки жадно лизали стены, по-прежнему радовавшие пестротой бумажных обоев, дерево стола, не думавшее обугливаться, и самого Джеми. Не только не обжигая — даже не грея. Найдж застыл у двери, глядя на пламя под ногами, магистр Торнори сидел в своём кресле и ошеломлённо моргал; Герланд стоял, вцепившись тонкими пальцами в столешницу.

Джеми не сразу понял, что отсутствие остальных сообщников и странные тёмные кучи на полу значат что-то очень нехорошее.

Странно. Огонь похож на испепеляющий, но почему-то — безобиден. Его сотворила Бэрри? Зачем? И куда она сама...

— Бежим!

Герланд очнулся первым, одной рукой ухватив Джеми за шиворот и потащив за собой.

— Бэрри! — крикнул Найдж, кинувшись к альву. — Где Бэрри?!

— Её нет, — бросил Герланд почти отстранённо.

Глаза альва блестели отражённым огнём, и колдун уставился в них с недоверием.

— Что ты...

— Она мертва, Найдж! Она защитила нас от огня, она обратилась в ничто, чтобы стать нашим щитом, и она мертва! — заорал альв; этот крик из уст существа, всегда безупречно властвовавшего над собой, напугал Джеми больше, чем всё остальное. — Бежим к порталу, помоги магистру!

Магия альвов, отстранённо подумал Джеми — всё ещё не в силах осознать, что случилось. Нечеловеческая, непостижимая...

На бегу споткнувшись обо что-то, он посмотрел вниз. На обугленную плоть тела под ногами, от удара обнажившую кости.

Это было настолько страшно, что казалось нереальным.

В тот миг, когда Джеми запоздало ощутил запах горелого мяса, они уже выбежали за дверь. Там пламени не было, зато откуда-то сверху доносились крики, грохот и шум взрывов.

— Что происходит? — беспомощно выдохнул он.

— Облава, вот что! — Алексас в его голове рвал и метал. — Крыса ослабила защиту штаб-квартиры!

Облава, повторил Джеми про себя — с той же отстранённостью. Испепеляющий огонь. И все, включая Бэрри, мертвы.

Пытаясь, но не в силах поверить в происходящее, на бегу оглянулся на Найджа: колдун почти волочил учителя за собой. Вспомнил, что испепеляющий огонь требовал огромного количества энергии.

А, значит, к ним наведались либо Мастера Адамантской Школы, либо...

Ворот Джеминой рубашки затрещал в стальных пальцах альва, который почему-то остановился.

Когда Джеми повернул голову и увидел причину этой остановки, в горле его пересохло.

— Добрый вечер, господа, — им приветливо отсалютовал мечом молодой мужчина в чёрном: в серых глазах светится лёд, серебряный венец на тёмных кудрях сверкает отблесками пламени. — Значит, вы уцелели. Основатели, полагаю? Вы-то мне и нужны.

— Ваше Величество, — ненавидяще пропел Герланд.

Джеми, не мигая, смотрел на Шейлиреара Дарфулла, узурпатора престола Срединного королевства.

Он здесь. Прямо здесь, перед ним — тот, кто убил его родителей, тот, кто...

В следующий миг произошли сразу две вещи: король-колдун исчез в ледяном вихре — а Джеми полетел вниз с куском пола, вдруг ушедшего из-под ног. В панике выпалил заклятие, смягчив приземление, но всё равно приложился лбом об ковёр.

Потом понял, что лежит рядом с Найджем на полу гостиной, в которой они только вчера мирно пили вечерний чай.

— Верми, — Герланд стоял рядом, напряжённо глядя вверх; трудно было сказать, удивлён альв или раздосадован, — что ты делаешь?

Джеми даже не сразу сообразил, что он обращается к магистру Торнори.

Старик остался в той комнате, откуда они только что свалились. Стоял на краю образовавшегося провала, воздев руки к потолку — пока на другом краю Шейлиреар, окружённый коконом из снежных искр, силился прорваться через волшебный барьер.

— Бегите, — дрожащим голосом велел магистр. — Он силён, но я его задержу.

Неужели он собрался...

— Нет! — выкрикнул Джеми, судорожно пытаясь встать на ослабевшие ноги.

— Учитель, — Найдж тоже вскочил, — нет, не смейте, вы...

— Бегите!

Тихий голос магистра неведомым образом перекрыл рёв ледяного ветра, с которым боролся король... и Герланд, молча склонив голову, в прощальном жесте коснулся пальцами лба.

Одним движением вздёрнув Джеми на ноги, толкнул Найджа в сторону двери.

— Нет, нельзя его бросать!

Джеми отчаянно рванул к провалу — и вскрикнул, когда щёку обожгла пощёчина: скорее от удивления, чем от боли.

— Сопляк! — выплюнул Герланд, вновь сгребая воспитанника за шиворот. — Его жертва не должна стать напрасной! Побежал, быстро!

Хватка альва была непреодолима. Джеми неволей пришлось переставлять ноги, чтобы не упасть — а в голове назойливым колокольчиком билась одна-единственная мысль.

Этого не может быть, всего этого — не может, не может...

— Джеми, беги, — хрипло взмолился Алексас.

И, тоскливо оглянувшись на учителя, которого он оставлял умирать, Джеми всё-таки побежал.

Они неслись по путаным коридорам штаб-квартиры: Герланд, Найдж и он. Найдж ничего не говорил, и лица его Джеми не видел — но предполагал, что ничего хорошего на этом лице сейчас не увидеть.

— Сами ведь ввели запрет на перемещение везде, кроме бального зала, — казалось, альв не бежит, а летит над полом. — Всё предусмотрел, тварь!

Посреди лестницы в луже крови лицом вниз лежал труп; они молча перепрыгнули через него и побежали дальше.

Потайной выход, запоздало осознал Джеми. Зеркало, которое служит потайным выходом, через которое они смогут сбежать в другую штаб-квартиру Венца, в Адамант. Вот куда их ведёт Герланд, вот куда им надо...

Ну откуда в маленьком особнячке столько коридоров?

— И рыцарей своих наверняка прихватил, — Найдж вытер мокрое лицо. — Герл, а ты уверен, что этот запрет действует на всех в доме?

Вместо ответа альв толкнул очередные двустворчатые двери.

Вскоре они уже были в бальном зале. Большое зеркало в дубовой раме, стоявшее у дальней стены, поприветствовало их отражениями. Джеми не раз видел его раньше, но никогда не смотрел на него с такой жадностью.

Троица рванула вперёд по скользкому мрамору — под дрожь стен и крики, крики, крики...

Пробежавшись кончиками пальцев по лакированному дубу, Герланд надавил на одну ему видимую выпуклость. Поверхность стекла, разошедшись волной, засветилась изнутри призрачным перламутровым светом.

— Найдж, ты первый, — альв подтолкнул колдуна к зеркалу. — Джеми, ты за мной.

Найдж, не возражая, шагнул вперёд, исчезнув в колдовском перламутре, будто пройдя в открытую дверь. Альв — следом; и на тот миг, который занял шаг сквозь стекло, он отпустил ворот Джеминой рубашки.

Ровно на тот миг, через который зеркало осыпалось сотней мёртвых осколков.

Какое-то время Джеми тупо смотрел на простую деревянную раму. Обернулся — одновременно с тем, как вокруг него клеткой вспыхнуло огненное кольцо.

Конечно, узурпатор уже был тут. Он неторопливо шёл по залу, и на сей раз его шагам вторили шесть королевских рыцарей.

— Не бойся, мальчик, — произнёс Шейлиреар негромко. Рыцари, облачённые в чёрное, тенями скользили следом, окружая жертву: как будто мало было одной пламенной клетки, в которую загнали зелёного мальчишку-заговорщика, колдуна-недоучку. — Мы не причиним тебе вреда... если расскажешь всё, что я хочу знать.

— Вэм эйс минтэм, — отчаянно прошептал Джеми, глядя в льдистые глаза узурпатора.

Бесполезно. Ничего не произошло. Этого следовало ожидать: что они заблокируют возможность перенестись в дом магистра... надо бежать, бежать, но как? Куда? В бальном зале не действует запрет на перемещения, но дальние перемещения — заклятия шестой ступени, а Джеми доступна только пятая. Он никогда не открывал порталов, лишь учил для себя теорию.

Он слишком юн. Его магический резерв слишком мал. Попытка улизнуть с помощью магии значит верную смерть.

— Ты ничего не можешь сделать. Сам знаешь. — Голос Шейлиреара был почти отеческим. — Не торопись с опрометчивым шагом, подумай... зачем понапрасну губить свою жизнь?

Поверх языков пламени Джеми смотрел, как приближается убийца его родителей: в окружении рыцарей, чьи мечи заливала кровь его сообщников.

Он отдал бы всё, чтобы сейчас сразиться с ним. Со всеми ними. Но знал, что сейчас от его смерти никому лучше не станет.

— Джеми, — голос Алексас был тихим, спокойным даже, — только не делай глупостей. Может... может, нам в самом деле...

Джеми не слушал. Он глядел в пламя.

Пока безумная мысль, пришедшая в голову, обретала всё более чёткие очертания.

Испепеляющий огонь требует огромного количества магической энергии. Следовательно, и заключает в себе столько же.

И если преобразовать её, вобрав в себя, восполнив недостаток собственных сил...

Джеми сощурился. Увидел вокруг огненных языков размытый контур чёрного сияния. Тёмная магия, очень тёмная. Что поделаешь... Прикрыв глаза, глубоко вдохнул — успокаиваясь, очищая сознание от страха, ненависти, посторонних мыслей. Увидеть внутренним взором чёрные волны, почувствовать, как они окружают тебя, сплетаясь в кокон; пропеть про себя слова заклятия...

...трада пэр ариа...

Виски ныли, сердце колотилось прерывающимися, серийными ударами, но Джеми не обращал внимания, замыкая на себе искристые потоки колдовства: балансируя на пике, над кипящим океаном, подступающим снизу, жутким, всесильным, жадным...

...раверсо лакуа эла тера...

Ещё немного...

Сплетя в сознании магическую формулу, он мгновенным движением вскинул руки, начертив руны.

Всё.

Выкрикнул финальное:

— Инметсо!

Узурпатор изумлённо поднял ладонь — но Джеми уже вздёрнуло вниз головой, понесло куда-то, закружив в неясном мареве форм и звуков. В глазах потемнело, виски стиснуло железными обручами, а всё вокруг выло, неслось, кружилось...

Я сейчас умру, спокойно понял он.

И в тот же миг ударился спиной обо что-то, едва не вышибившее из него дух.

Сначала он просто лежал, судорожно пытаясь вдохнуть, пока окружающая темнота заливала ему глаза водой. Потом, превозмогая боль во всём теле, повернулся набок. Ещё какое-то время — и сумел встать на подкашивающиеся колени; казалось, его вывернули наизнанку, выпотрошили и вывернули обратно.

Неужели получилось? С первой попытки? Зная только теорию, используя магическую энергию чужого заклятия?

Невероятно.

Джеми сидел на дне неглубокой ямы. Вспышки молний озаряли ершистые стволы деревьев вокруг. Лес? Но где? И откуда яма? Ах да, он не учёл закон сохранения массы: ничто не берётся из ничего, и если что-то переносится из пункта А в пункт Б, то что-то такой же массы обязательно должно перекочевать из пункта Б в пункт А. Забыл вплести в формулу аннулирующую связку. Значит, теперь в бальном зале у ног узурпатора лежит куча земли.

Четвёрочка тебе, Джеми. До пятёрки не дотянул...

Он отупело, заторможенно шмыгнул носом.

Выбрались. И что дальше? Все, кто был в штаб-квартире, мертвы. Сам Джеми потерялся где-то в Срединном королевстве: он ведь не думал о месте перемещения, просто хотел оказаться как можно дальше от мёртвого дома. Найдж и Герланд наверняка уверены, что он погиб. Искать его не будут.

Интересно, а в особняке магистра тоже был пожар? Шерлаг-лиэн, милая, родная старушка-цверг, в это время наверняка ужин готовила...

Джеми осознал всё это — и засмеялся глупости своих мыслей. Разве может такое быть? Он спит, вот и всё. Надо только найти в себе силы проснуться, и всё вернётся на свои места.

Засмеялся... а потом всхлипнул, и смех, оборвавшись, перешёл в стон.

Он скорчился на рыхлой земле. Рыдания душили, драли горло и жгли глаза; а сверху колотил ливень, глухо рычал гром и молнии белыми клинками рассекали ночное небо.

— ...успокойся! — наверное, Алексас кричал давно, но Джеми услышал брата только сейчас. — Джеми, слышишь меня? Джеми!

Он закусил перепачканный землёй кулак, чтобы не всхлипнуть снова.

— Джеми, ты должен встать. Пожалуйста. Ради нас, — голос Алексаса звучал непривычно мягко. — Я бы помог тебе, но не могу. Ты должен сделать это сам.

Жмурясь до боли в веках, Джеми задавил рыдания в горле. Открыл глаза. Глубоко вдохнул.

Кое-как поднялся на ноги.

— Вот так. Молодчина. А теперь посмотри, как выйти к людям... к домам, вернее. К огню.

Тело казалось ватным. В свете грозы Джеми увидел, как на руках расплываются под дождём красные пятна. Кровь — его кровь...

Пошарив по краям ямы, подобрал с земли упавшую ветку. Отломив от неё короткую палочку, положил себе на ладонь.

Огонь, думал Джеми, пальцами правой руки чертя над палочкой руны. Представить себе очаг, огонь, пылающий в камине...

...огонь, лижущий тёмные кучи на полу.

Его рука дрогнула.

На миг импровизированная стрелка окуталась синеватым сиянием. Сама собой сдвинулась, повернувшись в другую сторону; затем сияние потухло, и капля крови, сорвавшись с кончика носа, окрасила ладонь багрянцем — пока в висках молоточками стучала боль.

Он потратил слишком много сил. Полностью истощил магический резерв. В ближайшее время ему и простейшего заклятия не сотворить. Отдохнуть, надо отдохнуть...

— Иди в том направлении, — непреклонно сказал Алексас. — Пройди хоть немного. Когда я смогу вернуться, я дойду сам, обещаю. Только выберись отсюда.

Джеми вытер нос рукавом рубашки. Ещё раз посмотрел, куда указывает волшебная стрелка. Стряхнув палочку с ладони, опёрся руками на край ямы, подтянувшись, на животе выполз наружу — и, заставив себя встать, сделал шаг. Другой.

Третий дался уже легче.

Джеми знал, что надолго его не хватит, но упрямо шёл по мокрой листве, слушая ободряющий голос брата, задевая плечом шершавые стволы. Видел он не дальше собственной руки; оставалось лишь надеяться, что они не сбились с направления. Лес не походил на непролазную чащобу, и это обнадёживало — наверное, край где-то рядом...

Когда Джеми выбрел на опушку, позволив себе ненадолго опереться на древесный ствол, очередная молния озарила высокую траву бескрайнего поля, раскинувшегося впереди. А ещё — дорогу прямо перед ним.

И никаких деревьев.

— Отлично! Молодчина! — голос Алексаса будто гладил по волосам невидимыми пальцами. — Теперь иди до ближайшего указателя!

Джеми с трудом оттолкнулся от манящей опоры дерева. Сделал шаг, потом — ещё и ещё один. Вышел на дорогу.

Шаг...

Он недоумённо смотрел, как надвигается на него мокрая земля.

— Джеми!..

Темнота.

* * *

— Долго ещё, святой отец?

— Скоро будем.

— Скоро — довольно-таки растяжимое понятие!

Молния белой трещиной рассекла небесную черноту, бывалым злодеем расхохотался гром. Струи дождя косо натянулись между небом и землёй: ливень хлынул ещё с наступлением темноты, а теперь и вовсе обернулся непроглядной пеленой.

— По моим расчетам до Приграничного ещё час, — бросил через плечо дэй, державший Лив.

Принц упрямо рысил по невидимой дороге.

— А вот это, — Таша едва перекричала отзвуки грома, — уже радует!

Снова молния. Таша зажмурилась, но перед закрытыми веками всплыли извилистые зелёные пятна. С тех пор, как тракт повернул в сторону Подгорного, ни зги не видно, да ещё колотит по макушке, по спине, по рукам — ежесекундно, непрестанно, невыносимо...

Чудесная погодка, мрачно подумала она, уже начиная жалеть, что утром не последовала совету дэя: в конце концов, наёмники ещё ночью наверняка проехали мимо Криволесья, так что они могли вернуться в трактир, и тогда Лив сейчас не мокла бы под дождём. И почему по этой демонской дороге к этим демонским цвергам нет ни одной демонской деревеньки, чтобы можно было переждать...

— Ааай! — вырвалось у Таши, когда она врезалась носом в плечо дэя, внезапно натянувшего повод.

Принц, которого вынудили резко остановиться, недовольно мотнул головой; и прежде, чем Таша успела удивиться происходящему вслух, Арон уже спрыгнул с седла.

— Подержите девочку, — коротко велел он.

Потерев нос, вроде бы целый, но весьма саднивший, Таша покорно обхватила сестру за плечи. Щуря мокрые ресницы, всмотрелась во тьму.

Чтобы в свете очередной вспышки взбесившейся грозы увидеть, как Арон склоняется над мальчишкой-подростком, лежащим в луже под конскими копытами.

О, Богиня, неужели мы...

— Нет, мы тут ни при чём! — крикнул дэй. — Он просто лежал на дороге.

— Жив?

— Да!

Таша облегчённо выдохнула.

— На первый взгляд ничего страшного, — Арон выпрямился. — Но он без сознания.

— Значит, придётся взять его с собой?

— Нас никто не заставляет.

— Кроме совести, — из-под намокшего капюшона Таша оглядела тёмное поле по одну сторону дороги и лес — по другую, пытаясь понять, откуда мальчишка мог тут взяться. Вгляделась в дождливую темноту, силясь рассмотреть его лицо. — И как же мы его повезём?

— Очень просто, — вернувшись к Таше, дэй достал из своей котомки, притороченной к седлу, моток недлинной веревки. — Я иду пешком. А вы, чтобы не простудить наших и без того болезненных спутников, бросаете меня и едете с ними в Приграничное.

Таша уставилась на него во все глаза.

— Ещё что придумаете? — осведомилась она.

— Боюсь, ничего, — развёл руками мужчина. — Четырёх седоков на коне никак не разместить, так что это единственный выход.

— Нет, это не выход! Вы... всё равно при скачке и он, и Лив упадут, если их не держать, а я не смогу держать обоих!

— Почему же? Лив придержите, а его привяжем к коню.

— У вас нога повреждена!

— Да, и я не смогу идти быстро, потому вы меня и бросите.

— Арон, хватит геройствовать!

— Разве это геройство?

— Вы не дойдёте!

— Таша, я не так слаб, как вы думаете.

— Нет, вы...

— Таша, ну почему вы снова мне не верите?

Принц досадливо фыркал и бил копытом: мокнуть под дождём ему явно не нравилось.

— Уверяю вас, смерть в мои ближайшие планы не входит, — произнёс дэй с мягкой убедительностью.

— Я обернусь в птицу и буду сидеть у вас на плече, — после секундного колебания решила Таша. — Если что, перекинусь обратно и...

— А вот это уже геройство, Фаргори-лэн. Если кому-то и идти на жертвы, то не маленькой девочке.

— Я не... — Таша запнулась: только упрямые дети в ответ на подобное кричат, что уже не маленькие. — Мне не семь лет!

— И не столько, сколько мне.

— Арон...

— Пересаживайтесь вперёд, — непреклонно сказал дэй, прежде чем снова шагнуть к мальчишке. — И берите Лив.

Сопротивление было бесполезно, так что Таша обречённо переползла через низкую спинку седла, притянув к себе сестру. Угрюмо смотрела, как дэй, подхватив мальчишку на руки, усаживает его на коня: она лишь мельком увидела бледное лицо с подтёками крови под носом, размытой дождём.

— Вот так, — вытянув руки мальчишки так, чтобы они обхватили шею Принца, дэй некрепко связал ему кисти. — Теперь не упадёт. Развязать узел по приезду вам труда не составит. — Арон отступил на шаг. — Как прибудете, немедленно требуйте горячую ванну. Не дожидайтесь меня, сразу идите спать. Только в мокрой одежде ложиться не вздумайте, пусть её высушат.

— Арон, а если...

— Вперёд.

Таша закусила губу.

Нет, не может она уехать. Она не может, не должна так его оставлять! Но...

...с другой стороны — кто он тебе?

...если уж он так хочет...

Таша сердито тряхнула головой. Одной рукой сжимая поводья, крепче обняла сестру, крикнула 'пошёл' — и Принц порысил сквозь стену дождя в черноту.

Когда она обернулась, позади оставалась лишь мгла.

Конь прорысил в ворота трактира, когда ливень уже утих и ночь моросила колючими дождинками. Свет из окон чуть рассеивал тьму жидкого воздуха, на грубых булыжниках забора играли золотистые отблески. В цвергском Приграничном всё было каменным, начиная от стены вокруг поселения и заканчивая невысокими домишками.

Когда Таша подъехала ближе, дверь трактира распахнулась, и под ливень, помахивая раскрытым зонтом, бодро выскочил цверг.

— Ох и свезло же вам с погодкой в дорогу! — покачал головой он, когда Таша соскочила с коня, не замедлив вскинуть руку, чтобы укрыть зонтом новую постоялицу.

Прижав к себе Лив и пригнувшись, чтобы уместиться под зонт, Таша с благодарностью кивнула — конечно, она уже вымокла до нитки, но избавиться от ощущения капель, колотящих по макушке, не терпелось — и уставилась на цверга с нескрываемым любопытством. Представитель коренного населения Подгорья едва доставал ей до груди; круглое румяное лицо чисто выбрито, волосы курчавятся, нос крючком, и наряжен весьма экстравагантно — небольшое брюшко скрывает камзол с самоцветными пуговицами и пышным воротником, на ногах лакированные сапоги с золотыми пряжками.

— Как же вас в ливень такой понесло? Издали ехали, небось? Не повезло, ох не повезло! — цверг тарахтел зычным басом с безукоризненным аллигранским выговором, лишь букву 'р' раскрашивал характерной подгорной хрипотцой. — Бориэн Ридлаг, содержу это скромное заведение. К вашим услугам. Что с вашим спутником? А, даже с обоими... Лин!

Он прикрикнул что-то на другом языке, явно состоявшем из одних согласных, и по лужам от дверей трактира прошлёпал ещё один цверг: необъятный плащ полностью скрывал как его фигуру, так и лицо. Похоже, слуга. Выслушав короткое распоряжение трактирщика, новоприбывший молча привстал на цыпочки, чтобы распутать узлы на запястьях мальчишки.

— Лин поможет вам отнести мальчика в комнату, — добавил господин Ридлаг на нормальном аллигранском. Хотя... если учесть, что цверги и альвы жили в Долине всегда, а принятый в Срединном язык прибыл в Аллигран вместе с людьми — ещё вопрос, какой язык считать нормальным аллигранским.

— А вам не будет тяжело? — осторожно спросила Таша.

Лин в ответ только фыркнул.

— По-вашему, если мы ростом чуть пониже, так уже и силой обделены? — в голосе хозяина трактира прозвучала глубочайшая обида.

— Извините, я не хотела вас обидеть, — смущённая Таша наблюдала, как слуга-цверг преспокойно сдёргивает мальчишку с коня — за ногу, потому что выше не доставал — и подхватывает на руки прежде, чем тот успел упасть. — Я читала, что цверги по силе превосходят людей, просто в первый раз сталкиваюсь с вами и... неудобно, что вам придётся тащить кого-то...

— В два раза больше нас? Не вы первая, не вы последняя, — проворчал господин Ридлаг, но явно смягчился. — Милости прошу в 'Каменную корону'.

Подоспевший конюший попытался увести Принца, но конь не обратил на него ни малейшего внимания: он страдальчески смотрел на хозяйку.

— Иди с ним, ясно? — строго велела Таша, поудобнее перехватив спящую Лив. — О тебе позаботятся.

Жеребец вяло фыркнул, но всё же поплелся в конюшню, а Таша в сопровождении гостеприимного цверга направилась к двери — следом за слугой, который, перекинув мальчишку через плечо, понёс его в трактир с небрежной лёгкостью паладина в отставке.

Ступив внутрь, она чуть не мяукнула от счастья: в трактире было восхитительно тепло и, главное, сухо.

— Комнату на ночь, как я понимаю? — господин Ридлаг уже открыл гостевую книгу; мальчишку уложили на дубовую скамью, слуга безропотно ждал рядом. Вместо привычных волшебных огоньков помещение, отделанное светлым камнем, освещали обычные свечные фонарики, маятник часов на стене мирно оттикивал пять минут первого часа ночи. — Или не одну?

— Одну, на четверых, — решила Таша. Уложив Лив на скамью у ближайшей стены, расчеркнула пером вдохновенную закорючку. — Два ужина... один без мяса. Но позже. А лекарь у вас есть?

— Я немного обучался знахарству, — скромно ответил трактирщик.

— Сможете осмотреть этого юношу? Мы нашли его на дороге без сознания...

— Хорошо, — кивнул цверг. — А с девочкой что?

— Лив... спит, — Таша поколебалась секунду. — Не могли бы вы и её осмотреть?

— Конечно, — невозмутимо откликнулся трактирщик.

Таша, попытавшись благодарно улыбнуться, скинула с головы надоевший капюшон.

— Да, и скоро сюда должен прибыть дэй, — сказала она. — Ему за тридцать, темноволосый, в чёрной фортэнье. Наверное, спросит меня. Скажете ему, где моя комната?

— Конечно... Фаргори-лэн, — заглянув в гостевую книгу, господин Ридлаг выложил ключ на мраморную столешницу. — Я осмотрю ваших спутников чуть позже.

Совершив натуральный обмен ключа на пару монет, Таша вновь подхватила сестру на руки и поднялась наверх. Слуга, несший мальчишку, тенью последовал за ней.

Опознав нужную дверь, Таша кое-как отперла её одной рукой. Вползла внутрь; опустив сестру на ближайшую койку, встряхнула руками, нывшими от непривычной тяжести, и оглядела маленькую комнату в поисках светильника.

— У нас только свечи, — голоском неожиданно высоким и нежным, точно переливы флейты, заметил слуга.

Цверг бережно уложил мальчишку на соседнюю кровать. Достал свечу из ближайшей тумбочки, сгрёб со стола огниво — и, когда неверный огонёк рассеял мрак, снял капюшон.

Заставив Ташу изумлённо моргнуть.

Женщина?..

— Их надо раздеть. — Служанка откинула за спину полы мокрого плаща. Говорила она с небольшим акцентом, но бегло и абсолютно свободно. — Одежду повесим внизу, рядом с огнём, за пару часов высохнет... и вашу тоже. Раздевайте девочку, а я займусь мальчиком. Его и отмыть не мешает — кровь, грязь, ужас! Что такое с ним делали? Бедняжка!

Лицо её было круглым, с гладкой белой кожей, темноглазым и пухлогубым. Рыжие волосы, вьющиеся на висках, собраны в косу. Женщина в теле, что лишь подчёркивало длинное серое платье и простенький белый фартук — но в её случае это смотрелось скорее достоинством.

— Ожидали увидеть бороду? — заметив Ташин взгляд, фыркнула служанка.

— Нет... Просто... не знала, что женщины-цверги так красивы, — честно ответила Таша.

— Да будет вам, — служанка польщённо поправила фартук. — Раздевайте девочку, а я мальчиком займусь.

Таша покосилась на подобранного незнакомца:

— А раздевать...

— Надо всё снять, всё! Не то застудят себе чего-нибудь важное. А сверху одеялами накроем.

Таша кивнула, признавая её правоту — и, старательно не глядя в сторону соседней койки, стала выпутывать Лив из тяжёлого, липнувшего к коже плаща.

Спустя пар минут, подоткнув мальчишке одеяло, служанка удовлетворённо вытерла мокрые руки о фартук.

— Вот и всё, — подытожила она. — Пойду, принесу вам воды. Пока отмокать будете, я одежду развешу.

— А у вас разве нет водопровода? — удивилась Таша.

— Есть, почему же. Но из кранов холодная идёт, а вам же горячую надо, — служанка уже шла к двери. — Вся магия, что нагревателей, что светильников, вчера иссякла с чего-то, а никто из колдунов никак не найдёт времени прийти и восстановить. Ничего, на выходных ученики Школы господина Оррака на практику должны заглянуть...

Канделябр пришлось водрузить на край раковины. Хорошо хоть два ведра воды оказались действительно горячими. Когда над ванной завился водяной пар, Таша наконец скинула плащ и стянула раздражавшее мокрое платье, вручив их служанке — и заставив ту вскинуть бровь:

— Бельё не носите?

— Ношу, — Таша растянулась в горячей воде, запрокинув голову и намочив волосы. Живительное тепло медленно расползалось по телу от кончиков пальцев до самой макушки. — В особые дни.

Служанка скатала плащ и платье в единый мокрый куль.

— То-то я смотрю, вы плащ не снимаете, — заметила женщина с плохо скрываемым осуждением. — Мокрый шёлк-то, поди, всё облипает...

Таша только зевнула.

Не объяснять же, что при перекидке любой предмет одежды становится обузой.

— Извините, — лениво жмурясь, сказала она вместе этого, — я давно хотела спросить...

— Да?

— Цвергка, цвергиха или цвергесса?

Служанка, хмыкнув, толкнула дверь ванной.

— Лучше просто Нирулин.

Вдоволь погревшись, Таша закуталась в полотенце и вернулась в комнату: под аккомпанемент возобновившегося ливня, яростно колотившегося в ставни.

— Мальчика я обмыла, — доложила Нирулин. — Господин Ридлаг просил передать, что с обоими всё в порядке, признаков проклятия или иной вредоносной волшбы нет. Но как проснутся, пусть выпьют это, да и вам не помешает.

Таша с любопытством взяла одну из трёх глиняных кружек, стоявших на тумбочке. Горячий, чуть дымящийся напиток был приятного бежево-золотистого цвета.

— Что это? — спросила она у служанки.

— Парки. На основе молока, мёда, цветочной пыльцы... и кое-каких травок.

— Безобидных, надеюсь?

— Я этим дочку свою лечу! — служанка обиженно фыркнула. — Три годика ей.

Принюхавшись, Таша действительно опознала молоко и мёд, а также смесь трав и цветов: родиолу, заманиху, листья земляники, зверобой, цикорий, шиповник... и, похоже, много всего другого. Поднесла кружку к губам, глотнула — и поняла, что питьё восхитительно вкусное; стоило же отпить ещё немного, как усталость и сонливость словно рукой сняло.

— Здорово! — выдохнула Таша в искреннем восхищении. — А как это делают?

— Не знаю.

— А у повара можно узнать?

— Он тоже не знает, поверьте. Парки варят в Камнестольном, доставляют сюда в бочках. Нам остаётся только подогреть... хотя парки и в холодном виде целебных свойств не теряет, — Нирулин склонила голову. — Ужин сейчас нести?

Живот заискивающе мурлыкнул.

— Давайте, — махнула рукой Таша. — Один.

— А второй?

— Он для моего спутника, когда он подойдёт.

— Хорошо, сейчас принесу.

Таша села на кровать. Оглядела комнату, где на четыре койки приходилось две тумбочки; под окном приткнулся небольшой стол с задвинутым под него табуретом, у двери — пошарпанный шкаф для одежды. Учитывая, что размеры комнатки были довольно скромными, свободного места в ней, по сути, не было.

Следом взгляд обратился к закрытому окну.

Сколько они ехали — час, больше? И сколько нужно времени, чтобы пройти это расстояние пешим?..

Таша вздохнула. Глотнув ещё немного парки, обратила свой взгляд на причину отсутствия Арона. Мирно посапывающая причина была белокожей, слегка конопатой, с несколько девчачьими чертами тонкого личика. Одуванчиком пушащиеся кудряшки, каштановые с золотистым отливом, ресницы длинные, как у девушки... хотя у Арона, к примеру, не хуже.

Хм, а причём тут Арон?..

Вернувшаяся Нирулин бодро водрузила поднос с едой на стол.

— Ещё что-нибудь? — любезно поинтересовалась служанка.

— А где лежат запасные свечи?

— В верхнем ящике тумбочки.

Таша кивнула, приняв информацию к сведению.

— Как там наша одежда?

— Как высохнет, принесу.

— Спасибо, — ещё миг Таша вспоминала, что ещё ей может понадобиться, но так и не вспомнила. — Тогда доброй ночи.

Нирулин, слегка поклонившись, безмолвно удалилась.

Закончив с ужином, Таша в который раз посмотрела в окно. Подперев подбородок рукой, прислушалась.

...дождь, сонное сопение Лив и мальчишки, шаги, разговоры, деловитые крики откуда-то со двора...

...тьфу, и не стыдно им этим за соседней стеной заниматься?

Не обнаружив никаких признаков прибытия Арона, Таша тоскливо вздохнула. Потеребила край полотенца, временно служившего ей платьем. Поднялась из-за стола — и, дабы не поддаться искушению усесться у окошка по образу и подобию пленной принцессы, решила разобрать мокрую сумку.

Так, хлеб на выброс, это ясно. Мясо... а, демоны с ним, купят другое. Ненужные пока перчатки на стол, просушить. Чехол с украшениями...

Таша развязала шёлковые шнурки. Убедившись, что оба перстня на месте, с облегчением качнула головой. Пуф, а то взяла из тайника и даже не проверила! Если бы посторонние нашли гербовые печати Бьорков и Морли... что ж, чехол в ящик, и кошель туда же. Ножик к ним по соседству. Зеркало похитителей...

Таша, помедлив, повертела зеркальце в руках.

То, что зеркала — не игрушки и не безделушки, в Аллигране поняли уже очень давно. С помощью зеркал общались, шпионили, перемещались в пространстве и даже убивали; но всё это было доступно лишь магам да знати, которая могла позволить себе покупку магических зеркал. По крайней мере, до тех пор, пока на троне не оказался Его Величество Шейлиреар — который отдал приказ организовать во всех крупных городах 'зерконторы', где за доступную плату предлагали самые разнообразные зеркальные услуги.

К примеру, так называемые 'двусторонние зеркала' были известны давно. Зачарованное зеркало, разделённое пополам, служило самым надёжным способом связи: предположим, если одна половина у тебя, а вторая — у друга, достаточно посмотреть в свою половинку и позвать владельца другой, чтобы он появился в твоём зеркале, а ты — в его. По принципу двусторонних зеркал и действовало нововведение Шейлиреара, прозванное 'зеркопочтой'. Обратившись в любую зерконтору, ты мог за считанные медяки связаться с зерконторой на другом конце королевства, продиктовать текст для передачи и уйти со спокойной душой: зная, что спустя пару часов сообщение опустится в почтовый ящик адресата в виде бумажного квитка.

Дальше — больше. Вскоре в зерконторах стали предоставлять транспортные услуги. Заплатив разумную сумму в серебряных князьях, вы препровождались в зал, где отражали друг друга развешанные по стенам тридцать шесть зеркал: порталы, настроенные на один из тридцати шести городов Срединного королевства. Шагнув в один из них, выходили вы уже в другой зерконторе, и выход мог располагаться хоть за тысячу верст от входа. Груду вещей с собой, конечно, не возьмёшь — дозволяли брать лишь то, что можешь нести в руках, — так что обозы, кареты и экипажи продолжали исправно бороздить Аллигранские дороги, но быстрые и комфортные зеркальные путешествия пользовались всё большим успехом.

Недавно король шагнул ещё дальше. Высочайшим указом он организовал массовое производство двусторонних зеркал, ведь каждая мать должна иметь возможность в любой момент связаться с ребёнком, а жена — с мужем. Каким образом упростили и удешевили технологию производства, науке и простому люду неизвестно... но купить двустороннее зеркальце теперь мог себе позволить и зажиточный крестьянин. А потом какие-то умники изобрели способ, как двусторонние зеркала сделать не двух, а многосторонними, и связываться теперь вы могли не с одним владельцем второй зеркальной половинки, а со всеми владельцами всех подобных половинок по всему Королевству: достаточно было знать имя того, кого хочешь увидеть. На многосторонние зеркала цены пока ощутимо кусались, но король обещал над этим работать... и ведь работал! За минувшие шестнадцать лет его правления королевство шагнуло вперёд больше, чем за предыдущий век. Ведь прогресс — как снежный ком: достаточно чуть подтолкнуть, придать начальное направление, и вот он уже мчится с горы, с каждой минутой набирая ход, пожирая снег у себя на пути, обращая его в собственную толщину...

В общем, в данный момент Таша размышляла над тем, какое зеркало находится у неё в руках. То, что оно магическое, сомнению не подлежит; но какое именно? Двустороннее? Многостороннее? 'Наблюдатель', шпионская безделушка, которая показывает происходящее в любой точке Долины?..

Таша пробежалась кончиками пальцев по холодному золоту крышки, по завиткам затейливой рунной гравировки. Открыла зеркальце, пытаясь поймать в отражении пламя свечи и бросить на стену зайчик, но поймался мрак тёмного угла — из неровно-серого почему-то отразившись непроглядным, липким, всепоглощающим...

...и будто уже видела этот мрак где-то — не наяву...

Подчиняясь резкому движению её пальцев, зеркальце захлопнулось с тихим щелчком.

Бросив его в ящик, Таша села на кровать, грея в ладонях кружку с парки. Покосилась в сторону окна.

...не дожидайтесь меня, сразу идите спать...

Залпом допив остатки парки, Таша опустила кружку на тумбочку — глиняное дно стукнуло о дерево чуть громче, чем следует. Крепче завязала полотенце, растянулась на кровати, прямо поверх шерстяного одеяла — и закрыла глаза: с твёрдым намерением немедленно заснуть.

Когда донёсшиеся снизу удары часов возвестили о наступлении пятого часа утра, Таша смотрела в потолок.

Всё ещё.

Она прикинулась спящей, когда часа два назад в комнату прокралась служанка. Нирулин сунула высохшую одежду в шкаф, и сразу после её ухода Таша надела платье, после чего в который раз безуспешно попыталась уснуть.

Но получалось только мучительно думать, куда же запропастился брошенный ею Арон.

Я не волнуюсь, думала она. Абсолютно. Он ведь не может идти быстро.

...и поэтому, уточнил голос разума, ты так сосредоточенно выщипываешь одеяло?

Ташины пальцы судорожно скатывали выдранную шерсть в комки.

...с другой стороны, почему она думает, что бросила его? Она ведь не ссаживала его с коня. И почему так переживает? Разбойники в этих местах редкость — а судя по тому, как дэй разобрался с эйрдалями, бояться стоит скорее за разбойников, чем за него.

Но эйрдалей было двое, а если врагов окажется слишком много?..

Таша яростно боднула лбом подушку.

...да с чего вообще она так за него волнуется? Кто он ей? Друг? Ха: они два дня как знакомы. И влюбиться в него она не могла... пусть даже нельзя отрицать, что он привлекательный мужчина с длинными ресницами. Ему ведь лет тридцать пять, не меньше — да он в отцы ей годится! А девушкам в шестнадцать положено мечтать о ком-то юном, пышнокудром, голубоглазом...

Отшвырнув очередной комочек шерсти, Таша перевернулась на живот.

...кто он? Как за два дня стал ей небезразличен, как за два коротких дня успел обернуться таким... близким? Почему она так ждёт его, почему рядом с ним не чувствует себя одинокой, почему рядом с ним ей так спокойно и легко?..

Огонёк очередной свечи с шипением утонул в восковой лужице. Таша села, выскребла из подсвечника быстро застывающий воск и в третий раз за ночь открыла верхний ящик тумбочки.

Когда пальцы ощутили деревянную пустоту, сердце ёкнуло.

Нет, только не темнота...

Спотыкаясь, Таша подбежала к окну. Распахнула ставни, высунулась наружу, позволив дождю коснуться лица лёгкими кончиками холодных пальцев — и, выдохнув, оперлась ладонями на каменный подоконник. Вид пятен света на земле отрезвил её.

Какая к демонам разница, что я чувствую, подумалось ей. Он спас меня, я у него в долгу. А теперь...

Таша резко отвернулась от окна. Подбежав к шкафу, выдернула оттуда плащ.

Теперь я должна спасти его.

Напоследок оглянувшись на спящую сестру, Таша рванула дверь на себя.

И с разбегу ткнулась лбом в складки чёрной накидки — удостоившись внимательного, чуть вопросительного взгляда лучистых глаз.

— И почему вы до сих пор не спите? — мягко, но строго вопросил дэй.

Радость от осознания, что он пришёл, что он в порядке, мигом уступила место растерянности.

— А... я... по делам. — Таша отступила на шаг, прекрасно понимая, как жалки её попытки врать телепату. — Вы... почему так долго?

— К сожалению, по дороге моя рана недвусмысленно давала о себе знать. Видимо, сырость. Хотя в конечном счёте вы сами говорили, что прогуляться под дождём неплохо, тем более когда знаешь, что в конце пути тебя ожидает пища и кров — а если б я бежал, это уже не было бы прогулкой... Прибыв сюда, осведомился о вас, и мне ответили, что вы благополучно прибыли и сейчас спите в комнате наверху. Как выяснилось, мне посчастливилось натолкнуться на вашу служанку. Тогда я заглянул в таверну: конечно, поужинать можно было и в комнате, но я счёл невежливым будить вас звоном посуды. Посидел у камина, решив дождаться, пока высохнет моя одежда — по счастью, это заняло не слишком много времени. И вот я здесь.

— А. — Таша осмыслила сказанное. — Вот как.

Душу захлестнуло знакомое ощущение спокойствия, защищённости...

И злости.

...ты сходишь с ума, не находишь себе места от беспокойства, собираешься мчаться ему на выручку, как последняя дура — а он всё это время преспокойно рассиживает у камина?

— Дайте пройти, — процедила она сквозь зубы.

— Таша...

— Дайте пройти!

Дэй молча посторонился, Таша пулей вылетела в коридор — и побежала, куда глаза глядят.

Как выяснилось, в тот момент глядели они на лестницу; только вот уже на третьей ступеньке Таша поняла, что ничего внизу не забывала и никого видеть не хочет. Тогда, плюнув на всё — в переносном смысле, конечно, хотя и в прямом смутно хотелось, — она села у перил и обняла руками колени.

Чувствуя, как вспышка гнева стремительно меркнет, уступая место стыду за глупые тревоги, глупые намерения и не менее глупые обиды.

Сквозь частокол деревянных перил Таша смотрела на часы, укоризненно тикавшие бронзовым маятником.

И всё же...

Кто он мне?..

Шелестнула шёлком чёрная тень. Беззвучно постояла рядом. Опустилась на ту же ступеньку.

Некоторое время оба молчали.

— Таша, — наконец сказал он, — простите, я не...

— Да нет, это я виновата. Если бы я слушала вас и заснула... — девушка досадливо мотнула головой. — Да ещё обижаюсь, как глупый ребёнок.

...и если бы только 'как'.

— Просто... я уже думала...

— Я знаю, — тихо сказал дэй. — Можете не говорить.

Сидя бок о бок с ним, сквозь частокол каменных перил Таша отстранённо созерцала пустой холл.

И осознавала, что стыд тоже исчез — уступив место теплу понимания, что он снова рядом.

— Может, вернёмся в комнату? — дэй осторожно встал. — Понимаю, что все спят, но всё же посиделки на лестнице... не лучшая идея.

Таша подняла взгляд, посмотрев в серое сияние его глаз.

Кивнув, приняла протянутую руку.

А позже, уже лёжа в кровати, слушая шёпот дождя и его мерное дыхание, негромко окликнула дэя по имени.

— Арон...

— Да?

Таша смотрела в темноту, которая почему-то больше её не пугала.

Не рядом с ним.

— Я... рада, что мы встретились.

Тишина.

— Я тоже рад, Таша.

Его улыбку она не видела, но услышала.

И, подложив руку под голову, закрыла глаза: зная, что теперь заснёт спокойно.

* * *

Зеркальце опустилось на стол с тихим звяком.

Он глотнул бренди. Чудесный букет... шестнадцать лет выдержки, год Белой Кошки. Не самый удачный год, но сбор хороший.

Что ж, никто и ничто не подводит ожиданий. Фигуры безукоризненно исполняют отведённые им роли. Всё разыгрывается, как по нотам.

Как и следовало ожидать.

Он отставил фужер и встал.

Вот и настала пора немного форсировать события...

— Уже уходите, хозяин? — Альдрем подхватил бокал. — Поспали бы. Вчера ночью ведь глаз не сомкнули, да и днём...

— У наёмников всё готово. Пятнадцать человек, то, что надо. — Он прошёлся по комнате, и пустота эхом отразила его шаги. — Всё же я не ошибся, когда выбрал эту четвёрку. Особенно в Рэйне. Настоящий психопат, чувства страха лишён начисто... не боится даже меня. Ему не нужны деньги, он получает от всего этого удовольствие.

— Зверь внутри даёт о себе знать. — Альдрем склонил голову. — Не боитесь, что он сделает что-то с жертвами до вашего прихода?

— Ему доставляет куда больше удовольствия игра с мышкой, чем её смерть. Но если он вдруг решит поиграть... что ж, пускай порадуется. Пока может, — он усмехнулся. — А меня потом порадует его казнь.

Альдрем задумчиво крутанул бокал за ножку:

— Главное, что они не задают вопросов.

— Наёмники редко задают вопросы. Но у этих, похоже, любопытство отсутствует начисто.

— И моральные принципы заодно?

— Принципы у наёмников — тоже нечастое явление. Профессия обязывает.

— Но им приходится убивать, и убивать не одного и не двух. Я знаю, многие не связываются с... особо деликатными делами.

— Они знали, на что шли. И головорезами стали задолго до знакомства со мной.

— С тем, кого они знают, как вас.

— Это верно.

Он посмотрел на пламя, догорающее за витой решёткой.

Отстранённо.

— Всё-таки обозы не самый безопасный способ путешествия, — сказал он. — Сегодня многие в этом убедятся...

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. ТЕОРИЯ СЛУЧАЙНОСТИ

— А мы завтра будем объезжать Принца, да?

— Будем, будем, — Мариэль потрепала дочь по макушке. — А теперь спать, ни то на завтра сил не останется.

Таша откинулась на подушку, счастливая и взбудораженная:

— Какая здоровская ярмарка была! А Лив уже спит?

— Спит, егоза-стрекоза. Еле укачала.

— А когда папа придёт? Надо ему всё рассказать, раз он поехать не смог!

Мариэль посмотрела куда-то в окно — с привкусом лёгкой тоски во взгляде.

— Боюсь, они с друзьями нескоро разойдутся, — сказала она. — Спи, никуда Альмон от тебя не денется. Утром всё расскажешь.

— Ладно, — Таша удручённо зарылась под одеяло. — Спокойной ночи, мам.

— Спокойной ночи, малыш.

Лёгкими шагами выйдя из комнаты, Мариэль тихо прикрыла за собой дверь — а Таша, притушив светильник, долго лежала на спине, глядя в потолок. Затем, зажмурившись, принялась ворочаться с боку на бок, но сон и не думал приходить.

Ну вот что тут...

Шумный хлопок двери.

Таша вскочила и, не озадачиваясь поиском тапок, побежала к двери. Выскочила в коридор, навстречу тяжёлым шагам и привычному хмельному запаху, щипавшему ноздри.

— Папа! — она радостно шагнула к нему, подставляя светлую макушку для поцелуя. — А я думала, уже тебя не дождусь! Как ты тут без нас... как отметили день рождения дяди Шерона?

В ответном молчании хриплое сопение отца казалось особенно громким.

— Пап, в Нордвуде так здорово было! На ярмарке так... так... и сам король там был и речь говорил, и... ты ведь поедешь с нами в следующий раз, поедешь?

Тот прохромал мимо — и в тишине, вставшей в коридоре, его неровный топот звучал почти громогласно.

— Пап?..

Маленькая девочка в белой ночной рубашке осталась одна во тьме; лишь полоска света из приоткрытой двери детской робко стелилась к её ногам.

Таша стояла неподвижно. Стояла и смотрела, как подвыпивший мужчина грубым толчком распахивает дверь маминой комнаты.

Смотрела и не понимала, не желала понимать — почему её просто отодвинули с дороги, как предмет мебели, за что скользнули равнодушным взглядом по лицу, не видя его...

* * *

Открыв глаза, Таша обнаружила, что Арона нет. Впрочем, нельзя сказать, чтобы это обстоятельство её озадачило: кто-кто, а дэй явно имел право гулять сам по себе.

На столе Ташу уже поджидал завтрак. После еды она в очередной раз попыталась разбудить Лив, и в очередной раз — безуспешно.

— Вот демоны! — не удержавшись, досадливо воскликнула Таша. — Стрекоза, ты собираешься просыпаться или нет?

Однако помянутые демоны оказались то ли рассеянными, то ли вредными: если сестра на призыв никак не отреагировала, то мальчишка в соседней кровати вздрогнул и заворочался.

Ладно, в конце концов, и ему пора в себя прийти. Хоть выяснят, кого они подобрали... и не зря ли.

Положив одежду мальчишки у него в ногах, Таша вышла из комнаты. Прислонилась спиной к закрытой двери, прислушиваясь. Скрип кровати — встал, спящий королевич... а вот и одёжный шелест... хм, обязательно прыгать на одной ноге, когда штаны надеваешь? О, похоже, ещё и упал... хорошо бы шишку не набил.

Вроде бы всё.

На всякий случай досчитав до пяти, Таша вернулась в комнату.

— Доброе утро, — миролюбиво произнесла девушка, прикрывая дверь.

Мальчишка уставился на неё во все глаза: светло-васильковые, со странным жёлтым ободком вокруг зрачка. Перемялся с одной несуразно-длинной ноги на другую. Зачем-то поднял правую руку, косясь на широкое серебряное кольцо, сидевшее на его указательном пальце, светившееся весёлой рунной зеленью.

Когда Ташу с воплем 'изыди, нечисть!' повалили на пол, она даже не сразу поняла, что произошло — однако цепкие пальцы на горле не оставляли времени на изумлённый ступор.

Среагировала она почти машинально.

...раз...

...два...

Ну, сейчас ты у меня получишь!

Обнаружив в руках кошку, старательно отпихивающую лапками пустое платье, мальчишка остолбенел... ровно до того момента, пока его с мстительным шипением не полоснули когтями.

Должно быть, вошедший Арон застал прелюбопытную картину: отчаянно вопящий паренёк колотит о подушку маленькой белой кошкой, намертво вцепившейся в его руку...

— ПРЕКРАТИТЕ.

Повторять дважды дэю не пришлось. Мальчишка замер со вскинутой рукой, а кошка, разжав когти, приземлилась на кровать и забилась под одеяло.

...раз...

...два...

— Ты что творишь, свинтус?! — высунув голову, обиженно выкрикнула Таша, оскорблённая в лучших чувствах. — Я на дороге его подбираю, лекаря ему нахожу, за постель плачу, а он...

— Молчи, порождение Мирк! — ответил свинтус с максимальным достоинством, с каким только может говорить нескладный взъерошенный мальчишка, посасывая разодранную руку. — Лучше бы я умер на той дороге, чем попал в лапы... эм... постойте. — Он уставился на Арона. — А вы ведь дэй, да?

— Поразительно точное наблюдение.

— Служитель Богини? И... с этой?! — мальчишка растерянно тряхнул кудрями. — Она же оборотень!

— Я знаю. И жду, пока вы извинитесь перед моей спутницей за попытку её убийства.

— Я? Перед ней?!

— Джеми Сэмпер, я жду — пока терпеливо.

Васильковые глаза расширились.

Потом мальчишка отступил на шаг: крайне настороженно.

— Откуда вы знаете моё имя? — дрогнувшим голосом спросил он.

— Нет, я не имею никакого отношения к компании, наведавшейся вчера в штаб-квартиру. Просто я не самый дурной телепат, — бросил Арон. — И нет, я не лгу. Иначе сейчас вы были бы не в пригорном трактире, а в куда менее приятном месте.

Мальчишка растерянно моргнул.

— Вы что, знаете про нападение на штаб...

— И не только про неё. Но я всё ещё жду извинений.

Паренёк покосился на Ташу. Вновь взглянул на Арона.

Если кошачьи глаза первой кипели праведным негодованием, то взгляд дэя обжигал ледяным спокойствием.

— Хорошо, извините, — пробормотал мальчишка. — Но всё-таки... а, я понял! — вдруг воскликнул он воодушевлённо. — Вы её взяли на воспитание, да? Хотите спасти душу монстра, упорствующего во грехе?

Арон устало скрестил руки на груди.

— Знаете, лучше уступите место брату, — велел дэй негромко. — Мне кажется, с ним разговор выйдет толковее.

Это заставило мальчишку отступить ещё на один шаг — а Ташу, решительно не понимавшую, о чём они говорят последнюю минуту, недоумённо сощуриться.

— Брату? — взгляд паренька сделался как будто даже испуганным. — Но вы... вы не можете знать, никто не может знать!

— Я знаю, как видите.

— Это невозможно! Двоедушие нельзя телепатией... и учитель с Найджем ставили ментальные барьеры, даже если вы Мастер Школы, я бы почувствовал столь глубокое...

Мальчишка осёкся.

Потом взглянул на Арона так внимательно, будто впервые увидел.

— Если только, — медленно произнёс он, — вы не...

— Джеми, я повторяю в последний раз: дайте слово Алексасу.

Таша непонимающе следила, как паренёк в явном потрясении склоняет голову. Потом закрывает бледно-васильковые глаза...

...и открывает их — синевы пронзительной и ясной, как зимнее небо.

— О прекрасная лэн, — произнёс он бархатистым голосом, так не похожим на прежний нервный тенорок, — прошу прощения за непристойное поведение моего брата. Просто он... не очень любит нечисть. — Юноша расправил плечи. Выпрямился из сутулой полусогнутости, став на голову выше. Небрежно взлохматил волосы. — А ведь сколько раз я говорил ему не питать необоснованного предубеждения против нелюдей! Хотя бы до тех пор, пока они не изъявят желания пустить тебя на обед. Позвольте представиться: Алексас Сэмпер.

Поклон его был выполнен с такой эффектной отточенностью движений, что любой танцор позавидовал бы.

— Не изволите ли сообщить мне, как вас величать? — добавил он.

— Таша... — несколько растерянно откликнулась она, смутившись от лукавой хитрецы в его взгляде.

Ободки вокруг его зрачков золотились солнечными коронками, лицо загадочным образом приобрело неоспоримую привлекательность, а кудри теперь пушились с изяществом, секрет которого мечтал бы познать любой франт. Ещё казалось, что за секунду юноша повзрослел лет на пять; общего же впечатления от внешности и манер Алексаса Сэмпера с лихвой хватило бы на то, чтобы не просто разбить чувствительное девичье сердце — стереть его в порошок.

— Таша-лэн, — улыбнулся молодой человек. — Что ж, не пожалуете ли вы мне руку...

— Может, ещё сразу и сердце?

В голосе Арона слышался лёгкий ледок иронии.

Видимо, подзабывший о его присутствии юноша обернулся к дэю:

— О, отец... не сообщите ли мне своё имя?

Что-то в лице молодого человека подсказало Таше, что это самое присутствие не доставляет Алексасу Сэмперу особой радости.

— Кармайкл. Арон Кармайкл.

— Отец Кармайкл... — Алексас почтительно склонил голову. — Должен сказать, для меня огромная честь познакомиться с вами. Редкостная удача столкнуться с таким, как вы.

— Вы мне льстите. В конце концов, таких, как вы с братом, тоже нечасто встретишь.

— Может, наконец объясните мне, что здесь творится? — не выдержала Таша.

— Ах, да. Таша-лэн ведь ничего не знает... в отличие от вас, — Алексас с достоинством выпрямился. — Сами разъясните или?..

— Ваша история, вам и рассказывать.

Молодой человекизящно опустился на краешек кровати, закинув ногу на ногу.

— Итак, — с готовностью начал он, повернувшись к Таше, — дело в том, что у меня... у нас... в общем — две головы в одной.

— Это, как ни удивительно, я уже поняла. — Она села, плотнее закутавшись в одеяло. — Но как такое возможно?

— О, это довольно занятная история... но, боюсь, как бы я ни старался быть кратким, монолог мой выйдет пространным. Отец Кармайкл, не хотите ли присесть?

— Благодарю, — дэй стоял, прислонившись к шкафу, — не беспокойтесь. Рассказывайте. Только начните, как говорится, от печки... с вашего происхождения, чудесного спасения и нынешнего рода занятий, если быть точнее.

Какое-то время Алексас самым внимательным образом разглядывал свои ногти.

— Хорошо, — наконец тихо сказал он. Со странной горьковатой улыбкой вскинул голову. — Я и мой младший брат Джеми родились в семье людей... специфического рода занятий. И наша мать, и наш отец были кеарами его покойного величества Ралендона Бьорка Третьего.

— Кеары? — Таша заинтересованно повела носиком. — Это... рыцари королевской гвардии?

— Не стоит путать королевскую гвардию, которая охраняет королевский дворец, с личным боевым отрядом Его Величества. Кеары — рыцари, которые охраняют лично короля и его семью, а также выполняют особые поручения Его Величества.

Таша осмыслила информацию.

— Значит, — произнесла она, — ваши родители были приближёнными покойного монарха...

И моего дедушки.

— Да. И они погибли Кровеснежной Ночью, — печально подтвердил Алексас. — Их долгом было защищать господина ценою собственных жизней, и они исполнили его... погибнув за короля, пережившего их не более чем на час. Мне тогда было пять, Джеми едва исполнился месяц.

— Ох, — Таша грустно моргнула. — Сочувствую.

— Не стоит, — качнул головой юноша. — Я их почти не помню. Зато помню их убийцу.

— Убийцу?

— Я видел её. Девушка. Похоже, наполовину альв. Её глаза... знаете эти звёздные искры у альвов в зрачках?

Таша мотнула головой:

— Никогда не видела альвов.

— И хорошо. Собственно, это всё, что я о ней помню, но, надеюсь, когда-нибудь мы ещё встретимся. — Алексас помолчал. Покосился на дверь, будто сквозь неё проглядывая, не подслушивает ли кто, и продолжил. — Нас с Джеми спас друг родителей, единственный уцелевший кеар из семерых. Он бежал с нами туда, где нас не могли найти: в Подгорное королевство. Туда позже прибыли все уцелевшие сторонники и приближённые Бьорков... и там же они создали 'Тёмный венец'.

Последние слова были произнесены почти шёпотом, но с торжественностью герольда.

— 'Тёмный венец'? — Таша нахмурилась. — Что это?

— Общество заговорщиков, — просто сказал Алексас.

— Заговорщиков? Вы хотите сказать... заговорщиков против Шейлиреара Дарфулла?!

— Таша-лэн, — с усмешкой промолвил Алексас, — если вы думали, что король, пришедший к власти подобным образом, не наживёт себе заговорщиков — вы ещё наивнее, чем кажетесь.

Таша склонила голову, чтобы он не видел её лица.

Заговорщики. Сторонники Бьорков.

Значит, кто-то мог помочь им с мамой?..

— Да, шестнадцать лет назад был создан 'Тёмный венец', — продолжил Алексас. — Основными целями являлись свержение узурпатора и поиск уцелевших Бьорков для восстановления династии на престоле. Конечно, все известные представители рода были убиты, а за шестнадцать лет мы так и не нашли ни одного подходящего кровного родственника, но мы не оставляем надежды... Что вас так рассмешило?

— Нет, ничего, — Таша подперла рукой подбородок, закрыв ладонью улыбающиеся губы. — Это я так.

Интересно, что будет, если он узнает, кто сейчас перед ним сидит?..

— Ну-ну, — слегка оскорблённо хмыкнул Алексас. — Да, мы не оставляем надежды. Вернее, не оставляли, — очень мрачно добавил он.

Таша перестала улыбаться.

— Что случилось?

— Об этом чуть позже... итак, со временем 'Тёмный венец' разделился на две части. 'Тёмный венец' остался у цвергов, но было образовано второе общество, 'Багряный венец', которое обосновалось в Адаманте.

— В столице? — Таша расширила глаза. — Прямо под носом у Шейлиреара?

— В том-то всё и дело. Лучшее место для пряток — то, что у всех на виду, — ухмыльнулся Алексас. — Гер... тот самый друг наших родителей остался в Подгорном, возглавив 'Тёмный венец'. Он взял нас с Джеми на воспитание. Меня лично обучил меня владению мечом, Джеми, у которого обнаружился магический дар, определил в ученики могущественному колдуну... магистру первой степени.

— Вот как, — уважительно кивнула Таша.

— Да. А кроме боевых искусств, нам обоим давали светское воспитание, достойное наследников рода Сэмперов. Но если я отдавал предпочтение владению мечом, то с Джеми всё вышло наоборот. Всё свободное время он проводил в библиотеке, и помимо энциклопедий и учебников читал в основном красивые легенды о героях прошлого, великих подвигах, неземной любви и прекрасных принцессах. Ещё этот Джорданесс...

— А, 'Правила паладина'?

— Она самая. Вот после него-то мой брат и решил когда-нибудь сам стать паладином, — с самым скептическим видом подытожил Алексас. — Избавлять мир от нечистой силы вроде оборотней, эйрдалей и некромантов, попутно спасая попавших в беду дев... а ещё принести обет целомудрия.

— Воистину благородные намерения.

Голос Арона, наконец вмешавшегося в разговор, был не менее невозмутимым, чем его лицо.

Однако Алексас намёк понял.

— Впрочем, всё это была присказка, а сказка впереди, — продолжил юноша: уже без саркастических ноток. — На задания я стал выходить, едва мне исполнилось семнадцать. Учитель был против, но я жаждал действий... и мести. Он уступил. — Алексас вздохнул. — До поры до времени мне везло, операции проходили безукоризненно, но одно из заданий мы всё-таки провалили. Мне было двадцать, и мы должны были вызволить кое-кого из тюрьмы, однако попали в западню. Из десятерых тогда спаслись двое, и один — ассистент магистра — чудом отделался царапинами... но второй был ранен слишком серьёзно.

— И это были вы, — сказала Таша.

— Совершенно верно. Когда меня доставили в штаб-квартиру, все целители лишь руками развели. А как только горестная весть достигла ушей Джеми, братишка мгновенно разразился рыданиями у моего смертного одра и... а что? Говорю чистую правду и ничего, кроме правды.

— Я ничего и не...

— Я не вам, Таша-лэн. Я ему, — Алексас постучал пальцем по виску. — Так и норовит перебить... так о чем я... ах, да. Когда выяснилось, что я вот-вот умру, Джеми потребовал сделать хоть что-нибудь, дабы я, светоч и путеводная звезда его жизни, не покидал этот мир. Ему ответили, что сию бренную плоть спасти, увы, невозможно, но есть один любопытный обряд, прозванный Двоедушием, суть которого сводится к следующему: мы будем занимать одно тело. Его. Вот это. — Юноша изящно взмахнул руками, указав куда-то на собственную макушку. — Один сможет брать управление в свои руки, пока другой займёт место стороннего наблюдателя... потом по обоюдному согласию будем меняться местами. Общее время моего управления телом не должно превышать восьми часов в день, в остальном никаких ограничений.

— И ваш брат согласился.

— Без раздумий. Правда, мнится мне, он не раз раздумывал после — и не раз жалел. Правда, Джеми?.. Да знаю, знаю. Я тоже тебя люблю. Ну вот, — вздохнул Алексас, — таким образом мы теперь вместе, — помолчал и довольно-таки мрачно добавил, — навсегда. Что бы там Джеми ни думал.

Какое-то время Таша просто грустно смотрела на него.

Сколько же жизней разрушил и продолжает рушить этот старый переворот...

— А вам удобно так? — тихо спросила она потом. — Ну, в чужом теле?

— Вполне. За год я к этому привык. Никаких навыков я не утратил, а тело Джеми оказалось даже более гибким, чем моё. Мышцы, правда, оставляли желать лучшего, но упорные тренировки... хватит ныть! Нет бы 'спасибо' сказать, таким телом да не пользовался! Что ты говоришь? Не смеши меня, ты даже ходишь, как... знаешь, у меня всё болело не меньше, чем у тебя! Кхм... — Алексас вновь посмотрел на Ташу, — ну и на этом первая часть моего повествования окончена.

Она обняла руками колени:

— А как вы оказались на дороге?

Юноша перебрал по одеялу тонкими пальцами музыканта — враз помрачнев.

— 'Тёмный венец' раскрыли, — вымолвил он потом. — Вернее, кто-то помог им нас раскрыть. Мы вычислили, что среди нас есть предатель, но не успели ничего предпринять. Вчера вечером на нас напали кеары во главе с королём, и мы уцелели лишь благодаря жертве одной хорошей девушки. Чтобы одарить нас защитными чарами, она убила себя... а учитель Джеми дал нам шанс убежать. Ценой собственной жизни, — в глазах Алексаса светилась невыразимая печаль, и взгляд его говорил куда больше слов. — Мы побежали к зеркалу-порталу, но нас нагнали, и тогда Джеми сотворил портал самостоятельно.

— В таком возрасте? — Арон вскинул бровь. — Какая же у него ступень?

— Пятая.

— Насколько я знаю, порталы открываются лишь на шестой.

— Он позаимствовал магическую энергию чужого заклятия.

— И с первой же попытки сотворил портал?

— Да, — кивнул Алексас с плохо скрываемой гордостью.

— Ваш брат далеко пойдёт, — слегка улыбнулся дэй.

— Он передаёт свою большую скромную благодарность, — откликнулся юноша. — Да, Джеми открыл портал. Правда, далеко он нас не унёс, выбросил где-то в лесу. Я, как назло, свои восемь часов потратил и ничем не мог помочь, брат дошёл до дороги и свалился... а что было дальше, вам известно лучше, чем мне.

— Ужасно, — произнесла Таша негромко и искренне. — Это ужасно... то, что вам пришлось пережить.

— Главное, что пережили, — вздохнул Алексас. — Когда мы очнулись, телом, к сожалению, ещё правил Джеми, а он немного занервничал, увидав перед собой оборотня. Решил, видите ли, что порождение Мирк воспользовалось его беззащитностью, притащило в своё логово и дожидалось, пока он очнётся, чтобы вдоволь насладиться криками бедного мученика. А поскольку магический резерв у него пока не восстановился, то для защиты он решил воспользоваться подручными средствами. Удушить, ну надо же! Как вульгарно! То ли дело перелом шеи, быстрая и безболезненная... ну шучу я, шучу. Не надо на меня так смотреть, Таша-лэн. Не думайте, что я бы поднял руку на столь очаровательную и безоби... хорошо, просто очаровательную деву.

— Надеюсь, — ощерилась Таша. — И что же вы собираетесь делать дальше?

Алексас пожал плечами:

— Полагаю, теперь нам с Джеми надо добраться до Адаманта.

— То есть до штаб-квартиры 'Багряного венца', — спокойно добавил Арон.

— Верно, — кивнул Алексас, снова нервно покосившись на дверь. — В любом случае больше нам идти некуда, и...

Вдруг осекшись, внимательно посмотрел на дэя: будто без слов спрашивая что-то.

— А этот вопрос, — мягко ответил тот, — мы обсудим с Ташей, пока вы прогуляетесь по коридору.

Алексас, без лишних слов вдев ноги в мягкие домашние туфли, покорно направился к двери.

У самого порога он обернулся, посмотрев на спящую Лив.

— Да позволено будет спросить, — колко произнёс юноша, — вы действительно взяли Ташу-лэн на воспитание или...

— Я её удочерил, — спокойно откликнулся дэй. — И её, и Лив. Да, эта девочка — человек, вы всё правильно поняли.

— Разномастная у вас семейка, — усмехнулся Алексас. — И вас не смутило, что ваша будущая воспитанница оборотень?

— Я, как и вы, не питаю предубеждения против нелюдей.

Пожав плечами, Алексас шагнул за порог, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Да, попали мы в историю, — пробормотал он, отойдя достаточно далеко.

— Я им не доверяю, — без обиняков заявил Джеми. — Они легко могут пойти и...

— Вряд ли. У него точно собственные кодексы чести. К тому же я сомневаюсь, что ему захочется иметь дело с сильными мира сего, а в случае нашего ареста это будет неизбежно. — Алексас покачал головой. — Чтобы из всех жителей Аллиграна нас подобрал... — он помолчал. — Нет, до сих пор поверить не могу.

— А ещё у него дети есть, — добавил Джеми. — Это расходится с тем, что рассказывал Герланд.

Юноша задумчиво качнулся с мыска на пятку, глядя в окно. В небе ещё виднелись лоскутки туч, но к вечеру оно обещало целиком раскраситься яркой лазурью.

— Заботливый из него отец, — отстранённо констатировал он. — И девочка симпатичная.

— Мирк всегда дарит своим порождениям красивую внешность, чтобы им было легче приманивать людей! — отрезал Джеми. — Я читал об этом!

— А как же ты тогда относишься к Ленмариэль Бьорк?

— Она была совсем не такой, как остальные оборотни!

Алексас вздохнул.

— Не волнуйся, братишка, — сказал он рассудительно. — Герланд и Найдж наверняка в Адаманте, перстень родителей при нас... продадим его, экипируемся и доберёмся до штаб-квартиры. Обещаю. С этой милой семейкой или без них, не суть важно. Хотя с семейкой, думаю, будет проще.

Алексас мельком оглянулся на запертую дверь, словно мог сквозь неё снова увидеть 'порождение Мирк'. Копна бледно-золотистых локонов, лицо сердечком с блеклой россыпью веснушек, лёгкая курносость и тень ресниц на щеках... он не назвал бы её красавицей, но было в ней что-то притягательное. Маленькая, хрупкая, с доверчивым серебряным взглядом по-кошачьи раскосых, широко расставленных глаз — дочь дэя походила на дорогую фарфоровую куклу, которую хотелось завернуть в шелка и ревниво спрятать подальше от грубости чужих рук.

— Знаешь, иногда мне жаль, что я не люблю проигрывать, — негромко произнес он. — Особенно тебе.

— Почему?

Юноша тонко улыбнулся:

— Иначе я бы подумал над тем, так ли страшны траты, связанные с покупкой полного собрания сочинений Джорданесса.

— И что же, папенька, — осведомилась Таша, когда шаги Алексаса стихли вдали, — вы хотели со мной обсудить?

— Не сердитесь, Таша, — мирно произнёс Арон. — У меня не было никакого желания объяснять этому молодому человеку всю ситуацию, а его фантазию необходимо было осечь.

Пояснений, какие именно фантазии могло породить воображение Алексаса при взгляде на них с Ароном, Таше не потребовалось.

— Всё так страшно? — поинтересовалась она, слегка покраснев.

— Почти, — подтвердил дэй. — Итак, дело в том, что он хотел кое о чём нас попросить.

— А именно?

— Чтобы мы ему помогли. В данном случае, как я думаю, под помощью будет подразумеваться его сопровождение в Адамант.

Таша нахмурилась; она не имела ни малейшего понятия, что им делать и куда двигаться дальше, но путешествие в столицу было последним, что могло бы прийти ей на ум.

— А почему он не может сделать это один?

— Учитывая, что король знает о разгуливающем на свободе юном мятежнике, его будут искать На наше счастье, тихо и незаметно: думаю, король захочет избежать огласки того, что кто-то из заговорщиков сумел ускользнуть из его лап. Соблюдение секретности немного свяжет им руки, но одинокий юноша вызовет у соглядатаев куда больший интерес, чем юноша в нашем обществе, — пояснил дэй. — К тому же... если что, я смогу отвести от нас все подозрения.

— Красноречивым взглядом, который заставит соглядатаев усомниться в вере глазам своим?

— Именно. — Арон извлек откуда-то из складок фортэньи вдвое сложенный пергамент. — На самом деле его историю и его затруднения я узнал ещё до того, как вы проснулись. А потому утром раздобыл для него новую дорожную грамоту.

— Как? — охнула Таша.

— Не суть важно, но выглядит она очень убедительно. Теперь всё зависит от вас. Хотите ли вы помочь заговорщикам и взять на себя дополнительный риск? Да — они путешествуют с нами. Нет — я отдам им грамоту, тем самым исполнив свой долг, и благословлю на все четыре стороны.

Таша опустила голову.

Адамант. Столица. Общество заговорщиков. Стоит ей сказать своё имя... и что будет тогда?

Я больше не буду одна, подумала Таша. Там будут люди, готовые защитить нас с Лив от любой опасности. И...

Я могу стать королевой.

'Моя принцесса', называла её Мариэль. Мама воспитывала её принцессой. Надеялась, наверное, что когда-нибудь она действительно сможет стать принцессой...

Но есть ли у Таши силы, чтобы ей быть?

Она обречённо прикрыла глаза — слушая молчание Арона, ждавшего её ответа.

Даже если Богиня будет ей благоволить, сможет ли она пойти по дороге войны и крови? Свергнуть мудрого и дальновидного короля? А ведь столичная штаб-квартира в любой момент может повторить судьбу подгорной штаб-квартиры...

Когда Таша вскинула голову, лицо её было спокойно.

Нет.

Я не имею права подвергать Лив такой опасности.

И призрак одобрения, померещившийся ей в лице Арона, окончательно убедил её в правильности решения.

— Я хочу им помочь, — твёрдо произнесла она. — И помогу по мере своих возможностей, только вот... у меня не так много денег, а им ведь понадобится лошадь, одежда...

— У них есть при себе то, за что можно выручить неплохие средства. На всю экипировку, положим, не хватит, но всё же. Однако, — дэй внимательно смотрел на неё, — сможете ли вы терпеть рядом с собой присутствие такого человека, как Алексас Сэмпер?

Вопрос был довольно неожиданным.

— И что он за человек? — уточнила Таша.

— А у вас не возникло никаких догадок?

— Вы явно знаете больше меня.

— Что ж, скажу то, в чём уверен. Он бесстрашный воин, блестящий фехтовальщик, любящий брат, порядочный фат и неисправимый ловелас.

На последних словах Таше наконец стало ясно, к чему клонил дэй.

— Прямо-таки неисправимый? — она недоверчиво улыбнулась. — В его-то возрасте?

— До сегодняшнего дня — увы. А если учесть, что карьеру соблазнителя он начал в четырнадцать, для исправления срок у него был порядочный, — Арон рассеянно расправил складки своей накидки. — Так что скажете?

Таша задумчиво подпёрла подбородок рукой:

— Интересная личность.

— Не спорю. Но не самое лучшее дополнение такой компании, как наша.

— А зачем тогда вы меня спрашиваете? Вы же знаете, что... я вам доверяю.

— Всё не так просто, — дэй устало прикрыл глаза. — Не стоит забывать о Джеми Сэмпере. Большую часть своей короткой жизни этот мальчик провёл в домашней библиотеке. В городе он мгновенно теряется, без руководства брата не может ступить ни шагу. Он отличный колдун и отнюдь не трус, но его мутит от одной мысли о пролитии чьей-то крови. Он терпеть не может любую нечисть, но готов пожертвовать всем ради первого встречного человека в беде. И что в итоге получается?

— Недееспособная высоконравственная сомнамбула? — предположила Таша.

— Или человек, совершенно неприспособленный к жизни. А если учесть, что именно этот человек управляет... их телом большую часть дня — я почти уверен, что мальчики не доберутся до Адаманта.

Таша вздохнула.

Нет, она никогда не будет Таришей Тариш Бьорк. Потому что она только Таша, маленькая девочка с двумя большими тайнами. И не имеет ни сил, ни желания становиться кем-то другим.

Но она поможет братьям-заговорщикам.

Молча.

— А вам Джеми понравился куда больше Алексаса, не так ли? — усмехнулась она.

— Не стану отрицать. А вам, вижу, наоборот.

— Сложно любить человека, вместо приветствия вцепившегося тебе в горло.

— Первое впечатление часто обманчиво. Не знаю, обрадую вас или нет, но ваше отношение к обоим братьям взаимно.

— Да и ваше, судя по всему. — Таша рассеянно мурлыкнула что-то трудноопределимое. — А что Алексас имел в виду под 'таким, как вы'?

— Полагаю, очень сильного телепата, не являющегося магом. Таких действительно немного.

— Да уж. Мне таковых до вас тоже не встречалось. — Таша склонила голову набок. — А если я скажу, что потерплю его присутствие?

— Тогда мне ничего не останется, как в свою очередь смириться с ним, — уголки губ дэя дрогнули в улыбке. — Потому что я тоже вам доверяю.

Глядя на него, Таша невольно улыбнулась в ответ.

— Значит, мы пришли к консенсусу, — подытожила она.

— Я тоже так думаю.

— Чудно. А теперь, отец мой, — добавила Таша с нескрываемым сарказмом, — подайте мне платье и извольте покинуть комнату.

Вскоре донесшийся из коридора вопль 'спасибо, святой отец!' оповестил её о том, что мальчишке сообщили об их решении.

— Спасибо, спасибо! — тараторил Джеми, даже вернувшись в комнату. — Нам вовек вас не отблагодарить! Тогда, как Алексас говорит, осталось решить вопрос с нашей экипировкой! Я дам вам...

— Не дадите, — поправил Арон, — а сами вручите ювелиру.

Джеми резко замолчал.

— Э... — осторожно изрёк он, — святой отец, я думаю, нам с братом лучше...

— Но ведь те, кто вас ищут, тоже решат, что вы будете прятаться, верно? А лучшим местом для пряток действительно является то, что у всех на виду. Так что собирайтесь. — Дэй взглянул на Ташу. — Заглянем в таверну, накормим вас и отправимся прямо на рынок.

— Я не пойду, — покачала головой она.

— Не волнуйся, за Лив присмотрят. А тебе необходима новая одежда.

Таша хотела было удивлённо вскинуть бровь — с чего вдруг этот переход на 'ты'; но затем вспомнила, что отцам с дочерями не свойственно держать церемонную выкательную дистанцию, и ограничилась смиренным кивком.

Накормив братьев тарелкой гречневой каши, троица отправилась к вратам в Подгорье.

Ветер играл россыпью изумрудных листьев, высвеченную радостными солнечными лучами. Липы вдоль пыльной дороги сахарили воздух жёлтыми звёздочками соцветий, бабочки-шоколадницы меланхолично порхали с цветка на цветок. Одна почти уселась на Ташину подставленную ладонь, но в последний миг передумала и полетела дальше — к крытой брезентом телеге, некоторое время назад согнавшей компанию на обочину, и её вознице, обмахивающемуся листом лопуха.

— Ну вот, как всегда, — разочарованно протянула Таша.

— А зачем тебе бабочка? — подозрительно осведомился Джеми.

— Не волнуйся, даже порождения Мирк их не едят. Это примета... бабочка в руке — к счастью. Но мне счастье, увы, никак не улыбнётся.

— Пока, — заметил Арон.

Врата впечатляли немыслимого размера створками морёного дуба, стальными запорами и глазницами бойниц в скальной породе по бокам. Задрав голову, Таша разглядела массивную подъёмную решётку. Да, в случае какой напасти цверги явно устроились лучше всех...

Лишь пройдя через врата, путники могли говорить, что находятся в Подгорном королевстве: в предгорье расположились лишь посевные поля, луга да Приграничное, а все цвергские города раскинулись под Лонгорнскими горами. Чуть впереди куталась в облачные клубы вершина Дымчатого Пика; насколько помнила Таша, столица Подгорного раскинулась прямо под ним. Впрочем, непосредственно Камнестольный им был не нужен, а рынок для удобства торговцев и покупателей устроили совсем рядом с вратами. Их держали закрытыми, так что в Подгорье входили через сравнительно маленькие двустворчатые двери по соседству — в которые спокойно могли проехать кареты и торговые телеги.

Один из многочисленных цвергов-стражей проверил у троицы дорожные грамоты. Потянулся было за правдометром, но, взглянув в участливые глаза Арона, виновато пробормотал что-то на подгорном наречии и вернул им бумаги.

— И что ты ему внушил? — немного стыдливо спросила Таша.

— Что нас уже проверили, — ответил дэй, вступая под своды Лонгорнских гор.

Эхо каменной галереи откликалось на каждый звук, гулко перекатывая шаги Джеми и деликатно помалкивая на поступь его спутников. Вокруг нетерпеливо гудели приближающиеся отзвуки ярмарки, а вскоре Арон уже вёл ребят сквозь каменный лабиринт торговых галерей.

Ярмарка в Нордвуде, столице Озёрной, в своё время поразила Ташино воображение невиданным столпотворением — но рынок цвергов был раз в десять больше. Он расползался во все стороны, переплетался нитями-улочками, покрывая отмеренную ему площадь подобием гигантской паутины с большой центральной галереей в роли основной нити. Пестрели ларьки, лотки и лавки в ярком свете волшебных фонариков цветного стекла. По широким каменным плитам мостовой нёс свои пёстрые воды нескончаемый поток покупателей: торгующиеся за каждый медяк крестьяне, деловитые купцы, знатные лэн в сопровождении слуг, таинственные личности с закрытыми капюшонами лицами. Продавцы, исключительно подгорного происхождения, всех обслуживали одинаково вежливо, с почтительной улыбкой и умеренным количеством елея в голосе... но вот в спину покупателям зачастую смотрели с нехорошим прищуром.

— Цверги всегда были расой обособленной, — негромко пояснил Арон. — Чужаков они в лучшем случае терпят.

— Да? — с сомнением выдала Таша. — А цверги в Приграничном показались мне такими...

— Милыми? В том-то и дело, что это Приграничное. Большую часть времени они проводят наверху, а потому несколько отличаются от собратьев. Здесь, в Подгорье, совсем другое дело.

— На рынке они ещё сдерживаются, — бормотнул Джеми. — Вот в самом Камнестольном...

— Цверги не терпят, когда кто-то суётся в их дела. — Арон говорил спокойно, однако зорко поглядывал на прохожих. — Да, они тесно связаны с людьми: своих магов нет, да и большую часть продовольствия они получают из Срединных земель... но это не мешает им довольно натянуто относиться к чужакам.

— Правда, за последнее время в Камнестольном обосновалось приличное количество людей. Даже округ специальный возник, — добавил Джеми. — Многие бежали сюда после Кровеснежной ночи. Цверги их поначалу пытались прогнать, но, пока отношения выясняли, почти за своих считать стали. Потом его лиходейское величество...

— Тш.

— ...решил не мытьём, так катаньем обеспечить контроль неподконтрольного. На цвергский рынок люди пока доступа не получили, но маги всегда на вес золота в Подгорном были, а тут и земледельцам узурпатор велел...

— Джеми, хоть лучшее место для пряток — у всех на виду, но игроки обычно сидят в своём укрытии тихо.

— Да, уже молчу, святой отец! Ну... то есть ещё не уже, но вот сейчас буду уже.

Первым удостоился визита ювелир. Пожилой цверг окинул взглядом потенциальных покупателей, наткнулся на ответный взгляд Арона — и послушно отвалил за перстень с крупным алмазом, который Джеми сорвал с цепочки на шее, прятавшейся под рубашкой, весьма кругленькую сумму.

Учитывая, что о скопидомстве подгорного народца Таша была наслышана — в Срединном частенько поговаривали 'скупой, как цверг', — она могла прийти лишь к одному выводу.

— Что за фокусы? — осведомилась она, когда ювелир с поклонами проводил компанию до дверей.

— Всего-навсего алмаз редкой огранки, золото высшей пробы и филигранная работа, — мирно откликнулся Арон. — Сэмперы не скупились на украшения. Никакого обмана.

— И ловкость глаз?

— Таша, учитывая, сколько покупателей до нас он обделил хоть и презренным, но, тем не менее, заслуженным металлом... я даже не восстановил справедливость.

Она только хмыкнула.

Следом они окружили хмурого цверга, торговавшего новостными листками. Развернув бумагу, испещрённую печатными знаками, Арон пробежался взглядом по строчкам:

— Ага...

— Что там?

— 'Минувшей ночью в Камнестольном отрядом кеаров была разгромлена преступная организация, спонсировавшая разбойничьи шайки, ответственные за прошлогоднее отравление воды в Непракиле и других крупных городах, а также...'

— Преступная организация?!

Джеми даже зарумянился от гнева.

— '...подрывная деятельность преступников была нацелена на то, чтобы сеять смуту в народе, предположительно с целью поднятия бунта. По сообщению Первого Советника Его Величества Эдреми Айронсула, выживших среди бунтовщиков нет. Потерей среди кеаров...'

— Выживших... нет? — осторожно уточнила Таша.

— Как я и предполагал, — уже про себя дочитав заметку, Арон удовлетворённо кивнул. — Его Величество не хочет распространяться о своих неудачах, пусть даже частичных. — Дэй тщательно сложил листок вчетверо. — Что ж, и нашим и вашим. Его авторитет в очередной раз вознёсся до небес, а нам это только на руку.

Следующей посетили одёжную лавку. Стоило звякнуть дверному колокольчику, как навстречу вынырнула женщина-цверг, юная, пухленькая, похожая на ванильную зефирину. Она зарумянилась, засуетилась и принялась расхваливать как товар, так и покупателей, которым буквально всё 'изумительно шло'. Таша удалилась за примерочную ширму с первыми приглянувшимися штанами — бархатными бриджами цвета шоколада — и рубашкой: жатый светло-бежевый хлопок, немного кружев и короткие рукавчики буфами.

Одежда села, как влитая.

— А зеркало можно? — искрутив голову под всевозможными углами, спросила Таша.

— Бархатную занавесь видите? Вот за ней.

Таша видела. И уже тянула на себя тяжёлую чёрную ткань: вспомнив, что за последние дни ни разу не удосужилась посмотреть в зеркало.

Уставилась на картинку, открывшуюся взгляду.

— Это я с такими волосами три дня ходила?..

Из Подгорья выбрались уже ближе к вечеру. Джеми горестно вздыхал по деньгам, выброшенным на такие бесполезные вещи, как штаны тонкого сукна, рубашку, отделанную кружевом, замшевые туфли и куртку из лучшей кожи, какая нашлась. На этом экипирование не завершилось: был присмотрен тёмный плащ с щеголеватой вышивкой, под плащ подобраны пояс и кошель, а в оружейной лавке Алексас сразу положил глаз на саблю — чуть изогнутую, с защищающей кисть гардой, витиевато переплетённой несколькими дужками.

В приобретении экипировки Алексас принимал участие побольше Джеми. Взять хотя бы эпизод в одёжной лавке: поминутно отбирая у братца контроль над телом, Алексас отверг десять рубашек подряд, так как одни 'жали в груди', в других 'руки были скованы', а третьи попросту 'не шли'. Таша даже подозревала, что главным аргументом в выборе оружия послужил тот факт, что ножны сабли — замысловатая конструкция из дерева, кожи и золотой инкрустации — прекрасно подходили к плащу. Ещё Таша подозревала, что на деньги с продажи одного-единственного перстня никак нельзя было купить всё, что они купили, да ещё и на дорогу оставить; но когда с продавцами договаривается Арон...

Сама Таша мерила дорогу новыми туфельками светлой кожи, на ходу пытаясь расчесать волосы частым гребнем. Она не собиралась больше терпеть на голове колтуны, но колтуны тоже сдаваться не спешили.

— Может, остричь? — подсказал Джеми.

— После тебя, — яростно чесанув особо упрямую прядь, Таша моргнула, смахивая с ресниц навернувшиеся слёзы.

Паренёк страдальчески вздохнул. Щёлкнул пальцами.

— Цени мою доброту, — великодушно бросил юный колдун, когда Ташины волосы вдруг зашевелились, вздыбились, извильнулись... и покорно легли на плечи: расчёсанные, шелковистые и ещё пушистее, чем прежде.

Девушка изучила на ощупь ближайшую прядь, не веря ощущениям.

— Ценю, — только и смогла вымолвить она.

Снизошёл до помощи порождению Мирк? Где-то вурдалак в болоте почил...

Несмотря на то, что день только начинал движенье к сумеркам, все до единой бабочки исчезли. Таша, надеявшаяся на обратном пути вновь попытать счастья, утешилась собиранием букета из васильков, горечавки и колокольчиков, синевших по обочине.

Прикидывая, куда приладить очередной цветок, она услышала голос Джеми.

— Живые же цветы, — ворчал тот. — Лучше бы росли спокойно, глаз радовали.

— Быть сорванным в блеске красоты порой лучше, чем оказаться обречённым на бесполезное увядание.

Подняв голову, Таша встретила укоризненный взгляд мальчишки и тепло-улыбчивый — Арона. Обычно серые, сейчас глаза дэя светились отражённым небом, казалось, сияя ещё ярче.

И была в них какая-то такая трепетная, с оттенком неизъяснимой грусти нежность...

...опять ты краснеешь.

Торопливо сунув василёк с краешку, Таша склонилась за следующим.

Забавно. Она любила Альмона — но ни разу, ни разу за девять лет не видела в его глазах намёка на отеческое тепло.

И никогда не видела, чтобы кто-то смотрел на неё так, как Арон.

— Таша, не отставай!

Голос дэя развеял путаницу в мыслях; и тряхнув головой, она побежала обратно на дорогу, помахивая букетом в опущенной руке.

Сантименты, демоны бы их побрали...

Вернувшись в трактир, все трое заказали себе парки и прямо в комнате разъели огромный яблочный пирог, купленный в цвергской булочной. Торопливо сжевав свой кусок, Таша подсела на кровать сестры, по-прежнему безмятежно сопевшей во сне.

Она не знала, сколько просидела, всматриваясь в её лицо. Не знала, зачем. Надеялась, что Лив почувствует сквозь сон, услышит... вернётся?

Почему она не просыпается?..

— Джеми, — Арон тоже смотрел на спящую девочку.

— Жа, швяшой ошец?

Дэй вздохнул:

— Прожуйте сначала.

Джеми покорно заработал челюстями, уминая ужин.

— Хоши... кхе... хотите у меня спросить, что с девочкой, да?

— Именно. Консультация профессионала, так сказать.

С грохотом отодвинув стул, Джеми прошёл к кровати. Важно откашлявшись, поднёс правую руку ко рту, пошептал что-то. Медленно провёл ладонью вдоль тела Лив, не касаясь.

Кольцо на указательном пальце мальчишки замерцало тревожным голубым светом.

— Что это? — спросила Таша.

— Так, простенький артефакт-детектор, — небрежно отозвался мальчишка. — Обычно я налаживаю его на опознание нечисти и нежити, но в таких случаях, как сейчас, легко могу перенастроить.

— Опознание нечисти?

— Если передо мной нелюдь, кольцо светится. Разными цветами. На эйрдалей красным, на оборотней зелёным, на нежить фиолетовым...

Так вот каким образом он сразу распознал в ней оборотня!

— Впрочем, я отвлёкся. В общем, тут налицо подчиняющее заклятие, — констатировал Джеми. — Причём класса А. Чрезвычайно мощная штука. Заставляет человека беспрекословно подчиняется всем приказам 'хозяина'... то есть мага, наложившего заклинание.

— Но тогда почему она спит?

— А ты что, не поняла? Хотя что с тебя взять. — Джеми пренебрежительно фыркнул. — Наложивший заклятие приказал ей спать. Элементарно и очень проблематично для объекта. Куда действеннее любого сонного зелья. Всё гениальное просто.

— Почему проблематично?

Мальчишка закатил глаза.

— Нет, недаром всё-таки люди сомневаются в умственных способностях светловолосых женщин, — вместо пояснения резюмировал он.

— Джеми, оскорбляя мою дочь, вы...

— Ой, простите, святой отец! — не дожидаясь продолжения, торопливо забормотал Джеми. — Я просто...

— Прощения просите не у меня.

Повернувшись к Таше, мальчишка послушно извинился. Пусть даже выражением его лица можно было кислить молоко.

Таша извинение приняла — и тоном, которым девушка попросила разъяснить, в чём именно заключается проблематичность данной ситуации, можно было морозить то самое скисшее молоко до лучших времён.

— Ладно, объясняю, — нехотя буркнул Джеми. — Твоя сестра проснётся лишь тогда, когда наложивший заклятие отменит свой приказ. Или умрёт.

Правда осозналась не сразу.

Вытекающие из неё выводы — и того позже.

— Значит, — произнесла Таша осторожно, словно ступая по свежему ледку, — теперь нам придётся найти его... и... убить?

— Скорее уж настроить на дружелюбный лад и уговорить снять заклятие. Колдовство класса А доступно лишь магистрам первой степени, и справиться хотя бы с одним из них нам будет сложновато. Есть ещё вариант разыскать знакомого архимага, который мог бы разрушить чары, но у меня таких нет... больше нет, — тихо добавил мальчишка. — Но кому понадобилось накладывать заклятие на вашу дочь, святой отец? И когда это могло произойти?

Тишина заставила Ташу оглянуться.

Дэй невидящим взглядом смотрел в окно.

— Арон? — неуверенно вымолвила она.

Мужчина моргнул. Наконец посмотрел на тех, кто его окружал.

Лицо его было непроницаемо.

— Я не думаю, — молвил он медленно, — что искать его — хорошая идея.

— Но Лив...

— Мы будем искать его, если не останется иного выхода. Который я попытаюсь найти, — дэй пододвинул к кровати свой стул. — Хотя бы попытаюсь.

Взяв ладошку Лив в свои ладони, он сел и закрыл глаза. С минуту сидел так — пока Таша, затаив дыхание, наблюдала за ним.

Вот ноздри дэя дрогнули, расширились, с шумом вдыхая воздух. Вдох-выдох. Ещё один. Ещё...

Потом, резко взметнув ресницы вверх, он поднял голову.

И устало коснулся лба тыльной стороной ладони.

— Получилось? — неуверенно спросила Таша.

Уже зная, что ответ не будет положительным.

— Будем ждать, — просто ответила Арон, глядя на Лив, продолжавшую спать. — Я сделал то, что в моих силах. Но это может быть выше моих сил.

— Ждать? Сколько?

— Думаю, дня три.

Это заставило Ташу почти застонать.

— Ещё три?!

— В таком состоянии она спокойно может обходиться без еды и воды пару шестидневок, — не замедлил вставить Джеми. — Заморожена в статичном состоянии. Всё равно что колдовской сон.

— Но...

— Таша, подождём, — мягко произнёс дэй. — Верь мне. Три дня в нашей ситуации большой роли не играет. А если я не смогу... враг сам нас найдёт.

Девушка понуро кивнула, признавая его правоту.

— Вот так. И не надо грустить, ладно? Вот, выпей... а, парки закончился. Пойду вниз, попрошу нашу служанку...

— Не надо. Я сама, — встав с кровати, Таша потянулась за пустой кружкой. — Вам тоже добавку принести?

— Нет, благодарю.

Заставив себя улыбнуться, она решительно вышла из комнаты.

Нирулин внизу не было. Пришлось спросить у трактирщика, который угрюмо ответил, что служанка собирается домой.

— И когда вернётся? — Таша не смогла скрыть нотку расстройства в голосе.

— Не знаю, — подняв взгляд, цверг вгляделся в Ташино лицо. Вздохнул и, почему-то смилостивившись, добавил, — дочка у неё болеет. Десять дней уже. Хуже ей стало.

— Ох, — вырвалось у Таши. — Но она ведь выздоровеет?

Трактирщик тяжело вздохнул.

И, не ответив, открыл учётную книгу.

Когда Таша вбрела в комнату, Арону хватило беглого взгляда в её глаза, чтобы помрачнеть и подняться на ноги.

Как всё же здорово, когда не нужно ничего объяснять — путаясь, заикаясь, подбирая слова...

Миг дэй, задумавшись о чём-то, смотрел на тёмное небо за окном.

Потом молча прошёл к двери.

— Никуда не уходите, — бросил он через плечо.

— Арон?..

Но он уже вышел.

— Арон, постой!

Схватив плащ, девушка с криком 'Джеми, будь здесь!' недоумённо рванула следом.

— Арон, куда ты? — нагнав дэя на лестнице, выдохнула она.

— Исполнить свой долг.

— Какой? — Таша на ощупь застегнула пряжку плаща. — Чем ты можешь помочь?

— Ты ведь идёшь со мной.

— Конечно!

— Значит, увидишь.

Оклик Арона застал Нирулин в воротах трактира. Та, обернувшись, остановилась — скорее машинально.

— Простите, что задерживаем, — заговорил дэй. — Я слышал о вашей дочери...

Нирулин нетерпеливо кивнула. Словно кукла, которую дёрнули за верёвочку.

Слушая, не слыша.

— Дело в том, что я немного владею навыками целителя и могу помочь.

Таша даже не сомневалась в том, что служанка скажет следовать за ней.

— А ты, — не удержавшись, шепнула Таша — привстав на цыпочки, почти дэю на ухо, — ты действительно...

— Да, действительно.

Она только головой качнула.

Сколько же у тебя ещё припасено сюрпризов?..

— Эй, — жизнерадостно донеслось сзади, — подождите меня!

Таша обернулась так резко, что плащ взметнулся крыльями.

— Джеми?! Я же сказала тебе...

— Святой отец... пуф... я хочу с вами, очень хочу! — затараторил мальчишка, поравнявшись с ними. — Можно? Ну пожалуйста!

— Если будете вести себя тихо, — после секундного колебания молвил Арон.

— Считайте, что я рыба, — торжественно пообещал Джеми.

— А какая именно? Хотя, — задумчиво протянула Таша, — кошки, наверное, любую съедят...

Вытянувшееся лицо мальчишки чуточку подняло ей настроение.

На дорогу ушло немало времени — но в какой-то момент своды туннеля, ведущего к Камнестольному, поползли выше, а потом и вовсе взлетели на такую высоту, что Таша не смогла разглядеть потолка открывшейся взгляду пещеры. Казалось, над каменной площадкой, от которой вилась вниз, к городу, крутая лестница, куполом бархатилась пасмурность ночного неба.

Море Камнестольного переливалось огнями внизу. От белого центра расходились широкие круги жилых районов — по мере приближения к окраине всё темнее. Как снисходительно пояснил Джеми, округа отделялись друг от друга стенами; центр был белокаменным, а далее по степени благосостояния жителей использовали более тёмные материалы.

Преодолев спуск, вскоре троица уже следовала за Нирулин между домами: невысокими, почти чёрного камня, с такой искусной резьбой по стенам, что Таша только диву давалась. Хохотали о чём-то своём соседи, хлопали двери, задирали лапы на углах низкорослые собачки. Отовсюду неслась бойкая цвергская речь. Коренные обитатели Подгорного сновали по ярко освещённым улицам, окидывая компанию подозрительными взглядами. Впрочем, взглядами дело и ограничивалось — скорее всего, благодаря Нирулин.

Пункт назначения обнаружился во втором с краю округе. Дом служанки, казалось, с трудом втиснулся между двумя соседними: цверги высоко ценили родственные связи и обычно строились рядом с родичами, как не замедлил объяснить Джеми. Камень стен, изрезанный затейливыми кружевами цветочных узоров, был тёмно-серым, вокруг дома зеленел небольшой огородик — грядки с овощами и даже несколько розовых кустов. И как цверги растят всё это под землёй? Вот уж точно мастера на все руки...

Впрочем, посторонние мысли ретировались, стоило Таше, основательно пригнувшись, переступить порог дома.

Дом цвергов выглядел кукольным домиком, точной копией людских домов, лишь уменьшённый раза в полтора. Уют просто обставленной прихожей тревожными нотками рушили запахи: сладкий аромат парки, пронзительный — спирта, острый — целебного корня скинпы... и терпкий дымок тлеющих цветов эндилы.

Аромат смерти.

Таша знала этот запах. Цветы эндилы жгли над колыбелью новорожденного и постелью умирающего.

Не раздеваясь, Нирулин метнулась в спальню. Таша — за ней, порой задевая макушкой балки потолка, слыша позади шаги Джеми и шелест одежд Арона.

Ярко освещённая комнатка была совсем небольшой, заваленной игрушками, с пёстрым лоскутным ковром на полу. На постели металась девочка: рыжие кудряшки слиплись на лбу, лицо снежной бледности, губы с оттенком синюшности. Часто, тяжело дышала, выкрикивала что-то сквозь сон. Седовласый цверг хлопотал подле неё, протирая детский лоб компрессным хлопчатником, смоченным спиртом; другой, рыжеволосый, сидел на трёхногом табурете, сгорбившись, уставившись куда-то на стену — видимо, муж Нирулин.

— Вир Лана? — с порога выпалила служанка.

Седовласый устало вскинул светлые-светлые, будто слепые глаза:

— Фринр Миран, валтрц фибрн ткше кранкрейт...

— Госпожа Миран, — услужливо перевёл Джеми на ухо дэю, но Таша услышала, — белая лихорадка — коварная болезнь.

Рыжеволосый поднял голову. Скользнув равнодушным взглядом по новоприбывшим, беспомощно посмотрел на жену.

— Гирре-энтаро, рих дерфраг гебтеллт, — отрывисто повторила Нирулин. — Вир Лана?

— Гирре-энтаро*, я задала вопрос — как Лана...

(*прим.: приставка, употребляемая при уважительном обращении к юноше или мужчине (алл.)

Но она ведь знает, не может не знать, что означают эти цветы...

Лекарь, вздохнув, затеребил краешек бороды.

Сколько их у него было, сколько ещё будет — но выносить приговор нелегко, будь то первый или сотый раз.

— Мерхедн арвирд рлебен надх, — без намёка на эмоции произнёс он.

Господин Миран закрыл лицо руками. Нирулин смотрела на дочь: прямая, безжизненная, безнадёжная.

Перевод не был нужен.Таша и так поняла, что девочка не переживёт ночи.

И в этот миг Арон шагнул вперёд.

Лекарь не замедлил встать между дэем и детской кроваткой:

— Что ты здесь забыть, человек? — с холодным акцентом отчеканил он.

— Я пришёл помочь.

— Ты ей не помочь. Излечить тело — можно. Душа умирать — нужно отпустить.

— Эта девочка не должна умирать.

— Кто ты есть, дэй? Кто ты есть решать это?

— А вы, знахарь?

Таша вдруг услышала тишину, которой не было раньше, и посмотрела на кровать.

Лана не металась больше. Лежала тихо, дышала редко. Лицо девочки было спокойным, почти умиротворённым... и бледность кожи медленно обращалась восковой.

Тело устало бороться за жизнь.

Нирулин рванула к лекарю, крича что-то, срываясь на визг, цверг отшатнулся — и Арон, беспрепятственно пройдя вперёд, опустился на краешек постели. Лекарь угрюмо посмотрел, как дэй бережно берёт умирающего ребёнка на руки; потом рухнул на стул чуть поодаль, повесив голову.

— Рих хаб альн дсе мийн кфарт гехамт, — выплюнул лекарь. — Инд дурр ривст лаен, мехнер.

— Я сделал всё, что в моих силах, — забубнил Джеми, поёжившись, — ты только всё испортишь, человек.

— Эр ривд шривиг инд рканк. Руф мерхедн. Зир гебегн рдотен хириг, инд дурр... дурр...*

(*прим.: это будет трудно и больно. Для ребёнка. Она встречает смерть спокойно, а ты... ты...(цверг.)

— А я не привык уступать, — сказал Арон. В его руках умирающая девочка казалось совсем крохотной. — Даже смерти.

Положив ладонь на детский лоб, дэй закрыл глаза.

Лана уже дышала почти неслышно. Таше приходилось напрягать слух, чтобы различать вдохи в звенящей тишине. Вдох, выдох, и снова, и...

Вдох.

Тишина.

Заставившая Ташу похолодеть.

О нет...

Арон не шевельнулся. Лишь бормотнул что-то — так тихо, что даже Таша не сумела расслышать. Крепче сжал губы.

Под ритм собственного сердца, выколачивавшего обречённую дробь, Таша стиснула ослабевшие пальцы в кулак.

Не надо, Арон, отчаянно подумала она. Не молчи. Минутой раньше ты это скажешь или позже — ничего не...

И удивлённо воззрилась на то, как дэй, обмякнув, кренится набок.

Они с Джеми одновременно кинулись вперёд, вцепившись в чёрную накидку. Поддержали дэя с двух сторон, не давая упасть; опустились на кровать рядом с ним.

— Арон, что с тобой? — Таша встревоженно вгляделась в его лицо. — Ар...

Осеклась. Недоверчиво вглядываясь в его совершенно неподвижные черты, напрягла слух.

И прижала ладонь ко рту.

Дэй не дышал.

— Что с ним? — недоумённо осведомился лекарь.

Таша приникла ухом к груди дэя.

Его сердце не билось.

Этого не может быть. Не мо-жет.

— Он... — Таша сглотнула; произнести слово вышло только шёпотом, — он...

Подняла взгляд, посмотрев на Джеми — который почему-то следил за происходящим без всякого удивления, зато со странным естествоиспытательским интересом.

— Он...

И, различив в тишине уверенное 'тук', оборвала фразу на полуслове.

Таша отпрянула — чтобы увидеть, как ресницы Арона дрогнут, и услышать судорожный вдох.

Двойной.

— Арон? — прошептала она.

Дэй открыл глаза. Выпрямился. Посмотрел прямо перед собой странным недвижным взглядом, будто вернувшись из кошмарного сна.

Потом — на Ташу: словно после долгой разлуки, словно не в силах поверить, что она здесь, перед ним. Настоящая, живая.

— Таша... — лицо его мало-помалу прояснялось. Он слегка улыбнулся. — Прости, что не предупредил.

Лана, моргая голубыми глазёнками, тихо хныкнула.

Арон кивком позволил Нирулин, мертвенно бледной от волнения, подойти ближе. Осторожно передал девочку матери, и Лана не замедлила разреветься. Лекарь тоже подскочил ближе; подозрительно взглянул на щёки девочки, раскрасившиеся здоровым румянцем, пощупал лоб, велел высунуть язык — чего добился не сразу. Джеми, заинтересованно поднявшись с постели, наблюдал за осмотром в непосредственной близости.

Затем цверг озадаченно погладил девочку по рыжей макушке.

— Я не верить, — лекарь повернулся к дэю. — Буду наблюдать... хуже может быть... но, кажется, девочка есть здорова!

То, как муж Нирулин вскочил с табурета, чтобы обнять разом жену и дочь, Таша уже видела краем глаза.

Она, не моргая, смотрела на Арона.

— Ты сделал то, что я думаю? — почему-то сиплым голосом спросила она.

Арон, помедлив, кивнул.

Оставив её искать слова, отказывавшиеся находиться.

— Может, ты ещё и Волшбное Крещение проводить умеешь? — наконец тихо произнесла Таша.

— Я над этим работаю.

Серебристые глаза — против серых. Непонимание — против ироничной невозмутимости.

— А говорил, что не святой...

— Я не лгал.

Таша взгляда не отводила.

Он — тоже.

— Кто ты?

Полуулыбка в ответ.

— Всего лишь тот, в чьих силах сделать мир капельку лучше.

Джеми, наконец вернувшись к ним, воодушевлённо плюхнулся на постель по соседству с дэем; детская кроватка, не особо приспособленная выдерживать вес троих людей, отозвалась жалобным скрипом.

— Святой отец, это просто потрясающе! Невероятно! Спасибо, что позволили увидеть такое! — затараторил мальчишка. — Нет, я знал, что это возможно, но наблюдать за подобным...

— Возможно? — Таша изумлённо изогнула бровь. — Воскрешать люде... живых из мёртвых?

— Конечно, возможно! Иные архимаги такое делали, и техническая сторона вопроса довольно проста в теории. А ты что, ничего не знаешь?

— Я знаю, что маги свято хранят свои тайны. У вас же секрет на секрете. Наверное, есть что скрывать.

Мальчишка кашлянул, и Таша поняла, что шпилька достигла цели.

— Ну, в общем, в первые минуты после гибели душа пребывает где-то между жизнью и смертью, — всё же заговорил он. — В некоем... междумирье. И пока душа не ушла окончательно, человека можно вернуть, отправив свою душу вдогонку. Твоё тело, естественно, на это время тоже перестаёт жить, так что, — мальчишка покосился на дэя, — желательно всё же предварительно предупреждать окружающих.

— И, как видишь, для этого вовсе необязательно быть святым, — добавил Арон.

С ума сойти.

— Если всё так просто, — Таша понадеялась, что точно дозировала количество иронии в голосе, — почему же люди тогда сами не возвращаются?

— Кто посильнее, сами и возвращаются. Откачивают же иногда утопленников... и других. Но большинство не может. Или не хочет. Да и... семеро из десяти тех, кто отправляется вдогонку, так и не просыпаются. — Джеми качнул головой. — Всё-таки вернуться с того света — это тебе не на прогулку сходить.

— На самом деле это проще, чем вы думаете, Джеми. — Арон поправил чёрную накидку. — Когда есть, куда возвращаться.

И повернулся к Нирулин: которая, передав дочку на руки мужу, как раз приблизилась к кровати, промокая рукавом слёзы.

— Мы вечные ваши должники, святой отец, — прохрипела служанка, явно лишь сейчас обретя дар речи. — Что мы можем для вас сделать?

Таша испытала смутное желание найти перо и написать обо всём произошедшем трогательную поэму в трёх свитках.

— Не беспокойтесь, госпожа Миран, — заверил дэй, поднимаясь с кровати. — Я не люблю ходить в кредиторах.

Таша, всё ещё растерянная, встала следом за ним. Пронаблюдала, как муж Нирулин, вручив лекарю пару монет, решительно выпроваживает того из комнаты.

И поёжилась, вдруг почувствовав... что-то.

Это было почти неуловимо, как перемена ветра за пару часов до бури. Шёпот какого-то десятого чувством, твердившего — что-то не так, что-то...

...случится.

В этот момент из коридора донёсся короткий вопль, странное бульканье — и тишина.

— Таша, стой!

Но она уже выскочила из комнаты, и крик Арона хлестнул её спину.

Взгляд скользнул по пепельно-серому лицу мужа Нирулин, вжавшегося в стену. Зацепил камзол лекаря, над которым почему-то не хватало головы.

Замер на сгустке черноты в открытой двери: с четырьмя когтистыми лапами, узкими щелями красных глаз без зрачков... и пастью, полной окровавленных зубов.

То, что секунду назад было лекарем, рухнуло на пол.

Таша стояла перед живой, объёмной, зрящей тенью, походящей на пса размером с телёнка.

Хищной тварью, уже убившей, подбиравшейся к следующему прыжку.

— Таша!

Подчиняясь тому же десятому чувству, Таша метнулась в сторону — и шар белого света, летевший откуда-то сзади, пронёсся ровнёхонько над её плечом.

А потом ослепляющий взрыв отбросил её к стене.

Когда Таша наконец проморгалась, то увидела, как Джеми рядом с ней растерянно отряхивает руки. Там, где была тварь, теперь плавился каменный пол, жизнеутверждающе пылая по краям кругом светлого пламени — а в центре круга корчился, извиваясь и тая, ком сгущённой темноты. Уцелевшие щупальца мрака поспешно расползались в тени по углам, прячась от света и тепла.

А рядом с огненным кругом...

Таша поспешно подняла взгляд — на чёрную накидку, всколыхнувшуюся рядом.

— Ты в порядке? — Арон коснулся её плеча.

— Что это... — Таша судорожно вдохнула, заглушая тошноту; она не смотрела на обезглавленное тело лекаря, но не чувствовать сладковато-металлический запах не могла, — что это?

— Кэн, — облизывая пересохшие губы, пробормотал Джеми.

— Кто?

— Кэн. Охотничья собачка некроманта, творимая им из тени убитого человека. — Мальчишка старательно смотрел прямо перед собой. — В сущности, это и есть тень, которую оживили с помощью крови убийцы-некроманта. 'Хозяина'. И несколько... видоизменили.

Таша сглотнула: мамин убийца ещё и некромант? Об этих колдунах, игравшихся с самыми тёмными сторонами магии, она много слышала, но до сегодняшнего дня с ними не сталкивалась. Прадмунтцы, конечно, прозвали некромантом мерзавца, который этой зимой забрёл в деревню и обосновался в заброшенной избе, когда-то принадлежавшей ведьме-отшельнице — но Таша прекрасно понимала, что сальноволосый мужик не был истинным некромантом.

Впрочем, на то, чтобы похитить Лайю Зормари, когда она возвращалась с катка, его сил хватило.

Озеро Кристальное... Таша с Гастом любили туда ходить. Летом — купаться, когда становилось холоднее — бросать камушки в воду и упражняться делать 'блинчики', а зимой — расчищать лёд и кататься на коньках. Родители всегда твердили им, что лучше ходить большой компанией, но лишь нынешней зимой Таша поняла, почему.

Два дня прадмунтские мужики во главе с отцом девушки не могли подойти к избе. Проклятый колдун окружил логово защитными заклятиями. Несчастный отец уже собирался скакать за помощью в Нордвуд, но тут в Прадмунт забрёл ещё один путник, по счастливой случайности — тоже колдун. Ни много ни мало, а магистр третьей степени. Участливому молодому человеку не составило особого труда обездвижить 'некроманта' и выкурить из избы в распростёртые объятия толпы с дубинами, за что отец Дармиори велел деревенским собрать для освободителя в медяках немаленькую сумму и, кроме того, жаловать ему бутылку лучшего сидра семейства Фаргори. Когда рыдающая Лайя рассказала, что с ней произошло, Мариэль надолго перестала выпускать Ташу из дому: понимая, что дочь легко могла оказаться на месте несчастной, отныне навсегда заклеймённой 'нечистой' и 'осквернённой'.

Впрочем, у Лайи не было такого маленького секрета, как наличие скрытых сущностей... с другой стороны, помогли бы когти и крылья против колдуна?

— А как ты его...

— Это мой Дар. Сгусток магического огня, боевой кьор, так это называют. Мне для этого даже заклятий не нужно. — Джеми казался бы спокойным, если б не подозрительно белый цвет лица. — Эти твари боятся огня, а яркий свет их... растворяет. Сказал бы 'убивает', но трудно убить то, что нельзя назвать живым.

Таша на миг опустила взгляд. Тьма в круге с каждой секундой бледнела, истаивая в ничто.

Как такое может быть, странно отстранённо подумалось ей, что минуту назад кто-то был жив, дышал, говорил, а потом зубастая тень ворвалась в дом и...

— Кэнов можно натравить только ночью, — бойко болтал Джеми, отступая подальше от гаснущего круга. — Утром они забиваются в тёмное место и остаются там, пока солнце не скроется.

— А что ещё на них действует, кроме огня и света? — Таша пятилась к двери в детскую вместе с ним.

— Разве что текущая вода. Как и многая нечисть, кэны не смеют её пересекать.

Весело.

— Что ж, вода может сыграть нам на руку. — Арон кинул взгляд на крохотную кляксу, ещё темневшую на полу. Потом посмотрел на мужа Нирулин, так и стоявшего, влипнув в стену. — Вы в порядке?

— Д, — цверг силился отвести взгляд от тела лекаря, — д-д...

— Господина лекаря дома кто-нибудь ждёт?

— Д-д-д...

— Идите за стражей, приведите их сюда и расскажите всё, как есть. Начиная с нашего прихода. Ваша жена прояснит, откуда мы взялись. Пусть проверят вас правдометром, вам нечего бояться. И поскольку до вашего возвращения останкам земного пристанища господина Гирре придётся побыть здесь, а это зрелище явно не для глаз ваших домочадцев, в ваших же интересах обернуться как можно скорее. — Дэй осенил тело крёстным знаменем. Молитвенно сложив ладони, склонил голову. — Взываю к тебе, о Пресветлая, в смиренной мольбе, прошу принять в милостивые объятия твои душу...

Не дожидаясь окончания молитвы, цверг бочком протиснулся к открытой двери. Выпрыгнув наружу, колобком устремился вдаль по тёмным улочкам.

— ...воздай ему по справедливости, и да будет путь его таким, как решишь ты. Ибо на всё воля твоя.

Таша следила, как Арон, закончив, поднимает голову — и, взметнув концом пояса, шествует в детскую.

— Джеми, — когда она заговорила, голос её слегка дрожал, — а сколько кэнов может одновременно выпустить в погоню некромант?

— Кэны высасывают из хозяина магическую энергию. Количество ограничивается силой творца, — нехотя откликнулся мальчишка. — Но, в принципе, только ей... не считая того, скольких людей ему удастся поймать и убить.

— И сколько, предположим, может сотворить сильный маг?

— Поскольку он магистр первой степени... штук тридцать, думаю, без особых проблем.

Таша смотрела на догорающее пламя.

Тридцать.

О, Пресветлая.

Но ведь с нами колдун, мелькнула обнадёживающая мысль. Пусть и недоучка. А с ним — боевые кьоры...

Правда, всего две трети суток.

Услышав за спиной голоса, она обернулась, чтобы заглянуть в детскую.

— Я выглядывала... — Нирулин яростно баюкала дочь на руках, — святой отец, я видела... эта тварь... откусила...

— Она пришла за нами, — сказал Арон. — Тому, кто преследует нас, вы без надобности. Стоит нам уйти, и никто вас не потревожит.

— Правда?

Дэй приложил руку к сердцу:

— Клянусь светлейшим именем той, кому я служу.

— Вашей клятве я верю, — вздохнула Нирулин.

Лана трогательно улыбнулась дэю — во весь свой беззубый рот. Арон рассеянно улыбнулся в ответ.

— Госпожа Миран...

— Да, святой отец?

— Вы спрашивали, что можете для меня сделать?

— Да, — без раздумий ответила хозяйка дома.

— В таком случае... не могли бы вы взять к себе на несколько дней мою младшую дочь?

Таша не сразу осмыслила, что он сказал.

А когда осмыслила — в два прыжка оказалась между дэем и служанкой.

— Скажи мне, что я ослышалась, — прошипела Таша, свирепо глядя на Арона снизу вверх.

Да кто он такой, чтобы принимать подобные решения?! Он что, правда думает, что Таша бросит сестру на каких-то незнакомцев?

— Нет, Таша, — дэя явно не смутил ни её нехороший прищур, ни разъярённо вздыбленные волосы. — Несколько дней Лив... поспит в доме семьи Миран, если они согласятся.

И хоть сказано было 'если', но звучало 'когда'.

— С чего бы это?!

— Потому что игра со смертью со спящей девочкой на руках не имеет ни малейшего шанса на успех.

Слова заставили её ярость раствориться в изумлении:

— Что... объясни мне!

— Не здесь. Госпожа Миран, так как?

Нирулин покладисто кивнула, перехватив руку Ланы, заинтересованно тянувшуюся к белому воротничку фортэньи.

— Благодарю вас, — улыбка Арона стала ещё теплее. — Заберёте Лив к себе завтра утром, ладно? Если она очнётся до нашего возвращения, скажете, что Таша скоро за ней приедет. В подтверждение Таша напишет записку и оставит её в комнате, на столе.

— А вы с Фаргори-лэн...

— Мы уходим из трактира. Немедленно. Только вещи заберём.

— Арон, — Ташин голос прозвучал уже почти жалобно, — но...

— Не здесь. Благодарю, госпожа Миран.

— Вы? Меня? Да мне за всю жизнь вас не отблагодарить, святой отец! — Нирулин отвесила почти земной поклон, вызвав у дочери недовольный лепет. — Буду молиться за ваше...

— Это будет не лишним. — Дэй, не дослушав, склонил голову, прощаясь. — Да благословит вас Пресветлая. Таша, Джеми, идёмте.

И стремительно прошёл к выходу из дома, предоставив своим юным спутникам следовать за ним.

Ташиного терпение хватило лишь до порога.

— Что ты делаешь?! — выкрикнула она, нагнав Арона, как только они вышли на улицу.

Вместо ответа дэй взял её за руку. Таша рванула ладонь вниз — не то от удивления, не то от чего ещё — однако суховатые пальцы держали крепко.

'Принимаю правила игры'.

Таша почему-то не слишком удивилась тому, что Арон произнёс эти слова не вслух.

Зато руку вырывать перестала.

Значит, ментальное общение? Хм... пожалуй, не так уж и трудно. В конце концов, с животными же разговаривала, и не один раз. Сконцентрироваться на том, что хочешь сказать, послать короткую мысль...

'Какой ещё игры?' — безмолвно спросила она.

'Неужели ты не поняла, Таша? Он играет с тобой. Единственный твой шанс вернуться к привычной жизни — принять правила его игры. И выиграть'.

Это вынудило её в растерянности запнуться.

'Играет? Что... не понимаю!'

'Ты ведь до сих пор не знаешь, зачем им понадобилась твоя сестра, — дэй шёл, ведя её за собой, отстранённо глядя вперёд. — Даже если предположить, что это связано с вашим происхождением, неужели ты не замечала, что многие случайности не могут быть случайными?'

'Какие, например?'

'Почему они не добили твою мать?'

'Хотели... хотели, чтобы она мучилась'.

'Почему не дождались, пока ты вернёшься домой? Прямой наследницей престола являешься именно ты'.

'Ну...'

'Почему повезли твою сестру в Заречную, а не в Адамант? Не к королю, которому нужно устранить оставшихся Бьорков, а в противоположную сторону?'

'Потому что... потому что...'

'Почему оставили зеркало на полу?'

'Оно случайно упало!'

'Случайно. В том-то и дело. А то, что тебе удалось так просто вытащить Лив, тоже случайность?'

'Ты мне помог! Без тебя бы...'

'А зачем натравливать на тебя кэнов?'

'Чтобы устранить меня, чтобы я...'

'Таша, Таша. — Дэй качнул головой, и полы его фортэньи шелестнули при шаге на лестницу в подгорное небо. — В этой истории всё совсем не так, как кажется'.

'А как?'

Она слышала шум города и пыхтение Джеми, а время от времени — досадливое 'да замолчи ты!' в адрес кого-то незримого.

И понимала, что ждёт и боится ответа, который сейчас услышит.

'Он хотел, чтобы Мариэль показала тебе своего убийцу. Хотел, чтобы ты забрала свою сестру. Хотел, чтобы ты выяснила, кто он такой. И хотел, чтобы когда-нибудь ты нашла его'.

На это Таша только и смогла, что подумать:

'Зачем?'

'Некромант. Бессмертный. Жестокий. Ему скучно. А что может быть веселее, чем игра живыми людьми?'

'Бред!'

'Это зеркало заговорено. Его нельзя ни отнять, ни украсть, ни потерять. Можно лишь отдать добровольно. И владелец никак не мог обронить его случайно'.

'Ты что, проверял?'

'Как-то раз, пока ты спала'.

'Хм. — Таша постаралась абстрагироваться от неприятного ощущения, что дэй шарил в её сумке втайне от владелицы. — И всё равно в это трудно поверить'.

'Дальнейшее покажет. В любом случае нам надо уйти из трактира туда, где больше никто непричастный не пострадает от этих зверюшек. А если я прав, то убивать тебя кэнам не велено'.

'Что-то мне слабо верится'.

'Поверь, с тобой тварь не стала бы доводить дело до конца. Припугнула, обратила в бегство, не более. Цель кэнов — загнать тебя к 'хозяину'... или к тем, кто приведёт тебя к нему'.

'А как же Лив?'

'Если б ей хотели навредить, сделали бы это сегодня, пока нас не было. Раз кэны знают, где мы, то и 'хозяин' тоже. А что-то заставляет меня думать, что истинные загонщики не столь далеко, как хотелось бы. Вдали от нас твоя сестра в безопасности, Таша'.

'Но почему мы, почему именно мы... почему именно я?'

'Может, потому что ты юна, невинна и наивна. Может, потому что твоё происхождение делает тебя очень уязвимой и абсолютно беззащитной. Боюсь, это лучше не у меня спрашивать'.

Таша мельком оглянулась, кинув взгляд за каменные перила. От Камнестольного их уже отделяла пугающая высь.

'И что же мы можем сделать?'

'Бежать. Выиграть время до пробуждения Лив. Или встретиться с 'хозяином' и победить'.

'Ага. Конечно. Гениальный план. Главное, как просто звучит'.

'Это всё, что нам остаётся'.

'Ещё вчера ты говорил другое'.

'То было вчера'.

'А что изменилось?'

'Что-то да изменилось'.

'Нет, с тобой невозможно разговаривать!'

Туннель, выводящий из Подгорья, принял их под свои радушные своды.

'Больше всего меня сейчас беспокоят Джеми и Алексас'.

'И больше всего в данной ситуации тебя беспокоит это?'

''Хозяин' ментально связан с кэнами. Они услышат его приказ на другом конце света, он же может смотреть их глазами. В момент смерти одного из них 'хозяин' видит, как это произошло. Теперь он точно знает о Джеми... и если твоя смерть не входит в правила игры, то не уверен, что ребята в неё вписываются'.

'Значит, с нами они в опасности?'

'Да. Но без нас — тоже'.

'А... а ты? Ты ведь тоже рискуешь, оставаясь со мной'.

'Да. Но они, в отличие от меня, с тобой не повязаны'.

'Повязан? Ты?..'

'Да. Повязан, — тёплые, уверенные пальцы чуть сильнее сжали её ладонь, в его руке казавшуюся такой маленькой. — Ты доверилась мне. Ты доверила мне свою жизнь. И теперь я за неё отвечаю, Таша'.

— Святой отец!

Дэй разжал пальцы, и воздух туннеля кольнул Ташину ладошку досадливым холодом.

Она скосила глаза. Нога юноши, застывшего на месте, нетерпеливо притоптывает по камню, голос насмешливый, глаза пронзительно-синие...

Не Джеми. Алексас.

— Я вас слушаю, — обернувшись, изрёк дэй, — сын мой.

Алексас скрестил руки на груди.

Ему было непросто удерживать шквал назревших вопросов, равно как и поддерживать в голосе необходимый градус сарказма. После всего произошедшего идея присоединиться к милой семейке казалась юноше далеко не такой удачной.

Ведь лёгкое путешествие внезапно повернулось совсем другим боком.

Нет, сложить голову ради стоящего приключения ему было не так уж и жаль... но в том случае, если бы он пребывал в собственной голове — и убийца родителей уже была мертва.

— Замечательно, — наконец сказал Алексас. — Потому что я, в отличие от Джеми, не склонен безоговорочно верить всякой личности в фортэнье, пусть даже столь демонски убедительной, как вы. И пока вы не объясните мне, что происходит, я никуда с вами не пойду.

— Никто силком не тащит, — буркнуло 'порождение Мирк'.

Джеми, наблюдавший за происходящим с задворок своей головы, шумно вздохнул:

— Она начинает меня раздражать.

— Только начинает? — искренним шепотком удивился Алексас.

Дэй смотрел на юношу спокойно и сдержанно.

— Я удовлетворю ваше любопытство, — произнёс он мгновением позже, — если скажу, что за моими дочерями охотится некромант?

И так поняли, раздражённо подумал Алексас. Спокойно, спокойно...

— Зачем? — кратко спросил он.

— Лучше спросить у него.

— И куда мы теперь подадимся?

— В бега.

Интересно, он действительно приверженец идиотических подтверждений очевидного или прикидывается?

— Об этом я догадался, как ни странно. Куда именно?

— Подальше сюда. И по направлению к Адаманту.

Алексас хмыкнул.

С крайним скептицизмом.

Пробираться к штаб-квартире, заимев на хвосте не только кеаров, но и крайне неприятную нечисть в придачу? И недружелюбного магистра первой степени, сотворившего эту нечисть, и дружков-приспешников, которые у него наверняка есть...

То ещё удовольствие.

— Отправляетесь с нами или предпочтёте более безопасное путешествие в одиночку?

...только расклад в любом случае выходит скверный. Если люди узурпатора выследят их с Джеми — а шансы, что этого не случится, приблизительно равны нулю, — то в отсутствие Герланда глава этой милой семейки является едва ли не единственным обитателем королевства, способным успешно их защитить. Следовательно, шансы на выживание в одиночку и в компании приблизительно равны.

Только вот смерть в пасти кэна куда быстрее и безболезненнее, чем бесконечные пытки узурпаторских палачей.

И, в конце концов, эта девочка всё же такая милая...

— Мы лёгких путей не ищем, — Алексас лучезарно улыбнулся. — Я почту за честь оберегать Ташу-лэн от подстерегающих её опасностей...

— Бла-бла, — не замедлил высказаться Джеми.

— ...а выручить её из беды будет для меня невыразимым счастьем.

— Прямо таким уж счастьем, — иронично уточнила Таша.

Однако уголки девичьих губ тронула улыбка.

— Да. — Алексас склонил голову. — Ведь это счастье... совершить благородное дело, вызвав благодарность и восхищение. И, быть может, — лукавый прищур, — даже получить вознаграждение.

Очаровательное в своей невинности недоумение, хмурой морщинкой прочертившее её переносицу, вызвало у него почти наслаждение.

— Какое...

— Полагаю, молодой человек имеет в виду то, к чему в легендах обычно прилагается полкоролевства. Верно, сын мой?

Взгляд, устремлённый на Алексаса, был холодным и очень внимательным.

Взгляд дракона, завидевшего посягателя на своё сокровище.

Это заставило его усмехнуться:

— В правильном направлении мыслите, святой отец.

Дэй задумчиво посмотрел в темноту над его плечом.

— Коль уж таково ваше желание, сын мой... полкоролевства, увы, в наличии не имеем, но порядочное приданое, думаю, соберём.

Алексас стал было размышлять над ответом — но, махнув про себя рукой, молча шагнул вперёд, предоставив девчонке хихикать в своё удовольствие.

В конце концов, хорошо смеётся тот, кто пережил остальных смеявшихся.

'Я должна найти того, кто сделал это с нами. Выше нос...'

— Девочка побудет в комнате до завтрашнего утра, а там её заберут, — покусывая кончик пера, Таша мучительно царапала полученный от трактирщика клочок бумаги. — Можно ведь так?

'...жди меня, стрекоза...'

— Пожалуйста. Деньги-то вперёд заплачены. — Цверг не выказал и тени удивления, отстранённо черкая что-то в гостевой книге. — Хотя на ночь глядя ехать не советую. Кое-кто уже доездился.

— О чём вы? — не отрывая взгляда от записки, спросила Таша.

— Прошлой ночью на тракте у нашей границы подстерегли торговый обоз. Шёл в Камнестольный из Нордвуда.

— Ограбили?

— То-то и странно, что нет. Товары не тронуты. Просто вырезали всех сопровождающих. Возниц, стражников, путников.

Таша замерла.

Медленно, медленно макнула кончик пера в чернильницу.

— А сколько...

— Жертв? Пятнадцать, кажется.

Она вывела нервную закорючку.

'...я вернусь...'

Значит, теперь кэнов осталось четырнадцать.

— Но, пожалуй, вы вовремя уезжаете, — буднично продолжил цверг. — О вашем найдёныше уже спрашивали.

На столешнице жирным пятном расплылась чернильная клякса.

— Кто? — Таша, забыв донести перо до бумаги, отчаянно старалась казаться невозмутимой.

— Заходили сегодня... трое молодых людей. — Цверг не поднимал взгляда, но перо его в свою очередь замерло в одной точке. — Одеты хорошо, но неброско. Вооружены, на рукавах нашивки с гербом Его Величества Шейлиреара, под куртками что-то позванивает при движениях. На кольчуги похоже... спрашивали, не видели ли здесь юношу, по описанию поразительно походящего на того, что привезли вы.

Кеары.

— И что вы им сказали?

— Правду.

Чёрное опахало письменного пера судорожно скомкалось в Ташиных пальцах...

— Что я подданный короля Подгорного, а не Его Величества Шейлиреара, — добавил цверг, — и даже если бы у нас таковой останавливался, мы сведений о постояльцах не даём.

...которые тут же облегчённо разжались.

Таша наконец смогла выдохнуть.

— И они ушли?

— Предварительно повторив свой вопрос и подкрепив его парой золотых. Ну я взял, отчего же не взять, раз дают? Сказал 'спасибо'. И честно повторил свой ответ.

'...люблю и в нос целую. Таша'.

Перо она откладывала с благодарной улыбкой.

— Спасибо.

— Да не за что особо. — Трактирщик покосился на неё. — Советую внимательнее присматриваться к людям, которых разыскивают кеары.

— Не беспокойтесь, — Таша сжала записку в чернильных пальцах. — Уже присмотрелись.

— Счастливо, Фаргори-лэн. Берегите себя, ладно?

Кивнув, Таша побежала наверх.

Алексас и Арон уже собрались. Пока первый отправился в конюшни покупать лошадь, второй наблюдал, как Таша собирает немногочисленные пожитки — и, убедившись, что всё на месте, кладёт записку на стол, прежде чем подойти к Лив.

Попрощаться.

Таша поправила сестрёнке одеяло. Убрала волосы с лица. Снова не зная, зачем, просто чтобы что-то сделать.

Прощание... какое жуткое слово.

Таша коснулась губами детской щеки.

— Я вернусь, Лив, — шепнула она. — Обязательно.

Выпрямилась — и, перекинув сумку через плечо, не оглядываясь, вышла.

Вскоре двое коней уже сворачивали с тракта по направлению к горам.

— А всё-таки — куда мы? — осведомился Алексас, понукая новоприобретённого мерина.

Конь был серым, мышиного оттенка, с явной склонностью к меланхолии. Копыта мерин переставлял так уныло, будто всю жизнь пасся вольным единорогом на разнотравных альвийских полянах, но был похищен оттуда презренными людьми и впал в глубокое наплевательство к своей горестной судьбе.

— В горы, — ответил Арон.

— Это я уже понял. — Таша не видела лица Алексаса, но поняла, что он закатил глаза. — Куда именно?

— При благоприятном стечении обстоятельств — в симпатичную, годную для ночлега и не занятую зверьём пещеру. Но сойдёт и ровная площадка, укрытая с возможно больших сторон.

Тропа потихоньку становилась круче. Молчал ночной лес — редкий, из невысоких сосенок и изредка затесывающихся пихт; лунный свет заливал тропинку серебром, очерчивая тенями всадников и коней.

— И когда за нами охотятся эти твари, вы уводите нас в абсолютно безлюдное место?

— Потому и увожу, что охотятся. Как вы могли убедиться, кэны убивают, не раздумывая, и если кто-либо встанет у них на пути, это кончится плачевно. К тому же 'хозяин' наверняка ждёт от нас привычного маршрута по тракту. Не будем радовать его предсказуемостью.

Таша, уже привычно сидевшая у дэя за спиной, вскинула бровь:

— Ты же говорил, что мы...

— Да, мы с ним встретимся. Если ничего другого нам не оставят. — Арон направил Принца на узкую тропку между выступивших скал. — А для начала мы попробуем отстрочить эту встречу на возможно больший срок.

Таша хмуро оглядела тёмный лес вокруг. С одной стороны, ей тоже не улыбалось встретиться с враждебно настроенным некромантом, но вот с убийцей мамы...

...и, встретившись, ты несомненно осуществишь грандиозный план мести, который, как обычно, сымпровизируешь по ходу дела...

Вот для этого мне и нужно время, решила Таша. Чтобы больше не импровизировать.

И на сей раз она действительно продумает всё заранее, не будь она Тариша Тариш Бьорк!

Продолжительный подъём привёл к каменной площадке. Одной стороной она приткнулась к отвесной скале, ещё с двух укрылась нагромождениями валунов, а с последней открывала шикарный вид на предгорье. Подойдя к краю скалы, Таша окинула взглядом лес, нитку Тракта вдали, сияние огней Приграничного и освещённую дорогу к вратам. Ветер путал волосы, неся терпкий запах хвои, пряный — смолы, пьянящий — ночной свежести; тёмное небо дразнило недосягаемостью прозрачной выси.

Если бы у неё сейчас были крылья...

И вдруг отчаянно, до боли отчаянно захотелось шагнуть вперёд. Полететь, почувствовать под руками пронзительный встречный ветер, вспомнить, каково это — когда есть только этот ветер, небо и ты, стать свободной — от земли, от людей, от жестокости, от боли...

...не на короткий полёт в крылатой личине...

...всего лишь шагнуть вперёд...

— Таша!

Она вздрогнула. Обернулась.

Арон пристально смотрел на неё.

— Не поможешь собрать веток для костра? — наконец спросил дэй.

— А... да, — переборов желание оглянуться, Таша шагнула к нему. — Конечно.

Отвесная скала позади была рассечена не то большой расселиной, не то маленьким ущельем, поросшим плющом и раскидистыми кустиками можжевельника. Выискивая сухие ветки, троица обнаружили родник: он бил прямо из скалы и в эту же скалу уходил, благополучно исчезая где-то в плюще.

— Как бы эта капля камень не подточила, пока мы спать будем, — заметила Таша, умывшись и напившись вдоволь; вода была такой холодной, что зубы ныли, чуть сладковатой — или ей так показалось? — и невероятно вкусной.

— Раз до этой ночи не подточила, то сегодняшнюю точно продержится, — заверил её дэй.

Вскоре они уже запалили можжевеловый костерок. Сев напротив Арона, Таша протянула руки к огню. Дым пах чем-то пряным, тёплым и очень летним.

— Хорошо, — блаженно мурлыкнула она.

— Ваша правда, Таша-лэн, — Алексас бесшумно подсел к ней. — Идеальное место для отшельничества.

Таша не замедлила отодвинуться подальше:

— Хотите податься в отшельники?

— Увы, есть ещё столько великих дел, которые мне предстоит совершить... а вы, святой отец? — Алексас, ничуть не смутившись, облокотился спиной о ближайший валун и вальяжно вытянул ноги. — Не желаете удалиться от бренного мира? Воздвигнете себе шалаш, дабы мирская суета не мешала вашим высоким думам, а паломники со всей Долины примутся проделывать долгий путь до этой уединенной скалы, чтобы испросить у вас совета и умолить поделиться толикой высшей мудрости, которую вы, несомненно, постигли.

— Благодарю за заботу, сын мой. Но прежде чем удалиться от бренного мира, я обязан препоручить судьбу моей дочери в руки достойного, любящего и отважного рыцаря, который, судя по его высоким думам, жаждет заполучить её в жёны.

Казалось, что появившаяся на лице дэя улыбка украдена с губ поскучневшего Алексаса.

— Вы воистину заботливейший отец...

Когда юноша тоскливо отвернулся, Таша, не удержавшись, хихикнула в ладошку.

А издевательская улыбка Арону, кстати, удивительно шла.

Темнота. Липкая, непроглядная.

Шаги. Медленные, почти незаметные.

Тишина. Что-то ждёт позади, затаилось и ждёт...

...холодное прикосновение к кончикам волос.

— Тебе не убежать. Не скрыться.

Вкрадчивый голос в её голове...

— Кто ты?

— Тот, от кого ты бежишь. Но куда бы ты ни отправилась, где бы ни спряталась — я найду тебя, девочка моя.

— Я не твоя, я никогда не буду твоей!

— Моя. Хоть ты и не понимаешь этого... пока.

Дыхание, коснувшееся макушки...

— Нет!

Она оборачивается, но позади — никого и ничего.

Она одна во тьме, и лишь тихий смех затихает, исчезает...

Таша резко открыла глаза. Увидела прямо над собой звёздную шелуху, мерцающую в тёмной выси. Повернув голову, взглянула на фигуру у края скалы.

Его присутствие успокоило, как всегда.

— Опять кошмары?

Мягкий, почти шепчущий голос дэя прозвучал неожиданно ясно. Он не смотрел на неё, но знал, что она проснулась.

И знал, отчего.

Таша кивнула, помня, что нет нужды отвечать вслух.

Арон оглянулся через плечо. В звёздном свете, едва окрашивающем предметы, она не могла толком разглядеть его лица: будто сам — тень, и лишь воротничок фортэньи бледнеет во тьме...

— Иди сюда.

Она послушно поднялась на ноги. Поморщилась: всё-таки спать на плаще, постеленном прямо на жёсткий камень, не особо удобно.

Перешагнула через спящего Джеми.

...'да, и вот ещё что, сын мой. Распределите время так, чтобы Джеми был с нами от сумерек до зари. Иначе секунды, необходимые на переключение, могут стоить нам жизни'...

Последнее, что сказал Арон перед тем, как пожелать им приятных снов.

Таша опустилась рядом с дэем на камень, будто хранивший тепло жаркого летнего дня. Ночная долина расстилалась почти у них под ногами.

— Я слышал, о чём ты думала. Перед тем, как уснуть.

Таша помолчала.

Лишь пальцы её судорожно стиснули край плаща.

...почему у неё не может всегда быть крыльев? Без крыльев нет неба. Без крыльев нет ветра.

Без крыльев ты — человек...

— За что, Арон?

Ветер дарит свободу. Ветер дарит забытье.

Ветер дарит забвение — человеческого...

— За что мама? За что Лив? Почему — я? Почему наша семья... тогда, шестнадцать назад, и сейчас?

Он смотрел на неё, не отвечая.

— Почему нас ненавидят, Арон? Ненавидят... оборотней? Наше проклятие... это же не проклятие, а дар. Только кто-то обращает его в проклятие, а кто-то нет.

— Люди не любят тех, кто отличается от них, — тихо произнёс дэй.

— Мы не виноваты в том, что мы другие!

— Я знаю, Таша. Я знаю.

— Тогда за что, Арон? За что нас травят, как допускают всё это? Как допускают... то, что происходит сейчас?

Он молчал.

— Льос... Богиня-мать. Так говорят, верно? Но скажи мне, Арон, какая мать допустит такое? Войны, убийства, кровь, смерть? — она шептала быстро, лихорадочно, глотая окончания слов. — Она могла создать идеальный мир, мир, в котором не было бы боли, смерти, горя... болезни, бедности... но она дала нам это! Почему?

Смолкла, переводя дыхание, и замерла — глядя на дэя пристально, как никогда раньше.

Почти с мольбой.

Ответь мне, Арон. Пожалуйста. Ответь на то, что до тебя я никогда и никого не решалась спросить.

Ты можешь ответить, я знаю.

Ты ведь, похоже, можешь почти всё...

— Нам подарили мир. Нам подарили жизнь. И нам подарили свободу воли. Что дальше делать с нашим миром и нашими жизнями, решаем мы. И только мы. — Когда Арон наконец заговорил, голос его был тих и нетороплив. Взвешивающим каждое слово. — Любящая мать не станет держать ребёнка в клетке. Она расскажет ему, где добро и где зло, и где грань между ними. Что делать можно, а что против морали и совести. Она расскажет ему это... и выпустит на волю. И не будет карать за малейший проступок, ибо дети учатся на своих ошибках, и взрослеют — через них. А ошибки часто сопровождаются болью. И как ребёнок распорядится своей свободой... будет ли раз за разом оступаться и расшибать лоб в кровь, или пойдёт другой дорогой, или будет внимательнее смотреть под ноги... это зависит только от него.

— Но какая мать останется в стороне, если увидит, что её ребёнку причиняют боль? Беспричинно, безнаказанно, ни за что? — не кричать стоило ей немалых усилий. — Что сделала я, что сделал мой отец и мой дед? Почему маму вначале лишили всего, а потом обрекли на такую смерть? Почему она позволила, чтобы с нами случилось такое? Не препятствовала...

— Потому что тот, кто сотворил это с вами, тоже её дитя. Ребёнок, который когда-то оступился и не захотел подняться. Он падает, падает в пропасть... и рано или поздно он достигнет дна, Таша. Потому что за все наши дела, большие или маленькие, хорошие или плохие, рано или поздно — следует распла...

— Нет!

Её крик всё-таки пронзил ночь, отдавшись в скалах почти птичьим эхом.

— Оправдания, слова, одни пустые слова! — яростно выкрикнула она, вскочив на ноги. — Лучше считать, что её нет вовсе, чем притягивать за уши эти глупые оправдания! Я не хочу, Арон, не хочу молиться, не хочу верить в того, кого не могу любить, не могу уважать, не могу понять и простить! Мама... мама не верила, и я... не хочу, не хо...

Слова колким, невозможно колким комом застыли в горле.

Таша упала на колени, не устояв на внезапно ослабевших ногах. Скрючилась, уткнув лицо в ладони, судорожно дыша, глотая крик.

Чувствуя, как сильные, бережные руки касаются плеч.

Следующее, что она поняла — что уткнулась лбом в чёрную накидку, прижалась к дэю и плачет; плачет, тонко всхлипывая, а слёзы расчерчивают её щёки прохладным огнём.

— Тише, Таша. Тише. — Арон не покачивал её, не ласкал, не гладил по волосам. Просто обнимал. — Да, порой трудно верить в божье милосердие. Я знаю. Но ещё труднее жить без веры.

Его голос был уверенным, словно тихий шёпот живящего весеннего дождя; казалось, его слышит не слух, а сердце.

— Знаешь, — молвил дэй мягко, — верить ведь можно и не в богов.

Подобное изречение из уст служителя Пресветлой помогло Таше на миг забыть о плаче.

— А во что? — вместо очередного всхлипа вырвалось у неё.

— В добро. В чудеса. В свет. В хорошее... и в это ты веришь — даже сейчас. Я знаю. Я чувствую.

Она почти затихла.

— Плачь. Плачь за всё, с чем не можешь смириться, за всех, кого потеряла, за всех, с кем рассталась. Плачь... а потом улыбнись. И вспомни, что всё обязательно будет хорошо.

Когда она подняла глаза, посмотрев в его лицо, губы её ещё дрожали.

— Арон...

— Да?

— Спасибо.

— За что?

— За то, что ты есть. Что встретился мне. Что пошёл со мной. — Таша вновь уткнулась лбом в его плечо. — Без тебя... я бы пропала, попалась убийцам, кэнам, 'хозяину' этому... а я боялась, что ты не такой, каким кажешься, и это после всего, что ты для меня... а о том, чем тебе ради меня жертвовать приходится...

Ткань фортэньи впитала можжевеловый дым, но она различала и другой запах. Арон пах ладаном, церковным воском, вереском, шалфеем и немножко — лавандой.

Спокойно. Медово. Чуточку горько.

— Ты подумаешь, наверное, что я с ума сошла... всякий подумает, я сама так думаю, но... я тебя очень люблю.

Таша судорожно вдохнула, скрывая всхлип: прекрасно осознавая, как глупо то, что она сказала.

Чувствуя, как застывают в растерянности руки, касающиеся её спины.

— Правда. Несколько дней знаю, а люблю — будто вечность. — Она обречённо зажмурилась. — Я ненормальная, да?

Какое-то время она слушала его молчание.

— Нет, — наконец ответил дэй; и Таша не увидела, но услышала, как он улыбнулся. — И я тебя полюбил. Без тебя не пропал бы... но с тобой жизнь стала куда веселее.

Она не то хихикнула, не то всхлипнула в последний раз. Не зная, почему ей вдруг стало легко-легко — от этих его слов или от всех предыдущих, — но чувствуя, что слёзы кончились.

Арон тихо коснулся губами её макушки. Осторожно, не разжимая рук, встал. Поставил её на ноги, и лишь тогда — мягко отстранил:

— Легче?

Таша, кивнув, тыльной стороной ладони вытерла влажные щёки. Отвернувшись, широким шагом переступила через Джеми.

Сопевшего так усиленно, что сомнений в его бодрствовании не оставалось.

Всё слышал... ну и ладно.

Пусть слышит.

* * *

Откладывая зеркальце, он улыбался.

— Давно я вас таким не видел, хозяин, — заметил Альдрем.

— Я давно этим не занимался.

— Даже когда занимались, таким редко бывали.

— Это — особый случай.

Подливая в фужер блеснувший янтарём напиток, слуга молчал.

Но молчание его звучало чрезвычайно выразительно.

— Ты чем-то озадачен, Альдрем.

— Это признание... довольно неожиданно.

— А по мне так очень даже ожидаемо. — Он взял бокал в руку. — Брось, Альдрем. Это её 'очень люблю'... такое детское, невинное, чистое. 'Люблю' девочки, которая не отличает дочернюю любовь от другой. Она ведь не знала отеческой любви, а ей отца хотелось. Она любила того, кого считала отцом, но тот ей родительской взаимностью не отвечал. А он — ответил. Чужой по крови человек, чудесным образом заменивший ей желанного папу... во всяком случае, она так думает.

— А его 'люблю'?

— Полюбил, Альдрем. Акценты — это очень важно. И его 'полюбил' — принятие её правил и её пути. И отрезание прочих.

Альдрем помолчал.

— Она и правда ещё ребёнок, — сказал он потом: печаль в голосе была почти незаметна. — Раньше вы с такими юными не связывались.

— Насчёт этого можешь не волноваться. Она повзрослеет. Гораздо быстрее, чем сама того хочет, — он рассеянно водил пальцем по краю бокала. — Я ей в этом помогу.

В камине обыденно потрескивало пламя. Огонь — это так... символично. В конце концов, эти игры всегда были на грани. Несмотря ни на что, он играл с огнём, ведь игры без риска не бывает.

Во всяком случае, в игре без риска нет никакого интереса.

— Всё-таки она очень милая девочка, — задумчиво изрёк Альдрем.

— У меня хороший вкус. — Он листал страницы своей памяти. — Она хочет помочь всем вокруг, даже когда сама отчаянно нуждается в помощи. Она видит мир прекрасным и удивительным, в лужах замечая не грязь, а отражённые облака. Она считает жизнь сказкой с обязательным счастливым концом, и даже в чумазом конюшонке углядит обладателя красивых глаз.

Шестая. Она шестая... сакраментальное число.

Шестая и последняя.

Это тоже очень символично.

— Самое поразительное, что это срабатывает. Окружающие видят, что о них думают хорошо, и им становится неловко от осознания того факта, что о них могут подумать иначе. Они стараются не разочаровать её ожиданий... но я искренне надеюсь, что многочисленные достоинства моей девочки не дадут тебе повода меня осуждать.

Он даже головы не повернул. По-прежнему смотрел в огонь, обводя пальцем хрустальный край.

Но с уст слуги сорвался короткий, едва слышный, почти судорожный вздох.

— Я всегда на вашей стороне. Вы же знаете.

— Мой верный Альдрем... знаю. Но напомнить порой нелишне.

Да. Эта игра определённо была не такой, как остальные. Остальные получались слишком... лёгкими. Впрочем, и правила везде были разными, и ставки — соответственно; в этот раз правила были действительно сложны, но и на кону стояло всё.

Лебединая песнь обязана быть лучшей. Последнее творение мастера должно остаться в веках.

Пусть этой игре и не суждено быть воспетой в песнях.

Во всяком случае, всей правде о ней.

— Может, по такому поводу я даже изменю своим предпочтениям, — произнёс он вслух. — Наконец.

— Предпочтениям, хозяин?

Он поднял бокал на уровень глаз. Взглянул на пламя, плещущееся в жидком янтаре, вязнувшее в россыпи жемчужных нитей крошечных пузырьков.

И улыбнулся.

— Оказывается, сидр Фаргори действительно не так плох...

ГЛАВА ПЯТАЯ. МОЯ КОРОЛЕВА

— И тут из камышей выпрыгнул, — Гаст выдержал зловещую паузу, — как вы думаете, кто?..

— Кузнечик? — радостно пискнула Лив.

Ребятня дружно прыснула.

— Тоже мне кузнечик! — Гаст вздёрнул подбородок, обиженный, что ему испортили весь эффект. — Это был висп... хоть ты, мелкая, и не знаешь небось, кто это.

— Вилл-о-висп из Белой Топи, — Таша невзначай щёлкнула сестру по носу, но вредина Лив только хихикнула. — Болотный дух, заманивает неосторожных путников в трясину на свет своего колдовского фонарика. Так что по тропе близ Топи лучше не ездить...

Гаст закатил глаза:

— Высокородная Фаргори-лэн, наша главная зубрилка! Сама тогда рассказывай, раз всё знаешь.

— Нет уж, Онван-энтаро, — Таша состроила гримаску. — Ещё одна история, и прощай, мой бедный язык.

Лайя Зормари, до сего момента молча выплетавшая цветочный венок, вскинула голову.

— А пошлите к взрослым, — предложила она.

— Пойдёмте, — машинально поправила Таша.

Заслужив очередной косой взгляд окружающий, в очередной раз заставивший её пожалеть об издержках маминого воспитания.

Пусть Мариэль не уставала твердить дочери, что наследницу древних княжеских родов не должно интересовать мнение деревенской ребятни — Таше больно было понимать, что одноклассники считают её выскочкой и задавакой. Учится лучше всех, одевается и говорит, как знатная лэн, ещё им на ошибки указывает...

И если поддразнивания Гаста были дружеские, то остальных — вовсе нет.

— Я не против, — торопливо сказала Таша. — Пойдёмте... там-то наверняка будут действительно страшные легенды.

— Легенда про виспа страшная, — возразил Гаст.

— Ну да, только вот я каждый раз думаю — это кем надо быть, чтобы полезть в мрачно знаменитую Белую Топь, завидев сомнительный огонёк в стороне от тропы?

Все дети собрались вокруг одного костра; остальные костры сияли чуть поодаль, разбросанные по огромному полю. В Ночь Середины Лета, самую короткую в году, деревенские всегда собирались за Прадмунтом и гуляли до рассвета. А была ещё Ночь Середины Зимы, которая самая длинная... и, если верить легендам, в эти ночи грань между мирами была очень тонка. Даже слишком тонка.

Недаром же дети, рождённые в Ночь Середины Зимы, в те минуты, пока часы били полночь, проклинались оборотничеством.

Впрочем, всякие грани и их отсутствие чаще всего не смущали живых, в такие ночи поминавших всевозможную нечисть. И чем жутче была легенда, артистичнее рассказчик и колючей мурашки у слушателей, тем щедрее сказителю подливали пиво или сидр.

— Идём? — Гаст миролюбиво протянул Таше руку.

Принимая предложенную ладонь, Таша заметила ревнивый взгляд Лайи — и смешливо вздёрнула нос: ну почему всем никак не поверится, что девчонка с мальчишкой могут просто дружить?

— А куда именно?

— Ну... кажется, вон там я вижу дядюш... отца Дармиори.

— О, Богиня...

— Понимаю, — улыбнулся Гаст. — Но с тем, что его истории страшные, ты не можешь не согласиться.

— Даже чересчур...

Таша потянула за собой Лив, но сестра упёрлась.

— Катай меня!

— Опять? А не много хочешь, стрекоза?

— Покатааай! Хочу катаааться!

Вздохнув, Таша опустилась на корточки:

— Ладно, залезай.

Дождалась, пока сестра вскарабкается на спину, встала, поддерживая девочку под коленки — и Лив ликующе обвила её шею тоненькими ручонками.

— Нно, лошадка! — завопила она.

— Иго-го, — охотно откликнулась Таша, для пущей убедительности цокнув языком.

Они двинулись следом за остальными, уже ушедшими вперёд. Ветер был душистым, травяным, жарким — не то летний зной, даже ночью не отступавший, не то марево костров. Таше и отсюда прекрасно слышен был звучный, распевный голос дэя:

— ...ночи сменяли дни, начинались новые и так же таяли в ночи. Элль ждала...

Достигнув людского столпотворения, дети ящерками скользнули ближе к костру, чтобы под сердитое шипение взрослых рассесться кто где.

— ...воины наконец вернулись, — отец Дармиори рассказывал неторопливо, смакуя каждое слово, как бокал хорошего вина. — Пришли мужья, отцы и братья её подруг, счастливые оттого, что война завершилась и они вернулись домой. Но жених Элль так и не появился...

Ничего нового, подумала Таша, прикрывая глаза и прислушиваясь.

Вдруг у соседнего костра что поинтереснее рассказывают?

— ...как ему это удалось?

— Вроде бы уговорился с королём Подгорным ещё магов к цвергам послать...

Ага, это вроде Гастов папенька, достопочтенный деревенский староста.

— Цена за пуд олангрита в медяках, — а это похоже на дядю Шера, мужа тёти Лэй. — Поверить не могу!

— Представь, как цены на всё волшебное рухнут...

Олангрит, хм... кажется, металл, который примешивают в магические вещички вроде светильников или двусторонних зеркал. Он удерживает магию, а без него заклятия через шестидневку-другую на нет сойдут...

— Вот порадовал так порадовал! Века с цвергами уговориться не могли, а этот... дипломат, чтоб его.

— Или интриган.

— А разница? Главное, простому люду выгода.

— ...Элль плакала и рассказывала о своём горе молчаливой тьме, — тем временем разглагольствовал пастырь, — она призывала смерть, как избавление от мук и облегчение сердечной боли, но смерть не приходила...

— Конечно, — шепнул Гаст, — у смерти и без того дел хватает, чтобы ещё бегать по вызову к томным страдающим девам.

Таша прыснула в ладошку, и Лайя не замедлила прошипеть 'ворковать не здесь будете!'.

— ...и вот одной зимней ночью по булыжной мостовой застучали подковы. Звук этот замер у дома Элль, и она услышала голос возлюбленного, который звал её по имени. — Голос пастыря понизился в крайнюю степень зловещести. — Сама собой отворилась дверь, на ступеньках послышались знакомые шаги, и Элль кинулась встречать жениха. Но он не улыбнулся и не протянул к ней руки, и на застывшем лице его не было никакого выражения...

Таша невольно поёжилась.

Спорить с тем, что из уст отца Дармиори страшные легенды звучали действительно страшно, не стала бы даже она. Наверное, потому что отец Дармиори сам смахивал на злого колдуна, сошедшего со страниц одной из легенд.

'Возможно, ты недалека от истины, малыш', — рассмеялась мама, когда Таша как-то раз сказала ей это.

Жаль всё-таки, что мама не любит на праздники ходить...

— ...Элль спустилась по тёмной лестнице и последовала за любимым. Покорно села она на коня, и понеслись они по деревенским улицам, сменившимся вскоре снежной равниной. Девушка дрожала от холода и прижималась к своему суженому, но от него не шло никакого тепла. Они неслись быстрее ветра и вскоре уже въехали во двор церкви, где толпились странные фигуры в тёмных одеяниях. Фигуры эти стащили Элль с лошади, её жених спрыгнул следом — и только тут разглядела она вспухшее лицо его, расплывшееся в ледяной улыбке...

— Всегда удивлялась, как Элль не заметила некоторой странности происходящего, — скептически прошептала Таша. — Сначала твой жених пропадает без вести, потом посреди ночи выдёргивает тебя из постели и тащит на 'вашу свадьбу'. При этом от него несёт тленом, он двигается с трупной одеревенелостью, а говорит так, будто горло у него забито землёй...

— Так ты знаешь эту легенду? — Гаст явно удивился.

— Конечно.

— Откуда?

— Я вообще много чего знаю.

Во взгляде однокашника светилось плохо скрываемое восхищение.

— Эх, умная ты, Ташка... пусть и зубрилка.

Губы невольно тронула смущённая улыбка.

— Сначала рядышком сидят, потом жениться захотят, — ехидно пропела Лив известную дразнилку.

— Цыц, стрекоза, — фыркнула Таша, внося свой посильный вклад в бурные овации, которыми удостоили наконец смолкшего рассказчика. — Нет, вот скажи, ты бы с таким типом поехал непойми куда без всяких вопросов?

— Я бы такого топором по шее угостил, — ухмыльнулся Гаст.

— Именно! Я понимаю, любовь и всё такое, но вот так закроешь глаза на всякие странности, а потом завезут тебя... и поминай, как звали. Хотя чтобы такие странности не заметить, нужно быть либо полной дурой, либо совсем уж безнадёжно влюблённой, — добавила Таша.

— А, по-моему, это одно и то же.

— Что именно?

— Дура и влюблённая.

Изречение вызвало у Таши слегка возмущённый смешок.

— Это ещё почему?

Гаст непринуждённо пожал плечами.

— Потому, — и ухмыльнулся, — что первое, похоже, часто является следствием второго...

* * *

Просыпаться от того, что тебе на голову выплеснули фляжку ледяной воды, не слишком-то приятно.

К сожалению, этим утром Таше пришлось убедиться в этом на собственном опыте.

— Джеми!!! — судорожно подскочив, она отфыркнулась и затрясла головой, разметав в стороны капли с кончиков светлых волос: ещё прежде, чем увидела нависшего над ней мальчишку. — Я тебя когда-нибудь живьём съем!

— Святой отец велел тебя разбудить, я и разбудил, — тот с достоинством завинтил крышку фляги, которую держал в руках. — Я же не виноват, что некоторые иначе просыпаться не желают.

Таша сощурилась на свет. Солнце величаво приподнималось над горизонтом, заливая долину текучими, ещё розовыми лучами.

— С чего в такую рань?

Шёлковый шелест, сопроводивший возвращение Арона, она услышала прежде его слов.

— Учитывая, — изрёк дэй, стряхивая воду с мокрых рук: видно, ходил умываться, — что ночевать нам придётся не в трактире, а столкновение с кэнами на открытой местности приведёт к печальным последствиям... до наступления темноты мы должны пересечь Аларет.

— Пересечь? Зач... а, текущая вода!

Аларет бурным ручьём стекал с гор и маренговой ленточкой пересекал долину с востока на запад, обращаясь в широченную реку по мере своего продвижения к озеру Дэланин. Собственно, именно Аларету была обязана своим названием Заречная Провинция. Летом и осенью паромщики на реке неплохо зарабатывали: тракт проходил ближе к западной окраине гор, оставляя Аларет, имевший дурную привычку бурно разливаться по весне, в стороне — и для тех, кто держал путь в восточные города, путь по тракту означал порядочный крюк.

— Значит, до темноты мы должны пересечь всю Заречную?

— И найти безопасное место для ночлега.

Таша зевнула, мстительно щёлкнув зубами у самого носа Джеми. Широко улыбнувшись его перекошенному лицу, пошла к роднику, чтобы умыться.

Что ж, хорошо хоть восточные границы Заречной и Окраинной не столь далеки друг от друга, в отличие от западных...

Позавтракав снедью, прихваченной вчера из таверны, компания наполнила фляжки ключевой водой — и, не отгрызая лишних минут у драгоценного дня, отправилась в путь.

— Таша-лэн!

Та, из-за плеча Арона оглядывавшая тропку, змеящуюся среди скал, скосила глаза на соседнего всадника.

Как выяснилось, Алексаса.

— Да?

— Я ещё в первый день нашего знакомства...

— То есть вчера.

— Правда? А такое ощущение, будто вечность вас знаю.

Таша невольно вспыхнула, прекрасно поняв, к чему отсылка — и досадливо заметила, как Алексас улыбается её смущению.

— В общем, я заметил, что у вас интересный кулон.

Она машинально коснулась прозрачного камешка в золотой оправе. Зеленоватого — сейчас... а ночью, при свете огней, фиолетово-красного, с пурпурными искрами в багровой глуби.

— Корвольф, я так понимаю?

— Верно понимаете, — после секундной заминки ответила Таша.

— А это символично или?..

Таша будто вновь увидела улыбку, с которой мама вкладывала подвеску в её ладонь.

...это — корвольф. 'Сердце оборотня', так этот камень прозвали. По ночам он меняет цвет... и мне тоже его подарила мама. Чтобы я всегда помнила: как бы ты ни менял обличья, главное — остаться собой.

...я рассказывала тебе про Харта Бьорка? Он был королём, и королём мудрым, но он родился в Ночь Середины Зимы и был оборотнем, и внутри его жил зверь. И как-то он уступил зверю в себе, и медведь, которым он стал, задрал его маленького сына. На Харта объявили охоту и затравили собаками, и королём стал его брат...

...это непросто, возвращаться назад из разных ипостасей. А бесконечно держать стену между собой и зверем даже мудрейшие не в силе. И поэтому никогда — слышишь? — никогда не пересекай ту грань, за которой инстинкты берут верх над разумом. Не уступай зверю в себе. Иначе он потом не уступит тебе.

...зеваешь, да? Знаю, скучно... ничего, когда-нибудь поймёшь. Дай-ка застегну... вот так. Замечательно. И под платье подходит. С днём рождения, малыш. Какая же ты у меня красавица...

— Можно и так сказать, — наконец тихо ответила Таша. — Мамин подарок.

— Мамин? — Алексас склонил голову набок. — Простите за вопрос, но где же ваша матушка?

Таша резко отвернулась:

— Её нет.

— О, — немедленно откликнулся юноша. — Простите.

Больше он не произнёс ни слова — но когда Таша в следующий раз взглянула на него, казался странно задумчивым. Впрочем, ей было не особо интересно, что за мысли роятся в голове Алексаса Сэмпера.

Наверняка ничего хорошего.

Спустившись в предгорье и ступив на тропу через лес, Принц припустил иноходью, однако конь братьев его энтузиазма не разделял: за секунды расстояние между ними увеличилось втрое. Чем усерднее Алексас пришпоривал конягу, тем медленнее мышастый рысил по тропинке.

— И за что ты послала мне сей крест, Богиня? — удручённо вопросил юноша.

— Стойте, — бросила Таша.

Дождавшись, пока дэй осадит Принца, она спрыгнула наземь. Подойдя к мерину, положила ладонь на мягкую серую морду. Поймала взгляд несчастных тёмных глаз с длинными ресницами, сосредоточилась и вспомнила...

...тьму на четырёх когтистых лапах, крадущуюся по тропе...

...красные щели глаз, оскаленную пасть...

Мерин с испуганным ржанием встал на дыбы.

— Эй, эй! — Алексас едва удержался в седле. — Что вы с ним сделали?

— Тише, — Таша в упор глядела на коня, дожидаясь, пока он успокоится. — Я ещё не закончила.

Интересно, что является воплощением безопасности для лошадей? А, была не была...

...пыльная дорога вьётся из-за горизонта, а они стоят рядом с частоколом — высоким, надёжным...

...двор, ярко озарённый светом костра, где ждут копны сена и горы овса...

Конь, замерев, неуверенно тряхнул гривой — и Таша, удовлетворённо кивнув, вернулась на своё место позади Арона:

— Думаю, это поможет.

Когда они двинулись дальше, мышастый уже не отставал. Правда, Принц не преминул вырваться на полкорпуса вперёд, выказав своё превосходство, но милостиво позволил мерину удерживаться на такой дистанции.

— Чудеса, — Алексас покосился на спутницу со скрытым уважением. — Значит, оборотни и такое умеют?

— Для нас не составляет особого труда мысленно пообщаться с животными. Как его зовут?

— Коня?

— Не вас же.

— Конюший вроде Серым звал.

— Просто Серый? Хм... может, пусть будет Серогривкой?

— Хоть королевичем загорским, — Алексас пожал плечами, — коль вашей душеньке угодно.

Впереди замаячила узкая тропка, ответвляясь куда-то в лес — и двое коней, один из которых был торжественно наречён законной наследницей престола, помчались сквозь раннюю кромку дня.

Арон позволил им передохнуть лишь у самой окраины леса, когда Таша уже разглядела между шершавыми сосновыми стволами бескрайнее поле, волнующееся травой на прохладном ветру.

— Сейчас вернусь. — Алексас, спешившись, нырнул в лесную тень.

— Только далеко не отходите, — крикнул дэй вдогонку.

Таша тоже спрыгнула наземь, плотнее кутаясь в плащ. Ветер был странно, не по-летнему холоден, а золотую монетку солнца спрятало тучевое пасмурье.

— Сколько времени?

— До темноты успеем. — Арон с лёгким шелестом прохаживался взад-вперёд по колючему хвойному ковру. Губы сжаты, глаза напряжённо всматриваются в лесную темень. — Поешь.

— Не хочется, — Таша склонила голову набок. — Что тебя тревожит?

— Перемена погоды.

— А что в ней тревожного?

Дэй взглянул на неё, колеблясь.

— Ничего, — наконец последовал ответ. — Просто не люблю непогоду.

Таша едва заметно качнула головой.

Что же ты недоговариваешь, Арон?..

Вернувшийся Алексас тоже торжественно отказался от перекуса, и вскоре они уже выехали в поле.

Поле переливалось синим и фиолетовым: ветер тревожил цветущую живокость и кипрей. Почти заросшая тропа скорее угадывалась, чем виднелась. Стена оставшегося позади леса уползала влево, к зубьям гор, рвущим небесное полотно, по которому вкрадчиво перекатывалась жирная чёрная туча с грязно-жёлтым брюхом.

Туча молчала тем зловещим молчанием, что обычно предшествует грозе. Но Таша всегда чуяла близость дождя, и эта туча не была грозовой. Она просто...

...закрывала солнце.

Мурашки пробежались по спине до затылка, вздыбив волосы — не то от холода, не то от мелькнувшей догадки.

— И с ветром нам подсобили, конечно, — процедил Арон. — Это ведь живокость чаровальная, если я не ошибаюсь... а я редко ошибаюсь.

— А что вас в ней смущает? — поинтересовался Алексас.

— Пыльца живокости чаровальной ядовита! — затараторил Джеми в его голове. — Большая доза вызывает сонливость, чувство опьянения и смерть от остановки сердца! Пыльца этого вида чрезвычайно обильная и...

Крупные цветы шевельнули синими лепестками — и Алексас затаил дыхание, когда ветер швырнул ему в лицо горсть жёлтой пыли.

— ...пора цветения приходится на липник*, — закончил брат.

(*прим.: второй месяц лета (алл.)

— Вопрос отпадает, — усиленно отплёвываясь, изрёк Алексас. — Милая травка. Джеми мне только что про неё поведал.

— Вообще она довольно полезна, — подала голос Таша, хорошенько отфыркавшись. — В лекарственных целях.

— Отваром живокости чаровальной лечат желтуху и воспаление лёгких, а примочки отлично помогают при болезнях глаз, — разглагольствовал Джеми. — В малых дозах пыльцу используют как снотворное. Только с дозировкой надо быть очень осторожным, иначе выйдет галлюциноген вместо...

— Подожди-ка. — Алексас медленно вскинул голову. — Это не из неё случайно делают наркотик 'эйфорин'?

— Не знаю, не интересовался.

— Зато я интересовался.

И юноша мрачно повернулся к дэю.

— Изволите объяснить, — любезно осведомился он, — какого демона вы нас завели на поле с опиатами, святой отец?

В серебре Ташиных глаз плеснулось удивление, но Арон лишь задумчиво натянул поводья, придержав Принца.

— Я не ездил этой тропой. Мне о ней рассказал знакомый, а ему — его знакомый. Я видел в его воспоминаниях, что первоисточник бросил некую странную фразу, но решил не придавать этому значения.

— Что за фраза?

— 'Придётся пробираться, затаив дыхание'.

— Зато теперь нам сполна открылся смысл этих слов, — голос Алексаса просто истекал сарказмом. — И что теперь? Повернём назад?

— Там нас ждёт кое-что пострашнее эйфорийной пыльцы. Но я уверен, что Джеми может нам поможет.

— Шлемовые чары! — радостно откликнулся тот. — Они, правда, всего два часа действуют...

— Говорит, есть чары, — нехотя признал Алексас. — Но их хватит на пару часов.

— Думаю, больше нам и не понадобится. Уступите брату место на секунду.

Алексас, кивнув, закрыл глаза.

Открывший их Джеми не стал терять времени. Пропел 'ротегеро эль капо', взмахнул рукой в замысловатом пассе — и миг спустя Таша уже взирала на зыбкую прозрачную сферу, красовавшуюся вокруг его головы, угадывающуюся лишь по лёгкому перламутровому отливу, как у мыльного пузыря.

Догадываясь, что такая же теперь защищает её.

Скосив глаза, Таша удивлённо коснулась своей сферы: пальцы свободно проходили сквозь призрачные стенки, не разрушая их.

— Странная штука... и как она работает?

— Это своего рода шлем, — Джеми удовлетворённо оглядел творения рук своих, украшавшие обоих коней и троих всадников. — Он нейтрализует проходящие сквозь него яды, будь они в воздухе, в жидкости или в твёрдом предмете. Пыльцой всё равно надышимся, но без последствий.

— Отлично, — сфера вокруг головы дэя поколебалась, словно отвечая его кивку. — Тогда в путь.

Они припустили по узкой тропке среди разнотравья, задевая живокость, достающую коням до груди.

Лес в конце концов исчез за задней кромкой горизонта. Взгляду путников докучали лишь синие волны с фиолетовыми гребнями да горы в пасмурной дали. Справа медленно проплывали постепенно снижавшиеся холмы.

Не считая шелеста трав и стука копыт, приглушённого подмятыми стеблями, в воздухе висела тишина.

— Святой отец, может, стоит приберечь лошадей? — нарушил молчание Алексас.

— Не стоит. Как доберёмся до Аларета, там и прибережём.

Припомнив свою тканую карту и уроки краеведения, Таша наконец сообразила, где они находятся: на равнине Лилиас, в народе Приречной, которую Аларет отделял от болот Шэдвар, в народе Заболотья. А самым надёжным способом пересечь реку был единственный мост у городка Пвилл — там река ещё сравнительно узка, хоть и быстра... но им ведь не плыть.

— Увы, мосту недолго осталось быть самой надёжной переправой, — мягко произнёс Арон.

Таша вскинула голову — в изумлении бескрайнем, как поле вокруг.

— Ты что, собираешься его...

— Не я, а Джеми.

— Что-что? — насторожился Алексас.

— Мы как раз обсуждаем разрушение пвилльского моста. Кэны не могут пересекать текущую воду, если только мостом или паромом. — Дэй зачем-то оглянулся. — Учитывая, что это единственный мост, с паромщиками кэны вряд ли найдут общий язык, а добираться до тракта и бежать обратно до Заболотья довольно долго... этой ночью нам ничего не будет угрожать.

— А вдруг 'хозяин' уже ждёт нас в приграничном трактире Равнинной? — Алексасу идея явно не особо понравилась. — Если он поймёт, что мы завели его зверушек в тупик, что ему мешает уничтожить их, устроить резню в Приграничном и создать новых, поближе к нашему укрытию? Я бы на его месте так и сделал.

— Сомневаюсь, что он захочет привлекать к себе лишнее внимание. Хотя ваша догадка насчёт трактира верна.

— Откуда вы знаете?

— Иначе кэны не выстроились бы с расчётом гнать нас к тракту.

Таша оглянулась.

Пять тенистых дорожек веером пролегали в травяном море слева от них.

— План действий, святой отец? — миг спустя спокойно вопросил Алексас.

— Они не слишком быстры. Я давно их заметил, и расстояние между нами сокращается медленно.

— Не могу сказать, чтобы это очень успокаива...

Воздух рассёк звук.

Не плач, не вой, не крик — странный и страшный визг кэнов ввинчивался в голову тупой иглой. Он заставил Ташу зажмуриться в отчаянном и неосуществимом желании зажать руками уши, а коней шарахнуться в сторону и в панике понести вправо, к холмам.

— Есть идеи, святой отец? — осведомился Алексас, когда твари взяли паузу.

— Нет.

— Что значит 'нет'? Вы же...

— У кэнов нет разума как такового. — Дэй говорил так спокойно, будто совершал лёгкую конную прогулку перед ужином. — Есть инстинкты, есть чувства и ощущения, есть приказы 'хозяина', но ничего большего. Я здесь бессилен.

— Вот и толку-то, что с нами...

Последнее слово за возобновившимся ариозо кэнов Таша не расслышала; впрочем, вряд ли это слово было чем-то, достойным расслышивания.

— Но мне кажется, — невозмутимо продолжил Арон, — что кое-какие идеи есть у Джеми.

— И не ошиблись, — крикнул мальчишка парой мгновений спустя.

Перехватив повод одной рукой, он оглянулся на всём скаку. Изящно крутанул ладонью.

Гортанно выкрикнул:

— Селла фоко!

Травы вспыхнули, точно сухое сено, и черта синего огня взметнулась к тучам, рассекая поле между ними и кэнами. Ещё три слова, крупной дробью просыпавшихся в дымный воздух — ещё три черты...

Заключившие тварей, застывших у границы сапфирного пламени, в колдовской загон.

— Это их задержит. — Джеми торопливо поднёс руку к лицу. — Демоны...

Когда у мальчишки носом хлынула кровь, Таша перепугалась куда больше, чем при виде кэнов.

— Что с тобой?!

— Ещё не восстановился после нападения на штаб-квартиру. — Джеми искоса взглянул на неё. — Слабые места выискиваешь?

Это немного успокоило. Если у человека хватает сил, чтобы язвить, вряд ли он собирается умереть в ближайшие минуты.

— Конечно. Только этим и занимаюсь, — когда Таша оглянулась через плечо на огненную клетку, которую они оставили позади, кэны выли почти обиженно. — А ты не можешь их своими... кьорами добить?

— Свет кьора вблизи от шлема разобьёт его. Хотя... — Джеми задумался. Вытянул руку. — Если попробовать так...

Квадрат загона вспыхнул, целиком закрасившись сапфирными сполохами, пронзив сумерки огненным столпом.

И поле покрыла тишина.

— Горите вы синим пламенем, — фыркнул мальчишка, промокнув кровь рукавом.

Кони уже вернулись на тропу: вроде бы сами, хотя Таша подозревала, что без вмешательства Арона не обошлось. И пусть оба скорее несли, чем шли галопом — но если в правильном направлении, то почему нет?..

Дымный ветер подгонял беглецов в спину.

— До реки уже недалеко.

В словах Арона Таша услышала улыбку. На миг.

А потом дэй резко повернул голову.

— Джеми, осторож...

Поздно.

Тварь вынырнула из ниоткуда. Мальчишка только обернулся — а кэн уже взвивался в прыжке, раззявив пасть, выставив когти...

Шар белого света он почти проглотил.

Таша зажмурилась — и вовремя.

Вспышка перед закрытыми веками хлестнула по лицу. Таша ещё не открыла глаз, когда ощутила, как замирает Принц и ускользает из-под пальцев чёрный шёлк; а когда открыла — увидела, как Серогривка уверенно уносится вдаль, поодаль корчится кэн, расползаясь бесформенной тьмой, а Джеми стонет на примятых стеблях живокости...

Без шлема, бесследно исчезнувшего. Уткнувшись носом в гущу синих цветов.

Арон бесцеремонно вздёрнул его за плечи.

— Много вдохнули? — поставив мальчишку на ноги, коротко спросил дэй.

— Не знаю, — Джеми виновато чихнул: неестественный румянец его лица был затейливо оттенён желтизной пыльцы. — Когда свалился, нос обожгло, а повернуться сил не было. Думал, шею свернул... и сейчас думаю, — он осторожно покрутил головой. — А, нет вроде...

— Вовремя я вас поднял. — Арон пристально взглянул на серого мерина, и Серогривка споткнулся, застыв вполоборота на фоне горизонта, среди высоких трав и лёгкой костровой дымки. Хоть сейчас бери кисть и пиши картину. — Поехали. Будем надеяться, что обойдётесь только... приятными последствиями.

Дождался, пока мерин, покорно развернувшись, подскачет к ним — и, подтащив мальчишку к лошади, помог сесть впереди седла, чтобы вспрыгнуть следом.

Таше не нужно было объяснять, почему Арон решил сменить коня.

Она тоже надеялась, что после дозы эйфорийной пыльцы Джеми хватит здравомыслия до того берега Аларета, но уверенной быть не могла.

Она успела пересесть в седло до того, как Принц рванул вперёд, и до того, как вдалеке раздался вдохновенный вой. Бриджи её были влажными от пены, выступившей на конских боках, но жеребец упрямо нёсся по тропе. Наверное, понимал, что эта гонка — со смертью... хотя нет. Если б кэны хотели убить, не выли бы. С воем загоняют, а догоняют безмолвно.

Но в любом случае дожидаться их не стоило.

Живокостные заросли в конце концов остались позади, и кипрей торжествующе раскрасил поле чистой сиренью. Видимо, к этому моменту 'хозяин' понял, что проникновенные рулады кэнов лишь вдохновляют коней на галоп, и твари смолкли; зато, как поняла Таша, повернув голову — удвоили скорость.

— Арон, — неуверенно крикнула она, — а долго нам ещё...

Порыв ветра принёс намёк на водяную свежесть.

Кони встали на краю крутого обрыва.

С высоты равнины, вдруг обернувшейся холмом, Таша увидела внизу серебристую речную ленту, хмурящуюся отражённой тучей.

— Вперёд, — негромко велел дэй.

Наслаждаться зрелищем спуска с почти отвесного склона приятно только со стороны, так что Таша предпочла зажмуриться; однако спустились они быстро и даже без фатальных осложнений вроде падения с переломом шей. Кони помчали к Аларету, катившему воды мимо крутых берегов, поросших горюющими ивами, и выехали на дорогу вдоль реки, по которой добирались до пвилльского моста простые смертные. Нормальные — в отличие сборщиков опиатов и их троих. Из бревенчатого дома чуть поодаль выскочили стражи границы, пытаясь преградить путь, но Арон только взглянул на них, и те покорно нырнули обратно в укрытие.

Длинный, узкий деревянный мост на мощных невысоких опорах кони преодолели за считанные секунды, пока снизу Аларет бурчал что-то невразумительное им вслед.

На том берегу Арон резко развернул Принца.

— Джеми, готовьтесь.

Таша оглянулась на мальчишку — чтобы увидеть мечтательную улыбку, стывшую на его губах, и туманную дымку, затянувшую синеву стекленеющих глаз. Пыльца...

Вот демоны!..

С вершины холма уже струились вниз три тенистые дорожки.

Таша ещё не успела запаниковать, когда дэй положил ладонь на Джемину макушку, примяв тёмные кудри.

За те мгновения, в которые кэны достигли подножия холма, в васильковые глаза внезапно вернулась сознательность.

— Джеми, сожгите его, — велел Арон. Почему-то — с усилием. — По моей команде, хорошо?

Мальчишка заторможенно вытянул руку.

Твари мерно работали лапами, домеривая шагами тропку к мосту.

— Сейчас...

Когти кэнов коснулись деревянных досок.

— Сейчас!

Джеми бормотал что-то, сплетая слова в паутину заклятий — а Таша уже видела щели глаз, пылавших алым огнём жажды крови: в десяти аршинах, в пяти, в трёх...

— Джеми!

Пальцы колдуна сжались в кулак одновременно с её криком.

Мост вспыхнул разом, от перил до опор, вновь заставив коней испуганно шарахнуться в сторону. Арон, явно с трудом удержавшись в седле, отнял руку от затылка мальчишки — и Джеми мгновенно обмяк, закатив глаза и едва не свалившись.

Кое-как успокоив Принца, Таша задержала взгляд на огненной полосе, нависшей над рекой, золотыми сполохами рвущейся к сизым небесам. Тряхнув головой, встревоженно подъехала к спутникам.

— С ним всё в порядке?

— Последствия отравления пыльцой. — Дэй осторожно придерживал мальчишку за плечи. — Он и это время продержался благодаря моему вмешательству... иначе отключился бы гораздо раньше. Как проснётся, ещё и голова болеть будет.

— Бедняга.

— Мне кажется, или в твоём голосе слышатся нотки злорадства?

Таша смущённо отвернулась.

— А что со стражниками?

— Они спят. Когда проснутся, то не вспомнят о нас. — Арон оглянулся, и огонь заплясал в его зрачках. — Сжигаем за собой мосты... — дэй задумчиво взглянул куда-то вверх. — И правильно.

Мгновение они вместе смотрели на мост, весело пылающий над быстрыми водами Аларета.

Потом, одновременно отвернувшись, направили коней по дороге — к развилке, виднеющейся вдали.

— И где Пвилл? — полюбопытствовала Таша, надеясь с минуты на минуту увидеть вдали городские стены.

— Если быстрым ходом... где-то полдня пути отсюда.

Ответ вынудил её возмущённо встрепенуться:

— Что?!

— Он только на карте близко.

— А какого демона тогда мост назвали пвилльским?

— Это ближайшее крупное поселение к нему.

Таша стоически выдохнула. Оглядела протянувшийся вдоль дороги сосняк, где жалобно жались друг к другу низкорослые кривоватые деревца.

— И куда мы теперь?

— Найдём приличное место для ночлега. Неподалёку. Надо дать коням отдых.

Они подъехали к перекрёстку. Изучили дорогу, разветвлявшуюся надвое: одна тропа бежала прямо, другая — направо. Уделили внимание указателю, являвшему собой подобие деревянного весла с накарябанными стрелками.

А ведь болота Шэдвар где-то рядом, а среди них — та самая Белая Топь...

— Пвилл прямо, Броселиан направо. Если верить указателю, до первого сто двадцать верст, до второго триста. Конечно, наверняка по пути в них есть трактиры и деревеньки... но имеется ещё и некая стрелка налево, явно нацарапанная позже остальных. И указывающая, — дэй сощурился, — на 'уединенное жилище магистра целебной волшбы Джерада Альвандана'.

Таша вновь вспомнила уроки краеведения: Броселиан, центральный и старейший город округа, располагался к западу от моста — но из-за болот дорогу к нему в своё время проложили большой дугой, подальше от опасных топей, цепляющей другие крупные города и сперва изгибающейся к востоку.

— Какой магистр поселится в этой глуши?

— Если честно, его профессиональные качества меня мало интересуют. Но его уединенное жилище расположено всего в версте отсюда.

Тропинка к жилищу магистра заросла вереском и сфагнумом. На то, что через густой сосняк вообще можно проехать, указывала лишь узкая просека.

Таша отстранённо накручивала поводья на руку.

— Как там было в сказках? — невольно усмехнулась она. — Направо пойдёшь, коня потеряешь, налево пойдёшь, себя потеряешь... или наоборот?

— Во всяком случае, дорога прямо определённо сулила свадьбу.

— И когда два королевских сына пошли прямо, увидели они башню, а в башне прекрасную принцессу... которая оказалась ведьмой, припасшей для гостей отравленное вино.

На самом деле ведьму из той сказки Таша почти понимала. Когда незнакомые молодые люди, к тому же весьма воинственно настроенные — сначала-то ведь на ратные подвиги собирались, — не просто заявляются без приглашения, но и настойчиво требуют у хозяйки руку, сердце и всё, что к ним прилагается... вполне логично, что оная хозяйка отреагирует не совсем миролюбиво.

Таша задумчиво посмотрела на мирно посапывающего Джеми.

Очень задумчиво.

— Я всё же за поворот налево. И, — с лукавинкой в голосе добавил дэй, — в полном составе.

— Дай хоть помечтать, — укоризненно заметила Таша. — А ты уверен...

— Конечно же, господин Альвандан пустит нас переночевать.

— После краткой беседы с глазу на глаз с тобой?

— Я же старший, как-никак. Вполне естественно, что договариваться буду я.

Её усмешка превратилась в улыбку.

— Что с тобой сделаешь...

Когда Принца направили на недружелюбную тёмную просеку, конь покорно порысил вперёд. Лишь фыркнул стоически.

Очевидно, он уже смирился с тем, что его хозяйка и здравомыслие — вещи трудно совместимые.

Расступившийся вскоре сосняк оставил Ташу неметь от восторга.

Ещё бы не неметь, когда за горизонт убегает бескрайний луг, до самой бескрайности белеющий зарослями пушицы, казалось, слегка светившейся в сгущавшихся сумерках.

— Даже не пытайся к ней подъехать, — предупредил дэй.

— Почему?

— Потому что пушица обозначает границы Белой Топи.

Трогательные пушистые кругляшки, похожие на заячьи хвостики, мирно качнулись на тонких стебельках; и только тут Таша поняла, что в какой-то миг луг превращается в озеро.

Какое-то время она смотрела на топь, вспоминая все страшные сказки, что читала про это место.

— Арон, а... висп из Белой Топи... на самом деле...

Она не договорила, зная, что в словах нет нужды, но дэй не ответил. Просто смотрел в болотную даль из-под прищура тёмно-русых ресниц, будто следя за чем-то.

Или кем-то.

— Кто знает, — наконец сказал он. — Хм... если я не ошибаюсь, тот частокол указывает, что мы близки к месту ночлега.

Частокол действительно виднелся.

Невысокий, местами перекошенный, с настежь распахнутыми воротами.

— Арон...

— Да, мне это тоже не нравится, — дэй пристально, но без тревоги — или без видимой тревоги — смотрел в пустоту меж деревянных створок. — Держись за мной.

Двор мало чем отличался от лесного болотья: тот же мох и тот же вереск, зарастившие просторный участок. Впрочем, по низенькой ограде перед домом угадывался огород, да и сам дом был добротным — избушка красноватого дерева, неожиданно симпатичная, с надёжными ставнями на окнах, хлевом и поленницей. В дальнем конце участка скромно приткнулась будочка отходного места, в противоположном углу Таша заметила каменное кольцо колодца. Труба на черепитчатой крыше, в лучшие времена наверняка пыхтевшая дымным столбиком, сейчас не подавала и намёка на жизнь.

— Странно... ворота нараспашку, а дверь и окна закрыты.

— Странно, — согласился Арон. — Думаю, ты уже поняла, что хозяина нет. Давно нет.

— Поняла, — Таша сглотнула, смягчив внезапную сухость в горле. — Но что...

— Что здесь произошло? — дэй спешился. — Не хочу накликать беду, однако... быть может, ночью мы это узнаем.

Таша угрюмо следила, как он идёт к дому. И ведь даже не повернёшь назад, чтобы поехать дальше и поискать трактир; если 'хозяину' плевать на количество жертв, а в рукаве у него наверняка припасён ещё не один фокус... им определённо безопаснее будет ночевать вдали от всех, кто может из-за них пострадать.

С другой стороны, вряд ли им встретится что-то, с чем не сможет справиться ни Джеми, ни Арон.

А крыша над головой есть крыша над головой.

Дэй уже подошёл к двери, однако открывать её не спешил. Изучил взглядом порог, сделал одному ему известный вывод. Вернувшись к понурому Серогривке, снял Джеми с коня — и, подтащив мальчишку к двери, положил ладонь на его макушку.

Спустя пару секунд Джеми, бледностью способный поспорить с пушицей, разлепил веки.

— Ааах, — широко зевнул, мальчишка встал на разъезжающиеся ноги. Завертел головой. — Где мы, святой отец?

— Относительно кэнов — в безопасности. Пока. Будем в ещё большей безопасности, если откроете дверь.

Джеми оценивающе осмотрел дверную ручку. Пробежался по ней кончиками пальцев, и тусклая медь на миг блеснула из-под покрывшей её зелени.

Тихий щелчок — после которого дверь скорбно скрипнула.

— А защита сильнее, чем я думал. Это чары ещё ослабли... хозяин явно не профан, — Джеми оглядел запущенный двор и печально добавил, — был.

Поднял ладонь, удивлённо взглянув на вздувшиеся там волдыри.

— Святой отец, а почему...

— Я оттягиваю на себя вашу боль. Поэтому вы ничего не почувствовали.

— Оттягиваете боль? Да я потерпел бы!

— Ожог — да. — Арон отнял ладонь от его волос. — А вот это — нет.

Схватившись за виски, Джеми рухнул, словно ему подрубили ноги. Скрючился на подмятом вереске с искажённым мукой лицом, не то стеная, не то поскуливая, жадно хватая губами воздух.

Потом отполз от порога, и его вырвало.

— Что с ним? — Таша в ужасе соскользнула с седла. — Арон, что с ним?!

— Последствия отравления. — Дэй толкнул дверь, заглянув внутрь дома. — Закрой ворота, будь добра.

— Что делать?!

— Закрой ворота, — повторил дэй. Дождавшись, пока Джеми откашляется, заботливо подхватил его под руки и повёл в дом.

Таша замерла, растерянно глядя им вслед.

— А коней куда?..

— Я о них позабочусь. Не задерживайся на улице.

Таша последовала совету весьма охотно.

Когда она вошла в избушку, свет исчезавшего дня, просочившись сквозь дверной проём, обрисовал девичью тень на дощатом полу. Дэй уже уложил Джеми прямо на пушистый ковёр, ворсившийся светлой шерстью, и тянулся к светильнику на столе. Волшебный огонёк в жёлтом стекле озарил комнату до самых дальних углов, а вместе с углами — печку, кресло-качалку, большое зеркало и стол, покрытый вязаными салфеточками. На окнах виднелись ситцевые занавески в цветочек, над печью на полке белели декоративные тарелочки с пёстрой цветочной росписью на донцах.

Ещё в комнате были травы. Сухие пучки мяты, зверобоя, липового цвета, сушёной малины и ромашки свешивались с балок потолка, наполняя комнату уютным ароматом разнотравья. Душистым, сладким, восхитительно пряным.

И что-что, а уединенное жилище отшельника дом напоминал весьма отдалённо.

Интересно, почему нежилая комната находится в очень даже опрятном виде? И пыли не видно...

— Где же достопочтенный магистр спал? Белья-то на печи нет, — достав эмалированный таз из резного буфета у дальней стены, дэй сунул его Джеми. Потом открыл дверь подле зеркала. — А тут ванная... интересно...

Таша не смотрела на мальчишку, но издаваемые им звуки были даже хуже зрелища.

— Арон, что нам делать?

Дэй вернулся к буфету, зачем-то любуясь на его боковые стенки. Снова открыл резные дверцы. Прошёлся кончиками пальцев по ровным рядам кастрюль, чашек и тарелок, вертикально стоявших в подставке.

— Ну, для начала ему неплохо было бы нормально лечь.

Ухватив одну из тарелок за край, Арон потянул её на себя — и шкафчик, вздрогнув, с негромким звяком отъехал в сторону.

За буфетом расположилась спаленка: широкая кровать в центре и пара тюфячков в углу, рядом с одеялами и подушками, тщательно свёрнутыми.

— Видимо, не мы первые приняли решение проситься к магистру на ночлег, — вытащив один тюфяк в гостиную, Арон постелил его рядом с печью. Помог постанывающему Джеми перебраться на лежанку. — И, видимо, хозяин дома был столь великодушен, что пускал к себе даже путников, не обладавших моим даром убеждения. Будь милостива к душе его, Пресветлая...

— Как помочь Джеми?

— Таша, рвота — это хорошо. Защитная реакция организма. Вот если б он не пришёл в себя, тогда я бы забеспокоился.

Дэй присел рядом с тюфяком, коснулся ладоней мальчишки и прикрыл глаза; а когда встал, волдыри на пальцах Джеми бесследно исчезли.

Впрочем, после всех святых фокусов, что Таша уже видела в его исполнении, она даже не удивилась.

— Только нервничать не надо. — Арон серьёзно взглянул на неё. — Вылечим, обещаю.

Она покладисто кивнула.

Вскоре они уже принесли дров из поленницы, растопили печку, нанесли воды и вскипятили дутый чайник. Потом дэй достал из буфета шкатулку с какими-то порошками — видимо, арсенал магистра целебной волшбы, — и, изучив пергаментные ярлычки, позаимствовал один из пакетиков с лекарскими порошками. Пригляделся к травам под потолком, отщипнул от того, от сего, бросил листья в кастрюльку с кипятком и принялся размешивать, мелодично постукивая ложечкой по стенкам.

— Зверобой, мята, мелисса... ромашка, подорожник... и репешок? — принюхавшись, определила Таша.

— Верно. — Дэй всыпал в варево горстку порошка. Помешав ещё немного, зачерпнул чашкой полученное зелье. — А теперь ему нужно очень много пить.

Следующие полчаса он пичкал Джеми целительным отваром. Поначалу выпитое само возвращалось обратно в таз, но постепенно рвота становилась всё реже, а потом и вовсе прекратилась. Тогда Арон развёл пару других порошков в тёплой воде — и, придерживая мальчишке голову, осторожно напоил его снадобьем; тот вяло попытался отобрать у дэя чашку, но в трясущихся словно с перепоя руках она казалась непосильным грузом.

— Будете принимать это каждые полчаса, и скоро оклемаетесь, — сказал дэй, отставив пустую чашку на стол. — Таша, как ты отнесёшься к ужину?

— Крайне положительно!

Под ковром обнаружился подпол. Учитывая, что помимо заплесневелых банок с вареньями и соленьями дэй нашёл там картошку, ещё не до конца сгнившую или проросшую — ужин удался: Таша всегда любила разварную картошечку с укропом, даже если укроп был сухой.

И Джеми наверняка бы скрежетал зубами от голодной зависти, если б не спал.

— Эх, шюда бы машлица, — размечталась Таша с набитым ртом. — Ням... интересно, а магистр держал корову?

— Держал. — Арон неторопливо дожёвывал картошку. — И кур держал.

— Откуда ты знаешь?

— Ты ешь, ешь. — Дэй смотрел на Ташу, пока она послушно доскребала ложкой по донышку тарелки. — Заводил коней в хлев и увидел там насест. А ещё корову, запертую в стойле. С год назад, наверное...

Таша поняла, почему он дождался, пока она проглотит последний кусок.

— Я могу немного поспать? — невозмутимо спросил Арон, взглянув на часы.

— Думаешь, я могу сказать 'нет'?

— Не думаю. Но уповаю на то, что ты присмотришь за Джеми и не предпримешь попыток выйти наружу.

— Не больно-то и хотелось.

— Тогда договорились. — Арон, поднявшись со стула, направился в комнатку за буфетом. — Если не проснусь сам, разбуди меня через час.

— Поспал бы подольше...

— Лучше поменьше, зато проснуться.

Откинувшись на спинку стула, покачиваясь на двух ножках, Таша задумчиво следила, как он идёт к кровати.

— Зная тебя... я думала, ты не захочешь меня беспокоить, — неожиданно произнесла она. — Говорить, что что-то не так.

Он оглянулся на неё.

С неожиданной горечью, затаённой в краешке губ:

— Плохо же ты меня знаешь.

Таша ещё увидела, как он ложится, закинув руки за голову, прежде чем буфет с тихим звоном закрыл проход.

Звякнули маятником часы на стене. Оттуда выскочила кукушка, прокашлялась и, мелодично пропев 'девять часов вечерних', с достоинством удалилась. Тогда Таша, тихо опустив стул на все четыре ножки, протянула руку к своей сумке, чтобы за ремень подтащить к себе.

Она долго рылась в собственных вещах, ибо нужное упорно отказывалось находиться.

Но, выложив половину содержимого на стол, наконец извлекла наружу зеркальце.

Чтобы избавиться от чего-то, лучшего места, чем Белая Топь, не найти. Утопит его в болоте, и дело с концом. Конечно, Арон говорил не выходить наружу, но он же и говорил избавиться от зеркала, верно? Так что она пренебрежет одним его советом ради другого. Ничего страшного.

Таша повертела зеркало в руках. Странно, но металл казался тёплым, даже жарким, и будто... пульсировал? А ещё неестественно сиял рунными узорами в полумраке...

Словно излучая свет.

Пальцы, казалось, сами откинули золочёную крышку.

Зеркальное стекло ничего не отражало. Лишь слабо серебрилось, будто залитое изнутри лунным светом. Но не успела Таша удивиться, как серебро расступилось; только вот вместо её отражения явив Таше ярко освещённую комнату, очень знакомую, перину у стены...

И девочку, мирно спящую на ней.

Тоже очень знакомую.

Лив?..

Таша вдруг поняла, что за день ни разу не вспомнила о сестре. До этого момента. И пусть даже с кэнами ей было немного не до того, стыд всё равно залил щёки краской.

Она смотрела на сестру, спящую в маленькой зазеркальной картинке детской, где только вчера Арон воскресил дочь Нирулин. Смотрела, пока картинка в какой-то миг не истаяла, явив взгляду её собственное напряжённое лицо.

Тихо щёлкнула крышкой.

Значит, всё-таки 'наблюдатель'...

Какое-то время Таша просто созерцала подарок врага, который сжимала в пальцах.

Затем, воровато оглянувшись, сунула его во внутренний карман сумки, застегнув тот на пуговицу.

Откинувшись на спинку стула, Таша выдохнула. Спокойно, в конце концов, что в этом такого дурного? 'Наблюдатели' работают только в одну сторону, и это ведь просто зеркальце, безделушка...

Из дальнего угла послышался неясный скрип. Что-то коснулось Ташиной макушки, и она пригнулась так ретиво, что чуть не рухнула со стула — но 'что-то' оказалось обычной тряпкой: которая сама собой мечтательной бабочкой порхнула к часам, чтобы обтереть их от пыли. Следом из распахнувшейся двери в ванную выпорхнула щётка, принявшись деловито чистить ковёр.

В этот миг Таше стало ясно, почему дом магистра до сих пор пребывает в столь приличном виде.

Волшебство, да и только...

Какое-то время Таша с любопытством наблюдала за чудесной уборкой.

Пока не вспомнила, что пришла пора поить лекарством их персонального чудесника.

Набрав в кружку целебного варева, она осторожно потрясла Джеми за плечо.

— Чего тебе? — пробурчал тот.

— Пришла по твою душу. Вот и яду с собой захватила.

Протерев глаза, Джеми неохотно повернулся к ней. Решительно отобрал чашку, напился, сел — и, не обращая ни малейшего внимания на Ташины отчаянные возражения, поднялся на ноги.

— Уже хожу, — довольно провозгласил мальчишка, кое-как добредя до ближайшего кресла и плюхнувшись в него. — Неплохо.

— Да у тебя ноги подкашиваются! А ну немедленно вернись на тюфяк, тебе отлёживаться надо!

Джеми глубокомысленно подпер подбородок рукой. Наверное, с минуту созерцал Ташу, будто зверушку, которую считал давно вымершей.

— Знаешь, — наконец вынес вердикт Джеми, — ты даже можешь показаться нормальным человеком, если забыть, что ты оборотень.

Чтобы подавить желание затеять очередную перепалку, Таше пришлось отвернуться.

— Так, значит, вы ментально общаетесь с животными?

— А ты не знал? — она усиленно изучала тарелочки на полке над печкой.

— Я думал, это только в звериных ипостасях действует. А почему, когда я напал на тебя в трактире, ты не обратилась в кого-то... покрупнее?

— Потому что кто-то покрупнее у меня ещё не пробудился. Если бы пробудился, поверь, мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

— Так я и знал. — Джеми удовлетворённо скрестил руки на груди. — Как там про ваши ипостаси... 'ловкая для детства, крылатая для юности, и ещё одна, самая сильная, для поры защищать себя'?

— Где прочитал?

— 'Сто способов борьбы с нечистью'. — Ну да, следовало ожидать. — И что, они действительно просыпаются именно так?

— Как видишь.

Джеми задумчиво сунул руку под отложной воротник рубашки.

— Можешь кое-что сделать для больного человека?

— Смотря что.

— Ничего особенного. — Он стянул с шеи серебряный крестик на тонкой цепочке. — Возьми.

Таша, поразмыслив, нехотя приняла украшение.

— И? — сжав шестиконечный крест в пальцах, поинтересовалась она.

— Понятно. — Джеми вздохнул. — Значит, цвергово серебро не приносит оборотням вреда, когда они в человеческой ипостаси.

Таша уставилась на крестик.

Оторопело.

Цвергово серебро. Секрет его выплавки был известен лишь цвергам, а прочим оставалось довольствоваться знанием, что оно уникально по своей чистоте... и что эйрдалям и оборотням следует держаться от него подальше.

Даже как можно дальше.

— В 'Ста способах' об этом говорилось, — задумчиво продолжил мальчишка. — А в другом трактате писали, что вас в любой ипостаси обжигает, как эйрдалей... в общем, проверить стоило.

Таша швырнула крестик ему на колени.

— Ты... ты... решил использовать меня в качестве материала для опытов?!

— Ну да, — безмятежно ответил Джеми

— А если бы обжигало?!

— До свадьбы зажило бы.

Молча хлопнув печной вьюшкой, Таша уселась на свой стул, демонстративно зажмурившись: в этот миг особенно жалея, что в трактире у неё не пробудился кто-то покрупнее.

Блаженная тишина продлилась всего десять ударов маятника.

— А можно вопрос?

Таша поняла, кто теперь с ней заговорил, по мягко-вкрадчивым ноткам, окрасившим его голос. Неохотно приоткрыла глаза.

— А я думала, ваше время на сегодня истекло...

— Пара минут на приятную беседу с вами осталась.

Алексас сидел, изящно закинув ногу на ногу. Глядя на неё так внимательно, будто портрет писать собрался.

— Мне повторить первый вопрос, Таша-лэн?

— Можно сразу второй.

— Хорошо. Как же так вышло, что своего папеньку вы знаете всего несколько дней?

Таша, ожидавшая этого с ночи, испытала почти облегчение.

— Так и вышло. Не надо было подслушивать. Меньше знаешь, крепче спишь.

Алексас отстранённо побарабанил пальцами по звонкой столешнице.

— И всё-таки мне любопытно, при каких обстоятельствах вы познакомились. И как вышло, что за несколько дней он умудрился так вас... приручить.

— Слишком долгая история.

— О, мы никуда не торопимся. То, что не дослушаю я, выслушает Джеми. Считайте это обычной светской беседой, всё равно в тишине сидеть неуютно.

— А почему люди должны разговаривать, чтобы быть в своей тарелке? Когда ты находишь... своего человека — вы можете молчать часами, не испытывая при этом ни малейшего неудобства.

— Да, молчать с телепатом действительно одно удовольствие, — подтвердил Алексас с издевочкой. — Вашего человека, говорите? Но человек, о котором идёт речь, не ваш. Это он сделал вас своей.

Она почти вздрогнула, прежде чем отвести глаза.

— С чего такой странный вывод?

— Он знает о вас всё. А много ли знаете о нём вы? Знаете ли, о чём он молчит? Что таится в его мыслях? Сможете ли удержать его, когда он захочет уйти?

Таша не видела, но чувствовала его пристальный взгляд.

— Арон меня не бросит.

— Ему открыты такие дали, о которых мы можем лишь догадываться. Душа его бродит по одному ему ведомым тропам. Простите за прямоту, но... вы правда думаете, что такой, как он, может за несколько дней всерьёз привязаться к наивной маленькой девочке?

...ночной лес, умирающий костёр, мужчина, лежащий по ту сторону...

— Арон меня не бросит. Я ему верю.

— Верите. О, да, — мягкий смешок. — И любите, будто вечность знаете.

— За несколько дней он спас мне жизнь столько раз, что я уже сбилась со счёта.

— Таша. — Алексас подался вперёд, и в голосе его зазвучали проникновенные нотки. — Я понимаю, что вам хочется ему верить, но я на вашем месте не был бы столь опрометчив.

— Вы не на моём месте.

— Таша, он телепат. Он прочитал вас, как книгу, и предстал перед вами таким, каким вы хотели его видеть. Ему это нетрудно. Вы обратили внимание на его глаза?

— А что у Арона с глазами?

— Глаза — зеркала души. И это не пустые слова. Когда маги меняют свой облик, тяжелее всего изменить глаза. Иные заклятия перемены обличий и вовсе не позволяют этого сделать. Так можно ли доверять человеку, душа которого меняется в зависимости от настроения, погоды или одежды?

Таша улыбнулась.

Тепло, почти насмешливо.

— Вы видите, что они меняют цвет. А я вижу, что они светятся изнутри.

Алексас вглядывался в жидкое серебро её глаз.

Радужки его собственных сейчас отливали зимними сумерками.

— Да, — безо всякого выражения произнёс он, — хорошо он вас... обработал. — Он помолчал. — Но отчего, интересно... почему мне кажется, что вы не...

И вдруг, запнувшись, зажмурился.

— А говорил я, что ничего не выйдет, — с неожиданным ехидством подытожил вернувшийся Джеми. — Ладно... когда там нужно подлечиваться?

Таша впервые поняла, что рада его возвращению.

— Ещё рано, — коротко ответила она.

Мальчишка покладисто кивнул. Помолчав, с бесконечной печалью в голосе вопросил:

— И почему всё это совсем не так, как в книжках?

Таша не сразу поняла, о чём он.

Впрочем, ей не потребовалось спрашивать, что подразумевается под 'этим'.

— Рыцарство, я имею в виду. — Джеми устало откинулся на спинку кресла. — Я думал, всё так... красиво. Битвы, подвиги, верные друзья, прекрасные лэн, коварные злодеи, победа добра над злом... и нигде не описывалось, чтобы рыцари умирали в избушке на болоте от передозировки опиатовой пыльцы, выручая из беды порождение Мирк.

Таша мельком улыбнулась.

— Представь, что я принцесса, и гордись благородным самопожертвованием во имя моей защиты.

— В том-то и дело, что ты не принцесса.

— Уверен?

— Неудачная шутка... а это ещё что?

Проследив за его взглядом, Таша узрела на полу рядом со столом золотой перстень-печатку.

Увы, не успев сообразить, что к чему — до того, как Джеми подхватил его с пола.

— Интересно, — протянул мальчишка, выпрямившись. — Что за...

Не договорив, расширил глаза.

— Грифон?! — почти прохрипел он.

Вот тут Таша запоздало поняла, что к чему. Побледнев, кинула взгляд на столешницу: среди вещей, которые она так и не убрала обратно в сумку, виднелся её мешочек с украшениями, и шёлковые шнурки его были развязаны.

Выбросила зеркальце, называется...

— Это же печать Бьорков! — Джеми восторженно вертел её фамильный перстень в руках. — И откуда в этой дыре гербовая печать...

— Отдай! — выпалила Таша, невольно подавшись вперёд.

Тот шустро спрятал ладонь за спину:

— С какой это радости?

— Это... это моё!

Щётка с деловитым шуршанием перебралась в спаленку. Маятник в дальнем конце комнаты отмерил шесть глухих перестуков.

— Маленькая врушка, — непринуждённо бросил Джеми. — Кто бы мог подумать, что ты падёшь в моих глазах ещё ниже.

Таша нехорошо прищурилась.

— Отдай, — прошипела она.

— И не подумаю, — в улыбке мальчишки читалась даже издевка. — И, если честно, это даже несколько неожиданно... что ты настолько глупа, чтобы принимать меня за полного идиота.

Его слова Таша уже слышала сквозь пелену бешенства.

— Неужели? А, может, правда глаза колет?

— Я идиот лишь в том случае, если ты действительно представительница истреблённого королевского рода.

Таша повела расправленными плечами.

Таша подняла голову.

Таша вскинула подбородок.

Если когда-то у неё были доводы против того, чтобы это сделать, сейчас она их не помнила. Сейчас осталась только она — и этот мальчишка с маминым перстнем в руках.

С Ташиным перстнем в руках...

— Да как ты смеешь, ничтожество, — тихо, холодно, надменно, чеканя каждое слово, промолвила она; в глазах её звёздно сиял серебристый лёд, — как ты смеешь говорить в таком тоне со мной, Таришей Тариш Бьорк, законной наследницей престола Срединного королевства?

Джеми замер.

Они смотрели друг на друга, пока Таша не устала считать удары часов. Пока Джеми, не выпуская перстня из пальцев одной руки, с абсолютно непроницаемым лицом не протянул вбок другую.

Туда, где на краю столешницы лежала его сабля.

В этот миг Таша неуверенно подумала, что с 'ничтожеством', пожалуй, несколько переборщила.

Да ладно. Он ведь и правда не полный идиот, чтобы убивать меня, когда Арон рядом...

С металлическим взвизгом выскользнув из ножен, сабля дрогнула в мальчишеской руке.

...а, может, и полный.

Таша вскочила одновременно с тем, как Джеми встал. Попятилась, когда он шагнул вперёд.

Отпрянула, врезавшись в стену, когда мальчишка рванул к ней — и зажмурилась, отсчитывая мгновения, которых отчаянно не хватало.

...раз...

— Моя королева!

Фраза была последней из всего, что она ожидала услышать. Заставившей её забыть о перекидке, невольно разомкнув веки.

Чтобы увидеть, как Джеми, разбив воцарившуюся тишину мягким звуком приглушённого удара, падает на одно колено у её ног.

— Моя королева! — выдохнул он. — Я прошу, я умоляю...

И, перехватив саблю за лезвие, протянул ей своё оружие рукоятью вперёд.

— Окажите мне высочайшую честь, дозволив стать вашим рыцарем!

Ташины брови взлетели так высоко, что почти коснулись волос.

— Что?!

— Посвятите меня в рыцари! — настойчиво повторил Джеми.

Шутит, что ли?

— Ты это серьёзно?

Вид, с которым мальчишка кивнул, был более чем серьёзен.

— Я... не могу этого сделать.

— Почему?

— В рыцари посвящать может лишь коронованный...

— Вы единственная, кого я готов признать королевой, единственная, кто имеет право посвятить меня! Я никогда не дам клятву верности тому, кто носит кровавую корону и сидит на окровавленном троне! — рукоять сабли ткнулась ей в руку. — Моя королева, молю: сделайте меня своим рыцарем, дабы я мог оберегать вас от всех опасностей, посвящать вам свои победы и совершать подвиги с вашим именем на устах!

Похоже, не шутит...

Что ж, это посвящение определённо сулило ей некоторые выгоды.

Нет, подвиги в свою честь Таше были не особо нужны, но вот отсутствие издевок и препирательств весьма пригодилось бы.

— Вначале отдай мне перстень, — почти без колебаний решилась она.

Джеми беспрекословно протянул ей печатку. Таша взяла её подрагивающими пальцами и, подумав, надела на мизинец левой руки.

Впервые за шестнадцать лет фамильный перстень Бьорков очутился на пальце у законной владелицы.

Плавно, неторопливо, контролируя каждое движение, Таша приняла из рук мальчишки саблю. Поудобнее перехватила рукоять: ох, тяжёлая, оказывается! Теперь бы вспомнить ещё, что о посвящении мама рассказывала и в книжках писали...

...что ты делаешь? Имеешь ли право? Принцесса по крови, но не по жизни, не по манерам...

...обычная, самая обычная девчон...

Кончик лезвия взметнулся вверх — и самообладание Её Высочества Тариши Бьорк было безупречным, как идеальный алмаз.

Для мамы я всегда была принцессой.

— Повторяй за мной, рыцарь. Повторяй слова кодекса, который ты должен чтить. — Таша медленно опустила саблю, почти коснувшись ею макушки Джеми. — Честь и долг превыше всего.

— Честь и долг превыше всего, — эхом откликнулся тот.

— В сердце рыцаря чистые помыслы.

— ...чистые помыслы.

— Его меч защищает невинных.

— ...невинных.

— Его сила помогает слабым. Его гнев карает злодеев. Его слова всегда истинны.

— ...тинны.

Лезвие мягко пустилось на его левое плечо.

— Поклянись, что никогда не коснётся твоего сердца жестокость, зависть, ненависть и иной гнев, кроме праведного. Поклянись, что не позволишь тени нечестивых чувств затмить твой разум. Клянись.

— Клянусь.

Сабля, взмыв в воздух, коснулась серебристой гранью другого плеча.

— Поклянись, что будешь мудрым, милосердным и справедливым. Поклянись, что будешь светочем во мраке для заблудших, и даже в самой кромешной тьме, когда все другие светила угаснут, свет в сердце твоём будет сиять. Поклянись, что будешь чтить кодекс. Клянись.

— Клянусь.

Оружие поднялось и опустилось в третий раз.

— Поклянись, что будешь верен своей госпоже, почитать её и повиноваться ей, пока не освободит тебя от клятвы она... или смерть. А теперь — клянись.

— Клянусь, моя госпожа.

Лёгкими шагами Таша прошла туда, где юноша оставил ножны, и вложила оружие в них.

— Встань, мой рыцарь.

Джеми поднялся с колен, но не поднял головы.

Со всей возможной торжественностью Таша опоясала мальчишку мечом, подвесив ножны к креплению на поясе. Без замаха хлестнула его ладонью по щеке; Джеми с готовностью повернул голову, чтобы она не ушибла пальцы.

— Будь храбр, — молвила Таша, — и пусть эта пощёчина станет единственным ударом, не заслуженным тобой, за который ты не потребуешь ответа. Будь милосерден и умей прощать, будучи выше оскорбивших тебя...

Что там ещё?..

— А теперь благословляю тебя, мой рыцарь. Твори мир, добро и справедливость, и да будут славны деяния твои.

Отступила на шаг.

Задумчиво оглядела результат.

— Вроде бы меч подвесила правильно, — неуверенно сказала Таша.

Невольно удивляясь, как быстро исчезло чарующее ощущение царственной самоуверенности, только что озарявшей мысли искрящимся фейерверком.

— Конечно, моя госпожа!

— Вот только этого не надо. — Она сдёрнула перстень с пальца, чтобы вернуть в футляр: по соседству с печатью Морли. — Никаких 'госпожей'. И 'королев', и 'вы'. Даже 'лэн', так и быть, можешь не добавлять. В конце концов, целых... два дня как вместе странствуем со взаимной неприязнью.

— Ладно, — охотно согласился Джеми и, мигом растеряв всю серьёзность, повалился обратно на тюфяк. — Не волнуйся, теперь неприязни от меня не дождёшься.

Таша устало опустилась в кресло.

— И как ты понял, что я не вру?

— По прозвучавшей в твоём голосе безграничной гордыне истинно монаршей особы... ладно-ладно, не смотри на меня так. — Джеми миролюбиво поднял руки. — Я слышал вчера ваш разговор со святым отцом. Сначала подумал, что шестнадцать лет назад не одну семью вырезали, но когда увидел печатку... и ты ещё так среагировала, и наши давно подозревали, что не все Бьорки погибли... ну я и решил до конца роль сыграть, чтобы ты сама всё сказала. Так что за 'врушку' прошу великодушно извинить, но, как видишь, я всё же не идиот. — Он взглянул в её удивлённое лицо, и на его собственном отразилась тень удовлетворения. — Значит, ты дочь Ленмариэль Бьорк и Тариша Морли.

Таша закуталась в плед.

— Да.

— И Шейлиреар скрыл, что твоя мать жива.

— Да.

— Как мы и думали. Но как ей удалось уцелеть?

Она обняла руками колени.

Она знала, что когда-нибудь ей придётся это рассказывать. Слезливую сказочку, достойную места в книжке для сентиментальных юных дев.

Но легче от этого не становилось.

— Что ты знаешь о том восстании? — спросила она, оттягивая момент.

— Ну, я знаю, что Ленмариэль родилась в Ночь Середины Зимы, — с готовностью доложил Джеми, — и народ уже тогда стал немного волноваться. Оборотень в качестве наследницы престола их не особо устраивал... и многие требовали смерти 'порождения Мирк', но королева больше не могла иметь детей, так что король Ралендон отстоял единственную наследницу. А потом все немного успокоились: принцесса росла милой и доброй девочкой, раздавала милостыню, когда выбиралась в город, навещала сиротские приюты... ну обращается себе соколом или волчицей, так ничего, волшебники вон тоже на досуге так развлекаются. И ей было уже семнадцать, когда Шейлиреар помешал повесить какого-то изменника, и король отправил его в отставку...

— И тут же случились возросшие налоги, ведьмина лихорадка, голод и мамина свадьба с княжичем Заречной, — закончила Таша. — Я знаю, мама бы этого не хотела, если б знала, что за стенами дворца творится, но ей же никто ничего не говорил. Не хотели тревожить душевный покой счастливой невесты. А в итоге по всей стране целители сбиваются с ног, на кладбищах не хватает мест, везде горят погребальные костры, а в королевском дворце шикарный фейерверк, ужин на шестьсот гостей, шестьдесят шесть перемен блюд...

— И Шейлиреар, конечно же, не преминул этим воспользоваться. Стал подталкивать людей к мятежу, ещё и объявил Бьорков узурпаторами, мол, шестьсот лет назад они сами свергли амадэев.

— А когда его арестовали как бунтовщика, жители Адаманта пошли штурмовать дворец...

Она как будто снова увидела маму, стоящую у окна детской, отвернувшуюся от дочери, потрясённо смотрящей ей в спину. Спокойную, даже равнодушную. Таша тогда не понимала — если это правда, как она может быть так спокойна?

Перед глазами плыли картинки, а Таша, как и Мариэль в её памяти, всё говорила, говорила...

— ...ты должна бежать!

— Я без тебя не уйду!

Бунт... почему? Почему её подданные убивают всех, кого она знала и любила?

— Они уже на лестнице. — Таш говорит рассудительно, почти спокойно; и одна Пресветлая знает, чего стоит ему это спокойствие. — Сейчас единственный путь из этой башни — через окно. И если ты можешь улететь, то я нет.

— Я останусь здесь, я защищу...

— Даже волчицей ты не справишься со всеми. Они убьют нас обоих, вот и всё.

— И пусть! Я... без тебя...

Голос срывается, переходя в рыдания.

Почему им было отмерено три месяца? Всего три месяца светлой и счастливой жизни?..

— Ты должна жить, Мариэль. — Таш берёт её руки в свои. — Ради нашего ребёнка.

С винтовой лестницы за дверью доносится чей-то крик.

— Я...

— Да, Мариэль. Ты — моя жизнь. И он тоже. Пока вы будете жить, я всегда буду с вами... я всегда буду с тобой.

Мариэль плачет. Он лихорадочно целует её щёки, губы, шею.

Отстраняется так резко, будто боясь, что ещё миг — и не сможет отпустить.

— Если ты допустишь, чтобы вас убили, я никогда тебя не прощу. — Таш шепчет, но в шёпоте звучит сталь. — Даже на том свете, где мы когда-нибудь встретимся.

Ещё миг она смотрит в его глаза. Серые, серебристо-серые, знакомые каждой чёрточкой, каждой крапинкой вокруг зрачка...

Рыдая, в последний раз обвивает его шею руками, касается губами губ и бежит к окну.

— Лети, — кричит он вслед, — лети так, чтобы обогнать свет!

Но она уже распахивает ставни и прыгает, оборачиваясь в полёте, и в обличье сокола летит быстрее стрелы, быстрее ветра.

Так быстро, чтобы не увидеть, как дверь распахнётся и в комнату ворвутся мятежники...

— Мама летела, пока не поняла, что скоро забудет, как снова стать человеком. Тогда она перекинулась обратно, но что было дальше, помнит смутно. Ночью, на дороге... зима, стужа, снег, а одежда во время перекидки теряется...

Ташин голос был ровным.

Наверное, мама тогда чувствовала ту же странную отстранённость. Будто не с тобой всё произошло, будто просто пересказываешь прочитанную где-то легенду.

— Тогда как уцелели перстни?

Джеми лежал, подперев подбородок ладонью.

— Мама носила их на цепочке на шее. И это тоже. — Таша коснулась подвески с корвольфом. — Она не любила кольца, но положение обязывало носить их при себе. Цепочки зачарованы, их нельзя ни украсть, ни потерять, ни порвать. Можно лишь снять или отдать по доброй воле. А ещё они стягиваются и растягиваются под шею владельца.

— Понятно. И что было дальше?

— Дальше...

— ...просыпается, просыпается!

Мариэль открывает глаза.

Осторожная рука промокает ей лоб чем-то мягким и влажным.

— Мы уж думали, ты не выкарабкаешься, — незнакомый голос звучит ласково, как мамин.

Мариэль с трудом поворачивает голову.

Незнакомая комнатушка, кажущаяся такой маленькой после её королевских покоев. Подле кровати сидит, комкая мокрое полотенце, светловолосая женщина, поодаль, у стенки, мнётся бородатый мужик.

Судя по одежде и обветренным лицам — крестьяне.

— Кто вы? — голосом Мариэль можно бриться: с такими же нотками она обычно отдавала приказы. — Где я?

— Ты в Прадмунте, милая. У границы Озёрной с Окраинной. Я Тара Фаргори, а это мой муж, Гелберт.

Фаргори... случайно не те, которые сидр к королевскому двору поставляют?

— И как я здесь оказалась?

— А ты совсем ничего не помнишь?

Мариэль хмурится. Смутно, как сон...

...полёт, бесконечный полёт, как можно дальше, как можно дольше; а потом не то лететь, не то падать вниз...

...вязкое чернильное небо, холодная белизна кругом, снег, сияющий в темноте...

...мрак.

— Мой сын охотился и на тебя наткнулся. Ты рядом с трактом лежала, вся под снегом почти. Альмон сначала думал, всё, покойница. Когда он тебя сюда принёс, смерть в затылок дышала — столько в снегу пролежать, да без одежды...

Мариэль опускает глаза: сейчас на ней длинная рубаха.

— Ты шестидневку в лихорадке металась. Бредила, что-то про восстание кричала.

Восстание. Бунтовщики. Родители, с которыми она даже не попрощалась, Таш, оставшийся во дворце...

Воспоминания возвращаются рывками, перехватывая дыхание.

— Что произошло? — хрипло спрашивает Мариэль. — Что за восстание?

— Вырезали короля, всю семью его и придворных, что к бунтовщикам не примкнули. — Тара коротко вздыхает. — Теперь Шейлиреар Дарфулл Первый на троне, князья ему на верность намедни присягали.

Судорожно стиснутые пальцы вонзаются ногтями в ладони. До боли — несравнимой с той, что внутри.

У неё нет сил даже заплакать.

Шейлиреар. Ну конечно. Тот демонски симпатичный Советник по финансовым делам. И ведь он ей нравился — такой приятный человек, пусть и колдун, на каком-то балу она даже все вальсы с ним танцевала...

А потом он, пользуясь своим положением, вытащил прямо из петли какого-то изменника, бунтовавшего против короны. И отец отправил его в отставку.

Теперь ясно — не зря.

Таш... мама, папа...

— ...уж думали, не выживешь, но ты сильная оказалась... вот и на поправку пошла. А с тобой какая напасть приключилась?

Мариэль с трудом возвращается в реальность. Смотрит в глаза хозяйки дома: светлые, блекло-голубые. Ласковые, добрые...

Глуповатые.

— Я не помню, — коротко отвечает она.

Глаза Тары ширятся в изумлении.

— Как не помнишь?

— Не помню, не могу вспомнить! Помню, что меня зовут Мариэль, и всё! Не помню, как оказалась в лесу, куда и зачем шла, есть ли у меня дом, родители...

— Тише, тише.

Кажется, слёзы в её голосе звучат убедительно: Тара успокаивающе касается её волос.

— Ничего, ты просто устала, — воркует она, — немудрено, после такого-то... я тебе поесть принесу, хорошо?

— Да, — Мариэль вспоминает, что положено говорить в таких случаях, и неуверенно добавляет, — спасибо.

— Вот умница. Гелберт, за мной.

Тот послушно следует за женой. Вперевалочку, по-медвежьи.

Закрыв за собой дверь, они уходят куда-то вглубь дом; но Мариэль лишь чуть напрягает слух оборотня, чтобы отчётливо слышать их шаги.

Отвлекаясь, прячась от боли, готовой сожрать её изнутри.

— Бедная девочка, бедная, ох... — Тара говорит шёпотом и усиленно звякает тарелками, однако для Мариэль это не помеха. — Пресветлая, за что ей это?

— Думаешь, ей впрямь память отшибло?

— Не видишь, что ль? Бедная девочка. Конечно, такое пережить...

— А...

— Но я вконец уверилась, что она из господ. Говорит, как приказывает. Знатная лэн, как есть! Ещё и перстни королевские на шее.

— Но откуда...

— Украла небось в суматохе. Надеялась продать потом. И правильно, Бьорки ведь мертвы все, побрякушки ж теперь всё равно что ничьи...

На этих словах она всё-таки почти заплакала.

Хорошо, что некоторые люди привыкли верить во всё, что говорят сильные мира сего. К тому же для таких, как они, поверить, что в их дом действительно занесло принцессу...

— И что знатная девушка одна в лесу делала? И где одёжа её?

Мариэль вдруг слышит скрип двери.

Олово снежного ветра, на миг ворвавшегося в дом. Глухой перестук шагов.

Пришёл кто-то ещё.

— Она из свиты принцессы. Или королевы. Бежала из столицы, но её нагнали. Развлеклись и бросили в лесу умирать.

— И что...

— Как она, матушка?

Голос, задавший последний вопрос, Мариэль незнаком. Похоже, явился её спаситель, и звучным басом он явно пошёл в папеньку.

— Альмон! — изречение Тары истекает нежностью, как патокой. — Девочка-то? В себя пришла.

— А. Вы ей рассказали?..

— Конечно.

— Тогда пойду. Она ведь захочет... поблагодарить.

Чужие шаги решительно приближаются к двери, за которой лежит Мариэль.

Она сама не понимает, почему это заставляет её съёжиться в постели, словно ожидая удара.

— Альмон!

— А?

— Она ничего не помнит, но я знаю, что она из господ.

— А.

— О манерах не забудь!

Вместо ответа раздаётся стон отворившейся двери.

В комнату, не разуваясь, входит широкоплечий детина в меховом плаще. Сальные патлы, усы щётками, крошечные глазки, горбатый, явно неоднократно сломанный нос...

При одной мысли, что он видел её без одежды, Мариэль передёргивает.

Красавец расплывается в желтозубой улыбке.

— Прекрасная лэн, — учтивость в голосе явно стоит ему безмерных усилий, — рад вас видеть в добром здравии. Выглядите вроде получше, да...

Мариэль с гадливостью чувствует взгляд, которым этот медведь ощупывает её не прикрытые рубахой ножки.

— Как прикажете вас... э... величать?

Мариэль смотрит на него. Косится на руку, на которой не видно следов кольца.

Мариэль оглядывается на тёмное окно, за которым скулит зимний ветер. Окидывает взглядом комнату: она бывала в крестьянских домах всего пару раз, но, судя по обстановке и фамилии 'Фаргори', хозяева этого дома — крестьяне зажиточные.

Мариэль ищет решение.

Раз за шестидневку её не нашли, её и не искали. Шейлиреару и Мастерам Адамантской Школы, которые теперь подчиняются ему, на поиски хватило бы и дня. Принцесса Ленмариэль Бьорк мертва — даже для мятежников.

Она осталась одна.

Когда она поправится, Фаргори выставят её за дверь. Какой бы доброй ни была Тара, лишний рот крестьянам не нужен, особенно если вскорости этих ртов окажется целых два. Хотя Мариэль может остаться у них в качестве служанки... вряд ли им нужно расчесывать волосы или помогать одеваться, но лишняя пара рук, наверное, пригодится.

Она может работать на них за хлеб и кров. Делать всю чёрную работу своими нежными ручками, никогда не державшими ничего тяжелее малахитового гребня.

Если они захотят помощницу, обременённую младенцем...

Но есть и другой вариант.

Таре явно нравится Мариэль. Тара явно преклоняется перед 'господами'. А ещё Тара явно женщина добрая и порядочная. Конечно, мнимое обесчещение значительно портит картину... однако Тара наверняка сможет об этом забыть.

Хотя бы ради королевских украшений, которые у Мариэль — слава придворным магам — не отнять.

Конечно, не каждому захочется укрывать неугодную королю девицу, но в таком случае её могли просто не выхаживать. Конечно, ребёнку уже месяца два, но Мариэль вполне может родить его 'недоношенным'.

А о том, что от одного взгляда на этого мужлана её начинает мутить, Мариэль постарается забыть. Она ведь должна выжить.

Она обещала...

Мариэль встаёт. Грациозно поводит плечами. Делает шаг вперёд.

Один шаг обречённости.

— Моё имя Мариэль. — Голосок её звучит нежно, как переборы струн арфы. — Но прошу, не говорите мне 'вы'. Это я должна выказывать уважение... вы спасли меня, и я навсегда в неоплатном долгу перед вами.

И с брезгливым удовлетворением видит, как голодно ширятся его зрачки.

Да, она рискует. Конечно.

Но что-то ей подсказывает, что Тара не позволит своему сыну просто 'развлечься'.

— ...так и получилось, что принцесса Ленмариэль Бьорк спряталась в деревушке Прадмунт, вышла замуж за противного ей человека, родила ему ребёнка и прожила с ним девять лет. — Таша смотрела в темноту, расползавшуюся по бревенчатой стене. — Ночные роды скрыли странный блеск её крови. Я унаследовала мамин дар, а вот Лив родилась человеком. Подозреваю, что у нас должны были появиться ещё сёстры... или братья... но мама принимала меры. А Альмон, кажется, подозревал, что я не его ребенок. С Лив он охотно нянчился, а меня не любил. Хотя отец из него был так себе. Наверное, муж тоже. Много пил, и я видела у мамы синяки... но никогда не слышала её крика. И её жалоб тоже.

Она добавила это отстранённо, без давно отболевшей боли.

Не глядя на Джеми, не желая видеть жалость в его глазах.

— Мама шила мне платья из шёлка и бархата, заказывала Альмону стопки книг из города, учила танцам, рассказывала о придворных традициях и церемониях... и не уставала повторять, что я не такая, как дети вокруг меня. Что в моих жилах течёт кровь древних знатных родов, что они мне не ровня. А ещё меня неохотно выпускали из дома, даже до соседнего селения. Всю жизнь мы провели в Прадмунте, за исключением редких поездок в Нордвуд, и я была счастлива, но когда мне исполнилось девять...

— ...нам досталось всё имущество, без лишнего рта заживём ещё лучше, да к тому же теперь мы хотя бы в собственном доме сможем перекидываться спокойно.

Маленькая Таша поднимает безмерно удивлённые серебристые глаза. Серебристые... интересно, дар судьбы или её насмешка — каждый день видеть перед собой его маленькую копию?

Порой Мариэль хочется, чтобы Таша была менее похожей на отца...

— Мам, как ты можешь так говорить?! — Таша рыдает шёпотом, чтобы не разбудить сестру: Лив сопит в колыбельке рядом. — Это ведь... это же папа умер, мой папа!

...своего настоящего отца.

Мариэль молча промокает рукавом слёзы на щеках дочери.

— Я просто пытаюсь объяснить тебе, что жизнь продолжается и без Альмона, — говорит она терпеливо. — И мне не нравится, когда мой малыш плачет. Будешь всё время плакать, у тебя будут красные глаза, а никто не любит девочек с красными глазами.

— Меня и так не больно-то любят, — бурчит Таша.

— Таша, тебя не должны интересовать пересуды какой-то деревенской ребятни. Ты наследница древних княжеских родов, а они...

— Мам, они хорошие! Ты ведь тоже наследница древних княжеских родов, но вышла замуж за крестьянина!

Мариэль долго смотрит на дочь.

Потом говорит так тихо, что сама едва слышит свой голос:

— Спокойной ночи, малыш.

Одно из достоинств Таши — она всегда понимает, когда можно спорить с мамой, а когда нет. Поэтому сейчас она просто откидывается на подушку и отворачивается к стенке, а Мариэль идёт в гостиную и подходит к окну, глядя на спящие в сумраке яблони.

Чувствуя, как жгут глаза бессильные злые слёзы.

Почему она вынуждена всё время лгать? Почему не может рассказать всё без утайки хотя бы собственной дочери?..

Узурпатор. Потерянная принцесса. Девочка, растущая в глуши, понятия не имеющая, что является законной наследницей престола. О, да... сколько легенд уже об этом написано? Чудесная сказка могла бы выйти. И в конце, конечно же, народ восстал бы против злого короля-колдуна и помог принцессе вернуться на престол.

Да только действительно оказаться на месте той самой принцессы — совсем не сладко.

Повести народ за собой не так просто, как кажется. Люди всё могут обратить в привычку. По сути, так ведь гораздо проще... когда случается что-то, чего ты не ждёшь, убеди себя и окружающих, что так всё и должно быть. Если не выходит пойти против узурпатора, подчинись и поверь, что тебя это устраивает. А Бьоркам и прочей 'поганой знати' досталось по заслугам, не более.

Ведь что ты можешь сделать? И хочешь ли?

Сколько проживут они с Ташей, стоит Мариэль объявить о себе?..

Она подходит к каминной полке, берётся за край, напрягает пальцы — и та крышкой поднимается вверх.

Хорошо, что дань моде и традиции обязывала Её Высочество Ленмариэль таскать на шее по шесть-семь фамильных драгоценностей. Как она и рассчитывала, приданое послужило основной причиной того, что Тара, Гелберт и сам Альмон прикрыли глаза на всё смущающее в будущей жене и невестке. Впрочем, главного Мариэль им всё равно не сказала: никакое золото не заставило бы суеверных крестьян смириться с тем, что их невестка оборотень, а так... они даже скрыли 'нечистоту' невесты — иначе бы добрые люди не дали жить ни им, ни их будущим наследникам. Альмон, правда, подозревал, что первый ребёнок не его, но доказать ничего не мог, а Тара решила, что внучка пошла в неё.

И что Таришей её назвали в честь бабушки.

Всё же Мариэль крупно повезло, что обе дочери родились ночью. И быстро. Не одного оборотня опознали по характерным золотистым отблескам, которыми на солнечном свету отливает их кровь.

Одна Пресветлая знает, каких усилий и какой осторожности им с Ташей стоит скрываться всего эти годы.

Пальцы Мариэль тянутся к золотой цепочке, блестевшей в тёмной глубине тайника.

Украшения продавали потихоньку, в основном для того, чтобы улучшить производство. На выручку с сидра Фаргори давно могли купить себе дом в городе, построить фабрику по соседству и уехать из этой дыры, но скупость и страх перед неизвестностью удерживали их в деревне. Да и... их сидр ценился так высоко именно потому, что был штучной домашней продукцией. Зато теперь скопленных денег хватало, чтобы покупать Таше книги, наряды и породистого коня; пусть её дочь выросла среди простолюдинов, но Таша принцесса, и Мариэль хотела видеть её образованной и выглядящей соответственно. Хотя бы дома.

Впрочем, даже уличная одежда дочерей была куда лучше того рванья, в котором бегали остальные дети.

Мариэль задумчиво вертит в ладони кулон с корвольфом.

Она без сожаления продаст все свои драгоценности, кроме трёх. Кулона, маминого подарка на свадьбу, и перстней. Печать Бьорков и печать Морли...

Всё, что осталось у неё от прошлого.

Всё, что напоминало о том, что детство во дворце не было прекрасным сном.

Наверное, кулон она отдаст Таше в день рождения. Вдобавок к новой книжке и атласным туфлям. Надо же, скоро её девочке уже исполнится десять...

Наклонив ладонь, Мариэль позволяет подвеске соскользнуть обратно в тайник.

Что ж, может, смерть Альмона пойдёт Таше на пользу. Может, теперь она наконец поймёт, что жизнь — не сказка. А когда-нибудь...

Когда-нибудь она вырастет.

И тогда, быть может, Мариэль наконец сможет рассказать ей всё без утайки...

— Шло время, но я всё не могла понять, почему умер мой папа. Почему он, а не тот, без кого бы этот мир стал лучше.

Таша вспомнила и те мысли, и тринадцатилетнюю себя.

Сейчас вспоминать это было даже как-то забавно.

— В общем, мне тогда было тринадцать, и я продолжала периодически плакать из-за всего этого. А мама как-то раз зашла в комнату и увидела мои слёзы, и тогда... — Таша поправила плед, разгладив шерстяные складки. — Тогда она мне всё и рассказала.

— ...прости. Я просто больше не могу видеть, как ты плачешь не по тому.

Мариэль по-прежнему смотрит в окно. Как всё то время, что она выплескивала слова, давно жаждавшие выплеснуться.

А Таша сидит, широко раскрытыми глазами глядя в пол.

— Ты должна знать. Но больше — никто. И никогда. Поняла?

Она молчит.

Всё, что она знала, всё, во что она верила, всё, что она любила — всё оказалось ложью. Сестра, которая не совсем сестра, папа, который совсем не папа... и мама, которая всю жизнь лгала.

Окружающим, мужу и родным дочерям.

— Ты никогда и никому этого не расскажешь. Слышишь, Таша? Ни Гасту, ни Лив, ни отцу Дармиори. Даже не думай это исповедать.

Она только кивает, не поднимая взгляда.

Мама, которая обрекла себя на жизнь с заведомо отвратительным, заведомо ненавистным человеком...

— Я надеюсь, ты поймёшь меня. И простишь... когда-нибудь. — Мариэль тихо идёт к двери. — Спокойной ночи, малыш.

Таша ещё долго сидит неподвижно.

Не раздеваясь, откидывается на подушку, глядя в потолок.

Что делать, когда жизнь разбивается на 'до' и 'после'? Как жить дальше, когда мира, каким ты его знала, больше нет?

Как понять и простить, если за тринадцать лет родная мать сказала тебе едва ли слово правды...

Джеми слушал даже её молчание.

— И ты... простила? — наконец тихо спросил он.

— А что, в сущности, изменилось? Я ведь не стала другой от того, что узнала. Я осталась прежней, и мама была со мной, и Лив, и Гаст, лучший друг... и что с того, что я наследница престола Срединного королевства? Всё, что делала мама, она делала ради меня. Я была для неё смыслом жизни, и я не могла её подвести. — Таша прикрыла глаза. — Я смирилась. Я стала хранить вторую тайну так же, как хранила первую. Я приняла мысль, что унесу их обе с собой в могилу, а потом... несколько дней назад я вернулась домой с прогулки и обнаружила, что мама мертва, а Лив похитили, — она сказала это без намёка на чувства. — Я кинулась в погоню. По дороге встретила Арона. И вот я здесь.

— Твою мать... убили?

Таша промолчала.

Впрочем, и так было ясно: одного упоминания этого факта ей хватило с головой.

— Тот самый некромант?

Она кивнула.

— Но кто он? Зачем?! И почему похитил Лив, а не тебя?

— Я не знаю.

Джеми мотнул головой в такт собственным мыслям.

— И ты всё равно погналась за похитителями? Не зная, за кем, без третьей ипостаси? До того почти не выбираясь из дома?

— А что ещё мне оставалось делать?

— Но это же... глупо!

Глядя в его потрясённые глаза, она лишь усмехнулась с горечью.

— Ты хоть понимаешь, что было бы, если б святой отец...

— Если честно, я об этом не думала. Я просто должна была что-то сделать. И предпочитала верить, что всё не может закончиться плохо. Настолько плохо, во всяком случае. — Таша склонила голову набок, пресекая дальнейшие расспросы. — А мне правильно показалось, или принцессы-оборотни для тебя к порождениям Мирк не относятся?

Джеми, всё ещё глядя на неё в потрясении, моргнул.

Глубокомысленно почесал нос.

— Ваша власть — от Богини, — ответил он отстранённо. — Дочь королей порождением Мирк быть не может.

Потом отвернулся, явно желая поразмыслить над всем, что услышал; а дочь королей смотрела на огонёк светильника, и в зрачках её плясал золотистый свет.

Забавно, думала Таша. Порой и оборотнем быть нет нужды: люди сами обернут тебя тем, кем им надо. И своё отношение к тебе — в зависимости от этого.

И правда забавно.

Почти...

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПО ТУ СТОРОНУ ЖИЗНИ

'Мальчик с виду, он стоял перед исчадием преисподней, перед тварью, что мог породить лишь самый изощрённый кошмар, перед лицом смерти — и не боялся её.

Дракон, сильнейший демон Бездны. Воплощение тьмы, сама тьма. Дракона нельзя убить, ибо Дракон не живёт; он есть столько же, сколько есть зло, и убить его нельзя, ибо убийство — его же монета. Оружие Дракона не изменит своему создателю: оно обернётся против того, кто его держит.

Тьму не изгонишь тьмой. Рассеять мрак можно только светом.

Ликбер отсчитывал мгновения.

Он прошёл через страшные опасности и невыразимые страдания. Он прошёл через собственные страхи и кошмары. Он прошёл через пространство и время, через жизнь и смерть, через все препятствия, что расставили на его пути — и никому не дано его остановить.Пусть на стороне врага силы, которыми он повелевать не может, тот не сможет одолеть его.Пускай могущество врага стократ больше, и видел он то, что не может привидеться в самом жутком кошмаре — ему не дано победить.

У врага нет власти над ним. Потому что его душа — свет.

А чистая душа имеет силу, какую зло не может даже представить.

'Прости меня, Лина. Прости, пожалуйста.

Я не вернусь домой...'

Ликбер улыбнулся.

Воздел руки и произнёс всего одно слово:

— Закройся'.

Тихое хныканье, послышавшееся позади, заставило Ташу дёрнуться. Она далеко не впервые читала про последний подвиг Ликбера, но всякий раз увлекалась так, что погружалась в историю с головой.

Заложив страницу пальцем, Таша встревоженно подскочила к кроватке сестры: прямо с книгой в руках.

— Что, Лив?

Та не ответила, плача, размазывая кулачками слёзы.

Таша тоскливо взглянула на часы. Пять... когда же мама вернётся? Хотя да, до Нордвуда путь неблизкий...

— Опять сон страшный? — Таша потянулась за платком. — Это только сон, стрекоза. Их нет на самом деле. Нет монстров и чудовищ.

Лив, наконец отняв руки от лица, посмотрела на неё.

С недоверием.

Маленькая Лив не впервые видела кошмары. Во снах её почему-то часто преследовали монстры и чудовища. А ещё — какой-то страшный чёрный человек и его страшные чёрные собаки. Про него она не один раз лепетала, просыпаясь в слезах.

Хорошо хоть он ей уже с полгода не снился...

— Их нет, — повторила Таша, вытирая сестре слёзы. — Правда-правда.

Всего лишь маленькая невинная ложь для успокоения ребёнка.

— Давай я тебе лучше сказку расскажу, — бодро предложила Таша, комкая в ладони мокрый платок. — Про что хочешь?

Лив взглянула на неё исподлобья. Угрюмо шмыгнула носом.

Поколебавшись, ткнула пухлым пальчиком в обложку 'Сказаний Аллиграна'.

— Пло лошадку?

Таша мельком опустила взгляд на пёструю картинку:

— Хочешь сказку про эту лошадку?

Лив утвердительно кивнула.

Мда... вряд ли сказка про антилопу шэдвар сможет навеять сладкие сны.

Не зря же эту зверушку назвали в честь самых гиблых болот Аллиграна, где её впервые и обнаружили.

— Ладно, будет про лошадку. Только ты ложись и глаза закрывай, хорошо?

Лив кротко откинулась на подушку, вытянув руки поверх одеяла.

— Жила-была... жил-был единорог, — тихо начала Таша, присев на корточки рядом с кроватью. — Жил он в светлом и уютном лесу, и было у него много друзей. Мишки, белки, кролики... но вот однажды решили они все вместе сходить в гости к единорогам, которые жили в заповедной альвийской роще. Собрались и отправились в путь. Долго ли шли, коротко ли, не знаю, но в конце концов пришли они в Лесное королевство. Встретили их радостно альвийские единороги, и...

Таша смолкла, прислушиваясь к мерному посапыванию сестрёнки.

Неслышно встав, положила книгу на стол и вышла из детской.

Если честно, она не знала, как закончить эту сказку. Антилопа шэдвар действительно относилась к роду единорогов, но её рог разветвлялся пустотелыми отростками, на ветру издававшими чарующие звуки. На их переливы слетались пичужки и сбегались мелкие зверьки, завороженно слушая, обступая антилопу всё теснее, а потом...

А потом они узнавали, что антилопа шэдвар была плотоядной.

Таша выбежала на террасу, и промозглость капельниковского* ветра не замедлила прокрасться под рубашку. Ноздри щекотнул запах весны и талого снега.

— Пап!

Альмон выглянул из сарая, отирая пот со лба, вопросительно глядя из-под косматых бровей.

— Я погуляю немножко, ты скоро закончишь? За Лив надо присмотреть.

Взгляд отца потеплел. Как всегда, когда он слышал о младшей из его дочерей.

Сердце Таши вновь сжала невольная обида.

— Иди. Присмотрю.

Вздохнув, она побежала обратно в дом: одеваться.

Ну, во всяком случае, так подумает папа...

* * *

— Святой отец, вон он, вон! Я же говорил!

— Джеми, тише. Вы разбудите Ташу.

Она открыла глаза, лишь сейчас осознав, что заснула в кресле — но вместо кресла обнаружила себя в кровати, заботливо укрытой одеялом.

Опять Арон позаботился...

— Уже, — зевнула Таша, выходя из спальни. — Впрочем, такой вопль и мёртвого разбудил бы.

Дэй и свежеиспечённый рыцарь стояли у входной двери. Заслышав Ташин голос, одновременно обернулись: Джеми — взбудораженный, Арон — сама невозмутимость.

— Твоё высказывание недалеко от истины, — с каким-то мрачным юмором откликнулся дэй. — Взгляни.

Таша осторожно высунула голову за порог.

Сироп жёлтого света волшебной лампадки растекался по земле, растворяясь в гуще ночной тьмы. Сквозь дыры в перекошенном частоколе угадывалась белизна Топи: пушица, казалось, светилась во тьме кладбищенским сиянием...

Нет. Не казалось.

Таша не сразу поняла, что ей не мерещится зеленоватый огонёк. Он походил на пламя свечи, но пламя это было холодным, зловещим, неестественно спокойным.

Мерцающим не среди пушицы, а над ней.

— Арон, это...

— Да. Это висп.

Огонёк мигнул, миг спустя загоревшись совсем в другой стороне.

— Но... я думала, его нет... сейчас ведь часто ездят мимо Белой Топи, и... и...

Таша глубоко вдохнула, пытаясь взять себя в руки.

— Это же просто легенда, — уже спокойно сказала она. — Сказка, которой пугают детей. Разве нет?

Джеми обеспокоенно прокашлялся.

— Ты даже не представляешь, сколько тварей оставили нас в покое только потому, что устали. И тысячи лет назад погрузились в спячку. Сами. Забились в ущелья самых высоких гор, в расселины самых глубоких озёр... в самые непроходимые болота. И там уснули. — Мальчишка недобро смотрел на огонёк; кольцо на его руке поблескивало слабым фиалковым светом. — Но порой кто-то будит их. Случайно или намеренно. Эти твари очень чувствительны к магии, они её... слышат. Как колокольный звон. А, проснувшись, вновь уснуть они могут нескоро. И просыпаются всегда злыми... и голодными.

Таша отступила от порога, попятившись вглубь дома.

Да уж, отменное место мы подыскали для ночёвки...

— Но пока мы туда не пойдём, нам ничего не грозит. А мы ведь ни за что туда не пойдём, да?

Она честно пыталась уточнить это без испуга, но голос всё равно дрогнул.

— Несомненно. Однако лучше не искушать судьбу. — Арон решительно прикрыл дверь. — Кто знает, на что способен висп, даже если просто видеть его.

— Святой отец, я не думаю, что...

— Джеми, магистр целебной волшбы тоже знал, что здесь ему ничто не грозит. Однако результат нам известен.

— Думаете, это был висп?

— Учитывая, что именно висп прославлен в легендах как обитатель Белой Топи, вряд ли он уступит право первой ночи другой нечисти, если она здесь и есть.

Таша гнала от себя искушающую мысль выглянуть в окно, чтобы проверить, не исчез ли колдовской огонёк.

Хотя бы потому, что надеяться на это было бы довольно глупо.

— Да что он вообще такое, этот висп? — беспомощно спросила она.

— Увы, но это один из самых малоизученных видов нечисти. Никто из тех, кто отправлялся его изучать, не вернулся. А после двадцати пропавших без вести магов у остальных желание иссякло. — В том, как Джеми развёл руками, читалась та же беспомощность. — Остаётся опираться на легенды и домыслы.

Легенды Таша читала. Кто-то утверждал, что виспы — души умерших, не обретшие покоя. Некоторые писали, что виспы стерегут некие спрятанные в болотах сокровища: регулярно побуждая иных идиотов проверить, так ли это.

К сожалению, никогда не возвращавшихся.

— А зачем ему люди?

— Может, просто топит в своё удовольствие. Но, скорее всего, он их это...

Джеми выразительно клацнул зубами.

И пускай Таша понимала, что кушать хочется всем, это мало утешало.

— В любом случае встреча с ним не сулит ничего хорошего, — подвёл черту Арон, удостоверившись, что дверь надёжно заперта. — Джеми, на тюфяк. Таша, в кровать.

— А ты куда?

— Таша, ирония здесь неуместна. Нам предстоит ранний подъём и долгий путь. Я отдохнул, теперь ваш черёд отсыпаться.

— Вот Джеми пусть и отсыпается. — Таша решительно опустилась в кресло. — А я не позволю тебе бдеть в одиночку.

Безнадёжно махнув рукой, Арон сел на стул, устало откинувшись на спинку. Поняв, что победа за ней, Таша удовлетворённо свернулась калачиком под пледом.

Вскоре ритм маятника уже дробил ровное сопение Джеми на вдохи и выдохи.

Не спать, строго подумала Таша, поймав глаза на желании слипнуться.

— Мне кажется, или твоё отношение к братьям изменилось?

Арон нарушил тишину мягким шёпотом. Заставив Ташу скосить на него удивлённый взгляд.

С другой стороны, в том, что он поднял эту тему, не было ничего удивительного.

— Ну... как выяснилось, когда Джеми не вредничает, он довольно мил.

— Алексас тоже... мил.

Таша помолчала.

Глядя в его глаза, сейчас отливавшие незабудками.

...я понимаю, что вам хочется ему верить...

— Мил, — наконец подтвердила она. Всё тем же шёпотом. — Когда не настраивает меня против тебя.

Арон встал. С задумчивой отрешённостью подошёл к печи.

Снял что-то с полки.

Лёгким касанием притушив светильник, дэй накрыл его сверху фигурным колпаком-абажуром. Бережно закрепил, щёлкнул — и тот стал медленно проворачиваться.

По стене, просеивая ночной мрак, поплыли сквозь тени колючие золотистые звёзды, лучистые солнца, тонкие юные месяцы...

— Когда мы встретились, я увидел очень светлого человечка, — вдруг сказал Арон. — Маленького, беззащитного, брошенного во тьме на краю пропасти. Идущего вперёд просто потому, что надо идти, не зная, что будет делать, когда дойдёт. И я попросил тебя о помощи, будучи для тебя никем. Незнакомцем, который мог обернуться врагом. Но ты помогла мне... и доверилась мне.

Он стоял, опершись на стол. На лице его лежала тень, и лишь пристальный взгляд сиял отражённым золотом.

А Таша смотрела на него в ответ.

В непонимании.

— В тебе так много такой светлой, такой правильной любви к жизни... ты сама этого не знаешь. Ты радуешься ей даже сейчас, даже в той тьме, которой тебя окружили. Цветам. Бабочке на ладони. Тому, что вкусно. Не тонешь в прошлом, не уносишься в будущее, а ровным огоньком горишь во мраке. Светлым и радостным, здесь и сейчас. Ты сильна, и это сила не сжатого кулака, но прохладного ручья жарким днём. И когда я смотрю на тебя... — не отводя взгляд, он присел рядом с её креслом. — Я вижу, каким удивительным и прекрасным, каким чистым может быть человек.

Она смотрела на него.

Теперь — не снизу вверх.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Чтобы ты не сомневалась во мне. В том, что ты для меня значишь. — Арон накрыл своей рукой её ладошку, лежащую поверх пледа. — Одна из самых великих вещей на свете, основа всех самых прекрасных чувств... доверие. Ты подарила мне это. Своё доверие, свою душу, свой свет. И только в этом свете я понял: когда-то я что-то забыл. А теперь — вспомнил.

Он повернул её руку ладонью вверх, и в их пальцы, пробившись сквозь мрак тёмной комнаты, лёг узорный свет золотистого солнышка.

Время замерло. Мир с его страхом, болью и холодным мраком исчез.

Мир сузился до одной комнатки, где плыли сквозь мягкую темноту звёзды и можно было держать солнце в руке.

Хочу остаться здесь, вдруг поняла Таша. Здесь, в этом сейчас.

Не думать, не помнить: ни о чём...

— Нет. Я не сомневаюсь. Но я сомневалась... раньше. И не доверяла тебе. Ты же знаешь.

Она прошептала это одними губами. Осторожно, тихо, так тихо, чтобы не разбился хрупкий хрусталь тишины.

Зная, что он всё равно услышит намного больше того, что она скажет.

— Это неважно. Важно, что теперь веришь. И я обещаю оправдать твоё доверие. — Синеватое сияние в его глазах было чистым, как ключевая вода. — Я не брошу тебя, Таша. Я буду с тобой, пока нужен тебе. И уйду лишь тогда, когда ты захочешь.

'Что ты для меня значишь'...

Она не знала, кто она для него. Не знала даже, кто он для неё. Не знала.

И не хотела знать.

Ведь так ли это важно — загнать чувства в примитивные рамки банальных слов, загнать отношения в примитивные рамки привычных условностей, которые зачем-то выдумали люди, обожающие на всё вешать свой ярлычок?

— Обещаешь? — просто спросила она.

— Клянусь.

Они вместе смотрели, как просеянное сквозь резьбу абажура солнце уплывает во тьму.

А потом он отпустил её руку и встал.

И с кукушкой, вдруг прокричавшей 'три часа ночных', в их маленький мир ворвалось время: растягивая его, расширяя, затягивая туда ночь, болото, прохладу ночи...

...и Джеми, лежащего на тюфяке.

Который, вдруг перестав сопеть, повернулся и вскочил.

— Что? — Таша резко и настороженно вскинула голову.

Мальчишка напряжённо вслушивался во что-то.

— Вы не слышите?

— А что мы должны слышать?

— Кричит... неужели вы не слышите?

Таша честно прислушалась.

К тишине.

Джеми неуверенно пошёл к двери, но ладонь Арона опустилась на его плечо с мягкой непреклонностью.

— Джеми, — произнёс дэй, — вам не стоит этого делать.

— Но он зовёт меня!

— Кто?

Таша понятия не имела, каким будет ответ на её вопрос.

Наверное, именно поэтому происходящее нравилось ей всё меньше и меньше.

Джеми, дрожа, расширенными до грани радужки зрачками глядел куда-то сквозь дверь.

— Магистр Торнори, — прошептал он. — Учитель.

Вот тут Таша в свою очередь вскочила на ноги.

Что бы ни творилось за этой демонской дверью, но мёртвый учитель Джеми, которому определённо неоткуда было взяться в Белой Топи, пробудил в ней забытый было испуг.

— Ты же говорил, что его убили!

— И это правда, — размеренно роняя слова, молвил Арон. — Джеми, он мёртв. Шейлиреар убил его. Вы знаете это.

Мальчишка, не слушая, протянул дрожащую ладонь к дверной ручке.

— Джеми, нет. — Арон сгрёб его в охапку. — Это ловушка, это висп, нежить, слышите?

— Я иду, иду! — Джеми вырывался, жадно вслушиваясь в призрачный зов. — Пустите меня!

— Не пущу. Таша, наза...

В следующий миг её вместе с дэем отшвырнуло в сторону колдовским ветром.

— Джеми!

Но мальчишка, отворив дверь, уже бежал сквозь ночь к дырявому частоколу и запертым воротам.

Контуры которых обрисовывал потусторонний, страшный зелёный свет: которым сочилось что-то, ждавшее за ними.

— Таша, заклинаю, стой, где стоишь!

Она беспомощно поднялась с пола, пока Арон, сощурившись, смотрел в спину Джеми.

Мальчишка рухнул наземь уже у самых ворот. Бессильно протянув руку к засову, обмякнув, без вскрика. Жуткая зелень в тот же миг дрогнула, померкла и плавно сошла на нет — а дэй, размашисто перешагнув порог, быстро пересёк двор.

Таша следила, как Арон вздёргивает Джеми за плечи, чтобы поставить на ноги.

Вздрагивая от каждого удара маятника, тикавшего позади неё.

Это не всё, откуда-то знала она. Не может быть всё. Он погас, но не исчез.

Этот свет...

Зелёное сияние, вновь вспыхнувшее за воротами, очертило тень дэя на холодной росистой траве, точно отвечая её мыслям.

— Арон! — не выдержав, в панике выкрикнула Таша.

Он уже волок мальчишку к домику — и вдруг, вздрогнув, замер. Медленно повернул голову.

Что-то спросил у пустоты за своей спиной.

— Арон!

Дэй марионеткой повернулся к воротам, и на сей раз Таша расслышала его вопрос.

Вернее, то имя, что он произнёс.

— Лоура?..

— АРОН!

Таша уже почти визжала.

Руки дэя разжались, казалось, сами по себе.

Бесчувственный Джеми кулем упал наземь. Перешагнув через мальчишку, валяющегося у его ног, Арон сделал шаг вперёд.

Положил ладонь на засов.

— Демоны!!!

Скинутая через голову рубашка полетела в дальний угол.

...'и ещё одна, самая сильная, для поры защищать себя'...

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, в отчаянии думала Таша, рывком стягивая штаны. Я должна их защитить. Должна.

И их, и себя.

Проснись, кем бы ты ни была...

Три удара сердца. Пара мгновений, в которые два облика проходят друг сквозь друга. Никаких судорог и воя, никаких жутких метаморфоз, трещащих костей или бурлящих под кожей мышц: просто лёгкая перламутровая дымка, которая окутывает человека — и из которой появляется зверь.

Раз, два...

Три.

На один страшный миг, пока Таша не осознала, что предметы вокруг слишком большие для кошки, ей казалось, что у неё ничего не вышло.

А затем стригнула воздух острыми ушами, шевельнула длинным хвостом, ощутила, как перекатываются мускулы под бархатистой светлой шкурой — и, торжествующе царапнув деревянный пол когтями белой горной львицы, со всех лап рванула вперёд.

Свершилось!..

Она бежала туда, где уже распахивались створки ворот, ждавшие, когда их толкнут навстречу мертвенному сиянию. Быстрее, быстрее: к фигуре виспа, шевелившейся в овале света, размытой меж реальным и призрачным, меж небом и землёй, с изумрудным огнём, сияющим в лодочкой сложенных ладонях — так похожей на человеческую.

К Арону, ведомому голосом, слышным ему одному.

На миг Таша увидела его взгляд — в котором мешались нежность и страсть, и мольба, и восхитительный, какой-то благоговейный трепет.

На миг увидела его лицо — просветлевшее, улыбчивое, такое доверчивое...

И с рычанием, клокочущим в глубине горла, прыгнула вперёд: между Ароном и существом, притворившимся тем, кем быть не могло.

Он мой, тварь!

Арон за её спиной осел на землю, глядя в никуда.

Таша смотрела на тварь, застывшую в замешательстве. Смотрела, утробно рыча, чувствуя, как собственническая ярость хищника захлёстывает почти с головой.

Не отдам, рычала львица. Мой, не отдам!

Грань, твердила Таша. Грань между собой и зверем. Не растворяться в этой ярости, не растворяться в животном...

Пусть даже сейчас это тяжелее, чем когда-либо.

Тварь отступила, нет — отплыла назад. Свет в её ладонях померк до искры в левой руке: так, что Таше вдруг стали видны полупризрачные черты, длинное платье и волосы цвета ночного неба.

Безумно знакомые.

— Малыш, ну всё, — в голосе словно блеснули знакомые тёплые лучики. — Пошалила и хватит.

Таша замерла.

Глазами львицы ошеломлённо уставилась на женщину, застывшую в зарослях пушицы.

Нет. Этого не может быть. Это не она.

Это не...

— Малыш, как ты можешь рычать на маму?

Сознание обволакивало ласковой паутиной.

Мама. Живая. Здесь, прямо перед ней. И сходство было пронзительным до боли: даже запах тот же.

Как? Какие силы могли вернуть её? Таша сама видела тело, сама копала могилу, сама...

...это висп, Таша! Висп, нежить, болотная тварь!

— Таша, хватит, а то обижусь!

Уши помимо воли виновато прижались к голове.

Что это она, правда? Всё хорошо, мама жива, то был только кошмар...

...это! Не! Твоя! Мать!

Голос разума едва пробивался сквозь тёплые убаюкивающие шёпотки.

Таша пыталась вновь оскалиться. Тщетно. Она не могла навредить матери. Не могла бороться с тем, что стремительно усыпляло её сознание.

Зато зверь внутри неё — мог.

Зверь, бешенство которого она чувствовала даже сейчас.

— Таша...

Чарующие вкрадчивые щупальца тянули за кромку здравомыслия.

У неё оставались доли секунды, длившейся вечность.

Отпустить разум. Довериться инстинктам. Без страха, без предрассудков, без знаний.

Зверя не обманешь личиной.

Зверь видит суть.

...'не уступай зверю в себе, иначе он потом не уступит тебе'...

Я помню, мам, подумала Таша: на грани отчаяния, на кромке ускользающего разума. Я помню.

Но иначе я убью всех, кто мне дорог.

Львица обречённо прикрыла серебряные глаза...

...и открыла — серые, стекленеющие в бездумной ярости.

В следующий миг она взвилась в прыжке. Секундное промедление не ожидавшей этого твари позволило ей обрушиться на виспа, повалив монстра на землю, вонзив когти до самых подушечек лап — и львица сомкнула челюсти на чёрном горле.

Холодная зелень померкла. В белых звериных лапах корчился бесформенный монстр — словно огромная расползающаяся лужа болотной тьмы, и лишь лицо ещё хранило человеческие черты: резкие, неправильные, страшные. Два длинных щупальца били по земле, на конце одного из них, где-то в глубине полупрозрачной сгущённой черноты, ослепительно сияла зелёная искра.

Этим щупальцем висп и впился в шкуру львицы. Прямо в правое плечо — так, что хрустнула кость, кровью запачкав светлую шерсть.

Мир львицы взорвался жгучей болью.

Она застыла, не в силах сопротивляться, не в силах высвободиться, вдохнуть, взвизгнуть. Стиснула клыки, сильнее сжав челюсти; жмурила затуманенные глаза — и сквозь острую, ослепляющую боль пульсом билось в висках одно желание.

Убить.

Убить. Защитить. Не отпускать, ни за что, пусть ценой жизни, пусть боль изнуряет, выжигая огнём изнутри...

Шар белого света взорвался у самой головы виспа. Тварь на миг ослабила хватку, отступившая боль вернула силы, и львица рванула морду вверх.

Крик виспа, рассёкший ночную тьму, походил на хриплый звериный рёв.

— Таша, в сторону! — завопил Джеми, вскочив с колен. — Я боюсь тебя задеть, в сторону, я его прикончу!

Однако львица либо не слышала слов, либо не понимала смысла. Забыв о боли, вцепившись когтями намертво, она рвала и рвала клыками зыбкую плоть монстра, вившегося в её лапах; тот зашёлся в судороге, обмяк, ослаб — но, из последних сил хлестнув львицу щупальцем по глазам, заставил её отпрянуть.

Следующий удар пришёлся уже в грудь.

Львицу отшвырнуло с такой силой, что, упав, она ещё кубарем катилась по траве. Вжав когти в мягкую землю, остановилась, попыталась встать, но не смогла — а изломанная, скрюченная тварь уже ползла туда, откуда пришла.

Тьму рассекла вспышка. Кьор, взорвавшись, окутал виспа белым пламенем.

Судя по рёву, ему это не понравилось.

— Ну как тебе, а? — выкрикнул Джеми, пока другой шар уже сгущался в его ладонях. — Как тебе это, ты, мерзкая...

Невесть как удлинившееся щупальце, незаметно протянувшись средь густой травы, обвило щиколотку мальчишки. Дёрнуло, подсекло — и Джеми, вскрикнув, рухнул на траву. Кьор вырвался у него из рук, взорвавшись среди пушицы, белые заросли полыхнули пламенным светом, ярко озарив виспа, волочащего мальчишку за собой в болото — но Джеми отчаянно цеплялся за траву и сфагнум, вырывая их с корнем, царапая ногтями землю, пытаясь сопротивляться щупальцу, в котором пульсировала зеленью изумрудная искра, пытаясь...

Львица прыгнула плавно, стремительно, бесшумно, как белая тень.

И одним движением перекусила щупальце: ровно в том месте, где бился неживой малахитовый огонь.

Вопль твари был таким низким, что скорее чувствовался, чем слышался. Казалось, рокочет сама земля; звук отдался эхом в траве, дрожью в костях, ноющей болью барабанных перепонок. Зелёное сияние пронзило ночь — и волна света, словно взрывная, швырнула львицу назад, пронеся над землёй, ударив спиной о стену дома: слепящего света, выжигающего глаза, опаляющее лицо ледяным пламенем...

Которая вдруг, вмиг — померкла.

Джеми, уткнувшийся в траву, чтобы не ослепнуть, с трудом поднял голову. Посмотрел на свою лодыжку, которую больше ничто не держало. Проследил, как тает, распадаясь на клочки бесформенной тьмы, остаток щупальца, в котором больше ничего не светилось.

А чуть поодаль, отчётливо различимый в ровном свете горящей пушицы, чернел на земле выжженный сфагнум: бесформенным силуэтом очертив то место, где нашёл свой конец висп из Белой Топи.

Джеми промокнул рукавом кровь под носом.

— Тихая ночка выдалась, ничего не скажешь...

Сбоку почудилось движение. Он дёрнулся, вглядываясь во мрак, но там никого не было. Взглянул на кольцо: острое фиолетовое сияние уступило место мягкому зеленоватому свечению, извещавшему о близости оборотня.

Никаких колдунов поблизости... странно.

А силуэт человека в чёрном казался таким реальным.

Джеми тряхнул головой. Оглянулся на львицу, сломанной игрушкой белевшую у стены дома.

Неподвижную.

— Таша!

Джеми вскочил. Тут же рухнул, вскрикнув от боли. Вскочил снова — и, отчаянно хромая, едва касаясь земли раненой ногой, заковылял вперёд.

— Таша!

Львица вяло ударила по земле длинным хвостом. Наконец приподняла голову. Тряхнула ушами.

Позволив Джеми, притормозив, облегчённо перевести дыхание.

— Жива...

Оглядевшись, мальчишка шагнул к Арону. Тот так и сидел на земле, глядя в пустоту перед собой: руки опущены, лицо бессмысленно, потускневшие глаза пусты.

Джеми осторожно тронул его за плечо.

— Святой отец?

Никакой реакции.

— Святой отец!

Набравшись смелости, Джеми потряс дэя за плечи, но безрезультатно.

— Что с ним? — подал голос Алексас.

— Не знаю, — Джеми смотрел на дэя растерянно. — Словно... ушёл в себя. Наверное, чары виспа.

— Славно его обработали, однако, — Алексас вздохнул. — Пусти меня.

— Зачем?

— Я знаю, что делать.

— Точно? — подозрительно уточнил Джеми.

— Я приведу его в чувство. Обещаю.

— Хм...

— Ты мне не веришь?

Джеми устало закрыл глаза.

— Верю, верю...

— А зря, — сказал открывший их Алексас.

Взглянул на львицу, пытавшуюся подняться на лапы. Вновь перевёл взгляд на дэя.

— Заботливый ты наш папочка, легендарный всемогущий телепат... — он сплюнул в сторону. — Тоже мне.

Удар кулаком по челюсти вышел такой силы, что дэй рухнул на траву лицом вниз.

— Ты что творишь?!

— Прости, Джеми. — Алексас потёр ушибленные костяшки. — Я обещал привести его в чувство?

— Это ты называешь 'привести в чувство'?!

— О, это выдернет его оттуда, где он застрял, уверяю.

— Ты! Ты этого ждал, ты это нарочно, я знаю!

— По-другому бы не...

— Нарочно!

— Ладно, без личного не обошлось, — не без удовольствия признал Алексас. — Да, я мечтал об этом с тех пор, как увидел его приторную улыбочку и общее выражение патокой истекающей... лица. Которым он подкупает нашу маленькую принцессу.

Перед следующим вопросом Джеми последовала короткая, но очень озадаченная пауза.

— Ты что, ревнуешь?

— Ничуть, — мгновенно и невозмутимо откликнулся Алексас.

— Да ты ревнуешь! — недоверчиво повторил Джеми. — Потому что впервые девушке на тебя плевать, да? Или потому что узнал, кто она? Ты искал её всю жизнь, а она не сказала тебе, что это она — та, кого ты искал, даже не смотрит на тебя, ведь рядом с ним ты...

— Чушь. Просто, по моему скромному мнению, кокетничать с ней не слишком порядочно с его стороны. Но, честное слово, если бы не вынуждающие обстоятельства, я никогда... о, что я говорил? Очнулся, красавец.

Алексас с самым мрачным видом смотрел, как дэй поднимает непонимающий взгляд.

— Изволили наконец покинуть глубины памяти, наше святейшество? — осведомился юноша.

Арон держался за разбитую губу:

— Что случи...

— А вы взгляните.

Алексас сам с ядовитой усмешкой посмотрел в глаза дэю.

С каким-то жестоким удовлетворением наблюдая, как зрачки его ширятся от ужаса.

— Таша, — прошептал Арон и обернулся.

Не ступая на израненную лапу, задев плечом дверной косяк, львица скрылась в доме.

— Да не спешите вы так, святой отец! — крикнул Алексас, хромая вслед за дэем, когда тот метнулся к двери. — Не волнуйтесь, ей уже никто не угрожает!

Когда он наконец подковылял к порогу, Арон сидел на полу в спальне, вглядываясь в темноту под кроватью. Алексас, хмурясь, опустился на колени, последовав его примеру.

— Почему она не перекидывается обратно? — спросил он, заметив зеленоватые отблески, блестевшие на дне львиных зрачков.

— Она не может.

Дэй протянул руку, но добился лишь того, что львица забилась в самый дальний угол, меж стоявших под кроватью двух сундуков.

— Что значит 'не может'?

— Зашла слишком далеко. — Кончики пальцев Арона чуть дрогнули, но не отпрянули. — Тише, тише...

Львица пыталась зализать рану, однако лишь больше её растравливала. Повернула морду к дэю: некогда белую, выпачканную в чужой, дёготно-чёрной крови. Светлый хвост бил по полу, в серых глазах стыла боль и молчаливый укор.

Я тебя защитила, говорил её взгляд. Ты не мог сделать этого сам, и это сделала я. Что ещё ты от меня хочешь?

Оставь меня в покое, человек...

— Что значит 'слишком далеко'? — настойчиво спросил Алексас.

— Она забыла, кто она, — ошарашенно пробормотал Джеми. — Забыла, как вернуться обратно, забыла, как вернуть прежний облик!

Алексас моргнул, и пальцы его сжались в кулак.

Так, словно собирались врезать дэю во второй раз.

— И она... её уже не вернуть? — ровно спросил он.

— Я пытаюсь это сделать, — с той же ровностью откликнулся Арон.

— Верни мне контроль!

Алексас без лишних возражений закрыл глаза.

— Святой отец, осторожно! — выпалил Джеми секунду спустя. — Она не помнит, кто мы, она опасна и...

— Она всё помнит.

— Помнит?

— Да.

Джеми озадаченно всмотрелся в зверя, ютившегося под кроватью.

— Но это же... это опровергает все знания об оборотнях! Значит, забыв себя, они не теряют память... сразу, по крайней мере... и не могут убить близких людей, и это всё меняет, всё! — в глазах Джеми искорками разгорался азарт. — Выходит, того же Харта Бьорка обвинили незаслуженно! Наверное, его подставили, а он ведь уже не мог... точно, его брат ведь стал королём вместо него, вот кому это было выгодно, и наверняка...

— Джеми, помолчите.

Нехорошие нотки в голосе дэя заставили мальчишку осечься — а Арон, не мигая, смотрел львице в глаза.

Какое-то время спустя светлый хвост перестал метаться по доскам.

Потом она тихо подползла ближе, чтобы поддеть мордой протянутую руку.

— Вот так. Хорошо, — дэй осторожно положил ладонь на её лоб. — Всё будет хорошо.

Он вскинул глаза к небу за бревенчатой крышей. Пальцы его лежали на белой шерсти, и дэй продолжал говорить что-то тихо, успокаивающе, размеренно роняя слова сверкающими каплями, сплетая их в незримое кружево.

Львица слушала.

Веки её медленно смеживались.

Когда слова истаяли, дэй отнял руку и мягко позвал:

— Таша...

Выждал, пока померкнет серебристая дымка. Стащил с кровати одеяло.

И накрыл им дрожащую девушку, свернувшуюся калачиком, обняв себя руками.

Боль.

Память, накатившая пенной волной. Отрывки воспоминаний.

Висп, чёрное щупальце, белый огонь, отвратительное нечто во рту...

— Тихо, тихо. — Арон бережно потянул Ташу из-под кровати. — Потерпи немного, хорошо?

Он подхватил её на руки, и Таша не сдержала вскрика, когда он задел раненое плечо.

— О чём ты думала?! — взвился Джеми. — Тебя не учили, что нельзя отпускать разум?

— Учили...

Слово прокашлялось кое-как, неохотно.

Почти в нитку сжав губы, дэй опустил её на постель.

— Да то, что ты вернулась, чудо! — не унимался мальчишка.

— В последнее время чудеса в моей жизни — нередкое явление...

Она с трудом повернула голову. Сплюнула на пол — кровью; золотая оправа корвольфа почти сравнялась цветом с багряным камнем.

— Что оно со мной сделало?

— Плечо рассечено. Похоже, ключица сломана. — Арон осторожно положил ладонь на рану. — Потерпишь ещё немного?

Боль взорвалась в плече раскалённым свинцом. Таша закричала, забилась, но дэй вдавил её в перину:

— Терпи.

— Пусти! — она почти визжала, судорожно цепляясь за его руки. — Не надо, не хочу!

— Ещё чуть-чуть, Таша. Совсем чуть-чуть.

Боль лишила голоса, выжгла все мысли... и исчезла.

Так же мгновенно, как и появилась.

Она скрючилась на кровати, пытаясь отдышаться, слизывая слёзы с губ.

— Всё, всё, — дэй коснулся рукой её макушки. — Прости, я... мне пришлось. По-другому никак.

Тяжело дыша, Таша ощупала ключицу, где тонкой линией пересёк кожу длинный белый шрам: плечо больше не болело, лишь саднило немного.

Уже жалея о том, что не сдержалась.

— Спасибо, — выдавила она. — А... а у тебя откуда кровь?

Арон пристально смотрел на неё. Нижняя губа — разбита, верхняя — искусана.

Негромко стукнула входная дверь, вдруг закрывшись сама собой.

— Почему ты отпустила разум?

— Что за вопрос? Иначе мы бы погибли.

— Мы. Но не ты, — тихо сказал дэй. — Неужели ты не понимала, на что идёшь?

Она слабо улыбнулась.

— Будем считать, я помнила, что у меня есть ты.

В ответ на её улыбку он не улыбнулся.

Джеми всё же решился кашлянуть.

— Выходит, уязвимым местом виспа было щупальце? — уточнил он. — С искрой?

— Получается, так, — согласилась Таша.

— А как ты это поняла?

— Так же, как и ты. Когда он сдох.

Мальчишка недоумённо уставился на неё.

— Я хотела не дать ему тебя утащить, вот и всё. Поэтому и решила откусить щупальце. — Таша села на краю кровати, касаясь босыми ступнями пола, придерживая одеяло на груди. — Хотя сейчас понимаю, что это была не простая искра.

— Да. Определённо. — Джеми задумчиво почесал в затылке. — Может, она у него вместо сердца?

— Ты у нас всемогущий маг. Вот и думай.

Таша тронула Арона за плечо, но дэй сидел, скрестив на коленях руки с безжизненно опущенными пальцами.

— А может ли у него быть сердце? — рассудительно заметил Джеми. — Эта тварь, похоже, была не из плоти и крови, а из... хм... кстати, как она на вкус?

Таша скривилась:

— Как прогорклая вата, пропитанная солёными маслянистыми чернилами.

Судя по тому, как Джеми передёрнуло, с воображением у него всё было в порядке.

— И сколько же, интересно, протянул пресветлейший магистр, — проговорил он мгновением позже, — если для нас первая же ночь окончилась весьма плачевно?

— И как висп не показал себя во всей красе ещё во время постройки дома... вот и мне интересно. — Не дождавшись какой-либо реакции дэя, Таша резко встала. Собрав свою одежду, разбросанную на полу гостиной, направилась в ванную. — Но пока было бы неплохо, если б кое-кто вышел из оцепенения и сделал что-нибудь с твоей лодыжкой.

Когда она вернулась, отмытая и одетая, Джеми ждал её в кресле.

Оценив его бесконечно гордый вид, Таша спросила:

— Что хорошего скажешь?

— Ну, во-первых, святой отец залечил мне ногу. — Джеми радостно покрутил лодыжкой. — И я понял, в чём секрет виспа!

Таша удовлетворённо кивнула — так и знала, что в противном случае естествоиспытательский интерес мальчишки не дал бы ему заснуть.

— Каким это образом?

— Залез в сундуки под кроватью, и...

— Ты залез в сундуки мёртвого владельца дома? — уточнила Таша.

— Ну знаю, знаю, что неэтично! Зато я нашёл там разгадку!

Молча сложив пальцы щепоткой, Таша коснулась ими склонённого лба.

Потревоженную память мёртвых нужно чтить.

— Это было в одном из сундуков. — Джеми продемонстрировал ей небольшую мыслеграфию, с которой улыбалась темноволосая женщина лет сорока. — Вместе с женскими платьями.

Мыслеграфии были изобретением магов. Они умели запечатлевать на пластинах из гибкого непрозрачного стекла всё, что видели или представляли, а полученный результат превосходил величайшие полотна и портреты: что люди, что пейзажи выходили точь-в-точь как живые.

— А ещё, — продолжил Джеми, — там лежало вот это.

'Вот это' также оказалось мыслеграфией, но чуть большего формата.

Где лицо женщины соседствовало с мужским, немолодым и угрюмым.

— Думаешь, это и есть магистр Альвандан? — спросила Таша.

— Руку даю на отсечение!

— И так верю. — Таша вновь перевела взгляд на мыслеграфию женщины, выразительно окружённую чёрной рамкой. — А это жена нашего магистра?

— Как можно догадаться по рамке, безвременно почившая.

Вот и ответ, почему уединенное жилище отшельника вовсе таковое не напоминает.

— Конечно, это всё сплошные догадки, но... — Джеми отложил мыслеграфии на стол. — Эта тварь, как мы имели возможность выяснить, каждому видится тем, кого он любил и потерял, так?

— Похоже на то.

— И за последние пару сотен лет успела превратиться в легенду, потому как слышно о ней ничего не было.

— Верно.

Джеми встал, прошедшись туда-сюда по комнате:

— Смею предположить, что некогда висп всё же впал в спячку, — сказал он, подбадривая себя оживлённым жестикулированием. — И что жена магистра почила не так давно.

— И как эти факты связаны друг с другом?

— Ты видела где-нибудь поблизости могилу?

Таша, освежив воспоминания об окрестностях дома, озадаченно мотнула головой.

— Нет. И правда... странно.

— А здесь я как раз ничего странного не вижу. Многие ушедшие на покой маги селились в уединенных местах, а болото — уж куда уединеннее. И хоронить себя эти маги часто завещали в том же болоте.

— Где-где?

— В болоте, — повторил Джеми. — А что? Сливаешься с природой, зверьё не доберётся, и болото отлично сохраняет тело. Лучше только стеклянные гробы, которые некоторые некроманты использовали... кхм... ладно, не будем об этом.

Таша нахмурилась:

— Но хоронить в болоте не так-то просто, верно? Тело ведь нужно подальше занести...

— Именно! Погребальный обряд всегда совершался другим магом. Простой смертный в топь не сунется, а маг заговаривал себя на невесомость и спокойно ступал по непроходимой трясине.

— И какое отношение всё это имеет к виспу?

— А ты ещё не поняла? Очевидно, что магистр похоронил жену в Белой Топи, — торжественно изрёк Джеми. — Дальше сама догадаешься или как?

Таша задумчиво встряхнула одеяло, которое держала в руках.

— Он применил заклятие, зашёл поглубже... висп, спавший где-то в Топи, услышал магию, проснулся... и принял облик его жены, чтобы выманить несчастного из дому?

— С чем и справился успешно. А заговоренная дверь, как мы имели возможность убедиться, через какое-то время захлопывается сама.

Похоже, эта загадка и правда была разгадана.

За что Таша великодушно хлопнула мальчишку по плечу.

— Молодчина, рыцарь мой, — и направилась в комнату за посудным шкафчиком. — А теперь иди спать. Думаю, пара часов у нас есть.

Она чувствовала взгляд, которым он провожает её спину, но не оглянулась.

Арон всё так же сидел на краю кровати. Опустив одеяло в изножье, Таша села с другой стороны, поджав под себя озябшие ноги. Потом подвинулась ближе.

Сев у Арона за спиной, обвила его шею руками.

— Не будь жадиной, — тихо сказала она. — Ты мне столько раз жизнь спасал... дай возможность хоть раз отплатить тебе тем же.

Дэй долго молчал.

— Я думал, что смогу защитить тебя от всего, — когда он заговорил, в голосе его сквозила усталость и горечь. — Но я забыл, что не создан быть защитником.

— Кто тебе сказал?

Он не ответил.

— Арон, эта тварь владела какими-то чарами... искусством влезать в головы. И у неё были сотни лет, чтобы усовершенствовать своё мастерство. Никто бы не справился, даже ты.

— Ты справилась.

— Не я. Зверь во мне.

— Таша, я не имею права на ошибку. Не в том, что касается тебя. — Он вздохнул. — Особенно после моих громких слов.

— Арон...

Мягко разжав её переплетённые руки, он встал.

— Больше никаких бдений со мной. Спи.

Таша следила, как он делает первые шаги к выходу.

— Не уходи.

Дэй замер. Оглянулся.

— Не уходи, — повторила она. — Побудь со мной. Этой ночью мне уже не заснуть.

Он долго, чуть прищурившись, всматривался в её лицо.

Затем, вздохнув даже как-то стоически, потянулся за одеялом.

— Ложись, — велел он.

Таша охотно откинулась на подушку, позволив пуховым объятьям одеяла накрыть себя с головой.

Арон откинул верхний край с её лица. Заботливо подоткнул боковые.

Осторожно опустился на краешек кровати — сейчас его глаза отливали весенней зеленью.

— Таша, пообещай мне кое-что.

— Смотря что.

— Если такое когда-нибудь повторится, оставь меня. Не вмешивайся.

Она скрыла фырк широким зевком.

— И не подумаю.

— Таша, я не шучу.

— Я тоже. — Она смотрела на дэя очень серьёзно. — Я тебя не оставлю. Никогда. И хватит об этом.

Он только головой покачал; пока она, колеблясь, сжала край одеяла в пальцах.

Спросить или не спросить?..

— Арон, — всё-таки нерешительно произнесла Таша, — а кто такая...

— Лоура? — голос его был сух. — Очень дорогой мне человек. Но она умерла. Давно.

— Я так и поняла. — И что лучше перевести тему, тоже. — Ладно, раз уж ты решил уложить меня спать... может, расскажешь сказку?

Он недоумённо вскинул бровь.

— Сказку?

— Ага, — мирно подтвердила она. — Или спой что-нибудь. Вместо колыбельной.

В его глазах мелькнула усталая улыбка.

Ну наконец-то оттаял!

— Спеть могу, — сказал он. — Но учти, у меня совершенно нет баюкающего опыта.

— Ты никому не пел колыбельные?

— Нет, — его взгляд стал очень, очень задумчивым. — Хотя кто знает... может, тебя и вправду убаюкаю.

— Даже не надейся.

— Посмотрим.

Он не стал прокашливаться или усаживаться поудобнее. Просто некоторое время смотрел на свет, зеркально сиявший в его глазах, а потом запел мягким, тихим баритоном.

Таша не сразу поняла, что это та песня, которую в Потанми пела им девушка-менестрель.

— Паладины огня... это то, что мы знали всегда.

Кто подарит нам ветер, когда божества не хранят?

Кто коснётся плеча, когда нет ни меча, ни коня,

И найдёт, и удержит, всегда возвращая назад...

Странно, что он так хорошо её запомнил.

Ещё более странно, что в словах теперь слышалось что-то совсем иное. Что-то очень... знакомое.

А потом Таша поняла, что всё-таки засыпает.

— ...подойди. Посмотри. В его взгляде — туман и трава...

Голос Арона был окутан дымкой предсонья; а ей почему-то вспомнился его взгляд, обращённый к той, что давно стала призраком.

Но и сейчас — как тогда и всегда — любимой.

— ...это те, кого ждёшь...

И на один краткий миг, прежде чем провалиться в сонную черноту, со странной щемящей болью Таша осознала...

...он никогда не будет смотреть на тебя так, как смотрел на неё.

* * *

...превращение уже входило в привычку. Труднее всего было осадить зверя, в первые мгновения особо норовившего захватить контроль, но и с этим Таша уже справлялась без особого труда. А неприятные ощущения... почти не замечались. Ну, щекотно слегка. Почти как чихнуть.

Удостоверившись, что одежда надёжно спрятана, белая кошка вспрыгнула на подоконник и качнула хвостом, размышляя. После перекидки всегда сосало в желудке — из-за больших затрат энергии, мама объясняла; и, поколебавшись, она всё же прыгнула на соседний карниз, чтобы, юркнув в щель приоткрытого окна, скакнуть на стол. В пустую кухню, туда, где дожидались папу ломтики копчёной говядины.

Конечно, они для папы — но, наверное, он не обессудит, если она возьмёт один маленький...

Дыхание она расслышала слишком поздно. Лишь за миг до того, как услышала шаги.

И этого мига явно было недостаточно.

Наверное, Альмон задумался о чём-то. Потому и застыл у кухонного порога: неподвижно, неслышно. Но теперь — шагнул внутрь.

И на кошку, оцепеневшую с мясом в пасти, он среагировал куда быстрее, чем Таша могла ожидать.

Она почти добралась до подоконника — ей не хватило того самого мига, — когда её схватили за хвост.

— Моё мясо воруешь, демоново отродье? Моё мясо?! Я тебе покажу, как воровать, тварь, покажу, как по чужим кухням лазить!

Невзирая на жалобный мяв, её перехватили за шкирку и поволокли на улицу. Ай, больно-то как... куда её несут? Дурацкая, дурацкая ситуация... и перекинуться она не может, никто ведь не должен знать, даже папа...

Знакомые запахи вызвали всплеск воспоминаний. Старое дерево, ржавое железо, разложившаяся в сарае солома... изба ведьмы-отшельницы. Она стояла на околице Прадмунта, недалеко от их дома, давно опустевшая, но ещё крепкая; когда-то, наверное, опрятный чистенький домик с каменным колодцем.

...колодцем?

Нет, неужели...

Она дико брыкнулась, пытаясь оцарапать руку отца, но круглая крышка уже сдвинулась в сторону.

Пальцы на её загривке разжались.

Она не может лететь так долго, до воды всего-то аршинов семь — но почему полёт затягивается в вечность, и эхо зеркалит кошачий крик, и темнота вокруг смыкается, и...

Её окутал холод: казалось, она рухнула в жидкий лёд.

Таша среагировала почти неосознанно.

...раз, два...

Тьма была повсюду. Тьма — и дикий холод воды, ещё не успевшей нагреться после зимы. Таша вынырнула на поверхность, жадно вдохнула, привыкая к окружающему мраку. Высоко над головой тоненьким кольцом сиял слабый свет: серое солнце, просачивавшееся в щель меж стенками и крышкой колодца. Узкая шахта была куда глубже, чем казалась, а дно — куда дальше.

Таша рванулась к стене, пытаясь ухватиться за неё, но камень был склизким и гладким. Слишком склизким, слишком гладким. Если б только у неё уже пробудилась крылатая личина... но что бы птица сделала с тяжёлой крышкой?

Губы уже разомкнулись, чтобы крикнуть, позвать — но крик замер на дрожащих губах.

Если кто-то услышит...

...если её найдут в колодце без одежды, если приведут домой, к папе...

Никто не должен знать. Никто. Мама ведь говорила: даже папа не должен знать, кто они на самом деле. Даже Лив.

С тихим плеском Таша барахталась в ледяной воде, широко открытыми глазами вглядываясь в недосягаемый свет.

И думала, что, пожалуй, зря она решила сегодня прогуляться...

* * *

— Вставай!

— Ещё пять минут...

— Ты уже третий раз так говоришь!

— У меня голова болит...

— А у меня нога, и что дальше?

— Изверг...

Таша сонно зарывалась лицом в подушки, но Джеми продолжал негодующе зудеть у неё над ухом.

— Святой отец сказал, пора трогаться дальше!

— Не спеши дальше, ты давно уже тронулся...

— Чего?! — Джеми решительно сдёрнул одеяло на пол. — Всё, вставай!

— Не могу, — Таша, ёжась, обхватила себя руками, — мне правда холодно, и руки-ноги болят...

— Болят?

— Как при лихорадке...

— Почему?

— Действительно, почему... мы же никакого виспа и в глаза не видели...

Джеми озадаченно щёлкнул пальцами.

Фонарик на тумбочке разогнал полумрак сияньем разноцветных стёклышек, заставив Ташу зажмуриться.

— Убери, глаза режет!

Джеми к просьбе не прислушался.Вместо этого схватил её за плечи, чтобы решительно повернуть к себе; и Таша неохотно, щёлочками приоткрыла сердитые глаза.

И чего он так уставился?..

— Святой отец! — заорал побледневший мальчишка.

Шёлковая тень на миг закрыла свет, прокрадывавшийся сквозь дверной проём.

Арон шагнул ближе. Застыл, вглядываясь в её лицо.

— Доброе утро, если кто забыл, — проворчала Таша. — Да что с вами такое?

— Ничего особенного. — Дэй прикосновеньем притушил фонарик; голос его был спокойным. Укутав Ташу в возвращённое одеяло, коснулся прохладной ладонью её лба. — Жар... что это может быть, Джеми?

Тот шумно сглотнул. Зачем-то покрутил левой ступней.

Пощупал собственный лоб.

— Свидетельство того, что виспа можно отнести к классу рейтов, — пробормотал он наконец. — Это нежить, не прошедшая через естественную смерть, и их кровь...

— Ясно. — Голос дэя резанул кромкой льда. — Что нужно для лекарства?

— Эм... вообще-то я... я его проходил, но никогда не...

— Джеми. Что. Вам. Нужно?

Взгляд серых глаз резанул уже не льдом, а сталью.

— Я... поищу... в сундуке были какие-то порошки, — беспомощно пробормотал мальчишка.

— Вот и славно, — мягко улыбнулся Арон. — А я займусь тем ларцом, что в буфете, и травами. И чай сделаю. Хорошо, Таша?

Она недоумённо кивнула:

— Но что со мной...

— Ничего особенного. Лихорадка, однако с ней лучше не шутить. Должно быть, последствия ранения. Джеми?

— Да, святой отец?

— Больного человека лучше не тревожить пустыми разговорами. Вы меня поняли?

Дэй говорил так тихо и так спокойно, что Таша вжалась в подушку.

— Ага, — мальчишка опустил глаза. — Понял.

— Очень хорошо.

Сдержанно кивнув, Арон вышел из комнаты; а Таша смотрела, как Джеми за медные ручки вытягивает из-под кровати сундук.

— Джеми, — слабо произнесла она, — что всё-таки...

— Спи давай, — буркнул тот.

Таша устало свернулась калачиком, слушая, как он перебирает бумажные пакетики с аккуратно подклеенными ярлычками. Сил выпытывать что-либо не было.

Вскоре вернулся Арон, вручив ей чашку с ароматной дымкой, скользившей над светлой поверхностью травяного чая.

— Джеми, у меня буквица, ноготки, горлец, фенхель, розмарин, чабрец и физалис. Ещё мышиные кости, — сказал дэй. — Всё лежит на столе.

— Отлично! — мальчишка потряс кипой бумажных пакетиков. — А я нашёл тёртую мандрагору, измельчённый янтарь и порошок сухой крови дракона.

— Остался тёртый рог единорога и... ещё один?

— И сушёный мизинец мертвеца, да.

Таша поперхнулась чаем.

— Вы меня травить собрались?!

— Самые лучшие зелья готовят из самых неудобоваримых ингредиентов. Просто лекари обычно умалчивают об их составе, — казалось, дэй с трудом сдерживается, чтобы не отвесить Джеми подзатыльник. — В Пвилле у меня есть знакомые, которые могут нам помочь. Идеи?

Мальчишка сосредоточенно кусал заусеницы.

— Есть одна, — наконец сказал он. — На портал моих сил не хватит, так что остаётся только зеркалка. Но я не смогу переместить нас троих, да ещё с конями.

— А что это? — спросила Таша.

— Зеркалка? Перемещение через зеркала, естественно. — Джеми спешно кидал пакетики в свою сумку. — Примерно как в зерконторах.

— И зачем нам... зеркалиться?

— Потому что зелье нужно приготовить в ближайшие пару часов, а конным ходом мы будем добираться до Пвилла куда дольше.

— К чему такая спешка?

— Так нужно, — тон Арона не терпел возражений. — Берите Ташу и зеркальтесь. Я с конями прибуду к вечеру.

Таша мгновенно взъерошилась:

— Мы тебя не бросим!

— Бросите, — уверенно сказал дэй. — Ташину сумку не забудьте. И мой кошель на всякий случай возьмите.

Задвинув сундук обратно под кровать, Джеми мышью шмыгнул в гостиную.

— Арон, хватит! — Таша села на постели. — Ты поедешь один мимо Топи, в которой неизвестно какие твари ещё водятся, когда где-то ждут кэны? Нет уж, я больше не хочу гадать, когда ты наконец приедешь и приедешь ли вообще.

— Таша, позволь мне прервать твою речь, дабы иметь возможность наивно надеяться, что ты беспокоишься обо мне, а не о своих нервах.

— Если я тебя послушаюсь, я себе этого не прощу.

— А если ты меня ослушаешься, то я тебе этого не прощу. И опыт непрощения у меня побольше твоего, поверь.

— Я... я... а я всё равно останусь с тобой, так и знай!

— Всё готово, святой отец! — крикнул Джеми из-за двери.

— Отлично. Вставай. — Арон почти приказывал.

— Ни за что.

— Вставай!

— И не подумаю.

— Таша, не заставляй меня прибегать к телепатии.

Она скептично скрестила руки на груди.

— Думаешь, я поверю, что ты действительно поступишь так со мной?

Какое-то время дэй смотрел на неё.

Затем коротко выдохнул.

— Нет, ты будешь меня слушаться!

И, не церемонясь, подхватил её на руки вместе с одеялом: вскинув на плечо головой вниз, чтобы не брыкалась.

— Пусти! — Таша отчаянно пыталась вырваться. — Не хочу я никуда идти, я...

Дэй втащил её в гостиную, озарённую странным перламутровым светом.

— Вам помочь, святой отец? — услышала она голос Джеми.

— Не надо.

— А, по-моему, надо.

Щелчок пальцев.

Ледяное оцепенение сковало Ташу с макушки до пят, оставив ей лишь возможность протестующе мычать.

— Тише, тише. Всё исключительно для твоего же блага, в конце концов. — Арон осторожно выпутал её из одеяла. — Джеми, в следующий раз просьба обойтись без таких... радикальных мер.

— Но вообще 'спасибо', да? — закончил мальчишка.

Дэй промолчал. Перехватил Ташу поудобнее, держа на руках уже по-человечески, позволив наконец увидеть источник перламутрового сияния.

Зеркало. В резной раме, чуть выше человеческого роста, висевшее у двери в ванную.

Ничего не отражавшее, лишь светившееся изнутри.

— Вы знаете конкретный дом, святой отец?

— Да.

— А там есть зеркало?

— Было, по крайней мере.

— Тогда вы должны настроить проход. — Джеми отступил в сторону. — Сосредоточьтесь на визуальном образе и...

— Понятно.

Дэй смотрел на сияющую гладь, пока перламутровый свет не померк, явив Арону его отражение.

Больше не произошло ровным счётом ничего; но когда Джеми протянул руку, коснувшись кончиками пальцев зеркальной поверхности — пальцы погрузились в неё, и потревоженное стекло разбежалось кругами, как вода.

— Отлично! — мальчишка, просияв, вскинул на плечо сумки. — Всё, мы готовы.

— Удачи. У вас всё получится. В конце концов, иного выхода вам не остаётся, верно?

Встретить колючий взгляд дэя Джеми не решился. Потупился, кивнул и перехватил из его рук Ташу, обмякшую безвольной игрушкой: лишь глаза горели по-кошачьи ярко и яростно.

— Да, и скажите хозяевам дома, что вы от меня.

Лицо Арона было таким напряжённым, что казалось выточенным из камня.

Таша не понимала, почему, однако ничего хорошего это не сулило.

— Вдохни поглубже, — облизнув пересохшие губы, велел ей Джеми.

И, когда Таша послушалась, шагнул вперёд.

Одновременно с тем, как их приняла в свои холодные объятия абсолютная тьма, возникло малоприятное ощущение, что они барахтаются в вязкой массе неизвестного происхождения. Тьма, впрочем, вскоре расступилась, обратившись в серость, а после перед ними вспыхнул прямоугольник света.

Открытая дверь?..

Джеми кинулся вперёд, но продвигались они еле-еле, точно сквозь глину. Воздух в лёгких кончался куда быстрее. Не приведи Пресветлая скончаться, влипнув в зеркало, мрачно подумала Таша; однако, казалось, именно к этому она и вела.

Грудь уже жгло отзвуками боли, когда глаза ослепило внезапным светом — и они наконец выпали из зеркала, повалившись на пол.

Миг спустя кто-то в стороне истошно заорал, и доски под ними сотряс тяжеловесный топот.

Таша открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как топор, несущийся к её шее, отскакивает от невидимой преграды.

— Эй-эй, полегче! — Джеми вновь возмущённо щёлкнул пальцами, и рыжего мужика в полосатых портянках отбросило назад незримой пружинистой стеной. — Мы не воры и не разбойники, честное слово! Нам срочно нужен лекарь!

Мужик не обратил на его слова никакого внимания, с воинственным рёвом пытаясь повторить попытку усекновения голов незваных гостей, раз за разом отлетая от волшебного барьера. Впрочем, может, он просто не расслышал: на широкой постели посреди комнаты оглушительно кричала необъятная женщина в белой ночной рубашке.

— Да успокойтесь же! — утерев кровь под носом, Джеми помог Таше встать. — Биться головой о стену уж точно не лучшая иде...

— А ну вон из моего дома! — взревел мужик, наконец отступив назад. — Лекарь им нужен! Вон, живоглоты демоновы, чтоб вас...

— Можешь растыкать уши, Таша, — разрешил Джеми, выслушав ораторию из пары десятков просторечных ругательств. — Зачем так нервничать, господин хозяин дома? С чего вы взяли, что мы 'живоглоты', под коими, думаю, подразумеваются эйрдали?

— А кто ж ещё, прилично одетый, посреди ночи в чужой дом врывается? — мужик возмущённо взмахнул топором. — И девчонка твоя явно давно душ ничьих не пила, вон бледнющая какая!

— Во-первых, на дворе уже почти утро, а во-вторых, Таша больна! Я же сказал, нам нужен лекарь!

— Да конечно! Вам стоит только из-за стенки этой выйти, тут вы и...

Топор озадаченно застыл в полузамахе.

Видимо, его обладатель всё же сообразил, что 'живоглоты' стенку воздвигли сами, ушли за неё добровольно, а высовываться, чтобы устроить обитателям дома 'тут вы и', как-то не спешат.

— И что здесь творится?

Таша обернулась.

С порога спальни на место действия довольно-таки скептично взирала молодая женщина. Высокая, изящная, точёная, как статуэтка драконьей кости. В глазах растаяли лепестки незабудок, волосы в робкой рассветной мгле отблескивают золотом; на висках серебринки седины — странно даже, откуда, она ведь так молода...

Крик женщины на кровати стих так быстро, словно ей пригрозили плетью.

Мужик робко опустил топор.

— Да вот, — проговорил он даже как-то заискивающе, — ввалились невесть откуда и твердят, что не эйрдали. Лекарь им, мол, нужен. Кто они, а, мам?

'Мам'?..

Незабудочный взгляд наконец удостоил ребят своим безраздельным вниманием. Скользнул по Джеми, задержался на Таше. Потом — на её глазах.

А следом женщина кивнула ей как-то... понимающе, что ли? Так, неожиданно встретившись за сотни миль от дома, приветствуют друг друга земляки. Так приветствуют своих.

Потому что своих оборотни узнавали всегда: если не по запаху, то по глазам.

'Люди могут счесть тебя человеком, — вспылил в памяти мамины слова. — Но мудрый оборотень всегда увидит кошку в твоих глазах'.

— Они не эйрдали, это точно, — проговорила женщина. — Обычные люди... почти. Отложи топор, Лир, так и зашибиться ненароком можно. Как и зачем вы к нам пожаловали, ребятки?

Она сказала это почти ласково — но не ответить рискнул бы только самоубийца.

— Мы пришли через зеркало, — смущённо отрапортовал Джеми. — Нам нужно было срочно попасть в Пвилл.

— Вот как, — её тонкая бровь чуть изогнулась. — Откуда и почему именно сюда?

— Из Белой Топи. Мы сами не знали, что сюда попадём, нас сюда направили.

— Кто направил?

— Отец Кармайкл.

Показалось — или она действительно в лице изменилась?..

— Хм, — изрекла женщина.

— Арон Кармайкл, — прошептала Таша, повиснув на Джеминой руке: всё вокруг плыло в странном мареве. — Дэй. Просил сказать, что мы от него.

— Волосы русые, почти тёмные, — решил помочь Джеми, — глаза светлые, цвет меняют. Где-то за тридцать, и такой... э... стройный.

Женщина провела указательным пальцем снизу вверх по переносице.

— Не помните? — отчаянно спросил Джеми.

— Конечно, помню, — с неожиданной усмешкой откликнулась хозяйка дома. — Прекрасно помню.

— Ещё б не помнить! — в голосе её сына просквозило внезапное благоговение. — Да мы с Мэл на него до конца дней своих молиться будем! Верно говорю, Мэл?

Женщина на кровати — видимо, Мэл, — перекрестилась; и у Таши возникло смутное подозрение, каким образом Арон познакомился с обитателями этого дома.

— Как есть верно! — торжественно подтвердила Мэл. — Если б не он, лежать бы нашей Кирочке сейчас в земле сырой! У ней пуповинка при родах вокруг шейки трижды обернулась, бабка повивальная только руками развела...

— Мы с Мэл в слёзы, а мама за целителем побежала. — Лир прочувственно грохнул топор на пол под кроватью. — А святой отец в ту пору, слава Богине, проездом в Пвилле был, и, слава Богине, случайно ей по дороге встретился... у него на руках наша Кирочка свой первый крик и издала.

Ну да.

Как я и думала.

Мать Лира в задумчивости накручивала на палец прядь медовых волос.

— Как он меня убедил, что сможет помочь, — проговорила она, — до сих пор понять не могу...

— Не вы одна, думается, — пробормотал Джеми.

— ...но, наверное, до конца жизни не расплачусь за то, что убедил. — Женщина чуть улыбнулась. — Что ж, я Тальрин Ингран. Это мой сын Талир и Мэлли, его жена. Вас как величать, молодые люди?

Молодые люди послушно представились. Предусмотрительно добавив после 'Таши' и 'Джеми' фамилию 'Кармайкл'.

Тальрин прищурилась:

— Выходит, вы его...

— Дети, — хором подтвердили они.

В конце концов, посвящать госпожу Ингран в тонкости неродственных связей их дружной компании было бы слишком долго.

— И Арон вас...

— Да, усыно...

— ...доче...

— ...рил. — Джеми в панике подхватил Таша, почти осевшую на пол. — Можно мы у вас побудем, пока отец не подъедет? Таше очень плохо.

Казалось, Тальрин это удивило.

— Арон тоже прибудет сюда?

— Должен к вечеру быть.

Хозяйка дома кивнула: со странной улыбкой, на миг словно солнышком озарившей её лицо.

Впрочем, к сыну она обернулась уже без улыбки

— Лир, постели девочке в детской, — велела она. — Значит, вам нужен лекарь?

— Да, и срочно!

— Идём, я вас провожу.

— Мам, рано ещё...

— Ничего, разбудим.

На этом месте Таша со спокойной душой провалилась во тьму бессознательности.

...кап...

...кап.

Она одна во тьме. Сидит на краю обрыва в никуда, и с кончиков её пальцев капает вода, слезами срываясь во мглу.

...кап...

Вода с мелодичным звоном разбивается о незримое дно.

Откуда вода? Дождя ведь нет...

...кап.

Она поднимает руку.

Она смотрит на свою ладонь.

Она смотрит во всепоглощающий мрак: сквозь прозрачную плоть и хрустальные кости, сквозь бесцветную кожу, обращённую льдом — который тает, тает...

— Таша!

Кончики пальцев уже исчезли, обращённые в водяную пыль.

Она растает, и всё закончится.

— Таша, проснись!

Навсегда...

...в черноте...

Таша всё же разомкнула веки. Села, глотая воздух.

Чуть не боднув Джеми, с беспокойством нависшего над ней.

— Тихо, тихо, — он успокаивающе поднял руку с большой глиняной кружкой. — Плохой сон?

Она лежала на перине, постеленной на пол. В просторной светлой комнате в сиреневых тонах: должно быть, детской, судя по игрушкам, деревянной лошадке-качалке и маленькой кроватке с тюлевым балдахином. Каждое движение глаз отзывалось в затылке тупой ноющей болью.

Плохой сон. Просто сон.

Просто?..

Почти неосознанно Таша вскинула руку. Отвела в сторону, чтобы сияние витражного светильника, стоявшего на тумбочке, было за её пальцами. Пригляделась.

И увидела разноцветные стёклышки, оплетённые бронзовой оправой.

Сквозь свою ладонь.

Значит, всё-таки не просто...

Странно, но она не испугалась. Откровенно говоря, она вообще ничего не почувствовала. Лишь медленно повернула голову: успев заметить взгляд Джеми, прежде чем тот отвёл глаза.

Затравленный взгляд провинившегося щенка.

— Лихорадка, значит, — очень тихо сказала Таша. — С которой лучше не шутить.

Джеми убито молчал.

— Может, всё-таки скажешь мне правду?

Мальчишка нерешительно пожевал губами воздух.

И жевал ещё долго.

— Эта тварь ранила тебя. Ты кусала её, — наконец выдохнул он. — А в крови всех рейтов содержится очень редкий и очень опасный яд... с момента отравления до наступления развязки проходит не более суток.

— И развязка — смерть? — Таша спросила это по-прежнему без страха.

— Нет. Хуже.

Она просто смотрела, ожидая пояснений.

Заставив Джеми судорожно сглотнуть.

— Жертву затягивает... на ту сторону, — прошептал он. — И она становится... таким же рейтом, как тварь, отравившая её.

Даже сейчас она ничего не почувствовала.

Возможно, потому, что уж слишком безумно это звучало.

Я — висп?..

— Значит, я стану виспом? — уточнила Таша со сверхъестественным спокойствием.

— Нет! Конечно, нет! — Джеми впихнул ей кружку, и опаска в его взгляде сменилась облегчением: видимо, он ожидал куда более бурной реакции. — Я ведь приготовил противоядие!

Таша машинально вдохнула исходящий от напитка пар. С трудом сдержала рвотную потугу.

Ну да, чего ещё ожидать от пойла с пальцем мертвеца...

— И это нужно выпить?

Больше вдыхать носом она не решалась.

— На вкус оно ещё хуже, чем на запах, — мрачно признался Джеми. — Не тяни. Чем скорее выпьешь, тем лучше.

Таша выдохнула. Зажала нос двумя пальцами. Сделала глоток.

Зелье так и не дошло до желудка, миг спустя вернувшись в горло — но Джеми бесцеремонно зажал ей рот.

— Не смей! Глотай, живо! Пей всё до капли, а не то...

Таша, давясь, проглотила. Передёрнулась.

Глубоко, отчаянно вдохнула, гася тошноту.

— Не пробовала, конечно, но почему-то кажется, что навоз приятнее на вкус, — пробормотала она, когда Джеми отнял ладонь от её губ. — Сплюнуть хоть можно?

— А толку-то? Ещё вон сколько, — философски заметил Джеми.

Таша понимала: кружка повинна лишь в том, что гончар сделал её довольно-таки большой.

Однако это не мешало ей смотреть на глиняное изделие с ненавистью.

Надо, Таша. Так надо.

По-другому никак...

— Пей, — решительно сказал Джеми. — Потом сладенькое принесу. Запить.

И Таша выпила. Сквозь невыносимую тошноту, костеря последними словами питьё, Джеми, виспа и всё на свете, но выпила. А когда откинулась на подушки, глубоко дыша, чтобы не стошнило, Джеми торопливо выбежал за 'сладеньким' — и вернулся с ещё одной полной кружкой.

На сей раз напиток отдавал мятой. Он действительно был сладким.

— А вкусно, — признала Таша, жадно сглотнув последние капли. — Что это?

— Да так... чай. С настойкой сон-травы.

Дурнота, поднимаясь от желудка, медленно расползалась по её телу.

— Зачем?..

— Следующие несколько часов будут не самыми приятными в твоей жизни. — Джеми заботливо поправил ей одеяло. — Будет лучше, если ты проведёшь их во сне.

Таша даже не успела ответить, прежде чем её мир захлестнула темнота.

Проснулась она, казалось, всего минуту спустя. От ощущения, что что-то не так.

Что-то... изменилось.

— О, вы плоснулись!

Таша посмотрела на свою руку, лежащую рядом с лицом: успокаивающе непрозрачную. Скосила глаза — туда, где на стульчике рядом с периной сидела маленькая светловолосая девчушка в белом платьице. Она с любопытством разглядывала гостью кукольно-голубыми глазами.

— Ты... Кира?

С Ташиных губ сорвался хриплый шёпот, но девочка весело кивнула в ответ.

— Дядя Джеми велел мне следить, когда вы плоснётесь, — важно добавила она, не утруждая себя попытками выговорить букву 'р'. — Он сказал бусе, что вы весь день будете спать, а когда плоснётесь, то святой папа уже плиедет.

— Бусе?

— Моей бусе Тальлин. А вы что, её не видели?

— Видела. — Таша смотрела на девочку долгим, рассеянным взглядом, отказывавшимся как следует фокусироваться. — Ты на неё похожа.

— Плавда? — Кира радостно улыбнулась трогательной беззубой улыбкой. — Вот и буся так говолит.

Таша слабо улыбнулась в ответ.

— Ты ещё на кое-кого похожа. У меня есть сестра, вот когда она была маленькой, как ты...

...сестра?

Воспоминание о Лив всплыло будто сквозь туман. Без тоски, без боли, без нежности.

Без чувств.

Таша попыталась понять причину этого, но её отвлёк голос Киры.

— Тётя, а вы ведь не умлёте?

Она вздрогнула. Сощурилась, пытаясь разглядеть девочку, почему-то терявшуюся в невесть откуда взявшейся туманной дымке.

— Почему ты так говоришь?

Мысли путались, мешались, мельтешили...

— А дядя Джеми так сказал. Они с бусей лазговаливали, пока вы спали, и думали, что я тоже сплю, а я не спала. — Кира поболтала ножками. — Буся сплосила его, что с вами, а он сказал, что вы должны были стать кем-то нехолошим, а тепель не станете. Но плотивоядие помогает только от того, чтобы вы им не стали, а от смелти — нет, а как спасти вас от смелти, он не знает!

Ничего не болело. Во всём теле была какая-то необыкновенная лёгкость, необыкновенная...

Ненормальная.

Джеми, ты солгал...

Не было ни страха, ни удивления. Лишь светлая туманная мгла.

— Арон!

Мгла, мягко и вкрадчиво обволакивавшая её осознание.

— Арон...

Где он? Почему не здесь?..

Таша скользила в белую мглу по золотому лучу, сплетавшемуся со светом, лучившимся сквозь цветные стёклышки. Скользила быстро и бесконечно долго, теряясь в исчезнувшем времени.

В завораживающую, затягивающую пустоту.

...закрой глаза и спи...

...спи, ведь так будет легче...

Он не пришёл.

...спи, и ты забудешь о нём...

...просто закрой глаза, просто усни...

— Нет, Таша, не уходи!

Кто-то окликнул её по имени. Далёкий голос, очень далёкий: словно из прошлой жизни, из другого мира...

— Таша, смотри на меня, смотри на меня, слышишь?

Поздно. Мгла не расстанется с ней, не отпустит её...

...никогда.

И стала тьма.

Светловолосая девушка обмякла на руках мужчины в чёрных одеждах. Откинула голову, разметав волосы по дощатому полу просторной комнаты в сиреневых тонах.

И свет лампадки разбился в тусклом серебре её неподвижных безжизненных глаз.

...тьма.

Бархатисто-чёрная, беззвёздная, без разделения неба и земли. В них не было необходимости: здесь не существовало ни пространства, ни времени.

Она стояла во тьме — и не боялась. В этой тьме ничего не таилось. В ней не было добра или зла. Тьма была выше этих понятий.

...она когда-то боялась темноты?

Здесь не было страхов. Здесь не было памяти.

Здесь был только покой.

А впереди сиял чистый, ослепительно белый свет. Не холодный, не тёплый, не рассеивающий тьму. Она чувствовала, как он струится мимо, лаская руки, играя бликами в её зрачках — и, сколько ни смотрела, глаза не привыкали к нему.

Свет сиял в зеркале. По крайней мере, ей проще было думать, что это зеркало. Прямоугольное, чуть выше человеческого роста, ничего не отражавшее. Походившее на дверной проём.

А потом она услышала голоса.

...иди ко мне...

— Кто здесь?

...иди...

Голоса...

Зовущие — из света.

...иди к нам, и больше никогда не будет боли...

Множество голосов, сливающихся в один.

...ни боли, ни печали, ни тревог...

Она не чувствовала, что двигается — вернее, не делала ничего для этого, — но двигалась. Вперёд, к свету.

Это тоже её не пугало. Откуда-то она знала, что так надо, что так правильно.

...один лишь покой...

Она была уже у самой черты. Протяни руку — и коснёшься бесстрастного белого сияния. Сделай шаг — и исчезнешь в нём.

Это она тоже знала. Откуда-то.

И это тоже не пугало.

...навсегда...

Она закрыла глаза, готовясь утонуть в неизвестности.

Когда кто-то удержал её за руку.

— Таша, стой.

Голос был незнакомым. Или забытым?..

— Таша, не уходи. Останься.

...не слушай его, не слушай...

...не его дело...

— Нет, моё.

Свет влёк её вперёд.

Пытался увлечь.

...какое тебе дело до её жизни?

— Я никому её не отдам. Даже тебе.

...она заслужила покой...

— Она видела слишком мало, чтобы уходить.

...ей было бы легче уйти сейчас...

— Не всегда правильно то, что легко.

...она видела столько боли...

— Да.

...и по твоей вине...

— Да.

...ты не мог её уберечь...

— Да.

...а рано или поздно — итог будет один, так не всё ли равно...

— Нет. Смерть есть плата за жизнь. Боль есть плата за чувства. За право быть людьми, быть — живыми. И, умирая, мы помним жизнь, которую прожили, и жизнь, которую подарили другим. Да, за смертью боли нет, и чувств, что ранят, тоже. Но там нет и другого.

...цена слишком высока...

— Нет. За наши слёзы и нашу боль нам сторицей воздаётся. Мы живём, страдая, но живём, и отдаём себя тем, кого любим. Отдаём любовью, и получаем в ответ — любовь. И боль наша — от любви: потому что теряем. И, как бы дорога ни была цена, получаем мы всегда больше. Только не всегда это понимаем и помним.

...но в твоём мире столько гнили, столько мрака, столько зла, несправедливости, грязи...

— Нет. Тени видны лишь на свету. Зло неотделимо от добра, боль — от счастья, мрак — от солнца. Сколько бы вокруг ни было грязи, рядом мы всегда можем найти красоту. То, к чему стоит стремиться, то, ради чего стоит жить. Нужно лишь не опускать руки — никогда. Идти дальше. И делать всё, чтобы каждый новый день стал чуточку лучше, чем он есть.

Голоса шумели взволнованным прибоем темноты.

...время...

— Делать выбор.

Он разжал пальцы.

...тьма или свет...

...боль или покой...

— Жизнь или смерть.

...выбирай...

— Выбирай, Таша.

Ослепительный свет плескался перед ней.

Время узнать, чего ты хочешь на самом деле...

Она обернулась. Тьма растворяла черноту его одежд, скрывала черты, размывала лицо; лишь глаза сияли небесной ясностью.

— Ради того, что связывает нас, — тихо сказал он, — останься. Идём со мной. Прошу.

Он смотрел на неё и ждал, пока впереди манил и затягивал омутом вечный свет. Так близко, так заманчиво близко...

Тогда она и сделала выбор.

Она отвела взгляд от человека за спиной. Повернулась лицом к белому сиянию.

Она посмотрела на свет, впитывающийся в её зрачки.

А потом шагнула назад.

Всего один шаг — но почему свет тут же отдалился, так быстро, так стремительно, превращаясь в крохотную точку...

И исчезнув: вместе с голосами.

Оставив их в тихой, непроглядной, абсолютной тьме.

Чьи-то руки коснулись её плеч. Тёплые, надёжные. Живые. Она позволила обнять себя, прижалась к нему спиной, широко раскрытыми глазами вглядываясь во мрак.

Как вдруг услышала ещё один голос.

— О чём молить тебя, чего просить у тебя...

Ломкий, чуть дрожащий, очень далёкий мальчишеский голосок. Не бесплотная часть многоголосья, не вкрадчивый потусторонний зов.

— Посмотри мне в душу и дай ей то, что мне нужно...

Он доносился — неожиданно — снизу.

Из темноты под их ногами, вдруг обернувшейся бездной.

— Ты одна знаешь всю высоту радости, весь гнёт горя...

Они стояли на краю воздуха, над бездонной пропастью, теряющейся во тьме.

— Услышь же меня, Пресветлая, в час нужды...

...но зато появилось хоть какое-то направление, верно?

— Готова? — спросил он.

Она кивнула, без слов поняв, что нужно сделать.

И шагнула вперёд.

И полетела вниз, вниз, не то падая, не то паря. В какой-то момент поняла, что смотрит на виднеющийся впереди свет — не белый и бесстрастный, как у зеркала, а мягкий, золотистый, тёплый, словно солнечный луч. Он надвигался плавно и стремительно, замещая тьму, заполняя собой всё: вот уже совсем близко, вот сейчас они упадут в него, сейчас...

Но свет вдруг дрогнул, мигнул и уменьшился в размерах. Из всеобъемлющего став странной формы — яркий квадрат с разноцветным сиянием, размытым вокруг.

А затем Таша осознала, что уже никуда не летит, а лежит и смотрит на витражный светильник, горящий на тумбочке.

Понимание, что ей не хватает воздуха, пришло с запозданием. Одновременно с тем, как вернулась память, заставив вдохнуть так глубоко и жадно, как никогда в жизни.

Следом — услышать, как осекается на полуслове мальчишеский шёпот, и выдох, полный радостного облегчения.

Краем глаза Таша увидела, как Джеми размыкает руки, соединённые в молитвенном жесте. Поняла, что лежит на руках у Арона, а тот сидит на полу, прислонившись спиной к детской кроватке. Не пытаясь встать, повернула голову, глядя, как жизнь возвращается в серо-голубые глаза.

Наконец Арон моргнул, и опущенный взгляд его стал осмысленным.

— Ты в порядке? — хрипло спросил он.

— Да.

— Точно? Всё хорошо? Ты можешь двигаться?

— Двигаться...

Она невольно улыбнулась.

Я жива. И он рядом.

Казалось, если бы она в этот миг захотела — могла бы полететь.

Он всмотрелся в её глаза, будто искал в них что-то. Потом, прижав к себе, коснулся губами её лба.

— Почему ты шагнула назад?

Огонёк светильника мерцал в странном радужном мареве. С чего она радуется и плачет, как дура?..

Таша сморгнула, и улыбка вновь осветила её лицо.

— Потому что за таким, как ты, я пошла бы на край света.

* * *

Он бросил зеркальце на стол, и эхо исказило звонкие хлопки его аплодисментов.

— Браво, браво, — изрёк он. — Я почти готов прослезиться.

— Это было рискованно, хозяин, — в голосе Альдрема слышался даже не намёк на осуждение: призрак намёка. — Она ведь действительно могла умереть. Она уже умерла.

— Ну извини, извини. Висп и правда вышел экспромтом... даже меня заставил поволноваться. Но я был рядом. На самый крайний случай. — Он рассеянно указал на пустой бокал. — А висп хорошо вписался в план. Даже его в ментальной битве одолел, надо же... и это испытание определённо сблизило их побольше тех, что подкидывал я.

— Однако она всё же умерла.

— О, вот насчёт этого я как раз не волновался. Рядом с ней лучший целитель во всём Аллигране, всегда готовый вытащить её из-за грани. А потеря одной сущности — не так и страшно. Сам знаешь.

— А если бы он не успел?

— Ради неё? Не мог не успеть. Я контролировал ситуацию.

— А всё-таки? Если бы что-то случилось по дороге?

— За которой следил я?

— Если бы он ехал дольше, чем...

— Пришлось бы явиться перед его светлы очи, чтобы открыть портал в Пвилл и запихнуть его туда, только и всего.

— Порушив всю игру? И вы пошли бы на это?

— Альдрем, не глупи. В этой игре есть то, что для меня бесценно, и тебе прекрасно известно, что именно.

Слуга, вздохнув, шевельнул кистью.

К ещё не утихшим отзвукам голосов примешался звон наливающегося бокала.

— Думаете, игра выгорит? — невзначай заметил Альдрем. — Ей и шагу не дают без разрешения ступить.

— Всю её жизнь кто-то решал за неё. Ей не позволяли делать самостоятельных шагов. Она к этому привыкла и охотно принимает роль ведомой, но... но.

Он улыбнулся своим мыслям.

Он уже успел подзабыть, как это пьянит... игра. Помимо основных шагов, просчитанных и рассчитанных, костяка, так сказать, есть ещё и маленькие решения самих игрушек. Отношения между ними. И вот тут-то — азарт, непредсказуемость...

Он определённо скучал по всему этому. Просто благополучно забыл. Вернее, не считал таким уж существенным.

Хотя, быть может, всё дело в том, что это особый случай.

— Интересно, как там моя наёмная четвёрка, — произнёс он вслух. — В компании кэнов, конечно, не особо заскучаешь, но...

— Думаю, им не особо нравится безвылазно сидеть в съёмной квартирке в Пвилле, — закончил Альдрем.

— Они должны быть рядом, когда начнёт закручиваться финал. И не так уж безвылазно они сидят. Учитывая, что я оплачиваю их вылазки до таверны.

— Могли бы быть и поскромнее. На пятьсот золотых можно годы каждодневно кутить, и ведь это только аванс. — Альдрем почти нахмурился. — Если б они остались живы, чтобы получить остальное, конечно.

— Может, я их и не уберу. Не всех, по крайней мере. — Он пожал плечами. — Посмотрю. По настроению.

Альдрем помолчал.

— Значит, вот они и в Пвилле, — сказал слуга.

— Я знал, что кое-кто не удержится от визита к старым знакомым.

— И неужели кое-кто не заметит, что наёмники уже в городе?

— Конечно, заметит. И поймёт, что близится финал, и поймёт, к чему приведёт отъезд из Пвилла. Вернее, что за ним последует. Так что нашим детишкам уже некуда бежать. И кое-кто будет тянуть с отъездом до последнего... забыв о том, что не он один может принимать решения.

Он отставил бокал. Подался вперёд, снял с подставки кочергу. Пощекотал угли.

Принцесса в беде... он старался окружить её декорациями под стать, высшие силы немного помогли — а в итоге декорации превзошли его ожидания. Смертельные опасности, прекрасный спаситель, преданные рыцари, верные друзья. Конечно же, злодей: таинственный, ужасный, беспощадный.

Каким же ещё он может быть.

Славная всё же выходит сказочка. Пусть и страшноватая. Даже жаль немного будет рушить ту её часть, что стала принцессе дороже всего.

И так скоро.

— Скоро она взбунтуется, Альдрем. И тогда, собственно, появлюсь я. — Он смотрел, как от чугунных прикосновений головёшки заливаются золотистым румянцем. — Первый же самостоятельный шаг её погубит.

— Вы уверены, что она захочет бунтовать?

Он задумчиво крутанул кочергу в пальцах.

— Захочет. Уже хочет, просто не понимает. К тому же рядом с ней этот мальчик, здравомыслящий, к счастью. И когда она будет готова понять...

Его губы истончила мягкая улыбка.

— Тогда я ей помогу.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ТРИДЦАТЬ ТРИ НЕСЧАСТЬЯ*

(*прим.: отсылка к серии книг Лемони Сникета)

Таша жестом фокусника подкинула Джеми тёмного принца.

— Его Высочество!

Тот тяжело вздохнул. Он успешно отбился козырями от влюблённого паладина и крещёной королевны; теперь у него остался только тёмный король — козырный — и всякая мелочь.

Брать или не брать? Не хочется, но короля жалко. Да и карты все хорошие, картинки, а у Таши ещё четыре...

— Помог бы, — прошептал Джеми.

— Ещё чего. Развивай самостоятельность, братишка, — поучительно ответил Алексас.

Он снова вздохнул.

Мужественное пригрёб карты к себе.

— Моё.

И остолбенел, когда Таша эффектным веером кинула на одеяло четыре восьмёрки.

— И никакого обмана, — констатировала она.

— Откуда?!

— Забыл, как сам мне их всучил несколько конов назад? Ну а я заботливо приберегла их для тебя... и вот ты опять в болванах.

Джеми понуро наблюдал, как невыносимое создание королевской крови довольно жмурится, потягиваясь с кошачьей грацией. Видно, лицо у него было совсем унылое — Таша ободряюще хлопнула его по плечу, прибавив:

— Фигурально. Ты вообще ведь жутко умный, просто в картах не везёт... а яд виспа точно был только в крови? Тебя ведь тоже ранили.

— Не сказал бы, что попытка утешения и переведения темы блещет особой тонкостью, — высказался Алексас.

— Если б он был и в щупальце, я бы уже об этом узнал, — проворчал Джеми, не желая признавать, что он всё равно польщён. — Ещё разок?

— Не хочу терзаться совестью, обыграв тебя в седьмой раз.

Таша зевнула. Вдруг разом погрустнела, уставившись в одну точку: видно, вновь вспомнив о том, от чего Джеми так старательно её отвлекал.

То, что возвращение с того света имеет свою цену, Джеми знал. Проход за грань всегда забирал часть тебя. Обычные люди расплачивались частью своих воспоминаний. Оборотни — одной из своих личин.

Таша потеряла первую. Детскую. Кошку. На взгляд Джеми, ничего катастрофического в этом не было: воспоминания куда дороже.

Впрочем, он понимал, что у его принцессы на этот счёт другое мнение.

— Впрочем, яд может быть замедленного действия, — торопливо произнёс он. — Кто его знает, этого виспа.

Молчание.

— С другой стороны, — не дождавшись ответа, бодро заговорил Джеми, — если даже меня сейчас травит неизвестный яд... что весьма сомнительно, учитывая, что моя лодыжка полностью зажила... то противоядие от него тоже неизвестно. — Он аккуратно сложил колоду. — Так что мне остаётся лишь смириться со своей горестной судьбой.

Таша продолжала молчать. В этом молчании слышно было, как посвистывает на кухне чайник и мелодично звенит посуда: Мэл и Тальрин мыли тарелки перед вечерним чаем. Где-то гнусаво блеяли козы, топор во дворе отстукивал бодрый маршевый ритм. Джеми искренне надеялся, что Лир рубит дрова, но когда хозяин дома работает мясником, ожидать можно чего угодно.

В 'болванчика' они играли, сидя на Ташином тюфяке. Кира, болтая ножками, наблюдала за ними с кровати. И если девочка находилась в детской по праву владелицы, а Таша лишь потому, что Арон второй день не позволял ей надолго вставать, то Джеми самым позорным образом прятался.

От Тальрин.

О своём кольце он вспомнил лишь на следующее утро после прогулки его спутников в мир иной. Увидел, что рядом с хозяйкой дома руны расцветают весёлой зеленью — и, обругав себя за рассеянность, ретировался в детскую, вышмыгивая оттуда лишь в случае крайней нужды. Алексасу приходилось не слаще: семейству Ингран решили не докладывать о раздвоении личности одного из гостей, так что его время почти целиком тратили на сон. Что, естественно, не прибавляло Алексасу расположения духа.

В общем, пребывание в этом доме братьям по душе не приходилось.

— Вышел бы, — отстранённо проговорила Таша: в который раз за эти пару дней. — Не думаю, что ты привлекаешь госпожу Ингран в качестве потенциального обеда.

— Зато она меня привлекает, — буркнул Джеми. — В качестве потенциального объекта для избавления мира от порождений Мирк.

— Джеми, это глупо, ненавидеть любого оборотня, — её голос окрасила усталость. — Передай мне чашку, пожалуйста... ага, спасибо. Что тебе сделала Тальрин?

Он прекрасно знал, что ответом отдавит принцессе и без того кровоточащую мозоль — но промолчать не мог.

— Она оборотень.

— Я тоже оборотень, — усталость в её голосе уступила место печали. — И мы с тобой, кажется, уже пришли к выводу, что оборотень оборотню рознь. А если бы Кира пошла в бабушку, она сейчас для тебя тоже была бы 'потенциальным объектом'?

'Потенциальный объект' как раз ослепительно улыбнулся с кровати: во весь свой беззубый рот.

— Маленькие все хорошенькие, — упрямо проворчал Джеми. — Истинные борцы с нечистью не щадят никого. Милые волчата вырастают в злых матёрых волков. Чем меньше крови они успеют пролить, тем лучше.

Сейчас эти аргументы даже ему самому казались весьма неубедительными.

Забавно, что когда-то он свято им верил. Когда оборотни для него были только рисунками и строчками в книжках.

— Вот болван! — Таша, не сдержавшись, отвесила ему подзатыльник. — Ты что, действительно готов убить ребёнка?

Джеми следил, как она встряхивает ушибленной ладонью. Потом отхлёбывает чай, опасно взволновавшийся меж глиняных стенок, глядя на него поверх кружки с сердитым блеском в глазах.

Ничего. Пусть лучше злится, чем грустит.

— Я никогда не встречал оборотней. До вас. До тебя, — угрюмо сказал он, машинально покручивая кольцо на пальце, чувствуя, как саднит затылок на месте её удара. — А мне всю жизнь внушали, что вы — нечисть. Звери, дикие и хищные. И то, что в человеческом облике вы разумны, лишь делает вас опаснее. Я жил с этим шестнадцать лет. Как думаешь, можно переменить свои убеждения за пару дней?

Таша, не торопясь, маленькими глотками допивала чай.

— Весь вопрос в том, — наконец сказала она, — хочешь ли ты их переменить.

Ответить Джеми не успел: именно в этот миг щёлкнула дверная ручка.

— Добрый вечер, дети мои, — торжественно молвил Арон, ступая в комнату.

То, что при его появлении Таша улыбнулась, порадовало Джеми даже больше, чем представившаяся возможность сменить скользкую тему.

— Добрый! — жизнерадостно откликнулся Джеми. — Что нового, святой отец?

Дэй, скрестив руки на груди, прислонился спиной к стене.

— Кира, тебя бабушка зовёт, — дождался, пока девочка жизнерадостно упрыгает из комнаты, и лишь тогда ответил, — да так, ничего из ряда вон выходящего.

— Что, неужели некого больше выручать из передряг, лечить и воскресать? — деланно изумилась Таша.

К удивлению Джеми, дэй посерьёзнел.

— Как раз наоборот. Похоже, нам предстоит поохотиться за привидениями.

Это удивило Джеми ещё больше.

Но Таша, конечно же, первой задала рвущийся на язык вопрос.

— В смысле? — озадаченно уточнила она.

— Прогуливаясь по городу, я по счастливой случайности встретил юную племянницу герцога, которая как раз искала меня.

Узнав, что в маленьком Пвилле находится усадьба самого герцога Броселианского округа, Джеми тоже сильно удивился. На пару с Ташей. Герцоги были третьими по важности персонами в королевстве; возглавлял правящую верхушку, естественно, Его Величество, его наместниками были князья, управлявшие провинциями, а наместниками князей — герцоги, правившие округами.

Немудрено, что Таша решила узнать побольше об этом удивительном явлении от Мэл, на пару с Джеми подвязавшись помочь ей с ужином... ну и невзначай заведя разговор.

'Каким ветром герцога в наш городишко занесло, говоришь? Так летняя резиденция у них здесь, — охотно ответила невестка госпожи Ингран, чистя картошку. — Её ещё какой-то прадед нынешнего герцога отгрохал, род у них ого-го какой древний! Но Его Светлость, господин Орек Норман, здесь уже третий год живёт постоянно. С женой и племянниками. В юности-то он в Арпагене обосновался, столице провинции нашей. А как жену у него убили, перебрался сюда... угу, убили, свет ей небесный. В то время Его Светлость ещё и герцогом-то не был, герцогствовал брат его старший, Валдор. Да только он тоже умер, и жена его вскоре, а дети сиротками остались, вот Орек и взял над ними опеку. А почему сюда перебрался? Ох, ребятки, это вы не меня спрашивайте...'

— Племянница герцога? — переспросил Джеми. — И зачем вы ей понадобились?

— Не ей, а герцогу, — ответил дэй. — Я когда-то помог его старшему брату расследовать одно деликатное дело, связанное с расхищением казны. Ореку сказали, что я в Пвилле, и семья Норманов решила обратиться ко мне за помощью.

— М, — промычал Джеми, ещё толком не зная, как к этому отнестись. — И... кто, где, когда?

— Оно приходит в усадьбу герцога каждое полнолуние. Четыре ночи подряд. Служанка заметила его три месяца назад: отражение силуэта в оконном стекле, похожее на сгущённое лунное сияние. Девушка заорала так, что перебудила весь дом. И хорошо, что перебудила... с такой раной она не дотянула бы до утра.

— Призрак её ранил? — Джеми лихорадочно пытался вычислить, с кем предстоит иметь дело.

— Можно и так сказать. Услышав крик, он исчез, а потом девушка услышала в своей голове женский голос и ощутила жуткую боль в висках. Она заметалась, сшибла стоявшие у стены рыцарские доспехи, и те рухнули на неё. К несчастью, доспехи принадлежали прадеду герцога, и для пущей реалистичности в латную перчатку решили вложить его любимый кинжал. Без ножен.

Симптомы, хорошо знакомые по талмудам о нежити и нечисти, Джеми опознал мгновенно.

— Призрак пытался проникнуть в её сознание, — авторитарно заявил он. — Занять её тело.

— Именно.

— А служанка жива? — забеспокоилась Таша.

— Жива, жива, — кивнул Арон. — Заикой только осталась... Следующей ночью герцог и его племянник Леогран решили устроить призраку очную ставку. Тот охотно на неё явился и сходу попытался занять тело герцога, однако почему-то не смог этого сделать. Тогда призрак исчез, напоследок полыхнув такой яркой вспышкой, что оба несколько дней ничего не видели.

Ага, подумал Джеми. Дело проясняется.

— Ты опять кусаешь заусеницы! — возмутился Алексас. — Они не только твои, между прочим!

— Прости, задумался. — Джеми поспешно отнял руки ото рта. — М... на герцоге и его племяннике были кресты?

— Совершенно верно.

— А служанка креста не носила, за что и поплатилась. — Джеми встал: ему всегда легче думалось на ходу. — Хотя ей крупно повезло, что всё закончилось подобным образом. Когда такой призрак покидает временное тело, сломленный разум истинного владельца чаще всего уже не вернуть.

— Такой призрак? — уточнила Таша.

— Задержавшаяся душа. Визуальная стадия развития, — уверенно ответил Джеми, припоминая читанное ещё в детстве 'Слово о неупокоенных'. — Главный признак — видимость исключительно в отражениях и в свете полной луны, а также проявление сил только в полнолуние. И пока сила у него одна: занимать чужие тела.

— Зачем?

— На визуальной стадии призраки бесплотны и бесшумны. Они не могут высказать живым, что задержало их на этом свете, разве что чужими устами. Вот и приходится выкручиваться.

— А есть и другие стадии?

— Конечно! Первая — сенсорная. Присутствие духа выдают лишь ощущения и запахи. Вторая — визуальная, её я уже описал. Третья — коммуникативная: стоны, голоса и всё такое. А четвёртая — физическая, когда призрак обретает видимость и может управлять материальными предметами. — Джеми беспокойно прошёлся по комнате. — И что было дальше, святой отец?

— На лунный месяц призрак исчез. Норманы решили, что их оставили в покое, но в следующее полнолуние дух опять заявился в особняк. Встречаться с ним герцог и его домочадцы не рискнули: навешали крестов на двери и отсиживались в своих покоях. Местный пастырь провёл обряд изгнания нечистых сил, однако безрезультатно. Тогда дэй встретился с призраком лицом к лицу, но в пылу отчитки неосторожно отступил к лестнице, а когда дух повторил ослепляющий манёвр, отшатнулся и...

Джеми поморщился, вообразив картину.

— Но он жив?

— Жив, Таша, жив. Хотя прихрамывать, наверное, до конца жизни будет... в общем, герцогу больше не на кого надеяться.

— Кроме как на тебя, известного целителя и чудотворца?

— Разве что в очень узком кругу.

— Прямо-таки очень?

— Ладно, просто узком. Джеми?..

— Призрак должен быть тесно связан с герцогом. Или с его домочадцами. Такие духи не привязаны к дому, они всюду следуют за тем, из-за кого не смогли упокоиться с миром. — Джеми вопросительно взглянул на дэя. — Я могу поговорить с герцогом?

— Конечно, поговорите. Вчера призрак опять объявился в особняке, а завтра герцог ждёт всех нас к ужину. Мы погостим у Норманов, пока не укажем их беспокойному гостю на дверь... вернее, на тот свет. А заодно выждем время и попытаемся понять, чего теперь ждать от 'хозяина'.

Таша внимательно посмотрела на дэя:

— Есть вести от наших чёрных друзей?

Арон кивнул, и Джеми заметил, как девушка вздрогнула.

— Кэны бродят по лесу вокруг Пвилла, — добавил дэй.

— Но почему они не нападают?

— Видимо, пока 'хозяина' устраивает, что мы здесь.

— И мы играем по его правилам? — спросил Алексас, и Джеми почти видел, как он хмурится. — Может, нашего злого гения это и устраивает, зато совсем не устраивает меня.

— Меня тоже, поверьте, — спокойно ответил дэй, когда Джеми высказал слова брата вслух. — Но мы пока живы, и это главное.

— Слово 'пока' не особо обнадёживает, — бесстрастно заметила Таша, выщипывая шерсть с одеяла.

Арон устало пригладил волосы. Джеми не помнил, какой была причёска дэя в день их встречи, но ему казалось, что её нынешняя взъерошенность не особо подобает служителю Пресветлой.

К тому же такому, как он.

— Нам дают передышку, — негромко сказал дэй. — И я знаю, что за ней последует. Стоит нам выехать из Пвилла...

— А кто сказал, что мы будем выезжать? — Джеми поймал себя на самодовольной улыбке. — Я могу перенести нас с Ташей куда угодно, а поскольку охотятся за ней, а не за вами...

— То найдут вас, куда бы вы ни перенеслись, — оборвал его Арон. — Поймите, Джеми. Тот, с кем мы имеем дело, не отступится.

Джеми досадливо пощёлкал пальцами.

Досадовал он сразу по двум причинам. С одной стороны, не до конца верил в серьёзность ситуации. С другой — был не слишком доволен тем, что им ничего не рассказали о враге.

Конечно, дэй мог и сам ничего не знать... но в это, если честно, верилось слабо.

— Близятся решающие ходы, — продолжил Арон. — Нашим будет выезд из Пвилла. Его ответ настигнет нас по дороге... куда бы то ни было.

— Вы думаете?

— Знаю. И чем скорее мы сыграем по его правилам, тем скорее всё закончится. Так или иначе.

— Не будет никаких 'иначе', святой отец! — Джеми задорно вскинул подбородок. — Мы победим!

Мужчина взглянул на него неожиданно пристально.

Неожиданно печально.

— Наш враг очень силён. Вы уже могли это понять. И я не берусь обещать, что все мы выживем, — тихо и очень просто сказал дэй. — Но рано или поздно мы должны будем принять этот бой, и лучше вступить в него по собственной воле, а не потому, что у нас нет иного выбора.

— Как будто он сейчас есть. — Таша стиснула краешек одеяла в кулаке. — Хорош выбор: умереть сейчас или пробегав ещё пару шестидневок.

— Даже иллюзия выбора значит очень много, — серьёзно ответил Арон. — Во всяком случае, для морального настроя. А от настроя зависит куда больше, чем вы думаете.

— Бла-бла, — мрачно отозвался Алексас.

Беседу прервала Кира, радостно пропрыгавшая в детскую на одной ножке.

— Буся говолит, мне пола спать, — заявила она, — а дядя Джеми и святой папа пусть идут пить вечелний чай!

Джеми только вздохнул. Он честно пытался объяснить девочке, что надо говорить 'святой отец', но все его попытки ни к чему не привели: Кира хлопала ресницами, делала большие глаза и спрашивала — почему? Она же папу зовёт папой, а Арон тоже её папа, только святой...

— Да, Таше как раз тоже пора спать, — неумолимо сказал дэй. — Джеми, идёмте.

— Я с этой... с нейчай пить не буду! — в панике отрезал он.

К стыду своему, прекрасно осознавая всю некрасивость собственного поведения.

— Никто и не заставляет. Но вам пора перебираться на террасу.

Джеми выдохнул. Пожелав притихшей Таше спокойной ночи, послушно шмыгнул за дверь. Короткими перебежками пробравшись через кухню, смежную с террасой, которую выделили ему для ночлега — мимо хозяйки дома, следившей за ним с какой-то насмешливой улыбкой, — добрался до своего тюфячка. Лёг, уставившись в потолок, пересчитывая трещины на балках.

Широкая застеклённая терраса почти пустовала, лишь в углу стоял круглый стол и стулья, сейчас составленные один на другой. Уютно и тепло пахло нагревшееся за день дерево.

— Как думаешь, — прошептал Джеми, — всё действительно так серьёзно?

Алексас помедлил с ответом.

— Пока мы не знаем противника, судить не берусь, — откликнулся брат потом. — Но если он боится, это о чём-то говорит.

Джеми не сразу решился задать вопрос, логично вытекавший из этого ответа.

— А враг... может быть... таким же, как он? — всё-таки спросил он.

— Мне это представляется наиболее вероятным.

Слова были ожидаемыми.

Но веселее от этого не становилось.

Джеми с силой провёл рукой по волосам, ото лба до затылка, запуская пальцы в каштановые пряди, рассеянно задержав ладонь на макушке.

Умудрилась же ты, принцесса, из всех жителей королевства выбрать себе недруга...

— Но если это так, мы обречены, — сказал Джеми. Не испуганно, просто констатируя факт.

— Кто знает. Может, врагу не нужна наша смерть.

— А что тогда?

— Думаю, скоро мы это узнаем.

Джеми мрачно вздохнул.

Невольно прислушался, как в наступившей тишине кто-то на кухне с мелодичным позвякиванием размешивает чай.

— А симпатичные у тебя дети, — госпожа Ингран говорила тихо, но из-за приоткрытого окна слышно было хорошо. — Особенно Таша.

— Да. — Арон звякнул о стол опущенной чашкой.

Должно быть, уверены, что Джеми уже спит.

Или их просто не особо волнует, услышит он это или нет.

— Смотрю, ты к ней очень привязан.

— Она ведь моя дочь. — Скрип. Похоже, дэй качнулся на стуле. — У тебя тоже замечательная семья.

— Да, Лир и Мэл отличная пара. И Кира замечательная. — Звук сдвинутого табурета. — Иногда мне жаль, что они не оборотни.

— Люди — неплохие существа.

— Да, но... когда-нибудь я их потеряю.

— И будешь жить дальше. Помнить счастливую жизнь, которую провела с ними, и воспитывать уже правнуков.

Хозяйка дома ответила не сразу.

— Не умею я выбирать тех, кого любить. Не умела и не умею, — вымолвила она наконец, приправив слова невесёлым смешком. — Любить смертных... помимо сладости — невыносимая мука.

— И ты не бессмертна.

— Но живу уже в два раза дольше того, с кем когда-то шла под венец. Двадцать лет вдовой. А ведь по нашим меркам цветущий возраст. — Вздох. — И как твои дети к тебе попали?

— Встретились во время странствий.

— Давно ты их... приютил?

— Достаточно.

— Скрытен, как всегда. — Слова сопроводила дробь, выбитая чьими-то пальцами, пробежавшимися по столу. — Я думала, когда-нибудь ты будешь мне доверять.

— Я доверяю.

— Но не так, как мне хотелось бы.

— Наши желания не всегда можно соизмерить с возможностями.

Тихий перестук оборвался.

— Твоя логика невыносима. Ты можешь хоть раз поступить так, как велит тебе сердце?

— Я поступаю так изо дня в день.

— Ты прекрасно знаешь, о чём я.

Тишина.

Такая звонкая, что, казалось, Джеми мог слышать их дыхание.

— Таль, — тихо сказал дэй, — я не могу дать тебе того, что ты ищешь.

Джеми почти следил за её губами, кривящимися в горькой усмешке.

— Почему? Ты не связан обетом безбрачия.

— Нет. Но я давно отдал другой всё, что у меня было.

Её молчание хлестнуло отчаянием, как плетью.

— Ты не должна больше заговаривать об этом. Ты не должна думать об этом. — Его слова словно высекались на невидимых скрижалях. И пытаться не стоило что-то опровергнуть или изменить. — Эти мысли причиняют тебе боль, а я не хочу ранить тебя одним моим присутствием.

— Не будешь, — едва слышно ответила Тальрин. — Не буду.

— Хорошо. — Арон встал. — Спасибо за чай.

— Не стоит благодарности.

— Стоит. Хороших снов.

— Доброй ночи, святой отец.

Быстрые шаги. Хлопок дверью.

Спустя какое-то время Джеми услышал, как ложится дэй, устраиваясь в углу на кухне, на предназначенном ему тюфяке — и дом объяла сонная тишина.

— Роковой мужчина, — едва слышно произнёс Алексас.

— И ничего смешного, — буркнул Джеми. — На себя посмотри.

— Я не флиртую с девочками, которые моложе меня на о-очень много лет.

— А кто тут флиртует?!

— Никто, никто. Спи давай.

А в детской, где горела на тумбочке цветная лампадка, тоже кто-то не спал — и, разметав светлые волосы по подушке, широко открытыми глазами смотрел в потолок.

И тоже всё слышал.

* * *

— Даже интересно, почему Тальрин никто не трогает. — Джеми оживлённо оглядывался по сторонам. — Вряд ли соседи не замечают, что она не стареет.

— Она давным-давно отреклась от своего дара и поклялась не перекидываться. За неё поручился муж. А ещё в Пвилле оказались удивительно добрые люди и здравомыслящий пастырь. — Таша пнула мыском башмачка подвернувшийся камешек — Кто-то косится неодобрительно, конечно, но в общем и целом просто не обращают внимания.

— А ты откуда знаешь? Поболтали разок о своём, об оборотническом?

— Догадайся с трёх раз, а... естественно, Арон рассказал.

Пвилл представлял собой небольшой симпатичный городок, примыкавший к сосновому лесу, выкрашенный мягким золотым светом вечернего солнца. Невысокие дома кругами расходились от центральной площади, где жались друг к другу рыночные лотки.

Площади, по которой сейчас и вышагивали Таша с Джеми.

'Таша, мне не нравится видеть вас такой печальной, — заявил Алексас пару часов назад, ближе к обеду. — Хочу вас развлечь'.

'Скорее уж себя, а меня так, подкупить во избежание доноса. — Таша нахмурилась, не особо одобряя, что старший из братьев всё же решился отобрать у Джеми контроль; впрочем, в детской на тот момент они были одни. — И как же вы намерены... развлекаться?'

'Посмотреть город'.

'Арон велел нам не выходить из дому. Ждать его здесь'.

'Пока сам он неплохо проводит время, прогуливаясь по Пвиллу. — Алексас зевнул. — Бросьте, вас тоже не устраивает роль затворницы. Я же вижу'.

'Ну, вечером мы пройдёмся до особняка...'

'О да, и следующие дни проведём затворниками там. Ну же, Таша! Арон сам говорил, что в Пвилле нам ничего не грозит. А я буду хорошо себя вести, обещаю. — Заметив, что она колеблется, Алексас молитвенно сложил ладони. — Умоляю, позвольте мне встать на путь исправления, доставив вам хоть пару приятных минут'.

Таша подавила улыбку.

Потерю одной из своих ипостасей она заметила почти сразу после возвращения с того света. Вначале осознала странное чувство пустоты, того, что чего-то не хватает. Наверное, так же чувствуют себя люди, которым ампутировали руку: спросонья, ещё не разобравшись в ощущениях, но уже понимая — что-то не так.

Потом разобралась, чего именно не хватает.

В итоге — ей тоже очень хотелось отвлечься от мрачных мыслей, терзавших её после потери детской личины и всех вчерашних разговоров. В том числе подслушанных.

'А госпожа Ингран выпустит нас из дома?' — наконец спросила она.

Алексас подошёл к окну. Нарочито широко распахнув створки, улыбнулся.

'А её кто-нибудь спросит?..'

— Маленький рыночек какой-то, — заметил Джеми.

Широкие кольцевые ряды по периметру площади постепенно сужались к центру. Торговали в основном снедью, готовым платьем и тканями. Кое-где Таша заметила аптекарские ларьки и оружейные лавки.

— Не такой уж и маленький.

— В сравнении с Камнестольным — очень даже. — Джеми задрал голову. — А там что?

Проследив за его взглядом, Таша сощурилась: разглядывая верхушку чёрного камня, возвышавшегося над крышами палаток.

— Обелиск имеешь в виду? Наверняка какое-нибудь памятное изваяние в честь какой-нибудь битвы рядом с Пвиллом.

— Пойдём, посмотрим?

— Мы и так идём туда, Джеми. — Таша остановилась, придирчиво разглядывая груши на ближайшем лотке. — Только не торопи меня.

В результате недолгих раздумий и выдачи медяка одна груша перекочевала к ней в руки, однако этих раздумий оказалось достаточно, чтобы Джеми таинственным образом исчез. Предположив, что нетерпеливый мальчишка всё-таки побежал к обелиску без неё, Таша сунула грушу в сумку и двинулась вперёд. Пёстрая толпа свободно струилась мимо: для небольшого городка на рынке было удивительно многолюдно.

Притормозив у одного ларька, Таша задумчиво постучала пальцем по ящику-витрине. Десятки Таш с той стороны постучали по стеклу в ответ: здесь продавали зеркала. В простеньких берестяных оплётках и в серебре, в деревянных рамках и в золоте с камнями. Купить бы двусторонние зеркала им троим, чтобы всегда быть на связи друг с другом... но мало ли кто ещё сможет с ними связаться.

Особенно когда неведомый магистр первой степени услужливо оставляет тебе волшебное зеркало.

Мысль о зеркале, так и лежащем в кармане сумки, всколыхнула в душе странную смесь тревоги и неясного предвкушения.

— Чем-нибудь помочь, лэн? — спросил торговец.

— Нет, спасибо. — Таша отвернулась от своих отражений. — Я просто смотрю.

И мельком улыбнулась: на другой стороне ряда манил запахом свежей бумаги книжный ларёк.

Вскоре она уже копалась в книжных стопках, а пожилая продавщица зорко следила за ней из-за толстых стёкол круглых очков.

— Сколько? — спросила Таша, взяв в руки очередной пухлый томик. Охранные руны на обложке кольнули пальцы: книги в ларьках зачаровывали, и тот, кто пробовал отдалить неоплаченный томик от ключа-амулета, хранившегося у продавца, сильно об этом жалел.

— Пять князей.

Таша сунула руку в сумку, нащупывая кошель.

Не обнаружив оного, без церемоний плюхнула сумку на брусчатку, встревоженно перерывая немногочисленный скарб.

— Я же точно с собой брала! — её бросило в жар, потом сразу же в холод. — Неужели...

— А теперь убедительно прошу тебя вернуть прекрасной лэн её кошель и извиниться, — проникновенно изрёк кто-то за Ташиной спиной.

Она обернулась.

Рослый, широкоплечий молодой человек держал за выкрученную руку патлатого мальчишку с бегающими глазками. Тот, морщась, сжимал в пальцах свободной руки кожаный кошель. Подозрительно знакомый.

— Мирк попутала, лэн, чесслово, — заскулил воришка, — простите, у меня мама дома больная...

Таша, выдохнув со смесью возмущения и облегчения, вырвала кошель у него из рук:

— И как же твоя больная мама относится к подобным занятиям?!

— Он больше не будет, — заверил её молодой человек. — И маму расстраивать тоже не будет. Не будешь ведь, правда?

— Нет, не будуууу! — когда руку выкрутили сильнее, мальчишка завопил. — Ааай, не буду, сказал же!!!

— Отпустите его, — взъерошилась Таша.

Молодой человек покосился на неё.

— Он украл ваш кошель, лэн.

— Ему больно!

— Во времена Бьорков за такое отрубали руки.

— Отпустите его. Пожалуйста.

— Что, совсем отпустить? И к стражникам не обращаться для душеспасительной беседы в темнице?

После секундного колебания Таша мотнула головой.

— Нет, — сказала она. — Мало ли... вдруг у него в самом деле больная мама.

— Что ж, слово лэн для меня — закон. — Молодой человек шутливо вскинул руки, и мальчишка мгновенно шмыгнул куда-то за ларёк. — А вы что стоите, уважаемые? Расходимся, расходимся, ничего интересного!

Зеваки, не успев толком столпиться, разочарованно расползлись кто куда.

— Вы мой спаситель! Здесь всё, что у меня есть! — поспешно выложив на прилавок серебряную десятку, Таша спрятала кошель в потайной карман. — И как он только... но откуда вы узнали?

— О, я просто увидел, как он лезет к вам в сумку. Он воспользовался вашей увлечённостью книгами, ну а я воспользовался его уверенностью, что за ним никто не следит. — Незнакомец с улыбкой поклонился. — Бардэр Лэнгори. К вашим услугам.

У него было открытое, дружелюбное и очень симпатичное лицо. Светлые волосы небрежно взъерошены, поверх рубашки наброшена кожаная куртка, на поясе ножны с мечом.

Ещё у него была очень приятная улыбка и очень честные голубые глаза.

И именно абсолютная внешняя доброжелательность Ташу и насторожила.

— Таша Кармайкл. — Дождавшись, пока охранные руны мигнули и истаяли сизым дымком, она взяла книгу. — Рада знакомству и безмерно благодарна.

— А как я рад, если б вы знали... — новый знакомый изогнул бровь. — Сказки?

— 'Мифы и легенды Аллиграна', — улыбнулась Таша, сунув пухлый томик в сумку. — Я ими увлекаюсь.

— Мне больше по душе песни.

— По сути нет особой разницы между песнями и сказаниями, истоки их в одних легендах. Всё дело только в изложении.

— Не могу не согласиться. — Молодой человек благодушно склонил голову набок. — Позволите вас проводить?

Тревога забила в маленький, но очень звонкий колокольчик.

— Эм... не стоит. У обелиска меня ждёт друг.

— Невероятно! Я тоже направлялся к обелиску и тоже должен был встретиться там с другом. Очевидно, это судьба. — Бардэр хитро прищурился. — Впрочем, если вы чего-то опасаетесь... в скольких аршинах за вами позволите идти?

Таша хихикнула.

И самый внимательный слушатель не различил бы нервозности в этом смешке.

С другой стороны, он мне помог... и что он сделает, когда вокруг столько народу?

— Так и быть, разрешаю вам шествовать рядом, — милостиво кивнула Таша, прежде чем двинуться вперёд. — Вы из Пвилла, Лэнгори-энтаро?

— Бардэр-энтаро, умоляю. Я привык, что Лэнгори-энтаро — мой отец. Когда так называют меня, сразу ощущаю себя старым пнём. — Молодой человек рассмеялся вместе с ней. — К сожалению, я нездешний, но много знаю об этом чудесном городке.

— А каким ветром вас сюда занесло, если не секрет?

— Проездом. По делам. А вас, Кармайкл-лэн?

— Здесь живут знакомые моего отца. — Таша непринуждённо качнула белокурой головкой. — Если вы много знаете о Пвилле, может, поведаете мне что-нибудь об обелиске?

— Думаю, мне стоит лишь упомянуть о том, что это Камень Силы. Остальное любительница легенд должна знать сама.

— Камень Силы?..

— Один из них, совершенно верно.

Таша недоверчиво покосилась на верхушку обелиска, зеркалом отражавшую солнечные лучи.

Камни воздвиг Ликбер Великий. Шестьсот лет назад. Основатель Адамантской Школы установил их подле самых уязвимых мест подлунного мира: там, где могли прорваться демоны из Бездны. Камни должны были хранить людей от разрывов в ткани мироздания и проникновения иномирных тварей, и до сих пор успешно справлялись с этой задачей.

А сразу после того, как все Камни заняли свои места, Ликбер отправился закрывать Врата...

— Любите легенды о Ликбере? — с улыбкой заметил молодой человек.

— В детстве до дыр зачитывала 'Сказания Аллиграна' Дэриаллы Артан. А главу 'Последний подвиг Ликбера' и вовсе наизусть выучила. — Таша, щурясь, вскинула глаза к небу. — Значит, один из Камней в Пвилле? Вот этого не знала... почему-то об их местонахождении повсеместно не провозглашают.

— Немудрено, что не знали. В песнях об этом не поётся, ведь Пвилл возник гораздо позже. Он оживал уже вокруг Камня. — Сворачивая в узкий проход между лотками, Бардэр галантно пропустил её вперёд. — А не провозглашают из суеверия. Вы же знаете этих волшебников, у них тайна на тайне... вот, собственно, и Камень. Желаете взглянуть поближе?

Издали чёрная поверхность Камня, испещрённая рунными знаками, казалась бархатистой. Из ровной горизонтальной трещины у вершины струилась вода, заполняя небольшой гранитный бассейн с невысокими бортами. Вокруг бассейна ворковали голуби и с шумным гамом носились дети: за голубями, друг за другом или просто потому, что весело было нестись куда-то.

— Рунные знаки ещё никто не смог разгадать, — продолжил Бардэр, — и откуда в камне берётся вода, неизвестно. Знают лишь, что она волшебная, дарит очищение и исцеление.

На всякий случай Таша огляделась ещё раз; впрочем, ей и с первого взгляда стало ясно, что Джеми здесь нет. И кого-либо, подходящего на роль друга Бардэра, тоже.

И это ей решительно не нравилось.

— Думаю, я не особо испорчу эту волшебную воду, сполоснув грушу, — невинно улыбнулась Таша, присаживаясь на бортик. — И где же ваш друг?

— Запаздывает, похоже. Как и ваш, впрочем. Позволите? — молодой человек непринуждённо опустился рядом. — Очевидно, между нами куда больше общего, чем можно подумать.

— Неужели?

— Например, запаздывающие друзья.

Таша засмеялась. Сосредоточенно надкусила грушу.

Интересно, чудится или в том затенённом проходе действительно кто-то стоит?..

— Бард!

— А, вот и первый запаздывающий! — молодой человек весело помахал рукой товарищу, стремительно шествовавшему к ним. — Что так долго, Дари?

— Не мог найти кое-кого. Зато ты, похоже, нашёл. — Приблизившись, юноша дружелюбно воззрился на Ташу. — Дариан Орглид. К вашим услугам, лэн.

Ему было лет двадцать, наверное. Русоволосый, долговязый, чем-то напоминающий о воробьях. Куртка застёгнута, хоть на улице совсем не холодно, на рукав нашит чёрный дракон в белых цветах...

И его сопровождал звук.

Наверное, его можно было и не услышать. Но оборотню не стоило труда различить позвякивание кольчуги под одеждой; и в сочетании с гербом Его Величества вывод напрашивался только один.

Кеары.

Медленно, очень медленно Таша догрызла грушу.

И почему хорошие идеи всегда приходят слишком поздно? Ведь если кто-то смог проследить, как из твоей сумки незаметно вытаскивают кошелёк — логично было предположить, что этот кто-то внимательно следил за тобой...

— Судя по всему, Кармайкл-лэн о чём-то задумалась. — Бард улыбнулся: мягкой улыбкой сытого кота. — Познакомься с Ташей-лэн, Дари.

Спорол нашивку? Снял кольчугу? Чтобы я не заподозрила?

— Представляешь, она тоже должна была встретиться здесь с другом, но он почему-то запаздывает.

Как нас выследили?

— Нехорошо бросать юную лэн в одиночестве.

Они ищут Джеми? Но зачем им я?..

— Думаю, нам стоит дождаться его вместе, верно?

— Верно. — Дариан тоже присел на бортик. — Скрасим ожидание лэн беседой. Вы не против, Кармайкл-лэн?

Таша сидела между двумя королевскими рыцарями, отчаянно стараясь сохранить на лице маску беззаботности.

Я не могу привести их к дому Тальрин. Не могу. Но куда ещё мне идти? Сразу в особняк? Нет, меня там не ждут, там ждут Арона, и ждут только вечером...

...и тогда...

Чёрная тень заслонила солнце.

Как всегда, вовремя.

— А, Таша, вот ты где! Я везде тебя ищу.

Она приняла предложенную руку с неимоверным облегчением.

— Мы же договаривались на центральной площади, забыл? — с лёгкой и очень естественной укоризной спросила Таша.

— Но центральная площадь, как выяснилось, довольно-таки большая. — Арон смерил кеаров улыбчивым взглядом. — Твои новые друзья? Не представитесь, молодые люди?

— О, это Бард и Дариан, и Бард меня спас! Представляешь, какой-то паршивец вытащил у меня из сумки кошель, а он это заметил, — затараторила Таша, искренне надеясь, что спектакль 'глупенькая светловолосая особа' имеет успех. — Я у него в неоплатном долгу!

— Правда? Что ж, благодарен за помощь моей дочери, благородные энтаро. Надеюсь, она не слишком вас задержала.

Кеары синхронно встали.

Лица обоих были невозмутимо дружелюбны.

— Что вы, святой отец! — заверил дэя Бард. — Мы как раз гадали, как скоротать этот чудесный денёк в ожидании...

— Рад, что вам осталось коротать его немного меньше. А сейчас, увы, позвольте откланяться. — Арон направился к одному из проходов, увлекая Ташу за собой. — Всего наилучшего.

— Таша-лэн?

Она оглянулась скорее машинально.

Бард задумчиво смотрел ей вслед.

— Значит, ваш отец и ваш непунктуальный друг — одно и то же лицо? — уточнил кеар. Тут же расплылся в улыбке. — Ну хорошо. До встречи, Кармайкл-лэн. Надеюсь, скорой.

Таша, кивнув, отвернулась: очень надеясь на обратное.

Некоторое время они с дэем шли молча.

— Надёжно их защитили от телепатии, однако... и о чём вы только думаете, интересно узнать? — наконец сдержанно спросил Арон — у юноши, в какой-то миг отлепившегося от стены очередного ларька, не замедлив увязаться за ними.

— А вы разве не знаете, святой отец?

— Шутки в сторону, Алексас. За вами следят. Вы подвергаете опасности Ташу.

— Таша сама себя с успехом подвергает опасности. А заодно меня и вас. Одной опасностью больше, одной меньше, какая разница? — Алексас усмехнулся. — Меня больше интересует, как нас выследили.

— Думаю, засекли выплеск магической энергии, когда Джеми настраивал зеркальный проход. Вы же знаете, кому они служат. Его Величество и не такое может.

— Может, может... значит, Таша, вы уже успешно обзавелись знакомыми кеарами? Похвально. Я видел лишь финал, но, кажется, вам удалось произвести на них впечатление.

— Какого демона вы меня там бросили?! — наконец взорвалась она. — Куда вы делись?

— Джеми направился к Камню, но я заметил в толпе подозрительного молодого человека и решил переждать в тенёчке. Мне же и в голову не могло прийти, что вы в это время активно любезничаете с командиром отряда.

— Командиром отряда?..

— Похоже, Бард у них действительно главный, — сказал Арон, ведя их куда-то узкими городскими улочками. — В этом Алексас прав.

Таша нахмурилась.

Только кеаров на хвосте нам для полного счастья не хватало...

— А где третий? — спросила она, вспомнив последний разговор с цвергом-трактирщиком. — Господин Ридлаг говорил, к нему в трактир заходили трое.

— Третий патрулирует рынок. С ещё тремя. — Арон отмотал повод Принца, пощипывавшего травку подле плетня одного из домов. Серогривка рядом глубокомысленно созерцал окрестности. — Ваши вещи я собрал. — Дэй указал на притороченные к седлу сумки. — Инграны очень жалели, что не могут попрощаться. Передавали вам пожелания всего наилучшего и заветы заезжать в гости даже без папеньки.

Сожаления по поводу несостоявшегося прощания с гостеприимным семейством Тальрин не заглушили тревожных мыслей о том, что их преследуют сразу шестеро королевских рыцарей.

— И куда мы сейчас?

— Туда, куда кеары не сунутся. Особенно учитывая, что Его Величество хочет сохранить информацию о заговорщиках в тайне. — Вспрыгнув в седло, Арон протянул Таше руку. — Подвергать Ингранов риску было бы сущей неблагодарностью с нашей стороны, так что придётся нанести наш визит герцогу раньше времени. Впрочем, дело к вечеру, а на дорогу уйдёт не меньше получаса, так что... быть может, нам всем ещё удастся проявить пунктуальность.

Алексас, фыркнув, подстегнул Серогривку.

Особняк герцога, носивший причудливое название Клаусхебер и напоминавший небольшой замок, высился на холме, напоминавшем небольшую гору. Выехав за околицу, кони неторопливо порысили по дороге, и вскоре путникам открылся прекрасный вид на город. Черепичные крыши Пвилла пылали алым в мягких волнах закатного света; Таша слышала, что он издавна славится своими гончарами. Рядом с городом располагались залежи глин — как обычных красных, так и ценных белых, — и с холма даже видны были карьеры, начинавшиеся сразу за окружавшим Пвилл лесом.

— Ничего сложного, — сказал Арон, пока кони вымеривали шагами дорожную пыль. — У нас есть две ночи, однако я надеюсь, что всё решится уже сегодня. Будем вместе патрулировать коридоры.

— Таше лучше остаться в комнате, — высказался Алексас.

— Ага, уже бегу в ней оставаться, — хмыкнула та.

— Рад, что в вас наконец проснулось послушание.

— Вообще-то это не было изъявлением покорности судьбе...

— Однако если иметь соответствующее воображение, любому слову собеседника можно придать нужный эмоциональный оттенок.

— Я пойду с вами!

— Поверьте, мы как-нибудь и без вас справимся.

— Видела я, как вы без меня на Белой Топи справились, — Таша не замедлила плеснуть ядом в ответ.

Удар по мужскому самолюбию определённо пришёлся обоим ниже пояса: плечи Арона едва заметно дрогнули, Алексас смущённо отвел взгляд.

Вот и нечего носы задирать, фыркнула Таша, ощутив лёгкий укол совести.

— И всё же Таша будет с нами, — тихо молвил дэй. — Нам нужен её дар.

— Оборотничество? — она удивлённо вскинула брови, глядя в его затылок. — А оно тут при чём?

Но дэй, осадив Принца, уже спешился у чугунных кованых ворот Клаусхебера.

— Расскажу чуть позже.

Открывать путникам никто не спешил. В итоге Арон просто толкнул ворота, оказавшиеся приоткрытыми, и ступил в огромный заросший сад.

Если б Клаусхебер и правда был замком из книги сказок, в нём определённо обитал бы злой колдун. Острые темнокаменные башенки тянули шпили к ясному небу с какими-то кровожадными намерениями, чёрные стены скалились зубцами. Вдоволь попетляв по путаным садовым дорожкам, ведя за собой коней, путники наконец достигли крыльца с широкими ступенями, ведущими к огромным двустворчатым дверям. Отбив все кулаки в тщетных попытках известить обитателей особняка о приходе гостей, Джеми уже предложил подпалить что-нибудь, дабы привлечь внимание хозяев небольшим пожаром, когда кто-то всё же распахнул одну из дверей.

При ближайшем рассмотрении 'кто-то' оказался юношей лет двадцати, не столько симпатичным, сколько харизматичным: интересная бледность породистого лица, залихватски закрученные усики и яркие глаза оттенка весенней зелени. Волосы цвета красной меди прихвачены лентой в низкий хвост, одет изысканно и богато — белая рубашка с кружевным воротником, шёлковая жилетка до середины бедра, штаны тонкого сукна и туфли мягкой светлой замши.

— Добрый вечер. Прошу прощения, наш дворецкий немного занят. — Юноша склонился в изящном поклоне. — Леогран Норман, племянник его светлости, к вашим услугам. Отец Кармайкл?

— Он самый. Это мои приёмные дети, Джеми и Таша.

— Польщён знакомством. — Леогран учтиво улыбнулся. — Проходите, сейчас как раз подадут ужин. Конюший заберёт ваших лошадей.

И, жестом велев следовать за ним, отступил вглубь холла.

В особняке пахло затхлостью и — Таша поморщилась — тленом. Она бы даже сказала, что тлеющими цветами, но откуда бы здесь взяться эйрдалям? Облицованный чёрным мрамором холл гулко бурчал вслед каждому шагу. Посредине взгромоздилась лестница: судя по ширине, украденная из королевского дворца. По ней поднялись на второй этаж, а там, вдоволь пропетляв по коридорам, наконец вышли в столовую.

— А, это вы, святой отец! — с отдалённого стула поднялась рыжеволосая девушка в лёгком фисташковом платье. — Добро пожаловать в Клаусхебер.

— Лавиэлль, моя сестра-близнец, — представил Леогран. — Элль, с отцом Кармайклом ты уже знакома, а это его приёмная дочь...

— Таша, — представилась девушка.

— И его приёмный сын...

Когда ответное молчание затянулось, брат с сестрой недоумённо переглянулись.

— Его Джеми зовут, — сообщила Таша, бесцеремонно ткнув своего рыцаря локтем в бок.

— Ум, — не сводя глаз с Элль, подтвердил тот невнятным бульканьем.

— Очень приятно, — вежливо ответила юная герцогиня. Тут же повернулась к Арону. — Садитесь, святой отец.

— А после ужина расспросите нас обо всём, о чём хотите расспросить, — добавил Леогран, галантно отодвинув перед Ташей стул.

Сев, Таша искоса воззрилась на племянницу герцога. Рыжие волосы уложены в перевитое лентами произведение парикмахерского искусства, фигурка до того тонкая, что, кажется, тронь пальцем — сломается. Платье оттеняет не только цвет глаз — того же оттенка, что у брата, — но и очень светлую кожу, снежному тону которой позавидовал бы и покойник.

Впрочем, Таша всё равно не особо понимала, что Джеми в ней нашёл.

— Благодарю, — Арон присел. — Но я хотел бы первым делом поговорить с его светлостью.

— Дядя и тётя сегодня уехали на охоту, — ответила Лавиэлль.

— Тётя? — Таша не сдержала удивления. — Но нам сказали, что жена герцога...

— Это его вторая жена. — Лавиэлль взглянула на неё с неодобрением. — Можно было и догадаться.

Арон вскинул бровь:

— Они уехали? Пригласили нас и уехали?

— Да. — Девушка обвела рукой зал, как будто извиняясь. — Они любят охотиться.

Оно и видно, подумала Таша, глядя на волчьи шкуры и головы, скалившиеся со стен.

— И где же они сейчас?

— В охотничьем домике... где-то в лесу. Мы сами точно не знаем.

— Вы можете узнать у нас всё, что нужно, — добавил Леогран. — А завтра они обещали вернуться.

— Ясно. — Дэй задумчиво постучал пальцем по столу. — Что ж, тогда приступим к трапезе, чтобы скорей приступить к делу. Но вначале помолимся.

За едой Таша хорошенько разглядела просторный полутёмный зал. Обставили его скудно, а потому разглядывать было почти нечего: разве что пресловутые волчьи шкуры, камин да огромный стол, за которым могли бы с комфортом разместиться все гвардейцы Его Величества. Сам Его Величество взирал на присутствующих, будучи повешенным над камином — в виде портрета.

Шейлиреар Дарфулл Первый предпочитал простые, но изысканные одеяния преимущественно чёрного цвета. На своём официальном портрете — в отличие от своих предшественников, которые опирались на мечи, гарцевали на конях или восседали на троне — он сидел за заваленным бумагами письменным столом. И Таша всегда думала, что лицо настоящего короля должно быть именно таким: спокойным, приятным, с чертами чёткими, будто их вырезали по мрамору... и светлыми, живыми, чрезвычайно умными глазами. Шейлиреар казался удивительно молодым — не старше тридцати — и лишь глаза выдавали, что король-колдун куда старше, чем кажется. Даже на портрете, слава живописцу.

Таша знала, что должна его ненавидеть. Желать ему смерти. Бороться против него, отвоёвывая престол, по праву принадлежащий ей. Ведь сколько красивых сказок начиналось с того, что злодей убивает короля и занимает трон, и надо свергнуть его и найти законного наследника, чудом спасшегося...

Вот только Шейлиреар совсем не походил на злодеев из сказок.

На руках Шейлиреара не было ни капли крови. Всю Кровеснежную ночь он провёл в темнице — и не отдал ни единого приказа до того момента, как толпа провозгласила 'да здравствует король'. Резню во дворце устроил народ.

Шейлиреар правил справедливо. Шейлиреар правил мудро. Жилось при Шейлиреаре припеваючи. Он был любим почти всем народом, а кем не любим, тем уважаем.

И что в таком случае прикажете делать законной принцессе?..

Не считая молитвы, ужин проходил в тишине, которую нарушал лишь гулкий стук каблуков молчаливого дворецкого; тот мало того, что так и не произнёс ни слова, ещё и выглядел сущим упырём — затянутый в чёрное, с реденькой седой косичкой, бледный, тощий и высоченный. Наконец Леогран встал из-за стола с предложением проводить гостей в их комнаты, гости поторопились согласиться, и их повели куда-то в конец крыла.

— Она для тебя старовата, не считаешь? — скептически шепнула Таша, проследив за влюблённым взглядом Джеми, устремлённым в затылок юной герцогини.

— А сколько ей лет? — шёпотом спросил тот в ответ.

— Брату около двадцати. Значит, ей тоже.

— Так и мне около двадцати!

— Да, но тебе явно немножко меньше около двадцати, чем ей.

— Разница в возрасте — не помеха любви!

У Таши возникло смутное ощущение, что в нём проснулся Алексас; хотя, поразмыслив, она решила, что все мальчишки во влюблённом состоянии деградируют одинаково.

По винтовой лестнице, ведущей в гостевую башню, они поднялись довольно быстро. Предназначенная им комната оказалась полукруглой и, вопреки Ташиным опасениям — уютной. На стенах тихо сияли зачарованные лампадки, над кроватью колыхался полог, в кресле свернулся шерстяной полосатый плед. Несмотря на уличную жару, в замке было холодно, и Таша подозревала, что плед придётся кстати.

— Вторая комната, как видите, смежная с этой. — Леогран толкнул толстую дубовую дверь. — Вы можете занять эту спальню, Таша-лэн, а святой отец и Джеми-энтаро — соседнюю.

— Прекрасно. — Арон опустился в кресло, жестом предложив молодым хозяевам присесть на кровать. — Итак, Джеми?

Тот прокашлялся.

— Хоть моя просьба и покажется вам нетактичной, — изрёк мальчишка, — но я попрошу вас рассказать обо всех ваших близких родственниках, умерших за последние пять лет.

Брат с сестрой переглянулись.

Одновременно вздохнули.

— Да, за это время нас покинули многие члены семьи, — печально промолвил Леогран, прежде чем начать рассказ.

Деда с бабкой близнецы помнили лишь по семейному портрету. Те скончались девятнадцать лет назад, когда их внукам исполнилось всего по три года...

Нет, Джеми, на миг отвлекшись, грустно подумала Таша, тебе точно надеяться не на что.

...и род Норманов продолжили их сыновья: старший Валдор, отец Леограна и Лавиэлль, и его брат Орек. Титул герцога Броселианского унаследовал первый, Орек же отправился в столицу родной провинции, где устроился подмастерьем известнейшего скрипичных дел мастера. Спустя некоторое время он написал брату, что собирается жениться на дочери мастера, милой девушке Раксэне. Герцог одобрил его выбор, и Орек повёл Раксэну под венец. Они прожили вместе тринадцать лет, но детьми так и не обзавелись; зато отец Раксэны перед смертью передал своё дело зятю, и Орек унаследовал титул первого скрипичного мастера королевства. В гости к брату он приезжал редко, так что Леогран и Лавиэлль почти не знали ни дядю, ни его жену. Впрочем, они не особо от этого страдали. Главное, что их семья жила душа в душу.

Всё началось, когда наследникам рода Норманов исполнилось по двадцать лет. Вначале убили Раксэну: ограбили и зарезали, когда она возвращалась домой из кондитерской лавки. Герцог поспешил пригласить овдовевшего брата к себе, чтобы тот пережил это тяжёлое время в кругу семьи, и Орек охотно согласился. Он забросил скрипки, зато заделался страстным охотником — видимо, на лесных хищниках вымещая озлобленность на мир.

Отец близнецов умер год спустя. Ночью, во сне, в своей постели. Просто остановилось сердце. Герцогиня тоже недолго задержалась на этом свете — смерть мужа подкосила её, и за считанные месяцы здоровая женщина сгорела, как свечка. После похорон невестки Орек принял титул герцога Броселианского и перевёз племянников в Пвилл, в летнюю резиденцию Норманов: им тяжело было оставаться в доме, где умерли родители. А на очередной охоте в лесах Пвилла повстречал юную горожанку, которая пришлась ему по сердцу, и, едва дождавшись окончания траура по невестке, женился во второй раз.

Так близнецы остались с молодой тётей и дядей, который взялся опекать племянников до вступления в права владения всем наследием рода Норманов, по завету основателя династии наступавшего в двадцать пять лет...

— Сочувствую, — искренне произнесла Таша.

— Благодарю, — вздохнул Леогран. — Но мы уже смирились с потерями, да и жена дяди оказалась очень мила, пусть и немногим старше нас. Она очень нас любит. Вот дядя замкнулся в себе...

Его сестра, однако, подобной сдержанности не проявила: вдруг всхлипнула, закатила глаза и упала на одеяло спиной назад.

— Опять! — Леогран склонился над бесчувственной сестрой. Как ни странно, не обеспокоенно, скорее устало. — Элль в последнее время нездоровится.

— Нездоровится? — Арон внимательно смотрел на юношу. — Что такое?

— Кружится голова, слабость, озноб, обмороки...

— Как долго это продолжается?

— Пару месяцев. Но знахарка сказала, что это просто нервное истощение.

Дэй чуть склонил голову набок.

— Могу я осмотреть её?

— Пожалуйста, — Леогран послушно встал, — но, право же, ничего серьёзного...

— Как знать.

Арон присел на краешек кровати. Прощупал пульс на болезненно тонкой девичьей руке. Тыльной стороной ладони коснулся лба девушки, внимательно осмотрел лицо с бледными губами и резко очерченными скулами.

— Что ж, ей не помешали бы укрепляющие настойки, но она действительно не больна. — Дэй встал. — А теперь нам пора готовиться к охоте.

— Но, — запротестовал Джеми, — святой отец, я ещё...

— Где обычно появляется призрак? И где расположены ваши с сестрой комнаты?

— Сами вы не найдёте, — усмехнулся Леогран, бережно подхватывая Элль на руки, — Клаусхебер — настоящий лабиринт. Давайте я вас...

— Встретимся у подножия лестницы через час, — предложил дэй. — Нам с детьми нужно кое-что обсудить.

— Как скажете.

Юный герцог осторожно вынес сестру из комнаты, и мгновением позже лестничный колодец зазвучал удаляющимися отзвуками его шагов.

— Свято отец, почему? — досадливо воскликнул Джеми. — Мне ещё так много нужно было узнать!

— Зачем? — равнодушно спросил Арон.

— Как 'зачем'? Как я могу охотиться за призраком, когда мне ничего не ясно?!

— Зато мне всё ясно. Вполне.

— Может, поделишься своими ясными соображениями с нами? — не выдержала Таша.

— Непременно поделюсь, — невозмутимо ответил дэй, — когда получу доказательства. А пока у меня есть доказательства лишь одного.

— Чего же?

Арон медленно опустился в кресло. Сомкнул руки, изящно переплетя пальцы.

— Что, помимо призрака, — сказал он, — нам придётся поохотиться на эйрдаля.

— Повторите-ка ещё раз, — спокойным, рассудительным голосом проговорил Джеми пару минут спустя. — Вы считаете, что где-то в Клаусхебере находится эйрдаль, который по ночам вытягивает силы из Лавиэлль?

— И именно его запах ощутила Таша, — кивнул дэй. — Я даже догадываюсь о его мотивах, но об этих догадках не стоит говорить, пока мы не получим подтверждения.

— Ничего, опыт борьбы с эйрдалями у тебя уже есть, — хмыкнула Таша, спешно припоминая всё, что читала об эйрдалях; благо, информации об этой нечисти в книгах было предостаточно.

Эйрдали, как и оборотни с колдунами, могли похвастаться долгожительством. Где-то до двадцати лет они взрослели, как самые обычные люди, после чего их развитие резко замедлялось. Жили эйрдали в среднем по триста лет, а дальше начинали стареть — не внешне, просто становясь более уязвимыми. Теряли феноменальную быстроту реакции, мгновенную регенерацию и иммунитет к любым болезням, а потому чаще всего вскоре погибали.

Пить людей для эйрдалей являлось жизненной необходимостью. Душу — потому что так они обретали возможность чувствовать, энергию — потому что иначе их собственная истощалась. С той самой поры, как их физическое развитие замедлялось, без подпитки извне они просто начинали умирать. Впрочем, для выживания эйрдалям хватало одного человека в месяц, и вовсе не обязательно было опустошать его до дна; однако чужая энергия была для них источником силы, средством расширения магического резерва... и наркотиком.

В этом эйрдали тоже походили на оборотней. Единожды убив, трудно было подавить в себе стремление убивать снова. И как иных оборотней опьяняло поглощение чужой плоти и крови, так же эйрдалей опьяняло поглощение чужих сил.

Магические способности эйрдалей были довольно обширны: сверхъестественная сила, гипноз, телепатия, полёты, иллюзии, превращения, мгновенные перемещения и не только. К счастью, их магический резерв активировался лишь после захода солнца, днём же эйрдали обращались самыми обычными людьми, справиться с которыми не представляло особого труда. Однако вначале нужно было вывести их на чистую воду, и способов этого самого выведения Таша знала не так уж и много. Разве что текущая вода да цвергово серебро — но ближайшая река далеко, да и не будешь ты совать Джемин крестик в руки каждому обитателю особняка...

— С помощью кольца я могу быстро его опознать, — деловито предложил Джеми.

— Боюсь, всё немного сложнее. — Арон покачал головой. — Опознать его могу и я, но он об этом знает, а потому в свою очередь принял меры. И чтобы его опознать, вначале придётся его поймать.

— И как же мы будем его ловить?

— Элементарно, Джеми. — Дэй встал. — На живца, которого он сам же выбрал.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ИГРА ОТРАЖЕНИЙ

— Прекрасная работа, — констатировала Таша, придирчиво оглядев ближайший гобелен.

— Она просто не обращала на меня внимания, — трагически возвестил Джеми.

— Если ты о Лавиэлль, очень даже обращала.

— Когда?

— Когда они с братом рассказывали тебе свою историю.

— Это не то внимание, что мне нужно! И потом... потом они дорассказали, и тогда уже можно было обратить на меня другое внимание!

Настенные гобелены легонько трепыхали бахромой на сквозняке. Все, как один, тончайшей работы, свидетельствовавшей о том, что у Норманов золота призраки не клюют. Доспехи герцогских предков, выстроившиеся в ряд вдоль стены, провожали гостей невидимыми взглядами из-под забрал. Бархатные портьеры скрывали высокие окна. Впрочем, когда Таша с Джеми проходила мимо, портьеры помахивали вычурными кистями и раздвигались сами собой, пропуская в коридор косые лучи лунного света.

А ещё была пыль. Очень много пыли. И паутины с древними пауками — видимо, питавшимися пылью, так как больше поживиться здесь было нечем.

А где-то внизу остались подвалы. О, эти подвалы... Таша вздрогнула, стоило только о них вспомнить. Гигантские, сырые, кишащие крысами — и невероятно, просто-таки сверхъестественно тёмные. Таша с Джеми почти сразу пришли к соглашению, что ни один уважающий себя призрак не станет прозябать в подобной дыре, не говоря уже о эйрдалях; а раз так, то и им здесь нечего делать.

В общем и целом особняк Норманов и правда являл собой самую подходящую декорацию для истории с привидениями.

— Сколько же вниманий у неё, по-твоему, должно быть? — Таша задержалась подле фарфоровой вазы с занятной росписью. — И согласись, что обращать на тебя внимание, будучи в обмороке, не очень-то просто.

— Тебе меня не понять, — страдальчески произнёс Джеми.

Сейчас они шествовали по очередному коридору западного крыла. Таша — пытаясь свериться с планом особняка, её рыцарь — освещая путь огоньком белого пламени на ладони. Попутно второй ныл о превратностях неразделённой любви, а первая стоически вздыхала.

— Не нравится мне эта история с герцогом, — Таша попробовала перевести тему. — Сначала он женится на дочке мастера и получает его дело, а вскоре после смерти жены радостно находит себе молодую любовницу. Почти вся его семья умирает при таинственных обстоятельствах, и, похоже, племянники на очереди. А я так понимаю, что после смерти Леограна и Лавиэлль он унаследует всё имущества Норманов... не наводит на мысли?

— Нет, — буркнул Джеми в досаде на весь мир.

Таша безнадёжно заправила за ухо мешавшую прядь волос. Пожалуй, подумала она, лучшим выходом из ситуации будет не сыпать ему на рану всяческих специй, а просто помолчать.

Таша куда с большей охотой подежурила бы у спальни Лавиэлль в ожидании очередного визита эйрдаля, да и Джеми к этому предложению отнёсся с энтузиазмом — но Арон загадочно обмолвился, что 'пока ей ничего не грозит'. После чего отправил 'детей' патрулировать западное крыло в поисках призрака. Что, как выяснилось, было не самой лучшей идеей: учитывая, что они умудрились почти сразу же заблудиться.

— О, кажется, это портретная галерея! — когда за очередной дверью открылся коридор, сплошь завешанный полотнами, Таша радостно сверилась с картой. — Точно, она! А отсюда уже до восточного крыла рукой подать.

— Отлично.

Джеми решительно зашагал вперёд, и отблески волшебного огонька заплясали тенями на трещинах старых красок. Таша почти машинально вглядывалась в полутёмные портреты: лица, лица, лица...

— Стой! — она ухватила Джеми за руку, и колдовской свет выхватил из мрака очередной холст. — Взгляни на подпись.

Джеми, устремив взгляд на буквы, гласившие 'Его Светлость Валдор Норман и супруга его Диаманда', удивлённо вскинул голову.

Тонкоусый рыжий мужчина, казалось, насмешливо взглянул на него в ответ.

Покойный герцог явно был франтом. Зелёные с серебром одеяния не только оттеняли глаза, но и подчёркивали горделивую аристократическую выправку. Рядом благодушно улыбалась пухлая светловолосая женщина в бриллиантах и белых кружевах.

— А Леогран вылитый отец, — резюмировал Джеми. — Даже глаза такие же.

— Да, от матери ничего... — Таша посмотрела на соседний портрет. — О.

Особого различия между Валдором и Ореком Таша, как ни старалась, разглядеть не смогла. Разве что камзол младшего брата был жемчужно-серый. А вот жёны их разительно отличались — рядом с Ореком робко улыбалась худенькая девушка в простеньком коричневом платье. Бледное треугольное личико, тяжёлые локоны обсидиановой черноты, круглые тёмные глаза, аккуратный носик и капризный изгиб губ... не красавица, но очень привлекательна.

И очень молода.

— 'Его Светлость Орек Норман и супруга его Кэйрмиль', — озвучил подпись Джеми. Нахмурился. — Кэйрмиль? Не Раксэна?

— Это вторая жена, — Таша отступила на шаг. — Первая висит по соседству.

Её Светлость Раксэна Норман ничем не походила на свою преемницу: ни строгим продолговатым лицом, ни толстой русой косой, ни глазами цвета сумеречного неба. Таше почудилось, что в этих глазах виднеется затаённая печаль — но, наверное, просто свет так играет...

— Интере-есно, — протянул Джеми.

— Если у них с Ореком и был брак по расчету, то весьма удачный, я бы сказала, — подвела черту Таша.

— Это-то хуже всего. — Мальчишка мрачно потянул её к выходу из галереи. — Мало того, что женился на богатой красотке, так ещё и убил её!

— С чего ты взял?

— Ну хорошо, не убил, а терпеливо дождался, пока она умерла. Хотя нанять убийцу не так и сложно.

— Думаешь, Орек хотел её смерти? — спросила Таша; хоть она и сама думала о том же, но портрет Раксэны заставил её усомниться в своих догадках.

— А как иначе? После гибели любимой жены ты не будешь искать другую так скоро! Племянники уже взрослые, в мачехе не нуждаются, политика здесь явно ни при чём, так что... эй, ты чего?

Ухватив Джеми за шиворот, Таша толкнула его за очередные доспехи. Боевое облачение одного из давно умерших Норманов вздрогнуло, явно раздумывая, не упасть ли ему подальше от незваных гостей, но затем смирилось со своей участью и осталось на месте.

— Что ты...

— Тш! — Таша вжала мальчишку в стену, зажав ему рот. — Молчи, просто молчи! И убери этот демонов огонь!

Джеми послушно смолк, смяв язычок пламени в руке, как бумажный клочок.Перед глазами белел атлас его рубашки — а по спине мурашками бегала жуть: Таше не нужно было видеть, чтобы знать...

Оно здесь.

Она стиснула в ладони деревянный крестик, который дал ей Арон. Кресты он взял с собой из дома госпожи Ингран: сам вырезал сегодня утром. Два, ей и Джеми.И почему-то от осознания простого факта, что крест от него, становилось чуточку спокойнее.

Тихо, Таша, тихо. Это всего-навсего почти безобидный призрак. Виспа из Белой Топи пережила, а его боишься?

Жуть была подсознательной. Жуть зверя, который чует и видит то, чего простым смертным увидеть не дано. Да и не только простым.

По тому, как Джеми, вздрогнув, заключил её в защитное кольцо своих рук, Таша поняла, что призрак попал в поле его зрения.

И, не удержавшись, обернулась.

Прямо напротив них висело зеркало. В нём стыло отражение женщины, которой не было в коридоре; лицо её будто изнутри озарялось странным серебряным светом, но складки длинного платья тёмного бархата волновались пугающе реально.

Женщина смотрела в зеркало — и Таша вдруг поняла, что призрак вглядывается в отражение её, Ташиного, лица.

— Помоги мне, — прошептала та, кого уже не было на свете.

Скользнула вперёд, за зеркальную раму — и исчезла, словно растаяв в лунном свете.

Таша не сразу поняла, что ужас уже не сковывает тело льдом бездействия. Лишь волосы на макушке ещё топорщились, как шерсть испуганной кошки.

— Фух, обошлось... — она наконец позволила себе выдохнуть. — Джеми, она ушла. Если ты не планируешь оборвать жизнь своей госпожи посредством удушения её в объятиях, меня можно уже и отпустить.

И вновь оторопела: когда его ладонь скользнула по её боку, нежно огладив талию.

— А мне, пожалуй, нравятся такие прятки, — мечтательно проговорил тот. — Может, повторим, если повезёт ещё разок с ним повстречаться?

Таша подозрительно вскинула голову.

— Алексас?!

Пихнув его ладонями в грудь, рывком отстранившись, она отскочила к противоположной стене.

— Ты... вы...

— Добрая ночь, Ваше Высочество.

— Да как вы посмели?!

— Вот и вся благодарность за заботу об испуганной девушке. — Алексас удручённо стряхнул пыль с кружевных манжет. — Неужели весь шум только из-за того, что вы минуту побыли в объятиях не своего святого папеньки?

— А вам завидно, я погляжу!

— Не волнуйтесь, ручаюсь, сцен ревности вам устраивать не будут. Это выше его достоинства.

— Вы абсолютно безнравственный субъект!

— Позвольте с вами не согласиться. Не я один порой нахожу в глубинах моей души зачатки высокой морали. — Юноша безмятежно улыбнулся. — А я рад снова обмолвиться с вами словом, Таша-лэн... в отличие от вас, как вижу.

Таше казалось, что скоро с её макушки повалит пар.

— А я-то считала, вы не унизитесь до использования чьей-либо беспомощности, — взяв себя в руки, холодно отчеканила она.

— И правильно. Просто Джемино время вышло в самый неподходящий момент. Впрочем, учитывая, что до полуночи остаётся не так много, вскоре он к вам вернётся, если вы так этого хотите, — заметил Алексас с затаённым ядом. — Однако у меня возник один справедливый вопрос. Зачем, встретив призрака, вы потащили нас за эти доспехи, когда всё это время мы бродили по особняку в надежде встретить его и... поговорить?

Таша опустила взгляд: замечание, как ей ни хотелось этого не признавать, было действительно справедливым.

— Машинально. И возможность поговорить у нас была, но особого красноречия от вас я не заметила.

— Я от вас тоже.

— Звери не в ладах с призраками. Оборотни, как я теперь поняла, аналогично.

— Простые смертные, знаете ли, их тоже не особо жалуют. Завести разговор с чем-то, похожим на неотражённое отражение шаровой молнии, не слишком легко.

На этом месте она всё-таки подняла взгляд.

Удивлённый.

— Так вы... вы не видели женщину?

— Увы.

Таша смотрела, как бархатными волнами колышутся портьеры на ночном сквозняке.

Деревянный крестик колол ладонь.

— Ясно, — наконец произнесла она: запоздало сообразив, зачем Арону понадобился её дар. Досадливо вздохнула. — И почему ваше время всегда наступает так некстати? Будь на вашем месте Джеми...

— Однако на его месте я, и с этим ничего не поделаешь. Равно как и с тем, что призрака мы упустили. — Алексас небрежно взлохматил кудри. — План дальнейших действий?

Таша коснулась зеркала, в котором отражался призрак. Деревянную раму сверху и снизу венчала парочка барельефных ирисов, в свете полной луны отливая серебром. Полнолуние... вопреки распространённому мнению, оборотни не зависели ни от луны, ни от времени суток, и перекидываться ночью предпочитали исключительно из соображений эстетики или безопасности.

Призрак просто прошёл мимо... и попросил о помощи. Почему?

...потому что ты её видела.

Таша взглянула в растекшийся по коридору лунный полумрак.

Призрак задал им загадку. Разрешить её им предстоит самим.

— Арон, — решительно произнесла Таша. — Нужно найти Арона.

— Ожидаемо. — Алексас склонил голову набок. — Мне кажется или вы знаете, кто наш призрачный гость?

— Не кажется.

— И кто же?

— Раксэна Норман.

Алексас молча отобрал у неё план особняка.

Скоро они уже были у спальни Леограна. Пришлось подождать, но в конце концов объявился и её хозяин: вышагивая по коридору, он беседовал с Ароном о грядущем большом праздновании юбилея Орека, ожидавшегося на будущей шестидневке.

— А, Таша-лэн, Джеми-энтаро! — юный герцог радушно махнул медным фонариком с оплывающей свечой. — Есть успехи?

— Мы нашли портретную галерею, — с едва уловимой ноткой сарказма заметил Алексас. — Внушительной длины. Род Норманов воистину благороден своей древностью.

— Уверяю вас, нашему роду есть чем похвастаться помимо этого, — ответил Леогран, и любезности в его голосе несколько поубавилось. — А что-нибудь ещё?

Арон взглянул на Ташу, нетерпеливо пытавшуюся перехватить его взгляд.

Видимо, увидев в её глазах всё, что она хотела рассказать, задумчиво сжал губы.

— Пожалуй, на сегодня с обходом можно закончить, — вдруг бросил дэй. — Леогран, проводите Ташу в её комнату и идите спать.

— Что? — изумилась она.

— Тот же вопрос, — нахмурился юный герцог.

— Вам обоим нужно отдохнуть. А нам с Джеми настала пора кое-что сделать.

— Но...

— Нет, к сожалению, я не отвечу на ваши вопросы. Не сегодня. Приятных снов. — Арон повернулся на каблуках. — Джеми, план у вас? Замечательно.

И, сопровождаемый скептически хмыкнувшим Алексасом, прошествовал куда-то вперёд: оставив Ташу с Леограном провожать его растерянным взглядом.

— Он всегда такой... необъяснимый? — вскинул бровь юный герцог.

— Во всяком случае, мне он редко что-либо объясняет, — вздохнула она, смирившись с грядущим путешествием в свои покои. — Тут либо привыкаешь, либо нет.

— А вы привыкли?

— Пришлось.

Они неспешно зашагали по гулкому камню. Один тихо, другая — неслышно. И оба, как спустя некоторое время с улыбкой заметила Таша, старательно перешагивали щели меж каменных плит.

— В Пвилле его чуть ли не святым считают, — заметил Леогран. — Наш пастырь, когда отец Кармайкл приезжает, первым бежит изъявить почтение.

— Я не думаю, что кто-нибудь, зная Арона, может его не любить.

— Ну да, ну да... однако есть большая разница между знанием и иллюзией знания. А некоторые люди очень хорошо умеют создавать эту иллюзию. — Юный герцог задумчиво качнул фонарём. — Если подумать, мы всегда знаем лишь маску. То, что снаружи. И у каждого есть потаённый уголок души, где спрятаны некие мысли, чувства, воспоминания... вещи, которые мы хотим скрыть не только от близких, но даже от самих себя.

— К чему вы это?

Леогран чуть улыбнулся, и Таша запоздало поняла, что вопрос прозвучал немного резко.

— Да так, ни к чему. — Он учтиво распахнул дверь в гостевую башню. — Только почему-то у меня возникло ощущение, что отец Кармайкл не из тех людей, что дают себя узнать.

— С чего вдруг?

— Вы же сами сказали, что привыкли к его необъяснимости. Но я — нет. Считайте это просто трезвым взглядом со стороны.

Они с Алексасом сговорились, что ли?..

— Думаю, дальше я дойду одна, — сказала Таша.

— На лестнице темно, Таша-лэн. Возьмите фонарь.

— Я прекрасно могу и...

— Нет, не сможете. Вы же не видите в темноте, как кошка. Я знаю каждую неровную ступеньку, а вы — нет. К тому же вы моя гостья, и я должен соблюдать законы гостеприимства. Возьмите, я настаиваю.

Таша решила не просвещать юного герцога, что первая часть его высказывания несколько отличается от истины.

— Спасибо. — Она приняла из руки Леограна тонкую фонарную дужку. — Спокойной ночи, ваша светлость.

И направилась вверх по лесенке.

Когда дверь наверху хлопнула далёким отзвуком, Леогран, слушавший шелест её шагов, задумчиво подкрутил ус. Качнул головой в такт своим мыслям.

— Думаю, она подойдёт, — сказал он негромко.

А потом тихо и аккуратно закрыл башенную дверь.

Фонарь оказался кстати: лампадки в комнате почему-то не горели и загораться не желали. Поставив его у окна, Таша оперлась ладонями на каменный подоконник.

Задумалась.

Старик-трактирщик, Алексас, Леогран... что-то в Ароне тревожило их. И пусть Таша не разделяла их тревог, но в словах Леограна всё же была доля истины.

Ведь что сама она знает о нём?

Он пастырь в деревеньке у озера Лариэт, подумала Таша. У него была возлюбленная по имени Лоура, которая давно умерла. Он обладает множеством интересных способностей и полезных навыков, и...

И всё.

...больно неравное соотношение знаний и неизвестности, прошептал тоненький голосок сомнений.

Таша посмотрела в небесную мглу с рассыпанным по ней звёздным крошевом.

Рассмеялась.

Это просто глупо: сомневаться в Ароне после всего, что он для неё сделал. Да и в чём его можно обвинить? В загадочности?

Она опустила взгляд на свечу, плакавшую воском в фонаре. Прежде чем направиться к кровати, посмотрела на золотистый лепесток пламени, ровно тянувшийся к потолку, и на его отражение в оконном стекле.

Замерла — поняв, что это отражение волнуется на несуществующем ветру.

Что за?..

Таша наклонилась, вглядываясь в тёмное застеколье. В колебании призрачного пламени явно присутствовал некий ритм: точно его сбивало чьё-то дыхание.

Затем подняла взгляд на своё отражение — и поняла, что её глаза никак не могут светиться мягкой осенней синевой.

Таша отшатнулась, ещё успев увидеть, как чужие отражённые губы разомкнулись, шепнув два слова. Обе свечи, здесь и там, рванулись пламенем в сторону и, зашипев, погасли.Дыша тяжело и порывисто, Таша взглянула на змеившуюся от фитиля тонкую белую дымку; судорожно метнувшись к тумбочке рядом с постелью, отыскала в ящике спички. Вновь разожгла свечу — и лишь тогда позволила себе упасть на кровать, судорожно сжимая крестик в ладони, разметав светлые волосы по одеялу.

И нахмурилась, вспоминая то, что видела.

Таша никогда не практиковалась читать по губам. Но почему тогда сейчас она так уверена, что не её отражение проговорило...

'Пусти меня'?..

* * *

Всплеснув волной обсидиановых волос, Кэйрмиль Норман подошла к кровати и протянула мужу простую глиняную чашку:

— Твоя настойка, милый.

Неровное пламя свечи озаряло комнату с бревенчатыми стенами. Обычную комнатку в охотничьем домике, с отсутствием изысков до аскетизма. Герцог развалился на кровати — рыжеволосый мужчина в длинной белой рубахе, с высеребренными сединой висками и сеточкой морщин в углах тусклых глаз. На лице стыло некое мрачное равнодушие, меж бровей залегла угрюмая складка.

Герцог молча протянул руку. В пару глотков осушив стакан, с тихим стуком поставил на тумбочку. Поднял взгляд.

И сквозь апатию в этом взгляде на миг пробилось что-то до того жуткое...

— Что такое?

Хрусталь её голоса прозвучал чуть удивлённо — но приоткрывшийся занавес его взгляда уже снова сомкнулся.

— Нет. Ничего, — бросил герцог. — Давай спать.

Кэйрмиль, улыбнувшись, легла рядом. Прильнула к мужу, позволив обнять себя, герцог коротко дунул на свечу, прежде чем потянуться к её губам с поцелуем — и в комнате воцарилась тишь и тьма.

* * *

— Значит, оборотни ещё и истинную сущность призраков видят?

— Для меня это было не меньшим сюрпризом, чем для тебя. Хотя известно, что звери видят то, чего не видно людям... значит, и мы можем. — Таша поболтала в воде босыми ногами, стараясь не поднять брызг и не замочить страниц своих 'Мифов и легенд Аллиграна'. Водяные лилии, дремавшие среди прозрачной глади, удивлённо качнулись на пробежавшей волне. — Не хочешь всё-таки рассказать, куда вы вчера ходили?

— Я хотел бы... — Джеми удручённо коснулся рукой воды.

Они сидели в парке Клаусхебера, на широком бортике круглого гранитного бассейна. В воде нарезали ленивые круги золотые рыбки, вокруг радовали глаз заросли шиповника. Ветер нёс водяную пыль: неподалёку рассыпал веер брызг большой фонтан с мраморными бортиками. Немного в стороне сирень бросала длинные вечерние тени на мощёные дорожки, вдалеке, у ограды, сияли золотыми цветами липы, из высокой травы здесь и там выглядывали ирисы. Крапчато-голубые, жёлтые, сиреневые, лиловые и даже чёрные — хоть оранжерею устраивай.

Сад был неухоженным, но от этого в Ташиных глазах только выигрывал. Она не любила искусственность скошенных газонов и постриженных кустов, которой щеголяли городские парки в том же Нордвуде. А такие заросшие старые сады...

Они были настоящими.

— И почему эйрдалям и оборотням дан такой великий дар, как красота? — Джеми с вороватым видом стащил яблоко из стоявшей на траве плетёной корзинки. — Людей тянет к ним, они не в силах устоять... но потом мышеловка защёлкивается, и в качестве сыра оказываются они сами.

— Это не красота, Джеми. Это просто... дар. Ещё один. Привлекать людей. Притягивать, как пламя мотыльков. — Поразмыслив, Таша всё-таки извлекла из корзинки ещё одно яблоко. — Мы же охотники, Джеми. Пение антилопы шэдвар тоже красиво, но горе тем зверькам и пичужкам, которые осмелятся подойти к ней слишком близко.

— Не надо 'мы'. — Он поморщился. — Ты не такая.

Таша, усмехнувшись, опустила взгляд.

'...в Школе Чернокнижия обучали колдовству и всяким древним наукам. Находилась она под землёй, потому там всегда царил мрак. Учение длилось семь лет, но одно правило всегда соблюдалось в этой школе: когда ученики покидали её, учитель, некий господин Оррак, оставлял у себя того, кто выходил последним...'

— Не понимаю, зачем нужно это разделение на волшебников и колдунов, — зевнула Таша. — Сделали бы одну Школу, и дело с концом. А то выпускники Школы в Адаманте — волшебники, Школы в Камнестольном — колдуны, но ведь разницы по сути никакой.

— Разница есть. В Адаманте, насколько я знаю, ученикам не рассказывают ни о некромантии, ни о сангвимагии. И учатся там шесть лет вместо семи, зато поступить труднее. В волшебники кого попало не берут... только тех, кто разовьет свой дар во благо людей. По мнению Мастеров Школы, конечно. — Джеми покачал головой. — А Школу в Камнестольном воздвигли раньше, и там преподают тёмные искусства.

— Это поэтому её прозвали Школой Чернокнижия?

— Ну да. И директор у них... загадочный тип. Говорят, он действительно заключает с учениками договор и забирает их души по окончании обучения. Хотя я в это не верю.

— Но твой учитель ведь закончил эту Школу, и ничего.

— Вот поэтому и не верю. — Джеми надкусил яблоко. — Откровенно говоря, что волшебников, что колдунов сторонятся одинаково. Нас почитают, уважают, берегут... и только. Мы ведь тоже не такие. В сущности, лучше нечисти только тем, что в хозяйстве пригождаемся. Поэтому эйрдалей и оборотней истребляют, а нас с поклонами выпроваживают куда подальше.

— Откуда ты знаешь? Ты ведь на улицу почти не выходил.

— Найдж рассказывал. И опекун наш, и учитель... они много где побывали, — кажется, Джеми смутился. — Так что ты думаешь по поводу герцога?

Таша задумчиво смотрела на воду.

— Либо у него есть друг-эйрдаль, либо он сам родился эйрдалем. Или его обратили... а это действительно возможно, обратить в эйрдаля?

— Почему нет?

— Ну, ходят ведь слухи, что укус оборотня и тебя сделает оборотнем. А между тем это такая же чепуха, как если бы укус мага делал тебя магом, и укус оборотня никак не поспособствует продлению твоей жизни. Ты либо рождаешься в Ночь Середины Зимы, пока часы двенадцать бьют, и тогда тебя... — Таша закатила глаза, — 'проклинает оборотничеством Мирк', либо наследуешь дар от родителя.

— Нет, слухи про эйрдалей всё же правдивы. Просто обратить можно далеко не каждого. — Джеми утвердительно хрустнул яблоком. — Только того, кто действительно готов распрощаться со своей душой. Того, кому всё равно, какую цену придётся заплатить за жизнь. И превращение переживает от силы каждый десятый... но вот герцог, судя по всему, пережил.

Джеми присоединился к Таше не так давно: свой день в ожидании темноты он коротал в библиотеке, за чтением. Арон сразу после завтрака отправился в город по своим святым делам — а Таша, прихватив 'Мифы и легенды', отправилась в пронизанный солнечным ветром сад. Облюбовав бортик бассейна, она провела там весь день в приятной книжной компании, не прервавшись даже на обед: её щедро снабдили корзинкой тех самых яблок, которые они сейчас грызли на пару с Джеми. Кроваво-алых, крепких, душистых.

Пару раз в сад заглянул Леогран. Осведомился, не нужно ли гостье чего и, учтиво откланявшись, удалился. Как-то выплыла Лавиэлль в сопровождении дворецкого, который нёс атрибуты для игры в 'кольца', любимого развлечения аристократов. Следующий час они коротали за этой самой игрой, перекидываясь небольшими берёзовыми обручами с помощью деревянных шпаг; и если Лавиэлль отвлекала Ташу своими азартными криками, то дворецкий даже во время игры хранил гробовое молчание — заставив Ташу задуматься, не зря ли при взгляде на него она вчера вспомнила про упырей.

Впрочем, разыгравшуюся фантазию осекло воспоминание о том, что Арон наверняка не оставил бы без внимания эйрдальские мысли, будь таковые у дворецкого в голове. К тому же, как Таша ни принюхивалась, привкуса тлена она не чувствовала.

— Раз уж мы заговорили о расовых особенностях, — она отложила книгу на бортик, — это правда, что магов всегда строго определённое число?

— Как посмотреть. Альвы и эйрдали, можно сказать, тоже маги. Но с тех пор, как Кристаль Чудотворная наделила Даром людей, он никогда не уходит в пустоту. Когда маг умирает, его Дар переходит к новорожденному, издавшему в тот миг первый крик.

— А бывают оборотни-маги?

— Нет. Они, как и цверги, с магией не дружат. Думаю, Дар может унаследовать только самый обычный человек... изначально. Маги ведь тоже не совсем люди. — Джеми пожал плечами. — Но их всегда ровно столько, сколько было после ухода Кристали.

Таша положила подбородок на сложенные домиком ладони. Щурясь, посмотрела на червонную монетку заходящего солнца: пытаясь поймать мысль, мелькнувшую на грани сознания и ускользнувшую.

Она хотела спросить у Джеми что-то ещё...

— Таша, я долго откладывал этот разговор, но... думаю, я всё-таки имею право знать... как твой рыцарь. — Джеми осторожно отложил свой огрызок к уже высившейся на бортике горке таких же. — Кто всё-таки на нас охотится?

Она знала, что рано или поздно этот разговор состоится.

Но всё равно досадливо дёрнула плечом.

— Мы с Ароном знаем не больше тебя.

— Не думаю. — Джеми старательно чертил ладонью круги на воде. — Зачем ты нужна этому некроманту? Это из-за твоего происхождения? Кто он?

Оттягивая ответ, Таша окинула взглядом сад. Листья липы тихо дрожали на ветру, шепча что-то скользящему мимо ветерку; тот передавал их шёпот высокой траве и ирисам, печально покачивающим лучистыми головками. Фонтан пел свою прозрачную песню, рисуя водяной пылью по воздуху, и закатные лучи играли медными отблесками в хрустале водяного купола, сотканного из тонких струй.

Ей придётся ответить.

Пусть даже у неё самой не было нужных ответов.

— Он убил мою мать и похитил сестру. — Таша сказала это ровно, без эмоций. Легонько коснулась ладонью поверхности воды у своих ног; потом провела мокрым пальцем по бортику, очертив водяным перламутром на чёрном мраморе контуры трёх лепестков. — Он и ещё двое наёмников. Это всё, что нам известно. Мы с Ароном нагнали их в трактире Заречной и выкрали Лив... но, как оказалось, её успели заколдовать. Это вы и сами знаете.

— Но зачем ему твоя сестра?

Таша вновь макнула палец в воду.

— Хороший вопрос. Я сначала решила, что им нужна королевская дочь. — Она мельком подняла взгляд. — Мне нужно было какое-то объяснение, и я уцепилась за это.

— Но ведь наследница престола именно ты! И кэны охотятся за тобой, а не за Лив!

— Согласна. Глупо. — Таша склонила голову, придирчиво оглядывая нарисованный водой ирис: он потихоньку таял, сушимый нагретым мрамором и тёплым воздухом. — Но я не знала, зачем ещё мы могли ему понадобиться... а потом Арон сказал, зачем.

— И?

Таша обрисовала цветок по едва видимым контурам. И снова, упрямо отдаляя миг исчезновения своего творения: мгновенного, зыбкого, почти призрачного.

Даже зная, что рано или поздно ей придётся уступить неизбежному и позволить ему исчезнуть.

— Что он просто... играет, — слова упали хрустальными шариками. Равнодушно, словно пустой, посторонний, ничего не значащий факт. — Что он жестокий и почти бессмертный, что ему скучно, и он играет. Со мной.

Какое-то время Джеми наблюдал за движениями её пальцев. Затем, мягко отодвинув её руку, накрыл ладонью недолговечные водяные линии — и, пробежавшись пальцами по застывшей на мраморе стеклянной вязи, удовлетворённо выпрямился.

— Играет, значит... что ж, вполне правдоподобная версия, — сказал он потом. — Иные некроманты так развлекались, что простым магам юмора точно не понять. Взять хотя бы Талира Чёрного и ту княжну, которая уже сто лет как мирно почила... кхм... ладно, не будем об этом. — Джеми вздохнул. — А святой отец не знает, кто он?

— Думаю, если бы знал, то сказал, — рассеянно откликнулась Таша: мгновением раньше вспомнив, что же именно ей хотелось спросить.

— И то верно. Ну, ему в любом случае виднее... насчёт скучающих бессмертных.

— Действительно, — нетерпеливо согласилась она, уже не слушая. — Джеми, ты говорил, что призраки могут занимать чужие тела, сломав разум владельца. Правильно?

Неожиданная смена темы явно заставила того растеряться.

— Правильно, но...

— А может человек сам пустить призрака в себя?

Джеми озадаченно моргнул.

— Может, но...

— И в этом случае разум владельца не ломается, поскольку он отступил добровольно, так? И когда призрак уходит, то владелец может спокойно вернуться обратно?

— Да, всё так, но...

— О, так вы ещё здесь, Таша-лэн?

К ним решительно направлялся Леогран, небрежно перекидывая из руки в руку пафосную шпагу, чей эфес затейливо инкрустировали мелкие колючие бриллианты. За ним следовал дворецкий — с другим, самым простеньким клинком.

Таша вскинула бровь:

— Фехтуете, ваша светлость?

— Мне выписывали учителя из Арпагена. К сожалению, вскоре после смерти матери дядя отослал его обратно, но я совершенствуюсь сам, насколько могу, и всегда немного упражняюсь перед ужином.

— Кстати о вашем дяде. Он ещё не вернулся?

— Сегодня от него прибывал слуга. Дядя вернётся завтра вечером.

Таша нахмурилась.

Завтра. Когда с призраком будет покончено. Или когда он уйдёт до следующего месяца.

Или когда охотники на него уедут — вне зависимости от исхода.

— А мы в ответ, — продолжил Леогран, поморщившись, — передали дяде, что святой отец успешно справился с заданием и покинул особняк.

Таша уставилась на него во все глаза.

— Зачем?

— Святой отец так велел. — Леогран развёл руками. — Я сам ничего не понимаю.

Что за фокусы?..

Она перевела пристальный взгляд на Джеми.

— Я ничего не знаю, — торопливо выпалил мальчишка.

— Совсем-совсем ничего? — уточнила Таша.

— По крайней мере, об этом.

— А о чём знаешь?

Джеми неловко заёрзал, но промолчал.

— Так о чём это я... ах, да, — бодро заговорил Леогран, прерывая неловкую тишину, сбив Ташу с мыслей. — Моего учителя отослали, так что приходится упражняться с Мором. — Юноша кивнул на дворецкого, молча ждавшего позади своего господина. — Хотя фехтовальщик из него, конечно...

— Упражняться со слабым противником — пустая затея, — заметил Джеми. — Но, если хотите, я могу составить вам компанию.

И Таше понадобилась секунда, чтобы понять — конечно, это уже не Джеми.

— Вы?

Леогран недоверчиво взглянул на Алексаса: оглядывавшего юного герцога с лёгкой улыбкой голодного льва.

— Ваша светлость, вы думаете, я саблю для красоты ношу? — едва уловимое движение, алый блеск — и Леогран отпрянул, когда острое лезвие описало стремительную дугу в дюйме от его носа. — Впрочем, надеюсь, ваш дворецкий одолжит мне шпагу. Разница техник, сами понимаете.

Если Леограна и поразила перемена в облике чудаковатого сынишки дэя, он ничем этого не выказал.

— Мор, будь добр, — коротко кивнул он. — К тому же моя затуплена, тренировочная...

— Вторая должна быть под стать. — Алексас с залихватским свистом загнал саблю в ножны и, отстегнув, оставил их на бассейном бортике. — Согласен.

Неслышно поднявшись, он принял шпагу из рук Мора. Крутанул в ладони, прикинул что-то — и, кончиком клинка эффектно расчеркнув воздух, поклонился противнику.

— Весь к вашим услугам. — Леогран склонил голову в ответ.

— Всего вас мне, предположим, не надо, — небрежно заметил Алексас, — а вот ваша шпага на ближайшие пару минут пригодится.

Герцог в ответ подкрутил ус: с нехорошей задумчивостью.

— Не слишком ли вы самоуверенны, Кармайкл-энтаро?

— Ничуть. Всего лишь трезво оцениваю свои силы.

— Тогда примите к сведению, что мне не раз удавалось обезоружить моего учителя, а он не самый худший фехтовальщик королевства.

— Обязательно. — Алексас обернулся к Таше. — Благословишь брата на победу?

Она вздёрнула нос.

— Думаю, в... ты и так прекрасно справишься.

— Как я и думал. — Алексас вздохнул — И за что я тебя люблю, кто мне объяснит?

И, насвистывая что-то, пошёл к вымощенной камнем площадке вокруг фонтана, оставив остолбеневшую Ташу хватать губами воздух.

— Таша-лэн, — ласково произнёс Леогран, прежде чем направиться следом, — я очень надеюсь, что вы не будете возражать, если я уложу вашего брата одной левой.

— Может, не надо? — наконец обретя дар речи, жалобно пискнула Таша ему в спину.

— Полагаю, это собьёт с него спесь, — бросил юноша через плечо.

Вытащив ноги из воды, Таша сердито обняла руками колени. Мальчишки, чтоб их! Только бы чем-нибудь помериться...

Фехтовальщики заняли позиции друг напротив друга. Водяная пыль оседала на их волосах светлой пудрой, искрящейся в закатных лучах. Герцог, как и обещал, держал клинок в левой руке; дворецкий бесстрастно наблюдал за происходящим, застыв склеповой статуей.

— Готовы? — любезно осведомился Алексас. — Начинайте.

Шпага Леограна взметнулась вверх багряной вспышкой.

Алексас парировал легко и непринуждённо. Казалось, он даже рукой не шевелил, одной кистью. Впрочем, его атаку Леогран тоже отразил без видимых усилий, лишь отступил ближе к фонтану — но поспешил компенсировать отступление, потеснив противника к зарослям шиповника, окружавшим место действия.

— А вы неплохи, — прокомментировал герцог пару минут спустя, тщетно пытаясь достать противника.

— Вы тоже недурны, — под аккомпанемент стального звона благосклонно откликнулся Алексас.

Поединок не спешил выявлять чьё-либо превосходство. Леогран явно распалился: атаковал агрессивно, яростно, резко наскакивая. Алексас к этому отнёсся восхитительно равнодушно, лишь отставил в сторону левую руку, до того небрежно заложенную за спину. Со скучающим выражением на лице он отбрасывал клинок герцога в сторону, точно надоедливую муху: казалось, не дрался, а танцевал, кружась в рыцарском вальсе со шпагой в руке.

— Что ж, — с расцветающей на губах ехидной улыбкой проговорил Леогран, — боюсь, мне всё же не суждено уложить вас одной левой.

— Сожалею, что нарушил ваши планы, — вежливо отозвался Алексас. — Но неужели вы хотите сказать, что вы не левша?

— Именно это!

Нетерпеливо перехватив шпагу правой рукой, герцог ринулся в лобовую атаку, звонкая песня скрещивающихся клинков из вальса обратился в галоп — и под натиском противника Алексас стал отступать к фонтану. Уткнувшись в бортик мраморного бассейна, он вспрыгнул на него, Леогран в долгу не остался, и сражение продолжилось на узкой круглой дорожке из скользкого зеленоватого камня.

— Что ж, вам удалось меня удивить, — заметил Алексас, вынужденный уйти в глухую оборону. — Однако есть одно маленькое затруднение.

Шпаги молниями сияли в водяном крошеве.

— Какое же? — в перерыве между ударами азартно выдохнул Леогран.

Широкую улыбку его противника Таша различила даже отсюда.

— Боюсь, что я как раз левша...

Алексас резко скакнул назад, перекинул шпагу из руки в руку — а потом, сократив дистанцию, атаковал: небрежно уперев правую руку в бок, танцуя на мраморном бортике, лезвием шпаги выписывая в воздухе сверкающие пируэты, заставив противника растерянно отступать. Удар, ещё удар — и клинок Леограна полетел в воду. Герцог скакнул в фонтан, не раздумывая; поскользнулся, упал, тут же перекатнулся и вскочил, мокрый от носков замшевых туфель до рыжей макушки, но со шпагой в руке.

Алексас оглянулся на Ташу. Улыбнулся.

И небрежно подкинул свой клинок высоко вверх.

В следующий миг он прыгнул в фонтан: легко крутанув в воздухе сальто, аккуратно приземлившись на обе ноги, взметнув фейерверк хрустальных брызг. Вскинул руку — как раз вовремя, чтобы поймать шпагу, летевшую обратно к земле, точно за рукоять. С бесконечным изяществом выпрямился.

Таша прекрасно понимала, что это — красивый эффектный трюк, не более. Самоубийственный в реальном бою, проделанный исключительно для того, чтобы впечатлить её.

Но это не отменяло того, что даже Леогран уставился на противника с зачарованным видом.

Алексас невозмутимо расчеркнул фонтанную струю, словно вычерчивая кончиком лезвия какой-то затейливый символ.

— Продолжим? — насмешливо осведомился он.

Леогран вздохнул.

И швырнул свою шпагу ему под ноги.

— Вы лучший фехтовальщик, которого я когда-либо видел, — торжественно и серьёзно промолвил герцог. — Прошу прощения за мой скепсис. Вы действительно уверены в себе настолько, насколько этого достойны.

Алексас нахмурился.

Только на миг.

Затем поднял шпагу противника, перехватил её за лезвие — и протянул герцогу рукоятью вперёд.

— А вы один из лучших противников, которые у меня когда-либо были, — с улыбкой ответил он. — Я не могу вернуть обидные слова, сорвавшиеся с моих уст, но прошу за них прощения. И готов оказать вам любую посильную помощь... если вы её примете.

Губы Леограна в свою очередь тронула улыбка.

— Полагаю, извинения приняты обоюдно. — Герцог взял клинок из рук противника. — Джеми Кармайкл, позволите ли вы мне считать нас с этого момента связанными узами дружбы?

Алексас взлохматил свои мокрые кудри. Как показалось Таше, несколько озадаченно.

Но ответил лишь:

— Как будет угодно вашей светлости.

Таша смотрела, как юноши удовлетворённо жмут друг другу руки.

— Кажется, они неплохо поладили, — бросила она через плечо.

— Кажется. — Арон, неслышно стоявший за её спиной, шагнул вперёд. — И вы открыли друг другу свои новые стороны.

— Мы? А я-то тут при чём?

Дэй протянул ей руку, помогая встать; его улыбку леденила лёгкая ирония.

— До сегодняшнего дня у тебя не было возможности проявить тягу к мастерам в своих делах.

Таша промолчала. Лишь мельком оглянулась на парочку мокрых до нитки фехтовальщиков, чей беззаботный смех вплетался в тихий шёпот закатного ветра.

Даже не пытаясь скрыть от телепата, что шпага Алексаса если не разбила ледяную кромку неприязни вокруг его образа, то пробила там немалую брешь.

Ужин прошёл в непринуждённой дружеской обстановке. Настолько непринуждённой, что Таша засомневалась, помнит ли её 'семейка' о том, что им предстоит; однако, поднявшись из-за стола, Арон первым делом заверил племянников герцога, что их присутствие в борьбе с призраком ничего не решит, и отправил юных Норманов в их покои.

Как и Ташу — в её.

— И на каком основании я должна отсиживаться в стороне в решающую ночь?! — возмущалась она, пока Арон за руку непреклонно вёл её в башню. — Да ни за что!

— Как раз есть за что, — заявил Джеми, мудро шедший в сторонке. — Эйрдаля ловить — это тебе не в игрушки играть!

— Ах, так вы этой ночью будете ловить эйрдаля? А я должна сидеть в комнате, не зная, живы ли вы ещё?!

— Именно, — хором подтвердили мужчины.

Спелись, называется, уныло подумала Таша.

— А как же призрак? Это ведь я её вижу, и...

— Если всё пойдёт по нашей задумке, твой дар нам не пригодится. — Арон услужливо распахнул перед ней дверь. — И этой ночью мы убьём сразу двух зайцев.

— Как я понимаю, не фигурально.

— Хотелось бы обойтись без кровопролития, — уклончиво ответил дэй. — Таша, я нисколько не сомневаюсь в неоценимости твоей помощи, но сегодня мы будем дежурить вдвоём.

Едва уловимые нотки в его голосе подсказывали, что на сей раз Арон настроен серьёзно.

Что ж... возможно, она сможет помочь им и в башне.

Проблема только в том, что всякое действие обычно имеет кучу противодействий. А то, что собиралась сделать она — тем более.

— Ладно, подожду в башне пленной принцессой, — фыркнула Таша, взбегая вверх. — Удачи.

— Таша!

Она обернулась: дэй мягко смотрел на неё снизу вверх.

— Ты же не наделаешь глупостей, правда? Ты же действительно будешь ждать нас... просто ждать?

Взгляд светлых глаз был проницательным, чуть усталым и бесконечно тёплым. Искрящийся добротой взгляд человека, терпеливо уговаривающего кого-то горячо любимого.

И пусть эта глупенькая девочка бесконечно капризничает, но...

— Конечно, — кротко кивнула Таша.

— Чудесно. — Арон светло улыбнулся. — Добрых тебе снов.

Поднимаясь по лестнице, Таша слышала их удаляющиеся голоса — и удивлялась, что за нелепые мысли пришли ей в голову. Ей действительно не стоит делать глупостей; а то, что она хотела сделать, было глупостью редкостной. Но ведь Арон с Джеми и без неё прекрасно справятся, к тому же Арон всегда желал ей только добра...

В комнате она села на кровать, сцепив руки в замок, рассеянно оглядывая комнату, пытаясь не нервничать. Заметила свою сумку, которая мирно лежала на полу подле кресла.

После секундного колебания подошла ближе, опустилась на корточки — и за цепочку вытянула из кармашка зеркальце.

Щелчок.

Сев на кровать, Таша посмотрела в глаза своему отражению. Вспомнила вечер в избушке рядом с Топью — и с неизбывным ужасом поняла, что с тех пор снова не вспоминала о Лив. Да что же она за сестра такая?..

Таша пытливо вглядывалась в стекло, отчаянно надеясь, что то снова отразит Лив — но на сей раз оно осталось безучастным.

Гм...

— Зеркало, — неуверенно произнесла Таша, — покажи мне Лив.

Миг спустя кончики пальцев ощутили тепло нагревшихся рун. Когда зеркальную гладь затянул серебристый туман, Таша с надеждой сощурилась, но после того, как туман рассеялся, вновь увидела сестру, мирно спящую в домике цвергов.

Всё ещё спящую.

От осознания, что магия Арона не помогла, сердце сжала тоска; однако помимо тоски — вглядываясь в полутьму маленькой комнаты в далёком Камнестольном, Таша ощутила удовлетворение.

У неё в руках волшебное зеркало. И она знает, как с ним обращаться.

Грех этим не воспользоваться.

— Покажи мне... дом.

Зеркальная картинка зарябила. Изменилась. В комнатной тиши послышался шелест яблоневой листвы на ночном ветру; и какое-то время Таша сидела, глядя на маленький белый дом со слепыми окнами и деревья, которые шестнадцать лет шептали ей колыбельные за окном.

Дом, милый дом...

— Покажи мне... Арона.

Серебристая дымка вновь затянула стекло — однако на сей раз рассеиваться не спешила.

— Покажи мне Арона!

Бесполезно. Порой сквозь серую пелену прорывались смутные очертания, но только на миг.

Может, сильные телепаты от такого защищены?..

Таша задумчиво стукнула ногтем по золотой крышке. Размышляя над неожиданной идеей, робко постучавшейся в сознание; идеей, реализация которой почти наверняка была обречена на провал.

С другой стороны, попытка же вроде не пытка?

— Зеркало...

Её тонкие пальцы сжали жёлтый металл.

До побелевших ногтей.

— Зеркало... покажи мне твоего владельца.

Серебристый туман застыл. Расступился — вместо картинки открывая взгляду липкий и непроницаемый мрак, и пальцы мгновенно онемели: не поймёшь, от напряжения или от страха.

Таша видела этот мрак раньше. Когда заглянула в зеркальце в трактире рядом с Подгорным.

А ещё...

'Надо же. Ты рискнула сделать это быстрее, чем я думал'.

В знакомом голосе читалась усмешка.

...и Таша запоздало, безнадёжно запоздало поняла, что видела этот мрак в своих снах.

Зеркало запрыгало по ковру.

'Зачем же так нервничать, девочка моя?'

— Нет!

Она обхватила голову руками, зажала уши — зная, что бесполезно, зная, что слова звучат в сознании, но не в силах слышать этот голос: мягкий, чуть ироничный, такой спокойный...

'Крики редко помогают делу'.

Её кошмары обернулись явью.

— Изыди!

'Не имею на то ни малейшего желания'.

— Кто ты?

'У меня много имён, но ни одно из них я тебе сообщить не могу. Пока, по крайней мере'.

— Что тебе нужно?

'От тебя — ничего'.

— Но...

'Девочка моя, неужели тебе не приходило в голову, что играть могут не с тобой?'

Таша застыла, широко раскрытыми глазами глядя прямо перед собой.

Стало слышно, как где-то за окном шелестят, танцуя с ветром, листья сирени.

'Странно было бы выбирать противником милую девчушку вроде тебя, даже не объяснив ей правил. А для игры нужны не только игроки, но и фигуры. — Он вздохнул. — Мне очень жаль, девочка моя, однако ты лишь разменная монета. Пешка в чужой партии'.

— Ты...

'Твоя сестра — ниточка, которой я затянул тебя на доску, — в его голосе сквозило самое искреннее сочувствие. — Я не хотел убивать твою мать, но её смерть была обязательным условием. Сожалею, что пришлось причинить тебе эту боль'.

Она смотрела, как тени танцуют на стенах.

'Есть вопросы — задавай. Я отвечу'.

Таша разомкнула губы.

— Убирайся.

'Так ничего и не спросишь? — кажется, некромант огорчился. — Пойми, я тебе не желаю зла. Я не притворялся тем, кем не являюсь... в отличие от некоторых. Во всём, что я делал, не было ничего личного'.

— Убирайся!

'Хотя да, для тебя это было очень личным...'

— УБИРАЙСЯ!

Крик звоном разбился об оконное стекло.

Она почти видела, как где-то — безумно далеко — он равнодушно пожимает плечами.

'Что ж, когда будешь готова к разговору, ты знаешь, как меня позвать'.

Тишина зазвенела в ушах — и Таша долго сидела, не шевелясь, не моргая, пока отражение ровного пламени свечи странно дрожало в серебре её глаз.

Медленно она встала с кровати. Медленно подошла к лежащему на полу зеркалу. Медленно нагнулась.

Дверь распахнулась так резко, что ударилась о стену.

— Кажется, я уже говорил, чтобы ты избавилась от этого предмета?

Таша, не торопясь, выпрямилась. Посмотрела в чёрный бархат ночи, расстилавшийся за окном, залитый лунным серебром.

Услышала, как Арон подходит к ней.

— Ты пыталась его использовать?

— Я... видела в нём Лив.

Она говорила тихо, не глядя на него.

— Таша, волшебные зеркала — не игрушки. Особенно если ты получила их от таких, мягко говоря, сомнительных персон. С Лив всё будет в порядке и без твоего наблюдения. — Арон взял её за плечи, развернув к себе. — Посмотри на меня. Ну же!

Таша посмотрела. Крепко сжимая зеркальце в соединённых ладонях.

Его глаза...

— Избавься от него сейчас, пока не поздно. Прямо сейчас. Выброси в окно, прошу тебя.

Его глаза сияли привычным лучистым светом — и свет этот был... заразительным. Он заполонял собою все мысли, затягивал их радужной пеленой, обволакивал дурманящим туманом, твердил 'всё хорошо, всё будет хорошо'...

— Если не можешь выбросить, то отдай мне.

Туман... он был всегда. Но только сейчас Таша смогла его заметить. Осознать здравым смыслом, который почему-то не заволокло безмятежным доверием, который съёжился в островке ясной тени посреди лучистой пелены...

— Таша, отдай его мне. Я тебе не желаю зла.

Она вздрогнула.

'Я тебе не желаю зла...'

...она шла за этими лучистыми глазами, как крыса за волшебной дудочкой. Почти без вопросов, почти без сомнений. А он пользовался своей властью и вёл её туда, куда ему вздумается — не трудясь ничего объяснять, не посвящая в свои планы, и называл это — доверием...

— Нет, — её голос зазвенел осколками льда. — Я сама решу, что с ним делать. Мне надоело, что ты всё решаешь за меня и без меня.

Хватит. С неё — хватит.

Слишком многие говорили что-то о притворствах и масках, чтобы можно было и дальше к этому не прислушиваться.

Дэй отступил на шаг; наверное, впервые Таша видела в его взгляде удивление.

— Это зеркало... оно как-то влияет на тебя. Неужели ты не видишь? Не чувствуешь?

— Имеешь в виду, что оно мешает тебе влиять на меня? — она задумчиво опустила глаза, глядя на мерцающие золотистые отблески. — Да. Чувствую.

А она-то думала, почему ей так спокойно, когда он рядом, почему всё меняется, стоит ему уйти...

Ведь так легко принять голос, нашептывающий тебе 'ты в безопасности', за свой внутренний.

— И это ты называешь доверием, Арон? Внушая мне нужные мысли и решения, ты говоришь о каком-то доверии? Внушая спокойствие и... о, Богиня. — Таша вдруг рассмеялась. — Так вот почему я не вспоминала о маме. И о Лив. Ты сделал их... неважными. Ты сделал что-то с моими воспоминаниями, так ведь?

— Это было необходимо, — в его тихих словах звучала боль. — Я хотел... я не стал бы...

— Как я могу доверять тебе, если не знаю, моё ли это доверие? Ведь ты совсем не такой, каким кажешься. Или каким хочешь казаться. Маска? А под ней ещё одна, и ещё? Но есть ли под маской лицо? — она пристально вглядывалась в его лицо. — Кто ты, Арон? Кто ты на самом деле? Как мне это узнать?

— Ты знаешь, кто я.

— Правда?

В его глазах светилась непроницаемая серость.

— Я тот, кем ты меня видишь, — ровно проговорил дэй. — Значит, не отдашь?

— Значит, не ответишь?

В его взгляде застыла странная обречённость, но Таша лишь крепче сомкнула пальцы на тёплом металле.

— Будь по-твоему. — Он отвернулся. — Рано или поздно ты сама всё поймёшь.

Таша смотрела ему вслед, пока шёлковый шелест не растаял на лестнице.

Она не спросила того, что хотела спросить больше всего. Слишком боялась поверить врагу. Слишком боялась услышать ответы.

Но оставлять всё, как есть, больше не собиралась.

Нащупав александрит на груди, Таша отложила зеркальце на подоконник. Аккуратно расстегнула цепочку на шее. Некоторое время отстранённо разглядывала багряный камень.

Наклонив ладонь, позволила маминому подарку золотистой змейкой соскользнуть в открытую сумку — и накинула на шею цепочку зеркальца-кулона.

Пальцы не подрагивали предательски. Сознание было ясным, как никогда. Её не терзали сомнения: казалось, она впервые знает, что делает.

Нет, игра ещё не кончилась. Но ходы в этой игре она отныне будет делать сама.

Таша заправила зеркало под платье. Подняла глаза. Кивнула, когда что-то мелькнуло в оконном стекле.

Значит, не случайно... хотя случайности, похоже, вообще довольно редкое явление.

Таша подошла ближе к окну.

— Может, это и глупо, — сказала она, обращаясь невесть к кому. — Но это — моё решение.

И, опустив ресницы, прислонилась лбом к оконному стеклу.

— Всё в порядке, святой отец? У вас такое лицо было...

— Ничего серьёзного. Просто почувствовал кое-что... нужно было проверить. — Арон встал напротив дверей в покои Лавиэлль. — Готовы?

— Всегда готов. — Джеми щёлкнул пальцами, и ключ с той стороны провернулся в замке. — Помните: неподвижность! На активно движущихся объектах я удержу эти чары лишь пару минут.

— Сами терпением запаситесь. Не так, как в минувшую ночь.

— У меня нога затекла!

— Ваше счастье, что вы это мне объясняете, а не эйрдалю. Учтите, сегодня...

Пауза.

— Что?

— Тш.

Пару секунд Арон стоял, вскинув голову, словно вслушиваясь во что-то.

— Да нет. Показалось, должно быть, — произнёс он потом. Качнул головой. — Давайте.

Джеми покорно начертал в воздухе рунные знаки, заискрившиеся серебристым дымком, щёлкнул пальцами в завершающем штрихе — и коридор опустел.

Спустя миг одна из двустворчатых дверей беззвучно приоткрылась: будто сама собой. Потом, не нарушая беззвучия, её аккуратно закрыла чья-то невидимая рука...

...а в полумраке гостевой башенки Таша распахнула глаза — серебристые радужки которых отчётливо отливали странной, чужеродной синевой.

Девушка, казавшаяся Ташей, подняла руку. Медленно дотронулась до своего лица. Отступив от окна, неуверенно растянула губы в улыбке.

Лёгкими шагами вышла из комнаты и скрылась во мраке, окутывающем винтовую лесенку.

* * *

— Шпилька в цель, — улыбнулся он, когда металл звякнул о столешницу.

— Значит, свершилось? — Альдрем аккуратно постучал стопкой бумаг о спинку кресла, выравнивая края. — Она больше ему не верит?

— О, тут всё немного сложнее. Не верит, но отчаянно хочет верить. Всё это было сделано сгоряча: уверен, подумай она немного, чуть-чуть остынь... однако она подумает после. И придёт к верным выводам. Она захочет, чтобы всё было как прежде, но этого не будет и быть не может. Доверие её расшатано, и теперь малейший толчок... — он резко расправил сжатые ладони, будто пуская молнии с кончиков пальцев, — пуф.

— Значит, хоть один не доверенный ей секрет, и...

— Да. Полный крах.

Альдрем довольно-таки бесцеремонно сунул бумаги под мышку:

— Так она всё же в него влюбилась.

— А почему нет?

— Но он... старше.

— Вот и ей пора повзрослеть. — Усмешка тронула краешек его губ. — Всё дело в том, что она слишком глубоко застряла в своём детстве, чтобы признать истинную природу своих чувств. Не считая других причин, по которым она даже не пытается в них разобраться. — Он помолчал. — Что ж, оно и к лучшему. У меня на неё другие планы.

— Знаю, — ответил слуга со странной печалью. — А... что чувствует он?

— О. — Он мягко улыбнулся. — Вот это, Альдрем, уже совсем другой вопрос.

— Но почему тогда он...

— Не добивается ответной любви? — он пожал плечами. — У него слишком доброе и порядочное сердце. По большей части. А растлением детей он за свою долгую жизнь ещё не занимался, и явно обойдётся без того, чтобы попробовать.

— Ясно. — Альдрем рассеянно щёлкнул каблуками. — Но вы ведь задумали что-то ещё. С этим зеркалом. Верно?

— Конечно.

— Что же?

— Она тошнотворно хорошая девочка. — Он непринуждённо потянулся за бокалом. — Так и тянет сделать её... не такой хорошей.

— Для вас это не ново, — Альдрем едва слышно фыркнул, — только... её?

— Тьма живёт в каждом сердце. Необходимо просто найти нужный ракурс, чтобы явить её на свет. — Он задумчиво качнул фужером; жидкий янтарь лизнул краешек и нехотя скользнул обратно по стенкам. — Пока из неё выходит милая сказочная принцесса, но настоящая королева при желании может получиться не хуже.

— Настоящая?

— Та, которая сможет править. Сама. Плести интриги, играть в дворцовые игры, быть бесстрастной... жестокой, когда на то есть нужда.

— А как насчёт справедливости? Мудрости?

— На это у неё всегда будет советник. Или король.

— А нельзя наоборот? Быть хорошей, а 'настоящее' оставить другим?

— Я и не говорил, что всё получится. Я сказал — может получиться. И если я захочу, то очень скоро...

Приподняв бокал, он вгляделся поверх него в замысловатый рисунок каминной решётки.

— Но я буду великодушен. — В его глазах танцевало отражённое пламя. — О, да. Буду.

Оставайся собой, девочка моя, подумал он. Живи в своей сказочке, пока можешь.

Надеюсь, это сделает тебя чуточку счастливее.

К тому же так гораздо интереснее.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. БРАКИ И ПОМОЛВКИ

Клаусхебер спал. В просторной комнате на верхнем этаже царила идиллическая тишина, нарушаемая лишь мерным дыханием спящей хозяйки. На ковре светилось разноцветное марево: лунный свет искал лазейки сквозь витражное окно...

Впрочем, не он один.

Полог над кроватью беспокойно шелохнулся. Пёстрые пятна витражного света дрогнули, уплывая в сторону, и уступили место пролившемуся на ковёр серебристому сиянию луны.

Следом за которым в комнату неслышно скользнула тень.

Она застыла у приоткрытого окна, и к мирным вдохам спящей девушки примешался другой вдох. Глубокий, свистящий, словно бы принюхивающийся. Шёпот неясного наговора потревожил тишину; затем тень — беззвучно и плавно, очень убедительно изображая просто беспокойный сгусток темноты — двинулась к кровати.

Она раздвинула складки балдахина, наклонилась вперёд...

И была оттащена от кровати рукой, вдруг соткавшейся из воздуха.

— А я думаю, не стоит этого делать... Кэйрмиль, — сказал Арон, проявляясь из ниоткуда, сталью сжимая пальцы на тонкой девичьей кисти.

Джеми, стоя за спиной дэя, многозначительно перекинул кьор из руки в руку; его кольцо полыхнуло зловещим багрянцем.

— Попалась, которая кусалась, — удовлетворённо заметил Алексас.

С бледного личика жены герцога на них смотрели большие, безмерно удивлённые глаза. Пойманная лань, да и только.

Пару мгновений Кэрмиль просто переводила взгляд с одного мужчины на другого.

Затем заговорила — и голосок её звенел ледяным колокольчиком.

— Что вы делаете в комнате моей племянницы? И кто... ах, вы, наверное, отец Кармайкл? Вас легко узнать, хотя молва не передаёт и половины вашего истинного величия... А кто этот молодой человек? Верно, это ваш сын? Воистину достойный юноша.

Каждый звук веял вкрадчивым очарованием; казалось, можно было ощутить, как тает в воздухе их сладкий аромат. Понимание произнесённых слов мгновенно ускользало куда-то, терялось, оставляя лишь странное чувство упоительного восторга.

— Я сожалею, что не смогла лично вас встретить, но мой муж такой страстный охотник, а в лесу объявился исключительных размеров кабан... Орек не смог отказать себе в удовольствии столь славной охоты, и увёз меня с собой. Однако судьбе всё-таки угодно было, чтобы мы с вами встретились.

Странно, но даже в тишине Джеми слышались ворожащие отзвуки её голоса — чарующим напевом, звучащим в памяти, хотя музыкант давно уже взял последний звук.

— Не смотри на неё, дурак!

Голос Алексаса слышался странно приглушённо... хотя стоило ли обращать на него внимание?

Разве был какой-то смысл в его словах?

— Что... что вы делаете в комнате вашей племянницы? Ночью?

Джеми не сразу осознал, что кьор бессильно истаял в его руке.

Сейчас его куда больше волновало, что после волшебного голоса Кэйрмиль его собственная речь казалась карканьем простуженного ворона.

— Я надеюсь, вы не забыли, что это мой особняк? — девушка перевела взгляд на Арона. Дэй как-то странно улыбался, крепко сжимая запястье герцогини. — Хозяйка в своих владениях имеет право быть где хочет и когда хочет, не считаете?

— Но...

— А вот что вы здесь делаете? Хотя... забудем. Я так рада вас видеть, что даже не потребую от вас объяснений. Это не суть важно, в конце концов, не правда ли?

Отзвуки её голоса объясняли, уговаривали, нашептывали...

— Давайте просто покинем эту комнату и пройдёмся по саду. В лунном свете он ещё красивее, чем днём. Наконец поговорим всласть. — Кэйрмиль изогнула губы в ласковой улыбке. — Как думаете?

Тёмный бархат её плаща как нельзя лучше подчёркивал жемчужную белизну кожи. В лунном свете герцогиня казалась выточенной из мрамора: ожившая безупречность, воплощение Богини, один взгляд которой уносил тебя куда-то в тёплых волнах блаженства. Этот взгляд чаровал, этот взгляд обещал...

Но где-то очень, очень глубоко в нём пряталось нетерпение.

Слишком приятный, слишком настойчивый, слишком...

Голодный.

— Так ты ещё и ворожить умеешь, святоша? — голос Кэйрмиль скрежетнул холодом.

— Вам можно, герцогиня, а мне нельзя?

Улыбка не сходила с губ Арона.

Жёсткая улыбка-насмешка.

— Это не ворожба, герцогиня. Однако и вам я ворожить не позволю... о, а вот это уже невежливо. — Дэй даже тон не изменил, но прянувшая вперёд девушка отшатнулась, будто от пощёчины. — Законы гостеприимства вменяют хозяевам не вредить гостям, а вы пока ещё хозяйка... пока. Нет, и сбежать не пробуйте. Я вас не отпускал.

Чувствуя, как в мысли возвращается ясность, Джеми смотрел на Кэйрмиль — всё очарование с которой слетело, как маска из тумана на ветру. От неземной красы не осталось и следа, лишь мертвенная бледность да тень бессильного бешенства на лице. Она хотела бы вырваться, хотела бы напасть — и не могла: стояла под смеющимся взглядом серых глаз, как загнанная волчица, пока ярость искажала её лицо с безжалостностью кривого зеркала.

— Как вы спрятались? — Кэйрмиль уже шипела; теперь Джеми отчётливо видел чёрные звёзды, зиявшие на месте её зрачков, и фосфоресцирующий, неестественный блеск радужек. — Я не могла не услышать вас, не почуять...

— По счастью, в арсенале колдунов есть заклятия, позволяющие скрыться даже от эйрдалей.

Дверь шатнулась на петлях, раскрываясь настежь — и Леогран застыл на пороге.

— Тётя? Джеми-энтаро? Я услышал... — юный герцог растерянно вскинул руку к взъерошенным волосам; он был в мятой рубашке и наспех натянутых штанах. — Что... что здесь происходит, святой отец?

— Леогран, помоги мне! — Кэйрмиль отчаянно рванулась, пытаясь выкрутить руку из пальцев дэя. — Он...

— Замолчите, — тихий голос Арона почему-то заставил девушку вновь застыть мраморным изваянием. — Что ж, герцогиня, поведаете вашему племяннику, как было дело, или мне рассказать самому?

Если бы одним желанием можно было испепелить — под взглядом глаз Кэйрмиль, радужки которых светились тёмным багрянцем, Арон давно бы осыпался кучкой пепла.

— Ладно. — Дэй снова улыбнулся. — Я вас понял. Как пожелаете.

...девушка, казавшаяся Ташей, замерла напротив зеркала. Пришлось долго петлять по коридорам, чтобы его найти, но теперь она здесь.

Она взглянула на своё отражение. Улыбнулась.

Зеркала всегда отказывались играть по общепринятым правилам. Тем более волшебные. Они показывали не то, что видели все, они показывали суть.

Светловолосая девушка коснулась ирисов на деревянной раме. Сдвинув их вбок, протянула ладонь навстречу другой ладони: которую тянула к ней из-за серебристой зеркальной грани синеглазая женщина с русой косой.

Их пальцы почти встретились, разделённые лишь тонким стеклом... а потом стекло продавилось, дрогнуло — и одна рука оказалась продолжением другой.

Скоро в зеркале уже рябился опустевший коридор.

— Итак, Кэйрмиль Норман, в девичестве Дориэл, — произнёс Арон. — Конечно, вы не жительница Пвилла. И герцога впервые встретили вовсе не в окрестных лесах, а в Арпагене, за год до смерти его жены. Собственно, вы бы предпочли... нет, вы настаивали, чтобы смерть эта случилась гораздо раньше, но даже эйрдалевы чары не могли заставить Орека убить любимую жену. Поэтому в конце концов вы взяли дело в свои руки и наняли убийцу. Лишние разговоры и подозрения вам были не нужны, так что вы подождали пару лет, прежде чем официально 'встретить' герцога — однако, конечно же, в Пвилл перебрались вместе с ним. Вам нужно было часто видеться с Ореком, дабы чары не развеялись. Потому-то герцог и полюбил охоту... по вашему наущению, ведь встречаться в лесу труда не составляло. И, даже попав в Клаусхебер, вы вновь предпочли потерять время, чтобы обезопасить себя. Потому и выжидали всё это время, прежде чем решились убить племянников мужа... хотя с родителями их расправились ещё год назад.

Кэйрмиль хранила молчание. Леогран ухватился за дверной проём, чтобы не упасть: в зелени его широко распахнутых глаз плескался ужас.

— Конечно же, первым следовало устранить главу семейства. Способ убийства выбрали элементарный — яд. 'Поцелуй Смерти', кажется? Да, вижу. Что ж, отличный выбор: ни вкуса, ни запаха, ни плохого самочувствия, а через два часа после приёма — спазм сердечной мышцы. Яд королей, как его называют, дорогой и сложный... но в ваших руках были все средства, которые оправдали бы цель. А после не стоило труда сжить со свету Диаманду, за пару месяцев выпив безутешную вдову. Её смерть никого не удивила: ясное дело, сгорела от горя. Теперь вы взялись за Лавиэлль, следующим был бы Леогран, а там и Орек недолго бы задержался на этом свете. Ваш муж жил бы ровно до тех пор, пока не унаследовал всё имущество Норманов — которое потом перешло бы к его вдове. Конечно, вы не смогли бы убить всех за считанные месяцы, нет, это заняло бы ещё не один год... но ждать вы умеете. К тому же и время для вас не имело особого значения, а конечная цель оправдывала ожидание.

Дэй сделал паузу: ни то дать Кэйрмиль последнюю возможность сознаться, ни то для пущего эффекта следующего заключения.

— Однако всё пошло прахом, — молвил он затем, — из-за призрака несчастной Раксэны, не знавшей покоя и не дававшей его вам. Ваши племянники предложили вызвать меня, а вы не смогли побороть искушение избавиться от тени вашей жертвы. Какой именно, вы не могли знать, но она заставляла вас нервничать. Вы подозревали, что слухи, будто я вижу людей насквозь, небезосновательны, а потому предпочли спрятать себя и Орека подальше, пока я здесь. Но, увы, не ожидали от какого-то дэя ни особой проницательности, ни наличия сына-колдуна. Я понял, что в Клаусхебере поселился эйрдаль, а потому вчера попросил Джеми вскрыть покои Лавиэлль... да, без вашего ведома и позволения, Леогран, потому что вы бы мне этого позволения не дали... и побыть здесь. Как я и думал, вы были слишком осторожны, чтобы побеспокоить племянницу, пока я в особняке. Я усыпил вашу бдительность ложным известием о нашем отъезде, но если бы вы не явились и сегодня, мы бы тайно проникли в Клаусхебер следующей ночью... и следующей, и ещё столько ночей, сколько потребовалось бы, чтобы застать бы вас на месте преступления.

Джеми скромно кивнул: мол, так всё и было.

Леогран лишь переводил ошалелый взгляд с Кэйрмиль на мальчишку, с того — на дэя, с Арона — обратно на девушку.

— И теперь у меня к герцогине лишь один вопрос. — Арон вскинул голову, взглянув на Кэйрмиль сверху вниз. — Есть ли вам что сказать в своё оправдание?

Пару секунд та молча смотрела на него.

Затем растянула губы в хищной улыбке.

— Значит, вывел меня на чистую воду, святоша? Разоблачил? Похвально. — Она шагнула к дэю. — А я тебе вот что скажу... убьёшь меня, и за бедными сиротками придёт кто-то другой. Потому что нам нужно то, что принадлежит им. И тебя не будет рядом, а никто другой их не защитит, ведь рано или поздно маленькие Норманы останутся одни... потому что призраки со временем набирают силу.

Кэйрмиль привстала на цыпочки — так, чтобы серые глаза дэя оказались прямо против её глаз, сиявших тёмным светом.

— Не могу не признать, что ты поразительно догадлив, — нараспев произнесла она, — но ты правда думал, что освободишь Раксэну, наказав меня? Да, ею движут чувства преданной женщины... да только охотилась она не за мной. Она не знает всего, что знаешь ты, она не знает, кто я. Она не видела, кто убил Диаманду и Валдора. И всё, что она видела — как любимый муж сразу после её кончины находит утешение в объятиях другой... с которой он явно познакомился ещё до этой кончины.

Арон смотрел на неё. Пристально, очень пристально. Уже без улыбки.

А Кэйрмиль подалась вперёд, почти касаясь дыханием его лица.

— А теперь подумай своими догадливыми святыми мозгами, Арон Кармайкл, — тягуче прошептала она, — кому при таком раскладе захочет отомстить Раксэна Норман?

Охотничий домик терялся среди вековых сосен. Ночь окутывала его тихой тьмой — пока одно из окон не озарилось изнутри бледной золотистой вспышкой, пару мгновений спустя обратившейся ровным свечным огоньком.

Герцог задул спичку. Взяв в руки подсвечник, встал с постели. Оглядел полутёмную комнату, и отражение в большом зеркале за его спиной огляделось вместе с ним.

Орек проснулся не так давно. И, проснувшись, какое-то время лежал с открытыми глазами, пытаясь понять, что его разбудило. Привычное было на месте, непривычного не прибавилось. Лес безмолвствовал. В комнате не было посторонних. Жена не шумела за соседней стеной.

Но что-то послужило побудкой.

Что-то было не так.

— Орек...

Он резко обернулся, подняв подсвечник выше.

— Кто здесь?

Никого. Ничего.

— Орек...

Герцог вздрогнул, будто от порыва ледяного ветра. Пламя свечи заплясало в его руке.

— Орек!

За спиной чёрной пропастью ждала пугающая пустота.

Медленно, медленно он обернулся к зеркалу — и отражение, которое уже не принадлежало ему, прищурило колкие синие глаза:

— Ты скучал по мне, любимый?

Огонёк свечи захлебнулся в плеснувшейся из подсвечника лужице воска.

Арон на миг прикрыл глаза, будто прислушиваясь к чему-то. Затем резко вскинул подбородок: словно услышал что-то, что ему совершенно не понравилось.

Кэйрмиль наблюдала за ним, склонив голову набок.

— И что дальше? — проговорила она. С любопытством, без малейшего страха. — Убьёшь меня?

Дэй, не отстраняясь, всматривался в чёрные звёзды в её глазах.

Он ответил не сразу.

— Нет, герцогиня. — Лицо Арона было бесстрастно. — Судить мне дано, карать, но не казнить. Наказание для вас будет другим... и, надеюсь, кого-то оно убережёт от ваших лиходейств.

Он вскинул руку, коснувшись серебряного креста, тускло блестевшего во тьме на его груди.

Сжав его в пальцах, резко вскинул ладонь вверх.

Когда крест коснулся лба Кэйрмиль, она рванулась, закричала — но под стальным взглядом дэя стояла на месте, точно её приковывали невидимые путы, и рухнула на пол, лишь когда пару мгновений спустя Арон опустил руку. Ноги её подкосились; она скрючилась на ковре, закрыв лицо волной обсидиановых волос, рыдая глупо и страшно.

Арон выпустил крест из пальцев, позволив ему вновь повиснуть на длинной цепочке. Двумя пальцами взял девушку за подбородок, заставил вскинуть голову — и Джеми не сдержал судорожный вздох, увидев клеймо, багрянцем выжженное на мраморной коже.

Шесть пересекающихся лучей в ровном круге.

Рисунок креста.

— Кэйрмиль Норман, в девичестве Дориэл, — выпрямившись, свысока, размеренно и ровно проговорил дэй. — Вы будете носить это клеймо до скончания дней своих. Вы немедленно покинете Пвилл. Вы никогда больше не вернётесь сюда, не тронете и не приблизитесь ни к одному из Норманов. Таков приговор мой, Аронделя Патрика Кармайкла, справедливым судом за содеянное вами зло и лиходейные помыслы. Ибо я есть справедливость. Ибо слово моё закон.

Кэйрмиль содрогнулась всем телом. Вдруг вскочила, метнулась к окну и — прыгнула. Джеми, не выдержав, кинулся за ней; высунув голову за витражные створки, остолбенело увидел, как девушка скользит по воздуху прочь от особняка, к затянувшей небо облачной черноте. Плащ летел за ней по ветру гигантскими крыльями.

— Свят, свят, — прошептал Леогран за его плечом. Судорожно перекрестился. — Богиня, как же...

— Леогран, — тихо и требовательно вымолвил дэй, — есть короткий путь, ведущий из особняка в охотничий домик?

Юный герцог изумлённо обернулся:

— Да, но при чём...

— Отлично. И где это зеркало?

— Откуда вы...

— Нет времени объяснять. Ведите нас к нему.

— Зачем?! Вы не хотите...

— С вашей сестрой всё в порядке. Её не разбудить до самого утра. Эйрдалевы чары. — Арон шагнул к нему. — Леогран, ваш дядя в опасности. И либо вы немедля ведёте нас к зеркалу, либо в скором времени вам снова придётся открывать двери фамильного склепа Норманов.

Юноша без лишних слов опрометью метнулся к двери.

Мелкими шажками, будто прилипая ступнями к половицам, Орек приближался к зеркалу.

С пустым и кротким взглядом, со страхом, плещущимся на дне зрачков.

— Раксэна? — неуверенно спросил он, вглядываясь в девушку по сторону стекла.

Та склонила голову набок:

— Так ты меня узнал, — проговорила она. — Даже в этом теле? Надо же.

Он замер перед серебристым стеклом, глядя в сапфирные глаза. Когда-то, при жизни, глаза его жены были мягкой сумеречной синевы, но сейчас...

Они светились в темноте.

— Это правда ты? — прошептал Орек.

Девушка в зеркале блаженно улыбнулась.

А затем руки, появившиеся из зеркальной рамы, заключили герцога в свои объятия.

— Ракс...

Крик оборвался.

Миг спустя в колеблющейся серебряной глади отразилась лишь опустевшая тёмная комната.

— Что за зеркало? — пропыхтел Джеми, стараясь угнаться за дэем.

Они оставляли позади ночную тишину, доспехи, гобелены и хитрую паутину коридоров Клаусхебера. Арон вроде бы не бежал, просто быстро шёл — однако неведомым образом не отставал от Леограна, несущегося сломя голову, и опережал Джеми, уже выбивающегося из сил.

— Потайной выход, — откликнулся дэй.

— А, такой же, как в штаб-квартире...

— Да.

— А что с Ташей?

— Её нет в спальне. И я знаю, что она собиралась пустить призрака в своё тело. Я надеялся, что отвадил её от этой затеи, но напрасно.

— Дурочка! — вырвалось у Джеми. — Ей что, совсем жизнь не дорога?!

— Похоже, — безнадёжно ответил Алексас. — И при подобном таланте нашей принцессы наживать неприятности мы освободимся от рыцарской клятвы весьма скоро.

Нервно сглотнув, Джеми посмотрел в русый затылок дэя:

— Значит, ваш крест из цвергова серебра?

— Верно.

— Атрибут былой... профессии, да?

— Можно и так сказать.

— И вам приходилось клеймить эйрда...

— Джеми, не сейчас.

Джеми ощутил, как Алексас в его сознании покачал головой.

В зеркало они почти врезались.

Опершись на резную раму, пытаясь отдышаться, Леогран указал на барельефные ирисы.

— Оно... активировано, — выдохнул герцог. — Недавно.

Арон даже шаг не замедлил: как шёл по коридору, так и исчез в зеркале, словно в открытой двери. Леогран, глубоко вдохнув, последовал за ним; Джеми, не затягивая, шагнул следом.

Холодную безвоздушную завесу, похожую на водную, почти мгновенно сменил сухой тёплый мрак.

— Джеми, свет!

Услышав голос Арона, Джеми послушно щёлкнул пальцами. Язычок пламени на его ладони озарил невысокие своды каменного тоннеля. Камень выглядел странно — идеально чёрный, ровный и гладкий, но не отражающий света: казалось, кто-то решил вылепить из завесы мрака мраморные стены, однако забыл добавить несколько важных деталей. Позади мерцала текучим перламутром зеркальная завеса. Точно такая же угадывалась впереди, аршинах в десяти от того места, где стоял Джеми.

На её фоне отчётливой тенью выделялась фигурка, замершая у самой грани.

— Таша! — радостно крикнул Джеми.

— Это не Таша, — бросил Арон, прежде чем двинуться вперёд.

И, почти моментально преодолев разделяющее две завесы расстояние, толкнуть в спину девушку — которая вытянутыми руками сосредоточенно душила кого-то, тонущего в перламутровом мерцании.

Некоторое время серебристая гладь зеркала в охотничьем домике расходилась беспокойными кругами. Казалось, нечто под ней отчаянно рвётся наружу.

Следом из зеркала выпала светловолосая девушка, герцог, пьющий воздух с жадностью рыбы, выброшенной из воды, и Арон: который успел перехватить не-Ташу прежде, чем та рванулась к Ореку, скрючившемуся на полу.

— Раксэна, ваша соперница была эйрдалем. Орек пал жертвой её чар. — Дэй развернул девушку лицом к себе, всматриваясь в светящиеся синевой глаза. — Он любил вас. Он любил вас так, что сопротивлялся Кэйрмиль, сколько мог, но эйрдаль может сломить самую сильную волю. Не вините его. Та, кого следует винить, уже поплатилась за свои грехи.

Джеми, шагнувший в комнату следом за Леограном, вместе с ним изумлённо смотрел, как девушка смеётся: горько, зло и неизбывно печально. Голосом Таши, улыбкой Таши — которые были Ташиными и одновременно иными.

— Напрасно стараетесь, святой отец. Я видела достаточно. — Раксэна мотнула головой. — Я ждала слишком долго, чтобы вы заставили меня отступить. Отпустите меня. Дайте мне отомстить. Иначе я так и не обрету покоя, а вы не вернёте свою дочь.

— Ошибаетесь.

— Она сама впустила меня. Она сама уступила мне место. И я не уйду, пока не сделаю то, ради чего осталась.

— Уйдёте. — Дэй не грозил, не предупреждал. Он констатировал факт. — Вы не можете уйти сами, но я вас отпущу.

— Вернее сказать, прогоните?

— Отпущу, — повторил дэй.

Он взял лицо девушки в свои ладони. Прикрыл глаза. Спустя миг она сделала то же — не понять, по своей воли или против; и какое-то время они стояли так. Просто стояли... но отчего-то по рукам Джеми вдруг побежали мурашки.

Как всегда бывало с магами, очутившимися рядом с источником огромной, бескрайней силы.

Позже он и сам не мог понять, что заставило его обернуться на зеркало и взглянуть на отражение дэя. Сощуриться, вглядываясь в магическое стекло: вспоминая, как когда-то, безумно давно, он пытался впервые разглядеть крылья Герланда, рассмотреть то, что лежит за кромкой реальности, укрытое от глаз...

И на какой-то миг, один короткий миг — всё-таки увидел, как чернота одежд Арона уступила место абсолютной белизне.

А ещё свет, исходивший от его лица, спокойным сиянием озарявший тёмную комнату.

Видение исчезло так же быстро, как появилось, и в следующий момент отражение дэя уже вновь ничем не отличалось от того, что Джеми видел обычно — но отвернулся он с удовлетворением. Увидев ровно то, что хотел.

Как раз вовремя, чтобы заметить, как Арон открывает глаза и размыкает губы.

— Силой души моей, — дэй заговорил тихо и певуче, — властью, данной мне...

Звучание слов было близким и приятным, как шелест листвы на рассветном ветру. Это было похоже на музыку в голосе Кэйрмиль — и бесконечно непохоже: его голос не настаивал, не пробивался, не ломал стены разума — он звал за собой, будто открывая запертые двери, будто указывая путь в неведомые желанные дали.

— ...словом, что произнесено было в начале времён, я освобождаю тебя. — Арон приблизил своё лицо к её лицу. — Иди и будь свободна.

Он шепнул что-то ей на ухо: одними губами. Опустив руки, отстранился.

Когда девушка открыла глаза — пока ещё синие, — в них больше не было боли. Один только покой: спокойный, нездешний, светлый.

Не сказав ни слова, она медленно оглядела комнату. Задержалась взглядом на Ореке, который ошеломлённо смотрел на неё.

Потом смежила веки — и Арон подхватил Ташу, которая начала оседать на пол.

— Эффектное вышло представление, — незримо усмехнулся Алексас.

Джеми раздражённо отмахнулся, с тревогой наблюдая за девушкой, безвольно обмякшей на руках у дэя:

— Тебе бы только ёрничать, — пробормотал он.

— Да ладно. Тебе ведь тоже любопытно было посмотреть на него 'при исполнении', так сказать. Не отрицай.

Джеми не ответил — радуясь, что Таша наконец открыла глаза.

Серебристые.

— Опять ты? — пробормотала она, глядя на лицо Арона снизу вверх.

— Как видишь, — откликнулся дэй.

— И снова спас?

— Можно и так сказать.

— Пф, — изрекла Таша, пытаясь встать. Получилось не особо: ноги разъезжались в стороны, как у тряпичной куклы. — И в который раз ты это проделываешь за последние дни?

— Невыносимая девчонка! — не выдержал Джеми. — Кто тебя на этот раз просил вмешиваться?

— Сердобольность. Как много раз до этого.

Таша рассеянно огляделась, явно не понимая, что происходит. Джеми немедленно вспомнились выдержки из книг, гласившие, что с момента вселения в тело призраки полностью подавляют волю и сознание жертвы, оставляя им на память лишь провал в этой самой памяти.

Их принцессе ещё повезло: большинство героев подобных историй в какой-то момент обнаруживали себя в незнакомом доме над трупом незнакомца, сжимавшими окровавленный нож в руках и понятия не имеющими, как они здесь очутились.

— Где мы? Что...

— Потерпи немного, ладно? — голос Арона звучал устало. — Да, да, вернёмся в особняк, и получишь ответы на свои вопросы... глупая, глупая, глупая ты моя девочка.

Таша вздёрнула нос:

— Если держать кипящий чайник в стеклянном колпаке, в конечном итоге разлетится либо чайник, либо колпак.

— При такой постановке вопроса колпак, конечно, предпочтительнее, — слова дэя были мягкими и чуть печальными. Он осторожно заглянул ей в глаза. — Мир?

Джеми почудилось, что девушка сощурилась в раздумьях.

Но вслух она лишь мирно произнесла:

— И взаимопонимание.

Арон в ответ только улыбнулся, светло и радостно.

— Похоже, папа с дочкой ругались, — протянул Алексас. — Интере-есно...

Джеми озадаченно размышлял, что могло послужить причиной ссоры, пытаясь сделать верные выводы из их странного диалога; но в этот момент Леогран — видно, наконец отойдя от всего, что только что увидел, — метнулся к Ореку.

— Дядя! — он бережно помог герцогу привстать на колени. — Дядя, вы в порядке?

Тот неуверенно, пошатываясь, поднялся на ноги.

— Вы... отец Кармайкл? — хрипло спросил герцог, глядя на Арона.

— Совершенно верно. — Дэй склонил голову в знак не то приветствия, не то знакомства. — Ваша светлость, сейчас вы спросите, что произошло, но предлагаю отложить разговор до возвращения в особняк. Вы не против?

— Н... нет, — Орек смущённо похватал одежду со стула, — только...

— Конечно. Собирайтесь спокойно. Мы с детьми пойдём вперёд. — Арон шагнул к зеркалу, бережно прижимая к себе Ташу. — Джеми?

Тот покорно направился к зеркалу. Скользнул взглядом по окну.

Вмиг застыл на месте, вглядываясь в лесной мрак.

— Святой отец, там...

Затылком ощутив напряжённый взгляд дэя, осёкся — и, ругая себя за неосмотрительность, торопливо шагнул в зеркальный проход. Действительно: герцогу и его семейству вовсе необязательно знать об их проблемах.

— Да, — ответил Арон, когда они очутились в чёрном коридоре между двумя зеркалами, где Орек с Леограном уже не могли их слышать. — Это кэны.

Джеми поёжился, вспоминая красные огоньки, мелькавшие среди древесных стволов.

— Они следили за нами? — прошептала Таша, пока они шли среди тёмных каменных стен.

— Всё это время.

— И почему же они бездействуют? — хмуро спросил Алексас.

— Потому что время, которого они ждут, ещё не пришло.

И, шагнув за мерцающую перламутровую грань, они вернулись в коридор Клаусхебера: оставляя позади охотничий домик, лес и хищные чёрные тени, терпеливо выжидавшие что-то в ночи.

* * *

— Да, герцог должен быть по гроб жизни святому отцу благодарен, — подытожил Джеми, когда утром они шли на завтрак. — Вопрос, кто бы его раньше прикончил: вторая жена, которая эйрдаль, или первая, которая призрак.

— Думаешь, Раксэна смогла бы его убить?

— Как только вошла бы в физическую стадию развития — не сомневаюсь. А она вошла бы через какой-то год, потому что дольше всего призраки преодолевают путь до второй стадии. Дальше счёт идёт уже не на годы, а на месяцы.

— Не повезло ему в браках. — Таша покачала головой. — А что это за зеркало, через которое мы проходили?..

— Чёрный ход. У нас в штаб-квартире было такое же. Распространённая штучка среди тех, у кого есть деньги... раньше их часто использовала знать. Эти зеркала всегда идут в паре, и одно вешали в особняке или в замке, а второе — в сторожке далеко в лесу. В случае осады или восстания можно активировать проход и быстро скрыться, а потом разбить зеркало, из которого ты вышел, чтобы тебя не смогли преследовать.

— Значит, та же 'зеркалка'?

— Да, только ближе к тому варианту, что в зерконторах. Проход между такими зеркалами стабилен, потеряться там невозможно. А ещё для активации не нужен маг, что, согласись, весьма удобно. И воздух есть, и перемещаться куда приятнее... в общем, ты имела возможность сравнить.

Таша кивнула. Посмотрела в очередное окно, мимо которого они проходили: внизу, в саду, дрожала дубовая листва и склонялись под холодным ветром ирисы, вверху хмурилось небо, готовясь разрыдаться ливнем.

— Не больно-то хорошая погодка в дорогу, — с надеждой изрёк Джеми. — Может, переждём?

— Хозяева не предлагали, — удручённо заметила Таша, и мальчишка повесил голову.

На их последний завтрак в Клаусхебере Джеми брёл, как на казнь. Вчера ночью, вернувшись в особняк, Леогран всё-таки растолкал сестру, и та вместе с дядей выслушала рассказ об очередном подвиге отца Кармайкла. Арон торжественно заявил, что почти всю работу по разоблачению Кэйрмиль проделал его сын, поминутно рискуя жизнью ради спасения юной герцогини, после чего герцогиня соизволила присмотреться к спасителю повнимательнее и даже изъявила 'дорогому Джеми-энтаро' свою благодарность; голос её при этом звучал довольно-таки малообещающе — Таша даже сказала бы, чрезвычайно мало обещающе, — но Джеми и этого хватило, чтобы воспарить на крыльях вспыхнувшей с новой силой любви.

— Нам подозрительно легко всё даётся, — вдруг задумчиво заметил мальчишка.

— Что вы имеете в виду? — уточнила Таша, по бархатистым ноткам в голосе опознав Алексаса.

— Мы слишком быстро и безболезненно выпутываемся из всех передряг, Таша-лэн. Щёлкаем как орешки дела, о которых любимый Джемин Джорданесс вдохновенно сложил бы целый том своей эпичной саги. Стоило кэнам кинуться в погоню, как их оставили с носом, стоило виспу напасть, как его прикончили, стоило обнаружиться призраку, как мы невзначай вывели на чистую воду злого гения семейства Норманов...

— Увы, не вывели, — мрачно заметила Таша.

Алексас внимательно взглянул на неё.

— Арон заглянул в мысли Кэйрмиль, — пояснила она, поняв вопрос без слов. — Только герцога пока тревожить не хочет... обещал ему позже сообщить.

— И что же он узнал?

— Кэйрмиль старалась не для себя. Она состоит в какой-то организации... что-то вроде тайного общества, которому зачем-то понадобилось имущество Норманов. А руководит этим обществом возлюбленный Кэйрмиль. Настоящий возлюбленный.

— Мало того что убийца, ещё и неверная жена? Разносторонняя личность, однако. — Алексас усмехнулся. — Что хоть за возлюбленный?

— Тоже эйрдаль. Больше Арон ничего не узнал... кроме того, что ему, видимо, чем-то насолили Норманы.

— И зачем им имущество герцога?

— Кэйрмиль этого не сказали. Просто сообщили, что обществу оно нужно. Без всяких подробностей.

Алексас задумчиво взъерошил кудри.

— Стало быть, к Норманам ещё вернутся?

— Выходит, так. Но, думаю, не сразу. Пока эйрдали будут осторожнее, а там... — Таша пожала плечами. — Посмотрим.

Алексас помолчал.

— Во всяком случае, мы много из чего безболезненно выпутались, — какое-то время спустя продолжил он: подбадривая не то её, не то себя. — Стоило вам застрять в звериной личине, как вам вернули разум... а стоило вам умереть, как вас вытащили с того света.

— Мою смерть вы тоже именуете 'безболезненным выпутыванием'?

— Разве это смерть, когда вас так легко воскресить? Нет, это положительно неинтересно, несерьёзно и никак не тянет на сюжет для приличной баллады. — Алексас скучающе зевнул. — Вот если бы вы благородно пожертвовали собой во имя нашего спасения, слушатели в этом месте непременно прослезились бы и выпили по чарке.

— Потерпите немного, — колко заметила Таша, — может, ещё дождётесь моей благородной жертвы. Главная передряга нам только предстоит.

— С этим не поспоришь, — посерьёзнел тот.

Скользя взглядом по каменным плитам пола, Таша вскинула руку, коснувшись тёплой золотой цепочки, невесомо обнимавшей шею.

Она хотела поговорить с Ароном. Рассказать всё о разговоре с кукловодом, высказать все свои сомнения, задать все свои вопросы. Ещё ночью. Но тогда ей не выдалась возможность застать его наедине; а сейчас, при свете дня, всё виделось по-другому.

К примеру, сомнительная услужливость врага, очень желавшего открыть ей глаза на возможную причастность Арона к игре... а, может, и не Арона совсем.

Какие у неё есть доказательства, помимо того, что дэй с самыми благими намерениями пытался облегчить её боль? Что вёл её за собой, пытаясь избежать ненужных вопросов, на которые он, возможно, и сам не мог дать ответа? С чего она должна верить убийце матери и не доверять своему спасителю? Ведь это так занятно, наверное: травить душу 'игрушки' ядом подозрений, заставить не верить тому единственному, кто хочет и может её защитить...

И после всего, что Арон для неё сделал — с её стороны это будет предательством.

Нет. Она промолчит. Пронаблюдает. Её не слишком радовала необходимость пользоваться подарком врага, но пока на ней зеркало, Арон не сможет на неё влиять. Конечно, подобное интересное свойство — защита от телепатии — наводило на мысль, что этого от неё и ждали; но эта мысль ниточкой тянула за собой другую — что, оставляя зеркальце в доме, враг прекрасно знал, от кого ей предстоит защищаться, а эту мысль Таша предпочитала гнать подальше.

Что ж, Арон говорил, что решающим ходом в игре будет выезд из Пвилла. Этот ход будет сделан уже сегодня. А, значит, сегодня же маски будут сброшены; и, как бы ей ни были противны эти мысли — Таша радовалась, что помимо Арона рядом с ней есть Джеми и Алексас.

Если вдруг подтвердятся её худшие опасения...

В двери столовой они прошли молча.

— А, вот и вы. — Орек поприветствовал их тёплой улыбкой. — Мы со святым отцом как раз улаживаем одно дело... которое без вашего согласия, впрочем, никак не может быть улажено.

Таша взглянула на Арона, загадочно улыбавшегося по правую руку герцога. На Леограна и Лавиэлль, тихо пристроившихся рядом. На Орека, поразительно милого и жизнерадостного.

Удивлённо вскинула бровь.

Это Орека мы ночью оставили в самом плачевном состоянии?..

Когда вчера Арон поведал герцогу всю печальную историю злодеяний Кэйрмиль, герцог не произнёс ни слова. Лишь закрыл лицо руками, подозрительно вздрагивая; и дэй отправил 'детей' спать раньше, чем глава рода Норманов произнёс хоть что-то. А сейчас — вот он, Орек, сидит и так легко улыбается, да ещё с такими ясными и живыми глазами... будто не старше, а то и младше своего племянника. Даже морщинистые сеточки, казалось, разгладились.

Конечно, сброшенное бремя эйрдалевых чар не могло не оказать благотворного влияния, но ведь горе и чувство вины нельзя так просто...

А потом Таша подозрительно взглянула на Арона — и безмятежная улыбка дэя подтвердила её подозрения.

Опять твои святые фокусы!..

— Дело в том, что... впрочем, — герцог откинулся на спинку стула, — пускай Леогран сам скажет.

Его племянник послушно встал. Приблизившись к Таше, кашлянул в кулак.

— Таша-лэн, — промолвил Леогран с самым торжественным видом, — у дяди через три дня юбилей. Сорок лет.

— О. — Она неуверенно кивнула, не понимая, чего от неё хотят. — Поздравляю.

— И мы очень хотели бы, чтобы вы там присутствовали...

— Мы будем очень рады! — выпалил Джеми.

— ...в качестве моей невесты.

На этом месте Джеми поперхнулся воздухом.

Таша уставилась на Леограна. Абсолютно серьёзного. Искренне взволнованного.

Перевела взгляд на Арона, наблюдавшего за ней с непроницаемой улыбчивостью.

Нет, я определённо чего-то не понимаю, отстранённо подумала она; ведь не может же это быть так, как я это понимаю.

— Невесты? Это... та, которая потом станет вашей женой? — уточнила Таша.

— Конечно. — Леогран удивлённо взметнул брови. — Кто же ещё.

— И... вы все... пришли к соглашению?

— Святой отец изъявил своё согласие, так что дело только за вами. — Юный герцог молитвенно сложил ладони. — Надеюсь, вы не откажете мне в этой маленькой услуге?

Маленькой услуге?!

— Видите ли, — промямлила Таша, — вообще-то... я вас совсем не знаю... и это так... неожиданно...

— Для меня тоже, — поспешил заверить её Леогран. — Не думал, что так скоро найду девушку, которая поможет мне избавиться от Лилу!

— От кого?

— Лилу Дэрдан. — Леогран скривился так, будто у него разом заныли все зубы. — Моя невеста.

— Ещё одна?! Вы их что, коллекционируете?!

— Упаси Пресветлая! — Леогран в ужасе отшатнулся. — Я как раз хочу избавиться от всех невест! То есть не от всех, а от одной... но вы ведь тоже... в общем! — Он решительно выдохнул. — Вы сыграете роль моей невесты, ясно?

— Зачем?

— Чтобы Лилу поняла, что не может быть моей женой, потому что я люблю другую!

— А... а!

Некоторое время молчание каменных сводов нарушало лишь дыхание присутствующих.

Затем Таша вкрадчиво уточнила:

— Значит, вы обручены?

— Ей был год, когда наши отцы заключили брачный договор.

— А сейчас ей сколько?

— Пятнадцать.

— И она вас любит?

— Безумно. В том-то и проблема.

Таша хмуро скрестила руки на груди.

— Значит, вы хотите, чтобы я помогла обмануть любящую вас девушку, которая росла с осознанием того, что она предназначена быть вашей женой?

— Рад, что вы меня поняли, — легко кивнул Леогран.

Интересно, подумала Таша, законченный эгоист, самовлюблённый болван или попросту идиот?

Орек поднялся из-за стола:

— Таша-лэн, я осознаю, как это выглядит со стороны, но дело вот в чём. — Герцог подошёл к ней, опершись ладонью на спинку ближайшего к Таше стула. — Брачный договор подписывал мой покойный брат, а у Валдора к браку было несколько... специфическое отношение. Сам он обручился с Диамандой в возрасте восьми лет, до свадьбы в двадцать невесту ни разу не видел, а после свадьбы любви, увы, так и не изведал. Моего брата и его жену связывала дружба и взаимоуважение... и чувство долга: они обязаны были подарить наследников двум древнейшим родам провинции. А потому Валдор считал, что его сыну будет ничуть не хуже в таком же браке по расчёту. Да только Леогран — не Валдор... к счастью или к горю, не могу знать. Он встретился с Лилу, и, как это ни прискорбно, невеста успела произвести на него отталкивающее впечатление.

Подумал, кивнул каким-то своим мыслям и продолжил:

— Три месяца назад отец Лилу скончался, а мать пожелала расторгнуть договор. Её светлость всегда была против этого брака: не хотела, чтобы 'её жемчужинку отсылали в глухомань'. Но Лилу не посчастливилось родиться на редкость романтичной особой с настойчивой мечтой о прекрасном принце, и поскольку в Леогране она видела воплощение этой мечты, то заявила, что умрёт без своего возлюбленного жениха. Её светлость скрепя сердце признала, что интересы дочери для неё превыше всего... но тогда, — Орек смотрел на свою руку, перебирающую пальцами по спинке стула, будто по невидимым клавишам, — Леогран написал Лилу, что встретил девушку, которая пробудила в его сердце истинную любовь. Увы, солгав.

— Но это... нечестно! — возмутилась Таша.

— Более того — низко. Знаю. Однако по некоторым причинам последние годы я совсем не контролировал своих племянников. — Орек, печально усмехнувшись, посмотрел на Леограна, во взгляде которого не было и следа смущения. — Однако даже теперь я не ругаю его. Мне, как младшему сыну, дозволено было выбрать невесту по любви, а не по положению, и я знаю, что такое настоящие узы брака, а не цепи, приковывающие тебя к обручальному кольцу супруга. Леогран никогда не сможет сломать себя и полюбить нелюбимую, в этом я уверен. Лилу знает, что Леогран не испытывает к ней нежных чувств, но искренне надеется, что 'принц' ответит ей взаимностью, лучше узнав невесту. А теперь представьте себе, Таша-лэн: что случится с бедной девочкой, когда спустя пару месяцев брака она поймёт, что муж не испытывает к ней ничего, кроме раздражения? Или когда он полюбит другую женщину?

Спокойствие, с которым герцог говорил о семье, окончательно убедило Ташу, что без телепатического вмешательства дело не обошлось.

— Так-то оно так, — неохотно признала она, — но...

— Зачем нам нужны вы? — договорил за неё Орек. — В ответ Лилу написала, что хочет увидеть соперницу лично. Убедиться, что та действительно достойна любви её Лео. Если это так, то она отступится.

— А если нет?

Герцог вздохнул.

— Помолвки, заверенные договором, расторгаются лишь по обоюдному согласию сторон. И в противном случае Лилу докажет своему избраннику, что заслужила его любви... будучи верной женой.

Таша покосилась на Леограна, зевающего в сторонке.

Конечно, она не видела его невесту — но не оценить подобное чувство...

— Так вы согласны?

Таша ответила самым хмурым взглядом из имеющихся в её арсенале.

— Почему именно я? Думаю, вы могли бы взять любую жительницу Пвилла. Никто не посмел бы уклониться от приказа герцога.

— Могли бы, — подала скучающий голос Лавиэлль, — но деревенщину не обтесать до благородной лэн за считанные дни, а Лилу не только красива, но и начитана, и прекрасно воспитана. К тому же мы не имеем права уронить честь нашего рода: помимо Дэрданов на дядюшкин юбилей приглашены представители всех светлейших семейств Равнинной, и они будут очень зорко присматриваться ко всему, что смогут здесь увидеть. Вульгарная простушка в роли невесты будущего герцога Броселианского даст двору богатую почву для сплетен.

— А кого вы предполагали на эту роль до меня?

— Никого. Хотели тянуть время, не предъявляя 'избранницу' под благовидными причинами её болезней или других дел, пока брат действительно не встретит достойную девушку или Лилу не одумается... но потом Лео увидел вас и подумал, что вы подошли бы на эту роль. Мы поговорили с вашим отцом, и он заверил нас, что ваши душевные и умственные качества соответствуют вашей внешности. — Это было сказано так саркастично, что у Таши не осталось сомнений по поводу суждения юной герцогини об этой самой внешности. — И что вы согласитесь.

Таша взглянула на дэя.

Когда она обратилась к нему, в голосе её слышалась угроза.

— Арон?..

— Если этот брак состоится, он сломает две судьбы, только и всего. — Дэй наблюдал за бурей эмоций в её глазах, небрежно откинувшись на спинку стула. — Да, наше маленькое представление неизбежно ранит Лилу, но я не думаю, что это любовь. Детское чувство, восхищение образом... она молода, и она полюбит ещё. Кого-то, кто достоин быть с ней.

Таша скептически склонила голову.

И голос разума ехидно подсказывал, что Арон тоже хочет задержаться в Клаусхебере ещё на пару дней — по любой подходящей причине.

— Таша, — дэй мягко вглядывался в её лицо, — я хочу сделать ещё одно доброе дело, подарив двум людям более счастливое будущее, чем пока им открывается. Помоги мне.

Таша, щурясь, смотрела ему в глаза. Зачаровывает или нет? Но зеркало ведь на ней... и вроде и тумана нет, а ей всё равно спокойно и светло, когда он рядом.

И хочется ему помочь.

— Прошу, — добавил Арон.

...а почему бы и нет?

— Но я... — начала Таша.

...кто тебе эта девчонка? А так — получишь отсрочку, которую так хочешь...

...лицемерием и обманом, но это ведь во благо...

— Я...

Таше вдруг стало страшно: голос разума казался ей странно, слишком разумным. Он подсказывал, как легче, но... как там говорил Арон? 'Не всегда правильно то, что легко'...

И Таша знала это. Знала всегда.

Вот только как приятно представить, хотя бы представить себя — на балу, рядом с герцогом, в окружении блистательной толпы...

...на своём законном месте.

Она медленно опустила голову.

— Согласна.

Голос её прозвучал едва слышно.

— Хорошо. — И Арон с улыбкой взглянул на герцога. — Что ж, теперь мы наконец удостоимся чести разделить трапезу с вашей светлостью?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. МАСКИ, КОТОРЫЕ МЫ РАЗБИВАЕМ

— Не вертись!

— Ты мне кожу содрала!

— И буду драть, пока не сотворю из твоих косм нечто приличное!

Таше оставалось только шипеть, пока Элль сосредоточенно начёсывала ей волосы костяным гребнем, затейливо переплетая пряди визжащими под булавками чёрными лентами. Две служанки, ползая по полу, прямо на Таше подшивали юбку; третья сосредоточенно натирала воском туфли, намереваясь довести кожу до зеркального блеска.

И за что мне это наказание...

Все три дня, минувшие с предложения Леограна, Элль муштровала фальшивую невесту брата, словно командор городской стражи зелёного новобранца, и после долгих часов разучивания танцев и церемонных поклонов, принятых при дворе Равнинной, сил у Таши хватало лишь на то, чтобы доползти до постели. Переругиваясь с юной герцогиней, они уже в первый день перешли на 'ты'; а когда Таша поняла, что как-нибудь прожила бы и без этого перехода, сблизившего её с высокородной язвой, было поздно.

— ...и несравненная Ленмариэль Шорглан-лэн!

Таше стоило чуть напрячь слух, чтобы услышать, как Мор со звонкостью траурного колокола объявляет имена гостей, прибывающих в бальную залу. Глупость, конечно: все сто шестьдесят приглашённых были в особняке ещё вчера, а первые гости прибыли два дня назад, так что все давно уже знали, кто удостоил Клаусхебер своим присутствием, но... традиция есть традиция.

А вот Таша ни одного гостя и в глаза не видела. Элль заявила, что её появление надо продать подороже, так что мнимой невесте и носу из башни казать не позволяли. Она даже ела тут же — и лишь тоскливо смотрела из окна, как слуги и подвязавшийся им в помощники Джеми развешивают в саду бумажные гирлянды. Традиционный послебальный ужин решили устроить на свежем воздухе: так гости смогут одновременно насладиться как вкусом изысканных яств, так и зрелищем грандиозного фейерверка, для которого вызвали мага из Арпагена.

Периодически Таша бушевала и напоминала, что соглашалась на роль невесты, а не послушницы в одинокой келье; но тогда к ней заглядывал Арон со своей чуть извиняющейся улыбкой, тёплым взглядом и уморительными рассказами о жизни пвилльцев — и Ташино возмущение быстро таяло. Как выяснилось, дэй и без телепатии неплохо умел влиять на людей... и нелюдей.

— Достопочтенный Эдреми Лембан-энтаро и очаровательная...

— Так, с причёской вроде бы всё, — придирчиво поправив одну из лент, Элль взялась за шнурки корсета. Глаза герцогини искрились нежной зеленью, рыжие локоны рассыпались по плечам; её платье было бирюзовым, сдержанно расшитым золотом и мелкими изумрудами. — Теперь одежда.

— А корсет так затягивать обязательно-ох! — Таша судорожно глотнула губами воздух: герцогиня рванула шнурки, и грудь сдавило каменной глыбой. — Ты издеваешься? Как я буду танцевать, если даже дышать не могу?!

— Красота требует жертв, — отрезала Элль.

— Но желательно, чтобы в конечном счёте жертва всё же осталась жива!

— Прекрати ныть! Хочешь выглядеть принцессой или как?

— Я и так не... не...

— Вот именно. Так ты именно не.

Элль уже стряхивала невидимые пылинки с Ташиной юбки, расшитой серебристыми нитями и каплями горного хрусталя, широкими фалдами ниспадающей до полу. Пока до полу — работа служанок и невысокие каблучки должны были сделать своё дело. Платье было из мягкого шелковистого бархата, с короткими спущенными рукавчиками, оголяющими плечи, но достаточно высоким лифом; во всяком случае, зеркальце он скрыл.

Ещё оно было чёрным.

А ещё оно было из шкафа Кэйрмиль.

Как поняла Таша, Норманы решили замолчать правду о семейной трагедии — разглашение правды вызвало бы много проблем, неизбежно приводящим к прибытию стражи и подкошенной репутации семейства, чего никому не хотелось, — и в глазах света Орек просто тихо развёлся с супругой, причём уже пару месяцев как, после чего отправил её восвояси. Учитывая, что их брак изначально был мезальянсом, это не должно было вызвать кривотолков. А когда дело дошло до выбора наряда мнимой невесты, Элль решительно вытряхнула все сундуки и шкафы сбежавшей тётушки, заявив, что у неё самой 'совсем другой размер'. Хотя Таша подозревала, что ей просто жаль расставаться хотя бы с одним своим нарядом хотя бы на один вечер.

Именно Элль решила, что платье должно быть чёрным. Как Таша ни боролась за право надеть дымковое белое, шёлковое жемчужно-серое или атласное сиреневое — решившая что-то герцогиня была несдвигаема, как Дымчатый Пик.

— Туфли, — велела Элль.

Одна из служанок опрометью кинулась Таше в ножки, и та обречённо взгромоздилась на каблуки. Подшивавшие юбку девушки привстали следом, торопливо обкусывая нитки.

— Длина, что надо, — констатировала герцогиня. Наградила служанок надменным взглядом. — Не прошло и года, бестолочи!

Девушки, прошелестев 'простите, госпожа', покорно отползли подальше, а Элль развернула Ташу лицом к зеркалу на стене.

— Что ж, оцени мой подвиг.

Таша хотела съязвить в ответ, но прежде посмотрела в стекло, обрамлённое золочёным деревом.

И промолчала.

— Я сразу говорила, что платье должно быть чёрным. — Элль улыбнулась с затаённым удовлетворением. — Дебютантки всегда одевают светлые, лёгкие... распускают волосы... фи. Самая красивая... кхм... девушка, которая должна быть самой красивой, обязана выделяться из толпы.

— Дебютантки по этикету в светлое одеваются, — пробормотала Таша. — В чёрном вдовы ходят...

Она всё ещё разглядывала своё отражение. С некоторым сомнением. Казалось, из зеркала смотрит кто-то другой: будто она опять вглядывалась в оконное стекло и видела там — не-себя. Незнакомку — статную, изящную, утончённую. Загадочный чёрный бархат оттенял белизну её кожи, высокая причёска выгодно подчёркивала сердцевидную форму лица, волосы отблескивали старым золотом по контрасту с лентами цвета ночной мглы...

Такая особа действительно достойна была появиться на балу последней. А потом по широкой лестнице спуститься в зал навстречу принцу, который обязательно пойдёт к ней сквозь толпу, которая обязательно расступится.

Пусть даже в Ташином воображении эти особы всегда были если не в белом, то хотя бы в небесно-голубом.

— Да, только ты не какая-то там обычная дебютантка, нежная девочка-цветочек. Ты в трауре... и принадлежишь ты к великому княжескому роду Морли, на минуточку.

Таше в который раз подумалось, что придуманная Ароном биография не столь уж далека от настоящей; оставалось лишь надеяться, что никто из гостей не прихватил с собой правдометр.

'Как известно, семнадцать лет назад весь род Морли отказался подчиниться Его Величеству Шейлиреару, — сказал Арон, когда светлейшее семейство заикнулось о том, что мнимой невесте хорошо бы оказаться причастной к одному из высоких родов. — За это их полностью истребили, посмертно к тому же лишив всех имений, титулов и вычеркнув из списка привилегированных родов королевства. Однако предположим, что Ташины родители успели препоручить крохотную дочь заботам своей верной фрейлины, и пусть сами они погибли, но фрейлине удалось бежать и укрыться у родных в Пвилле. Девочка мирно росла здесь, не зная правды о своём высоком происхождении, женщина дала приёмной дочери достойное воспитание, а перед своей недавней кончиной открыла Таше правду. Если не ошибаюсь, среди Морли, родившихся незадолго до восстания, как раз были несколько девочек'.

'А невеста из опального рода не повредит репутации Норманов?' — засомневалась Лавиэлль.

'Может и повредить, — спокойно кивнул Арон. — А потому это будет сказано лишь избранным и лишь по большому секрету. Для остальных можно ограничиться таинственным намёком на то, что с её происхождением всё не так просто'.

'А сделать Ташу-лэн родственницей какого-нибудь другого рода нельзя?' — с надеждой вопросил Леогран.

'Нам не нужны встречи с родственниками'.

Таша не стала добавлять, что родство с Морли легко объяснит её сходство с отцом — для тех особо проницательных, кто его заметит. Подобный тип внешности среди Морли был свойственен не одному Таришу.

'Есть же истреблённые, но не опальные...'

'Хотите, чтобы Ташу призвали ко двору, дабы вручить ей наследство погибшей родни? Лишнее внимание, как вы понимаете, нам ни к чему'.

'Ладно, пойдёт, — вздохнула Лавиэлль. — К тому же тогда у неё будет уважительный повод для траура...'

— А, уже начали, — прислушавшись, констатировала наследная герцогиня. — Идём?

Таша только кивнула. Всё ещё глядя в зеркало, пытаясь примириться с тем, что видит.

Нет, это была не Тариша Альмон Фаргори. И даже не Таша Арондель Кармайкл.

Кто-то другой: возможно, отдалённо на неё похожий.

— Э, нет, — Элль досадливо цапнула её пальцами за локоть, — это никуда не годится, дорогая! Как ты на себя смотришь?

— А как?

— Как альвийский Охотник на человека, забредшего к заповедному озеру. Будто прикидываешь, подстрелить для допроса или избавить от мучений стрелой в спину.

— Я...

— Забудь, кем ты была! Соври судьбе! Всего-то на одну ночь — стань... принцессой, в конце концов!

Принцесса...

...ты всегда к этому шла, шептал тонкий голосок в её голове. Твоя мать воспитывала принцессу, а не маленькую, растрёпанную и... как там Арон сказал? Ах, да...

...глу-пу-ю девочку.

Когда Таша прикрыла глаза, цепочка на её шее блеснула тусклым золотым бликом.

Когда открыла — во взгляде её светилось ослепительное самообладание.

— Я думаю, — неторопливо, словно давая окружающим возможность насладиться каждым звуком, пропела Таша, — что пора для нашего появления настала как нельзя более подходящая.

Элль усмехнулась, явно довольная эффектом, который произвели её слова.

— Я же говорила, ты появишься одна. Я пройду в зал чуть раньше.

Легко и абсолютно естественно держа подбородок чуть вскинутым, Таша улыбнулась.

— А разве наше высочество сказало, что мы позволим появиться с нами кому-то ещё?

* * *

В бальном зале царил взволнованный музыкальный шум. Официальная часть речей, поздравлений и подношений уже миновала, и поток сиятельной публики схлынул, оставив в дальнем конце зала драгоценную пену своих скромных даров. Следом миновали и первые танцы, и кружащиеся пары окружали первейшие лэн, благороднейшие энтаро, важнейшие королевские мужи и светлейшие герцоги, щедро разливавшие елей светских бесед.

— А где Норман-лэн и Таша? — Джеми постарался сопроводить вопрос скучающим зевком.

— Ну, — Леогран нетерпеливо покосился на Мора, статуей дежурившего у двустворчатых дверей в зал, — они должны были появиться уже после начала.

— Сейчас определённо немного дальше, чем 'после начала'.

— Видимо, время ещё не пришло. — Юный герцог развёл руками. — Девушки в этом лучше разбираются.

Джеми взглянул на Орека: именинник, изумительно элегантный в тёмном с золотом наряде, увлечённо отдавал некие распоряжения седобородому старцу в синем камзоле.

— А с кем и о чём ваш дядя так увлечённо беседует?

— С Иллюминатором. Для всех остальных — о предстоящем фейерверке... и прочей иллюминации.

— А для нас? — сделал логичный вывод Джеми.

— Думаю, они обсуждают свои предпочтения в редких винных сортах.

Джеми, хмыкнув, оглядел зал.

Оркестр выводил изысканные мелизмы на балконе с вычурным резным парапетом. Под каменными сводами потолка перезванивались подвески хрустальной люстры: сотня волшебных огоньков отражалась в светлом, зеркально гладком мраморе пола сонмом светлячков. Окна по обеим стенам распахнули настежь, впуская в зал тёплый летний ветер, на скамеечках вдоль стен обмахивались веерами утомлённые лэн, к которым спешили слуги с потеющими бокалами игристого вина. Иные гости поднимались к выходу из зала по ступеням широкой лестницы.

— А что за Иллюминатор? — Джеми прислонился спиной к ближайшей колонне — и, вдруг ойкнув, поспешно юркнул за неё. — Только этого не хватало!

— Что там?

— Наследная герцогиня Эмбенская!

Леогран проводил взглядом востроглазую девицу в алом платье, которая дикой кошкой скользила сквозь толпу, будто выискивая кого-то.

— А, Ролана-лэн?

— Вы её знаете?

— Наша троюродная кузина со стороны внучатой племянницы нашей матери, свет ей небесный... И с чего вы испугались? Накануне так мило с ней любезничали.

— То было накануне...

— Ролана склонна строить из себя неприступную крепость, но вас явно сочла исключением из правил. — Леогран, ухмыльнувшись, подкрутил ус. — Не знал, что вы и в этой области одарены. Даже сами на себя не походили.

— В том-то всё и дело, — буркнул Джеми.

Проследив, как маково-алый шёлк канул в пучину пёстрой толпы, он опасливо выбрался из укрытия.

— Молодец, — снисходительно высказался Алексас. — Ты же знаешь, я не люблю легкодоступных девиц.

— Так что за Иллюминатор? — с трудом удержавшись от ответа, спросил Джеми.

— Его вызвал дядя. Из Арпагена. Как и оркестр. Оркестр, кстати, весьма приличный, дирижирует Вилердан-энтаро... вы же знаете, что его наш князь частенько на балы приглашает?

Алексас презрительно фыркнул:

— Я знаю, что концерт Гилнера Вилердана в Камнестольном был одним из лучших событий в моей жизни, а его исполнение 'Арии ветра' Шоссори впервые в жизни заставило меня прослезиться, — высказался он. — Балы! Он хочет впечатлить меня тем, что Гилнер Вилердан играет на княжеских балах! Как можно быть таким невеждой?..

— Да, что-то слышал, — буркнул Джеми вслух.

Леогран рассеянно высматривал кого-то в шумной пестряди гостей.

— Вилердан-энтаро когда-то пришёл в восторг от дядиных скрипок. Заключил с ним сделку на инструменты для всего оркестра, и... и... а о чём вы меня спрашивали?

— Что за Иллюминатор? — терпеливо повторил Джеми.

— А, точно. Так его прозвали. Он ведь настоящего имени своего не сообщает... как многие волшебники, впрочем.

— Волшебни... — Джеми запнулся, запоздало сопоставив факты, читанные в книжках и услышанные от учителей. — Так это тот самый знаменитый Арпагенский мастер фейерверков и иллюзий?!

— Догадался наконец, — сострадательно заметил Алексас.

— Ну да, — подтвердил Леогран, — выпускник Адамантской Школы. Дядя сдружился с ним, ещё когда в Арпагене жил. Ах, какие фейерверки он творит! Поверьте, вы никогда... Джеми? Джеми!

Но тот уже решительно расталкивал гостей, устремляясь к старцу в синем камзоле.

Дирижёр витиевато расчеркнулся палочкой в воздухе, завершив очередной танец. Пары раскланялись, спеша к новым партнёрам или возвращаясь к прежним. В этот момент Джеми и заметил Элль, плывущую по мраморному зеркалу навстречу брату, заставившую его зачарованно застыть на полпути — и, не обращая никакого внимания на тот незначительный факт, что сиятельные персоны вокруг готовы огреть его веерами, трепетно взирать, как лэн его сердца одаривает окружающих сладкими улыбками и, наконец поравнявшись с братом, шепчет ему пару слов.

— А ещё меня в чём-то обвиняет, — пробормотал Алексас.

Светлейшие гости застыли, готовясь к новому танцу. Дирижёр утёр макушку кружевным платком, засучил рукава, постучал палочкой по пюпитру...

Тогда-то светский гомон и перекрыл громогласный голос Мора.

— Тариша Арондель Кармайкл!

Дирижёр, оглянувшись, замер с палочкой, поднятой в высшей точке замаха. Музыканты застыли со вскинутыми смычками. Треть гостей обернулась сама, ещё треть — заинтересовавшись, на что смотрят соседи, последняя треть — недоумевая, на что глядят все.

Они посмотрели на девушку, стоявшую на верхней ступеньке лестницы, ведущей в зал — и тишина зазвенела натянутой струной.

Джеми осоловело моргнул.

Таша взирала на зал сверху вниз. Перехватывая дыхание, приковывая взгляды, точно мотыльков, неосторожно вязнувших в манящем и гибельном меду. Чёрный бархат её платья поглощал свет, сияя звёздами хрустальных капель, и, казалось, звёзды эти порождали странные радужные тени за её спиной.

Она улыбнулась. Сделала шаг: цокот каблучка по каменной ступени прозвучал звоном спущенной тетивы.

Спустилась вниз: с выверенной и завораживающей грацией, с неторопливым и царственным спокойствием той, что пристало всегда приходить последней.

Когда она сошла с последней ступеньки, толпа зашевелилась, расступаясь — единогласно и неосознанно, открывая дорожку, ведущую от одного конца зала до другого, — а та, перед кем расступались, двинулась вперёд, и чёрное отражение в белом мраморе двинулось вместе с ней. Вглядываясь в перламутровые тени, плывущие следом за ней, слушая шепотки, расходившиеся по толпе, словно круги по воде, Джеми вновь ощутил, как по рукам его бегут мурашки. Снова эта магия... ну да, без магии в подобном представлении вряд ли могло обойтись.

Значит, это дело рук Арона? Должно быть, его.

Кого же ещё?..

Таша наконец приблизилась к тому, кого искала. Изящно присела в церемонном поклоне, сказала что-то, и Орек, рассмеявшись, склонился с поцелуем над её рукой. Смех герцога был несколько задумчивым, и приятное удивление в нём мешалось с недоверием — но Таша, уже отвернувшись от виновника торжества, направилась к Леограну, растерянно следившему за её приближением. Направилась уверенно, безошибочно: должно быть, нашла его взглядом ещё сверху, как и Орека.

Впрочем, когда Таша протянула ему руку для поцелуя, вся растерянность счастливого жениха уже исчезла.

Леогран был весь в белом. Лишь волосы сверкали медными отблесками. И чёрное с белым слились в идеальную пару, миг спустя полетевшую в родившемся танце: когда дирижёр наконец сумел опустить палочку. Они закружились в центре зала, к ним осмелилось присоединиться ещё несколько пар...

А затем Джеми вдруг увидел Арона, стоявшего у самой лестницы.

И прежде, чем дэй, качнув головой, тихо выскользнул из зала — заметил, как печален был его пристальный, устремлённый на танцующих взгляд.

* * *

— Что ты с ней сделала? — выдохнул Леогран, наконец привалившись к колонне.

Лавиэлль в ответ только руками развела, и юный герцог посмотрел на мнимую невесту даже как-то беспомощно.

Таша стояла в окружении сиятельных особ чуть поодаль, с очаровательной небрежностью придерживая двумя пальцами за ножку опустевший бокал. В данный момент она вела беседу с сыном заречного посла.

— Но вы же появитесь при дворе Равнинной? — с надеждой спросил юноша.

— Конечно, — Таша чуть улыбнулась. — Это моя обязанность, предстать перед князем. Его Сиятельство должен знать, кто станет будущей герцогиней Броселианской.

— Я буду ждать! — пылко воскликнул молодой человек. — И когда двор удостоится чести видеть вас?

— Дэрек, ты утомишь бедную Кармайкл-лэн своими вопросами, — промурлыкала его матушка, обмахиваясь шёлковым веером и одаривая Ташу красноречиво-настороженным взглядом.

Та по-прежнему улыбалась, нисколько не смутившись:

— О, приятная беседа меня ничуть не утомляет.

Она держалась безукоризненно вежливо, улыбчиво, приветливо... но столь отстранённо, что расстояние между ней и остальными казалось непреодолимым. Словно окружающие были крестьянами, представшими перед королевой. Пускай королева добра, внимательна и участлива, но она королева; все вокруг не ровня ей и не могут ей стать.

Воистину сиятельная особа.

Даже тень её, казалось, отливала радугой.

— Впрочем, — Таша кинула взгляд на пустой бокал в руке, — беседа была бы ещё приятнее, если б кто-нибудь принёс мне другой бокал этого чудного вина.

Сразу пятеро молодых людей полетели на поиски слуг, задыхаясь от счастья быть чем-то полезными будущей герцогине Броселианской. Плащи летели за ними, как крылья любви.

— Юному Леограну повезло с суженой, Кармайкл-лэн. — Супруга посла Озёрной искренне улыбнулась. — Но разве он не был помолвлен с Лилу Дэрдан?

Таша изобразила рукой некий небрежный и исполненный изящества жест:

— О, эти помолвки по расчёту! Обязанности наследников знатных родов — ничто перед истинным чувством. В любом случае помолвка близилась к разрыву.

— К тому же, — прокашлялся сам посол, — Кармайкл-лэн, возможно, происходит из рода не менее, а то и более знатного.

— Что? — нахмурилась его супруга.

— После. — Мужчина понизил голос. — Не могу подвести доверие хозяина дома.

Чей-то веер закрылся с сабельным свистом. Сверкнув чёрным отблеском юбочной тафты, мимо около-Ташиного круга прошествовала вдовствующая герцогиня Дэрдан.

Леогран поспешил отвернуться, скрываясь от разгневанного взора несостоявшейся тёщи.

— Тебя что-то не устраивает в невесте? — хмыкнула Элль.

Тот задумчиво мотнул головой:

— Просто изумлён её... непредсказуемостью.

— Платье такое. Вся душа в потёмках.

Леогран вздохнул. Окинул взглядом зал — и вжался спиной в колонну, словно желая провалиться сквозь неё.

Проследив за его взглядом, Элль поспешно расплылась в самой любезной улыбке.

— Лео, будь мужчиной! — прошипела она, прежде чем громко обратиться к девушке, стремительно приближавшейся к ним. — О, Лилу-лэн! Вы сегодня ослепительны!

Не сводя с Леограна взгляда огромных синих глаз, к ним подошла маленькая смуглая девушка в лазоревом платье. Волосы, прижатые серебряной сеткой, струились по её спине тёмным шёлком.

— Лилу-лэн, — ровно произнёс Леогран.

— Норман-энтаро... — не опуская глаз, Лилу присела в реверансе. — Та девушка... Кармайкл-лэн...

— Да, — Леогран улыбнулся, но глаза его остались холодными. — Я писал про неё.

Лилу оглянулась, пристально следя за Ташей.

— Так это она, — тихо проговорила она. — Очень красивая.

— Достойна моего брата, — с улыбкой кивнула Элль.

Лилу, рассеянно привстав на мыски атласных туфель, снова взглянула на жениха.

— Пожалуй. Хотя я не уверена, что она хочет быть достойной его.

— С чего вы взяли? — растерянно поинтересовался Леогран.

— В её взгляде нет любви, — голосок Лилу был тонким, но уверенным. — Такие, как она... они не любят никого, кроме себя.

Юный герцог издал короткий нервный смешок.

— Лилу-лэн, мне неловко это говорить, но в ваших словах звучит банальная ревность.

— Нет. — Тонкие девичьи пальцы обречённо стиснули лазоревый шёлк. — Я слишком люблю вас, чтобы ревновать.

Рядом плеснулась мгла тёмного бархата. Блеснули старым золотом в пламени свечей светлые волосы.

— Готовы к следующему танцу? — Таша чёрной кошкой скользнула меж братом и сестрой: по-прежнему сжимая в руке пустой бокал, который никуда не успела поставить. — С кем вы беседуете? Не представите нас?

— С удовольствием, — отведя глаза от полотняно-белого лица Лилу, пропела герцогиня. — Знакомься. Лилу Дэрдан-лэн.

Таша и Лавиэлль обменялись выразительными взглядами.

Затем мнимая невеста широко улыбнулась.

— А, так вы и есть Лилу-лэн? — Таша чуть склонила голову набок. — Безмерно приятно.

— Мне тоже. — Лилу попробовала улыбнуться в ответ. — Норман-энтаро рассказывал вам обо мне?

— Упоминал, — улыбнувшись ещё шире, Таша собственнически сжала ладонь Леограна. — Как-то раз.

Щёки Лилу побледнели почти до синевы.

— Но я не ревную, о нет, не подумайте. — Таша милостиво склонила голову. — Я очень надеюсь, что мы станем хорошими подругами. Вы просто очаровательны, правда-правда!

— Благодарю...

— Думаю, вы прекрасно будете смотреться в роли второй подруги невесты. Простите, что не первой. Эта честь принадлежит Элль. — Таша обратила взгляд на Леограна, и глаза её светились самой искренней нежностью. — Ты ведь не будешь против, Лео?

Тот пылко прижал её ладонь к губам:

— Ты ведь знаешь, моё сердце, — откликнулся он, выдохнув ответ прямо в её пальцы, приправив голос мурлыкающей хрипотцой, в которой звучала тщательно сдерживаемая страсть. — Твоя воля для меня — закон.

Лилу странно, судорожно вздохнула. Опустила глаза. Отступила на шаг назад.

В этот миг она казалась совсем ребёнком.

— Лилу-лэн? — Элль без малейшего сочувствия вскинула бровь.

— Простите...

Голос Лилу сорвался на шёпот.

В следующий миг девушка опрометью побежала через толпу, и Таше почудилось, что она слышит всхлип.

— Как по нотам, — подвела черту Элль. — Браво, Таша. Если я не ошибаюсь, только что мы увидели белый флаг.

Та смотрела вслед сбежавшей девушке.

Странно задумчиво.

— Она совсем девочка, — отстранённо заметила Таша.

— Немногим младше вас, — отмахнулся Леогран; впрочем, в глазах его проскользнула странная, пристыженная неуверенность.

— Ах, как ты с ней говорила! — в улыбке Элль, тоже провожавшей взглядом Лилу, отчётливо сквозило торжество. — Если не знать правды, так за заботливую старшую сестру примешь, право же.

Таша не ответила, всё ещё глядя туда, куда только что убежала девочка в лазоревом платье. Девочка, как-то сонно думала она; девочка, которая с плачем бежала — от меня.

Старшая сестра...

...сестра...

— Таша?

Хрусталь бокала лопнул в сжатом кулаке.

— Таша!

Таша разжала пальцы, позволив алым осколкам зазвенеть по полу.

Удивлённо, почти не чувствуя боли, взглянула на окровавленную ладонь.

Только что она была невестой герцога. Только что она была самой прекрасной девушкой на балу. Только что она была принцессой: элегантной, блестящей, беззаботной.

А теперь...

— Таша, да что с тобой?!

— Руку нужно перевязать!

...а теперь она очнулась.

Как она может быть здесь? Как может быть на балу в нарядном платье, как может танцевать, смеяться и пить, когда где-то ждёт Лив?..

Когда мама...

Таша развернулась — и, почти задыхаясь, бросилась бежать.

— Таша!..

Ноги путались в складках вдруг ставшей слишком длинной юбки, туфли поскальзывались каблуками на мраморе. Бежать, вот что важнее всего: прочь от музыки и толпы, прочь от душной волны, подкатившей к горлу. Бежать, бежать... пусть скорее кончится этот вечер, пусть скорее всё кончится — и они немедленно отправятся дальше, сразу, в ту же минуту...

Она замерла, только почувствовав, что грудь разрывается болью. Прислонившись спиной к стене, согнулась, пытаясь отдышаться; вокруг была лунная темнота пустого коридора и тишина, размывавшая отзвуки далёкой музыки. Кое-как восстановив дыхание, она выпрямилась, лизнула окровавленную ладонь и поморщилась — где-то в ране застрял хрустальный осколок.

Впрочем, боль образумливала. Она заглушала странные, нехорошие шепотки, шелестевшие в её сознании: не отпускавшие её весь бал, убаюкивавшие память о том, что было действительно важно.

Что это было? Кем она была?..

Таша вдруг поняла, что в тишине звучат не только бальные отзвуки — и посмотрела на узкую винтовую лесенку прямо перед собой.

Где-то там, наверху, пела одинокая скрипка.

Таша шагнула на первую ступеньку. Факел на стене рядом с ней вспыхнул сам собой. Плач скрипки мягкими волнами накатывал откуда-то сверху, выплескиваясь на лестницу; мелодия пела неторопливо и бесконечно печально, звала и манила, пронзая сердце чистыми звуками, откликаясь в нём сладкими щемящими нотками. Стащив с ног дурацкие туфли и бросив их в коридоре, Таша побежала вверх по лестнице, и факелы, вспыхивая при приближении, тут же гасли за спиной. Казалось, рядом вышагивает огненный призрак.

В какой-то миг один факел потух, новый почему-то не вспыхнул, и лестница обратилась в каменный колодец. Тёмный.

А Таша застыла, где стояла — цепенея в ледяной волне старого страха, нахлынувшего вместе с воспоминаниями, ставшего частью её самой.

...время, размывшееся в жидком льду. Немеющее тело, боль в усталых руках. Меркнущий кружок над головой.

А потом день закончился, и свет исчез.

Таше казалось, что колодец стал глубже, а стены сблизились, чтобы в какой-то миг сомкнуться окончательно, навсегда похоронив её в темноте. Она даже упёрлась руками в камень, чтобы не дать ему сдвинуться... но в какой-то момент в голове её зазвучали странные шепотки.

...зачем ты борешься? Всё тщетно, ты ведь сама знаешь это; конец всё равно настанет, прими его, как облегчение...

...всё закончится, и станет легче...

Она почти сдалась.

Однако конец настать не успел.

Её нашли мама и колдунья из Нордвуда. Мариэль уезжала, чтобы привезти чародейку в Пвилл — нужно было наложить на яблони ежегодные заклятия плодородия. Однако, как выяснилось, та годилась не только на заговаривание цветочков. Колдунья без лишнего шума вытащила Ташу из колодца и облекла иллюзией одежды, а дома приготовила ей целебный отвар и сплела защитную паутинку, чтобы не было осложнений. Найти же её помог Пушок: узнав о пропаже, мама пообщалась с наблюдательным котом, и тот любезно показал, как Альмон волочет белую кошечку к заброшенной избе.

О том, что Таша пропала, мама сделала вывод сама. Альмона почему-то не обеспокоило, что дочь не возвращается, пропустив ужин и вечерний чай. Загуляла. Бывает.

Потом Таша спросила у мамы, почему колдунья им помогла, да к тому же не привлекая всеобщего внимания.

'Она знает, почему мы не должны его привлекать', — сказала Мариэль.

'Знает? — трясясь в ознобе, Таша плотнее закуталась в одеяло. — Но почему ты ей рассказала?..'

'Потому что ведьмы тоже отличаются от всех', — последовал ответ.

В тот день Таша впервые узнала, что такое 'потом'.

И с того дня она ненавидела темноту.

...факел наконец вспыхнул.

Таша перевела дыхание. Закусив губу, справившись с дрожью в ослабевших ногах, продолжила восхождение; бальные отзвуки вконец затерялись, и вокруг не было ничего, кроме бесконечного ряда ступеней и песни неведомого скрипача.

В конце концов упёршись в открытый деревянный люк, Таша тихо и неслышно выбралась на башенную крышу.

Бархатный ветер легко коснулся её лица. Круглую каменную площадку обнесли широким парапетом, чьи перила обвивал плющ. Скрипач стоял рядом с ним, у самого края, и лунные лучи чётко обрисовывали его тень на каменных плитах; глаза прикрыты, пальцы левой руки перебирают по струнам, ладонь плавно ведёт смычок, а рождаемая им музыка поднимается ввысь, оплетая Ташу чарующей вязью.

Музыка смеялась. Музыка плакала. Музыка приказывала и молила о чём-то, рисовала мечты и открывала глаза на явь, рождалась с каждым звуком и умирала со следующим, взмывала ввысь на призрачных крыльях, в отчаянье летела вниз...

Последние звуки истаяли в прозрачности ночного воздуха. Потом и эхо унесло ветром.

Послушав звучание тишины, скрипач открыл глаза. Медленно опустил руки.

— А вы, оказывается, любите музыку, Таша-лэн...

Как он узнал, что она тут?

— Могу сказать то же самое о вас.

Алексас наконец обернулся.

— Вы хороший слушатель.

— А вы... неплохой... исполнитель. — Таша всмотрелась в изящную скрипку тёмного дерева; подбор не слишком хвалебных слов дался ей не без труда. — Откуда у вас инструмент?

— Леогран подарил в знак благодарности. Работа его дяди. Весьма недурна, должен сказать. Ей не мешало бы вызреть, но это, как вы понимаете, вопрос времени. — Алексас изящно взмахнул рукой со смычком, обводя тёмный горизонт. — Не желаете разделить моё одиночество и полюбоваться чудесным видом на Пвилл?

— Благодарю, нет.

Усмехнувшись, он чуть склонил голову:

— Полагаю, я всё ещё не отделался от навязанного мне образа посягателя на вашу честь?

Таша опустила взгляд.

Порой молчание — очень удобный выход из ситуации.

— Что ж, должен сказать... о, Пресветлая! Что с вашей рукой?

— Порезалась. Пустяки.

Присев на корточки, Алексас быстро и бережно уложил скрипку чёрный футляр у его ног. Щёлкнув застёжками, выпрямился.

Шагнув вперёд, мягко взял Ташину руку в свои: она даже отстраниться не успела.

— Меня поражают многие ваши способности, но одна из них напоминает о себе чаще других, — произнёс он. — Вам кто-нибудь говорил, что у вас поразительный дар находить неприятности?

— Скорее это они меня находят. — Таша настороженно следила, как он ощупывает рану. — Что вы...

— Даже на балу? Тише, не шипите.

— Ой!

— Вот и всё. — Алексас кинул за парапет хрустальный осколок. — Попробуйте согнуть. Легче?

— Да...

— Вот и славно. — Алексас сосредоточенно ощупал свои карманы. — Жаль, Джемино время на сегодня истекло. Он бы это в два счёта вылечил... ничего, после полуночи он к нам вернётся, а пока будем действовать по старинке.

Наконец обнаружив то, что искал, юноша небрежно встряхнул белый шёлковый платок с кружевной оторочкой, встрепенувшийся на ветру.

— Пожалуйте ещё на миг вашу руку... уж извините, что без сердца.

— И вы что-то говорите про навязанный вам образ? — уточнила Таша.

Руку, впрочем, пожаловала.

— Говорю. Пусть даже у святого отца были некоторые основания призвать вас к осторожности. — Алексас аккуратно затянул хитрый узелок. — Не туго?

Таша согнула перевязанную ладонь:

— Вроде нет. — Она улыбнулась с искренней благодарностью. — Спасибо.

Алексас небрежно облокотился на парапет, и его пушистые, успевшие отрасти кудри взлохматил ветерок.

— Почему вы ушли с бала?

Таша смущённо отвернула голову:

— Не люблю толпу.

— Надо же, какое совпадение.

— Действительно интересно, какое. — Таша покосилась на него. — И всё-таки... значит, вы считаете это образом?

Алексас вздохнул.

— Чтобы уж окончательно развеять наше некоторое недопонимание... — он рассеянно оправил воротник рубашки. — Таша-лэн, если бы я действительно этого хотел, то сломал баррикады вашей нравственности, как карточный домик. Даже 'Венец' использовал мой дар очаровывать женщин: порой близкое знакомство с чьей-либо служанкой весьма облегчало проникновение в дом...

— Решили сразить меня наповал своей откровенностью? — несколько оторопело осведомилась Таша.

— Это лучше, чем терпеть с вашей стороны явственную нерадость меня видеть. Но, быть может, дадите мне закончить?

Скрыв озадаченность недовольной гримаской, Таша кивнула.

— Благодарю. — Алексас чуть улыбнулся. — Не спорю, что для меня вы неоспоримо привлекательны. Я восхищаюсь вами, и никогда не собирался это скрывать. Порой я чуточку переигрывал... вы такая забавная, когда сердитесь, что не мог удержаться. Не стану отрицать, что поединок с герцогом был затеян отчасти потому, что мне хотелось увидеть в ваших глазах восхищение. Естественное желание каждого рыцаря. Но на то, чтобы отбить охоту вас соблазнять, нашлось сразу три причины.

— Изволите их перечислить?

— Как прикажете. Первая: место и время несколько неподходящие. Вторая: предпочитаю дев постарше и не столь невинных. И третья: любовь королевы — высочайшая честь, но эта честь создаёт рыцарю массу проблем. Таких, как метания между чувством и долгом, ибо рыцарю должно преклоняться перед королевой, но никак не вносить её в список любовных побед.

— Рыцарю?

— Клятву произносил Джеми, но уста у нас общие. — Алексас склонил голову. — Моя королева, я люблю вас самой нежной, трепетной и чистой любовью брата, но по всем вышеупомянутым причинам... да, мне самому не верится, что я это говорю, но... давайте останемся друзьями.

Таша колко рассмеялась.

— Не могли хотя бы в момент откровенности обойтись без издевки?

— Просите невозможного, Ваше Высочество.

Она подумала.

Снова подумала.

Приблизилась: уже без напряжения.

— Пока меня вполне устраивает взаимная игра на нервах. — Таша оперлась на парапет рядом с ним. — Впрочем, наше высочество рассмотрит ваше предложение... и будет следить за вашим поведением.

— Вы осчастливили меня, о великодушнейшая из королев.

— Рада за вас, о саркастичнейший из рыцарей.

Мельком улыбнувшись, Таша посмотрела вниз. Там журчал фонтан, окружённый яркими нитями бумажных фонариков и гирлянд на розовых кустах, а по садовым дорожкам струилась пёстрая светская толпа.

И зачем все вышли в...

Ах, да. Фейерверк.

Прищурившись, Таша разглядела, как маленькая фигурка в синем вскинула руку, вдохновенно сплетая паутинку заклятия.

Первый салют вспыхнул, казалось, прямо над ними. Он рассыпался на сотни маленьких звёзд, сложившихся в белоснежный, распустившийся прямо в небе цветок с шестью лепестками в изящном венчике. Гирлянды расцветились разноцветными искрами, фонарики засияли белым и мягким светом — будто маленькие отражения сиявшей в небе луны; казалось, сад окутала волшебная сияющая сеть.

— Чтобы до конца выдержать откровенность, — любуясь всей этой красотой, сказала Таша, — может, вы заодно скажете, с чего так невзлюбили Арона?

Алексас запрокинул голову, вглядываясь в узоры звёздной пыли.

— Взлюбливать таких, как он — дело рискованное, — заметил он отстранённо. — Наверное, поэтому я предпочёл его невзлюбить.

— Но чем он так отличается от остальных? Тем, что телепат и целитель, и паладин, можно сказать? Я ведь тоже не такая, как все, да и вы, если подумать, но...

Алексас резко опустил голову.

Выражение его лица заставило её осечься.

— Скажите мне, что вы шутите, — тихо произнёс юноша.

Таша нахмурилась:

— С чего бы? Мне правда интересно, почему вы не в первый раз говорите что-то о 'таких, как он'.

К крыше, смешавшись с залпами салютов и ликующими криками, вознёсся звон бокалов; ему эхом вторили хлопки откупориваемых винных бочонков.

— Так, — наконец изрёк Алексас, и на губах его играла нехорошая улыбка. — Подождите-подождите... и вы хотите сказать, что ваш святой папенька и словом не обмолвился о том, что он — амадэй?

Слово было Таше хорошо знакомо. Из учебников истории.

И здесь, в этой ситуации, прозвучало так глупо и нелепо, что заставило её рассмеяться.

— 'Возлюбленный Богиней'? Один из шести магов, правивших людьми и свергнутых шестьсот лет назад? — она фыркнула. — Могли придумать шутку получше.

Алексас долго смотрел на неё.

Потом прикрыл глаза и заговорил.

— Они бессмертны, и их всегда двое. Один — Зрящий: тот, кто видит всё, кому власть дана знать, что творится в умах и душах. Тот, кто судит и дарит жизнь. Другой — Воин: тот, кто не ведает страха, кто повелевает силами мрака, чья сила неоспорима. Тот, кто карает и дарит смерть. — Он ронял слова неторопливо и уверенно, цитируя наизусть. — Судья и Палач. Свет и тьма. Друзья, братья, соратники. Каждый дополняет другого, каждый уравновешивает другого, на каждого не действует сила другого... но только один всегда защищает другого.

Затем, взметнув ресницы вверх, снова взглянул в её лицо.

— Говоря проще, один — целитель и телепат. Лучший телепат из всех, что когда-либо знал мир. Он не просто читает чужие мысли — контролирует их. Изменяет, заменяет собственными, думает чужим разумом, смотрит чужими глазами. Второй — некромант и мечник. Его колдовским силам позавидует любой архимаг, а мечом он владеет наравне с альвами. Он наделён нечеловеческой силой, скоростью, ловкостью... хотя оба амадэя не совсем люди. — Алексас мельком оглянулся в тёмную пустоту, ждавшую за парапетом, разделявшую башню и землю. — Зрящий не может влиять на мысли своего Воина. Заклятия Воина потеряют всякую силу, если их направят против брата-Зрящего. Силы в паре неравны, ибо крепкая сталь и тёмная магия куда надёжнее телепатии... и потому Воины всегда были щитами Зрящих, не наоборот. Конечно, Зрящие тоже далеко не безобидны, особенно если забывают о том, что созданы воплощениями света и справедливости. Но Воины всегда были сильнее.

— Почему так? — зачем-то спросила Таша. — Почему так, а не иначе?

— Почему Воины сильнее Зрящих? — Алексас задумчиво перебрал пальцами по камню парапета. — Тьма всегда сильнее, Таша. Просто потому, что не утруждает себя моральными принципами. Там, где свет простит, тьма без раздумий перережет горло. Свет поворачивается спиной к тем, кто может вонзить в неё нож. Свет не может ненавидеть, но ведь сколько сил даёт ненависть...

Он отстранился от перил. Тихо ступая подошвами сапог по камню, прошёлся от одного края крыши до другого.

— После ухода Кристали в Аллигране не было иных королей, кроме Королевы альвов и Короля цвергов. Людей было мало, и больших людских городов было всего три, потому что амадэев было шестеро: трое Зрящих и трое Воинов. Одна пара правила одним городом и всеми землями вокруг них. От Зрящего невозможно ничего утаить, а приговоры его были бесстрастны. Впрочем, он не только судил — он излечивал тех, кто умирал раньше срока, а порой и вырывал их из объятий смерти. Воин приводил приговоры в исполнение, и он не ведал жалости и пощады. Для амадэев не было никаких законов, ибо они сами были закон... впрочем, нет, закон всё же был. Один-единственный. — Алексас замер и обернулся, глядя на Ташу. — Запрещавший любить смертных.

— Почему?

— Таша, они — абсолютная справедливость. А абсолютная справедливость должна быть абсолютно беспристрастна. Уста Судьи могли изречь любимому неверный приговор, а меч Палача — дрогнуть над шеей дорогого человека. Какова была плата за нарушение, неизвестно, ибо за всё время владычества амадэев прецедентов не было... или о них не было известно... а властвовали они целых пятьсот лет. Вот только все вещи имеют свойство рано или поздно заканчиваться.

Они стояли на разных краях крыши, друг напротив друга. Таша не произносила ни слова: лишь смотрела на него.

Пока ещё неверующе.

— Да, в конце концов в Аллигране настали иные времена. Людей стало гораздо больше, и они стали гораздо... умнее. А амадэи либо остались прежними, либо изменились не в лучшую сторону. В конце концов, они были людьми когда-то, и со временем их души заполнили людские, мелочные и низменные страсти. А потом настало Тёмное Время, и Ликбер Великий воззвал к людям, дабы они свергли амадэев и избрали себе единого правителя, как цверги и альвы, и народ, послушный воле нового Чудотворца, отрёкся от прежних властителей. — Алексас поднял глаза, глядя на искрящиеся цветы фейерверков. — О, конечно, амадэи сопротивлялись. Об этом свидетельствует спалённый Адамант. Но как можно удержать власть, когда против тебя вся страна? А кто-то и не сопротивлялся, понимая, что заслужил кары... В итоге двое из шестерых погибли, но четверым удалось бежать. Где и как они спрятались, неизвестно — может, у альвов или цвергов, — но им это удалось. И когда Ликбер понял, что они не будут бороться за власть, то объявил всех амадэев убитыми. И люди избрали себе короля, а король избрал князей, а князья избрали герцогов, и Срединные земли стали Срединным королевством. Потому Шейлиреар и объявил Бьорков узурпаторами: ведь ваши предки свергли амадэев с их властью, которая уж точно была от Богини...

Вздохнув, он опустил глаза на Ташу.

— Так или иначе, вскоре после свержения амадэи стали лишь легендой. Но, как выяснилось, легенды эти живут и здравствуют, и даже не особо скрываются. Людям ведь и в голову не придёт, с кем они имеют дело. Большинство летописей об амадэях было утрачено в Тёмное Время, а те, что остались, писались учениками Ликбера под чутким руководством учителя... который предпочёл не оставлять в памяти людской подробности о сверхъестественном могуществе амадэев, недоступном никому, кроме них. И в итоге для всех они превратились в абстрактных шестерых магов, когда-то избранных Кристалью.

— А вы-то откуда всё это знаете? — прошептала Таша.

— Мне посчастливилось быть близко знакомым с одним из альвов. Он лично знал амадэев и рассказал нам с Джеми многое. Очень многое. Поэтому мы поняли, кто такой Арон Кармайкл, стоило ему увидеть в голове Джеми нас обоих. Никто из смертных телепатов, даже самых могущественных, не способен на это — мы проверяли. Только амадэй. Только Зрящий.

Таша смотрела на свои ладони, сами собой стиснувшиеся в кулаки.

Чувствуя, как ноющую противную пустоту, пульсирующую в её сердце, медленно сковывает тонкой корочкой льда.

— Почему вы не сказали мне сразу? — её вопрос прозвучал едва слышно.

— Потому что думал, что вы знаете. — Алексас досадливо скрестил руки на груди. — Я же думал, вы действительно его дочь, пусть даже приёмная. И, если честно, наличие дочери... даже дочерей — у амадэя, который не имеет права привязываться к смертным, меня несказанно удивило. С другой стороны, он ведь больше не Судья... а потом выяснилось, что вы знакомы всего несколько дней... впрочем, какая разница, сколько. Я бы не рассказал вам этого, если бы не заметил одной-единственной вещи.

— Какой же?

— Что вы думаете, что любите его. Вот только, похоже, сами не знаете: думаете или действительно любите. — Его взгляд был непривычно мягок. — Он бессмертный, Таша. Истинный бессмертный. А у таких весьма странные взгляды на мир и странные моральные принципы, нам недоступные и непостижимые. Может, он и не считает неправильным ведение какой-то своей игры, которой ни мне, ни вам не дано понять.

Долгое время единственным, что звучало на крыше, были отзвуки празднества.

Потом Ташина рука, дрожа, коснулась золотой цепочки.

— Может, и дано...

В этот миг лёд, холодивший её сердце, добрался до мыслей — и дрожь ушла.

Таша подняла голову. Тихо, очень спокойно сказала Алексасу, что надо делать.

— Вам что-то неясно? — добавила она, заметив непонимание в его взгляде.

— Нет, но...

— Вы намерены ослушаться приказа вашей королевы?

Алексас опустил глаза. Склонив голову, поднял футляр со скрипкой и безмолвно направился к лестнице.

Таша не смотрела ему вслед, но слушала эхо его шагов. Она глядела вперёд, на теряющийся в ночи горизонт. Где-то под ней радостно шумели люди — а перед ней тихо серебрились звёзды и сыпали искры фейерверки, расцветая в небесной черноте, бросая цветные отблески на её лицо.

Какое-то время она стояла, глядя на огненные цветы, расцветавшие отражениями в её зрачках.

Потом отвернулась от света — и, неслышно ступая по камню босыми ногами, подошла к люку, чтобы тенью скользнуть в лестничную тьму.

* * *

В библиотеке было тихо. Здесь всегда было тихо. Ровные ряды старинных фолиантов веяли покоем, не ведавшим людской суеты; библиотека жила своей, неторопливой и размеренной жизнью бессмертных чернильных строк.

В библиотеке пахло пылью, вечностью и старыми книгами. Воздух здесь был сухим и тягучим. Иногда его освежал порыв ветра из нежданно распахнувшегося окна или сквозняк, проникший сквозь приоткрытую дверь, но свежесть быстро гасла, поглощённая иными запахами.

В библиотеке властвовала тьма. Здесь никогда не бывало светло — даже в самый погожий день солнечные лучи просеивались сквозь узкие высокие окна, не разгоняя сумрака. Сейчас лучи были лунными, и танцующая в них пыль казалась серебристой.

У одного из окон стоял письменный стол. Сидевший за ним мужчина, подперев голову рукой, листал покоившийся на столешнице ветхий том, и взгляд его бегло скользил по строкам... но порой вдруг надолго застывал на каком-то простом, ничего не значащем слове.

Точно в этот миг он думал совсем о другом.

— Знаешь, — слово звякнуло осколком металла, — а ты не особо похож на того, кому уже одиннадцать веков. Если не знать, и не подумаешь ведь.

Услышав её голос, Арон вздрогнул и обернулся.

Та, что вышла из тени в лунный свет, скользя кончиками пальцев по корешкам книг, была сама похожа на тень. Чернота платья казалась гуще окружающей тьмы, кожа — белее снега.

Лица обоих вдруг обернулись застывшими, непроницаемыми масками.

Их молчание длилось долго.

Когда Арон нарушил его, голос его звучал ровно.

— Мы живём дольше, чем ты можешь представить. В жизни каждого из нас наступал момент, когда ты осознавал, что живёшь уже слишком долго, а тебе предстоит жить ещё столько же, и ещё дважды столько же, и трижды... Мир вокруг меняется, ты — нет. Ты смотришь, как сменяются поколения, ты наблюдаешь, как обращается в прах когда-то казавшееся незыблемым, ты видишь, как исчезают в смертной тени все, кого ты знал. Ты успеваешь увидеть всё, что хотел увидеть, а мир из века в век бежит по накатанному кругу, складывая одни и те же судьбы, одни и те же случаи, до жестокой насмешки, до дурной бесконечности. И когда осознание это становится для тебя невыносимым, ты можешь сделать лишь одно: забыть, как давно существуешь на этом свете. Забвение того, что мешает жить — единственный способ выдержать бессмертие.

— Вот как. Любопытно. — Таша прислонилась плечом к одному из стеллажей. — А где же твой Воин?

— Мы кое-что не поделили. После этого наша жизнь превратилась в сплошное сведение счётов.

— Понятно.

Он мягко хлопнул закрывшейся книгой.

— Таша, ты понимаешь, что я не мог всего этого сказать?

— Почему?

Вопрос прозвучал без гнева, без упрёка, без любопытства. Просто одно короткое слово.

— Если бы ты знала, ты не смогла бы относиться ко мне, как к... человеку. Знание того, кто ты и кто я, встало бы между нами непреодолимым препятствием.

— Ты забыл о том, что всё тайное рано или поздно становится явным. И рано или поздно препятствием между нами встанет твоя ложь.

— Я никогда не лгал тебе, Таша.

— Иные недоговорки куда лживее любой лжи. Особенно по отношению к тем, кого вроде бы любишь. — Она всматривалась в его глаза. — Кто я для тебя, Арон?

— Ты... дорогой мне человек.

— Дорогим людям обычно доверяют. Ты ведь говорил что-то о доверии, правда? Одностороннем, судя по всему. — Её губы растянулись в лёгкой улыбке. — Да, дорогим людям доверяют, а вот развлечению... девочке, с которой весело, игрушке...

— Таша, не надо.

— Но ведь это правда. Разве нет? Мне никогда ничего не говорят, просто ведут за собой. От меня требуют доверия, а вот я твоего доверия, видимо, недостойна. — Она склонила голову набок: неживым, кукольным жестом. — Кто ты и кто я, говоришь? Что ж, ты прав. Ты — амадэй, избранный Кристалью, король в изгнании. Бессмертный, великий, почти святой. А я всего лишь... как там? 'Глупая, глупая, глупая девочка'...

— Нет. Нет, Таша. Не говори так, прошу. — Он встал, шагнув к ней. — Я столько пробыл на этом свете, что почти забыл, что такое жизнь, но ты напомнила мне об это...

— Он твой Воин. Тот, кто убил маму. Тот, кто сделал это с нами... со мной и с Лив.

Слова прозвучали тихо, чётко, ясно. Остро, как лезвия ножей. И Арон, запнувшись, вздрогнул, словно от пощёчины.

Это выдало его с головой.

Таша долго смотрела на него.

— Как ты смеешь, — наконец прошептала она, — как смеешь говорить, что я тебе дорога... как смел говорить, что любишь, когда я — просто ещё одно очко в сведении счёта? Ты и помог мне поэтому... потому что увидел в моих воспоминаниях его. Это с тобой он играл, не со мной. Я была просто пешкой, а ты... ты знал, с самого начала знал...

Он не стал отрицать.

— Ты такой же, как он. Нет, ты хуже. Он никогда не притворялся тем, кем не является. Да, я ненавижу его. Но тебя — презираю.

Он не сказал ни слова.

— Почему ты молчишь, Арон? А как же слова о том, что ты мне не лгал?

— Всё не так, Таша, — тихо сказал он. — Всё не так, как ты думаешь.

— Я помню, как ты собирался отсидеться где-нибудь несколько дней. Помню. Тогда, в самом начале вашей игры. Ты ведь не хотел встречаться с ним, не хотел сражаться, тебе не было дело, что будет со мной дальше: главное, ты помешал его планам, выкрал Лив, увёз меня...

Он промолчал — и Таша отступила на шаг назад, во тьму.

— Я верила тебе, но теперь не знаю, была ли это моя вера. Теперь, когда я знаю, кто ты на самом деле... я не знаю, кто ты для меня.

— Всё, что я делал с тех пор, как мы встретились, я делал ради тебя. Всё, что я совершил, я совершил ради твоей защиты.

— Я хотела бы тебе верить. Но больше не могу.

— Послушай сердце. Оно не обманет.

Мгновение.

Другое.

— Как скажешь.

Таша отвернулась от него — и побежала во мрак.

— Таша, нет, стой!

Арон рванул следом, выскочил из библиотеки, и десятки коридоров и десятки анфилад разбили его крик сотней отзвуков; но её уже не было видно.

А Таша бежала вниз, вниз, босиком по холодным камням, перескакивая через ступени сквозной винтовой лестницы. Бежала так быстро, словно убегала от самой себя.

Так быстро, что слёзы сохли на её щеках.

* * *

Он мягко, словно кошачьей лапкой, опустил зеркальце на стол. Поднялся и, оставляя за спиной извивающиеся отблески огня, направился вглубь комнаты.

— Значит, пора?

— Да, Альдрем. — Он опустился на жёсткую кушетку. — Пора.

— Итог будет подведён этой ночью?

— Промежуточный. — Он откинул голову на подушку. — Но тем не менее.

— Значит, вот и всё...

Казалось, старый слуга не мог поверить собственным словам.

— Младшенький меня не подвёл. Впрочем, в нём я всегда уверен, как в самом себе. — Он чуть улыбнулся. — И её душевный настрой... то, что надо.

Он потянулся в предвкушении.

Игра на нервах требует большого мастерства; ведь когда подходит время для решающих ходов, нервные струны должны быть настроены очень точно. Пока схема не дала ни единого сбоя. Люди так предсказуемы, если познать их достаточно хорошо — и даже братишку он знает гораздо лучше, чем тот думает.

Ведь он идеально точно рассчитал, какие решения, как и когда примет младшенький.

Арон всегда мечтал о логическом мышлении. Его с детства восхищала способность выстраивать грандиозные алгоритмы и невероятные последовательности: чистые, ясные, бесстрастные, как ледяной хрусталь. Дающие сбои один раз на миллион.

Правда, этот один раз может выпасть так невовремя...

Что ж, его девочка жива, цела и невредима. Благодаря младшенькому — во многом.

Это главное.

— Пожелай мне удачи, Альдрем. Мне предстоит ответственное мероприятие.

Остаётся только надеяться, что сегодня его день.

Или хотя бы не их.

— Удачи, хозяин.

Он скрестил руки на груди и закрыл глаза.

Пришла пора отправиться в далёкие края.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ВОИН И ЗРЯЩИЙ

'Алексас, вы немедленно соберёте наши вещи. Да, только мои и ваши. Выведете коней за ворота и будете ждать меня там. Да, наверное, мы уедем. Сейчас. Вдвоём. Я поговорю с Ароном, не беспокойтесь. От его слов и будет зависеть, уедем мы или нет... Вам что-то неясно?'

Слова собственного приказа эхом звучали в ушах, когда Таша стремглав вылетела за ворота.

— Вперёд! — крикнула она, вспрыгнув на Принца.

Тоскливо стригнув воздух ушами, жеребец нехотя зашагал в ночь по дороге, обвившей холм, на котором высился Клаусхебер. Серогривка послушно последовал за ним.

— Таша-лэн, — неуверенно окликнул её Алексас, — вы уверены, что...

— Нам двоим... троим... ничего не грозит. Ничего. — Её голос дрожал, на щеках мерцали в отблесках фейерверков перламутровые дорожки. — Мне... мне так сказали.

Таше даже не требовалось смотреть на Алексаса: она спиной чувствовала его непонимающий взгляд.

Ещё бы самой понять, почему она так в этом уверена.

— А святой отец...

— Это моя лошадь, не его. Ничего, найдёт другую. Кому-кому, а ему с радостью и последнюю рубаху отдадут. — Она пришпорила коня. — Ты не понимаешь, что я говорю? Вперёд!

Наконец осознав, что хозяйка настроена серьёзно, Принц сорвался на иноходь.

Таша сидела прямо, неестественно прямо. Кусая губы, до боли сжимая повод раненой рукой.

Если б реальная боль могла хоть чуть-чуть заглушить эту невыносимую, ноющую боль где-то в груди... боль осознания, что она одна — как была той ночью, когда всё началось, стоя в саду под восходящей луной, так и осталась. Боль разбитых иллюзий, что кому-то — нужна, что кому-то не всё равно. И хотелось кричать до хрипоты, ломать и крушить всё, что виделось, но оставалось лишь бежать, снова бежать. Неважно, куда, главное — от кого; только бы не видеть это лицо, эти светлые глаза, эту ненавистную тёплую улыбку.

Забавно осознавать, что враг сказал ей правду, а друг всё время лгал.

А, может, лучше было промолчать? Оставить всё, как есть? Смириться с ролью игрушки в чужих руках...

Хватит. Наигрались. Кто бы ни устанавливал правила, отныне я играю сама за себя.

Они уже покидали городок. Стен вокруг Пвилла не было, и брусчатка улиц перешла прямо в глину лесной дороги, щедро усеянную хвоей, увенчанную верстовыми столбами по обочине.

— Куда направимся? — спросил Алексас.

— К Тракту.

— Отсюда путь неблизкий. — Ему удивительно неплохо удавалось притворяться спокойным. — Нужно будет остановиться на ночлег.

Почему он не задаёт вопросов? Просто принял решение королевы, как подобает рыцарю, не смея обсуждать и осуждать? Хотя она просто отдала приказ, не объясняя, зачем, не поясняя, почему...

Совсем как тот кукловод, от которого теперь она так стремится убежать.

— Он... его Воин. — Произнести имя Арона оказалось непосильной задачей. — Тот, кто играл со мной. Но на самом деле играют не со мной, а с ним. И он... он знал об этом.

Она смотрела, как мимо них проносятся во тьме сосновые стволы. Лес плыл мимо быстро, очень быстро — но Таша увидела бы красные щелки глаз кэнов, если бы те были.

И их не было.

— Не сказать, что я сильно удивлён, — наконец откликнулся Алексас. — Что отец Кармайкл, что вся эта история... в них присутствовало подозрительно много белых ниток.

Таша крепче стиснула поводья.

— Воин сказал, что я — их разменная монета, но я больше не дам собой играть, — бросила она через плечо. — Я интересовала Воина только потому, что интересовала Зрящего... или наоборот... теперь пусть сами разбираются.

— Воин... сказал? Вы с ним говорили?!

— Да. У меня есть... средство связи.

Сознание Алексаса явно отказывалось мириться с перспективой поверить своим ушам.

— Джеми просит, — наконец резюмировал юноша, — чтобы вы немедленно от него...

— Избавилась. Знаю. Мне уже говорили.

А что было бы сейчас, если б избавилась?..

Лес сгущался: вокруг царила такая темень, что даже Таша с трудом что-либо различала. Странно, как кони ещё не потеряли тропу.

Эх, был бы с ними сейчас Джеми...

— И вы думаете, он... Воин — так легко вас отпустит?

Таша потянулась к цепочке на шее.

— Думаю, нет, — нерешительно произнесла она. — Но не в его интересах ломать игрушку, так что мы в любом случае в относительной...

...тьма вокруг разразилась паническим ржанием, накренилась, кувырнулась...

Лёжа на дороге, хватая губами воздух, пытаясь очнуться от падения, Таша видела, как сбросившие их кони бьются на месте в невидимых путах — а из мрака вдруг отделяется и приближается сгущённая тень. Попытка вскочить оказалась тщетной: незримые цепи приковывали её к земле.

— Таша, Таша, что...

Шёпот Алексаса затих. В забытьи? Сонном или смертельном? Она даже голову повернуть не может...

Таша не видела глаз того, кто присел на колено рядом с ней, но кожей чувствовала чужой пристальный взгляд.

А потом тень протянула руку к её лицу, и тёплая сухая ладонь мягко, даже ласково коснулась её щеки.

— Кажется, я говорил, что найду тебя, девочка моя?

Его тихий смех был ответом на её яростный крик.

* * *

Обрыв заброшенного карьера был отвесным и очень высоким. Сотни лет здесь добывали красную глину, оставив на теле искалеченной земли огромную уродливую рытвину, и тёмная равнина её дна только угадывалась в ночи. Лес почти везде вплотную подступал к обрыву, но иногда попадались глинистые площадки, с трёх сторон ограниченные деревьями, а с четвёртой — пустотой.

Сейчас на одной из них горел костёр.

Размашистые лапы елей, очерчивающих круглую лысую поляну, терялись во тьме. Вечером над лесом пролился небольшой дождь, и там и тут на глине зеркальцами расплывались лужи. В стороне от костра испуганно пофыркивала шестёрка коней, нервно поглядывая на алые огоньки в чаще; белый льфэльский жеребец не оставлял попыток с гневным ржанием сорваться с привязи, но та была слишком крепкой. У огня сидели четверо в тёмных плащах, а на земле чуть поодаль лежали двое.

Таша открыла глаза.

Она даже не поняла толком, когда её вырубили. Вроде бы она кричала, её несли куда-то, вокруг был только мрак, а потом...

А потом она очутилась здесь.

Невидимые путы надёжно сковали её: Таша могла лишь моргать и говорить. Кричать. Впрочем, крики по пути сюда делу не особо помогли, так что сейчас она предпочла не объявлять о своём пробуждении, а тихо оценить обстановку.

Дрожащее пламя костра рождало больше теней, чем света. Парные щелки глаз кэнов вкрадчиво проскальзывали в лесной тьме. Враги, сидя у огня, переговаривались вполголоса; скрытых капюшонами лиц Таша не видела, но запахи были знакомыми.

Кто из них — Воин? Кто был тогда в доме?

Кто убил маму?..

— ...приходит, когда ему вздумается! — пролаял один.

— Что поделаешь. — Другой неторопливо сооружал самокрутку. — Хотели спокойной жизни, надо было дом ростовщика зачищать.

— Я ему когда-то дедовы часы заложил. Старый пердун! Вот кого б пришил за милую душу, — проворчал третий. — А вместо этого гоняемся по всему королевству за двумя сопляками.

— Да ещё этот дэй! — поддержал первый. — Даром что дэй, так мечом владеет — дай Богиня каждому! Он ж нас чуть не убил!

Этот лающий голос мог принадлежать только оборотню. Причём проведшему в звериной ипостаси волчью долю своей жизни.

Что ж, хотя бы с одним из четверых что-то прояснилось.

— За такую плату работёнка непыльная, — отрезал тот, что с самокруткой. — Или вам что не нравится?

— Мне наш чёрный друг не нравится, Дэйв, — сказал его сосед. — Эти глаза... и улыбка... жуть берёт. Многое на своём веку повидал, но такого...

Говоривший едва заметно вздрогнул — и такой факт, как дрожь законченного головореза, многое сообщал о предмете разговора.

Чёрный друг... наверняка речь о Воине. Значит, сейчас его нет среди них? Значит, здесь только наёмники?

А кто же тогда четвёртый, всё ещё хранивший молчание?..

— Мы знали, на что идём, — неуверенно откликнулся тот, кого называли Дэйвом. Пыхнул самокруткой — и продолжил гораздо увереннее, — думайте о золотишке, парни. Покурим? Рэйн?

Четвёртый наконец обернулся — но не к напарникам, а к Таше.

Слишком поздно осознавшей, что лучше бы прикрыть глаза.

— Смотрите-ка, кто проснулся, — певуче заметил наёмник.

Поднявшись с земли, он танцующей походкой приблизился к пленникам. Лишь взглядом оборотня можно было заметить, как в тени капюшона кривятся улыбкой его губы — но то, как настороженно притихли его товарищи, заметил бы любой.

— Рэйн, — вымолвил Дэйв, — ты...

— И пальцем к ним прикасаться не сметь, помню, помню, — скучающе протянул тот, присаживаясь на корточки; капюшон не то спал, не то незаметным движением скинулся с его головы.

Это был симпатичный молодой человек с гривой русых волос. Светло-карие глаза его странно отливали в жёлтый — и взгляд этих глаз был очень... пугающим.

Они смотрели так, будто оценивали, как удобнее вцепиться тебе в горло.

— Привет, малышка, — улыбнулся Рэйн. — Будем знакомы.

Всего лишь улыбнулся, но Таша почти ощутила волчьи клыки у себя в шее.

— Меня зовут Рэйнер, а тебя?

Таша сжала губы.

Он не причинит мне вреда.

Ему приказано не причинять.

Не дождавшись ответа, оборотень укоризненно поцокал языком.

— Это невежливо, молчать, когда тебя спрашивают о чём-то. — В его бархатистом голосе проявились нехорошие нотки; они могли показаться мурлыкающими, но Таша скорее назвала бы их рычащими. — Да и новые знакомства заводить полезно, как думаешь?

— Рэйн!

Таша молчала.

Она продолжала молчать, даже когда его дыхание обожгло ей щёки.

Жадное, нехорошее дыхание.

— Значит, не хотим быть вежливыми, да? — прошептал Рэйн.

Ты не причинишь мне вреда. Не причинишь.

Не причинишь, не причинишь...

— РЭЙН!

Наверное, ещё с минуту оборотень, не мигая, смотрел ей в глаза.

Потом, быстро отвернувшись, грациозно встал — и, вернувшись к костру, как ни в чём не бывало устроился подле него.

— Как думаешь, Дэйв, — лениво потянувшись, протянул Рэйн, — может, когда наш чёрный друг с ней наиграется, то отдаст нам?

— Хочешь сказать, тебе.

— Упрямая девочка. Ты же знаешь, у меня к ним слабость. Думаю, мы с ней... поладим. Одной породы, в конце концов.

Как бы жутко ни становилось Таше при мысли о том, что уготовил ей Воин — то, что с ней мог сделать Рэйн, представлялось куда отчётливее.

И от этих мыслей впервые за вечер ей стало по-настоящему страшно.

— Ещё раз приблизишься к ней — убью.

Новый голос, прозвучавший где-то в стороне, был негромким, чуть хрипловатым. Не угрожающим: просто констатирующим факт.

Казавшимся иным, чем запомнился Таше по снам и единственному их разговору.

Наёмники мгновенно съёжились, замкнувшись в молчании с подобострастным оттенком. Человек в чёрном, шагнув вперёд из теневых отблесков, встал у костра и задумчиво сложил руки на рукояти меча; огонь высветил рваные полоски шрама на его щеке.

Таша зажмурилась прежде, чем встретила его взгляд.

Она не могла отвернуться, но не желала играть по правилам того, кто сломал её жизнь.

— Понравился мой подарок на первый бал? Важное событие в жизни каждой девушки. — Его голос был почти нежным. — А ведь этот трюк с очарованием довольно прост в исполнении, особенно если материал подходящий. Я в своё время даже не замечал, как его применяю. У тебя это в крови, пусть ты это и не используешь... немного практики, и на следующем балу моя помощь не понадобится.

Закрыв глаза, Таша слушала тишину.

— Ты бы хотела, наверное, знать, почему ты здесь? Чего мы ждём? Что я хочу?

Она могла не отвечать, но не могла не слушать. И забыться — тоже. Это было хуже, чем смерть, хуже, чем пытки: лежать перед ним марионеткой с обрубленными нитками, лежать и знать, что ты ничего, ничего, ничего не можешь сделать...

Его плащ зашуршал вдруг совсем близко.

Таша вздрогнула, когда чужие пальцы легко коснулись её руки, но удержалась от того, чтобы взглянуть на него. Следом исчезло ощущение давления на ладонь, с которым она успела свыкнуться, — Палач снял платок, которым Алексас перевязал её рану. Невесть откуда повеяло мятой, зверобоем и подорожником.

Когда ладони ласково коснулось что-то прохладное и вязкое, успокаивая боль приятным холодком, Таша хотела вывернуть руку — и не смогла; и лишь беспомощно лежала, пока враг возился с её раной, с насмешливой бережностью втирая в кожу целительную мазь.

— Не бойся. Я не причиню тебе вреда. Ты слишком хрупкая и дорогая игрушка, чтобы так бездарно тебя испортить. — Она почувствовала, как шёлк платка вновь обвивает руку, затягиваясь крепким узелком; следом услышала, как Палач встаёт. — Сколько лет я замыкал этот круг... ах, девочка моя, если бы ты только знала, как много интересного ждёт тебя на уготованном мною пути! Так и тянет рассказать — но, увы, испорчу эффект...

Холод мурашками побежал по Ташиной спине, когда он поставил её на ноги. Одной рукой прижав к себе — пальцы его теперь пахли мятой, — цепкими пальцами другой взял за подбородок, заставив вскинуть голову.

— Посмотри на меня.

Она лишь зажмурилась крепче: вдруг осознав, что от него не пахнет ничем иным, кроме этой проклятой мяты, будто его тело было лишь сгустившимся воздухом.

— Я ведь могу и заставить. — Он говорил так тихо, что голос почти сливался с шипением огня. — Но если будешь послушной девочкой, сниму заклятие.

Вдалеке глухо заворчала громом грозовая туча.

Таша медленно разомкнула веки.

Его глаза были серыми, отливающими в голубой. Светлыми, совсем не злыми, жуткими в своей участливой человечности.

Таша никогда не знала, что такое ненависть. Ей просто некого было ненавидеть.

Сейчас ненависть была единственным, что у неё осталось.

Если бы только можно было разбить в кровь это лицо, ударить, избить, разодрать — чтобы он ощутил хоть сотую часть её боли; если бы можно было отнять у него всё, что ему дорого, стереть это в порошок, в прах — но у него, верно, и нет ничего, чем бы он дорожил...

Я хочу, чтобы ты умер, мразь. Хочу, чтобы ты лежал мёртвый, холодный, в земле, где только черви составят тебе компанию...

Он усмехнулся как-то странно... весело?..

А потом разжал руки, отступил на шаг — и Таша поняла, что стоит на ногах. Сама.

— Пытаться бежать или перекинуться не советую. — Палач с интересом ждал её реакции. — Не забывай, кто я. Далеко не убежишь, сильно не навредишь.

Она посмотрела на амадэя, чьи одежды казались отрезом ночной тьмы. Обвела взглядом наёмников у костра, стену леса вокруг маленькой площадки, отвесный обрыв позади.

Опустила глаза на тело Джеми у своих ног.

— Он просто спит. Ничего серьёзного. Правда, сон его будет долгим.

Плевать, что попытка бегства обречена, думала Таша. Было бы плевать, если бы не...

— Освободи Лив. И мальчишек. — В её голосе не было страха. — Я же у тебя, ты своего добился.

Он покачал головой:

— Боюсь, ты наделаешь больших глупостей, если будешь знать, что тебя ничто не держит.

Таша сжала кулаки; утихшая было боль вновь резанула ладонь.

— И что ты хочешь? — всё-таки спросила она.

— От тебя — ничего.

— Тогда зачем?..

Он улыбнулся, и от этой улыбки жуть пробрала Ташу до костей.

— Увидишь. Уже скоро.

— Уже очень скоро.

Знакомый голос заставил Ташу встрепенуться — и один её кукловод обернулся, чтобы увидеть, как шагнул на свет второй.

Некоторое время Воин и Зрящий, вышедший из темноты, просто смотрели друг на друга: две тени, разделённые неровным пламенем костра. Потом первый, не отводя взгляда, махнул рукой. Наёмники мгновенно вскочили; двое сгребли за руки Ташу, не рискнувшую вырываться, ещё двое подхватили Алексаса, и пленников оттащили в сторону.

Место долгожданного свидания было свободно.

— Здравствуй, Арон. — Воин сделал шаг вперёд, и мягкая безрадостная улыбка скривила его губы. — Рад тебе несказанно. Сколько лет, сколько зим... две или три сотни?

Зрящий двинулся ему навстречу:

— Приветствую, Лиар, — негромко произнёс он.

— Не желаешь, чтобы я здравствовал? Но этикет или элементарные правила приличия стоит соблюдать... ах да, ты же никогда не был сторонником законов и правил. Как я мог забыть.

Арон промолчал.

Алексаса бесцеремонно швырнули на землю, Ташу — следом, прямо на него. Амадэи, даже не взглянув в их сторону, остановились в нескольких шагах друг от друга: тот, кто воплощал тьму — склонив голову набок, как любопытный мальчишка, тот, кто воплощал свет — держась прямо и ровно, чуть вскинув подбородок.

— Знаешь, — вдруг сказал Лиар, — вот смотрю на тебя спустя все эти годы, и... может, мы сможем забыть о ненависти? Вспомнить, кем мы были когда-то, начать всё сначала?

Во взгляде Арона почти не было удивления.

Почти.

— Мы ведь братья. Всё ещё, — продолжал Лиар. Светлые глаза тёмного амадэя были абсолютно серьёзны. — И я люблю тебя — всё еще. Может, и ты сможешь меня простить? Может, ещё есть надежда... для нас обоих?

За бесстрастностью на лице Зрящего всё же проступило изумление.

Воин слегка улыбнулся. Чуть виновато, очень искренне.

Потом его улыбка стала шире.

А потом он рассмеялся.

— Ох, Арон, Арон, — вымолвил он весело. — Право, не перестаю тебе удивляться. Всё ещё веришь, что всегда можно отыграть всё назад и начать сначала?

Тот качнул головой: коротким, досадливым жестом человека, жалеющего о собственной глупости.

— Отпусти их, Лиар, — сказал он негромко и устало. — Я здесь, и я хочу закончить эту игру. Сейчас.

— И ты не бежишь с поля боя? Неожиданно.

— Я хочу спасти их.

— Не больно ты рвался кого-то спасать, когда Таша выкрадывала сестру из трактира. Ты ведь прекрасно знал, что я рядом, и если б тогда мы встретились лицом к лицу, я бы оставил её в покое.

— Лжёшь. С чего бы тебе обрывать игру, ещё толком не начав?

— В начале всё бывает иначе. — Лиар потянулся к застёжке плаща, и тот небрежными складками опал на колючую хвою, покрывавшую глину. — Но ты сам захотел продолжить... и тогда всё пошло по-моему.

Сухая гроза бурчала громом, медленно приближаясь к карьеру. Зарницы ниточками мелькали в черноте между небом и землёй.

Арон смотрел на противника так внимательно, что это внимание маской скрывало все эмоции, но в молчаливом взгляде его стыл вопрос.

— Месть — как вино. Чем дольше ждёшь, тем она слаще. И на сей раз я ждал слишком долго, чтобы ограничиться чем-то незамысловатым, дорогой брат. Я заставлю тебя понять, каково это... когда в сердце не остаётся ничего, кроме ненависти и льда. — Лиар взялся за рукоять меча, и языки пламени отразились в обнажённом на полпальца клинке. — Хочешь, чтобы я отпустил их? Тогда дуэль. Победишь — освобожу всех. Нет — мне решать, что с вами делать.

В ответ Арон безмолвно протянул руку за спину.

Амадэи не могли обратить свои силы друг против друга. Но мечи — пожалуйста.

Клинки они обнажили одновременно, одинаково беззвучно — и двуручный меч Воина оказался куда массивнее оружия Зрящего.

— Неплохо ты всё спланировал, — отшвырнув поодаль пустые ножны, Арон наконец взглянул в Ташину сторону. Не на неё: на тех двоих, что стояли рядом. — Кажется, мы знакомы?

В горле Рэйна заклокотал глухой рык. Его товарищ-оборотень нервно перемялся с ноги на ногу.

— И долго им пришлось латать раны? Я не больно-то вежливо с ними обошёлся. — Лезвие клинка Зрящего золотилось в темноте. — Пришлось мечом, увы. С твоей стороны было весьма предусмотрительно снабдить их такими же безделушками, какую ты оставил Таше... в каждую заключил частицу себя, не так ли? Не самый сложный обряд, но мои силы оказываются бесполезны.

— Не мог же я допустить, чтобы ты не остался без лошади, не задержался в трактире и не встретил нашу девочку, которую я так заботливо вёл навстречу тебе. Сейчас они в форме, не беспокойся. Целительные мази творят чудеса.

— Да, ты можешь позволить это своим наёмникам.

— К твоему сожалению.

Ещё какое-то время они просто смотрели друг другу в глаза: одна непроницаемая серая сталь — против другой.

Когда мечи наконец скрестились, с клинка Зрящего в воздух выбился сноп золотых искр.

Конец ознакомительного фрагмента. Целиком роман выложен на ЛЭ и ПМ. Полную версию романа можно приобрести здесь.