На неведомых тропинках 2. Шаг в пустоту

Трое на трое плюс Тём и я, брежатые не в счет.

— Отзови своих псов, Седой, — потребовала Прекрасная, голос для ее изящного телосложения оказался слишком звучным и глубоким, — не развязывай войну.

— Нет.

— Что нет? — она раздраженно повела головой, густые русые, более темные, чем у дочери волосы качнулись.

— Все нет. Я не отдам Кощухино. И нет — войну развязал не я. На мои земли напали, я ответил. Если у тебя все, я прикажу подать обед. У меня все еще служит тот лейтенантик, чья селезенка в прошлый раз привела тебя в восторг, так что давай сделаем друг другу приятное.

— Ты перешел все границы, Кирилл, — серые газа сверкнули, — я не нападала на твои стежки, и ты это знаешь, — женщина подалась вперед, ее можно было бы назвать красивой, если бы не слишком маленький, созданный не для этого лица нос и тонкие губы. — Думаешь, никто не сообразит сопоставить союз с людьми и превращение их в "лишенных разума"?

Седой не ответил, графитовые стены казались ему более интересными, чем собеседница.

— Твоим вестником стал один из их представительства, вы наладили поставку заготовок для экспериментов так, чтобы пропажа большого количества людей не вызвала вопросов. Ты сымитировал нападение на свои пределы, не жалея тех,кто вручил тебе твои жизни, ты...

— Хватит, — перебил ее демон, в его прозрачных глазах замерзал лед, — Вве это можно сказать и про тебя, Катюша, — ласковое, какое-то домашнее прозвище, не вязавшееся с тоном беседы, заставило меня вздрогнуть, Тамария повернулась и удивленно подняла брови, — и про Виктора. Про любого. Без доказательств это простое сотрясание воздуха.

С минуту они смотрели друг на друга, а потом Прекрасная сдалась, закрыла глаза и откинулась на спинку дивана. Обычная женщина в серых джинсах и блузке, повелительница Южных пределов не собиралась оправдывать эпитет "прекрасная".

— Ты прав, — она неловко улыбнулась, — мы приехали не за этим.

— Мы хотим заключить мир, — добавила Тамария, вышло излишне порывисто и патетично.

— Попробуйте, — кивнул Кирилл, — и поскольку вы пришли ко мне сами...

— Мы оплатим ущерб. Что тебе больше по вкусу? Души? Кровь? Артефакты? Или люди?

— Или, — повторил Седой и улыбнулся так, что даже я поняла, что ждать чего-то хорошего явно не стоит, обычно после этого перестают улыбаться все остальные, — мне достаточно вассальной клятвы.

Кирилл всегда был мастером требовать невозможное, а потом ставить в такие условия, что невозможное покажется сущим пустяком по сравнению с реальностью.

"Держись, мама", — в который раз прозвучали в голове слова моей Алисы.

— Значит, война, — тихо констатировала Екатерина. — Мы больше не будет отступать. Под нож пойдут целые стёжки. Ты этого хочешь?

— Я сказал, чего хочу, — Кирилл продолжал улыбаться, — совсем необязательно афишировать наши отношения. Для всех ты останешься хозяйкой. Подумай, — он подал знак рукой, и брежатые распахнула двери, — а пока будь моей гостьей. И я все-таки пришлю на ужин того лейтенантика.

До вечера я бродила по графитовым коридорам, не находя себе места. Выяснила три вещи. Первое — моя комната находилась на четвертом, закрывающемся с восходом солнца этаже, в противоположном покоям Кирилла крыле. Вопрос об охранных чарах стал очень актуальным, вставать придется до рассвета. Я уже не плохо ориентировалась в цитадели — это второе. И третье — все встреченные слуги, подручные и посыльные старательно отводили глаза от моей скромной персоны, что, прямо скажем, не характерно для нечисти.

Я переходила из зала в зал, из коридора в салон и обратно и, даже если натыкалась на компанию нечисти, то ли гостей, то ли слуг на особом положении, они чаще всего решали, что общество человека дурно скажется на их репутации. Меня не гнали, не толкали, не оскорбляли. Меня игнорировали. И я отправлялась дальше.

Незаметно для себя я переместилась из хозяйской половины в служебную, более оживленную и шумную. Заглянула в швейную мастерскую, полюбовалась стопками сложенной ткани и кучами тряпья на полу, странными конструкциями из реек и перекладин, то ли ткацкий станок, то ли орудия пыток, и на одну новомодную швейную машинку "Зингер", вокруг которой прыгали две девушки и одно создание с птичьей головой.

На кухне вокруг больших печей, в которых можно было запечь быка или выплавить кольцо всевластия, бегали чертенята в замусоленных белых передниках. Толстый повар орал на них, и они то и дело спотыкались.

Мимо меня по коридору прошел очень крупный мужчина в резиновых сапогах, перчатках, переднике и с топором на плече. Весело насвистывая, он свернул в боковую дверь, которою я старательно обошла стороной, в разделочной мне делать нечего.

В прачечной очень жарко и плохо пахнет. В мастерской раздавался перестук молотков. Баня в этот час пустая и нетопленая.

Мне не мешали, не гнали и продолжали отводить глаза.

Ничего стоящего я так и не увидела. Серая цитадель представлялась мне гибридом спальни, пыточной и кухни, причем не каждый сможет определить, где именно находится.

Зимой темнело рано, и графитовые стены выпустили из своей крепкой охранной магии коридоры и комнаты верхних этажей еще до ужина. Вечер застал меня в овальной комнате на третьем этаже, стены которой были увешаны портретами. Я обходила постаменты, урны с прахом и другие экспонаты, начиная с иззубренного атама и заканчивая статуей без ног, рук и головы. Картины, большие и маленькие, масло, акварель и карандашные наброски на пожелтевшей бумаге, забранной стеклом. Реликвии и память рода Седых. Я переходила от одного куска холста к другому. Хищники от первого, серого рогатого чудовища с кожистыми крыльями и шипами на лапах до последнего, вполне человекообразного Кирилла со светлой шевелюрой и прозрачными водянистыми глазами. Их дети и жены. Последние очень разные, одна пухленькая и напуганная мышка, зато ее платье и рама, в которую обрамлен портрет, усыпаны камнями и поражают вычурностью работы. Другая с сурово поджатыми губами смотрится жуткой стервой, пусть и позирует в подвенечном платье, а холст забран в тонкое дерево без малейших излишеств. Влада тоже была здесь, ее никто не мог лишить титула, пусть она его носила очень недолго. Девушка смотрела на меня сияющими, как черный агат, глазами во всем блеске своей красоты.

Чуть выше мать Кирилла, ее фотографии я видела в семейном альбоме в период нашей человеческой жизни, но никогда не встречалась. Наверное, это к лучшему. Среднего роста, среднего телосложения, с глубокими темными глазами, губы чуть тронуты улыбкой, четкая стрижка под мальчика и легкий сарафан в горошек делают ее похожей на подростка. На холсте она стояла в пол-оборота, опираясь кончиками пальцев на белую поверхность моего туалетного столика. Того самого. Когда я стащила его с чердака, меня посетило чувство узнавания. Я видела его раньше, но не могла вспомнить где? В комнате я впервые. В прошлый раз лишь заглянула, но картину от дверей не видно, загораживает массивная ваза с засохшими много лет назад цветами, значит, было что — то еще. Что? Столик ожил, сошел с холста, забрался на чердак дома на забытой всеми стёжке, простоял там много лет, едва не развалившись от старости, а потом ему надоело, и он вернулся из моей спальни обратно в замок? Чертовщина какая-то.

"Она самая", — мысленно сказала я, доставая телефон и включая камеру.

— Интересуетесь историей рода? — спросил знакомый голос.

С его обладателем мы уже встречались. В первый раз мельком в бальном зале цитадели, но он вряд ли обратил на меня внимание, был слишком занят, ловя на себе испуганные взгляды товарищей. Один из представительства людей, единственный человек, ушедший смотреть на жертвоприношение. Я была права: ничем хорошим это не закончилось.

Второй раз наоборот он видел меня, я не видела никого. Новый вестник Седого, мужчина лет тридцати пяти — сорока, высокий, крепкий, из тех, кому идет форма, из тех, кто привык ее носить, начинающаяся седина в голове и нечеловеческая чернота ногтей.

— Есть немного, — я убрала телефон в карман, — мы не успели познакомиться, — Ольга Лесина.

— Наслышан, — карие глаза с разбегающимися к вискам лучиками морщин смеялись, — Александр.

— Как вас угораздило, Александр? — за такой вопрос в нашей тили-мили-тряндии можно и в зубы получить, бывшие люди не любят вспоминать, кем они были, но мужчина, стоявший передо мной, все еще оставался человеком или гениально притворялся.

— Выбора не осталось, — он не смутился и не разозлился, — нет, не так, — Александр усмехнулся и поправил сам себя, — выбор есть всегда. Я его сделал.

— Что ж... — следующий вопрос напрашивался, но отдавал уже хамством.

— Бросьте. Я расскажу. Все банально и грязно, — вестник понял все без слов, — я применил силу против того, кого должен был охранять, против главы представительства. Убил. Не случайно, так и хотел. Вернуться обратно означало бы арест, суд, тюрьму. Хозяин предложил остаться. Я согласился.

— И как служба во благо нечисти? — я постаралась улыбнуться.

— Мало чем отличается от старой. Там я тоже не ради всеобщего благоденствия пахал.

Я рассмеялась, такая прямота у нас редкость, мелкая нечисть любит прикрывать свои поступки вынужденной необходимостью, ну, а крупная обычно не снисходит до объяснений. Александр улыбнулся, вздохнул и стал серьезным.

— Я искал вас.

— Тебя, — поправила я, — давай на ты?

— Ольга, тебя ждут к ужину, — не стал возражать он.

— Правда?

— Правда. Наши гостьи настаивают на том, чтобы общение с хозяином происходило в твоем присутствии, — мужчина прищурился, — не знаешь, с чего бы это?

— Нет. Не от хорошей жизни точно, — я оглядела просторную комнату, единственный выход был как раз за спиной вестника.

— Правильно, — Александр шагнул в сторону освобождая дорогу, — советую сбежать.

— А ты?

Вестник пожал плечами. Он мог бы соврать, успокоить меня, но не стал. В нем еще слишком много человеческого. Часть той жизни, той морали он перенес сюда, по-другому не мог. Говорят, это со временем проходит. Они правы, ведь даже я уже отличаюсь от той, которая нырнула в переход несколько лет назад.

Кирилл знал, кого за мной посылать. Это мог быть любой слуга, который притащил бы меня к столу перекинутой через плечо, брызгающей слюной и ругающейся.

— Что ж, — я взяла Александра под руку, — не будем заставлять голодных гостей ждать, а то еще съедят друг друга.

— Вот было бы счастье, — вестник повел меня к выходу, — уверена? Они там не пирожки с капустой трескают.

Я кивнула, хотя никакой уверенности не было.

Обеденный зал уступал бальному размерами. Колонна танков по ней, пожалуй, пройдет, но впритык. Высокий потолок, лепнина, вместо росписи миниатюрные фигурки, белые, трудно опознаваемые и далекие. Длинный каменный стол в центре, с каждой стороны по десятку стульев. Дверца для слуг в дальней части комнаты чуть приоткрыта.

К трапезе были допущении избранные, сам хозяин, с одного конца стола, по правую руку Прекрасные гостьи, брежатые и десяток слуг. Секретарей, видимо, кормили в специально отведенных для этого местах.

Ну, и главные блюда.

Я споткнулась на ровном месте. Вестник предупреждал, да я и сама представляла, как проходят подобные ужины. Только представлять и видеть своими глазами — вещи слишком разные.

По правую руку от Кирилла установили деревянные конструкции, напоминавшие гигантские буквы "т", к их верхним перекладинам за руки, как распятые, были привязаны пленники. На столе горели свечи, стояли накрахмаленные салфетки, лежали вычурные столовые приборы, жаль, что не серебряные, расточались улыбки. Гости не видели того, что было у них прямо перед глазами.

Двое. Мужчина и женщина. Он был высок и строен, наверняка красив. Голова с каштановыми чуть вьющимися волосами бессильно свесилась на грудь, форма неизвестных войск неизвестной армии распахнута на груди, белая рубашка залита кровью. Пол украшали круглые выпуклые капли. На темном графите кровь была черной.

Трапезу начали без нас. Мужчина был без сознания, но девушку пока не трогали. Нарезал "главное блюдо" Тём, именно в его руках быи узкий испачканный кровью нож и металлическая двузубая вилка, какие обычно показывают в рекламе, когда счастливые американцы нарезают индейку на день благодарения.

Я не могла оторвать взгляда от набухающих капель, от их медленного и короткого полета, тихий, почти ласковый звук и очередная толика вливается в выпуклую темную лужицу. Я не видела ничего и никого, пока не стукнулась бедром о каменную столешницу, сглотнула вязкую слюну и отступила обратно. Александр отодвинул для меня стул, мягким нажатием на плечи усадил и отступил к стене.

Я все смотрела на кровь.

— Теперь можешь говорить? — поинтересовался Седой.

— О чем? — насмешливо переспросила Прекрасная.

— Без разницы.

— Изволь, — звякнули столовые приборы, — поздравляю с приобретением. Хорош. Южные пределы не отказались бы от такого вестника. Надо пригласить в Белую цитадель людей. Вселить в одного из них беса, заставить нападать на соратников, стравить между собой и наблюдать, как они убивают друг друга. Тому, кто выживет, предложить сделку и избавить от тюрьмы. Все правильно? — звук отодвигаемого стула.

Я не поворачивала головы. Все слова исчезли, растворились в крике, который прозвучал бы, стоило открыть рот. Капли продолжали падать с тихим "плюм". Я делала все, чтобы не смотреть на ту, что была привязана рядом. Я узнала ее и боялась поверить, будто от одного брошенного взгляда могло что-нибудь измениться.

Такое наказание ей определил Седой. Пашка стояла привязанная по всей длине рук к деревянной перекладине. Не змея, девушка в белом платье и с забранными в хвост волосами. Явидь никогда не служила в качестве восстанавливающейся, и тем не менее хозяин распоряжался ею по своему усмотрению, как и любым другим в северных пределах.

Это было не только ее наказание. Оно было нашим, иначе бы меня не позвали. Ей предстоит кричать, мне предстоит смотреть и слушать. Не место и не время доказывать что-то Кириллу. Он сам вызвал падальщика и явидь, из-за его приказа я осталась в одиночестве, из-за приказа, переданного вестником, но это ничего не меняло. Александр стоял у стены, я сидела, одна Пашка готовилась быть съеденной.

Медные зрачки полыхали от бешенства. Она не боялась, она была в ярости.

— Отвечай, — приказал Седой.

— Все правильно, — вестник шагнул к столу и склонил голову, — позвольте дать совет, убейте всех гостей руками одного, и вам не придется больше делать ничего, даже предлагать убежище, он сам будет умолять об этом.

— Не глуп, не труслив и предан, — фыркнула Екатерина, стул со скрипом придвинули обратно, — Кирилл, чем ты заслужил такое? Предательством? Да. Обманом? Конечно. А они все равно готовы отдать всю кровь по первому требованию, — она подняла бокал и сделала длинный глоток, — взять хотя бы эту змею. Дикая, страстная, сильная, треногу пополам сломает, если дернется, но нет, стоит. Не понимаю.

— Сочувствую, — обронил Седой, — кстати о змее...