Как истинный джедай, не получаю удовольствия от такого способа решения вопросов, но перед этим была предпринята не одна попытка уладить мирным путем. Для того чтобы не вступать в конфликт со своей интеллигентно-провинциальной составляющей, решила, что в такие моменты — при исполнении и ратую за развитие всем нужного и необходимого — связи, поэтому дозволяю себе, нетрадиционные для благородных дев, методы воздействия. Свой большой путь от милой и доверчивой барышни к, отягощенному великой коммуникационной миссией, менеджеру начала в осознанно подростковом возрасте: нужно было получить очередные бумажки, за которыми так любят отправлять пейзан в нашем государстве — маман отрядила меня в ЖЭК. В то время только получила бордовый, хрустящий, как спелый арбуз на зубах, паспорт и была переполнена осознанием гражданского долга, а так же иллюзиями о правовом государстве. С утра занимаю очередь за кагортой бабушек и жду...долго... — к старушкам пристраивается группа сопровождения, состоящая из родственников и тех, для кого, оказывается, занимали. За плеядой завсегдатаев присутственных мест следуют инвалиды, ветераны, потерпевшие, имеющие право проходить без очереди. Жду, поскольку родители учили уважать старших и сопереживать людям в беде. Без десяти шесть поток страждущих схлынул, и я радостно пересекаю порог помещения, где должны помочь! Две женщины неопределенного возраста, но явно старше порога за которым, как мне представлялось в то время, интересное в жизни уже закончилось, слаженным дуэтом выдают немузыкальными голосами: "Прием окончен!". Представительницы ЖЭКа произвели на меня неизгладимое впечатление: обширны, массивны, агрессивны, цель их существования — подавить посетителя мощью и уверенностью служителей Родины в своей незыблемой правоте. Они заполняли собой всё пространство, кроме сиротливого стула в углу, на котором размещали самых стойких, не сбежавших после встречи лицом к лицу с государством, во всей его первозданной озабоченности судьбами граждан. Осторожненько пристраиваюсь на зыбкий оплот посетительской надежды и прошу пойти на встречу, ведь рабочий день ещё не окончен. Получаю дружный категорично-отрицательный ответ — служительницы присутственных мест едины в желании скорее пойти домой. Сдаваться не собираюсь: мама попросила и сказала, что очень нужно. Не знаю как для вас, а для меня, до сих пор, одно из самых страшных жизненных испытаний — разочаровать родителей: они любят и ценят, простят почти любые прегрешения, редко о чем-то просят, а уж если озадачивают — то, действительно, самым необходимым. Заявляю, что не уйду, пока не получу требуемую бумажку, готова срастись со стулом до утра, и вызывающе замираю в углу. Благовоспитанных дев из интеллигентных семей не учат той вариации русского языка, которая множественно цитирует старославянские заговоры и санскрит. Конечно, уличные живописцы обогатили меня основными терминами, но столь сложно сконструированные и обширные фразы не решались запечатлеть на стенах и заборах даже они. Мало что понимаю, но решительно безмолвствую на стуле, проявив не свойственное плебеям высокомерие и взирая на голосящих, на нелитературной версии великого и могучего, матрон с легким пренебрежением и презрением. Откуда, что взялось в столь юном возрасте, да при таком нестандартном генетическом материале — непонятно. Тетки, уловив мой стеклянный взгляд и прочувствовав отроческую стойкость, от криков переходят к причитаниям о том, что за их зарплату, да ни один нормальный человек не будет работать! Что-то не встречала объявлений об обязательном весеннем призыве в ЖЭК, а так же начальников этих контор, вручающих повестки под роспись. Сижу, непоколебима как конституция, и продолжаю надменно молчать — маме нужно и точка! Видимо, ночевать со мной в одном помещении они побоялись, и правильно — как свидетельствует история российской государственности, интеллигент, доведённый до отчаяния, способен на неожиданные поступки. Возмущённые и лишённые привычных жизненных ориентиров, служительницы ЖЭКа работали как никогда, оформили справку за три минуты и отправили восвояси. С тех пор в семействе появился миф о том, что меня можно смело отряжать во все государственные конторы — беру штурмом. Ну, если мама верит — то приходится соответствовать, негоже благородным девицам подводить и разочаровывать родителей. Опыт общения с людьми, которые навязчиво доносят мысль, что, несмотря на служение Родине за зарплату, хотят от тебя ещё что-то, кроме налогов — это такая школа, после которой управляющий караоке — на один менеджерский зуб или, учитывая место профессиональной травмы, голеностоп.

Последующие дни проходят в том же ритме и темпе, ближе к ожидаемому явлению Макса, начинаю проводить ревизию: что сделали? И понимаю, что быть одуваномандарину в ближайшее время начинкой для пирога. Надеюсь, он проявит свои лучшие тараксакумные качества — станет нестерпимо горчить и лишит язвительного моего желчности как минимум на неделю.

У всякого матерого бюрократа в запасе есть волшебное буржуйское слово — эскалация. Это, когда пишешь начальству о проблемах, поставив в копию как можно больше различных руководителей, чтобы было совершенно непонятно, кто за что отвечает, самоустраняешься от попыток решить задачу и ждешь пару дней, что будет. В это время цепь вовлеченных в переписку растет, поскольку эти начальники привлекают таких же хм... очень занятых людей и так далее, при этом ни кто не вникает в суть проблемы — главное расширить множество адресатов, чтобы лишить всякого смысла попытки разобраться и найти умного или крайнего. Потом, инициатор всекомпанейского спама ещё раз сигнализирует, изображая трудовое рвение. Если придет руководство и обвинительно спросит:

— Как так, почему не включили?!

Он им ответит гордо, выставив ногу вперед и расправив плечи:

— Я эскалировал!

И всё, уже не виноват.

Вселепорт, контора обширная, этапов включения много: подумаешь, здесь на час больше винтик закручивали, а там, на день больше монтировали — не криминал. То, что в целом это выливается в неделю задержки, — ну, так получилось, пожимают плечами. Наши, в виду сложности схемы и непредсказуемости результатов, настолько увлеклись поисками крайнего, что упустили цель, ради которой столько людей, обременённых задачами вселенского масштаба, писали друг другу письма. Мда...нужно было, конечно, раньше проверить, не ожидала такого размаха, похоже, доводить до икоты техническую службу — было лишним. Средство борьбы с этим недугом есть — отправляю депешу: "Прошу сделать под мою ответственность, как можно быстрее!!!" и морально готовлюсь к прибытию своей Немезиды мужского пола из командировки.

Из пораженческих настроений внезапно выводит друг детства — Пима прибыл с Бодрой жизни в поисках письменного стола, с надеждой, что Новомосковск удивит и порадует неожиданными товарами. Наше знакомство случилось лет в пять, при борьбе за обладание картонкой, крайне необходимой, чтобы со свистом съехать со снежной горки на зависть окружающим. В пылу сражения не сразу заметили пацанов постарше, которые приготовились атаковать малолеток и уже рассчитывали на богатые трофеи. Бежали мы быстро, дружно и слаженно, каждый держа свой край, и, под гнетом внешних обстоятельств, заключили соглашение о владении санями эконом класса попеременно. С тех пор союз наш только креп: школу отбывали в одном классе, мне больше нравилась — математика, Пиме — история, учитывая общие интересы, каждый осваивал свою область за двоих, в результате — я менеджер по продажам, а друг детства — судья. Как служитель Фемиды, Пима имеет собственный взгляд на вещи, отягощенный многочисленными разбирательствами бытовых драк, разводов, скандалов и прочих бесчинств мирного населения, поэтому, далекий от мировоззрения обычного обывателя. Вот с кем хорошо по поводу личной жизни проконсультироваться — он за версту, профессионально чует обман, надувательство и враньё. Несмотря на все попытки Макса занять меня делом, сомнения в его благонадежности остались и периодически одолевают с прежней силой, а тут прибывает эксперт человеческих душ — судья.

Торжественно встречаю Пиму у фонтана в торговом комплексе, где собраны все изыски ДСП, на которые способна промышленность. Забираю и везу по маленьким магазинчикам, где то же самое, что и в провинции, но дороже, потому что эксклюзив и Новомосковск. Ну, если нужен стол, чтобы судачить про его покупку месяц — то обеспечу весь необходимый ритуал, тем более для лучшего друга. Как представитель точных наук, в которых определяется статья и мера пресечения, Пима дотошлив и въедлив. Покинув его, во время допроса продавца с пристрастием, отправляюсь созерцать антиквариат: брожу по магазину, напоминающему гипотетическое жилище десяти поколений моих еврейских предков, не любивших выбрасывать хорошие вещи и копивших их до худших времен. Замираю напротив резной деревянной кровати — как необычно и изящно: листики, колокольчики, все очень тонкое и волшебное. На такой красоте должны сниться парящие драконы, птица феникс, играющая в прятки с саламандрами, и уходящие в туман единороги. Маргиналам на подобные изыски внимание обращать не положено, да и денег моих хватит только на спинку, а чудеса должны пребывать в соответствующем окружении. Жаль. Хотя бы налюбуюсь, вдруг, навеянное мебелью, посетит ночью светлое видение с джинами и Хаджа Насреддинами. Замечталась не на шутку: в моем воображении благородный рыцарь на верном драконе уже победил плохишей и летел к прекрасной деве с золотистыми волосами рапортовать о виктории, чтобы потом преклонить буйну голову на сказочной кровати и отдохнуть от забот, и тут:

— Нравится?

Поворачиваюсь, и, поскольку, все ещё немного в волшебстве и эйфории, вижу его — насчет прекрасного рыцаря не уверена, но не меньше, чем верного дракона, ей богу! Молчу, оно же как — если заговоришь, то скроется, или превратится в тыкву с крысой. А мы, менеджеры, люди расчетливые, так что нарушать виденье не собираюсь, и, уж чтобы наверняка, — безмолвствую неподвижно. Волшебный зверь не понимает моего волнения и произносит ещё раз, четко и с усиленной артикуляцией — Вам, правда, кровать нравится? — Да, да, да! Но я стойкий оловянный солдатик и отвечать не собираюсь, чтобы не деградировать в касситерит и не спугнуть. Рыцарский дракон начинает волноваться уже всерьёз — что с Вами? — и дотрагивается до моего плеча.

В шоке я, непонятно что ли! Однако от тактильных контактов он не пропал, может и заговорить получится? Как там девы из легенд выражаются? Офигительно, круто, вау, клево, супер, ништяк? Боюсь, современных выражений в сказках не ценят. Эх, с какой бы принцессой проконсультироваться, как надо высоким стилем мысли излагать по ихнему, по волшебному.

— Изумительная работа! — мне кажется, что не промахнулась — дракон смотрит одобрительно и мило улыбается.

— Сергей! А Вас как зовут?

Была готова ко всему, но чтобы мифического зверя называли так банально? Это как? Кто сочинял эту сказку! А что я хотела для сейлза, с именем Гадя. Дракона, поди, отрядили самого меркантильного и склонного к бюрократии — специальный менеджерский релиз. С другой стороны, могли вообще ни кого не отправить, так что жадноватый волшебный зверь — тоже праздник.

— Гаделия, — молвлю и, в лучших принцесских традициях, слегка краснею и опускаю голову от, якобы, стеснения. Да, менеджеры тоже не лыком шиты: реверанс могу изобразить, когда припрёт, и даже стишок, и не только про ёлочку, а о высоких чувствах. Если как на духу, то глаза лучше спрятать, чтобы дракон сразу не догадался о природном прагматизме, приобретенном цинизме и избыточном сарказме.

Сергей подхватывает меня под локоток и ведет вокруг сказочного ложа, попутно объясняя, что кровать он выбирает маме в подарок и нужен совет, поскольку в этом не разбирается. Вот не знала, что в сказках всё на столько на старый образец — ни одна прогрессивная принцесса не поверила бы: какая родительница доверит брутальному мужчине интерьер своего помещения, даже драконица? Максимум, на что эти способны — нанять хорошего дизайнера, и за ним тоже нужно присматривать, чтобы чего не вышло. Вон, у Макса, всё красиво и правильно, но дышать свободно могу только на кухне — остальные помещения напоминают кабинет, периодически мигрирующий в мастерскую, лежать на поверхностях дозволено только инструкциях, болтам, винтам, ключам и тестерам. Он настолько запугал свой интерьер, что когда заходит на кухню, тарелки выпрямляются и из глубоких превращаются в десертные, а у дивана разгибаются спинка и ножки — от усердия. У правильного моего есть единственная слабость: любит заварить свежий чай и сесть перед буком, потом размешать сахар, аккуратно вынуть ложку и положить рядом. С каждой чашкой, стопка приборов растет, пока чистые не закончатся. Макс утверждает, что забывает их доставить на кухню, но как можно не заметить дюжину чайных ложек? С другой стороны, это делает его хотя бы немного похожим на нормального человека, способного к прегрешениям. Но, всё равно, вряд ли бы этот стал знакомиться с девушками перед кроватью, да с абсурдным объяснением. Ладно, чего не простишь дракону из доисторической сказки, вдруг у мифического существа дальше пойдет бодрее, а про подарок маме, это стандартное начало, аналогичное "жили-были".

Волшебный зверь не подкачал — поёт как майский соловей, проявляя выдумку и нестандартный подход. Всегда была уверена, что не глупа и обаятельна, при таком внимании мужского пола, невольно начинаешь считать себя не меньше, чем красавицей, но куда девать интеллект, ведь все утверждают, что вместе ум и красота не ходят? Как мне потом работать, с прелестью неземной, но без всякого соображения? Непросто, хотя, любая женщина из красоты и ума — выберет первое, кто бы чего не говорил.

Не то, чтобы дракон подвинул Макса с воображаемого пьедестала, где этот пребывает вопреки занудству и язвительности, но, пускай чувствует дыхание соперников — благодушно щебечу, очарованная вниманием, и даже даю номер — как-никак загадочное волшебное существо, да и мало ли что — от непредсказуемого моего всего можно ждать. Из сказочных иллюзий выводит Пима, который закончил следственные мероприятия и уже получил упакованный стол. Прощаюсь с мифическим зверем, пустив одинокую слезу и промокнув её, извлеченным из недр ридикюля, платочком — да, я в образе, дайте менеджеру помечтать.

Направляемся отмечать покупку в кабак, предварительно оставив пепелац перед моим домом. Друг детства пристроился хорошо — сам космолёт не водит, поэтому отовсюду его забирает жена или такси. Напиваемся мы дружно и от души — не так, чтобы завтра не помнить, что было вчера, но достаточно, чтобы страдать здоровьем весь следующий день. Успеваем обсудить личную жизнь, поклясться в вечной дружбе и даже пару раз что-то исполнить из нашего, из народного — толи про калину, толи про мороз. Затягиваем "7:40", и прибывает Пимина супружница, которая с размахом затарилась шмотьем в магазинах Новомосковска, отрядив мужа за столом, чтобы не мешал. Поэтому она благодушна, не ругается на эмоциональное исполнение песенного шедевра, чрезмерное насыщение алкоголем и довозит меня до дома на десятом повторении последней строчки припева: "Наш славный, наш добрый, наш а гиц ин паровоз!". "Терпеливая и мудрая женщина", — думаю, взбредая в свои хоромы и вспоминая, с каким трудом получилось переложить стол из пепелаца в её космолёт. Чтобы шло бодрее, мы с другом выводили "Дубинушку" и ухали хором, слаженно и с явным удовольствием.