Путь, который мы спели - общий файл

Янтарные глаза Поющего смотрели на Кантора — и в то же время сквозь него, видя что-то совсем другое. А на лице Даллена была почти физическая боль. Он зачем-то прижал руку ко лбу странным машинальным жестом, туда, где была повязка.

"Эмпатия", — обреченно понял Кантор.

И вдруг вспомнил — Площадь Справедливости, незнакомая фигура, застывшая перед эшафотом... боль, гордость и стыд, воспоминание — о чем? О казни? Чьей? Явно у Поющего было что-то похожее в прошлом. "У каждого из нас своя Кастель Милагро", — зло усмехнулся про себя Кантор. Можно, конечно, в очередной раз пожалеть, что выкинул амулет. Только какой смысл?

Из леса вышел Кайр, неся большую охапку сухих веток. Он покормил костер и тихонько сел у огня, временами поглядывая украдкой на Кантора. О чем он думает и что чувствует, было ясно и без всякой эмпатии: парень дважды ни за что ни про что обидел гостя, а себя выставил посмешищем, и теперь остро жаждет куда-нибудь отсюда исчезнуть, но бегство полагает деянием недостойным и неподобающим. Элмара на него нет!

— Кайр, обратился вдруг к нему Даллен, — ты нам поможешь?

Юноша встрепенулся и с надеждой уставился на Поющего.

— Понимаешь, — сказал Даллен, — я бы хотел показать Диего Найгету. Ведь он совсем не знает нашу страну. И не может надолго остаться. Но мы можем... провести его по Песне...

— Но ведь я... я же не Поющий... — покраснел Страж.

— Не важно! У тебя зоркий глаз и хорошая память. Пусть нас будет трое, так лучше... Слушай, Диего... и смотри. Наверняка ты... увидишь. Ты сможешь.

И Даллен с Тэйгланом, переглянувшись, запели. А через несколько мгновений к ним присоединился Кайр. Кантор ещё успел это увидеть — парень встал и выпрямился, а на лице у него было такое выражение, какое, наверное, может быть у человека, держащего в руках что-то очень хрупкое. Заветное.

А потом мистралиец перестал видеть лица найгерис и Даллена.

Пожалуй, он и сам бы не мог толком объяснить, как это вышло — но раздвинулись, а потом исчезли стволы деревьев, исчез костер...

И возникло море.

А над ним горел закат. Пылающее небо — столько неба! — и не видно, где же оно кончается и где начинается вода...

Ярко. Дико. Фантастически красиво. Зловещий небесный пожар переходит в нежные краски перламутровой раковины — и всё это отражается в воде, и мерцает, и набегает волной на каменистый берег. И звучит музыка... нет, даже не музыка — шум ветра и мерный шорох прибоя...

Крики чаек и что-то ещё, такое родное и знакомое с детства — почему же он не помнит, что это такое? Тень музыки... намек на музыку... пастушья свирель? Нет... Колокольчики? Тоже нет...

Из-за мыса показалась лодка с хохлатой головой птицы на носу. Гребцы налегают на весла, и лодка мчится, каким — то чудом оседлав гребень волны! Но гребцы ведь тоже поют, и волна им послушна, как и весла...

Каменный склон — покрытые лишайниками седые каменные плиты. Деревья, чьи корни уходят в щели меж камнями... А внизу — словно выпуклое зеркало тихого озера. Вода такая прозрачная, что он видит, как на дне играют солнечные зайчики. Но музыка становится более суровой, и уже не колокольчики звенят в ней, а скорее мечи... А что это на вершине холма? Может быть, курган?

... И вдруг голоса его новых друзей зазвучали в унисон, торжественно и гордо. Возник город. Дома... разные, и деревянные, с серебристыми, как чешуя, крышами, и каменные. Везде у домов цветы, а ещё... калитки, скамейки, оконные наличники украшены веточками какого-то неведомого Кантору хвойного дерева с длинными темно-зелеными иглами. Кантор словно летел птицей над городом — и вдруг опустился на большую площадь, вымощенную белым неровным камнем...

По краям площади стоят воины с мечами... А теперь они движутся — красиво! Нет. это не поединок... и даже не танец. Демон знает, что это такое! Но здорово. Девушки с хвойными ветками, воины с мечами... и величавая башня, из какого-то невиданного материала, в котром словно светятся звезды из-под зеленой воды.

Какой-то звенящий звук — и воины разом подняли мечи вверх в слитном жесте, стремительном и красивом... Словно один воин многократно отразился в зеркале — настолько слаженно они это сделали. И несколько десятков синих молний сверкнули навстречу красивому старику... нет, легконогому, стройному мужчине с абсолютно белыми волосами. Это был приветственный салют, понял Кантор.

Вздох. Шелест убираемых в ножны чудесных сияющих мечей. Шелест прибоя и еле слышный крик чайки...

Они уже молчали, а мистралийцу всё слышались звуки — и они незаметно сплетались в мелодию. Он поймал себя на том, что прикидывает: как же лучше передать тот шелест прибоя? Арфа... но она слишком женственна... несколько гитар?

И тут он осознал, что стоит, машинально перебирая пальцами невидимые струны, а найгерис смотрят на него и улыбаются...

— Ну вот... ты видел? — полуутвердительно произнес Даллен.

— Видел, — признал мистралиец, — здорово! Дико, правда... наверное, холода сильные зимой? У нас на Дельте на Ледяных островах природа похожая... Только там ровно, а у вас горы... распадки... А в конце... это праздник был?

— Энвис, — отозвался Тэйглан, — Праздник Радуг. Его справляют после первой весенней грозы.

— Поэтому и мечи! — догадался Кантор. — Молнии...

— Да, ты прав... — задумчиво подтвердил Даллен.

Ещё немного смущенный, но уже довольный Кайр осторожно присел на бревно и глотнул настойки. Тэйглан подбросил дров в костер и подвинул поближе котелок, чтобы согреть какой-то травяной настой.

Кантор вслед за Кайром потянулся за настойкой, когда Даллен присел рядом и спросил:

— Скажи, Диего, а вот это — что?

Бывший убийца непонимающе поднял голову, и улыбнувшись, Даллен неожиданно пропел ему только что услышанную мелодию. Нет, как это — услышанную?! Кантор же только что придумал ее... это была музыка прибоя, которая напоминала ему увиденное... А Поющий показал ему его собственную мелодию... вместе с аккомпанементом?!

— Это я сейчас придумал, — угрюмо признался мистралиец, который решительно не терпел, когда копались в его мозгах!

— Откуда ты ее взял?!

— Услышал, — просто ответил Поющий.

— Когда рылся в моей голове? — не очень-то добро оскалился Кантор. Он и сам почувствовал, что его улыбочка малость смахивает на волчий оскал. Нет, ну в самом деле! Знал бы — не поперся бы в эту чужую Найгету! Что он тут забыл?! Мало того, что в некроманты записали, теперь ещё в башке роются почище Шеллара...

— Да ведь ты на весь лес фонишь этой музыкой... аж листья дрожат в такт, — усмехнулся Даллен. — А рыться в чужих мыслях я не умею. Да и не стремлюсь, по правде говоря...

— Диего... Прости... я всего лишь очень молодой ещё и подозрительный Страж, но даже я слышу какие-то смутные аккорды, а иногда как будто скрипки вздыхают. Ты ведь маг, правда? — неожиданно вмешался Кайр.

— Я неконтролируемый эмпат, — жестко ответил Кантор. — И обычно ношу амулет. А сегодня — или уже вчера? — я его выбросил. Настроение было такое... Обычно он защищает меня от чужих эмоций, которые я воспринимаю. Ну а других людей, соответственно — от моих...

— То-то мне то и дело хочется кого-нибудь стукнуть! — рассмеялся Тэйглан.

— Ты шутишь? — поднял бровь Даллен.

— Ну... немножко, — признался целитель. — Но что-то такое было, да...

— Да уж! — усмехнулся Кантор. — Я ж злобный неуживчивый тип, дома об этом все знают, не удивляются, а вы-то непривычные...

— Да ладно! — улыбнулся в ответ Даллен. — Видел бы нашего Раммерта! Он тоже любит говорить: "Характер у меня мерзкий, творческий"...

— Точно, — согласился Кантор. — А настойка у тебя и вправду... — он покачал головой, — вполне! Буду ее вспоминать...

— Кантор, — тихо начал Даллен, — а теперь уже я хотел попросить тебя спеть нам свои песни.

— Ты их уже слышал, — усмехнулся Кантор. — От Плаксы... и даже на улице.

— Но не от тебя. Ты — автор, это совсем другое.

— Я не буду петь, — ответил бывший убийца, подумав с горечью, что когда-то... давно... он бы спел не задумываясь. Поющие там, не Поющие — плевать! Он же пел, как жил... и жил как пел... и счастлив был, когда пел. — Не буду. Потому что... достаточно хорошо понял, что такое ваша магия... чтобы не лезть в нее... со своим голосом.

Это было сказано настолько категорично и окончательно, что Даллен, начавший уже было возражать, изменил свое решение:

— Хорошо. Давай ты просто... будешь вспоминать свои песни. Так, как если бы ты их слышал сейчас... если бы их пел кто-то... так, как нравится тебе самому.

"Вспоминать?!" — хотел повторить бывший бард. — "Да мне и так сегодня их напоминают все кому не лень! Тут забыть бы, а не вспоминать..."

Но обижать Даллена не хотелось, а песня... она пришла. Взяла и пришла, послушная, словно просили ее... старая, радостная — какой же счастливый он был тогда!

И как он пел!.. Да, тогда получалось... а оркестр вторил... и скрипки подхватывали тему в припеве...

Сам того не желая, Кантор пел про себя — так, как когда-то... с тем же выражением и страстью... забыв и о Даллене и о найгерис. Он вспоминал, КАК это было — и переживал заново. И пел лучше, чем тогда... да, теперь он мог бы петь лучше! Если бы сейчас был у него прежний голос.

Потому что тогда он просто в силу возраста и неопытности не знал истинного смысла некоторых слов... из того, о чем пел. Наверное, надо умереть, чтобы почувствовать цену жизни...

А потом, едва он услышал, как наяву, затихающий звон гитарных струн — тут же вспомнилась ещё одна песня. Та самая, которую он пел на вечеринке у Элмара. Песня о войне, о погибших товарищах... Бог весть, почему в голову пришла именно она — быть может, потому, что являлась полной противоположностью первой его балладе, светлой, счастливой, взлетающей, как на крыльях? Сейчас у него перед глазами не было ярко освещенного зала, сияющих глаз слушателей... и слушательниц. А были только струны гитары, и ещё собственные пальцы... руки, которая стала своей... а ещё спокойные глаза умирающего барда, который взял с него обещание, что он, Эль Драко, постарается обязательно выжить... Я не забыл тебя, Сантьяго, я выжил... я всё помню.

Он и сам не знал, в какой момент неслышная песня-воспоминание вырвалась на свободу и зазвучала у костра, коснулась, словно рукой, лиц присутствующих, которые становились жестче и строже. И Кантор уже не думал про свой голос. И даже о том, что у него нет с собою инструмента. Он просто — пел. Уже вслух...

А когда начинал последнюю строфу, вдруг заметил, что оба Поющих — и Даллен, и целитель Тэйглан — подпевают ему. Вот только Кантор не смог различить их голоса. Скорее даже он сказал бы, что слышит неведомые ему музыкальные инструменты, которые аккомпанируют его песне. Да так, как он и не мечтал! И один из них более всего похож был на виолончель или альт, а другой, пожалуй, на гитару.

"Надо будет дома попробовать так..." — мелькнула мысль.

А потом — ему показалось, что это они подпевают ему. Те, кто не дожил. Замученные в Кастель Милагро, умершие от ран и побоев в лагере, разорванные на клочки, истерзанные — там, в Кастель Агвилас... они стоят, положив руки на плечи друг другу, и поют вместе с ним.

Видение длилось меньше мгновения, но было необыкновенно ярким.

Песня кончилась, и на несколько ударов сердца воцарилась тишина. А потом Кайр вдруг воскликнул, как-то очень по-мальчишески:

— А я видел! Видел войну... Людей у костра... Как они провожают товарищей... — и умолк.

— Я тоже видел... Много чего...— пробормотал Тэйглан, не сводя глаз с Кантора. — Но ведь это значит...

— Это значит, что мне до сих пор иногда снится война, — усмехнулся Кантор. — Я слишком хорошо ее помню.

— Тебе надо обязательно повидаться с Дэрритом! — горячо произнес Тэйглан. — Он наш наставник, и он...

Целитель был взволнован, удивлен... да и трудно было объяснить пришельцу, КЕМ был для Найгеты Дэррит. — Только... сейчас ведь ночь уже, это только утром...

— Мне ведь надо тебя вернуть домой? — вздохнул Даллен. — Я бы с радостью предложил тебе остаться ещё хотя бы на день... но твоя жена, она же тревожиться будет? Увидит, что ты опять пропал — мало ли что подумает...

— Я предупрежу ее, не беспокойся, — отозвался Кантор и поморщился, услышав свой внезапно охрипший голос.

"Доигрался, придурок! — незримый собеседник как всегда был наготове. — Как теперь Карлосу в глаза смотреть станешь? Умудрился же — перед самой премьерой простудиться!"

"Заткнись", — привычно велел бывший партизан, полностью осознавая правоту замечания. В горле словно клокотала какая-то дрянь. С таким голосом даже орка не споешь! Оставалось надеяться, что завтра будет лучше.

— Она ведь спит сейчас, я в сон к ней приду, — объяснил он.

— О, тогда сворачиваемся! Быстро допиваем — и спать! — улыбнулся Тэйглан. — А завтра с утра — к Дэрриту... Он ведь знает уже, что ты вернулся, Даллен?

— Ну конечно же, знает! Ты меня уже спрашивал... Я с ним сразу же и связался... когда мы продукты собирали... забыл? — улыбнулся Поющий. — Ты как раз вошел, когда я закончил. Я ощутил ответ, короткий. Облегчение и... затрещина одновременно. Очень похоже.

— Так тебе и надо! — усмехнулся Тэйглан. — Ещё раз так исчезнешь незнамо куда без предупреждения... не знаю, что я с тобой сделаю!

— А я знаю, — тепло улыбнулся Поющий. — Ты споешь мне Песнь Возвращения...

— Спою, — тихо согласился целитель. — А потом всё-таки стукну.

Тэйглан внимательно посмотрел на Кантора — так, словно пытался понять: не случится ли до утра ещё чего-нибудь неожиданного и опасного — по вине этого загадочного и тревожного типа?

А потом, коротко попрощавшись, вместе с Кайром ушел в туман, что сгустился на краю поляны.

— Пошли, — Даллен подхватил на руки кота и кивнул на дом. — Кровать найдется, у меня гости ночуют, бывает. Завтра с утра Наставник Дэррит ждать будет...

— Пошли, — согласился Кантор. Надо было скорее предупредить Ольгу. Пока не проснулась без него.

Девятый Путь. Глава 9

Ольге снилось общежитие.

И в кой-то веки сон ее был не тревожным, как раньше: несданные зачеты, потерянные библиотечные книги и ощущение какой-то приближающейся беды.

Сон был радостным. Потому что студенты нынче сдали последний экзамен, а у Саньки, лучшей подруги — вот подгадала! — как раз подошел день рождения!

Звучала музыка "Скорпионс", и парни уже второй раз сбегали в ближайший магазин за вином. Девчонки смеялись, а Маринка, вылавливая из банки шпротину, приставала к Лёхе, требуя подпеть магнитофону — зря, что ли, он гитару притащил?

Ольга забралась с ногами на дальнюю койку и лениво жевала какую-то тягучую кисловатую конфету. Ей не хотелось, чтобы Лёха пел. Ей хотелось какой-то другой музыки, а вот какой, она и сама не знала.

На кровати валялся журнал — Ольга открыла его и с удивлением подняла брови. Вот уж не думала, что в их общаге мог заваляться импортный глянцевый журнал. На испанском! Да еще из разряда "для женщин". На развороте красовался... Зорро! В маске и черном плаще. В смысле — только в них. И больше ни в чем. Впрочем, картинка была еще достаточно целомудренной — все предосудительное невинно прикрывалось гитарой.