Игры с дымом

— Руку! — кричит лергирец. Он тянется к Оронтаару, но не достает, не хватает совсем немного; и маг, сжав зубы, судорожно цепляется за доски. Еще немного, еще совсем чуть-чуть...

— Орон! — истошно-отчаянно кричит Аштаар.

Оронтаар еще мгновение видел берег — такой близкий и такой недостижимый, — видел стоявших там людей, видел темное грозовое небо. Видел Тона — злорадство ли мелькнуло во взгляде послушника, или отчаяние нашептало это Орону, обманув? Как знать? но глаза мага накрывает серая пелена воды. Великая Имбара проглотила чужого ей человека — и, обрадовавшись, взревела еще громче.

* * *

Они сидели у огня — без хвороста: просто колдовское пламя, пляшущее на камне, — спасаясь от тянущейся ночной тьмы: немногословные, бросавшие исподлобья подозрительные взгляды, слушавшие шум реки. Гроза стихла, но тяжелые тучи все не хотели покидать небосвода, и вниз, на затихшую землю, лил холодный дождь. Огонь шипел и медленно угасал, не в силах противостоять стихии. Таариты протягивали к нему руки, пристально смотрели на него — пламя вспыхивало и снова трещало и шипело. А тьма сгущалась, выбрасывала бесформенные щупальца — и они таяли в огне.

Паладин сидел, расставив ноги и поигрывая светящейся обнаженной рапирой. Амет никому не верил и ни от кого этого не скрывал.

— Ну? — сказал он. — Мы договаривались. Кто такие, зачем пришли, что делаете, сколько еще таких шастает, что за тварей я рубил на мосту?

Пальцы на руке паладина кончились, он разжал кулак и махнул ладонью. "Подробнее", — добавил на всякий случай.

— Мы говорили не совсем об этом, — мягко напомнила Аштаар.

— Я вам в драке помогал — помогал, — возразил паладин. — Тоже не договаривались. Правильно? Правильно. Так что пожалуйста. Про страну, про колдунство...

— И про Хизантаара! — ляпнул Тон. На него сразу же недовольно посмотрели Амет и Серентаар, и послушник умолк.

Аштаар пожала плечами.

— Ладно, — сказала она. — Слушайте же, северяне, историю Таарнана — вы, первые из жителей Лергира, кто удостоился услышать.

"Орон бы вот так сказал", — некстати подумал послушник.

Девушка начала длинный рассказ. Она смотрела на огонь и на прыгающие из него искорки и говорила медленно, будто читая по старинной книге.

— Страна наша называется Таарнан и лежит к югу от Великой пустыни, и солнце там жаркое, а земля щедрая и обильная...

— У нас тоже, — кивнул Амет. — Давай по сути.

— ...и дарит по два урожая в год, — Аштаар словно не услышала. — Одиннадцать веков назад наши народы были одним, и жили на землях Таарнана.

— Северянин, — негромко, ненавязчиво сказал Серен. — Я прошу Вас проявить уважение к нашей истории.

— А я вообще не с тобой говорил, ладно? — беспечно возразил паладин. — Уважение ему прояви. Ну, народы были одним, что там дальше?

— Тогда было много племен, — говорила Аштаар. — Люди пасли скот и возделывали землю, и охотились на птиц и зверей. Каждое племя хотело иметь больше, чем их соседи — и поэтому люди враждовали.

Тон бросил опасливый взгляд на Серентаара — но маг молчал, уставившись в огонь. Юноша закусил губу и снова развесил уши, ловя каждое слово.

— Много крови было пролито — а племена не приходили к согласию. Но явился Гунхизан и положил конец вражде.

Дождь все шумел, и река ревела, и потоки воды низвергались на огонь и уставших путников. На Аш и Серене слабо светился огненный ореол. Тону показалось на мгновение: при упоминании Гунхизана пламя вспыхнуло ярче, и темные щупальца тьмы отдернулись. Послушник вздрогнул и заметил: Серентаар шевелил пальцами. Маг чтил память древнего таарита? Или Тону просто привиделось в обманчивых огненных бликах?

— Молодец Гунхизан, — сказал Амет. — Много кого убил?

— Тогда его звали просто Гун, — девушка пропустила вопрос мимо ушей. — В Таарнане этим именем называли многих. Гун значит камень — а в степи много камней.

Амет фыркнул. Тон недоуменно посмотрел на него — что смешного? — и уставился на Аштаар.

— В то время племя Гунхизана было вытеснено соседями в нагорье на юге Таарнана, у побережья. Великий Гун пас коз на лугах. Одна из них потерялась среди отрогов, и Величайший отправился на ее поиски. Но, найдя ее, Гунхизан пришел в гнев, ибо коза устремилась вверх по скале и остановилась, боясь лезть выше, и не желала спрыгнуть, и стояла, жалобно блея.

— И тогда разгневанный Гунхизан, — продолжила Аштаар, — поднялся к козе, взял ее на руки и бросил вниз, на острые камни. "Она не обладает силой для стремления, — сказал он. — Она не обладает храбростью для получения силы и останавливается на полпути, прося помощи у сильнейшего. Зачем ей жить?"

Серентаар молчал, уставив взгляд в огонь. Тьма обволакивала отдергивалась от светящегося ореола таарита; и он словно медленно превращался в камень, застывший у шумных вод Имбары.

— А потом хозяин козы скинул дурака-пастуха? — спросил Амет.

— Скала не была скалой, — ответила девушка. — То, что казалось камнями, было зубами Хизантаара, Дракона Огня.

Тон был готов лопнуть от переполнявшего восторга. Дракон! Здоровенный дракон, голову которого принимали за скалу!

* * *

— И он заговорил с Гунхизаном и голос дракона был ужасен и подобен реву пламени, — продолжила рассказ Аштаар. Она явно увлеклась, повествуя северянам историю древних дней. В глазах девушки плясали озорные огненные искорки — или, быть может, это отражалось пламя?

— И сказал, что увидел в пастухе по имени Гун могучего правителя, способного объединить племена. И потрясенный Гунхизан пал на колени, сраженный словами Великого Огня.

— "Встань же, — сказал Хизантаар, — ибо отныне ты повелитель, и с этого дня ни ты, ни идущие по твоим следам не упадут на колени и не склонят головы".

— И тогда Величайший встал, и вид его был ужасен, и глаза метали пламя.

— Ни ты, ни идущие по твоим следам не упадут на колени и не склонят головы, — повторила Аштаар.

Паладин зевнул.

— И Величайший обратился к Дракону Огня.

— "Хизантаар! — сказал Гун, — дай же мне силы, ибо только тогда я смогу объединить и повести племена. Ведь только за сильным идут люди".

— "Отныне ты будешь именоваться Гунхизан — Великий Гун, — сказал Хизантаар. — Ибо тебе покорится огонь".

Молчание. Аштаар сидела и смотрела на пламя — пристально и не отрываясь. Неподвижный Серентаар все больше становился похожим на серый камень.

— И что было с Гунхизаном? — спросил Тон.

Амет посмотрел на послушника и покачал головой.

— Хизантаар показал свое дыхание, разлитое в воздухе, — сказала девушка. — Собирая дыхание на ладонях и придавая форму, Гунхизан мог превращать его в огонь. Это умение в Таарнане называется Искусством — и Гунхизан был первым человеком, что им овладел.

— Нда? — спросил Амет и посмотрел на светящуюся рапиру. — Интересно. Ну, продолжай, чего молчишь?

— И Величайший объединял племена под властной рукой. Некоторые предпочитали покориться, только увидев Искусство — непокорных же он истреблял. Он насылал огненные штормы на дома тех, кто противился власти — и он был жестоким и бесстрастным, как и подобает правителю. "Услышь, что написано на ветре... путь мой огонь, и помыслы мои огонь". Клятва Гунхизана. Не просите произносить полностью, — невесело усмехнулась девушка.

— Он не боялся, что его зарежут ночью? — спросил Амет.

Аштаар кивнула.

— Гунхизан был осторожен, — сказала она. — Он избрал воинов, днем и ночью стерегущих его покой. Сын Величайшего по имени Ломен возглавил стражей правителя.

— Воинов? — переспросил паладин. — Почему не ваших огненных?

Девушка замялась.

— Во времена Гунхизана не было других владеющих огнем, — сказала она. — Хизантаар показал свое дыхание лишь Величайшему, а тот не рассказывал другим. Это мудро... и это ведь очевидно. Разве в Лергире не так?

Амет хмыкнул.

— Дальше что?

— Величайший в скором времени объединил под твердой рукой все племена. Он не допускал неповиновения и, чтобы усилить власть, объявил себя богом и потребовал, чтобы ему поклонялись и приносили жертвы, как божеству.

— А про Хизан... про дракона не сказал, — кивнул паладин. — Конечно, ересь лютая. В Таарнане в кого тогда верили?

— Во Всевышнего, — нехотя сказала Аштаар. — Когда Гунхизан сделал себя богом, было много недовольных. Но поклонение Всевышнему было запрещено, и нарушивших запрет убивали перед домом Гунхизана. Многие хотели бежать на север, но они опасались Искусства Величайшего; и его почитали... или делали вид, что почитают.

Тьма все сгущалась, наползая на гаснущий огонь, будто вслушиваясь в древнюю кровавую историю, будто молчаливо подтверждая слова Аштаар.

— А время шло, — продолжила девушка. — Гунхизан был повелителем всех людей и поистине могучим магом, был властелином жизни и смерти своих подданных — но над собственной жизнью он не был властен. Он чувствовал приближение старости, и был перед ней беспомощен. И Гунхизан обратился к Хизантаару.

* * *

— Еще одну козу сбросил?

Аштаар покачала головой.

— Голос Хизантаара постоянно звучал в разуме Величайшего, направляя и укрепляя волю.

— "Хизантаар, взываю к Тебе! — воскликнул Гунхизан. — Услышь меня и ответь мне!"

— И Хизантаар заговорил, и голос его звучал в разуме Величайшего как рев бушующего пламени.

— "Я ждал, человек, — ответил Великий Огонь. — Ты жаждешь жизни, чтобы сохранить власть".

— "Есть ли способ сделать меня бессмертным?" — спросил Гунхизан.

— "Ты дашь мне свободу и впустишь в мир, — ответил Хизантаар. — В обмен на это я наделю тебя бессмертием".

— "Я сделаю это".

— И тогда Хизантаар поведал о сложном и долгом ритуале, дающем дракону свободу.

— "Но ты будешь недвижим несколько дней, собирая волю и управляя моим дыханием, — добавил он. — Ритуал не должен быть прерван. Во время него ничто не должно оборвать твоей медитации — или твоей жизни".

— И Гунхизан повелел выстроить для него каменный дом, Тер-Таар, Дом Огня — чтобы ничто не нарушило ритуала. Дом и сейчас стоит у столицы Таарнана — куб из серых камней; его крыша плоская, и на ней частые бронзовые колья. Сквозь них не смогла бы протиснуться и птица. Ни одного окна нет в Тер-Таар, и Гунхизан повелел сделать единственную дверь из бронзы; и на двери был выбит...

— Его довольная рожа, — уверенно перебил девушку Амет.

Аштаар удивленно посмотрела на паладина — и кивнула. Тот ухмыльнулся.

— И когда Тер-Таар был завершен, Гунхизан отправился туда, и окружил дом гвардией, убивавшей всякого подошедшего на полет стрелы. Ломен, сын Гунхизана, неотступно находился подле Величайшего. Никто иной не должен был знать, что делает Величайший — и никому не позволялось приблизиться к храму.

— Случилось, что некто все же узнал о долгой медитации Гунхизана, и некто был тайным служителем Всевышнего. Он и его единомышленники давно желали бежать на север, но опасались Искусства Величайшего — и тогда поняли: они могут уйти. И они спешно собрали пожитки и пошли. Многие примкнули к ним.

— То есть это наши прадеды? — переспросил Амет.

Аштаар кивнула, продолжая рассказ.

— Но и медитирующий Гунхизан узнал о намерениях своих подданных. Неизвестно, смог ли он увидеть, или Хизантаар нашептал ему о бегстве. И когда Дракон Огня начал вырываться, и земля трещала и раскалывалась, а воздух был напоен огненным дыханием, Гунхизан мыслью направил его на север, за беглецами.

— Горы Таарнана тряслись как листья деревьев в бурю, и на них появлялись трещины и разломы, оставшиеся до наших дней. Челюсти Хизантаара сжимались, и камни падали с них. Неизвестно, что было на севере — там, где люди бежали от ярости Дракона Огня. Долгое время в Таарнане не знали, смогли ли они выжить. Просто "пустошь и тишь, и ветер свистит в глазницах белых черепов", как написал Ломен.

— Но Гунхизан увидел, как ужасен гнев Хизантаара — и устрашился. Он хотел прервать ритуал и вышел из медитации, но дракон продолжал вырываться. Величайший понял: лишь его смерть остановит погибель людей, и он взял нож и вонзил себе в сердце.

— Не похоже на него, — заметил Амет.

Девушка пожала плечами.

— Небо над Таарнаном раскалывалось от яростного вопля дракона. Он провалился под блюдо мира, и там черный разлом: никому не удавалось измерить его глубину. Никто доподлинно не знает, погиб ли Хизантаар, но поговаривают, что он жив, ибо его дыхание по-прежнему разлито в воздухе.

— И когда Величайший убил себя, сын его Ломен вышел к людям и говорил. Он рассказал о Хизантааре, и о смерти отца, и о том, что перед смертью тот возложил на сына власть.

— "На севере теперь Ашхизан, Великая пустыня, выжженная яростью Хизантаара, — так сказал Ломен. — Все непокорные моему отцу погибли, и земли севера ныне для нас закрыты. Но мы выжили и будем жить, и я, Ломен, поведу вас — и Таарнан будет велик и многолюден — и он будет вечен".

— И с тех пор между землями Таарнана и Лергира пролегла Ашхизан. Аш на нашем языке означает песок, песчинку... или просто имя.

— Красивое имя! — поспешно сказал Тон. Амет снова вздохнул.

* * *

— И люди присягнули Ломену, — продолжила Аштаар, — и он стал править: его боялись и считали, что Гунхизан обучил его Искусству. Никто не знает, так ли это было: кто-то думает, что Ломен отыскал свитки отца сам и сам же учился Искусству. Но все же он не превзошел Величайшего, которого наставлял сам Хизантаар. Ломен стал шаиром — Первым Шаиром, — и именуется Ломенхизаном в летописях, и у него были ученики. С него идет история шаиров — правителей Таарнана. Так называют четверых наиболее могущественных магов.

— Ломенхизан же составил свод законов, по которому власть человека определялась его владением Искусством. На верхней ступени были и есть могучие шаиры, затем вершаиры с разной силой, и внизу простолюдины, не видящие дыхания Хизантаара. Каждый овладевающий Искусством может бросить вызов другому повелителю пламени и занять его место, одержав победу. Так было одиннадцать веков.