Я умею прощать

И теперь родной город, словно пытаясь образумить непутевую, запутавшуюся в собственных чувствах Киру, изо всех сил старался напомнить мне все то, что мы с Матвеем когда-то доверили ему знать...

Только пути назад для меня уже не было. Да, мое упрямство порой граничит с паранойей, но меньше всего на свете я хотела потонуть в горьком омуте воспоминаний. Что было — то было, хорошо. Тем не менее, жизнь не стоит на месте, и сокрушаться об утраченном — "ах, сад мой, ах, бедный сад" — я не могла себе позволить. Более того, чем паршивей было на душе, тем тверже становилось намерение встретиться с Артемом.

Не могу сказать, что свидание не оправдало моих ожиданий. Морально я была готова к тому, что при свете дня все покажется совсем иным, и что Артем вовсе не тот человек, каким я его себе вообразила. Но о том, что в какой-то момент его общество начнет меня тяготить, я даже не догадывалась.

Честно говоря, я вообще не понимаю, почему он выбрал местом для свидания каток, тем более, на Красной площади, если он, во-первых, не умел кататься на коньках, а, во-вторых, не любил Москву...

С первой минуты нашей встречи он старательно, с упорством идиота, искал изъяны во всем, что нас окружало. Ему не нравились люди — не их скопление, а они сами. Стоимость входного билета на каток, коньки, качество льда, кофе... А потом, войдя в раж, мой спутник прочитал мне целую лекцию о Москве и москвичах. Как выяснилось позже, сам он питерец, хоть и вынужден был пару лет назад ради карьерного роста переехать в столицу.

— Москвичи называют Питер музеем, — глубокомысленно изрек он, попивая кофе из бумажного стаканчика. — Холодным, мрачным и бездушным... Смешно! Питер бездушен? Да, музей! Прекрасный, невероятно целостный и уникальный! В Москве все иначе. Она тоже своего рода музей — да, да, да — только это музей уродцев! Музей никчемности. Ее невозможно любить! Это противоестественно!

— Я люблю Москву! И не считаю это противоестественным.

— Ты сама себя обманываешь. Позируешь передо мной.

— Зачем мне это?

— Чтобы казаться лучше, чем ты есть на самом деле. Чтобы понравиться мне своей нетипичностью и уникальностью.

— Ну и как мои успехи?

— Воистину фееричны, но Москва тут ни при чем. Ты могла бы говорить о сенокосе, например. Эффект был бы тот же.

— При чем здесь сенокос?

— Да при том, что ты красивая женщина, и это позволяет тебе нести совершенную чушь. Ты говоришь, что любишь Москву, и это чушь... Но женщине это придает особый шарм. Красивой женщине шарм придают даже разговоры о сенокосе.

— Потому что их все равно никто не слушает? Ты на это намекаешь?

Он мог бы ничего не отвечать, я уже поняла его позицию. Для Артема не имело значения ничего из того, что я могла бы ему рассказать о себе, о своей профессии, о своем городе. Он отказывался воспринимать что-то выходящее за рамки его представлений. Москва — плохо, красивая женщина — хорошо, но мимолетно, "просто" женщина — бесполезно, "Альфа-Ромео" — идеальная машина, затмевающая все остальное, что окружает ее хозяина. Непонятно... как я умудрилась не заметить всего этого в караоке-клубе. Неужели была настолько пьяна?

Я была для него вещью — бездуховной, но очень желанной. Чем-то вроде игрушечной машинки для ребенка, которая надоедает через день, после того как он ее заполучил.

Сначала я пыталась ему что-то доказать. Не про себя, про Москву. Хотела провести по тем местам, которые были мне так или иначе дороги. А потом, вдруг в голове что-то щелкнуло, и я поняла, что категорически не желаю делить с ним то, что он скорее всего высмеет и опошлит. И именно тогда мне захотелось уйти. Он же напротив, распалился. Зачем-то снова примешал к своему отношению к Москве Кастанеду:

— Каждый из нас сам делает себя либо несчастным, либо сильным. Объём работы, необходимой и в первом, и во втором случае, — один и тот же.

— А Москва-то тут при чем? — равнодушно поинтересовалась я.

— Вот именно ни при чем, — будто только и ждал этого вопроса, самодовольно улыбаясь, ответил он. — Москва вообще не имеет никакого отношения ни к чему достойному внимания. Это совершенно бесполезная трата времени.

— Так возвращайся в Питер, что тебя держит здесь?

— В данный момент ты.

— А до встречи со мной?

— Вероятно, надежда на эту встречу.

— Вряд ли я стою столь колоссальных жертв.

— Поживем — увидим.

Конечно, я не тешила свое самолюбие нелепыми иллюзиями. Девушка, какой бы внешне привлекательной она не была, не входила в разряд весомых для Артема аргументов. И его слова были лишь неуклюжей попыткой вывести разговор на менее зыбкую почву.

Он, как и сотни тысяч других приезжих, искренне ненавидя Москву и презирая москвичей, зубами выгрызал свое место под солнцем. Когтями цеплялся за этот город, всеми правдами и неправдами брал от него все, чем тот столь щедро делился. Карабкаясь вверх по карьерной лестнице, гордился собой и, яростно стиснув зубы, бормотал: "Вот ведь понаехали" в адрес лиц кавказской национальности.

Я старалась абстрагироваться от происходящего, наблюдая в окно за фигуристами, но перед глазами все равно настойчиво маячило отражение Артема в стекле. Совершенно чужого и ненужного мне человека.

Картинки накладывались друг на друга, как слои в фотошопе: снежные тучи над Кремлем, Спасская башня, кажущаяся малюткой на фоне высокой Новогодней елки, яркие гирлянды разноцветных фонариков над катком... толпа народа на серебрившемся в свете прожекторов льду. А среди них молодая семья — мужчина, женщина и маленькая девочка, уверенно переставляющая обутые в коньки ножки. И поверх этого праздника жизни отражение испано-подобного мачо Артема в стекле. Символично...

Наконец, на горизонте замаячило долгожданное окончание затянувшегося свидания. Хотя, вероятно, Артем все-таки надеялся на его продолжение в более интимной обстановке у меня дома. В мои планы это не входило и, сидя рядом с ним на переднем пассажирском сиденье, время от времени искоса поглядывая на то, как он любовно гладит обтянутый кожей руль, я старательно придумывала слова для вежливого отказа, который не вызвал бы у моего кавалера, каких-то иллюзий в отношении меня.

Задача была не из простых, ведь любые мои слова Артем почему-то воспринимал как кокетство и категорически отказывался им верить. Из-за непоколебимой уверенности в собственной неотразимости он не допускал и мысли о том, что кто-то может искренне не желать его общества, тем более девушки, которым, как известно, свойственно говорить "нет", подразумевая "да", и "да", имея ввиду "нет".

Но в тот вечер мои слова не потребовались.

Как бы я не пыталась противопоставить свою жизнь сериалам и бульварным романам, она все равно настойчиво подкидывала мне весьма банальные сцены. Так и в тот день. Мне позавидовала бы цоевская "восьмиклассница".

Мы подъехали к воротам моего дома и я, кинув красноречивый взгляд на Артема, начала прощаться. Он, непонимающе посмотрев на меня, вдруг подозрительно быстро кивнул.

— Ну, ладно. Пять свиданий, так пять свиданий. Не горит. Ради такой, как ты можно и потерпеть.

— Почему именно пять? — недоуменно переспросила я.

— Ну, как же... Правило пяти свиданий.

— Мы не в Голливуде, — резко оборвала его я. Кстати, совершенно искренне.

— Ты хочешь шесть?

— Артем... Ты, видимо, неправильно меня понял... Мы могли бы обойтись и одним.

— Да? Ты ведь сама сказала "нет".

— "Нет" будет и после пятого, как ты говоришь, свидания.

— Я не понимаю.

— Странно, а вроде бы не глупый парень.

— То есть ты включаешь "динамо-машину"?

— Я включаю здравый смысл... А то, как назовешь его ты, мне неважно.

Не дожидаясь его ответа, я распахнула дверь и вылезла наружу. Направилась к воротам. Но такое окончание сюжета явно не входило в планы Артема. Уже через долю секунды он оказался подле меня, преграждая мне путь к дому.

— Нет, постой! То есть ты меня динамишь?

— Не динамлю. Просто...

Договорить мне не дал Матвей. И, какие бы чувства я не испытывала в тот момент к Артему, меня появление теперь уже почти бывшего мужа вовсе не обрадовало.

— Я вам не мешаю? — яростно сверля нас взглядом, процедил он.

— Ты? Нет, — ласково проворковала я и чуть отступила от Артема.

— Парень, ты чего? — сделав шаг вперед, проскрежетал Артем. — Шел куда-то? Вот и иди! Не видишь, я со своей девушкой разбираюсь?

— "Своей" девушкой ты мою жену называешь?

— Чего? — недоуменно воззрившись на меня, выпалил Артем.

— Того! Вали-ка ты! Подобру-поздорову! — нависнув над моим неудачливым кавалером, почти ласково произнес Матвей. Они действительно выглядели весьма колоритно. В лучших традициях жанра — я, кажется, это уже говорила, но "жанровость" комедии была настолько красноречива, что я просто обязана снова это повторить. Матвей, на пол головы выше Артема, грозно сверкнул взглядом, сделал шаг вперед. Артем невольно отступил назад, почти вжавшись в собственный "Альфа-Ромео".

— Мужик, да ты чего? Ради девки? Да она сама вешалась?

— Чего? — не сдержалась я. — Артем, давай-ка ты лучше в машинку нырк и домой...

Матвей схватил меня за локоть и потащил к подъезду.

— Сама вешалась, да? Ребенка сбагрила под непонятным предлогом и ринулась во все тяжкие?

— Здрасти — приехали! — прошипела я. — Не сваливай с больной головы на здоровую! Ребенка сбагрила? Я Алису оставила твоим родителям на праздники, чтобы она свежим воздухом подышала...

— Хороша отговорка. Ты чем в ее отсутствие дышишь? Блядством?

— Матвей! Блядство — это по твоей части!

— Ну, да? Как просто судить! А сама-то ты? Лучше меня? Под первого встречного легла!

— Ты в своем уме? Под кого я легла?

— Под этого пижона! Где только нашла такого?

— Прекрати!

— Что прекрати? Кира!!! Как ты могла?

— Что могла?

— Ты спала с ним?

— Какая тебе разница?

— Большая! Ты понимаешь, что творишь?

— Матвей... Отпусти... — устало пробормотала я.

Он почему-то испуганно отдернул руку от моего локтя и недоуменно воззрился на меня.

— Отпусти, — повторила я, хоть он и не держал меня вовсе.

— Как птицу в небо?

— Да, вернется — значит, твоя...

— А не вернется?

— Тогда "прости — прощай"...

ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

А я гораздо больше не успела,

чем было мне доверено успеть.

(Маргарита Агашина)

Время шло. Череда новогодних праздников, еще недавно казавшаяся нескончаемой, тоже наконец-то подходила к своему логическому завершению. И помог мне скоротать время мой университетский преподаватель.

Озарение даже не снизошло, а просто-напросто обрушилось на мою светлую голову как раз, когда я уже почти осатанела от тягостного безделья. В очередной раз, стоя у окна и бездумно глядя вниз на заснеженный бульвар, я вдруг четко поняла, что рассылать резюме по многочисленным печатным изданиям бесполезно. Кому, спрашивается, нужна заурядная журналисточка из совершенно безликого глянцевого журнала, мечтающая сменить профиль? Правильно, никому. Таких, как я, сотни, а, быть может, даже тысячи... И спросом мы пользуемся исключительно в низкопробных газетенках "желтой" направленности.

Но я ведь выпускница одного из ведущих ВУЗов страны, отличница, бывшая когда-то на хорошем счету у преподавателей. Меня учили светила российской журналистики, лучшие из лучших. Так почему бы не обратиться за помощью в родной университет?

Зимняя экзаменационная сессия была в самом разгаре, поэтому преподавательский состав журфака явно не сидел по домам за праздничными столами и я, вооружившись бутылкой французского коньяка, рванула навстречу судьбе, в лице завкафедры периодической печати. Только он, несмотря на мою красноречивость, отнесся к решительному настрою бывшей студентки весьма скептически.

— Кира, давай без обиняков, — задумчиво потерев переносицу, начал он. — Ты умная девушка. Даже талантливая. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. У тебя хороший слог, ты умеешь донести до читателей главное. Только ведь этого мало. Скажи мне, о чем ты хочешь писать?

— О том, что действительно важно людям.

— Каким именно людям?

— Простым людям... Пенсионерам, учителям, продавцам в магазинах... всем тем, кого мы каждый день встречаем на улицах, в общественном транспорте...

— Кира! Деточка... Я понимаю. Отлично понимаю и даже хвалю твое стремление служить на благо обществу. И, да, каждый из нас рано или поздно приходит к переосмыслению ценностей. Но...

— Опять "но"?

— Именно. А что им важно, Кир?

Я поняла, к чему он клонит, и внутренне содрогнулась от осознания его правоты. Именно об этом мне говорил Матвей в Новогоднюю ночь. Я никого не замечала вокруг себя. Смотрела и не видела, не желала видеть. Люди вокруг меня были серой, однородной массой, говорящими куклами... Своего рода абстракцией. Я действительно ничего о них не знала.

— Молчишь, — усмехнулся профессор, беззлобно глядя мне в глаза. — Вот ты говоришь про "простых" людей... Послушай себя! "Которых МЫ каждый день встречаем на улицах, в общественном транспорте"... Ничего не замечаешь подозрительно в своих словах?

Замечала и сожалела о том, что явилась в университет с бухты-барахты, не проговорив про себя заранее все, что намеревалась сказать профессору. Понадеялась на манну небесную, на репутацию, и в итоге сижу на кафедре как плохо подготовленная абитуриентка, путаюсь в словах, краснею, бледнею, отвожу взгляд... И главное, воспринимаю любой наводящий вопрос экзаменатора, как попытку меня завалить... Стыдно.

А профессор, будто бы решив окончательно добить мою самооценку и решимость, продолжил:

— Кира, вспомни, когда ты в последний раз пользовалась общественным транспортом.

— Давно, — честно призналась я и снова смущенно отвела взгляд.

— Да нет. Здесь вовсе нечего стыдиться. Просто ты должна вспомнить и понять первое правило журналистской этики.

— Я помню. Журналист должен исходить из фактов.

— Да! Именно. Журналист должен тщательно и скрупулезно изучить все факты, касающиеся какого-то вопроса, прежде чем высказать свою позицию. Иными словами, журналист не имеет права иметь собственного мнения, если оно не основывается на фактах. В противном случае получается демагогия. Вот ты говоришь о пенсионерах. Скажи мне, будь добра, что ты о них знаешь? Ну, хотя бы каков сейчас минимальный размер пенсии? Из чего она складывается?

— Я не знаю, но ведь это не так сложно выяснить. Гугл — лучший друг человека.

— Гугл... Конечно, гугл... Кира, ты ведь отлично понимаешь, о чем я говорю.

— Да и Вы понимаете, о чем говорю я. Неужели я столько лет училась только ради того, чтобы писать, платье от какого дизайнера было на некой светской львице во время презентации новой коллекции нижнего белья?

— Я искренне рад, что ты это понимаешь. Но ведь подобные мысли это лишь первый шаг на пути к чему-то на самом деле стоящему. Я обязательно тебе помогу. Только прежде ты сама должна решить, чего именно хочешь. Начать новую жизнь? Похвально! Только что это будет за жизнь?