— Да, — голос Илоны вдруг зазвучал спокойно. — Я согласилась и не собираюсь перед тобой оправдываться. Они пообещали найти ту сволочь, которая меня укусила, и дать мне возможность... с ней встретиться. А я думала, что смогу отделаться разными мелкими доносами, которые никому из нас точно не повредят.

— А потом они поняли, что ты их дуришь, и решили тебя наказать, — продолжил Дымков. — Сделать так, чтобы у тебя уже не было надежды перестать быть оборотнем.

— Да, ты прав, — тихо проговорила Крижевская. — Именно так все и было. Но про Антона и Василия я им не говорила. Ой, — вдруг спохватилась она, — Борис, ты же еще ничего не знаешь! Антон погиб!!!

— Как?! — опешил Дымков. — С ним-то что случилось? Неужели Василий..?

— Нет, что ты, Василий здесь не при чем! Антон вырвался из дома и напал на охотников — они вроде как сначала пытались тебя догнать, а потом у них машина заглохла, и они вернулись в поселок... В общем, он на них набросился и укусил одного, и они его застрелили. А Верка потом сказала, что он в тот вечер ее прогнал и кричал, что ему уже все равно, что дальше будет, и что он не собирается больше травиться всей этой химией!

— Дурак... — простонал Дымков. — Всегда думал только о себе... Постой, а кого он..?

— Кима Дольского, — ответила Илона. — Ты, кажется, хорошо его знаешь. А убил Антона его напарник, молодой такой, не помню, как его зовут.

— Вот, значит, как... — Борис с удивлением отметил, что Кима ему жаль гораздо больше, чем Антона. Кто бы ему раньше сказал, что он будет сочувствовать этому охотнику и злиться на своего же товарища по стае — он бы в жизни не поверил!

— А больше у нас в стае ничего не произошло? — осторожно спросил он Илону.

— Еще Афанасий куда-то пропал, — сообщила она то, в чем он и не сомневался. — Его мы тоже ищем. Охотники говорят, больше никого не видели, но они заняты были — Кимом занимались, могли и не заметить. А еще, Борис, у тебя на даче пожар был — кажется, проводка загорелась...

Дымков не выдержал и нервно расхохотался:

— Илон, ты не поверишь, я ведь еще и машину свою разбил!!! Ладно, слушай, там совсем все сгорело?

— Ты знаешь — практически все. Мы вчера там долго копались, тебя искали...

— Ясно. Слушай, Илон, будь другом — позвони Филиппу и скажи, что я нашелся. Честное слово, ни с кем больше не могу разговаривать! И скажи еще, что я завтра обязательно к нему приеду — мне надо кое-что ему рассказать. Договорились?

Крижевская пообещала, что сейчас же перезвонит вожаку, и Дымков, положив трубку, без сил повалился на диван, привычно обещая себе полежать всего несколько минут, а потом еще раз набрать номер Людмилы и в то же время прекрасно зная, что сейчас он заснет и обязательно проспит до позднего вечера. Так и случилось — когда он открыл глаза, в комнате было темно. Зато боль, все это время не дававшая ему покоя, теперь почти полностью утихла, сменившись сильнейшим чувством голода.

Продолжая время от времени звонить то на сотовый, то на домашний номера Людмилы, Дымков навернул огромную тарелку мяса, вымылся и оделся в свой лучший костюм. Обещания вообще желательно выполнять, а уж данные самому себе, да еще в тот момент, когда не знаешь, закончится сейчас твоя жизнь или нет... Отказываться от своих слов Борис не собирался, а потому решил немедленно отправиться к Люде. Где бы сейчас не была его любимая, рано или поздно она все равно придет домой. Правда, Людмила может и к нему пойти, сообразил он, уже выходя из квартиры, и, вернувшись, оставил подруге записку, после чего почти бегом кинулся в ближайший круглосуточный магазин.

К дому Людмилы он подходил, в одной руке держа цветы и бутылку вина, а в другой — торт. Света в окнах ее квартиры не было, и он, уже начиная беспокоиться о том, где она может быть в такое время, отпер дверь своим ключом. И войдя в прихожую, тут же в изумлении замер на месте: судя по раздававшимся из глубины квартиры звукам, хозяйка была дома, да к тому же еще и не одна.

Должно быть, Людмила услышала, как хлопнула входная дверь, потому что уже в следующий момент она выбежала из дальней комнаты, на ходу запахивая теплый махровый халат и поправляя волосы.

— Борь!.. — ахнула она, увидев вошедшего, и с облегчением привалилась к дверному косяку. — Неужели живой?!

— Как видишь, — ничего не выражающим голосом проговорил Дымков и развернулся обратно к двери. Людмила одним прыжком оказалась рядом и схватила его за руки:

— Подожди, не надо! Слушай, я ждала, когда ты позвонишь, я вчера весь день тебя искала, я с ума сходила! Почему ты не звонил?

— Сотовый потерял, — вздохнул Дымков. — А когда дома оказался, ты уже все телефоны поотключала. Ладно, счастливо оставаться, за вещами я завтра зайду.

Он мягко, но решительно высвободился из ее рук и открыл замок.

— Борь, ну ты что? — в голосе Людмилы звучали удивление и обида. — Я же думала, тебя в живых уже нет, я же переволновалась по-черному, а он сам ко мне в гости напросился... Ну, мы с ним утром сегодня случайно познакомились, понимаешь? Ну не будь ты таким ханжой, ты же знаешь, даже такая поговорка есть: "Вдов утешают постелью"! Борь, ну честное слово, ты что, всерьез хотел бы, чтобы я всю жизнь из-за тебя плакала и в трауре ходила? Мне разрядка была нужна, мне хотелось хоть чего-нибудь радостного! Почему из-за того, что ты пропал, я должна лишать себя личной жизни?!

— А не боишься, что я вас обоих сейчас загрызу? — чуть усмехнувшись, спросил у нее Дымков. Молодая женщина слегка подалась назад, но, вглядевшись в его лицо, только махнула рукой:

— Не загрызешь, милый, и не пытайся меня напугать! Ты на это неспособен, ты для этого слишком порядочный человек.

— Ошибаешься, Люда, я не человек и никогда им не буду, — Борис вышел на лестницу и, не слушая сердитых воплей бывшей подруги, с грохотом захлопнул за собой дверь. Торт, цветы и вино отправились в мусоропровод, подаренный Людмилой галстук полетел вслед за ними. Дымков вышел на улицу и с наслаждением вдохнул холодный ночной воздух.

Глава XI

Идти домой не хотелось, к Филиппу — тоже, к остальным членам стаи — тем более. Но и бездумно бродить по улицам, пугая своим бледным и осунувшимся видом редких прохожих, Борису вскоре надоело. Мелькнула мысль, что раньше, в той давно закончившейся и как следует забытой человеческой жизни, он поехал бы к родителям. Они бы подняли крик из-за его позднего возвращения домой, принялись бы жаловаться на такого вредного и неразумного сына, а заодно и вообще на свою судьбу, они отругали бы его и за разбитую машину, и за все прошлые прегрешения, какие только смогли бы вспомнить, а потом отец достал бы бутылку водки, мать побежала бы на кухню крошить какую-нибудь закуску, и они втроем всю ночь просидели бы за столом, отмечая его возвращение в семью. И к утру все вместе пришли бы к выводу что Людмила "сама виновата, что упустила такого мужика" и что вообще она его не стоит и хорошо, что он вовремя ее бросил, до того, как она успела его окрутить и нарожать от него детей, за которых ему пришлось бы платить алименты. И на следующий день Борис был бы счастлив — до следующей пьяной разборки с отцом и его собутыльниками.

Нет, глупости это все, домой он уже не вернется — по той простой причине, что прекрасно знает: так, как было раньше, уже не будет, хотя бы потому, что водку он теперь на дух не переносит, как, впрочем, и любой другой алкоголь. Да и кроме этого, слишком многое в его жизни изменилось, в том числе и в лучшую сторону. Кем он был семь лет назад? Медленно спивающимся великовозрастным дураком без определенных занятий, только и умеющим, что тусоваться по вечерам с такими же парнями, хлестать пиво и орать под гитару блатные песни, пугая проходящих мимо добропорядочных соседей. И кто он теперь? Образованный и приятный в общении молодой мужчина, весьма уважаемый в городе переводчик, знающий три языка, надежный друг, с точки зрения членов его стаи, не самый плохой вервольф, по мнению Кима и других охотников...

Он не заметил, как оказался за чертой города. В лунном свете мокрое после краткого, но сильного дождя шоссе отливало серебром. А за шоссе поднималась бездонно-черная стена леса. И Борис вдруг понял, куда его тянуло все это время — вовсе не домой, не в старую жизнь, не к давно оставленной в далеком сибирском городе семье, а сюда, в страшный для людей, но родной для вервольфов ночной лес. Не нужны ему были ничьи утешения, да и Людмила, как ни обидно ему было ее потерять, на самом деле была ему не так уж нужна: он всегда, с детства, по натуре был волком-одиночкой. Не поэтому ли он, в конце концов, и стал им в прямом смысле этого слова? Может быть, Ким, считающий, что все оборотни сами виноваты в своей беде, потому что хотели отличаться от других, не так уж и ошибался?..

Он вбежал в лес, резко наклонился вперед и даже удивился, как легко далось ему превращение в зверя: несмотря на недавнее полнолуние и еще только начавшие срастаться ребра, боли в этот раз почти не было. Борис по-собачьи отряхнулся, с силой втянул в себя воздух и едва не завилял хвостом от радости — такими сладкими и приятными показались ему терпкие осенние запахи, ароматы готовящейся к зимней спячке природы. Сухие листья громко зашуршали под сильными лапами несущегося по ним волка. А потом лесную чащу снова огласил звенящий хищный вой — сначала почти такой же тоскливый, как двое суток назад, а потом все более довольный и счастливый.

"Глупости все это насчет превращения в человека! — говорил себе Дымков час спустя, валяясь на залитой лунным светом поляне. — Даже если бы Тимофей был самым последним негодяем, даже если бы он сам от чего-нибудь умирал, делать этого все равно нельзя, потому что нельзя и все тут. Для чего тебе вообще это нужно, неужели ты хочешь лишиться всего этого?! Да ни за что на свете!"

Он еще раз перекувырнулся и вскочил на все четыре лапы, стряхивая прицепившиеся к шерсти листья и мелкие веточки. Усталость брала свое, и бежать по лесу сломя голову Борису уже не хотелось. Он медленно, чувствуя себя хозяином не только всех ближайших лесов, но и вообще всего мира, прошествовал между уходящими в ночное небо стволами деревьев и внезапно почувствовал чей-то знакомый запах. Дымков поднял голову почти вертикально вверх и с силой втянул носом воздух. Ну конечно же, там, впереди, у лесного озера находился Ким! Вот только что он забыл ночью в лесу, вдалеке от дома?

Борис покрался вперед так тихо, что сам не услышал собственных шагов. Осторожно выглянул из-за деревьев и увидел блестящую в темноте водную гладь, в которой отражались мерцающие звезды. А потом заметил и Кима, стоявшего у самой кромки воды и смотревшего куда-то вперед и вверх, на верхушки окружающих озеро деревьев. Кисть его правой руки была аккуратно перевязана. А в левой он держал направленный на себя пистолет.

Борис замер на месте, не смея пошевелиться. Две мысли — о том, что новому товарищу по несчастью необходимо помешать, и о том, что бывший враг сам принял такое решение, а потому "туда ему и дорога" — некоторое время боролись в нем с переменным успехом. И даже после того, как первая из них победила, он поймал себя на том, что совершенно не представляет себе, что делать. В волчьем облике на берег озера не выбежишь — Ким может спустить курок от неожиданности или, испугавшись, застрелить непонятно откуда взявшегося волка. Если же сначала превратиться в человека, то бывший охотник услышит шум и опять-таки может случайно в себя пальнуть. И даже если Борис не напугает его еще сильнее, станет ли бывший охотник его слушать, учитывая, какие у них всегда были отношения?

Ким, тем временем, не без усилия взвел курок, приставил дуло к своей груди и закрыл глаза. Несколько раз глубоко и порывисто вздохнул. А потом внезапно снова открыл глаза, опустил руку с пистолетом и, размахнувшись, что было силы зашвырнул его на самую середину озера, после чего резко развернулся и, хрустя сломанными ветками, зашагал вглубь лесной чащи. Спрятавшегося за деревьями Бориса он так и не заметил.

А Борис в свою очередь вздохнул с невыразимым облегчением и снова помчался по лесу в противоположную сторону. Теперь он бежал вприпрыжку, весело и был уверен, что если бы он сейчас принял человеческий облик, на его лице расплылась бы невероятно глупая довольная улыбка. Так, подпрыгивая и чуть ли не виляя хвостом, он проскакал еще довольно большое расстояние и остановился, лишь обнаружив впереди какой-то просвет. Вервольф принюхался и удивился еще больше — в воздухе витал легкий запах гари, а все остальные ароматы опять-таки были страшно знакомыми и свидетельствовали о том, что Борис находится рядом со своим собственным дачным поселком. Одновременно вервольф обнаружил, что небо у него над головой медленно, но верно начинает светлеть. Неплохо же он "прогулялся" — почти всю ночь по лесу бежал и не заметил, как отмахал сорок с лишним километров! Правда, напрямик, пожалуй, меньше будет, но все-таки...

Было ясно, что теперь, хочет он того или нет, ему в любом случае придется идти в поселок и напрашиваться в гости к кому-нибудь из стаи. А то и вовсе вламываться в чужой дом, если выяснится, что все оборотни уже разъехались по своим городским квартирам. Хотя это, конечно, вряд ли — кто-нибудь наверняка решил остаться на даче еще на день. Борис вышел из леса, на ходу поправляя смятую одежду и приглаживая волосы. Жуткая усталость, которой он почти не чувствовал, пока резвился в лесу, теперь навалилась на него с новой силой. Мечтая поскорее оказаться под крышей, он привычно зашагал в сторону своей дачи, но уже издалека увидел на ее месте слабо дымящиеся черные развалины. Тогда он свернул к ближайшему дому, поначалу даже не думая о том, кому из его товарищей он принадлежит. И только подойдя к калитке, Борис вдруг сообразил, что это дача Тимофея, и грустно усмехнулся: хоть какую-то мелкую пакость он ему сделает, разбудит под утро и потребует приютить у себя! Впрочем, войдя во двор, Дымков понял, что и это ему не удастся — на двери дома висел здоровенный амбарный замок, да и сам дом, несмотря на витающий повсюду запах хозяина, выглядел пустым и даже слегка заброшенным. Борис оглянулся на соседние дома, убедился, что света нет ни в одном из их окон, и с силой дернул на себя запертую дверь. Замок не поддался, и тогда Дымков спустился с крыльца и попытался открыть окно. Оно тоже было заперто на два шпингалета, однако верхний оказался задвинут не до конца, и после непродолжительной тряски оконной рамы открылся. Нижний был закрыт плотно, но Бориса, который уже не мог думать ни о чем, кроме нормальной постели, это не остановило. Он резко навалился на нижнюю часть рамы, и привинченный к ней в незапамятные времена шпингалет со звоном отлетел на подоконник и скатился с него на пол. Борис распахнул окно, в последний раз огляделся, не видит ли кто, как он ломится в чужой дом, и полез внутрь.

Оказалось, что окно, в которое он забрался, принадлежит кухне. Дымков, не зажигая света, вышел в соседнюю комнату, поморщился от сильного запаха какого-то дешевого одеколона, но без труда разглядел в темноте заваленный какими-то тряпками диван и радостно шагнул в его сторону. Однако в следующий миг оборотень испуганно замер на месте. В комнате он был не один — позади него, в самом дальнем и темном из ее углов кто-то прятался. Кто-то, кто прилагал все усилия, чтобы сидеть там тихо, но не смог удержаться от какого-то легкого движения и выдал себя еле слышным шорохом. А также запахом — сильным, тяжелым запахом измученного страхом существа, который невозможно было скрыть никакими одеколонами.