— Да, я здесь, — из-за стоящего в углу кресла показалась голова хозяина дома. Он оперся руками на спинку этого кресла и выпрямился во весь рост. И хотя голос его продолжал звучать напряженно, Борис почувствовал, как запах адреналина вокруг него рассеивается и слабеет. Чего бы его товарищ по стае ни боялся до этого, теперь он неожиданно успокоился.

— Прости, у меня не было другого выхода, — покаянно забормотал Дымков, удивляясь про себя, что Тимофей так сильно перепугался из-за его непрошенного вторжения. В конце концов, ведь он без труда смог бы справиться даже с несколькими грабителями!

— Я понимаю, — упавшим голосом отозвался Тимофей. — Давай уже, не тяни, делай, что собирался.

Дымков не сразу понял, что он имеет в виду. А когда понял, почувствовал, что не находит слов для ответа и молча вытаращился на Тимофея широко раскрытыми от изумления глазами.

— Не тяни, — повторил тот обреченно, но уже совсем спокойно. — Я не буду сопротивляться.

— Тимофей... — с трудом выговорил Борис, закипая от возмущения. — Ты... Я даже не знаю... Ты полный придурок, вот ты кто, если мог хоть на минуту такое обо мне подумать!!!

— А для чего же тогда ты сюда ночью приперся?! — в тон ему заорал хозяин дома, выходя из-за кресла и едва не бросаясь на незванного гостя.

— Переночевать негде было! Дом у меня недавно сгорел, если ты помнишь! И сам я едва не умер — по милости такой же дряни, как ты!!!

— Ты что же, с Афанасием меня сравниваешь?! — Тимофей замахнулся на Бориса кулаком, но тот, несмотря на усталость, сумел отклониться в сторону и сам толкнул обиженного вервольфа на кресло.

— А почему бы и не сравнить? — ответил он уже более тихо. — Вы с ним очень похожи — оба решили, что я ради собственного благополучия способен на убийство.

На мгновение Борису показалось, что Тимофей сейчас снова бросится на него с кулаками, а то и вообще облик сменит, и тогда придется ему тоже превращаться, после чего, вполне возможно, все закончится именно так, как и предполагал старший из вервольфов. Ну или, в лучшем случае, они просто разгромят весь дом Григорьева, перебудят жителей поселка и заработают очередную порцию выговоров от охотников. Но ничего этого не случилось. Тимофей внезапно опустился в кресло и, закрыв лицо ладонями, не то заплакал, не то беззвучно захохотал. Дымков уселся напротив него на диван и со злостью сбросил на пол все валяющиеся на нем пледы и подушки. Этот мужчина, когда-то давно сломавший ему жизнь, не вызывал у него ни малейшего сочувствия, ни даже жалости — только жгучую ярость. И в то же время умом Борис прекрасно понимал, каково Тимофею было сидеть этой ночью в темной комнате, затаившись в углу и вздрагивая от каждого шороха. Сидеть и ждать, что Дымков, узнавший о своем единственном шансе стать человеком, явится к нему "восстанавливать справедливость". Вероятно, он сидел так и прошлой ночью, а возможно, и раньше — кто знает, когда именно ему стала известна тайна охотников на вервольфов? И от кого, кстати сказать, он ее узнал, ведь охотники сообщали о ней только тем, кто ни разу никого не кусал! Не Афанасий же ему проболтался? Впрочем, какая разница? Борис слишком устал, чтобы распутывать сейчас все эти секреты. И чтобы утешать сидящего рядом и все еще всхлипывающего "коллегу".

— Тимофей, — позвал он его, скидывая ботинки и укладываясь на диван. — Ты не против, если я посплю хотя бы пару часов? Не могу я сейчас никуда больше идти!

— Да, конечно, — растерянно пробормотал хозяин дома. — Спи, сколько захочешь. Тебе это... Подушку дать? И одеяло...

— Необязательно, — отмахнулся от него Борис, по-волчьи сворачиваясь на диване в клубок.

Засыпая, он был уверен, что Григорьев сам после бессонной ночи продрыхнет до вечера, и своего утреннего гостя тоже не разбудит. Однако проснулся Борис, когда солнце стояло еще очень высоко, и тикающие на стене старинные часы с маятником показывали, что проспал он совсем немного. А судя по доносящимся из соседнего помещения звукам и запахам, хозяин дачи тоже уже встал и что-то готовил. Нет, поправил себя Дымков, не "что-то", а жаренную печенку! Он радостно вскочил с дивана — после целой ночи беготни по лесу есть ему хотелось просто безумно.

Тимофей поприветствовал его чуть заметной смущенной улыбкой и молча кивнул на накрытый стол. Борис благодарно закивал головой и, не отвлекаясь на разговоры, набросился на еду. Некоторое время вервольфы были слишком заняты, чтобы болтать, и только утолив первый голод, отложили вилки и напряженно посмотрели друг на друга.

— У тебя молоко есть? — спросил Борис, которому страшно не хотелось возвращаться к утреннему разговору и по новой доказывать, что он вовсе не собирался убивать Тимофея.

— Извини, — развел тот руками, — вчера все выпил.

— Жаль. Налей мне тогда просто воды, — попросил Дымков, и когда Григорьев потянулся к стоящему на подоконнике графину, небрежным тоном прибавил. — Ты не обижайся на меня за это вторжение. Я был уверен, что тебя нет дома. И задвижку я тебе сегодня же обратно привинчу, — он кивнул на лежащий на подоконнике ржавый шпингалет.

— Да я и сам могу все починить, — Тимофей протянул ему стакан воды. — И вообще, не нужно передо мной извиняться — ну подумаешь, в окно залез, потому что больше деться было некуда!

— Да нет, я же понимаю, как тебя напугал, — улыбнулся ему Борис. — На твоем месте я бы, наверное, то же самое подумал. И точно так же себя бы повел.

— Ты — вряд ли, — серьезно ответил Тимофей. — Ты, по-моему, вообще ничего не боишься. Улегся спать в моем доме, даже дверь в комнату не запер!

— А должен был? — удивился Дымков. — Зачем это мне запираться?

Тимофей удивленно захлопал глазами:

— Нет, Борис, извини, конечно, но ты — или и правда бесстрашный тип, или просто круглый дурак. Я же ждал, что ты придешь, чтобы со мной расправиться! И поначалу сдаваться без боя не собирался.

— То есть? — Борис почувствовал, что второе предположение Тимофея — о том, что он круглый дурак — кое в чем очень даже верное. Во всяком случае, сейчас Григорьев смотрел на него, как на абсолютно полного идиота. А потом молча сунул руку в карман и достал оттуда револьвер — в точности такой же, какие Дымков не раз видел у охотников и совсем недавно как следует рассмотрел в руке у Кима. Спрашивать, чем он заряжен, не было ни малейшей необходимости.

— Почему же ты им не воспользовался, когда я вошел? — спросил Дымков, разглядывая блестящее оружие.

— Потому что устал, — коротко ответил Тимофей.

— Устал ждать меня? Сидеть в засаде? Бояться?

— Вообще устал, — упрямо повторил старший вервольф и отвернулся. И Борис не стал больше ничего уточнять и переспрашивать. Он и так понимал, что имел в виду его товарищ — сам в последнее время чувствовал то же самое.

Он глотнул воды, прожевал еще кусочек мяса и поднялся из-за стола:

— Спасибо за все, Тимофей. С меня причитается.

— Куда ты теперь? — без особого интереса спросил Григорьев. Дымков пожал плечами:

— Домой. В смысле, в город. У меня куча работы накопилась, совсем все запустил с этими нашими проблемами... А еще Василия надо проведать.

Он сунул руку в карман, нащупал лежащий там кошелек и шагнул было к двери, но тут Тимофей тоже вскочил с места и, одним прыжком нагнав уходящего гостя, преградил ему путь.

— Слушай, Борис, — забормотал он, отводя глаза в сторону, как нашкодивший или что-то скрывающий ребенок, — что, если... Если я сам тебя попрошу..? Ты же хочешь стать человеком, и уж если кто из нас этого достоин, то ты — в первую очередь! А я действительно от всего этого устал, понимаешь? Я всю ночь тебя ждал, а потом весь день думал, пока ты спал — ну не нужна мне эта жизнь, и сам я никому здесь не нужен. Не хочу я больше, надоело! Ты мне только лучше сделаешь — мне, а не одному себе, слышишь? Пожалуйста...

Бормоча все это, он настойчиво пытался схватить Дымкова за руки и вложить в них холодный черный ствол, и Борису стоило немалых трудов отпихнуть от себя оборотня и вырваться из его цепких пальцев. Не то, чтобы Тимофей был сильнее его, но бороться приходилось не только с ним, а еще и с заново нахлынувшим искушением — ведь теперь ему вроде как не надо было идти на преступление, Григорьев сам его об этом просил!

— Да отстань ты от меня! — выкрикнул он, наконец, с силой отталкивая Тимофея назад, в кухню. — Надоел мне до чертиков со своим вечным нытьем! Чтоб тебе действительно сдохнуть поскорее, только без моей помощи!

— Но я же правда этого хочу! — в отчаянии закричал на него Григорьев.

— Ни один нормальный человек этого хотеть не может, — отрезал Дымков и, выскочив в коридор, распахнул уже отпертую входную дверь. — А с ненормальными я связываться не собираюсь.

— Я — не человек! — догнал его полный тоски голос Григорьева. — И ты пока еще тоже, но у тебя есть возможность это изменить!

Борис развернулся и уставился выбежавшему за ним Тимофею в глаза — не мигая, с вызовом, по-волчьи.

— Говори о себе, — произнес он медленно. — Лично я триста пятьдесят два дня в году чувствую себя именно человеком. Не многие настоящие люди могут сказать о себе то же самое.

Он вернулся в полутемный коридор, взял Тимофея за руку и аккуратно вынул из его пальцев зажатый в них револьвер:

— У охотников одолжил?

— Ага, — кивнул Григорьев. — Они, в отличие от тебя, в таких просьбах не отказывают.

— Пусть пока у меня будет, — сказал Дымков, игнорируя эту реплику и засовывая пистолет себе за пояс. — Чтоб у тебя, как говорится, соблазна не возникало.

Тимофей отступил в глубину коридора. Вид у него был совсем уничтоженный, но Дымков прекрасно понимал: стоит начать его утешать, и недавняя истерика возобновится с новой силой. Он кратко попрощался с Григорьевым, поспешно покинул его дачу и бодрым шагом двинулся в сторону станции.

"Пожалуй, из стаи и правда пора уходить, — пришла ему в голову мысль. — Теперь, когда все знают эту нашу "главную тайну", бардак у нас начнется жуткий. А может, проще сделать — прямо сейчас превратиться, напасть на первого встречного и один разок его куснуть? Совсем чуть-чуть, одним зубом, только чтобы кровь пошла. И все, дороги назад у меня не будет. И больше никаких соблазнов и никаких просьб от Григорьева! И уезжать не понадобится. Хотя жить, как раньше, мы теперь все равно не сможем. Да и не могу я сейчас превращаться, с шестью серебряными пулями за поясом! Черт, вот ведь невезение..."

Разумеется, револьвер со смертельным для него серебром можно было на время где-нибудь спрятать, но Дымков уже подходил к станции, а до электрички, по его подсчетам оставалось совсем не много времени. Да и народу в этот пасмурный осенний день в лесу наверняка почти не было — он мог до вечера искать себе "жертву" и так никого и не встретить. "Ладно, — вздохнул Борис, — в конце концов, это я всегда успею, а сейчас меня и правда Василий ждет — я ведь обещал к нему сразу после полнолуния зайти!"

И, услышав вдали шум приближающегося поезда, пока еще недоступный маленькой группке дожидавшихся его людей, он проворно бросился к билетной кассе.

Глава XII

Афанасия искали всей стаей, опрашивая каждого из его друзей и знакомых по нескольку раз и чуть ли не устраивая тотальную слежку за его живущими в соседнем поселке родственниками, но никакого результата эти поиски не дали. За его квартирой в Выборге и дачей тоже следили, хотя и Борис, и некоторые другие вервольфы считали это глупостью — не такой Ликин дурак, чтобы теперь, после всего, что было, взять и вернуться к себе домой! Но Филипп был непреклонен: дома у Афанасия остались лежать довольно большие деньги, на даче — дорогой магнитофон и еще кое-какие ценные вещи, а положение у него сейчас такое, что любая копейка будет нелишней. Значит, вполне возможно, он еще попробует проникнуть в оба своих жилища, как только решит, что бывшие друзья отказались от попыток его поймать.

— Я бы на его месте полез туда во время полнолуния, — с глубокомысленным видом сообщил Борису Василий, присаживаясь на потрескавшийся ствол старого поваленного дерева. — Это единственная возможность не наткнуться ни на кого из вас. Из нас, то есть.

— Зато отличная возможность наткнуться на кого-нибудь из нас в волчьем облике, — усмехнулся Дымков, усаживаясь рядом. — В городскую квартиру он, может быть, в полнолуние и сунется, но сюда, в поселок — точно нет.

— Почему? Он же сам тебе сказал — во второй раз его оборотнем уже нельзя сделать, иммунитет выработался!

Борис вздохнул, не зная, смеяться ему или плакать:

— Да, вервольфом мы его сделать не сможем, зато загрызть — запросто. От этого, знаешь ли, иммунитета не существует.

— А, ну да, — смущенно пробормотал Василий. — Действительно...

— То-то же, — Борис потянулся и встал с бревна. — Ладно, хватит болтать. Давай все сначала!

Его молодой подопечный скорчил несчастную уставшую физиономию, однако спорить с Дымковым было бесполезно, и он это знал. А потому тоже вскочил на ноги, зачем-то пару раз подпрыгнул на месте, огляделся вокруг и стал энергично сжимать и разжимать кулаки, словно собирался делать какую-нибудь мелкую ручную работу.

— Сосредоточься, — строго, но в то же время довольно доброжелательно произнес Борис. — Представь себе, что этот лес — твой родной дом, что ты — его часть, лесной житель...

— Ты мне это уже говорил! — нетерпеливо скривился Василий. — Объясни лучше, как это вообще возможно — почувствовать себя, как дома, в этой мокрой и холодной помойке!

Он немного преувеличивал, однако доля истины в его словах все же была: окружающий двух вервольфов лес и правда выглядел не очень привлекательно. Мокрые после дождя черные ветки с жалкими остатками осенних листьев, толстый слой этих самых листьев под ногами — тоже мокрых и грязных, сырой промозглый ноябрьский воздух, да еще и валяющиеся кое-где под кустами бумажки и пустые бутылки... "Хотя, — неожиданно осенило Бориса, — пожалуй, это как раз и неплохо! Что, если попробовать извлечь из этого безобразия выгоду?"

— Тебе здесь не нравится, верно? — спросил он своего ученика. — Ты себя неуютно чувствуешь? Наверное, хотел бы сейчас дома оказаться, под теплое одеяло залезть?

— Угу, — вид у Василия стал еще более жалким.

— Правильно, — улыбнулся ему Борис. — Человеку и не должно быть уютно, когда вокруг мокро и холодно. Но ты теперь можешь все это изменить — можешь сделать так, что тебе будет очень тепло, и сейчас, и самой холодной зимой. И ни дождь, ни лужи не будут тебя беспокоить. Вся эта, как ты выразился, помойка станет вовсе не такой неприятной — если ты сам изменишься. Попробуй этого захотеть как можно сильнее! Захотеть стать зверем, которому вся эта сырость и холод — по барабану!

Василий бросил на него неуверенный взгляд, потом снова огляделся вокруг и поежился. Дымков терпеливо ждал, прислонившись к мокрой сосне и делая вид, что смотрит вовсе не на молодого вервольфа, а вверх, в затянутое непроницаемой серой пеленой небо: так парню будет легче сосредоточиться на своих собственных ощущениях, легче представить себя волком...