Кукла Советника

Я попятилась, отступая ближе к каменной стене, и Йарра очнулся.

— Не чувствуешь, — констатировал он. — Жаль. Тогда попробуем шторм.

На нас шла волна. Огромная, свинцово-черная, она закрыла собой весь мир. Корабль вздыбил нос и я захлебнулась, ослепла от воды, льющейся с неба. Светлые, где я? Судно на мгновение выровнялось, замерев на гребне вала, и ухнуло вниз. Я не хочу умирать! Совсем рядом с бортом ударила молния, и следом за ней громыхнуло так, что заложило уши. А корабль снова задирал носовую фигуру, и ее орлиный клюв хищно целился в небеса.

— Не бойся! С тобой ничего не случится! Это все иллюзия! Ты меня слышишь? Лира, это иллюзия!

Ошалев от ужаса, я мотала головой и билась, силясь вырваться. В короткую паузу, перед падением с вала в саму преисподнюю, Йарра отвесил мне пощечину, аж голова мотнулась.

— Я тебя держу, ты не можешь утонуть! — И, в доказательство, прижал меня к груди.

Целительная сила оплеухи оказалась равной целому ведру валерьянки, потому что, наконец, я начала соображать. Вспомнила Сибилла, заклинание, слова графа о погружении в его память, водопад Бьяхи. О боги, неужели Йарра пережил этот ужас?!

Снова громыхнуло. Корабль затрещал, застонал, как раненное животное.

— Мачту выворотило! — крикнул мне в ухо Йарра.

Он что, ненормальный?! Откуда такой восторг?!.. Я изо всех сил вцепилась в его мокрый жилет, пряча лицо на груди. Не хочу даже видеть этот кошмар!

— Открой глаза, трусиха!

Вместо ответа я теснее прижалась к нему.

— Смотри, мы привязаны к мачте, ты не упадешь, тебя не смоет!

Йарра заставил меня повернуться лицом к волнам. Сжал ладони и заставил развести руки в стороны.

— Почувствуй стихию! Ее силу! Она восхитительна!

Она кошмарна. В лицо снова ударил поток соленой воды, окатил меня, вымочив и без того мокрую одежду. Ветер свистел в снастях, хлопали паруса, кто-то кричал, а белый дуб корабля был единственным светлым пятном в клубящейся вокруг мгле.

'Это все ненастоящее', — повторяла я себе. — 'Ненастоящее'.

Я послушно вертела головой, тупо глядя то на небо, то на морскую муть и пыталась бороться с истерической дрожью.

Шквальный ветер срывал слезы с моих щек и уносил их прочь, смешивая с хлопьями пены.

В какой-то момент граф заметил мое состояние, и мир снова изменился. Вместо тьмы вокруг — яркий день, вместо уходящей из-под ног палубы — легкое покачивание плота, вместо штормовых пощечин — едва ощутимый ветерок на лице. Зажав рот, я опустилась на гладко оструганные доски, пытаясь удержать слезы.

— Я не думал, что ты так испугаешься. — В голосе графа слышалось раскаяние.

Если бы он сейчас обругал меня, отчитал, сказал, что я его разочаровываю, я бы, наверное, справилась с собой. Но он говорил тихо, почти ласково, и я разревелась. Громко всхлипывая, икая, шмыгая покрасневшим носом.

Йарра опустился рядом на одно колено, осторожно прикоснулся к волосам. В ответ я заплакала еще горше. Граф со вздохом привлек меня к груди, позволяя выплакаться.

— Все? — спросил он, поглаживая меня по спине.

Всхлипнув последний раз, я кивнула, вытирая мокрые щеки ладонью. Попыталась захватить край рукава, чтобы промокнуть глаза и ойкнула. Моя одежда изменилась! Исчезли плотная свободная блуза и замшевые бриджи, не стеснявшие движений, а вместо них... Я сглотнула, потрясенно уставившись на то, в чем была красиво раздета. А как еще назвать это прозрачное муслиновое безобразие с глубоким треугольным вырезом, под которым даже не было нижней рубашки? Соски обычно перевязанной груди бесстыдно просвечивали сквозь тонкую ткань, а ноги... О боги!

Йарра резко встал, едва не перевернув плот, дрейфующий по вытянутому, почти овальному озеру. Мгновение — и мы на берегу. На мне снова привычная домашняя одежда, а граф стоит ко мне спиной, глядя на зеркальную озерную гладь.

Еще не пришедшая в себя от резкой смены облика, я сидела на коленях, не смея поднять глаз. Спрашивать, почему на мне вдруг оказался один из нарядов Галии, было стыдно. И так ясно. Последний раз граф наведывался в замок больше двух месяцев назад, а я, какая-никакая, девица, в тринадцать многие уже замужем. Чувствуя, как жар заливает лицо, я в очередной раз поблагодарила Светлых за то, что граф совсем не такой, как его брат.

— Что же с тобой делать? — повернулся Йарра.

— Ничего? — предложила я. — Ваше Сиятельство, — села я на пятки, радуясь, что он никак не комментирует платье и делает вид, что его и не было, — я честно стараюсь угодить господину Роху, но мне не удается. Так, может, стоит остановиться?

В конце концов, зачем мне Искусства?

Этого я, понятно, не спросила.

— Останавливаться поздно. — Граф прохаживался мимо меня, оставляя на песке следы рифленых подошв. — Ты научилась скатываться в пламя, а это опасно. В первую очередь, для тебя самой.

— Чем? — вопрос я задала, даже не надеясь на внятный ответ. Ожидала услышать что-то о терпении, терпимости, любви к миру.

Вместо этого Йарра остановился, глядя, как я пересыпаю песок между пальцами.

— Сердце не выдержит.

— Как?..

— Вот так. Или ты думала, что такие умения берутся из ниоткуда? Ты или используешь силу, разлитую в мире, или тратишь свою.

— Как и маги?

— Да. ...Почему тебе не нравится вода? — Сменил тему граф.

— Она холодная, — пожала плечами я.

— Озеро теплое. Попробуешь?

Я послушно подошла к воде, опустила в нее ладони.

— Неужели ты мерзнешь? — удивился Йарра мурашкам на моей коже.

— Мерзну, — я встряхнула руками, осушая пальцы. — Ваше Сиятельство, я могу спросить?

— Ну?

— Если я перестану учиться, моему здоровью ведь ничего не будет угрожать?

— Будет. От внутреннего огня так просто не уйти, однажды разбудив его, ты постоянно будешь черпать из него силу. Причем, неосознанно. Любое движение, любое напряжение сил будут иссушать тебя.

Стало страшно.

— И...Долго я смогу так прожить?

— Лет десять.

Я сглотнула. Мы, райаны, живем долго — Лес отобрал у нас магию, но подарил многие лета — сто восемьдесят-двести — это норма, а не счастливое исключение. Как полукровка, я могла рассчитывать на сто пятьдесят.

Но умереть, не достигнув и двадцати пяти?!.. Ноги стали мягкими, как водоросли. Я беспомощно смотрела на графа.

А он на меня. Между бровями залегла глубокая складка, лицо хмурое. Он откинул голову назад, прищурился, размышляя. И вдруг улыбнулся.

— Иди-ка сюда.

Далеко впереди, за барханом в форме верблюжьей головы, раскинулась финиковая роща. Высокие разлапистые пальмы расчерчивали длинными тенями стены прекрасного дворца с золотым куполом, приглушая сияние кровли. Перезвон бубенчиков, смех, ритмичный бой барабанов звали, манили к себе. Все мысли о возможной гибели вылетели из головы, смытые этой удивительной музыкой.

Проваливаясь в песок, я шагнула вперед. Обернулась на графа, продолжавшего сжимать мою ладонь.

— Можно?..

Йарра отпустил меня, и я, оскальзываясь, и едва удерживая равновесие на крутом песчаном склоне, поросшем редким кустарником, сбежала вниз. Потом, помогая себе руками, взобралась на следующий холм. Бубенцы продолжали звенеть, дразнить.

Я раскраснелась, запыхалась, но музыка не приближалась, а, казалось, лишь отдалялась. Вот и бархан, похожий на верблюда. Роща должна быть прямо за ним. Я поднялась на вершину и пораженно застыла.

— Да чтоб меня гуль загрыз!..

Сияющий золотой дворец вдруг задрожал и исчез. Финиковые пальмы, до которых можно было рукой достать, начали бледнеть, растворяться одна за другой в искрящемся мареве. Музыка становилась все тише, пока не смолкла. А потом кто-то рассмеялся. Но не обидно, не злорадно, а будто над веселой шуткой.

Губы сами разъехались в улыбке. Подкузьмил меня кто-то, да.

— Ваше Сиятельство! — я побежала обратно к графу, не торопясь огибавшему барханы. — Что это было?

— Песчанники развлекаются, — пояснил он.

— А их поймать можно?

— Духов пустыни? — хмыкнул граф. — Ну попробуй.

Я притихла, зашагав рядом с ним.

— А куда мы идем?

— Прямо, — указал на высокий сланцевый столб граф. Поморщился, распахивая камзол, и даже распустил шнуровку рубашки.

— А зачем?

— Действительно, — потер он виски, и мы оказались у верстового столба караванной тропы.

Сланец ярко горел в солнечных лучах, переливаясь не хуже бриллиантов. Горячий песок приятно припекал стопы сквозь тонкую подошву туфель, а небо было бледно-голубое, как выцветший на парус.

— Пустыня... — произнес граф со странным оттенком в голосе. Только много позже я узнала, что это нервозность. — Прекрасная в сезон дождей, все остальное время она коварна и опасна. Самумы, песчанники, миражи, зыбучие пески, джинны, альгуллы, стервятники, песчаные черви...

Йарра зачерпнул горсть песка и пустил его по ветру.

— Она изменчива и постоянна, спокойна и умиротворяюща, но смертельно опасна во время пыльной бури, так похожей на напугавший тебя шторм. Ты понимаешь, к чему я веду? — заглянул он мне в глаза.

— Кажется, да, — осторожно кивнула я.

— Забудь про воду. Почувствуй пустыню. Стань ей, стань этим песком, почувствуй жар барханов, пропусти его через себя. Танцуй.

Поднять ладони вверх, к бездонно-голубому небу цвета глаз Йарры. Поймать ветерок, несущий песчинки. Крохотные частички кварца приятно покалывают кожу, и по моему телу бежит легкая дрожь удовольствия. Жар, который я раньше чувствовала лишь стопами, поднимается вверх, к бедрам, к груди, к голове. Я прерывисто дышу, позволяя ветру скользнуть в рукав блузы, слегка царапнуть ключицу, прежде чем отпустить его. Прижимаюсь к горячему песку, растекаюсь по нему. Ладони слегка саднит, как от жесткого языка Уголька. И без малейшего усилия взлетаю вверх. На мгновение мне даже показалось, что я зависла в раскаленном воздухе пустыни.

И мне впервые хочется обнять весь мир. Только сейчас я поняла, откуда бралась та тихая радость, светившаяся в глазах Учителя Роха каждый раз по окончании танца с лучами.

— Все правильно? — спросила я Йарру, облизнув пересохшие губы.

— Да, — довольно кивнул он. — Все правильно.

Если бы на его месте был Тимар, я бы с радостными воплями бросилась к нему на шею. А так я просто благодарно поцеловала руку графа.

Йарра улыбнулся и погладил меня по щеке тыльной стороной ладони.

27

Домой меня вернул Сибилл. Швырнул, как котенка, под ноги Тимару, обругал, зло сплюнул и исчез в портале.

Тим помог мне подняться, покачал головой, глядя на рассаженный об плиты пола подбородок, прижал к нему платок, останавливая кровь.

— Где ты была все это время? И что успела натворить?.. Сибилл же чуть шею тебе не свернул.

Я, как раз таки, натворить ничего не успела. Натворил Йарра, надорвавшись. К тому моменту, когда мы вернулись из глубин его памяти, граф мало что соображал — у него начался сильный жар. Он кашлял, задыхаясь, кожа пошла яркими пятнами сыпи, а суставы на пальцах опухли. Сибилл, ругаясь, влил ему в рот холодное питье с разведенным лекарством, а меня забросил в телепорт.

— Оказывается, граф еще и сопротивлялся магу, когда тот пытался вырвать нас из этого... ну... сна, — невнятно произнесла я. Корочка на подбородке мешала говорить. — Потому и заболел.

— И чем же вы с ним занимались все это время? — наигранно весело спросил Тим.

— Ты псих, — покрутила я пальцем у виска. — Тебя послушать, так графу только и надо!.. А он, между прочим, совсем не такой! — бросилась я на защиту Йарры. — Он меня учил! Если бы не он, я бы умереть могла, понял?

Тимар оторопел.

— То есть?

— Вот так! Рох закостенел в своих традициях! Он не учитывает того, что мы с графом другие! — Идея вспыхнула яркой кометой. Водопад, шторм — Йарра берет силу оттуда, из разрушающей стихии, и пытался научить тому же меня! — Старый болван!

— За языком следи!

Мы с Тимом уставились друг на друга нос к носу. Разве что дым из ноздрей не шел.

Я опустила глаза первой и, уже тише, продолжила:

— Ты же сам видел, Рох не хочет меня учить. Он здесь только из-за обещанной платы, потому даже не пытался помочь мне найти точку покоя, требуя, чтобы я отыскала ее самостоятельно. И если бы не граф, я бы сгорела, Тимар, сгорела бы в прямом смысле. У таких, как я, сердце не выдерживает.

Тим побледнел.

— Это так опасно?

— Уже нет. — Я обошла стол, крепко обняла брата. — Теперь все будет хорошо.

Утром я смогла удивить Наставника. Сразу же после поклона я нырнула в свою пустыню, играя с песком, ловя солнечные лучи, отраженные от сланцевого столба, и позволила телу самому выполнять затверженные движения. Звенели бубенцы играющих песчанников, барханы медленно текли вслед за ветром, а я растворялась в жаре, исходящем от розового песка и едва не мурлыкала от чувственной щекотки сухого ветра.

— Достаточно, — сказал Рох, прикоснувшись палкой к моему плечу.

Я моргнула, фокусируя зрение на старом островитянине.

— Я видеть гордыня в твои глаза. Это Раду тебя учить?

Я не сразу сообразила, что он говорит о графе. Раду... Красивое имя.

— Да, господин.

— Ты думать, он тебе помогать, спасать. Но он вредить. Ты знать, что он не доучиться? Я выгнать его из школа. Ты повторять его путь.

Рох снял пиалу с моей головы и выплеснул воду на песок. Положил чашку в карман широкого халата и слегка поклонился мне.

— Завтра начинаться настоящая учеба. Но не обольщаться — Искусником ты не стать.

На этой оптимистичной ноте он ушел.

А я легко выпрямилась стройным движением — у меня впервые не затекли руки и ноги после 'всадника'.

Еще поглядим, что я смогу, а что нет.

Переодевшись и искупавшись, я отпросилась у Тима на конюшню, хотела навестить Ворону. Помню, еле выбила несчастные пару часов. Одолжила на кухне чищенной морковки — угостить свою кобылу, Родника и Звездочета, призывно заржавших, стоило мне войти в денник. Родник, так и не привыкший к Галии, захрумкал морковью, Звездочет, скучавший по Тимару, забил копытом в дверь стойла.

— Не обижайся, — погладила я коня по высокому лбу. — Я обязательно приведу Тима. Или сама с тобой погуляю, хочешь?

Конь фыркнул и отвернулся.

Ворона попыталась цапнуть меня зубами — запах Уголька, моей любимицы-пантеры, все еще ее раздражал.

— Порвешь воротник — будешь на корде бегать, с конюхами, поняла? — пригрозила я. Кобыла подумала, выплюнула ткань и громко заржала мне в ухо. Свинюшка такая.

Эх, как здорово было бы снова пуститься вскачь по пыльной проселочной дороге между холмами! А вместо этого — размеренная рысь по леваде. И стража, следящая за мной. Неужели они правда думают, что я дам Вороне шенкелей, мы перепрыгнем ограду и сбежим?..

Похоже, да, ибо напрягаются всякий раз, когда я приближаюсь к забору.

На самом деле, к ограде я направляла Ворону потому, что у одного из столбов стоял Алан. Стоял и тоскливо смотрел, положив на поперечную жердь подбородок.

— Привет, — остановилась я рядом с ним.

— Доброго дня, госпожа, — поклонился оруженосец.