Паразиты

Рядом упал спецназовец, загребая под себя землю руками. Еще один рухнул следом — из сломанного носа хлестала кровь, вместо уха свисали ошметки, пальцы топорщились под неестественными углами. Но глаза жили. В глазах читалась воля, непоколебимая уверенность в правоте и знакомая тихая злость отчаяния. Простреленной у локтя рукой он пытался достать выпавший пистолет, но Марк отпнул его подальше.

— С-сука, — прошипел спецназовец.

Его ярость невозможности последнего удара была почти осязаема.

Я достала один из ножей и протянула ОМОНовцу. Большой палец прижал рукоять к изуродованной ладони. Во встречном взгляде заиграла не благодарность, а взаимопонимание.

Изрешеченный автоматными очередями, но все еще живой Марк отбивался от троих. Шаг, два, три — и он рядом. Раненный спецназовец сжал зубы, бросая последние силы на разворот, и всадил мой нож дракону под колено. Последний удар перед выстрелом в голову.

Я зажмурилась. С десяток смертей стучались в мозг, сопротивляться им становилось все труднее. Я пыталась перекинуть жизни драконам, но их щит пробить не удалось. Наконец, черный тоннель одного из ОМОНовцев сломал меня, тяжелый свинец воспоминаний выкинул сознание в прошлое.

От тряски мутило. Я открыла глаза и инстинктивно потянулась к рукоятке ножа.

— Тихо-тихо, — Вата перехватил мое запястье, отвел от оружия.

— Какого черта?

За окном мелькали незнакомые кварталы. На заднем сидении меня с двух сторон зажали Вата и Туша. За рулем сидел Леша, молчун Олег — в кресле смертников.

— Куда мы едем? — спину ломило от неудобной позы, я попыталась изменить положение, но рядом с Тушей пошевелиться — та еще проблема.

— В безопасное место, — ответил Вата. — Твои драконы ушли.

— Что? — не знаю, чего в моем вопле было больше — злости на бесполезные спецслужбы или страха перед свободой хищников. — Как вы их упустили? Мать твою, Вата, как так? Ты хоть на что-нибудь способен?

Глупый проигрыш. Предать самую действенную из сил, обретя не свободу, а петлю на шее — самый верный способ суицида. Против драконов нет приемов.

— В задницу твое "безопасное место", охранник хренов! Лучше пристрели сейчас, чтоб не мучалась.

— Лина, спокойно. Все будет хорошо.

— Да ну? В самом деле?! А вы, придурки, чего молчите? — меня трясло на кочках, голос вибрировал.

Менты не ответили. Исхитрившись, я высвободила руку, сорвала повязку с жучком. Последняя связь с драконами вылетела в окно. Пусть ищут.

Мы выехали из города. По обе стороны мелькали полосатые тела берез. Солнце раскалило крышу до такой степени, что, казалось, вот-вот начнет плавиться обшивка. Изредка пухлые щеки облаков прикрывали небесный фонарь. Иногда в плотной стене стволов дорожками мелькали пробелы, но узкие тропинки годились лишь для ступней пешеходов. Колесам предназначался последний поворот — там, где лес готов был прерваться, но все еще тянулся редкой шевелюрой обожженной пожаром земли.

"Безопасное место" оказалось двухэтажным кирпичным домом, достаточно большим, чтобы вместить несколько семей, и слишком ветхим, чтобы назваться "коттеджем". Судя по обложенному камнями колодцу во дворе и уныло свисавшим засаленные головы масленым фонарям, ни электричества, ни водопровода в доме не было.

— Это что за прошлый век? — скривилась я, глядя на оконные рамы, от которых кусками отслаивалась пожелтевшая краска.

Колья забора торчали, словно ожидали голов неверных. Маленькая скрипучая калитка дребезжала от ветра. Дверь дома оказалась незапертой, но я бы предпочла никогда не входить в полутемное нутро. Вдоль узкого коридорчика справа располагались небольшие комнаты, слева — просторная кухня, утонувшая в вони давно не выносимых отходов, и задрапированная дырявым покрывалом кладовка, из которой доносилось шуршание крыс. Заканчивался коридор большим залом с посеревшей лестницей. На старой мебели лежала пыль, грязный ковер едва ли знавал чистку в последнее десятилетие, по углам разлеглась ажурная паутина, а через заляпанные окна с трудом пробивался свет.

Меня усадили на диван. Одна из торчащих пружин царапнула по плащу. Сверху доносились голоса, скрипели половые доски. Кто-то шел к лестнице. Я напряглась, руки потянулись к ножу.

— Не надо, — спокойно предупредил Вата. В затылок уперся ствол.

Неожиданный поворот событий.

Шум приближался. Наконец, на лестнице появились две фигуры. Певец и Актер, чьи лица, знакомые до детских кошмаров, едва не лишили рассудка, спасла лишь память о фокусах драконов.

Певец помог старому Актеру спуститься по лестнице.

— Добрый день, Алина, — произнес Актер.

Я привстала и, не смотря на то, что все в комнате явно владели русским, тихо произнесла:

— You are dead.

— Король жив! — воскликнул, гордо расправив грудь, Певец.

— Undead, undead, undead [12], — весело проскрипел Актер.

Я рухнула на диван, не в силах устоять на дрожащих ногах.

Глава 18.

Мне с детства знакомо обаяние фильмов ужасов. Таинственная музыка, под которую оживают мертвецы, темные краски и изуродованные белые лица, горько-сладкий привкус последующей ночи, когда воображение выбрасывает в туман кошмара. В созданном расшатанной психикой ужасе тебе всегда отводится роль последнего уцелевшего — спасителя Земли от черноты Преисподней. Однако, подобная страсть не мешает шугаться стрекоз и избегать гудящих кабин лифта. Возможно, впитывая сверхъестественный ужас, убегаешь от ужаса обыденного. А, может, подсознание готовит к грядущим событиям. Так бывает со стихами многолетней выдержки, читая которые, не устаешь поражаться созвучию с только что пережитыми эмоциями.

Передо мной в кресле, улыбкой выставляя напоказ маленькие кариозные зубы, сидел один из монстров детства и повторял, как величайшую из шуток "undead, undead, undead". Актер хитро щурился, потирал друг о друга костлявые ладошки, с некогда доводившими меня до истерии скрюченными пальцами. Он казался еще страшнее, чем на экране.

Певец гордо вышагивал взад-вперед, как надутый индюк. Вечно молодое лицо больше не казалось красивым, скорее, неестественно выровненным. Огромные глаза выдавали нечеловеческую жестокость, хоть и пытались завуалировать ее показной печалью.

— Алина, я глубоко скорблю, что приходится идти на крайние меры, — Певец остановился напротив и манерно развел руками. — Но вы сами вынудили нас. Негоже столь юной особе лгать, да еще и органам правопорядка. Александр долго противился, убеждал, дескать, не нужно давить на юную леди, тем более, — он поднял указательный палец, — тем более похищать ее. И что мы получили? Ах, Алина, мы не хотим вашей гибели, но посудите сами, что есть одна жизнь, в сравнении с бессмертием! Вам ли не знать, а?

Мне захотелось плюнуть ему в лицо, да не достала бы.

— Однако, — продолжил Певец и снова зашагал по комнате, — вы можете избежать гибели...

— Взять драконов тяму не хватило, да? — осклабилась я. — Блин, Саша, ну и мразь же ты. А я тебе верила.

Лицо Ваты не выражало ничего. Годы (или десятилетия?) в МВД давали о себе знать.

— Вы заблуждаетесь, Алина, — снова заблеял Певец. Хоть он и изъяснялся на русском, но выбить акцент не сумела даже иная природа. — Все, чего мы хотели и хотим — дарить людям свой талант вечно!

— Ага, пока всех поклонников не пережрете.

— Зря вы так! — казалось, он действительно оскорбился.

Заскрипела входная дверь, в дом вошли новые восставшие из Ада. Появление парочки художников, писателя и троих незнакомцев не смутило. Но увидев Политика, я едва сдержала хохот. Он казался еще древнее Актера. Лицо словно сошло с портрета в дедовском гараже. Помнится, старый хрыч кидал в него ножи, как напьется. И всегда попадал в брови.

— Сколько вас?

— Много, Алина, очень много, — торжественно изрек Певец. — Драконы, как ты нас называешь, уже повсюду. В театре и на судейских скамьях...

— Вам до драконов, как до Кремлевской стены на санках, — буркнула я.

Певец, похоже, не расслышал.

— В исследовательских институтах и лучших клиниках мира. Среди журналистов и, возможно, во дворе твоего родного дома...

Он мог говорить еще долго.

— Что вам надо? — перебила я.

— Как? Вы не понимаете? — картинно вздернув брови, Певец подошел ко мне столь близко, что кислое дыхание заставило отвернуться. — Мы хотим узнать, как овладеть полным бессмертием.

— Может, ЗАвладеть? — огрызнулась я.

— Велика ли разница? — ничуть не смутившись, отмахнулся Певец. — Алина, все мы — обращенные. Как, кстати, и вы. Но Марк и Джон, они — истинные носители крови. Последние из рода. По крайней мере, иных мы не знаем.

Они не знали гораздо больше, но неведение лишь осложняло мое положение. Непросто развеять миф об абсолютном бессмертии драконов. Нужны доказательства, добыть которые при моем предательстве сложно. Получить кровь драконов — тем более.

— Чего вы хотите от меня?

— Сотрудничества, — надтреснутым голосом ответил Актер. Ему пришлось прокашляться, чтобы хрипота немного ослабила хватку. — И, поверьте, мы его добьемся. Не стоит недооценивать наши силы. Алина, вы — чудесное создание. Вы видели смерть. Вы сами лишали жизни. Помните, какими были эти люди? Вижу, что помните. И все еще верите в Бога, — Актер поднялся, скрюченная годами фигура, шаркая, подошла ко мне так близко, что колени ощутили жар от худощавых ног. — Вы ведь думаете о Нем, правда? Вижу, что думаете, — Актер довольно улыбнулся, прикрыл глаза, отпуская мои нервы с привязи. — Вашему Богу угодно наше существование. Он ведь создал коров и свиней. Как это называется по научному?

— Пищевая цепочка, — подсказал Вата.

— Именно!

В комнате появилась еще одна фигура. Худощавый паренек в тесном залатанном костюме что-то шепнул на ухо Актеру. Тот нахмурился, пожевал морщинистые губы.

— По-моему, девочке необходим отдых. Отведите ее во флюгер. Пусть придет в себя. Побеседуем после.

Судя по недовольным гримасам окружающих, слова Актера неожиданны, но пререканий старик не терпит.

Туша попытался помочь подняться, я оттолкнула волосатую руку. Ментовский конвой вывел меня под полуденное солнце. На заднем дворе, заросшем полынью и осокой, посредине импровизированного круга из пятерки чахлых березок дышал на ладан кособокий домик. Его крену могла позавидовать Пизанская башня. Невольно подумалось, что там меня и похоронят под трухой столетних брусьев стен.

На хлипкой двери висел комически-громадный навесной замок. Впрочем, отпирать его не пришлось — стоило Вате слегка дернуть заклинившую дужку, как отлетели петли.

Внутри дела обстояли немногим лучше. В носу засвербело от пыли. Мой чих потонул в кружеве паутин полупустой комнаты. Я оглядела кровать с панцирной сеткой — единственную мебель — на нее и присесть брезгливость не позволяла, не то что голову положить. С грузных гардин свисали перештопанные неумелыми руками на несколько раз шторы. По прогнившему до длинных трещин в досках полу и вовсе страшно ходить.

Я осталась одна. За стеной возились недоделки-драконы — из-за сорванного замка пришлось заколачивать дверь. Половые доски противно скрипели. Разгулялся ветер, и стекла единственного окна пустились в пляс.

Некуда деться, не к кому бежать, сумочка с пистолетом и паспортом у ментов. Зато нож по-прежнему за поясом. Уже лучше.

Я обошла комнату на несколько раз, пошугала пауков, поковыряла трещины на известке. Если хорошенько пнуть, то дверь вылетит, окно — тоже, но оба выхода напротив смехотворной резиденции, а задняя стена флюгера хлипкая только с виду.

Под ногой скрипнуло дерево, по полу потянулась новая трещина. Я прощупала носком доски и подпрыгнула на самом опасном месте. Хруст прозвучал приятнее любой музыки. Плевать, что кеды не смягчают удар, я прыгала снова и снова, сгибая ноги в коленях на случай, если переусердствую.

На вспотевших ступнях наметились мозоли, доски хрипели под ударами и, наконец, поддались. Я упала вниз метра на два, даже заземляться не пришлось. Лоно подвала пропахло многолетней сыростью, комья земли под ногами рассыпались от одного прикосновения. Расчеты не подвели — вдоль задней стены искрилась солнечным светом троица маленьких окошек.

Оставалось только надеяться, что в доме не слышали дребезга разбитого стекла. На плаще остались порезы, зато руки целы. Вылезая, я зацепилась рукавом за гвоздь, и ржавое острие пробороздило локоть. Несколько капель крови успели проступить на коже, рана затянулась раньше, чем я окончательно выбралась. Хвала драконам!

На открытом пространстве воздух из-за отсутствия пыли был слаще. Пригибаясь к земле, почти ползком, я добралась до забора, с трудом протиснулась между кольями. Хорошо, что самодовольные гении не держали собак.

Нужно бежать к дороге, но останавливал страх. Слишком предсказуемый и опасный ход. Я рванула вглубь рощи, через редкие вереницы берез, которые выставляли напоказ мою черную спину, распустив кроны слишком высоко. Только шум ветра хоть как-то помогал, скрывая хруст ломающихся веток от погони.

А погоня была. Я услышала их еще издали, когда сердце уже резала боль, а воздух стал слишком плотным, чтобы просачиваться в горло. Преследователи не осторожничали, шли напролом, под напором широких плеч стонали сучья и стебли редкого кустарника. Я неслась вперед, с трудом успевая уворачиваться от ветвей, толстые корни выползали из земли не вовремя, норовили поставить подножку.

Слева послышался треск. Может, проказа ветра, а может — погоня. Я свернула вправо, но и там бесились шорохи. Чья-то рука схватила за плечо. Я упала, обернувшись, но за спиной лишь качались высыхающие ветви разбавивших березы тополей. Рядом мелькнул силуэт и скрылся в череде стволов. Я поднялась, огляделась, и поняла, что совсем заблудилась. Даже солнце отказалось помогать, скрылось в зарослях — не понять, с какой стороны льется свет.

Наобум я ринулась в гущу леса. Ноги заплетались. Плащ превратился в лохмотья, подол колыхался лоскутами, но сбросить одежду я не решилась, потрепанная кожа еще могла защитить плечи от крючковатых лап деревьев. Ветер поднимал с земли жухлую траву и бросал в лицо, волосы цеплялись за отжившую кору.

Выстрел прогремел неожиданно и слишком близко. По голени прокатилось пламя. Я рухнула на корягу, проткнув перепонку у большого пальца. Боль перестала существовать, задушив сознание до онемения.

— Мразь, — прошипел Вата, саданув меня по лицу так, что голова едва не оторвалась. — Туша, она здесь!

Его лицо походило на маску для Хэллоуина — перепачканное грязью, искривленное ненавистью с раздутыми ноздрями и зверским оскалом.

— Ах ты, сучка! — проревел Туша, занося ногу в тяжелом ботинке.

Вата не остановил.

То ли ветвь хрустнула подо мной, то ли ребра не выдержали удара. Вернулась боль, обволокла огромным осьминогом, изрешетив щупальцами до просвета дуршлага. Я уже не слышала разговора, уши заложило, и темнота в глазах достигла непроницаемости.

Вырванный на последнем издыхании нож не нашел цели и от удара по локтю отлетел в кусты.