Покажи мне Бостонское небо

Поднявшись, Эван посмотрел по сторонам. Ничего, кроме снежного урагана, фонарей, периодически подмигивающих Эйсу, и собаки, бродившей возле мотеля в поисках укрытия. Беззвучный апокалипсис, который вскоре обернется чем-то ужасным. Эван достал нож, ключ от номера и на секунду замер. Но это его слова: "Ничто не горит дважды, Аннет. Сохранить вашу жизнь — вот, что представляет истинную ценность".

Эхо прошлого накрыло их невозможностью совместного будущего.

Всё так просто.

Эйс вставил ключ в замочную скважину, повернул его и вошел в номер. Лали хотел что-то сказать, но Эван наотмашь ударил мальчика по лицу. Эулалио упал на пол, потеряв сознание. Аннет вжалась спиной в подушку и закричала:

— Эван! Что ты де...

Но Эйс схватил девушку за голубой сарафан и грубым движением прижал к стене. От удара у Аннет перехватило дыхание. Даже если она и хотела что-то сказать, сделать это не представлялось возможным. Девушка не могла понять, что происходит. Она лишь раз заглянула в глаза Эвана, но ей хватило этой мимолетной встречи, дабы понять — гнев возлюбленного мужчины не пугает ее. Она не боится его. Но переживает. За Эйса, Лали, который до сих пор не пришел в сознание.

— Пожалуйста, Эван...

— Закрой свой рот!

Аннет растерялась. Глаза заискрили слезами.

— Ты до сих пор не поняла. Я намекну тебе.

Эйс одним движением разорвал сарафан и занес нож над грудью девушки. Дыхание Аннет становилось едва различимым, сознание вскипало от недоумения. Схватив девушку одной рукой за шею, другой, в которой находился нож, Эван сделал небольшой надрез над левой грудью. Аккуратно. Но Аннет чувствовала, как кровь стекает по коже.

— Ты помнишь? Помнишь?! "На плече моей матери было вырезано изображение бубнового туза. То же изображение красовалось на животе профессора Коллинса. Все было исполнено на высшем уровне. Так распорядиться скальпелем мог либо хирург, либо художник". Либо я, Аннет.

Девушка почувствовала, как лезвие ножа пошло вниз. Значит, остались еще два штриха.

— Почему ты не кричишь, Аннет?! Я знаю, тебе больно. А еще я знаю, что тебе следовало бы убраться как можно дальше отсюда. Я предупреждал. Намекал. Подсказывал, давая возможность прослушать запись, но все тщетно. Я просил тебя не терять самообладания. А ты все сделала наоборот!

Аннет напрягла каждый мускул, чтобы противостоять ужасной боли. Чтобы отвести от себя мысль, моментально испепелившую последнюю надежду.

Эван — Попутчик.

— Любовь, Аннет, обладает разрушительной мощью. Нет такого медикамента, который мог бы справиться с недугом вроде привязанности. Зависимость не оставляет нам выбора, она делает нас безумными, но мы мним себя героями. И каждый — мессия в ничтожном стакане своей симпатии. Нас разрывает от ощущения принадлежности. Мы оправдываем наше влечение неким предназначением, будто человек должен любить, чтобы спастись. Чтобы не предаться грехопадению, не увязнуть в суете и безразличии, плюнувшего на нас Бога. Все это якобы имеет значение. Вес в чьих-то глазах. Но это не так. Посмотри на меня!

Аннет с трудом перевела взгляд на Эйса. Его глаза пылали ненавистью. Он резал не глядя.

— Искусный шрам в форме ромба. Вот, что останется от этой великой любви. Прямо над несчастным, разбитым сердцем Аннет Лоутон, которая получит очередной повод пожалеть себя в компании сопляка-эмигранта где-то в предместьях Лондона, — Эван почти замкнул контур ромба на коже девушки, — а я уйду. Надеюсь, мне больше не придется объяснять, почему люди вроде меня поступают так или иначе в определенных ситуациях.

Ноги уже давно перестали держать Аннет. Упасть на пол не давали цепкие пальцы Эйса, впившиеся в шею. Кислорода почти не оставалось, слова учителя распадались на составляющие, Аннет казалось, что она видит каждый звук, а свет лампы, проходя преграду в виде горьких слез разочарования, ложился пятнами на забвение Аннет. Частицами боли. Лоскутами шока. Все вокруг утратило форму. Обесцвеченная паника. Удушье. И дождь внутри.

Эван сидел на кровати в своем номере. В полном одиночестве. Рядом с прикроватной тумбочкой — застывшая лужа крови. И невнятное бормотание телевизора, едва пробивающееся сквозь шум крови, разрывающей голову Эйса.

"Молодые радикалы представляют первое поколение людей, которым абсолютно не во что верить и которые располагают для этого массой времени. Сочетание материальной безопасности, свободного времени, малого числа обязанностей (или их полного отсутствия), стимулирование самовыражения (со стороны родителей и образовательной системы) и порядок жизни в пригородах и студенческих кампусах привело к возникновению устойчивого комплекса обстоятельств, которые породили бунтарскую активность. Возможно, решающим фактором оказалась скука, от которой страдает подавляющее большинство студентов. Не имея выраженных амбиций и интересов, которые были бы хоть как-то связаны с университетом, обычные студенты, подобно всем обычным людям, оказываются полностью зависимыми от внешних стимулов.

Студенты кампуса Бейтс, невзирая на холод, по-прежнему наблюдают за ходом расследования убийства специального агента Уэлдона Кеннеди. Они держат в руках листовки, оставленные на кампусе днем ранее, и просят, чтобы кто-то в этом разобрался, иначе, цитирую, они сами сделают все от них зависящее".

Прошло уже несколько часов. Все, что Эван взял с собой, поместилось в карманах пальто. Нож, несколько монет, спички, бухгалтерская книга и маленькое красное полотенце для рук. До встречи с Робертом оставался час. Шестьдесят минут, отведенные Эйсом себе же для сожжения нескольких мостов, которые оставить за спиной он просто не мог.

Мост первый — мотель. Эван смотрел на полыхающее здание и думал о том, какая прекрасная картина могла бы получиться, окажись у него хотя бы карандаш и листок. Огненный купол, неподвластный снежной стихии.

Белый плен казался преодолимым.

Мост второй — Цюрих.

Всего один звонок может перевернуть несколько жизней. Эйс достал сразу несколько монет и бросил их в телефонный автомат. Международные разговоры стоят немало, но эта беседа будет короткой.

— Это Эван Патрик Спилнер...да... "мистификация"... все пятьдесят четыре счета...8440275070117632...6423179855479321...после зачисления распределите средства в равных долях по счетам, указанным в синей папке. Комиссионные — девять процентов. Не за что. Через две недели к вам обратятся. Доверенность выписана на мое имя. Всех благ.

Второй звонок оказался еще короче.

— Телефонная будка на пересечении Саннидэйл Драйв и Миллер Роуд, в непосредственной близости от аэропорта Ниагара Фолс. Улика на `номера один'. Ваш аноним.

Эван положил бухгалтерскую книгу прямо на аппарат. После чего проводил взглядом последний самолет, мигающий проблесковыми маяками на фоне нескончаемого снегопада. Внутри что-то щелкнуло. Быть может, то было облегчение.

Аннет и Эулалио сидели в эконом-классе. Они могли бы позволить себе не только бизнес-класс или аренду самолета, но и покупку "Боинга". Должно быть, Эван отдал им все свои сбережения.

Девушка смотрела в иллюминатор и пыталась собраться с мыслями. Перед глазами мелькали картинки из мотеля: Эйс, уничтожающий все на своем пути, кровь, застывшая на разорванном голубом сарафане, приходящий в сознание Лали и ненависть, концентрированная ярость учителя, спасающего Аннет от самого себя.

Поврежденный участок кожи почти не болел, так как девушка приняла обезболивающие препараты перед взлетом.

Дух Эвана сопровождал их даже в аэропорту. Все вышло так, как Эйс и планировал. И планировал, судя по всему, давно. Никто не потребовал документы, когда Аннет осторожно передала крупную сумму денег сотруднице авиакассы. "Нет предела человеческой жадности, моя дорогая. Все можно купить, выгодно продать или обменять за ненадобностью. Будь то антиквариат, или же чьи-то эмоции".

Эулалио взял Аннет за руку, от чего девушка вздрогнула.

— Миссис Лоутон...что произошло?

В голосе мальчика звучало разочарование. Обида.

— Я...я не знаю...

— Вы знаете, но утаиваете это от меня...

Аннет захотелось разрыдаться, заснуть, выпрыгнуть с самолета — все, что угодно, лишь бы не отвечать Лали на его вопрос. Эван был всем для мальчика, кумиром, предметом обожания. Идеалом, за которым хочется следовать, примером, которому необходимо подражать. Что сделал Эйс? Вырвал ее и Эулалио из привычных миров, поставив себя в центр их вселенных. В определенный момент стало ясно — маньяк, преступник и маргинал в лице Эвана — лучшее, что могло случиться с кем бы то ни было. Зависимость, на которую обрек учитель вдову и юного эмигранта, расцветала все пышнее и ярче с каждым днем, проведенным в компании Эйса. Каждый его урок — шедевр, достойный отдельного методического пособия по воспитанию личности. Мужчина, слова и поступки которого никогда не расходились. Человечность убийцы. Трепет безжалостного сердца. Интеллект, выходящий за рамки любой шкалы измерения умственных способностей. Черты, которые не присущи людям. Уникальность Эвана — в его невозможности бытия.

— Это он...

— Что?

— Это Эван убил свою мать и профессора Коллинса. А то, что произошло в мотеле — лишнее доказательство того, что он нас любит, Лали.

Дверь открыла служанка мистера Гендельмана — Лоретта. Эйс давно обратил внимание, что Роберт предпочитает работать с выходцами из других стран. И это правильно. Нет человека преданнее, чем алчущее богатства создание. Американская мечта превратила своих граждан в инвалидов. Слепых и глухих щенков, полагающих, что однажды они проснутся богатыми и знаменитыми. Потому что так говорят в телевизоре.

Так говорят им на улице.

Вера никогда не принесет с собой счастье, если все усилия сведутся к смиренному ожиданию чуда, благословления.

И только не воспитанные в черте Штатов люди знают — нужно прилагать множество усилий, чтобы добиться чего-то несущественного, а значит, следует почти погибнуть, дабы обрести что-либо стоящее.

Служанка, акцент которой практически полностью замещал внятную речь, пригласила Эвана в кабинет мистера Гендельмана. Когда Эйс вошел, Роберт поспешил убрать руку от лица.

— Вы волнуетесь?

— Нет, Эван, с чего вдруг? — Нервная улыбка. Первый симптом страшной паники, бушующей внутри банкира.

Эйс не стал дожидаться предложения Роберта присесть и подошел к окну, расположенному в дальней части кабинета, заставленного книгами и скульптурами. Из-за бури лунный свет едва пробивался к земле.

— Не хочешь присесть? Выпить чего-нибудь?

— Вы говорите, чего-нибудь выпить? В спектре действия некоторых транквилизаторов выделяют вегетостабилизирующий эффект — нормализация функциональной активности автономной нервной системы. Не боитесь, что вместо ожидаемого снотворного эффекта, разбудите то чудовище, которого так боитесь, Роберт?

— Я не понимаю...

— Я часто слышу эту фразу, мистер Гендельман. Вот в чем проблема таких людей: как только вы понимаете, что игра не стоила свеч, и противник просчитал каждый ваш ход, вы закрываетесь в этой шкатулке непонимания. Бьете до последнего, пока оппонент окончательно не разрушит ваши надежды на спасение.

Роберт, еле дыша, смотрел на Эвана, который не умолкал и продолжал спокойно гнуть свою линию.

— Когда я отправил вас домой проверять телефонные линии, произошло пренеприятное событие. Вы, как настоящий пример олигополистической твари, вступили в сговор с Бюро. Я расстроен, Роберт! — Эйс буквально прокричал последние слова и разбил кулаком окно.

— Не надо нервничать, Эван, — в кабинет вошел Валерио, держа в руках пистолет, направленный на гостя.

Эйс без раздумий уверенным шагом направился в сторону охранника.

— Стой! Я выстрелю!

— Нет, дружок, ты не выстрелишь.

Схватив руку Пасьоретти, в которой тот держал оружие, Эван потянул мужчину на себя, вложив в этот рывок практически всю свою силу, после чего свободной левой рукой воткнул нож аккурат между ребер телохранителя.

Сделав вид, будто ничего и не произошло, Эйс вытащил обойму из пистолета и бросил орудие на пол.

— Мистер Гендельман.

Роберт молчал, вжавшись в кресло.

Эван посмотрел прямо в глаза мужчины:

— Когда к вам обращаются, нужно хотя бы делать вид, что ваше внимание обращено на собеседника.

— Я...я слушаю, Эван.

— Ответьте, откуда я знал, что Валерио не выстрелит в меня?

Роберт лишь растерянно потряс головой.

— Номер один, то есть ваш покорный слуга, нужен федералам живым. Я хочу, чтобы вы поняли, мистер Гендельман: я считаю не на шаг вперед, а на несколько световых лет. И я до сих пор не могу прийти к соглашению с самим собой: вы сдали меня потому, что трусливы, или потому, что глупы? Я никогда не считал вас идиотом, Роберт.

— У меня...

— Не было выбора. И это я слышал сотни раз. Выбор есть всегда, мистер Гендельман. У вас есть все: разум, возможности, связи. Но вы пошли на поводу у людей, которые пообещали вам экономическое убежище. И ради этого вы предали друга, напарника. Убийцу. Стынет ли ваша кровь?

— Я...мне...не по себе...

— Вы не можете связать и пары слов. Паника похоронила последнее благоразумие. Аннет, девушка, которую я отпустил, которую я, быть может, полюбил, молча принимала наказание. Она смотрела в мои глаза и терпела, пока я резал ее без анестезии. Но в ее взоре я увидел больше мужества, нежели в ваших убогих потугах отвечать на мои вопросы.

Эван сел напротив Роберта.

— Знаете, у меня, наверное, осталось не так много времени, ведь совсем скоро вы уйдете в кухню и дадите отмашку ребятам из Бюро. И тогда начнется штурм. Я мог бы остановить вас, но какой в этом смысл? Наверняка, мое прибытие было засечено, и армия федеральных агентов, крепких ребят из группы захвата уже сидит под вашей дверью и ждет, когда же вы позовете их на помощь. Вы очень хотите, чтобы вас спасли. Жалкий, трясущийся банкир, отчаявшийся и беспомощный. Пройдет месяц, и вы убьете себя сами, мистер Гендельман. Это я вам гарантирую. Моя уверенность стоит на трех китах золотых правил умелого престидижитатора. Первое — бухгалтерской книгой уже занимаются люди лейтенанта Саутбриджа. Второе — деньги, которые вы держали на собственных счетах, и которые так боялись потерять, увы, утекли в оффшоры. Но третий аргумент — самый тяжелый. Совесть — тысяча свидетелей, Роберт.

Пустота разрывала изнутри мистера Гендельмана. Он надеялся, что деньги еще можно спасти. Но страх перед Эйсом...

— Эван...

— Я вас внимательно слушаю, Роберт.

— Если...если ты знал, что это ловушка...почему ты согласился?

Эван улыбнулся.

— Понимаете, мистер Гендельман, иногда в жизни любого человека появляются обстоятельства, которые он не в силах преодолеть. Каждый убитый мною человек лишался жизни в момент, когда мое сознание пребывало в состоянии абсолютного, высшего созидания. Я знал, что делаю, моя рука никогда бы не дрогнула. Но теперь я знаю, что совершил нечто такое, о чем не могу жалеть, но виню свое естество за то, что оно меня подвело. Моя мать погибла от моей руки. Ваш друг, по сей день уважаемый мною человек, профессор Персиваль Коллинс также был убит Эваном Патриком Спилнером. Это происходило не по воле вашего покорного слуги. Моя сущность бунтовала. И я промахнулся, отведя головным болям второстепенную роль. Да, и я что-то упускаю из вида, Роберт. И это та часть меня, с которой невозможно справиться. Темная энергия восполняет мой разум одиозными мотивами. Альтер-эго, как бы это странно ни звучало в контексте моей личности, оказалось еще страшнее. Оно склонно к отторжению того, что я ценю. Хотя по большому счету, это наш мир в миниатюре. Мы ставим на честь, доброту, любовь и бескорыстие. И что мы делаем в итоге? Уничтожаем наше счастье всевозможными изощренными методами. Человек обязан быть одиноким. Просто чтобы не топить скованных той же цепью близких людей. Своим ментальным уродством мы заражаем окружающих нас родственников. Folie a deux — безумие на двоих. И безумие, мистер Гендельман, заразно. Пытаясь спасти Аннет Лоутон от эфемерного попутчика, я заставил девушку убивать, скрываться от полиции, подкупать и лгать. Я растоптал самолюбие Аннет колкими замечаниями об ее бесплодии. Отправил по почте руку покойного мужа. А еще был мальчик. Эулалио. Он пытался выжить любой ценой в стране, которая выплевывает таких, как он. Я убил мать Лали, чтобы взяться за его воспитание. И теперь он — сырая копия меня. Мальчишка-мексиканец уже познал вкус убийства, богоподобное состояние вседозволенности. Понимаете, Роберт? Безумие. Заразно. Взгляните на студентов кампуса Бейтс. Они устали от бездействия, каждодневных попоек и беспробудного веселья. В них таится такой потенциал, для взрыва которого достаточно ткнуть пальцем во врага. В систему. Но система сама вышла на меня. Через прослушку, незаконную прослушку телефона. Зачем же им это понадобилось, мистер Гендельман? Все верно, ваши деньги и средства Джонатана Озерански вызвали подозрения. Кто является первой мишенью? Бухгалтер. Но все это — догадки. И если бы не один звонок Кристоферу, все закончилось бы элементарным судебным разбирательством. В игру вступили сотни агентов, погибло больше двадцати человек с момента начала охоты на "номера один". Вот оно. Настоящая пандемия. Безумие на поток, Роберт. Так почему же я не бегу? Смерть меняет все, мистер Гендельман. Она делает нас обыкновенными, безвредными телами, покоящимися на глубине двух метров. Если бы Аннет знала латынь, она непременно сказала бы вам: "Его смерть — наша жизнь". И оказалась бы права. Все, что происходит сейчас — пик. Точка кипения. Я — и есть смерть, которой заслуживаю. И ни один агент, ни одни присяжный не в праве судить меня. Мое наказание — юрисдикция Господа Бога. А теперь вставайте.