Галка на высоте

— Люся, где деньги Степины? — без предисловия подошла к делу опытная управдомша.

— Какие деньги? — Люся продолжала улыбаться, но быстрый взгляд, метнувшийся в мою сторону, показался мне очень даже острым.

— Так пенсия Степина, позавчера только Лена приносила. Давай ее новой жиличке, она теперь будет заведовать всем в его доме.

Вот за это спасибо большое, вот такой помощи я не ожидала, и она так кстати оказалась! Я и мечтать не могла, что за меня все сделает другой человек, и обойдется без крови.

Люся исчезла без единого слова, но через пару секунд снова возникла в окне. Открыла фрамугу и без слов протянула старушке деньги, сложенные в маленькую трубочку. Та, не стесняясь, принялась их пересчитывать. Видимо, размер Степиной пенсии ни для кого не являлся секретом.

— А что тут не все? Купила что ли чего? — обратилась дама к Люсе, обиженно пыхтящей во время этого оскорбительного досмотра.

— Так купила я, конечно, молока, пшенки, масла.

— Вот и отдай все это девочке, — управдомша указала на меня. — Иди к ней, — велела она мне. — Люся, открой ей дверь и тащи все для нее.

И Клавдия Николаевна подтолкнула меня к подъезду. Я с благодарностью посмотрела на нее.

— Если вам понадобится моя помощь, не знаю, даже, какая, может, в аптеку сбегать, или в магазин, или по дому что-то сделать, я с большим желанием, честно, — произнесла я на эмоциях.

Все же, я никогда не любила ругаться и качать права. Мне легче было отойти в сторону и убедить себя, что все не важно, и сегодня я испытывала легкое беспокойство от того, что мне предстояло говорить с прижимистой Люсей, но все разрешилось таким волшебным образом, что я готова была расцеловать грозную старушку, проявившую заботу и обо мне и о Степе.

Женщина только рукой на меня махнула, но тут же согнала улыбку с лица и, быстро распрощавшись, поспешила по своим делам.

Люсе, вероятно, было нелегко видеть меня после своего окончательного разгрома, так это она еще должна меня благодарить, что никому не стало известно о ее попытке вытянуть из меня деньги за постой в чужой для нее квартире. Я же в ее глазах, вне всяких сомнений, являлась теперь стервой и подхалимкой, решившей загребать жар чужими руками, обольстив при этом грозную командиршу.

Когда дверь ее квартиры распахнулась, на пороге я узрела того парня, чей сон был нарушен по вине его матери. Он уже держал в руках пакет с продуктами и собирался выходить.

— Здрассте, — пробормотала я, разглядывая его старые спортивные штаны и линялую футболку.

— Ага, привет. Ты, что ли, к Степе жить пришла? — парень поднял на меня обалденно красивые глаза. Нет, ну бывают же такие красавчики! Такому только на обложках глянцевых журналов сиять, однозначно, а не в застиранных штанах выхаживать.

— Да вроде, — я не отрывала от него взгляда, как форменная дурочка, и ничего не могла с этим поделать, вернее, не хотела.

— Ну пошли, показывай дорогу, — и Виталик решительно захлопнул дверь.

— Так это, я сама могу, — мне было неловко.

Не от его вида, вернее, не от вида его одежды, а от внешности. Такие красивые парни меня всегда смущали. Миловидное лицо не лишено мужественности, но брутальность сведена к минимуму за счет нежности и плавности черт. Безупречное, молодое, с чистой кожей, оно не могло не взволновать меня. И дело не в том, что я влюбчивая, а просто всегда терялась перед такой красотой. Вот же... самородок!

— Да ладно, я помогу, — и не думал останавливаться Аполлон местного разлива. Скажите пожалуйста, какой сын получился у круглой Люси с жадным характером!

— Виталя, только недолго, — послышался из-за закрытой двери недовольный голос, и я понимала, кто является причиной ее недовольства. — Дел полно!

— Да, ладно, мам, — крикнул, не оборачиваясь, Виталик, поднимаясь по лестнице.

— Если я отвлекаю, то...

— Да ладно, — было мне таким же ответом.

Я забежала вперед и открыла дверь, полагая, что юноша оставит пакеты на пороге и удалится, но он прошел в прихожую и направился прямо в кухню. Видимо, не раз здесь бывал и помогал матери.

— Да, без холодильника тебе тяжеловато будет, — проговорил парень. — Но я подумаю, что можно сделать. У ребят поспрашиваю, может, какую рухлядь и отыщем, — и он обернулся ко мне. — Как зовут-то тебя?

— Галка, — проговорила я немного смущенно.

— Галка? Нормально, — успокоил меня парень, будто бывает и хуже, но это, к счастью, не мой случай. — Здесь крупа, молоко и масло. Их надо использовать в первую очередь, а то испортятся, — учил ученого хозяйственный парень.

Он прошел мимо меня в комнату.

— Холодно здесь, — он огляделся. — Степа не любит холод, он кашлять будет, — сообщил мне подробности и нюансы Виталик и закрыл форточку. — Степа, привет, — приветливо кивнул он хозяину квартиры, на что получил радостное 'Бу'. — А тебе надо бы перестановку здесь сделать, — он хозяйским взглядом осматривал комнату.

— Да что же здесь можно сделать? — удивилась я: было бы что переставлять, но Виталик уже все придумал.

— Надо шкаф переставить: он комнату пополам разделит. Будет темновато, зато у тебя свой угол появится. Все же Степа, хоть и инвалид, но все равно мужик, — и он подмигнул мне, — а ты — красивая девушка.

Скрывая удовольствие от комплимента и смущение от него же, я лишь пожала плечами, ничего не имея против такого хода. Эта идея показалась мне замечательной. Таким образом, у меня появится действительно свой собственный угол, в буквальном смысле.

— Ну так я вечером с ребятами загляну, мы мебель-то и переставим, ладно? Вечером-то будешь дома?

И этот молодой жеребенок весело и немного лениво подмигнул мне.

— Я изменю свои планы, но вас дождусь, — с царственными интонациями сообщила я, и парень, фыркнув, покинул квартиру. Вот ведь... мужик в лучшем смысле этого слова. За таким не пропадешь, даром что молодой.

ГЛАВА 21. Не Рио-де-Жанейро

Увиденное в местном магазине заставило меня заплакать. Мысленно, конечно. Такие 'лавочки' обычно показывают в старых фильмах про деревню, когда в полупустом темном и пыльном помещении на полках шашечками расставляют консервные банки с килькой и морской капустой, и в несколько рядов — пакеты с пряниками (вероятно, чтобы дать выход своему художественному вкусу, проявить стиль, а заодно и пустое место закрыть). Примерно то же самое было и в этом месте, куда ступила моя нога.

А где свежий хлеб, где сорок видов колбас вареных и шестьдесят — сырокопченых? Где горы сыра, где россыпи свежих помидоров и огурцов, где гирлянды бананов, да и вообще, я есть хочу! Из чего мне варить суп — из этих суповых наборов в лотках с подмоченной этикеткой? Мне следует поверить, что эти серо-бурые кости внутри упаковки когда-то квохтали, несли яйца, и теперь придадут навар моему бульону?

Мамочки мои! Я же и так худая, зачем мне диета? Я не готова воздерживаться от пищи! Я есть хочу!

Мой мрачный вид нервировал продавщицу, дородную женщину средних лет с яркой внешностью, недавно перекрашенную в блондинку. Краска еще недостаточно взялась на ее черных от природы волосах, и зеленый оттенок явно говорил, что поступок с ее преображением был непродуманным и поспешным.

— Девушка, что-то ищете? — обратилась она ко мне громким голосом, в котором недвусмысленно читалось предупреждение семь раз подумать, прежде чем решиться что-то сказать.

Мне очень хотелось честно ответить: 'Счастье и еду', но я решила подождать портить отношения с аборигеном, имеющим тут неограниченную власть и авторитет, судя по тому, как тут же примолкли бабушки и старички в небольшой очереди, напоминавшей, скорее, встречу по интересам.

— Думаю, мне подойдет коробка конфет, — промямлила я.

Это первое, что пришло на ум. Я решила отблагодарить Нину Сергеевну и ее мужа-художника за любезность, оказанную мне, совершенно чужому для них человеку. Презент не ахти какой, но, думаю, им будет приятно. Точно, с конфетами к ним и зайду за своими сумками.

А завтраком мне послужит то же, что и Степе — каша. А там осмотрюсь, подумаю, и, может быть, что-нибудь придумаю.

Нет, ну надо же, наивная, я еще мечтала купить тортик и отметить первые сутки на новой земле... Похоже, здесь даже не знают, что это такое.

Женщина протянула мне две коробки, и я принялась вертеть их в руках.

— Это конфеты, не сомневайтесь, — с насмешкой сообщила продавщица.

— Я сомневаюсь не в этом, — ответила я, продолжая осмотр.

— Да? А в чем же? — голос опять набрал угрожающие обороты. Удивительно, как всего тремя словами можно создать нервозную обстановку и выразить угрозу. Мне следует поучиться у нее этому искусству.

Посетители замерли на своих местах, благо никто никуда не спешил. Видимо, разборки в данном месте были большой редкостью, и на это стоило посмотреть. Но я же пришла не с топором войны, а с деньгами, между прочим, и хотела честно купить себе что-нибудь вкусненькое. Откуда же мне было знать, что здесь такое не продается!

— Ничего особенного, я просто ищу дату выпуска продукции, — поведала я истинную причину поисков, чем ввела даму в ступор.

Кстати, когда я вручала тете Нине эту коробку, которую все же купила, именно от нее я и услышала о своем необычном поступке в магазине. Оказывается, спрашивать дату выпуска было не моветоном, а скорее странностью: здесь отродясь никто не задавал таких вопросов и не занимался поиском истины.

Слухи об эксцентричной особе разлетелись по округе со скоростью ветра и лаем собак, и когда я шла по улице, на меня смотрели не как на чужачку, а как на очень странную чужачку, неизвестно откуда и зачем прибывшую в их мирный городок и сеющую зачем-то сумбур и смуту, задавая странные вопросы, например, о сроке годности конфет. Подумать только: конфет! Любаня даже не нашлась, что ответить. Это Любаня-то! И не нашлась!

Короче, я купила у Любани конфеты, прихватила банку рыбных консервов и отправилась домой окольными путями, знакомясь с местными достопримечательностями.

Мне еще повезло, что я поселилась в каменном доме. В основном постройки были деревянными, из черных досок, с серыми заборами, и создавали впечатление сцен антиутопии из какого-нибудь черно-белого фильма про мрачное будущее, в котором вдруг исчезли все краски и цвета.

С окружающим видом меня примиряли лишь клумбы, огороды и буйная зелень, которую пока не тронула осенняя желтизна.

Что ж, кошмар и ужас, конечно, но именно эта земля произвела, так сказать, на свет таких славных ребят как Лена, Виталик, тетя Нина та же, и ее глуховатый дядя Слава. Да и комендантша оказалась славной дамой, так что мне грех жаловаться.

Степа, как только услышал скрип входной двери, категорически заявил мне, что голоден.

— Бу, ба, — потребовал он из комнаты.

— Сейчас, сейчас, я приготовлю кашу, — успокоила я его и поспешила на кухню.

В Люсином пакете лежала небольшая кастрюлька с ложкой, и я тут же принялась кашеварить. Манную кашу я не варила лет десять, но то, что сварганила, понравилось мне самой.

На подоконнике стояла тарелка с засохшим омлетом, и я долго отскребала ее от остатков пищи под водой. Когда она засверкала чистотой, я вылила на нее душистую кашу, украсила это дело ярким пятном сливочного масла и понесла в комнату.

— Завтрак! — объявила я бодро и тут же заметила, как блеснули глаза моего хозяина.

Видимо, я подзадержала начало приема пищи, но это ничего, вот войду в ритм, и больше не будет никаких накладок.

Я помогла Степе подняться повыше, взбила под его спиной подушку и принялась кормить его с ложечки. Он весело кивал головой, видимо, каша понравилась. Или мне так хотелось думать, не знаю.

Когда мы почти закончили, в дверь постучали. Звонок не работал уже давно, и стук показался мне интимным действием, доверительным и дружеским.

Открыв дверь, я округлила глаза и раскрыла рот. На пороге стоял практически весь педсовет из нашего двора. Здесь была и славная Клавдия Николаевна, как капитан дворовой команды, и Ирина Сергеевна, дама с фиолетовыми волосами, и школьный трудовик, и другие женщины, с кем лично я не имела пока чести быть знакома.

Единственный в их компании мужчина вышел вперед, обогнул дородную управдомшу и поставил у моих ног мешок, до половины набитый чем-то, что пока оставалось для меня загадкой.

— Ваня, неси это в кухню, — распорядилась Клавдия Николаевна, — а то девочке самой тяжело будет тащить. Это картошка, — пояснила она мне, — на первое время.

Ваня послушно потащился на кухню, и все, как по команде, пошли за ним. На коцаный стол между пакетом пшенки и манки выложили морковь, свеклу, помидоры и огурцы, а когда появился пакет с черной смородиной, у меня заслезились глаза.

Но слезы у меня вызвало даже не это, а кусок пирога с яблоками, заботливо сунутый мне в руки. И не такой огрызочек, который отрезают в городе, пытаясь небольшой кружок разделить на большое количество желающих, а шикарный, как добрый кусок огромной пиццы.

— Спасибо, спасибо вам, — твердила я и улыбалась, отчаянно смаргивая слезы. Вот это дамы, вот это да!

Какая-то женщина обняла меня, пообещав, что в субботу подкинет мне свежих грибков, как только ее Николай Кузьмич сходит в лес.

— Так, с меня еще лук, забыла, — покаялась комендантша. — Позже занесу.

Когда все по очереди поздоровались со Степой, официально представив меня ему, и оставили, наконец, наедине с моим чувством так до конца и не выраженной благодарности, я направилась на кухню варить компот. Мне, почему-то, отчаянно хотелось напоить им Степу. Меня вообще распирало желание чем-то порадовать его, угодить ему. Возможно, мне было жалко его за немощность, что он такой одинокий, разбитый и старый. А может, это помогало лично мне не чувствовать себя такой одинокой...

Съев оставшуюся часть каши прямо из кастрюли, поскольку, посуды в этом доме больше не было, и отчистив ее, я принялась за ягоды.

Надо ли говорить, что одна их часть отправилась прямиком ко мне в рот. А что, холодильника все равно нет, а объем этой кастрюли не позволял мне сварить слишком много.

В итоге и я была довольна, правда, щипало язык и оголилась эмаль на зубах (мое вечное проклятье при поглощении фруктов с избытком витамина С, как мандаринов, например, или той же смородины), и Степа напился вволю. Судя по его глазам, его таким делом не баловали.

После завтрака я взяла коробку конфет и, предупредив Степу, что ненадолго уйду, отправилась к тете Нине.

Выйдя во двор, втянула носом свежий воздух, прекрасно представляя в этот момент, каким образом, а главное, почему Газманов втягивал землю ноздрями. Все же аромат от Степы исходил не слабый, и я ломала голову над тем, как заговорить вечером с Виталиком о том, как и кто его обычно мыл. Неловко, вроде. А впрочем, я теперь этому мужчине как сиделка и медсестра, а с ними, как с врачами, можно говорить обо всем.

Пожилая женщина встретила меня с улыбкой. Она уже знала о моей коробке конфет и странном, нетипичном для этих мест вопросе, повергшем бывалую Любаню в ступор, и тихо рассмеялась, когда эти конфеты оказались у нее в руках.