"Гуд бай, Америка-остров...-2"

Хэнк достал из кармана сигареты, поколебался и одну протянул Лехе, курили в полном безмолвии, каждый о своем. Когда красная букашка огонька подтянулась к фильтру "LM", Леха сорванным голосом спросил:

— Ну, чего ты там хотел утрясти?

— Деньги, — коротко ответил тот.

— Что, концы не срастаются? — усмехнувшись, не без участия спросил Лешка. — Теперь ты дятел?

Хэнк, помявшись, все же выложил, а выкладывать тому же Лехе ох как претило:

— Джостик мне вломил. Велел искать. Или деньги. Или того, кто их закрысил.

Акселю деньги по барабану — ему бы найти того, кто его под ментов подвел, да на бабки развести посмел.

— Я тут причем? — устало отмахнулся Лешка. — Ваши игры, вы в них и играйте. Тебе надо — ищи. Или ты все думаешь, что они у меня?

— У кого еще? Реквием сказал, вы Кондратом просто закрылись. Почему я Кондрату верить должен?

— Потому что тебе велели. Джостик тебе велел. У вас как армии, приказы не обсуждают? Аксель Кондрату верит. А ты ищи. Это твоя проблема теперь, не моя. Теперь ты летай...

— У меня к тебе предложение. Деловое, — помолчав, заявил Хэнк.

— Что ты мне можешь предложить? — удивился ехидно Лешка.

— Деньги у одного из вас. Я в этом уверен. Вы в курсе. Я не спрашиваю — у кого, не в том суть. Ты мне их отдашь. Никто не узнает, я сделаю так, будто я их достал, выбил, заработал. Все продал, в конце концов. Аксель не узнает, Джостик не узнает — никто. Я косяк на себя возьму, что бы Аксель в землю вас не положил, обещаю... Пацаны мои Донору квадрат его поднимут, ремонт сделают. Все вернем. Я позабочусь. Это последнее, очень хорошее предложение. Позже все равно всплывет, обложат тебя, или Доннера. Бегуновой вы рискуете — сто процентов. И никто не поможет — ни Кондрат, он крыс закрывать не будет, это не по понятиям, ни кореш твой ненормальный. Соглашайся, Леха. Это продумано.

— Ну ты упрямый. Почему они у меня то? Почему ты уверен?

— Да у вас, больше нигде! Мы все просчитали! Больше они нигде осесть не могли — ни в Москве, ни здесь, у нас. Доннер их крысанул, все, вариантов нет! Не с собой же он их забрал? У девки его расспроси помягче, вам же это на руку, что я говорю? Жить то она хочет, блин, нормальной половой жизнью после этого? Что ей эти шесть кусков иннала?

— Пятнадцать, — машинально поправил Леха.

— Чего?

— У тебя сведения странные, — засмеялся непонятно Леха.— Не шесть, а пятнадцать вы за нее платили. А ищите только шесть. Неувязочка. Остальные девять уже нашли?

— Чего?

Возникла долгая пауза.

— Ничего. Все назад. Все. Все шмотки. Ремонт. Тогда я с тобой дальше разговариваю.

— Откуда ты знаешь?

— Двадцатый век, век информации. Информация бесценна. Все выполнишь, тогда приходи. Стулья утром — вечером деньги. Заметано.

Хэнк прихлопнул покрепче рот, но глаза его выдавали. Повышенный, до судорог интерес возбудили в нем загадочные Лешкины слова. А Леха впервые за этот месяц ощутил, как ликование наполняет его, словно воздушный шар. Догадка, пришедшая к нему в это мгновение, была слабой, почти случайной, но, чем дальше — тем больше верил ей Леха! Из тысячи песчинок одна сверкнула золотом, блеснула иголкой в сене.

Пораженный прямо в сердце коварной Лехиной интригой, Хэнк испытывал муки великие — несколько раз порывался, но каждый раз сжимал рот крепче. Только одно то, что Лех знал больше его, переломило весь исход встречи, и стержень предыдущих умозаключений сломался также. Он безмолвно повернулся и зашагал вниз по темной лестнице... А Леха понял, что опять дрожит.

За дверью его ждал в разграбленной квартире обиженный, оскорбленный, отвергнутый, возмущенный, измученный ревностью Демон. Вечер предстоял веселый.

Хэнк не заставил долго ждать. На следующий день в субботу как раз к Лешке забежала Майка, обменятся новостями, и они болтали и курили в предбаннике, в дверь постучал Шурик, очень вежливо поздоровался с Майкой и попросил у Лехи ключи.

"Надо прибраться, — коротко пояснил он. — Там "Газель" уже у подъезда стоит".

Забрав ключи, он также лаконично исчез, оставив Майку с широко распахнутыми от ужаса глазами.

— Леха, что это?

— Сам боюсь, — невесело хихикнул тот.

Скорость и масштабы Хэнка просто впечатляли. В воскресенье утром (темень еще стояла тьмущая и весь дом спал) звоночек в дверь звякнул коротенько, но настойчиво.

— Пошли, — вместо приветствия позвал тот. Хэнков вид ни к каким видам болтовни не располагал. Прижало, злорадно подумал Лешка. Время — деньги. А на деньги тот пролетает нешуточные и уже второй раз, есть повод стать суровым.

Натягивая через голову свитер, он вдруг задумался. Чем же он надеялся поразить Хэнково воображение — подрастерял. А может, и не вполне точно представлял — чем. Но фокус делать придется, для этого надо разозлиться. Сами лохи — решил он себе в утешение, и вид принял независимый.

Утренние фонари уже горели, но квартал спал — в воскресенье он мог себе это позволить. Снег скрипел вразнобой под ботинками. У Володьки горели все окна. Их ждали.

Леха кутался в незастегнутую куртку и копил в себе злость, а ее почему то не было; сон прервался веселый, и Хэнк казался почти симпатичным.

Дверь не была закрыта, они вошли в квартиру.

В первый момент Лехе показалось, что в ней — много-много народу, и как пчелки, как трудолюбивые духи в спортивных костюмах — все были чем-то заняты. Все предметы вернулись на свои места, но имели непривычный вид; и себя Леха чувствовал квартиросъемщиком.

На кухне двигали мебель, по восстановленному паркету, в коридоре сворачивались обойные работы, стеклили межкомнатные двери, молчаливо, деловито и не отвлекаясь, в комнатах было уже прибрано, и даже новая люстра висела взамен расколоченной.

— Устраивает? — осведомился Хэнк, когда после обхода они остановились, наконец.

— Спасибо...— изумленному Леху Хэнк казался уже совсем приятным парнем — во всех отношениях. — Как вы за день то успели?

— Толпу побольше, — неопределенно объяснил Шурик. — Разговор?

— Ага, — согласился Лешка. — Где?

Шурик шагнул в ванную комнату и поморщился на разбитое зеркало.

В ванной их услышать никто не мог.

— Вполне конфиденциально, — улыбнулся Леха. — Факты?

— Факты.

— Факт: в Москве за тачку не платили. Это факт стопудовый, Колян пробивал.

Ни копейки. То есть абсолютно ничего. Факт другой: ты за нее отдал 15 тысяч. Еще радовался поди, что вдвое дешевле. Где столько взял, кстати? Кому отдал — Реквиему, он все устраивал. Колян сказал — у него портал на Москву, там по прокуратурным каналам. Теперь легенда: Реквием заявил, что Володьке ее не за пятнадцать, а за девять отдали, вот вы шесть и ищете, так? Счеты у него с Володькой с каких пор еще тянутся, как он его поймал — не знаю, но на чем-то подсек и использовал, как хотел. Тут шумиха вышла, что машина паленая — Реквием в прокуратуре быстрей дым вкурил и ту, разбитую, хотел восстановить, она чистая. Или для себя, или еще для чего-то — не знаю. Я не Реквием.

Володька это как то просек, у него еще в Москве гоны начались, что кого-кого, а его с этой запальной тот точно выставит в самое неудобное. Так и вышло. И подставил бы, если б Вовка ноги не сделал. Доннер — в армию, а ему повестки в суд пошли, дело в ход, а кто гнал, тот и знал, и как ни крути — все на него бы пало. Майка сказала — Реквиема родственник крутой в прокуратуре отвел, Володька там один разрисован был. А фиг его достанешь теперь, с Чечни. Теперь о том, что тебе интересно. О деньгах. Ну, у кого пятнадцать тысяч, теперь как думаешь? Реквием соврал раз, значит, соврал и два. И вообще, всеми действиями вашими кто руководил? Может, хотел опять Володьку слить, через Майку, я тебе говорю — тут личное. Что б хоть так достать. Только не просчитал, что Кондрат с вашим Джостиком напрямую общается, да и с Москвой у него все отработано; что с Майкой вы перестараетесь, и что мне прилетит, а я к Коляну подамся — откуда ему было предположить? Ну вот так, в общих чертах примерно, все и обстоит, как мне кажется. В прокуратуре Володьку ждут — там у них дело заморожено, а узнают, что это Реквием на оба фронта семафорит — думаю, обрадуются.

— На него похоже... Его стиль, — глухо произнес наконец Шурик.

— Сам скажи, ты деньги в руки кому отдавал — Володьке?

— Реквису. Он же москвичей нашел...Я то с Доннером вообще не в контакте. Это Игорь все его пиарил.

— Учись, студент. В политике ничего личного.

Леха замолчал наконец, а Хэнк открыл кран и стал мыть руки, затем лицо зачем то. Оно было деревянным, и мало что отражало, и Лехе его стало жалко как то.

— Если еще что, ты заходи, обсудим, — чистосердечно, в порыве предложил он. — Чем смогу — помогу.

Хэнк потянулся через его плечо за полотенцем, долго вытирался им, глядя на себя в разбитое зеркало.

Потом вздохнул, полотенце скомкал за змеевик и открыл дверь.

— Да, — вдруг приостановился он на пороге, как будто вспомнил, достал из кармана небрежно свернутую пачку пятидесятирублевок, отсчитал несколько, протянул Лехе. — Зеркало купи сам, пожалуйста. Не доглядел. Парни закончат сегодня, лаком закроют, ключи занесут, неделю сохнуть будет. И Бегунова пусть не злится, я не думал... В-общем, извиняюсь. И ты тоже... — тут Хэнк чуть улыбнулся, отсчитал и протянул еще денег: — Извини за зубы.

Шурик ушел в коридор объяснять что-то своей команде, Леха сердито сунул деньги в карман куртки. Хэнк все-таки сволочь — про зубы мог бы и промолчать, ну тогда и объяснять, что зеркало Майка разбила сама во время каких-то своих попоек с девчонками после Володькиного отбытия — Леха не стал; кто бы его осудил, уж не Майка — точно.

— Устал я, — пожаловался Лешка в зеркальце. — Целый месяц головняки. Поверить не могу, что никуда бежать не надо, не напрягаться.

Олежка сосредоточенно дожидался, пока машина прогреется и дул на руки — мороз снова стоял тридцатиградусный, и пока они добежали до стоянки, промерзли до костей. Машина походила на ледяную бочку. Потом он критически хмыкнул:

— Думаешь, все? Думаешь, зубы вставил, и хеппи енд? Наивный... — последнее в его устах прозвучало как то еще ругательство. Впрочем, сама речь Олежкина полностью была запрограммирована когда то на мат через слово; Леху эти привычные оскорбления уже на занимали.

— Почему? — заинтересовался он. Олежкины точки зрения всегда более-менее соответствовали действительности, чтобы от них просто отмахиваться.

Тот перестал дрожать и соблаговолил пояснить:

— Ну Хэнка этого, шестерку, ты заморочил. А над ним кто? Думаешь, они твои рассказы слопают? Покрутишься ты еще, сынок, спинным мозгом чувствую.

Леха промолчал. Он и сам признавал справедливость Олежкиных слов, состояние общей подавленности от чересчур легко одержанной победы гнуло его с того момента, как ему вернули ключи.

Пока машина прогревалась, они молча покурили, потом тронулись.

— А Майка как? — ни с того спросил Олежка.

— А чего ей. Она радуется. Для нее точно все закончилось. Ее растащило, она даже переезжать обратно не хочет, с родителями пока не ссорится, у них живет... А может, боится. Оп, а это не Хэнк ли?

Полузанесенный, ждал на остановке сиреневый "Додж".

— А я говорил? — почти злорадно заметил Олежка.

Из "Доджа" бикнули, и Леха тормознул неподалеку. На душе у него стало нехорошо, словно законы неприятностей уже начинали работать.

— Господи, — сказал он, как выругался, открывая дверцу.

— Меня ждешь, красавчик? — улыбнулся он, забираясь в Хэнкову машину. — Опять аккумуляторы греешь? Посадишь ведь, толкать некому.

— Мы их заменили, — с легкой тенью на лице отозвался Шурик. Он был парень серьезный, и Лешкины подначки еле выносил.

— Что у тебя с Реквиемом?

Тот промолчал сначала, не зная, какую ему принимать тактику, но вот решился на откровенность.

— Да дерьмово, вообще-то, — а когда Хэнка прижимало, речь его приобретала странный отпечаток обиды на жизнь, говорил он горько, четко, с сарказмом кривя рот, особенно выделяя гласные. — Пропал он. Тоже, поди, в армию. С работы уволился, дома не живет давно уже, у бабы какой-то... Где, какой, никто не знает, даже родители, только что зовут Наташа.

— А как ты с ним до этого общался?

— По телефону, как. Или он меня сам находил. Кто ж думал, что в нем проблема станет. Что за Наташа такая выискалась, хрен знает. В-общем, Аксель мне время еще дал — найти его, уж очень ему интересно стало. Ну, я то не потому приехал, — тут Хэнк впервые посмотрел Лехе в лицо. — Я тут наткнулся случайно, думаю, для тебя это интересно... Так или нет — сам разберешься, но свозить тебя туда желаю. Услуга за услугу.

— Для меня интересно? — в медленном изумлении повторил Леха. — У нас с тобой общих точек нет.

— Откуда знаешь. Давай, рули за мной.

В зеленой Олежка слушал "Руки вверх", была у него здесь своя кассета.

— До города то бросишь? — обиженно протянул он. — Или тут вылазить?

— Брошу, брошу.

Чувство юмора Лешке отказало окончательно.

Проехались по центру, спустились за вокзал. В скудном дворике перед обыкновенной пятиэтажкой "Доджик" тормознул. Закрыли машины, по темной неопрятной лестнице протопали наверх, на третий этаж. Хэнк позвонил, молча посмотрел на Леху, скинул капюшон дубленки. Подождали. Потом дверь открыли, без замка.

— Заходите, че... — сказал парень с золотой цепью на шее, толщиной наверно в палец. Заторможенная скрипящая речь наркомана, полуприкрытый веками взгляд. — Привезли?

— Мы за потеряшкой, — объяснил Хэнк. — Хозяин тут нашелся.

— А, — потерял интерес парень. — Забирайте. Третий день тут ломается, а на улицу не выгнать. Мороз, жалко. Там она.

Квартира была пустая, голая, паркет везде практически был снят. Наркоман ушел в комнату, опустился на диван. С полу, от батареи, на них смотрел еще один — бессмысленно, утомленно, он сидел, обнимая себя за колени, спиной прижимаясь к теплу. Его трясло.

В следующей комнате, на полу среди грязных забитых мутной кровью шприцев и немытых металлических мисок лежала девчонка, тоже согнувшись калачиком. Хэнк посмотрел на Лешку, аккуратно присел у лужи рвоты и повернул ей голову. Ленка.

Подписывая заявление на еще один месяц без содержания, Леха чувствовал, будто сам целится себе в висок. Он держался стойко и на ехидные провокации начальника не поддался. Если не выйдешь в следующем месяце, будем увольнять. А? Ага.

В гробу я видел вашу работу, прогнал Леха. Долги выплачивать еще год будете, можно и не работать. Но где брать деньги?

Где их люди берут?

Олежка пожимал плечами и извращался в предположениях. Зарабатывать извозом было отведено, Ленку оставлять одну без присмотра означало перечеркивать все усилия. Запирай дверь, не запирай, прячь телефон — не прячь, выхода не было. На игле она сидела плотно как минимум месяца полтора — так сказал Шурик, осмотрев ее руки.

Леха перестраховывался, прятал ремни и пробки от счетчика, ножи, но все равно, даже выскакивая в магазин, он уже не был ни в чем спокоен — после того как застал ее распахивающей окно в маленькой (Володькиной) комнате, где она сидела обычно под замком. Рамы Леха заколотил — гвоздями на восемьдесят, но стекла, стекла в окнах... Нет, оставлять ее нельзя было ни на миг.