Круги на воде

...Первый круг был пройден еще в девятнадцатом веке. В тысяча восемьсот тринадцатом году русские войска перешли границу Польши и начали теснить Бонапарта в дореволюционные границы Франции. Шведы и прусаки помогали, чем могли, а в августе тринадцатого года на помощь коалиции пришла и Австрия, имевшая давние претензии к возомнившей о себе бог весть что Франции.

В жаркий сентябрьский день тысяча восемьсот тринадцатого года в расположении русской армии в Силезии царили покой и благоденствие. После того, как русско-прусская коалиция двадцать шестого августа под командованием прусского генерала Блюхере на голову разгромила французов вместе с их зазнавшимся маршалом Макдональдом, являвшимся по совместительству герцогом Тарентским и будущим пэром Франции, солдаты получили заслуженную передышку между кровопролитными сражениями. Лагерь решено было разбить недалеко от места недавнего сражения — на берегу речушки Кацбах, протекавшей в предместье небольшого городка Лигниц.

Пленные французы жались в отведенных им резервациях, не смея и мечтать о сытном солдатском обеде, который повсеместно готовился на десятках разожженных костров.

Князь Петр Алексеевич Вязенский обходил расположение русских войск. Настроение у Петра Алексеевича было хорошее, ибо утром он получил известие из Петербурга от своем матери Марии Александровны, что отец его — князь Алексей Иванович Вязенский — оправился после недуга, свалившего его в самом начале лета и не предвещавшего счастливого исхода. А отца Петр Алексеевич любил, не смотря на то, что тот не приложил и толики усилий для того, чтобы его единственный сын и наследник не оказался в самом пекле боевых действий, а был пристроен адъютантом при штабе, к примеру.

Мог, но не помог князь сыну, желая преподать повесе урок.

Сам же Петр Алексеевич зла на батюшку своего не держал, списывая, однако, его бездействие на отсутствие нужных связей в определенных кругах. Молодой Вязенский прекрасно понимал, что отец, хотя и был, согласно родословной, из потомков Мономаха, приближенных в свое время к самому Грозному, значительной карьеры так и не сделал — при Екатерине был наместником провинциальных губерний, а при Павле и вовсе ушел в отставку. Для иных, может, и завидный путь, но для князя-то — маловато.

Но свою викторию Алексей Иванович, как он сам считал, все же в жизни совершил. Будучи в заграничной поездке по Европе в самом начале восьмидесятых годов восемнадцатого столетия нанес визит в Англию, где влюбился в очаровательную девушку Мэри, ставшую через год его законной супругой, получившей при крещении имя Мария, а отчество — Александровна, так как отцом ее был лондонский банкир по имени Алекс Брэдли.

В Москве молодые поселились на Воздвиженке, а через несколько лет у них родился чудесный младенец, нареченный Петром, или Питером, как на английский манер величала его мать.

И вот теперь, возмужавший Петр Алексеевич обходил лагерь, разбитый русскими войсками так далеко от России. Он перекидывался шутками с солдатами, не чураясь различий в званиях и происхождении, насвистывал популярный вальсок, услышанный накануне отъезда из Петербурга, и мечтал о скором возвращении к мирной жизни.

Сам не заметив того, неспешным шагом он дошел до места, отведенного для пребывания пленных. Петр Алексеевич остановился, не доходя до границы резервации десятка шагов, и обратился к часовому:

— Ну как, смирно себя ведут?

— Смирно, ваше высокоблагородие, — отозвался солдат.

— Это хорошо, — Вязенский довольно цокнул языком. — Мы их до самого Парижа погоним! Верно я говорю?

— Верно, ваша светлость! — весело ответил часовой.

Почему ему захотелось вдруг пройти через пост и пообщаться с пленными, князь не знал. Да и что тут такого — французским он владел свободно, а среди французов он издалека заметил несколько офицеров, разговор с которыми мог оказаться весьма занятным.

— Ну-ка, пропусти, — приказал он солдату.

Служивый отошел в сторону, и Вязенский шагнул на встречу испуганно смотрящим на него французам....

* * *

— Я в это верить отказываюсь. — Смолин ходил по комнате, то и дело поглядывая на фотографию, лежащую на столике, где еще недавно она занимала свое законное место в специально купленной для нее рамке.

— Успокойся и присядь.

Лена старалась говорить как можно спокойнее, хотя и сама терялась в догадках.

— Успокойся и сядь? — огрызнулся Юрий Андреевич. — Как же мне успокоиться и сесть, когда я нахожу свою фотографию, постаревшую на семьдесят лет и вставленную в фотоальбом собственного деда?

— Юр, — Лена старалась говорить как можно мягче, — мы найдем объяснение. Должно же оно быть.

Смолин вышел из комнаты, но почти тут же вернулся с книгой в руках.

— Что это? — Лена с интересом смотрела на внушительный том, который Юрий Андреевич держал обеими руками.

— Это сочинения одного автора, священнослужителя. — Ответил Смолин. — Его звали аббат Саминьон. На русский язык ее перевели только в конце девятнадцатого века. Я вчера снова перерыл все дедовы книги, чтобы хоть что-то найти, и наткнулся на эту.

— А что в ней? — Ленка потянулась к книге. — Дай посмотреть.

Смолин открыл на нужной странице и протянул увесистый труд Ленке. Она несколько минут молча изучала содержание книги, а потом, прервавшись, подняла глаза на Смолина:

— Кто-то книжку эту внимательно читал до нас.

— С чего ты взяла? — Смолин подсел к ней поближе и нагнулся к открытому развороту.

— Смотри, — она провела пальцем по одной из строк. — Ничего не замечаешь?

— Нет, — признался Смолин.

— Внимательнее смотри, — настояла Лена.

Смолина приблизился к открытым страницам почти вплотную и напряг зрение, насколько это было возможно. И, наконец, заметил: под строками одного из абзацев явно прослеживались линии, нанесенные, скорее всего, карандашом, но затем почему-то стертые, а может, и просто выцветшие с годами.

— Вижу, — обозначил Юрий Андреевич свою находку и начал читать подчеркнутый отрывок:

"Согласно хроникам, "Трехкружие" стремилось овладеть Книгой, чтобы с ее помощью установить свою духовную власть над людьми. Для этого нужно было пройти три фазы, три круга, обязательно имея на руках Книгу. Первая фаза призвана контролировать настоящее. Признаком ее наступления станет приход времен, когда Книга окажется в городе, сакральная цифра которого "семь", в городе, который с приходом книге окажется в огне. Вторая фаза призвана контролировать будущее. Она наступит, когда Черное солнце погаснет, а Книга вернется к законным хозяевам. Третья фаза призвана контролировать прошлое. Она наступит, через семь десятилетий после второй и признаком ее станет появление книги о трех кругах, написанной заклятым врагом".

Олег закончил читать и здесь кое-что заметил.

— Смотри-ка, здесь и пометки какие-то.

Следующие пятнадцать минут она всматривались в почти невидимые закорючки на полях, но как не пытались, прочесть ничего не могли.

— Лупа есть? — поинтересовалась Лена.

— Нет, откуда...

— Ладно, — она достала сигареты и закурила. — Тогда пойдем другим путем. Дай карандаш.

— Зачем? — не понял Смолин.

— Попробуем по сохранившимся элементам восстановить надпись — я как смогу точно, обведу то, что осталось.

— Да тут ничего толком и не обведешь-то... — усомнился в ее затее Юрий Андреевич.

— Попытка — не пытка, — резонно заметила в ответ Ленка, выпустив тонкую струйку дыма.

Смолин откапал в ящике стола простой карандаш, сходил на кухню подточить его и протянул Ленке:

— Ну, давай.

Ленка уже собиралась начать операцию по восстановлению текста, но тут Смолин остановил ее:

— Стой.

Ленка вздрогнула от неожиданности.

— Ты чего орешь?

— Подожди. Если сейчас начнем черкать прямо в книге, то если ничего не получится — вообще никогда не узнаем, что там написано.

— И что предлагаешь?

Смолин сходил к столу и вернулся с чистым листом бумаги.

— Надо перерисовать их сюда.

Попытка переноса еле заметных следов от карандаша бог знает какой давности почти ничего не дала. Из восьми слов, написанных на полях, перенести удалось лишь два, да и то настолько условно, что шансы на расшифровку сводились практически к нулю.

Спустя еще пол часа перед ними лежал лист, на котором был конечный вариант их совместной деятельности: посредине белого листа карандашом были нарисованы отдельные черточки, а где-то и просто точки, соединять которые, в принципе, можно было практически как угодно — никакой логики в пунктирной надписи не просматривалось.

Но час усилий дал свои результаты. Перепробовав десятки вариантов соединений отдельных черточек, Смолин и Ленка сошлись на том, что второй набор линий и точек — это цифры, причем первая из них — единица, а вторая — скорее всего восьмерка.

Поддаваясь логике последних событий, они соединили две промежуточные цифры, которые вполне укладывались в обозначения тройки и восьмерки.

— С первым словом, я думаю, теперь тоже все ясно, — обреченным тоном произнес Юрий Андреевич.

— Февраль? — подняла на него глаза Ленка.

— Февраль, — подтвердил Смолин.

* * *

Дверь открыл старик. Одет он был не совсем по-домашнему — в костюм. Правда, на ногах у него были обычные домашние тапки, но создавалось ощущение, что старик вот-вот собирался сменить их на что-то более подобающее. Все говорило о том, что он куда-то собирался.

— Я вас слушаю, молодой человек. — сказал старик вместо приветствия.

— Вязенский. — представился Олег.

Старик еле заметно вздрогнул.

— Проходите, — он отступил в сторону, давая Олегу пройти в квартиру.

Олег осмотрелся. Квартирка была крошечной, но хорошо обставленной, что сразу бросалось в глаза.

"Обставился на деньги, полученные с продажи московской квартиры", — подумал Олег.

— Еще небольшой беспорядок, — раздалось у него за спиной. — Ремонт только закончился.

— Да нет, у вас очень хорошо, — честно признался гость.

— Вы?... — старик дал Олегу закончить фразу за него, выдержав паузу.

— Внук Сергея Тимофеевича. Меня зовут Олег.

Палин протянул ему руку.

— Очень приятно. Право, не ожидал...

Тут Палин заметил газеты, которые Олег держал в руках.

— Я смотрю, вы сразу выбрали нужную прессу... — он саркастически усмехнулся.

Олег промолчал, не найдя что ответить.

— Как там поживает мой фронтовой товарищ? — тут же загладил неловкое молчание Палин.

— Он умер.

Теперь уже молчал сам Палин. По его лицу Олег видел, что это известие по-настоящему, по-человечески расстроило старика. На секунду на его лице, во всем его образе отобразилась такая беспомощность, что у Олега возникло желание подойти и просто обнять его. Но не успел Олег еще подавить в себе этот сиюминутный позыв, как выражение лица Эдуарда Палина вновь изменилось — теперь на нем была написана сосредоточенность и ожидание. Олег показалось, что старик будто понял, что он, Олег, приехал к нему совсем не за тем, чтобы сообщить о смерти деда.

— Перед смертью дед просил найти вас, — сказал Олег.

— Вот как?.. — Палин потер лоб узкой ладонью, что позволило Олегу рассмотреть несколько перстней на его длинных пальцах.

— Я писатель, — продолжил тем временем Олег. — И я здесь...

— Вы здесь не только потому, что вас об этом просил Сергей Тимофеевич, — закончил за него Палин. — Верно?

— Верно.

Палин улыбнулся, и эта улыбка очень понравилась Олегу. Было в ней что-то успокаивающее, словно Палин ощущал волнение, поселившееся у Олега в душе.

— Садитесь, Олег, — Палин указал на диван. — Садитесь и рассказывайте.

И Олег рассказал. Рассказал все — от начал до конца. С того самого момента, как к нему попала в руки попала брошюра со странным названием "Трехкружие". Закончил свой рассказ он эпизодом покупки газеты и чтения статьи, разоблачающей Палина как сектанта и главы "Черного Солнца Востока".

Палин слушал внимательно. Иногда кивал, иногда просто смотрел на Олега понимающими глазами, давая понять, что рассказ его более чем интересует. Олег же постоянно ловил себя на мысли, что все им рассказываемое особой новостью-то для старика не является.

— Ну вот, примерно так, — закончил Олег. — Что скажете?..

Вместо ответа Палин кивком указал на лежавшие рядом с Олегом номера "Сим Шалом" и спросил:

— А вы что скажете?

— Мне нечего сказать, — немного раздраженно ответил Олег, ожидавший хоть какого-то объяснения всего с ним произошедшего.

— Ладно, — согласился старик. — Тогда слушай. Рассказ будет длинным, но многое вам объяснит...

После того, как начались первые допросы в особом отделе, буквально через несколько дней на фронт приехал уполномоченный из Москвы. Это был статный офицер государственной безопасности, явно много повидавший на своем веку. Почему для разговора о случившемся он выбрал Эдуарда, сам вызванный так и не понял. Похоже, это было чистой случайностью.

— Рядовой Палин, — отрапортовал Эдуард войдя в избенку, в которой на тот момент расположился особой отдел армии.

— Присаживайтесь, — офицер указал на табурет, а затем представился:

— Смолин Юрий Андреевич. У меня к вам есть несколько вопросов.

Вопросы оказались весьма общего порядка и касались, большей частью, личности убитого офицера. Смолин расспрашивал, при каких обстоятельствах он погиб, что говорил и так далее. Эдуард отвечал честно, пытаясь вспомнить мельчайшие детали последних минут жизни офицера. Беседу Смолин вел мягко, интеллигентно, что резко контрастировало с методами допроса применяемыми к Эдуарду ранее. В самом конце Смолин спросил:

— А как вы, товарищ Палин, лично относились к старшему лейтенанту Новикову?

— Мне всегда казалось, что он порядочный человек, — ответил Эдуард.

Смолин посмотрел на него немного странным, как показалось Эдуарду, взглядом и сказал:

— Думаю, Илья Ильич был о вас точно такого же мнения.

Он подошел к Палину, пожал ему руку и разрешил быть свободным...

* * *

Константин Николаевич Жмыхов уже второй час к ряду пересказывал своему брату содержание романов Олега Крита. Брат слушал внимательно, иногда задавал пояснительные вопросы, но большей частью не перебивал, пытаясь вникнуть в хитросплетения сюжетов.

Когда пересказ второго романа был закончен, Жмыхов взял небольшую паузу для раздумий, во время которой брат Константин нервно подергивал ножкой, ожидая то ли пощады, то ли кары. Дождался.

— Сейчас он пишет чего? — хмуро спросил капитан.

— Пишет, — отозвался младший брат. — Новый роман ждет вся литературная общественность...

— Так уж и вся? — зло съязвил участковый.

— Ну... — протянул Константин. — Многие...

— Ладно, — решив не психовать, ответил Жмыхов-старший. — О чем пишет, знаешь?

— Никак нет. — Константин понял, что высокий штиль может брата все же вывести из равновесия, а потому скоренько поправился: — Нет, не знаю.

— Что ж, — усмехнулся капитан,— такой поклонник и не знаешь?

— Понимаешь, — начал оправдываться младшенький, — Крит никогда не раскрывает заранее интригу своей будущей книги. У него даже сайта своего в интернете нет. Имидж такой.