Круги на воде

А. Шаффер

КРУГИ НА ВОДЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Москва. 1938 год.

Снег все падал и падал, заметая следы редких прохожих, спешивших укрыться в своих жилищах от внезапно обрушившейся непогоды. Хорошо одетый человек повернул с Тверской в один из неосвещенных переулков и остановился, чтобы перевести дыхание. В одной руке он держал туго набитый портфель, а другой опирался о стену дома, помогая себе удержать равновесие на обледеневшем тротуаре. Постояв несколько минут, он двинулся вглубь переулка, который в этот поздний час напоминал темный туннель без какого-либо просвета впереди. Миновав несколько домов, он вновь остановился. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что находится в переулке совсем один, человек резким движением толкнул входную дверь и исчез в подъезде. Оказавшись внутри, незнакомец поднялся на третий этаж и несколько раз постучал в массивную дверь, которая в ту же секунду отворилась. На пороге стояла дама средних лет, одетая скорее старомодно, чем по моде лет, стоявших на дворе. Длинное черное платье обтягивало ее все еще стройное тело, опускаясь до самого пола. Волосы были собраны в пучок так туго, что создавалось впечатление, будто уголки ее глаз приподняты от этого натяжения. Массивные кольца украшали длинные пальца, а на груди блестел кулон странной формы.

Она внимательно осмотрела пришедшего, чуть заметно поклонившись ему в знак приветствия. После недолгой паузы она, наконец, заговорила:

— Все при вас? — голос ее звучал тихо, но властно.

— Да, — почти шепотом ответил незнакомец, — все в этом портфеле.

С этими словами он приподнял портфель, попытавшись открыть его.

— Не надо, — остановила она его. — Не здесь. Проходите.

— Но, мы же договаривались...

— Обстоятельства изменились, — отрезала она. — Быстро проходите внутрь. Или вы предпочитаете наше общество обществу товарищей из НКВД?

Человек с портфелем прошмыгнул сквозь дверной проем, и дверь за ним с тихим скрипом затворилась, оставляя лишь эхо этого скрипа гулять по промерзшим лестничным пролетам...

* * *

Москва. 2008 год.

— Ну, как идут дела?

— Нормально, вроде с мертвой точки сдвинулось.

— Ну, рад за тебя. Тогда через месяц я жду от тебя окончательный вариант.

— Договорились.

Олег нажал кнопку отбоя и поставил трубку на базу. Опять пришлось соврать. Впрочем, как и в прошлый раз. Ничего никуда не сдвинулось. Все в том же состоянии, что и неделю назад, когда Тулин звонил в последний раз. Ни строчки.

Олег побродил по квартире, решив в итоге остаться на кухне и попить чаю. Он набрал воды в старый электрический самовар, который так и не заменил современным чайником, хотя понимал, что давно пора бы это сделать. Но самовар был памятью о матери и о том времени, когда вся их семья собиралась за столом, в центре которого этот самый самовар стоял, и все пила чай, обсуждая всякую всячину. Не сказать, что Олег уж слишком скучал по этим посиделкам, но что-то внутри не давало ему разорвать именно эту ниточку, связывающую его с прошлым. Вот самовар и стоял у него на кухне, а все приходящие к нему в гости каждый раз заново удивлялись, что он все еще находится на своем месте. Дожидаясь пока вода закипит и начнет бултыхаться, превращаясь в клубы пара, Олег сел за стол и принялся изучать брошюрку, которую прихватил на днях у метро у какого-то невзрачного мужичонки, и руки до которой так и не доходили до сих пор. Вообще-то Олег хотел с ней ознакомиться сразу же по приходу домой, так как состоявшая из четырех страниц книжечка заинтересовала его своим названием, которое предвещало весьма увлекательное содержание: "Трехкружие".

Брошюра заинтересовала Олега не только странным словом, значащимся на обложке, но и тем, что он искал любую зацепку для начала написания новой книги. Идей в голове у него было достаточно, но вот на целый роман, который от него требовало издательство, они никак не тянули. Повестушка максимум. А эта брошюра, которую Олег на лету схватил на шумной московской улице, почему-то давала надежду, что она, возможно, станет тем самым изначальным толчком, который позволит в итоге поставить точку в конце внушительной рукописи. Откуда бралась эта надежда Олег себе объяснить не мог, а если и пытался это сделать, то приходил он к одному единственному выводу: он был утопающим, готовым уцепиться за любую соломинку, пусть даже в виде брошюры, полученной у метро, только бы окончательно не пойти ко дну, а в его случае — не пропустить все допустимые сроки и не потерять заказ на книгу.

Открыв книжицу, Олег сразу же про себя отметил, что читать ее долго не придется — текст был напечатан довольно крупным шрифтом и сопровождался обильным количеством картинок, наглядно иллюстрировавших изложенное в письменной форме содержание.

На чтение ушло около пяти минут. Из брошюры следовало, что испокон веков на земле шла борьба за обладание некой истиной, заключенной в тайном знании, хранимом лишь избранными. Избранными себя называли многие — от Будды до Мухаммеда, от тамплиеров и розенкрейцеров до масонов, от Адама Смита до Карла Маркса. Но никакого отношения к избранности они не имели. То были лжепророки, несущие не свет, но тьму, не правду, но ложь вселенского масштаба. И вот посреди всего этого вертепа истинные избранные несли то, что для всех остальных есть тайна за семью печатями, хранили божественное знание и ждали своего часа. Избранными, само собой, в брошюре именовались члены того самого "Трехкружия", чье название и значилось на обложке.

Последняя страница содержала несложные математические расчеты из которых следовало, что ровно через семьдесят лет после некоторого события, произошедшего в тысяча девятьсот тридцать восьмом году, власть тьмы наконец расступится и люди узнают правду мироздания и первоначального смысла бытия. В самом низу была изображена и эмблема общества — семиконечная звезда, заключенная в три круга.

Олег перечитал брошюру два раза, но из ее содержания так и не понял, почему само общество носит столь странное название, а главное, как это общество найти — никакой контактной информации ни на одной из страниц не было.

И теме не менее, не смотря на тот минимум, который был почерпнут из брошюры, Олег почему-то твердо решил, что писать он будет вот про это странную секту "Трехкружие". Ко всему почему, и Тулин ему намекал, что неплохо было бы ему, Олегу, отойти уже немного от реализма, которым он "через чур увлекся" и добавить некоторые "мистические нотки" в свои произведения — "Нынче на это спрос, Олег".

После той беседы с Тулиным Олег прошелся по книжным, полистал современных авторов и пришел к выводу, что точно нельзя писать про латиноамериканских индейцев, конкистадоров и прочие граали — макулатуры на эту тему было уже столько, что, вероятно, нынешнее поколение россиян куда лучше теперь было осведомлено о каверзных происшествиях в джунглях Амазонки и о хитросплетениях в средневековых европейских монастырях, нежели о событиях истории, собственно, отечественной.

Но если не про индейцев и не хранителей Святого Грааля, тогда про что?.. И вот вопрос решился сам собой — спасение, как водится, пришло неожиданно и практически из ниоткуда: брошюра сама нырнула в руки Олега, дав неплохой зачин для нарождающегося сюжета.

Олег сел за письменный стол, заваленный бумагами, включил компьютер и, дождавшись, пока он загрузится, открыл перед собой белый электронный лист. Посмотрев на него, Олег взял брошюру, и первым делом перенес в компьютер название секты. Поразмыслив немного, он сдвинул его на середину страницы, расположив по центру, а строчкой ниже допечатал слово "роман". Первый шаг был сделан. Теперь оставалось лишь включить фантазию и начать писать.

Писал Олег всегда хаотично, лишь примерно представляя в голове содержание будущей книги. И лишь по ходу вырисовывания первых очертаний сюжета, он начинал продумывать дополнительные сюжетные линии, вплетая в повествование все новых и новых героев. Олег перевел курсор на следующую страницу и застучал по клавишам...

* * *

— Так ты хочешь сказать, хочешь убедить меня Глеб, что в Москве все еще действует какое-то подполье?

Капитан государственной безопасности, следователь по особо важным делам Юрий Андреевич Смолин резко встал со стула и подошел к окну. Снег продолжал хлопьями кружиться за стеклом, прилипая к нему, тая, тоненькими струйками стекая на карниз. Смолин невидящим взглядом уставился в непроглядную тьму, погрузившись в свои мысли. Он вспоминал самый первый разговор со старшим лейтенантом государственной безопасности Глебом Локиевым, который теперь сидел перед ним и был одним из его ближайших друзей. Это случилось в далеком двадцать первом году, когда революционные бури только затихали, давая о себе знать выступлениями то правой, то левой оппозиции. Он, старший оперуполномоченный ЧК, оказался тогда на том участке работы, который ему самому казался в те времена ничтожным и, по меньшей мере, бессмысленным. Ему было поручено работать по так называемым "мистикам". В то время, как передовые отряды органов внутренних дел сосредотачивали свои силы на борьбе с контрреволюцией, саботажем и вредительством, то есть на борьбе с политическим инакомыслием, ему предстояло бороться с некоей, как ему тогда казалось, абстракцией, с кучкой полусумасшедших религиозных фанатиков, которые если и представляли какую-либо опасность, то только для самих себя. Так ему казалось тогда, поздней осенью 1921 года...

Уже через пол года активной работы на порученном ему направлении, Смолина все чаще стали посещать мысли, что его деятельность не так уж и бесперспективна. Во-первых, выяснилось, что так называемых "мистиков" самых разных мастей в одной только Москве насчитывалось не меньше нескольких тысяч. Во-вторых, в его работе была и явная выгода в том плане, что к политическим дрязгам он никакого отношения не имел. И это не могло его не радовать, так как над некоторыми из его коллег, которые еще недавно посмеивались над ним, явно начинали сгущаться тучи, не предвещавшие им ничего хорошего. Он же работал в относительном спокойствии. Нет, были, конечно, и непростые доклады руководству, пытавшегося всеми силами увязать мистиков то с бухаринцами, то с троцкистами. Было разное. Но самое главное, что внутри у него появилась какая-то непоколебимая уверенность в правильности того, чем он занимался. Ему становилось по-настоящему интересно. Теперь, семнадцать лет спустя, он был уже не тем несведущим новичком, которым пришел в тринадцатый отдел ЧК. В его голове была полная картина мистического пейзажа последних десятилетий, исходя из которой он с полной уверенностью мог сказать, что оккультное подполье в Советском Союзе разгромлено. — На чем ты основываешь свои выводы? — оторвался он от окна.

— Вот. — Локиев протянул Смолину измятый лоскут бумаги.

Смолин взял листок в руки и невольно поморщился. Бумага была заляпана грязью, а пятна на ней вызывали не самые приятные ассоциации в сознании следователя.

— Посмотрим, — он неторопливо одел очки...

* * *

Олег посмотрел на часы и понял, что провел за работой уже не один час. Время пролетело незаметно, а перед ним все же было какое-никакое, но начало книги, которую следовало сдать издателю уже через месяц. Вообще-то, изначально у Олега было в запасе несколько месяцев, которые были отведены ему контрактом на написание очередного труда, но, как обычно, он все откладывал и откладывал начало работы, успокаивая себя тем, что успеет все сделать, как бы там не повернулось. И вот на прошлой неделе Тулин — один из руководителей издательства, подписавшего с ним контракт — внезапно позвонил ему, чтобы поинтересоваться как продвигается работа над книгой. Олег тут же соврал, что работа идет полным ходом, подумав про себя, что теперь-то уже точно пора садиться за письменный стол и приступать к написанию. Но как только в трубке раздались короткие гудки, он вдруг вспомнил, что давно обещал навестить своего деда, который уже несколько лет жил исключительно на даче, где подобно внуку придавался писательскому труду, правда, писал он пока "в стол".

Олег наспех собрался, накидав в дорожную сумку самое необходимое и прихватив несколько блокнотов на тот случай, если какие-то полезные идеи зародятся у него в голове на лоне природы. Добираться до дачи было неудобно — сначала с Ярославского вокзала надо было почти час трястись до Сергиева-Посада, который большая часть пассажиров пригородных электричек по старой памяти продолжала именовать Загорском, а оттуда рейсовым автобусом еще почти сорок минут колесить по проселочным дорогам. Дача эта досталась деду совершенно случайно еще в те времена, когда он был молодым и ответственным начальником одного из отделов на каком-то сверхсекретном заводе, производившим особую деталь, без которой ни одна ракета с ядерной боеголовкой не могла пролететь и метра. Однажды, придя на работу, олегов дед застал своего начальника — директора того самого завода — в весьма возбужденном состоянии. По внутреннему телефону он пригласил деда к себе в кабинет, при этом нервно потребовав, чтобы дед явился сию же минуту.

— Тимофеич, — начал он с порога, протянув руку для приветствия. — Здравствуй! Садись. Коньяк хочешь?

— Нет, Апполон Семеныч, спасибо. — Вежливо отказался дед. — С утра не пью.

— Ну как знаешь, — отозвался Апполон Семеныч, наполняя себе водочную стопку коричневатой жидкостью. — А я выпью.

Дед в ответ пожал плечами, как бы давая понять, что ответить ему нечего, но и против он ничего не имеет.

— Я вот чего тебя вызвал, — опрокинув стопарик, возобновил разговор в обще-то непьющий директор завода. — Понимаешь, тут такое дело...

Сказав это, Апполон Семеныч как-то жеманно хихикнул, из чего дед сразу сделал вывод, что дело это весьма серьезное — обычно директор жеманно не хихикал.

— Слушаю вас внимательно, — кивнул дед в ответ.

Апполон Семеныч на секунду задумался, водя взглядам то по деду, то по початой бутылке коньяка, будто в последний раз взвешивая все за и против предстоящего разговора.

— Понимаешь, Тимофеич, дачу хочу купить, а не могу! — директор завода всплеснул руками, будто участвуя в заводской театральной постановке, и продолжил:

— Не могу, потому что одну уже имею, а вторую не положено. Ты же знаешь, Тимофеич, я ж одинокий — мать в том году схоронил — вот и не положено. А дача просто чудо!

— Да... — протянул дед, — непростая ситуация.

— Вот и я говорю, непростая. — Сокрушенно подтвердил Апполон Семеныч. — Но! Выход есть!

— Да? — удивленно спросил олегов дед.

— Да! — торжествующее ответствовал Апполон Семеныч. — Мы можем оформить дачу на тебя!

— На меня? — еще больше поразился дед.

— Да, на тебя. — Подтвердил директор. — Оформляем все бумажки на тебя, а живу там я. Тебе, конечно, за услуги, небольшое вознаграждение в виде премии из моих личных фондов.

С удивлением узнав, что у директора советского оборонного предприятия есть "личные фонды", дед, не раздумывая, отказался от столь заманчивого предложения.

— А вот это ты зря, Тимофеич. — резко помрачнев, сказал потенциальный дачник.

Дальше он вкратце доложился на тему того, что отдел, возглавляемый олеговым дедом, план не выполняет, а о браке, так и говорить нечего. А, следовательно, вероятно, придется докладывать об этом куда следует, чтобы нашли там достойную замену нерадивому начальнику отдела со всеми отсюда вытекающими... Такой поворот событий деда никак не устраивал, так как совсем недавно он женился и на свет вот-вот должен был появится его первенец, то есть отец Олега. Терять работу, да еще такую перспективную, в такой ответственный жизненный момент без пяти минут молодому папаше никак не хотелось, а потому скрипя сердцем он пошел на попятную и в считанные недели стал владельцем внушительного дачного участка, располагавшегося в прекрасном сосновом бору, на берегу безвестной подмосковной речушки, пить воду из которой можно было смело, не прибегая к каким либо предварительным с ней манипуляциям.

А еще через год произошло уж совсем непредвиденное. Апполон Семеныч был арестован прямо на рабочем месте сотрудниками органов государственной безопасности, так как в результате четко разработанной операции они пришли к выводу, что стремительное продвижение американцев в деле ракетостроения напрямую связано с деятельностью предприимчивого директора завода, сбагривавшего государственные секреты по сдельной цене за бугор. Через месяц Апполона Семеныча расстреляли, о чем даже сообщили по радио, а все сотрудники завода окончательно потеряли сон, так как ждали, что, скорее всего, люди в штатском еще вернутся... Но никто не вернулся. Вскоре сверху назначили нового директора, и жизнь потекла своим чередом.

Что пережил олегов дед за эти тревожные месяцы знал лишь он, да его молодая жена. По утрам он находил у себя седые волосы, появляющиеся ввиду повышенного волнения. Сердечные капли стали с тех времен непременными его спутниками. Когда дед узнал, откуда у Апполона Семеныча, оказывается, взялись его "личные фонды", он с ужасом подумал, что, во-первых, "премию" он получил из тех самых американских денег, да и дача его куплена ни них же. Каждую ночь он с замиранием сердца прислушивался ко всем звукам из внешнего мира, залетавшим в их маленькую квартирку, мысленно прощаясь со свободой, а заодно и с жизнью. Но бывший директор завода и по совместительству американский шпион про дачу на следствии так ничего и не сказал, прекрасно понимая, что это еще больше усугубит его непростое положение. Так у олегова деда и осталась эта дача, на которую теперь и собирался его внук.

На дачу Олег прибыл поздно вечером, но дед еще не спал и очень обрадовался столь долгожданному приезду внука. Они по-родственному обнялись и расцеловались, а потом до ночи сидели на веранде, наслаждаясь теплотой летней ночи.

Разговаривать с дедом Олег любил, так как каждый раз тот высыпал на него целый ворох все новых историй из своей жизни, среди которых одна была интересней другой. В ту первую ночь своего пребывания в дедовых владениях он и услышал историю, которую через неделю решил положить в основу своего нового романа. Дед, увлекшийся на старости лет всякого рода мистикой, вычитал в какой-то книге историю странной оккультной организации, именовавшую себя "Черное Солнце Востока". Внимание деда она привлекла по большей части потому, что члены "Черного Солнца Востока" владели некой книгой, борьба за которую велась между ними и другими оккультными организациями не один век.

— Слушай, дед, — прервал старика Олег, когда тот начал рассказывать про книгу, — ну это ж банально и не более того. У всех подобных компашек были свои книги, медальоны и прочие там волшебные посохи, которым они все приписывали магические свойства. И у этих вот книжка какая-то.

Дед нахмурился и внимательно посмотрел на внука. Взгляд этот Олегу не понравился — он был не свойственен деду, который всегда отличался мягким нравом. Но здесь Олег заметил в глазах деда не то чтобы злость на его слова, но странное напряжение, говорящее, что внук явно сказал глупость.

— Я не рассказывал тебе Олег, да и повода особо не было... Но сейчас, думаю, уже можно... — Лицо деда стало еще более сосредоточенным. Он невидящим взглядом посмотрел в черноту ночи, наполненную запахами дачного сада и начал свой рассказ.

* * *

— Что, черт возьми, случилось? — Марченко нервно прохаживался по комнате, в которой помимо него было еще несколько человек. Портфель, который он принес с собой, теперь лежал на старинном диване, покрытом бордово — красным покрывалом. Присутствующие в комнате посматривали то на портфель, то на Марченко, но отвечать не спешили.

— Успокойтесь, Александр, — обратилась к нему та, что только что впустила его в квартиру. — Никто, из сидящих за нашим столом, ничего не может вам сказать. Никто из них пока ничего не знает и волнуется не меньше вашего. Мы ждали только вас. Но теперь, когда все братство в сборе, мы можем начать...

Двенадцать человек сидели вокруг громоздкого круглого стола, освещенного огромным абажуром, свисающим так низко, что казалось, будто он вот-вот коснется благородного дерева. Марченко занял свое место, после чего женщина в черном платье направилась к своему стулу, но не села на него, а остановилась около, положив руки на спинку. Долгим взглядом темно-серых глаз, обрамленных богатыми ресницами, она обвела собрание, слегка откашлялась, и обратилась к ожидающим:

— Все мы здесь сидящие, все, кто в этот ненастный вечер нашел в себе силы прийти в этот дом, уже не первый год идем выбранным нами путем. Этот путь труден и извилист. На этом пути много опасностей и препятствий. Но, все же, мы идем, ибо цель наша велика, а имя нам — "братство".

— Мы знаем, знаем это, Ольга, — перебил ее сидящий прямо напротив грузный мужчина в дорогой тройке. — Объясни же что случилось!

— Я попросила бы меня не перебивать, Михаил Владимирович. — Ольга обошла стул кругом и села вместе со всеми.

— А я попросил бы вас, Ольга Сергеевна, уже изложить нам суть обстоятельств. Мои нервы не беспредельны и не вечны. — Михаил Владимирович поднялся и наклонился над столом, оперевшись на него массивными кулаками. — Сядьте, пожалуйста, — мягко сказала Ольга. — Вы же знаете правила.

Михаил Владимирович опустился на свое место, всем своим видом давая понять окружающим, что крайне недоволен происходящим. И у него были на то все основания. Из тех, кто в тот час находился в квартире, он единственный принадлежал к знатному дореволюционному роду. По воле судьбы, бушующие вокруг репрессии не касались его, так как его знания, полученные в лучших университетах Европы в последние годы прежнего режима, были крайне нужны властям для работ над одним из очередных проектов технического характера. В квартире Ольги Сергеевны Дольской он присутствовал, только по долгу чести, в отличие от большинства остальных. Его дед, породистый дворянин, не на шутку гордившийся своим происхождением, был вхож в тайные московские ложи еще в середине девятнадцатого века. Вхож в них был и отец Михаила Владимировича. Преемственность эта сыграла злую шутку с отпрыском знатного семейства. Перед смертью сначала дед, а потом и отец вынудили по очереди Михаила дать им клятву в том, что если "братство" будет продолжать свое существование, представители знатной фамилии, к которой они имели честь принадлежать, буду его членами. На беду Михаила Владимировича революционные потрясения, сметя на свое пути, казалось бы, нерушимые основы бытия, не коснулись братства. Оно сумело сохраниться и продолжить свою миссию. А значит, миссию было предначертано продолжить и Михаилу Владимировичу. — Итак, братья,— продолжила Ольга Сергеевна, — я еще и еще раз хочу напомнить вам, что мы — немногие оставшиеся из представителей Высшей цивилизации, немногие, кому выпала честь хранить традицию и приближать День. Нам с вами выпало жить во времена, когда наша миссия находится на грани провала. Вернее, так может показаться. А некоторым, так и уже кажется... — она скользнула взглядом по только что выступавшему Михаилу Владимировичу, который лишь недовольно фыркнул в ответ.

Ольга Сергеевна продолжила:

— Вы все читали пророчества Великих Учителей. Каждый из вас знает, ради чего он находится здесь. И все мы уже не первый год ждем, когда же появятся подтверждения нашей Веры.

— Наша Вера не требует никаких подтверждений, Ольга Сергеевна! — Это был голос самого молодого участника, Ивана Безлюдного.

— Вы еще молоды, Иван, но любая вера требует подтверждений, уж поверьте мне.

Ольга сохраняла спокойствие, не смотря на то, что Безлюдный раздражал ее иногда своими экзальтированными эспадами. Он был милым юношей, но революционное безвременье оставило на нем свой неизгладимый отпечаток, как, впрочем, и на сотнях тысячах других, подобных ему. Ей было жалко его, забитого мальчика из русской провинции, который непонятным образом оказался в Москве в середине 30-х годов. Ей сказал, что бежал из деревни, в которой бушевала коллективизация, и есть было категорически нечего. Но Ольга ему не поверила — уж больно хорошо он был воспитан для деревенского пацана.

На первых парах она пристроила Безлюдного к своему знакомому, который работал в обувной мастерской на Разгуляе. Но там Иван долго не продержался, так как не сошелся характером с другими подмастерьями. Но именно это и привлекло к нему внимание Ольги Сергеевны. Из разговора на повышенных тонах, который вышел у них сразу после изгнания Безлюдного из мастерской, стало ясно, что разногласия у молодых подмастерьев вышли отнюдь не на пустом месте.

— Я ему пытался объяснять, но он меня и слушать не хотел! — в сердцах выговаривался Безлюдный. — Ненавижу я их всех, ненавижу!

— Тихо, тихо, дурак ты этакий! — зашипела на него Ольга. — Ненавидит он. А есть и пить любишь?

Парировать было нечем, и Иван примолк. Но разговор запомнился обоим и последующие несколько дней оба ходили и будто присматривались друг к другу. Планы, само собой, у каждого были свои... Ольга Сергеевна уже давно понимала, что братству не хватает молодой крови. Средний возраст членов организации был весьма солиден, а из молодых, да и то весьма относительно, был лишь один Роман Тропинин, который совсем недавно закончил институт и работал инженером в каком-то конструкторском бюро, название которого Ольга никак не могла запомнить. Ко всему прочему Ольге Сергеевне казалось, что окружающие ее мужчины стары для нее и в интимном плане, и молодой любовник был бы как нельзя кстати. Роман на эту роль никак не подходил, ибо был дурен собой и вообще имел внешность скорее отталкивающую, нежели располагающую к амурным отношениям. Иван же, напротив, был хорош и вызывал у Ольги Сергеевны целый каскад переживаний определенного толка. Она встретила его на вокзале, где он обитал последние несколько дней и предложила пойти к ней. После недолгих раздумий Безлюдный согласился, так как голод оказался в тот момент сильнее его гордости. Это теперь он сидел за круглым столом и мнил себя богочеловеком, а тогда... Тогда он засеменил за ней, что-то жалобно мямля про тяготы вокзальной жизни. Оказавшись дома, Ольга Сергеевна первым делом отправила Ивана в ванную комнату, а сама наспех выложила на стол имеющиеся дома продукты и осталась дожидаться гостя на кухне...

* * *

Спать Олегу совсем не хотелось, хотя часы показывали второй час ночи. Глаза болели от монитора, а во рту была неприятная сухость. Но пить что-либо желания не было, поэтому от чайной церемонии Олег отказался, решив, что правильнее всего сейчас будет лечь спать. Он выключил компьютер, стянул джинсы и завалился на так и не застеленный с утра диван. Холостяцкие привычки уже начали укореняться в его сознании, а потому таким пустякам, как не убранная кровать или полная раковина не мытой посуды не слишком занимали его мысли и уж точно не мешали нормальной жизнедеятельности. По крайней мере, так как он ее себе представлял.

Ночь выдалась лунная, а потому, несмотря на выключенный свет, в комнате было довольно светло. Олег, поворочавшись, и дождавшись, когда глаза окончательно привыкнут к полумраку от невозможности заснуть принялся рассматривать свою комнату, отмечая про себя, что в темноте знакомые до боли предметы выглядят совсем не так, как при свете солнца. Мысль о солнце тут же заставила вспомнить его о рассказе деда про странную оккультную организацию и про историю, произошедшую с ним на фронте. Но затем он машинально переключился на свой роман и заснул уже обдумывая возможные сюжетные повороты, которые ему еще только предстояло описать.

Проснулся Олег от назойливого стука. Присев на диване, он попытался определить источник его происхождения и довольно скоро понял, что стук доносится откуда-то снаружи, но звук направлен явно в сторону его квартиры. Олег торопливо встал с дивана, всунул ноги в тапки и подошел к окну. Но подход этот ровным счетом ничего не прояснил, так как ничего подозрительного Олегу обнаружить так и не удалось. Никаких птиц в районе окна не наблюдалось (а именно на них Олег в первую очередь и возвел напраслину), но стук все никак не прекращался. Методичные ровные удары эхом отдавались в комнате, как будто кто-то выверенными ударами совершал механические труд.

Что за черт? — выругался Олег вслух. — Станок что ли дома кто-то установил?...

На этой версии он и решил остановиться — ничего другого в голову просто не приходило. Ремонта из соседей вроде никто не затевал, да и стук был слишком четким и монотонным — если бы кто-то орудовал молотком, то эффект явно был бы другим. Наспех позавтракав, Олег снова принялся за работу. Но стук все продолжался. Когда Олег уже собрался выйти из квартиры и пройтись по подъезду, попытавшись из какой квартиры все-таки исходят эти монотонные удары, стук внезапно прекратился. Сначала Олег подумал, что ему это показалось — уж слишком неожиданно удары перестали донимать его. Он несколько минут постоял в коридоре, в ожидании возможного продолжения этого странного звукоизвлечения, но удары не возобновились, а потому Олег вернулся за компьютер и начал писать.

* * *

Смолин ехал по ночной Москве, мысленно проговаривая про себя все возможные варианты предстоящего разговора. Страха он не испытывал, но какое-то неприятное чувство все же зудило внутри, не давая полностью расслабиться и сосредоточится на грядущей встрече. Что он знал о Львовой? Немного, как, впрочем, и все остальные... Скупые данные, которые содержала оперативка на нее мало что проясняли. Год рождения точно не известен. Происхождение — тоже. Ходили слухи, что она состояла в родстве с князем Львовым, который когда-то стоял во главе дворянского собрания Владимирской губернии. Но Смолину эта информация казалась весьма сомнительной. Еще в тридцатом, когда ему было поручено обеспечить перевоз Львовой из Ленинграда в Москву, соответствующие отделы ОГПУ наводили справки на этот счет, кого-то даже высылали во Владимир — покопаться в архивах. Но, как он сейчас припоминал, насчет родства с кем-либо из князей Львовых так ничего прояснено и не было. Машину носило из стороны в сторону. Смолин на несколько секунд вышел из оцепенения, и прикрикнул на молоденького сержанта-водителя:

— Сбрось скорость!

— Слушаюсь, товарищ капитан, — отозвался водитель, и машина замедлила ход.

Почувствовав себя спокойнее, Смолин вновь окунулся в свои воспоминания...

Когда весной тридцатого его срочно вызвал к себе председатель ОГПУ Менжинский, он не имел даже предположений, зачем понадобился непосредственно руководству политуправления. Мысли в голове вертелись самые разные, но нечего определенного на ум так и не приходило.

Менжинский не стал долго испытывать его терпение и сразу перешел к делу:

— Товарищ Смолин, партия дает вам ответственное поручение. Нет, не партия, а товарищ Сталин лично. — Нарком сделал многозначительную паузу.

Смолин напряженно следил за перемещениями Менжинского по кабинету. Тот, то подходил к своему столу, то возвращался к окну, ненадолго задерживаясь около него. Маленькая фигура председателя ОГПУ никак не соответствовала его высокому положению. Смолин даже поймал себя на мысли, что этот властитель судеб весьма комичен в своей ипостаси, но тут же отогнал от себя эту мысль. Но совсем не потому, что испугался ее. А потому, что испугался, что Председатель уловит ее, прочитает...

За те четыре года, что Смолин работал в тринадцатом отделе, он успел насмотреться всякого. По большей части, публика, с которой ему приходилось сталкиваться, оказывалась чистой вода шарлатанами. Это были маскарадные, костюмированные маги и волшебники, шептавшие невнятные заклятия в своих убогих комнатках в коммуналках. Но несколько раз он встречал то, что не мог объяснить себе как не пытался...

Подобный случай произошел с ним на семьмом году службы в "мистическом" отделе, в 1928 году. В то утро он, как обычно, явился на работу за пол часа до начала рабочего дня, тут же вызвав к себе оперативного дежурного. Прочитав сводку, он уже было собирался отпустить дежурного домой, но тот, вдруг, хлопнув себя по лбу, сказал

— Товарищ Смолин, совсем забыл доложить. Был тут нам звонок, часа в три ночи...

— Почему не указан в сводке? — резко прервал его Смолин, привыкший к четкому исполнению инструкций и не терпящий их нарушения. И отнюдь не из-за своей закостенелости, а исключительно ввиду боязни упустить что-то важное.

— Да, так звонивший не велел... — замялся дежурный.

— Вы в своем уме? — удивился Смолин. — Что значит не велел? Кто-то из старших по званию звонил?

— Никак нет, товарищ Смолин. Бабка звонила, старая совсем, судя по голосу...

Смолина начинал выводить из себя этот разговор:

— Это бабка вам, товарищ начальник, не велела, как вы выражаетесь, передать о ее звонке начальству?

— Так и есть, товарищ Смолин, — бабка.

Дежурный офицер вперся взглядом в свои начищенные сапоги и не глядя Смолину в глаза продолжил:

— Понимаете, товарищ капитан, она сказала, что если передам, то мне на этом свете не жить. Так и сказала.

— Мне кажется, ваше место не в главном политическом управлении, а... — Смолин запнулся, — ...даже не знаю где. Докладывайте или вам, и правда, не жить на этом свете. Под трибунал в два счета пойдете.

— Не могу я, товарищ капитан...хотя, теперь-то уж терять нечего, — он обреченно махнул рукой. — Бабка та была из "Трехкружия"...

Смолина как током ударило.

— Вы уверены?

— Полностью. Она сама сказала.

— Да мало ли что она сказала!— вскрикнул Смолин. — Кто угодно может позвонить и сказать!

— Она фамилии назвала. Все.

— Какие фамилии?

— Арестованных. Из "Трехкружия".

Смолин строго посмотрел на дежурного:

— Товарищ Потапов, фамилии эти в газете "Правда" напечатаны были.

Тут Смолин понял, что фамилии эти фигурировали в газете, само собой, в контексте совсем другого дела, сфабрикованного для прикрытия операции "Трехкружие". Советскому народу совсем не обязательно было знать, что органы государственной безопасности ведут активную борьбу с оккультным подпольем — для них это была очередная организация "проклятых уклонистов от генерального курса партии", замышлявших злодеяния против советской власти. Но, поразмыслив, Смолин пришел к выводу, что это ровным счетом ничего не значит, так как звонившая вполне могла быть близка с кем-то из арестованных и догадываться (если не знать точно) об истинных причинах ареста этих людей.

— Это не все. Она мне назвала точную дату расстрела, и время, и порядок, в котором мы их...того.

— Вы уверены?

— Так точно, товарищ Смолин.

— Докладывайте дальше, — потребовал озадаченный Смолин.

— Она сказала, что "Трехкружие" существует и не в наших силах его уничтожить. Сказала, что звонит, чтобы я знал об этом, потому что людей этих арестовывал и на расстрел самолично водил. И еще сказал, что мне с этим жить, и знать о звонке только мне, а если кому скажу, то смерть мне гарантирована.

— Выходит, выбрала в качестве объекта мести, — задумчиво произнес Смолин.

— Получается. — Потапов горестно вздохнул, тем не менее, продолжая абсолютно не понимать все происходящее.

Смолину приходилось и читать о подобном, да и сталкиваться на практике. Уж сколько проклятий он выслушал в свой адрес от тех, кого лично приходил арестовывать, от тех, кого допрашивал. Он смотрел на Потапова, и теперь ему было жалко этого простого деревенского парня, попавшего после армии на службу в органы. Смолин прекрасно понимал, что сейчас испытывает его подчиненный, выросший на деревенских сказках и суевериях. Но майор знал, что жалость — пагубное чувство в их деле. А потому вслух он сказал:

— Надеюсь, товарищ Потапов, вы не приняли угрозы какой-то полоумной старухи близко к сердцу?

— Нет, конечно, товарищ Смолин, — попытался бодриться Потапов, хотя весь его вид говорил о животном страхе, граничащем с пониманием безысходности положения, в которое он попал.

— Вы свободны, товарищ Потапов. Можете идти домой. Отдыхайте.

— Есть, товарищ Смолин.

Потапов отдал честь и с опущенными плечами вышел из кабинета. Как только дверь за ним закрылась, Смолин поднял телефонную трубку:

— Глеб, зайди, есть разговор.

Локиев появился в кабинете через несколько минут, устроился на небольшом диванчике, стоявшем в углу кабинета и, закурив, выслушал рассказ Смолина.

— Что думаешь? — спросил Смолин, закончив.

— Пока не знаю, — честно признался Локиев. — Если откровенно, то в голове пока крутится только один вариант. Ты знаешь, я не верю во всю эту чертовщину, в эти проклятия, так что нахожу лишь одно объяснение информированности старухи: кто-то выносит сор из избы.

— Хочешь сказать, у нас утечка?

— Есть другие предположения? — саркастично усмехнулся Глеб.

— Да нет, пожалуй... — помедлив, ответил Смолин. — Значит, будем искать слабое звено?...

Говоря это, Смолин мысленно прикидывал, кто бы из его сотрудников мог пойти на подобный шаг, но никаких мыслей на этот счет у него явно не рождалось. Все, кто служил в их отделе, проходил тщательную проверку, давал соответствующие подписки и так далее. Да и даже это было здесь совсем не причем. Просто он уже неплохо знал людей, с которыми работал уже не первый год — никого из них заподозрить он не мог. Хотя Смолину было так же ясно и то, что никогда нельзя знать человека до конца.

— Вот что Глеб, — Смолин затушил в пепельнице очередную сигарету, — к вечеру представь мне свои соображения на этот счет, а я пока наведаюсь в пару мест, и тоже кое-что попытаюсь выяснить.

— Что за места?

— Старые адреса, Глеб, старые...

* * *

Возвращаясь с дачи в переполненной электричке, Олег мысленно проговаривал историю, рассказанную дедом. Не сказать, что она произвела на него уж такое большое впечатление, но, по крайней мере, дала некоторую пищу для размышлений. Ее вполне можно было использовать при написании новой книги, общая задумка которой уже начинала складываться в голове писателя.

На дворе стоял тысяча девятьсот сорок четвертый год. Дивизия деда с боя продвигалась все дальше на запад, расширяя победоносную дугу Красной Армии. Немцы ожесточенно сопротивлялись, кидаясь в каждый бой, как в решающий и последний. Себя они не щадили, что порождало все новые жертвы с обеих сторон. Кровь лилась рекой, но к этому времени это стало уже таким привычным зрелищем, что развороченные снарядами тела однополчан давно никого не удивляли. Олегов дед прибыл на фронт ранней весной сорок четвертого, с очередным пополнением быстро редеющих солдатских рядов. На тот момент ему стукнуло восемнадцать и как военнообязанный он тут же подвергся мобилизационным мероприятиям, чтобы в считанные дни оказаться на фронтах великой отечественной. С Эдуардом дед познакомился еще в набитом до отказа плацкарте, везущем новобранцев по бескрайним просторам родной земли. Они оказались на соседних полках, а потому беседа завязалась сама собой, чтобы довольно скоро перерасти в настоящую дружбу.

— Эдуард. — Молодой человек с интеллигентным лицом, дополненным изящными очечками, протянул свою узкую кисть.

— Сергей, — поприветствовал его дед, с интересом рассматривая попутчика.

— Ну, значит, будем знакомы! — Эдуард улыбнулся, давая понять, что рад новому знакомству.

Надо заметить, что деда Олега, на вокзале, офицер, с изуродованным шрамом лицом, впопыхах впихнул в вагон, в котором ехали призывники откуда-то из глубинки, что явно сказывалось на общей атмосфере в этом самом вагоне. Матерная ругань, запах папирос и деревенские песни под гармошку утомили его уже через час, а еще через несколько часов начали откровенно раздражать. Сам дед был коренным москвичем, причем из семьи далеко не рабочей. Закончив школу, находившуюся в самом центре города, он привык к немного иному кругу общения, а потому простые деревенские парни вызывали у него чувство эстетической неприязни. К слову, сельские пацаны тоже теплых чувств к деду не питали — поглядывали на него с наглыми улыбками на веснушчатых лицах и в контакт не вступали. Поэтому встреч а с человеком себе подобным стало настоящей радостью для молодого бойца.

Эдуарда подсадили к ним в вагон уже довольно далеко от Москвы и волей случая он и оказался в одном вагоне с дедом. Полка для него нашлась не сразу, так как мест на всех не хватало и многие лежали по двое, а уж в сидячем положение на одну полку набивалось и по пять человек. Поэтому когда Эдуард появился в дверях, единственной перспективой для него было пристроиться на полу в одном из проходов. Но тут произошло маленькое чудо, которое сотворил все тот же офицер со шрамом на лице. Появившись за спиной поникшего духом Эдуарда, он слегка подтолкнул его в спину, давая понять, чтобы тот проходил вперед. При виде старшего по званию, деревенские парни, уважавшие любой авторитет, примолкли, а уж когда раздалась команда "смирно", прокатившаяся по всему вагону, повскакивали со своих мест и замерли в ожидании дальнейшего развития событий. А события развивались следующим образом: изуродованный офицер подошел к одной из полок, на которой до этого возлегал какой-то сельский хлопец, и приказал тому со своими манатками перейти в другой конец вагона. На начавшиеся было протесты со стороны представителя сельской местности, офицер ответил просто — не подчинение старшему по званию в условиях военного времени влечет за собой расстрел. Деревенский малый усвоил эту информацию просто с космической скоростью и мелкой трусцой перебрался в указанное ему командиром место. На освободившеюся же полку был помещен Эдуард, чем тут же снискал ненависть всего вагона, за исключением одного человека — олегова деда.

Связываться с Эдуардом, тем не менее, никто не решился, так как на оперативке, собранной вокруг койки деревенского изгнанника, сочувствующие случившейся с ним неприятностью товарищи пришли к выводу, что Эдуард парень "блатной" и возможно даже состоит в родстве с кем-либо из командования фронта, на который они ехали. А то с чего бы ему вдруг такие почести?

Но Эдуард в родстве ни с кем из красных командиров не состоял, а напротив был из семьи репрессированного московского инженера, да еще к тому же и с дворянскими корнями. Отца Эдуарда органы забрали еще в середине 30-х, а его самого с матерью вытурили из Москвы. Уже попав под шквальный огонь немцев, прикрывая друг друга от пуль, и сблизившись, Эдуард с дедом поняли, что этот самый офицер, самоотверженно бросавшийся под вражеские пули, просто увидел в них, что называется, "своих", интеллигентных московских мальчишек, которых надо было поддержать хотя бы так, прежде чем они столкнуться лицом к лицу со смертью.

Но еще более странное событие произошло позже, несколько месяцев спустя, когда офицер с уродливым шрамом умирал на руках деда Олега и Эдуарда от смертельного осколочного ранения в живот. Захлебываясь собственной кровью и пуская кровавые пузыри изувеченный офицер вытащил из кармана своего перепачканного кителя письмо, давая глазами понять, что его следует отправить по указанному на конверте адресу.

Письмо друзья отправили, а после получили и ответ на него. Адресован он был убитому офицеру, но ввиду невозможности передать ему послание, решено было отдать его тем, кто исполнил его последнюю волю.

Эдуард с дедом, в силу интеллигентности, долго не решались открыть ответное послание, но потом интерес, все же, пересилил, и письмо было вскрыто. Прочитанное их, мягко говоря, удивило, но еще больше — озадачило. В письме выражалась благодарность за то, что письмо было отправлено, а так же сожаления по поводу смерти обезображенного офицера. Но что было самым странным, и к деду, и к Эдуарду автор письма обращался их именами. В конце же, вместо подписи стояли три заковыченные буквы "Ч.С.В.". Поразмыслив, удивленные товарищи сошлись на том, что, вероятно, это чьи-то инициалы, а то, что в письме были их имена, было ими самим себе же объяснено тем, что, возможно, офицер писал этому самому Ч.С.В. о том, что под его командованием есть такие вот замечательные ребята.

Но это объяснение никак не устроило чекистов из особого отдела армии. Оба в тот же день, когда пришло письмо, были вызваны к угрюмому капитану НКВД, который несколько часов к ряду, угрожая расстрелом, пытался выяснить, кто такой Ч.С.В. и откуда они его знают. Отвечать было решительно нечего, а потому они как попугаи твердили одно и тоже, а именно, что понятия не имеют, как все это объяснить. В самый разгар допроса, когда на побагровевшей от напряжения и крика шее капитана проступили толстые, вены он, среди прочего, выпалил:

— Я вам покажу, как скрывать связь со всякой швалью, мистики, богу вашу мать!

Проорав это, он запнулся, а потом опять вернулся к запугиваниям расстрелами, штрафбатами и лагерями.

— Тогда мы этому как-то значения не придали. Ну, брякнул чего-то — и все. — Дед облокотился на скамейку, устремив свой взгляд куда-то вверх. — А потом, представляешь, спустя много лет в руки мне попадает эта самая книга про всякие там оккультные общества. Я и читать-то ее не хотел сначала — выглядела уж больно не серьезно, а потом все же полистал, а там про это "Черное Солнце Востока" целая глава... Представляешь!?

Олег в недоумении посмотрел на деда.

— И чего?

— Ну как чего? Не улавливаешь? — дед хитро заулыбался.

— Нет, дед, не улавливаю, — честно признался Олег.

— А аббревиатурка Ч.С.В. тебе ни о чем не говорит?

— Хочешь сказать?... — до Олега наконец дошло к чему клонил дед.

— Я ничего не хочу сказать, может и совпадение просто.

— Но ведь и чекист тот про мистиков что-то там вам говорил?

— Говорил. — Подтвердил дед. — Но и это может статься обычным совпадением.

— Да, может, — пришлось согласиться Олегу. — И чем все в итоге закончилось?

— Закончилось? — помедлил дед. — Начальник какой-то с Лубянки из Москвы приехал. С нами не разговаривал ни о чем.. Вернее со мной не разговаривал, а вот Эдуарда, кажется, вызывал.. не помню. Короче, промурыжили неделю да отпустили.

По своим комнатам в старом дачном доме они разошли уже глубоко за полночь, но, засыпая, Олег уже точно знал, о чем будет его новый роман...

* * *

Бывшая баронесса Динтлер жила в старом обшарпанном доме на окраине Москвы. В былые времена она блистала в высшем обществе, но теперь ей приходилось убирать грязные подъезды, чтобы хоть как-то прокормить себя и четырех кошек, составлявших ей компанию в последние несколько лет. Впервые в оперативную разработку чекистов баронесса попала в начале 20-х годов. В первые годы после революции она все еще промышляла своим излюбленным занятием — раскладыванием таро для желающих узнать свою судьбу. В начале века слава о ее способностях предсказывать будущее гремела по всей Москве. Многие, очень многие знатные фамилии захаживали к ней, чтобы прозорливая баронесса рассказала им, что же ждет их в столь туманном будущем. И баронесса предсказывала. Нельзя сказать, что предсказания ее сбывались постоянно, но иногда баронесса настолько точно сообщала о грядущих событиях, что ее ошибки прощались ей благодарной публикой. Где-то в двадцать первом — двадцать втором году она начала наведываться в кинотеатры в центре Москвы, чтобы перед сеансом подзаработать хоть какие-нибудь деньги на скудный быт и нищенское пропитание. Она устраивалась в тихом уголке в фойе и шепотом предлагала проходящим мимо вытянуть карту-другую из ее колоды. За этим занятием и застал ее один из ответственных работников ЧК, пришедший на сеанс со свой дамой сердца.

Уже на следующее утро к дому баронессы подъехала машина черного цвета, в которую ее посадили и отвезли по соответствующему адресу. Допрос продолжался несколько часов, но ничего путного добиться от бывшей светской львицы чекистам не удалось. Если у нее и были какие-либо связи с почти разгромленным белым движением, то все они давно прервались, а сама по себе она не представляла ни малейшей опасности. В результате, с гражданкой Динтлер была достигнута взаимовыгодная договоренность: она должна была сообщать в ЧК о всех странных посетителях, желающих воспользоваться ее услугами, чекисты же со своей стороны обязывались поощрять баронессу за наиболее интересную информацию. На том и разошлись. Когда Смолин пришел в тринадцатый отдел, первым делом он приступил к выстраиванию агентурной сети, которая была ему просто жизненно необходима. Именно тогда он и наткнулся на досье баронессы, которое к тому времени успело покрыться пылью, так как никакой ценной информации от нее так и не поступило. Но Смолин сразу сообразил, что для него баронесса может оказаться просто бесценным источником информации. То, что было не интересно политическим отделам комиссариата, для него представляла самый большой интерес. Он тут же послал людей в кинотеатры, в которых подрабатывала Динтлер, но там ее найти не удалось. После недолгих расспросов выяснилось, что уже как год баронессу никто не видел, и, возможно, на этом свете ее больше нет вообще. Смолин тут же отправил опергруппу по домашнему адресу предсказательницы и на его удачу, дверь сотрудникам ЧК открыла сама разыскиваемая. С этого дня баронесса больше не выходила из под контроля чекистов, так как оказалась просто незаменимой.

Смолин не ошибся. Обширные связи Динтлер с около оккультной московской публикой, по истине, оказались выше всех ожиданий. Во-первых, некоторое знакомые остались у нее еще с дореволюционных времен. А, во-вторых, за время работы в кинотеатрах у нее появились, что называется, постоянные клиенты. Часть из них, по ее словам, ничего из себя не представляла — то были служащие, чей интерес к оккультизму носил настолько мещанский характер, что самой баронессе было неприятно говорить о них. Но были и другие...

Благодаря Динтлер Смолин вошел в оккультным мир Москвы двадцатых годов, она стала его поводырем, его наставником. Смолина с первых минут удивила покорность баронессы. Он ожидал, что она хотя бы ради проформы попытается выставить его, откажется даже разговаривать. Но вышло все наоборот — пожилая женщина впустила его в свое жалкое убежище, проводила в комнату, которая числилась за ней в тесной коммунальной квартире, предложила чай. Смолин вглядывался в баронессу, и с каждой минутой ему становилось все больше и больше не по себе. Эта невысокая женщина с остатками былой горделивой осанки и красоты лица, смотрела на него прямо, не пряча глаза. Да, он привык к другому. Он привык, что от одного названия ведомства, в котором он работал, люди испытывали священный трепет, неминуемо переходящий в страх. Но здесь он не наблюдал ничего подобного. Здесь все, скорее, было наоборот. Страх начинал испытывать он сам. После получасовой беседы с баронессой Смолин убедился, что перед ним сидит, по меньшей мере, незаурядный человек. Она словно читала его мысли, будто видела его насквозь. Он не успевал задать вопрос, а она уже отвечала на него, каждый раз опережая его на шаг, а то и на два. Смолин был потрясен.

Свое непротивление сотрудничеству с ЧК баронесса пояснять не стала, как Смолин не пытался выяснить ее мотивацию. Она просто сказала, что поможет своими знаниями, если это потребуется. А именно это от нее и требовалось...

* * *

Баронесса встретила его как всегда доброжелательно, хотя о своем визите он не предупреждал. Смолин объяснил себе это тем, что просто старушка всегда рада посетителям, скрашивающим ее одиночество. Впрочем, своим объяснением он, как обычно, остался неудовлетворен.

— Что привело вас, Юрий Андреевич, ко мне на это раз? — наливая чай, начала разговор Динтлер.

— Давайте сначала напьемся чаю, Инесса Карловна, — с улыбкой ответил Смолин. — Дела подождут. Лучше расскажите как ваше здоровье?

— Пока не жалуюсь, хотя сами видите, как приходится питаться, да условия вокруг... — она обвела комнату взглядом и грустно улыбнулась.

— Ну-ну-ну, будет вам, — подбодрил ее Смолин. — Вы все же живете в отдельной комнате, а я вот с соседом ючусь, да и метраж у меня поменьше.

— Ну, это временно, Юрий Андреевич...

Смолин промолчал, так как в очередной раз до конца не понял, что ему хотела сказать баронесса — то ли просто обнадеживала, то ли предсказывала. Спрашивать он не стал — это было правилом: не влезать в мистику самому. Ни при каких обстоятельствах.

Тем временем чай был допит, и Смолин, спросив разрешения закурить (хотя заранее знал, что можно), перешел к делу:

— Инесса Карловна, я приехал поговорить с вами о "Трехкружии".

На лице Динтлер появилось удивленное выражение.

— Я думала, эта тема уже исчерпана, Юрий Андреевич.

— Я тоже так думал, но, как выяснилось, некоторые нюансы остались. Сегодня ночью к нам поступил звонок. Звонила женщина, сказала, что мы рано сделали выводы. Я хотел спросить у вас, Инесса Карловна, знаем ли мы все или вы знаете чуть больше?

Он улыбнулся, и получил улыбку баронессы в ответ.

— Я рассказала вам все, что знала.

— Но, может, что-то подзабыли?

— Вы же знаете меня, Юрий Андреевич. Разве я вас подводила за годы нашей дружбы?

Слово "дружба" резанула Смолину слух. Он как-то никогда не задумывался над истинным характером своих отношений с этой пожилой дамой. Дружба? А почему бы, собственно, и нет...

— Извините ради бога, Инесса Карловна, я не хотел вас обидеть, — поторопился исправить свою ошибку Смолин. — Но обстоятельства вынуждают меня перепроверять даже друзей.

— Ну что вы, что вы, — баронесса примирительно улыбнулась, — я не обиделась. Уж если обижаться, то точно не на вас. Вы — один из немногих порядочных людей, с которыми мне приходилось сталкиваться в эти ужасные времена.

Смолин сделал вид, что обратил внимания на выпад Динтлер в адрес властей, и, встав, начал прощаться:

— Ну, значит, мне лишь остается поблагодарить вас за чай и удалиться.

— Всегда вам рада, Юрий Андреевич. Увы, ничем пока не могу вам помочь.

Они простились в грязной прихожей, которую если и убирала, то только сама баронесса, ибо жильцов-представителей рабочего класса эта грязь нисколько не волновала.

Смолин вышел из подъезда дома, в котором обитала Динтлер с каким-то смутным чувством того, что что-то ускользнуло от него из состоявшего только что разговора. Он с минуту постоял, вглядываясь в вечереющее небо, но так и не смог найти ответ.

* * *

После посещения Динтлер события развивались настолько стремительно, что Смолину начинало казаться, что он теряет чувство реальности. Он заехал еще по паре адресов, но безо всякой надежды узнать что-либо. Так оно и вышло — все лишь разводили руками, и майор видел, что осведомителям действительно просто нечего сказать. Уставший, он принял решение возвращаться в отдел, да и рабочий день подходил к концу. Он еще не успел открыть дверь своего кабинета, когда к нему подбежал Локиев.

— Юра, — так Глеб обращался к Смолину крайне редко, а потому кошки в ту же секунду заскреблись на душе чекиста, предвещая неладное, — Потапов мертв.

Смолин наконец отпер кабинет.

— Проходи, рассказывай.

— Да нечего, собственно рассказывать.

— То есть как? — удивился Смолин.

— А вот так. Сейчас позвонила его соседка и сообщила, что случилась трагедия — мол, ваш сотрудник, скончался. Понимаешь, просто умер. Пришел утром со смены, лег спать и все...

— Что все? — уточнил Юрий Андреевич.

— Не проснулся. Сейчас тело на вскрытие везут — будут выяснять.

— Может, отравил себя? Или случайно — чтобы успокоиться напился чего?

— Не знаю, Юр.

Смолин потер вески — голова начинала нещадно ныть. Он подошел к сейфу, достал бутылку коньяка и сделал большой глоток прямо из горла. Мысли скакали как сумасшедшие, пульсируя кровью в висках. Неужели проклятие сработало? Ну уж нет — бред! Он попытался отмести эту мысль, но она настойчиво возвращалась снова и снова. Он посмотрел на Локиева, но тот явно был растерян не меньше его самого. Собравшись с мыслями, Смолин уселся за стол и обратился к Глебу:

— Ладно, давай не будем строить предположений. Утро вечера мудренее — завтра будут результаты вскрытия, тогда и поговорим.

Как и подозревал Смолин, утро ровным счетом ничего не прояснило. Вскрытие показало, что сотрудник ОГПУ Потапов умер своей смертью и никак иначе. Смолин повертел в руках заключение патологоанатомов, перечитал его несколько раз, и отложил в сторону. Он уже собирался выйти из кабинета, что пойти прогуляться и подышать свежим воздухом, как в дверь постучали.

— Войдите, — разрешил Смолин.

Он был готов увидеть кого угодно на пороге своего кабинета, но только не Инессу Карловну Динтлер.

— Можно? — вежливо поинтересовалась баронесса.

— Да, да, конечно, проходите... — Смолин попытался скрыть свое удивление, но голос его явно выдавал. — Вот уж, признаюсь, не ожидал увидеть вас здесь.

Динтлер тем временем присела на краешек дивана, положив рядом с собой свою видавшую виды дамскую сумочку, которая по всем признакам была в ее распоряжении еще в дореволюционные годы.

— У меня есть для вас информация, Юрий Андреевич. Правда, боюсь, вы не воспримите ее всерьез, но я, все же, посчитала своим долгом прийти к вам.

Динтлер выжидающе посмотрела на Смолина.

— Это касается моего вчерашнего визита?

— Именно, — утвердительно кивнула баронесса.

— Я вас внимательно слушаю.

— Юрий Андреевич, пообещайте, что выслушаете до конца. Верить или нет — дело ваше. Но выслушайте.

— Обещаю, — твердо ответил капитан.

Баронесса взяла сумку и вытащила оттуда набор карт. Смолин внимательно наблюдал за ее движениями, и до его сознания начинало доходить, к чему клонила Динтлер. Он оказался прав, но отступать было некуда — он пообещал выслушать все до конца. Тем временем пророчица начала:

— После того, как вы вчера ушли, я сделала, то, Юрий Андреевич, что вы не одобряете. Я разложила карты.

С этими словами она перемешала колоду и вытащила одну из карт, которую положила рядом с собой изображением вниз. Затем она повторила тоже самое еще несколько раз, пока на диване не оказалось пять картонных прямоугольников.

— Что вы делаете? — поинтересовался Смолин.

— Понимаете, Юрий Андреевич, вчерашний расклад ввел меня в некоторое смятение.

— В каком смысле? — Смолин чуть заметно улыбнулся, так как в последнее, во что он был готов поверить, — это в гадание на картах, будь это даже древние карты таро.

— Карты сказали, что кто-то, кто замешен в деле, по которому вы ко мне приходили, не доживет до вечера. До вчерашнего вечера.

Смолин резко поднялся со своего места и, закурив, начал ходить по комнате.

— Почему вы не пришли вчера вечером? — неожиданно для себя спросил он.

— Я не была до конца уверена. К тому же я точно знала, что смерть придет не к вам. Да и просто я не была до конца уверена... К тому же, я прекрасно знаю, как вы относитесь к подобным вещам...

Смолин остановился напротив баронессы и с удивлением посмотрел на нее.

— То есть вы решили просто дождаться, пока кто-то умрет?

— Дело в том, Юрий Андреевич, что это было неизбежно. Пришла бы я к вам или нет — это ровным счетом ничего не изменило бы. Результат был бы тот же. Вопрос был в другом — правильно ли я поняла карты.

— Один из наших сотрудников скончался вчера. Причины смерти установить не представляется возможным. Он просто умер. Это был тот самый человек, который принял звонок, о котором я вам вчера рассказывал.

— Значит все правда... — баронесса закрыла глаза и медленно облокотилась на спинку дивана. На минуту в комнате воцарилась тишина, лишь часы на столе исправно отсчитывали секунды. Затем Динтлер медленно открыла глаза и обратилась к Смолину:

— Вытяните карту, Юрий Андреевич.

Смолин ничего не ответил. Вместо этого он подошел к дивану и поднял одну из карт.

— Что вы видите? — голос его звучал глухо.

Баронесса посмотрела на карту, которую Смолин держал в вытянутой руке. Майор всматривался в ее лицо, но ровным счетом ничего не мог на нем прочесть. Так продолжалось какое-то время, после чего гостья безучастно собрала оставшиеся четыре карты и убрала всю колоду в сумку. Молча встав, она направилась к выходу. Смолин растерянно наблюдал, как баронесса собирается просто уйти и уже хотел остановить ее, как она резко развернулась в его сторону и замерла на месте. Ее голубые глаза, ставшие от возраста какими-то прозрачно-водянистыми, внимательно смотрели на него, от чего Смолину окончательно стало не по себе.

— Этот звонок, Юрий Андреевич, как вы уже, вероятно, и сами поняли, не был недоразумением или чьей-то злой шуткой. Братство живо. Живо и сильно как и прежде. Вчерашняя трагедия говорит об этом лучше всяких слов. Ваша карта, та, что вам выпала, — страшная карта. Она предсказывает долгую битву, которая еще не началась, но начало ее не за горами. Это карта неопределенности, а потому чем и когда все закончится я сказать не могу. Я не знаю этого, да никто из живущих на земле не знает...

Дверь внезапно раскрылась и в комнату вошел Локиев. Динтлер еще раз посмотрела на Смолина и кратко простившись удалилась. Глеб резким движением закрыл за ней дверь.

— На, смотри, — он протянул Смолину фотографию.

— Что это?

— Фотография из комнаты Потапова.

Смолин взял фотографию и увидел там именно то, что меньше всего хотел увидеть: на дверном косяке была нацарапана семиконечная звезда, окруженная тремя кругами...

* * *

Поставив точку, Олег встал из-за стола, почувствовав, что все тело у него затекло. Он немного размялся, помахав руками и сделав пару наклонов вперед-назад, а затем решил, что неплохо было бы выйти на улицу и подышать немного свежим воздухом. Жил Олег в центре города, в одном из старых московских переулков, в квартире деда. С тех пор как деде перебрался на дачу, квартира осталась в полном его распоряжении, чему Олег, не смотря на всю свою привязанность к Сергею Тимофеевичу, был крайне рад. Две огромные комнаты, над которыми возвышались четырех метровые потолки были заставлены старой мебелью, среди которой точечно были разбросаны признаки века информационных технологий, вроде компьютера и телевизионной панели. Олегу весьма нравился этот эклектичный стиль и менять он ничего не собирался, несмотря на то, что переезжая на постоянное место жительства на дачу, дед дал добро на выброс всего того, что Олег сочтет ненужным ему. Единственное место в квартире, которое подверглось изменениям была кухня, на которой Олег проводил довольно большую часть времени. Старые полки и шкафы были отправлены на ближайшую помойку, а вместо них Олег купил в одном небезызвестном скандинавском мебельном магазине современные элементы кухонного интерьера. Так же был заменен стол и старый советский холодильник марки ЗИЛ, который беспрестанно капризно требовал разморозки, а к тому же тарахтел также, как его автомобильный собрат.

Олег бегом спустился со своего третьего этажа и уже чрез минуту был на улице. Погода стояла отличная, несмотря на то, что жара держалась уже вторую неделю. Но после девяти месяцев дождей, снега, промозглости и холода это, по мнению молодого писателя, было даже хорошо, о чем он постоянно спорил со своей соседкой по лестничной площадке Клавдией Степановной. Клавдия Степановна была ровесницей деда и весьма милой старушкой, с которой Олег иногда любил постоять возле дверей их квартир, случайно столкнувшись в подъезде. Но вот жару она переносила плохо, как, впрочем, почти все пожилые люди.

Никаких особенных планов у Олега не было, а потому выйдя из подъезда, он решил просто побродить по переулкам с бутылочкой холодного пива и поглазеть на окружающий мир. К тому же сейчас это было крайне полезно — любая интересная деталь могла быть использована при написании книги.

Походив примерно с пол часа и не обнаружив ничего достойного его пера, Олег уже собирался поворачивать ближе к дому, но тут его взгляд упал на небольшую вывеску. Олег зачем-то прочел ее несколько раз, будто пытаясь убедить себя самого, что прочитал он все верно. Вывеска гласила: "Эзотерический магазин "Найди Себя". Под самой надписью была нарисована небольшая изогнутая стрелочка, раскрашенная под радугу, указывающая, что страждущим самообретения следует пройти сквозь арку, находящуюся прямо под вывеской, а затем повернуть налево. Недолго думая Олег прошел по указанному маршруту и оказался около двери того же цвета, что и стрелка на вывеске. Часы работы гласили, что пришел он во вполне урочный час, а потому Олег смело толкнул дверь и зашел внутрь.

Не успел он переступить порог магазина, как над головой его что-то переливно зазвенело. Оказалось, что над дверью висел какой-то колокольчик, стилизованный под древнекитайское творчество, который каждый ходящий так или иначе задевал головой, оповещая сотрудников магазина о новом посетителе, а самого входящего о том, что реальность осталась где-то снаружи.

Оказавшись в помещении магазина, Олег с удивлением заметил, что попал он ни в какую-то лавочку, а во вполне серьезную торговую точку. Помимо довольно большого зала, в которой он теперь стоял, одна лестница вела вниз, а другая вверх, что указывало на масштабы обители эзотерических знаний. С первого же взгляда Олегу стало понятно, что в магазине представлены вещи чуть ли не изо всех уголков мира, так или иначе имеющих мистический окрас. Посмотрев на причудливые статуэтки неизвестных ему богов и покрутив в руках какие-то вазочки и горшочки, Олег осведомился у консультанта, есть ли в магазине книжный отдел. Ему был указан путь наверх по лестнице, куда он и направился. Попав в книжный отдел, Олег в очередной раз отметил про себя, что магазин этот попался ему очень кстати — после разговора с дедом и появления замысла книги ему просто необходима была информация про загадочное общество "Черное Солнце Востока", историю которого он хотел вплести в повествование. Пошарив по полкам и ничего не найдя, Олег решил прибегнуть к помощи сотрудник а отдела, которым оказался молодой паренек, задумчиво изучавший довольно толстую книгу, взятою, видимо, с одной из полок.

— Будьте любезны, — обратился Олег к книгочею — консультанту.

Парень от неожиданности вздрогнул, выронив книгу из рук. Пока он ее поднимал, Олег рассыпался в извинениях, убеждая парня, что совсем не хотел его напугать.

— Да ничего, — весело ответил тот. — Увлекся просто. Отличная книга и, кстати, рекомендую.

— А о чем? — поинтересовался Олег.

Лицо парня стало серьезным, отчего он стал похож на ученого мужа, постигшего тайну мироздания.

— О метарелигии протоиндейских племен и субкультарах тихоокеанского региона в железном веке, — важно заявил он.

— Да нет, спасибо, — смущенно ответил Олег, которому вдруг стало стыдно, что его, в отличие от этого парня, совсем не интересуют столь высокие духовные материи.

— Как знаете, — снисходительно произнес консультант. — Ну а что тогда интересует?

— Что-нибудь про тайные общества... Про "Черное Солнце Востока" у вас есть?

После того, как Олег озвучил свою просьбу, ему показалось, что, либо с ним что-то ни так, либо он сморозил какую-то несусветную глупость — именно это можно было почесть в глазах его увлеченного протоиндейцами собеседника. Выдержав театральную паузу и зачем-то оглядев Олега с головы до ног, парень произнес тоном уставшей от жизни учительницы, всю жизнь проработавшей с умственно отсталыми детьми:

— Беллетристика на третьей полке справа.

После этого он повернулся к Олегу спиной, давая понять, что на разговоры с подобного рода публикой у него просто нет времени.

Покраснев и почувствовав себя пятнадцатилетней девочкой, интересующееся любовными гаданиями, Олег поплелся к указанной полке. Оказавшись рядом с ней и обведя ее взглядом, Олегу стало еще стыднее, а кровь вновь прилила к щекам — полка была заставлена дешевыми книжонками бульварного содержания. Пошарив и вытащив наугад несколько книг, Олег в разочаровании поставил их на место, так как даже если бы хоть в одной из них и было какое-либо упоминание о нужном ему тайном обществе, то, скорее всего, фигурировало бы оно в каком-нибудь весьма пикантном контексте, между описаниями оргий при дворе очередного августейшего самодура.

Олег про себя пожурил деда, который во время дачного разговора так и не смог вспомнить название книги, в которой рассказывалось про "Черное Солнце Востока", а саму книгу он, как выяснилось, брал в библиотеке районного центра, на территории которого располагался дедов участок, но которая сгорела аккурат в прошлом году. Решив, что дальнейшие поиски бессмысленны, Олег еще раз прогулялся по магазину (под неодобрительный взгляд ученого консультанта), купил ради приличия какой-то брелок, который тут же нацепил на связку с ключами, после чего вышел на улицу и отправился домой.

* * *

Теперь, когда Председатель расхаживал с важным видом из стороны в сторону и сверлил его своими маленькими глазками, Смолин ловил себя на мысли, что такой же пронизывающий взгляд был и у баронессы Динтлер, которая скончалась всего несколько месяцев назад. Он старался не смотреть наркому в глаза, отводя взгляд. Нарком же, тем временем, продолжал:

— Товарищ Смолин, вам предстоит поездка в Ленинград. Перед вами будет стоять на первый взгляд довольно простая задача — уговорить одного человека перебраться в Москву. Это женщина. Пожилая женщина. У вас, как я понимаю, есть не плохой опыт общаться с женщинами в годах?...

Смолин вздрогнул, и ему показалось, что Председатель это заметил.

— Да, да, товарищ Смолин, я имею вашу дружбу с гражданкой Динтлер. По нашим данным вы прекрасно ладили. Признаюсь, одно время это даже настораживало некоторых наших товарищей, но теперь, конечно, никаких сомнений в вашей преданности не осталось. А вы ловко обрабатывали эту старуху, баронессу...

Смолин напряженно слушал, стараясь не выдавать волнения. Теперь ему казалось, что председатель ОГПУ действительно читал его мысли. Он всего лишь вспомнил о старой баронессе, и вот ее имя уже звучало в кабинете Менжинского.

— Так вот, — откашлявшись и глотнув немного воды Менжинский возобновил разговор, — та женщина, которую вам предстоит привести в Москву...она как раз из серии вашей баронессы.

Он немного помедлил, как будто подбирая слова.

— Но есть некоторые нюансы. Динтлер была шарлатанкой, пудрившей мозги доверчивым советским людям. Женщина, с которой вам предстоит работать в ближайшее время, скажем так, более серьезный персонаж. Говорят, она и правда колдунья или что-то в этом роде. Все данные, которые у нас на нее есть, будут, естественно в вашем полном распоряжении. Прямо скажу, поживиться тут особо нечем.

Он протянул Смолину листок, на котором текст занимал едва половину пространства.

— Это все, что у нас есть.

— Не густо, — вырвалось у Смолина. — То есть, я хотел сказать, товарищ Менжинский, информации действительно очень мало.

Менжинский усмехнулся.

— Ну вот, товарищ Смолин, у вас есть уникальная возможность расширить наши познания в этой области.

— Так точно, товарищ Менжинский. — Смолин поднялся и отдал честь.

— Вы свободны. — Кинул ему в спину нарком, — Да, машина будет завтра у вашего дома ровно в восемь. И можете взять с собой еще одного человека, например, этого вашего Локиева. У вас, вроде, некий тендем, насколько мне известно.

Смолин развернулся, и со словами "так точно", козырнул и вышел в приемную.

* * *

До Ленинграда ехали молча. За окном мелькал однообразный пейзаж, проводники шныряли по вагону, гремя стаканами в подстаканниках, где-то то и дело плакал маленький ребенок, а вокруг постоянно суетились люди со своими чемоданами и авоськами. Говорить о деле в такой обстановке было невозможно, а потому Смолин и Локиев погрузились каждый в свои мысли лишь изредка обмениваясь взглядами, хотя обоим было понятно, что в голове у каждого из них крутились одни и те же мысли. Оба были сосредоточены на предстоящей операции. Смолин мысленно возвращался к разговору, который состоялся у него с Глебом в ночь накануне отъезда. Глеб считал, что все пройдет проще, чем может показаться на первый взгляд.

— Юрий Андреевич, я уверен, что мы уговорим ее уехать в Москву в течение пятнадцати минут. Тем более с теми возможностями, которые ей открываются.

Глеб намекал на данные, которые были доставлены в отдел спецсвязью буквально через полчаса после разговора Смолина с Менжинским. Курьер привез пакет, который надлежало открыть только майору Смолину и сотруднику, выбранному им для помощи в проведении операции. Дежурный по отделу доложил о спецпочте сразу же по прибытии Смолина и Юрий Андреевич незамедлительно вызвал к себе Локиева.

— Глеб, завтра едем в Ленинград, — как-то буднично сообщил он.

— По какому делу? — заинтересовался Локиев.

Смолин подошел к двери, закрыл ее на ключ и вернулся за стол.

— Чаю хочешь?

— Можно, — согласился Глеб. — С утра ничего во рту не было.

Смолин поднял трубку и попросил принести два стакана чая. После этого он переместился на диван, прихватив с собой пакет, привезенный курьером.

— Что там у тебя? — Глеб с любопытством посмотрел на конверт.

— Сам пока не знаю, — отозвался Смолин. — но, догадываюсь.

Он хитро улыбнулся, но уже через секунду лицо его стало вновь серьезным и сосредоточенным. В конверте он обнаружил несколько листов, а также купюры довольно большого наминала. Даже слишком большого, как ему показалось в тот момент. Он развернул первый лист и начал читать:

Ю.А. Смолину

13 отдел ОГПУ при СНК СССР

Тов. Смолин!

Для выполнения порученного Вам задания сообщаем дополнительную (необходимую) информацию. Гражданке Львовой Н.C. в качестве поощрения за согласие сотрудничать с органами государственной безопасности вы можете обещать (гарантировать) следующее:

— Квартиру достаточной площади в центре Москвы (выбор конкретного района и дома предполагается).

— Денежное содержание (ежемесячное)

— Санитарно-курортное обслуживание в здравницах СССР

— Возможны иные пожелания.

Крайний срок переезда гражданки Львовой Н.C. в Москву — через три недели после начала операции (даты отъезда)

Смолин свернул листок и убрал обратно в конверт. Глеб внимательно наблюдал за реакцией своего начальника, и Смолин про себя отметил, что чувствует себя не совсем уютно под взглядом Локиева. Впрочем, он отлично знал Глеба, и этот дискомфорт объяснялся лишь его внутренним состоянием: он действительно был слишком напряжен. На втором листе, извлеченном из конверта, Смолин обнаружил домашний адрес Львовой, а также координаты ее возможных знакомых. Хотя возле каждого адреса стояла пометка "подлежит проверке", что означало, что по указанным адресам о гражданке Львовой, возможно, даже никогда и не слышали.

В дверь постучали.

— Открой, — попросил Смолин Глеба. — Чай принесли.

Глеб послушно встал и впустил в кабинет рядового, принесшего на подносе два стакана с чаем. Поставив поднос на стол, рядовой замер по стойке смирно, ожидая дальнейших приказаний. Смолин не сразу обратил на это внимание, но, спохватившись, не поднимая глаз, бросил:

— Свободны.

Рядовой вышел, и Глеб тут же запер за ним дверь.

— Может, наконец, расскажешь в чем дело? — он исподлобья посмотрел на Смолина.

— Садись Глеб, — спокойно ответил тот.

— И все же? -Локиев все больше распалялся.

— Я сегодня был у наркома. — Смолин поднял глаза на Глеба. — Завтра мы выезжаем в Ленинград.

— По Ленинград я уже слышал, — раздраженно ответил Локиев.

— Этот конверт, — Смолин ткнул пальцем в набитый конверт, лежавший у него на коленях, — пришел только что. В нем инструкции. Я тебе дам прочитать, но сначала дай свое согласие на посещение северной Пальмиры.

— Я что-то тебя не очень понимаю.

— Чего ты не понимаешь, Глеб? Я же сказал, я был у наркома. Может, еще раз повторить?

— Не надо мне ничего повторять, Юра, — раздражение сквозило в тоне Локиева. — Просто я думал, что ты мне доверяешь.

— Доверяю, Глеб. И все же я жду ответа. Ты едешь?

* * *

Брошюрка про "Трехкружие" валялась на кухонном столе. Олег, наливший себе чашку горячего чая, взял ее в руки и еще раз перелистал. Всю возможную информацию, которую можно было почерпнуть из этой книжонки, он уже в себя впитал и даже творчески переработал, продумав несколько сюжетных поворотов и прописав мысленно образы еще парочки героев второго плана. Уже собираясь положить ее обратно на стол, Олег заметил, что на последней странице, там, где обычно указываются выходные данные издания, напечатаны какие-то цифры. Заметить их можно было лишь под определенным углом и то только тогда, когда свет падал чуть наискосок. Цифры были практически неотделимы по цвету от фона, на котором они были напечатаны, а потому заметить их можно было лишь случайно.

Олег встал из-за стола, подошел поближе к окну и начал крутить раскрытую брошюру, подставляя ее под солнечные лучи в самых разных ракурсах. Цифры прочитывались с трудом, но главное — прочитывались. Олег быстро сбегал в комнату, прихватил со стола карандаш с бумагой, после чего вернулся на кухню. Потратив на этот маневр какое-то время, про себя он подумал, что, несмотря на нынешнее неудобство, он очень правильно сделал, что в прошлом году застеклил балкон.

Если с первыми цифрами никаких проблем не возникло, то вот последние четыре расшифровке поддавались с трудом, потому вся операция по определению странного номера заняла у Олега порядка двадцати минут. Наконец, перед ним на клочке бумаги появился полноценный номер мобильного телефона. Азарта первооткрывателя настолько завладел Олегом, что он тут же решил набрать указанные на брошюре цифры и попытаться выяснить, чтобы все это могло означать. Ничего подозрительного или странного Олег, вообще-то, во всей этой ситуации не видел, и был почти полностью уверен, что это номер какой-нибудь надомной типографии, в которой очередной умелец промышляет выпуском подобного рода макулатуры. Тут же в его голове пронеслась и мысль о странном стуке, который он слышал совсем недавно.

— Вот и у нас в подъезде кто-то вроде появился, — констатировал вслух писатель. — Стукач чертов. Первопечатник, понимаешь.

Набрав номер, Олег довольно долго слушал монотонные гудки, пока, в конце концов, бархатный мужской голос не поприветствовал его на том конце провода.

— Слушаю вас, — произнес голос. — Добрый день.

— Добрый, — ответил Олег и запнулся.

— Вы что-то хотели? — все так же доброжелательно продолжал незнакомый абонент.

Олег судорожно принялся соображать, что бы ему ответить. К подобному разговору он как-то не был готов и почему-то был полностью уверен, что, позвонив, услышит либо стандартную формулировку на тему того, что абонент временно недоступен, либо... Либо, собственно, что?

— Это типография? — брякнул, что первое пришло в голову, Олег.

— Нет, это не типография, — вежливо ответили ему.

— А что?

— А вы, вообще-то, кто такой? — голос из бархатистого вдруг превратился в металлический.

— Я? — растерялся Олег.

— Да, да — вы.

— Никто. — Ответил беспокойный расшифровщик, не найдя ничего более умного.

— Откуда у вас этот номер? — металла прибавилось еще больше.

— Я его на книжке прочитал. — Чистосердечно признался Олег.

— Что вы несете? На какой еще книжке?

— Про "Трехкружие", — совсем сникнув от неожиданного допроса ответил звонящий.

С той стороны воцарилось молчание. Олега удивило, что тишина стояла абсолютная, прости идеальная. Пробежав глазами по первым цифрам номера, он мысленно поставил плюс оператору сотовой связи, но потом, спохватившись, стал тревожно вслушиваться в повисшую тишину.

— Вы ошиблись номером, — наконец ответил голос, став опять вдруг удивительно мягким и приветливым.

Связь прервалась. Олег тупо уставился на погасший экран телефона, который покрылся капельками испарины, от слишком плотного соприкосновения с кожей своего хозяина. Внезапно телефон зазвонил, звуча тысячей колоколов в стоявшей тишине. От неожиданности Олег вздрогнул, матюгнувшись, нажал на кнопку, на которой была нарисована зеленая трубка. Уже собираясь сказать "алло" Олег осознал, что от внезапности звонка от совсем забыл посмотреть, чей номер определился, но теперь уже было поздно и оставалось лишь начать беседу с неведомым пока собеседником.

— Алло?...

* * *

Львова жила в старом доме в самом центре Ленинграда. Смолин и Локиев остановились в гостинице, располагавшейся неподалеку, и первым делом решили прогуляться по окрестностям, а заодно и обсудить дальнейший план действий. Поразмыслив, они пришли к выводу, что для начала они расспросят о старухе наиболее подходящих для этого соседей, а потом будут действовать исходя из полученных данных. В домуправлении они за несколько минут выяснили наиболее подходящие кандидатуры для получения установочных данных: в одном подъезде со Львовой жили два члена партии, чья репутация честных коммунистов не ставилась под сомнение не при каких обстоятельствах. Получив их адреса, чекисты тут же направились по одному из них. Говорить им предстояло с неким Петром Смирновым, партийным работником, проживающим (и это было настоящим везением) на одной лестничной клетке со Львовой.

Дверь им открыла женщина средних лет. Судя по тому, что на ней был фартук, а руки испачканы в тесте и муке, было ясно, что ее оторвали от плиты.

— Смирнов Петр Иванович здесь проживает? — миролюбиво поинтересовался Локиев.

— Да, — коротко ответила женщина, давая понять, что ждет следующего вопроса.

Оба достали свои удостоверения.

— Петр Иванович дома? — в разговор вступил Смолин.

— Нет.., — налет самоуверенной домохозяйки как рукой сняло. Женщина нервно отерла испачканные руки о фартук, — но он вот-вот, он уже сейчас...

Она явно пыталась объяснить, что Смирнов должен подойти с минуты на минуту, но испуг и волнение не давали ей этого сделать.

— Мы подождем его у вас.

— Да, да...конечно, — она отступила, давая Глебу и Смолину пройти в квартиру.

— Вы?.. — Глеб решил уточнить, кем приходится женщина Смирнову, хотя и так было ясно, что это его жена.

— Жена, Анна Ивановна, — представилась жена Смирнова, немного отойдя от первого потрясения.

— Анна Ивановна, — Смолин постарался произнести это как можно мягче, испытывая неудобство из-за того, что их визит напугал эту милую тихую женщину, — нам необходимо побеседовать с вашим мужем. Но пока его нет, мы были бы не против поговорить и с вами.

— Да, конечно, — Анна Ивановна суетливо освободилась от фартука, и бросилась к умывальнику, чтобы помыть, наконец, руки.

— Вы так не волнуйтесь, — Глеб улыбнулся. — Мы пришли поговорить о вашей соседке, гражданке Львовой.

— Да?... — и в этом вопросе сквозило такое удивление и облегчение, что обоим чекистам в голову пришла мысль о том, что семье Смирновых как будто было чего опасаться. Но это их сейчас меньше всего волновало, а потому оба промолчали, хотя и обменялись понимающими взглядами.

— Сядьте, пожалуйста, всего лишь несколько вопросов и вы вернетесь к своей готовке, — обратился к ней Смолин. — Что вы можете сказать о гражданке Львовой?

— Мы с ней, видите ли, не общаемся, — уклончиво начала Смирнова.

— Почему? — сухо спросил Локиев.

— Дело в том, ну, в общем, как бы вам сказать — поговаривают, что она ведьма. — Сказав это, Анна Ивановна покрылась пунцовыми пятнами, явно стесняясь того, что ей приходится говорить.

— Вот как? — изобразил удивление Смолин. — И почему же так говорят?

— Не знаю. — Честно призналась Смирнова.

— Что-то вы, гражданка, Смирнова, темните, — укоризненно начал Глеб, но продолжить ему не удалось, так как во входной двери заскрипел ключ и в квартиру вошел Петр Смирнов.

Анна Ивановна тут же вскочила с места и бросилась навстречу мужу, который с удивлением смотрел на двух незнакомых мужчин, сидевших в его кухне.

— Петя, это товарищи из ОГПУ, — затараторила Смирнова. — Они по вопросу нашей соседки, Натальи Сергеевны.

Смирнов на ходу снял пальто, которое тут же кинул в руки жене, и прошел на кухню. Обменявшись рукопожатиями с непрошенными гостями, он сел на свободную табуретку и, наконец, обрел дар речи:

— Слушаю вас, товарищи. — Знаком он дал жене знать, чтобы она покинула помещение, что Анна Ивановна незамедлительно и сделала.

— Петр Иванович, мы хотели бы, чтобы вы рассказали нам все, что вы знаете о вашей соседке, гражданке Львовой Наталье Сергеевне.

Смирнов пожал плечами, показывая, что вопрос этот для него весьма неожидан.

— Даже не знаю...А что вас конкретно интересует?

— Все. — повторился Смолин, добавив, — Ваша жена уверяет нас, что Львова, вреде как, ведьма. Признаюсь, это весьма странное заявление.

— Да вы ее не слушайте, — заволновался Смирнов, — мало ли что баба мелит!

— Ну, тогда мы с интересом послушаем вас, — вклинился Глеб.

— Понимаете, Странная она старуха — эта Львова. Из дома почти не выходит, но к ней постоянно кто-то ходит. Вот и поговаривают, что она дома у себя вроде бы обряды какие-то проводит. Ну, знаете, привороты и прочая чертовщина. Мы-то с женой стараемся с ней не контактировать, да она и сама не поздоровается никогда.

Смолин слушал Смирнова и пытался найти хоть какие-нибудь зацепки для установления контакта со Львовой. Лобовая атака могла все испортить — нарком ясно дал понять, что старуху надо привести по доброй воле, а не под дулами пистолетов.

— А как же, Петр Иванович, к ней все эти люди приходят? Просто так вот заявляются? — поинтересовался Смолин.

— Чего не знаю, того не знаю, — Смирнов закурил папиросу.

— Ладно, товарищ Смирнов, спасибо, — Глеб со Смолины поднялись со своих мест. — Если что-то вспомните, то сообщите в ОГПУ, мы проинформируем о вас. И, само собой, этот разговор не должен выйти за пределы вашей уютной кухни.

— Конечно, конечно, — тут же заверил Смирнов.

Выйдя на улицу, оба какое-то время шли молча, пока, наконец, Глеб не заговорил первым:

— Думаю, наш единственный шанс — прийти к ней, так сказать, на прием.

— У нас есть еще несколько адресов. Давай для начала проверим их.

Глеб согласился, выразив сомнение, что это что-то даст.

— Попытка — не пытка. Нет, так нет. А вдруг? — Смолин подмигнул Локиеву, пытаясь его немного подбодрить.

По двум адресам они оказались у закрытых дверей — хозяев не было дома. Оставался последний контакт, который они решили проверить в последнюю очередь, как наименее перспективный. В домуправлении его им дали в последнюю очередь, сказав, что там они вообще вряд ли кого найдут, так как это был новый адрес прежнего жильца квартиры, в которой ныне проживала Львова.

— Да он, вообще, вам вряд ли нужен, — усомнилась дама, просматривавшая домовую книгу.

— Вы запишите все же, — настоял Смолин.

Некий гражданин Новиков проживал на самой окраине Ленинграда, но, не смотря на усталость, было принято решение все же навестить его.

Добирались долго. Оказавшись перед домом, который оказался барачной постройкой, решили перекурить, а затем вошли в убогий подъезд. Комната Новикова находилась в самом конце длинного коридора, по которому носились неумытые дети и то и дело шмыгали забитого вида женщины с кастрюльками, чайниками и тазами. Почти достигнув нужной двери, они услышали громкий туберкулезный кашель за спиной, за которым последовал мат. Обернувшись, чекисты увидели перед собой мужика в грязной тельняшке, который набычено уставился на них.

— Кто такие?— развязно поинтересовался мужик.

— Вы что-то хотели, товарищ? — спросил в ответ Глеб.

— Я спрашиваю: кто такие? — заорал туберкулезник, двинувшись на них.

Смолин уже подготовился отразить удар, который мужик явно намеревался нанести, но тут дверь Новикова отворилась, и из нее вышел прилично одетый человек лет сорока. Мужик остановился, замерев с поднятой рукой.

— Вы ко мне, товарищи? — вежливо обратился он.

— Если вы гражданин Новиков, то да, — Глеб настороженно водил взглядом с мужика на возможного Новикова.

— Да, это я, — улыбнулся Новиков.

Мужик тем временем опустил руку, смачно отхаркнул и сплюнул на пол.

— Ай, как не хорошо, товарищ Иванов, ну зачем же на пол?

Вместо ответа мужик исподлобья посмотрел на Новикова и пошел куда-то вдаль по коридору. Глеб со Смолиным удивленно переглянулись: Новиков явно не производил впечатление атлета, способного справиться с подобного рода публикой.

— Проходите, — пригласил их тем временем Новиков к себе. — Я вижу, вы удивлены поведением товарища Иванова? У нас с ним особые отношения — что-то вроде договоренности.

Он улыбнулся, а Глеб со Смолиным сделали вид, что удовлетворились полученным ответом.

Комната Новикова произвела на них впечатление сразу же, как только они оказались внутри. Она явно не вязалась с тем убогим мраком барака, который был снаружи. Контраст был просто потрясающим. Все светилось чистотой, а помещение было наполнено светом, хотя на улице уже вечерело, а свет в комнате включен не был. Старинная мебель стояла вдоль стен, на которых висело несколько картин, на первый взгляд весьма старых. Полки шкафов были заставлены книгами, большая часть из которых так же производили впечатление, если уж не старинных, то весьма старых.

— Хотите чаю, Юрий Андреевич? — с улыбкой поинтересовался Новиков.

— Нет, спасибо, — ответил Смолин, и в ту же секунду сердце его подпрыгнуло в груди: Новиков назвал его по имени, но разве он представлялся?...

— Глеб Аркадьевич, присаживайтесь, — Новиков ловким движением подставил Локиеву стул.

Теперь уже Локиев застыл посреди комнаты, уставившись на Новикова.

Первым отреагировал Смолин:

— Мы знакомы?

— Наталья Сергеевна сообщила мне, что вы должны прийти, — спокойно произнес Новиков.

— Наталья Сергеевна? — недоуменно переспросил Глеб.

— Да, — утвердительно кивнул Новиков. — Львова Наталья Сергеевна.

До Смолина начинало доходить: Смирновы сообщили Львовой об их визите. Но тут же он осекся — а откуда Львова могла знать, что они намереваются посетить Новикова? Или их что-то связывает.

Смолин уже собирался выразить Глебу свое мнение по поводу четы Смирновых, но Новиков его опередил:

— Нет, Юрий Андреевич, Смирновы здесь совсем не причем. Они милые простые люди и вы их весьма напугали своим визитом.

— Да что, черт возьми тут происходит? — вырвалось у Смолина, о чем он сразу же пожалел — надо было сохранять хладнокровие.

— Наталья Сергеевна следит за вами с того момента, как вы сошли с московского поезда. Она хотела бы встретиться вами.

Смолин сел на край дивана, давая Глебу знак сделать тоже самое.

— Илья Ильич, — обратился он в первый раз по имени к Новикову. — Потрудитесь объяснить свои слова. Как вы понимаете, они звучат странно.

— Странно? — Новиков снова улыбнулся. — Вы же прекрасно знали, за кем едите в Ленинград.

— Да, но... — начал Смолин.

— Но вы никак не можете поверить, что то, с чем вы боритесь уже несколько лет, на самом деле существует. — Закончил за него Новиков.

В комнате воцарилась тишина. Новиков все так же продолжал улыбаться, глядя то на Смолина, то на Локиева.

— Я не знаю, откуда у вас информация, товарищ Новиков, но, думаю, вам придется проехать с нами. — Смолин поднялся с дивана и встал напротив Новикова.

— Юрий Андреевич, — улыбка продолжала играть на губах Новикова, — если вы хотите, я проеду с вами в ОГПУ, но, право, я не вижу в этом смысла. Вам нужна помощь? Так зачем вы от нее отказываетесь?

— Вы правы, помощь нам нужна, — Смолин продолжал стоять на одном месте, — но нам также нужны объяснения, откуда у вас информация подобного рода.

Вместо ответа Новиков подошел к письменному столу, открыл один из ящиков и извлек из него небольшую книгу, которую тут же дал Смолину.

— Что это? — Смолин взял книгу.

— Это ответ. Вернее, часть ответа. Юрий Андреевич, я знаю, вам необходимо выполнить поручение вашего руководства. В отличие от вас, я даже знаю, зачем это нужно вашему руководству. И Наталья Сергеевна это тоже очень хорошо знает. И что самое главное для вас, как я уже сказал, Наталья Сергеевна готова принять ваше предложение. Но на определенных условиях...

— И что же это за условия? — Смолин все еще держал книгу, так и не открыв ее.

— Они у вас в руках, Юрий Андреевич. — Новиков кивнул на книгу. — Откройте ее.

Смолин открыл книгу, но оказалось, что держал он ее вверх ногами — обложка была черной, без каких-либо надписей, а потому определить, где начало, а где конец, просто не представлялось возможности. На первой же странице он увидел надпись, гласящую, что в руках у него находится устав организации, именующей себя Орден "Черное Солнце Востока". Пролистнув несколько страниц, он удостоверился, что содержание книги полностью соответствует ее названию.

— Что вы этим хотите сказать, Илья Ильич? — с любопытством взглянул он на Новикова.

— Именно то, Юрий Андреевич, о чем вы сейчас подумали: Львова поедет в Москву в обмен на гарантии того, что дело в отношении нашей организации будет прекращено.

Тут Смолина осенило. Он вспомнил, что примерно год назад ленинградские чекисты сообщили, что вышли на след некой оккультной группы, называвшей себя как раз "Черное Солнце Востока". Но тогда опросы свидетелей, проходивших по делу так ничего толком и не дали. Люди, вроде собирались давать показания, но потом отказывались от своих слов, так ничего и не проясняя. История еще тогда показалась Смолину странной, но дел хватало и в Москве, а из Ленинграда вестей больше не было. Кого-то вроде бы арестовали, но, как припоминал Смолин, это были не члены Ордена, а те самые незадачливые свидетели, которые, как полагали чекисты, просто вводили их в заблуждение.

— Вы понимаете, товарищ Новиков, что в данный момент занимаетесь шантажом органов государственной безопасности. — Смолин отложил книгу в сторону.

— Я понимаю то, что это ваша единственная возможность спасти себя. Вы же сами знаете, что значит не выполнить приказание Сталина.

Смолин заходил по комнате. Он напряженно думал, пытаясь прийти к правильному решению. Возможно, этот Новиков самый обычный аферист, который пытается вести свою игру. Но он действительно знает то, что знать просто не может не при каких условиях. Но как?.. Поразмыслив несколько минут, Смолин пришел к выводу, что скоропалительные решения в данной ситуации неприемлемы. А потому сказал:

— Вот что, Илья Ильич. Прежде чем ответить вам "да" или "нет", мы должны обдумать все, сказанное вами. Завтра утром мы будем у вас. А книгу эту мы забираем с собой.

Локиев тут же взял книгу и положил ее в свой портфель.

— Как вам угодно, Юрий Андреевич. — улыбка не сходила с лица Новикова. — Спешить нам некуда. Но мне кажется, что вы обдумаете все куда быстрее.

Смолин метнул взгляд на Новикова, но решил, что сейчас лучше промолчать. Чекисты попрощались с хозяином удивительной комнаты и вышли в грязный коридор.

* * *

Спустившись в метро, Олег беспокойно посмотрел на электронные часы, висевшие над черной пастью туннеля, хотя лишь за минуту до этого сверялся какой сейчас час у случайного прохожего. Свои часы он забыл дома, так как собираться пришлось быстро, и времени было в обрез.

Когда Олег поприветствовал звонящего, он тут же узнал голос, который еще буквально несколько секунд назад так легко менял свое звучание с бархатного на металлический и обратно.

— Я так понял, что брошюра вас заинтересовала, Олег Игоревич? — поинтересовался голос.

— С чего вы взяли? — ошарашено ответил Олег.

— Ну, раз дело дошло до звонка... Да и номер, как вы поняли, написан не для того, чтобы по нему звонили все подряд. А вы его разглядели...

— Так может меня номер и заинтересовал? — попытался съязвить Олег, понимая при этом, что говорит он чистую правду.

— Теперь это уже неважно, — как-то нехорошо ответил голос.

— Это почему же?

— Олег Игоревич, давайте перенесем нашу беседу в другую плоскость и пообщаемся в другой обстановке — вы не против?

— От чего же! — захорохорился Олег. — Я согласен.

— Ну и хорошо. Тогда через полчаса на Чистых прудах, на третьей скамейке с правой стороны по ходу от метро. Договорились?

Договорились.

Часы показывали половину восьмого вечера, а, значит, у него в запасе было еще минут пятнадцать. В вагон поезда Олег заскочил, когда записанный женский голос уже объявил, что двери вот-вот закроются, а следующей станцией будет "Чистые Пруды". Порадовавшись, что ему удалось, растолкав двери, все же втиснуться в вагон, Олег огляделся вокруг, поймав на себе неодобрительный взгляд грузной тетки лет пятидесяти, которую он случайно задел, влетая в уходящий поезд. Остальная публика также не отличалась жизнерадостными выражениями на лицах. Да оно было и понятно — рабочая неделя только начиналась, а потому сограждане пребывали в апатии, граничащей с легким психозом.

Олегу отлично было известно это странное состояние повседневной скуки, то и дело норовящей перейти в раздражение и злость. Он и сам так жил до тех пор, пока не стал тем, кого принято называть успешным молодым писателем.

Родившись в конце семидесятых, будущий талант рос в Москве, под присмотром всевидящих родителей, а также бабушек и дедушек с обеих сторон. Детство Олега мало чем отличалось от детских лет его поколения в целом, хотя теперь, когда он смотрел на него с некоторого временного удаления, ему начинало казаться, что вся его предшествующая жизнь была лишь чередой закономерно следовавших друг за другом событий, которые и привели его к тому, что он имел теперь.

Писателем Олег становиться не собирался. Закончив школу и получи в аттестат о полном среднем образовании, он долго думал, куда ему поступать, хотя выбор был не слишком уж и большой. На дворе стояла середина девяностых, а родители Олега были рядовыми инженерами, так и не нашедшими себе достойного применения в новых рыночных условиях, а потому вынужденные за гроши трудится в НИИ, которое еще чудом сохранялось в бушующих волнах нарождавшегося капитализма.

Отец советовал выбрать технический ВУЗ, ссылаясь на то, что рано или поздно вся эта вакханалия в стране прекратится и образованные инженеры вновь понадобятся. Мать смотрела на данный вопрос с большим скепсисом, хотя идею с техническим высшим учебным заведением не отвергала:

— Может, выучишься и в Америку уедешь работать.— Вздыхала.

Олег слушал все эти разговоры вполуха, прекрасно понимая, что ни в какую Америку он никогда не уедет, просто потому, что без России к тому моменту он себя уже не мыслил, а на факультет, дающий техническое образование просто напросто не поступит. А если и поступит, то на самый паршивый, куда берут всех из-за недобора — быть же специалистом по обслуживанию комбайнов или чего-нибудь еще подобного он никак не хотел. И не потому, что считал эти профессии плохими, а просто потому, что лично ему они были абсолютно неинтересны.

Поразмыслив, он пришел к выводу, что если уж и класть на чаши весов науки точные и науки гуманитарные, то душа его все же тянется к знаниям гуманитарного характера. А потому, не посоветовавшись ни с кем, в одно прекрасное утро он собрал в один мешочек все необходимые документы и направил свои стопы ближе к метро "Фрунзенская", чтобы подать их (документы, конечно, а не стопы) на филологический факультет. С памятью у юного Олега было все в порядке, а потому еще с раннего детства у него в голове скопился целый ворох стихов самых разных авторов. С правилами русского языка он тоже был в ладу.

Вступительные экзамены Олег сдал играючи, и так же беспечно проучился пять лет на ставшем ему родным факультете, в исключительно девичьем окружении. Правда когда Олег только начал учиться, на его курсе был еще один парень — Сережа, — но он очень быстро сошел с дистанции. Где-то в середине первого курса что-то в нем надломилось, и, испытав тяжелейший духовный кризис, Сережа забрал документы, чтобы уйти навсегда от сводившего его с ума девичьего щебетания, которое сопровождало учебный процесс с утра до вечера, и поступить в военное училище. Так и ушел, сгинув. А потом, когда они уже закончили обучение, кто-то из многочисленных подружек сообщил ему, что Сережа погиб в Чечне в двухтысячном году, подорвавшись на противопехотной мине. Примерно в это же время Олег начал серьезно писать...

Поезд остановился в туннеле. Пассажиры, обливаясь потом, возмущенно зароптали на машиниста, а кое-кто позволил себе довольно резкие высказывания и в адрес более высоких инстанций. И здесь сердце Олега так подпрыгнуло в груди, что на секунду ему показалось, будто оно вот-вот лопнет, разорвавшись на миллионы частиц.

— Откуда он узнал мое имя? — вслух спросил он сам себя.

Глаза его при этом встретились с глазами той самой толстой тетки, которая была недовольна его жестким проникновением в вагон. Тетка недоуменно вылупила на него глаза.

— Откуда он узнал мое имя? — вновь растерянно повторил Олег, обращаясь в пустоту, но глядя при этом, невидящими глазами на тетку.

— Я не знаю, — вдруг ответила та.

— Да?— удивился Олег, продолжая внутренний монолог.

— Да,— честно призналась тетка, а потом, заметив, что за их беседой следят стоящие рядом попутчики, обратилась уже к ним:

— Совсем от жары парню плохо. Когда ж уже поедем-то!

Именно в эту секунду поезд резко дернулся и шумно пополз по рельсам. Тетка, потеряв равновесие, повалилась в бок, придавив несколько более щуплых сограждан, и в вагоне началась очередная перепалка....

* * *

До центрального отдела Ленинградского ОГПУ Локиев со Смолиным добрались через час, после ухода от Новикова. По пути они решили, что за домом члена Ордена должно быть установлено круглосуточное наблюдение — возможно, оно помогло бы узнать, откуда Новиков черпает информацию. Визит к Львовой условились отложить, по крайней мере, до следующего утра.

Дав все необходимые распоряжения местным чекистам, Смолин и Локиев решили поехать в свою гостиницу, чтобы там, в спокойной обстановке, изучить имеющийся у них устав и еще раз прокрутить всю ситуацию. Но выйти из управления они не успели. Уже на самом выходе их догнал один из сотрудников, который доложил, что на имя товарища Смолина пришла срочная шифрограмма. Смолин с Локиевым тут же направились в соответствующий отдел, в котором, как выяснилось, работа по расшифровке уже была закончена, так как весь текст шифровки умещался на одной строке. Взяв расшифровку в руки, Смолин прочел: "Тов. Смолин. Сроки сокращены. У вас осталось два дня".

Смолин протянул листок Локиеву, который пробежал по нему глазами и кивнул, дав понять, что ознакомился с его содержанием.

— Что думаешь? — спросил Смолин Глеба, когда они оказались на улице.

— Думаю, что этот Новиков колдун или как там правильнее будет сказать. — Горько усмехнулся Локиев. — Или же он опять попал пальцем в небо. Но ведь попал.

— Ты это о чем? — не понял его Смолин.

— Ну, он же сказал, что до утра нам думать не придется.

Смолин лишь чертыхнулся в ответ.

В сложившейся ситуации оба понимали, что откладывать до утра действительно нельзя. Да это Новиков уже мог собрать вещички и скрыться, решив, что чекисты ему не поверят и в итоге арестуют. Взяв машину, они на всех парах поехали обратно к бараку, в котором обитал этот странный гражданин Новиков, который как ни как, но был пока что их единственной зацепкой.

В барак они фактически вбежали и тут же наткнулись все на того же мужика в замызганной тельняшке, который еще недавно так странно повел себя, столкнувшись взглядом с Ильей Ильичем. На сей раз товарищ Иванов сам шарахнулся от них, пропуская вперед по коридору. Оба заметили это, но на разговоры времени уже не было.

Дверь Новикова распахнулась за секунду до того, как Глеб собирался постучать в нее.

— Рад вас видеть, — все с той же странной улыбкой произнес Новиков. — Вы даже раньше, чем я вас ждал.

Без лишних слов Глеб втолкнул Новикову в комнату и Смолин закрыл дверь изнутри. В руках Локиева был пистолет, который тот направил прямо на Новикова, который, не смотря на это, продолжал сохранять абсолютное спокойствие.

— Ну, к чему это, Глеб Аркадьевич...

— Закройте рот, — рявкнул Локиев.

— Как скажите, как скажите... — Новиков застыл на месте, глядя Глебу в глаза.

— Откуда вы знаете кто мы и зачем находимся в Ленинграде? — быстро начал Смолин.

— Вас ведь все равно не устроит мой ответ.

— Отвечайте, — Глеб сделал шаг навстречу хозяину комнаты, еще больше приблизив к нему дуло пистолета.

— Орден находится под защитой, Юрий Андреевич. Наши высшие советники сообщили нам об этом. — Улыбка сошла с лица Новикова.

— Прекратите нести чушь. — Зашипел на него Глеб. — Отвечайте или, и вы, и вся ваша богадельня отправится в места не столь отдаленные.

— Это не чушь, Глеб Аркадьевич. Чушь это то, что вы делаете в данный момент. А ведь у вас осталось ровно два дня...

Глеб опустил пистолет. Он с надеждой посмотрел на Смолина, но не нашел его взгляда — Смолин был так же потрясен услышанным, как и сам Локиев.

— Наталья Сергеевна ждет вас сегодня ночью у себя. — Слова Новикова вывели чекистов из оцепенения.

— Хорошо. Во сколько мы должны быть? — Смолин собрался, и голос его вновь звучал твердо и уверенно.

— Ровно в час я буду ждать вас у ее дома. Но я попросил бы прийти вас одного, — Новиков посмотрел на Смолина.

— Я приду.

* * *

К назначенному времени Смолин стоял около уже знакомого ему дома. Прохладная ночь заставила его поднять воротник куртки, а волнение — курить одну сигарету за другой. Новиков появился с небольшим опозданием, за что тут же извинился, посетовав, что с его окраины добраться до центра города в столь поздний час весьма затруднительно. Чекист понимающе кивнул, после чего они вошли в подъезд. Дверь квартиры в которой проживала Львова оказалась не запертой, что весьма обрадовало Смолина, так как это позволило избежать ненужного шума. Оказавшись в небольшой прихожей, пришедшие сняли уличную обувь и по застланному ковром полу бесшумно прошли в комнату.

Свет во всей квартире был погашен и лишь в той комнате, а которую их пригласил войти Новиков, слабо светился абажур, свет от которого едва позволял различать контуры предметов. Львова сидела на кресле, стоявшем почти посреди комнаты, закутавшись в плед. Увидев вошедших, она слегка вздрогнула, как будто очнулась от легкого сна.

— А я уже начала дремать, — голос у нее был тихий, но не старушечий. Если бы не установочные данные, которыми владели чекисты, Смолин мог бы подумать, что перед ним сидит женщина лет тридцати. Но Львова была уже в годах, хотя точный возраст ее известен не был даже в ОГПУ.

— Извините, Наталья Сергеевна. — Новиков поклонился, после чего подошел к креслу и поцеловал руку старухи. — Это исключительно моя вина. Товарищи из ОГПУ явились вовремя.

Смолин все еще стоял в дверях, ожидая дальнейшего развития событий. Львова тем временем разглядывала его. Затем она жестом пригласила его подойти ближе — ее рука поднялась на уровне груди и пальцем она поманила его к себе. Смолин сделал несколько шагов вперед и вновь остановился.

— Я представляла вас немного по-другому, — наконец сказала она.

— Да? — искренне удивился Смолин. — После всего того, что мне пришлось слышать сегодня, я был уверен, что вы знаете если не все, то почти все.

— Ну что вы, Юрий Андреевич, не преувеличивайте! — Львова хрипловато засмеялась. — Я полагаю, что Илья Ильич вкратце описал вам ситуацию?

— Да. — Подтвердил Смолин.

— И к какому решению вы пришли с вашим молодым коллегой? — Львова хитро прищурила глаза и замерла в ожидании ответа.

— Вы что же, и этого не знаете? — усмехнулся Смолин.

— Я хочу услышать ответ от вас.

— Можете считать, что Ленинградское ОГПУ никогда не слышало и не занималось делом "Черного Солнца Востока".

Сказав это, Смолин понял, что даже если дело и выгорит, то сделать так, чтобы документы исчезли бесследно будет крайне затруднительно. Но сейчас, стоя перед старухой, он знал только одно: надо выполнить задание и доставить Львову в Москву готовой к сотрудничеству, а не настроенной враждебно.

— Этого мало, Юрий Андреевич. — Старуха подалась всем телом вперед и с видимым усилием поднялась из кресла. Новиков тут же подхватил плед, который она властным движением отбросила от себя.

— Мало? — Смолин машинально отступил назад.

— Мало, Юрий Андреевич. — Львова подошла к Смолину вплотную, так близко, что он чувствовал ее старческое дыхание. — Вы должны навсегда забыть это название.

— Хорошо, — немного опешил Смолин.

— Нет, не хорошо. — Голос старухи звучал уже зловеще. — Одного хорошо нам не достаточно. Садитесь за стол.

— Зачем?

— Садитесь. Илья, дай господину Смолину бумагу и ручку.

Новиков вытащил откуда-то как будто уже заготовленные письменные принадлежности и положил их на стол. Смолин медленно сел на стул и взял в руку ручку. Где-то в глубине своего сознания он понимал, что, возможно, совершает ошибку, но делал все именно так, как говорила старуха. Он уже собирался спросить у Львовой, что ему предстоит писать, как почувствовал странный запах, который буквально наполнял комнату. Обернувшись, он увидел стоявшего недалеко от него Новикова, на лице которого играла все та же странная улыбка. Львова вновь была в кресле. Она сидела абсолютно без движения, а глаза ее будто остекленели. На секунду Смолину показалось, что она мертвая, но внезапно губы ее зашептали слова, смысл которых до него не доходил. Он попытался прислушаться, но у него ровным счетом ничего не получалось. Внезапный страх охватил все его существо. Он попытался встать, но ноги не слушались — его, будто, привязали к стулу. Тем временем Новиков подошел к нему, и, положив руки на плечи Смолина, шепотом начал диктовать. Смолин хотел что-то сказать, но язык еле ворочался у него во рту и он сам испугался тому мычанию, которое вырвалось вместо слов. Чекист беспомощно взглянул на Новикова, но тот продолжал умиротворенно улыбаться, диктуя дальше и дальше. И только тут Смолин заметил, что рука его, держа ручку, водит по бумаге и записывает все, что ему наговаривает подручный Львовой. Сопротивляться этому было бесполезно...

Смолин пришел в себя уже на улице. Он потряс головой, будто пробуждаясь ото сна, и огляделся. Рядом с ним стоял Новиков, который поддерживал его под руку.

— Все в порядке? — заботливо поинтересовался он. — Как вы себя чувствуете?

— Что вы со мной сделали? — отдернул от него руку Смолин.

— Ничего страшного, не волнуйтесь. Просто немного подстраховались. Наталья Сергеевна заметила, что у вас все же оставались кое-какие сомнения. Но теперь их у вас быть не должно.

— Это почему же? — Смолин мучительно вспоминал все произошедшее с ним в квартире Львовой.

— У нас есть интересный документ, подписанный вами. — Сообщил Новиков. — Если у Ордена вновь начнутся неприятности, они тут же начнутся и у вас.

— Что я написал? — Смолин пытался задушить приступ паники, который все явственнее подступал к нему. — Скажите, что?

— Да разве это имеет значение, Юрий Андреевич? Тем более, что вы и так обещали уладить все наши дела. Ведь так?

Смолин шел и про себя ругал себя последними словами. Он попал в ловушку, умело расставленную старухой и Новиковым. Он дал провести себя, а теперь находится в зависимости от этих странных людей. Что это было? Гипноз? Должно быть именно гипноз. Он читал о подобном... Новиков, тем временем, объявил:

— Наталья Сергеевна будет готова к отъезду в Москву завтра днем. Можете передать своему руководству, что вы сделали все, что они от вас хотели.

— Зачем старуха нужна там, в Москве? — неожиданно для самого себя поинтересовался Смолин.

— Наталья Сергеевна может очень помочь некоторым людям в Москве, а им нужна ее помощь. Понимаете, в принятии решений не всегда можно положиться только на мнение людей.

— А, ну вас к черту! — Смолин сплюнул на землю.

— Вы спросили — я вам ответил. — Новиков пожал плечами. — А уж верить или нет — дело ваше.

Новиков поклонился и исчез в темноте ночи, а Смолин, постояв в задумчивости несколько минут, направился в гостиницу, где его уже, скорее всего, заждался Глеб.

* * *

Олег все-таки опоздал. Практически вбежав на прилегающую к пруду аллею, Он быстро отсчитал нужную скамейку и к своему разочарованию увидел на ней сидящую влюбленную парочку. Тем не менее, он решил не сдаваться так просто, а потому подошел к скамейке, намереваясь посидеть и на всякий случай подождать. Но присесть он не успел.

— Вас случайно не Олег Игоревич зовут? — поинтересовался у него парень, прекратив лобызаться с весьма сомнительного вида девицей, которая явно представляла в этот вечер на Чистых Прудах один из подмосковных городов.

— Да, — ничему уже не удивляясь, ответил Олег. — А что?

— Вот, вам просили передать.

Он протянул Олегу конверт и снова отвернулся к своей подружке, которая, впрочем, уже с интересом изучала самого Олега.

— Спасибо. — Олег с секунду подождал ответного "пожалуйста", но услышал лишь чавкающие звуки смачных поцелуев, да поймал напоследок на себе взгляд девицы, параллельно орудующей языком во рту у своего партнера.

Отойдя от парочки на безопасное расстояние, Олег распечатал конверт и обнаружил в нем сложенный тетрадный листок, на котором размашистым почерком был написан адрес и время. Исходя из прочитанного, Олег сделал вывод, что сегодня его ждут в одной из квартир на окраине Москвы, причем, уже совсем скоро — буквально через пару часов.

Ситуация становилась все более забавной. Теперь Олег был полностью уверен, что телефон, чудом замеченный им на брошюре, принадлежал никакой не типографии, а представителям этого самого "Трехкружия". Но это было ему только на руку. Если уж пишешь роман о борьбе доблестных органов с жестокой сектой, то, как писатель, будь любезен изучить предмет досконально. Одним словом, такой уникальной возможности могло бы больше и не выпасть, а потому Олег решил убить время, пошатавшись по окрестностям, а к назначенному часу прибыть по указанному адресу.

Чистопрудный бульвар в тот вечерний час представлял собой то мрачно-унылое зрелище, которое любой москвич, знавший его в прежние времена, мог наблюдать уже на протяжении последних нескольких лет. Несмотря на то, что дорожки теперь стали мощеными, а скамейки и ограда новыми, публика, в массе своей делала из этого прекрасного московского уголка какое-то подобие свалки из человеческих и бытовых отходов. Все скамейки были оккупированы готами и еще черт знает кем, одетыми в невразумительные черные одежды. Средний возраст их был не больше пятнадцати-шестнадцати лет, хотя среди некоторых компаний Олег замечал и особей более взрослых. У всех в руках были бутылки с пивом, которые после опустошения летели прямо на землю, образуя стихийные помойки по всей протяженности бульвара.

Помимо готов на бульваре наблюдалось невероятное количество иной маргинальной публики, вроде бомжей, местных и не очень алкоголиков, гопников и иже с ними. Среди всего этого сброда пытались гулять прилично одетые молодые люди со своими не менее приличными девушками, пожилые пары и родители с детьми, проживающие, вероятно, в близлежащих домах. Олег с тоской разглядывал эту пеструю массу, которая пребывала в постоянном движении, пытаясь воскресить в памяти образы того же самого места, но, скажем лет двадцать назад. И то, что он вспоминал, еще больше утверждало его в мысли, что нынешнее состояние столь любимого им места, мягко говоря, удручающее...

Побродив по бульвару, Олег еще раз перечитал послание, засунул его обратно в конверт, а сам конверт, сложив вдвое, положил в задний карман джинсов. Все верно, ровно в десять его ждали где-то в районе Речного вокзала.

Устав от изматывающей его мозг окружающей реальности, Олег решил спуститься в метро и потихоньку двинуться в сторону пункта назначения. Опаздывать больше ему не хотелось, а потому он пришел к выводу, что, возможно, лучше прибыть туда чуть раньше. Так он и сделал.

Без двадцати десять Олег стоял на лестничной площадке четвертого этажа обшарпанной пятиэтажки, затерянной в бесконечных однообразных дворах в непосредственной близости от МКАД. Дверь нужной ему квартиры была оббита темно-коричневым дерматином, который в некоторых местах был вероломно порезан местными хулиганами, а после бережно зашит черными нитками хозяевами квартиры. В подъезде пахло всем сразу, и от этой смеси запахов готовящейся еды, кошачьей мочи и сырости Олега начало слегка мутить. Но, собравшись с мыслями, он вдавил черную пуговицу звонка и замер в ожидании.

Дверь ему открыла женщина средних лет, одетая скорее старомодно, нежели по моде последних лет...

* * *

...Ольга Сергеевна накормила Безлюдного и предложила временно пожить у нее, пока он не определится с работой и не сможет перебраться в какое-нибудь общежитие, а, если повезет, может даже и в комнатушку в коммуналке. Иван с благодарностью предложение принял и тут же изъявил желание отправится в опочивальню, сославшись на недомогание, возникшее вследствие долгих скитаний по общественным местам. Дольская постелила ему в гостиной, после чего Безлюдный, не снимая одежды, улегся на белые простыни и заснул на долгие часы.

Проснулся он поздно вечером, ощутив, что за время сна с ним произошли метаморфозы, объяснить которые он был пока не в силах. Ольга сидела в старинном кресле в глубине гостиной и не моргающими глазами смотрела на него.

— Что такое? — возбужденно выкрикнул Безлюдный.

— Ничего. — Ольга была само спокойствие.

— Что-то мне нехорошо... — посетовал Иван. — Спал, наверное, слишком долго.

— Ну, вот и объяснение, — улыбнулась Дольская. — И незачем так кричать.

— Извините Ольга Сергеевна, — сконфузился заспавшийся Безлюдный.

— Да ничего страшного, — снисходительно ответила хозяйка квартиры. — Ты готов?

— Готов. — Сам не понимая почему ответил Иван.

Теперь, когда последние обрывки сновидений окончательно испарились из его замутненного тяжелым просыпанием сознания, он бесповоротно утвердился в мысли, что с ним произошли какие-то изменения. Но искать причин им у него не было никакого желания. Он вдруг понял, что жизнь его идет совершенно в верном направлении и все, что происходит в данную минуту настолько правильно и естественно, что от этой правильности даже голова немного шла кругом. Безлюдный четко понимал, что теперь он повинуется сидящей напротив него женщине и эта мысль была слаще меда — и не надо было никаких объяснений.

Внезапно дверь гостиной распахнулась, и в комнату вошел немолодой уже человек, по сути дела даже старик, с интеллигентной бородкой и в маленьких очках на тонком орлином носу. Он молча поклонился Ольге Сергеевне, а потом, внимательно посмотрев на Безлюдного, заговорил:

— Иван, позвольте представиться. Меня зовут Кирилл Эдуардович. Теперь мы с вами будем видеться довольно часто, так что, голубчик, предлагаю дружбу!

Он улыбнулся и было в его улыбке что-то змеиное.

— Согласен, — покорно ответил Безлюдный, дивясь своей податливости.

— Вот и ладушки.

Кирилл Эдуардович, тем временем, присел на краешек стула, стоявший у изголовья ложа, на котором еще совсем недавно почивал Иван, а теперь сидел в измятой одежде и хлопал глазами. Он снял очки, протер их специальным платочком, изящно извлеченным тонкими пальцами из кармана пиджака, и вновь начал внимательно рассматривать Безлюдного. Сам же Безлюдный тут же приметил, что пальцы гостя украшены массивными перстнями, некоторые из которых были увенчаны драгоценными камнями, а другие — непонятными знаками.

— Нам вас очень не хватало, любезный наш Иван, — обратился старик к Безлюдному. — Молодость — это прекрасный порок, которым вы владеете сполна!

Возразить было нечего, а потому Безлюдный хранил молчание, лишь одобрительно кивнув в ответ. Старик повернулся к Дольской.

— Ольга Сергеевна, вы уже ввели юношу в курс дела?

— Нет еще, Кирилл Эдуардович. Иван только что проснулся.

Безлюдный опять энергично закивал головой, подтверждая ее слова.

— Ну, тогда побеседуйте немного, а через час начнем.

Сказав это, старик вдруг зашелся страшным кашлем, от чего тут же потерял весомую долю своей респектабельности в глазах Безлюдного — трясся и харкал Кирилл Эдуардович как привокзальный туберкулезник. Когда приступ кашля закончился, старик извинился перед присутствующими и удалился.

— Совсем Кирилл Эдуардович хворый стал, — с тоской прошептала Ольга Сергеевна, скорее себе, нежели Ивану. Но затем, будто очнувшись, резко встала и подошла к дивану, на котором все еще восседал Безлюдный.

— Вставай. — Иван не узнал ее голоса — от былой мягкости не осталось и следа. — Я сказала: встань!

Безлюдный послушно поднялся и теперь она смотрела на него снизу вверх, хотя обоим было понятно, что подобное размещение в пространстве отнюдь не соответствует истинному их межличностному соотношению.

— Ты что-нибудь помнишь? — угрожающе спросила Дольская.

— О чем? — испуганно уточнил Безлюдный.

-О том, что тебе снилось, например, пока ты тут спал?

Безлюдный напряг память, но вспомнить решительно ничего не смог. А вспомнить, между тем, было что...

Как только он заснул и на его еще немного детском лице появились первые признаки блаженной истомы, дверь гостиной тихо приоткрылась и на пороге появился Кирилл Эдуардович. Вслед за ним в комнату вошла Дольская и еще один щуплый субъект, толкавший перед собой небольшую тележку, наподобие тех, что используют официанты для развоза блюд по залу, или гостиничная обслуга, для доставки в номер все той же пищи. На секунду все трое замерли, устремив свои взоры в сторону мирно похрапывавшего Безлюдного, но, удостоверившись, что тот крепко спит, энергично принялись за дело...

Обряд продолжался около часа. Лишь первые пять-десять минут колдуны вели себя крайне осторожно, боясь разбудить вновь посвящаемого. Но как только губы Дольской перестели шептать последние слова заклинания, а старик трижды плюнул в лицо Безлюдного, посыпав затем его же закрытые веки порошком черного цвета, троица начала говорить в полный голос, а Кирилл Эдуардович даже позволил себе откашляться, впав в тяжелый трехминутный приступ. Но и это не заставило Безлюдного открыть глаза — он находился в глубочайшем гипнотическом сне. Ольга со стариком по очереди брали с тележки различные приспособления, порошки и колбочки, которые затем шли в дело. Проткнув палец Ивана тонкой раскаленной иглой, Дольская по капле нацедила кровь из него в довольно вместительный сосуд, который был испит до дна всеми тремя в последние минуты обряда...

Проснулся безлюдный уже истинно верующим, готовый, если того потребуют обстоятельства, отдать жизнь за странное братство "Трехкружие" — братство, во главе которого уже сотни лет стоял не мужчина, а женщина, ибо так этим людям, как они сами верили, завещали их Великие Учителя.

* * *

Выключив монитор, Олег еще некоторое время бессмысленно всматривался в черноту экрана, а потом вышел на балкон подышать воздухом, а заодно и еще раз осмыслить все произошедшее с ним накануне...

Женщина протянула Олегу руку, щедро украшенную перстнями и кольцами, и представилась:

— Дольская Ольга Сергеевна.

Олег инстинктивно отшатнулся от нее. Дольская? Ольга Сергеевна? Это просто не может быть. Ольга Сергеевна Дольская — персонаж его книги, выдуманный им всего-то пару дней назад...И вдруг он рассмеялся, да так, что слезы брызнули у него из глаз. Стукнув себя ладонью по лбу и присев от смеха на корточки, Олег с трудом выдавливал из себя слова, проглатывая их и мешая с гомерическим хохотом.

— Какой же я дурак! — сказал, наконец, он, утирая слезы.

Назвавшаяся Дольской, которая до этого стояла не шелохнувшись, снова протянула ему руку, но на этот раз для того, чтобы помочь подняться на ноги.

— Вставайте Олег. Хватит дурачиться.

— Это я — то дурачусь? Ну уж, дудки, — он почти унял смех. — Но вот вы меня одурачили на все сто!

— О чем вы? — Дольская недоуменно приподняла бровь.

— Вы мне только одно скажите — кто за всем этим стоит? — хохотнул Олег.

— Проходите в квартиру, — она пропустила его вперед себя, а сама закрыла убогую дверь на несколько замков и застыла в прихожей.

— Нет, не унимался Олег, — нет, ну вы мне все-таки скажите — кто придумал-то это все?

Понять Олег хотел вот что. Дело в том, что ему пришло в голову только одно объяснение всему происходящему — кто-то из его друзей-знакомых пронюхал про роман, который сейчас находился у него в работе, и решил разыграть таким вот забавным образом. Ввиду того, что эта мысль пришла в голову первой, а других так и не появилось, Олег, как это часто бывает, тут же уверовал в нее как в абсолютную истину, коей, как известно, на счете просто нет.

— Олег, вы меня удивляете, — тем временем отозвалась женщина.

— Чем же, если не секрет?

— Как вы думаете, кто же мог вас разыграть подобным образом? Да и возможно ли это вообще? Ну сами подумайте хорошенько как это было бы сложно сделать. Практически невозможно. Или вы думаете, что ваши изощренные друзья специально сварганили брошюрку, которая, в итоге, и привела вас сюда?

Олег озадачился. То, что на первый взгляд показалось простым и таким объяснимым теперь начинало стремительно терять реальные очертания. Но, не желая так быстро пойти ко дну, Олег продолжал хвататься за свою версию, как за спасительную соломинку.

— А почему бы и нет собственно? — пытаясь быть как можно более беспечным спросил он.

— Да хотя бы потому, что и друзей-то у вас нет, — отрезала псевдо Дольская.

— А вам почем знать? — вспылил Олег, дивясь не весть откуда взявшемуся деревенскому колориту, внезапно проявившемуся в его речевых конструкциях.

— По рубль двадцать. — раздалось откуда-то с боку.

Олег вздрогнул от неожиданности — голос явно принадлежал человеку, с которым он общался по телефону. Пошарив глазами по слабо освещенной прихожей, он никого не увидел. Липкое чувство страха постепенно начинало охватывать все его существо.

— Вы мне объясните, что здесь происходит? — Олег постарался вложить в свой голос всю серьезность, на какую был только способен.

— Вот видите, как легко оказаться персонажем собственной книги, Олег, — снова заговорила женщина.

— Вы это о чем?

— Мелочи, не обращайте внимания. Разувайтесь, проходите в комнату. Вас все ждут.

Олегу стало окончательно не по себе. Теперь он осознал, что никто и ни каким образом не мог узнать про его новую книгу. Никто. Сам он никому не рассказывал, а к компьютеру, кроме него, ни у кого доступа нет. Да что там к компьютеру! В квартиру-то его никто кроме него самого никто попасть просто не мог. Разве что дед... Но это уже выглядело совсем фантастично.

Когда Олег вошел в комнату, он сразу понял, что его действительно ждали. Стол был накрыт. В комнате, кроме него и Дольской, было еще несколько человек, которые, казалось, были актерами из странной пьесы, действие которой происходило где в тридцатые годы прошлого столетия.

Олег поздоровался и вопросительно посмотрел на хозяйку дома, которая с еле заметной улыбкой легонько толкнула его в спину.

— Садитесь за стол, Олег, — сказала она, добавив: — Это, впрочем, касается всех.

Рассевшись за круглым столом, присутствующие вяло начали ковырять разложенную по тарелкам еду, а некоторые так и вообще ни к чему не притронулись. Олег, ради приличия, съел парочку бутербродов. Все происходящее казалось ему странным сном, в котором он оказался случайно, а потому очень скоро этот сон должен завершиться.

— Как продвигается ваша книга? — обратился к Олегу импозантный старик с козлиной бородкой.

— Пишется потихоньку, — ответил Олег. — А я смотрю, вы весьма осведомлены о моей скромной персоне.

— Ну не надо скромничать, Олег, — вмешалась в разговор женщина с перстнями. — Вы талантливый молодой автор. Наш Иван зачитывался вашими первыми двумя книгами.

Болезненного вида юноша, не успев донести до рта вилку с салатом, резво замотал головой, давая понять, что именно так оно все и было.

На секунду Олегу показалось, что он окончательно теряет связь с реальностью. Сначала Дольская, теперь Иван... Этот фарс начинал его раздражать.

Олег поднялся со своего места.

— Всего доброго.

— Сядьте на место, — угрожающе громко выпалил старик с бородкой.

— Не волнуйтесь так, Кирилл Эдуардович. Вам вредно, вы же к нас сердечник! — Дольская укоризненно посмотрела на старика.

Затем она подошла к Олегу, положила свои отягощенные перстнями кисти ему на плечи, усадив писателя обратно на стул, и мягко сказала:

— Олег, мы пригласили вас к нам, чтобы облегчить и ваш творческий поиск и наши изыскания в некотором роде...

— Да кто вы такие, черт возьми? — голос Олега звучал обессилено, и причину этого бессилия понять он не мог.

Дольская, тем временем, гладя его плечи, продолжила:

— Мы вам ничего плохого не сделаем, Олег. Вы нам нужны исключительно как творческая единица. Ваш талант — наша история. И ничего больше.

— Ваша история? — изумился Олег.

— Да, наша, — подтвердил Иван. — А вы думаете, что сами напридумывали всю вашу историю про "Трехкружие"?

— А кто же еще? — Олег вытаращил глаза на бледного Ивана.

— Олег, — продолжила за Ивана Дольская, — я сейчас объясню вам кое-что. Дело в том, что, как вы уже наверное догадались, мы и есть "Трехкружие". И нам надо, чтобы вы всего лишь написали нашу историю. Пришло время людям узнать, что их ждет не в столь уж и отдаленном будущем. А заодно узнать и о нашем существовании.

— Я понял, — прошептал Олег. — Вы сумасшедшие. Вы какие-то сумасшедшие, которые каким-то образом все же узнали про мою работу!..

Тут обладатель козлиной бородки зашелся жутким кашлем, отчего остатки пищи начали вылетать из его глотки прямиком на Ивана. Тот, в свою очередь, еще больше побледнел, но не проронил ни слова, лишь уколол взглядом Дольскую.

— Думайте что хотите. Это ваше дело. Но ваше же дело писать то, что мы хотим. Вы занимались этим до этой самой минуты, и будете делать это и впредь, пока роман не будет завершен и издан.

— Да пошли вы!

Олег попытался встать, но ноги его не слушались. Они словно налились чугуном, и как он не пытался, встать ему не удалось. Краем глаза Олег заметил, что старик поднялся и теперь шел в его сторону, ненормально выкатив и без того выпуклые глаза. Олегу стало страшно. Старик подошел к нему вплотную. Губы его, на которых прилипли остатки пищи, откашленной еще недавно, беззвучно шептали что-то, а глаза теперь, напротив, сузились. Олега прошиб холодный пот и он отключился.

Когда Олег открыл глаза, прямо над собой он увидел потолок родной квартиры, с зияющим пятном от прошлогоднего потопа, который ненароком устроили нерадивые соседи.

— Приснится же... — первое, что подумал Олег.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Москва. 2008 год

Нестерпимая жара стояла уже вторую неделю. Город плавал в мареве, размывая контуры домов, машин и людей. От жары не спасало ровным счетом ничего, а потому горожане смиренно и стойко переносили повышенные дозы солнечного излучения — другого им просто не оставалось. В офисе, располагавшемся на четвертом этаже недавно выстроенного бизнес-центра в самом центре Москвы, было прохладно — исправно работающие кондиционеры работали на всю мощь, охлаждая накалившийся до предела воздух. В одном из множества кабинетов, разбросанных по этажу, сидел молодой человек, чей вид являл собой воплощение вселенской скуки. Его глаза были сфокусированы на экране монитора, по которому туда-сюда скакала заставка в виде обнаженной гурии, подмигивавшей всем на нее смотрящим. Пиджак, который в начале дня ввиду жары был снят и повешен на спинку кресла, теперь валялся на полу. Со спинки он упал около получаса назад, но никакого желания поднимать его у владельца не было. К действию не стимулировала даже его цена. Молодой человек сидел за прибранным столом, на котором кроме монитора стоял ежедневник, канцелярский набор, а с краю лежала стопка брошюр, верхняя из которых то и дело приоткрывалась, из-за дующего на него из кондиционера потока воздуха. Это колыхание бумаги было, пожалуй, единственным признаком того, что жизнь еще не ушла полностью из данного помещения. Скука носила поистине сартровский размах.

Звук телефонного звонка прозвучал так, словно сотни громов односекундно прокатились по кабинету. Молодой человек, который входил на этот момент в первую фазу сна аж подпрыгнул на месте.

— Заикой так останешься, — констатировал он сам себе и поднял трубку.

— Юрий Андреевич, — мурлыкание секретарши действовало весьма терапевтически, — к вам посетитель.

— Кто? — недовольно буркнул Юрий Андреевич, протирая слипшиеся глаза.

— Мужчина, — в трубке что-то зашуршало, из чего Юрий Андреевич сделал вывод, что секретарша уточняет, кем именно этот мужчина является. После недолгой паузы она сообщила:

— Он говорит, что по делу, которое вас заинтересует.

— Пусть заходит.

Молодой человек повесил трубку и принялся рассматривать свои ногти, решив про себя, что пора наведаться в салон.

Дверь отворилась, и на пороге появился хорошо одетый ("но не дорого", отметил про себя Юрий Андреевич) человек средних лет. Он учтиво поклонился и направился к столу, за которым восседал хозяин кабинета.

— Добрый день, Юрий Андреевич, — начал он первым.

— Добрый день, — отозвался Юрий Андреевич, прикидывая про себя, кем бы мог быть вошедший гражданин. Скорее всего, очередной торговый агент, решил он. Да, откровенно говоря, других предположений у него и не было.

— Я буду краток, Юрий Андреевич, — мягко выговорил посетитель. — Мне поручено передать вам это.

Он положил на стол запечатанный конверт, снова поклонился и молча вышел из кабинета. Сонливость не позволила Юрию Андреевичу среагировать на ситуацию, а потому он просто проводил взглядом посетителя, так ничего и не успев ему сказать.

Стряхнув остатки сна, Юрий Андреевич взял лежавший перед ним конверт и аккуратно его распечатал. Внутри оказался сложенный вчетверо листок бумаги, который он незамедлительно развернул. То, что он увидел, весьма его озадачило. На листе был изображен большой круг, внутри которого располагался круг поменьше, а внутри этого второго, в свою очередь третий. В центре третьего внутреннего круга была изображена семиконечная звезда, на каждом луче которой стояло по латинской букве. Два первых круга были замазаны какой-то красной краской, и лишь внутри третьего, там, где располагалась звезда, пространство было чистым.

Юрий Андреевич покрутил листок в руках, посмотрев на картинку со всех ракурсов, но ни к каким вывод прийти ему так и не удалось. Он отложил лист в сторону и начал думать. Было очевидно, что на бумаге был изображен какой-то символ, каких полно можно увидеть в любой книге по магии и оккультизму. А книг этих у него дома была чуть не целая библиотека — дед перед смертью все отдал ему, сказав хранить и ни в коем случае не распродавать. А продавать там было что — издания в массе своей были редкие, еще дореволюционные и, скорее всего, стоили не малых денег. Решив, что, придя домой, он покопается в литературе, Юрий Андреевич Смолин засунул листок обратно в конверт, а сам конверт запихнул в портфель между какими-то деловыми бумагами...

* * *

О лежавшем в портфеле листке со странным рисунком Смолин вспомнил только перед сном и сам удивился тому, что забыл о нем, так как мысленно в течение дня он еще несколько раз возвращался и к странному визиту и к его результатам. Встав с дивана, он включил настольную лампу и подошел к шкафу, с верху до низу забитому книгами. Постов в задумчивости несколько минут, разглядывая корешки книг, Юрий Андреевич принялся вытягивать одну книгу за другой, изучая их содержание на предмет наличия иллюстраций. Просмотрев таким образом книг пять или шесть и не найдя ничего подходящего, Смолин окончательно понял, что если он действительно хочет найти, то что ему нужно, то, возможно, впереди ему предстоит бессонная ночь. И он не ошибся.

К четырем утра весь пол был усеян книгами, но результат продолжал оставаться нулевым. К этому часу Смолин просмотрел все книги на русском языке, и теперь перед ним было несколько полок с иностранными дореволюционными изданиями в основном на французском и немецком языках. Ни одним из этих языков, к слову, хозяин несметных букинистических сокровищ не владел. Поэтому первым делом он решил ознакомиться с англоязычными изданиями. Вытянув наугад первую попавшуюся книгу, Смолин начал не спеша ее перелистовать. Из содержания он понял, что это очередной трактат по оккультизму в изложении некого сэра Ротшира, жившего в самом начале девятнадцатого века. Иллюстраций в книге было предостаточно, но все они не имели ровным счетом никакого отношения к тому, что он искал. Он уже было собирался разочарованно закрыть книгу, как на одной из последних страниц он увидел рисунок. Это было именно то, что он искал... Звезда, изображенная в книге выглядела не совсем так, как та, что располагалась внутри трех кругов на принесенном ему листе, но, все же, он был полностью уверен, что нашел именно то, что необходимо. К радости Смолина изображение в книге сопровождалось небольшой статьей, которую он тут же принялся переводить:

Септаграмма

Семиконечная Звезда Магов — один из древнейших символов, пришедший в оккультные науки из глубины веков — от древних шумеров, а возможно и от тех, кто был до них... География использование этого древнего оккультного символа широка: его применяли почти все древние народы, вкладывая в него тот или иной сакральный смысл. Зороастрийцы связывали с септаграммой символику и проявление действий планет септенера. Семь лучей звезды — это семь дней недели, каждому из которых покровительствует та или иная планета септерна, персонифицированная и олицетворяемая определенным богом. С каждым днем недели было связано определенное поверие, определенная символика и различного рода рекомендации для людей, рожденных в этот день. Кроме того, в древности по дню рождения определялось и социальное предназначение человека.

Таким образом, с самого рождения человеку была уготована определенная судьба.

Юрий Андреевич отложил книгу в сторону. Надежда на то, что объяснение рисунка разъяснит ему суть произошедшего накануне, окончательно растаяла. С какой стати кому-то понадобилось присылать ему септаграмму?.. Тут Смолин вспомнил, что звезда была внутри нескольких кругов, а это значило, что поиски смысла присланной ему символики еще далеко не закончены. Но сейчас сил у него осталось ровно на то, чтобы добраться до дивана и поспать хотя бы пару часов до того, как надо будет вставать и жить еще один абсолютно бессмысленный день. Хотя теперь Смолину начинало казаться, что какой-то смысл в его существовании появляется, незаметно входя в его будничное существование легким шорохом бумажного листа...

* * *

Писалось непривычно легко. Линию про Смолина-младшего Олегу долго обдумывать не пришлось — это был весьма банальный ход в подобного рода литературе, который любили использовать и многие из его именитых современников. От отца к сыну и все такое... Сначала он и вовсе хотел отказаться от этого приема, но попытки придумать что-либо другое успехом не увенчались — наступал полнейший ступор. Забросив эти попытки, Олег решил не изощряться, а пойти про проторенной дорожке. И как только он это сделал, руки словно сами забегали по клавиатуре, как, должно быть, бегают руки у профессионального пианиста, в сотый раз играющего одно и тоже произведение.

Написав ни на что не отвлекаясь пару страниц, Олег вдруг решил взять с полки свои первые романы и перелистать их. Вообще-то он не очень любил возвращаться к пройденному, но здесь в нем возникло какое-то непреодолимое желание перечитать некоторые страницы. Отчасти это было даже полезно для того, чтобы избежать самоповторов, которыми так часто грешат писатели. Сняв с книжной полки нужные книги, Олег уселся на диван и углубился в чтение.

Свой первый настоящий роман, который был опубликован и распродан внушительным тиражом, Олег написал через несколько лет после окончания института. Побудила ему к этому шагу отнюдь не учеба на филологическом факультете, где многие страдали графоманией и пописывали то прозу, то стишки, а смерть того самого бывшего однокурсника Сережи, подорвавшегося в Чечне. Когда он услышал эту историю, вначале не поверил — всегда трудно поверить в смерть знакомого человека. Но это было правдой, хотя и весьма жестокой. В тоже самое время в жизни Олега произошло и еще одно неприятное событие, так же связанное с уходом близкого человека — умер его отец, который всегда отличался отменным здоровьем, а на работе, среди женщин, так и вообще слыл спортсменом. Впрочем, умер он совсем не от болезни, а от несчастного случая, если все произошедшее можно было так охарактеризовать...

Возвращаясь под новый год домой, отец, будучи навеселе после отмечания всенародного праздника в тесном кругу родного НИИшного коллектива, решил поймать частника, чтобы поскорее оказаться дома. Не прошло и минуты, как на вытянутую руку отца рядом с ним остановилась раздолбанный жигуль, внутри которого веселый кавказец слушал родные мелодии. Открыв дверцу, отец поинтересовался, готов ли гость столицы отвести его на Юго-западную, и, получив утвердительный ответ, уселся в машину. Ехали быстро и весело. Бомбила представился Асламбеком и долго рассказывал отцу, как в его родных краях сейчас хорошо и тепло, а кое-где еще можно и полакомиться последними мандаринами, не опавшими на землю.

Где-то в районе Университета Асламбек вдруг изменил маршрут, чем вызвал естественное удивление отца Олега.

— Нэ волнуйся, дарагой, — был ему ответ. — Встрэтишь свой новий год!

Отец особо и не волновался — машины он ловил и до этого, и до дома его всегда довозили. К тому же веселый хмель играл в голове в такт горным напевам, несущимся из допотопной кассетной магнитолы, а на душе было легко и хорошо.

Первые признаки беспокойства появились у Игоря Сергеевича, когда "Жигули" пересекли МКАД и устремились в сторону области.

— Ты куда, Асламбек? — весело спросил он. — Мы ж уже за окружной!

— Встрэтишь, встрэтишь Новий год!— посмеялся в ответ Асламбек.

Когда за окном замелькали подмосковные леса, Игорь Сергеевич окончательно протрезвел.

— А ну поворачивай назад, твою мать!— заорал он на водителя.

— Заткни сваю пасть, — оскалился в ответ кавказец.

— Да ты чего, совсем охренел что ли!? — растерялся скромный инженер НИИ

В ответ Асламбек ткнул ему в живот чем-то твердым. Когда Игорь Сергеевич опустил глаза, то увидел, что в его дубленку упирается черное дуло.

— Эх ты, Асламбек. — обреченно пробормотал он. — Мандарины, мандарины... Грабить будешь?

— Нэт. — Односложно отозвался Асламбек, после чего умело ударил Игоря Сергеевича прикладом по голове.

А через несколько дней по всем телевизионным каналам показывали ужасные кадры, которые навсегда запомнились многим людям: чеченские боевики стояли полукругом с автоматами наперевес, а у их ног сидели три мужчины славянской внешности, одним из которых и был отец Олега.

То был дерзкий акт устрашения, которым чеченские воители открыли новую волну противостояния с Россией. По всей стране ими были выкрадены несколько человек, которых они потом прилюдно казнили, записав свои злодеяния на пленку. После этого пленка была разослана всем ведущим мировым каналам, которую те с радостью крутили с утра до вечера, поднимая свои рейтинги.

Одним словом, смерть собственного отца Олег наблюдал по телевизору по несколько раз на дню, ощущая слепую злость и беспомощность одновременно. И это стало вторым потрясением, подтолкнувшим его к письменному столу. Естественно, его первая книга была посвящена чеченским событиям...

* * *

— Вынырнув из своих воспоминаний, Смолин обнаружил, что они уже почти на месте. Недавно построенный дом на Садовом кольце мрачно нависал фасадом над широкой улицей. Водитель припарковался у нужного подъезда:

— Мы на месте, товарищ капитан, — сообщил он.

— Вижу, вижу, — Смолин решил еще раз, прежде чем идти наверх, рассмотреть листок, который ему дал Глеб, а потому не торопился выходить из машины.

Он пошарил рукой в кармане кителя, и достал сложенный кусок бумаги.

— Выйди, покури, — обратился он к водителю.

— Слушаюсь. — Водитель покинул салон.

Смолин еще раз рассмотрел записку и закрыл глаза.

"Опять эта чертова семиконечная звезда, — начал про себя размышлять он. — Сколько же лет прошло? Десять. Десть лет. Тогда все закончилось ничем: погиб этот бедный паренек, как его звали...Потапов. Потом выяснилось, что с сердцем у него были какие-то проблемы — именно этим и объяснили причину смерти. И зацепок никаких не было, кроме кругов и звезды...Ладно, сейчас, по крайней мере, все пока живы, а с этой чертовщиной разберемся..."

С этими мыслями Смолин вышел из машины и направился к знакомому подъезду. Он бывал в этом доме не часто, так как сразу же после переезда Львовой в Москву ему дали понять, что старуха была нужна самому Сталину. Квартира Львовой находилась под круглосуточным наблюдением, а ее обитательница почти все время проводила дома. Лишь иногда она выходила на кратковременные прогулки. Посетителей у Львовой почти не было. Единственным человеком, который регулярно навещал старуху, был Новиков, о котором Смолина довольно долго расспрашивали коллеги из соответствующих отделов. Смолин отговорился тем, что Новиков, по его данным, не представляет никакого интереса, а уж тем более опасности. Само собой на Новикова довольно быстро было собрано обширное досье, но и в нем не было никакой компрометирующей этого скромного ленинградского служащего информации.

Смолин, вернувшись из Ленинграда, вновь погрузился в обычную рутинную работу отдела, пока несколько месяцев спустя не был вызван к руководству, которое сообщило, что гражданка Львова пожелала его видеть. Так началось их общение. Говорили они всегда гуляя по узким московским переулкам, так как в квартире всегда существовала опасность быть услышанными. Довольно быстро Смолин понял, что старуха искреннее благодарна ему за то, что он сделал по ее просьбе. Смолин, как обещал, по возвращению в Москву сделал соответствующий запрос в Ленинград, в котором потребовал, чтобы все документы по делу "Черного Солнца Востока" были срочно переданы в центр. Документы Смолин частично уничтожил, а кое-что отдал Львовой, которая сама же об этом попросила.

Но все же запрос дела потребовал некоторых усилий. Смолин прекрасно знал, что такие старые безнадежные дела, как дело 'Черного Солнца Востока', заведенное десять лет назад, пылятся где-нибудь в дальнем углу, давно не кого не интересуя. Но, с другой стороны, Смолин понимал, что запрос дела по официальным каналам приведет к ненужным вопросам и так просто уничтожить документы не удастся. В конце концов, он шел на должностное преступление, за которое мог поплатиться погонами, а то и еще хуже...

Дело решилось само собой. Внезапно арестовали Бокия, и началась жесточайшая чистка органов в Ленинграде. В атмосфере всеобщего страха, в которую погрузились ленинградские чекисты, Смолин нашел лазейку. Через своего приятеля в питерском управлении, он сумел сделать так, чтобы дело 'Черного Солнца' ушло в Москву вместе с еще одним делом, которое он запросил для отвода глаз. В условиях, когда каждый документ, который случайно всплывал, мог стоить его фигурантам ( с обеих сторон — как проходящих по делу, так и ведших его) жизни, приятель Смолина с легкость переправил документы в Москву, так как сам в двадцать восьмом участвовал в разработке этой странной организации. А попасть в ее члены и сообщники непонятных мистиков ему совсем не хотелось. К тому, зная Смолина, он верил его слову — а Смолин пообещал, что документы исчезнут навсегда.

Смолин долго удивлялся тому, что Львова появилась в его жизни практически сразу после смерти Динтлер, отчасти заняв ее место. Конечно, о той доверительной близости, что была у него с бывшей баронессой и речи не шло, но все же Львова стала ему в некотором роде советчиком по определенным, требующим особой проницательности вопросам. А в проницательности он ей отказать никак не мог. Вернее, в том, что он сам для себя называл "проницательностью". Смолин боялся признаться себе, что Львова обладает сверхъестественными способностями. Он считал себя материалистом, который никогда не поверит во всякую ерунду религиозного толка. Но в случае с Львовой он столкнулся с тем, что не мог оттолкнуть от себя, как не старался. Сначала он пытался уверить себя, что Львова мало чем отличается от баронессы — да, развита интуиция, — но все остальное блеф и шарлатанство. Но где-то глубоко внутри он чувствовал, что Львову и баронессу разделяет пропасть.

Дверь Смолину открыл Новиков.

— Добрый вечер, Илья Ильич, — поприветствовал его Смолин.

— Добрый вечер. — Новиков выглядел так, словно сама смерть наложила свой отпечаток на его лицо.

* * *

— Итак, братья — Дольская обвела всех присутствующих тяжелым взглядом. — час настал. Первый круг позади.

За столом раздались возгласы удивления. Присутствующие тут же начали перешептываться, но Ольга резко прервала их:

— На первый круг у нас ушло ровно двадцать лет. Много это или мало, братья? Это ничто. Я говорю вам — это ничто. Это мгновение мгновения в нашем деле. Я вижу ваше удивление. И я готова ответить на все ваши вопросы, которые, я уверенная, у вас есть.

Статный старик встал со своего места. Он откашлялся, извинился за задержку и заговорил осипшим голосом:

— Уважаемая Ольга Сергеевна, я как старейший из присутствующих на нашем собрании хотел бы высказаться первым. Уже двадцать лет, то есть со дня основания братства я являюсь его членом. С тысяча девятьсот восемнадцатого года. Вы все знаете, что я не всегда был скромным бухгалтером, коим являюсь теперь, на закате жизни. Тогда, скажем так, в прошлой жизни я был тем, кого нынешняя власть именует знатью или как там еще. Мой древний род ведет свое начало еще с тех времен, когда первые князья закладывали столицы дохристианской Руси. Я знаю, что за этим столом есть сомневающиеся в том, что это так, но вы, Ольга Сергеевна, знаете это наверняка...

Дольская кивнула в знак согласия, а старик зашелся страшным кашлем, после чего продолжил:

— Так вот... До революции я был членом многих, многих обществ, пытавшихся открыть истину, пытавшихся призвать высшие силы для возвращения первородного мироустройства. Все эти общества потерпели крах. Как и сама Россия. Но во мне всегда жила вера, что наступит час, когда зори новой надежды засияют над нами всеми. И вот этот час настал. Я старый человек и мне осталось не так долго жить на этом свете, но я знаю, что и после смерти я буду с вами, за этим столом и это успокаивает мое больное сердце. Но еще больше меня успокаивает то, чем мы теперь обладаем. То, что позволило нам выйти из первого круга, пройдя сквозь огонь и ужас последних двух десятилетий. То, что позволит нам избавиться от этой власти!

Теперь голос старика уже гремел, прокатываясь раскатами грома по комнате. Присутствующие испуганно переглядывались, но Дольская спокойно взирала на оратора, не прерывая его. Старик же тем временем патетически провозгласил:

— Это лежит в портфеле, который принес наш брат Марченко. — Он торжественно посмотрел на Марченко, который отойдя от испуга теперь гордо взирал на окружающих.

Шепот за столом возобновился.

— Тихо, тихо, господа, — старик сделал жест рукой, призывая собравшихся к тишине. — Многие из вас, видимо догадываются, о чем идет речь. Думаю, что даже все. Ну что ж, настало время раскрывать карты.

С этими словами он обратил свой взор на Марченко и обратился к нему словесно:

— Достаньте Книгу, Александр!

Марченко послушно открыл портфель и извлек из нее книгу черного цвета.

Собравшиеся восхищенно всплеснули руками. Старик же продолжил:

— Только мы, сидящие в этой комнате, посвященные первой степени, имеем право знать, что время начинает идти по второму кругу, что мы еще на шаг ближе к центру.

— Но как?... — не удержался Безлюдный. — Как это произошло?

— Все произошло ровно так, как и предсказывали Великие Учителя в своих речах: Черное солнце погасло, а ее скрижали попали в руки посвященных.

— Поясните, Кирилл Эдуардович, поясните, — одобрительно подбодрила старика Дольская, давая понять старику, что ему можно сказать больше.

— Вы все читали Речи Великих Учителей. Вы все знаете пророчества, которые были ими сделаны. Каждое из пророчеств говорит о признаках, которые мы будем наблюдать при завершении одного круга и при переходе в следующий. В разные века общества, предшествующие нашему, трактовали их по своему. Но все эти трактовки оказывались ошибочными. И вот, наконец, первое из пророчеств сбылось, и сомнений в этом нет. Подобных совпадений просто не может быть.

— Вы говорите про пророчество о Черном солнце и скрижалях, — Безлюдный продолжал проявлять нетерпение. — Вы хотите сказать, что оно сбылось?

— Именно, — прогремел старик. — И эти скрижали перед вами. Скрижали Черного солнца. Александр расскажет все подробнее.

Марченко поднялся со своего места и начал рассказывать:

— Я думаю, все помнят петербургское "Черное Солнце Востока", разгромленную чекистами. Я не знаю уж, что там у них произошло, но несколько лет назад последняя из Наставниц Ордена Львова внезапно переехала в Москву. Скорее всего, она сдала ОГПУ всех членов организации, за что те ее и отблагодарили — вывезли из Ленинграда в Москву, дали квартиру и так далее. Теперь это, по сути дела, уже не важно. Важно другое — сегодня ночью Львова скончалась... Черная звезда окончательно погасла.

— А скрижали?— поинтересовался бушевавший еще недавно Михаил Владимирович.

— Как вы уже поняли, это их главная Книга, их подобие Священного писания. И теперь она у нас. — С этими словами Марченко поднял со стола книгу черного цвета и еще раз продемонстрировал ее собравшимся. — Вы спросите, как книга оказалась у меня?

— Оставим это на потом, — оборвала его Дольская. — Главное, что книга у нас, а это значит что обе части первого пророчества сбылись.

— Стало быть... — невысокий седоватый человек поднялся из-за стола и заходил по комнате. — Стало быть, первый круг пройден, а это значит...

— Это значит, дорогой мой Вениамин Игоревич, — вступила Дольская, — что теперь мы можем перейти к запретной на первом кругу практике. Нам будет подвластно время и пространство!...

* * *

— Ну и что думаешь? — Смолин сидел в уютном кресле в квартире Лены.

— Не знаю, не знаю... — задумчиво ответила девушка. — Похоже, что тебя кто-то о чем-то предупреждает. По крайней мере, я бы истолковала это так.

— Предупреждает? С чего ты взял? — нахмурился Смолин.

— Ну как, — удивилась вопросу Лена. — Ты же сам приволок эту выписку из книги, а там написано, что каждому, мол, уготовлена своя судьбы. И вот, эта звезда, она как бы тебе и говорит, что от судьбы не уйдешь.

— Да я никуда и не собирался, в общем-то, — усмехнулся Смолин, вспомнив свой душный офис и ненавистную работу юриста.

— Слушай, Юр, может это из-за твоей работы? — будто прочитав его мысли, вдруг, спросила Лена.

— А работа-то тут при чем?

— Ну, мало ли... Ты же там крупными делами ворочаешь, деньги и все такое... — Лена поправила очки, то и дело съезжавшие с переносицы на самый кончик носа.

— Нет, этот вариант отсекается, — уверенно ответил Смолин. — На работе у меня уж точно проблем нет, а если и есть какие-то, то связанные ну никак не с делами...

— А с чем? — живо поинтересовалась она, почуяв, что дело, возможно, попахивает амурными приключениями Смолина.

— Совсем не с тем, о чем ты подумала. — Уловив интонацию старой подруги, отговорился Смолин.

— Аааа... — протянула Ленка. — Ну ладно тогда...

Смолин тем временем переместился с кресла прямо на пол, застеленный толстым ковром. Лена же расхаживала из стороны в сторону, поглядывая из под своих очков.

— Ладно, я склоняюсь к тому, что это была чья-то дурацкая шутка, — резюмировала она.

— Странноватая какая-то шутка... — хмыкнул Смолин.

— Ну я же говорю — дурацкая!

Оба замолчали, погрузившись в свои размышления. За окном вечерело, и еще один душный летний день уходил в историю. К слову, то был субботний день, а стало быть выходной. Но настроение у Смолина было отнюдь не праздное: загадочное письмо никак не шло у него из головы.

— Слушай, Юр, а как тот дядька выглядел, который конверт принес? — прервала молчание Лена.

— Да я его и запомнить толком — то не успел. — Честно признался Смолин. — Обычной совершенно. Брюки, рубашка, лет сорок...

— Обычный говоришь...

— Обычный.

— Ну-ну... — пробубнила она себе под нос.

— И это все, что ты можешь сказать?

— А ты чего ждал? — огрызнулась Ленка. — Я тебе что — потомственная гадалка что ли?

Она выудила из пачки тонкую длинную сигарету и закурила.

— Дедовы книги посмотрел все?

— Все.

-И что?

— И ничего. Нашел только про эту звезду. — Смолин начинал злиться. — Я ж тебе уже все рассказал!

— Не кипятись. — Ленка изящно сбросила пепел с кончика сигареты в пепельницу в виде ракушки. — Пока ничего не произошло ведь? Нет. И я думаю, что и не произойдет. Ну пришел кто-то, ну принес бумажку. И все. А ты панику развел.

— Да какая паника... Интересно просто, — сконфузился Смолин, которому вдруг стало неловко за свое нервное состояние. И правда, а что произошло-то?..

Они еще немного посидели, поговорили о том, о сем. После чего Юрий Андреевич Смолин отправился домой, придя куда, он понял, что если записка и была чьей-то шуткой, то шутка эта явно затягивается.

* * *

Дед позвонил посреди ночи. Олег сначала подумал, что телефонные переливы его мобильника ему снятся, но, в конце концов, он понял, что телефон звонит на самом деле.

— Олежка, умираю я... — прохрипел дед, едва Олег поднес трубку к уху.

— Дед, что случилось?! — Сон сняло как рукой.

— Приезжай, прямо сейчас приезжай, — совсем угасающим голосом попросил дед и связь прервалась.

Олег моментально вскочил с постели, включил свет и, посмотрев на часы, обнаружил, что стрелки показывают начало третьего. Наспех одевшись и схватив сумку, в которую полетели документы и кошелек, Олег пулей вылетел в коридор, но замешкался в поисках ключей. Он точно понял, что оставлял их на тумбочке возле входной двери, но теперь их там не было. Обшарив все карманы и перерыв ящики, Олег окончательно потерял терпение, беспрестанно ругаясь и раскидывая вещи куда попало. Ключей нигде не было.

Открыть стальную дверь, защищавшую вход в его квартиру возможности никакой не представлялось. Однажды Олег уже терял ключи, но тогда не помог даже пришедший из ЖЭКа подвыпивший мужичок, который долго копался сначала в замке, потом приспосабливал специальный ломик то так, то этак. Но все было напрасно. Дверь стояла насмерть.

— МЧС надо вызывать, — развел тогда руками мужчина.

Прибывшие спасатели вскрыли дверь какими-то неимоверными усилиями, применив при этом целый арсенал инструментов. Дверь при этом совсем не пострадала, но вот замок пришлось менять. С тех пор Олег относился к ключам настолько бережно, насколько это вообще было возможно. И вот они снова пропали...

Где-то посреди своих поисков Олег понял, что раздражало его психику кроме пропажи — он опять слышал этот странный монотонный стук, который, казалось, раздавался со всех сторон сразу.

— Совсем, суки, оборзели, — выругался он в сердцах. — Приеду — милицию натравлю!

Поняв, что ключи, если они где-то и лежат, найти уже точно не удастся, ввиду того бардака, который он сам же устроил потроша всю вокруг, пленник пришел к единственно возможному в той ситуации выводу — если нельзя выйти через дверь, можно сделать это через окно. Подскочив к подоконнику, Олег дернул раму, и свежий ночной воздух ударил ему в лицо. Вдохнув полной грудью, он перекинул сумку через голову, чтобы он не соскочила во время спуска, и забрался на подоконник. Вниз смотреть было не то чтобы страшно, но немного неприятно — хотя этаж был всего-навсего третий, высота потолков в дореволюционном доме давала о себе знать. В данном случае третий этаж вполне соответствовал пятому в панельной пятиэтажке.

Подумав об этом, Олег почувствовал неприятный холодок в груди — он вспомнил странный сон, который видел накануне. К слову, найти объяснение всему произошедшему с ним он так и не смог. Посидев и подумав, он пришел к выводу, что скорее всего получил солнечный удар, а потому и не помнил как попал домой. Все же остальное было самым обычным бредом, продиктованным погружением в написание нового романа. Олег читал, что такое бывало у многих писателей, которые и по ночам не могли уйти от создаваемого ими произведения. Да что там писатели! Менделееву его таблица а во сне явилась! Одним словом, объяснить все было возможно вполне разумно.

Посмотрев вниз, Олег почему-то вспомнил прочитанный им не так давно роман Полякова "Замыслил я побег...", в котором главный герой ("ах вот в чем дело — улыбнулся Олег про себя"), которого тоже звали Олегом, в финальной сцене то ли срывается с балкона своей многоэтажки, то ли все же спасается, вытянутый женой и любовницей. Отогнав от себя черные мысли, Олег осмотрел прилегающие к окну стены, в поисках выступов и всевозможных выпуклостей, за которые можно было бы зацепиться. Всякой лепнины и прочих элементов декора на стенах дома хватало — и это уже было хорошо. Отбросив с ходу вариант с водосточной трубой, ввиду ее обветшалости, писатель, стоя на коленях, повернулся лицом к комнате и уже собирался опустить в темноту ночи первую ногу, как понял, что забыл погасить свет. Чертыхаясь, Олег перекрутился обратно, слез с подоконника и устремился к выключателю. Погасив свет, он снова направился к окну. Комната в темноте выглядела жутковото... Тюль развивалась от легкого ветерка, а главное не прекращался стук, о котором Олег на время подзабыл. Но сейчас Олега это волновало меньше всего — главное был дед и его странный звонок, а потому, Олег вновь забрался на подоконник и начал спускаться вниз...

* * *

— Наталья Сергеевна скончалась. — Новиков сделал шаг назад, чтобы пропустить гостя в квартиру.

Смолин сначала не понял, а потом в бессилии прислонился к дверному косяку, закрыв глаза.

— Когда?

— Два часа назад. Остановилось сердце. Но это еще не все.

— Что еще? — Смолин открыл глаза.

— Пропала книга.

— Книга? Какая книга? — Смолин удивленно смотрел на Новикова, не совсем понимая, как тот в такой момент может говорить о пропаже какой-то книги.

— Та самая, которую я вам показал в тысяча девятьсот тридцатом. Помните?

Смолину показалось, что говоря это, Новиков побледнел еще больше. И, действительно, Илья Ильич выглядел ужасно. Чисто внешне придраться было абсолютно не чему — Новиков, как обычно, был одет с иголочки: хорошо сшитый костюм и до блеска начищенные ботинки придавали его облику респектабельный вид, который так хорошо запомнился Смолину с первого дня их знакомства в убогом бараке на окраине Ленинграда. Но глаза Новика сейчас лихорадочно горели, а кожа имела тот оттенок, который имеет кожа людей, либо тяжело больных, либо вообще отошедших уже от земных сует. Пожимая руку Новикова, Смолин отметил, что ладони помощника Львовой были влажными, будто руки он только что вытащил из ведра воды, забыв их вытереть.

— Вы имеете ввиду ваш устав, или как он там правильно называется? — Сообразил Смолин.

— Именно. Книги в доме нет.

И тут сердце Смолина провалилось в груди, а потом забилось так часто и неровно, что ему показалось, что сердечного приступа уже не избежать. Спина покрылась холодным потом. Книга! Ведь тогда, в тридцатом, они взяли ее у Новикова на один день, но в суете событий не вернули, забыли о ней напрочь. И теперь Новиков утверждает, что она пропала из квартиры Львовой. Но как это может быть?..

— По-моему, — Смолин незаметно вытер ладони о брюки, пытаясь не выдать своего волнения, — по-моему сейчас не время об этом, Илья Ильич... И, кстати, вы сказали, что Она умерла два часа назад! Вы связались с кем следует?

Новиков отрицательно помотал головой.

— Нет, я ждал вас.

— Вы с ума сошли! — Смолин рванулся к стоящему в прихожей телефонному аппарату. — Вы же знаете, с кем Наталья Сергеевна имела дела! С самим!

Смолин ткнул пальцем куда-то вверх и дрожащими руками начал набирать номер. Но сделать он этого не успел — Новиков нажал на рычаг и застыл, глядя Смолину прямо в глаза.

— Не надо на меня так смотреть, — тихо произнес чекист, памятуя о той ночи, когда в гипнотическом состоянии подписывал бумагу в ленинградской квартире Львовой. — Немедленно уберите руку.

— Юрий Андреевич, — Новиков заговори так тихо, что даже в гробовой тишине, стоявшей в прихожей, Смолину пришлось напрячь слух, — вы позвоните туда буквально через десять минут. Дайте мне время — я ждал именно вас, а не этих варваров из вашего ведомства.

— Меня? — переспросил Смолин.

— Вас. — подтвердил Новиков. — Пройдемте в комнату.

Смолин сделал шаг в сторону гостиной, в которой он обычно беседовал со старухой Львовой, но Новиков мягко взял его за локоть и дал понять, что пройти следует в другую комнату.

— Там лежит Наталья Сергеевна...

— Черт, — выругался Смолин и проследовал в указанном направлении.

Они оказались в спальне Львовой. В этой комнате Смолин был впервые — старуха никого сюда не пускала, насколько ему было известно. Эта комната была самой маленькой из всех, и с первых секунд пребывания в ней Смолин почувствовал себя не в своей тарелке — ему отчетливо показалось, что в комнате они не вдвоем, что хозяйка где-то рядом, наблюдает за ним. Отругав себя за подобные мысли, несвойственные человеку его склада и чекисту вообще, Смолин сел на край широкой кровати, на которой еще прошлой ночью спала живая старуха, и приготовился выслушать Новикова, который, в свою очередь, остался стоять.

— Юрий Андреевич, — начал Новиков, — теперь, когда Наталья Сергеевна умерла, моя жизнь во многом потеряла былой смысл.

— Да, — покачал головой Смолин. — вы были ей по настоящему преданы. Я бы даже сказал привязаны к ней.

— Да -да, подтвердил Новиков, — вы правы. Но дело еще и в том, что Наталья Сергеевна, как вы знаете, обладала некоторыми, скажем так знаниями, которые не должны были выйти за пределы этой квартиры или, по крайней мере, ее самого близкого круга.

— Вы себя имеет ввиду? — уточнил Смолин.

— Себя.

Новиков все же решил присесть. Он подошел к кровати, на которой сидел Смолин и пристроился рядом. Теперь они были так близко, что Смолин чувствовал горячее дыхание своего собеседника. Разговор теперь окончательно перешел на шепот.

— Юрий Андреевич, — часто задышал Новиков, — вы один из немногих, с кем Львова была близка. Да-да. Не удивляйтесь! Именно близка.

— Но мы с ней виделись крайне редко, да и то большей частью по делу, — возразил Смолин.

— Что вы! — голос Новикова сорвался, сменив тональность. Он резко откашлялся, достал из кармана платок и вытер со лба пот, который мелкими горошинами выступил у него от волнения. — Что вы... Вы были удостоены все эти годы большой чести общаться с ней лично. А это мало кому было позволено.

Смолин слушал Новикова и автоматически анализировал ситуацию. Действительно, кроме него и Новикова со Львовой, пожалуй, больше никто и не общался, после ее переезда в Москву. Конечно, если не брать в расчет человека, по прихоти которого она в Москве, собственно, и оказалась. Смолин вздрогнул. Раньше он как-то об этом особенно не задумывался, а ведь там, наверху, прекрасно знали, что он и Львова периодически имеют беседы. И все же Смолин решил кое-что уточнить.

— Илья Ильич, кто еще, кроме меня и вас имел доступ к Наталье Сергеевне?

— Да то-то и оно, что никто, кроме Ста... — Новиков осекся.

— Я вас понял, — прошептал Смолин.

— А какое это имеет значение? — также шепотом спросил Новиков.

— Ну хотя бы такое, что мы должны выяснить куда пропала ваша книга.

Новиков внимательно посмотрел на Смолина, поняв всю двусмысленность его слов.

— Вас ведь интересует и куда она пропала тогда, в тридцатом? — чуть заметно улыбнулся он.

— Если честно, то да.

— Книга просто переместилась от вас к нам. — Новиков заглянул в глаза чекисту. — В этом -то и была ее ценность. Это очень старая книга, и знания, содержащиеся в ней не в коем случае не должны были попасть в руки тех, кто..

Новиков вдруг замолчал.

— Тех кто, что? — подтолкнул его словесно Смолин.

Илья Ильич резко поднялся и начал ходить по комнате. Пот, который он больше не вытирал, струился по его лицу. Руками он то и дело хватался за волосы, от чего хорошо уложенные до этого волосы, начинали торчать в разные стороны. Таким Смолин его видел в первый раз. Внезапно Новиков остановился и, уставившись на Смолина, начал лихорадочно шептать пересохшими губами, то и дело слизывая языком пот:

— Это все они, они...я точно знаю, что они...

— Кто они? О чем вы, Илья Ильич? — тревожно спросил Смолин.

— Вы ведь о них пришли узнать? О них? — не унимался Новиков.

— Да успокойтесь вы, наконец! — не выдержал Юрий Андреевич. — Сядьте и расскажите.

Новиков послушно подошел к кровати и присел. Руки его терзали носовой платок, который с трудом выдерживал такой напор, готовясь вот-вот разорваться на куски.

— Что вы хотите знать? Что!? — Новиков почти кричал.

— Я вас не понимаю. — Смолин удивленно поднял брови.

— Не понимаете? А то вы не знаете! — немного театрально воскликнул Илья Ильич, но тут же снова перешел на шепот. — Может, и про "Трехкружие" вы тоже ничего не знаете?

Теперь настала очередь понервничать самого Смолина. Сидевший до этого спокойно, он вскинулся и оказался на ногах. Глядя сверху вниз на трясущегося Новикова, он вынул из кармана кусок бумаги, переданный ему Локиевым, и протянул совершенно раздавленному Илье Ильичу.

— Что это?

Ответа Смолин не дождался. Как только взгляд Новикова встретился с протянутым ему листом, он затрясся всем телом, а потом, издав сдавленный вопль, на глазах изумленного чекиста лишился чувств.

* * *

После разговора с Леной, на которую Юрий Андреевич Смолин возлагал некоторые надежды, но которая так ничего вразумительного и не сказала, он направился прямиком к себе домой. Первое, что Смолин увидел, оказавшись на собственной лестничной клетке — приоткрытую дверь своей квартиры. "Воры" — пронеслось у него в голове. Крадучись, на цыпочках, он подошел к дверному проему и легонько толкнул дверь, которая издав легкий скрип, открылась почти полностью. Смолин заглянул внутрь квартиры, но решительно никакого движения там не заметил.

"Либо затаились, либо уже ушли" — подумал про себя.

Идти дальше прихожей было страшно, а потому, решив не рисковать, Смолин выскочил обратно в подъезд, поднялся на этаж вверх, и, встав так, чтобы открывался обзор лестничной клетки, на которой находилась его квартира, он достал мобильный телефон и набрал 02. Стараясь говорить как можно тише, жертва домушников изложила суть случившейся с ней неприятности и получила указания никуда не передвигаться, оставаться на месте и ждать наряда, а в случае попытки воров бежать, никаких действий не предпринимать, но постараться максимально запомнить их внешность, а если удастся, то и повадки. Выслушав наставления, Смолин нажал кнопку отбоя и замер в ожидании.

Милиция прибыла минут через десять. Три человека в форме и с автоматами на перевес вышли из лифта, и один из них сразу же направился по лестнице наверх к наблюдательному пункту Смолина.

— Ну что? — шепотом поинтересовался он.

— Ничего. — Юрий Андреевич развел руками.

— Ну понятно. — шепнул милиционер и бросился вниз, где у дверей притихли двое бойцов.

Прежде чем ворваться в квартиру, троица о чем-то посовещалась, а затем вломилась в жилое помещение, исторгая из себя нецензурную брань вперемешку с угрозами положить всех на месте.

Смолин тревожно вслушивался в шумы, доносящиеся из его квартиры, пока тот, что поднимался к нему наверх, не вышел с довольной улыбкой обратно на площадку.

— Спускайся! — крикнул он. — Нет там никого.

Смолин послушно сбежал вниз по лестнице и тут же прошествовал в свое, вскрытое пока не понятно кем, жилище.

— В комнате все перевернуто, — сообщил один из милиционеров, когда Юрий Андреевич еще был в коридоре. — Искали что-то.

Комнату свою Смолин узнал с трудом. Все вещи были перевернуты с ног на голову, будто сам Мамай со своей Ордой прошелся по ней, в поисках добычи. Больше всего же пострадал шкаф с книгами деда — они были хаотично разбросаны по комнате, у некоторых были вырваны страницы, а иные и вовсе лишились своих обложек.

— В книгах что-то искали, — констатировал старший по званию, который и руководил все операцией по выкуриванию воров.

Покрутив пару книг в руках и, видимо не найдя в них ничего для себя интересного, милиционер бросил их обратно на пол, чем вызвал внутренний бунт в душе Смолина, а потом обратился к хозяину квартиры:

— Пройдемте на кухню, протокол составлять будем.

Бойцы остались дежурить в комнате.

Оказавшись на кухне, Смолин и милиционер уселись за обеденный стол, на котором тут же были разложены различные милицейские документы, как-то протоколы и так далее.

— Да, не успел представиться, — объявил милиционер, — капитан Жмыхов.

В подтверждение своих слов он залез в карман своего мундира и извлек оттуда удостоверение, которое протянул Смолину. Юрий Андреевич безо всякого интереса заглянул в красную корочку и удовлетворенно кивнул.

— Так, товарищ Смолин, — протянул немного лениво Жмыхов, — вы кого-нибудь подозреваете.

— Нет, — признался Юрий Андреевич, — а откуда вы знаете мою фамилию?

— Ну вы чудак-человек! — засмеялся Жмыхов. — Мы ж милиция! Если адрес выезда известен, то и фамилия жильца тоже!

— И то верно. — Смолин раскраснелся и выругался про себя за собственную глупость.

— Значит, никого не подозреваете... — Жмыхов покрутил в руках шариковую ручку и сделал какие-то пометки. — А что у вас там за книги?

— Дедовы, — ответил Смолин, и в сердце у него неприятно кольнуло от воспоминания о разоренной библиотеке.

— Ценные? — уточнил капитан.

— В какой-то степени... — неопределенно промямлил Юрий Андреевич.

— Это как понимать? — Жмыхов сдвинул брови, придав суровости своей простоватой физиономии.

— Были старинные книги, — уточнил Смолин, а потом, подумав, добавил: — Надеюсь, что и есть.

— Старинные, скорее всего, унесли, — печально вздохнул Жмыхов и посмотрел на Смолина глазами полными скорби.

Капитан что-то еще почиркал в своих бумажках, а потом попросил Юрия Андреевича пройти с ним обратно в комнату, в которой, как выяснилось, младшие милицейские чины количеством два человека уже навели какой никакой порядок, а теперь стояли и о чем-то посмеивались между собой.

— Опись составили? — грозно поинтересовался Жмыхов.

— Так точно, товарищ капитан, — хором ответили двое из ларца, — все здесь.

— Очень хорошо, очень хорошо... — Жмыхов внимательно просматривал список, то и дело хмурясь, словно испытывая приступы головной боли. — Вот что, Юрий Андреевич. Мы пока что свое дело сделали. Оставляю вам тут сержанта Хвостикова — он дождется криминалистов.

— Кого? — слово криминал Смолину совсем не понравилось.

— Не беспокойтесь, Юрий Андреевич, приедут эксперты наши, пальчики снимут с мебелишки. — подбодрил его Жмыхов. — Ничего страшного — обычная процедура.

Распрощавшись, капитан удалился, прихватив с собой второго сержанта, а Смолин остался посреди хаоса вдвоем с сержантом Хвотиковым, который, впрочем, оказался разговорчивым малым, скрасив своей болтовней о различных милицейских происшествиях ожидание бригады экспертов-криминалистов.

* * *

Собрание завершилось глубоко за полночь. Расходились по одному, прощаясь так, будто уходят навсегда. Впрочем, это вполне могло оказаться суровой реальностью — ОГПУ зорко следило за любыми телодвижениями граждан, особенно тех, которые собирались не понятно по какой надобности по ночам. Последними уходили Марченко, Кирилл Эдуардович и Иван, который к тому времени уже работал на заводе, а потому имел комнатку в общежитии. Вообще-то сначала он хотел остаться жить на квартире Дольской, с которой ему крайне понравилось делить не только обед, но и ложе, но та настояла на его переезде, объяснив это чисто конспиративными целями.

— Будьте осторожны, — напутствовала Дольская каждого выходившего из квартиры. — Если арест — вы знаете что отвечать!

Все послушно кивали в ответ, целовали ее руку с перстнями и рысцой убегали вниз по лестнице, не оглядываясь назад.

Когда настала удаляться очередь Марченко, Дольская приобняла его и шепнула на ухо:

— Вы сделали невозможное. Поверьте, этого никто не забудет.

— Спасибо, Ольга Сергеевна. Я сделал это для нашего общего дела. — Марченко поклонился и как-то по-особенному посмотрел Дольской в глаза.

Наблюдавший эту сцену Безлюдный в этот миг готов был накинуться на него и растерзать на месте. Марченко же тем временем опять приник губами к ушам Ольги Сергеевны.

— Я вот только волнуюсь, что вы приказали мне остаться. Ведь если бы ОГПУ меня выследило, делу был бы конец...

— Он никогда нас не выследят, дорогой мой Александр, никогда. Они слишком глупы для этого, а к тому же теперь нам и вовсе нечего боятся. Теперь, когда вы принесли нам книгу. Старуха долго мучилась? — Дольская понизила голос насколько могла.

— Я же не успел рассказать, вы так запугали меня своим ОГПУ, когда я пришел!

— Рассказать что? — насторожилась Дольская.

— Когда я пришел, старуха была уже мертва...

— Мертва? — Дольская была искренне удивлена.

— Представляете, да!

— Это меняет дело, — обрадовано зашептала Дольская. — Подождите немного, я провожу этих двух и вы мне все расскажите...

— Но... — Марченко понял, что сейчас эта женщина сломит его волю второй раз за ночь.

— Никаких "но". Раздевайтесь.

Марченко нехотя стянул пальто, разулся и поплелся обратно в комнату. Дольская наспех выпроводила старика с Безлюдным, заперла дверь на все замки и поспешила вернуться в глубь квартиры, где ее ждал весьма интересный собеседник.

— Ну, рассказывайте же! — набросилась она на Марченко, не успев еще войти в комнату. — Так, значит, вы ее не...?

— Я же сказал, — занервничал Марченко, — она уже была мертва.

— Давайте-ка, Александр, с самого начала. — Дольская сказала это таким мягким голосом, что гримаса на лице Марченко вмиг приняла выражение удовлетворенности и расслабленности. Дольская улыбнулась:

— Я сейчас принесу вино, и мы посидим, а вы мне все не спеша расскажите. Хорошо?

— Хорошо, — согласился Марченко, которому, к тому же, давно хотелось выпить.

Дольская вернулась через пару минут, принеся с собой поднос, на котором стояла бутылка красного вина и тарелочка с конфетами. Марченко скоренько разлил "Кагор" (а это был именно "Кагор") по фужерам, предусмотрительно вытащенным им из шкафа, отхлебнул, не чокаясь, и окончательно расслабившись, начал рассказывать...

О том, что книга в Москве "Трехкружие" прознало сразу же, как стало известно о переезде из Ленинграда Львовой. Для всех членов организации это был настоящий удар — охота за книгой шла и в Ленинграде, был даже разработан детальный план по ее выкрадыванию у старухи, но теперь, в Москве, задача усложнялась в разы. Львова жила в режимном доме и находилась под круглосуточной охраной органов государственной безопасности. Было очевидно, что книга находится в квартире, проникнуть в которую было теперь практически невозможно.

Выход был найден лишь через восемь лет. Автором нового плана стал именно Марченко — кадровый офицер Красной Армии, вступивший в "Трехкружие" в самом конце двадцатых годов. Дольская довольно долго подозревала, что Марченко провокатор, а потому до поры до времени не подпускала его близко к возглавляемому ей тайному обществу. Но Марченко действительно оказался искренним искателем тайных знаний. Как выяснилось позже, в юности он увлекался писаниями мадам Блаватской, даже пытался сам сорганизовать некий кружок вокруг себя, но в условиях военной службы сделать это было крайне сложно, а потому от этой затеи он быстро отказался, решив искать уже сложившееся сообщество единомышленников. Именно им и стало для него "Трехкружие".

Единственным недостатком Марченко был панический страх разоблачения. Поэтому изначально, когда обсуждались последние детали придуманного им плана операции, он настаивал на том, чтобы сделав дело, залечь на время на дно. Но Дольская, вместо того, чтобы взять у него книгу и отпустить, опять проявила свою волю, заставив войти в квартиру...

План Марченко был рискованным, но вполне реальным. Дело в том, что начавшиеся чистки в армии заметно покосили ряды его товарищей по оружию. Многие из них просто пропадали бесследно, некоторых арестовывали прямо на рабочем месте. Однажды к Марченко подошел не так давно пришедший работать в военную академию, в которой Марченко преподавал военные науки, молодой лейтенант. Подошел со странной просьбой. Сказал, что опасается ареста, а потому решил бросить все и нелегально уехать к родственникам на Дальний Восток. Многие поступали именно так, спасая тем самым свои жизни. У Марченко же он попросил сохранить его военные документы на тот случай, если он вернется живым, после окончания "этого кошмара".

Почему он выбрал именно его, для самого Марченко так и осталось загадкой. Он не был замечен в связях с оппозицией, никогда не позволял себе высказывания против власти, а, наоборот, (в целях конспирации) проявлял максимальную лояльность ко всему происходящему в стране. Но факт оставался фактом — лейтенант обратился к нему, и на руках у Марченко оказался чужой военный билет.

Именно этот военный билет и стал центральной точкой, вокруг которой Марченко и выстраивал свой план по добыванию книги. Он решил действовать дерзко, не смотря на то, что страх поглощал все его существо. По плану, он под предлогом посещения комбрига Мацеевича, проживавшего в одном подъезде со Львовой, Марченко должен был проникнуть в подъезд, предъявив документы лейтенанта, с вклеенной туда своей фотографией, а там уже действовать исходя из оперативной обстановки.

В назначенный день Марченко появился перед домом Львовой. Заточенным под такие дела глазом военного, он сразу же определил припаркованные машины, в которых находились сотрудники органов. Их он постарался обойти как можно более незаметно, так, чтобы его лицо не было узнано. Подойдя к подъезду, Марченко потянул на себя внушительную дверь и оказался в обширном холле, отделанном мрамором. Вместо привычной консьержки, за столом возле двери сидел дежурный офицер, который тут же поднял глаза и начал внимательно изучать внешность вошедшего.

"Слава богу, что сержант какой-то сидит, а не офицер" — с облегчением подумал Марченко.

— Ваши документы, пожалуйста, — попросил сержант.

Марченко незамедлительно достал из портфеля военный билет и протянул дежурному. Тот пролистал все страницы, а потом, усмехнувшись, сказал:

— Что-то вы, товарищ Крылов, засиделись в лейтенантах.

Действительно, Марченко было уже за тридцать, а выглядел он и того старше.

— Ну не всем же генералами-то! — отшутился он.

— Это точно, — рассмеялся солдат. — Я вот думаю в академию поступать. А сейчас на вас глянул — да катись она к чертям! Вот так просидишь всю жизнь лейтенантом, а толку?

— Ну, ты на меня-то не смотри. — Марченко решил все же объяснить странность со своим низким званием. — Я сам на повышение не иду.

— Это почему ж? — выкатил от удивления глаза солдат.

— Повысят, переведут куда-нибудь. А так я при своем начальнике, с которым всю жизнь. Понимаешь?

Солдат понимающе закивал головой:

— Ну да! Командир — отец родной!

— Вот — вот, — подтвердил Марченко.

— А если не секрет, то командир-то кто? — вдруг спросил сержант.

— Командир? Комбриг Мацеевич. К нему и иду. Срочное письмо.

— Так письма ж вроде ему Иванов носит? — боец подозрительно посмотрел на Марченко, окончательно перестав улыбаться.

"Пропал, — подумал Марченко — сейчас будет звонить, выяснять".

— Иванов болен. В госпитале.

Приготовившись к самому худшему, Марченко в следующую секунду понял, что партия еще далеко не проиграна.

— Вот так вот. А я ему говорил! Холод на улице какой, а он без шинели все бегал. С воспалением слег?

— Точно, — выдохнул Марченко.

Сержант протянул ему документы и в тот же миг на его столе зазвонил телефон. Он поднял трубку, и, мотнув головой в сторону лифта, дал понять Марченко, что тот может проходить...

* * *

В темноте каждое неверное движение могло стать последним. Олег нащупывал мыском выступы на стене, пытаясь впиваться пальцами в выпуклости дома, от чего испытывал неимоверную боль. Преодолев расстояние в несколько метров, он оказался на уровне второго этажа. Стараясь действовать как можно тише, чтобы не дай бог не разбудить жильцов квартиры, он бесшумно, словно кошка, ступил на карниз. Прислушавшись и удостоверившись, что с внутренней стороны окна все тихо, Олег стал перемещаться вдоль окон чужой квартиры, чтобы достичь козырька, нависающего над парадным входом. Это оказалось куда проще, чем ползти вниз по стене. Оказавшись прямо над козырьком, Олег переместился еще на пару метров вниз, а потом решил просто спрыгнуть на чернеющий внизу квадрат козырька. Что он и сделал. Приземление прошло удачно, и оказаться на земле теперь было делом техники. Спустившись и ощутив асфальт под ногами, Олег напоследок посмотрел вверх, туда, где располагались его окна, а затем стремглав побежал в строну более менее оживленной улицы, которая находилась на расстоянии нескольких переулков от его дома. Добраться до дедовой дачи в этот час можно было только на такси, либо воспользовавшись услугами частников.

Машин, как на зло, почти не было. Олег вытянул руку и начал ожидать улова. Наконец около него свистя тормозами остановился старенький форд. Олег открыл дверцу автомобиля и сунул голову в кабину.

— Куда? — поинтересовался водитель.

— В область, — коротко объяснил Олег.

— Очень далеко?

— Прилично.

Затем была озвучена сумма, заплатив которую, как показалось Олегу, можно было доехать на этом самом форде хоть до самой финской границы. Но деваться было некуда — да и торг в столь тревожный час был, мягко говоря, не уместен.

Ехали часа полтора. За это время Олег основательно наслушался радио "Шансон", которое за время пути посвятило его во все тайны тюремного быта, а заодно и оперативно-следственных мероприятий, естественно, с точки зрения лирических героев услышанных им композиций. Блатняк Олег терпеть не мог, но из вежливости молчал, да к тому же периодически он настолько погружался в свои мысли, что просто не обращал внимания на музыку. Водитель, благо, попался немногословный. Ехали практически молча. Лишь ближе к даче, Олег начал разъяснять куда поворачивать, а где лучше объезжать, что волей-неволей сопровождалось комментариями как его, так и водителя, на тему состояния российских дорог, да и качества жизни в целом.

И вот, наконец, показалась дедова дача. Олег сразу увидел, что в доме горит свет, но никакого движения не наблюдается. Прокрутив голове самый худший сценарий, в котором ему виделся распластанный на полу дед с зажатой в руке трубкой мобильного телефона, он наспех поблагодарил бомбилу, отдал деньги и, выскочив из машины, побежал в сторону дома.

— Дед! Дед! — закричал он, не успев закрыть за собой входную дверь.

— Я здесь.. — послышалось с террасы.

"Живой!"

Дед полулежал на стареньком диване, держась рукой за сердце. Выглядел он плохо, что сразу же было заметно. Щеки и глаза Сергея Тимофеевича ввалились, а хриплое дыхание было отчетливо слышно за несколько метров.

— Что случилось? — Олег подсел рядом. — Врачей вызвал?

— Каких врачей? Куда? Сюда? — усмехнулся дед. — До утра доживу — в Москву отвезешь. А нет, так нет.

Олега словно током прошило. Зачем же он отпустил этого любителя шансона! Как же он сразу не подумал!... Олег обхватил голову обеими руками и взъерошил волосы, не зная от отчаяния, что теперь делать.

— Лекарства есть, дед? — сообразил он.

— Принял уже, — дед кивнул на деревянный столик, на котором стоял какой-то пузырек, вокруг которого были рассыпаны белые кругляши таблеток. — Вроде полегче стало, а потом опять...

— Эх дед, дед... Давай я тебя в комнату перенесу — тебе еще простудится не хватало.

— Не надо, — простонал дед. — Мне там дышать не чем. И тут-то задыхаюсь, а там и вовсе...

Ладно, — согласился Олег. — Тогда буду с тобой здесь сидеть, а ты не волнуйся — утром будем в Москве, и быстро у меня на ноги встанешь.

Но на ноги дед так больше и не встал. Развязка наступила около пяти утра. Олег было задремал, но вдруг сквозь сон почувствовал, как дедова рука, которую он держал в своей руке, начала лихорадочно сжиматься и разжиматься.

— Что? Что такое? — переполошился Олег.

— Все. — прошептал дед еле слышно. — Найди Эдуарда...Слышишь?... Найди, если он еще жив... Он тебе поможет, Олег...

— Дед... Эдуарда? Ты хоть фамилию его скажи!

Но это были последние его старика. Дед весь напрягся как пружина, а потом, выдохнув со свистом, выпрямился и больше уже не двигался.

* * *

Марченко кивнул в ответ и быстрым шагом проследовал к лифту. Нажав кнопку вызова, он довольно долго ждал, пока кабина опуститься с верхних этажей, а когда она, наконец, приехала, он чуть ли не запрыгнул в нее, чтобы как можно скорее оказаться в не зоны досягаемости глаз назойливого дежурного сержанта. Нажав кнопку этажа, на котором проживал генерал Мацеевич, Марченко немного расслабился — первая часть плана была успешно реализована. Он облокотился на стену лифта, который с грохотом полз наверх, снял фуражку и вытер пот, струившийся у него по лбу. Страх почти прошел, но, в то же время, была пройдена лишь первая часть пути, притом самая простая. Одно дело проникнуть в дом — совсем другое — убить страху и найти книгу... Лифт, громыхая, отворился, и Марченко вышел на лестничную клетку. С облегчением обнаружив, что на ней никого нет, он бегом преодолел два этажа и оказался рядом с квартирой Львовой. Удивлению его не было предела — дверь квартиры была приоткрыта. С выпрыгивающим из груди сердцем, Марченко на цыпочках подошел к ней и попытался заглянуть в небольшую щелку между дверью и косяком. Но увидеть ему ничего не удалось — свет в прихожей был погашен, а двери во все комнаты, похоже были закрыты, из-за чего в прихожей стоял полумрак. Прислушавшись к происходящему внутри, Марченко с удовлетворением отметил, что в квартире стоит гробовая тишина. Подождав еще немного, он все же решился на проникновение. Оглядевшись, Марченко толкнул дверь внутрь квартиры и прошмыгнул в прихожую. Как он и полагал, все двери в квартире были плотно закрыты, а потому теперь он стоял в полной темноте, старясь как можно быстрее к ней привыкнуть. Внезапно тишину разорвал телефонный звонок. Марченко вздрогнул от неожиданности. Он стоял, старясь не дышать, прижавшись к огромному напольному зеркалу, размером в полтора человеческих роста. И вдруг трубку сняли. Марченко услышал глухой мужской голос. Что он говорил, было не разобрать, но вскоре разговор закончился и теперь Марченко отчетливо услышал надвигающиеся прямо на него шаги. Через мгновение дверь одной из комнат распахнулась, и на пороге появился человек. Марченко понял, что он обнаружен.

— Кто вы? — Марченко сразу уловил страх в интонации вопрошавшего, а от этого ему стало немного легче, так как самого его бил самый настоящий озноб.

— Где Львова? — тут же перешел в наступление Марченко.

Он понял, что перед ним стоит верный помощник Львовой Новиков. По описаниям это был он. Сам Марченко Новикова никогда не видел, но зато много о нем слышал. И вот теперь у него появилась возможность увидеть воочию "правую руку" старухи, ее глаза и уши во внешнем мире.

— А еще раз спрашиваю — кто вы такой? — Новиков сделал шаг вперед, отчего вся его фигура оказалась в полумраке, и теперь Марченко видел лишь черный силуэт на фоне светлого дверного проема.

— Товарищ Новиков, — решил не отступать Марченко, — где гражданка Львова?

— Вы к ней по делу? — Марченко понял, что Новиков начинает давать слабину.

— Мне необходимо срочно видеть Наталью Сергеевну. — твердо произнес Марченко, чеканя каждое слово.

— Это невозможно, — вдруг совсем ослабшим голосом ответил Новиков и затрясся. Марченко с удивлением осознал, что Новиков заплакал. Нет, не заплакал, а зарыдал, содрогаясь всем телом.

— Прекратите истерику. — властно продолжил Марченко. — Где Львова?

— Она...она, — Новиков рыдал как ребенок, — Наталья Сергеевна скончалась.

Марченко был поражен. Он стоял, глядя на Новикова, и не верил своим ушам.

— Что вы сказали? — на всякий случай переспросил он.

— Наталья Сергеевна скончалась, — сквозь слезы повторил Новиков.

Марченко ожидал чего угодно, он даже мысленно готовился к смерти в случае провала и ареста, но только не этого. Медлить было нельзя. Новиков был явно деморализован, а, значит, надо было срочно использовать сложившуюся ситуацию в свою пользу и брать то, зачем он и явился.

— Где она? — окончательно взяв себя в руки, обратился он к Новикову.

— Здесь, — Новиков указал в дверной проем за своей спиной.

Новиков резким движением вытащил из шинели документ и ткнул его Новикову чуть ли не в лицо.

— Лейтенант Крылов, особый отдел. Отойдите в сторону.

Новиков послушно сделал шаг вправо, пропуская Марченко в комнату, где в кресле, спиной к нему, сидела Львова. Марченко стало не по себе. Он обошел кресло, и здесь ему стало совершенно дурно — Львова сидела как живая, а глаза ее были открыты. Сначала Марченко подумал, что Новиков его обманул и Львова вовсе не умерла, а все происходящее — лишь хитроумная ловушка, подставленная для него прозорливой старухой. Но через несколько секунд он понял, что ошибся. Львова действительно была мертва. Глаза ее неподвижно смотрели куда-то в даль, но были словно стеклянными. Руки же безвольно болтались над подлокотниками. Новиков тем временем тоже вошел в комнату и теперь стоял в дверях, утирая обильные слезы промокшим насквозь носовым платком. Марченко смотрел на этого человека и с трудом верил, что это и есть тот самый Новиков, который столько лет помогал старухе руководить "Черным Солнцем". Про себя он улыбался, ощущая превосходство себя и "Трехкружия" в целом над этим жалким типом, который словно маленький ребенок жался к двери, не в силах поверить в произошедшее.

— Выйдите из комнаты! — приказал Марченко.

— Извините. — Новиков попятился назад, и теперь его всхлипывания доносились откуда-то из коридора.

Марченко прикрыл дверь и молниеносно начал обыскивать комнату. Мебели было не так уж и много, что наводило на мысли, что книга и вовсе может быть в другой комнате. Но удача была на стороне "Трехкружия". Книга обнаружилась в одном из ящиков комода. Она лежала на самом верху и не узнать ее было невозможно — тронутая временем обложка черного цвета говорила сама за себя.

Марченко моментально засунул книгу в портфель. Обернувшись, он побледнел от ужаса. Ему показалось, что Львова наблюдает за ним — Марченко точно помнил, что когда увидел ее, войдя в комнату, ее угасший взгляд был обращен в сторону окна. Теперь же глаза ее смотрели в бок, в сторону комода, из которого Марченко только что извлек искомую вещь. Львова, хоть и мертвая, все же все видела....

Чертыхнувшись, Марченко поспешно задвинул ящик обратно и поспешил выйти из комнаты — находиться в ней было невыносимо. В прихожей было пусто.

— Вы где? — позвал Марченко.

— На кухне, — отозвался Новиков, — подождите минуту.

— Жду. — ответил Марченко, а сам тихо, стараясь не издавать лишних звуков, начал продвигаться к входной двери.

Выйти он успел за секунду до того, как Новиков вышел с кухни с дымящейся чашкой чая.

Дожидаться лифта было смерти подобно, а потому Марченко стрелой промчался несколько этажей, но за пролет до главного холла, чуть притормозил, перевел дыхание и последние ступени прошел неспеша, старясь придать своему лицу выражение отрешенной серьезности и внутреннего спокойствия.

Сержант сидел на своем месте и со скучающим видом листал последний номер "Правды".

— Успешно, — поднял он глаза на Марченко.

— Успешно, — весело ответил Марченко и прошел мимо стола дежурного.

— Секундочку! — вдруг услышал он у себя за спиной. Внутри все похолодело.

— Да? — обернулся он.

— А документик предъявить? — сурово потребовал сержант.

— Ах...это.. — Марченко облегченно вздохнул. — Ну, конечно, совсем забыл... Спешу!

Он показал документ и, попрощавшись, вышел на улицу. Морозный воздух ударил в лицо, наполняя легкие свежестью. Марченко вдохнул всей грудью, обжигая внутренности, и почти бегом поспешил покинуть место действия.

— Вот так все и было, — закончил он, допивая уже третий бокал вина.

— Так, значит, Новиков вас видел? — Дольская недовольно хмурилась.

— Увы, да... Но разве это имеет какое-то значение, Ольга Сергеевна?... Документы-то он чужие видел, так же как и сержант.

— Пожалуй, вы правы, Александр, — Дольская доброжелательно улыбнулась и положила свою ладонь на руку Марченко.— Главное, что книга у нас.

— Когда же все остальное? — Марченко поставил бокал на столик.

— Чем быстрее, тем лучше... Думаю, что на днях...

* * *

Жмыхов позвонил на следующий день.

— Что-нибудь узнали? — с надеждой поинтересовался Смолин.

— Увы, ничего. — в трубки раздавались почмокивания, так как капитан в тот момент решил испить чаю.

— И что же? — Юрий Андреевич в глубине души все же надеялся, что милиция хоть что-нибудь да узнает.

— И ничего, — посетовал Жмыхов. — Отпечатков нет, ничего нет.

— То есть как ничего? — удивился потерпевший.

— А вот так. — Жмыхов усмехнулся. — Как будто и не было никого в вашей квартире, Юрий Андреевич, кроме вас.

— Это как же понимать? — растерялся Смолин.

— Видимо, работали профессионалы. — ответил капитан. — Мы тут навели справки в главке и выяснили, что в Москве уже третий год орудует банда, специализирующаяся исключительно на антиквариате. Похоже, вы стали жертвой именно этих господ. — Жмыхов сделал небольшую паузу, чтобы отхлебнуть чаю: — А у вас, что новенького, Юрий Андреевич?

— Ничего, — грустно ответил Смолин. — Книги все, как будто бы на месте, даже самые старинные.

— Да? — чавканья затихли.

— Да. — на всякий случай подтвердил свои слова Смолин.

— Интересно, интересно... — будто сам себе сказал Жмыхов, и в трубке послышались короткие гудки.

Смолин пожал плечами и тоже повесил трубку. Он еще раз осмотрел все книги, которые снова были бережно расставлены по полкам. Наиболее пострадавшие в ходе таинственного налета он бережно заклеил скотчем, а кое-где и клеем. Он прошелся вдоль книжных полок, проводя пальцем по корешкам книг. Все выглядело так, будто никакого происшествия и не было.

На удивление Смолина все книги действительно оказались на месте. Расставляя их по полкам, он старался воспроизвести тот порядок, в котором они стояли до того, как кто-то попытался их распотрошить. И вот,когда последняя книга встала на полку, Юрий Андреевич с удивлением обнаружил, что ни одного свободного места не осталось — каждая книга заняла свой, отведенный ей в свое время отсек между себе подобными.

Не успел Смолин нажать отбой, как телефон снова зазвонил. Он взял трубку. Звонила Лена.

— Слушай, Юр, я тут кое-что нарыла.

Не дав Смолину вставить и слова, она начала рассказывать о своей находке. Оказывается, как только получивший странное послание Смолин ушел от нее домой, чтобы обнаружить там последствия воровского налета, она направилась в историческую библиотеку, чтобы там, среди знаний, накопленных столетиями, попытаться найти хоть какую-нибудь зацепку, способную помочь в разгадке странного рисунка. Просмотрев все каталоги, где на ее взгляд могли оказаться книги, относящиеся к волнующей ее проблеме, Ленка уже разочаровано собиралась уйти домой, как наткнулась взглядом на карточку из одного из ящиков, которая одиноко валялась на полу. Решив, что случайно выронила ее, перебирая такие же карточки в поисках нужных книг, Ленка нагнулась, чтобы поднять ее вложить в нужный ящик. Когда же каточка оказалась у нее в руках, удивлению ее не было предела. Она просто не могла поверить своим глазам — на карточке значилось название, о котором она и мечтать не смела: "Семантика кругов в исторической ретроспективе". Издание было дореволюционным, что делало книгу в глазах девушки еще более весомой и значимой.

Заполнив бланк заказа, Ленка тут же помчалась получать столь необходимую ей книгу. На ее счастье "Семантика" оказалась на полке, а не у кого-то на руках, что могло бы привести к вынужденному простою. Получив заветное издание, девушка заняла место за длинным столом у самого окна, включила настольную лампу и углубилась в чтение. А почитать, действительно, было что... Пропустив страницы про геометрическое значение всевозможных окружностей, она сразу же долистала до главы под названием "Мистические свойства круга". Все прочитанное в ней она старательно переписала в тетрадь, предусмотрительно прихваченную с собой. Переписав почти все, что касалось интересующего ее вопроса, Лена перевернула последнюю,как она думала, страницу главы, и увидела, что предложение прерывается на полуслове. Следующая страница была кем-то выдернута...

— Юр, ты только послушай! — голос девушки звучал возбужденно, она явно спешила поделиться своим открытием со Смолиным. — Я тебе сейчас прочитаю, не перебивай только.

— Не надо читать, Лен, лучше приезжай и все расскажешь.

Ленка примчалась через полчаса, нарушив на своем Ниссане "микра" все возможные правила дорожного движения. Ввалившись в квартиру Смолина, она немедля закурила и, не дав хозяину опомнится, вывалила на него весь груз знаний, полученных в библиотеке. И хотя рассказ ее мало что прояснил, но, по крайней, мере, он давал хот я бы минимальную расшифровку полученной им символики.

Итак, как выяснила Лена, издревна круг считался универсальным символом, означавшим целостность, непрерывность, первоначальное совершенство. Округлость считалась священной как наиболее естественное состояние, содержащее в себе самость, все неявленное, вечное и бесконечное. Помимо прочего, книга из библиотеки уверяла, что окружность в своем магическом проявлении во все времена несла в себе отрицание времени и пространства.

— Короче, — Ленка подгоняла сама себя, — Круг — это символ небесного единства. Понимаешь?

— Не очень-то, — честно признался Смолин.

— Ну как тебе объяснить... — Ленка потерла лоб ладонью и снова закурила. — Круг — это как бы завершение всего, но в тоже время и бесконечное движение. Это своего рода абсолют. Идеальный символ.

— Так, так... — рассказ начинал заинтересовывать Смолина.

— Слушай дальше! Оказывается, круг — это еще и символ женственности и материнства. То есть это женский символ.

— Хочешь сказать, кто-то таким образом пытается открыть мне свои чувства? — засмеялся Смолин.

— Ой, да ну тебя, Юр! — возмутилась Ленка. — Не перебивай.

— Ладно, извини, — Юрий Андреевич вновь стал серьезен.

— Так вот, продолжила девушка, — все круглое символизирует женственность, как противопоставление связанной границами прямой мужественной отцовской созидательной силе. Концентрические круги являются как солярными, так и лунными и означают Небеса, различные состояния или уровни проявленного мира.

— Весьма познавательно. — Смолин пытался хоть как-то применить все полученные знания к своей ситуации, но пока у него ничего не выходило. — Ну а мой рисунок-то тут при чем?

— Вопрос хороший, — отозвалась Ленка, выпуская тоненькую струйку дыма изо рта. Ты не забывай, что мы должны учитывать и звезду, в твоих кругах ...

— Да уж забудешь тут. — Смолин саркастически усмехнулся.

— Ты не смейся, а думай лучше. Если верить тому, что ты раскопал в дедовых книгах, то семиконечная звезда символизирует семь дней недели, а также судьбу. Учитывая, что круг — символ совершенства и законченности, а семь дней недели — в общем то тоже самое, то мы имеем некую идеальность в квадрате. Причем не просто идеальность, но и завершенность. Понимаешь?

— Понимаю, но что это значит?...

— Вот этого я пока не знаю, — ответила Лена, давя сигарету в пепельнице.

* * *

Людей на похоронах деда было немного. Пришли коллеги по работе, с которой он ушел уже сто лет тому назад. Были соседи по даче, с которыми дед общался достаточно близко. Вот, пожалуй, и все. Родственники деда давно поумирали и единственным из них оставался Олег. Речей почти не говорили. Так, пару слов... Потом каждый кинул свою горсть земли, которая с глухим стуком ударялась о крышку гроба, отскакивая от нее. Сухая какая-то земля была.

Закопали. Разлили водку по стопкам. Выпили.

И разошлись потихоньку.

Олег поехал домой. Запасные ключи от квартиры от нашел на даче — дед всегда хранил при себе дубликат на всякий случай. Добирался сначала на автобусе, а потом на метро. По дороге зашел в магазин и купил бутылку водки, пить которую совсем не хотелось. Но и пребывать в трезвом состоянии тоже никакого желания не было. Придя домой он наспех сходил в душ, переоделся и уселся на кухне, поставив перед собой бутылку и шкалик, а также нехитрую снедь, которую ему удалось найти в холодильнике. Первые две стопки выпил не закусывая и морщась от отвращения. Но именно это ему сейчас и было нужно — чем хуже, тем лучше.

Наполнив третью стопку и собираясь уже опрокинуть жидкость себе в рот, Олег внезапно снова услышал стук, который периодически донимал его последние дни. Водка уже ударила в голову, да и, вообще, нервы были взвинчены, а потому решение прогуляться по этажам и выяснить, наконец, откуда доносятся эти назойливые звуки, пришло само собой. Олег поднялся, уже стоя все же выпил третью порцию водки и уверенно направился на поиски источника шума, который, казалось, лишь усиливался. Но стоило ему выйти в подъезд и закрыть за собой дверь в квартиру, как стук прекратился. Довольно усмехнувшись, и решив, прекращение долбежки связано с его выходом в подъезд, Олег открыл входную дверь и зашел в прихожую. Но не успел он закрыть замок, как стук возобновился.

— Сволочи, — выругался писатель и снова отпер дверь.

История повторилась. Как только он оказывался за порогом своей квартиры, стук прекращался. Проделав эксперимент еще несколько раз, Олег окончательно убедился, что стук слышен только в его квартире и только при закрытой двери. На всякий случай он прошел пару этажей вверх и столько же вниз, чтобы проверить не делает ли кто из соседей ремонт, но все лестничные площадки были идеально чистыми и ни на одной из них не наблюдалось следов ремонтных работ.

— Бред какой-то, — пробубнил Олег сам себе под нос.

Оставалось лишь возвращаться в свою квартиру. Решив не обращать на стук внимания, Олег выпил еще немного водки, закусил нарезкой, купленной еще на прошлой неделе и сел за компьютер. В голове шумело — алкоголь начинал давать о себе знать. Включив компьютер, Олег открыл файл с тестом книги и начал писать. Пальцы не слушались и то и дело попадали мимо нужных букв, отчего приходилось возвращаться на несколько слов назад, чтобы исправить ошибки.

Звонок в дверь раздался, когда было написано уже около десяти новых страниц. Олег оторвался от монитора и пошел открывать дверь.

Пришел участковый. Визита его Олег ждал, так как со смертью деда тут же остро встал квартирный вопрос. Прописан в квартире был дед, который оформил на Олега дарственную. Поэтому, первое что пришло Олегу в голову, что участковый явился прояснить именно эти нюансы, дабы ему по должности положено знать, кто прописан и проживает на подведомственной ему территории.

Вести беседы с милиционером Олегу совсем не хотелось, а потому он уныло взглянул на облаченного в серое стража порядка, всем своим видом давая понять, что находится сейчас не в том состоянии. Но участковый явно проигнорировал посланный ему сигнал.

— Капитан Жмыхов, — представился он. Ваш участковый.

— Проходите. — Олег покорно отошел в сторону, давая капитану зайти.

— Выпиваете? Ну, понимаю, — Жмыхов положил кожаную папку, которую он держал в руках на стол, отодвинув остатки закуски в виде нарезки из докторской колбасы.

— Колбаска-то попахивает, — поморщился он.

Олег равнодушно посмотрел на куски колбасы. Что-то с приходом милиционера не давало ему покоя, но что он понять никак не мог. Участковый тем временем разложил на столе какие-то бумаги. И тут Олегу кольнуло в самое сердце. Жмыхов?...

— Простите, как ваша фамилия? — Олег все еще не мог понять, как такое возможно.

— Жмыхов, — ответил участковый. — От слова "жмых".

— Аааа... — протянул Олег, — понятно.

— Что с квартирой? Я так понимаю дарственная у вас на руках? — деловито поинтересовался Жмыхов, косясь на початую бутылку водки.

— Да, — на автомате ответил обладатель дарственной, которого в этот момент дарственная волновала в самую последнюю очередь.

— Надо идти к нотариусу. И срочно. — Теперь Жмыхов рассматривал бутылку уже совсем откровенно.

— Надо. — подтвердил Олег. — Выпить хотите?

— Хочу, — моментально отреагировал Жмыхов, но потом как-то сник и трагически добавил: — Но не могу. Служба.

И здесь Олегу в голову пришла мысль, которая показалась ему абсолютно бредовой, но все же проверить ее он решил:

— Скажите, а что, краж в последнее время у нас в районе не было?

Жмыхов удивленно посмотрел на обладателя заветной бутылки водки.

— Были, конечно. — ответил.

— И чего украли? — вопрос прозвучал как-то уж совсем наивно.

— Украли?.. А вам зачем, собственно, это надо знать?

— Книги не крали в последнее время? — проигнорировал вопрос капитана Олег.

— Нет, книги не крали.— жестко произнес Жмыхов. — А вы завязывайте с выпивкой и идите лучше к нотариусу.

Уже у выхода Олег решился на еще один вопрос:

— Вы не в курсе, у нас в доме ремонт никто не делает?

— Какой ремонт? — засмеялся Жмыхов. — Вы тут на весь подъезд один молодой, а вокруг старушки сплошные...А что такое?

— Да стук замучил, — признался Олег. — Будто молотком по стенам бьют.

— Ну не знаю, — развел руками Жмыхов, — Я как к вам зашел, наоборот, первым делом подумал — благодать-то какая, тишина в квартире и окна во двор. А у меня машины целыми днями и трамваи громыхают.

Олег проводил участкового, запер дверь и остался один на один со все усиливающимися ударами, которые, казалось, раздаются со всех сторон.

* * *

Через несколько минут Новиков пришел в себя. Смолин положил ему на лоб мокрое полотенце, а самого лишившегося чувств не без труда водрузил на кровать.

— Вы пришли узнать про них у Натальи Сергеевны? — слабым голосом спросил Новиков, не успев еще толком открыть глаза.

— Да... — ответил Смолин,— но, увы....

— Я постараюсь помочь вам, Юрий Андреевич. — Новиков приподнялся и теперь полулежал, оперевшись локтями о мягкую поверхность кровати старухи. — Я, конечно, не обладаю возможностями Натальи Сергеевны, но тоже могу быть вам полезен в некоторой степени.

— В некоторой степени? — Смолин внимательно смотрел на собеседника. — Может, вы тогда потрудитесь мне объяснить, что значат эти круги и звезда?

Новиков неожиданно встал.

— Подождите немного. Я сейчас.

Он вышел из спальни и через несколько минут вернулся с книгой.

— Возьмите.

Смолин взял книгу в руки и прочитал название: "Семантика кругов в исторической ретроспективе".

— Почитаете дома. А сейчас пора заняться Натальей Сергеевной. — Новиков деловито посмотрел на Смолина, и следов недавних слез на его лице как не бывало. — Да, я забыл сказать, тут до вас приходил человек...

— Что за человек? — насторожился Смолин.

— Я не хотел говорить, — замялся Новиков, — Но, теперь придется — книгу забрал именно он.

— Давайте подробнее. — потребовал Смолин.

— Подробнее? Пришел, буквально через пятнадцать минут после того, как Наталья Сергеевна... — голос его снова дрогнул. — Сказал, что из особого отдела. Я был в таком состоянии... Вы же понимаете...

— Понимаю, — посочувствовал Смолин, вспомнив недавний обморок, случившийся с Ильей Ильичем.

— Я его впустил, ушел он довольно скоро, а уж когда я решил проверить книгу...Ее не оказалось. — Новиков сокрушенно опустил голову.

— И кто же это мог быть? — на всякий случай спросил Смолин, хотя ответ был ему заранее известен.

— Это были они. И это значит, что очень скоро они перейдут во второй круг.

— Опять вы со своими кругами! — рассердился Смолин.

— Простите, Юрий Андреевич, в книжке, которую я вам дал, вы все прочтете.

— Ладно, черт с вами пока, — махнул рукой чекист.

Смолин поднялся, прошел в комнату, где находилось тело Львовой, осмотрел его и сразу же сделал звонок на Лубянку. Бригада ведомственных медиков в компании следователей подъехала через десять минут. Смолин доложил ситуацию, подписал несколько актов и уже собирался уходить, как к нему подошел один из приехавших дознавателей с Лубянки:

— Этого мы забираем. — он кивнул на Новикова, который покорно стоял в прихожей и отрешенно взирал на все происходящее.

— Этого я забираю сам, — отрезал Смолин.

— Но, товарищ Смолин! — возмутился приехавший. — Здесь дело государственной важности, знаете ли! Это вам не ваша бабка очередная померла, которых вы отлавливаете!

В голосе следователя с Лубянки сквозило явное пренебрежение.

— Идите и займитесь трупом. — зло бросил Смолин.

— Да как вы смеете! — Смолину показалось, что следователь потянулся к кобуре. — Я наркому...

— К наркому вас на порог не пустят. — ледяным тоном процедил Смолин, а потом обратился к Новикову: — Соберите необходимые вещи и спускайтесь. Я жду вас внизу, у машины.

Пока Новиков собирал свои пожитки, Смолин быстро спустился вниз и направился прямиком к дежурному сержанту. То еле успел отдать честь, прежде чем Смолин заорал на него:

— Встать!

— Слушаюсь! — вскочил сержант.

— Вы арестованы. Сдайте оружие.

Ничего не понимающий дежурный протянул ему свой пистолет и вновь выпрямился по стойке смирно.

Смолин позвал с улицы дежуривших там солдат и приказал отконвоировать сержанта в машину. В это время отворились двери лифта, и с сумками в руках, из него вышел Новиков, растерянно озирающийся вокруг. Смолин поднял трубку телефона и быстро набрал номер отдела:

— Глеб? Никуда не выдвигайся. Я скоро буду.

В отдел Смолин прибыл через пол часа. Локиев уже поджидал его на улице, кутаясь в здоровенный тулуп и пританцовывая на месте. Новикова с сержантом вывели из машины и развели по разным комнатам. Допрашивать их решили по отдельности. Пока Глеб составлял протоколы на одного и на второго задержанных, Смолин открыл книгу, которую ему дал Новиков и углубился в чтение. Пролистав главы про геометрическое значение кругов, он остановился на той части книги, которая касалась непосредственно магических свойств круга. Пробежав глазами по строчкам и дойдя до последней страницы главы, Смолин, наконец, нашел, что его интересовало. Он взял красный карандаш и подчеркнул два предложения, которые были разделены небольшим малозначительным абзацем.

Первое из них гласило: "Три концентрических или связанных круга, согласно Данте, означаю интеллект и волю".

Второе было более обширным: "Три концентрических круга символизируют прошлое, настоящее и будущее; три сферы земли: землю, воздух и воду; небесные миры, землю и преисподнюю; фазы луны; восходящее, полуденное и заходящее солнце, а также динамику примирения противоположностей".

Чуть подумав, Смолин вырвал страницу из книги и, свернув, положил в карман кителя, где уже лежала записка с рисунком. В комнату вошел Локиев.

— Все готово, можем приступать.

* * *

Работать дома Олег больше не мог. И дело было не только в странном стуке, к которому он уже более или менее привык, а в общей атмосфере напряженности, которая возникла в его квартире со смертью деда. Не давал покоя и тот странный сон ("да и сон ли?"), в котором он оказался в той странной квартире на окраине города, где пришлось общаться с самим же выдуманными персонажами. Одним словом, Олег пришел к выводу, что ему требуется если не отдых, то смена обстановки уж точно. Благо, уехать было куда — дача после смерти деда была в его полном распоряжении.

Собрался Олег быстро. Сложил все необходимое в несколько объемных спортивных сумок китайского производства и покинул свое жилище. По дороге он решил заскочить в нотариальную контору, чтобы сдать все находящиеся у него на руках документы на квартиру и договориться, чтобы процесс переоформления по максимуму протекал без его участия.

Уже выйдя на улицу, он вспомнил, что не оповестил Тулина о своем отъезде, а потому набрал ему на мобильный и бодро заверил, что работа над книгой идет к своему логическому завершению и в сроки он целиком и полностью укладывается.

В электричке Олег заскучал, рассматривая пролетавший за окном подмосковный пейзаж. Он видел эти картины сельского быта сотни раз, начиная с самого детства, когда родители сплавляли его на дачу на все лето. И вот теперь, он ехал туда совсем один. Олег вспомнил мать. После трагической гибели отца она быстро начала сдавать. На какое-то время былую радость жизни ей вернули первые литературные успехи Олега, но затем и это перестало быть для нее важным. Отцу она посвятила всю свою тихую скромную жизнь и его смерть стала для нее в какой-то степени и ее собственной смерти — если не материальной, то духовной. Олег поддерживал ее как мог. Пару раз отправлял отдыхать заграницу — благо средства теперь позволяли это сделать — как никак, но он считался модным писателем, а потому глянцевые журналы заваливали его работой, за которую потом (а, иногда, и до) прилично платили. Но матери ничего не помогало. Она угасала на глазах.

Момент, когда она начала пить, Олег пропустил. Да он и подумать не мог, что она, никогда не позволявшая себе даже на самом шумном застолье, больше бокала вина, может увлечься спиртным. Но, именно это неверие в вероятность невероятного, и послужило причиной, по которой он недоглядел за близким ему человеком.

О том, что мать выпивает, ему сообщила соседка, когда он однажды приехал к матери в гости, но не застал ее дома. По старой привычке он позвонил в соседнюю дверь, за которой проживала знакомая ему с детства тетя Маша, и у которой, опять же с детства, в случае чего, все члены семьи могли оставить ключи.

Увидев Олега тетя Маша обрадовалась, а потом как бы между прочим и рассказала, что каждое утро наблюдает, как соседка ее выкидывает горы пустых бутылок.

Олег дождался мать, поговорил с ней на чистоту, и та обещала держать себя в руках. Но ровно через пол года после этого разговора она умерла. Сначала думали алкогольное отравление, а потом выяснили, что просто сердце не выдержало.

На Олега тут же обрушился шквал вопросов со стороны прессы, к тому же именно в это время и вышел его второй роман, имевший оглушительный успех. Единственной возможностью скрыться от этого кошмара — было уединиться и не отвечать ни на какие звонки, кроме самых необходимых. Что Олег и сделал. Продав жилплощадь родителей и получив внушительную сумму в долларовом эквиваленте, он фактически заперся в дедовой квартире, существуя практически автономно.

Пора было выходить. Олег спрыгнул на платформу, вдохнул воздух полной грудью и направился к автобусу. Ждать долго не пришлось, а потому довольно скоро он оказался на даче.

Первым делом Олег протестировал старенький компьютер, стоявший в его комнате. Компьютер этот был перевезен сюда давным-давно, и использовался исключительно как печатная машинка, ибо возможности его большего не позволяли. Компьютер работал исправно. Олег выключил машину и пошел прогуляться, прежде чем садиться за работу. Из головы у него никак не шла последняя фраза деда, которую он успел сказать перед смертью — "Найди Эдуарда". Зачем? Скорее всего, решил Олег, дед — добрая душа, поняв, о чем пишет внук свой очередной роман, решил ему помочь и свести с человеком, который вместе с ним попал в ту странную историю на фронте. Другого объяснения Олег найти не мог. Впрочем не мог он понять и еще одного — как дед себе представлял поиски этого самого Эдуарда. Вообще-то, Олег рассчитывал, что Эдуард объявится на похоронах деда, но вероятность этого была минимальна, что похороны и показали — никакого Эдуарда на них не было.

Но найти его Олег все-таки решил.

* * *

— Садитесь, Илья Ильич, — Смолин пододвинул стул.

— Спасибо, — Новиков присел на самый краешек и как отличник сложил руки на столе.

— Рассказывайте. — Смолин обернулся к Глебу: — А вас, товарищ Локиев, я попрошу вести протокол допроса.

— Я, вроде уже все рассказал, — виновато отозвался Новиков.

Смолин встал из-за стола.

— Вот что, Илья Ильич, я вам скажу. Сейчас мне удалось на какое-то время вырвать вас из лап этих костоправов. Но, я полагаю, не надолго. Довольно скоро за вами сюда приедут и под белы реченьки доставят во внутреннюю тюрьму, из которой выбраться вам будет ой как сложно. Думаю, если честно, что, даже, невозможно. Но, если вы хотите иметь хотя бы один шанс на спасение, говорите. И рассказывайте все, до мельчайших деталей.

— Постойте, — встрепенулся Новиков. — Но за что же меня в тюрьму-то?

Смолин заметил, как Глеб чуть слышно усмехнулся.

— А вы сами не понимаете? — Он строго посмотрел на помощника Львовой. — Во первых, Илья Ильич, за смерть Натальи Сергеевны кому-то ответить придется — такая уж у нас нынче обстановка. Да, да, я понимаю, что она умерла своей смертью, но это ровным счетом ничего не меняет. Главное, что она умерла, а значит, не уберегли. Понимаете? А кто не уберег? Те товарищи с Лубянки, которые отвечали за ее безопасность. Чем для них это грозит, Илья Ильич, как вы думаете?

Новиков молчал, рассматривая свои ухоженные пальцы рук.

— Правильно, — тем временем продолжил Смолин. — Правильно все понимаете. Но тут есть один нюанс. В квартире-то в момент смерти были вы. А значит вас можно и выставить крайним. Получится — не получится у них — это другой вопрос. Но, что попытаются — это я вам гарантирую .И если даже и не получится, то за собой все равно потянут.

Юрий Андреевич сделал небольшую паузу, во время которой Новиков, оторвавшись от своих рук, издал какой-то нечленораздельный звук, означавший, что он все понял и готов говорить.

— Вот и правильно, — одобрил его решение Смолин. — Глеб, записывай.

Новиков подробно пересказал все, что помнил о визите странного офицера. Локиев дословно записал показания Новикова, а затем Илью Ильича отправили в отдельную комнату, чтобы он немного отдохнул и поел. Следующим на очереди был сержант, дежуривший у парадной двери.

Как только растерянного парня втолкнули в его кабинет, Смолин понял, что толку от него будет мало. Глаза сержанта бегали, как у сумасшедшего, а сам он был настолько напуган, что в первые минуты не мог произнести ни слова.

— Выпейте воды. — Смолин налил из графина полный граненый стакан и протянул сержанту.

Тот осушил его в три глотка и словно рыба на песке начал жадно хватать ртом воздух, пытаясь отдышаться.

После этого сержант, запинаясь, кое-как рассказал о своем разговоре с человеком, представившимся подчиненным генерала Мацеевича. Больше взять с него было нечего, а потому его препроводили вслед за Новиковым.

Телефонный звонок раздался, не успела дверь еще закрыться за выходящим из кабинета Смолина сержантом. Юрий Андреевич поднял трубку.

— Вы что себе позволяете, товарищ Смолин? — голос наркома он узнал сразу.

— Извините, товарищ народный комиссар, мне было необходимо допросить свидетелей.

На том конце провода повисло тягостное молчание, а затем в трубке раздались короткие гудки.

"Ну, сейчас и меня вместе с ними. — подумал про себя Смолин. — Во внутреннюю тюрьму".

И не ошибся.

Буквально через десять минут за окном послышался визг тормозов, а потом и топот ног по лестнице. Дверь в его кабинет тот самый товарищ с Лубянки открыл почти что ногой:

— Встать! Оружие на стол! Вы арестованы! — заорал он с порога, целясь в Смолина из пистолета.

Понимая, что вступать в дискуссии бесполезно, Смолин беспрекословно выполнил все указания. Товарищ с Лубянки, теменем нее, не упустил момента насладиться сладкой местью и, подойдя к Смолину, со всей силы вставил ему свой внушительных размеров кулак прямо в живот. Юрий Андреевич сморщился от боли, то на ногах устоял.

— Зачем же так, майор? — спросил он, превозмогая спазмы в животе.

— Это только начало, сука.— зловеще в ответ пообещал майор и приказал грузить всех в машины. Уже выходя из кабинета, он повернулся к Локиеву и бросил ему:

— И до тебя, мразь, доберемся.

Глеб густо сплюнул на пол, еле сдерживая себя, но промолчал. Теперь ему надо было сохранять хладнокровие. Сколько продержат Смолина под арестом было не понятно, а вся ответственность за отдел ложилась на его плечи.

* * *

Комната в пятиэтажке на окраине Москвы была набита людьми почти полностью. К десяти вечера невысокий мужчина средних лет приказал погасить по всей квартире свет и зажечь свечи. Присутствующие как по сигналу начали снимать с себя одежду. Женщина в комнате была всего одна, но и она разделась до нога. После этого человек, давший указание погасить свет, раздал всем присутствующим куски материи черного цвета, которые при ближайшем рассмотрении оказались подобием мантий.

Накинув на себя розданные ткани, собравшиеся встали вдоль стен, пока женщина белым мелом чертила прямо на полу комнаты ровно три круга — один внутри другого. Мебели в комнате не было, а потому окружности получались внушительных размеров. Когда круги были готовы, женщина встала в центр самого маленького из них, скинув с себя черную накидку, в то время как остальные рассредоточились по двум внутренним кольцам.

Пронзительный голос женщины разорвал тишину. Вскрикнув, она зашептала красивыми густо-накрашенными губами:

— Вызываю и выкликаю!

Из могилы земной, из доски гpобовой.

От пелен савана, от гвоздей с кpышки гpоба,

От цветов, что в гpобу, от венка, что на лбу,

От монет откупных, от чеpтей земляных,

От веpевок с pук, от веpевок с ног,

От иконки на гpуди, от последнего пути,

От посмеpтной свечи....

Стройный мужской хор вторил каждому ее слову. Тени от языков свечей плясали по стенам, и еле заметную улыбку можно было увидеть в тот час странной молитвы на губах произносящей ее женщины.

Дочитав до конца, женщина остановилась и вопросительно посмотрела на распорядителя, гасившего свет и выдававшего мантии. Тот кивнул в ответ, вышел из комнаты и через несколько секунд вернулся с подносом, на котором стоял бокал с рубиново-красным вином, казавшимся абсолютно черным в темноте. Рядом с бокалом лежал нож. Первым надрез на пальце себе сделал сам распорядитель, и несколько капель его крови упали в бокал с вином. Остальные присутствующие сделали то же самое, от чего количество жидкости в бокале заметно возросло. Когда последний надрез был сделан, распорядитель передал бокал женщине, которая с благодарной улыбкой приняла его. И сделала первый глоток. Облизав губы, она закрыла глаза и продолжила нараспев:

— С глаз пятаки упадут, холодные ноги придут

По моему выкpику, по моему вызову.

К кpугу зову — зазываю, тебя приглашаю...

Остановившись, она большими глотками осушила бокал и выкрикнула не своим голосом:

— Иди ко мне, pаба Ольга!

В комнате воцарилась полная тишина, лишь было слышно, как свечной воск плавится, скатываясь вниз. Несколько минут все стояли не шелохнувшись. И вдруг все свечи погасли, будто бы задул их кто-то.

— Это еще что?.. Что такое? — в голосах собравшихся слышались нотки ужаса.

И лишь женщина в центре круга стояла замерев. Глаза ее становились стеклянными, а улыбка застыла на лице. Но никто не видел этого, ибо темнота окутывала помещение.

-Включите свет! — взвизгнул кто-то.

— Да, да, хватит уже! — поддержал голос из другой части комнаты. — Хватит уже!

— Да где этот чертов выключатель!

Наконец, один из участвовавших в обряде нащупал кнопки выключателя. Свет на секунду зажегся и все присутствующие с ужасом увидели, что нож, которым только что делались надрезы, торчал из руки человека, пытавшего включить свет, пригвоздив ее к гипсокартонной стене. В ту же секунду свет снова погас, а душераздирающий вопль несчастного оглушил собравшихся.

В комнате началась паника. Кто-то попытался открыть дверь и выбежать в коридор, но и этого сделать не удалось — дверь не поддавалась.

Все свечи зажглись в один момент, да так ярко, что языки некоторых из них, казалось, добираются до самого потолка.

Ужас застыл на лицах присутствующих. Девица, стоявшая до этого посреди круга, лежала на полу, словно кукла, а возле нее стояли три человека. Кто-то потерял сознание.

Первым с собой совладал распорядитель. Сдавленным голосом он сказал не то себе, не то присутствующим:

— Получилось...

— Получилось. — не то в ответ, не то тоже сама себе произнесла Дольская. — Где мы?

— У меня дома, — заикаясь ответил распорядитель.

— Кто вы?

— Марченко, Петр Иванович.... А вы, вы?...

— Марченко? — переспросила Дольская. А Александр Марченко вам, случаем, не родственник?

— Это мой дед. — ответил Марченко и зачем-то добавил: — Но он уже умер.

— Какой сейчас год, — поинтересовался у Марченко, стоявший рядом с Дольской старик с козлиной бородкой.

— Две тысячи восьмой, — послушно ответил Петр Иванович.

— Значит, и правда, получилось. — Дольская победно посмотрела на двоих своих спутников, а затем обратилась к Марченко:

— Где Книга?

— Книга? — растерянно переспросил тот. — Ее нет...

— Что значит нет? — Дольская сделал шаг и вышла из внутреннего круга. Свечи вздрогнули, а саму ее чуть шатнуло. — Где книга?

— Книга пропала во время войны.... — испуганно затараторил Марченко. Дед хранил ее у себя, и на фронте всегда при себе держал. Но в сорок четвертом он погиб, а книга пропала... Но мы ищем, ищем. Все эти годы искали.

— Что вы думаете, Кирилл Эдуардович?— обратилась Дольская к старику.

— Скорее всего, чекисты добрались. Смолин. — покашливая отозвался старец.

— Смолин?.. — что-то обдумывая протянула Дольская. — Очень может быть...Вы проверяли?

Она повернулась к Марченко, но по его выражению лица сразу же поняла, что тот и понятия не имеет, кто такой Смолин.

— Вам, Петр Иванович, придется навести справки о потомках Смолина Юрия Андреевича, а потом нанести им визит и передать кое-что. Дайте мне карандаш и бумагу, — она исподлобья посмотрела на Марченко. — И найдите конверт.

* * *

После ухода Ленки, Юрий Андреевич вспомнил, что на дворе воскресенье, а если точнее, то самый уже его вечер, а потому не плохо бы подумать о неминуемо надвигающейся рабочей неделе. Из-за всей этой истории с проникновением в его квартиру неизвестных субъектов он совершенно забыл отнести в химчистку рубашки и костюмы, что он обычно делал по субботам, а потому, теперь, обозревая совершенно пустой шкаф, а также груду грязных сорочек, скомканных и скиданных в корзину в ванной, Смолин напряженно думал, что же ему одеть. После нескольких минут созерцания пустот шкафа и переполненности чаши грязного белья, Смолин со вздохом вытянул из этой кучи одну рубашку и кинул ее в стиральную машину. Барабан со свистом закрутился, а Юрий Андреевич с тоской подумал, что рубашку еще предстоит и гладить.

Он вернулся в комнату, включил свет, так как, не смотря на лето, за окном уже начинало смеркаться, да и вообще небо предвещало ночную грозу. Стоявшую в углу его комнаты женщину он заметил не сразу. Вероятно, зрение зафиксировало чье-то присутствие, но мозг отказывался принимать подобного рода сигнал. От неожиданности он вздрогнул. Она стояла молча и пристально смотрела на него. Смолин сразу же отметил, что одета посетительница была немного странно — скорее старомодно, нежели по моде последних лет.

— А вы на него похожи, Юрий Андреевич, — чуть слышно произнесла женщина.

— На кого? — не понял Смолин.

— На вашего деда. — пояснила гостья.

— Простите... — Смолин совсем растерялся. — Вы знакомая деда? Вы кто?

Он стоял все на том же месте, на котором застыл, увидев в своей комнате незнакомку. Она вдруг сделал несколько шагов вперед и подошла к книжным полкам.

— Да, я знакомая вашего деда, в какой-то степени. У вас много интересных книг.

— Да, это все от деда... — отозвался Андрей Юрьевич. — Но как вы попали в квартиру?

Женщина, будто не слыша вопроса, продолжала рассматривать корешки книг, вытаскивая то одну из них, то другую. При этом она оглашала название и демонстрировала неподдельное восхищение:

— Богатая, просто шикарная коллекция! Какое прекрасное издание!

Смолин наблюдал за ее перемещениями, прокручивая в голове возможные варианты дальнейшего разговора с незваной гостьей, которая продолжала вести себя весьма бесцеремонно.

— Простите, мы с вами не знакомы: как вас зовут? — спросил хозяин дома.

— Дольская Ольга Сергеевна. — женщина кинула на Андрея Юрьевича странный взгляд из под пушистых ресниц, от которого тому стало не много не по себе.

— Очень приятно. Смолин Андрей Юрьевич.

Женщина махнула в его сторону рукой, выражая явное пренебрежение к сказанному.

— Оставьте эти церемонии. Они не к чему.

Смолин окончательно растерялся. Страха он не испытывал, так как в квартире его пребывала все же хрупкая, и к тому же весьма интересная женщина, а не здоровый детина с ножом. Так что никакой угрозы для себя он не чувствовал. Скорее это было искреннее удивление: откуда эта Ольга Сергеевна Дольская взялась в его квартире и что ей, собственно, нужно? Может, все же позвонить Жмыхову? Дольская же тем временем закончив инспекцию первых рядов книг, расставленных на полках в два три ряда, снова к нему обратилась:

— Скажите мне, любезный Юрий Андреевич, это все книги, которые вам остались от вашего деда?

— Уважаемая Ольга Сергеевна, я продолжу с вами беседу только после того, как вы потрудитесь мне объяснить, кто вы такая, как вы сюда попали и что вам нужно в моей квартире.

Женщина чуть заметно улыбнулась.

— А я смотрю, вы не из робкого десятка. Прямо как дед...

В ту же секунду Смолин почувствовал, что у него за спиной кто-то стоит. Он резко обернулся и почти лоб в лоб столкнулся с молодым человеком, чьи прозрачно-голубые глаза смотрели на него не моргая. За спиной парня стоял старик.

Юрию Андреевичу стало страшно.

— Да что же это... — прошептал он, пятясь.

Отойдя на пару шагов назад, он мог теперь лучше разглядеть юношу. Тот был болезненно бледен — коже его неестественно белого цвета, казалось, такой тонкой, что под ней можно было увидеть все разлучины венок, от чего лицо и оголенные руки молодого человека отдавали в синеву. Одет же он был не менее странно, нежели Дольская. Прикинув, Смолин решил, что одежду такого фасона носили примерно в тридцатые-сороковые годы прошлого, двадцатого, века. Юноша стоял неподвижно, лишь губы его подрагивали, как — будто он хотел улыбнуться, но не смел.

— Я повторю свой вопрос, — раздался голос женщины. — Это все книги, которые вам остались от деда?

— Все. — ответил Смолин. — Может, вас интересует что-то конкретное?

Теперь он не сомневался, что в квартире его воры и шутить с ними не стоит.

— Интересует, Юрий Андреевич, и даже очень. Книга "Трехкружия", которая вам еще может быть известна как книга "Черного Солнца Востока".

— Так это вы?... — удивился Смолин.

"Трехкружие? Ну конечно, на том рисунке было ровно три круга. Стало быть, воры ( вот странные-то они теперь!....) намекали ему заранее, что им конкретно требуется".

— Что мы? — переспросили Дольская и Иван хором.

Смолин вынул из кармана рисунок. Взгляд женщины стал ледяным.

— Дайте это сюда немедленно, — потребовала Дольская.

— Да пожалуйста. — Смолин охотно протянул ей листок с рисунком. Пальцы их соприкоснулись и Юрий Андреевичу показалось, что он обжегся. Но в туже секунду он понял, что обжегся он не жаром, а холодом, идущим от рук женщины.

— Так где книга? — Безлюдный подошел к нему почти вплотную.

Выдержать взгляда его безжизненных водянистых глаз Смолин не смог, а потому отвел глаза в сторону.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Оба названия я слышу впервые в жизни.

— Да что вы говорите! — неожиданно расхохоталась Дольская. — И ваш дед-чекист так уж ничего вам и не рассказывал про свои героические подвиги?

— Дед погиб на войне, в самом ее конце, когда вывозил какие-то архивы из Берлина. — спокойно ответил Смолин. — Я тогда еще не родился, как вы понимаете.

Женский смех резко прервался.

— Ах вот как... Мда, мы кое что пропустили.

Дольская опустилась на диван, расправляя длинные полы своего платья.

— С книгой мы разберемся позже. — Произнесла она ровным тоном. — Больше нам здесь делать пока нечего.

— Понял, Ольга Сергеевна.

Сказав это, Безлюдный начал приближаться к Смолину, оголяя чуть подгнившие зубы в кривой ухмылке....

* * *

Поразмыслив, Олег понял, что его единственным шансом найти загадочного Эдуарда может стать поездка в военный архив. Самым подходящим местом был Центральный архив министерства обороны в Подольске, в котором, наверняка, можно было найти хоть какие-нибудь данные. Олег порылся в ящиках дедова стола и без труда нашел там дедов военный билет и еще целую кипу бумаг, так или иначе касающихся боевого прошлого Сергея Тимофеевича. Все они оказались абсолютно бесполезными, кроме связки писем, которые хранила еще олегова бабка, и которые дед писал ей с фронта. Ценны они были обратным адресом.

Утром следующего дня Олег добрался до Москвы, проехал одну станцию с Комсомольской до Курской и оказался на Курском вокзале. День был будний, да к тому же часы показывали десятый час, а потому билет до Подольска он взял без особого труда.

Выйдя в Подольске, Олег поинтересовался у аборигенов, как ему добраться до архива и получил ответ, что доехать до него можно аж тремя автобусами или двумя троллейбусами. Решив, что автобусом будет быстрее, да и ассортимент их был шире, Олег нашел нужную остановку и уже через пятнадцать минут вышел на остановке "Архив".

Уже на подступах к архиву Олег понял, что задача ему предстоит не самая простая. По обрывочным воспоминаниям, которые вспыли из каких то тайных глубин подсознания, он помнил, что в Центральном военном архиве хранится около девяносто тысяч фондов. Уже на самом входе он вспомнил и еще один нюанс — попасть в архив можно было только имея при себе специальное письмо с запросом о допуске для работы в фондах. Но отступать было некуда. Пройдя через главный вход, Олег подошел к контрольному пункту и протянул свой паспорт.

— И что? — поинтересовался контроллер.

— Надо. Срочно. — как можно внятней произнес Олег.

— Всем надо. И всем срочно. — Не менее внятным был ответ. — Налево от входа дверь, идите.

Олег пошел в указанном направлении. Войдя в нужную дверь, он увидел внутренний телефон, по которому, согласно прикрепленной рядом табличке, следовало позвонить по трехзначному номеру. Олег снял трубку и набрал номер.

— Цель посещения. — Поинтересовался строгий голос.

— Человека одного найти. Солдата...

— Фамилия?

— Не знаю, — пожаловался Олег.

— Что, свою фамилию не знаете? — спросил голос. — Пропуск вам выписывать или нет?

— Ааа.. — сообразил Олег и назвал свою фамилию.

Войдя на территорию архива, Олег, следуя указаниям голоса из трубки, прошел в левое здание, поднялся на второй этаж и зашел в кабинет справа от лестницы. Хмурая тетка протянула ему бланк для написания заявления.

— А что, сразу начать работать нельзя? — наивно поинтересовался Олег.

— Неа, — нагло ответила тетка не поднимая глаз.

— А если так? — Олег незаметно положил под лист заявления пару купюр серьезного достоинства и пододвинул поближе к тетке.

— Фамилия? — все так же не поднимая глаз спросила она.

Олег обозначился.

Через минуту он получил разовый пропуск на посещение архива и тут же направился в нужный ему зал. Заказав дело, Олег немного подождал в маленьком коридорчике, ведущим, как он подумал, к хранилищам несметного количества информации по военной истории, а потом милого вида девушка вынесла ему несколько папок, сообщив, что в них находятся листы с фамилиями всех солдат и офицеров, так или иначе прошедших за годы войны через нужную Олегу дивизию.

— Так много? — удивился Олег.

— А вы что думали? — укоризненно сказала девушка. — Люди десятками каждый день погибали!

— Ну да, ну да, — сконфузился Олег. — Конечно...

Обхватив паки обеими руками, Олег нашел свободное место и уселся за стол. Первый неприятный сюрприз ожидал его, как только он открыл первую пыльную папку. Бойцы были перечислены по фамилиям.

Просидев около четырех часов, Олег, наконец, нашел солдата по имени Эдуард. Уже было обрадовавшись и с видом победителя захлопнув папку, он вдруг понял, что Эдуардов может быть несколько, а пред ним лежало еще две неоткрытых папки. Олег оказался прав: к концу дня у него на листочке было выписано три Эдуарда, воевавших в одной с дедом дивизии. Но это уже был результат.

Сдав дела, Олег почувствовал себя полностью изнеможенным. О том, чтобы сейчас тратить около трех часов на поездку до дачи не могло быть и речи. Переночевать он решил в Москве. Доехав до дома, он без сил скинул себя одежду и, завалившись на диван, сразу же уснул, отметив, правда, что в квартире стояла идеальная тишина.

* * *

После ареста Смолина, Глеб целый день ходил сам не свой. Он прекрасно понимал, чем может закончится для его начальника вся эта история. Но понимал он и то, что Смолин не зря пошел на такой риск — "Трехкружие" оставалось, пожалуй, последней крупной организацией, которую чекисты не могли ликвидировать вот уже много лет. Допрос Новикова и сержанта мог пролить хотя бы крупицы света на ее деятельность и стать зацепкой, для дальнейшего распутывания клубка...

Тем временем в соответствующем месте начались конвейерные допросы. Смолина с Новиковым допрашивали по очереди. Допросы вел все тот же товарищ с Лубянки — майор с неподходяще ласковой для своего дела фамилией Уточкин.

Первым в оборот был взят Новиков. Уточкин прекрасно понимал, что говорить со Смолиным будет куда сложнее, чем с этим ленинградским интеллигентом. Но если Новикова раскрутить, то тут может выйти совсем другой расклад.

Но раскрутить Новикова не удалось. Беседа не заладилась с самого начала, от чего и без того неуравновешенный Уточкин, чей организм был ослаблен изнурительной чередой допросов и пыток, впал в бесконтрольное бешенство. Он орал, бился головой о стол, демонстрируя Новикову, что будет с его головой, если он будет и дальше запираться и молчать. Но Новиков упорно отмалчивался. Собственно, вопросов-то Уточкин особенно никаких и не задавал, а все больше напирал на признательные показания, которые Новиков должен был дать на себя, а заодно и на Смолина.

— Я тебя последний раз предупреждаю! — брызгал слюной майор, страшно тараща глаза. — Подписывай!

— Нет, — упорствовал Новиков.

-Нееет?— ревел Уточкин. — Подписывай! Состоял в преступном сговоре со старшим майором Смолиным с целью убийства?

— Да нет же, — кротко отвечал допрашиваемый.

— Я тебе покажу "нет"!

Фантазия у Уточкина работала отлично. Если в начале допроса он пытался донести до Новикова мысль о том, что то со Смолиным готовил убийство Львовой, то ближе на втором часу непрерывного истошного крика он выдал новую версию всего произошедшего, которая самому ему весьма понравилась: все трое — Новиков, Смолин и Львова — замышляли убить Сталина.

После того, Уточкин тезисно проорал Новикову в новой редакции, что тот замышлял сделать, Илья Ильич наивно поинтересовался, на чем следователь строит свои предположения и какое отношению к этому "кровавому заговору двурушнических стервятников" имеет смерть непосредственно гражданки Львовой. Такой наглости Уточкин стерпеть уже не мог. Он схватил со стола письменный прибор, включавший в себя подставку под чернильницы и саму чернильницу, и со всей дури вмазал им с размаху Новикову по лицу. Илья Ильич как сидел, так в той же позе и рухнул на пол, не издав ни звука, хотя лицо его было рассечено наискосок снизу до верху, и лишь чудом прибор прошел в миллиметре от глаза. — Убрать! — заорал Уточкин.

Конвоиры выволокли не подающие признаки жизни тело Ильи Ильича в коридор, а затем бросили в камеру, переполненную различными уголовными элементами.

Настала очередь Смолина.

Войдя в кабинет к Уточкину он застал того в весьма странном виде — всклокоченный и перепачканный в чернилах тот сидел за столом и лютым волком смотрел на пустой стул, предназначенный для допрашиваемых.

— Садись, сука! — прошипел Уточкин.

— Я бы попросил не разговаривать Вас в таком тоне с офицером государственной безопасности, — тут же перешел в атаку Юрий Андреевич, но особого успеха это не принесло — Уточкин окончательно потерял контроль над собой.

— Молчааать! — иерихонской трубой провыл майор.

Дальше события шли по накатанной. Смолин держался спокойно, прекрасно понимая, что единственное, что его может быть спасет — это молчание. Но, как оказалось, кроме молчания были и другие возможности для спасения.

На четвертом часу допроса, когда Уточкин уже измотался настолько, что сам слабо соображал, кто кого и за что хотел убить, в кабинет вошел молоденький солдатик и сообщил, что товарища майора просит к телефону Народный комиссар. Измочаленный Уточкин сначала, было, высказался в том духе, что шел бы это народный комиссар на все четыре стороны, но потом, поняв, что сморозил, побледнел лицом и пулей вылетел из помещения.

Вернулся он меньше чем через пол минуты, оправил мундир нервным движением и глядя куда-то в сторону сказал:

— Прошу прощения, товарищ старший майор. Произошло досадное недоразумение. Вы свободны.

Смолин молча встал и, уже дойдя до двери, обернулся и спросил:

— А товарищ Новиков?

— И товарищ Новиков тоже. Сержант пока останется.

В больницу Илью Ильича Смолин доставил лично. Тот все никак не мог прийти в сознание, а лицо его так опухло, что, казалось, спасения уже нет. Но в больнице Смолину сообщили, что ничего страшного в подобного рода травмах нет, а, наоборот, товарищу Новикову даже повезло, что он так легко поранился.

Лицо Илье Ильичу зашили, но страшный шрам так и остался на всю оставшуюся жизнь.

Почему их отпустили Смолин точно понять не смог. Вечером, сидя с Глебом в отделе, они долго строили предположения, но никакой стройной теории выработать не смогли. Сошлись на том, что лучше в подобные дерби вообще не лезть и уж тем более не копать глубоко — отпустили и слава богу. Главное, что на руках у них были материалы их допроса двух свидетелей, которые видели человека в военной форме, проникшего в квартиру к Львовой и унесшего с собой, по уверениям Новикова, весьма ценную книгу. Естественно, в то, что книга эта несет в себе хоть какую-то угрозу, оба чекиста не верили — для них она была лишь ниточкой, ведущей к "Трехкружию".

* * *

Смолин замер на месте. Молодой человек, бледный как житель северных широт, по полгода не видящий солнца, приблизился к нему почти вплотную. Неприятная усмешка застыла на его лице, а белые руки нервно подрагивали, словно в предвкушении долгожданной работы. Звонок в дверь вывел Юрия Андреевича из оцепенения.

— Кто это? — Дольская вопросительно смотрела на потенциальную жертву Безлюдного.

— Не знаю. — Смолин почувствовал, что сценарий развития событий может поменяться, он словно очнулся.

— Идите откройте, — приказала Ольга Сергеевна.

На пороге стоял Жмыхов.

— Здравия желаю, товарищ потерпевший! — поприветствовал он Смолина.

— Они там, — перебив его, зашептал Юрий Андреевич, — в комнате.

— Кто? — не понял милиционер.

— Воры!

Жмыхов в недоумении посмотрел на хозяина квартиры, но уже через секунду табельный пистолет был извлечен им из кобуры, а сам Смолин вытолкан из квартиры. Дверь Жмыхов тут же захлопнул.

— Попались, голубчики, — он достал мобильник и быстро набрал номер.

— Срочно! Группу. — Он назвал адрес Смолина, а потом обратился к нему самому:

— Сколько их?

— Двое. Парень и женщина.

— Женщина? — состроив брови домиком, переспросил Жмыхов.

— Да, — подтвердил Смолин. — Одета странно как-то, старомодно.

— Понятно, — нахмурился Жмыхов. — Маскировка. Профессионалы значит. Вооружены?

— Не знаю, — честно признался Смолин, сам удивившись, почему его ввело в такой ступор приближение этого бледного субъекта, которого при желании можно было сбить с ног одним не самым сильным ударом.

— Будем брать, — подытожил Жмыхов.

— Будем, — согласился Смолин, поймав на себе недоуменный взгляд участкового.

Но брать оказалось некого.

Приехавшая группа ворвалась в квартиру Смолина, но обнаружить в ней хоть одно живое, да и не живое тоже, существо не удалось.

— Как прикажете понимать? — насупился Жмыхов, озирая пустые владения Юрия Андреевича.

Смолин растерянно пожал плечами.

— Опишите преступников, — потребовал Жмыхов.

Смолин описал. А потом рассказал и про "Трехкружие", упомянув и про деда.

— Понимаете, они меня как— будто предупреждали! — возбужденно воскликнул он.

— Так что ж вы молчали-то!? — возмутился милицейский чин. — Что же после ограбления сразу не рассказали, что к вам приходил этот субъект?

— Так я не думал, что это как-то связано с... — начал оправдываться потерпевший.

— Вы, кстати, почему не на работе? — вдруг невпопад поинтересовался капитан.

— Так воскресенье...и вечер

— Ясно.

Смолин тем временем недоумевал, куда подевались похитители его книг. Не испарились же в воздухе, право слово!

Недоумевал и участковый, который подозрительно осматривал квартиру Юрия Андреевича, то и дело косясь на владельца жилплощади, словно подозревая его в чем-то.

— Вы на меня так смотрите, товарищ капитан, — не выдержал Смолин, — будто я....

— Будто вы что? — насторожился Жмыхов.

— Будто я обманываю, что ли...

— Да нет. — Жмыхов рассматривал книжные полки. — Просто пытаюсь понять, куда могли деться два человека из запертой квартиры. Посмотрите внимательно, ничего ли не пропало?

Смолин оглядел комнату. На первый взгляд все было по-прежнему. Пошарив глазами, он уже было собирался сообщить Жмыхову, что все вроде на месте, но тут взгляд его упал на компьютерный столик, стоявший в углу комнаты. Нет, компьютер был на месте, но вот рамка, в которой еще недавно стояла его фотография, теперь была пуста.

— Фотографию выкрали.... — сказал он, то ли Жмыхову, то ли самому себе.

— Какую фотографию? — оживился капитан.

— Мою. — Смолин указал на пустую рамку. — Там была.

Жмыхов нахмурился, подошел к столику, заглянул за него, а потом, вынув платок, аккуратно взял им рамку, которую тут же поместил в пакетик, извлеченный из своей сумки.

— Это я забираю. — прокомментировал он свои действия.

— Конечно, — согласился Юрий Андреевич, — если это поможет следствию...

— Будем надеяться. — Жмыхов протянул руку. — Я вас покидаю, но вы все же поразмышляйте над случившимся. Если что надумаете — тут же звоните. А я пока попытаюсь пробить по своим каналам это ваше "Трехкружие", а заодно и, как ее там?...

— "Черное Солнце востока", — подсказал Смолин.

— Тьфу ты черт! — выругался участковый. — У меня поножовщина на почве пьянства в соседнем доме уже две недели "висит", а тут какие-то колдуны... Ладно, я всегда на связи. Звоните в любое время.

— Так точно, — глумливо ответил потерпевший, и снова поймал на себе взгляд участкового, преисполненный недоумения.

Закрыв за Жмыховым дверь, Смолин первым делом решил, что на работу идти в сложившихся обстоятельствах, завтра не стоит. Он набрал номер своего начальника и почти натурально, как ему самому показалось, соврал, что приболел, а потому завтра будет вызывать врача. Получив согласие, Юрий Андреевич набрал еще один номер:

— Алло, Лена?

— Ну ты же мне звонишь? Значит я. — съязвила Лена.

— Приезжай ко мне завтра?

— Что-то случилось? — в голосе девушки звучала тревога.

— Нет...то есть да, — сбился Смолин. — Приедешь?

— Жди. К вечеру буду. — В трубке раздались короткие гудки.

* * *

О смерти гражданки Дольской, а также двух ее знакомых — старика и юноши — Смолин и Локиев узнали с заметным опозданием. Иначе и быть не могло — делом занимался уголовный розыск, а Лубянка не имела к нему ровным счетом никакого отношения. До поры до времени.

Милицию вызвала пожилая соседка Дольской, посчитавшая, что слишком давно не видела Ольгу Сергеевну, которая, обычно, собираясь в магазин за продуктами, всегда интересовалась у нее, не купить ли что. Три дня тишины вынудили старушку набрать номер правоохранительных органов

И сообщить о неладном. Милиция приехала быстро, взломала дверь и проникла внутрь квартиры. То, что милиционеры увидели, скорее не испугало их, а удивило. Три трупа сидели в креслах в гостиной, глядя в центр нарисованного на полу странного узора, состоявшего из трех окружностей. Версия о самоубийстве возникла первой и осталась единственной на протяжении всего следствия. Но милиция все же посчитала своим долгом донести до старших товарищей из органов, что имел место странный случай массового суицида, возможно, с применением оккультной символики. Соответствующие фотографии прилагались к отчету, который лег на стол Смолина.

Оперативная группа из тринадцатого отдела мгновенно выехала на квартиру Дольской, где тщательно, сантиметр за сантиметром, досконально проверила все, что вообще можно было проверить. И ничего не обнаружила. Из разговоров с соседями, Смолин выяснил, что Дольская держала что-то вроде дореволюционного салона, нигде не работала и, похоже, была содержанкой своих более состоятельных друзей, посещавших ее довольно регулярно. Кто эти друзья, никто из соседей сказать не мог, сославшись на то, что приходили они к Дольской всегда в столь поздний час, когда все приличные люди и честные советские труженики готовятся отойти ко сну, чтобы не проспать новый трудовой день. Таким образом, узнать какие-либо подробности возможности не представлялось. Родственников у Дольской не было, что милицейские сыщики подтвердили со стопроцентной уверенностью. Так же, как не было их и у двух мужчин, обнаруженных рядом с хозяйкой квартиры. Но если у первого, Кирилла Эдуардовича Милютьева их не было по причине старости — все его близкие люди банальным образом умерли, не дожив до кошмарного самоубийства своего единокровника, то у второго, они возможно и были, вот только кто этот второй муровцы установить так и не смогли. Документов у Безлюдного никаких при себе не было, а сам он до своей смерти, проживал в рабочем общежитии, откуда рабочие исчезали чуть ни каждый день, но по вполне объяснимым причинам: люди переходили на другие заводы или вообще уезжали на стройки социализма, никому ничего не сказав — и такое бывало. Поэтому в общежитии пропажу Безлюдного не заметили, а на заводе, на котором он трудился просто махнули рукой — нет и нет. Одним словом в милицию никто о пропаже человека не обратился, а, следовательно, личность Ивана так и осталась неустановленной.

Смолин с Локиевым не верили своей удаче — "Трехкружие" само себя обнаружило да еще таким неожиданным способом. Новиков в больнице полностью согласился с тем, что это было ритуальное самоубийство, но радости чекистов не разделил, объяснив, что те все равно не поверят в то, что он скажет. Когда же "те" все же допытались у него, от чего он так расстроен, то Новиков пояснил, что самоубийство это было совершенно не от какой-то житейской безысходности, а с определенной целью, и что, несмотря на смерть Дольской (которую сам же Новиков не колеблясь назвал главой "Трехкружия", так как лишь одна женщина могла быть в организации и та — только ее первым лицом), сила "Трехкружия" не ослабла, а наоборот усилилась.

Смолин с Глебом внимательно выслушали Новикова, на которого смотреть было больно, послушно покивали головами, но поверить — не поверили. Перед ними сейчас стояла совсем другая задача — найти оставшихся членов секты и покончить с ней навсегда. Кроме того, Новиков настаивал на том, что пропавшая из квартиры Львовой книга должна быть обязательно найдена.

На фоне относительных удач известие о самоубийстве Глеба Локиева, случившееся двумя днями позже, было подобно грому среди ясного неба...

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Из трех возможных Эдуардов два, в качестве возможных кандидатов, отпали сами собой. Выложив выписанную в архиве информацию на стол, Олег понял, что единственно возможно живым может быть только один из них — Эдуард Палин. Два остальных элементарно не подходили по возрасту.

Найти адрес Эдуарда оказалось делом простым. Олег забежал в ближайшее к дому интернет-кафе, вбил в поисковик запрос на имеющиеся в открытом доступе телефонные базы и без промедлений вбил в нужные окошки фамилию и инициалы Палина. Компьютер на несколько секунд задумался, а затем на экране появилось окошко, в котором был написан телефон и домашний адрес Эдуарда. Сохранив страницу, Олег попросил распечатать ее, и через пару минут листок с заветным адресом был уже у него в руках. Порадовавшись, что живет Эдуард совсем близко от центра, Олег решил, не теряя времени, направится прямиком на квартиру к Палину. До нужной ему улицы Олег доехал наземным транспортом, потом долго плутал среди одинаковых пятиэтажек из серого кирпича, пока, наконец, не обнаружил нужный ему дом. С облегчением обнаружив, что домофона в подъезде не наблюдается, он зашел внутрь и поднялся на второй этаж. Дверь Олегу открыла миловидная особа лет двадцати, которая оглядела его с ног до головы, впрочем, безо всякой цели.

— Вам кого? — спросила она, когда ее глаза зафиксировались на лице Олега.

— Мне Эдуарда Вольдемаровича.

— Кого? — переспросила девица.

— Эдуарда Вольдемаровича, — повторил Олег.

— Здесь таких нет.

Олег еле успел подставить ногу под закрывающуюся дверь.

— Подождите, — запротестовал он. — Как же нет? Вот — у меня именно этот адрес указан.

Олег сунул девице листок с адресом, в который она довольно долго всматривалась.

— Да, — наконец сказала она, — адрес этот.

— Ну и?..

— Что ну и? — огрызнулась девица. — Я же сказала: нет здесь таких.

— А вы здесь давно живете? — решил зайти с другого бока Олег.

— Послушай, мальчик, — если клиент — давай деньги и заходи. Если мент — ордер. — она зло усмехнулась и вдруг рявкнула что есть мочи: — Понял!?

— Понял. — ответил Олег, хотя ничего не понял.

— Вот и хороший мальчик. — дверь со свистом пронеслась в миллиметре от головы Олега и захлопнулась с такой силой, что он почувствовал, как штукатурка сыпется прямо ему на волосы.

Отряхнувшись, Олег потоптался на пяточке возле двери, рассматривая замысловатые картинки на коврике, лежавшим к его ног, а потом решил, что самым верным в данной ситуации будет позвонить к соседям и попробовать узнать что-нибудь у них. Так он и поступил.

На сей раз дверь ему открыла старушка в домашнем халате. Впрочем, как только она увидела его перед собой, то тут же попыталась потянуть дверь в обратную сторону.

— Подождите, — взмолился Олег.

— Дверью не ошибся? — зло прошамкала бабка.

Олег решительно ничего не понимал.

— Я только хотел узнать, — начал было он объяснять, но старушка властно прервала его, окатив взглядом, полным призрения.

— Я тебе покажу, наркоман проклятый! Я тебе!

Олег в испуге отпрянул от двери и тут ему наконец стало ясно: в квартире, где по идее должен был бы проживать Эдуард находится какой-то притон, а соседка спутала его с посетителем сомнительных девиц, которые, видимо, заодно приторговывали и наркотой.

— Да что вы, бабушка! — рассмеялся он. — Какой я наркоман! Я хотел у вас узнать про вашего соседа Эдуарда Вольдемаровича.

Бабка насторожилась, выглядывая из проема между дверью и косяком.

— Чего узнать? — мнительно поинтересовалась она.

— Мне нужно найти вашего соседа, — принялся объяснять Олег. — Но вот в его квартире...

— Наркоманы и проститутки. — закончила за него бабка в халате.

— Да. — кивнул в ответ Олег.

Старушка тем временем вышла из-за двери и начала разглядывать Олега.

— Так вы, значит, не к ним? — подозрение все еще сквозило в ее тоне.

— Да ну что вы! — махнул рукой Олег. — Я думал, что там живет Эдуард Вольдемарович...

— Нет, — бабушка сокрушенно покачала головой. — Он там не живет.

— Умер? — у Олега похолодело в груди.

— Да ну Бог с тобой! — вытаращила глаза старушка — Жив! Переехал просто.

— Аааа... — протянул Олег, почувствовав облегчение.

— А тебе он зачем нужен, вообще-то? — вновь посуровела бдительная соседка.

— Да по делу... — Олег судорожно думал, что соврать. — Понимаете, я внук его фронтового друга. Дед умер недавно — и просил, вот, найти однополчанина перед смертью — сообщить...

— Ой беда..ой беда... — запричитала бабка — ну ты что ж на пороге-то стоишь, милый!? Проходи, проходи. Не стесняйся.

Поблагодарив, Олег прошел в квартиру, которая оказалась по старчески уютной, набитой старой советской мебелью и выцветшими фотографиями, бережно запрятанными в убогие рамки и развешанными по стенам.

— Я тебе сейчас дам его адрес, — сообщила старушка. — Садись, садись. Посиди немножко.

— Спасибо вам большое. — Олег уселся на старенькую кушеточку и принялся ждать.

Бабка тем временем вытащила из комода полиэтиленовый пакет, набитый какими-то бумагами.

— Понимаешь, милок.. — она осеклась. — А звать-то тебя как?

— Олег. — представился гость.

— Так вот, понимаешь, Олежик, Эдуард Вениаминович ведь на старости лет совсем один остался — жена померла, а детей так и не завели. Вот он и решил свою квартиру тут в Москве продать, а себе купить подешевше — в Подмосковье. А на оставшиеся средства жить потихоньку.

Старушка смахнула слезу.

— Ну не расстраивайтесь так, — подбодрил ее Олег.

— Да как же, как же не расстраиваться-то, милый!? — всхлипнула она. — Вона какие теперь у меня соседи. И милицию вызывала — ничего не помогает.

Олегу стало жалко старуху, и на обратном пути он непременно решил зайти к местному участковому, воспользовавшись своим писательским авторитетом.

— А вы что ищите-то? — решил спросить Олег, которому не терпелось поскорее получить адрес.

— Так письма, письма ищу. От Эдуарда Вениаминовича.

— Письма? — удивился Олег.

— Ну да, письма, — подтвердила старушка. — Он же переехал, а телефона у него тама и нету. Письма друг другу пишем... как бедные люди.

Олег подивился начитанности старушенции, отметив, что книг, вообще-то, в комнате не наблюдалось.

— А живет-то он теперь далеко?

— Да нет... Около Люберец.

Она наконец нашла то что искала. Выложив перед искателем завязанную тесемочкой стопку писем она победоносно посмотрела на гостя, давая понять, что дело почти сделано.

— Вот. — она ткнула пальцем в письма.

— Вижу. — кивнул Олег.

— Переписывай адрес с конверта, — наставнически произнесла бабушка. — Не перепутай смотри ничего. Я иногда путаюсь, так письма назад приходят.

— Хорошо. — покорно согласился Олег и нарочито медленно стал переписывать адрес Эдуарда.

Прощаясь, уже у лифта старушка опять прослезилась.

— Олег, ты от меня Эдуарду Вениаминовичу привет передавай, скажи скоро напишу!..

— Обязательно. — пообещал Олег и уже сквозь закрытые двери лифта, спохватившись, крикнул: — А зовут-то вас как?

— Алевтина Федоровна...

Выйдя из подъезда, Олег вспомнил, что хотел навестить участкового. У подъезда он заметил мужичка, выгуливавшего неуклюжую таксу.

— Уважаемый, — обратился к нему Олег. — Не подскажите, где у вас тут опорный пункт?

— Вон в том доме, — махнул рукой мужичок.

Войдя в коридорчик на первом этаже жилого дома, Олег обнаружил там пару прыщавых подростков, которых, видимо, вызвал тот самый участковый и одиноко стоящую даму, всем своим видом показывающую, что она здесь случайно и отродясь в таких местах не бывала.

— Я извиняюсь, товарищи, — оповестил Олег о своем присутствии. — Мне буквально на две минуты.

Пацаны заржали, обрадовавшись обращению "товарищи". Но были не против, так как свидание с милицией им явно не сулило жизненных удач. Дама же попыталась протестовать, но Олег, с милой улыбкой, прошел мимо нее и нырнул в кабинет.

— Кто!? — заорал нечеловечьим голосом жирный мент, сидевший за столом. — Кто разрешил войти!? Вышел отсюда!

Олег молча сел на свободный стул, глядя на багровую рожу стража порядка, являвшую собой прекрасную иллюстрацию для книги о вреде алкоголизма.

— Значит так, — начал Олег. — Или ты закрываешь бордель в соседнем доме, или тебе пи...ц.

Матом Олег никогда особо не ругался, но в данном случае ситуация явно требовала матерных слов.

— Чего!? — взревел участковый.

— Чего слышал. — все так же спокойно продолжил Олег. — Я известный писатель, раздавить тебя мне не будет стоить никаких усилий. Даю два дня. Не закрываешь притон — прощайся с пагонами, да и со свободой, мразь.

Олег встал и с достоинством покинул кабинет участкового, который мыча, не в силах справится то ли с гневом, то ли с испугом, и еще больше нездорово краснея лицом, в недоумении остался сидеть за столом.

* * *

Смерть Глеба нарушила планы Смолина. Такого поворота событий он никак не ожидал. С Глебом он проработал ни один год, и у него в голове не укладывалось, что Локиев мог добровольно расстаться с жизнью. Это был не тот человек. Но факт оставался фактом.

Следователи тщательно обыскали квартиру Глеба, но так ничего и не нашли. Кругом были отпечатки хозяина и ни одного признака постороннего присутствия. Все говорило о том, что Локиев действительно добровольно одел удавку себе на шею. Но Смолин в это верить не хотел, да просто не мог. А потому, на следующий день после смерти товарища, когда в маленькой квартире покойного прошли скромные поминки и последние гости разошлись по домам, Смолин остался, сославшись на то, что он приберет все, а потом отправится домой. Кое-кто из коллег вызвался ему помочь, но Юрий Андреевич мягко отклонил подобного рода предложения и постарался как можно скорее распрощаться с припозднившимися чекистами.

Закрыв дверь, Смолин огляделся по сторонам, соображая с чего начать. Проведя за пол часа поверхностный визуальный осмотр, он пришел к выводу, что необходимо более детальное изучение места трагедии. Но облазить с лупой квартиру, хоть и такую маленькую, не представлялось никакой возможности — тут нужен был профессионал.

Юрий Андреевич уселся на табуретку, налил себе немного водки, оставшейся с поминок и, мысленно чокнувшись с Локиевым, выпил.

— Ну, что, Глеб... — прошептал Смолин в пустоту комнаты. — Что же ты так, а?

Копаться в личных вещах Глеба Смолину не хотелось, но так как до него их все равно изучили следователи, они уже не лежали так, как при жизни хозяина, а потому вмешательство Юрия Андреевича не могло никак повлиять на и так разрушенный до него порядок. Начал Смолин с письменного стола. Ничего конкретного он не искал — действовал чисто интуитивно. Интуиция вообще стала за годы работы в тринадцатом отделе неотъемлемой частью его метода разработки. Это было шестое чувство, которое помогало Смолину уже не раз. Вот и теперь он надеялся только на него.

Дело осложнялось тем, что следственная группа, само собой, изъяла все, что сочла подозрительным. Доступ к делу Локиева Смолин получить, конечно, мог, но после недавних событий с попаданием, хоть и не надолго, в тюрьму, соваться на Лубянку с подобными просьбами было не совсем дальновидно. Приходилось довольствоваться тем, что есть. А было совсем не много: квартирка Локиева отличалась тем спартанским укладом, каков был присущ большинству сотрудников их ведомства. У самого Смолина квартира была побольше, но получил он ее не так давно, хотя по рангу могли бы дать и раньше. Но и у себя дома Юрий Андреевич пытался сохранять дух тех лет, когда он только пришел на службу и не имел даже собственного угла.

Посмотрев первый ящик стола и найдя в нем лишь канцелярские принадлежности, Смолин задвинул его обратно и дернул следующий. На его удивление тот не поддался. Нагнувшись, Смолин разглядел, что в каждом из ящиков имелась скважина для ключа, то есть каждый из них запирался. Всего ящиков было три.

Смолин дернул следующий, самый нижний ящик. Тот с легкостью выехал из своего углубления, но, опять же, ничего представляющего интерес Смолин в нем не обнаружил. Пошарив глазами в поисках ключа и убедившись, что его нигде нет, Смолин прошелся по квартире, решив, что ключ может все-таки где-нибудь обнаружиться. Но поиски оказались безрезультатными.

Вернувшись к столу, Юрий Андреевич еще раз внимательно осмотрел поверхность запертого ящика. Никаких видимых следов взлома на нем не было, да и быть не могло — если следователи взламывали замок, то как ящик мог снова оказаться закрытым?.. Значит, либо, его открыли и снова закрыли ключом, либо вообще не трогали.

Смолин задумался. Второй вариант был наиболее вероятен. Ведь версия о самоубийстве возникла практически сразу, а потому тщательных следственных действий никто явно проводить не собирался. Скорее всего, дернув ящик, следователи с Лубянки просто плюнули на него, решив не возится. Самоубийство оно и есть самоубийство. К тому же репутация их отдела в ведомстве, мягко говоря, оставляла желать лучшего: тех, кто относился к нему серьезно можно было пересчитать по пальцам. Остальные же либо посмеивались, либо искренне считали сотрудников тринадцатого отдела не вполне здоровыми.

Смолин вспомнил, что во время осмотра квартиры видел на кухне молоток, лежавший под чугунным умывальником и использовавшийся Локиевым, видимо, в случае надобности починки хлипкой мебелишки. Юрий Андреевич сходил на кухню и вернулся с молотком в комнату, усевшись на корточки перед письменным столом. Хватило четырех ударов. Передняя доска хрустнула и упала на пол. Смолин запустил руку в образовавшуюся полость и вытащил оттуда фотографию.

Первое, что поразило его, было качество снимка. Фотография была совсем не похожа на те, что он видел до этого. Во-первых, она была цветной. Именно цветной. Не разукрашенной после, а цветной изначально. Изображение на ней было поразительно четким, а на ощупь она была словно матовой.

Второе, чем был удивлен бывалый чекист — лицом, смотревшим на него со снимка. Оно было очень похоже на его собственное, но это был не он. Какое-то мимолетное сходство ощущалось невооруженным глазом — с одной стороны ничего конкретного, но с другой знакомые черты были налицо... На секунду Юрию Андреевичу показалось, что на снимке он сам примерно десятилетней давности. Но это был, конечно, не он. Молодой человек, смотревший на него с фотографии, улыбался неестественно белой улыбкой, а одет он был так, как никто, по крайней мере, в Советском Союзе, не одевался...Странный черный пиджак в белую полоску, розовая рубашка, тонкий черный галстук...

Смолин перевернул фотографию.

Сначала он не поверил своим глазам. На всякий случай он, как в детстве, даже зажмурился на секунду, но и после этого ничего не изменилось: на обратной стороне фотографии было изображено три круга, с семиконечной звездой внутри.

Смолин не мог оторвать глаз от рисунка. Но через какое-то время он заметил и еще одну деталь. Бумага на обратной стороне снимка была не чисто белой, а с надписями на английском языке, которые постоянно повторялись.

— Так вот оно что! — сдавленно сам себе сказал Смолин. — Не может быть...дурак...

* * *

Лена, как и обещала, приехала к вечеру. С собой она приволокла две сумки с продуктами, которые тут же приказала Смолину разгрузить, дав указания, что в какой отсек холодильника класть.

— Что случилось-то? — поинтересовалась она, снимая туфли.

— Воры опять были. — ответил Юрий Андреевич.

— Да ты что? — Ленка немного театрально схватилась за сердце.

— Ну да, — Смолин придал своему голосу оттенок жалости, ибо ему неимоверно захотелось кому-то поплакаться. — И я был дома. Представляешь?

— Не очень, — заморгала глазами Ленка.

Смолин как можно подробнее пересказал ей все случившееся, отдельно красочно описав часть, где воры раскрыли свою принадлежность к некоей странной организации, которую назвали "Трехкружием".

— Значит, им была нужна какая-то книга? — Ленка задумчиво рассматривала свои ногти, будто это хоть как-то могло помочь найти ответ на все происходящее.

— Выходит, что так. Они были уверены, что книга была у деда.

— Расскажи мне о своем деде, — вдруг попросила Лена.

— Да ты, вроде, все знаешь. По крайней мере, то, что знаю и я. Служил в органах, занимался подпольными организациями еще до войны. А на войне погиб. Это если в общем.

— Слушай Юр, в данной ситуации мы должны выяснить о нем побольше, мягко говоря... — Ленка со скепсисом посмотрела на друга.

— Согласен, — признал ее правоту Смолин. — У меня где-то лежал старый дедов фотоальбом. С детства в него не заглядывал, кстати. Хочешь посмотреть?

— Давай! — с энтузиазмом откликнулась Лена. — Я то ведь даже не представляю как он у тебя выглядел.

Смолин порылся в шкафу и извлек оттуда фотоальбом, обложка которого давно выцвела и из коричневой превратилась теперь, скорее, в бежевую.

Начали смотреть фотографии. Жизнь деда прослеживалась по ним от самого рождения вплоть до последних месяцев жизни на фронте. Пожелтевшие от времени фотографии были аккуратно вклеены в упругие картонные страницы и под некоторыми из них были даже надписи.

— Ты на него очень похож, — заметила Лена.

— Это да, — подтвердил Смолин — с детства все говорили. Но теперь и сам вижу.

Он всматривался в лицо деда и действительно находил много общего между человеком, смотревшим на него из прошлого, и собой, настоящим. Когда Ленка перевернула очередную страницу, и начались карточки, запечатлевшие деда в возрасте, в котором сейчас находился сам Смолин, ему даже стало не по себе — будто это он сам был сфотографирован неизвестным фотографом почти восемьдесят лет назад...

На секунду Смолин отвлекся, и вдруг услышал удивленный Ленкин возглас.

— Смотри, — он аж схватила его за рукав.

Юрий Андреевич заглянул в альбом и замер от удивления: на открытой странице была приклеена его фотография. Та самая, что пропала вчера у него со стола во время визита этих странных людей. Но если еще недавно фотография была абсолютно новой и яркой, то теперь выглядела так, словно снимок был сделан где-то в середине 30-х: цвета поблекли, а на бумаге были видны следы времени, виде желтых подтеков по краям снимка.

— Это что ж такое... — только и смог выдавить из себя Смолин.

Они в недоумении смотрели друг на друга, пытаясь подобрать слова, чтобы выразить свои эмоции, но кроме невразумительных междометий в голову ничего не шло.

Первой в себя пришла Ленка.

— Я оторву фотографию.. — она вопросительно посмотрела на Смолина. — Вытащу ее из альбома?

— Давай, — согласился он.

Лена аккуратно отлепила от картона уголки фотографии и легким движением отсоединила ее от плотной бумаги. Затем она перевернула снимок и вновь издала странный звук, который был призван выразить меру ее удивления.

— Ты посмотри, — она протянула снимок Смолину.

— Твою мать.... — только и вымолвил он.

Они сидели и смотрели на семиконечную звезду в петле из трех кругов, под которой незнакомым подчерком было начертано: "февраль, 1938 год"...

* * *

На следующее утро Олег отправился в подмосковный поселок Малаховку. Добравшись своим ходом до станции метро Кузьминки, он вышел на улицу и, оценив очереди на маршрутки и толкотню на автобусных остановках, решил, что правильнее всего будет поймать частника. Выйдя на Волгоградку, Олег вытянул руку и принялся "голосовать". Ждать долго не пришлось и уже через минуту перед ним остановился разбитый "жигуленок". Олег вздрогнул — в сознании тут же всплыл образ отца. Никакого предубеждения перед выходцами с Кавказа у Олега не было. И даже среди его знакомых были те, кого нынче принято именовать не иначе как "лица кавказской национальности". Но какой-то подсознательный страх у него все же засел. Пару раз случалось такое, что оказавшись в одном вагоне метро с подозрительным человеком не славянской наружности, Олег просто выходил на следующей станции, не в силах побороть в себе страх. И он прекрасно знал, что подобные случаи были ни у одного него. Головой Олег ясно понимал, что свое дело сделали, в первую очередь, СМИ, а также его собратья по перу, которые за последние годы стойко формировали образ головорезов, убивающих женщин и детей ни за что ни про что. В его личном случае был и еще один веский аргумент — трагическая гибель отца. Но все же, грести всех под одну гребенку Олег не собирался, всячески пытаясь побороть в себе приступы периодически возникающей кавказофобии.

К счастью, водителем оказался простой русский парень Володя, который с радостью согласился довести Олега до места назначения и при этом за весьма умеренную плату. Всю дорога Володя без умолку болтал, рассказывая про свое многочисленное семейство, проживающее в Туле, и отправившее его в Москву на заработки.

— Не уж то выгоднее? — удивился Олег.

— А-то! — Володя явно был доволен. — Там у нас в Туле чего? Пряники да самовары. Народный колорит, одним словом. А так толком и заняться нечем. Пробовал там бомбить, так тоже толка никакого — у народа денег особо нет частников ловить. А в Москве — то, что надо!

— А живешь где?

— Комнату в Некрасовке снимаю — шесть тысяч в месяц и все дела. А это, при хорошем раскладе — три ночи работы. Остальное — мое. Вот и думай.

Олег сидел и думал. За окном пролетал весьма интересный подмосковный пейзаж, который весьма увлекал своей необычностью и контрастом с Москвой. Олег удивлялся тому, что для того, чтобы увидеть совсем другую жизнь, совсем не нужно ехать куда-то далеко. Достаточно просто выехать за кольцевую дорогу и вот она — глубинка.

С Новорязанского шоссе съехали в деревню Чкалово, а затем, сделав небольшой круг и миновав еще один населенный пункт под странным названием Часовня, оказались в Томилино. Затем за окном промелькнул Красково и, наконец, они оказались в Малаховке.

Машину Володя вел резковато, а потому Олега всю дорогу немного подташнивало. Решив, что неплохо было бы немного прогуляться и подышать свежим воздухом, Олег попросил остановить, не доезжая до нужного его дома и вышел на улице Льва Толстого. Ему же нужна была улица Тургенева. Этот факт его весьма позабавил, но еще больше он обрадовался своему открытию, когда дойдя до угла Толстого, оказался на улице Гоголя.

На углу Толстого и Гоголя взгляду удивленно-обрадованного москвича открылся газетный киоск. Газета Олегу была совершенно не нужна, но ради любопытства он решил посмотреть, какой прессой питает свой мозг ближнее Подмосковье. Среди стандартного набора Олег сразу же выделил несколько изданий: газеты "Малаховский вестник", "Сим Шалом" и "Наше дело".

— "Сим шалом"? — вслух удивился Олег.

— А вас что-то не устраивает? — тут же последовала реакция продавца, который чисто по внешним признакам вполне был похож на читателя именной этой газеты.

— Да что вы! — смутился Олег. — Интересно просто.

— Вы не наш что ли? — осведомился продавец, подобрев лицом.

— Из Москвы.

— Понятно. Так что "Сим Шалом" брать будем?

— Буду. — зачем-то сказал Олег. — А что за газета такая?

— А что, по названию не видно? — съязвил продавец.

— Видно, но просто у нас такие не продаются.

— Ну, понятно, — вздохнул с горечью торговец газетами. — Мы пробовали в Москву толкнуть в розничную сеть, но куда там... Говорят, газета локальная, вот и продавайте в своей Малаховке.

— И спрашивают? — на всякий случай уточнил Олег, который любил подмечать такие вот интересные сюжеты, чтобы потом, при случае, вставлять в свои произведения.

— Конечно! Малаховка же лидирует по числу иудеев в Московской области!

— Да? — искренне удивился Олег. — Не знал.

Продавец был явно рад случайному покупателю, с которым можно было перекинуться парой фраз, а заодно и разрекламировать газету, к которой сам он дышал явно неравнодушно.

— Что вы! — начал он с непонятно откуда взявшимся одесским акцентом. — У нас же тут в свое время была самая большая еврейская колония для беспризорников! И синагога имеется.

-Век живи — век учись, — продекларировал Олег и рассмеялся. — Что ж, ознакомлюсь, весьма любопытно.

— Почитайте, почитайте, — обрадовался продавец, а потом с каким-то хитроватым прищуром спросил: — А вы сами, случаем, не наш?

Олег немного растерялся:

— Да нет, я же сказал, что из Москвы.

— Да я не о том! — продавец хитро подмигнул.

— Аа! — дошло до Олега. — Нет, нет, что вы!

Поняв, по лицу торговца, что сморозил глупость, он наспех решил оправдаться, добавив, что не имел ввиду ничего такого.

— Да ладно уж, — враз поникнув отозвался продавец. — Ладно...нам не привыкать.

Олег, расстроившись, что вот так, ни за что обидел человека, попрощался, решив не усугублять тему. Газетный торговец посмотрел на него своими грустными еврейскими глазами и тут же переключился на девушку, которая начала расспрашивать про какой-то пригламуренный журнал.

Свернув с улицы Гоголя на улицу Тургенева, Олег понял, что нужный ему дом находится в самом последнем квартале. Чтобы скоротать путь, он развернул купленную газету и обомлел. На первой же странице внушительного размера шрифтом было напечатано название передовицы: "Эдуард Палин: пророк или сектант?"

Олег замедлил шаг, а затем и вовсе остановился в поисках места, где можно было бы присесть и спокойно ознакомиться со статьей...

* * *

Злость Ольги Сергеевны не знала границ. После обыска, проведенного в квартире Смолина, и не давшего никаких результатов, она поручила Безлюдному доставить небольшой подарок в тысяча девятьсот тридцать восьмой год.

— Пусть посидит, подумает....— процедила она сквозь зубы, протягивая Ивану фото Смолина-внука.

— Откуда? — спросил тот, разглядывая изображение улыбающегося Юрия Андреевича, облаченного в черный пиджак и розовую рубашку со странным узким галстуком.

— Прихватила из квартиры, — нехорошо улыбнулась Дольская.

— И что я должен с этим сделать? — захлопал глазами Иван.

— Лично передать дружку этого чекиста — Локиеву. — рассмеялась Ольга Сергеевна.

— Да как же? — залепетал Бездомный. — Как же я?

Дольская посмотрела на него взглядом, преисполненным жалости. Она прекрасно понимала, что дает Безлюдному билет в один конец — обратно вернуться он уже не сможет. Границу круга без соблюдения ритуала возвращения, описанного в Книге, можно было пересечь лишь один раз. Но это знала только она.

— Не волнуйся, Иван, — успокоила она Безлюдного. — Там много наших. Все будет хорошо.

— Да каких же наших, Ольга Сергеевна! — взмолился Безлюдный. — Мы же там умерли! Нас там нет!

— Нас и здесь нет, — философски подытожила Дольская, жестко добавив: — Никаких возражений. Сегодня же вечером.

В тот же вечер в квартире Марченко, в пятиэтажке на окраине Москвы, собравшимися был проведен ритуал, в результате которого стоявший в центре круга, снова начерченного прямо на полу, Иван Безлюдный таинственным образом испарился на глазах у изумленной публики — членов "Трехкружия".

Глеб Локиев проснулся от странного чувства. Он всем своим существом ощутил чье-то присутствие. Открыв глаза, он напряг зрение и вгляделся в темноту комнаты. Посредине нее стоял человек. Локиев тут же схватил пистолет, лежавший всегда рядом с ним на небольшой тумбочке возле кровати, и направил его дуло в черный силуэт.

— Не двигаться, — приказал Глеб.

Черная фигура начала движение в его сторону, проигнорировав предложение оставаться на месте. Глеб нажал на курок. Но движение странного человека продолжилось. Локиев произвел еще два холостых выстрела — пули будто не хотели вылетать из ствола, а в тишине раздавались лишь щелчки, говорящие об очередной осечке.

Визитер оказался рядом с ним. Свет луны, проникавший сквозь небольшое окно, осветил его лицо, и Локиев замер от ужаса — перед ним стоял тот самый парень, чей, начавший подавать первые признаки разложения труп, он совсем недавно осматривал на квартире некой Ольги Сергеевны Дольской. Не в силах вымолвить ни слова, Локиев заворожено смотрел на юношу, который, тем временем, протянул ему прямоугольный картонный лист, оказавшийся фотографией.

— Возьмите, — медленно сказал юноша.

Повинуясь просьбе, Глеб взял протянутую ему фотографию. В ту же секунду он увидел, что лицо парня исказилось жуткой гримасой, будто он внезапно начал испытывать невыносимую боль. А еще через секунду юноша просто исчез.

С фотографией в руках Глеб Локиев просидел на кровати до рассвета, глядя в одну точку — на то место, где стоял Безлюдный. Глаза его стали стеклянными, а сам он, со стороны, был словно манекен — ни один мускул на его теле не приводился в движение замершим сознанием. Ему все стало безразлично.

Глеб Локиев сошел с ума.

Когда первые лучи тусклого зимнего солнца начали пробиваться сквозь пасмурное небо, предвещая рассвет, Локиев поднялся, подошел к письменному столу и убрал в него фотографию, после чего выкинул ключ в окно. Словно во сне, он прошел на кухню, нашел в одном из шкафов подходящий кусок веревки и привязал его к крюку, торчащему из потолка и предназначенного для люстры.

Делал Глеб все на автомате, движения были словно заученны заранее. Повесился он быстро.

* * *

Найдя уютный тихий дворик, Олег уселся на скамейке на детской площадке и, открыв газету, принялся читать:

"Как известно нашим уважаемым читателям, не так давно в нашем поселке появился новый житель — Эдуард Палин. До того, как прописаться в Малаховке, сей гражданин проживал в Москве, но по причинам не установленным редакцией, продал свою жилищную площадь (как стало известно нашим журналистам, в данный момент в бывшей квартире Палина находится бордель). Вы можете задаться вопросом: отчего столь уважаемое издание как наше вдруг обратилось к столь всестороннему освещению личности этого человека (начало материала смотрите в прошлом номере газете). Ответим же на этот вопрос. Малаховка издревле была известна как религиозный центр московских земель. Впервые название нашего поселка встречается еще в четырнадцатом веке в завещании Ивана Калиты и уже с тех времен на этих землях мирно уживались три религии: иудаизм (да-да!), христианство и ислам. И этот период единения продолжался вплоть до прошлого года, когда в дом (точный адрес редакция не дает по этическим соображениям) на улице Тургенева не въехал бывший москвич Э. Палин.

В прошлом номере мы рассказывали о секте, последователем которой является господин Палин. Мы получили много писем, в которых люди возмущались присутствию подобной организации в нашем поселке и требовали ее ликвидации. Но что можем мы? Верно, ничего. Ничего, кроме освещения деятельности этого гражданина и его сатанинской секты на территории нашего муниципального образования.

В этой небольшой статье мне хотелось бы остановится на последних событиях, связанных с действиями Палина. Как знают многие из вас, на прошлой неделе в здании одной из детских библиотек п. Малаховки прошло тайное (нашим корреспондентам под видом сочувствующих удалось на него попасть) собрание "палинцев", на котором господин Палин вербовал новых сторонников, призывал вступать в секту и произносил речи, порочащие представителей иных религий. По информации наших корреспондентов, Палин не собирается ограничиться двумя-тремя сторонниками, но хочет опутать своими сектантскими сетями весь поселок.

Мы, редакция газеты "Сим Шалом", еще раз призываем всех иудеев (и не только) подняться на борьбу с самозваным пророком Палиным и дать ему жесткий отпор".

Олег присвистнул. Такого поворота событий он никак не ожидал.

Первым делом он решил вернуться к киоску с газетами, чтобы купить предыдущий номер газеты. Подбежав к киоску и увидев удивленный взгляд продавца, Олег не стал вдаваться в детали, а просто попросил предыдущий номер.

— Что!? — не сдержал удивления продавец. — Так понравилось!?

— Не то слово! — вдохновенно ответил Олег и, отдав деньги, так же бегом направился обратно в облюбованный дворик. Статью о Палине он нашел быстро. И сердце его чуть не остановилось — название статьи гласило: "Черное Солнце Востока".

Олег почувствовал, что ладони от волнения стали у него мокрыми, отчего края газет насквозь пропитались его потом и напоминали лохмотья. Попытавшись взять себя в руки, Олег начал читать.

"Уважаемый читатель. Беда постучала в двери наших домов. В поселке секта!"

Олег пробежал наспех глазами вступление, которое вкратце объясняло особо непонятливым, что такое секта и чем она опасна иудаизму, а также представляло читателям демоническую личность дедова фронтового товарища, который, судя по статье, на фронте не воевал, а занимался лишь тем, что выдавал евреев-однополчан фашистам, и остановился внимательнее уже на истории "Черного Солнца Востока".

"Черное Солнце Востока" — таинственная и зловещая секта, ведущая свое начало из темного средневековья. Впервые секта упоминается еще в инквизиционных книгах, где она названа "сговором дьяволопоклонников". В 1596 году аббат Саминьон издал первый труд, посвященный деятельности организации, в котором изложил ее основные цели и задачи. Судя по писания этого святого пастыря от христианства секта в качестве основной своей задачи ставило, как это не странно, но в тоже время и еще более подозрительно, не расширение сферы своего влияния с целью приведения людей к богу, а борьбу с другой организацией, именуемой во французских средневековых хрониках как "trifonctionnelle", что означает "трифункциональный", или "трёхчастный". В то же время, в английских хрониках организация была известна как "Three Circles", что в переводе на русский означает "Три Круга", а в немецких — "Wirkungskreis" — "Круг Деятельности".

Отвечая на вопрос, почему первая секта боролась против второй, аббат Саминьон пишет, что борьба шла ввиду наличия некой книги, в которой, якобы, были изложены тайны, уму человеческому неподвластные. Книга изначально принадлежала "Черному Солнца Востока", которое считалось ее хранителем испокон веков. Но вторая организация прилагала все усилия, чтобы заполучить книгу себе.

В девятнадцатом веке оба общества появились в России. Но если первая сохранила свое первоначальное название — "Черное Солнце Востока", то вторая получила название на русский манер — "Трехкружия".

Сразу оговоримся, дорогой читатель, что редакция "Сим Шалом" считает вышеизложенную фактуру чистым вымыслом недалеких средневековых умов. Но не отрицает наличие сект. Но как мы, благочестивые иудеи, верующие в Талмуд и Ветхий завет, может поверить в сказки о том, что есть книга более великая и таинственная, нежели наше Писание!?

Но вернемся к истории.

Итак, в начале девятнадцатого века обе секты пустили корни на русской почве. Но если про "Черное Солнце Востока" можно с уверенностью сказать, что ее деятельность хоть как-то прослеживалась, то подобного никак нельзя заявить о "Трехкружии". Ее словно бы и не было — до такой степени секта была засекречена своими же членами.

Что же касается "Черного Солнца Востока", то деятельность данной организации не была секретом для некоторых кругов российского, а потом и советского общества. Имеются ввиду, конечно же, спецслужбы.

Так, в тридцатые годы прошлого столетия по некоторым данным ОГПУ принимало активное участие в борьбе двух сект, но все материалы на эту тему, естественно, засекречены. Однако известно, что в тысяча девятьсот тридцать восьмом году некими сотрудниками сталинской охранки из Ленинграда была вывезена гражданка Львова Н.С., которая, по некоторым данным, являлась главой "Черного Солнца Востока" в тот период. В дальнейшем Львова была чуть ли не личным медиумом Сталина, хотя, опять же, точных данных на этот счет нет".

Олег прервал чтение. Он сидел на скамейке и был не в силах пошевелиться, не веря, что подобное возможно. В голове тут же всплыл странный сон, в котором он был в жалкой квартире в пятиэтажке на окраине города. Но ведь это был только сон... А Жмыхов? Он-то уж точно сном не был. Сознание Олега отказывалось воспринимать прочитанное. Этого просто не могло быть. Если название сект он позаимствовал из реальной жизни, то борьба за книгу и Львова были чистым его вымыслом. И вот, теперь он читал, что это вовсе не вымысел, а самая реальная из всех реальных реальность.

Собравшись, как смог, с мыслями, Олег дочитал статью до конца. Но ничего больше в ней не обнаружил, кроме проклятий в адрес обеих сект со стороны иудейской общественности Малаховки и примкнувших к ним сочувствующих.

За чтением Олег не заметил, что все это время за ним наблюдал невзрачного вида мужичок, который увязался за ним с самого начала, как только он вышел из дома...

* * *

Смолин сидел в своем кабинете и напряженно думал. Теперь все вставало на свои места. "Трехкружие" было всего лишь прикрытием, одной из организаций, созданной, возможно, опять же для отвлечения внимания органов, разведкой какого-то западного государства. А как иначе объяснить иностранные слова на обратной стороне фотографии, да и саму фотографию, сделанную явно не в Союзе? Видимо, Глеб что-то раскопал, но не был полностью уверен, а потому и молчал. А что касается фотографии, то на ней, видимо, был изображен его, Смолина, двойник...

Как фотография попала к Локиеву? Скорее всего, ее передал Глебу один из перешедших на советскую сторону шпионов, давая понять, заодно, и что такое "Трехкружие". Значит его, Смолина, хотели втянуть в какую-то игру, использовать двойника...

Так рассуждал Юрий Андреевич Смолин, которому казалось, что зацепка найдена. Он снова покрутил снимок в руках. И вдруг сознание его пронзила еще одна мысль, показавшаяся ему не менее верной, чем предыдущая догадка: а если это месть этой сволочи с Лубянки? Он же грозился! Грозил добраться и до Глеба. От них-то можно ждать чего угодно — это Смолин понимал очень хорошо. А если еще и дано указание сверху... Уж больно легко он отделался.

Но оставалась еще и третья версия — "Трехкружие" реально существующая мистическая организация, которая снова дала о себе знать, прислав очередную "черную метку". И ведь именно на этом настаивает Новиков...

Фотография лежала перед ним на столе. Юрий Андреевич взял ее, покрутил в руках, посмотрев на изображение под разными углами, но ничего принципиально нового для себя не обнаружил. Ясно было оно — никакого отношения к советской реальности она не имеет.

Прежде чем давать ход делу Смолин решил посоветоваться сначала с Новиковым, а потом и с еще одним человеком, которого знал давно и доверял которому полностью.

В больницу к Новикову его не пустили, сославшись на то, что Смолин пришел в неурочное время и часы приема уже закончились. Заявлять, что он сотрудник органов Смолин решил неверным в данной ситуации, так как чем меньше он будет "светиться", тем меньше подозрений будет вызывать, если эти подозрения вообще у кого-то есть. А если их и нет, то, в любом случае, осторожность не помешает.

Попрощавшись, он вышел из больницы и направился на телеграф, чтобы сделать звонок. Звонить человеку, с которым он хотел встретиться из кабинета или из дома он не хотел, так как об этом звонке тут же стало бы известно его возможным врагам с Лубянки.

Придав своему голосу хрипоцы, Смолин набрал номер.

— Вас слушают, — раздалось в трубке.

— Алло? Федотыч, ты? — прохрипел в трубку Юрий Андреевич.

— Вы ошиблись номером, товарищ, — ответил ему абонент и повесил трубку.

Вздохнув с облегчением, Смолин положил трубку на аппарат и вышел из кабинки для переговоров. Все было в порядке.

* * *

Капитан Жмыхов обливаясь потом почти бежал по улице, стараясь как можно быстрее добраться до своего опорного пункта. Факты, полученные у Смолина не оставляли ему времени для размышлений. Он был почти наверняка уверен, что, раскрыл эту кражу и что самое удивительное, вор сам себя выдал.

"Тянет, тянет ведь гадов на место преступления, — рассуждал он про себя, смахивая крупные капли пота, катящиеся со лба. — Не идут туда, так думают".

Мысль о том, что к преступлению причастен этот странный молодой человек, вселившийся в квартиру своего деда, посетила его сразу же, как только Олег поинтересовался у него насчет краж, да не просто краж, а краж книг! Логического объяснения этому поступку Жмыхов найти не мог, сам не понимая, как так могло получиться. Единственное, что ему приходило в голову — Олег был новичком на ниве домушничества, а потому и провалился как последний лох.

Но прежде чем выдвигать подозрения, Жмыхов решил все же утвердиться в своих догадках. Никакого конкретного плана действий у него не было, и первым делом он решил навести справки об этом Олеге Крите.

Крит, ясно дело, был литературным псевдонимом Олега, о чем Жмыхов прекрасно знал, так как его, Жмыхова, родной брат был страстным поклонником творчества Олега и любил в узком кругу порассуждать на окололитературные темы. Во время одной из таких бесед за бутылкой водки где-то год назад на тесной кухоньке Жмыхова, брат и поведал ему, что настоящая фамилия Олега — Вязенский.

— Это как у дворян, что ли? — пьяно поинтересовался Жмыхов у брата.

— Что значит как? — оскорбился брат за милого сердцу писателя.

— В смысле? — не понял капитан.

— В прямом, дурик! — брат хлопнул Жмыхова по плечу. — Потомок он этих самых Вязенских, понимаешь?

— Да ты чо? — Жмыхов удивился, хотя, откровенно говоря, никакого удивления от себя он не ожидал.

— Чо, чо! Деревня! — вдруг взорвался жмыховский брат. — Через плечо! Ты хоть книжку в руки возьми! Идиот!

Такого капитан стерпеть не мог, а потому со всей силы двинул родственнику в ухо, от чего тот повалился на пол и замер в ожидании дальнейший побоев. Но Жмыхов брата пожалел, бить не стал, а лишь пнул один раз ногой ему в бок, словно бил по футбольному мячу, перешагнул через тело и пошел спать.

Ничего удивительного в этой сцене не было, ибо с самого раннего детства между братьями Жмыховыми имела место борьба, вызванная сугубо биологическими причинами. Дело в том, что мать Жмыховых, женщина интеллигентная и воспитанная, вопреки воле своих ученых родителей в восемнадцать лет выскочила замуж за человека, к которому многие и просто так-то подходить не решались. Звали его Колька Жмыхов. Был он известен как отъявленный хулиган и держал своим стальным кулаком весь район, в котором проживал. Любовь возникла ниоткуда, но привела Кольку и его юную избранницу прямиком в ЗАГС, так как у беременности невесты срок был уже около двух месяцев.

— Согласны ли вы... — безо всякого интереса спросила толстая тетка с густонапомаженными губами у брачующихся.

— Да, — гаркнул Колька, который с самого утра ждал лишь одного момента — отмечания свадьбы в кафе "Рябинушка", которое по такому случаю сняли родители невесты.

— Согласна, — робко подтвердила свое решение сама невеста, поправив на носу очки в толстой оправе.

— Объявляю вас мужем и женой! Почти угасшим голосом объявила тетка и сладко зевнула.

А потом родились дети: сначала первый, а потом и второй сын.

Первый был в отца, что стало ясно с первых же дней его жизни. Лик он имел грубый, орал как-то сипато и по всему было видно, что вырастет он самцом стопроцентным.

Второй же, когда был привезен домой и распеленован, чуть было не загремел прямиком в детский дом.

— Это что? — Колька в недоумении смотрел на пищащее существо.

— Сынок наш! — боязливо ответила жена, предчувствуя недоброе.

— Сынок? — нехорошо протянул Жмыхов-отец. — Сынка ты в первый раз принесла...

Жена хотела что-то вставить, но Колька пресек эту попытку, замахнувшись на нее своим здоровым кулаком.

— Чей сын? — вдруг заорал он.

— Твой, Коленька, твой! — затрепетала бедная женщина.

— Мой сын вон! — выкрикнул Колька, указывая в сторону старшего ребенка, игравшего в тот момент с гантелями, весом чуть ли ни с него самого.

Утихомириволи Кольку всем семейством. Выпив изрядно водки, он, в конце концов, признал свое отцовство, но в сторону люльки с младенцем смотрел все равно настороженно и даже с опаской.

С тех пор так и повелось: старший брат был все больше при отце, а младшим занималась мать. Старший рос грубоватым мужланом, а младший — тихим агнцем, смирным и интеллигентным. Старший, повзрослев, пошел служить в милицию, а младший, закончив философский факультет, пристроился младшим научным сотрудником в системе Академии наук.

Добравшись до рабочего места, капитан Жмыхов жадно выпил пол графина кипяченой воды, плюхнулся в свое кресло и задумался. Затем поднял трубку и набрал номер:

— Здорова! — поприветствовал капитан собеседника. — Давай дуй ко мне. Чего? Ср..л я на твою работу, философ херов. Быстро!!!

Брат приехал через пол часа. Робко поклонился и получив дозволение пойти в кабинет, уселся на стул, предназначенный для нарушителей порядка.

— Дело есть, Костян, — начал Жмыхов без всякой лирики. — Расскажи как ты мне, брат, про Крита.

— В Грецию решил съездить отдохнуть? — участливо спросил Константин.

— Чего? Какая Греция? — повысил голос Жмыхов. — Чего несешь?

— Только не Крита, а Крит правильно, — с улыбкой добавил Константин.

— Слушай, Сократ недоделанный, еще одна такая выходка и начну бить. Понял? — Старший брат угрожающе навис над столом, так, что тот захрустел, грозя развалиться.

— Понял, — послушно кивнул младший.

— Давай, выкладывай все, что знаешь про писаку этого, Крита, он же Вязенский.

"Ишь, писатель, а кликуха как у киллера какого-то, — подумал про себя капитан. — Ничего, разберемся...".

* * *

Бездействие выводило Дольскую из себя. Отсутствие Книги лишало ее возможности продвигаться вперед. Пророчество сбылось, там, в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. Но здесь, в две тысячи восьмом она оказалась запертой в четырех стенах однокомнатной квартирки, не имея никакой возможности выполнить то, ради чего все и было затеяно. Зимой тридцать восьмого все выглядело великолепно — главный враг был повержен, а книга оказалась у нее в руках. Но теперь Дольскую начинали терзать сомнения: а все ли было так, как ей казалось?... Или где-то была допущена ошибка? И главное — куда подевалась Книга?

После пары дней в пребывания в квартире Марченко и знакомства с членами "Трехкружия" образца две тысячи восьмого года Дольская окончательно пришла к выводу, что в звене событий, прошедших за семьдесят лет, был очевидный сбой. Именно он привел к потере главного компонента — Книги — став препятствием для осуществления третей части пророчества...

История повторялась. Книга исчезла также таинственно, как и тогда, в начале девятнадцатого века. Лишь чудом в двадцатые, в послереволюционной неразберихе они вышли на Львову. И вот теперь след книги снова потерян.

...Первый круг был пройден еще в девятнадцатом веке. В тысяча восемьсот тринадцатом году русские войска перешли границу Польши и начали теснить Бонапарта в дореволюционные границы Франции. Шведы и прусаки помогали, чем могли, а в августе тринадцатого года на помощь коалиции пришла и Австрия, имевшая давние претензии к возомнившей о себе бог весть что Франции.

В жаркий сентябрьский день тысяча восемьсот тринадцатого года в расположении русской армии в Силезии царили покой и благоденствие. После того, как русско-прусская коалиция двадцать шестого августа под командованием прусского генерала Блюхере на голову разгромила французов вместе с их зазнавшимся маршалом Макдональдом, являвшимся по совместительству герцогом Тарентским и будущим пэром Франции, солдаты получили заслуженную передышку между кровопролитными сражениями. Лагерь решено было разбить недалеко от места недавнего сражения — на берегу речушки Кацбах, протекавшей в предместье небольшого городка Лигниц.

Пленные французы жались в отведенных им резервациях, не смея и мечтать о сытном солдатском обеде, который повсеместно готовился на десятках разожженных костров.

Князь Петр Алексеевич Вязенский обходил расположение русских войск. Настроение у Петра Алексеевича было хорошее, ибо утром он получил известие из Петербурга от своем матери Марии Александровны, что отец его — князь Алексей Иванович Вязенский — оправился после недуга, свалившего его в самом начале лета и не предвещавшего счастливого исхода. А отца Петр Алексеевич любил, не смотря на то, что тот не приложил и толики усилий для того, чтобы его единственный сын и наследник не оказался в самом пекле боевых действий, а был пристроен адъютантом при штабе, к примеру.

Мог, но не помог князь сыну, желая преподать повесе урок.

Сам же Петр Алексеевич зла на батюшку своего не держал, списывая, однако, его бездействие на отсутствие нужных связей в определенных кругах. Молодой Вязенский прекрасно понимал, что отец, хотя и был, согласно родословной, из потомков Мономаха, приближенных в свое время к самому Грозному, значительной карьеры так и не сделал — при Екатерине был наместником провинциальных губерний, а при Павле и вовсе ушел в отставку. Для иных, может, и завидный путь, но для князя-то — маловато.

Но свою викторию Алексей Иванович, как он сам считал, все же в жизни совершил. Будучи в заграничной поездке по Европе в самом начале восьмидесятых годов восемнадцатого столетия нанес визит в Англию, где влюбился в очаровательную девушку Мэри, ставшую через год его законной супругой, получившей при крещении имя Мария, а отчество — Александровна, так как отцом ее был лондонский банкир по имени Алекс Брэдли.

В Москве молодые поселились на Воздвиженке, а через несколько лет у них родился чудесный младенец, нареченный Петром, или Питером, как на английский манер величала его мать.

И вот теперь, возмужавший Петр Алексеевич обходил лагерь, разбитый русскими войсками так далеко от России. Он перекидывался шутками с солдатами, не чураясь различий в званиях и происхождении, насвистывал популярный вальсок, услышанный накануне отъезда из Петербурга, и мечтал о скором возвращении к мирной жизни.

Сам не заметив того, неспешным шагом он дошел до места, отведенного для пребывания пленных. Петр Алексеевич остановился, не доходя до границы резервации десятка шагов, и обратился к часовому:

— Ну как, смирно себя ведут?

— Смирно, ваше высокоблагородие, — отозвался солдат.

— Это хорошо, — Вязенский довольно цокнул языком. — Мы их до самого Парижа погоним! Верно я говорю?

— Верно, ваша светлость! — весело ответил часовой.

Почему ему захотелось вдруг пройти через пост и пообщаться с пленными, князь не знал. Да и что тут такого — французским он владел свободно, а среди французов он издалека заметил несколько офицеров, разговор с которыми мог оказаться весьма занятным.

— Ну-ка, пропусти, — приказал он солдату.

Служивый отошел в сторону, и Вязенский шагнул на встречу испуганно смотрящим на него французам....

* * *

— Я в это верить отказываюсь. — Смолин ходил по комнате, то и дело поглядывая на фотографию, лежащую на столике, где еще недавно она занимала свое законное место в специально купленной для нее рамке.

— Успокойся и присядь.

Лена старалась говорить как можно спокойнее, хотя и сама терялась в догадках.

— Успокойся и сядь? — огрызнулся Юрий Андреевич. — Как же мне успокоиться и сесть, когда я нахожу свою фотографию, постаревшую на семьдесят лет и вставленную в фотоальбом собственного деда?

— Юр, — Лена старалась говорить как можно мягче, — мы найдем объяснение. Должно же оно быть.

Смолин вышел из комнаты, но почти тут же вернулся с книгой в руках.

— Что это? — Лена с интересом смотрела на внушительный том, который Юрий Андреевич держал обеими руками.

— Это сочинения одного автора, священнослужителя. — Ответил Смолин. — Его звали аббат Саминьон. На русский язык ее перевели только в конце девятнадцатого века. Я вчера снова перерыл все дедовы книги, чтобы хоть что-то найти, и наткнулся на эту.

— А что в ней? — Ленка потянулась к книге. — Дай посмотреть.

Смолин открыл на нужной странице и протянул увесистый труд Ленке. Она несколько минут молча изучала содержание книги, а потом, прервавшись, подняла глаза на Смолина:

— Кто-то книжку эту внимательно читал до нас.

— С чего ты взяла? — Смолин подсел к ней поближе и нагнулся к открытому развороту.

— Смотри, — она провела пальцем по одной из строк. — Ничего не замечаешь?

— Нет, — признался Смолин.

— Внимательнее смотри, — настояла Лена.

Смолина приблизился к открытым страницам почти вплотную и напряг зрение, насколько это было возможно. И, наконец, заметил: под строками одного из абзацев явно прослеживались линии, нанесенные, скорее всего, карандашом, но затем почему-то стертые, а может, и просто выцветшие с годами.

— Вижу, — обозначил Юрий Андреевич свою находку и начал читать подчеркнутый отрывок:

"Согласно хроникам, "Трехкружие" стремилось овладеть Книгой, чтобы с ее помощью установить свою духовную власть над людьми. Для этого нужно было пройти три фазы, три круга, обязательно имея на руках Книгу. Первая фаза призвана контролировать настоящее. Признаком ее наступления станет приход времен, когда Книга окажется в городе, сакральная цифра которого "семь", в городе, который с приходом книге окажется в огне. Вторая фаза призвана контролировать будущее. Она наступит, когда Черное солнце погаснет, а Книга вернется к законным хозяевам. Третья фаза призвана контролировать прошлое. Она наступит, через семь десятилетий после второй и признаком ее станет появление книги о трех кругах, написанной заклятым врагом".

Олег закончил читать и здесь кое-что заметил.

— Смотри-ка, здесь и пометки какие-то.

Следующие пятнадцать минут она всматривались в почти невидимые закорючки на полях, но как не пытались, прочесть ничего не могли.

— Лупа есть? — поинтересовалась Лена.

— Нет, откуда...

— Ладно, — она достала сигареты и закурила. — Тогда пойдем другим путем. Дай карандаш.

— Зачем? — не понял Смолин.

— Попробуем по сохранившимся элементам восстановить надпись — я как смогу точно, обведу то, что осталось.

— Да тут ничего толком и не обведешь-то... — усомнился в ее затее Юрий Андреевич.

— Попытка — не пытка, — резонно заметила в ответ Ленка, выпустив тонкую струйку дыма.

Смолин откапал в ящике стола простой карандаш, сходил на кухню подточить его и протянул Ленке:

— Ну, давай.

Ленка уже собиралась начать операцию по восстановлению текста, но тут Смолин остановил ее:

— Стой.

Ленка вздрогнула от неожиданности.

— Ты чего орешь?

— Подожди. Если сейчас начнем черкать прямо в книге, то если ничего не получится — вообще никогда не узнаем, что там написано.

— И что предлагаешь?

Смолин сходил к столу и вернулся с чистым листом бумаги.

— Надо перерисовать их сюда.

Попытка переноса еле заметных следов от карандаша бог знает какой давности почти ничего не дала. Из восьми слов, написанных на полях, перенести удалось лишь два, да и то настолько условно, что шансы на расшифровку сводились практически к нулю.

Спустя еще пол часа перед ними лежал лист, на котором был конечный вариант их совместной деятельности: посредине белого листа карандашом были нарисованы отдельные черточки, а где-то и просто точки, соединять которые, в принципе, можно было практически как угодно — никакой логики в пунктирной надписи не просматривалось.

Но час усилий дал свои результаты. Перепробовав десятки вариантов соединений отдельных черточек, Смолин и Ленка сошлись на том, что второй набор линий и точек — это цифры, причем первая из них — единица, а вторая — скорее всего восьмерка.

Поддаваясь логике последних событий, они соединили две промежуточные цифры, которые вполне укладывались в обозначения тройки и восьмерки.

— С первым словом, я думаю, теперь тоже все ясно, — обреченным тоном произнес Юрий Андреевич.

— Февраль? — подняла на него глаза Ленка.

— Февраль, — подтвердил Смолин.

* * *

Дверь открыл старик. Одет он был не совсем по-домашнему — в костюм. Правда, на ногах у него были обычные домашние тапки, но создавалось ощущение, что старик вот-вот собирался сменить их на что-то более подобающее. Все говорило о том, что он куда-то собирался.

— Я вас слушаю, молодой человек. — сказал старик вместо приветствия.

— Вязенский. — представился Олег.

Старик еле заметно вздрогнул.

— Проходите, — он отступил в сторону, давая Олегу пройти в квартиру.

Олег осмотрелся. Квартирка была крошечной, но хорошо обставленной, что сразу бросалось в глаза.

"Обставился на деньги, полученные с продажи московской квартиры", — подумал Олег.

— Еще небольшой беспорядок, — раздалось у него за спиной. — Ремонт только закончился.

— Да нет, у вас очень хорошо, — честно признался гость.

— Вы?... — старик дал Олегу закончить фразу за него, выдержав паузу.

— Внук Сергея Тимофеевича. Меня зовут Олег.

Палин протянул ему руку.

— Очень приятно. Право, не ожидал...

Тут Палин заметил газеты, которые Олег держал в руках.

— Я смотрю, вы сразу выбрали нужную прессу... — он саркастически усмехнулся.

Олег промолчал, не найдя что ответить.

— Как там поживает мой фронтовой товарищ? — тут же загладил неловкое молчание Палин.

— Он умер.

Теперь уже молчал сам Палин. По его лицу Олег видел, что это известие по-настоящему, по-человечески расстроило старика. На секунду на его лице, во всем его образе отобразилась такая беспомощность, что у Олега возникло желание подойти и просто обнять его. Но не успел Олег еще подавить в себе этот сиюминутный позыв, как выражение лица Эдуарда Палина вновь изменилось — теперь на нем была написана сосредоточенность и ожидание. Олег показалось, что старик будто понял, что он, Олег, приехал к нему совсем не за тем, чтобы сообщить о смерти деда.

— Перед смертью дед просил найти вас, — сказал Олег.

— Вот как?.. — Палин потер лоб узкой ладонью, что позволило Олегу рассмотреть несколько перстней на его длинных пальцах.

— Я писатель, — продолжил тем временем Олег. — И я здесь...

— Вы здесь не только потому, что вас об этом просил Сергей Тимофеевич, — закончил за него Палин. — Верно?

— Верно.

Палин улыбнулся, и эта улыбка очень понравилась Олегу. Было в ней что-то успокаивающее, словно Палин ощущал волнение, поселившееся у Олега в душе.

— Садитесь, Олег, — Палин указал на диван. — Садитесь и рассказывайте.

И Олег рассказал. Рассказал все — от начал до конца. С того самого момента, как к нему попала в руки попала брошюра со странным названием "Трехкружие". Закончил свой рассказ он эпизодом покупки газеты и чтения статьи, разоблачающей Палина как сектанта и главы "Черного Солнца Востока".

Палин слушал внимательно. Иногда кивал, иногда просто смотрел на Олега понимающими глазами, давая понять, что рассказ его более чем интересует. Олег же постоянно ловил себя на мысли, что все им рассказываемое особой новостью-то для старика не является.

— Ну вот, примерно так, — закончил Олег. — Что скажете?..

Вместо ответа Палин кивком указал на лежавшие рядом с Олегом номера "Сим Шалом" и спросил:

— А вы что скажете?

— Мне нечего сказать, — немного раздраженно ответил Олег, ожидавший хоть какого-то объяснения всего с ним произошедшего.

— Ладно, — согласился старик. — Тогда слушай. Рассказ будет длинным, но многое вам объяснит...

После того, как начались первые допросы в особом отделе, буквально через несколько дней на фронт приехал уполномоченный из Москвы. Это был статный офицер государственной безопасности, явно много повидавший на своем веку. Почему для разговора о случившемся он выбрал Эдуарда, сам вызванный так и не понял. Похоже, это было чистой случайностью.

— Рядовой Палин, — отрапортовал Эдуард войдя в избенку, в которой на тот момент расположился особой отдел армии.

— Присаживайтесь, — офицер указал на табурет, а затем представился:

— Смолин Юрий Андреевич. У меня к вам есть несколько вопросов.

Вопросы оказались весьма общего порядка и касались, большей частью, личности убитого офицера. Смолин расспрашивал, при каких обстоятельствах он погиб, что говорил и так далее. Эдуард отвечал честно, пытаясь вспомнить мельчайшие детали последних минут жизни офицера. Беседу Смолин вел мягко, интеллигентно, что резко контрастировало с методами допроса применяемыми к Эдуарду ранее. В самом конце Смолин спросил:

— А как вы, товарищ Палин, лично относились к старшему лейтенанту Новикову?

— Мне всегда казалось, что он порядочный человек, — ответил Эдуард.

Смолин посмотрел на него немного странным, как показалось Эдуарду, взглядом и сказал:

— Думаю, Илья Ильич был о вас точно такого же мнения.

Он подошел к Палину, пожал ему руку и разрешил быть свободным...

* * *

Константин Николаевич Жмыхов уже второй час к ряду пересказывал своему брату содержание романов Олега Крита. Брат слушал внимательно, иногда задавал пояснительные вопросы, но большей частью не перебивал, пытаясь вникнуть в хитросплетения сюжетов.

Когда пересказ второго романа был закончен, Жмыхов взял небольшую паузу для раздумий, во время которой брат Константин нервно подергивал ножкой, ожидая то ли пощады, то ли кары. Дождался.

— Сейчас он пишет чего? — хмуро спросил капитан.

— Пишет, — отозвался младший брат. — Новый роман ждет вся литературная общественность...

— Так уж и вся? — зло съязвил участковый.

— Ну... — протянул Константин. — Многие...

— Ладно, — решив не психовать, ответил Жмыхов-старший. — О чем пишет, знаешь?

— Никак нет. — Константин понял, что высокий штиль может брата все же вывести из равновесия, а потому скоренько поправился: — Нет, не знаю.

— Что ж, — усмехнулся капитан,— такой поклонник и не знаешь?

— Понимаешь, — начал оправдываться младшенький, — Крит никогда не раскрывает заранее интригу своей будущей книги. У него даже сайта своего в интернете нет. Имидж такой.

— Имидж, говоришь? — напрягся Жмыхов. — Сейчас по морде вмажу, будет тебе имидж!

Константин вжался в стул и приготовился закрывать лицо руками, чтобы хоть как-то смягчить удар.

— Да не бойся. Не обижу, — смягчился капитан. — Пошутил.

— Эхе-хе-хе, — то ли заблеял, то ли засмеялся Константин, ужасно напоминая в ту минуту актера Яковлева в роли царя Грозного в небезызвестном фильме режиссера Гайдая.

"Идиот", — подумал Жмыхов, но вслух сказал:

— Пользы от тебя, что от козла молока. То есть никакой. Вали отсюда.

— Слушаюсь.

Константин вскочил со стула как ошпаренный и попятился к двери, затравленно глядя на старшего брата, который, впрочем, потерял уже всякий интерес к своему родственнику, и сидя за столом, безучастно смотрел на стену напротив, на которой ровным счетом не было ничего, кроме следов от пары прибитых комаров.

Как только дверь за братом закрылась, Жмыхов выругался матом, сам не понимая зачем, и принялся, в силу возможностей, анализировать полученную информацию и сопоставлять факты.

По его раскладам получалось, что вина Олега практически была доказана. Во-первых, и это было самым главным в умопостроениях капитана, Вязенский-Крит сам себя выдал, спросив у него про кражу книг. То, что это произошло до самого факта кражи, Жмыхова совершенно не смущало, так как по его разумению Олег таким образом, возможно, что называется, прощупывал почву.

Следующий факт, явно свидетельствующий против Олега, состоял в том, что он был писателем, а, следовательно, книги его интересовали в плане профессиональном.

Из рассказов брата Жмыхов понял, что писал Олег до последнего времени про каких-то чеченцев, похищавших людей, а, следовательно, в бандитской тематике разбирался.

Жмыхов до конца не был уверен, сам ли Олег брал квартиру Смолина или нет. Ясно было одно — в сообщницах у него была некая баба по фамилии Дольская. Хотя какая там к черту Дольская. Назваться она могла как угодно, хоть богоматерью. А парнем мог быть и сам Вязенский.... Но вряд ли, с другой стороны — не до такой же степени он простофиля, чтобы самолично идти на дело и при этом даже не пытаться скрыть свое лицо, живя в паре кварталов от жертвы. Значит, подельники.

— Надо брать, — сказал сам себе капитан, и рука его автоматически потянулась к кобуре.

* * *

Французы, в массе своей, выглядели подавленными и деморализованными. На князя Вязенского они смотрели без ненависти, но в их глазах князь читал боль от поражения, принесшего им это унижение русско-прусского плена.

— Comment allez-vous ? — спросил он у одного из пленных.

— J'ai un malaise. Aidez-moi, s'il vous plait. Appelez un medecin... — слабым голосом отозвался француз.

— Que vous arrive-t-il ? — нотки сострадания появились в голосе князя.

— J'ai mal au coeur, j'ai mal a la au ventre — ответил пленный.

Вязенский вернулся к дежурившему у входа в загон для пленных солдату и приказал ему срочно позвать врача, а сам продолжил свой маршрут. Но не успел он пройти и двадцати метров, как услышал за спиной:

— Quelle heure est-il, s'il vous plait?

— il est sept heures passИes — ответил Вязенский, раскрыв свои карманные часы.

— Спасибо, — поблагодарил француз по-русски, но с заметным акцентом.

Вязенский тем временем рассматривал обратившегося к нему человеку. Судя по его форме, он был в звании генерала, что смутило князя, так как пленных столь высокого ранга обычно не держали вместе с рядовыми.

— Как вы здесь оказались? — высказал свое недоумение Петр Алексеевич.

— Я в плену, князь, — чуть заметно улыбнулся француз. — Вас что-то удивляет?

Вязенский оценил иронию французского генерала, но все же решил настоять и добиться ответа.

— Я имел ввиду, почему вы вместе с рядовыми? — уточнил он свой вопрос.

— Это мой долг — быть со своими солдатами до конца, — с честью ответил генерал.

— Похвально, — оценил его ответ князь. — Но я думаю, вам здесь не место. Я распоряжусь о вашем переводе в более подходящие вашему положению un site pittoresque.

— Что ж, — генерал опустил глаза, давая понять, что подчиняется воле победителя.

Вязенский тут же приказал отконвоировать пленного генерала в специально разбитую палатку, а сам, решив, что разговоров с французами с него пока достаточно, покинул место расположения пленных.

Смеркалось. В районе пол десятого, молодой князь решил навестить генерала — отчасти от скуки, отчасти из любопытства. Войдя в палатку, он застал француза в согбенной позе, сидевшего на небольшом табурете, сколоченном солдатами, и писавшего что-то при тусклом свете свечи.

— Позволите? — известил вопросом Вязенский о своем присутствии.

Генерал оторвался от листа, резко обернулся и тут же встал на ноги, почтенно склонив голову.

— Конечно, князь. Признаться, я вас ждал.

— Меня? — Вязенский вопросительно смотрел на француза.

— Вы мне сразу показались личностью интересной, князь. Большинство ваших не отличается манерами, не смотря на высокое положение. GrossiХretИ, suffisance. Впрочем, это слишком высокомерно с моей стороны... — генерал извиняющесь улыбнулся.

— Отчего же, — рассмеялся Вязенский. — Вы верно говорите, мсье....

— О! Я не представился! pardonnez-moi cet oubli! — француз вытянулся как струна и назвал себя: — Этьен Женар, генерал, 11-й пехотный корпус.

Вязенский вновь разразился хохотом.

— Так это мы вас, оказывается, в пух и прах разнесли на Яуэре! Что же вы не в Бунцлау с вашим доблестным маршалом?

Женар, казалось, совсем не обиделся на столь насмешливый тон князя.

— Не знаю, князь, что вам и ответить... par les caprices du destin.

Тут уже Вязенский спохватился, что не представился французскому генералу и быстро исправил свою оплошность.

— Откуда вы так хорошо знаете русский, мсье Женар? -полюбопытствовал Вязенский.

— Всегда интересовался вашей страной, князь... — не в давай в подробности ответил француз.

"Без секретного ведомств здесь, вероятно, не обошлось", — отметил про себя князь, а вслух сказал:

— Вы что-то писали, когда я вошел. Может, мне удалиться и не мешать вашим занятиям?

Генерал запротестовал, но Вязенский решил соблюсти правила приличия, а потому извинился и вышел из палатки.

* * *

— Что случилось, Юра? — невысокого роста человек шел рядом со Смолиным, заложив руки за спину.

Смолин вытащил из-за пазухи пальто фотографию.

— Видел такие?

— Хм, — знакомый Смолина разглядывал снимок. — Откуда это у тебя?

— Нашел у своего сотрудника. Бывшего...

— Бывшего, — переспросил идущий рядом человек.

— Он умер.

— Понятно. Считаешь это по нашей части?

— Не знаю, — ответил Смолин. — Странная фотография. Сделана явно не у нас.

— Вижу, — подтвердил слова Смолина собеседник.

Человек, шедший рядом с Юрием Андреевичем, был, как и Смолин, сотрудником НКВД. Но по роду своей деятельности дело он имел именно с иностранным контингентом, так как служил в ИНО НКВД и был профессиональным разведчиком. Звали человека Павел Иванович Шпагин.

— Как там у вас дела? — спросил Смолин.

— Также, — ответил Шпагин не отрывая глаз от снимка. — Поэтому связь держим по старому. Сам понимаешь...

— Понимаю, — вздохнул Смолин.

— А у вас как? — безо всякой интонации сказал Шпагин, словно на самом деле ответ его совершенно не интересовал.

— Тоже самое. После того, как в прошлом году расстреляли... — он осекся, решив не называть вслух фамилию бывшего начальника своего подразделения. — Короче, чистить продолжают.

— Так может это, — Шпагин кивнул на фотографию, — как раз из той самой оперы?

— Я думал об этом, Паша, но как-то слишком изощренно это... Я не того полета птица, чтобы со мной возиться. Захотели бы — арестовали и поминай как звали.

— Резонно. — согласился Павел Иванович. — А что за круги на обратной стороне.

— А это, собственно, и есть суть истории...

Смолин рассказал все, что он знал о "Трехкружии". Ко всему прочему, накануне в своей личной библиотеке он наткнулся на труд некоего аббата Саминьона, изъятый им несколько лет назад при обыски квартиры одного видного московского последователя розенкрейцеров, в котором, неожиданно для себя, нашел пару страниц на интересующую его тему.

— Что же, резюмировал его рассказ Шпагин. — Исходя из того, что ты мне, Юра, здесь поведал, вырисовывается вполне определенная картина. Не мне тебе рассказывать, что еще в прошлом веке большинство так называемых тайных, или, если хочешь, мистических организаций так или иначе были связаны с разведкой... Похоже, это твое "Трехкружие" не исключение... Видимо, твой Локиев действительно что-то откопал, за что и лишился жизни. В разработке кто-нибудь уже есть?

— Ищем, — скупо ответил Смолин. — По нашим данным Дольская, о которой я тебе только что говорил, была у них за главную. Но теперь она мертва. Мои источники уверяют, что это было какое-то ритуальное самоубийство...

— Или хладнокровное убийство, при этом прекрасно инсценированное, — со смешком добавил Шпагин.

-Или так, — согласился Смолин.

— Мда... подкинул ты, Юра, задачку. — Шпагин вернул Смолину фотографию: — Пока держи у себя. Со своей стороны обещаю разузнать что смогу про твоих мистиков. Может, что у нас и проходило.

— Спасибо, — Смолин протянул руку для прощания.

— Не за что пока.

* * *

Отгремел салют победы. Солдаты возвращались домой, надеясь найти своих родных и близких в целостности и сохранности. Рядовой Палин, отставший от своих ввиду ранения и оказавшийся в госпитале, встретил самый важный майский день лежа на больничной койке. Но радость от окончания войны была у него с привкусом горечи: все, кого он так или иначе мог причислить к своей родне погибли в кровавой мясорубке безумной бойни первой половины сороковых-роковых. Возвращаться ему было некуда.

Визит Сергея Вязенского его обрадовал и удивил одновременно. Ему казалось, что связь с боевым товарищем потеряна навсегда, но вот он стоял перед ним, улыбался и был так же рад встрече.

— Как ты меня нашел, Серега? — смеясь спросил Эдуард, когда друзья закончили обниматься.

— Навел справки в том городишке, где тебя ранило — там и сказали, куда тебя направили лечиться!

— Ну здорово! — не мог нарадоваться Эдуард.

— Здорово! — вторил ему дед.

А потом они проговорили до позднего вечера, и Сергей Тимофеевич посвятил своего боевого товарища в тайну вековой борьбы между двумя тайными обществами, призвав Эдуарда выступить на его стороне, став его защитой на долгие года.

— Признаться, — Палин говорил совсем тихо, — я не очень-то тогда во все это поверил. С годами вера пришла, но до последнего времени все все равно казалось мне своего рода игрой — ведь все эти годы ничего не происходило. И вот началось...

— Так что же дед молчал!? — вырвалось у Олега, когда Палин закончил.

— Он до последнего не хотел втягивать в это тебя. До последнего... Сам он ведь всю жизнь пожил рядовым инженером, храня в себе этот груз, а ведь еще на войне все знал, когда этого Новикова убили. И в глубине души он надеялся, что все кончено, что борьба закончена...Я сотни раз говорил ему, чтобы он все рассказал тебе, чтобы ты был готов. Но все вышло так, как вышло... — Палин сокрушенно покачал головой.

— Но почему вы вышли из тени, если можно так выразиться? — спросил Олег.

— Это была моя роль. Изначально. Мы все знали пророчество. Прошло семьдесят лет с тридцать восьмого года. И заклятый враг начал писать книгу о трех кругах...Ты начал ее писать.

— Но я, я не понимаю.. — Олег чувствовал, что обрушивающиеся на него знания окончательно лишают его сил как духовных, так и физических.

— Это сложно понять, Олег. Никто не знал как это будет.

— Но почему дед не рассказал вам все еще на фронте, когда вы получили то странное письмо?

— Думаю, он проверял меня. Проверял, насколько можно мне доверять.

— Но кто такой Новиков он знал с самого начала? — решил уточнить Олег.

— Нет, — покачал головой Палин. — Не знал. Он знал тайну, но кто такой Илья Ильич узнал только после его смерти, когда пришло письмо. Дальше в дело вступила организация, объяснившая твоему деду как найти Книгу.

— Книга была у Новикова? — Олег вытаращил глаза. — Но я же писал, что она была у Марченко...то есть...тьфу, бред какой-то

— Была, но попала к Новикову. Твой дед понял, что не случайно попал с ним в одну дивизию — Новиков должен был за ним присматривать.

— Присматривать?

— Ну, может и не присматривать, но оберегать. Так повелось с самого начала девятнадцатого века, когда твой предок, князь Петр Алексеевич Вязенский, основал русское "Черное Солнце Востока". Он овладел книгой и стал ее хозяином и хранителем. Именно поэтому надо было сделать все, чтобы имя Вязенских никогда не ассоциировалось с организацией. Теперь ты хранитель книги.

— А вы?

— А я, скажем так, прикрытие. Сейчас, когда подошло время третьего пророчества, надо было сделать все, чтобы книга ни в коем случае не попала в руки "Трехкружия". Именно для этого я создал весь этот балаган в Малаховке — чтобы отвлечь внимание и увести их по ложному следу.

— Но это опасно! — воскликнул Олег. — Судя по тому, что я знаю — жизни людей в этой борьбе ничего не стоят...

— Ты прав, но я сам пошел на это тогда, в госпитале, в сорок пятом...

Старик замолчал.

— И что теперь?.. — почти шепотом спросил Олег.

— Теперь? — Эдуард словно очнулся ото сна. — Теперь нужно сделать все, чтобы Книга не оказала у них. Потому что того назад уже ничего вернуть будет нельзя... Я так понимаю, что свой роман ты почти дописал, а значит третье пророчество почти сбылось...

— Почти? — нервы Олега были напряжены до предела.

— Да, — подтвердил Палин, — почти. Ведь Книга все еще у нас.

— У нас? Где она? Покажите, — Олег вскочил на ноги.

Эдуард движением руки попросил его сесть.

— У меня ее нет, Олег. Она была у твоего деда.

— Книга о трех кругах будет написана заклятым врагом... — Дольская в задумчивости смотрела в замызганное окно, из которого открывался унылый вид на небольшой двор, в котором в тот момент сидело пара стариков и мамаша с коляской

— Книга пишется, — откашлялся Кирилл Эдуардович. — Но вот почему этот Вязенский наш враг?

— Не знаю... — Дольская действительно не знала, что ответить.

— И куда Марченко во время войны подевал Книгу? — старик был явно раздражен. — Кто ж вообще знал, что война какая-то будет!

— Никто, — поддержала его Ольга Сергеевна. — Но война была страшная, я смотрела книги...

— Книги! Если бы у нас была одна единственная Книга, остальные нам были бы больше не нужны — прошлое стало бы нашим. И будущее. Все будущее, а не тот отрезок, который мы у него оттяпали... — он снова закашлял.

— Успокойтесь, Кирилл Эдуардович, — Дольская наконец оторвалась от созерцания двора. — Мы уже на пороге. Еще немного терпения.

Дверь в комнату распахнулась и в нее влетел взмыленный Марченко.

— Вот, — протянул он Дольской

— Что это? — недовольно спросила Ольга Сергеевна. — Газета?

— Я проследил за ним! — возбужденно начал Марченко. — Смотрите!

С этими словами он раскрыл разворот газеты "Сим Шалом", на котором была напечатана статья под звучным названием "Черное Солнце Востока".

Дольская с Кириллом Эдуардовичем быстро пробежали ее глазами, а затем уставились на Марченко, давая понять, что ждут продолжения.

— Он сейчас у него. — выпалил тот.

— У этого Палина? — уточнил старик.

— Ага, — кивнул Марченко.

Дольская засмеялась и закружилась по комнате, от чего нижняя часть ее платья приподнялась вверх, став похожей на конус с кругом в основании.

— Вот видите, Кирилл Эдуардович! А вы волновались! — она попыталась закружить старика в танце, но тот так закашлялся, что Дольская решила оставить эту затею. — Книга наша!

— Каков план дальнейших действий, Ольга Сергеевна? — заискивающе спросил Марченко.

Дольская перестала кружиться и вновь стала сосредоточенной.

— Подождем, чем кончится их встреча, и попытаемся узнать, где они хранят Книгу.

— А может вы этого, того... — неуверенно промямлил потомок первого похитителя Книги.

— Чего того? — хором переспросили Дольская с Милютьевым.

— Ну... — Марченко раскраснелся от неловкости, — явитесь им и заберете...

— Петр Иванович, вы, право, нас удивляете, — Дольская закатила глаза. — Зачем же нам выдавать себя? Куда вернее будет затаиться. К тому же, что даст подобного рода явление? Или вы думаете, что они со страху все вот так и выложат перед нами? Очень сомневаюсь — не та эта публика.

Она задумчиво покрутила в руках кулон, а потом вновь обратилась к Марченко:

— Вы вот что, Петр Иванович, ступайте к дому Вязенского и дежурьте там до его прихода, а как он появится — дайте нам знать. Ясно?

— Яснее некуда! — обрадовался Марченко столь высокому доверию.

* * *

На следующее утро Жмыхов, вместо того, чтобы направится прямиком на свое рабочее место, решил пойти на квартиру к писателю и осуществить его арест. По дороге капитан фантазировал, какие блага могут обрушиться на него, в случае раскрытия им единолично столь запутанного дела. Конечно, рассуждал он сам с собой, начальство по головке не погладит, за то, что занимался самодеятельностью, не ставя никого в известность. Но, с другой стороны, главное — результат! А он будет — в этом Жмыхов не сомневался.

Оказавшись перед дверью олеговой квартиры, Жмыхов, вместо того, чтобы позвонить в звонок, властно три раза кулаком простучал по железной двери. Ответа не последовало. Жмыхов постучал еще. Но результат был все тот же.

— Б..ть, дома нет, — выругался милиционер.

Постояв какое-то время в растерянности, он решил все же не отступать от задуманного. Нет дома? Прекрасно. Можно учинить обыск и брать Вязенского уже имея на руках доказательства его вины.

Жмыхов умелым милицейским движением вскрыл дверь и вошел в квартиру.

Первое, что он увидел на секунду парализовало его сознание. Он готов был лазить по ящикам, искать хоть какие-то улики, но такого он никак не ожидал. На столе в комнате лежала раскрытая газета, на одной из сторон которой красовалась статья под названием "Черное Солнце Востока".

— Попался, сволочь писательская, — злорадно усмехнулся участковый.

Теперь ко всем его догадкам прибавилась и еще одна, которая окончательно уверила его в своей правоте. Ведь воры, бывшие в квартире Смолина, спрашивали его об этом самом черном солнце!

Жмыхов схватил газету и с удивлением прочел ее название.

— "Сим Шалом"? — сам у себя спросил он, а потом добавил: — Да тут попахивает жидовским заговором. Масоны, б..ть!

В голове у капитана все путалось. В голове сам собой всплыл разговор, который он имел со своим ученым братом пару месяцев назад. Увидев по телевизору репортаж про масонские организации, Жмыхов не на шутку заинтересовался таинственной тематикой, а единственным источником информации для него по жизни был младший брат. Поэтому, недолго думая, Жмыхов схватил телефонную трубку, набрал номер Константина и недвусмысленно потребовал, чтобы тот тут же выезжал к нему.

— Зачем? — жалостливо спросил Константин, посмотрев на часы и обнаружив, что стрелка вот-вот покажет пол второго ночи.

Получив в ответ порцию отборного мата, младший Жмыхов понял, что спорить будет себе дороже (как обычно, впрочем), а потому наспех собрался и выехал к брату.

Разговор на кухне был до самого утра. Константин уже валился с ног от усталости, но капитан, подливая себе водки, требовал все новых подробностей из жизни тайных организаций масонов.

По окончанию лекции страж порядка сделал один вывод, которым сам остался крайне удовлетворен:

— Плетут жидовский заговор эти масоны. Однозначно.

Посмотрев на засыпающего Константина, он толкнул его в грудь, отчего тот взвизгнул, и спросил:

— Правильно я говорю?

Константин, сил у которого не осталось вовсе, лишь закивал в ответ.

И вот теперь, стоя посреди комнаты в квартире Олега, Жмыхов не верил свои глазам: мало того, что он раскрыл кражу, так еще и вышел на след масонского заговора!

На всякий случай участковый порылся в вещах Олега, но ничего путного и интересного для себя не нашел. Затем взгляд его упал на компьютер и в голове Жмыхова зародилась шальная мысль: покопаться в файлах писателя. В этот момент капитан окончательно почувствовал себя героем крутого детектива, в котором ему отведена роль гениального сыщика.

Жмыхов включил компьютер, который затарахтел и начал загружаться. Внезапно на мониторе отобразилось окошко с надписью, которого чуть не вывела Жмыхова из его боевого настроя: введите пароль.

Пароля Жмыхов не знал, а потому тупо ткнул на клавишу "ввод" и к его глубочайшему удивлению компьютер продолжил процесс загрузки.

— Взломал, твою мать! — в каком-то экстатическом восторге воскликнул Жмыхов, не подозревая, что никакого пароля на компьютере установлено отродясь не было.

Наконец, все программы были загружены и на девственно чистом рабочем столе капитан обнаружил лишь один файл под названием "Трехкружие". Здесь Жмыхов чуть не задохнулся от восторга.

— Ну все, гнида! Всех возьму!

Кликнув два раза на иконку файла, Жмыхов дождался пока на экране появится текст и тут же принялся хаотично перелистывать страницы, словно пытаясь прочесть весь текст сразу со скоростью звука. Но затем милиционер взял себя в руки и решил остановится, чтобы, наконец прочитать хоть что-нибудь. Он перестал дергать мышку, вперся взглядом в экран и принялся читать. Но довольно скоро ему пришлось прерваться: послышался звук проворачиваемого в замке ключа, а затем и голоса...

* * *

Шум разбудил князя Петра Алексеевича Вязенского. Он выглянул из своей палатки и увидел вдалеке зарево пожара. Князь сразу понял, что горит палатка, в которой был размещен генерал Женар.

Накинув мундир, князь выбежал на улицу и так быстро, как только мог, ринулся в сторону горящего шатра.

— Что случилось? — спросил он на бегу у солдат, спешивших с ведрами для воды в сторону реки.

— Господа офицеры учинили самосуд, ваша светлость, — ответил один из рядовых.

Вязенскому стало все ясно. Пьяное офицерье, решило поразвлечься, самолично казнив взятого в плен высокого французского чина.

Когда князь добрался до палатка, Женар был еще жив. Дышал он с трудом — грудь была его вскрыта ударом сабли. Говорить француз уже не мог.

Петр Алексеевич нагнулся над телом генерала, жизни в котором с каждой секундой становилось все меньше и меньше, и слезы отчаяния потекли у него из глаз. Француз из последних сил посмотрел на него и лицо его было светлым, по крайней мере так показалось князю. Сквозь пелену слез Вязенскому вдруг показалось, что Женар будто косит погасшими глазами в сторону горящей палатки.

— Что -то забрать? — спросил князь. — Что-то передать вашим родным?

Но генерал ему уже не ответил — душа его навсегда покинула тело.

Аккуратно положив бездыханное тело на землю, князь ворвался в горящую палатку. Огонь бушевал практически повсюду, поглощая вещи Этьена Женара с сумасшедшей скоростью. Но центр шатра еще был не тронут пламенем, хотя коварные языки уже добирались и туда. Именно там, по центру стоял маленький табурет стол, за которым еще недавно генерал что-то писал.

Вязенский увидел, что лист бумаги все еще лежит на столе, хотя коричневые пятна уже начинают проступать на нем, предвещая скорый тлен бумаги.

В два прыжка князь преодолел расстояние от входа до стола, отмахиваясь от клочков горящей ткани, кружащих в воздухе, и схватил листок. Жара стояла такая, что на секунду Вязенскому показалось, что обратно он уже не выберется. И здесь взгляд его упал на кожаную походную сумку генерала, стоявшую около табурета. Из последних сил Петр Алексеевич вырвал ее из пекла и рванул к выходу, лишившись чувств уже находясь снаружи.

Очнулся он от того, что почувствовал неприятную сырость. Прямо над ним стоял солдат, держащий ведро с водой.

— Очнулись, Ваша светлость! — солдат поставил ведро на землю. — Ну, Слава богу!

— Где бумага и сумка? — тут же спросил Вязенский.

— Все здесь, все здесь, Ваша светлость, — солдат протянул князю вещи генерала. — Все в сохранности.

Князь принял сидячее положение и развернул письмо. Большая часть его истлела, но последняя часть была вполне читаема. Огонь от бушующего неподалеку пожара освящал ночное небо, позволяя Вязенскому ознакомиться с письмом тут же.

"....молодой князь обучен хорошим манером и умен, что самое важное. Мне кажется, он как нельзя лучше подходит для дела, хотя, я могу и ошибаться... в любом случае, и пригляжусь к нему и если сочту, что он тот, кто нам нужен — ознакомлю его с содержанием Книги, сделав посвященным и ответственным за дела организации в России..."

Вязенский перечитал отрывок несколько раз, после чего открыл походную сумку Женара и извлек из нее книгу в черной обложке...

* * *

Следующая встреча Смолина со Шпагиным произошла уже на следующий день.

— Что-нибудь удалось узнать?— с надеждой спросил Юрий Андреевич.

— Увы, нет, — Шпагин опустил вниз уголки губ, показывая мимикой, что сожалеет.

— Что, совсем нечего? — Смолин был разочарован.

— Если организации с такими названиями где-то в Европе и есть, то к разведке, по крайней мере по моим данным, они отношения не имеют.

— Я тебя понял.

— Ладно, я пошел, Юр... — Шпагин явно торопился уйти — ненужные контакты с потенциальным врагом народа ему были сейчас не нужны. Смолин понимал это, а потому не держал на товарища обиды.

Попрощавшись со Шпагиным, Смолин поехал в больницу. К Новикову его пустили сразу же, попросив, однако, надолго не задерживаться, так как больной был еще слишком слаб.

— Здравствуйте, Илья Ильич! — поприветствовал Смолин больного,

— Доброе утро, Юрий Андреевич. Рад вас видеть. — Новиков попытался улыбнуться, но свежий шрам не дал это сделать — вместо улыбки на лице Ильи Ильича отобразилась гримаса невыносимой боли.

Смолин решил не тянуть и перешел сразу к делу.

— Посмотрите, — он протянул Новикову фотографию.

— Кто это? — удивился тот. — Очень похож на вас...

— Похож, — Смолин забрал снимок обратно и перевернул обратной стороной.

Новиков побледнел.

— Я вас предупреждал, Юрий Андреевич, но вы мне не верили... — губы его дрожали, но выражение лица оставалось спокойным. — Сначала товарищ Локиев, теперь они доберутся и до вас...

— Но кто это? — Смолин ткнул пальцем в запечатленного на фотоснимке молодого человека.

— Сначала я должен спросить вас, Юрий Андреевич, откуда у вас этот снимок?

— Я нашел его в столе, на квартире Глеба, — не стал скрывать правды Смолин.

— Локиева убили они, — тихо начал Новиков. — Вы должны это понимать. То, что произошло на квартире Дольской — было актом перехода в новый круг. — Он прервался, а потом быстро спросил: — Вы прочитали то, что я вам дал?

— Книгу по семантике?

— Да.

— Ознакомился, но весьма поверхностно, — замялся Смолин.

— То место, где говорится о связующей роли круга? Его смотрели? — настойчиво продолжал Новиков.

— Пошлое, настоящее, будущее?

— Именно, — Новиков попытался присесть, но последствия побоев еще сказывались, а потому он лишь немного подтянулся на подушке. — В этом и состоит суть. В прошлом веке сбылась первая часть пророчества, предсказывающего возвышение "Трехкружия", сейчас — вторая, а стало быть через семь десятилетий — сбывается и третья.

— Постойте, — перебил его Смолин. — Я ничего не понимаю. Что значит сбывается.

— На фотографии, Юрий Андреевич, скорее всего кто-то из ваших потомков. Внук, возможно. Это послание, адресованное вам, да и нам всем, говорящее о том, что они там.

— Где там? — Смолин раздражался. — Опять вы за свои фантазии, Илья Ильич.

— А вы опять мне не верите! — усмехнулся Новиков.

— Согласитесь, в это сложно поверить...

На том и расстались. Смолин был не готов в очередной раз выслушать лекцию о реальности мистического. Как он не заставлял себя, но поверить не мог.

Успокоившись, что к разведке попавшая к нему фотография отношения не имеет, Юрий Андреевич утвердился в мысли, что, скорее всего, все происходящее — происки его врагов внутри НКВД. Верить в то, что он попал в разработку по одному из готовящихся процессов над врагами народа ему не хотелось, а потому мысли эти он гнал от себя, пытаясь занять мозг текущей работой.

Но в глубине души он ждал ареста. Ждал, когда и за ним придут.

Никто не пришел. Неделя, месяц, год, второй, третий — время шло и ничего не происходило...

А потом началась война. Был особый отдел, была операция по вывозу архивов "Анэнэрбе" с освобожденных территорий и была смерть весной сорок пятого от немецкого заряда, заложенного под железнодорожные пути, по которым шел поезд с нацистскими документами, вывозимыми под присмотром Смолина в Союз...

* * *

До дачи добирались долго. Но Олег знал, где искать, то, что им было нужно. С детства он знал дом вдоль и поперек, облазил все его самые укромные уголки. Однажды, когда Олегу было лет десять и он проводил очередное лето в компании Сергея Тимофеевича на его дачном участке, произошел случай, которому маленький Олег не придал особого значения, но который теперь мог помочь в поисках места, где хранилась реликвия.

...Олег сообщил деду, что собирается с друзьями погонять на велосипедах, и выкати в из сарая своего двухколесного "коня", укатил. Катались долго, объезжая все близлежащие дачи. С собой брали кое-какую провизию, чтобы в случае чего перекусить, не возвращаясь при этом домой. Если стояла жара, купались в мелкой речушке. Одним словом нормально проводили время именно так, как и должны проводить его мальчишки в таком возрасте.

В тот день катались до вечера. Вернувшись, Олег кликнул деда, но тот не отозвался, хотя обычно в этот час он любил сидеть на улице с книжкой в руках, потягивая самодельное фруктовое вино.

— Дед! — крикнул Олег.

Никто не ответил.

Олег зашел в дом и снова позвал Сергея Тимофеевича. Но тот опять ничего не ответил.

Обойдя все комнаты и поднявшись, на всякий случай, на чердак, Олег окончательно пришел к выводу, что в доме никого нет. Решив, что дед вышел куда-то по делам, он вернулся на улицу и принялся закатывать велосипед обратно в сарай. Когда он зашел в темный, пропахший сыростью, деревянный домишко, втащив за собой свое средство передвижения, он чуть не умер от страха и неожиданности: от земли откинулась какая-то крышка, а затем показалась чья-то голова.

Олег в ужасе замер. В следующую секунду он узнал деда.

— Вернулся уже, — спросил тот недовольным голосом.

— Ага, — кивнул Олег. — А ты чего там делал? У нас там погреб что ли?

Раньше Олег и не подозревал, что под сараем что-то находится. Пол в нем был земляной, но всегда утрамбованный и без всяких признаков наличия каких либо ходов вниз.

— Погреб, погреб, — мрачно ответил дед. — Ты вот что, Олег, велосипед пока в доме храни.

— Зачем? — удивился Олег.

— Сносить будем сарай — старый уже.

— Аааа — протянул Олег и выкатил велосипед.

В тот же вечер дед повесил на двери сарая тяжелый амбарный замок.

Через неделю после этого родители забрали Олега в Москву, так как вот — вот должен был начаться новый учебный год, а на следующее лето никакого сарая уже не было. Вместо него была зеленая лужайка, на которой вскоре установили летний столик и в последующие годы всей семьей пили чай теплыми летними вечерами из того самого самовара, который теперь стоял у Олега на кухне.

— Думаю, надо искать здесь — Олег указал рукой в сторону лужайки.

— Есть чем копать? — спросил Палин.

Олег притащил из дома лопату и принялся за дело. Где точно копать он не помнил, а потому обозначил себе квадрат, в котором и начал рыхлить землю. Вскоре, штык лопаты ударился о твердую поверхность.

— Есть, — Олег начал энергично отбрасывать землю в сторону, все больше расчищая поверхность люка.

Дернув за железное, покрытое ржавчиной кольцо, Олег откинул крышку погреба и заглянул внутрь. Вниз вела прямая железная лестница, наподобие тех, что ставили на домах и предназначенных для эвакуации в случае пожара.

— Фонарь нужен, — заметил Эдуард.

Олег сбегал в дом и вернулся с фонарем.

Спустившись по лестнице, они оказались в небольшой комнатке, стены, пол и потолок которой были обшиты где деревом, а где рубероидом. На небольшом столике стоял старый ящик от снарядов.

В Москву решили возвращаться уже утром, переночевав на даче.

Невзрачный же мужичок, который следил за ними от самого дома Палина, вернувшись туда после разговора в маленькой квартирке в пятиэтажке на окраине Москвы, ночевать возле дома не стал, а напротив помчался в Москву, сообщать обо всем увиденном.

— Ты не против, если я на несколько минут останусь с Книгой наедине, — спросил Палин у Олега.

— Нет, конечно нет, — Олег поспешно вышел из комнаты.

* * *

— Руки вверх, — завопил Жмыхов выхватив пистолет, когда увидел, что в комнату вошел Олег с каким-то стариком.

— Что такое? — растерялся Олег.

— Что такое? — крикнул Жмыхов. — Вы арестованы! Вот что такое!

— Это за что же?

— За ограбление! — Жмыхов подошел к Вяземскому вплотную и хитро добавил. — А может и еще за что...

Затем капитан оглядел стоящего рядом с Вязенским старика, подозрительно покосившись на его сумку.

— Вы кто такой? — спросил капитан.

— Палин... — начал представляться Эдуард, но договорить не успел.

— Попались, — зашипел Жмыхов, — все вместе попались, гады!

Ничего не объясняя более, он под дулом пистолета вытолкал Олега с Эдуардом из квартиры, посадил в свою "шестерку" и повез в ближайшее отделение милиции.

Там, в присутствии понятых, он обыскал сумку Эдуарда и на глазах у удивленной публики извлек оттуда книгу в старинной обложке.

— Откуда это украдено, мы еще установим, — сообщил участковый присутствующим.

Достав мобильный телефон, Жмыхов набрал номер Смолина и попросил его срочно прибыть.

— Что-то обнаружилось? — робко поинтересовался Юрий Андреевич.

— Воров, которые вас обчистить хотели, задержал, — бойко сообщил Жмыхов.

Смолин приехал через пятнадцать минут и тут же был препровожден в "обезьянник", в котором томились арестованные.

— Вот они, подлецы, — сообщил Жмыхов Смолину. — Узнаете кого-нибудь, Юрий Андреевич? Пока только двое — старик и парень. Женщину будем искать.

— Юрий Андреевич?... — Олег был поражен.

— Да-да, Смолин Юрий Андреевич, — Жмыхов злорадно усмехнулся. — А-то вы не знаете, чью квартиру грабить собирались!

Олег проигнорировал заявление милиции и обратился к Смолину:

— Фотография у вас?

— Фотография? — настала удивиться очередь Смолина.

— А не у вас ли? — вклинился Жмыхов, уставившись на Олега.

Смолин вытащил пожелтевший снимок.

— Вы знаете, что происходит? — Смолин смотрел Олегу в глаза.

— Знаю. — твердо произнес писатель.

Жмыхов, на время этого диалога выпавший, что называется, из контекста, не особенно понимая суть происходящего в "обезьяннике", решил перехватить инициативу. Властным движением руки он отодвинул Смолина в сторону, выхватив при этом у него фотографию. В этот момент к нему подошел толстый прапорщик и сообщил, что его просит к телефону женщина.

— Назвалась? — гаркнул Жмыхов.

— Назвалась, — ответил прапорщик. — Дольская.

— Ах ты, б..я! — только и смог сказать капитан и что есть мочи побежал к телефону.

Дальнейшее развитие событий было настолько фантастическим, что вспоминая обо все произошедшем спустя некоторое время, Олег с трудом верил, что все это было на самом деле.

Вернувшись, Жмыхов сообщил, что гражданка Дольская по телефону дала показания против Вязенского и Палина, заявив, что те похитили у нее ценную старинную книгу. На вопрос, что Дольская делал в квартире Смолина, она ответила, что там ее не было, а была совсем другая особа, пытавшаяся скомпрометировать ее, воспользовавшись ее громким именем в мире книголюбов.

Дольская появилась в отделении через полчаса и тут же потребовала, чтобы ей вернули ее книгу. Жмыхов выложил перед ней сверток. Ольга Сергеевна лишь приоткрыла его: увиденной обложки ей было достаточно, чтобы понять, что перед ней та самая Книга.

В следующую секунду она просто растворилась в воздухе — по крайней мере, Жмыхову показалось, что это было именно так.

Смолин в тот же день забрал из милиции заявление о краже, после чего Олега и Палина отпустили, взяв, правда, напоследок пару каких-то расписок.

— Что же теперь будет, — с волнением спросил Олег, когда стало известно, что Жмыхов отдал Дольской книгу.

— Ничего не будет, — улыбнулся старик. — По крайней мере, не в наш век...

Три человека вышли из отделения милиции. Им надо было о многом поговорить и многое рассказать друг другу. Жмыхов, вышедший на крыльцо отделения, еще долго смотрел вдаль, куда уходили три фигуры, постепенно превращаясь в три маленьких точки, растворяясь за линией горизонта...

Внезапно начался дождь, хотя светило солнце и небо было без единого облака.

— Надо же... — удивился Жмыхов, глядя на быстро образующиеся лужи, в которых то там, то тут появлялись круги, расходившиеся от падающих с неба капель дождя...

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Дождь то начинал, то прекращался. Советские войска вели кровопролитные сражения на территории Восточной Пруссии, а до победы оставалось еще около двух месяцев. Войска 3-го Белорусского фронта углублялись все дальше и дальше в немецкие земли, успешно развертывая восточно-прусскую стратегическую наступательную операцию.

К началу марта бои начались близ городка Лигниц, уноси сотни жизней с обеих сторон ежедневно.

— Не высовывайся! — офицер со шрамом, пересекающим все его лицо, пригнул рукой молодого солдата, попытавшегося высунуться из окопа. — Жить надоело?

Солдат испуганно озирался по сторонам и по его глазам офицер видел, что он настолько потерян, что какие-либо внушения абсолютно бесполезны — надо просто самому следить за каждым из своих бойцов, оберегая их жизни.

Но вперед продвигаться было необходимо.

Приказав бойцам оставаться на занятых позициях, офицер осторожно выполз из окопа, лишь чудом не получив сразу несколько пуль, которые вошли в землю в считанных сантиметрах от него. Ползком он начал передвигаться по направлению к самому очагу сражения, где уже как полчаса молчала связь, а, значит, выяснить положение дел можно было только одним путем — добраться до передних позиций самому.

Взрыв снаряда где-то совсем рядом прогремел так неожиданно, что офицер от неожиданности вскочил на ноги и бегом бросился, сквозь дым, рассекаемый пулями в противоположную от разорвавшегося снаряда сторону, и через несколько секунд оказался укрыт за небольшим холмиком. Он сел, откинулся спиной на холм и перевел дыхание. Какое-то время грохот вокруг стоял такой, что он не слышал ничего, кроме гула и свиста, стоявшего вокруг. Но внезапно, в секундный промежуток, когда время поймало момент звенящей в ушах тишины, ему показалось, что кто-то стонет где-то совсем рядом.

Офицер огляделся и заметил, что нескольких метрах от него на земле лежит человек, и руки его тянутся вверх в мольбе о помощи. Не долго думая, он совершил молниеносный пробег в сторону раненого и переволок его за земляное укрытие.

Офицер узнал раненого сразу, как только взглянул на его лицо. Это был тот самый человек, который приходил в день смерти Львовой.

Марченко же Новикова узнать не мог. Лицо Ильи Ильича украшал шрам, изменивший его до неузнаваемости, да и слишком большой отпечаток наложила на него война в целом. К тому же Марченко умирал, а потому с трудом балансировал в тот момент на грани жизни и смерти, периодически впадая в беспамятство.

Марченко скончался на руках Новикова примерно через пятнадцать минут, так и не придя в сознание. В его вещмешке Илья Ильич нашел Книгу, завернутую в толстые слои ткани, клеенки и брезента.

В тот же день, когда бой затих Новиков вырыл довольно глубокую яму, в которую положил металлический ящик для снарядов, который он тут же засыпал землей. Затем он написал письмо, в котором сообщал точные координаты этого места и отправил его в Ленинград, на почтамт до востребования...

* * *

— Ты не против, если я на несколько минут останусь с Книгой наедине, — спросил Палин у Олега.

— Нет, конечно нет, — Олег поспешно вышел из комнаты.

Как только дверь за ним затворилась, Палин вытащил из своей сумки книгу того же формата, что и том, лежавший перед ним на столе. Вытащенное Палиным издание было весьма старинным и страницы его были такими же пожелтевшими от времени, что и у Книги. Резким движение старик оторвал от вытащенной из сумки книжки корешок, а потом проделал ту же самую операцию с Книгой. После этого, он поменял местами корешки, вложив под обложку своей старой книжки страницы Книги, а в корешок Книги — страницы труда безвестного автора.

Следующие несколько минут старик сидел над открытой Книгой, шепча то ли молитвы, то еще что.

"Ну вот и все. Сегодня их последний день здесь", — подумал Палин.

— Я уже иду, — оповестил он Олега, запихивая страницы Книги в чужой обложке под шкаф, стоявший в углу комнаты...

* * *

Презентация нового романа Олега Крита шла полным ходом. Один из крупных московских магазинов с радостью предоставил для этого один из своих залов, в котором был установлен стол, с выложенными на него стопками новой книги Олега. По бокам стояли большие рекламные щиты, с изображениями трех больших кругов с семизначной звездой посередине.

Олег сидел за столом, отвечал на вопросы покупателей и с удовольствием раздавал автографы всем желающим.

Невысокий невзрачный человек оплатил книгу в кассе и двинулся с ней по направлению к Олегу. Отстояв небольшую очередь, он раскрыл роман и протянул его автору:

— Можно с дарственной надписью? — улыбнувшись, спросил мужчина.

— Конечно, — Олег улыбнулся в ответ и взял ручку. — Итак, кому?

— Петру Ивановичу от автора, — мягко попросил мужчина.

Олег начал подписывать книгу.

Он не видел, как в этот момент и без того маленькие глаза Марченко сузились еще больше, а тонкие губы сжались так сильно, что кровь отхлынула от них, сделав их белыми....

Как поживаете? (фр.)

Мне плохо. Помогите мне, пожалуйста. Позовите врача. (фр.)

Что с вами? (фр.)

Тошнит, болит живот (фр.)

Вы не скажете, который сейчас час? (фр.)

Восьмой час (фр.)

Живописные места (фр.)

Грубость, самодовольство (фр.)

Извините мою забывчивость! (фр.)

Волею судеб (фр.)