Фарун прижался лицом к решетке кельи и выглянул в пустой двор, где снежинки уже как полчаса вершили танец падения. Вечерний колокольный звон отдавался в ушах теперь безболезненно, а недавняя война отошла на второй план перед божественным явлением душе истинного — граф перестал быть собой по чьей-то коварной задумке.

Если у тебя украли жизнь, не спеши искать виновных. Виновник, наверняка, ты сам.

Мужчина опустился на колени и начал молиться — белому снегу за окном. Тишине. Умершим жене и сыну. Крови на своих руках. Ни одна вода не смоет алую, липкую жидкость с кожи. Ни один подвиг не искупит вины. Ты убил их в то утро, а потом не захотел сам себе признаваться. Заколол во сне любимую, свернул шею ребенку. Завернул их в брачную простыню и потащил через дом на улицу в полной темноте. Почему ты так поступил? Почему ты убил тех, кого безумно любил?

Фарун закричал! Он кричал так всегда, когда видел хлопья, скользящие с неба к холодной земле. И упал на узкую кровать, чтобы от холода перестать чувствовать что-либо вообще.

— Вы можете выйти, брат Виктин! — Это в дверь заглянул уже знакомый Турин, открыто улыбнулся, выводя мужчину из ледяного забытья. — Пойдемте! Я помогу вам найти трапезную. После нанесенного вам ранения следует хорошо питаться...

— Почему вы столько времени держали меня здесь? Как я сюда попал? — Граф принял твердую руку брата и, поддерживаемый им, впервые вышел в низенький коридор, за которым начиналась колоннада во внутреннем дворе.

— Одержимость... — В темных болотных глазах Турина лицо Фаруна пугало полным несовпадением с прежней внешностью. — Постойте, воздух будет полезен вашим легким.

— Я и так целыми днями дышу лишь холодом... — Мужчина запнулся от боли в горле, которое священный тюремщик еще несколько дней назад туго перебинтовал. — Я ранен? Я был в плену? Что со мной случилось? — Шепот, казалось, не подчиняется разуму и сам задает вопросы. — Почему в голове мальчишки остался только я, а не его сознание?

— Успокойтесь, Виктин! Посмотрите на равнодушие снега, на призрачность сущего, на бесконечность небес, под которыми вы родились. Вопросы — пустое. Никто не ответит вам. Никто не знает правды. Никто не приходит, чтобы узнать. Все здесь лишь для того, чтобы умереть.

— Я добрался до обители сам, я помню, — Фарун задрожал от холода. — Отведите меня обратно в келью. Я не могу пока быть с людьми.

Турин понимающе кивнул:

— Это пройдет, брат. Это скоро пройдет. И вы узнаете, что нашли друзей и наставников здесь. Поймете, что надежда существует. Что и после смерти жизнь продолжается.

* * *

Воспоминания Клариссы о Секире

Обычно сомнения быстро вырастают на благодатной почве... Но если сомнения приправлены любовью, тогда не счесть числа оглядкам и упрекам, которыми любая женщина одаривает своего кавалера. Кларисса, не ведавшая доселе никакой страсти, отдавшаяся Секире как единственному мужчине во вселенной, внезапно усомнилась в его честности и открытости в тот миг, когда коварное дерево предупредило об обмане на развилке последней дороги, ведущей к мнимой надежде. Глупость доверять растениям. Глупо верить тому, что шепчет тебе в минуты одиночества ветер. Все это — послания беспочвенные, мятежные, сорящие семена гордости в сердце. Но есть иные, что снисходят вопросами из тех миров, кои никогда не достигнуть в реальности. И дерево было таковым.

Задаваться внутренними вопросами — одно дело, а слышать их от тени — другое.

— Почему ты так смотришь на меня? — Секира наклонился в седле и практически прижался губами к уху женщины, опалив жарким дыханием сердце. — Мы уже почти на месте, и тебе не о чем беспокоиться.

— Твои друзья отстали от нас. Они боятся моего темного шлейфа? — Герцогиня с интересом, словно впервые, разглядывала рыцаря Арли. У него здоровые зубы, чистая кожа, густые волосы, руки всегда чисты... Он не любит грязной одежды и умеет красиво говорить. Он дерется, как настоящий дворянин, а не самоучка-плебей. Он — страшный выдумщик и одновременно твердый в убеждениях. Он часто цитирует книги, хотя утверждает, что все время проводил в бесконечных схватках. Его лицо мужественно и одновременно утонченно. Не так, что-то не складывается в самом деле.

— Друзья дали нам возможность разобраться между собой. Я попросил, — Секира улыбнулся настолько обескураживающе, что вызвал новый прилив нежности у раззадоренной и совершенно потерянной после города Клариссы. Не может быть, чтобы этот лучезарный человек обманул! Какой ему прок?

— Что не так? — Спросил мужчина.

— Не так, все не так... — хмуро заметила спутница. — Но спрашивать тебя я не стану, пока ты сам не захочешь признаться.

— Для этого, по крайней мере, необходимо догадываться в чем...

— Например, рассказать о "смешной" лавке, — вздрогнула и покрылась мурашками Кларисса, не впервые почувствовав приближающуюся от горизонта пустоту — такую же, какая бывала у нее внутри.

— Почему ты спросила? Что ты имела в виду? — Зеленые глаза прищурились, щеки непривычно вспыхнули и погасли, точно две звезды.

— Ты утверждал, что это место находится на прибрежных, граничных землях. Существует лишь один порт, до которого можно довольно легко от столицы — Дальняя Олива. Там чаще всего останавливаются корабли варваров и пиратские судна. Там практически нет охраны и власть короля слабее, чем где-либо.

— Ты намекаешь, что я так и остался разбойником?

— Довольно поверхностное утверждение, Арли... Я думаю, что ты меня обманул. — Кларисса потянула на себя узду и остановила лошадь, Секира тоже остановился и сделал друзьям знак рукой не приближаться.

Его новое вооружение отличалось особым изяществом и непривычным шиком: темно-синий акетон с рукавами, окаймленными золотой вышивкой, скрывался под чешуйчатым доспехом, голову и шею прикрывала бармица, а шлем болтался за плечом на кожаных шнурах, перевязь была подобрана в цвет с нижней одеждой. Наруч и понож отливали золотом и охрой.

Молодой вороной жеребец воина недовольно забил копытом, раскидывая мелкие камни в стороны. Богатая сбрую животного украшали красные и золотые кисти, попона отливала огнем, а на седле виднелся герб, который женщине не удалось разгадать ни под деревом, ни тогда, когда Секира переодевался.

— Значит между нами до сих пор нет понимания? Печально, что ты мне не веришь? В чем ты подозреваешь несчастного изгнанника?

— Как ты проник в город, полный охраны? Что на самом деле из себя представляет "смешная" лавка? Кто ты?

Кларисса не собиралась более хранить внутри сомнения и вылила их эмоционально на голову изумленного спутника, который так стремится добраться до таинственного леса, в котором скрываются настоящие сокровища. Или этот поход преследует другую цель?

— Вероятно, в городе случилось что-то необычное?.. — Догадка отразилась в уголках губ мужчины извилистыми змейками. — Что-то, испугавшее тебя? — Он пытался заглянуть под черное покрывало, но лицо герцогини оставалось доступным только ей одной.

— Столица не встретила тебя, как висельника... Ты не тот, за кого себя выдаешь. Я доверяю чудовищам, что следуют за нами.

— А ты скажешь мне, кто ты? — Секира покосился на спутников, что мялись в ста шагах от них.

— Не надо большого ума, чтобы понять, как отличаюсь я от остальных людей. Меня называют в народе черной девой. Меня обвиняют в смерти и разрушении. Я — предвестник чумы и несчастий. — Слеза покатилась по щеке несчастной женщины, рисуя борозду на гриме, стершем ее истинную сущность. — Я не прячусь от истины, как это делаешь ты, Арли.

— Духи здорово прочищают разум. Направляют тебя. — Задумчивость и сомнение мешали мужчине признаться. Его улыбка блуждала по лицу дурными предзнаменованиями. — Если ты узнаешь, то будешь ненавидеть меня... Все ненавидят меня...

— Кроме тех, кто сейчас готов последовать за господином на верную гибель. Ведь они именно так думают?

— Да.

— Вы не наемник!

— Судьба распорядилась по-своему... — Рука потянулась к мечу, но женщина не испугалась грозного вида любимого, а только глубоко вздохнула. — Мы снова перестали быть близки?

— И насыщаемся недоверием, пока вы юлите от правды.

— Хорошо, — плечи рыцаря опустились, придав его бравости нотку раскаяния. — Я скажу тебе все. Но вряд ли мне простят небеса... Ты видела когда-нибудь поселения далонцев...

— Никогда, есть лишь смутные описания из книг. Они — варвары! Поклонники множества божеств, кровосмесители и отступники от миропорядка...

— Я один из них. Их будущий правитель. Изгнанник, потому что предал веру, свою власть и перешел на сторону короля.

— Ты царь варваров? Царь темных племен, что обитают на востоке?

— Нет, всего лишь один из наследников... Возомнивший себя посланником божьим, бросивший родных, помешавшийся изгой. — Секира попытался оставаться веселым. — Все изменила лавка! Проклятая лавка...

Тревога отразилась в самом центре зрачков мужчины, выжидающего реакции. Он не шелохнулся в седле, а солнце над двумя путешественниками расплескало множившиеся и сплетавшиеся в перекати-поле вопросы. Кларисса смотрела на рыцаря, но не на дикаря. Перья развевались на шлеме, болтавшемся за спиной, придавая Секире вид ангела возмездия. Тяжелый металл прикрывал лоб и сужал лицо... Правитель? Правитель... Горечь захватила рот и потекла в утробу змеиной рекой. Ты правитель — да! Гордый, как с картины... Но не правитель варваров! Губы зашевелились, скрывая тайну догадки и смутились. Никто не задержал в столице изменника, потому что измена — плод твоей фантазии! Яркой и бесшабашной! И на самом деле ты всегда носил личину величия.

— Поедем? — Мужчина просительно протянул руку, опережая очередные возражения и требования. — Спроси обо всем потом! Прошу... Я расплачусь с тобой и никогда не дам тебя в обиду. Я никому не дам тебя в обиду! Обещаю.

— Даже королю? — Ирония и намек прозвучали в уловке Клариссы.

— Даже королю, если его обманет зрение и наклевещут злые языки, — кивнул понимающе Секира.

Поля тянулись однообразным золотом, исключительность им придавали лишь зеленая сорная трава, белые ромашки и васильки, что захватили небольшие островки у оросительных канав, и редкие постройки, чаще всего абсолютно заброшенные. Небо стояло синее, равнодушное.

Всадники позади смеялись и переговаривались, а двое впереди молчали, угрюмо глядя на черные леса, что росли на горизонте стеной молчания. Кларисса думала, а Секира повесил нос и, казалось, практически дремал.

— Смотрите! — Это подал голос собутыльник, еще каких-то полдня назад висевший в проеме окна харчевни, и пришпорил лошадь, чтобы догнать своего господина. — Секира! Секира, проснись! — кожаная перчатка начала трепать расслабленное плечо.

Герцогиня изумленно открыла рот.

— Что? Что ты орешь, Иша? Черт! — Мужчина чуть не подпрыгнул в седле, а его друг разразился довольным смехом.

— Спишь? Смотри, свою шкуру не проспи! — И кудрявый Иша ткнул в горизонт указательным пальцем. На его покрытых щербинами лице отразилось недовольство. — Мы почти прибыли. Не ждали, не гадали, а оказалось, что ехать не так долго!

— Что-то резко захотелось на привал, — вставил толстяк, которого все называли Оторвой. Он появился с правой стороны от Секиры, как настоящий символ силы и здоровья. Начал расстегивать плотно сидящий кожаный жилет, под которым была привязана практически идеальная по форме железная пластина. — Мы должны увериться, что не прибудем на место к ночи. Если они почуют наш запах, то дело провальное!

— Ветер играет сегодня не на нас! — Подтвердил другой из наемников.

— Когда вы увидели? — Секира приподнялся и всмотрелся в движения на краю леса. Его алые перья за спиной подпрыгнули, плащ, защищающий доспехи от влаги, колыхнулся тяжело и устало.

Тысячи черных силуэтов подпрыгивали, плясали, то появляясь, то испаряясь в лучах заходящего солнца. Мышиная возня...

Боль в затылке ударила Клариссу.

— Свернем туда, — потребовала она, и все посмотрели на старую, покосившуюся мельницу, у которой уже оторвало одно из крыльев.

— Это же Чертова мельница! — Возмутился белобрысый громила Агат вместе с Ишей.

— Там вы будете в безопасности, — герцогиня кивнула Секире, который ни мгновения не сомневался в решении своей спутницы.

— Если Титу-Авали сказала, значит мы так и поступим. Хуже будет, если враги заметят свет среди поля. А мельница около воды... Свернем.

Всадники съехали с дороги и нестройным рядом двинулись по поспевающей пшенице. Первым ехал Секира, следом за ним — Кларисса. Остальные следовали за главными участниками похода в совершенном молчании.

Мельница росла на глазах. Сперва стали различимы покосившаяся крыша и черная плесень, которая ползла по стенам, затем — появилось колесо с черепками, лестница, ведущая сразу на второй этаж, и забор, на котором болтались погнившие мешки и старые глиняные горшки. Двор был заброшен: кругом валялись лишь оставленные, и явно в спешке, старые месила, несколько деревянных бочек, телега без колеса и прислоненный к строению погнивший стог сена.

— Я в мельницу не пойду, — сразу заявил Иша, спрыгивая на землю и оглядываясь. — Сначала надо осмотреться... — Он перемахнул через забор и тихо подкрался к углу, затем исчез на какое-то время и снова вынырнул — только уже с другой стороны двора, из-за небольшой пристройки, служившей для содержания скотины. — Никого! Можете спешиться...

Кларисса, что ввела свою лошадь во двор последней, и видела, как зажаты ее спутники, сама поднялась по лестнице к входу. Распахнула болтливую скрипучую дверь и заглянула в уютный полумрак, от которого исходил запах хлеба и молока. Свет проникал через небольшие окна, освещая длинный коридор и большую рабочую комнату с движущим и перемалывающим механизмом.

— Не бойтесь, — герцогиня переступила через порог и выдохнула. Те несколько мгновений, что она оставалась одна, внутренности мельницы напряглись и заговорили голосами мелких бесов. Они ринулись навстречу хозяйке, а не к жертве, удивились ее защите и схлынули в ничто. Остался лишь привкус во рту. Привкус, который всегда настигал женщину при поползновениях тварей проникнуть внутрь. Нет, сегодня рядом ОН! И он следит за всеми вами... За чудовищами и духами прошлых времен.

Несколько шагов дались с трудом. На подоле появилась белая мучная пыль...

— Похоже, выбор был не велик. — Это раздался шепот Секиры. — Или Чертова мельница, или сражение без правил. Я выбираю первое...

Кларисса смотрела в крохотное окошко мельницы в то время, как над полями зажигался купол бесконечности и стихал безумный день после долгой скачки. Спутники Секиры разожгли, небольшую, найденную на нижнем, тупиковом этаже, небольшую печь и достали из походных мешков снедь: бутылки с вином (все им мало!), круглые булки, мясо и сыр, молодые стрелки чеснока — видимо, чтобы отгонять злых обитателей, возлюбивших хлеб. Герцогиня и ее спутник не остались с голодными вояками, а поднялись наверх, но даже отсюда, из работной комнаты, слышали приглушенный разговор о плохом выборе для ночлега и довольно неприятные смешки. Кларисса старалась не обращать внимания на изредка звучавшее и свое имя, и прозвище Арли, что теперь стоял у самого края — там, где механизм переходил в деревянную борозду для высыпания муки, и разглядывал большие рычаги.