Роман "Лена"

"Обещай мне, — сказала я. — Обещай ради нашего ребёнка, что если перед отъездом ты что-то такое почувствуешь, ты отложишь поездку, как бы важна она не была. Ты полетишь другим рейсом или поедешь в другое время или на другой машине". И Саша мне пообещал.

Ах, я тогда даже не могла и подумать, что опасность другого свойства может подстерегать саму меня!

Глава 22

Помните, я писала, что искала практику в Германии и беременность помешала моим планам?

Так вот, когда Анне исполнилось два годика, я послала документы в одну из университетских клиник города N., находящегося в Баварии, с просьбой о полугодовой практике как частное лицо. И в конце интернатуры получила приглашение в отделение кардиологии. У меня в голове сложился целый план, как я смогу за счет учебы и практики обеспечить себе высокую врачебную квалификацию. Я негласно вступила с мужем в соревнование: кто будет круче в профессии. Сашка был от природы талантлив, я же была упорная и терпеливая и всегда добивалась своего. И потом я решила: попробую, начну с практики, а после ординатуры дальше видно будет. Нужно спешить, пока нет второго ребёнка.

Получивши приглашение, я радостно засобиралась в дорогу. Но ни Сашка, ни моя мама не обрадовались этому. Поддержал меня только папа: "Лена, — сказал он, — делай всё как запланировала, из тебя получится хороший врач, давай специализируйся перед ординатурой, а за Анну не беспокойтесь, ей у нас хорошо".

Нет, я не хотела уезжать без Сашки, я не могла себе представить как мы будем друг без друга. Я пыталась придумать что-нибудь, найти какой-нибудь выход, сделать как-нибудь так, чтобы Саша мог часто ко мне прилетать на один-два дня. За дочь я не переживала — у моих родителей ей будет хорошо. Сашка, видя мои попытки свести всё к схеме "свидания с мужем в конце каждой недели" смеялся, говорил: "Лена, так не получится. У меня ведь тоже работа и причем напряженная. У меня студенты, я сегодня здесь, а завтра возможна командировка. Хорошо, если придётся слетать в Германию, а если нет — то будем терпеть, есть интернет, сотовые. И расстаёмся мы всего-то на полгода. Переживём. Будем общаться на расстоянии. Ты должна пробивать себе дорогу сама. Я буду только тылом для тебя". Пригрозивши, что если он только посмотрит на какую-нибудь тётку в моё отсутствие, то я приеду и поубиваю их обоих, я уже перед самым отъездом что-то приуныла. Что-то мне уже расхотелось уезжать так далеко и так надолго. Я всплакнула и сказала, что я уже передумала и что никуда не поеду. Пойду в ординатуру, а там видно будет.

"Как хочешь, — сказал мой муж. — Но только ты так ничего не добъёшься, если сдаёшься уже на первых шагах. Пока есть поддержка родителей — ты должна воспользоваться ситуацией, ведь и мы не вечно будем молодыми".

"Ага, — сказала я. — Ты хочешь быстрее от меня избавиться. Ты хочешь, чтобы я быстрее исчезла с твоих глаз, чтобы почувствовать свободу и загулять. Вот не поеду! Специально!!!"

"Господи, — сказал Сашка. — Да я только рад буду, если ты никуда не поедешь. Хочу, чтобы мы были всегда вместе: ты, я и Анна. Тоже не хочу с тобой расставаться — ни на секунду!"

— Но уже куплены билеты!

— Да пусть пропадают билеты! Зато ты будешь со мной и с дочерью!

Я ещё сколько-то поплакала у мужа на груди и стала паковать чемоданы.

В мыслях я жила уже будущим. Я представляла себя частным врачом, наравне с Сашкой зарабатывающей немалые деньги и вносящей значительный вклад в семейный бюджет. И хотя Сашка сказал мне: "Лена, ты можешь быть просто хорошей мамой и не работать, заниматься только воспитанием наших детей, я обеспечу вас материально", — я помнила историю своей матери. Почему-то у меня с детства так и остался стереотип, что неработающим женщинам заняться нечем и от скуки они начинают посматривать на других мужиков, чужих мужей и заводят любовников.

Как я ошибалась! Моя немецкая практика показала, что причина измен не только в этом.

Глава 23

Приехав в город N. за пару дней до начала практики, пройдя все формальности и устроившись в общежитие для врачей и медперсонала при клинике (Саша снял мне через интернет апартаменты для врачей), на следующий день я явилась в отделение. В первый же день я поняла, что по-немецки толком говорить не могу и не всё понимаю. Мне казалось, немцы говорят слишком быстро, чтобы я могла сразу уловить смысл сказанного, т.е. сама я ещё как-то могла объяснить, что мне нужно, но что мне говорили в ответ — я понимала с трудом или понимала неправильно. Я больше догадывалась по смыслу или по жестам. Саша задолго до практики внушал мне как я должна действовать в случае если с языком будут проблемы. "Говори медленно, повтори несколько раз, пока тебя не поймут. В крайнем случае переходи на английский".

Меня представили шефу отделения 50-летнему професору Рюкерту и прикрепили к рослому ассистенту Томасу, который мне сразу понравился.

У Томаса был для меня уже составлен полугодовой план практики в качестве его ассистентки.

Нужно сказать, что я удивлялась с первого дня, как у немцев всё по-другому, всё мне было непривычно, интересно. Томас подробно расспросил меня о моих навыках и умениях, об организации лечебного процесса в тех больницах, где я была на практике, о степени владения компьютером. Он показал мне программы, которыми мне придётся пользоваться, научил работать диктофоном и сказал, что теперь я в соответствии с планом должна работать дальше сама и только обращаться к нему в случае, если возникнут вопросы.

В первый же день на меня свалилось море информации на чужом для меня языке. Я побывала с Томасом при обходе в нескольких палатах, по его просьбе мерила давление, пультом поднимала или опускала больным кровати, один раз сделала подкожно укол гепарина какой-то бабульке. Томас стоял рядом и смотрел. Бабулька была недовольна, это я поняла по сердитому взгляду и сердитой речи, с которой она обратилась к Томасу. Из её речи я абсолютно ничего не поняла, она говорила на каком-то диалекте, но Томас взял её за руку и сказал что-то успокаивающее. Из его слов я поняла только "русланд".

Когда он ушел с другим молодым врачом на обед — у меня голова уже трещала. Я поняла, что моё знание языка недостаточно для практики, что для того, чтобы научиться всему, что здесь делают простые ассистенты, мне не хватит и года! Я была в панике. Зайдя в перерыв в небольшой кафетерий, находящийся этажом выше и взяв чашку салата, гуляш и каппучино, отвернувшись от всех, я ела и давилась слезами. Всё было чужое — страна, язык, люди. Я хотела к Сашке, я хотела к своей дочери. Какого чёрта я сюда припёрлась? Оставила дочь! Оставила мужа! Что я за мамаша! Что за жена!

Когда моя слеза капнула в капучино, кто-то сзади робко положил мне руку на плечо. Подняв голову, я увидела Томаса. Он удивлённо посмотрел на меня и спросил: "Фрау Ни-ко-ла-ев (ему было трудно выговаривать столь длинное и сложное слово), Элена, почему ты плачешь?". Пока я, через силу улыбнувшись, вытирала салфеткой глаза, он сел рядом за столик и молча стал смотреть на меня. Через минуту он улыбнулся: "Таких красивых женщин так близко я ещё не видел. Сейчас в ординаторской только и говорят о русской врачихе, которую нужно на передачу к Хайди Клум "Топ-Модель" отправить. И так как я молчала, Томас встал и мягко сказал: "Элена, я жду тебя в ординаторской".

А потом помчались дни со скоростью на пределе моих физических возможностей. Я приходила в квартиру полуживая только спать. Я старалась не пропустить ничего даже из мелочей. Я таскала в клинику фотокамеру и, спрашивая разрешение, фотографировала всё подряд: палаты, мебель, различные приспособления, элементы интерьера, приборы, принадлежности, бумажную и компьютерную документацию. Я перезнакомилась со всем персоналом кардиологии и со многими установила дружеские отношения. Я, можно сказать, дневала и ночевала в отделении. Я старалась, чтобы деньги, выделенные мне Сашкой, были потрачены с максимальной пользой для семьи. И если первую неделю я, взахлёб рыдая, жаловалась Сашке по телефону как мне здесь плохо и одиноко, то через месяц я уже перестала звонить и ему и родителям — не было времени. Просыпаясь рано утром, я в первую очередь брала фотографию, на которой мы втроём — я, Сашка и Анна — сфоткались дома перед моим отъездом и целовала изображение мужа и дочери, много-много раз, а потом вскакивала и, быстро позавтракав и приведя себя в порядок, уже мчалась в клинику.

Через месяц у меня "пошёл язык". Я перестала переходить на английский и не только уже бегло сыпала медицинскими терминами и названиями немецких лекарственных средств, но стала понимать и местный диалект. И мне уже не слышалось вместо одних сказанных слов совершенно другие, похожие по звучанию и поэтому неправильно воспринимаемые мной на слух раньше. Я стала чувствовать себя комфортнее и увереннее.

В начале октября к себе в кабинет меня вызвал профессор Рюкерт. Он порасспросил меня о том, как я себя чувствую в коллективе, в чем я нуждаюсь, как устоилась в общежитии. Он спросил (хотя всё это было в моём резюме), замужем ли я, есть ли дети и, услышав, что у меня двухлетняя дочь, засмеялся: "Вы — русские женщины — удивительные. Мало того что вы красивые и вкусно готовите, вы успеваете всё и сразу: и образование получить, и замуж выйти, и детей родить. И это при такой-то молодости!"

После этого разговора и, по-видимому, видя моё рвение, мне был преподнесён очень приятный сюрприз. Мне назначили небольшую стипендию от клиники, которая покрывала половину платы за апартаменты.

То, что обо мне кто-то заботится, придало мне еще больше энергии.

Но всему есть предел и к ноябрю я не то что стала уставать, а появилось ощущение, что мне остро чего-то недостаёт. Мне недоставало мужа. В физическом смысле. В связи с огромной занятостью и моей и его, наши звонки становились всё реже. Потом мы перешли на смс-ки: "Всё о'key? Анна?" — спрашивала я. "О'key!" — отвечал Сашка, иногда пересылая фотки нашего ребёнка. Родителям я тоже не звонила.

Но однажды где-то в самом начале ноября я проснулась после ночного дежурства с каким-то томлением в теле и вспомнила cвой сон. Это был эротический сон. Мы с Сашкой занимались любовью и нам помешали. Я кусочек за кусочком проигрывала в голове то, что мне приснилось и постепенно мной овладевало нестерпимое желание секса. Я хотела Сашку! Я лежала и вспоминала, как у нас обычно всё происходило: наши любимые позы, наши поцелуи, наши любовные игры. Я знала каждый кусочек Сашкиного тела, все его эрогенные зоны, также как и он мои. Мне хотелось его ласк, его близости, запаха его обнаженного торса.

Не вставая, я сняла пижаму и, слегка прикасаясь, руками провела по телу, сверху вниз, задержавшись на груди и медленно двигая ладони к низу живота. Во мне просто кричал внутренний голос: я хочу мужчину!

Внутренне ужаснувшись такому открытию, я встала и стала собираться в частный праксис городского кардиолога, куда мне было назначено время во второй половине дня.

Глава 24

Посещение праксиса полностью захватило меня. Ведь такой должна быть моя будущая работа! С разрешения доктора Дитмана — уже довольно пожилого мужчины, который, однако, выглядел очень моложаво — я на ходу делала пометки в блокноте, стараясь ничего не упустить. Мне было разрешено в качестве исключения сделать несколько снимков, я побывала на коротком семинаре, где специально обученная сотрудница учила несколько человек пользоваться портативным прибором, необходимым для измерения величины МНО, я присутствовала с разрешения пациентов на различных процедурах и в конце рабочего дня, который у доктора закончился примерно в половине седьмого, у меня с ним состоялась беседа. Это было моё первое посещение частного кардиологического праксиса, потом последует второе и третье. И постепенно я окончательно пойму, как я должна организовать в Новосибирске аналогичное, но своё дело. Помощи я не ждала ни от кого, кроме Сашки.

Вся в мыслях, планах и мечтах я вернулась на автобусе в общагу. На конечной остановке "Клиника" неожиданно меня встретил Томас.

— Элена, я совсем забыл, что у тебя термин сегодня к Дитману, пришёл к тебе — закрыто, никого нет. Только тогда я вспомнил, что ты в городе.

Я обрадовалась Томасу. Мне хотелось поделиться собранной мной информацией, своими наблюдениями и мыслями. Ведь это он помог мне и договорился с Дитманом о моём термине в праксис. Он помогал мне во всём, я была многим обязана этому высокому и приятному немцу, иногда напоминающему мне Сашку.

— Давай погуляем, пока погода хорошая, — предложил он и я согласилась. Томас взял мою сумку и мы пошли в направлении небольшого сквера по другую сторону общаги.

Томас не был женат официально, но ранее имел двух подруг, не считая увлечений юности. С первой, как рассказал он мне, он прожил вместе четыре года и уже подумывал о женитьбе, но женщина ушла к другому. Вторая не понравилась его родителям, была скандальная и чересчур требовательная. Она не смогла привыкнуть к ночным дежурствам Томаса, к его работе и учебе, поглощавшей большую часть его времени и они расстались незадолго до моего появления. Томас был свободен. Он жил с родителями в городе, в двухэтажном особняке, занимая второй этаж и приезжал на работу на машине.

Как я уже писала, Томас понравился мне сразу. Его готовность прийти на помощь, его опекание меня со всех сторон тоже в чем-то напоминали моего мужа. Я чувствовала с его стороны не только симпатию, но нечто большее. Дважды он приглашал меня в различные городские кафе и потом на своей машине отвозил в общагу. А это было не близко, так как клиника находилась километрах в трех от города, на окраине лесного массива. Был он скромен, но не застенчив и, как сказала мне медсестра Людмила — переселенка из Казахстана, работающая в кардиологии — "бегал за каждой юбкой".

Томас был у меня в квартире дважды: в первый раз он привозил мне свои книги и учебники, лежавшие у него дома. Второй раз зашел за мной прямо из клиники, в белом халате. Зашёл по дороге из другого корпуса, чтобы вместе пойти на празднование дня рождения одной из сотрудниц, организовавшей чаепитие по этому поводу.

... Медленно идя по алее с каштанами, наступая на ворохом лежащие сухие листья, Томас с интересом слушал мой рассказ о посещении праксиса Дитмана и о том, что в Новосибирске нет еще подобных учреждений. Потом я рассказывала ему о моём городе, о родителях. Он задавал вопросы, а я отвечала. Внезапно он спросил: "Элена, ты любишь мужа?". Его вопрос застал меня врасплох. И я вдруг почему-то покраснела и с запинкой сказала "да". При ярком свете фонарей, освещавших аллею, Томас видел, что я смутилась. Он остановился ко мне лицом, улыбнулся и, внезапно обняв меня, быстро обхватил мои губы своими. Я не ответила на его поцелуй, но у меня в этот момент слегка закружилась голова и наступило состояние невесомости. Я молча отстранилась, но продолжала стоять как вкопанная. Мне вдруг захотелось, чтобы Томас опять обнял меня. Но он засмеялся, сказал: "Ты, наверное, уже замёрзла, пойдём, я провожу тебя".

И мы медленно повернули к общежитию. Около подъезда, отдавая мне сумку, Томас, с тоской глядя на меня, прошептал: "Элена, я приду к тебе завтра после девяти вечера?"