Обещание полночной звезды 2. Родные незнакомые звёзды.

— Призванный! — вдруг окликнули меня высоким мелодичным голосом.

Я обернулся и снова увидел чёрную жрицу. Она стояла в стороне, под большим дубом, с ног до головы закутанная в свою бесформенную хламиду, под которой ни лица, ни фигуры толком было не рассмотреть. Одни глаза. Большие и тёмные. Скорее всего, только мне, да выбранным для зачатия одноночным женихам довелось узнать, насколько красивы эти затворницы.

— Здравствуй, — направляясь к ней, поприветствовал я.

— Рада видеть тебя в добром здравии, — сказала жрица. — Внимать голосу Великой Матери большая честь, но и большая опасность. Особенно для тех, кто рождается с копьём. Многие из моих сестёр были недовольны решением Цхайлы призвать тебя, но твои обереги защитили наших детей от хворобы и мы все благодарны тебе за это.

— Мои обереги? Но я не приносил никаких оберегов. Только игрушки и специи.

— Твои игрушки — обереги. Разве ты не знал об этом?

Откуда бы мне? Хотя Аля однажды упоминала, что-то про умирающего мальчика в деревне, который получив моего деревянного мишку, неожиданно начал выздоравливать.

— Вериссана сказала, что дар защищать от хворобы детей у тебя от той, что дала начало твоему роду, и открылся он в тебе, когда ты привёл в этот мир новую жизнь. И ещё одно. Она велела передать, чтобы ты провёл эту ночь в лесу.

— В лесу? — удивился я. — Но зачем?

— Этого она мне не открыла, Призванный.

И, попрощавшись, моя собеседница нырнула в толпу, тут же в ней растворяясь.

Солнце уже почти село, все невесты вернулись, бережно прижимая к груди свои алые сокровища. На поляне вспыхнули костры, грянули барабаны, и люди потянулись туда, повинуясь сиянию и завораживающему ритму.

Это был особенный вечер и особенная ночь, а насколько, мне ещё предстояло выяснить.

==========Глава 36. Костры, барабаны и лунная тропа.==========

За деревьями медленно догорали последние искры заката. Ночь наступала, бесшумно подкрадываясь, окутывая чернильной тьмой. Один за другим по кругу вспыхивали огромные костры. Грубо сколоченные столы ломились от изобилия. В прохладном воздухе пахло цветами, хмелем и яблоками. Гремели барабаны.

Людей на поляне собралось невероятно много, но гости своеобразного пира всё продолжали прибывать. Здесь в сердце огненного круга стирались сословные и межклановые границы. Всё, что оставалось там, снаружи, казалось, призрачным и несущественным, а здесь и сейчас всем правила какая-то древняя объединяющая сила.

Жрецы возносили хвалы богам, заходились в диком подобии первобытного танца. Они были сплошь покрыты рисунками, которые свивались, сплетались в узоры, текли и двигались, точно змеи, оплетая гибкие сильные тела. Из одежды только несколько полосок шкур. Длинные волосы ритуально распущены. Жутковатое, захватывающее, по-своему красивое и притягательное зрелище.

И всех вокруг захватывало, вовлекало, уносило. Молодых, пожилых, старых. И меня повело сразу же. С первого глубокого вдоха, первого глотка чудесного хмельного напитка. Множество лиц, множество извивающихся тел, повинующихся единому барабанному ритму. Ощущение невесомости и полной, абсолютной, беспредельной свободы. Я что-то ел, что-то пил и танцевал вместе со всеми. И это были совсем не мазурки и вальсы, которым меня когда-то так старательно обучали. О нет, это было нечто совершенно иное, мощное, бьющее прямо изнутри и рвущееся наружу в движениях.

Рядом возник Элисар. Почему-то без рубахи, такой же одурманенный. И всё. Словно больше на поляне никого не осталось. Он обнимал меня, двигался вместе со мной. Я тянулся к нему, впитывал его жар, его силу, подчиняясь и подчиняя себе, пока какая-то неведомая последняя грань между нами не растворилась. Будто больше не было его и не было меня — только мы.

Потом он вёл меня за собой. Прочь от толпы, барабанов и тянувшихся к небу языков пламени.

На самой границе света нас встретил Винсент. Специально ждал, не иначе. Глаза его горели азартом и неприкрытой похотью.

— Отдай его мне, — схватив Элисара за руку, взмолился он, точно это было его самое заветное желание. — Чего тебе стоит? Я особым зельем его напою, он не вспомнит, с кем был... Отдай... На одну ночь только... О большем не прошу... А я к тебе своих отправлю... Всех троих... Хочешь? Навсегда отдам, хочешь?

Я не понимал, о чём он просит, но мне это смутно не нравилось. Я потянул Элисара к себе и поцеловал. Бесстыдно и сладко. На нас смотрели, всё видели, но мне было совершенно всё равно и, судя по тому, как меня стиснули в ответ, моему мужу тоже.

Я не помнил, как мы добрались до нашего шатра, не помнил, как сдирали друг с друга одежду. Помнил только, как сцепились потом в тёмноте. Дико, голодно, без слов, без нежности, будто два ведомых инстинктом зверя. Помнил тяжесть его тела, наслаждение на грани боли от распирающей наполненности, шумное дыхание и рычащее 'мой' перед тем, как нас обоих накрыло.

Проснулся я внезапно. Словно кто-то толкнул. Элисар крепко спал рядом. Я не видел его, но чувствовал. Я вообще чувствовал непривычно много. Как колышутся деревья, как тихо шелестит трава, как журчит вода в маленьком ручейке неподалёку.

Мне надо было куда-то зачем-то идти. Куда? Зачем? Если здесь, рядом с мужем, было так уютно, тепло и хорошо. Но что-то настойчиво влекло меня, и я, подчинившись неясному зову, надел попавшуюся под руку рубаху Элисара и тихонько выбрался на улицу.

Костры совсем догорели и погасли, барабаны смолкли. Ночь окончательно вступила в свои права. На чёрном бездонном небе ярко горели звёзды и луна. Большая, идеально круглая и белая. Туча над Встречной горой растаяла, открывая вершину — последнюю ступень в обитель верховных богов. Да, теперь я отчётливо видел лестницу, по которой Зарий спустился к своей Юнае. От нашего шатра убегала вдаль широкая лунная тропа, и я, даже не задумываясь, пошёл по ней. Мимо чужих шатров, в которых мирно спали утомлённые люди, по алмееву лугу, прямо к озеру, где на берегу в холодных лунных лучах грелись ундины.

Водяные девы были совсем такие же, как в моём видении. Прекрасные, полупрозрачные, беззаботные. Они смеялись, кружились и звали за собой, словно продолжение сна. Однако я видел всё предельно отчётливо, прекрасно чувствовал приятную истому, наполнявшую моё тело, и лёгкую боль от грубого, но такого желанного вторжения. Мир привычный, обыденный, реальный наполнялся волшебством из полузабытых маминых сказок, подобно тому, как вдруг расцветает красками чёрно-белое полотно. И я поверил ундинам. Поверил, что они не утянут меня на дно, скинул рубаху и шагнул вперёд.

Вода в озере оказалась прозрачной, серебристой и тёплой, как парное молоко. Она забирала боль, исцеляла раны. Даже мои шрамы, когда я выбрался на другом берегу, превратились в едва заметные тонкие линии. Мокрые волосы липли к голому телу, но меня, как ни странно, совсем не смущала собственная нагота.

Лунная тропа вела в лес, который тоже жил своей тайной неведомой жизнью. Трава ложилась под ноги шелковистым ковром, ветви деревьев расступались, открывая дорогу, маленькие человечки с крыльями бабочек рассыпали в воздухе золотистую искрящуюся пыльцу, от чего вокруг становилось светло.

— Сегодня особенная ночь, — сказал вдруг рядом кто-то.

Я оглянулся и увидел лиса. Размером с телёнка, пушистого, очень-очень рыжего и забавного. Одно ухо торчком, другое в сторону и такое уморительно-серьёзное выражение на острой мордочке.

— Почему особенная? — поинтересовался я.

— Алое сердце расцвело. Ты разве ничего не чуешь? Она чуяла.

— Она?

— Та, что до тебя приходила. Много-много лун назад. Идём со мной. Он будет рад.

— Кто будет рад?

— Дух леса.

Дух леса. Конечно же. Я ведь видел его тогда и не испугался. Не боялся я и теперь, шагая рядом с большим говорящим лисом, с любопытством и лёгким недоверием разглядывая встречающийся по пути лесной народец. Кого здесь только не было: лесовушки, лешочки, древесные кикиморы, гномики-подземники. Все ужасно занятые, деловитые.

— Торопятся, — понятливо кивнул на моё удивление лис. — Алое сердце только один день и одну ночь в году цветёт, все алые цветы, что на лугу особой силой наполняет. Ваши женщины свои днём собирают, а ночь завсегда наша.

— А что? Этот цветок какой-то особенный?

— А то как же. Неспроста же вы — люди — им узы скрепляете. Наши верят, что это живое сердце дочери древней. Она давно покинула нас, ушла на небо за своим избранным.

— Должно быть цветок очень красивый.

— Сейчас сам увидишь.

И действительно перед нами вдруг открылась поляна. Небольшая, с низенькой изумрудной травкой и маленьким пригорком. Здесь было особенно светло и тихо. На пригорке лежал огромный волк с мудрыми человеческими глазами, а рядом с ним среди тёмных листьев что-то алело, будто уголёк.

Лис застыл у края поляны, не решаясь нарушить царивший здесь покой, я подошёл ближе. Волк не шелохнулся. Я опустился на колени, чтобы получше рассмотреть лесное сокровище. Цветок оказался маленьким, с насыщенно-красными гладкими крошечными лепесточками и бордовой сердцевинкой. Он казался бы вполне обычным, если бы не исходящее от него живое тепло. Это тепло, этот незыблемый покой забирали тревоги, наполняли силами и убаюкивали.

Я опустился на землю, чувствуя, как сами собой закрываются мои глаза, как наполняется сонной тяжестью моё обновлённое тело.

— Ступай, Рмыжих, пусть поспит, ему нужно. Я сам его назад отнесу, когда время придёт, — прозвучал голос у меня в голове.

И это было моим последним воспоминанием об этой удивительной ночи.

========== Глава 37. Та, что до меня. ==========

Второй раз я проснулся уже в своём шатре. Один. С минуту просто лежал с закрытыми глазами, пытаясь восстановить в памяти события минувшего вечера. Костры, шаманы, танцы, сладкая пьянящая горечь, Элисар, а потом, будто своеобразное завершение праздника, безумный и прекрасный сон. Ну, правда, какие ундины? Какие лесные жители и говорящие лисы? Хмельной бред, да и только. Хорошую на севере штучку бодяжат, ничего не скажешь.

Я глубоко вздохнул, открыл глаза и сел. Одеяло, которым меня заботливо укрыли, сползло вниз. Через небольшое прямоугольное отверстие в ткани наверху просачивался яркий дневной свет, что позволяло разглядеть достаточно для определённых выводов. Нда, одежды на мне, предсказуемо, не оказалось. Ладно, для нас с мужем сие не такое уж редкое явление. Однако кое-что необычное всё-таки было — шрамы почти исчезли, ничего нигде не болело, в волосах почему-то обнаружились трава и какие-то листья, ступни грязные, будто я ходил босиком... Или в самом деле ходил?

Да, быть того не может. Этого просто не может быть! Ночью меня почему-то ничего не тревожило, а вот сейчас... Я вспомнил белую луну, серебристую тропу, сонную неподвижность окружающего мира, тепло озёрной воды и как наяву ощутил пульс алого лесного сердца. Значит, не приснилось. Или я просто сходил с ума. Хотя о чём это я? Сам же не так давно в наш дом домовика приглашал. И приглашал, и встречал, и разговоры с ним разговаривал. А чем, собственно, Дух леса хуже? Да и потом, никто ничего плохого мне не сделал, так что и переживать особо было, вроде как, не из-за чего.

Хотя, нет, было кое-что очень важное. Ночью лис упоминал о некой женщине — той, что приходила до меня. Судя по всему, очень давно. Очевидно, она видела и чувствовала то же, что и я, раз смогла найти дорогу. А вот после неё никто из людей покой иномирного народа не тревожил. Интересно почему? Что такого особенного в ней было? В том, кто эта женщина я практически не сомневался. Ольна. Больше некому. Никакой чёрной колдуньей моя прародительница, само собой, не была... тогда, кем была? Откуда она такая взялась? Помнится, ярам Синеокий её с охоты привёз. Замечательно. Но ведь у неё должны были быть родители. Не из тины же болотной она выткалась в самом деле. Возможно, если бы мне удалось, хоть что-то о ней выяснить, удалось бы разобраться и с тем, что именно со мной происходило.

Дух леса — вот кто мог что-то знать. Ольна ведь к нему ходила. Ночью я заснул раньше, чем успел с ним поговорить, но, может быть, ещё не поздно это исправить?

Воодушевлённый идеей я встал, быстро оделся и выбрался из шатра. Солнце поднялось уже высоко, вокруг, собираясь в дорогу, суетились люди. Кто-то скоро отправится домой, кто-то поедет за невестой, в любом случае, скорее всего, уже к вечеру долина полностью опустеет. Следовательно, времени у меня в запасе оставалось не так уж много.

Стараясь не привлекать внимание, я добрался до озера. На берегу, какой неожиданный сюрприз, нашлась рубаха Элисара. Проверил воду — не ледяная, но достаточно холодная. Ночью была куда теплее. Лес тоже несколько изменился. Вернее, он больше не казался волшебным — просто лес как лес, самый, что ни на есть, обыкновенный. Берёзки, осинки, старый могучий дуб на большой светлой поляне, молоденькие ёлочки на маленьком пригорочке. И никаких тропинок — рядом с Невестиной долиной никто не селился, соответственно, и в здешний лес никто лишний раз не наведывался.

— Попрощаться пришёл, али как? — раздалось вдруг за моей спиной.

Вот хитрец, наверняка, ведь от самой опушки за мной крался.

— И попрощаться, и али как, — обернувшись, улыбнулся я старому знакомому, — Я уж думал, что заплутаю совсем, пока кого-нибудь из вас найду.

Напротив меня стоял молодой, рыжий, смуглый, невысокий парень. Сегодня он был очень похож на человека, только зрачок вертикальный и в лице, что-то неуловимо лисье.

— Уж чего-чего, а заплутать тебе точно больше никогда не грозит, — лукаво прищурился Рмыжих. — Ты нас видел, мы тебя тоже. Знать, свой теперь. Поймёшь и научишься со временем.

— А она тоже умела? Та, что до меня приходила? Её ведь Ольной звали, да?

— Ах, вот ты зачем, — мгновенно посерьёзнел рыжий, — так и знал, что про неё спросишь.

— Я бы не спросил, если бы ты сам о ней не вспомнил.

— Я о ней и не забывал. И Дух леса по ней очень тоскует.

— Почему?

— Так ведь сестра она ему родная.

— Сестра. Родная. Духа леса, — чтобы уж наверняка, медленно повторил я. — Но она ведь человеком была.

— Не была, а стала, когда смертного мужа выбрала. Всё она ему отдала, а он даже после смерти её не отпустил.

Так. Стоп. Хорошо. Допустим. Надо только этот как-то... только вот как? Это открытие шокировало, пожалуй, даже сильнее, чем тайна моего рождения. Там всё-таки речь шла о людях. Неважно, что о правящих персонах, главное о людях. А Ольна...

— А кем она была до того, как ярама Синеокого выбрала?

— Так ведь от дочери древней не только люди свой род ведут. Идём, сейчас сам всё увидишь.

Он вёл меня долго потайными звериными тропами. Через густой ельник, через светлую сосновую рощицу, через широкие поляны с душистыми травами. К зияющей, незаживающей ране. Это была река. Когда-то. Теперь — только песок и камни с высохшими, почерневшими, искореженными деревьями по берегам.

— Тот человек не отдал её смертное тело огню, не отдал земле. Она замурована и спрятана от нас. Пока её дух не обретёт покой, это место не вернётся к жизни.