Обещание полночной звезды 2. Родные незнакомые звёзды.

Обещание полночной звезды 2. Родные незнакомые звёзды.

Автор: Эсэзи

Фэндом: Ориджиналы

Персонажи: М/М

Рейтинг: NC-17

Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, Драма, Фэнтези

Предупреждения: Мужская беременность

Размер: Макси

Статус: В процессе

Описание: Теперь я принадлежу чужой стране, чужому человеку и путь мне теперь освещают чужие звёзды... вернее, может, и родные, но незнакомые. Эти звёзды мне ничего не обещали, значит, хотя бы точно не солгут.

Примечания автора: Это альтернативный мир, поэтому средневековье весьма условное. Магии и других рас, кроме человеческой, в этом мире нет... по большому счёту, он очень похож на наш. Разве что алхимики, время от времени, что-то такое эдакое, возможно, не шибко нужное изобрести могут.

========== Пролог ==========

Он пришёл ко мне в первую же ночь, потому что нам выделили одну каюту на двоих. Элисар. Будущий ярам. Мой муж. Человек, которого я практически не знал, и с которым теперь навсегда была связана моя жизнь. Короткая ли, длинная ли — неважно, важно, что вся.

У нас была только одна кровать. И я не стал возражать, когда он, раздевшись, лёг рядом. Перспектива спать с кем-то меня больше не пугала. Привык за то время, которое провёл с Анри.

— Я принял твои условия. Мне не нужны ни твоя любовь, ни твоё тело, — помолчав немного, сказал Элисар, — но нам придётся жить и спать вместе. Никто не должен знать, что наш брак ненастоящий.

— Хорошо, — согласился я.

— Ты не должен мне изменять.

— Я не потребую твою верность взамен.

— Рад, что ты всё правильно понимаешь, — поставив тем самым в разговоре точку, он утратил ко мне всяческий интерес и вскоре заснул.

Что ж — это честная сделка. Не так уж и много он хочет взамен. В конце концов, какое я имею право запрещать ему жить полной жизнью? Элисар ведь взрослый, здоровый мужчина. Мужчина, который уже успел потерять любимую жену и, если бы не я, вряд ли бы решился на повторный брак, а если бы и решился, то только с женщиной и по большой любви. Так что, всё справедливо.

Итак, правила, по которым будет строиться моя дальнейшая семейная жизнь, более-менее понятны. Осталось только выяснить какие они — родные незнакомые звёзды. Они мне ничего не обещали — значит, хотя бы точно не солгут.

========== Глава 1. Хрупкий мир. ==========

Я знал, разумеется, что на север путь не ближний, но как-то не думал, что настолько. Прошло уже почти полтора месяца, а берега до сих пор было не видать, и, если верить капитану, не видать будет ещё недели две. И то при хорошей погоде. Мирайлина — великая океанская богиня и покровительница всех моряков, оказалась милостива к нам, усмирив могучие волны и послав попутный ветер, поэтому у меня были все основания надеяться на скорое прибытие.

Не то что бы мне не нравилось путешествие, но определённые неудобства с ним связанные, не радовали. Во-первых, меня периодически укачивало, во-вторых, с непривычки нервировала ограниченность пространства и, в-третьих, угнетал дефицит пресной воды.

Между тем, живот и бока у меня несколько округлились, не оставляя никаких сомнений по поводу скорого будущего отцовства. Признаться, я до последнего надеялся на ошибку. Аля, когда меня осматривала, хмурилась и поджимала губы, однако делиться своими тревогами не торопилась. Впрочем, я и так догадывался в чём дело — фолиантов-то соответствующих перечитал немало. Само собой, полностью вникнуть в тяжеловесную научную терминологию у меня тогда не получилось, но основную мысль я ухватил. Алхимикам удалось изобрести средство, способное создать место для ребёнка в мужском совершенно не предназначенном для вынашивания плода организме и, каким-то образом, сделать возможным зачатие, опять же не без специального снадобья. Только на этом всё. Управлять в полной мере процессом никто не может, поэтому, где конкретно будет развиваться ребёнок, то есть где именно закрепится тот самый незапланированный природой орган, в котором он будет развиваться — вопрос удачи. Мне, очевидно, не повезло.

Элисар изменения тоже заметил. Он, по-прежнему, не баловал меня общением, но спать теперь отправлял к стенке, чтобы в случае чего я ненароком не улетел на пол. А ещё всегда обнимал. Неосознанно, ведь человек, когда спит, не может себя контролировать. Я никогда не говорил ему об этом и никогда не пытался отстраниться. Наверно, мне просто не хватало тепла, и я не мог заставить себя отказаться даже от такой словно украденной, близости.

Однажды вечером муж, как обычно, пришёл в нашу каюту и, побродив какое-то время из угла в угол, остановился напротив.

— Ты в порядке? — осведомился он.

— В полном, — не раздумывая, ответил я.

— Алевтина сказала, что тебе нужно поберечься.

— Я поговорю с ней. Не было никакой необходимости тебя беспокоить.

— Я сам спросил, — нехотя признался Элисар.

— Зачем?

— Ты бледный очень и мало ешь, а я теперь за тебя отвечаю.

Какая прелесть. Гнева ярамова боится, что ли? Так деду, вроде бы, до моего здоровья дела никакого нет, при встречах тот со мной даже не здоровался. Я вообще старался как можно реже выходить из каюты, чтобы лишний раз никому не мозолить глаза. Ясно же, что кроме Али с Лешим, я на этом корабле никому не нравился... хотя, подозреваю, и на двух других из сопровождения, скорее всего, тоже.

— У меня всё отлично и замечательно, так что можешь быть спокоен.

Элисар кивнул, дескать, принял к сведению, и, наконец, решился задать тот вопрос, который на самом деле не давал ему покоя:

— Кто отец твоего ребёнка?

Не сказать, чтобы так уж неожиданно. Правда, легче от этого всё равно не стало. Просто вспоминать всё ещё больно. И, если совсем уж откровенно, не хочется. Совершенно.

— Я надеюсь, это не Яким?

Ого. Ничего себе поворот.

— Нет, конечно! — возмутился я.

— Но вы много времени проводите вместе, — заметил он.

— И ты решил, что я, чтобы не скучать, прихватил с собой любовника?

— Я наслышан о ваших тамошних нравах... и совсем не знаю тебя...

Что ж... этот аргумент крыть мне нечем. Действительно, с какой стати Элисару доверять такому, как я? Мало того, что "невеста" ему досталась порченая, так ещё и с "приданым". Завидное приобретение, ничего не скажешь. Да и после свадьбы никого из нас на откровенность не тянуло. С одной стороны, наш брак к этому не располагал, а с другой, никуда нам друг от друга теперь не деться. Для него в лучшем случае до родов, в худшем — неопределённо дольше. Для меня же и вовсе без вариантов — не слишком замечательно при любом исходе. Поэтому будет лучше, если мы поговорим сейчас.

— Понимаю, — я собирался с мыслями и осторожно подбирал слова, — у тебя нет причин считать меня образцом добродетели. Однако Якима тебе не в чем винить. У меня нет желания называть имя второго отца, к тому же мы с ним вряд ли ещё когда-нибудь встретимся. Это только мой ребёнок.

— Для всех он и мой тоже, — напомнил Элисар.

Да, для моего мужа честь — это не пустой звук, поэтому здесь я был вынужден пойти на уступки и согласиться скрывать истинное положение дел. Беременность у мужчин — явление редкое, малоизученное, а среди северных племён и вовсе невиданное и неслыханное. Так что вопросов относительно слишком позднего срока возникнуть не должно. Это у женщин девять месяцев, а у мужчин теоретически может быть как угодно. В крайнем случае, Аля обещала помочь. Она знахарка, ей должны поверить. Если, конечно, там люди не страдают предрассудками и Лешему не придётся опять сестру в лесу прятать. Пока не похоже, что обнадёживает.

— Мы об этом уже договорились, — вздохнул я, — как и о том, что, даже если я умру, он не станет для тебя обузой.

— А ты можешь умереть? — буднично поинтересовался он.

— Могу. Как и любая женщина.

— Но ты всё-таки рискуешь больше.

— Да.

Элисар снова кивнул и на сей раз с разговорами решил закончить, потому что оставил меня в покое и куда-то ушёл. Я не знаю, насколько порадовала его перспектива вскорости снова овдоветь, надеюсь только, что больше мы эту щекотливую тему поднимать не будем. У нас с ним установился хрупкий мир, а, как известно, даже хрупкий мир, лучше хорошей войны. Тем более, что боец из меня сейчас аховый.

========== Глава 2. Белогорская цитадель. ==========

В две недели мы всё-таки не уложились. Однако океан был всё так же тих и ласков, ветер, по-прежнему, не сменил направление, поэтому не следовало гневить богиню нытьём и жалобами. Тем более, мне было чем заняться. Например, вспомнить да подучить язык моей новой страны и помочь в этом деле Але с Лешим. Я-то, ладно, мама со мной в детстве много на своём родном наречии разговаривала, а вот моим спутникам трудно пришлось. Деревенские же, хорошо хоть худо-бедно читать и писать умели, многие крестьяне и книг-то в глаза никогда не видели. Да и зачем оно им? Ремесло в руках есть — прокормит, а остальное пустая блажь. В чём-то они, может, и правы, но как быть тем, кто всё-таки хотел учиться? Единственная возможность — читальни при храмах, если жрецы снизойдут да родители разрешат. На кораблях, конечно, многие северяне наш язык знали, потому что были из купеческих или из знатных, но, когда мы окажемся на месте, вопрос может встать ребром. Одно хорошо — изучать язык там, где на нём говорят все, несколько легче. Я вот пока по деревням бродил и в замке работал, так к просторечному говору пристрастился, что до сих пор никак отвыкнуть не могу.

Хоть скучать мне было и некогда, но к концу путешествия каюта мне надоела настолько, что я стал чаще выбираться на палубу. Видеть вокруг огромное водное пространство было жутковато, поэтому и вспоминать о том, что у меня под ногами помимо нескольких слоёв деревянных досок невообразимая глубина, я предпочитал пореже. А так день за днём пейзаж особо не менялся — всё то же солнце, всё те же барашки волн и иногда появлялись местные обитатели: улыбчивые дельфины, гигантские киты, косяки каких-то серебристых рыбёшек и зловещие тени акул.

Но вот однажды утром на горизонте возникли смутные очертания берега и все заметно оживились. Я тоже, не теряя времени даром, отправился собираться. Только собирать-то было особо нечего. Служанки, разумеется, приготовили мне аж семь внушительных сундуков. Ничего не забыли — уложили весь мой гардероб, все скляночки с запасом лет эдак на пятьдесят и всевозможные побрякушки. Я потом полночи, вместо того, чтобы трепетать в ожидании бракосочетания, всё это добро перебирал и по новой укладывал. Первым делом вытряхнул большую часть тряпок, и меня как-то мало взволновало то, что "вон та дивная длинная шёлковая туничка очень идёт к моим глазам", носить я это не собирался. А того, что действительно могло бы мне пригодиться оказалось негусто. Скляночки отправились в ту же кучу — места занимали много, полезность вызывала сомнения и Аля, если что-то понадобится, всегда приготовит. С украшениями вопрос тоже решился просто — несколько наиболее ценных я на всякий случай всё же взял с собой, аккуратно завернув в плотную ткань, ненавистные серёжки и ещё кое-какие вещички вручил в качестве приличного приданого Элзе, остальное отдал на хранение Альберту и матери. В результате от первоначальных семи у меня остался только один сундук и то заполненный лишь наполовину. Так что я, поразмыслив, сложил туда все свои рисовальные принадлежности, прибавил ещё инструменты для резьбы по дереву, подаренный когда-то самим учителем, и, не удержавшись, с молчаливого королевского согласия набрал в библиотеке кучу книг, под которые выделил дополнительный сундук. В итоге скромный у меня получился багаж. Более чем.

Ступив после нескольких месяцев непрерывной качки на твёрдую землю, я сразу же почувствовал себя лучше. Осмотрелся вокруг, но никакого города поблизости не обнаружил. Длинный деревянный причал рядом с крошечной рыбацкой деревушкой на пустынном песчаном берегу. Не то, чтобы я рассчитывал увидеть что-то поражающее воображение, однако подобного точно не ожидал. Тем временем, с корабля уже успели перетащить не только мои скудные пожитки, но и кучу каких-то ящиков, тюков и бочонков. Жилистый старик гнал от кособоких домишек с соломенными крышами небольшое стадо волов, несколько женщин следом вели лошадей. Видимо, ещё издали заприметили знакомые паруса.

Элисар покосился в мою сторону и перехватил Алю, которая уже направлялась ко мне. Я стоял далеко от них, поэтому не слышал, о чём они разговаривали. Вот Аля сначала нахмурилась, потом тоже посмотрела на меня, будто что-то прикидывая, и, наконец, согласно кивнула.

— Это он спрашивает, можно ли тебе верхом, — раздался рядом незнакомый голос.

Я обернулся и обнаружил парня. Молодого, лет двадцати. Его панибратское обращение уже не удивило — у северян как-то совсем не принято церемонии разводить. Даже яраму никто не выкает.

— И с чего бы мне может быть нельзя? — скептически выгнул бровь я.

— Ну... это... ты же это... ну, там...

Парень замялся и вдруг покраснел. Прямо так весь и сразу. Нда, в отсутствии королевского воспитания есть определённые минусы — меня вот в краску вогнать трудно.

— Даже при наличии ЭТОГО, — сжалился я над беднягой, — я всё-таки не калека.

— Я ничего такого и не думал, — насупился он, — меня, кстати, Вешек зовут.

— Очень приятно. Габриэль.

— Угу... меня Элисар к тебе отправил. Сопровождающим.

— Зачем?

— Так Яким же не воин, Алевтина — женщина, а больше при тебе никого и нету.

Меткое замечание. Альберт долго уговаривал с собой хотя бы с десяток человек свиты взять, но я отказался. Во-первых, не хотел людей от семей отрывать, во-вторых, просто не видел необходимости. Ну кому я сдался? А уж, об Элзе и вовсе слушать ничего не стал. Камеристка мне, видите ли, положена. На кой, спрашивается? У девушки свадьба скоро, планы на будущее... В общем, я её к маме отправил. Думаю, они найдут общий язык, а ногти красить и нос припудривать мне теперь вряд ли когда-нибудь понадобится. Так что и в этом смысле я налегке.

Пока я знакомился со своим новоявленным охранником, северяне уже успели запрячь волов, пристроить на добротные небольшие телеги давешние бочонки и ящики, распределить лошадей и выстроиться в длинную цепочку, чтобы следовать дальше. Мне подвели меланхоличную гнедую кобылу, судя по всему, не первой молодости, Вешеку достался резвый конь в серых яблоках, Леший в сопровождении Тяпы пристроился с другой стороны, а Алю усадили на одну из телег вместе с её большой плетёной корзиной, где путешествовала та самая пёстрая кошка. Мои спутники оставили на родине практически всё, кроме своих животных. Все вместе мы оказались примерно в середине цепи, возглавляли и замыкали которую опытные воины.

— Здесь вряд ли кто-то нападёт, но бережёного боги берегут, — пояснил Вешек.

— А куда мы теперь? — осведомился я.

— Домой. В Белогорскую цитадель.

Мы тронулись в путь. Миновали пляж, затем низенькие каменистые пригорки с чахленькими тоненькими деревцами и выехали на неширокий тракт. Оказалось, что северная природа не так уж сильно отличалась от нашей: — хвойные леса перемежались то дубовой и кленовой рощицей, то березняком, время от времени встречались широкие душистые луга. Лето уже основательно вступало в свои права. Оно здесь короче, а вот зимы, напротив, длиннее и злее.

— Здесь никто не живёт что ли? — пробормотал я.

За всё время пути нам не встретилось ни одного города, только несколько деревенек.

— Отчего же? — хмыкнул Вешек, — рыбаки здесь обитают. На берегу у них только времянки, зимой там такие ветра, что никто бы на постоянное проживание не решился. С остальными промыслами по другую сторону цитадели селятся.

У нас клан большой, земли, почитай, до самой дальней границы. Город, правда, только один, как испокон веков положено и предками завещано. Зато, ни один враг не пробьётся. Со всех селений туда запасы привозят, благо есть, где хранить.

— То есть, вы с деревенских оброк собираете?

— Ты своими мерками меряешь, а здесь без этого никак. Если война с тёмными племенами будет, из тех же деревень народ под защиту стен цитадели и потянется. А чем всех кормить тогда?

— А что? Война может быть?

— Может. Правда, пока темняки открыто напасть не решаются, подличают только на дальних границах. Плохо сейчас. Все кланы живут обособленно, даже с ближайшими соседями не дружатся, на Великом Совете некоторых ярамов, почитай, несколько лет уже не видали.

Действительно ничего хорошего. Ведь одно дело относительно цивилизованные войны между нашими странам — схлестнулись стенка на стенку на каком-нибудь поле и сразу мирный договор заключать на выгодных для победителя условиях. Бывало, само собой, что и захватнические кампании велись, но очень редко. А тёмные племена, если верить древним летописям, полумер не признают, как саранча всё на своём пути сметают.

Внезапно дорога изогнулась большим крюком, деревья расступились и резко закончились. Я перевёл взгляд со своего словоохотливого сопровождающего вперёд и увидел... наверно, город...

Это не было похоже ни на что виденное мой раньше. Масштаб поражал. Широкая гигантская гора, часть которой почему-то оказалась белой. И вот эту самую белую часть огораживала высоченная каменная стена. Зато теперь понятно, почему цитадель называлась именно Белогорской.

========== Глава 3. Прибытие. ==========

Чем ближе мы подъезжали к цитадели, тем громаднее она казалась. Даже странно, что Лавирийский замок и Дайвиранский дворец представлялись мне когда-то большими. По сравнению с этим они смотрелись едва ли не игрушечными.

— Говорят, что все цитадели были построены ещё богами, когда те жили на земле и сами правили смертными, — заметив мой взгляд, гордо сообщил Вешек.

Ну, кто бы это не построил, сразу было видно, что построил на века. Сам город надёжно скрывала стена, но горный замок возвышался над ней, будто устремляясь в небо всеми своими многочисленными башнями. Холодный белый камень, чёткие строгие линии, гладкие выступы широких площадок и контрастно-тёмные точки окон и дверей. Ни подавляющей мрачности, ни кокетливой фривольности — просто, величественно и красиво. Рва не было, зато ворот оказалось трое. Нешироких, невысоких, обитых железом. И закрывались они, несомненно, наглухо.

Насколько прекрасным казался замок, настолько же неприглядными — все остальные постройки из дерева и камня. Особенно те, что находились ближе к стене. Очевидно, о красоте на севере думали в последнюю очередь. Бесконечные лабиринты узеньких улочек, приземистые домишки, плотно лепившиеся друг к другу, чтобы не оставалось ни клочка свободного пространства.

Постепенно наша стройная колонна рассеялась по своим дворам, так что до обители ярама добралось всего человек двадцать из самых влиятельных семей и персональных охранников. Здесь здания были уже побольше, однако архитектурными изысками по-прежнему не отличались. Замок от всего остального города отделяла лишь просторная пустая площадь. Ни забора, ни сада, ни фонтана — только отполированные веками серые каменные плиты. Определённо не самое уютное место. Это я про всю Белогорскую цитадель в целом.

Когда мы подъехали к одному из домов у самой площади, Элисар отослал Вешека с приказом устроить на новом месте Алю с Лешим, и спешился. Ярам, коротко кивнув ему на прощание, проследовал дальше. И как-то так получилось, что больше рядом никого не осталось. Я зябко поёжился от неприятного ощущения лёгкой растерянности и невнятной тревоги. Это чужая страна, чужая земля, чужой дом... всё чужое... ничего моего. Однако мне придётся как-то научиться здесь жить. Впрочем, для начала будет неплохо хотя бы просто слезть с лошади.

Я потихоньку начал спускаться, что оказалось несколько сложнее, чем забираться, когда меня аккуратно перехватили и поставили на землю. Поставить поставили, но так и не отпустили, продолжая осторожно придерживать. Я недоумённо обернулся, и Элисар сразу же отступил на шаг.

— Ты почти целый день провёл в седле, — напомнил он. — Как ты себя чувствуешь?

— Превосходно, — коротко буркнул я.

Сам не понимаю, почему постоянно огрызаюсь, когда разговариваю с ним. Он же не нападает. Ни разу не оскорбил и голос ни разу не повысил. Даже, когда спрашивал о втором отце моего ребёнка, подозревая в любовной связи с Лешим. Так что же тогда заставляет меня постоянно защищаться?

Обдумать до конца мотивы собственного поведения мне помешало появление мальчика, который выскочил на крыльцо, а потом с радостной улыбкой бросился к Элисару. Только глядя на то, как муж ласково треплет каштановую вихрастую макушку, я вспомнил, что у него есть сын. Просто поразительно, как можно было о таком забыть. А ведь помимо сына могут быть и другие родственники: родители, братья, сёстры... вряд ли они примут меня с распростёртыми объятиями. И предположения мои полностью подтвердились, стоило только встретиться взглядом с недобро прищуренными глазами старухи, вслед за мальчишкой, показавшейся на крыльце.

— Коэн, Велия, это Габриэль. Мой муж, — просто, ясно, по существу. И никаких тебе длительных вступлений с перечислением титулов. Правильно. Кому они здесь интересны?

— Идите в дом. Ужинать будем, — проворчала старуха и скрылась за массивной деревянной дверью.

— Велия бабка Нейлин, — пояснил Элисар, — когда пришла моровая хворь, она почти всю родню схоронила. Только мы с Коэном остались, поэтому и забрали её к себе.

Что ж, благородно. Действительно, не бросать же на произвол судьбы даму столь почтенного возраста.

Между тем, появился молчаливый воин, чтобы забрать наших лошадей, по всей вероятности, в общую конюшню. Дворик возле дома был таким же крошечным, как и у всех остальных жителей Белогорья. Отдельная конюшня здесь явно бы не поместилась.

Если я всё понял правильно, то такая теснота связана опять же с тем, что в случае необходимости цитадель должна будет принять всех жителей клана, которых придётся не только чем-то кормить, но и где-то размещать. Тут уж не до садов с фонтанами. Раньше я никогда не задумывался, что на самом деле означает жить под постоянной угрозой, надеюсь, что и в будущем мне не доведётся этого узнать. Всё-таки та страшная война осталась в далёком прошлом, хоть и наложила свой отпечаток на весь нынешний быт северян.

Внутри дом оказался таким же простым, как и снаружи. И не скажешь, что здесь живёт один из самых влиятельных людей клана: печка, деревянная мебель, глиняная посуда, половички и занавески, похожие на те, что я видел у Али.

Ели мы все за большим кухонным столом в глубоком молчании. Элисар был абсолютно спокойным, Коэн то и дело бросал на меня любопытные взгляды, Велия игнорировала, а я... а я слишком устал, чтобы как-то реагировать. Всё-таки день был длинным, и после горячей еды меня окончательно разморило.

Я даже не стал возражать, когда Элисар помог мне подняться и проводил на второй этаж в свою... нет, теперь уже нашу, комнату.

Мне пришлось довольствоваться чужой рубашкой вместо привычных спальных штанов, потому что мои вещи должны были доставить только завтра. Сегодня ведь уже поздно, соответственно желающих возиться с поклажей не нашлось. Это можно понять, после нескольких-то месяцев отсутствия.

Проснулся я внезапно в кромешной темноте и совсем один. Было очень тихо... будто в мире совсем никого кроме меня не осталось. Я поднялся и на ощупь побрёл куда-то, чтобы кого-нибудь найти. Мне было просто необходимо убедиться, что вокруг всё ещё есть люди. Не знаю, откуда взялся этот страх. Раньше ни темнота, ни одиночество меня не пугали.

Вскоре я обнаружил дверь, которую легонько толкнул. Она поддалась без скрипа и шороха, пропуская меня на лестницу. Внизу, на кухне, тускло горел свет, и кто-то негромко разговаривал. В первый момент, услышав голоса, я испытал огромное облегчение. Глупое и совершенно нелогичное. Я же осознавал всю нелепость своей беспричинной паники. Вот только поделать с собой ничего не смог. А потом я услышал своё имя и понял, что говорят ночные собеседники обо мне. Подслушивать недостойно и некрасиво, но всё та же тревога и нежелание сразу возвращаться назад в темноту, заставили меня опуститься на ступеньки.

— Значит, это и есть Бархоримов внучек, — невесело рассмеялась Велия, — порадовал, нечего сказать. А потому что негоже горячую северную кровь болотной водицей разбавлять.

— То была воля богов. Ты же помнишь, что жрицы Цхайлы пророчили, — возразил Элисар.

— Богам до людей дела нет.

— Кто знает. К тому же с судьбой спорить трудно. Я тот турнир, в котором Альберт Иландский для своего короля Иоланту выиграл, хорошо помню, хоть и невелик был.

— Да, много достойных воинов за руку единственной ярамовой дочери боролось, даже из других кланов желающих немало нашлось. Любой из них — достойная пара. Да хоть Раймира возьми. И детки бы получились славные.

— Прекрати. Габриэль не виноват, что его таким сделали.

— Не виноват, говоришь. Ты хоть знаешь, что королевич твой брюхат не от тебя?

— Знаю. Сам сказал. А тебя очень прошу никогда ни с кем этого не обсуждать.

— Я из ума ещё не выжила.

Мне никто никогда про турнир не рассказывал. Значит, ярам до последнего иноземцам дочь уступать не хотел, раз такое испытание затеял. А Альберт всё равно победил. Только, как выяснилось, не для короля — для себя. Альберт... до сих пор даже про себя не могу отцом его назвать. Не уверен, что вообще смогу когда-нибудь.

— Я надеялась, что ты хозяйку в дом приведёшь, Элисар, — продолжила старуха, — хорошую мать моему правнуку.

— Никто ему Нейлин не заменит.

— И всё же. Не высоковата ли цена за будущий трон?

— Дело не в троне и не в цене, Велия.

— А в чём же тогда?

— В Габриэле. Я умею ценить чужое мужество.

— Да где ж ты его разглядел? Дурное-то дело нехитрое.

— Что ты его всё этим попрекаешь? Разве привести в этот мир человека преступление? Нейлин вот не успела — смерть её вместе с нашим нерождённым ребёнком прибрала.

— Это другое.

— В самом деле? Ты хоть представляешь, чего стоило этому мальчику придти к Бархориму, который прилюдно от него отказался, чтобы предложить себя в мужья неизвестно кому? И к нам на север не каждый бы отправился.

Элисар поднялся, и принялся ходить из угла в угол. Он всегда так делал, когда задумывался или волновался. Я заметил.

— А ведь он даже выжить при родах не надеется, — тихо добавил муж.

— Хитрит, небось, — усомнилась Велия.

— Да какое там... я ж у целительницы спрашивал...

— И что ты с ним делать будешь?

— Беречь и защищать. Как смогу. Как он сам позволит.

Всё. Достаточно. Для меня даже этого оказалось слишком много. Я тихонечко поднялся и вернулся в кровать. Наверно, надо было порадоваться, но я не мог. Жалость — это не то чувство, которое может радовать. И всё же... Да ладно, что ещё ко мне можно испытывать? К тому же — это далеко не худший вариант. Хоть гулящим не считают, уже хорошо.

Я ещё долго не мог прогнать беспокойные мысли. Пока не пришёл Элисар и не обнял меня. Он думал, что я сплю, а вот я теперь точно знал, что эти объятия никогда не были случайностью.

========== Глава 4. Воля Цхайлы. ==========

Когда я проснулся, то обнаружил, что опять остался один, а за окном уже совсем светло. Надо же, вчера думал, глаз не сомкну, а на деле вон как вышло. Может, и к лучшему. Нет смысла отрицать очевидное — в последнее время я стал уставать быстрее и сильнее, чем раньше. Но что ещё хуже, теперь мне не всегда удавалось в полной мере справляться с собой. Похоже, ещё немного и я начну рыдать по любому поводу. За примерами далеко ходить не надо, достаточно вспомнить мои вчерашние терзания, за которые сегодня, при свете дня, было невыносимо стыдно. Радует и утешает только то, что этого никто не видел.

Наконец, волевым усилием прекратив приступ самобичевания, я выбрался из постели и осмотрелся. Комната оказалась на удивление просторной. Помимо широкой кровати, здесь ещё свободно помещались: маленький столик с медным кувшином и тазиком, два внушительных шкафа, полки с книгами, несколько сундуков, письменный стол и два кресла у камина. Всё удобное, добротное, но даже близко не изящное, кроме, разве что, большого зеркала явно работы одного из известных дайвиранских мастеров.

Я нерешительно покосился на дверь, но после недолгих размышлений, всё-таки повернул деревянный рогалик, служивший местным вариантом щеколды. Теперь сюда никто неожиданно нагрянуть не мог, следовательно, у меня появилось немного времени. Я подошёл к зеркалу и, поколебавшись, стянул рубашку. Стоило увидеть своё отражение, чтобы понять, что Элисар оказался прав — я действительно похудел. Лицо осунулось, под натянувшейся кожей отчётливо проступали контуры ключиц и рёбер, а ниже, будто что-то инородное, отчётливо выделялся изрядно подросший живот. Наверно, у того, кто внутри меня, уже было сердце, а значит, это существо уже было вполне живым и реальным. Но я, по-прежнему, ничего не чувствовал к нему.nbsp; Только страх за нас обоих. Микаэлю тоже было страшно. Я помню. И всё же ему было легче, ведь он так любил, так ждал своего малыша, в то время как я всего лишь признавал за своим право на жизнь.

Ну, полюбовались и хватит. Мне сегодня ещё надо вещи разобрать, и Аля обещала придти.

Я аккуратно заправил кровать, переоделся, а после, спустившись на первый этаж, отправился на кухню, где застал суетящуюся у печи Велию.

— Доброе утро, — следует ведь проявить вежливость, хотя бы из уважения к возрасту дамы.

— Утро, ха, да день уж в самом разгаре, — неодобрительно бросила старуха, — здоров ты спать, как я погляжу.

— Нужно было меня разбудить, — заметил я.

— Я б и разбудила, да муж твой запретил. Садись, давай, кормить тебя буду.

— Я пока не хочу и...

— Чего ты там хочешь, меня мало заботит, надо есть — значит будешь. Глянь, исхудал как, одни глазюки остались.

Та-а-ак, видимо, вчера они с Элисаром плодотворно побеседовали. Иначе с чего вдруг с её стороны столько внимания к моей персоне? Почему бы им всем просто не оставить меня в покое, а? Ведь понятно же, что не нравлюсь, что не свой, и не ко двору. Я им чужой, они мне чужие. Точка.

Однако не успел я оглянуться, как передо мной появилась тарелка с кашей и большая тёплая лепёшка. Обижать старушку всё-таки не хотелось, поэтому пришлось браться за ложку.

— На вот, — поставила рядом стакан с каким-то отваром Велия, — знахарка твоя забегала, велела сварить. Хорошая она девонька, правильная.

Понятно, не только с Элисаром побеседовали.

— Жаль только юность её уже давно отцвела, а у нас многие по первой крови замуж выходят. Есть, конечно, кто и в девках засиживается, особенно коли, красотой боги не обидели, да всё равно не позже двадцатой весны. Вот, Диадора в самую пору вошла, сражаться за неё по осени многие будут.

— В каком смысле?

— В прямом. Ежели девушка заранее не сговорена, знать, родня хочет, чтоб её обладатель сильнейшей крови за себя взял. А кровь сильнейшую иначе как в сражении не прознать. Вот по осени, после сбора урожая, турниры и назначаются.

— С моей мамой тоже так было? — вспомнил я подслушанный ночной разговор.

— А то как же. Бархорим тогда против воли богов пошёл. И то ведь, единственная дочь и по сговору, да ещё и с иноземцем, который даже лично пожаловать не удосужился. Небывалые развернулись сражения, некоторые и насмерть бились, хоть так и не положено.

— А почему Бархорим против воли богов пошёл, если у вас обычай такой?

— Так жрицы богини Судьбы Цхайлы ещё в день рождения Иоланты велели яраму нашему после пятнадцатой весны её в жёны южанам отдать. А он заупрямился, мол, не бывать тому. Долго его уговаривали, прежде чем уступил. Уступить-то уступил, но с условием, что биться южане с северянами за неё будут, и только после победы заберут. Так и случилось.

И вздохнула Велия так удручённо, что не понять причину её печали, даже если бы захотелось, не получилось бы. Нда, не очень удачно вышло.

— Думаешь, если бы мама осталась здесь, было бы лучше?

— Само собой. Кровь северная самая сильная, и Бархорим бы без законного наследника не остался. С тебя-то такого, какой спрос? А вот вышла бы Иоланта за настоящего воина, глядишь, и потомство бы принесла крепкое.

— И умерла бы от моровой хвори. Вместе с потомством.

Старуха пренебрежительно фыркнула, но промолчала. А что тут возразишь, ведь могло же такое быть? Могло. Так что богине Судьбы виднее. А есть ли здесь какая-то связь с тем, что мне пришлось сюда отправиться? Или правильнее будет сказать — вернуться? Это ведь только Але цыганка про чужие звёзды говорила, в то время, как во мне течёт и северная кровь...

Придёт же в голову такая глупость. Нет, никакой связи и смысла нет. Разве что сложись в своё время всё иначе. Не будь я изменённым бастардом, например. Нет, я не стыжусь, потому что уже давным-давно принял себя таким, какой есть. А что толку попусту страдать и жаловаться на вселенскую несправедливость? Обратно всё равно ничего уже не вернёшь.

Вскоре после завтрака принесли мои вещи. Вешек, который был среди пришедших воинов, даже вызвался помочь поднять их на второй этаж, сообразив, что самому мне с этой задачей не справиться. Только сундуков почему-то оказалось больше, чем надо.

— Этот не мой, — разобравшись, указал я на лишний.

— Твой-твой, — заверил мой вчерашний сопровождающий, — принц Альберт велел передать, как прибудем.

А вот мне Альберт ничего про это не сказал.

Велия только глянула на меня и мигом увела гостей обедать.

Я достал свои ключи. Их было только два. Или мне забыли передать тот который от этого сундука, или к нему должен подойти один из моих. Я опустился на пол, попробовал. Так и есть — замок с тихим щелчком открылся. Я откинул крышку и заглянул внутрь. Оружие: лук с колчаном стрел, куртка из плотной ткани, в которой множество внутренних карманов с тонкими острыми клинками и меч. В Дайвире мне нельзя было ничего из этого иметь. Даже ученического. Я присмотрелся повнимательнее и обнаружил на рукоятке свои инициалы. Значит, всё это было не просто изъято из каких-то запасов, а сделано на заказ. Специально для меня.

В самом низу оказался ещё один свёрток с большим вязаным пледом. Тонким, тёплым и лёгким. Ручная работа. Я узнал бы манеру исполнения из тысячи. Мама.

Когда они успели? Неужели за то время, что я был в Лавирии? Я ещё раз осмотрел переданные мне вещи, и впервые подумал о том, что было с ними, с моими родителями, когда выяснилось, что их единственный ребёнок исчез из дворца. Меня не было несколько месяцев, и никто не знал жив ли я ещё... а они ждали. Любили. Меня... друг друга. До сих пор любят, и вряд ли это когда-нибудь изменится. За что же Цхайла так с ними? Ведь она знала, должна была знать, что счастья эта любовь никому не принесёт. Или у неё на нас всех свои планы? Мама должна была уехать, и уехала, я должен был вернуться — вернулся.

Ещё вчера, кажется, речь шла о каком-то пророчестве. Велия мне сегодня рассказала о том, что касалось мамы. Возможно ли, что там было что-то и обо мне?

========== Глава 5. Ставки. ==========

Аля пришла только ближе к вечеру. Раньше я и не ждал — не только же мне надо было обустраиваться и разобрать вещи. Она рассказала, что на ночлег их с Лешим определили к очень радушной и словоохотливой женщине, а наутро предоставили один из свободных домиков практически у самой стены. Первой, по древней традиции, за порог была отправлена кошка, которая сразу же забралась на лавку подремать — хорошо хозяевам на новом месте жить будет. Потом Леший оставил сестру хозяйничать, а сам, взяв краюху хлеба, отправился знакомиться с лесом.

— Вот, только-только управилась, и сразу к тебе, — Аля достала из своей котомки аккуратный свёрток, — посмотрим, впору ли тебе будет.

Она ловко развернула широкую хлопковую тунику и велела примерить. Надо заметить, обновка мне не помешает, многое из моего гардероба ещё на корабле пришлось расшивать.

— Великовата, — констатировала она.

— Не страшно, скоро ещё вырасту, — успокоил я.

Расти, конечно, больше не хотелось, но тут уж никуда не денешься. Плохо только, что уже сейчас иногда сильно ныла поясница, и неприятно тянуло внизу живота. О том, какие ещё сюрпризы меня ожидают, я старался вспоминать как можно реже... или, по возможности, вообще не вспоминать.

— Нас с Якимом вчера спрашивали о тебе. Здесь никогда мужчин в тягости не видели...

Я кивнул, давая понять, что договаривать необязательно. Люди везде люди, и новости, привезённые с юга, наверняка, уже расползлись по всему городу со скоростью лесного пожара на исходе засушливого знойного лета. Кто бы сомневался. А из этого следует, что стоит только выйти за порог этого дома, пристального внимания мне не избежать.

— И ещё, — совсем погрустнела Аля, — муж твой, оказывается, этой осенью собирался бороться за одну девушку. Говорят, у них уже всё слажено было. Все знали, что именно он возьмёт её перед богами в жёны. Равных ему среди воинов Белогорья нет, а она уже давно отдала ему своё сердце.

Бооооги, да что ж такое-то, а? Я думал, хуже просто некуда. Опять ошибся. Вечно ты, Габриэль, всем жизнь портишь. Но, если у Элисара была невеста, зачем он взять меня за себя согласился? Бархорим заставлять бы не стал, напротив, руку дам на отсечение, ещё и отговаривал. Ради власти? Тоже не очень похоже... Возможно, из чувства долга — ярам не вечен, законных преемников нет, и не предвидится, надежда на то, что кто-то ещё на подобный брак согласится, ничтожно мала. Видимо, ему совесть не позволила клан на произвол судьбы оставить, пришлось чем-то пожертвовать. Хороший правитель всегда сделает правильный выбор, если на одной чаше весов благополучие целого государства, а на другой — всего лишь личное счастье. Мой муж будет хорошим правителем.

Только менее виноватым я всё равно себя не почувствовал. Получается же, семью разрушил. Хранить мне верность Элисар не обязан, однако на то, чтобы опорочить честное имя девушки, да ещё той, что любит, тоже никогда не пойдёт. Невероятно, он ведь меня ещё и жалеет...

С другой стороны, не мне оспаривать чужие решения или нести за них ответственность. И до осени ещё многое может измениться.

На ужин Аля не осталась, потому что вскоре уже должен был вернуться Леший. Почти сразу после её ухода появился Элисар. Усталый, но сосредоточенный. За столом все опять молчали, а за окном сгущались тени, предвещающие ночную мглу.

Июнь месяц. В Дайвире пора белых ночей, здесь такого не бывает, зато бывают дни, когда совсем не рассветает. Мама рассказывала, что тогда все ветра стихают, звёзды сияют особенно ярко, снег лёгкий словно пух, а ледяная стужа пробирает мгновенно до самого нутра. Сказочно прекрасное, смертельно опасное белое безмолвие обычно длится около недели и надёжно запирает всех живых существ в укрытиях, которое те успевают найти, если хотят ещё когда-нибудь встретить долгожданный рассвет.

— Завтра утром мы вместе пойдём в замок, — уже в спальне сказал Элисар.

— Зачем? — спросил я, зябко кутаясь в одеяло.

— Нам с Бархоримом надо представить тебя на верховном совете всем старейшинам клана, чтобы подтвердить моё законное право стать преемником ярамовой власти.

— Хорошо. Есть что-то, что мне необходимо знать?

— Да, среди старейшин много недовольных. Против ярама они не пойдут, однако тебе всё равно не обрадуются. Особенно учитывая твоё нынешнее положение.

— Не сомневаюсь.

— Дело не только в его исключительности и противоестественности.

— А в чём ещё?

— В том, что для них в твоём чреве сейчас находится ещё один потенциальный наследник по крови.

Я непроизвольно вздрогнул. Нет. Втянуть этого ребёнка в политические интриги никто не посмеет. Мне дали слово. Оно не может и не должно быть нарушено!

— Ты ведь помнишь, что это не так? — мне очень не понравилась дрожь в собственном голосе.

— Помню. Но они об этом узнать не должны. К тому же, возможно со временем ты передумаешь.

— Не передумаю.

— От этого может зависеть очень многое. Законы крови выше всех прочих.

— Всё равно. Иначе всем станет известно, что это не твой ребёнок.

— Но он ТВОЙ, — спокойно напомнил Элисар. Будто я мог об этом забыть. — Ты можешь рассказать правду, выставить и меня и себя в неприглядном свете, но это ничего не изменит. В жилах твоего ребёнка будет течь кровь северных правителей, род которых идёт ещё от Даргрима Льдистого. Он будет прямым потомком и наследником, в то время как я только преемником... Некоторые старейшины надеялись, что следующим ярамом станет кто-то из них.

— Но они же знали, зачем Бархорим отправился на юг.

— Как и то, что у него не было на тебя никаких прав с того момента, как твоя мать женой вошла во дворец дайвиранского короля.

Верно. Власть ярама велика, но и для него существуют нерушимые законы. Например, девушка, выходя замуж, больше не принадлежала семье своего отца, как и её дети. Более того, учитывая мой пол и возраст, не будь я изменённым, пришлось бы и моего добровольного согласия спрашивать.

— У меня может родиться девочка, — глухо выдавил я.

— Тогда её муж будет моим преемником.

И так пока в династии не появится мальчик. Логично. А меня, оказывается, повысили — теперь я не беременная диванная болонка, как мог бы стать с Анри, а священная корова клана. До тех пор, пока не станет известно, что за условия я поставил перед свадьбой. Ведь их же выполнят, правда?

— Я никогда на это не соглашусь, поэтому, по-прежнему, рассчитываю, что все обязательства с вашей стороны будут исполнены.

— Ты сомневаешься? — кажется, искренне удивился Элисар.

— Мне не нравится этот разговор. И я прекрасно понимаю, насколько уязвим сейчас.

— Не беспокойся. Мы верны своему слову, но попытаться убедить тебя не оставлять Белых соболей без сильнейшей крови — обязаны.

— И именно поэтому меня сразу же отвергли, — не смог удержаться от ядовитой шпильки, до сих пор помню брезгливость и ярость на лице деда, когда мы впервые встретились.

— Для Бархорима увидеть тебя таким было тяжёлым потрясением, — убеждённо произнёс муж. — Вы с матерью остались последними из рода, и в пророчестве Цхайлы ни слова не было про то, что ты... такой особенный.

— А что там было? В этом вашем пророчестве?

— Как и во всех пророчествах — океан тумана.

— И всё-таки?

— "Нераспустившийся северный бутон, когда минет пятнадцатая весна, согреет южное солнце. И не поглотит забвение Шайи сильнейшую кровь могучего племени, явив миру воина — достойного потомка славного пращура".

— Да уж, это явно не обо мне, — признал я.

— Но никого другого не осталось, и, если речь шла не о тебе...

Ага... ОГО, так выходит, и в самом деле, было ради чего жертвовать личным счастьем. И жалость тут совсем не причём. Интересно, кто из посвящённых сообразил быстрее? Наверно, всё-таки Элисар, раз решил обсудить моё предложение, в то время как ярам стремился поскорее выставить меня за дверь. Удар я нанёс дражайшему дедушке даже больше, чем мог себе представить. Мало того, что сам надежд не оправдал, так ещё и ребёнок у меня нагулянный. Такого, пусть и трижды распоследнего, в Белогорье не привезёшь. Повезло, что будущий преемник такой ответственный. Только дальше-то что? На мою сознательность надеялись? Что я проникнусь бедственностью положения и отдам ребёнка? Или при ином исходе, собирались с опекуном договариваться? Наверняка, не поскупились бы.

— Всё равно, нет, — заключил я и отвернулся от мужа, показывая тем самым, что разговор окончен, решение окончательное и нам давно пора спать.

— Будь по-твоему, — Элисар погасил свечу и тоже лёг, — но помни, что пока об этом никто не должен узнать. Это для твоего же блага.

А как же, хорошо хоть честно предупредил, что завтра меня ожидает, мягко говоря, не самый тёплый приём. Не мудрено. Сколько я амбициозных планов своим появлением разрушил.

Придётся смириться с тем, что мне предстоит очередная игра, в которой опять известны не все правила. Люди везде люди, политики везде политики. Что ж, будем играть, раз ничего другого не остаётся. Только нельзя забывать, что ставки в этой игре запредельно высоки.

========== Глава 6. Верховный совет. ==========

Утром, умывшись и быстро собравшись, Элисар покинул спальню первым, чтобы лишний раз меня не смущать. Хотя какое уж тут, к чертям, смущение.

Я, в свою очередь, над тем, что надеть на свою первую встречу с верховным советом, тоже особо голову не ломал. Насколько мне стало известно, подковёрные интриги старейшинам не чужды, но модные тенденции их всё равно волнуют мало. Поэтому простенькая тонкая туника, брюки и куртка, присланная Альбертом. Та самая — с клинками. Не хочу идти туда совсем безоружным. Волосы я забрал в высокий хвост и на этом успокоился. Элзу бы удар хватил оттого, в каком виде её подопечный собрался идти на столь важный официальный приём. Плевать, сейчас на повестке дня проблемы посерьезнее.

— Что, ведёшь овечку на закланье? — спросила за столом у Элисара Велия.

— Чем раньше, тем лучше, — хладнокровно подтвердил тот.

Я уткнулся в свою тарелку, обдумывая чудесное сравнение. Овечек в волчье логово лучше не пускать. Только, если здешняя знать похожа на дайвиранскую или лавирийскую, то её уместнее будет сопоставить, скажем, с серпентарием. Волчье логово мне, пожалуй, нравится куда больше.

После завтрака, мы, не мешкая, отправились в замок. Благо идти пришлось совсем недалеко.

Час ещё достаточно ранний, тем не менее, солнце поднялось высоко. Тепло, но совсем не жарко. В городе царило явное оживление, однако площадь перед замком всё также пустовала. Будто невидимая граница отделяла простых смертных от высшей власти. Любопытно, что высшей властью значился только ярам, даже дома старейшин оставались за чертой, хоть и максимально близко.

Мы поднялись по мраморной лестнице, стражники, молча, открыли перед нами тяжёлую железную дверь, пропуская в длинный широкий холодный коридор, освещённый многочисленными факелами. Отвесные гладкие стены уходили куда-то высоко вверх, в густую черноту, звуки почему-то не отражались гулким эхом, а приглушались и таяли. Замок в горе, по преданью древних возведённый богами, завораживал и тревожил. Чтобы привыкнуть к нему понадобится время. Много времени.

Вскоре коридор начал ветвиться, боковыми ходами, в один из них мы, наконец, свернули. Проследовали по причудливым изгибам, и попали в просторный зал. Под потолком сияли свечами огромные люстры, заливая всё вокруг ровным ярким светом, на внушительном возвышении находился каменный трон, в центре располагался большой деревянный стол с незатейливыми деревянными скамьями. И ещё здесь собралось как-то очень уж много людей.

— Обычно в зал заседаний допускаются только старейшины, но сегодня ярам сделал исключение, — ответил на мой недоумённый взгляд Элисар. — Все они здесь из-за тебя.

Успокоил. Я и так знал, что являюсь "главным блюдом". Понял, как только про овцу услышал. Впрочем, не я один сегодня окажусь в центре внимания. В качестве следующего правителя ведь не меня будут представлять.

Я застыл, не отрывая взгляда от противоположной стены. Чужое внимание ощущалось чуть ли не физически, и было крайне неприятно. Никогда раньше меня так придирчиво не изучали и не обсуждали столь открыто. Это не тот случай, когда шепчутся по углам, здесь даже голос никто понизить не удосужился.

Элисар стоял рядом, с кем-то разговаривал. Можно было бы решить, что он вообще забыл, что пришёл сюда не один, если бы его тёплая ладонь не сжимала, согревая, мою руку.

Тем временем, старейшины заняли свои места за столом, остальные в качестве зрителей рассредоточились вдоль стен. Сбоку открылась дверь, которую я ранее не заметил, и вошёл ярам. Просто поразительно, как может быть настолько тихо там, где собралось столько народа. Слышен был только звук неторопливых шагов. Бархорим никуда не спешил, не бросал ни на кого гневных взоров, но каждое его движение излучало силу и уверенность, утверждая его право подчинять и управлять. Безраздельно.

До этого момента я не видел деда таким. В Дайвире он был в большей степени гостем, на корабле — членом команды, но здесь и сейчас передо мной предстал истинный правитель.

Элисар потянул меня в центр зала, поближе к возвышению, чтобы нас было видно каждому из присутствующих.

Ярам занял свой трон.

— Итак, — вспорол витавшее в воздухе напряжение его зычный голос, — великое горе постигло наш клан. Многие из нас до срока проводили своих близких в царство Шайи. Но боги не отвернулись от клана Белых соболей. Из Дайвиры, согласно пророчеству, я привёз прямого потомка великого племени.

Все уже, скорее всего, были в курсе потрясающей новости, поэтому терпеливо ждали продолжения.

— В Дайвире был заключён брак моего внука Габриэля Иландского с воином, достойным стать моим преемником, — Элисаром Кирижским. И боги уже благословили этот союз.

Надо отдать Бархориму должное — ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он выдавал эту ложь. Только, что они с моим супругом потом делать будут? Как объяснят отбытие наследника с севера? Потому что на то, чтобы он остался здесь, после моей смерти, я ни за что согласия не дам. Мне ли не знать, какие могут быть последствия. Судя по хмурым лицам старейшин, те уже готовы к драке, значит, полагаться можно только на ярама и Элисара. Неплохо. Но они оба знают правду и для них этот ребёнок будет таким же бракованным, каким был я для короля Дайвиры. А ведь приходился Аврэлию, пусть и не сыном, но родным внуком. Не могу допустить, чтобы малыш повторил мою судьбу. Принять-то его примут, куда денутся, и воспитание дадут соответствующее статусу, но вряд ли когда-нибудь полюбят. Несправедливо, чтобы у беззащитного человечка отняли шанс на нормальное детство и нормальную жизнь. С Альбертом у него всё будет. Я уверен.

— Правильно ли мы поняли, Бархорим, — обратился к правителю один из старейшин, — что потомок, о котором ты говоришь, принял имя Элисара Кирижского и теперь находится в положении?

— Вы правильно поняли, мудрейшие, — кивнул ярам.

Глаза спросившего блеснули торжеством.

— Тогда, из этого следует, что в данном союзе он является женщиною. А женщина из семьи ярама не может быть сговоренной. Так как же нам признать теперь этот брак законным, а Элисара твоим преемником?

— На то была воля богов.

— Ты хочешь нарушить законы завещанные предками, — возразил другой старейшина, — мы провели турнир, решающий судьбу Иоланты, твоей дочери, даже, несмотря на пророчество!

— Что ты хочешь этим сказать, Гиллиорд? — гневно свёл брови Бархорим.

— То, что тот, кого ты привёз, недостоин быть потомком могучего северного племени! Это гнилое южное семя, а гнилое семя никогда не даст добрых всходов!

В зале мгновенно поднялся шум. Слышались возгласы одобрения, крики протеста и невнятный гвалт. Ярам медленно поднялся с трона, Элисар напрягся, а меня окатило внезапной волной холодной расчётливой ярости.

Надоело. Мне дома всего этого хватило с избытком. Я здесь предмет одушевлённый и больше вытирать о себя ноги не позволю.

Рука сама собой привычно легла на плоскую рукоятку, раздался тонкий свист, и в стол прямо рядом с рукой продолжавшего сыпать оскорбления Гиллиорда вонзилось тонкое острое лезвие.

Всё стихло.

— Я мужчина, — проговариваю громко и чётко, чтобы наверняка услышали, — и поэтому решение о том, кто будет моим мужем, принял сам.

— Ты мужчина?! Ты?! Позволяющий пользовать себя, как женщину, недостоин так себя называть! — взвился тот из старейшин, что, судя по виду, был самым молодым, — ты не воин и...

Мгновение и ещё одно лезвие всаживается меж чужих пальцев. Я его задел. Тонкий порез набух кровью. Но извиняться не стану... или...

— Простите мою неуклюжесть, — вздохнул я с притворным раскаянием, — ведь метил-то в руку. Думаю, в третий раз точно не промахнусь.

Меня буквально обожгло хлынувшей от уязвлённого старейшины ненавистью. Лицо его побагровело, верхняя губа вздёрнулась в злобном оскале и он, выхватив меч, кинулся вперёд.

Элисар успел раньше, уверенно отправив меня себе за спину и преграждая ему путь. Муж не стал доставать оружие, и не дрогнул, даже когда остриё чужого клинка коснулось его груди.

— Габриэль был в своём праве, Лаэль, — его ровный тон никого не мог обмануть, — за свои слова надо отвечать. Готов ли ты бросить мне вызов на круг чести? Или кто-то ещё? Есть желающие оспорить волю богов?

Лаэль, хотел было что-то сказать, но вместо этого опустил голову и отступил, в извечном жесте признания сильнейшего. Многие готовы были оспорить сомнительный брак. Формально и на словах. Но действительно скрестить свой меч с мечом Элисара желающих не нашлось. Видимо, равных ему в воинском искусстве, и правда, нет.

— Считаю, что на этом вопрос о законности преемственности закрыт, — положил конец обсуждению, ярам. — Сегодняшнее собрание совета окончено.

Никто больше не посмел ему возразить.

— А теперь мне необходимо поговорить с моим преемником и его супругом наедине.

Взволнованные зрители потянулись к выходу. Последними зал покинули притихшие старейшины.

Элисар так и не повернулся ко мне. Бархорим не удостоил меня вниманием. Но я не жалел, о том, что сделал. Любому терпению рано или поздно приходит конец.

========== Глава 7. Проявленная милость и оказанная честь. ==========

Повисшая напряжённая тишина длилась недолго. Ярам неторопливо спустился со своего возвышения, прошёлся по опустевшему залу и, остановившись у стола, вытащил один из моих клинков. Я не знал, чего ждать, поэтому просто наблюдал, оставаясь на своём месте. Дед со всех сторон внимательно осмотрел лезвие, осторожно провёл по острой грани и уважительно кивнул.

— Надо же, — наконец, весело хохотнул он, — а всё, оказывается не так уж и безнадёжно. Что ещё умеешь?

Я ни секунды не сомневался, что вопрос адресован мне, поэтому не стал медлить с ответом:

— Стрельба из лука и меч... правда, с последним не слишком преуспел.

— Кто учил?

— Альберт.

— Хоть у кого-то из южан оказалась голова на плечах вместо тыквы. А ты, как всегда оказался прав, Элисар, с чем тебя от всей души и поздравляю.

Похоже, мне в кои-то веки отвесили комплимент. Без издёвки, без подтекста, пусть и немного снисходительный, но всё равно вполне настоящий.

— Что ж, а теперь прошу за мной. Обоих, — последовало без всякого перехода. И это "прошу" не могло ввести в заблуждение — это была отнюдь не просьба.

Бархорим направился к той самой неприметной дверце, через которую появился, и мы с мужем последовали за ним. Сначала очередной длинный холодный коридор, а потом как-то внезапно море света. Солнце золотым сиянием разливалось по полу, танцевало по стенам и рассеивало мглу под высоченным сводом. За громадными окнами виднелась широкая терраса с перилами. Много воздуха, камня и пустоты. Следующие комнаты уже казались вполне обжитыми, вероятно, здесь находились личные покои ярама, так как встречались временами предметы роскоши вроде пушистых ковров, зеркал и мебели из дорогих пород дерева.

Конечным пунктом нашей небольшой экскурсии стала библиотека, просто поражающая воображение своим разнообразием. Здесь были не только вполне традиционные книги, но и свитки, которых почти не осталось даже в королевских южных дворцах и замках. Вот и считай после этого северян неотёсанными варварами. Конечно же, и об этом говорить прямо было не принято. Однако при дворе любого южного государства не упускали случая ввернуть по этому поводу какую-нибудь двусмысленную шутку. Северян опасались, только жили они далеко и достаточно замкнуто, в гости никого не приглашали, а если кто из них и показывался на чужих берегах, то только по торговой надобности. Притом ни золота, ни денег никогда не признавали — только натуральный обмен. Можно и позлословить и смелость свою выказать. Не от большого ума, но многим из дворянства шибко-то большой ум и не требовался. Зачем, если всю жизнь на всём готовом?

А опасались не просто так. Сражаться Северные стражи умели. Тёмные племена — извечные противники, но и другие желающие повоевать когда-то находились. Кто-то грезил о новых богатых территориях, кто-то мечтал о небывалом могуществе, кто-то просто искал славы. Но итог всегда выходил один — поражение и разорение. Северяне не просто гнали всех со своих берегов, но и преследовали до вражеских со всеми вытекающими последствиями. Женщин, стариков, детей и ремесленников с крестьянами не трогали, зато воинов вырезали всех до единого. А уж что будет дальше со страной, оставшейся без всякой защиты, их мало волновало. Как правило, вскоре такая страна просто переставала существовать, поглощённая расторопным соседом. Далеко за примером ходить не надо — в своё время подобная участь постигла Меркавию, ставшую в итоге одной из крупнейших провинцией Дайвиры.

Бархорим указал нам на небольшой столик у окна с покойными креслами и запер дверь.

— Ну, так что, Габриэль, как тебе Белогорье? — устраиваясь напротив, осведомился он.

— У меня ещё не было времени привыкнуть, — заметил я.

— А, по-моему, ты уже вполне освоился. Судя по твоему сегодняшнему выступлению.

— Я должен извиниться?

— Ни в коем случае. Напротив, осознаёшь ты это или нет, но сегодня ты оказал мне услугу.

— И какую же?

— Старейшины не в восторге от моей кандидатуры в будущие правители, — усмехнулся Элисар, — я слишком молод и никогда не входил в совет — происхождение не то.

— И что с ним не так?

— Всё не так. Моя мать была наложницей ярама Бурых медведей и на Великом Совете приглянулась моемnbsp; — Тогда её муж будет моим прnbsp;

еемником.

nbsp; — Тогда её муж будет моим преемником.

у отцу, оказавшемуся в составе делегации. В результате он отдал в обмен за неё несколько песцовых шкурок и привёз в свой дом. Их союз был признан и благословлён богами, однако то, что моя мать к тому времени не была девственной и уже успела родить и тамошнему яраму, и одному из его старейшин по ребёнку, существенно отразилось на репутации всей семьи.

— На севере существуют гаремы? — удивился я.

— Да. Разумеется, есть общие порядки для всех кланов, но в остальном внутреннее устройство и законы — индивидуальны. Со временем ты во всём разберёшься.

Выходит, мне сказочно повезло, что конкретно у Белых соболей многожёнство запрещено. Только от одной мысли — оказаться в гареме — передёргивает.

— Сегодня на совете ты осмелился назваться мужчиной и, как ни странно, смог отстоять своё право так себя называть, — произнёс Бархорим, — тем самым существенно облегчило мне задачу и одновременно с этим осложнило её. Ты теперь не сможешь быть при Элисаре только некой пусть и неправильной, но женой. Теперь тебе придётся принимать на себя обязательства полагающиеся мужчине.

— Какие, например?

— Ты станешь правой рукой и главным советником будущего правителя. Мы введём тебя в курс всех дел внутри клана и за его пределами.

Вот оно. Власть — это то, что надёжнее всего привяжет меня к месту. Если на твои плечи ложится ответственность за жизнь и благополучие других людей, так просто сундуки не соберёшь и куда глаза глядят не отправишься. Понятно, почему ярам так воодушевился — до этого дня положение Элисара, да и моё тоже, оставалось до конца неопределённым. Теперь же, после объявления, "согласования" и утверждения, всем недовольным придётся принять и смириться, потому что время для возражений безвозвратно упущено.

— А надо ли? — усомнился я. — Может оказаться, что времени у меня осталось не так уж много.

— И думать не смей, — перебил меня дед, — боги вернули тебя нам. Вернули последнего из моего рода, да ещё и с зреющим семенем. Я был слишком огорчён и ослеплён злостью, чтобы понять это раньше. Пусть будет, как будет, но то время, что тебе отпущено, надо использовать.

— Бархорим, не забывай, что ты разговариваешь с моим мужем. У меня на него больше прав, чем у тебя, — вмешался Элисар.

— И что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что даже у тебя нет права решать за него. Мы обсудим всё дома, между собой, и через три дня придём снова.

— Это твоё окончательное слово?

— Окончательное.

Ярам остался недоволен. Мне даже не надо было смотреть на него, чтобы это понять. Он отошёл к окну и махнул нам рукой, отпуская, чем мы незамедлительно и воспользовались.

— Не стоит соглашаться на всё и сразу, — когда мы шли через площадь, сказал муж, — Бархорим превосходный манипулятор, и его энтузиазм в отношении тебя мне не понравился.

— Он хочет меня использовать, — признание очевидного. Не более.

— Безусловно. Если ты согласишься на его предложение, пути назад у тебя уже не будет... а если роды пройдут благополучно, то не только у тебя. Не я один хочу сохранить для клана сильнейшую кровь.

Отлично просто. Отказываться уважительных причин нет, а согласие слишком обязывает. Спрашивается, что хуже: ярамова немилость или его же одобрение? Элисар сегодня дважды меня закрыл — сначала от старейшин, пригрозив поединком, потом от самого ярама, воспользовавшись правом законного супруга. Ясно же, что этой отсрочкой он выиграл время, тем самым предоставляя выбор, который так упорно хотели у меня отнять.

— Диадора, идём. Идём же! — вывел меня из задумчивости чей-то взволнованный голос.

Я поднял голову и увидел, как какой-то мужчина дёргает за руку девушку, очевидно пытаясь заставить её следовать за собой. А она замерла не в силах оторвать больной тоскливый взгляд от...

Я повернулся к Элисару, потом снова к ней. Да, я знаю, кто это.

========== Глава 8. Равновесие. ==========

Она была необыкновенно красива, той редкой несовершенной мягкой тёплой красотой, которая не разит наповал приступом жгучей похоти, но вызывает желание быть рядом и оберегать. Две длинные пушистые косички светло-русых волос, большие бархатно-серые глаза, курносый носик, округлые формы и тонкая талия — удивительное сочетание женственности и простоты.

— Рад видеть вас в добром здравии, Малин, Диадора, — вежливо поздоровался Элисар.

— И тебе не хворать, — неохотно буркнул мужчина.

— Позвольте представить вам моего супруга Габриэля.

Диадора посмотрела на меня и улыбнулась. Искренне, но как-то робко и беспомощно. Так, что у меня сжалось сердце.

— Прими наши поздравления, — процедил Малин и, схватив девушку за локоть, поспешил поскорее уйти.

Мы тоже, более не задерживаясь, отправились домой. Но эта короткая встреча целый день не шла у меня из головы.

— Ты за неё собирался биться этой осенью? — уже вечером, готовясь ко сну, решился выяснить я у мужа.

— Да, — Элисар не стал делать вид, что не понимает о чём речь... видимо, тоже об этом думал.

— Ты любишь её?

— Нет, но я готов был сделать всё, чтобы она была со мной счастлива. Может быть, со временем мы и дожили бы до любви. Диадора славная девушка.

— А вместо этого ты сделал её несчастной, женившись на мне. Если бы я только знал... Может, конечно для вас ещё не всё потеряно и...

— Постой, — Элисар подошёл, положил ладони мне на плечи и чуть надавил, заставляя сесть на кровать.

Я повиновался, и он опустился рядом. Он редко прикасался ко мне, когда мы оба бодрствовали, но сейчас скользнул ладонью по моей щеке, призывая повернуться в свою сторону.

— Я не жду твоей смерти, Габриэль, и не понимаю, почему ты сам так упорно твердишь о ней.

— Изменённые редко выживают при родах.

— Но ведь выживают же. Почему ты приговорил себя заранее?

— Я видел... как это бывает...

Надо было остановиться, надо было замолчать, но не получалось. Элисар осторожно притянул меня к себе и я, не выдержав, зажмурился и опустил голову ему на плечо.

— Он был ещё совсем мальчишкой. Чистым, наивным, солнечным. Я видел, как он умирал, медленно истекая кровью, видел, как по капле уходила жизнь. У него шансов было гораздо больше, чем у меня, но...

— Ты не он. Неважно, какие у кого шансы. У тебя есть воля и сила, поэтому ты не сдашься без борьбы, даже если захочешь. Так что умереть ты всегда успеешь, подумай лучше, как будешь жить дальше. В твоём распоряжении целых три дня для этого. Я поддержу любое твоё решение.

— А ты? Чего хочешь ты?

— Я бы предпочёл видеть тебя своим помощником и союзником. Не буду скрывать, что мне это выгодно. Выгодно иметь рядом равного, особенно учитывая твоё происхождение. Однако есть и другие причины.

— И какие же?

— Мне не хочется задвигать тебя в тень. Сомневаюсь, что предел твоих мечтаний — дом и воспитание детей. Понимаю, если задашься целью, — справишься, и всё же вряд ли тебе этого будет достаточно.

— Меня готовили в младшие супруги.

— И как? Успешно?

— Не очень.

— Очень не — так будет правильнее. Мне хватило одного взгляда, чтобы это понять.

— В первую нашу встречу на мне была длинная туника, серьги и женская косметика, — напомнил я.

— Так что с того? Это не определяет твою суть. Окончательно я в этом убедился, когда ты появился на пороге отведённых нам гостевых комнат со своим предложением. Бархорима тогда поразила твоя наглость, и всё же ему пришлось уступить, потому что твои доводы оказались достаточно убедительны. Не знаю, откуда тебе стало известно, что Белые соболи остались без наследника, но воспользовался ты этой информацией весьма умело, — отметил Элисар.

— Мне просто деваться было некуда.

— Возможно. Но ты пришёл с готовым решением и заставил противника играть по твоим правилам.

— У меня бы ничего не вышло, если бы ты не согласился.

— Если чувствуешь потенциал, почему бы не подыграть?

Какая обескураживающая откровенность. Мой прозорливый супруг не лгал, не юлил и не льстил. Я провёл достаточно времени при дворе, где каждый второй мнил себя теневым правителем, чтобы это понять и оценить. Он тоже по-своему собирался меня использовать, только не вслепую, как это делают обычно, а сразу посвящая в свои планы. Ярам не зря приблизил его к себе и не за красивые глаза так настойчиво хотел сделать своим преемником.

И всё же рядом с ним мне было спокойно. Как ни парадоксально, он оказался единственным человеком, который действительно предоставил мне реальный выбор. До сих пор кто-то всё время принимал за меня решения, а я в свою очередь только и делал, что пытался выкарабкаться из очередной ловушки. И, как ни печально, далеко не всегда удачно.

— Ты, в самом деле, рад, что получил меня в спутники жизни? — чуть отстраняясь, чтобы видеть его лицо, спросил я.

— У меня нет причин сожалеть об этом, — спокойно и рассудительно.

— Даже при условии, что настоящей семьи у нас не получится?

— У нас может получиться сильный союз, основанный на уважении и доверии. Этого не так уж мало. Любая женщина хочет и достойна любви, которую я не смог бы ей пообещать даже через годы супружества. Твоё же сердце, как и моё уже отдано кому-то другому.

Я вспомнил полный тоскующей любви взгляд девушки и вдруг понял, что уже видел его раньше. Так смотрел на своего мужа Микаэль. Без надежды, без радости, но с бесконечной преданностью. Нет, Элисар никогда не поступил бы так, как Сильван, с доверчивым, столь остро зависящим от него существом. И, тем не менее, скорее всего, для Диадоры действительно лучше, чтобы её супругом стал тот, кого не придётся делить с памятью о другой.

Ночью я долго не мог уснуть, а утром почувствовал, что мне необходимо свободное пространство не ограниченное четырьмя стенами. С этим сразу после завтрака и отправился к Лешему в сопровождении увязавшегося за мной Коэна.

Моё появление, судя по любопытным взглядам, не осталось незамеченным, но я был слишком сосредоточен, на своей цели, чтобы обращать на это внимание. Благо Коэн очень хорошо знал город, и плутать по узеньким улочкам не пришлось. Более того, как выяснилось, пасынок уже умудрился с "моей свитой" дружбу свести. Никто его появлению не удивился. Леший выслушал мою просьбу и велел Але собрать походный мешок. Сегодня он никуда не собирался, но ради меня планы поменял.

Когда мы вышли за городские ворота, солнце стояло уже высоко. Маленькая тропинка вилась от основного тракта через луг прямиком к лесу. Коэн с Лешим о чём-то неспешно разговаривали, а я только рассеянно смотрел вперёд, особо не прислушиваясь.

В городе и на лугу властвовал полуденный летний зной, но в лесу всё ещё таилась ночная прохлада. Мы побродили немного и наткнулись на поляну с озером.

— Ты умаялся должно быть, — передавая мне краюху хлеба с сыром, прищурился Леший, — так что посиди здесь, да отдохни, а мы, как возвращаться будем, тебя заберём. Часов двух тебе хватит?

— Да, вполне.

— А мы куда? — удивился Коэн.

— А мы кислянку искать, самая пора её теперь. Аля травку эту засушит, а зимой будет всех взваром из неё от простуды лечить.

Я на это только улыбнулся. Кислянка кислянкой, да дело-то вовсе не в ней. Поблагодарить бы Лешего за догадливость, да он ведь опять не примет.

Берега густо заросли невысокой травой, неподвижная озёрная гладь была чёрной и прозрачной. Я разделся. А кого здесь стесняться-то? Аккуратно сложил одежду и нырнул сразу, чтобы долго не привыкать. Меж вершинами деревьев синело небо, тело казалось лёгким, почти невесомым. Если оставаться на поверхности, тепло, но там, в глубине, вода холодная.

Я чувствовал, как неподъёмная тяжесть грядущего перестаёт давить на грудь, как рассеиваются накопившиеся тревоги, и проясняется сознание. Прошлое уже невозможно изменить, но у меня всё ещё есть будущее. Элисар прав, мне надо перестать думать о смерти и принять возможности, которые предоставляет жизнь. Придётся подготовиться к тому, что легко и просто ничего не будет. Но оно того стоит. Рядом с мужем я смогу стать тем, кем никогда не смог бы стать рядом с Анри... А любовь... любовь... много ли она принесла мне радости? И стоила она недорого — всего лишь бутылку вина. Сожалеть здесь не о чем... Поэтому рано или поздно я смогу выдернуть эту занозу.

Мне необходимы были перерыв и тишина этого места, чтобы достигнуть внутреннего равновесия. Пусть пока ещё зыбкого, хрупкого, но это только пока.

Я успел обсохнуть, высушить волосы и одеться задолго до того, как вернулись мои спутники. Только я почти не заметил растворившегося в воздухе времени, как и обратного пути.

— Мне Коэн сегодня все уши твоим Якимом прожужжал. Хороший он человек, люди к нему тянутся, — после ужина сказал муж.

— Да, я знаю, — подтвердил я, — Элисар...

— Да?

— Я хочу стать твоим союзником.

========== Глава 9. Владения и порядки. ==========

После того, как я дал согласие занять место рядом с мужем в новом качестве, за меня взялись всерьёз. Правда, Элисар дал мне ещё два дня перед аудиенцией у ярама, честно предупредив, что потом на отдых времени будет мало. И он оказался прав. Я почти ничего не знал о своём новом доме, что, разумеется, было недопустимо.

Первым делом следовало ознакомиться с расположением кланов и хотя бы в общих чертах с их внутренним устройством. Как выяснилось, там всё оказалось несколько сложнее и разнообразнее, чем, скажем, на юге. Всего кланов было аж одиннадцать, и большая часть из них занимала прибрежные земли, тем самым отрезая тёмные племена от океана. Однако в своё время нашлись и те, кто выбрал иные места для поселения, так Серые рыси и Пепельные волки предпочли лес, Златорогие бараны — горы, а Краснопёрые соколы — равнину у полноводной спокойной реки Исанги. Они-то и обособились больше всего, уже который год игнорируя Великий Совет и всё менее охотно отправляя своих воинов на дальнюю границу.

При упоминании Краснопёрых соколов Бархорим неизменно кривился, будто от зубной боли. По его словам те настолько разленились, что на их "вояк" без слёз и не взглянешь — "не соколы, а индюки неповоротливые". Впрочем, тут удивляться было нечему. Судя по карте, этот клан находился в самом защищённом месте — очень далеко от океана и тёмных племён за широкой стеной Закатных гор. Скорее всего, для них разразившаяся несколько веков назад война уже превратилась в сказку, которую вполне можно рассказывать перед сном детям. Опять же мирный, размеренный, чуть сонный уклад жизни отнюдь не способствовали постоянной боевой готовности.

Златорогие бараны, редко и крайне неохотно покидали свои горные пещеры, однако всё же не пропускали ни одной ярмарки, обменивая добытые и огранённые драгоценные камни на одежду, провизию и снаряжение. Изделия с этими камушками по всему миру ценились запредельно высоко, потому что ни одному ювелиру ещё не удалось приблизиться к тому уровню мастерства, которым владели северяне. Опасное ремесло закалило их, и вместе с тем сделало несколько более, чем следовало, агрессивными и упрямыми.

Серые рыси и Пепельные волки тоже большой тяги к общению с другими кланами не питали. Конечно, возле каждого клана были свои лесочки, куда можно было сходить за грибами-ягодами, да поохотиться, но с владениями лесных обитателей, они не шли ни в какое сравнение. Серые рыси избрали для себя светлый Излучин бор, обустроившись по большей части на деревьях, а вот Пепельные волки предпочли остаться на земле под надёжной защитой тёмного Кручинного ельника.

С одной стороны, Излучин бор отделяли от дальней границы непроходимые топкие Гремучие болота, с другой от Кручинного ельника — широкая быстрая река Нерга.

Белые соболи, Бурые медведи, Пятнистые олени, Чёрные ласки, Радужные совы, Алые ястребы и Рыжие куницы, то есть прибрежные кланы, проявляли большую сплочённость, но также стремились к полной независимости друг от друга, из-за чего нередко вспыхивали споры и каждый раз чьих-то представителей недосчитывались на Великом Совете. Только было не очень-то похоже, чтобы сложившаяся ситуация кого-то серьёзно беспокоила.

Параллельно с изучением внешних связей клана, общей истории и собственного генеалогического древа пришлось вникать и во внутренние дела. Совет моему постоянному присутствию на собраниях явно не радовался, однако больше и не возражал. Следует отметить, что многие из старейшин были достаточно молоды — место передавалось по наследству от отца достойнейшему сыну вне зависимости от возраста последнего. На собраниях в основном решались текущие рутинные дела и разбирались тяжбы да споры, с которыми старосты на местах заходили в тупик. Что, слава богам, случалось не слишком часто.

И всё же обилие информации и постоянное напряжение здорово утомляли. Настолько, что добравшись вечером до дома, я только и мог, что без особого аппетита, что-то съесть и забыться тревожным сном, как только голова касалась подушки.

— Сегодня мы идём в баню, — в конце недели, когда мы вышли из замка, объявил Элисар.

— Но... — попытался было возразить я.

— Это не обсуждается. Сегодня баня — я уже распорядился, чтобы там не было посторонних, — а завтра ты отдыхаешь. Нет ни одной причины так себя загонять.

— Я в порядке.

— Не верю.

Поняв, что спорить не имеет смысла, я смирился и пошёл следом за мужем к большому деревянному зданию на соседней улице.

Солнце садилось, следовательно, час был достаточно поздний. В предбаннике Элисар протянул мне простынь, и велел раздеваться. Сам он тоже медлить явно не собирался и уже успел стянуть сапоги.

Я раньше никогда ни с кем из мужчин вместе не мылся. Даже с Анри. Тем более в бане. Помнится, в первый и последний раз при посещении подобного заведения меня сопровождала Аля. Я ещё немного нерешительно потоптался, старательно отводя взгляд от раздевающегося рядом мужа, потом посмотрел на свои руки в золотых обручальных браслетах, и решил, что веду себя, как минимум, глупо. Ну, в самом-то деле, в моём положении краснеть и бледнеть, аки девственнице, просто нелепо. Поэтому я, насколько мог, скоренько скинул одежду и замотался в простыню. На Элисаре никакой простыни, естественно, не наблюдалось, но зато бёдра были обёрнуты полотенцем.

— Ну что, идём? — я всё-таки немного нервничал, и, кажется, не вполне успешно это скрывал.

— Идём, — кивнул муж. — Только давай заберём твои волосы.

Моя вечная проблема. Давно надо было их обрезать.

— Я попрошу Алю, чтобы она меня подстригла.

— Не надо. Так тебе лучше.

Элисар подошёл ко мне, аккуратно собрал мои изрядно отросшие пряди и чем-то ловко закрепил их на затылке.

Стоило открыть следующую дверь и меня окутало горячим паром. Я опустился на лавку и блаженно закрыл глаза. Через несколько минут на мои плечи легли широкие ладони. Уверенные, осторожные руки помассировали плечи, основание шеи и переместились на спину, стягивая простынь вниз.

— Не переживай. Здесь всё равно почти ничего не видно, — успокоил муж.

А я уже, кажется, был не в том состоянии, чтобы переживать. Сознание туманилось, тело расслабилось и обмякло. Хорошо.

— Мне кое-что непонятно, — выдохнул я, уцепившись за вяло проплывавшую мысль, — откуда всё-таки на севере гаремы?

— Сначала историческая необходимость, — по моим рукам заскользила намыленная мочалка, — потом устоявшаяся традиция.

— Объясни.

— После войны под началом Даргрима Льдистого, осталось мало мужчин, но много детей и женщин, — мочалка, переместилась на спину, потом, не задерживаясь, бережно огладила бока и живот. Мне, наверное, надо было возмутиться, но не хотелось. Совсем. Даже стыд куда-то незаметно улетучился. — Вот так в некоторых кланах ярамами разрешено было мужчинам иметь по несколько жён, чтобы легче пережить тяжёлые послевоенные времена и как можно быстрее восстановить численность населения. Со временем всё наладилось, необходимость отпала, но закон так и не отменили.

— А разве жён можно было продавать или обменивать?

— Сначала, когда были только жёны, нет. Но потом помимо жён разрешено было заводить "помощниц" — проще говоря, наложниц — с которыми как раз не церемонились.

Меня приподняли, поставили на ноги, окончательно отбросив простынь, и принялись намыливать ноги.

— Твоя мама была такой "помощницей"? — высказал своё предположение я.

— Да, — Элисар поднялся, зачерпнул ковшиком из пузатой бочки прохладную воду, и принялся смывать с меня пену, а вместе с ней и скопившуюся усталость.

— Прости, мне не следовало об этом спрашивать.

Я глубоко вздохнул и подался назад, прижимаясь спиной к тёплой сильной груди. Меня сразу же обняли. Уже как-то естественно и привычно.

— Ничего. Я любил мать, и её прошлое никогда не имело для меня значения.

— У тебя остались братья... или сёстры... там... у Бурых медведей.

— Я их никогда не видел.

— Я своих видел, только они всё равно были мне чужими.

— А Альберт?

— Альберт... мне не брат... он мой отец... в отместку король так... мной распорядился...

Вот я это и сказал. Не думал, что когда-нибудь осмелюсь. Я всё ждал, когда же придёт страх, но вместо него испытал только вялое облегчение. К тому же, если кто и имел право знать всю правду, то только Элисар.

— Я как-то так и думал, — ничуть не впечатлившись моим признанием, сказал муж. — И это тоже не имеет для меня значения. Ты уже спишь почти. Пошли.

После парного жара, воздух в предбаннике показался очень холодным, кожа мгновенно покрылась мурашками, но замёрзнуть мне не дали, быстро обтерев и завернув в сухую простынь.

Глаза слипались, и душу грел обещанный завтрашний выходной.

Спал я этой ночью спокойно и крепко. Всё-таки Элисар и здесь оказался прав.

========== Глава 10. Накануне. ==========

На следующее утро я проснулся достаточно бодрым и в приподнятом настроении. Вот уж радость так радость — не глотать пыль за изучением очередного фолианта или свитка и не лицезреть кислые мины старейшин, а провести день... как-нибудь иначе. Придумать бы только как.

Однако, к моему немалому удивлению, оказалось, что всё уже благополучно придумали за меня. Когда я спустился к завтраку, на кухне, помимо моих домашних, обнаружился Леший.

— Ну что, — добродушно хохотнул он, — замучили тебя совсем, принц? Вона, какой прозрачный, будто и не лето на дворе. Ты как хочешь, Элисар, а я супружника твого с собой в лес забираю.

— Если согласится, я не возражаю, — кивнул муж, — пусть только оружие какое-нибудь с собой возьмёт. Всякое может быть, вдруг медведь или вепрь встретится.

— После завтрака, — сердито буркнула Велия, — а то знаю я их, не раньше ужина явятся.

Я сел за стол и окинул насмешливым взглядом всех заговорщиков. Да-да, так я и поверил, что Яким сегодня просто мимо проходил и Элисар к этому совсем-совсем никакого отношения не имеет. А ведь прогулка мне, пожалуй, действительно не помешает. Остаётся только в очередной раз поблагодарить мужа за сообразительность и понимание... Интересно, когда он про Альберта догадался? И известно ли об этом Бархориму? Ладно, боги с ним, лишь бы больше никто подобной наблюдательностью не отличился. Пока сей факт остаётся внутрисемейным делом не страшно. Зато теперь с полной уверенностью можно сказать, что от Элисара у меня секретов больше нет... разве что Анри... но так ли это важно? В конце концов, он знает, что у меня будет ребёнок от другого мужчины, а имя этого мужчины так навсегда и останется просто именем.

Между тем Коэн предусмотрительно притащил свой походный мешок и уселся рядом с гостем готовый в любую минуту вскочить и отправиться в путь. Старушка с самым решительным видом принялась накладывать в мою тарелку кашу, намекая, что пока всё не съем из-за стола меня не выпустит. Пришлось подчиниться, чтобы не расстраивать. Забавная она, Велия, сердитая, будто всегда всем недовольная, а на самом деле сердце у неё золотое. И ведь столько потерь на её долю выпало. Несправедливо. Впрочем, где вообще в этом мире справедливость?

После завтрака я, прихватив свой лук, вышел на крыльцо. На улице было тепло, хоть в лёгких крыльях ветра и чувствовался отнюдь не летний холод. Я зябко поёжился и накинул поверх льняной рубахи тонкий шерстяной плащ. Коэн рядом уже пристраивал к поясу ножны с небольшим кинжалом.

— Сегодня мы долго бродить не будем, — глянув на небо, решил Леший, — к обеду воротимся.

— Да мы ж тогда только до озера дойти успеем, — расстроился мальчик.

— Пустое, коль и не принесём ничего, акромя корня ласковницы, Алюшка на нас не осерчает. Глянь, какая темень из-за гор идёт, потому и солнышко стылое.

— Ничего оттуда не идёт, и солнце не хуже вчерашнего. Чего ему сделается-то?

— Не хуже, — согласился Леший, — а только нынче зною да суховника, каким летом бывать положено, не дождаться. К вечеру гроза соберётся, опосля неё дожди надолго придут. Это я тебе верно говорю. А ты, ежели спорить со мной будешь, дома останешься.

Дома Коэну оставаться точно не хотелось, поэтому он насупился обиженно, но возражать не осмелился.

Вскоре стало очевидно, что Леший оказался прав. Солнце выглядело ярко-оранжевым, идеально-круглым пятном без привычного сияющего ореола и грело будто вполсилы. Трава с листвой потемнели, ветер стих и умолкли птицы. Лес больше не казался радушным хозяином.

— Ну, ты передохни, покуда я не ворочусь, — когда мы добрались до озера, велел Яким, — и мальчонка пусть при тебе останется лунницу собирать. Я б его с собой взял, да один быстрее оберусь. Эх, до грозы б только успеть... не думал, что она сюда так скоро долетит. Ежели тебя застужу, и сам себе не прощу, и муж твой вряд ли обрадуется.

С тем и ушёл, за какими-то особыми кореньями. Я устало опустился на большой плоский камень. Надо же, ведь и времени-то с прошлого раза совсем немного прошло, а сил у меня порядочно убыло. Так, не дай боги, и до постельного режима дойдёт. Насколько я знаю, подобные случаи при мужских беременностях не редкость, особенно на поздних сроках. А ещё все эти радости могут сопровождаться постоянной болью. О последующих перспективах и вовсе думать страшно.

Иногда мне кажется, что природа так мстит людям за грубое нарушение её законов. Только с объектами своей мести она несколько промахнулась, такие как я и без того по жизни вечно крайние. Впрочем, если хорошенько подумать да кое-что вспомнить, мне ещё грех жаловаться ведь меня поили более-менее опробованным образцом. Однажды я наткнулся на ряд многотомных трудов известных алхимиков, в своё время стоявших у истоков данного "чудесного" открытия. Это были скрупулезные, подробные описания проводимых опытов в области возможностей мужского организма. В плане деторождения, что на тот момент казалось просто немыслимым.

А началось всё, как всегда — с элементарной человеческой глупости. Веками на юге в королевских семьях считалось нормой вступление в брак людей находящихся в близком родстве друг с другом. Например, никого не удивляло, если брат женился на родной сестре или если овдовевшая королева выходила замуж за собственного единокровного наследного сына. А как же, надо ведь блюсти чистоту крови, укреплять положение семьи, усиливать влияние. Однако в дальнейшем это привело к весьма плачевному результату — началось вырождение, грозившее полным вымиранием. По женской линии каждая вторая оказывалась пустоцветом, а те, что могли родить, производили на свет либо больных, либо мёртвых детей. Естественно высокородные венценосные особы забили тревогу. Сначала пробовали лечить, потом начали заключать межгосударственные браки, надеясь хоть так разбавить кровь без ущерба для родовой чести, только ситуация не улучшилась. Исчерпав все возможности в этом направлении, в конце концов, переключились на мужскую половину, благо там дело обстояло несколько лучше. Может, кто-то, умело скрывая, всё-таки не брезговал незаконнорожденными отпрысками сильного пола, может, просто все осложнения противоестественных браков приняли на себя женщины, но факт остаётся фактом — мальчикам везло больше.

Неизвестно, кому первому пришла в голову "гениальная" идея получения здорового потомства от брака двух мужчин, но вызвала она небывалое воодушевление. Был назначен единственный в истории Большой Съезд, на который явились все правители южных государств. Именно там принималось решение привлечения самых выдающихся научных умов того времени. Алхимикам были выделены огромные денежные средства и предоставлена полная свобода действий.

А потом... потом началась самая отвратительная часть — череда бесчеловечных опытов растянувшаяся почти на триста лет и унесшая не одну сотню жизней. Естественно сначала испытания проводились на людях из низших сословий, притом обоего пола, так как необходимо было детально рассмотреть особенности и мужского, и женского организмов, чтобы потом разработать пути хотя бы частичной трансформации. В ходе исследований в рядах учёных произошёл раскол: одни продвигали сугубо "хирургический" метод, другие искали иные способы воздействия. О том, что во имя науки творили с людьми эти изверги, даже читать спокойно оказалось невозможно — одни резали, nbsp; — Прости, мне не следовало об этом спрашивnbsp;nbsp;nbsp;nbsp;nbsp;nbsp;nbsp;nbsp;nbsp;nbsp;nbsp;nbsp;nbsp;nbsp;nbsp;nbsp;ать.

nbsp; — Прости, мне не следовало об этом спрашивать.

другие чем-то пичкали, но и у тех, и у других долгое время подопытные неизбежно умирали. И тем несчастным, которые умирали быстро, можно сказать, невообразимо везло.

Научные войны закончились с первым мужским зачатием. И добились долгожданного события алхимики предпочитавшие избегать непосредственного хирургического вмешательства. Посрамив противников, они с гордостью повествовали о длительных наблюдениях за тем, как перестраивается женский организм в период беременности, о своём снадобье, способном спровоцировать нечто подобное в мужском, о внедрении искусственного органа, развивающегося из какого-то искусственного "кокона" и ещё о целой куче сложных анатомических процессов. Правда, закончилось всё тогда плохо — мальчик умер от внутреннего кровотечения спустя месяц, но кого это волновало? Не вышло с этим, получится с другим. Сколько их таких забытых и безымянных было... кто теперь помнит о них... и вообще о том, чего стоило это сомнительное "великое" изобретение...

Наука наукой, но я так и не понял, чем же так ценна эта самая вырождающаяся королевская кровь? Зачем искусственно выводить способного родить мужчину, если любая здоровая женщина всё равно может справиться с этой задачей в десять раз легче и лучше? Пустая блажь. Не более.

Последствие этой блажи вновь шевельнулось под моей кожей, явственно напоминая о своём существовании. Он, этот ребёнок, как смертельно опасный паразит вытягивает из меня силы. Как можно любить того, кто тебя убивает?

— Габриэль, небо совсем почернело, — вернул меня к реальности голос Коэна,

давай Якиму навстречу пойдём.

Пока я перебирал в памяти забытые сведения, он уже успел набрать полный мешок крупных голубых цветов, и теперь нетерпеливо топтался рядом.

— Не думаю, что это хорошая идея. Я в лесу совсем ориентироваться не умею, заблудимся, — возразил я.

— Не заблудимся, Яким всему меня научил, — ещё больше оживился мальчик.

— И всё-таки давай лучше останемся здесь до его прихода.

— Да, чего ждать-то. Вымокнем, простудимся, а так в раз дома будем. Я умею дорогу находить. Честно-честно.

Хоть и без особой охоты, но я ему всё-таки уступил. Пусть ведёт, раз уж ему так хочется поразить меня своими способностями. Если и заплутаем, Леший нас всё равно найдёт.

Однако вскоре я уже пожалел о своём решении. Усталость давила на плечи, тянула к земле, а ни Якима, ни знакомых просветов, свидетельствующих о приближении к Белогорью, не наблюдалось.

А потом ослепительно мигнула ветвистая молния, пушечным выстрелом раскатился гром, небо будто опрокинулось, раскололось, и на землю стеной обрушился дождь.

========== Глава 11. Долгая прогулка. ==========

Вода лилась с неба непрерывно и мощно, кроны деревьев оказались практически бессильны защитить от неё. Одежда мгновенно промокла и теперь неприятно липла к телу, в сапогах хлюпало. Крепко ухватив пасынка за руку, я подтащил его к себе, чтобы не потерять из виду. На Лешего уже надеяться нечего — в такую погоду даже его умений не хватит, чтобы нас отыскать. К тому же, если какие-то следы и были, то их, скорее всего, смыло.

— Что делать будем? — перекрикивая шум дождя, спросил Коэн.

— Это ведь ты у нас здесь главный, вот и скажи, — огрызнулся я.

— Ты старше.

— И что?

— Ты мудрее.

Спорное утверждение. И не такая уж у нас большая разница в возрасте — всего-то лет двенадцать, кажется. А главное совершенно непонятно, как моя предполагаемая мудрость могла нам сейчас помочь. Безусловно, самый разумный выход — оставаться на месте, но укрыться от дождя здесь было решительно негде, а холод уже пробирал до костей.

— Давай я сбегаю проверю сколько нам до цитадели осталось, — предложил мальчик.

— Нет уж, если мы куда-то и пойдём, то только вместе. Ты уверен, что направление правильное?

— А то ж. Просто от озера по лесу не ближний свет, потому и долго.

Что-то я его уверенности не разделял. Только выбор был невелик, стоять и мёрзнуть не хотелось, а если идти, хоть немного да согреешься.

Так и шли до самых сумерек. Естественно, дом впереди так и не показался. Мы заблудились. Окончательно. Одно утешение — ливень, наконец, закончился, сменившись едва заметной моросью.

Я ног почти не чувствовал, двигался лишь на голом упрямстве, пока не запнулся за какую-то корягу. Стоило упасть на землю, как неожиданно выяснилось, что сил у меня больше нет, и в боку вдруг остро стрельнуло болью.

— Габриэль, ты чего? — забеспокоился мой спутник.

— Ничего. Просто устал, — незачем его зазря волновать... да и помочь он мне ничем не сможет.

— Ты белый совсем... на снежника похож.

— На кого?

— На духа, что в морозницу приходит. Говорят, снижники эти — дети ледяной стужи, и забирают каждого, кто в ту пору, когда она наступает, из дому выйти осмелиться.

Очень поэтичное сравнение, на деле же означает, что в гроб краше кладут. Прекрасно. Только на фоне общей плачевности нашего незавидного положения мой бледный вид не самая большая наша проблема... да вообще не проблема, а вот то, что скоро ночь, а мы непонятно где, очень даже.

— Можем отдохнуть, но придётся на дерево лезть.

Обрадовал, ничего не скажешь.

— Зачем? — вдруг всё-таки можно без этого обойтись. Я сейчас на чудеса ловкости неспособен.

— Хищники кругом бродят. Яким сказал, что на деревьях надёжнее. Можно ещё костром отпугнуть, только огонь в такую сырость нипочём не развести.

Нда, не поспоришь. Даже если бы из нас двоих и нашёлся бы такой умелец (что вряд ли), дождь не дал бы костру разгореться. И стоять на стрёме после такого насыщенного дня не получится. Пришлось искать подходящее дерево, на которое я смог бы забраться. Непростая оказалась задача. Наконец, не без помощи Коэна, постоянно оскальзываясь на мокрых ветках, мне удалось забраться на достаточно безопасную высоту. Кое-как устроившись, я привалился к мощному стволу и забылся чутким тяжёлым сном.

Утром дождь опять усилился, но в целом картина не сильно изменилась — всё то же небо без единого просвета, всё тот же лес и всё та же угнетающая неизвестность. Как назло заурчал пустой желудок. Спустившись на землю и внимательно исследовав содержимое мешка Коэна, пришлось с прискорбием заключить, что ничего даже отдалённо похожего на еду в нём нет. Зато есть запасной нож, моток верёвки, пустая фляга и два булыжника, которыми он рассчитывал высечь искру для розжига. У меня же и вовсе только лук со стрелами.

Делать нечего, опять двинулись в путь, надеясь хоть сегодня добраться до места. Набрели на небольшой ручей, утолили жажду, наполнили флягу. Запас воды лишним не бывает. Я припомнил кое-что из единственного урока Лешего про травы и ягоды. Черника, голубика, водянистые луковицы дикой рябницы, кислые листья стельника — этого, конечно, мало, чтобы ощутить даже иллюзию сытости, но всё же лучше, чем совсем ничего. Можно было бы попробовать поохотиться, только там ведь тоже всё непросто — добычу разделать надо, да и поджарить хоть немного... не сырое же есть. Неосуществимо. Увы.

День тянулся невообразимо долго и закончился снова на дереве. Я, вроде, стёр ноги. Печально. Холод, как выяснилось, может быть полезным. Пока так холодно, не так больно.

Следующий рассвет опять не порадовал. Я чувствовал себя абсолютно разбитым, почти больным. Ныла спина, периодически от голода кружилась голова, и ожидаемо запершило в горле. У моего спутника дела шли немногим лучше, но держался он молодцом — ни одной жалобы.

— А это правда, что ты скоро ребёночка родишь? — видимо, этот вопрос мучил его давно, только задать его стеснялся.

— Да, — чего уж там, надо будущего брата, морально подготовить.

— А я тоже рожу, когда вырасту?

Сколько неподдельного страха в глазах. Забавно.

— Нет. Детей рожать тебе жена будет.

— А почему?

— Что почему?

— Почему я не могу?

Вот как объяснить все тонкости южных изощрений нормальному северному мальчику?

— Ну, это могут не все мужчины... я, можно сказать, редкое исключение.

— А потрогать можно? Мама разрешала... только я сестрёнку так и не увидел. Папа сказал, что они к богам ушли.

Точно Нейлин умерла, когда была беременна. Интересно, сколько лет с тех пор прошло? Ладно, пусть Элисар сам расскажет... если захочет. Коэну же я просто кивнул, разрешая.

Он тихонько подошёл ближе и осторожно опустил ладонь на мой обтянутый мокрой тканью живот. Лёгкое сомнение на его лице сменилось тревогой.

— Ты ведь не заболеешь?

— Надеюсь, что нет.

— И не умрёшь, как мама?

— Не хотелось бы.

— Лучше бы дождались Якима. Тогда бы ничего не случилось.

Здравая мысль, только безнадёжно запоздавшая. Я ободряюще похлопал мальчика по плечу и предложил продолжить путь. Несерьёзно как-то упрекать его во всех наших злоключениях. Видно же, что и так чувствует себя виноватым.

На третий день деревья начали редеть, пока внезапно совсем не закончились. Перед нами раскинулось огромное пространство с чахлой растительностью. Мох, клочки бурой травы, редкие кустики и скрюченные хиленькие деревца. Даже невзрачные белые цветы не могли скрасить общую унылость.

— Надо поворачивать назад, — обозрев печальный пейзаж, заключил я.

— Может проверить, что за этим полем? — предложил пасынок.

— Сомневаюсь, что это поле...

— Да я быстро. Только туда и обратно.

Он отважно ринулся вперёд. Я не успел его удержать, поэтому пришлось шагать следом. Только далеко уйти мы не успели. Коэн вдруг резко упал. Не просто упал — по пояс провалился. Я сначала не понял, что произошло, только оторопело смотрел, как мальчик безуспешно пытается выбраться, при этом увязая всё больше.

Болота. Кикиморы. Мелькнули в памяти рассказы Лешего. Будто очнувшись, я опустился на колени и пополз к коварной трясине.

— Не подходи, — прохрипел Коэн, — тоже провалишься.

Проигнорировав его предупреждение и леденящий страх, я подобрался ещё ближе. Конечно, было бы гораздо удобнее лечь на живот, но сейчас об этом не могло быть и речи, пришлось ложиться на бок, максимально вытянув руки с подвернувшейся иссохшей палкой. Искать что-то ещё некогда. Только бы выдержала, не сломалась.

— Давай, цепляйся, постараюсь тебя вытащить.

Коэн судорожно ухватился за палку. Чёрная вода уже была ему по грудь и не спешила отдавать свою жертву. Собрав все свои оставшиеся силы, я потянул его на себя. О мелкие сучки ободрал до крови ладони, удвоил усилия и вскоре смог дотянуться до его рук. Я знал только одно, если сдамся, совсем скоро болотная топь проглотит мальчика, сыто причмокнув напоследок. Хорошо хоть ребёнок — не взрослый человек, иначе я бы не справился. Ещё несколько изнуряющих минут борьбы и Коэн, тяжело дыша, уже лежал рядом со мной.

— Это Гремучие болота. За ними дальняя граница, — поделился я своими выводами.

— Не может быть, чтобы мы зашли так далеко, — ужаснулся несостоявшийся утопленник.

— У тебя есть другие идеи?

— Нет.

— То-то же. Пора выбираться отсюда.

— А дальше?

— Куда-нибудь...

Если я прав и это действительно Гремучие болота — плохи наши дела. До Белогорья очень далеко. Не представляю, как выдержать обратную дорогу, на мне и так живого места не осталось, а проклятый дождь и не думает заканчиваться.

Коэн оторвал несколько лоскутков от своей туники, чтобы перевязать мои израненные руки и вызвался нести моё оружие. Я согласился, мне ведь ещё предстояло прощупывать болото. Так и выбирались — сначала палка, следом я, за мной мальчик.

Следующий день прошёл для меня будто в тумане. Я и не заметил, как мы оказались на широкой поляне с явно нежилым мрачным каменным строением. Серый угрюмый монумент... то ли памятник, то ли склеп. Небольшая лестница в три ступеньки, внутри мрак, едва развеянный проникающим через узкие проёмы светом, и возвышение по центру. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что мы всё-таки попали в склеп — на возвышении лежала плита с изображением человека с мёчом и в полном военном облачении.

— Что это за место? — хотя бы для сведения, надо разобраться, куда нас опять занесло.

— Наверно, Ничейные земли, — совсем погрустнел Коэн.

— Я их на карте не видел.

— Так земли-то — всего одна поляна. Это усыпальница Даргрима. Бабушка рассказывала, что в последнем сражении павших было очень много, пришлось их земле отдавать. У нас так непринято, обычно мы воде отдаём, только океан уж больно далёко. Даргрим завещал после смерти похоронить его здесь, не хотел своих воинов без надзора оставлять.

Ну да, а после никто не захотел жить на кладбище. Понимаю. Надо же, если бы не эта усыпальница, я и не заподозрил бы ничего. Столько крови, столько слёз пролилось — всё травой заросло.

— Стойте там, где стоите и бросьте оружие, — вдруг прозвучал за спиной лаконичный приказ.

Повинуясь инстинкту, я выхватил у Коэна свой лук, заложил стрелу и только тогда повернулся.

========== Глава 12. Ближайшие соседи. ==========

Их было четверо, по крайней мере, именно столько я насчитал в полумраке склепа. Без сомнения, все при оружии — у двоих точно луки, про остальных пока неясно. Не самый обнадёживающий расклад, даже если принять во внимание Коэна с его кинжалом.

— Бросьте оружие и мы сохраним вам жизнь, — настойчиво повторил тот, что стоял ближе всех.

— На каком основании вы нам приказываете и тем более угрожаете? — призвав всё своё оставшееся хладнокровие, осведомился я.

— Вы нарушили границы земель нашего клана.

— Разве? Насколько мне известно, данная усыпальница находится на нейтральной территории. К тому же вы забыли представиться.

— Да что ты с ними церемонишься, Озган, — возмутился один из лучников, — пристрелить шпионов и дело с концом!

— Шпионов? — недоверчиво переспросил Коэн.

— Вы пришли с дальней границы, — веско заметил Озган, — за ней наших кланов нет, только тёмные племена, и на воинов из охраны вы не похожи.

Значит, с выводами я не ошибся. Что ж хоть какая-то определённость. Осталось ещё вспомнить, какие кланы ближе всего к Белым соболям. Так что там у нас? Гремучие болота, реку мы никакую не видели, следовательно, до Нерги не дошли, таким образом, остаются Излучин бор, а если не прямо, а налево, то Туманная лощина. Только я понятия не имею, куда мы вчера шли, а усыпальница на карте никак не отмечена, будто про это место старались забыть. И всё равно вариантов всего два — передо мной представители Рыжих куниц или Серых рысей. Ни с теми, ни с другими мы, вроде, не враждуем. Пожалуй, можно рискнуть.

— Мы из Белогорья, просто заблудились, — обозначать наше положение в клане всё-таки пока не стоило.

— И чем же вы докажете? — усмехнулся тот, что тенью маячил в проходе, загораживая свет.

— А разве мы на темняков похожи?

Вот уж вряд ли. Я ещё в детстве зачитывался историями о славных сражениях, в том числе, не обошёл вниманием и ту самую далёкую великую северную войну. Там ещё иллюстрации были. Так вот темняков изображали исключительно смуглыми, черноволосыми, с раскосыми глазами. Их поселения находятся в Краю нетающих льдов, вероятно, в этом и кроется причина столь экзотичной внешности.

— Хорошо, — неохотно буркнул Озган, — если вы из мирного клана опустите оружие.

— Только после вас, — непреклонно отрезал я.

— Но нас же всё равно больше.

— Если я пущу стрелу в твою голову, вряд ли для тебя это будет иметь значение.

Поколебавшись немного, он опустил лук. Остальные незамедлительно последовали его примеру. Я тоже с немалым облегчением передал своё оружие пасынку. Напряжение постепенно уходило, отнимая силы. Опять навалилась неподъёмная усталость. Ушли бы они уже поскорее, я бы немного отдохнул. Здесь, конечно, холодно, но хотя бы сухо.

— Будет лучше, если вы пойдёте с нами.

— Куда?

— К нашему яраму. Будете гостями, давненько у нас их не бывало. Потом я лично провожу вас в ваше Белогорье... если вы не солгали, разумеется. Сами-то вряд ли дорогу найдёте.

Тут он прав. Дорогу мы с Коэном не найдём. И думать нечего. Сразу нас не убили, так что теперь вряд ли соберутся. Следовательно, принимая приглашение, мы ничем не рискуем.

Как только мы с Коэном вышли из усыпальницы, нас взяли в плотное кольцо. Обступили со всех сторон, но оружие всё-таки так и не достали. Озган, возглавляющий отряд из семи воинов, всю дорогу расспрашивал нас о Белогорье, то ли проверял, то ли пытался что-то выведать. Не разобрать. Поэтому мы с мальчиком, не сговариваясь, по возможности отделывались односложными ответами и вообще старались больше слушать, чем говорить.

Лес вокруг потихоньку менялся. Привычные заросли сменились белым мхом и короткой изумрудной травкой. Всё чаще встречались какие-то незнакомые деревья, очень высокие с мощными светлыми стволами и большими серебристыми листьями. Вскоре показались и первые дома. Прямо на этих деревьях. Некоторые располагались на нижних ветках, некоторые — под самой кроной, чуть позже стали попадаться и такие, которые занимали сразу несколько деревьев. Странно и непривычно.

Подобное могло быть только в одном клане. Мы у Серых рысей в их знаменитой Свелеснице. Ярам у них Бордей Яростный — сложная неприятная личность с весьма буйным нравом. Что ж, такого главное не злить, а дальше по обстоятельствам.

Широкая тропа вывела к огромному озеру с островом посередине. Деревья на этом острове росли поистине гигантские, и именно на них зиждился... Дворец? Замок? Не дом же, в самом деле... скорее небольшой город или... ну да, некое подобие крепости.

— Ждите здесь, — бросил Озган, ступая на один из многочисленных узеньких мостиков.

Правда, скоро он вернулся с известием, что нас готовы принять. Пока были на мосту, я заметил, что вода в озере очень чистая и прозрачная. Песчаное дно казалось обманчиво-близким. На самом же деле, не сомневаюсь, — здесь очень глубоко. Великолепная природная защита. В случае нападения вполне можно скрыться на острове и отрезать все пути к "большой земле", максимально усложнив врагам задачу. Умно.

Взобравшись по крепкой винтовой лестнице, опоясывающей древесный ствол, миновав несколько комнат и цепь навесных мостиков, мы, наконец, оказались в просторном помещении, которое было практически точной копией нашего зала заседаний. Только трон на возвышении занимала женщина.

На вид ей было около сорока. Высокая, стройная, пепельная блондинка с огромными карими миндалевидными глазами на истинно аристократическом лице. Пронзительная, холодная, гордая красота. Это определённо порода, сродни той, что всегда отличала мою мать.

— Итак, Озган, эти дети и есть твои шпионы? — её тонкие губы тронула лёгкая насмешливая улыбка.

— Не мне, светлая ярна, рассказывать тебе о тёмном коварстве, — с поклоном, ответил он.

— Перестань. Я и так вижу, что к темнякам они не имеют никакого отношения. Ты правильно поступил, что привёл их к нам, как гостей. Как гостей мы их и примем. Прикажи Яринии о них позаботиться, я подойду позже.

Озган ещё раз поклонился и жестом велел следовать за собой. Мы опять куда-то шли, пока нас с Коэном с рук на руки не передали невысокой сухонькой пожилой женщине. Нам выделили маленькую комнатку с круглым окном и двумя кроватями, только сев на одну из них, я позволил себе опустить плечи. Спина ныла, про ноги даже вспоминать было страшно.

— Давайте-ка, сымайте свою обувку, нечего грязь по дому разносить, — велела Яриния.

Я попробовал нагнуться, но не смог — в боку опять кольнуло резкой болью. Закусив губу, чтобы не застонать, я подождал, пока немного отпустит, снова потянулся к сапогам, но Коэн решительно отстранил мои руки.

— Я сам, ладно? У тебя руки изранены, — зашептал он, осторожно стягивая с меня обувь.

— Вот ведь, худой, как жердь, а брюхо на троих наел, — неодобрительно заметила женщина, — уж и раздеться сам не может.

— Он не наел, он... — вступился было за меня мальчик, но я отрицательно покачал головой, останавливая, — не важно. Ему лекарь нужен.

— Нежный какой. Так и быть, будет вам лекарь. И воды велю накипятить. Больно вы чумазые.

Коэн помог мне раздеться до нижней сорочки и вымыть волосы, когда принесли горячую воду. Потом я аккуратно обтёрся влажным полотенцем и стал ждать обещанного лекаря. Тот явился только через час, обработал мои ноги и руки едко пахнущим раствором, от которого немилосердно защипало, велел всё перевязать и удалился.

Вскоре должны были принести обед, но меня хватило только на то, чтобы забраться под одеяло и провалиться в сон. Завтра. Всё остальное завтра.

========== Глава 13. Светлая ярна. ==========

Когда я проснулся, уже светало, хоть мир вокруг ещё и пребывал в сонной уютной тишине. Слышно было только мерное дыхание Коэна на соседней кровати да мягкий шелест дождя за окном. Спать больше не хотелось, хотелось есть, а ещё больше пить. Обед я вчера пропустил, как, собственно, и ужин. Ясно, что готовить для меня сейчас никто не будет, но, может, хоть воды нальют.

К сожалению, боль так до конца и не отступила, угнездилась внизу живота, то и дело, напоминая о себе неприятным тянущим ощущением и короткими острыми вспышками. Ничего... терпимо...

Собравшись с силами, я медленно сел, потом попытался подняться, однако комната мгновенно поплыла перед глазами, пришлось снова опуститься на кровать. Мои старания увенчались успехом только с третьей попытки. Наконец, твёрдо встав на ноги, я осмотрелся. Наше с Коэном оружие было аккуратно сложено на пол в углу, а вот одежда куда-то пропала. Вместо своих вещей на стуле я обнаружил стопку чужих — сухих и чистых.

Что ж, как любил пошутить мой брат Даниэль, изредка появлявшийся в Дайвире, доброе отношение и кошке приятно. Вот уж кто в нашей семье точно не страдал снобизмом и предрассудками. А ещё его всегда было интересно слушать. Вникать в сложные взаимоотношения родственников ему было некогда, поэтому меня он принял, как ещё одного близкого человека и благодарного слушателя. Где только этот неутомимый путешественник не побывал, чего только не видел. Жаль общались мы редко. Даниэль же неуловим, как ветер, сегодня здесь, а завтра опять в неведомые края направляется. Иногда я сильно ему завидовал — такой свободе, когда нигде, ничего не держит. Ни деньги, ни слава, ни высокородная жена, рожающая по ребёнку чуть ли не после каждого визита, его не интересовали. Был бы попутный ветер в паруса или убегающая вдаль дорога. Король давно на него рукой махнул, благо иногда эти скитания и родному государству некоторую пользу приносили.

Одежда с чужого плеча оказалась мне великовата, зато не обтягивала живот и не стесняла движений. Оружие я решил с собой не брать, от сапог тоже отказался. Ходить босиком не больно-то прилично, но ноги мне вчера обернули белыми плотными лоскутами ткани, думаю, сойдёт. Тихо, чтобы не разбудить мальчика, я выбрался в коридор и отправился вперёд наудачу. Сам не найду, так, может, встречу кого-нибудь, кто дорогу на кухню, если таковая здесь имеется, подскажет.

Мостики, коридоры, большие проходные залы — казалось, всему этому не будет конца. А главное невозможно даже приблизительно понять, где именно находишься, потому что земля где-то далеко внизу, а вокруг густые ветви деревьев, позволяющие рассмотреть только то, что впереди. Стучаться в запертые двери я не решался, так что бродил достаточно долго.

— А я думала, это только мне не спится, — вдруг послышалось откуда-то справа.

Я повернулся на голос. Чуть выше, между листьями прятался домик. Видны были только фрагменты стены, узкие перила и женская рука с рубиновым перстнем.

— Прошу прощения, за беспокойство, — всё-таки мне было немного неловко, ведь разрешения на то, чтобы вот так ходить по чужим владениям, мне не давали, — я просто очень хотел пить, вот и решился попробовать отыскать кухню.

— Никакого беспокойства, — успокоила меня невидимая собеседница, — давай, поднимайся ко мне.

Наверх вела вполне обыкновенная деревянная лесенка с перилами и ступеньками. Больше я таких здесь не встречал. Поднявшись, я очутился на просторной террасе, очевидно, немаленького дома и несколько опешил от неожиданности, опознав в вероятной хозяйке вчерашнюю красавицу.

Сейчас светлая ярна, как назвал её вчера Озган, выглядела как-то совсем иначе. Простое длинное льняное платье, белая вязаная шаль и волосы, заплетённые в косу. Вчера её красота завораживала, сегодня — очаровывала. И да, сегодня она ещё больше напоминала мне маму.

— Меня зовут Ильвэйн, — тепло улыбнулась женщина.

— Габриэль, — представился я.

— Ты, наверное, голоден. Яриния сказала, что вчера ты так и не поел. Идём.

Ильвэйн направилась в дом, и я, не раздумывая, последовал за ней.

— Располагайся, я сейчас приду, — оставив меня, по всей вероятности, в своём кабинете, попросила она.

Я устроился в кресле у маленького столика рядом с окном. Ещё здесь был широкий массивный стол с ровными стопками бумаг и письменными принадлежностями, за ним стул с высокой спинкой, несколько полок с книгами и знакомая карта севера на стене. Странно. Очевидно, она работает с документами, вчера вела совет старейшин... А что тогда делает ярам Серых рысей?

В кабинет Ильвэйн вернулась с подносом. Расставила на столике пузатые глиняные чашки с вкусным травяным отваром, блюдо с хлебом и ломтями какого-то мяса, блюдечко с ароматной лесной малиной и тарелочку с незнакомыми запеченными овощами.

— Не стесняйся, — велела ласково и села в кресло напротив, — а пока ешь, рассказывай, кем Бархориму приходишься.

— Может, и не прихожусь, — вот прямо так я сразу и признался.

— Приходишься-приходишься, я ведь не первый десяток лет на свете живу. Ты сказал Озгану, что из Белогорья. Так?

— Так?

— А ярам у Белых соболей Бархорим Радужный.

— Так и есть, только, почему ты решила, что я к нему отношение имею?

— На тебе обручальные браслеты. Золотые. Такими только у правящих семей скреплять брачные узы принято. Значит ты ему близкий родственник. Только ведь ни сыновей, ни внуков у него, насколько мне известно, не осталось.

Стало быть, о моём прибытии на север дед другие кланы не оповещал. Что, в общем-то, логично. А Ильвэйн не только милая женщина, но ещё и политик. В этом у меня не осталось никаких сомнений. Главное теперь о данном обстоятельстве не забывать и особо не расслабляться. И, кстати, у меня тоже есть вопросы.

— Давно ты возглавляешь клан? — сделав глоток из своей чашки, поинтересовался я.

— Достаточно, — разгадав мой манёвр, хмыкнула Ильвэйн.

— А где Бордей Яростный?

— Вижу, ты по мелочам не размениваешься, — посерьёзнев, грустно заключила она. — Ладно, слушай. Бордей — мой муж, и он гораздо старше меня. Несколько лет назад боги начали отнимать у него память... сейчас он даже меня не всегда узнаёт, а нашему единственному сыну нет ещё и шести. Мой народ поддержал меня, когда я в качестве полновластного представителя будущего наследника заняла трон.

— А совет?

— Им пришлось смириться, у них ведь не было официальных причин для отказа.

— Но от участия в Великом Совете Серые рыси воздерживаются?

— Я не столь наивна, чтобы надеяться на то, что меня там примут, как равную. В большинстве кланов женщин не уважают. Даже тех, которых любят. Для Бурых медведей и Пепельных волков мы и вовсе в лучшем случае племенные кобылы, в худшем — просто вещи, которые можно присваивать, дарить или обменивать.

— Почему ты мне всё это рассказываешь? — если честно, подобная откровенность настораживала.

— Не с Бархорим же мне своими горестями делиться... Мой клан оказался в изоляции — в гости ни к кому не ездим и к себе никого не зовём, а это опасно.

Кажется, я начинаю понимать, к чему она клонит. Ей нужны союзники. Только причём здесь я? Реальной власти у меня нет, и никогда не будет.

— Так кем ты приходишься яраму Белых соболей? — снова спросила ярна.

— Внуком, — честность в обмен на честность. Справедливо. — Я не так давно прибыл с юга.

— Вот оно что... ты — сын Иоланты, верно?

— Да.

— И сколько же тебе лет?

— Двадцать два.

— Надо же, всего на три года младше моей старшей дочери, а так и не скажешь... теперь хотя бы понятно, когда ты успел жениться. Ты ведь приехал на север с женой?

— С мужем.

Какое-то время Ильвэйн удивлённо смотрела на меня, потом надолго задумалась. А я просто продолжал завтракать и ждать неприятных вопросов. Излагать свою биографию не было ни малейшего желания.

— Я родом из клана Пятнистых оленей, наши корабли часто плавали на юг, поэтому я слышала об этом диком изобретении ваших алхимиков. И раз Бархорим не побрезговал тобой, значит, выбирать ему было не из кого, — без помощи с моей стороны, сделала правильные выводы она. Умная женщина, в этом ей никак не откажешь. — А кто твой муж?

— Элисар Кирижский. Кстати Коэн — его сын.

— Элисар — правая рука ярама. Молодец, старый плут. Подстраховался. А твоя странная полнота...

Я только кивнул, подтверждая то, о чём она и сама уже успела догадаться.

— Ясно. Выходит у вас в Белогорье тоже всё непросто. Ну, тем больше причин нам держаться вместе. Не переживай, всё сказанное здесь останется между нами. Могу я рассчитывать на ответную любезность?

— Можешь не сомневаться, светлая ярна. От меня никто ничего не узнает.

— Пожалуй, у меня нет причин не доверять твоему слову, — Ильвэйн снова улыбнулась. Беззаботно и весело. — А знаешь, ты мне очень понравился, поэтому я предлагаю тебе задержаться у нас подольше. Глядишь, к тому времени, и раны твои заживут.

— Озган обещал нас проводить, — напомнил я.

— Обещал — значит проводит. И ещё. Я прямо сейчас отправлю сообщение твоему мужу. Вас же, наверняка, ищут.

Отказываться было неудобно, да и неразумно. Далеко я всё равно сейчас не уйду. Нам с Коэном надо отдохнуть хотя бы несколько дней. Надеюсь, вреда никому от этого не будет.

========== Глава 14. За пределом. ==========

— Подымайся, увалень, — явившись на следующий день вечером, буркнула Яриния, — приехали за тобой. Мальца, вон, ужо чихвостят.

Я не сразу сообразил, о чём идёт речь, а, когда понял, поспешил на улицу. Вряд ли, конечно, Коэна бьют, но чтобы отчитывали одного за все наши прегрешения, тоже не дело.

В Свелеснице нас с пасынком приняли радушно. Не знаю, что именно сказала своим Ильвэйн, но даже недоверчивый Озган проникся и согласился ненадолго стать нашим экскурсоводом. За почти два дня пребывания у Серых рысей мы успели осмотреть весь остров, правда, пока только с высоты древесных домов, и побывать в основных нежилых залах вроде библиотеки и предназначенной для официальных приёмов. Глядя на паркет, украшенные резным узором стены и высокий потолок с изображениями северных богов, я всё время ловил себя на мысли, что с трудом представляю, как можно построить нечто подобное не на земле. С другой стороны, горный замок в Белогорье поражает воображение ничуть не меньше. Саму светлую ярну после нашей беседы я видел всего дважды. Днём всё её время поглощали дела клана, но зато ужин и ранний завтрак она предпочла разделить со мной.

Когда я добрался до озёрного моста, Коэн уже чуть не плакал, крепко сжимая отцовскую руку. Элисар в экзекуции не участвовал, однако и вступаться за сына не спешил.

— Это ж надо было такое отчебучить! — гремел праведным гневом голос Лешего. — Да в этакую-то страсть! Я ж едва не поседел, пока вас разыскивал! Следопыт тоже мне! Всё, больше я с тобой, остолопом, в лес не пойду, раз старших не слушаешь! Да ладно б, один попёрся, так ещё и Габриэля за собой поволок!

— Никто меня никуда не волок, — надо было срочно вмешаться, а то ведь, и правда, до слёз дело дойдёт.

— Ага, ещё один путешественник, — прозвучало уже куда спокойнее, — с тобой пущай муж разговоры разговаривает.

— И поговорю, — согласился Элисар, внимательно меня осматривая, — только дома.

— А когда мы домой поедем? — осмелился спросить притихший Коэн.

— Сейчас. Только официальную благодарность от Белых соболей Бордею Яростному выразим.

— Будет лучше, если вы подождёте до рассвета, — посоветовала появившаяся на балконе над нами Ильвэйн.

Величественная, отстранённая и властная, только внешне напоминающая ту женщину, с которой я недавно виделся в уютном кабинете. Удивительное преображение. И ещё большой вопрос, какая же она на самом деле. Может, для меня у неё просто особая маска? Данное допущение было неприятным, хоть и оправданным. Лицедейство при её положении — мастерство не последнее.

— Здравствуй, светлая ярна, — почтительно опустил голову муж, — благодарим за приглашение, но, думаю, не стоит нам злоупотреблять гостеприимством Серых рысей.

— Провести ночь не в тёмном сыром лесу, а в тёплой постели — это не значит злоупотребить гостеприимством. В особенности, если я сама предлагаю.

— И в самом деле, давай с отъездом до завтра повременим, — подключился я к уговорам, — за одну ночь ведь ничего не изменится.

В конечном итоге, пусть и с явной неохотой, Элисар согласился. Вскоре нас пригласили на ужин. Позже, за чашкой крепкого отвара, как и принято, велись незатейливые светские беседы о погоде и предстоящих осенних праздниках. Более серьёзных тем никто не касался, во-первых, это был неофициальный визит, во-вторых, такое не обсуждают за столом, и, в-третьих, чувствовалось, что до полного доверия и взаимопонимания собравшимся ещё очень далеко. Я, скорее всего, у Ильвэйн уже не вызывал опасений, чего не скажешь о моём супруге.

Когда мы расходились, уже окончательно стемнело. Вернувшись в свою комнату, я обнаружил, что за время моего отсутствия Коэна уже успели куда-то переселить, а кровати сдвинуть.

— Что ж, — закрывая за нами дверь, сказал Элисар, — теперь самое время спросить, зачем тебя в такую даль понесло?

— Коэна понесло, а я просто побоялся его одного отпускать. Он у тебя упёртый, если бы я не согласился, один бы пошёл... плохо могло закончиться.

Только бы меня сейчас не начали, как ребёнка отчитывать. Не по возрасту, да и выхода у меня тогда другого не было. Вдруг вспомнилось, как бесстрашно мальчишка к болоту устремился, и вдоль позвоночника лизнуло ледяной волной.

— А сейчас, ты считаешь, закончилось хорошо? — выразительно глянул на мои забинтованные конечности муж.

— Мы оба живы и относительно здоровы — это главное. Кстати, ты почему не заступился, когда Яким твоему сыну публичную выволочку устроил?

— Вдвоём не нападают — это раз. Своим глупым поступком он заслужил не просто выговор, а полноценную порку, так что, считай, легко отделался — это два. Главным в вашем походе был Яким, поэтому с него и спрос, и право наказать провинившегося — это три, — один за другим привёл он свои, надо заметить, весьма убедительные доводы.

— Я виноват не меньше, и из детского возраста вышел уже давно.

— Но тебе же сейчас ни порку, ни выволочку не устроишь, поэтому и обсуждать здесь нечего. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — ложь далась мне легко, только бы теперь не морщиться от боли.

— Мы хотели Алю с собой взять, но, когда голубь принёс из Свелесницы послание, она была в деревне у тяжёлобольного сына старосты, и могла задержаться. Мы решили, что будет разумнее как можно быстрее вернуть вас в родной клан.

Обратная дорога, наверно, займёт не так много времени. Хотелось бы, уже завтра оказаться в Белогорье. Как говориться, в гостях хорошо, а дома лучше.

Спать я, как обычно, удобно устроился у стены, прислушиваясь к спокойному дыханию Элисара рядом, и вдруг с удивлением понял, что скучал по нему. Оказывается, присутствие мужа меня беспокоило гораздо меньше, чем его отсутствие. Странно. И когда только это могло произойти? Да ещё так, что я этого даже не заметил.

А на следующий день рано утром мы уже собирались в дорогу. В клане Серых рысей ещё почти все спали, когда Яким деловито осматривал и седлал лошадей.

— Элисар, если хочешь поблагодарить, — тихо произнёс я, дожидаясь пока все приготовятся, — поблагодари Ильвэйн. Отныне Белые соболи в случае необходимости будут иметь дело непосредственно с ней.

— Не с ярамом? — больше утвердительно, чем вопросительно уточнил муж.

— Нет.

— Бархориму не следует об этом знать?

— Не следует.

— Хорошо.

Я знал, что светлая ярна непременно придёт попрощаться, и она не обманула моих ожиданий, как и Элисар, выразивший ей свою искреннюю признательность. Я не имел права раскрывать тайну этой женщины, но не намекнуть хоть кому-то об истинном положении дел, тоже не мог. Она хотела союзника — она его получила, и обижаться ей не на что.

Озган, как и обещал, вызвался нас проводить, правда, только до границы своего клана. Так что вскоре на широкой утоптанной тропе остались только мы в сопровождении небольшого отряда воинов Белых соболей. Небо было серым и неприветливым, ветер холодным, но, спасибо, обошлось хотя бы без дождя.

Первые часа два я еще старался сохранять прямую спину, но потом не выдержал и тяжело привалился к сидящему позади мужу. Он сразу крепче прижал меня к себе, умудряясь при этом всё так же уверенно держаться в седле. Весь оставшийся путь запомнился мне плохо. Мы долго ехали, кажется, несколько раз ненадолго останавливались и я, чтобы никого не беспокоить, даже что-то съел.

До Белогорья добрались на закате. Элисар помог мне спуститься на землю, и на сей раз, я принял его помощь без всяких возражений.

— Я сейчас Алюшку кликну. Воротилась уж, поди, от болезного, — сообщил Яким.

— Она ведь устала. Зачем её на ночь глядя беспокоить? — возразил я. — Пусть отдохнёт, а завтра утром меня осмотрит. Я просто устал. Немного посплю, и всё.

С этим и отправил Лешего домой. И так от меня беспокойства много. Лучше мне не стало, конечно, но ничего страшного, до утра потерпеть можно.

Велия приготовила ужин, к которому я не притронулся. Она сердилась и что-то говорила, но я не уловил ни слова. Потом, едва умывшись, отправился в кровать.

А ночью пришла боль. Её было много, она скручивала, выламывала, накатывала волнами, мучила, терзала и мешала дышать.

— Габриэль... — звал меня кто-то по имени, — Габриэль, что?.. болит?.. Велия, разбуди Коэна... надо послать... Аля...

Перед глазами то двоилось, то темнело. Мир вокруг кружился и раскачивался. Я судорожно сжимал сбившуюся простынь, пытаясь хоть так остановить непрерывное мельтешение, пока меня не сдёрнули с кровати и куда-то не понесли.

— Давай на стол, — велели коротко, и меня опустили на ровную твёрдую поверхность, — ...нагреть воды... прокипятить инструменты... Элисар, открой ему рот...

Чужие руки заставили разжаться стиснутые зубы, и в горло сразу же потекло что-то тёплое и горькое.

Боль начала медленно отступать. Вместо неё наползало оцепенение.

— Он скоро заснёт, — отчётливо услышал я голос Али. — Совсем плохо. Видать то, в чём дитя зрело, перевернуло, вот кровь нутром и пошла.

— Что ты собираешься делать? — встревожилась Велия.

— Ребёночка принять. Я знала, что до конца срока ему не доносить, но надеялась, что ещё хоть немного походит.

— Он же вон застывший совсем, как же родить сможет?

— Никак не сможет, нет у него ничего, что бабам для этого иметь положено. Потому самим справляться придётся. Элисар, инструменты доставай и бражницу неси. А ты, Коэн, ступай, тебе здесь делать нечего.

Ребёнок... Ещё ведь рано. Слишком рано. Не верилось, что время пришло и назад уже не повернуть. Я лежал неподвижно, совсем не чувствуя себя, будто моё тело больше мне не принадлежало. Неумолимо тянуло в сон, но засыпать было страшно. Я ведь мог больше никогда не проснуться. Как Микаэль. Хотелось ещё хоть раз открыть глаза, чтобы не умирать в непроницаемой густой темноте, только сил не осталось даже на это простое лёгкое движение.

Все звуки стихли. Ничего не осталось. Я был за пределом. Ещё один шаг... вздох... удар сердца... и всё будет позади...

Только вернусь ли я обратно?..

========== Глава 15. Первая победа. ==========

Моё тело медленно умирало, где-то там, по ту сторону запределья. Призрачная черта, отделяющая что-то от чего-то манила обещанием долгожданного покоя и избавлением от боли. Любой. А ведь за мою, пусть и не столь долгую жизнь, её уже накопилось достаточно. Только я всё равно рвался обратно, тянулся к ускользающей реальности, будто держало что-то. Не страх, нет, другое. Непонятное. Незаконченное. И иногда пустота беспамятства отпускала, вышвыривая барахтаться в вязком жарком удушливом полубреду. Эти редкие мгновения не приносили облегчения. События, образы, лица проносились под сомкнутыми веками, выворачивая память наизнанку, отнимая и без того стремительно тающие силы. Утомлённый, разбитый я сдавался, и меня опять уносило к проклятой черте. Раз за разом бесконечное изматывающее движение по замкнутому кругу. Бывало, казалось, всё. Конец. И, хвала богам, за милосердное прекращение этой пытки. Но потом открывалось второе, третье, десятое дыхание, и я упорно поворачивал назад. Снова и снова.

Очнулся я внезапно. Просто в какой-то момент открыл глаза и увидел потолок спальни. Остро пахло лекарственными травами. Комнату наполнял коралловый предзакатный свет. Где-то близко и в то же время бесконечно далеко успокаивался город. А рядом с кроватью, устроившись в кресле, сидел Элисар.

Я попытался подняться и не смог — ослабевшие руки совсем не держали. Тогда попробовал позвать мужа, но из пересохшего горла вырвался только невнятный хрип. Тем не менее, меня сразу услышали. Элисар стремительно встал и шагнул к кровати, всматриваясь в моё лицо.

— Проснулся, — констатировал с явным облегчением. — Признаться, я уж и не надеялся.

Он осторожно приподнял мою голову и поднёс к губам кружку с приторно-сладким настоем.

— Почему не надеялся? — после нескольких глотков смог выговорить я.

— Ты шестнадцать дней в себя не приходил. Сначала слаб был — крови потерял много. Затем к тебе злая горячка прицепилась — горел пять дней кряду. Метался, бредил, звал кого-то. Аля боялась, что у тебя сердце не выдержит.

— А сейчас?

Сам я не мог толком понять, как себя чувствую. Вроде, ничего не болит, только слабость невероятная, да голова тяжёлая и кружится. И всё же... шестнадцать дней... как долго...

— Сейчас... — неуверенно повторил Элисар, — сейчас я Алю позову. Она и скажет.

Он ушёл, однако вернулся быстро и уже с моей целительницей.

— Здравствуй, Габриэль, — поздоровалась девушка, — напугал же ты нас. Рассказывай теперь, не болит ли чего?

Не теряя времени, она решительно откинула одеяло и приступила к осмотру. Потрогала лоб, посчитала пульс, проверила бинты. А я с немым ужасом смотрел на своё тело. Использованное, выпотрошенное и невозможно худое. Руки тоненькие словно веточки, ноги лишь немногим лучше, пах прикрыт маленьким полотенчиком, а от живота до подмышек всё забинтовано. Под прозрачно-серой кожей, казалось, можно было разглядеть каждую венку.

Только бы всё это оказалось не напрасно. Надо было спросить, но спрашиваться это никак не хотелось.

— Что с ребёнком? — после того, как вернули на место одеяло, всё-таки смог выдавить из себя я.

— Девочка, — не слишком радостно ответила Аля. — Она родилась очень слабенькой и совсем крошечной. Никогда ещё таких малюток не видала. Думали, не выходим, но она в тебя пошла — упрямая. По счастью, кормилицу быстро нашли. Велия всё Белогорье на уши поставила, а вот дед твой сильно расстроился — правнука ведь ждал. Пришлось сказать, что никаких правнуков больше не предвидится.

— Я теперь совсем бесплоден?

Почему-то это известие совсем не взволновало. Ни сожаления, ни облегчения. Просто равнодушное принятие свершившегося факта.

— Да... мне очень жаль. Там ничего не поправить было, пришлось кокон этот вырезать, иначе бы вас обоих потеряли. Зато у тебя теперь дочка есть. Хочешь на неё посмотреть?

— Нет.

Я вообще больше ничего не хотел про неё знать. Я понимал, что девочка ни в чём не виновата, но принять её просто не мог. Ради того, чтобы она родилась, меня искалечили, её первый вздох, едва не стоил мне жизни. Возможно, если бы я был женщиной, это не имело бы такого значения — они ведь как-то по-другому всё это чувствуют. Но я был, есть и останусь мужчиной, и всё моё мужское естество отвергало этого ребёнка.

Аля переглянулась с Элисаром, грустно улыбнулась, но настаивать не стала.

После её ухода я ещё раз рискнул подняться.

— Тебе нельзя пока, — остановил меня муж, — скоро Коэн бульон принесёт. Поешь и спать. Мыться завтра будем.

— Как мыться, если вставать нельзя?

— Я тебя оботру.

— То есть как — ты?

— А вот так. Чужому человеку я тебя не доверю, а Аля занята с утра до ночи.

— Но ты ведь не сиделка, — заметил я.

— Верно, не сиделка. Я твой муж, и клятву давал о тебе заботиться. А ещё сын мне рассказал, как ты из болота его вытаскивал.

— Можно подумать, будь он на моём месте, просто так бы на бережку стоял.

— Может, и не стоял бы, но сути дела это не меняет.

С этого вечера потянулись длинные однообразные дни моего выздоровления. Элисар, сразу же отвергнув все мои возражения, неотступно был рядом: кормил, следил за приёмом нужных отваров, обтирал и осторожно менял бинты. За это время ещё несколько раз меня немного лихорадило, однако чувствовалось, что болезнь медленно, но верно отступает. Примерно через неделю я уже смог вставать, правда, ходить получалось пока исключительно по стеночке или опираясь на мужа.

Впервые увидев своё отражение, я себя даже не узнал. Из зеркала на меня смотрело бледное, худое, дрожащее существо с сухими потрескавшимися губами, выпирающими скулами, тусклыми сосульками волос и огромными тенями под глазами. А ещё там, под сорочкой и слоем бинтов, были уродливые шрамы, которые со временем потускнеют, но останутся навсегда. Почему-то стало иррационально стыдно перед Элисаром. Ведь противно же со мной таким возиться.

— Ничего, — бережно придерживая меня за талию, успокоил он, — вот поправишься, лучше прежнего будешь.

Я промолчал, лишь поспешил отвернуться и больше туда не смотрел.

Когда я смог обходиться без постоянной посторонней помощи, стало намного легче. Только пространство комнаты с каждым днём угнетало всё больше, поэтому я стал иногда выбираться на кухню к Велии или в гостиную на первом этаже. А однажды в приоткрытую дверь одной из дальних комнат увидел детскую кроватку. Тогда я не смог заставить себя зайти, но всё-таки зачем-то возвращался туда постоянно. Подходил, прислушивался и уходил в смятении.

Мне надо было увидеть её. Хотя бы один раз. И вот, когда Элисар отправился к яраму, Коэн — к Якиму, а Велия — готовить ужин, я тихонько пробрался в детскую. Конечно, прятаться мне было незачем, просто не хотелось, чтобы у этой встречи были свидетели. За тот мой отказ меня никто ни разу не упрекнул и всё же...

На большой кровати у окна спала незнакомая женщина, видимо, та самая кормилица. Две детские кроватки находились чуть поодаль. Я подошёл к ним и, набравшись смелости, заглянул. Свою дочь я узнал сразу же. Не потому, что подсказало какое-то там чутьё, а потому, что она действительно была крошечной, примерно раза в два меньше спящего рядом малыша.

Боги, если она сейчас такая, то какой же она тогда родилась? Вспомнилось, что дети рождённые мужчинами обычно меньше тех, что рождены женщинами. А тут ещё месяца на два раньше. И на смену глухому неприятию, вдруг пришла щемящая жалость. Эта крошка с мягким беззащитным животиком и белым пушком на голове ведь тоже боролась за свою жизнь. Боролась наперекор всему и, несмотря ни на что, победила. Один отец от неё уже давно отрёкся, так может ли такое быть, что теперь откажусь и я?

Нет, не может. Принять это решение вдруг оказалось неожиданно легко. Я ведь ей нужен. Значит, надо будет привыкнуть к мысли, что у меня есть ребёнок, и научиться заботиться о ней. Я постараюсь, и у меня получится. Должно получиться.

— Прости, — искренне попросил я у маленького человечка. — Пусть и с опозданием, но, С Днём рождения, девочка моя. И с первой в твоей жизни победой.

========== Глава 16. Во имя общего блага. ==========

С того памятного дня, как я впервые вошёл в детскую, началось моё общение с дочерью. Разумеется, ни о каких пелёнках речи не шло — не умел, и учиться нужным не считал. Нянчила её, по-прежнему, смешливая простодушная Милания, чей сын, оказывается, был старше моей девочки всего на шесть дней, а мужа только полгода назад отправили на дальнюю границу. Мне же не то, что взять малышку на руки, даже дышать рядом с ней иногда бывало страшно. И всё же я приходил к ней каждый день.

До полного выздоровления было ещё очень далеко. А мне следовало не только выздороветь, но и полностью восстановиться. Без этого я не мог появиться перед старейшинами. Мне никто никогда прямо не говорил, но не чувствовать, что их раздражал мой живот было просто невозможно. Поэтому к следующему моему визиту в зал заседаний ничто не должно было напоминать о моём недавнем положении. Было бы лучше, если бы все как можно скорее забыли о том, что свою единственную дочь я выносил сам и начали воспринимать меня как полноценного мужчину, коим я теперь и являлся. Сложно. Забеременеть я, конечно, больше не мог, как, впрочем, и бороду отрастить, и ростом стать выше. Разумеется, можно было попробовать нарастить бугристые мышцы и обрезать волосы, чтобы выглядеть более мужественно. Вот только в лучшем случае это выглядело бы нелепо, в худшем — попросту страшно. Ну и ладно. Уродовать себя бессмысленно, значит оставалось только смириться и успокоиться. Хотя тренировки следовало возобновить. И как можно скорее. В конце концов, сила, даже физическая, не только горой мускулов определяется. Элисар, к примеру, тоже на ярмарочного силача не похож, а сразиться с ним, как мне помнится, желающих не нашлось.

Однако тренировки пришлось отложить на неопределённый срок, потому как стоило мне чуть подольше походить, и начинала кружиться голова. Аля советовала не торопиться и дать измученному организму окрепнуть. Велия в свою очередь зорко следила, чтобы я съедал всё, что она накладывала в мою тарелку.

— Вот, — каждый раз ворчливо приговаривала старушка, — больше нужного не заставляю, но силёнок поднакопить необходимо. Ведь с того света воротился. Шутка ли.

Надо отдать ей должное, она всегда угадывала верно. Наверно помогал немалый жизненный опыт и искреннее желание помочь. Меня даже не сильно удивило, что мою дочку Велия приняла, как родную... и, похоже, меня вместе с ней... окончательно.

Как бы там ни было, но слоняться без дела мне быстро надоело, и я достал свои инструменты для резьбы по дереву. Возвращение к подзабытому ремеслу далось не так-то просто — руки поначалу слушались плохо, да и навыков не хватало. Первую вызволенную из чурбачка лошадку я решил подарить дочке, когда та подрастёт. Последовавшего за лошадкой мишку передал Милании для её мальчика, чтобы никому не обидно было. Игрушечные зверушки у меня получились простенькие и пока не очень удачные, зато вполне узнаваемые. Для начала уже неплохо. Под мастерскую мне освободили примыкающую к гостиной кладовку, а разнообразными древесными материалами от души снабдил Леший. В моём полном распоряжении теперь были причудливые коряги, маленькие брёвнышки, гладкие ровные дощечки, личное пространство и время.

Мысли больше не путались и не разбегались. За работой я методично вспоминал то, что успел прочитать в библиотеке Белогорского замка. К сожалению, успел я тогда немного — только самое основное и то по верхам. Поэтому попросил Элисара подобрать мне какие-нибудь книги. В результате уже на следующий день муж принёс мне объёмный сборник всевозможных мифов и легенд северного народа, исторические летописи и жизнеописания некоторых ярамов Белых соболей. Разумно. Иногда опыт предков помогает потомкам избежать ошибок. Да и вообще что за народ без наследия и без прошлого? Что за правитель, который не имеет представления об истории собственного государства?

Само собой, мою точку зрения разделяли далеко не все. Леон, к примеру, считал уроки истории пустой тратой времени, а таким как я и вовсе советовал не забивать голову подобной ерундой. Собственно, он искренне полагал, что, таким как я, в принципе незачем учиться чему-либо, кроме кройки и шитья. Ну и мужа ублажать, конечно же... правда, только в теории — порченый товар никому же не интересен.

Вот ведь ирония судьбы. Шить я так толком и не научился, зато книг в дворцовой библиотеке перебрал немало — какие-то по необходимости, иные просто из любопытства. Мужу достался порченый, с опытом, который никому из нас никогда не пригодится.

За чтением, работой и вечерними посиделками с кормилицей дочери незаметно протекали часы, дни и даже целые недели. Возвращались силы, оттачивался навык, накапливались знания. Я никуда не торопился, но и в праздности не прозябал.

Бархорим удосужился навестить меня только через полтора месяца, после родов. Он пришёл вместе с Элисаром и, отказавшись от ужина, сразу поднялся в детскую.

— Всё-таки слаба южная кровь, — недовольно вынес вердикт, деловито осмотрев малышку. — Мало, что девка, так ещё и хилая. Наши, северные, такими не рождаются. Наши — кровь с молоком.

— Какая есть, — пожал плечами я, — в любом случае, она — не твоя забота.

— Как так не моя? Она ж мне правнучка, последняя в нашем роду. Пусть и такая, лишь бы сына родить смогла. По первой крови замуж выдадим.

— По первой крови? — про первую кровь я уже слышал, только не очень понял, что это означает.

— Как из девочки девушкой станет, — поджав губы, пояснила Велия. — Совсем ты, Бархорим, осатанел? Ей же всего ничего от роду. Да и первая кровь уже в одиннадцать прийти может.

— Так и в одиннадцать. Что с того? — зло бросил ярам. — Будто невидаль какая. Только надо мужа ей подходящего найти.

— Никакого мужа ты ей искать не будешь, — уверен мой голос звучал всё так же спокойно, хотя внутри меня закипала ярость, — у нас был договор.

— Ты не хуже меня должен понимать, как следует поступить во имя общего блага.

Во имя общего блага... О, сколько мерзостей люди делают, исходя именно из этих соображений. Например, планируют лишить одиннадцатилетнего ребёнка детства, чтобы получить долгожданного полноценного наследника, раз уж я так подвёл. И неважно, что даже если у маленькой девочки уже пошла кровь, она всё равно остаётся маленькой девочкой. Наоборот, чем раньше, тем лучше. Верно? Ну, уж нет. Этого не будет.

— Моя дочь выйдет замуж не раньше, чем ей исполниться хотя бы семнадцать лет за того, кто не только докажет, что именно у него сильнейшая кровь, но и сможет добиться её расположения и добровольного согласия. Ещё раз напоминаю, что у нас был договор. У тебя нет на неё никаких прав.

— Это неслыханно! Ты хочешь нарушить наши законы! Элисар, как старший, вразуми своего МЛАДШЕГО супруга! — грозно рыкнул дед.

— У нас равноправный брак, Бархорим. И мой супруг прав, — не колеблясь, поддержал меня муж, — у меня, как и у тебя, нет прав на девочку. Но даже если бы и были, я не поступил бы так со своим ребёнком.

— Я начинаю сомневаться, правильно ли поступил, доверив тебе будущее клана...

Какая прелесть. Неужели ярам и в самом деле думал, что может распоряжаться нашими жизнями по своему усмотрению только потому, что решил в будущем поставить нас во главе клана? И нам ещё полагалось проникнуться собственной значимостью настолько, чтобы ему это позволить?

— Ты вправе изменить своё решение, — сказал Элисар.

— Ты не хуже меня понимаешь, что сейчас дороги назад нет, — дед отвернулся от кроватки, будто потерял к девочке интерес, — поступите по совести, докажите, что я не ошибся.

— Обязательно. Но не такой ценой.

Бархорим так и ушёл не попрощавшись.

— Ничего. Остынет и одумается, — хмыкнула Велия и отправилась накрывать на стол.

— Спасибо, — тихо поблагодарил я мужа.

— Не за что, — не принял Элисар. — Ты в своём праве был.

— Ярам считает иначе.

— Не он жизнью ради неё рисковал — не ему и судьбу её решать. Кстати, что это она у тебя до сих пор безымянная?

Безымянная? А ведь, правда, я так и не дал ей имя. Никудышный из меня отец. Бедная моя девочка. Но, пусть пелёнок я не меняю и о методах воспитания имею лишь смутные представления, зато я постараюсь отстоять её будущее. У неё должен быть выбор. На всё. Как жить, кем стать, за кого выйти замуж. В конце концов, она моя любимая обожаемая дочка. Единственная и неповторимая.

— Мирэль. Я назову её Мирэль, — и это было уже второе решение, которое я принял за неё. Второе, но, чувствую, далеко не последнее. Во имя ЕЁ блага.

========== Глава 17. Наваждение. ==========

Это произошло внезапно. Я проснулся задолго до рассвета с ощущением какой-то неправильности. Элисар спал, обнимая меня одной рукой. В этом не было ничего необычного, а вот в странном напряжении, сковавшем моё тело, было. Появилась какая-то острая, почти болезненная чувствительность. От руки мужа шло обжигающее тепло, и само его присутствие рядом сейчас ощущалось совершенно иначе. Я самому себе вдруг показался очень уязвимым, потому что... потому что уже испытывал нечто подобное раньше. Только я никогда не думал, что это состояние может возникнуть просто так, что желание и потребнnbsp;

ость в близnbsp;ости может не зависеть от воли или чувств. Однако моё возбуждённое, жаждущее тело наглядно доказало, как же сильно я ошибался.

Было стыдно и страшно, ведь Элисар мог проснуться и обо всём догадаться. С его-то сверхъестественной проницательностью. А я так надеялся, что после всего произошедшего таких проблем у меня уж точно не возникнет. Боги, у меня ведь даже ребёнок уже есть.

Я лежал неподвижно, стараясь хоть немного расслабиться и успокоиться. А что ещё мне оставалось? Ничего. Только дождаться, когда это наваждение пройдёт. Насколько же всё было проще раньше. Сначала подавители, потом Анри... А как, спрашивается, справляться теперь? Может, Аля сможет помочь. Да, она наверняка найдёт средство... ну, скажем, наподобие тех же алхимических подавителей... только, как с ней об этом разговаривать? Конечно, она меня уже всяким видела и вообще она целительница, но, кроме всего прочего, она ещё и девушка. Во всех смыслах этого слова.

В конце концов, кое-как перетерпеть мне удалось, а вот заснуть больше не получилось, до тех пор, пока не ушёл Элисар, да и потом лишь урывками и вполглаза от силы часика два. В итоге к завтраку я спустился совершенно разбитым.

— Скоро урожай уберут, — прихлёбывая отвар из своей большой глиняной кружки, известила Велия, — пора боёв и свадеб придёт. В окурат опосля широкой ярмарки.

— Какой ярмарки? — машинально спросил я.

— Так ярмарка у нас только одна и бывает. И товар, и невест туда всегда со всех кланов свозют. Кто обменяться, а кто и жену присмотреть.

Точно. Ежегодная широкая ярмарка. И как я мог забыть? Впрочем, я даже не заметил, как пришла осень, так чему тут удивляться.

Это была очень древняя традиция и никакие политические дрязги на неё никогда не влияли. Проходила ярмарка всегда в одно и то же время — на вторую неделю после сбора урожая, в Невестиной долине у подножья Встречной горы.

Невестина долина и Встречная гора — названия говорящие. Надо же, оказывается, северянам не чужда романтика. Хотя, скорее всего, романтика здесь ни при чём. Согласно древней легенде однажды один из бессмертных сыновей верховного бога Вуржавия прекрасный Зарий воспылал страстью к Юнае — самой младшей дочери богини земли Мегайи. Узнав об этой любви, Вуржавий разгневался, потому как считал земных недостойными небесных, и пригрозил сыну проклятьем. Отныне, если Зарий ступит на запретную землю, он тут же лишится великого дара бессмертия. Юноша побоялся ослушаться отца и лишь издали смотрел на свою возлюбленную, которой словно бабочке был отпущен совсем короткий срок.

Каждый день приходила Юная к горе, верхушкой уходящей в недосягаемое небо и там утопающей в белоснежных облаках, пела песни и плела венки в дар своему любимому. Мегайя жалела дочь и специально для неё украсила долину белыми ромашками, лиловыми колокольчиками, жёлтыми купальницами, маленькими ярко-голубыми незабудками и изумительными алыми, словно капля невинной крови, алмеями.

Кстати, алмеи эти мне знакомы. Я видел их в одной из энциклопедий и запомнил. Цветы действительно красивые и необычные: не очень крупные, на твёрдом тёмном стебле, с мелкими серебристо-зелёными листочками, и с шелковистыми лепестками — пурпурными в сердцевине и нежно-алыми по краям. И история с ними странная. Дело в том, что алмеи растут только в Невестиной долине, цветут ранней осенью, очень долго не вянут, но нигде больше не приживаются. Загадка.

Так вот, значит, на исходе лета, предчувствуя скорую смерть, в последний раз пришла Юная к заветной горе, чтобы спеть последнюю песню и сплести последний венок. Зарий слушал эту прекрасную, исполненную печали песню, и сердце его разрывалось от неизбежности скорой утраты. И тогда он понял, что не хочет вечного одиночества без своей возлюбленной. Зарий покинул небесный замок отца и прямо по горе спустился к Юнае, чтобы принять её дар и разделить с ней хотя бы последние мгновения жизни.

Вуржавию пришлось смириться с выбором сына. К сожалению, даже верховному богу оказалось не под силу снять собственное проклятье, но зато он преподнёс в дар венцовым новобрачным многие годы, разделённые на двоих. И прожили Зарий с Юнаей долгую счастливую жизнь, дав начало роду человеческому, а после смерти их тела рассыпались алыми звёздами, которые каждую ночь сияют теперь на ночном небе в созвездии Вечных влюблённых.

Об истинной причине выбора места проведения ярмарки история умалчивает. Да и так ли это важно? Легенда действительно красивая, как и поздние таинственные цветы.

Для незамужних девушек широкая ярмарка — событие особое. Там они показывают потенциальным женихам свои умения и плетут венки из алмей, которыми впоследствии украшают свои головы и головы своих суженых. Эти венки хранятся супругами всю жизнь и предаются воде вместе с ними, как символ нерушимости вечных уз. Один из них я видел. У Элисара. Его когда-то сплела для мужа Нейлин, а теперь он, бережно завёрнутый в вышитое белое полотно, лежал в коробе у стены...

Пусть и не совсем по своей воле, но я занимал чужое место. И венок этот — явное тому доказательство.

— Я тут Якиму советовала давеча Алевтину на ярмарку отвезти, — вклинился в мои размышления голос Велии, — всякое может быть. Иные вдовые на юность не падки.

— И что он ответил? — поинтересовался Элисар.

— Что, ежели и просватает сестру, то только по ихнему обычаю. А обычай у них иной, нежели у нас. Мороки-то сколько, да и про кровь жениховскую так ничегошеньки не вызнаешь. Подумаешь, великое дело — сватов для сговору заслать. Агась, а сам сиди да жди, как родители за тебя дело сладют. Да разве ж тут поспоришь... Яким единственный в их роду мужчина, он за Алевтину и в ответе, и решать ему. Только он ведь всё равно супротив воли сестриной не пойдёт. Видать, быть ей вековухою.

Слово-то какое... вековуха... как приговор, и отдаёт горькой безысходностью. Ни очага своего семейного, ни детей, ни радости замужества. И что тут скажешь? Что посоветуешь? Езжай на ярмарку, присмотри кого-нибудь, авось, стерпится-слюбится? Можно же и без любви. Как я, например. Любви нет, но и жаловаться, вроде как, не на что. Я ведь, когда брак этот предложил, думал... да ни о чём я не думал. Знал только, что в родной стране оставаться нельзя, а уж, как на новом месте сложится, представлял смутно.

Нет, не буду я ничего Але советовать. И о помощи просить её не буду. Не могу я с ней про такое говорить... ни с кем не могу. Сам как-нибудь с этим наваждением справлюсь. Должны быть какие-то способы. А если должны быть, значит, я их найду.

========== Глава 18. Родные души. ==========

— Красота-то какая, — рассматривая новую подставку с резным узором, восхитилась Велия, — и ставить чего на неё жалко.

— Да я ещё сделаю, — отмахнулся я.

— Сделать-то сделаешь. Кто ж в том сомневается. Руки у тебя золотые, хоть ремесло для королевича и необычное. Короб-то с игрушками, поди, для Алевтины? Вчера в мастерской твоей видела.

— Да, для неё. Мне нетрудно, а детям больным — радость.

Алю я уже почти неделю не видел. То она в очередной раз в какую-нибудь деревню к больному отправится, то за травами особыми в лес. Совсем себя не бережёт. И ничего удивительного, призванных целительниц, вроде неё, во все времена по пальцам перечесть. Зато у меня было достаточно времени, чтобы для её маленьких пациентов зверюшек разных вырезать. Благо, уже успел наловчиться.

— Может лучше Лешего попросить, чтобы отнес, — короб был нетяжёлый, но достаточно объёмный.

— Найдётся, кому отнесть, — хмыкнула старушка.

— В каком смысле?

— Да в прямом. Вешек её и проводит, и встретит. Давно глаз с неё не сводит, всюду тенью, точно привязанный, следует.

— А Аля что?

— Ничего. Даже не смотрит в его сторону. А подставка хороша. Только при гостях ставить на неё чего полегче буду.

Я согласно кивнул и отправился назад в мастерскую. Подставка меня сейчас волновала меньше всего.

Просто поразительно, как я не заметил этого раньше. После разговора с Велией вспомнилось, что Вешека я видел у нас хоть и мельком, но часто. И каждый раз он появлялся, когда приходила Аля.

Эгоистичный слепец. Я так погряз в собственных проблемах и переживаниях, что перестал замечать что-либо дальше своего носа. А ведь и я несу за неё некоторую ответственность. Она со мной в такую даль отправилась, жизнь мне спасла... а я...

Спал я теперь только днём и всего несколько часов, потому что ночью засыпать боялся, большую часть дня проводил в мастерской или упражняясь в стрельбе из лука, вечерами читал Мирэль легенды и мифы. Как выяснилось, малышку успокаивал звук моего голоса, да и Милании слушать нравилось. Да, трудно мне сейчас приходилось. Но разве это оправдание?

Аля пришла вечером. Уставшая, но, вроде как, весёлая. Поужинала с нами, игрушки мои похвалила, и за мной в нашу с Элисаром спальню поднялась.

— Ты зачем себя так мучаешь? — спросила после осмотра, — кажется, будто не спишь совсем.

— С тебя пример беру, — не остался в долгу я.

— О чём это ты толкуешь?

— Да вот думаю, когда Вешек за тобой явится.

Аля сникла и побледнела. Улыбка увяла, больше не скрывая потемневшие больные глаза. До этой самой минуты я и не подозревал насколько всё серьёзно. Думал расспросить потихонечку. Мало ли, может, Велии всё показалось. А теперь вот ясно стало, что не показалось. И не только Вешека коснулось.

— За что ты так со мной, Габриэль?

— Аля, Аленька, — от её бесцветного голоса мне стало не по себе, — я не хотел, не думал даже...

— Я и сама не думала... пока совсем поздно не стало...

— Почему поздно? Разве он тебя не любит?

— Любит, да вместе нам быть нельзя.

— Но почему?

— Ему двадцать годочков всего, а мне минувшей зимой двадцать семь исполнилось. Коли муж жены старше — это хорошо, а вот наоборот... Сейчас-то ничего ещё, а что через десять лет будет? А через двадцать? Он только в мужскую зрелость войдёт, а моё лето отцветёт совсем. Не могу я так с ним поступить.

— Может тебе лучше с ним поговорить?

— Да не слушает он меня, дурной, — сказала Аля и заплакала.

Я придвинулся ближе и обнял её. Сейчас рядом со мной была не моя неунывающая спутница, не целительница, а обыкновенная несчастная женщина. Внезапность этого открытия ошеломила меня. Я привык видеть её сильной, ни разу не задумавшись, чего на самом деле стоила ей эта сила.

Аля опустила голову мне на плечо и продолжила:

— Он ведь драться за меня хотел. Мать его ко мне приходила, просила отступиться, не губить. Будто я сама не понимаю. Бывает, думаю, пусть женится на хорошей достойной девушке, а самой жить не хочется, стоит представить, как другую будет обнимать.

— А Яким, что говорит?

— Он ничего не знает, я ото всех таюсь. Только тебе открылась. Мы же с тобой родные души. Да и как брату признаешься, что сердце болит по тому, кто только недавно порог детства переступил? Скажет, что блажь пустая, и будет прав.

— И что ты делать будешь?

— На широкую ярмарку поеду, венок сплету и выйду за первого, кто сватов пришлёт, если он либо одних лет со мной будет, либо старше меня. По-другому этот узел не разрубить.

— А жить потом как с нелюбимым мужем будешь?

— Как все живут, так и я буду, — Аля отстранилась и быстро вытерла слёзы, — ты ведь справляешься.

— Справляюсь, — тускло подтвердил я.

— Габриэль... что-то не так?

— Всё так.

— Обманываешь. Вижу, что обманываешь.

Обманываю. Всё не так. Вернее, со мной что-то не так. Вот ведь, в чужую душу без спроса влез, а самому открыться страшно. Ведь слово дал, что сам справлюсь, а теперь свои заботы на чужие плечи взвалить хочу. Будто Але мало. Но кое в чём она права — мы с ней родные души.

— Горю я каждую ночь. Просыпаюсь и чувствую, как сердце быстро колотится, а тело... не объяснить... выходит, порочный я, Аля.

— Не порочный, просто молодой, — покачала головой целительница, — а то, что тело оживает, значит, что ты выздоравливаешь.

— Может, сваришь для меня что-нибудь... чтобы...

— И думать забудь. Не буду я тебя отравой потчевать, — отрезала Аля, но, потом смягчилась, — пойми ты, что это не преступление. Ты живой, и тело у тебя живое.

— И что мне теперь с этим живым телом делать?

— С Элисаром поговори. Он ведь твой муж.

— Муж, только брак у нас не совсем настоящий. Он свою умершую жену до сих пор любит.

— И пусть любит. Твоё сердце тоже не ему принадлежит.

— Я мужчина.

— Красивый мужчина. Даже сейчас, а ещё немного в силу войдёшь, ещё краше станешь. Поговори с ним.

Хороший совет, но, к сожалению, в моём случае бесполезный. Вдруг, когда Элисар узнает, какой я на самом деле, во мне окончательно разочаруется. Я, может, его и не люблю, но уважаю. Странно... Анри я никогда не уважал...

Невезучие мы с Алей всё-таки, неприкаянные. Зато родные, раз друг с другом самым сокровенным поделиться можем. Родные. Это уж точно.

========== Глава 19. Нежданный гость. ==========

Моё возвращение в замок ярама прошло тихо и незаметно. Старейшины, конечно, сначала ещё поглядывали косо, но вскоре успокоились и переключились на более важные темы для обсуждения. Жизнь окончательно вошла в привычное русло.

Я, наконец-то, снова был здоров. Тело окрепло, разум окончательно прояснился, и вернулись силы. Те радикальные изменения, которые произошли со мной во время экстренных родов, пока никак не проявлялись. Видимо, утрата изначально лишнего органа — не такая уж большая потеря.

Теперь дело за малым, надо полностью освоиться, врасти в северную землю корнями, и попытаться принести своему клану хоть какую-то реальную пользу. Без этого своим здесь мне никогда не стать. Разумеется, у Бархорима, имелись на этот счёт свои соображения. Те самые, которые он мне однажды озвучил. Вот только меня они категорически не устраивали. Было заметно, что ярам о нашем разговоре не забыл и до сих пор злится. Что ж его право. Всё равно жертвовать Мирэль во имя каких-то туманных перспектив я не позволю. Кроме того, должно же ещё на что-то хватить моих способностей. Не может быть такого, чтобы сам по себе я был совершенно никчёмен.

К примеру, буквально на днях я нашёл потайной ход. Не такое уж и большое достижение, зато было интересно. Вход оказался в зале заседаний прямо под троном. Не знаю, кому ещё о нём известно, но точно могу сказать, что не пользовались им уже очень давно. Я вот смог его обнаружить только потому, что уже сталкивался с подобным в дайвиранском дворце.

Изначально моё внимание внезапно привлёк единственный факел в зале. Можно было, конечно, предположить, что он нужен для того, чтобы зажигать люстры или в качестве замены им же. Но почему он только один? После окончания очередного совета, когда все ушли, я внимательно осмотрел стену, но ничего примечательного не обнаружил, затем вытащил факел, тот тоже ничем не удивил. Тогда просто наудачу с силой дёрнул держатель, и каменная плита с троном с характерным скрипом отъехала в сторону.

Недолго думая, я прихватил факел и нырнул в открывшуюся темноту. Каменная лестница вела глубоко вниз, к узкому прямоугольнику следующего прохода. Непосредственно сам тоннель оказался очень длинным и ужасно тесным — даже мне в нём было толком не развернуться. За ним последовала цепь небольших пещер и яркий свет.

Миновав последнюю пещеру, я выбрался на берег океана. Впереди необозримая водная синь, практически сливающаяся на горизонте с небесной, слева и справа полоса песчаного пляжа и глухая горная стена. Красиво... и жутко. Будто огромная ловушка. Немного поразмыслив, я пришёл к выводу, что здесь непременно должно быть что-то еще. Какая-нибудь горная тропа или что-то в этом роде. Иначе, какой смысл было тоннель строить? Между тем, ярко-красный солнечный диск уже катился к закату и дальнейшие исследования я решил оставить на завтра.

Однако моим планам не суждено было сбыться. Сначала всё находились дела поважнее, а через три дня в Белогорье поднялся страшный переполох. Недалеко от причала вспыхнули сигнальные костры, означающие приближение чужих кораблей. Туда сразу же отправился небольшой конный воинский отряд, а жители города высыпали на улицы, вооружившись, кто чем мог. Нда, тёплый приём непрошеным гостям был обеспечен.

Воины вернулись к обеду, окружив плотным кольцом троих пленников. Видимо, остальная часть команды осталась под присмотром на корабле. Я присмотрелся к нарушителям спокойствия и не поверил собственным глазам.

— Дан! — закричал, выскочив прямо на дорогу. — Отпустите его — это мой брат!

Отряд остановился, Даниэль лихо спрыгнул с гнедой кобылы, а потом, я и опомниться не успел, как меня сграбастали в медвежьи объятья.

— Ты глянь, братишка, как мне здесь рады, — весело хохотнули над ухом.

— Так ты опять зарос бородой, как бродяга, кто ж в тебе принца опознает?

Да, это был всё тот же Дан. Мой неугомонный брат. Большие мозолистые руки, шикарная борода, добродушный, задорный прищур и бесчисленные наколки в честь каждого путешествия. Во дворце ему каждый раз приходилось бриться, стричься, и одеваться подобающим его положению образом, но даже тогда он умудрялся мало походить на королевского отпрыска, скорее на разбойника с большой дороги или грозного пирата.

Между тем, горожане, успокоившись, начали расходиться по своим делам, а к нам подошёл Элисар, чтобы пригласить Даниэля в дом. Попутно муж отдал распоряжения относительно размещения остальных гостей. Как ни странно, никто из жителей Белогорья не отказал. Можно было не беспокоиться — прибывших дайвиранцев примут и накормят. А ведь только недавно чуть ли не к войне готовились.

Велия, поворчав для порядка, позвала обедать. И все расположились за столом.

— Ну, и что тебя в наши края привело? — спросил Элисар.

— Так младшего надо было проведать. Мать его от беспокойства места себе не находит. А я самый лёгкий на подъём, — ответил Даниэль.

— И надолго ты к нам?

— Как получится. Сам понимаешь, до первых заморозков успеть надо.

— А как там дела в Дайвире? — я ведь тоже за родителей волновался.

— Ой, дела у нас такие делаются, что, прям, только держись. Как Габриэль уехал — отец слёг. Тяжёлая хвороба к нему пристала, думали, не оправится. Леон уже полную власть почувствовал, свои порядки сразу наводить начал. Дикие оргии в загородном поместье закатывал, указы один другого нелепее раздавал, Бонскую равнину мирайцам собрался подарить, он ведь всегда к ним был неравнодушен — мы, дескать, по сравнению с ними тёмные и отсталые. Альберт, естественно, не обрадовался, всё образумить пытался. Леон, само собой, взбесился. Как так, кто-то ему указывает, хотел уже приказ об отделении территории подписать, а отец взял и на поправку пошёл. Когда королю обо всём доложили, он несколько дней ходил мрачнее тучи в глубокой задумчивости. Потом собрал всех в тронном зале и во всеуслышание объявил Леона недостойным наследником. Сказал, что сына он любит, но свой народ любит больше, поэтому трон унаследует Альберт при условии, что он женится на овдовевшей королеве. Благо кровного родства промеж ними нет.

— А Альберт что? — не верилось, что такое могло произойти, что после всего король на такое решился.

— А что Альберт? Согласился без промедления.

— Что сказали остальные братья?

— Оспорить королевскую волю никто не осмелился. А мне так оно и вовсе не нужно. Ты ж меня знаешь.

Как всё повернулось. Неужели теперь у мамы с Альбертом появился шанс стать супругами через столько лет. Как долго они к этому шли, сколько всего из-за своей запретной любви вытерпели. Надеюсь, в конце концов, они будут счастливы.

После обеда Элисар проводил гостя в баню, потом они отправились к яраму обсуждать какие-то важные вопросы. Я не вникал, не до того было. А вечером Даниэль попросил меня показать ему город.

— У меня ещё новости есть, — когда мы отошли достаточно далеко от дома, признался брат.

— Какие? — понятно, что есть, и меня не просто так на прогулку вызвали.

— Альберт велел дождаться твоих родов и вас с младенцем в Дайвиру привезти. Король его полностью поддержал. Затем я и приплыл.

— Это невозможно. У меня ведь муж есть, не отпустит.

— Зачем ты ему? А алхимики снадобье специальное приготовили. Всего по капле и вы с девчушкой будто мёртвые. Вас по здешнему обычаю к океану повезут, а там уж мы потихонечку заберём. В Дайвире вас спрячут. Не волнуйся, нуждаться ни в чём не будете.

Вернуть меня обратно? Зачем? Король грехи замаливает? Безумие какое-то.

— Кстати, жених твой приезжал, — вспомнил Даниэль, — помолвку-то этот Анри Вайландский расторг, а договор заключать всё равно надо.

— Заключил?

— А то как же. Правда, там что-то странное произошло. Мы как раз к залу заседаний через картинную галерею предков шли, так он как портрет твой увидал, побелел весь, с вопросами накинулся.

— И что вы ему ответили?

— Что есть, то и ответили. Что имя твоё Габриэль, что с тобой он помолвлен был, что теперь ты с мужем на севере. Анри помолчал немного, потом сказал, что недолго ты, знать, печалился. После этого разговора принц Лавирии на все наши условия согласился. Кажется, и не слушал толком ничего. Уехал тем же вечером, а уже через неделю женился на принцессе Селима Ладии Роваленской.

— Что ж он тоже печалился недолго.

— Так дело житейское. А ему ещё и наследники законные нужны.

— Да, нужны. Может, и хорошо, что всё так сложилось. От меня он всё равно наследника не дождался бы. Я обдумаю всё и скажу тебе, что решил по поводу возвращения в Дайвиру.

Ночью я долго лежал без сна. Анри женился. Настало время окончательно отпустить прошлое. Странно, но больно почему-то не было, было спокойно. Возможно, что-то перегорело, возможно, и не горело так уж сильно никогда. Время покажет. Сейчас мне просто надо выбрать, куда двигаться дальше. Опять делать выбор. Как я от этого устал... и всё равно это право никому не доверю.

========== Глава 20. "За" и "против". ==========

Весь следующий день я пытался упорядочить и проанализировать всю полученную от брата информацию, чтобы сделать выбор. Я чувствовал, что стою на очередном перекрёстке... вероятно, главном в своей жизни...

Анри свой выбор уже сделал. Давно. Когда пари заключил, когда отказался от дочери и, наконец, тогда, когда окончательно отказался от меня. Его женитьба — всего лишь следствие, финальная точка, после которой, обратной дороги нет. Теперь мой черёд.

Пожалуй, это впервые. Меня никто не заставляет, не торопит, и не вынуждают обстоятельства. Подобной роскоши я не припомню с той поры, когда мне было тринадцать... подумать только, ведь прошло уже почти десять лет... в ноябре мне исполнится двадцать три. В том году последний осенний месяц я провёл в лавирийском замке и о своём дне рождения даже не вспомнил. Впрочем, для меня это давно уже самый обыкновенный день, под конец которого я просто становлюсь ещё на год старше. В дайвиранском дворце праздников мне никто никогда не устраивал.

Обратная сторона свободной воли заключается в том, что, если ты принял неправильное решение, винить потом, кроме себя, некого. А признавать свои ошибки тяжело и неприятно. Однажды я уже принял весьма опрометчивое решение — выдать себя за садовника, чтобы на жениха посмотреть. И что из этого вышло? Посмотрел... и не только... Впрочем, учитывая то, какие могли быть последствия, можно сказать, я отделался малой кровью. Мы с Мирэль выжили, остальное — детали.

Я заглянул в кроватку. Девочка мирно спала. Интересно, в кого она внешностью пойдёт? Сейчас малышка вообще ни на кого не похожа, будто существо из другого мира или с другой планеты — маленькая, кругленькая, светленькая и абсолютно беспомощная. И всё же лучше бы ей походить на меня, потому что, если ни на меня и ни на Элисара (что будет совсем неудивительно), то у кого-нибудь могут возникнуть ненужные сомнения. Хотя вряд ли кто-то осмелиться озвучить их вслух.

Сложно-то как. Не сомневаюсь, что Даниэль приплыл за мной по просьбе моих родителей. Я понимаю, почему они хотят вернуть меня в Дайвиру — ради моей же безопасности. Мало ли, как южанина на севере приняли, вдруг мучают да притесняют. Почему король на это согласился для меня тоже не секрет — побывав одной ногой в могиле, а после, увидев, в каком направлении поведёт страну потенциальный наследник трона, он кинулся исправлять ситуацию. Аврэлий, может, и не образцовый семьянин, но достойный правитель, этого у него не отнять. Про то, что именно Альберта он считает самым приемлемым наследником, я тоже слышал, причём от него лично. В связи с этим, условие жениться на вдове — это не только шаг к примирению, но и холодный политический расчёт. Решение короля относительно будущего правителя, разумеется, веский аргумент, но решение подкреплённое узами брака — гарант того, что никто в будущем не посмеет его оспорить. А я? А что я? Теперь уже можно пойти на определённые уступки. Месть свершилась. Даже если я вернусь, жить во дворце уже не смогу, потому что буду считаться мёртвым. Запрячут нас с дочерью под чужими именами в какую-нибудь глухомань, обеспечат всем необходимым и будут охранять... неустанно, но дистанционно. Что ж, не самый плохой вариант.

Вот только Альберт военный, и случиться с ним может всякое, да даже и без этого, мало ли, как жизнь человеком распорядится. И что тогда будет с нами? У нас же ничего не останется: ни статуса, ни защиты.

Кроме того, Мирэль ещё слишком мала для такого путешествия. Чем, спрашивается, её кормить в открытом океане? Милания же с нами не поедет. Да и алхимическим снадобьям я не слишком доверяю.

Но и не это самое главное, самое главное то, что мне уже надо перестать бегать. У меня есть долг. Долг перед кланом и перед моими спутниками. Мой брак с Элисаром такой же гарант, как и будущий брак Альберта с моей мамой. Статус законного супруга носителя ярамовой крови и статус вдовца — принципиально разные вещи. Если я вдруг умру, да ещё и вместе с дочерью, старейшины свой шанс не упустят. Я не могу бросить клан в пропасть междоусобицы. А Яким с Алей? Они здесь из-за меня, значит, в некоторой степени, я за них отвечаю. Оставить их одних в чужом краю нельзя, но и постоянно срывать людей с места, тоже не дело... это же не игрушки. Але так и вовсе возвращаться некуда и незачем. На родине она была опасной ведьмой, здесь она знахарка-травница, уважаемый, нужный человек. И Вешек её любит, глядишь, может, у них ещё что-нибудь получится.

Нет. Набегался. Хватит. Конечно, переложить на кого-то ответственность, а потом плыть по течению, гораздо легче, но легче не значит лучше. На севере у меня есть возможность стать кем-то, на юге у меня такой возможности не будет никогда. Следовательно, мы с Мирель остаёмся.

Я ещё раз напоследок заглянул в кроватку, взял почти догоревшую свечу с тумбочки и отправился в свою комнату. Ночь уже вступила в свои права. За окнами властвовала темнота, и в этой темноте тихо шелестел дождь.

Элисар не спал и встретил меня долгим внимательным взглядом.

— Так что ты решил? — спросил тихо.

— Как ты узнал? — я никому ничего не говорил и Даниэль вряд ли своими планами с кем-то здесь делился.

— Догадался, когда твой брат секретные разговоры разговаривать тебя позвал.

— И так просто меня отпустишь?

— А что я должен сделать? — пожал плечами Элисар. — Связать тебя по рукам и ногам? Посадить под замок? Обвинить Даниэля в измене?

— Нет, конечно, и всё же...

— Кажется, я не давал тебе повода думать, будто ты находишься у меня в плену. Я не лгал тебе, не заставлял делать что-то против твоей воли и не пытался манипулировать. Взамен я всего лишь хочу ответную честность.

Мне нечего было ему на это возразить. Мой муж был прав. Во всём. Конечно же, брата бы я ни за что не выдал. Но ведь сейчас это уже неважно, правда? Или всё-таки важно?

— Как он собирается тебя увезти?

— Инсценировать смерть при помощи зелья, — признался я. Теперь уже не было смысла юлить и что-то замалчивать.

— Нет, этого не будет. Никакой дрянью я тебя поить не дам, девочку — тем более. Если придётся, я сам тебе помогу, хоть, видят боги, мне этого совсем не хочется.

— Не придётся. Мы никуда не поедем...

— Хорошо. Тогда давай спать ложиться. Поздно уже.

Элисар поднялся и начал готовиться ко сну. Будто ничего не случилось, и этого разговора не было. А мне почему-то вдруг стало не по себе. Если бы он гневно уличил меня во лжи, накричал или даже ударил, наверно, мне было бы легче. Я не чувствовал бы себя настоящим вором и предателем, способным совершить подлость исподтишка. Ведь то, что брак у нас фиктивный, не означает, что у меня нет перед ним совсем никаких обязательств. Муж привёз меня в свой дом, заботился, выхаживал... а я бы вот так взял и тайком уехал? Я, правда, мог так поступить?

Быстро раздевшись, я забрался на кровать, завернулся в одеяло и затих. А когда, выждав немного, Элисар меня обнял, стало совсем тяжело. Я просто не заслужил иметь рядом такого человека... но раз так получилось, что он всё-таки мой... со мной... я никогда не предам и не оставлю его. У меня естьnbsp; Вот только Альберт военный, и случиться с ним может всякое, да даже и без этого, мало ли, как жизнь человеком распорядится. И что тогда будет с нами? У нас nbsp;же ничего не останется: ни статуса, ни защиты.

ещё один долг — перед мужем. И тnbsp; — Это невозможно. У меня ведь муж есть, не отпустит.

олько сегодня, сейчас, я, наконец-то, это понял.

========== Глава 21. Неучтённое обстоятельство. ==========

Даниэль принял моё решение спокойно, заметив, что Элисар, всяко, надёжнее моего несостоявшегося жениха — сумеет обо мне позаботиться. Обещал по возвращению успокоить маму, которая, наверно, сильно расстроится. С одной стороны радует, что за меня так волнуются, а с другой — несколько неприятно, что считают настолько слабым и несамостоятельным. Будто мне нужен не столько муж, сколько нянька. Хотя, по злой иронии, именно так и получалось.

Судьба будто издевалась надо мной. Несправедливо и жестоко. Решение остаться было правильным, в этом я больше не сомневался. Однако было одно обстоятельство, которое я не учёл. Оставшись, я сам, добровольно, обрёк себя на пожизненную пытку. Голод. Тот самый дикий телесный голод не ослабевал. Напротив, становился всё злее и настойчивее, потому что не находил выхода. Я просыпался снедаемый внутренним жаром и ощущал спиной чужую близкую силу. Тяжёлое болезненное возбуждение скручивалось узлом, сбивало дыхание и заставляло льнуть к, ничего неподозревающему, спящему мужу. Никогда не думал, что такое возможно. Даже с Анри желание было... ровным. Мне с ним было хорошо, но в то же время, я мог легко ему отказать. А сейчас, если бы Элисар только захотел, он бы получил меня без малейшего сопротивления. Это пугало до дрожи. Потому что он не хотел, а ни с кем другим у меня уже быть просто никогда ничего не могло.

И дело здесь вовсе не в муже. Надо смотреть правде в глаза, на его месте мог оказаться кто угодно другой. Дело во мне. Возможно, это из-за длительного приёма алхимических подавителей, возможно, из-за беременности, возможно, ещё из-за чего-то... Да какая, к чертям, разница! Факт оставался фактом — моё не слишком чувствительное тело медленно, но верно превращалось в сплошной оголённый нерв.

Мы жили в одной комнате, спали в одной постели, проводили вместе большую часть дня. И моё положение от этого легче ни разу не становилось. Что делать я просто не знал и истово надеялся на то, что когда-нибудь это пройдет, да ещё на то, что Элисар никогда об этом не узнает.

А однажды я проснулся и обнаружил, что практически лежу на своём муже. Я уже давно надевал не только штаны, но и длинную тунику, когда ложился спать. Сначала, чтобы скрыть живот, потом, чтобы скрыть шрамы. Всё равно слишком близко, слишком горячо и слишком остро. Под щекой и ладонью была теплая кожа, и чужое дыхание ощущалось всем телом. Я приподнялся, пытаясь рассмотреть в темноте лицо Элисара. Провёл рукой по его груди, задевая тёмные волоски, а когда он, глубоко вздохнув, вздрогнул, быстро слетел с кровати и потихоньку сбежал на кухню.

Руки тряслись так, что зажечь свечу получилось только с четвёртой попытки. Надо было успокоиться, переждать, перетерпеть и попытаться как-то взять себя в руки. Но вот как? И сколько я ещё выдержу, прежде чем... Что? Ну что я мог сделать?! НИЧЕГО. В этом-то и проблема.

А ведь был ещё договор, который мы заключили в первую брачную ночь. Я практически согласился на то, чтобы он мне изменял, пообещав верность со своей стороны. Что ж, теперь надо готовиться к тому, что однажды он своим правом воспользуется. Он же молодой здоровый мужчина, а не немощный старик. И как это будет? Когда он будет уходить от меня к счастливой сопернице? Днём в перерывах между советами и разбирательствами или по ночам? Лучше бы второе... наверно, в его отсутствии переносить всё это будет легче. Хотя, нет, на такое Элисар не пойдёт — для всех непосвящённых у нас образцовый крепкий брак. Значит, днём. А после будет приходить ко мне и так же обнимать перед сном.

Метнувшись к полочкам у окна, я быстро перебрал все имеющиеся там склянки, пока не наткнулся на длинную, узкую из толстого стекла. Настойка темничника. Успокоительное и снотворное в одном флаконе. Чем не выход? Главное не переусердствовать с дозировкой и не злоупотреблять. Но я и не собирался. Только немного, чтобы снять напряжение и наконец-то выспаться. А потом, может, всё войдёт в норму и никакая настойка мне больше не понадобится.

Я налил в чашку воды, потом накапал несколько капель, поморщившись от едкого запаха, и выпил. Полегчало сразу же. Тело стало ватным и неуклюжим, веки потяжелели. Преодолевая накатившую сонную слабость, я сполоснул и поставил обратно чашку, огляделся, чтобы убедиться, что больше не осталось никаких следов моего ночного визита и, прихватив заветный пузырёк, отправился назад в спальню. Перед дверью предусмотрительно погасил свечу и прокрался на своё место. Элисар не проснулся.

Утром я с большим трудом заставил себя встать с кровати. Немного болела голова. И навалилась апатия. Никуда не хотелось идти, ничего не хотелось делать. Побочные эффекты темничника во всей красе.

— Тебе опять нездоровится? — заботливо осведомилась Велия.

— Нет, всё хорошо, — не шибко убедительно соврал я.

— Что-то не похоже.

— Ничего. Пройдёт.

Не прошло. Весь день я провёл в вялом полусне и только к вечеру немного оправился. Однако впереди была очередная ночь, которую мне предстояло провести в изматывающей борьбе с самим собой. Поэтому раздумывал я недолго. Несколько капель, булькнув, растворились в воде и отправили меня в глухую черноту сна.

Пробуждение на следующее утро было ещё хуже предыдущего, а день не запомнился вовсе. Я с трудом дождался, когда вечером моя голова снова коснётся подушки.

Проснулся опять посреди ночи. В поту и с гулко колотящимся сердцем. Действие проклятой настойки закончилось, но без неё мне было не заснуть и от этого ночного кошмара не избавиться.

Замкнутый круг, из которого так просто не выбраться. Жаль, что Аля отказалась мне помочь. Ну чего ей стоило? Я ведь взрослый человек и сам способен решить, что для меня лучше. Ну да, Аля целительница, а не алхимик — для неё главное не навредить. А как эти подавители могут навредить? Что может быть хуже того, что я испытываю сейчас? До этого же я много лет их принимал и ничего.

Я снова вытащил из-под матраса припрятанную настойку и отправился на кухню.

Тишина. Все в доме давно спали.

Скоро должен состояться Великий Совет, а сразу после него ярмарка. Мне полагается побывать на каждом из этих мероприятий. И желательно не в полуобморочном состоянии.

Но всё это будет потом. У меня в запасе оставалось ещё несколько дней, чтобы успеть подготовиться.

Придя к такому выводу, я достал чашку и только взялся за кувшин с водой, как услышал за спиной чьи-то шаги.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — выразительно кивнув на оставленную рядом со свечой склянку, поинтересовался Элисар.

========== Глава 22. Скреплённый брак. ==========

Я не знал, что сказать и потому молчал. Элисар тем временем подошёл к столу, взял склянку, выдернул пробку и осторожно понюхал.

— Вот оно как... — констатировал невесело. — И долго ты собирался подобным образом бороться со своей... бессонницей?

Он, кажется, не был удивлён, и на ответ с моей стороны особо не рассчитывал. Просто закрыл флакон и вернул его на полку, явно показывая, что пить настойку мне больше не позволит.

— Что ж, значит, с этим пора заканчивать.

— С чем? — глухо выдавил я.

— С твоими мучениями. Мы спим в одной постели, неужели ты думал, что я ничего не замечу?

— Откуда?.. Ты... ты же спал...

— Не всегда. И я тоже не каменный. Поэтому, раз уж ты остаёшься, думаю, самым разумным будет сделать, наконец, наш брак настоящим.

Это прозвучало как-то буднично, будто речь шла о чём-то незначительном. Да и сам Элисар был совершенно спокоен. Что это для него? Очередная сделка? С кем? Со мной? С собой? Или просто вынужденный компромисс?

— А если я откажусь? — борясь с внутренней дрожью, спросил я.

— Глупо и бесперспективно. Я был бы рад и дальше щадить твою гордость, но ты плохо спишь, постоянно взвинчен, а теперь вот ещё и эта гадость, которой ты вознамерился регулярно травиться. В таком состоянии тебе нельзя появляться на совете. Я вижу только один выход из сложившейся ситуации.

— Вот так просто, да?

— Да. Только сразу хочу предупредить, что передумать потом ты не сможешь. Ты будешь принадлежать мне. Полностью. Окончательно.

— А ты?

— У нас равноправный брак, — напомнил муж.

— И ты сможешь?.. Со мной?..

— Привыкнуть к тебе будет проще, чем тайно иcкать любовницу.

Очень рациональный подход. Без лишних сантиментов. Зато честно. Пожизненное взаимовыгодное сотрудничество на основе заключённого брака. Да уж заманчиво. Просто-таки лучше пожелать нельзя. Но деваться мне некуда, так что я всё равно соглашусь. Особенно, теперь, когда Элисар сам предложил. В конце концов, это и в самом деле самый лучший выход.

— Поздно уже. Пойдём спать, — тихо сказал я, не сомневаясь, что меня поймут правильно.

Когда мы вернулись в комнату, Элисар закрыл дверь и поставил свечу на столик рядом с кувшином.

— Раздевайся, — бросил коротко, мельком глянув в мою сторону.

— Не надо... у меня шрамы, — от перспективы предстать перед ним голым мне вдруг стало неловко и стыдно.

— Я их уже видел, а лишние тряпки нам сейчас совсем ни к чему. Раздевайся.

Я схватился за подол своей туники, чувствуя, как что-то ломается внутри. Я никому не изменял, никого не предавал... просто отдавался человеку, которого не люблю, и который не любит меня. Даже пресловутой страсти между нами не было. Нелепо и смешно. Звучит как фраза из какого-нибудь любовного романа, которые так обожают дайвиранские фрейлины. А между тем, это всего лишь окончательное закрепление нашей брачной сделки. Самое банальное и самое действенное из всех возможных. Не я первый, не я последний.

И вообще. Ничего непоправимого пока не произошло. Наверное, ещё всё можно прекратить. Муж не станет настаивать, если я попрошу его остановиться... да он меня ни к чему и не принуждает... Только, кого я обманываю? Отступить у меня не получится. Моё тело уже ныло, изнемогая, требуя насыщения. В паху жарко потяжелело, и внутри всё сжалось от сладкого предчувствия предстоящей близости. Сколько я ещё продержусь, балансируя на грани? Чтоб треклятым алхимикам с их зельями вечность гореть в подземных реках Риацы.

Быстро, чтобы больше не мучится сомнениями, я сдёрнул одежду и покосился на Элисара. Муж тоже успел раздеться и теперь неторопливо рассматривал меня. Он, оказывается, красивый, а я как-то умудрялся раньше этого не замечать. Хотя, да, не до того было. По его лицу ничего не понять. Нравится ему то, что он видит или нет? Хотя что тут может нравится? Впрочем, он достаточно долго был при мне сиделкой, чтобы иметь ясное представление о том, на ком женился. Он сказал, что сможет ко мне привыкнуть... то есть к моему мужскому телу. Что ж... ему виднее.

— Подойди, — наконец, насмотревшись, позвали меня.

Я подчинился. Подошёл и встал рядом, не зная, куда девать руки. Наверно, надо было обнять или ещё что-то сделать, но я не решился. Зато Элисар, похоже, нерешительностью не страдал. Он просто подтолкнул меня к кровати.

Я послушно лёг и хотел перевернуться на живот, как делал всегда с Анри, но мне не дали. Элисар бесцеремонно раздвинул мои ноги и навис сверху. Я зажмурился и судорожно вздохнул. Слишком интимно, слишком непривычно. Тяжесть чужого тела делала меня открытым и уязвимым. Страшно, но и невозможно хорошо.

— Никого третьего в нашей кровати никогда не будет, — вдруг жёстко отчеканил муж. — Посмотри на меня.

Я резко дёрнулся и распахнул глаза.

— Так гораздо лучше, — прошептал он в мои губы и поцеловал.

А дальше неприглядная реальность растворилась в острых ощущениях. Элисар изучал меня, доводя до исступления. Его сухие и твёрдые губы исследовали мой рот, скользили по шее и подбородку, влажно и жарко обхватывали соски. Его властные руки то, едва касаясь, оглаживали мои шрамы на животе, то уверенно мяли ягодицы. Я же был слишком голоден и возбуждён, чтобы хоть как-то себя контролировать. Меня сильно трясло. Я задыхался, зарывался пальцами в густые волосы мужа и всё тянул его к себе, бесстыдно раскрываясь и, кажется, сбивчиво, лихорадочно о чём-то умоляя.

— Подожди... — в какой-то момент выдохнул Элисар, — ты там сухой совсем... я сейчас...

Я почти не слышал его. В голове шумело и туманилось сознание. Мне было всё равно. Как угодно, пусть больно, лишь бы побыстрее. Он отстранился. Я протестующее захныкал и слепо потянулся за ним.

— Тише... я никуда не ухожу...

Он, правда, не ушёл, только его пальцы вернулись скользкими и прохладными. Я нетерпеливо ёрзал, пока эти пальцы растягивали моё тугое отверстие и даже не поморщился от боли, когда Элисар толкнулся в меня сразу на всю длину большой возбуждённой плоти. Было невыносимо остро и жарко. Муж двигался во мне сильными размашистыми толчками, а я подавался навстречу, сжимая коленями его бока и крепко вцепившись в широкие плечи. А потом меня окатило жидким огнём, выгнуло, и скрутило, выбрасывая в мягкую темноту.

— Ты всегда теряешь сознание, когда занимаешься любовью? — насмешливо спросил откуда-то сбоку муж.

Не знаю, что меня удивило в этой фразе больше — то, что я потерял сознание или то, что я только что занимался любовью. Но вот в самом факте... произошедшего... сомнений у меня не было. Кожу холодил остывающий пот, между ягодиц немного тянуло и саднило, из меня медленно вытекало чужое семя, а на животе подсыхало моё собственное. Никогда я ещё не чувствовал себя таким грязным и развратным. А ещё живым и спокойным. Нет, не смогу я теперь от этого отказаться. Брак скреплён. Пусть даже общих детей у нас никогда не будет.

— Надеюсь, ты краснеть и смущаться не надумал? — Элисар присел рядом на кровать и принялся влажным полотенцем аккуратно стирать с моего тела следы нашей близости.

— Нет, — вяло ответил я.

— Вот и хорошо.

Он убрал полотенце и лёг рядом, даже не подумав что-то на себя надеть. Потом, больше не таясь, подгрёб меня к себе, крепко обнял.

Пусть. Что уж теперь. Я сонно зевнул и пристроил голову у него на плече.

Вот только... про третьего в нашей кровати... это он кого имел ввиду... Кто из нас кого будет делить с призраком?

nbsp;

========== Глава 23. Солнечная бездна.==========

Меня разбудило солнце. Настойчивый сияющий лучик, проник сквозь неплотно задёрнутые занавески и потихоньку добрался до моего лица. Я поморщился и уткнулся в подушку. Лучик принёс с собой тепло, но по-настоящему согревало другое — сильный опасный хищник, даже во сне не выпускающий из своих мощных лап свою добычу. Какая дикая ассоциация... Особенно если учесть, что эта самая добыча даже не думала вырываться и спасаться бегством. Ни вчера, ни сегодня.

Было странно вот так вдруг проснуться при свете дня не одному. Анри из постели выпроваживал я, Элисар — уходил сам. А сегодня вот, что-то куда-то сдвинулось в моей личной вселенной. То, что скрывает ночь, на утро кажется сном или тайной, о которой следует молчать. А вот теперь, именно теперь, всё стало предельно реальным. Ни меня, ни его больше не укрывает темнота, не прячут тени, не приглушают слова и мысли гулкие ночные шорохи. Почему он не ушёл? И как мне теперь с ним общаться?

Всё-таки стоит признать, что мы с мужем уже некоторое время не чужие друг другу люди. Мне просто было удобно считать иначе. Чем слабее связь, тем легче её оборвать, не так ли? Только зачем мне снова что-то обрывать? Только для того, чтобы меня вновь подхватил и понёс куда-то своевольный, переменчивый ветер? Разве мало мне было того, что уже случилось?

А если бы не случилось? Если бы я, как и хотел мой... дед, король Дайвиры, заключил брак с Анри?.. Как ни печально, но, вероятнее всего, я бы уже был мёртв. Кто бы допустил принимать потенциального наследника короны неграмотную лесную ведьму? Да и откуда бы я вообще узнал о её существовании? Стал бы Анри горевать по мне? Или поручил бы позаботиться о похоронах слугам, а сам отбыл куда-нибудь по неотложным делам великой государственной важности?

Одно я знаю точно, Элисар никогда бы так со мной не поступил. Не могу объяснить, почему я в этом так уверен. Просто знаю и всё. Как знаю и то, что никогда не увижу на нём чужих отметин любви и не почувствую чужих запахов. Этой ночью мы стали не просто формальными супругами — мы стали любовниками. И вчера я был не прав, думая, что между нами совсем ничего нет. Элисар хотел меня. Именно меня, как это ни странно. Иначе не пожелал бы видеть моих глаз в момент близости.

— И к чему привели тебя утренние раздумья? — голос моего мужа был тихим, чуть хрипловатым, но не сонным. Интересно, как давно он проснулся?

Я промолчал, а он, на сей раз, не стал настаивать.

Мне просто надо было увидеть его. Убедиться, что утренние лучи не развеяли ночное наваждение.

Элисар, чуть пододвинулся, чтобы я мог лечь на спину, но так и не отпустил. Подперев голову рукой, он снова рассматривал меня, медленно очерчивая касаниями мои руки, ключицы, две всё ещё красные полосы на животе и впадинку пупка. И моё тело вновь отзывалось лёгкой дрожью, учащённым пульсом и тяжёлым жаром возбуждения.

— Как же ты продержался так долго? — слышался его мягкий шёпот между поцелуями, — с такой-то сумасшедшей чувствительностью... горишь... только тронь...

Мне было некогда стыдиться или смущаться. Я был занят, отвечая на его поцелуи и удерживая рвущиеся стоны. Его пальцы снова были там, где вчера мы были соединены так полно и так тесно. Мне было немного больно, но всё равно мало, и я жался к нему, чтобы быть ещё ближе. Элисар тоже горел, я чувствовал бедром его ответное желание. Но он не торопился брать меня, ласково терзая мою чувствительную плоть, пока тьма под сомкнутыми веками не взорвалась искрящимися солнечными брызгами. И только тогда Элисар, рвано выдохнув, соскальзывая вслед за мной.

— Почему? — чуть отдышавшись, задал мучивший меня вопрос, я.

— Что почему? — уточнил муж.

— Почему ты не взял меня сейчас?

— Слишком рано. Я и так вчера тебя поранил. Хотя мазь должна помочь.

— То есть... ты меня мазью...

— Да. Я тебя мазью, — как-то весело подтвердил муж.

Наверно, я всё-таки покраснел, судя по тому, как полыхнули мои щёки. Хотя, вроде, для этого уже поздно. Но одно дело облегчить себе путь в тело любовника и совсем другое после этого его лечить. А ведь мне, правда, стало лучше. Не тянет, не ноет, только немного холодит. Но откуда взялась эта самая мазь? Он что, заранее знал, что она может понадобиться? Конечно, знал. У него, похоже, феноменальное чутьё на всё, что касается меня.

— Ладно, вставать будем, иначе нас потеряют, — Элисар поднялся и, натянув брюки, направился к двери.

Я тоже поранил его, о чём явно свидетельствовали свежие царапины на спине, которые он почему-то и не подумал спрятать. Хотя о чём это я? Элисар вообще ничего не собирался прятать. Мне больше не придётся быть чьим-то секретом. Разумеется, меня, вряд ли, начнут демонстративно обнимать на совете или целовать на площади прямо перед замком ярама, но и держать строгую дистанцию тоже не будут.

Когда за ним закрылась дверь, я выбрался из постели. Надо было привести себя в порядок. Хотя как ни одевайся, как ни причёсывайся, всё равно не спрячешь ни припухшие губы, ни блестящие глаза.

Я только успел наполнить тазик, чтобы умыться, как дверь снова открылась.

— Я тебе воды горячей принёс, — сказал Элисар, пристраивая рядом со мной, небольшое ведёрко.

Он подошёл ко мне, осторожно собрал и закрепил на затылке мои волосы. Совсем, как в тот день в бане. А потом я ощутил лёгкое, едва уловимое, прикосновение его губ к шее.

Я не понял, как это произошло и почему это произошло. В груди разлилось тепло, горло сдавило и, казалось, невозможным даже просто вздохнуть, а потом по щекам потекли слёзы. Я просто не мог их удержать и объяснить их тоже не мог.

— Ну что ты так дрожишь? Что ты... что... всё будет хорошо... мой хороший, мой смелый королевич...

Меня обнимали, гладили и укачивали, будто я был маленьким ребёнком, нуждавшимся в утешении. А я прятал лицо у него на плече и впитывал исходящую от него свежесть прохладного осеннего утра и надёжную уверенность, что однажды, пусть не сейчас, но когда-нибудь всё так и будет.

Там за дверью ждал окружающий мир, но и он был не в силах отнять, вот так внезапно, без спроса, поселившуюся во мне солнечную бездну. Да, что-то куда-то и в самом деле сдвинулось в моей вселенной. Стремительно и безвозвратно.

========== Глава 24. Чёрный вестник.==========

Старейшина Фиеррен негодовал. Негодовал громко и самозабвенно. Собственно, судя по тому, что я наблюдал до сих пор, это вообще единственное, что он умел делать. По крайней мере, никаких конструктивных предложений от него слышать мне пока не доводилось. В данном же случае и вовсе непонятно, с чего его так понесло. Не думаю, что выбор цветов, которыми будет украшена площадь в честь грядущих праздников, столь уж принципиален.

— Мы не имеем права снова покрыть клан Белых соболей позором! — вещал тем временем, явно не разделяющий моего мнения, достопочтенный Фиеррен, воинственно выпятив свой острый подбородок с куцым пучочком рыжеватой бородки. — Даже отправляясь к праотцам, я буду помнить прошлогоднее убогое зрелище! Полевые цветы! Подумать только! Мы ведь не варвары и не нищие, чтобы так осрамиться! Я слышал, у тех же Бурых медведей были заморские розы!

Ну, неудивительно. Бурые медведи у нас самый выдающийся из северных кланов. Правда, не уверен, что исключительно в хорошем смысле. Гаремы, чрезмерная роскошь и полное потакание собственным слабостям. Правящая верхушка и приближённые к трону ни в чём себе не отказывают, вытягивая соки из всех остальных сословий. Это кстати единственный клан, который не гнушается менять свой товар на деньги, чтобы потом эти самые деньги спустить в презренном южном государстве не на что-то необходимое, а на красивые безделушки, редкие масла и кремы, дорогие ткани, те самые заморские розы, и... хм... привлекательный живой товар. Поэтому за чистоту северной кровушки Бурых медведей я лично не поручился бы. Стоит ли упоминать, что их женихам в других кланах не больно-то радуются?

А вообще подобное обычно плохо заканчивается. Вспомнить хоть ту же западную Маорольскую империю. Тамошние султаны ели, пили, веселились, барышень, и не только барышень, коллекционировали, грозная армия завоёвывала для своих владык всё новые и новые территории. А потом в один далеко не самый прекрасный момент начались очаговые восстания вконец обнищавших и оголодавших простых смертных, вылившиеся в двенадцатилетнюю кровавую войну. В результате, последний представитель славного султанского рода был торжественно обезглавлен, его гарем — распущен, пышный дворец — разграблен и разрушен, а империя развалилась на несколько самостоятельных государств.

Так что пусть лучше Белые соболи следуют своим курсом, а не пытаются кому-то в чём-то подражать. К тому же, насколько я уже успел ознакомиться с положением дел в клане, всё у нас идёт неплохо.

— Я не могу допустить, чтобы подобное повторилось! — в очередной раз воскликнул разошедшийся оратор.

— Мы поняли тебя, — наконец прервал его Элисар, — и раз ты так печёшься об общем благе во славу нашего клана, поручаем тебе лично заняться этим вопросом.

— Но как же... — похоже на подобный поворот событий старейшина никак не рассчитывал. — Я? Чтобы я тратил своё время на подобные мелочи, в то время как дела первостепенной важности...

— Теперь для тебя заморские розы — дело первостепенной важности.

Ошибиться тут было невозможно — это приказ, которого нельзя ослушаться. И, если заморских роз не будет, придётся отвечать. Старейшина Фиеррен перевёл растерянный, полный надежды взгляд на ярама, но тот лишь кивнул, выражая полную солидарность со своим преемником. Что ж, всё правильно, прежде чем закатывать такой концерт, надо было подумать о том, что инициатива наказуема.

Между тем совет перешёл к обсуждению следующего вопроса, касающегося организации поединков. Хоть данный праздник и проводился ежегодно, всё равно каждый раз его старались сделать особенным, чтобы запомнился. А как иначе? Ведь для кого-то это будет одним из самых важных событий в жизни.

Жребий судьбы — Турнир Алмеева венка. На юге такого не встретишь, потому что за редким исключением там всё решают только принадлежность к определённому сословию, связи, деньги и выгода. На севере же больше ценится сила духа, которая, несомненно, выражается в силе физической. Примитивно, но действенно. Самому сильному самцу достаётся самая выдающаяся самка, которая впоследствии принесёт клану здоровое потомство. Правда, что на юге, что на севере о какой-то там любви особо речи не идёт, после свадьбы законные супруги зачастую живут по принципу 'стерпится — слюбится'. Хотя, кто может знать заранее, где там его лучшая доля? Бывает же так, женились, вроде, по большой любви, а уже через год смотреть друг на друга не могут. Не могут, но терпеливо волокут по раскисшим жизненным дорогам скрипучую разваливающуюся телегу семейного быта. Да и есть ли она вообще? Любовь эта? Я почему-то в этом совсем не уверен. И раньше-то сомневался, а теперь так и вовсе...

Так вот после сбора урожая начинается ярмарка, во время которой незамужние девушки, созревшие для брака, плетут венки из алмей. Пока будущие невесты готовятся, к ним присматриваются будущие женихи. По окончанию ярмарки потенциальные невесты отбывают в родной клан, куда за ними и надлежит явиться соискателям руки и сердца. В том случае, если одна девушка приглянулась сразу нескольким претендентам, проводится турнир... на самом деле настоящий бой, чуть ли не без правил. Помнится, Велия говорила, что за мою маму и до смерти дрались. А итог всегда один — свадьба, после которой трофейная жена передаётся новоиспечённому мужу и его клану.

Есть и другие брачные варианты — сговор или, в случае "гаремных", обмен... или даже купля-продажа. Этого тоже никто не может запретить, пусть и не приветствуется. Я вот, например, Элисару именно по сговору достался.

Однако турнир куда почётней, да и традиция опять же. Вот только, там уже ничего не переиграть — кто победит, тот девицу в жёны и получит. И неважно, кто там по этому поводу, что думает — нравится или не нравится молодец девице или её родне, да и придётся ли сама девица ко двору семье мужа. Поэтому своей девочке я выторговал неслыханный подарок — право выбора, надеюсь, когда придёт время, она сможет правильно им распорядиться.

Пока я размышлял и сравнивал, совет закончился, и старейшины уже начали расходиться.

— Я задержусь, мне ещё с Бархоримом надо кое-что обсудить, — тихо сказал Элисар, опустив руку мне на плечо.

Муж действительно не обнимал и не целовал меня на людях, всё это оставалось за дверями нашей спальни. Там он был страстным... ласковым, а здесь — серьёзным, сосредоточенным и чуть отстранённым. Всё правильно, он будущий правитель.

Я кивнул и отправился домой. Надо было ещё раз всё проверить, нам же скоро на Великий Совет, затем на ярмарку. Широкая ярмарка... иногда мне до сих пор не верилось, что я на самом деле туда попаду и всё увижу собственными глазами. И гору, и долину, и волшебные цветы. Было что-то очень притягательное в той древней легенде про Зария и Юнаю, наверное, людям просто нравятся сказки, особенно о красивой преданной любви. О такой, за которую не жаль отдать даже собственную жизнь. Вечные возлюбленные. Вечная любовь, рассыпанная звёздными рубинами на чёрном бархате ночного неба.

— Хорошо, что с Элисаром у тебя всё сладилось, — хитрой лисичкой прищурилась заглянувшая ко мне перед ужином Аля.

Она недавно вернулась из какой-то дальней деревни, а Якима дома не оказалось, вот к нам и пришла. Не захотела одна оставаться. Она ведь, поди, пока в лесу жила, так остро своё одиночество не ощущала. Одна и одна, что за беда. А здесь кругом люди, семьи. Ежели заболеют, сразу о целительнице вспомнят, а пока всё ладно, вроде как, и не нужна никому. Брату вот только, да нам. Про Вешека Аля по-прежнему слышать не хочет...

А я ведь видел его сегодня — он её чуть ли не до самого нашего крыльца проводил. Приблизиться к ней так и не решился, но следом шёл, будто верный пёс.

— Как ты догадалась? — в самом деле, любопытно, ей ведь одного взгляда на меня хватило, чтобы всё понять.

— Так тут только слепой не догадался бы. Ты и поспокойнее стал, и, в кои-то веки, высыпаешься, — хмыкнула она, поудобнее устраиваясь в кресле. — Поговорил с ним всё-таки?

— Нет. Это он со мной поговорил.

— Даже так? Хотя чему ж тут дивиться? К тому всё и шло.

— Откуда ты?..

— Откуда знала, что он тобой не побрезгует? — прямо закончила за меня Аля. — Элисар твой ещё на корабле всё у меня про тебя выспросил. Что тебе можно, чего нельзя, насколько рожать для тебя будет опасно. После родов, пока ты в беспамятстве лежал, он почти не отходил от тебя, ночами не спал, да и потом сам выхаживал. Многое я повидала и точно скажу, что не всякий муж за любимой женой так ходить будет. Если уж он от больного не отступился, так уж от здорового и подавно не отказался бы. И смотрел на тебя так... не объяснить мне, да только такой взгляд ни с чем не перепутаешь. А ещё девочку твою проведывал и с дедом твоим разругался.

— Когда раnbsp;Когда за нnbsp;— Тебе опять нездоровится? — заботливо осведомилась Велия.

им закрылась дверь, я выбрался из постели. Надо было привести себя в порядок. Хотя как ни одевайся, как ни причёсывайся, всё равно не спрячешь ни припухшие губы, nbsp;ни блестящие глаза.

зругался? — что-то я ничего подобного не припомню.

— Ярам ить на следующий же день, как Мирэль на свет появилась, пожаловnbsp;ал. Забрать её хотел, да Элисар ему не позволил. И про слово данное напомнил, и тебя запретил раньше времени хоронить.

— Почему мне никто ничего об этом не сказал?

Значит, Бархорим готов был, наплевав на все обязательства, забрать правнучку себе. Долг перед кланом превыше всего остального, и даже слова, данного непутёвому умирающему внуку. Интересно, а что бы он стал делать потом? Я ведь выжил. Или такой вариант он на тот момент вообще не рассматривал?

— Элисар не хотел, чтобы ты знал, поэтому попросил нас всех молчать, — призналась целительница.

— Но почему?

— Понимаешь, у вас с дедом и так не шибко ладится, а тут... Да и недостойно ярамовой чести этакое творить... пущай и не со зла, а по крайности...

Ясно. Элисар пожалел нас обоих. Ярам мог потерять ореол непогрешимости, а я доверие к родичу. Можно подумать, я когда-нибудь Бархориму доверял. Не доверял, и Элисар не мог не знать об этом. Но недоверие и враждебность — вещи разные. К чему лишний раз всё усугублять?

— Хорошо. Ты мне ничего не говорила, Аля, — решил я. — Будем считать, что яраму Белых соболей удалось сохранить лицо.

Больше мы эту тему не поднимали. Благо у нас и без того нашлось о чём поговорить. Аля поведала мне о своих болезных пациентах, а я ей о предстоящем празднике, незадачливом старейшине Фиеррене и заморских розах. И где только ему бедному теперь их доставать?

Потом мы отправились ужинать и, только сели за стол, как в окно громко и настойчиво постучали.

Это была птица. Большой чёрный ворон — вестник жриц Цхайлы. И на сей раз туманная завеса грядущего, приоткрылась для меня.

========== Глава 25. Предчувствие.==========

Ворон примостился на узком кухонном подоконнике и приготовился ждать рассвета, чтобы потом проводить меня к своим хозяйкам. Было в нём что-то странное, жуткое и чарующее. Что-то в его слишком внимательном, понимающем взгляде, траурной черноте оперенья и неестественной неподвижности. Будто это не просто птица, а живая чёрная метка — знак чужой недоброй воли. И я даже знаю чьей. Нет, не тех женщин, которые служат ей проводницами. Самой Цхайлы — холодной, бесстрастной богини Судьбы, для которой люди и даже целые народы всего лишь бесправные игрушки.

Я ещё раз развернул клочок пергамента, принесённый вестником. Там по-прежнему в качестве приглашения было одно единственное слово — моё имя. Значит, завтра на рассвете мне надлежит отправиться к жрицам богини, только не совсем понятно, куда. Никто же в точности не знал, где находится их храм. Это место испокон веков было зачаровано, так что найти его могли только те, кого призывала Цхайла.

— И что этим кликушам от тебя понадобилось? — сердито глянула на ворона Велия. — Ведь и не бывало такого, чтобы они парня к себе зазывали.

Верно. Насколько мне известно, приглашались в храм исключительно женщины. И служили в нём тоже только женщины, да не простые, а принадлежащие одному роду, то есть все они приходились друг другу близкими родственницами: матерями, бабушками, даже прабабушками, дочерьми или сёстрами. Жрицы с рождения были заложницами своего дара. Они, как и все девушки, в положенный срок прибывали на широкую ярмарку, но заветных венков не плели, потому как не суждено им было выйти замуж.

Цхайла ревнива, и делить своих прислужниц ни с кем не желает.

Они приходили под чёрным покровом и сами находили себе избранника, с которым проводили одну единственную ночь. Вероятно, этот выбор тоже определялся Цхайлой, потому что мальчиков у них никогда не рождалось, только девочки — продолжательницы рода прорицательниц. Им не отказывали, им подносили дары, их боялись, а за глаза называли однаночками и кликушами, потому что добрых вестей от своей богини они ещё ни разу никому не приносили. Их предсказания были либо непонятны, либо зловещи. Однажды на Великом Совете даже ставился вопрос, а не прервать ли этот род совсем? Нет, о смертоубийствах, речи, конечно же, не шло, но ведь был и другой способ. На том и порешили. Так что на следующей же ярмарке сорвали с появившейся жрицы покров, устроили традиционное состязание за её руку, и победителю, как и положено, отдали в жёны. После насильного замужества девушка действительно сразу утратила свой дар, и вскорости умерла — просто зачахла на глазах. А на род мужа легло страшное проклятье. По крайней мере, только так и можно было объяснить тотальное бесплодие в этой семье, и у всех, кто происходил из этой семьи. В общем, прервался род, будто с корнем его выдрали. Само собой, больше желающих навлечь на себя гнев своенравной богини не нашлось, следовательно, и вновь появившимся на ярмарке жрицам больше ничего не угрожало.

— Их ведь принято благодарить, — ещё вспомнил я, — что им обычно приносят?

— Было б за что благодарить! — стукнула сухоньким кулачком по столу старушка.

— Велия, не надо богов гневить, — успокаивающе накрыл её руку Элисар, — а жрицы ни в чём не виноваты. Они ведь над волей Цхайлы не властны.

— Это Она.. Она почти всех у нас отняла... а сейчас хочет забрать оставшихся! Разве ты не понимаешь?!

В её словах боль напополам с горьким отчаянием, а я ничего не мог понять. Отнять? Кого отнять? Или... Каким было последнее пророчество?

— Тебе надо отдохнуть, — мягко сказал мой муж, помогая Велии подняться, — пойдём, я тебя провожу.

Она тяжело опирается на его руку, горбится и опускает покрасневшие глаза. Разбередила моя метка её так и незажившие раны. А мой муж? Его ведь наш незваный гость тоже явно не порадовал.

— Я отвар для неё сварю, потом немного с ней посижу, — предложила Аля.

Элисар благодарно кивнул и повёл бедную женщину в её комнату.

— Чего это они? Будто умер кто прямо, — заметил Даниэль.

— В позапрошлую зиму жрицы моровую хворь напророчили, — тихо, чтобы слышали только мы, сообщил Коэн.

— Чего напророчили?

И как я мог забыть? Даниэль здесь недавно, откуда ему про такое знать? Да и вообще, это не то, чем охотно с чужеземцами делятся.

— Смертельную болезнь, — пояснил для него я.

— Тогда многие к богам ушли, — подхватил Коэн, — у нас вот мама с сестрёнкой, бабушка Хельгена, бабушка Риная, дедушка Шенир мамины сёстры и брат целыми семьями. Остались только мы с папой, Велия и ещё тётя Катаржина, папина сестра, только она в клане Радужных сов — муж у неё был оттуда...

Вот ведь... не умерли — к богам ушли. Да, если к богам, то это не так страшно. Хорошо, что мальчик в это верит, а Элисар не торопиться его разубеждать. Зачем ребёнку жестокая правда? Велия сказала тогда, что богам до людей дела нет. И почему-то мне кажется, что она абсолютно права.

Спать все разошлись этим вечером рано. А на следующее утро мы с мужем встали ещё до рассвета, чтобы тронуться в путь сразу, как только на небе появятся первые проблески зари.

Ворон летел достаточно низко и неторопливо, указывая дорогу. Утро было прохладным и каким-то хрустально-прозрачным, как и весь окутанный осенью мир. Воздушный и застывший. Деревья в ярком багрянце и золоте, опустевшие поля, притихшие деревеньки. Солнце, дарящее напоследок ласковое ускользающее тепло. Звуки громкие, гулкие и будто бесконечно далёкие.

Нас никто не окликал, не останавливал, хотя, скорее всего, мы уже давно пересекли границу нашего клана. Едва заметив нашего провожатого, люди старались поскорее уйти с дороги, словно мрачная тень призыва могла упасть и на них.

Я не мог точно понять, что чувствую. Мне не было страшно, было просто... не знаю... так, должно быть, ощущает себя человек, стоящий на пороге незнакомой комнаты, в которой царит густая непроглядная чернота. Надо только переступить черту света, и пред тобой расступится мгла неизвестности, но до той поры, эта самая неизвестность давит на тебя гнетущим предчувствием.

Солнце уже садилось, когда ворон устроился на поваленном дереве у опушки леса и каркнул, как мне показалось, требовательно.

— Дальше мне с тобой нельзя, — первым догадался Элисар. — Коня тебе тоже придётся оставить.

— Может, ты хотя бы в деревню пойдёшь? Кто знает, сколько я там пробуду.

— Сколько бы ни было, но я останусь здесь. Мне вообще отпускать тебя одного никуда не хочется.

Больше я спорить не стал, спешился и нерешительно замер. Элисар встал рядом, крепко сжав моё плечо.

— Я должен, раз они зовут, — прошептал я, всматриваясь в его тёмные тревожные глаза.

— Я знаю, — ответил он, но держал при этом так, что, казалось, отпустит меня только, если оторвать ему руку.

За спиной раздалось нетерпеливое карканье, и Элисар с явным трудом всё-таки отступил на шаг. Провёл ладонью по лицу, будто стряхивая скопившееся напряжение.

В тот момент я ещё не понимал, почему он так за меня беспокоился. Думал, ведь не убьют же меня жрицы во славу своей богини, а всё остальное можно как-то пережить. Да, именно так я и думал, стоя у порога светлого соснового леса, ещё не подозревая, какое знание унесу с собой из храма Цхайлы.

==========Глава 26. Призванный.==========

Переступить черту оказалось очень легко. Для этого всего и надо-то было сделать несколько шагов, чтобы деревья обступили со всех сторон, скрывая от меня привычный мир с его повседневными заботами и неторопливо перетекающим изо дня в день временем. Здесь за мощными вековыми стволами притаилось безвременье, где далёкое прошлое и неясное будущее сплетались в одну бесконечную реку.

Тут не было дорог — ни утоптанных широких лент, ни даже едва заметных тропинок. Это чужое царство, где отнюдь не каждому путнику гостеприимно распахивались невидимые ворота. Мне вот тоже не ворота — всего лишь небольшая калитка. А настороженный хозяин уже внимательно изучал приглашённого гостя. Я чувствовал лес, как некое живое существо с душой, волей и сознанием. Мне уже однажды довелось испытать нечто подобное. В зале покойной королевы Ниланы.

Было очень тихо. Ни единого шороха. Пахло смолой и пряной осенней свежестью. Под ногами стелился мягкий светлый мох, хаотично украшенный яркими красками каких-то грибов и ягод. Я не присматривался, не пытался отгадать, что это за прощальные дары природы, потому что следил, не отрываясь, за беззвучно скользившей впереди чёрной птицей. А ещё вспоминал. Другой осенний лес и другого спутника.

Надо же ведь всего год прошёл. Неужели так мало? Неужели так много? Сколько всего изменилось в моей жизни. Мог ли я тогда предположить, куда заведёт меня простое желание посмотреть на того, кого прочили мне в мужья? Нет. Конечно же, нет. Скорее всего, это и в самом деле была глупая затея. Поступил бы я сейчас иначе, если б можно было повернуть время вспять? И снова нет. Я сделал бы то же самое. Только от Анри держался бы как можно дальше, потому что он предал меня.

Странно, я ведь на него не злюсь, и даже всё понимаю. Я ведь точно знал, что он из себя представляет, когда ложился с ним в постель. Так чего, спрашивается, было ждать? Анри Вайландский — наследный принц и, как будущий король, должен заботиться о своей репутации. Менять фаворитов обоего пола не такое уж и преступление, а вот незаконнорожденные дети — это уже куда серьёзней. Он ведь тоже насчёт меня не заблуждался. Чего-чего, а дураком моего бывшего жениха точно не назовёшь. Он прекрасно понимал, что я не просто слуга, а зверушка куда более высокого происхождения. Ни среди крестьян, ни даже среди купеческих изменённых никогда не водилось — такую роскошь могли себе позволить только высокородные. Следовательно, у этой опрометчивой связи ввиду всех обстоятельств могли быть весьма неприятные и опасные последствия. Обрюхатить дворянина — это тебе, понимаешь, не деревенского простачка на сеновале невинности лишить. Помимо всего прочего, за такое и самодержавный папенька по головушке точно не погладит. В итоге, выход один — просто откупиться от проблемного любовника и отослать его поскорее с глаз долой. Желательно, вообще за кого-нибудь замуж — грешок прикрыть, чтобы уж наверняка. Не сомневаюсь, что этот пункт он тоже собирался обговорить с моими неведомыми ему родственниками.

Изменилось бы что-то, скажи я ему тогда всю правду? Может, да, а, может, нет. Для него. Но не для меня. Оглядываясь назад, я точно мог назвать тот момент, когда сгинул в пропасти мой хлипкий мост. Не тогда, когда Анри соизволил открыть мне глаза на прозу жизни, что, мол, будущие правители на слугах не женятся, не тогда, когда он собрался устроить торги, и даже не тогда, когда сообщил, что его дети родятся только в благословленном богами браке и совершенно точно не у меня. Мост рухнул, когда мой прекрасный сказочный принц подтвердил, что стоимость нашей неземной любви — пыльная стекляшка с дорогой кислятиной внутри. Я никогда не смогу забыть, что был для него вещью... Да, именно вещью, на людей же не спорят с таким расчётливым безразличием. Так что теперь при желании можно полюбоваться на жалкие обломки где-то там, в тёмной глубине, стоя при этом на надёжном берегу. Впрочем, стоит ли сожалеть? На этом берегу у меня уже есть не так уж мало. На самом деле, гораздо больше, чем когда-либо было на том.

Там, на юге, остались Анри, дворец и родители. Вроде бы крепкие надёжные нити, оборвать которые оказалось на удивление легко. Анри предал и отказался, дворец запомнился огромной золотой клеткой, а Альберт так и не осмелился стать мне настоящим отцом. Только мама и наш безвозвратно утерянный уютный мирок были мне по-настоящему дороги в той моей прошлой жизни. Только тогда я чувствовал себя по-настоящему свободным. Мама была совсем юной, когда я у неё появился, поэтому её любовь не носила на себе отпечаток светской холодности. Сама ещё почти девочка она была полна жизни и немного наивной непосредственности. Ей были не интересны пыльные тома измышлений учёных мужей или жутковатые религиозные писания. Так что и для меня всё это долгое время оставалось лишь частью интерьера и диковинными рассказами, больше похожими на сказки, о богах, героях, волшебных существах и невероятных событиях. Да, мама была самым дорогим мне человеком, но и эта нить за восемь лет, что мы не виделись, успела ослабеть. Как ни печально, но я просто научился жить без неё, кутаясь в холодное прозрачное покрывало одиночества. Вот и получилось, что тот далёкий южный берег больше не манил меня.

Получается, что теперь я принадлежал северу. И не больно-то печалился по этому поводу.

Всё так... всё так... только... Мой муж... Элисар... Этот человек до сих пор оставался для меня загадкой. Сначала уговаривать меня стать союзником, а потом спокойно разрешить уехать, ночью холодно бросить 'раздевайся', а утром успокаивать во время безобразной истерики... как это всё может в нём уживаться? Не знаю, но очень хочу узнать. Как и то, почему он всё-таки на мне женился? Только ради власти. Логично. Когда-то я именно так и думал, но теперь, когда я знаю его лучше, мне трудно в это поверить. Потому что раньше я будто смотрел сквозь него, а теперь — только на него. А вот с тем, что это могло означать, я разбираться пока совсем не готов. Легче считать это простым любопытством, которое, как выяснилось, всегда было неотъемлемой частью моей авантюрной и весьма любознательной натуры.

Углубившись в свои размышления, я даже не сразу заметил, как впереди возникла глухая горная стена. По серому камню стелилось какое-то незнакомое вьющееся растение с большими продолговатыми пурпурными листьями. Длинные крепкие стебли змеились с неровных верхних выступов практически до самой земли, будто укрывая гору узорчатым покрывалом.

И куда дальше? К счастью, моего проводника, похоже, ничего не смущало. Ворон потоптался на трухлявом пенёчке, гордо выпятив лоснящуюся чёрную грудку, потом расправил крылья и полетел себе дальше вдоль неожиданного препятствия. Я последовал за ним, стараясь не отставать. И успешно с этим справлялся, пока за округлым поворотом ворон внезапно не пропал.

Я быстро огляделся по сторонам, но ничего подозрительного не обнаружил. Тогда внимательно осмотрел горный бок. Камень оказался тёплым, что было крайне необычно. Дни уже не такие жаркие, чтобы так долго хранилось накопившееся тепло. Зато стало понятно, почему так густо разрослось пригревшееся растение. Пришлось взяться за исследование всерьёз. Я методично отодвигал густые пурпурные пряди, внимательно осматривал и ощупывал твёрдую поверхность, стараясь ничего не пропустить. Птица же была реальной, вполне живой и настоящей. Не призрак и не мрачный дух. А раз так, следовательно, и исчезнуть просто так она не могла.

И действительно, за очередной густой завесой обнаружилась длинная узкая щель. Осторожно протиснувшись в неё, я оказался в достаточно широком коридоре. На стенах горели факелы, освещая то и дело попадавшиеся маленькие, убегающие вниз, ступеньки и рисунки на стенах. Здесь в таинственном сиянии восседала на своём троне из клубящихся, предвещающих страшную бурю, туч величественная богиня, подносили многочисленные дары люди и проводили священные ритуалы женщины в чёрных одеждах.

Сомнений не оставалось — я почти у цели. А ведь хорошо они спрятались. Если не знать, ни за что не найти.

Коридор впереди всё светлел и расширялся, пока окончательно не превратился в небольшой зал с огромной золотой чашей в центре и чётким прямоугольником выхода на другом конце. Я вытащил из своего походного мешка недавно законченные деревянные игрушки (среди жриц ведь тоже были дети) и несколько мешочков с редкими приправами, чтобы, как и полагалось, опустись всё это в чашу, как дар верным служительницам Цхайлы.

Стоило мне вернуться в лучи догорающего дня, как сразу же нашлась моя каркающая пропажа. Ворон восседал на плече женщины, явно ожидавшей меня на высоком крыльце. То, что это крыльцо, я понял уже потом, как и то, что гора не скрывала храм — она сама и была этим самым храмом.

Внутри это тоже была чаша, по форме такая же, как и та, что предназначалась для подношений. Идеально ровный огромный круг с какими-то приземистыми хозяйственными постройками, загонами для скота и некими подобиями сада и огорода, а вокруг, устремлённый вверх гладкий чёрный камень с многочисленными проёмами, крылечками, лестницами, колоннами и перилами. И молчаливые тёмные тени жительниц этой безрадостной обители.

— Верховная жрица уже ждёт тебя, Призванный, — неприветливо известила встречающая меня жрица. — Иди за мной и ни о чём не спрашивай. Здесь никто не станет говорить с тобой, кроме Вериссаны и самой Цхайлы. Не знаю, почему Великая Мать не пожелала открыть своим дочерям то, что хочет открыть недостойному.

В словах жрицы явно звучали обида и презрение, которые она даже не считала нужным скрыть. Её можно было понять. Жить в этом гигантском склепе, отказаться от семьи, посвятить себя служению, чтобы потом встречать у входа в святыню чужака, которому её божество доверяло больше чем ей. А ведь они были необыкновенно прекрасны — эти добровольные затворницы. Молодые, пожилые, старые и совсем ещё маленькие — всех их отличала редкая породистая красота. Белая кожа, странные золотистые глаза и густые иссиня-чёрные волосы. И в чертах лица безошибочно угадывалось семейное сходство. Несколько поколений женщин неразрывно связанных друг с другом редким бесценным даром.

Мы, с так и не пожелавшей представится жрицей, поднялись на низенькое крылечко, нырнули в один из высоких проёмов и через длинный коридор проследовали в небольшую комнату. Навстречу нам поднялась древняя старуха. Весь её облик напоминал о злых ведьмах, которыми мамы пугают детей: сгорбленная спина, белоснежно-седые волосы, лицо, усеянное глубокими морщинами и скрюченные пальцы с длинными ногтями. Её иссохшее худое тело скрывало длинное чёрное платье, а шею обвивал тонкий шнурок с серебряным медальоном. Она тяжело навалилась на деревянный посох, кивком отпустила мою провожатую и вперила в меня тяжёлый немигающий взгляд.

— Наконец-то я могу увидеть тебя во плоти, плод северного бутона и южного семени, — раздался в застывшей тишине скрипучий голос верховной жрицы. — Я знала, что однажды Великая Мать призовёт тебя.

— Почему? — кроме неё, меня здесь, похоже, никто не ждал.

— Ты единственный из тех, что рождаются с копьём, кто способен услышать Её, способен узреть Её послание.

— Из тех, кто рождается с копьём? — у меня, конечно, имелось предположение насчёт того, о чём она говорит, но уточнить всё же было не лишним.

— Мужчина, — скривилась старуха в неком подобии улыбки. — Мужчина с крепким мужским стержнем, несущий в себе женское начало.

— Я изменённый, но это не значит, что...

— Я знаю, что над твоим телом надругались, мальчик, — невозмутимо сообщила она. — Но плотскую любовь подобно женщине и муки чадорождения ты принял сознательно и добровольно. По доброй воле ты открыл свою вторую сущность.

— Я не женщина!

— А что постыдного в том, чтобы быть женщиной? Или ты думаешь, что мы слабы и беспомощны? Так знай, что именно нас боги наделили великими дарами. Именно мы призванные целительницы, берегини и прорицательницы. Не женщина... Верно, ты не женщина — ты дитя двух миров, несущий в себе два начала. Дважды благословенный... или дважды проклятый...

Старуха подошла, требовательно протянула ко мне руки, и я послушно наклонился, позволяя крючковатым пальцам ощупывать лицо и плечи. Она что-то беззвучно шептала, к чему-то прислушивалась и чему-то согласно кивала. Наконец, её ладонь легла туда, где билось моё сердце.

— У тебя сильная интуиция, холодный ум и чувственное тело. Полюбивший однажды никогда не забудет тебя. В этом твоя сила. Не отказывайся от себя, прими всё, что тебе дано, потому что всё это ты.

— Так велела Цхайла? — всё-таки странное пророчество.

— Так велю тебе я. Цхайла скрыла от меня твою дорогу, но открыла дорогу твоей дочери.

— Ты видела будущее Мирэль?

— Мне ведомо лишь, что свой алмеевый венок она отдаст ещё до того, как пойдёт первая кровь. И это будет человек не чужой тебе. Крепкий союз на долгую жизнь. Это то, что изменить нельзя. И ты увидишь лишь то, что изменить тебе неподвластно.

— А разве судьбу вообще можно изменить? — не поверил я.

— Иногда наш выбор вершит судьбу. Ищи ключи, они помогут выбрать правильно.

— Какие ключи?

— То, что увидишь всего ярче, — старуха взяла меня за руку и двинулась к двери. — Солнце садится. Время пришло. Цхайла ждёт тебя, Призванный.

========== Глава 27. Туман грядущего.==========

Принять всё, чем я, по словам верховной жрицы, являлся, оказалось непросто. Нет, не сложно и не невозможно — просто непонятно, что же я всё-таки такое есть? Про плотскую любовь и про решение дать моей девочке родиться — это правда. Меня никогда не принуждали к близости и возможность избавиться от нежелательной беременности у меня была. Да, я помню, в обоих случаях я выбирал сам. Добровольно. И что это значит? Если это правда, то и про некую женскую сущность, которая... Что? Во мне? Часть меня? Угу, "мужской стержень с женским началом". Звучит, как симптом душевной болезни. И то, что я якобы "дважды благословенный или дважды проклятый" — прогноз явно неутешительный. Я как-то не очень был склонен верить в собственное солнечное везение.

Так вот, чтобы разобраться, следовало хотя бы признать, что мне действительно нравилось, когда мной обладали, когда кто-то, кто сильнее, брал меня, заставляя вспыхивать, гореть и плавиться. Я относительно легко мог отдать власть над своим телом. Но только над ним. Голову я никогда не терял, а про сердце Вериссана не сказала ни слова. Так получается, что я — бессердечная, хладнокровная, расчетливая, похотливая тварь, и любить по-настоящему просто не способен. А как любят по-настоящему? Если бы я ничего не испытывал, мне не было бы больно. А мне было... особенно, когда я потерял Микаэля. Я ведь любил его. На самом деле. Только это чувство не несло в себе никакого физического влечения. Там были другие желания — беречь, защищать, заботиться, даже опекать в какой-то степени.

В конечном итоге картина складывалась, мягко говоря, неутешительная. Мой "холодный ум" никак не зависел от моего "чувственного тела" и ни то, ни другое, не влияло на сердце. Внутренние барьеры, запреты и отстранённость — мои самые надёжные методы защиты от враждебного окружающего мира. Привычка всё анализировать и раскладывать по стопочкам, по папочкам, по шкафчикам, по полочкам — самое верное средство от ненужных иллюзий и импульсивных решений. Я просто не мог кому-то принадлежать. Вот так полностью, без остатка, чтобы быть с кем-то одним неделимым целым, не мог. А значит, и любить в полной мере был неспособен... Наверное, поэтому смог так легко отпустить Анри. Всё обдумал, просчитал варианты и спокойно принял, что будущего у нас с ним нет. Всё-таки он не женился бы на мне, даже если бы приехал и опознал в принце Габриэле своего сбежавшего садовника Грея — нашёл бы достойный предлог. Он ведь так хотел получить в первую брачную ночь кого-то чистого и невинного, чтобы растить потом гарантированно своего ребёнка. Желательно, наследника. Забавно. Я не соответствовал ни одному из заявленных требований — ни невинности, ни наследника. И всё же, что на самом деле было между нами? Страсть, любопытство, симпатия? Слишком много того, что можно принять за любовь... а вот самой любви, кажется, всё-таки не было. Однажды Анри сказал, что я похож на звезду — ту, что светит, но не греет. Боюсь, он оказался прав.

"Не отказывайся от себя, прими всё, что тебе дано, потому что всё это ты" — так мне было велено. Пожалуй, стоило прислушаться. Выше головы не прыгнешь и себя не перекроишь. Как ни пытайся, не получится, а если однажды получится — это уже будешь не ты. Разве хоть что-нибудь стоит такой жертвы?

Непростое всё-таки место этот лес и этот храм — мысли странные в голову приходят. Прошлое и настоящее на пороге будущего, которое почему-то ни цыганка, ни даже верховная жрица Цхайлы увидеть не могут. "Иногда наш выбор вершит судьбу", "судьбу свою ты сам в руках держишь" — слова разные, а суть одна. Только что от меня может зависеть? Я — изменённый чужеземец, южанин с северными корнями по той самой ненадёжной женской линии. Кроме мужа никто меня здесь не будет слушать. Но Элисар-то у меня был. И пусть подобное эгоизм чистой воды, но это успокаивало.

Там, куда привела меня Вериссана, скользя по паутине каменных ходов, не было живого огненного света. Там в глухой тишине тонули звуки, и зияла чёрная бездна под полной луной. Сердце храма, где издревле вершились таинства обрядов.

— Заберите у него одежду, смойте всё, что он принёс из мира своего и покройте его ритуальными одеяньями, — отрывисто приказала верховная жрица.

Меня со всех сторон обступили её помощницы. Молчаливые, бесплотные будто тени или сгустки живой тьмы. Вериссана уже монотонно творила вязь заклинаний, воздух наполнился сильным запахом трав, по чёрному полу пополз густой холодный дым.

Голова закружилась, чужие равнодушные руки исчезли, тени жриц отступили и сгинули где-то за молочной пеленой. Я поднял взгляд вверх. С неба взирал на меня белый лик луны. Белый. Всё вокруг белое, окутанное туманом. И я будто истончался, истаивал и растворялся, теряя ощущение реальности. Я больше не чувствовал капающую с мокрых волос воду, липнущую к спине ткань, сковывающий, вымораживающий всё внутри холод.

А потом из тумана стали приходить видения. Смутные, неясные, призрачные. Они кружились и менялись так стремительно, что я не успевал, как следует, рассмотреть ни одно из них. Какие-то лица, незнакомые места, обрывки событий. Не запомнить, не разобрать. И вдруг я увидел женщину. Ясно, отчётливо. Я точно не знал её, никогда раньше не видел. Она лежала на земле, прямо у моих ног. Молодая, красивая, в порванной одежде с красной кровавой лентой на горле. Мёртвая. Вокруг неё витал запах гари и тлена, потому что там, где я увидел её, царила смерть.

Туман вокруг дрогнул, скрыл от меня страшное видение и вновь закружил хороводом клочки будущего. Из прозрачной дымки вынырнул всадник на вершине холма. Смуглый, одетый в шкуры с раскосыми тёмными недобрыми глазами. Он сжимал в руке копьё, что-то кричал на чужом языке, и ему вторили многоголосым согласным воинственным хором.

Следом, стоило только всаднику исчезнуть, выступил серый каменный тоннель, ведущий на песчаный берег. Кто-то плакал, тоненько жалобно всхлипывая.

И опять противное мельтешение.

Последним мне отчётливо привиделся воин. Казалось, он едва держался на ногах, чуть покачиваясь, из широкой могучей груди торчал меч. Слышались крики, непрерывный лязг, стоны, а на губах оседал противный металлический привкус.

Наконец, я ощутил страшную усталость и боль в забитых туманом b дымом лёгких. Потом всё исчезло, и реальность настоящего вернулась, вставая перед глазами с непривычной кристальной чёткостью.

— Тебе нельзя здесь больше оставаться. Великая Мать открыла всё, что ты должен был увидеть, — глаза верховной жрицы искрились золотом, посох ярко сиял. — Иди. О тебе есть, кому позаботиться.

Я хотел ей ответить и не смог. Голос не слушался меня. И заледеневшее тело мне не подчинялось. Я ничего не чувствовал, ни о чём не думал. Просто шёл вперёд. Босиком всё в той же чёрной ритуальной сорочке. Меня никто не провожал. Только плывущая в безоблачном небе луна.

На опушку я выбрался с рассветом. Элисар сразу оказался рядом. У него почему-то было взволнованное, даже испуганное лицо.

"О тебе есть, кому позаботиться" — прозвучал в голове старческий голос. Мои ноги ослабели, тело обмякло и последнее, что я успел зацепить уплывающим сознанием, это как меня подхватывают сильные надёжные руки.

==========Глава 28. Тепло настоящего.==========

Пальцы были тёплыми. Они коснулись лба и запястья. Потом исчезли.

— Да он холодный совсем, — встревожились где-то рядом. — Элисар, что произошло?

— Я не знаю, Аля, — ответили взволнованно, — он вернулся не проnbsp;

сто бледный — белый совсем. Ни кровинки в лице. Взгляд стеклянный и ещё балахон этот чёртов. Вышел из леса, как привидение, сделал ещё пару шагов и упал. Я торопился, как мог, коня чуть не загнал, всё боялся, что живым не довезу.

— Все такими от этих ваших жриц возвращались?

— Нет, раньше ничего подобного никогда не бывало. Женщины, которых призывали, относили дары, получали взамен пергамент с пророчеством и приходили назад такими же, как были.

— А я говорила, что от этих ведьм проклятущих только беды и жди, — никакой радости от собственной правоты в новом, услышанном мной, голосе не прозвучало.

— Ладно, отправьте со мной Коэна, я ему мазь дам. Ты, Элисар, Габриэля хорошенько разотрёшь, потом своим теплом согреешь. Будем надеяться, отойдёт.

Голоса стихли, и я опять погрузился в тишину. Пространство вокруг снова стало зыбким и далёким, пока не растворилось совсем в густой подвижной пустоте. Невидимые, неведомые волны уносили всё дальше и дальше. Мне казалось, что внутри меня лёд. Твёрдый, прозрачный, холодный. Прямо под кожей, совсем близко.

Я не спал, но видел сны. Они приходили из пустоты яркими, подробными и какими-то очень реальными. Коренастые ворчливые мохнатые домовики, греющиеся у очагов, прозрачные водяные девы, танцующие на берегу в лунном серебристом сиянии, маленькие снежные человечки, подбирающиеся к домам, чтобы выманить людей в объятья ледяной стужи, златовласые крошечные лесовушки, разбрасывающие из своих плетёных корзинок разноцветные семена, зеленовато— серые карлики, насылающие болезни. Их было многого, разных: беззаботных, пугливых, мрачных, сверкающих, страшных, прекрасных, веселых, сердитых, любопытных, враждебных. Волшебный, потусторонний мир, который совсем рядом, только увидеть его почему-то нельзя...

"Можно! Можно! Тебе можно! Только очи открой!" — звали в свой хоровод смеющиеся ундины.

"Поделись со мной молоком, да хлебом и я дому твоему верным стражем буду. Увидишь меня, ежели посмотришь правильно" — ворчал хмурый домовик.

"Выйди к нашей госпоже Морознице. Она не тронет тебя, коли поговорить с ней сможешь" — нашёптывали снежники.

Они говорили со мной, звали куда-то, обещали что-то. "Только очи открой!" — на разные лады просили беспрестанно. Передо мной расцветали мои немыслимые снежные цветы, грелся на поляне у того самого памятного чёрного озера могущественный многоликий лесной дух, сейчас больше всего похожий на огромную рысь, прятались в мрачных пещерах, замурованные в камень, самоцветные камни...

Из зыбкого, пограничного состояния меня вернули руки. Они гладили, разминали и мешали грезить наяву, потому что были слишком земными. И солнце, притаившееся у меня в солнечном сплетении, тоже было очень земным. Оно отзывалось, разгоралось и топило лёд. Закаменевшие мышцы, наконец, расслабились, тело обмякло и меня буквально заколотило от жуткого холода. Сотворившие всё это безобразие руки куда-то исчезли, зато рядом появился кто-то очень горячий. Я инстинктивно подался к источнику живого жара, чтобы жадно вцепиться в него мёртвой хваткой и почти сразу же провалиться в сон. Неземной и сказочный.

Когда я проснулся, за окном уже почти стемнело. Простынь, одеяло и даже подушка были, чуть ли не насквозь, мокрыми, а Элисар, на котором я совершенно бесцеремонно частично разлёгся — усталым.

— Ну что, лесовушки с домовиками больше не беспокоят? — заметив моё пробуждение, насмешливо осведомился он.

— Ты скоро совсем отучишь меня спать одетым, — осознав, что мы оба совершенно не обременены одеждой, пожаловался я. — Ужасно неприлично.

— Вот станем почтенными старцами, тогда об этом и подумаем. Если захочешь, я даже на длинные сорочки соглашусь. Ну, знаешь, белые такие с воротничками и воланами.

Я поморщился от заманчивости перспективы. Нет, подобной красоты я точно не хотел. Даже в глубокой старости.

— Кстати, а откуда ты про домовиков знаешь?

— Так ты пока спал, всё с какой-то нечистью общался, — поведал Элисар. — Вслух, между прочим. А так как я был почётной грелкой при твоей королевской персоне, пришлось слушать.

Угу, что-то такое, действительно припоминалось. Ему, вроде, велели меня своим теплом греть, вот он добросовестно и грел. Судя по всему, это оказалось занятием не из приятных. Лёд-то действительно таял, или не лёд совсем, но потел я страшно. И ещё мы оба перемазались какой-то липкой дрянью. Вероятно, той, которой муж меня намазал, прежде чем приступить ко второму пункту лечения.

— Нам купальню подготовили, — уже выбираясь из разворошенной кровати, сообщил Элисар. — Сейчас мы с тобой помоемся, поужинаем, а потом спать.

— Как, опять спать?

— Конечно. То состояние, в котором ты находился, после возвращения из храма, вряд ли можно назвать полноценным отдыхом, а силы тебе ещё понадобятся, — он отошёл к окну, о чём-то глубоко задумавшись, потом повернулся ко мне. — Может, ну их — совет и ярмарку? Не в этом году, так в следующем. Думаю, Бархорим пока и без нас прекрасно справится.

— Нет что ты! — испугался я. — Зачем? Мы же обещали!

— Хорошо-хорошо, только не волнуйся. Аля сказала, что тебе ближайшие пару дней покой нужен. Так что купаться, кушать и спать. А пока на вот, выпей.

Он протянул мне чашку с отваром, вкусно пахнущим мёдом. Пока я пил он успел одеться, потом прихватил мешок, завернул меня в одеяло и прямо так понёс вниз. Поджидавшая нас у подножья лестницы Велия радостно заулыбалась и сразу отправилась на кухню, деловито загремев там посудой.

Час, видимо, и правда, был достаточно поздний, потому что по дороге к бане нам никто не встретился. Поэтому никто и не увидел, как меня, будто обморочную барышню, в очередной раз тащили на руках. Мне было немного стыдно, но и очень-очень хорошо. Ну и пусть, как барышню, согласен даже на обморочную, после всего произошедшего это уже не пугало.

На сей раз нас вместо бочек и лавочек ожидала большая, глубокая, круглая деревянная лохань с горячей водой в клубах белого пара. Пар был влажный, жаркий, почти не похожий на дым и ледяной туман. Элисар помог мне выпутаться из кокона одеяла и забраться в лохань. Из его мешка на широкий бортик перекочевали пузырьки с отварами, в одном из которых я сразу опознал свой для волос.

— Ты так и не спросил, что открыла мне Цхайла, — когда он, наконец, присоединился ко мне, напомнил я.

— А разве она что-то открыла? — притягивая меня поближе к себе, удивился муж. — При тебе не было пергамента. Да и не до того как-то было... ты так меня напугал...

— Они без пергамента обошлись.

И я рассказал ему всё. Про безмолвный лес, про храм, про красавиц-служительниц, про Вериссану, про луну и чёрное сердце и, конечно же, про то, что смог разглядеть в тумане грядущего.

— Помнишь, ты говорил, что их предсказания — это океан тумана? Знаешь, если их видения похожи на мои, то тогда понятно почему. Там ведь почти ничего не разобрать. И вообще не уверен, что это было именно будущее. Вериссана травы какие-то жгла. Кто знает, может, это из-за них мне всё привиделось. В Дайвире места такие есть... там собираются... ну, там что-то такое курят или нюхают, по крайней мере, дым там не рассеивается никогда... Я несколько раз видел, как люди оттуда выходили. Лица блаженные, а глаза нездешние, словно видят что-то такое, чего никто больше.

— Всё может быть Габриэль, — не стал переубеждать меня муж, — но, если в том, что ты видел, есть хоть доля правды... Знаешь у кого раскосые глаза и кто одевается в шкуры?

Я знал, хоть и видел их только на картинках. Жители края нетающих льдов — тёмные племена.

— Но ведь они уже давно... — в такое просто не верилось, ведь, сколько лет с той страшной войны прошло.

— Мы очень мало знаем о них. А строительство каменной стены и крепости на приграничных землях всё откладывается. Многие ярамы считают это пустой тратой сил и времени.

— Тогда тем более мне на Великий совет нужно. Если я расскажу, что видел...

— Они могут не поверить. Им это просто-напросто невыгодно.

— И что тогда делать?

— Придумаем что-нибудь. Надеюсь, времени ещё достаточно.

Я тоже надеялся. В видениях же ничего точно не указывалось. Это может произойти и через десять, и через сто, и через тысячу лет. Если вообще должно произойти. Главное, что не сейчас. Прямо сейчас я был не очень способен размышлять над такими глобальными проблемами.

Позже выяснилось, что у моего мужа водилась привычка, не только время от времени таскать меня на руках, но ещё и мыть. Особенно тогда, когда я сам был не в состоянии. Меня попросту разморило от тепла и вновь навалившейся усталости. Поэтому я без всяких споров и возмущений позволил и помыть, и завернуть меня в простыню, появившуюся всё из того же мешка.

Потом, уже дома, меня накормили рыбной похлёбкой, напоили отваром, и унесли спать в застеленную чистым бельём постель, где я на ощупь отыскал своё живое родное тепло и довольный погрузился в сон. На этот раз тихий, спокойный, без всяких сновидений.

========== Глава 29. Домовик.==========

— Тихонькая она у тебя. Не то, что мой горлопан, — передавая мне девочку, заметила Милания. — Он у меня, чуть что не по нём, сразу в крик да в слёзы, а твоя молчит. Не поймёшь ничего — когда кормить, когда пелёнки сменить. И взгляд у ней сурьёзный. Сразу видать ярамову кровь. Даром, что девка.

Я прижал к себе крошечное тельце, придерживая головку. Осторожно, как учила кормилица. Оказалось не так уж это и страшно — взять на руки маленького человечка. Ничего. Уверен, со временем привыкну.

Мирэль действительно оказалась на редкость некапризной, по крайней мере, при мне она почти не плакала. Вот и сейчас малышка не выказывала никакого недовольства. Тихонечко забавно кряхтела, елозила и дёргала меня за волосы.

— И красавица она, наверняка, будет исключительная, — Милания поменяла простынку и встряхнула одеяльце. — Ты, вон, какой хорошенький и муж у тебя собой пригож. Так что, по-иному и быть не могёт. Да и вообще, со времён Ольны...

Женщина осеклась и принялась с преувеличенным усердием складывать чистые пелёнки. Будто сказала что-то, чего не следовало. Странно.

— Что за Ольна? — спросил я. — Никогда о такой не слышал.

— Да просто болтаю много да не по делу.

Ещё интереснее. Милания хитрить не умела и очень любила поговорить. Правда, сплетни не собирала и не разносила, иначе Велия никогда бы не пустила её в наш дом. Тем более значительной выглядела её оговорка.

— Договаривай, раз начала, — вряд ли это такая уж страшная тайна, но лучше всё выяснить сразу.

— Ох, и достанется же мне, ежели кто прознает, что я про то рассказала, — вздохнула кормилица моей дочери.

— Никто не прознает, — пообещал я.

Милания отложила пелёнки, выглянула в коридор, потом плотно притворила дверь и приступила полушёпотом:

— История то давняя. Мне прабабка моя сказывала, а ей её бабка, которая опосля исчезновения той Ольны дитё вскармливала. Да всё, почитай, на глазах моей прародительницы было, только потому мне про то и ведомо. Ведь даже имя чёрной колдуньи до сих пор под запретом. Многие уж и не помнят из-за чего. Случается так, что время память людскую забирает. Но тут-то всё только к лучшему. Уж больно её боялись, и говорили про неё разное. Однако в точности про то, откуда её ярам Горделей Синеокий взял, никто не ведал. Уехал на охоту один, а вернулся уже с нею. Женой своей назвал, да только боги брак тот не благословили. Негоже потомку славных пращуров с такой водиться. Одни считали, будто Ольна из кликуш Цхайловых родом, другие — будто и не было у ней человеческих-то родителей. Мол, Лесной дух ей отец, а Морозница, стало быть, мать. Да только была она вся, как снег белая с глазами зелёными. Вот от неё-то женщины в роду ярамов Белых соболей красу свою диковинную и взяли.

— Почему именно женщины? — удивительное дело, обычно же, чего ни коснись, всюду только мужская линия главенствует.

— Да кто ж его знает?

— А за что её так невзлюбили? За то, что красивая была?

— Да красивая-то ещё полбеды. Дар у ней был. Из-за него-то и шла о ней дурная молва. Виделось ей всякое. Бывало, говорила она с кем-то, кого, окромя неё, никто больше не видел... и ещё смерть да болезни предрекала. Подойдёт, к какому дому, грустная, тихая, и говорит, чтоб себя берегли, иначе, дескать, быть беде неминуемой. Сначала, ей не верили, а потом сторониться стали, думали, будто она сама беды насылает. Только из-за того, что ярамова зазноба, трогать не решались. Но страх пред её проклятьями оказался сильнее страха перед Горделеем. Ольна в то время ходила брюхатая, так что постановили, как разрешиться, расправу учинить. Не звери всё ж дитё-то невинное губить — не в ответе оно за грехи матери.

— Так учинили в итоге? Расправу?

— Нет, хвала богам. Исчезла она, будто и не бывало. Почитай сразу, как мальчонку родила. Моя прародительница в тот день с Ольной рядом была — помогала повитухе ребетёнка принимать. Сама всё видала да слыхала. Ольна сыночка новорожденного к груди прижала и заплакала. Знала откуда-то, что извести её хотят, но ярама Синеокого шибко любила, потому и оставила ему самое дорогое, что у ней было.

— То есть ребёнка ему оставила?

— Да. И не просто так оставила, а молвила над ним слово колдовское заветное. Дескать, не прервётся никогда сей славный ярамов род. Даже, если мужская ветвь зачахнет и иссякнет, через женскую — родная кровь всегда воротится и возродится. Ну вот, а ночью она и пропала. Ворвались в её опочивальню — пусто. Как? Куда? Неведомо. Хоть и болтали опять же всякое. Может, вороницею чёрною обернулась да улетела, может, Дух лесной дочь назад в чащобу непроходимую забрал.

— И что потом?

— Погоревал Горделей, да смирился. Взял себе в турнире жену родовитую Славию. Благословен да плодовит был тот брак — восемь детей ярна мужу принесла. Ох, и злилась она, на то, что муж признал незаконного сына от чёрной колдуньи. Шутка ли, своих же законных престола лишил. Запретила Славия имя Ольны упоминать, потому и звалась в летописях яраму Мальджину Сумеречному матерью, хоть и ненавидела его всею душою.

Дар, значит. Виделось всякое... Да уж. Славное ярамово племя, и вдруг, чёрная колдунья безродная. Про такое замечательное тёмное пятно на репутации действительно лучше забыть. Так что, думаю, об исчезновении имени Ольны из летописей, скорее всего, не только ревнивая Славия позаботилась.

И всё же... Что же такое эта Ольна видела? Сомневаюсь, что она, на самом деле, насылала смерть и болезни. Про Алю, вон, тоже в родной деревне всякие ужасы выдумывали, даже сжечь хотели.

"Очи, очи, открой" — всплыло вдруг в памяти.

Я ведь тоже видел что-то. Когда бредил. Но бредил ли я? Или это было что-то другое. Оправился-то я относительно быстро. Уже на следующее утро после причудливых снов и бани проснулся вполне бодрым и здоровым.

По-хорошему, следовало бы, выбросить из головы всякую ерунду и сосредоточиться на сборах. Послезавтра нам с Элисаром предстояло отправиться на Великий Совет. Но рассказ Милании целый день упорно не шёл у меня из головы. Вот и решился я к вечеру попробовать.

Когда все уже разошлись по своим комнатам, я поставил к очагу крынку молока, положил рядом краюшку хлеба и чуть приоткрыл дверь. В успех данного сомнительного мероприятия я не верил, но, как говориться, попытка — не пытка.

Проверять отправился уже ночью. Элисар спал чутко, поэтому ни одеваться, ни обуваться я не стал. Выбрался тихонечко из спальни и в темноте на ощупь спустился на первый этаж.

В кухне горел очаг. Неярко, едва теплился, но достаточно для того, чтобы разглядеть невысокого кряжистого мужичка. Вот всё и проверилось. Только ведь не могло такого быть на самом деле. Может бред опять и мне просто мерещилось? Или сплю ещё, и всё мне снилось? Я застыл на пороге, не зная, что делать дальше.

— Что ж ты испужался-то так? — глухо проворчал гость. — Сам ведь позвал.

Мужичок повернулся ко мне, глянул зорко из-под кустистых нахмуренных бровей и достал из-за пазухи трубку. Волосы длинные, нечесаные, одежда по виду из плотной ткани, но старая, вся в заплатках. Я медленно точно во сне подошёл к нему и сел напротив. Прямо на пол, потому как это... существо стульев и табуреток не признавало.

— Кто ты? — ясно кто, но удостовериться не помешает.

— Так, домовик, вестимо. Али не знал, кого приглашал? — попыхивая трубкой, хмыкнул пришлый.

— Приглашал?

— А то как же. Угощение оставлял, дверь входную отворял. А дом у тебя хороший, любо будет стеречь. И старые есть, и малые, и гостей привечают, и зла не замышляет никто.

— Так ты останешься?

— Останусь. Чего б не остаться-то? Мыша выведу, от пожара уберегу, за хозяйством пригляжу. А ты ступай покуда. Ночь для отдыха предназначена, и муж твой скоро проснётся да на твои поиски отправиться. Меня, само собой, не увидит, но вот про тебя мало ли, что подумает.

— Так тебя только я могу видеть?

— Чего спрашиваешь, коли сам знаешь?

Что ж, выглядел новый хранитель моего дома вполне безобидно. Домовик всё-таки — дух не злобный. А сколько их ещё? Этих духов? Это и был зловещий дар Ольны — видеть их? А теперь, получается, этот дар перешёл мне. По наследству. Но почему именно я? Да ещё и через столько лет?

"Ты дитя двух миров, несущий в себе два начала. Дважды благословенный... или дважды проклятый..." — вспомнил я слова Вериссаны.

Два начала. И возвращение в клан родной крови через женскую ветвь. Вот только, если вспомнить, чем это обернулось для Ольны, то скорее второе, нежели первое. Спрашивается, во что я впутался?

А Мирэль? Боги, только бы всё это не коснулось её. Только бы с ней ничего плохого не случилось.

========== Глава 30.Перед дорогой. ==========

Из мирного утреннего сна меня выманили чужие прикосновения. Настойчивые руки, оглаживающие бока, и губы, влажно скользившие по спине. Я лениво потянулся и томно прогнулся, чтобы Элисару было удобнее избавить меня от спальных штанов.

Сейчас долгих приготовлений мне уже не требовалось. Моё тело привыкло и совсем не сопротивлялось вторжению. Однако Элисар, кажется, никуда не спешил, входил в меня дразняще медленно, двигался плавно, неторопливо. И так же неторопливо нарастало во мне возбуждение. Я жмурился, комкал простынь под подушкой и непроизвольно всем телом тянулся к мужу. Элисар же крепко удерживал меня на месте, не меняя ритма и едва ощутимо прихватывая зубами кожу на шее. Он уже знал, как надо правильно. Ему нравилось находить всё новые огненные точки на моём теле, доводя до исступления. Это было чистое концентрированное наслаждение острое и до дрожи желанное. Наконец, не выдержав, я уткнулся в подушку, чтобы заглушить громкий протяжный стон, и излился на простынь, так и не прикоснувшись к себе.

Когда Элисар, ненадолго отстранившись, перевернул меня на спину, я сам выгнулся ему навстречу, притягивая ближе, целуя горячо и благодарно. И даже излишняя чувствительность, когда я снова принимал его в себя, приносила какое-то странное болезненное удовольствие.

Я точно знал, что в момент освобождения он хотел видеть мои глаза. И почему-то с недавних пор это стало очень важно для меня.

— Когда нам надо ехать? — позже, уютно устроив голову на плече Элисара, поинтересовался я.

— После обеда, — подумав, сказал он. — Как раз успеем посетить купальни и собраться.

— А это далеко?

— Не очень. К вечеру доберёмся. С нами по традиции будет сопровождение. Я выбрал Мироха и твоего Якима.

— Спасибо.

Признаться честно, я немного нервничал. Всё-таки Великий Совет — мероприятие ответственное. О том, как меня там примут, можно только догадываться, а от фокусов с клинками, вроде тех, что я продемонстрировал на Верховном совете, необходимо воздержаться. Затевать открытый конфликт с ярамами других кланов нельзя ни при каких обстоятельствах. Элисар меня, разумеется, поддержит, но всё же лучше, чтобы рядом находился ещё один близкий человек, которому можно доверять. Пусть даже помочь в схватке с 'политическими пауками' Яким мне ничем не сможет.

Ладно. Ничего. У меня ещё было немного времени морально подготовиться. А ещё подумать о том, что случилось совсем недавно и совсем не вовремя. Хотя, пора бы уже привыкнуть, что со мной редко бывает иначе.

Когда мы с Элисаром выбрались из постели и спустились на первый этаж, там было тихо, значит, Велия ещё спала. Прекрасно. Уж больно у нас с мужем был красноречивый вид. Не то чтобы кто-то в доме ещё не догадался о том, насколько настоящим стало наше супружество, но от понимающих взглядов старушки мне до сих пор было немного неловко. Особенно, если учесть, что покойная жена Элисара, приходилась ей внучкой.

С походом в купальню нам опять повезло. Всё-таки пять утра — не самое популярное время. Думаю, поэтому меня и разбудили в такую рань столь неординарным способом.

— Представляете, от нас мыши сбежали, — с весёлым удивлением сообщила за завтраком Велия. — Я уж замучилась снедь всякую прятать. Куды не положь, везде найдут, да погрызути. А вчерась прямо на столе хлеб оставила. Забыла в шкап убрать. Прихожу, а он так и лежит себе целёхонький.

— Может, просто мыши сытые были? — предположил мой насмешливый брат.

— Ага. Сытые они. Как же. Даром, что маленькие, такие прожорливые. И не избавишься-то от них никак.

Я, конечно, догадался, о причине странного происшествия, но промолчал, потому что, о дивном приобретении в виде домовика, как и обо всём, что было с этим чудным событием связано, я решил пока никому не рассказывать. Судя по всему, в человеческую природу заложено боятся тех, кто чем-то сильно отличается. Тут даже неважно добро этот иной несёт или зло. Не такой как все — значит, уже виноват, а уж, в чём именно виноват, быстро придумают. При желании и некоторой фантазии — дело нехитрое. Возможно, когда сам с этой "радостью" разберусь, поделюсь с Якимом и Алей. Они точно поймут и не отвернутся.

И ещё с Элисаром, хоть это и куда более рискованно. Кто знает, как он отреагирует? А мне не всё равно, что он обо мне подумает... я просто не хочу... не могу его потерять... Он ведь мой единственный надёжный союзник. Да, именно союзник. В этом всё дело. Без него мне здесь будет сложно. Я ведь всё ещё не достаточно хорошо разбирался в местных обычаях, традициях и общественном устройстве. Что уж говорить о межклановых взаимоотношениях. Всё, чем мне приходилось довольствоваться до сих пор — это книги и исторические хроники.

Впрочем, надо заметить, что, чем больше я размышлял и сопоставлял, тем больше убеждался, что не так уж сильно история юга отличалась от истории севера. И запада. И востока. Люди, по сути, везде одинаковы. Везде были и герои, и мерзавцы, только героям почему-то, как правило, меньше везло. Такова уж, видать, их доля геройская. А сколько тех, кого предпочли забыть? Ведь, наверняка, Ольна не одна такая. Может, в библиотеке ярама найдутся подлинные хроники — те, которые не подверглись цензуре. В Дайвире подобные имелись — ветхие, разрозненные, в свитках и невзрачных переплётах, пылились на самых дальних полках. Ничего общего с официальной, хранившейся в отдельной читальне летописью. Королевская летопись была в коже да в золоте, на белейшей, пропитанной особым составом бумаге, и заполнялась исключительно специальным каллиграфическим почерком.

Мне было любопытно, поэтому я просмотрел всё. Разница оказалась грандиозной. Казалось бы, одни и те же события, но ощущение такое, будто разные. Вот, например, Ижанская война, полыхавшая на юге лет четыреста тому назад. Строго по фактам — Дайвира объединилась с Чирманом и Аригенией в войне против Ижана. Причина — намеренное затопление ижанцами чирманского мирного торгового корабля. Война была Ижаном проиграна и часть его земель, разумеется, вместе с огромной контрибуцией, досталась странам-победительницам. В королевской дайвиранской летописи всё выглядело примерно так:

"Воспылал славный король дайвиранский Акиндий гневом праведным и направил мощь армии своей на коварный Ижан, зло супротив всех южных государств замышлявший. Призвал в верные помощники славных воинов чирманских да аригенийских. В яростных сражениях славою покрыл имя своё в веках, принёс мир и покой в земли южные, когда пал Ижан пред истинной доблестью".

Ну и так далее в том же духе во всех "доблестных" подробностях.

На самом же деле ничего Ижан коварно не замышлял. У него, горемычного, на тот момент и без того проблем хватало: затянувшийся экономический кризис, голод из-за охвативших страну летних пожаров и расхлябанная, совершенно не подготовленная к войне, армия. Чирманский корабль потопил разразившийся шторм, да и вообще, если совсем уж откровенно, никому, кроме, пожалуй, родственников, не было до этого судёнышка дела. Просто требовался формальный повод для объявления войны, чтобы на законных основаниях нажиться на чужой беде.

Сам же "славный" Акиндий, пусть хоть трижды мой предок, сволочью был редкостной. В летопись это, само собой, не попало, но прославился он не своими победами и завоеваниями на военном поприще, потому как лично ни в одном сражении не участвовал, а тем, что превратил страну в подобие казармы, где люди в независимости от происхождения жестоко карались за малейшие провинности. Скажем, за то, что у человека ногти были чуть длиннее положенного, могли запросто отрубить пальцы, за измену публично кастрировать или отрезать грудь. А ещё этот поборник нравственности ввёл закон 'Привилегированной ночи', благодаря которому ему позволялось попробовать любую приглянувшуюся женщину. Права отказать королю у бедняжек, естественно, не было, а в постели тот отличался изощрённой садисткой изобретательностью. В итоге, придворные жили в постоянном страхе и старались под любым предлогом спрятать подальше от ясных королевских очей жён, сестёр и дочерей, а когда Акиндию случалось прогуливаться по улицам столицы, город будто вымирал. Стоит ли упоминать, что, если по летописным данным народ после его кончины потонул в невообразимой скорби, то на самом деле радости этого самого народа не было предела?

Всё это, конечно, было весьма интересно, но ещё интереснее было другое — почему не уничтожили 'черновики', в которых более-менее достоверно излагались события? Может, просто не думали, что их будет хоть кто-то читать? Или про них просто забывали? В любом случае история о том умалчивает.

Кстати, одно существенное отличие у северян всё же было — северные кланы уже давным-давно не воевали друг с другом. Да-да со времен того самого знаменательного объединения в борьбе с темняками. Насколько велика любовь кланов друг к другу мне, разумеется, ещё предстояло выяснить в самом ближайшем обозримом будущем, но даже холодный нейтралитет, на мой взгляд, гораздо лучше хорошей драки.

После завтрака мы отправились собирать вещи, что оказалось не так уж и просто. Много с собой брать, вроде, не следовало, но ведь домой мы не скоро попадём. Так что как раз до самого обеда я со сборами и провозился, в то время, как мой муж успел и собраться, и встретится с Бархоримом, и подготовить коней. А после обеда, дождавшись наших сопровождающих, мы отправились в дорогу. Не уверен, что мне там будут рады, но выбора у меня всё равно не было. К чему тоже уже можно было привыкнуть.

========== Глава 31. Старая корчма на перекрёстке. ==========

Признаться честно, в качестве места сбора правящих особ я ожидал чего-то несколько иного. После Белогорского замка и Свелеснинской крепости, мне представлялось что-то не менее грандиозное или хотя бы необычное. Однако, неширокий лесной тракт, по которому мы ехали, вывел к постоялому двору. Достаточно большому, но всё равно на вид вполне обыкновенному.

— Это традиция, — уловив мой удивлённый взгляд, пояснил Элисар.— Великий Совет всегда проходит в этой корчме. Помнишь обозначенную на карте 'Нейтральную землю'? Так вот это она самая и есть.

— Одна поляна или весь прилегающий к ней лес? — уточнил я.

— Поляна, часть леса и непосредственно сами дороги, ведущие сюда. Всё остальное — это территории прилегающих кланов.

— Дороги? Разве она тут не одна?

— Корчма стоит на перекрёстке. Это ещё один символ единства... или того, что от этого самого единства за прошедшие века осталось.

Ну, осталось, судя по всему, не так уж много. Да и могло ли быть иначе? Одиннадцать самостоятельных государств — это много, слишком много для гармоничного сосуществования. Людям, особенно мужчинам, стоящим у власти, свойственна тяга к завоеваниям и подвигам. А тут выходит, что завоёвывать ничего нельзя, потому как царит мир, скреплённый договором, и иноземных дураков, желающих посягнуть на неприкосновенность северных земель тоже уже давненько не находилось. А без сражений, какие подвиги? На юге вот ничего подобного и вовсе не добиться. Хотя, если вдруг случится война наподобие той северной...

Что же такого страшного в ней всё-таки было? Легенды легендами, но ведь это должно было быть чем-то по-настоящему страшным, раз столько лет аукается. С другой стороны, есть вещи, про которые лучше только читать, надеясь, что с тобой никогда ничего подобного не случится.

При ближайшем рассмотрении, корчма впечатляла ничуть не больше, чем издалека. Разве что построена она была, как и окружающий её достаточно высокий забор, из белых деревьев, виденных мной во владениях Серых рысей. На просторном внутреннем дворе располагались: конюшня, амбар, хлев, колодец, крытая поленница и ещё какие-то хозяйственные постройки. Кроме того, обнаружились ворота в количестве аж четырёх штук, очевидно, чтобы потенциальные постояльцы могли попасть внутрь вне зависимости от того, по какой дороге они прибыли.

— У нас уже всё готово к приёму столь важных гостей, — подобострастно кланяясь, заверил нас, вышедший к конюшням хозяин заведения.

Он был весь такой низенький, кругленький, румяненький, с глазками такими угодливо-маслеными. И кланялся-то этот мужичок слишком низенько, и улыбался-то чересчур ласково. В общем, не понравился он мне. Вот так сразу, буквально с первого взгляда.

— Вы к нам прибыли первыми. Харидин всегда готов оказать гостеприимство славным, великим ярамам. Для Харидина такая честь, что его скромная обитель, и в этом году удостоилась такого внимания. Ни о чём не беспокойтесь. Харидин обо всём позаботится. Чужих здесь никого не будет, всем ведь о вашем визите ведомо. Вот сыночек мой Сареж коников ваших примет, а супруга моя Маюла уже ужин стряпает.

Пока словоохотливый хозяин расписывал нам все свои старания, хмурый, широкоплечий детина принял наших коней. Мы прошли в дом, где нас встретила опрятная, уже не молодая, но всё ещё красивая женщина.

— Стешка, тетёха чумазая, где тебя черти носят!? — среди сладких речей, этот злобный мужицкий окрик, прозвучал особенно резко.

— Харидин, уймись уже, — попросила женщина. — Девочка ведь всю ночь мыла да прибирала. Дай ей чуток отдохнуть. Я сама гостей провожу.

— Ты, Варижа, за эту лентяйку неблагодарную не заступайся. Сколько лет её кормлю, у своих детушек кусок отымаю! Стешка, а ну иди сюды, покуда цела!

На зов явилась девочка лет десяти. Маленькая, тоненькая, как былиночка. Не похоже, чтобы ей много тех кусков отнятых доставалось. Её никак нельзя было назвать красивой или даже хорошенькой: морковная жиденькая косичка, лицо, плечи и даже руки все в конопушках. Пожалуй, только необыкновенно яркие голубые, словно незабудки, глаза служили бедняжке единственным украшением.

Яким окинул всё семейство пристальным взглядом, неодобрительно нахмурился, но промолчал.

— Вот, сейчас вас в ваши комнаты, проводят, а Харидин поторопит свою Маюлу с ужином, — вновь обратившись к нам, мгновенно подобрел хозяин.

Девочка, ссутулившись, быстро пошла к ведущей наверх лестнице.

— И чтоб возвращалась поскорее, — грозно понеслось ей вслед, — матери на кухне помочь некому!

Стеша проводила нас в небольшую, чистую комнатку. И не скажешь, что это корчма, уж больно всё выглядело по-домашнему. На полу коврики, на кровати вышитое покрывало с подушечками, на столе, на белоснежной скатерти, букет из кленовых разноцветных листьев, сухоцветов и веточек с засушенными ягодами. И ни пылинки нигде.

— Если что понадобиться, вы меня позовите, — указала на шнурок, висящий рядом с дверью девочка. — Ужин я скоро принесу. Как только мы с маменькой управимся.

Когда она ушла, мы с Элисаром разобрали необходимые вещи и, устроились за столом, чтобы ещё раз обсудить вопросы, которые завтра будут рассматриваться на ежегодном совете. Окна нашей комнаты выходили на конюшню, поэтому мне было видно прибывающих гостей. Правда, запомнил я немногих: одного достаточно молодого буяна с красным от бранной тирады лицом, степенного седого старца с идеально прямой гордой осанкой, худого мрачного мужчину в окружении вооружённых женщин и невероятного красавца с длинными густыми тёмными волосами, приехавшего в повозке с тремя красавицами. Последние двое, как я определил, ярамы Пепельных волков и Бурых медведей. Это ведь были единственные гаремные кланы.

Представители Серых рысей так и не появились. Жаль, поддержка Ильвэйн нам бы не помешала. Особенно в вопросе строительства стены на дальней границе, всё же, если не считать Рыжих куниц, мы к ней ближе всего.

Обед или скорее уже ужин, нам принесла через час всё та же Стеша. На сей раз пришла она с маленькой помощницей. Вторая девчушка явно была младше и значительно миловиднее: густые пшеничные кудри, кругленькое личико и глаза такие же как у Стеши. Пожалуй, только по этим самым глазам и можно было догадаться, что девочки, скорее всего, сёстры.

Расставляя тарелки, Стеша нечаянно уронила одну и посмотрела на осколки с таким неподдельным страхом, что сразу стало понятно, ей этого просто так не простят.

— Не бойся, Стешенька, — утешила её помощница. — Скажем батюшке, что это я разбила. Меня он ругать не станет.

Ясно. Всё та же невесёлая история про любимых и нелюбимых детей. И что-то мне это сильно напоминает... Своих детей, обычно, так не ненавидят.

Позже вечером, я спустился на кухню, чтобы попросить чая. Шнурок намеренно проигнорировал — незачем понапрасну людей гонять. Ясно же, кого пришлют, а бедняжке и так сильно достаётся.

— Да что ж ты сам-то? Ведь не положено, — всплеснула руками обнаружившаяся у печи Варижа. — Виданное ли дело, такой высокий гость и на кухне. Позвонил бы, я бы и пришла.

— Ничего страшного, — отмахнулся я.

— Что верно, то верно, — подтвердил Леший, которому тоже, видать, захотелось чайку перед сном. — Габриэль от простого люда нос не воротит.

— Ну, раз так, то садись давай, — улыбнулась женщина, — Стеша пирожков напекла до того, как я спать её отправила. Совсем ведь умаялась.

— За что же ваш Харидин её так невзлюбил? — как будто между прочим поинтересовался Яким.

— Так ведь не родная Стеша ему.

Вот мои подозрения и подтвердились. Только ребёнок-то в чём виноват?

— Маюлу Харидин замуж взял уже вдовую. С хорошим приданым, что после первого мужа при ней осталось да с девочкой. Зато сражаться ни с кем не пришлось. Вдовые же, если второй раз за муж идут, так только по сговору. А какой из Харидина воин? Куды ему сражаться? Так что только среди вдовых и пришлось выбирать. Вот мой Ромиж меня завоевал, как положено, — не без гордости вспомнила Варижа, — жаль прожили мы с ним совсем недолго и одного-единственного сына нам боги подарили.

— Так ты, значит, тоже вдова, — посочувствовал я.

— Да. Доля моя такая. Харидин моему Рамижу родным братом приходился. Корчма эта им поровну по наследству досталась, теперь вот половина сыну моему перешла. Маюла Харидину троих сыновей и доченьку родила. Так и живём. Только Стеше места не нашлось. Маюла её жалеет, но приласкать лишний раз боится, Харидин в чёрном теле держит. Вся грязная работа на ней с утра до ночи. А тут и новая беда — жених подходящий нашёлся.

— Какой жених — она ж дитё ещё совсем? — оторопел Яким.

— Дитё — ни дитё, а этой весной у ней первая кровь пошла. Не знаю уж, как Харидин про то прознал, да только в тот же день весточку к Бурым медведям послал. Теперь Стеше на невестину ярмарку прямая дорога.

— Харидин хочет отдать её в гарем? — никому такой участи не пожелал бы.

— Ему всё равно куда, лишь бы от обузы избавиться. И приданого бы он за ней всё равно никакого не дал, не то что за Лиленой — своей родной дочерью. А тут молодец, мало того, что на бесприданницу согласился, дак ещё и козу за неё пообещал.

— Неужели ему так сильно жена нужна?

— Просто жена, может, и не нужна, а вот такая, чтоб не по сговору, очень даже. Видела я того медведя, заезжал в прошлом году, так нашу Стешу и высмотрел. Жених этот такой же воин, как и Харидин — в сражении ему не выстоять. А Стеша девочка неказистенькая, безответная, да и мала ещё. Кто за неё бороться станет? Так что всё, вроде как, и по завету предков, с почётом. Ох, чует моё сердце, не сладко Стешеньке за таким мужем придётся. Без любви же совсем за себя берёт. Как корову на козу меняет.

Жалко девочку, а помочь нечем. В семейных делах даже ярам не указ. Тем более, что эти корчмари даже к клану никакому не принадлежат.

Я поднялся, чтобы вернуться в свою комнату к Элисару, а Яким так и остался сидеть на месте над остывшей чашкой. Выходит, не одного меня эта история за живое задела.

Как же всё-таки мало стоит чужая жизнь. Особенно, если ты, считай, сирота, при живой матери и вступиться за тебя некому. Все ведь в своём праве. Не придерёшься. Да ещё и почётно. Даром, что над беззащитным ребёнком свершается страшное насилие.

Если подобное зверство узаконено, значит, надо эти законы менять. Не сейчас, но со временем точно.

========== Глава 32. Великий Совет. ==========

Волновался я зря. Так называемый Великий Совет впечатлял ничуть не больше, чем место его проведения. Ярамы удосужились спуститься вниз только к обеду. К их торжественному явлению хозяева корчмы составили столы в один большой, чтобы все поместились, накрыли полученное сооружение скатертью, принесли угощение и эль. Всё для влиятельных гостей, чтобы им лучше совещалось и советовалось. По большому счёту, всё это напоминало не важное политическое мероприятие, а скорее дружеские посиделки.

Ярамы вольготно расселись, вяло переговариваясь. Прибывшие в качестве сопровождения охранники рассредоточились по залу на некотором расстоянии. Только барышням было позволено стоять рядом со своими хозяевами. Три разноцветные красавицы в богатых одеждах и драгоценностях очевидно из гарема ярама Бурых медведей. Голубоглазая блондинка, жгучая брюнетка и огненно-рыжая девушка с изумительной персиковой кожей, судя по всему, сами являлись роскошными украшениями, дополнительным подтверждением высокого статуса. Другое дело тренированные женщины, застывшие за спиной ярамы Пепельных волков. Эти выглядели скорее угрожающе, нежели соблазнительно и напоминали собой не украшение, а живое оружие в любой момент готовое к бою.

— Это что ещё за молодец? — заметив меня, небрежно бросил явно страдающий похмельем давешний буян, которого я вчера из окна видел.

— Позвольте представить Совету внука ярама Белых соболей Бархорима Радужного ненаследного принца Дайвиры и моего супруга Габриэля Иландского-Кирижского, — невозмутимо ответил Элисар, демонстративно накрыв мою руку своей.

— Так что ж ты его за стол заседаний-то тащишь? Бабам здесь не место.

Ну как не пнуть убогого, правда? Хотя, стоит заметить, что данное замечание прозвучало больше назидательно, чем враждебно. Я благоразумно промолчал, но глаз не опустил.

— Габриэль — мужчина. Такой же, как и все остальные, собравшиеся за этим столом, — вступился за меня муж.

— Такой, да не такой, — хмыкнул румяный пухлячок, вгрызаясь в куриную ножку, — мы хоть и живём далеко от берега и в дальние дали, в отличие от некоторых, не плаваем, а о таких вот слыхали. И чего только на этом вашем юге не придумают.

Краснопёрые соколы — мгновенно определил я. И ярам у них Остолей Плодородный. Хорошо, видать, живут нынче соколы. Сыто, весело и беззаботно. Вон, Остолей у них какой упитанный, да ещё и Плодородный. Манеры, правда, неважные. Не научили увальня в детстве, что говорить с набитым ртом как минимум некрасиво.

— И скоро у вас прибавление в семействе ожидается? — промурлыкал ярам Бурых медведей.

То, что он хорош, я заметил ещё вчера, но сегодня, рассмотрев его лучше, я пришёл к выводу, что он один из самых красивых людей, которых я когда-либо видел. Правильное сочетание мужественности и ухоженной утончённости. Высокий, не субтильный, но и не чересчур внушительный, длинные прямые тёмные волосы, тёмно-карие глаза, правильные черты лица, и красиво очерченные губы. Одежда расшита золотом, на шее толстая цепь, на каждой руке по несколько браслетов, а на пальце перстень с крупным сапфиром. На таких хорошо смотреть изредка со стороны, как на произведение искусства, но почему-то находиться рядом неуютно. К тому же, было что-то очень знакомое в том, как он на меня смотрел, что особой симпатии к нему отнюдь не добавляло.

— У нас недавно родилась дочь, — искренне надеясь, что мне удалось не покраснеть, сообщил всем собравшимся я.

— О, как, быстро же вы, однако, — добродушно хохотнул рыжий усатый бородач. — Примите мои поздравления. Дети — это хорошо, это всегда радость. У меня у самого пятеро.

— Тоже мне большое достижение, — пренебрежительно фыркнул невероятный красавец, всё так же буравя меня взглядом.

— Для того, кому не то что детей, но и жён своих запомнить не под силу, может, и не достижение, Винсент, — совсем не обидевшись, согласился бородач.

Не просто Винсент, а Винсент Сиятельный. Правитель, счастливо переживший в тяжёлые времена моровой хвори человек тридцать или даже больше своих старших сводных братьев по отцу... и самого отца в придачу, конечно же... Сдаётся мне, сильно он о безвременной кончине многочисленной родни не печалился. А имя у него явно иностранное. Что для Бурых медведей неудивительно. У моего мужа тоже имя нехарактерное для этих краёв. Что тоже неудивительно, потому что его мать оттуда родом. А может и не оттуда. Кто знает, где она жила до того, как в гарем попала? Судя по всему, о своём прошлом вспоминать она не любила и детям о нём мало рассказывала.

— Зависть — не самая лучшая черта, — между тем меланхолично заметил Винсент, — Особенно для ярама.

— А чему завидовать-то? Для меня дороже моей Дарины нет на свете никого.

— Ты, поди, свою Дарину и не разглядел толком. Пещеры у вас, я слышал, мрачные и тёмные.

Пещеры. Следовательно, рыжий бородач никто иной как ярам Златорогих баранов

— Юминал Рыжий. В своё время, его имя запомнить оказалось для меня проще всего. Всё, вон, Плодородные да Сиятельные, а он вдруг просто Рыжий. Забавно.

— Рассуждать тут не о чем, — вмешался в развернувшийся спор бледный, угрюмый ярам Пепельных волков Вульф Отважный. — Кому как жить в своём доме, каждый решает сам. А по поводу Габриэля скажу так, раз Элисар считает его равным себе и Бархорим доверяет представлять Белых соболей на Совете, значит, так тому и быть.

— Но он ведь из этих... — напомнил буян, про которого я пока так и не понял, какой клан он возглявляет.

— Да хоть каких, пусть присутствует. Мне лично он не мешает.

После этого про мою скромную персону благополучно забыли и перешли к обсуждению других тем. Правда, опять же как-то без энтузиазма. Сидели, обсуждали что-то долго, до позднего вечера, а ничего конкретного так и не решили.

— Когда мы начнём строить стену на дальней границе? — под конец задал самый главный вопрос Элисар. — Давно уже пора.

— Это не к спеху, — зевнул Остолей. — Тямняки в своих льдах сидят тихо. Последние два года почти не показываются.

— Верно. И меня это настораживает.

— Слушай, чего ты на ясное небо тучи нагоняешь? — от выпитого эля буян раскраснелся и у него уже явно заплетался язык.

— Мы находимся достаточно близко к границе, поэтому у нас есть причины для беспокойства, — поддержал мужа я.

— Не ближе нас, — возразил буян. — Мы ближе, а живём — не тужим.

Ага, ближе нас к границе только Рыжие куницы. И буян по имени Харимен Бесстрашный — один из наших ближайших соседей.

— И всё-таки строительство стены надо начать как можно скорее. Желательно уже следующим летом. Если объединим усилия, справимся быстро, — продолжил настаивать Элисар.

— На это нужны время, силы, люди, — перечислил Вульф, — а реальной угрозы пока нет. Вот когда появится, тогда и вернёмся к обсуждению данного вопроса.

На этом заседание Великого Совета закончилось. Зачем, спрашивается, собирались? Поболтать, выпить и закусить? Седовласый старец и вовсе почти всё время мирно дремал. И то, что было нас за столом всего восемь человек вместо двенадцати, тоже не радовало.

Вывод — собрания старейшин и то проходят куда более продуктивно.

— Это что? Каждый раз так? — позже, когда мы с мужем оказались в маленькой баньке, которую заботливо натопила Варижа, спросил я.

— К сожалению, да. Я несколько лет в свите ярама состоял и каждый год наблюдал одно и то же.

Элисар плеснул из небольшого ковша на раскалённые камни, и комнатушка наполнилась белым, горячим паром.

— Ну, хоть вражды нет. Это ведь неплохо.

— В том то и дело, что ничего нет — ни вражды, ни единства. Каждый клан как бы сам по себе. Даже ради общего дела собраться не могут.

— А если нам самим строительство начать?

— Лет сто строить будем. Да и хозяйственников, что при земле, нельзя от работ отрывать.

— Надо было им про мои видения рассказать, — вздохнул я, — может, тогда они бы по-другому решили.

— Не решили бы, — заверил меня муж. — Только на тебя стали бы косо смотреть.

— Можно подумать, сейчас они не косо смотрят.

— Вот именно. Так что лучше не усугублять.

Мы уже начали собираться, когда дверь открылась, и к нам неожиданно присоединился Винсент Сиятельный. Я искренне порадовался, что успел надеть хотя бы нижнюю рубашку. Всё-таки предстать перед посторонним мужчиной в чём мать родила я был пока не готов. Издержки воспитания, ничего не поделаешь. Элисара собственная нагота, похоже, не смущала, как и ярама Бурых медведей. Винсент, притворил за собой дверь и скинул халат, под которым совсем ничего не оказалось.

— Надеюсь, вы не возражаете, — не особо интересуясь нашим согласием, осведомился он. — Кстати, я хотел поздравить тебя, брат. Ты нашёл весьма необычный способ забраться на самый верх.

— Брат? — недоумённо выгнул бровь Элисар.

— Представь себе. Ты же знал, что у нашей матери в другом клане были дети. Я тоже знал, и даже, как видишь, потрудился кое-что выяснить.

— Зачем?

— Считай, что мне просто было любопытно.

Боги любят пошутить. Каковы были шансы, что хоть один из них сможет занять трон, на который, в своё время, и без них хватало претендентов? Прямо скажем, невелики.

— Послушай, Элисар, ты ведь не откажешь вновь обретённому брату в небольшой любезности?

— И чего же ты, вновь обретённый брат, от меня хочешь?

— Твоего мужа, — ни капли не смущаясь, по-деловому, объявил Винсент и посмотрел на меня.

И только тогда я вспомнил, где и когда видел этот взгляд. Азартный и настойчивый. Так смотрел на меня Анри, когда мы с ним только познакомились. Когда наследный принц Лавирии заключил на своего слугу пари. И ничего хорошего мне этот взгляд точно не предвещал.

========== Глава 33. В темноте. ==========

Элисар ничего не ответил. То есть совсем. Просто отвернулся от новоявленного братца и спокойно начал одеваться. Я, чуть оправившись от потрясения, последовал его примеру.

— Ну, так как? — явное нежелание продолжать разговор Сиятельный ярам проигнорировал.

— Никак, — у моего мужа даже голос не дрогнул.

А ведь он злился. Я жил с ним уже достаточно долго, чтобы это понять, даже если этого почти не видно. Его движения были очень чёткими и сосредоточенными, будто он изо всех сил сдерживал себя.

— Так я же не просто так — я взамен одну из своих жён отдам. Выбирай любую, — любезно предложил Винсент.

— Мне твои жёны без надобности. Даже даром, — отказался Элисар. — К тому же, я в толк не возьму, зачем тебе мой супруг понадобился?

— Я давно себе хотел такого как он. Только южане своих изменённых родовитых мальчиков иноземцам в мужья не отдают, самим, дескать, нужны, и алхимики снадобье продавать наотрез отказываются.

— А то, что у нас дочь растёт, тебя не смущает?

— Меня чужие дети не интересуют. Можешь оставить себе. Он мне ещё родит.

— Не рожу, — решил разочаровать его я.

— Почему не родишь? У меня сильное семя.

— У тебя всё что угодно может быть, а вот у меня уже ничего нет. Я бесплоден.

— Так он у тебя порченый? — отчего-то развеселившись, обратился Винсент к Элисару. — Тогда тем более не понимаю, почему ты отказываешься. У меня-то и без него найдётся, кому сыновей родить, а у Соболей с этим строго.

— Габриэль внук ярама.

— Я слышал. И что с того? Ты уже стал преемником Бархорима, а мы с тобой родные, кровные братья.

— Это имеет значение? — я явно чего-то не знал, но не сомневался, что просветят меня незамедлительно.

— Разумеется, — не обманул моих ожиданий Винсент. — Кровные родственники имеют полное право меняться жёнами. Этот закон действует во всех кланах с давних времён. Это ведь дела семейные, а дела семейные, если они законные, ярамов не касаются.

Ярам бурых медведей расслабленно потянулся и принялся собирать на затылке волосы, чтобы не мешали. Его по-прежнему не смущали ни собственная нагота, ни это дикое предложение. И я вдруг отчётливо понял, что всё это вовсе не было провокацией с его стороны, просто свободные нравы, процветающие в клане, наложили свой отпечаток. Помнится, Ильвэйн предупреждала меня о чём-то подобном. О том, что в некоторых кланах женщин совсем не уважают, даже тех, которых любят. В данном конкретном случае, похоже, никого не любят... раз готовы любую предоставить для обмена. И что также совсем неутешительно, во мне Винсент мужчину видеть не желает. Во всяком случае, такого, с которым следовало бы считаться. Впрочем, боюсь, он такой не один.

— Мне жаль расстраивать тебя, Винсент Сиятельный, — вздохнул я, прильнув к мужу, — но я не жена, и обменять меня без моего согласия никто не может.

— А я бы ни на кого тебя менять и не стал, — собственнически приобнял меня Элисар, чтобы уж точно никаких сомнений и иллюзий не осталось.

Так мы с ним и ушли, даже не оглянувшись, чтобы убедиться, не забыли ли что-нибудь.

Позже из окна своей комнаты я долго вглядывался в дождливую черноту окружающего харчевню леса. Я не мог заснуть. От разговора в бане остался неприятный, мутный, тревожный осадок. Нет, не страх, что меня могут обменять. Здесь бояться было нечего. Мне всё не давало покоя другое. Винсент назвал меня порченым, даже не подозревая, насколько он был прав. Я и сам о себе так думал. Наверно, поэтому то, что меня в очередной раз грубо ткнули в это носом, подействовало так сильно.

— Что случилось? — сонно пробормотал Элисар.

— Не спится, — могу собой гордиться, почти не соврал.

Мне не хотелось лишний раз беспокоить мужа, поэтому я вернулся в кровать, и вскоре понял, что замёрз. Наверно, стоять босиком на холодном полу было не самым мудрым решением.

— Ты заледенел совсем, — констатировал Элисар. — Давай, иди сюда.

Я послушно прижался к нему и затих. Сон не шёл. Мерзкое липкое ощущение не проходило. Если бы я мог, то снова прямо сейчас отправился бы обратно в баню отмываться. Это вряд ли бы помогло, но, может, мне стало бы хоть немного, пусть не на долго, легче.

— Ты ведь знаешь, что я бы никогда не согласился на его предложение? — тихо спросил Элисар.

— Знаю, — уж в чём — в чём, а в нём я почему-то совсем не сомневался.

— Тогда, что тебя так гложет?

— Ничего.

— Врёшь. Говори как есть. Увидишь, самому легче станет.

— Из-за меня у тебя больше никогда не будет детей.

— У меня и так их уже двое.

— Но Мирэль-то тебе неродная, Элисар. Вот ведь, как вышло, сам я незаконнорожденный и дочь у меня такая же.

Меня король едва терпел и Стеше с неродным отцом несладко живётся. А каково будет моей девочке?

— Во-первых, я не считаю тебя незаконнорожденным, — возразил Элисар. — По нашим обычаям, кто в турнире победил, тот и должен девушку в жёны взять. А не так, чтобы кто-то да для кого-то. Это не Альберт, а король ваш закон нарушил. Альберт в своём праве был. А, во-вторых, Мирель наша в законном браке родилась.

— Но ведь ты-то знаешь правду.

— Я только знаю, что она мне дочь. Иной правды для меня не существует. Я одного понять не могу, как тот, другой, мог от неё отказаться. Или ты не сказал ему ничего?

— Сказал, — признался я.

— И что?

— Велел на него не рассчитывать. Даниэль сказал, что он недавно женился.

— Так Даниэлю известно, кто он?

— Нет, я об этом никому не говорил... кроме мамы.

— Странно, всё это. Ты ведь из королевской семьи, как же он мог беременного тебя бросить?

— Он не знал, кто я.

— Это как это?

И неожиданно для самого себя я вдруг заговорил. Просто начал говорить, а потом не смог остановиться. В темноте я совсем не видел его, и мне было так легче. Было проще забыть о том, что рядом, вероятно, самый неподходящий человек для подобной исповеди. Я ведь даже с матерью так откровенен не был.

Элисар слушал, не перебивая, только обнимал крепче, когда я начинал дрожать и успокаивающе поглаживал мою спину, когда я захлёбывался словами. Я ничего не пытался скрыть, не пытался обелить себя. Пусть он лучше знает обо мне всё. Пусть хоть кто-то знает всё, потому что жить с этим одному дальше просто невыносимо. И ещё он... он, как никто другой, заслуживает знать правду.

Там было всё: о моём детстве, о жизни во дворце, о побеге, об Анри, о Микаэле. О Микаэле вспоминать было больнее всего. Остальные воспоминания постепенно отступали, отпускали, тускнели, а его лицо так и стояло у меня перед глазами. Казалось ужасно несправедливо, что я жив, а он умер. Потому что на самом деле он не должен был умирать. Только не так. Слишком рано, слишком несправедливо. Бедный, наивный, светлый мальчик. Так искренне, так отчаянно любящий, но нелюбимый.

Закончил я тем, что обрисовал, сложившуюся после моего возвращения ситуацию и подробно объяснил, почему не мог там больше оставаться. И о том, что мне поведал Даниэль, разумеется, тоже молчать не стал.

— Он, наверно, искал тебя, Габриэль, — задумчиво произнёс Элисар.

— Это ничего бы не изменило, — устало сказал я.

— Ты даже мысли не допускаешь, что он мог по-настоящему тебя любить?

— Когда любят — не предают.

— Ты его обвиняешь и оправдываешь одновременно. Только простить до сих пор не можешь. Значит, не перегорело у тебя ещё.

— Может быть, — пришлось согласиться мне, — но, когда я с тобой, о нём я не думаю.

И это тоже было правдой.

— Ты... ты презираешь меня теперь? — мне действительно надо было это выяснить, чтобы не мучиться сомнениями. Даже если я это и заслужил.

— Нет, королевич. Конечно, нет. Кто из нас не ошибался в жизни? Но мне жаль, что всё это с тобой случилось. И того мальчика, Микаэля, мне тоже искренне жаль, — Элисар нашёл и коротко поцеловал мои губы. — Но знаешь, роль жертвы — это не твоя роль. Чужая. Завтра снова взойдёт солнце, наступит новый день. И, что бы ни случилось, я буду рядом. Всегда.

Это было обещание? Хорошо бы, если так. Элисар ведь не из тех, кто не держит слово. А я очень хотел, чтобы он был со мной. Даже после того, как я открою ему свою самую последнюю тайну. Всегда.

==========Глава 34. Бесприданница.==========

Как и предвещал Элисар, солнце действительно взошло, новый день наступил. А меня настигло запоздалое сожаление. Мне было неловко за свои ночные откровения. Поэтому я некоторое время внимательно наблюдал за мужем. Однако, вопреки ожиданиям, его отношение ко мне совсем не изменилось. Он ни словом, ни взглядом не дал понять, что моё присутствие рядом ему неприятно. Значит, что ни делается, всё к лучшему. А в остальном... время покажет

В корчме мы решили не задерживаться, и отправиться на ярмарку сразу после завтрака. Остальные ярамы с отъездом явно не спешили, так что, спустившись рано утром на кухню, мы застали только обеспокоенную Варижу, заплаканную женщину в чёрном платке и Стешу.

На девочке было зёлёное платье с белой кружевной отделкой по вороту и на рукавах, старенькие, но начищенные до блеска сапожки, тоненькая серебряная цепочка. Волосы распущены. У ног стояла корзинка с красными шёлковыми лентами. Стеша мелко дрожала и испугано жалась к женщине, такой же худенькой и тихой, как она сама.

— Что ж вы не позвали? Я бы наверх вам всё отнесла, — выставляя на стол чугунок с кашей, посетовала Варижа.

— Думаю, когда другие постояльцы проснутся, вам и без нас работы хватит, — сказал я.

— Это да. Тут уж не поспоришь. И как мы теперь без нашей Стешеньки управляться будем?

— А разве она после ярмарки к вам не вернётся? Хотя бы до того, как жених за ней прибудет? — удивился Элисар.

— Нет, сразу в клан к Маюлиной родне повезут. Жениху так надо, чтоб побольше народу видело, как он жену себе взял.

— И что за клан?

— Так Белых соболей. К вам, стало быть.

n

К нам, значит. Хотя, какая разница. Я бы и рад, чем-то помочь, да руки связаны. Выдадут девочку замуж за чужого расчётливого человека, увезёт он её в свой гарем. Очень сомневаюсь, что там бедняжку холить да лелеять будут, скорее уж в чёрном теле держать, чтобы коза окупилась. Сколько она там выдержит? Здесь, может, тоже не сахарно, но всё же родные рядом, а там все чужие.

— Маюла, чего опять сырость развела? — неласково буркнул, появившийся Харидин.

— Радовалась бы, что нашу тетёху кто-то за себя берёт. А ей будущему мужу руки целовать надо. Слышь, Стешка, чтобы тише воды, ниже травы сегодня была, и с женихом, чтоб приветливая. А лент-то, на что столько?!

— Так предками завещано, — строго отрезала Варижа. — Каждому желающему лента полагается.

— Можно подумать, много тех желающих наберётся. Только добро зря переводить. Да ладно, — уступив, милостиво махнул он рукой. — Лилене пойдут.

Потом хозяин корчмы, наконец, заметил нас и расплылся в добродушной улыбке, осведомляясь всё ли у высоких гостей благополучно, и не желают ли они чего-нибудь ещё. А Маюла снова заплакала и крепче прижала девочку к себе. Что-то тихо зашептала, осыпая побелевшие щёки торопливыми поцелуями. Навсегда ведь дочь из родного дома уезжает. Свидятся ли ещё?

Вскоре затрезвонили колокольчики. Никак ярамы изволили проснуться. Мы отправились опять собираться в дорогу.

К моменту нашего появления в конюшне, непривычно смурной и молчаливый Яким уже оседлал лошадей. Рядом снарядили повозку для маленькой будущей невесты. Впрягли дряхлую кобылёнку, постелили ветхое покрывальце на доски, пристроили корзину, а больше, видать, и не полагалось ей ничего.

Со двора выехали все вместе. Ради такого случая Харидин даже хозяйство на Варижу оставил, велев хорошенько о гостях позаботиться. Этот своей выгоды точно не упустит. Знает ведь, что, чем лучше таких гостей примет, тем больше милостей потом от них получит. Нам он, к примеру, уже про заморские специи и пшеницу намекал. Намёки мы, разумеется, поняли, но обещать что-либо пока не спешили.

Ехать пришлось совсем недолго — и трёх часов не прошло, как оказались на месте. С пологого холма Невестина долина была видна, как на ладони. Раскинувшиеся шатры временного городка, огромная Встречная гора, роща у круглого голубого озера и алое море венцовых цветов. Настоящее чудо природы. Подумать только, всюду уже властвовала осень, а здесь всё ещё цвело лето. Долина будто хранила знойный жар. Трава и деревья, по-прежнему, красовались сочной зеленью.

Людей было очень много — со всех кланов же съезжались, о чём наглядно свидетельствовала соответствующая символика на флажках. У нашего шатра уже дожидалась Аля.

Впервые я этому не обрадовался. Неужто, решилась?

— Гляньте, какие хоромы у нас, — стоило нам спешиться, весело поделилась она. — Идёмте, всё покажу.

Внутри шатёр был занавесами из плотной ткани поделён на несколько комнат, пусть не просторных, но и не совсем крошечных. Ярмарка продлится несколько дней, поэтому о нашем удобстве хорошо позаботились. Интересно, чьё это изобретение. Я нечто подобно раньше только у кочевников видел, но на севере-то кочевых народов точно никогда не водилось.

Как выяснилось, жить с нами, будут ещё Аля с Лешим, да пара молодцев-охранников. Воспользовавшись моментом, когда все отвлеклись, я ухватил Алевтину за локоть и отвёл в самую дальнюю комнату — ту, что нам с Элисаром досталась. Стоило нам остаться вдвоём, весёлость с неё как вода стекла. Взгляд потух и наполнился тёмной бездонной тоской, плечи поникли. Только мне она и могла показаться такой, потому что только со мной горем своим делилась.

— Венок плести будешь? — прямо спросил я.

— Буду... раз таков здешний обычай, — не стала юлить Аля.

— И этой осенью Яким мужа тебе выберет?

— Если на то воля богов будет.

— Ты не хуже меня знаешь, что не от богов это зависит. Яким против твоей воли сватов не примет.

— Знаю, — вздохнула она. — А ещё знаю, что надо, что должна... решиться только не могу...

— Значит, душа не лежит. Не торопись, подумай хорошенько. На всю жизнь ведь, а венок не один год хранить можно — эти цветы долго не завянут.

На том и разошлись. После этого разговора мне немного спокойнее стало. Ну, сплетёт Аля венок, ну и что? Это ведь не значит, что сразу замуж пойдёт. Она же умная, не может такую глупость совершить. Надеюсь. А иначе, как получится — любить будет одного, жить с другим... доля, прямо скажем, не завидная.

Между тем, Элисар куда-то ушёл, я остался разбирать вещи. А потом ко мне заявился Яким. Всё такой же хмурый, но полный решимости.

— Как здесь у них свататься положено? — осведомился деловито.

— Девушка тому, кто станет бороться за неё, свою ленту на запястье должна завязать, — об этом мне ещё мама рассказывала. — А тебе зачем?

— Надо.

И к выходу направился. Я, естественно, последовал за ним. Мало ли что.

Яким уверенно миновал несколько рядов шатров и остановился у одного из неказистой серой ткани. Судя по флажку на верхушке, принадлежал он кому-то из нашего клана.

Внутри громко что-то обсуждали.

— Посмотри тощая какая, нешто она мне детей родит?! Много ты за неё просишь! Мы не так с тобой договаривались! — расслышал я отчётливо.

Леший без лишних церемоний отдёрнул завесу, служившую дверью, и вошёл. Я скользнул за ним. Первыми я увидел Харидина и здоровенного, пузатого мужика с бородой до пупа, затем заметил съежившуюся в углу Стешу.

— Я за лентой невестиной пришёл, — громко оповестил всех Яким.

— Как за лентой? — оторопел Харидин.

— Как по вашим обычаям следует.

— У этой невесты жених уже есть, — важно обронил пузатый мужик. — Её мне обещали.

Яким весь подобрался, глаза его опасно прищурились, и я быстро выступил вперёд, чтобы он по горячему делу дров не наломал. Видно же, что девочку пожалел... предупредил бы хоть...

— Насколько мне известно, Стеша не сговорена, — обращался я непосредственно к Харидину, он ведь невесту сопровождал.

— Не сговорена, но...

— А раз не сговорена, у каждого есть право претендовать на неё.

— Я за неё целую козу обещал! — чувствуя, чем дело оборачивается, сердито прогремел мужик.

— А разве у нас невест продают? — изобразил я недоумение. — Полагаю, мне следует обсудить этот вопрос с ярамами других кланов.

— Ну что вы, что вы, — тут же зачастил Харидин, — это ведь просто недоразумение. Конечно, Стешенька сейчас ленту повяжет. Поди сюда, деточка, видишь жених ждёт.

Стеша медленно поднялась с пола, нерешительно достала ленту и подошла к Лешему. В лице ни кровинки, даже веснушек почти не видно, а когда она принялась завязывать узел, стало заметно, как сильно у неё тряслись руки.

— Только вот приданого за Стешенькой отец никакого не оставил, — сокрушённо покачал головой корчмарь, будто сей факт страшно его огорчал, — и я за ней дать ничего не могу, у меня ж у самого детишек трое.

— Ничего, — ничуть не опечалился Яким. — Я её и бесприданницей возьму.

Мужик, очевидно, тот самый жених из клана Бурых медведей, краснел и пыхтел от ярости, но больше не вмешивался. Права была Варижа воин из него неважный, и сражаться, тем более с таким внушительным противником как Яким, он не станет. Другие желающие тоже вряд ли найдутся. Так что, пожалуй, сразу можно поздравить Лешего с грядущей свадьбой. Вот только, что он с такой молодой женой дальше делать будет?

==========Глава 35. Невестина ярмарка.==========

Огромное пылающее солнце медленно выплыло из-за холма, знаменуя начало нового дня. Небо было бездонно-синим и безоблачным, только вершину Встречной горы скрывала, будто случайно заблудившаяся, большая туча. Вчера поздно вечером на ярмарку прибыл Бархорим, поэтому Элисар ушёл из нашего шатра рано утром без особой надежды на скорое возвращение. Але, как и Якиму, ясно дело, было не до меня — сегодня ведь невестам венки плести полагалось. Сражаться за иноземную целительницу, естественно, не будут. Леший сразу сказал, что сестру только по своим обычаям отдаст, а значит, женихам придётся сватов засылать, чтобы те их как следует расхвалили. А я на весь день оказался предоставлен самому себе.

Бывать на северной ярмарке мне ещё ни разу не доводилось. На самом деле, то, что происходило здесь, достаточно сильно отличалось от всего виденного мной ранее. В Дайвире или, скажем, в Лавири. Я привык к большим широким торговым рядам с разложенными на прилавках товарами, цыганам с медведями, баянистам и балалаечникам, веселящим народ незатейливой музыкой. А тут кругом одни шатры, плотно лепившиеся друг к друг. Оно и понятно, на севере не торговали, а совершали взаимовыгодный обмен.

На поляне, недалеко от ярмарочного городка, мужчины варили пиво и ещё какой-то напиток, с приятным ароматом яблок, складывали ветки и поленья для ночных костров, расставляли столы. Замужние женщины несли угощенье: всевозможные пироги, пирожки и булочки, большие караваи хлеба, сыры, колбасы, мёд, варенье и копчёную рыбу. Юные невесты робко вывешивали рядом с шатрами своё рукоделье, и особые собственноручно приготовленные вкусные дары для женихов, чтобы показать мастерство будущей жены и хозяйки. Отовсюду доносился разноголосый гомон и смех. Где-то сговаривались по обмену, где-то уже и сватались. Я не раз видел, как затягивалась в узел на запястье заветная лента.

Видел я и жрицу под чёрным покровом, которая не за мужем, за новой Цхайловой служительницей на светлый долгожданный праздник пожаловала. Смотрели на неё с недоверием, разговор завести не пытались, а то и вовсе десятой дорогой обходили, будто она не дар в себе несла, а страшную заразную болезнь. Боялись люди иных, так всегда было и так всегда будет. Я бы и сам, наверно, боялся, если бы, волею той самой Цхайлы не был одним из них.

А между тем, приближался полдень и главное событие ярмарки. То там, то здесь из шатров появлялись девушки в нарядных платьях, шли они за своими венками неторопливо, чтобы видели все девичью красу. Многие радостно улыбались в предвкушении праздника, скорой свадьбы и непременно последующего за этим счастья.

Заметил я среди них и Алю. На самом деле её трудно было не заметить. Простенькое льняное платье она сменила на шёлковое алое, расшитое бисером. Толстые косы, как и полагалось в такой день, распустила. И платье, и густые длинные локоны словно превращали её в живое пламя. Увы, у Али уже не было юности, зато у неё была цветущая женственность, плавня походка и необыкновенная красота. Мужчины оборачивались ей в след, а некоторые так и вовсе, позабыв про свои дела, шагали за ней точно привязанные.

Стеша всё в том же наряде, в котором её сюда привезли, опустив глаза, следовала за остальными. Уж она-то точно знала, на чью голову возложит брачный венец, потому как присмотренный отчимом жених с козой вчера от неё отказался, а новых претендентов, помимо Лешего, так пока и не нашлось. Якаима она... испугалась, я думаю. Мало того, что человек чужой, незнакомый, так ещё и иноземец. Ну да ничего, у них ещё будет вся жизнь впереди, чтобы узнать друг друга и, чем боги не шутят, надеюсь, полюбить. Без любви в браке жить можно, мне ли этого не знать, но с ней, наверно, всё-таки лучше. А уж, сколько счастья эта любовь отмеряет — день, месяц, год, всю жизнь — это уж как получится.

— Ну, чем ты недовольна, глупая? Гляди, у тебя в корзине лент почти не осталось, а ты ещё и венец не принесла. И ведь все женихи, как на подбор, молодые да ладные. Иди, иди, давая, милая, — услышал я добродушные увещевания.

Из шатра рядом показались девушка и старушка. Невеста была прекрасна, но печальна и смутно знакома.

— Ты ведь знаешь, бабушка, лучше него для меня в целом свете никого нет, — опустив глаза, промолвила она.

— Чу, да брось, ты, девонька, нашла по ком убиваться. Вдовец с довеском, а нынче чужой муж. И дитё у них недавно народилось. Забудь. Мы тебе во стократ лучше сыщем. Зачем тебе тот, кто на власть польстился и ради неё тебя на иноземную невидаль сменял?

Иноземная невидаль? Это она про меня что ли? Конечно, про меня. Про кого же ещё. Скорее всего, именно этим я для неё и являюсь. Не удивляюсь и не обижаюсь. Уже давно. При дворе меня и похуже называли. А властолюбец — это, следовательно, про моего мужа.

И тут я вспомнил, где и когда видел девушку. И даже её имя. Диадора — невеста Элисара, которая из-за меня так и не стала ему женой. А вообще, права была Велия, недаром у этой красавицы почти все ленты разобрали. Васильковое платье, белая кожа и волосы в солнечных лучах точно золото. Надеюсь, что ей повезёт и на турнире победит не просто тот, кто будет сильнее, а тот, кто действительно понравится. Всё-таки в чём-то, пусть и невольно я перед ней виноват. Хотя, кто знает, как у Элисара с Диадорой всё сложилось бы. Он ведь сам сказал, что до сих пор свою покойную жену любит, и то, что в данный момент своеобразной заменой являюсь я, всё же лучше, чем влюблённая девушка... С живым человеком соперничать легче, чем с призраком. Я же просто ни с кем соперничать не собирался. К счастью, у нас не те отношения, потому что в противном случае мне было бы больно. Или...

'Никого третьего в нашей кровати никогда не будет' — так сказал Элисар, когда мы скрепляли брак. И всё же кто-то всегда будет между нами. От этой простой очевидной мысли в груди почему-то неприятно екнуло и сжалось. Нет, лучше об этом не думать. Всё-таки слишком зыбкая почва, как те Гремучие болота, куда нас не так давно с Коэном занесло. Всё ведь хорошо, лучше и быть не может. Пусть тогда так и остаётся.

Приняв решение, я с головой окунулся в царившую вокруг праздничную суету. Обошёл весь городок, понаблюдал, как осматривают невестины дары юноши, побывал на алмеевом лугу, посмотрел, как плетут венки девушки, послушал, как сговариваются об обмене. Столько людей, все из одного края, но из разных кланов. Это кстати на удивление сильно чувствовалось: немного отличался говор, наблюдались некоторые отличия в одежде и в украшениях, да и в манере держать себя тоже кое-что разнилось. Например, девушкам из клана Пепельных волков явно не хватало женственности, а мужчины Чёрных ласок казались слишком надменными, будто все без исключения принадлежали к сливкам здешнего общества.

— Призванный! — вдруг окликнули меня высоким мелодичным голосом.

Я обернулся и снова увидел чёрную жрицу. Она стояла в стороне, под большим дубом, с ног до головы закутанная в свою бесформенную хламиду, под которой ни лица, ни фигуры толком было не рассмотреть. Одни глаза. Большие и тёмные. Скорее всего, только мне, да выбранным для зачатия одноночным женихам довелось узнать, насколько красивы эти затворницы.

— Здравствуй, — направляясь к ней, поприветствовал я.

— Рада видеть тебя в добром здравии, — сказала жрица. — Внимать голосу Великой Матери большая честь, но и большая опасность. Особенно для тех, кто рождается с копьём. Многие из моих сестёр были недовольны решением Цхайлы призвать тебя, но твои обереги защитили наших детей от хворобы и мы все благодарны тебе за это.

— Мои обереги? Но я не приносил никаких оберегов. Только игрушки и специи.

— Твои игрушки — обереги. Разве ты не знал об этом?

Откуда бы мне? Хотя Аля однажды упоминала, что-то про умирающего мальчика в деревне, который получив моего деревянного мишку, неожиданно начал выздоравливать.

— Вериссана сказала, что дар защищать от хворобы детей у тебя от той, что дала начало твоему роду, и открылся он в тебе, когда ты привёл в этот мир новую жизнь. И ещё одно. Она велела передать, чтобы ты провёл эту ночь в лесу.

— В лесу? — удивился я. — Но зачем?

— Этого она мне не открыла, Призванный.

И, попрощавшись, моя собеседница нырнула в толпу, тут же в ней растворяясь.

Солнце уже почти село, все невесты вернулись, бережно прижимая к груди свои алые сокровища. На поляне вспыхнули костры, грянули барабаны, и люди потянулись туда, повинуясь сиянию и завораживающему ритму.

Это был особенный вечер и особенная ночь, а насколько, мне ещё предстояло выяснить.

==========Глава 36. Костры, барабаны и лунная тропа.==========

За деревьями медленно догорали последние искры заката. Ночь наступала, бесшумно подкрадываясь, окутывая чернильной тьмой. Один за другим по кругу вспыхивали огромные костры. Грубо сколоченные столы ломились от изобилия. В прохладном воздухе пахло цветами, хмелем и яблоками. Гремели барабаны.

Людей на поляне собралось невероятно много, но гости своеобразного пира всё продолжали прибывать. Здесь в сердце огненного круга стирались сословные и межклановые границы. Всё, что оставалось там, снаружи, казалось, призрачным и несущественным, а здесь и сейчас всем правила какая-то древняя объединяющая сила.

Жрецы возносили хвалы богам, заходились в диком подобии первобытного танца. Они были сплошь покрыты рисунками, которые свивались, сплетались в узоры, текли и двигались, точно змеи, оплетая гибкие сильные тела. Из одежды только несколько полосок шкур. Длинные волосы ритуально распущены. Жутковатое, захватывающее, по-своему красивое и притягательное зрелище.

И всех вокруг захватывало, вовлекало, уносило. Молодых, пожилых, старых. И меня повело сразу же. С первого глубокого вдоха, первого глотка чудесного хмельного напитка. Множество лиц, множество извивающихся тел, повинующихся единому барабанному ритму. Ощущение невесомости и полной, абсолютной, беспредельной свободы. Я что-то ел, что-то пил и танцевал вместе со всеми. И это были совсем не мазурки и вальсы, которым меня когда-то так старательно обучали. О нет, это было нечто совершенно иное, мощное, бьющее прямо изнутри и рвущееся наружу в движениях.

Рядом возник Элисар. Почему-то без рубахи, такой же одурманенный. И всё. Словно больше на поляне никого не осталось. Он обнимал меня, двигался вместе со мной. Я тянулся к нему, впитывал его жар, его силу, подчиняясь и подчиняя себе, пока какая-то неведомая последняя грань между нами не растворилась. Будто больше не было его и не было меня — только мы.

Потом он вёл меня за собой. Прочь от толпы, барабанов и тянувшихся к небу языков пламени.

На самой границе света нас встретил Винсент. Специально ждал, не иначе. Глаза его горели азартом и неприкрытой похотью.

— Отдай его мне, — схватив Элисара за руку, взмолился он, точно это было его самое заветное желание. — Чего тебе стоит? Я особым зельем его напою, он не вспомнит, с кем был... Отдай... На одну ночь только... О большем не прошу... А я к тебе своих отправлю... Всех троих... Хочешь? Навсегда отдам, хочешь?

Я не понимал, о чём он просит, но мне это смутно не нравилось. Я потянул Элисара к себе и поцеловал. Бесстыдно и сладко. На нас смотрели, всё видели, но мне было совершенно всё равно и, судя по тому, как меня стиснули в ответ, моему мужу тоже.

Я не помнил, как мы добрались до нашего шатра, не помнил, как сдирали друг с друга одежду. Помнил только, как сцепились потом в тёмноте. Дико, голодно, без слов, без нежности, будто два ведомых инстинктом зверя. Помнил тяжесть его тела, наслаждение на грани боли от распирающей наполненности, шумное дыхание и рычащее 'мой' перед тем, как нас обоих накрыло.

Проснулся я внезапно. Словно кто-то толкнул. Элисар крепко спал рядом. Я не видел его, но чувствовал. Я вообще чувствовал непривычно много. Как колышутся деревья, как тихо шелестит трава, как журчит вода в маленьком ручейке неподалёку.

Мне надо было куда-то зачем-то идти. Куда? Зачем? Если здесь, рядом с мужем, было так уютно, тепло и хорошо. Но что-то настойчиво влекло меня, и я, подчинившись неясному зову, надел попавшуюся под руку рубаху Элисара и тихонько выбрался на улицу.

Костры совсем догорели и погасли, барабаны смолкли. Ночь окончательно вступила в свои права. На чёрном бездонном небе ярко горели звёзды и луна. Большая, идеально круглая и белая. Туча над Встречной горой растаяла, открывая вершину — последнюю ступень в обитель верховных богов. Да, теперь я отчётливо видел лестницу, по которой Зарий спустился к своей Юнае. От нашего шатра убегала вдаль широкая лунная тропа, и я, даже не задумываясь, пошёл по ней. Мимо чужих шатров, в которых мирно спали утомлённые люди, по алмееву лугу, прямо к озеру, где на берегу в холодных лунных лучах грелись ундины.

Водяные девы были совсем такие же, как в моём видении. Прекрасные, полупрозрачные, беззаботные. Они смеялись, кружились и звали за собой, словно продолжение сна. Однако я видел всё предельно отчётливо, прекрасно чувствовал приятную истому, наполнявшую моё тело, и лёгкую боль от грубого, но такого желанного вторжения. Мир привычный, обыденный, реальный наполнялся волшебством из полузабытых маминых сказок, подобно тому, как вдруг расцветает красками чёрно-белое полотно. И я поверил ундинам. Поверил, что они не утянут меня на дно, скинул рубаху и шагнул вперёд.

Вода в озере оказалась прозрачной, серебристой и тёплой, как парное молоко. Она забирала боль, исцеляла раны. Даже мои шрамы, когда я выбрался на другом берегу, превратились в едва заметные тонкие линии. Мокрые волосы липли к голому телу, но меня, как ни странно, совсем не смущала собственная нагота.

Лунная тропа вела в лес, который тоже жил своей тайной неведомой жизнью. Трава ложилась под ноги шелковистым ковром, ветви деревьев расступались, открывая дорогу, маленькие человечки с крыльями бабочек рассыпали в воздухе золотистую искрящуюся пыльцу, от чего вокруг становилось светло.

— Сегодня особенная ночь, — сказал вдруг рядом кто-то.

Я оглянулся и увидел лиса. Размером с телёнка, пушистого, очень-очень рыжего и забавного. Одно ухо торчком, другое в сторону и такое уморительно-серьёзное выражение на острой мордочке.

— Почему особенная? — поинтересовался я.

— Алое сердце расцвело. Ты разве ничего не чуешь? Она чуяла.

— Она?

— Та, что до тебя приходила. Много-много лун назад. Идём со мной. Он будет рад.

— Кто будет рад?

— Дух леса.

Дух леса. Конечно же. Я ведь видел его тогда и не испугался. Не боялся я и теперь, шагая рядом с большим говорящим лисом, с любопытством и лёгким недоверием разглядывая встречающийся по пути лесной народец. Кого здесь только не было: лесовушки, лешочки, древесные кикиморы, гномики-подземники. Все ужасно занятые, деловитые.

— Торопятся, — понятливо кивнул на моё удивление лис. — Алое сердце только один день и одну ночь в году цветёт, все алые цветы, что на лугу особой силой наполняет. Ваши женщины свои днём собирают, а ночь завсегда наша.

— А что? Этот цветок какой-то особенный?

— А то как же. Неспроста же вы — люди — им узы скрепляете. Наши верят, что это живое сердце дочери древней. Она давно покинула нас, ушла на небо за своим избранным.

— Должно быть цветок очень красивый.

— Сейчас сам увидишь.

И действительно перед нами вдруг открылась поляна. Небольшая, с низенькой изумрудной травкой и маленьким пригорком. Здесь было особенно светло и тихо. На пригорке лежал огромный волк с мудрыми человеческими глазами, а рядом с ним среди тёмных листьев что-то алело, будто уголёк.

Лис застыл у края поляны, не решаясь нарушить царивший здесь покой, я подошёл ближе. Волк не шелохнулся. Я опустился на колени, чтобы получше рассмотреть лесное сокровище. Цветок оказался маленьким, с насыщенно-красными гладкими крошечными лепесточками и бордовой сердцевинкой. Он казался бы вполне обычным, если бы не исходящее от него живое тепло. Это тепло, этот незыблемый покой забирали тревоги, наполняли силами и убаюкивали.

Я опустился на землю, чувствуя, как сами собой закрываются мои глаза, как наполняется сонной тяжестью моё обновлённое тело.

— Ступай, Рмыжих, пусть поспит, ему нужно. Я сам его назад отнесу, когда время придёт, — прозвучал голос у меня в голове.

И это было моим последним воспоминанием об этой удивительной ночи.

========== Глава 37. Та, что до меня. ==========

Второй раз я проснулся уже в своём шатре. Один. С минуту просто лежал с закрытыми глазами, пытаясь восстановить в памяти события минувшего вечера. Костры, шаманы, танцы, сладкая пьянящая горечь, Элисар, а потом, будто своеобразное завершение праздника, безумный и прекрасный сон. Ну, правда, какие ундины? Какие лесные жители и говорящие лисы? Хмельной бред, да и только. Хорошую на севере штучку бодяжат, ничего не скажешь.

Я глубоко вздохнул, открыл глаза и сел. Одеяло, которым меня заботливо укрыли, сползло вниз. Через небольшое прямоугольное отверстие в ткани наверху просачивался яркий дневной свет, что позволяло разглядеть достаточно для определённых выводов. Нда, одежды на мне, предсказуемо, не оказалось. Ладно, для нас с мужем сие не такое уж редкое явление. Однако кое-что необычное всё-таки было — шрамы почти исчезли, ничего нигде не болело, в волосах почему-то обнаружились трава и какие-то листья, ступни грязные, будто я ходил босиком... Или в самом деле ходил?

Да, быть того не может. Этого просто не может быть! Ночью меня почему-то ничего не тревожило, а вот сейчас... Я вспомнил белую луну, серебристую тропу, сонную неподвижность окружающего мира, тепло озёрной воды и как наяву ощутил пульс алого лесного сердца. Значит, не приснилось. Или я просто сходил с ума. Хотя о чём это я? Сам же не так давно в наш дом домовика приглашал. И приглашал, и встречал, и разговоры с ним разговаривал. А чем, собственно, Дух леса хуже? Да и потом, никто ничего плохого мне не сделал, так что и переживать особо было, вроде как, не из-за чего.

Хотя, нет, было кое-что очень важное. Ночью лис упоминал о некой женщине — той, что приходила до меня. Судя по всему, очень давно. Очевидно, она видела и чувствовала то же, что и я, раз смогла найти дорогу. А вот после неё никто из людей покой иномирного народа не тревожил. Интересно почему? Что такого особенного в ней было? В том, кто эта женщина я практически не сомневался. Ольна. Больше некому. Никакой чёрной колдуньей моя прародительница, само собой, не была... тогда, кем была? Откуда она такая взялась? Помнится, ярам Синеокий её с охоты привёз. Замечательно. Но ведь у неё должны были быть родители. Не из тины же болотной она выткалась в самом деле. Возможно, если бы мне удалось, хоть что-то о ней выяснить, удалось бы разобраться и с тем, что именно со мной происходило.

Дух леса — вот кто мог что-то знать. Ольна ведь к нему ходила. Ночью я заснул раньше, чем успел с ним поговорить, но, может быть, ещё не поздно это исправить?

Воодушевлённый идеей я встал, быстро оделся и выбрался из шатра. Солнце поднялось уже высоко, вокруг, собираясь в дорогу, суетились люди. Кто-то скоро отправится домой, кто-то поедет за невестой, в любом случае, скорее всего, уже к вечеру долина полностью опустеет. Следовательно, времени у меня в запасе оставалось не так уж много.

Стараясь не привлекать внимание, я добрался до озера. На берегу, какой неожиданный сюрприз, нашлась рубаха Элисара. Проверил воду — не ледяная, но достаточно холодная. Ночью была куда теплее. Лес тоже несколько изменился. Вернее, он больше не казался волшебным — просто лес как лес, самый, что ни на есть, обыкновенный. Берёзки, осинки, старый могучий дуб на большой светлой поляне, молоденькие ёлочки на маленьком пригорочке. И никаких тропинок — рядом с Невестиной долиной никто не селился, соответственно, и в здешний лес никто лишний раз не наведывался.

— Попрощаться пришёл, али как? — раздалось вдруг за моей спиной.

Вот хитрец, наверняка, ведь от самой опушки за мной крался.

— И попрощаться, и али как, — обернувшись, улыбнулся я старому знакомому, — Я уж думал, что заплутаю совсем, пока кого-нибудь из вас найду.

Напротив меня стоял молодой, рыжий, смуглый, невысокий парень. Сегодня он был очень похож на человека, только зрачок вертикальный и в лице, что-то неуловимо лисье.

— Уж чего-чего, а заплутать тебе точно больше никогда не грозит, — лукаво прищурился Рмыжих. — Ты нас видел, мы тебя тоже. Знать, свой теперь. Поймёшь и научишься со временем.

— А она тоже умела? Та, что до меня приходила? Её ведь Ольной звали, да?

— Ах, вот ты зачем, — мгновенно посерьёзнел рыжий, — так и знал, что про неё спросишь.

— Я бы не спросил, если бы ты сам о ней не вспомнил.

— Я о ней и не забывал. И Дух леса по ней очень тоскует.

— Почему?

— Так ведь сестра она ему родная.

— Сестра. Родная. Духа леса, — чтобы уж наверняка, медленно повторил я. — Но она ведь человеком была.

— Не была, а стала, когда смертного мужа выбрала. Всё она ему отдала, а он даже после смерти её не отпустил.

Так. Стоп. Хорошо. Допустим. Надо только этот как-то... только вот как? Это открытие шокировало, пожалуй, даже сильнее, чем тайна моего рождения. Там всё-таки речь шла о людях. Неважно, что о правящих персонах, главное о людях. А Ольна...

— А кем она была до того, как ярама Синеокого выбрала?

— Так ведь от дочери древней не только люди свой род ведут. Идём, сейчас сам всё увидишь.

Он вёл меня долго потайными звериными тропами. Через густой ельник, через светлую сосновую рощицу, через широкие поляны с душистыми травами. К зияющей, незаживающей ране. Это была река. Когда-то. Теперь — только песок и камни с высохшими, почерневшими, искореженными деревьями по берегам.

— Тот человек не отдал её смертное тело огню, не отдал земле. Она замурована и спрятана от нас. Пока её дух не обретёт покой, это место не вернётся к жизни.

— Ольна была нимфой?

— Да, если так вы называете Духов реки.

Я где-то читал, что именно так их и называли — дочерей природы. Дорого же любовь к человеку одной из них обошлась. Действительно, она всё ему отдала: вечную жизнь, родной лес, сына. И чем же он ей отплатил? Где она теперь?

— Я специально за тобой шёл. И встретил тебя раньше Духа леса. Он не стал бы тебя просить, потому что не хотел, чтобы ты знал. Вы — люди — нас боитесь, не доверяете нам. Он бы не стал, поэтому попрошу я. Верни её нам.

— Как? Что я должен сделать?

— Она всё ещё где-то там — в каменном доме.

В каменном доме... в Белогорском замке, значит. Да уж, задача не из лёгких, но я смотрел на мёртвую реку и понимал, что всё равно соглашусь. Разве можно было отказаться? Ольна ведь не чужая мне. А нимфа или человек — не так уж важно.

В долину я вернулся только на закате. Как и ожидалось, наш шатёр остался одним из последних. Видимо, домой поедем только утром. Не страшно.

У озера меня встретил взволнованный Элисар. Он о чём-то спрашивал, я что-то ему отвечал. Не помню что, но точно не правду. Минувшей ночью я прикасался к живому лесному сердцу, а сегодня днём узнал, что в моём роду не все были людьми. Как о таком скажешь, чтобы не напугать? И я ни слова об этом не сказал. Может когда-нибудь потом... или вообще никогда...

Утром мы отправимся в Белогорье, где до сих пор сокрыта та, что была до меня. Мне надо вернуть её домой. Она это заслужила.

========== Глава 38. Между легендой и реальностью. ==========

Ночь перед возвращением в Белогорье я почти не спал. Всё думал, вспоминал и сопоставлял. Не то чтобы достоверных сведений и свидетельств было много... на самом деле всё больше легенд, преданий и чьих-то домыслов. Впрочем, и это гораздо лучше, нежели совсем ничего.

Итак, во-первых, сердце дочери древней — тот необыкновенный алый цветок, который я видел. Не просто видел, но и прикасался, и чувствовал идущее от него тепло, ощущал трепет пульса. Что за дочь древней, от которой, если верить Рмыжиху не только люди свой род ведут? И кто такая сама Древняя? Была у меня по этому поводу одна догадка. Дикая и очень смелая. Лис упомянул, что дочь древней ушла на небо за своим возлюбленным. Алые цветы, алые звёзды... это могла быть Юная. Тогда, получается, что под Древней подразумевалась Мегайя — богиня Земли. Если допустить, что боги вообще существовали когда-то. Может, и сейчас существуют, просто скрываются от людей, как и все остальные существа потустороннего мира. Ведь, если мы чего-то не видим или просто во что-то не верим, ещё не значит, что этого не существует. Совсем недавно я тоже ничего такого не видел и прекрасно себе жил. Ладно, особо прекрасно я уже давно не жил, но не в этом суть. Подобные знания тоже счастья не прибавляют.

Хорошо, с этим более-менее разобрались.

Далее, Ольна. Мой доблестный предок некий ярам Белых соболей Горделей Синеокий как-то умудрился повстречать речную нимфу. Не просто повстречать, но полюбить её, добиться взаимности и уговорить стать его женой — стать человеком, отказавшись от бессмертия. Люди не приняли странную лесную красавицу и не признали этот брак. Каково же ей пришлось — этому чистому, нездешнему созданию? Её боялись, презирали и ненавидели, хотя в ней не было и не могло быть никакого зла. И защитить, кроме мужа, бедняжку оказалось некому — отправившись в мир людей за своим ярамом, Ольна потеряла защиту своего народа. Поэтому, нет, не обернулась моя прародительница птицей и к Духу леса не вернулась, она осталась в замке. Навсегда. Вопрос только в том, где именно? Замок ведь огромный — искать долго придётся.

Есть, правда, один момент, за который можно было зацепиться. Ольна хорошо перенесла роды и была жива, когда прародительница Милании её одну в опочивальне оставила. Тогда получается, что Горделей переселил неугодную народу, но столь желанную для него жену в новые покои, в каком-то потайном месте.

Сколько же она там прожила? Видела ли, как растёт её сын? Были ли у них ещё дети? Помнится, со второй женой Славией ярам Синеокий много наплодил. Точно, была же ещё и Славия. Когда он её в турнире взял? После смерти Ольны? Или так тайком к ней и ходил, после законной жены в постель с ней ложился? И это после того, как лишил возможности ещё хоть с одним живым существом, кроме себя — любимого общаться. Дочь природы в каменной тюрьме, после смерти ставшей для неё склепом. Боги...

Ладно. Что было, то было. Уже ничего не исправить, поэтому моя задача только найти и вернуть её назад. Вернее, не совсем её. Смертная женщина Ольна, любившая ярама Белых соболей давно умерла. Так что, надо просто освободить душу, предав тело земле или огню.

Таким образом, у меня остаётся ещё третий вопрос — чем всё это чревато для меня и моей дочери? У Ольны был дар. Без сомнений. И в какой-то степени он передался мне. Или не только мне. Мирэль — моя единственная дочь, наследница и последняя из рода. Какова вероятность, что ей никакого наследства от столь сильной прародительницы не досталось? То-то и оно, что практически нулевая. Знать бы ещё, что это будет...

Чем обычно лучше всего владеют женщины? Вериссана, кажется, говорила об этом. Да, она так и сказала — именно женщины призванные прорицательницы, берегини и целительницы. Во мне наследие проснулось после родов, после того, как я 'принял своё женское начало' и через муки привёл в этот мир новую жизнь. Теперь я могу видеть иномирных существ, в заветную ночь вода может излечить меня, в храме Цхайлы мне может открыться грядущее, и мои игрушки — не просто игрушки, а детские обереги.

Хотя... если хорошенько подумать... Моя мама. Неспроста в её саду так замечательно приживалось, росло и цвело даже то, чему в тех местах, где мы жили, в принципе расти и цвести не полагалось. Выходит, дар в ней вовсе не дремал, просто он не был столь уж ярко выражен и необычен. А что тогда с остальными женщинами нашего рода? Только если у Бархорима спрашивать. Есть надежда, что он хоть чуть-чуть что-то знает и помнит. В хрониках и летописях женщин упоминали крайне неохотно и без особых подробностей.

На следующее утро я думать ни о чём другом не мог, кроме как о предстоящем разговоре. Бархорим, хвала богам, решил вчера дождаться нас, поэтому выдвигаться домой нам предстояло всем вместе. Вот по дороге и можно было что-нибудь ненавязчиво выспросить. Всё-таки для дружеских посиделок и разговоров за жизнь наши с дедом отношения были недостаточно тёплыми.

Случай удостоиться великого внимания представился мне только часа через три после того, как мы тронулись в путь. Ярам в сопровождении своих охранников гордо возглавлял наш небольшой отряд, я всё больше предпочитал держаться поближе к мужу.

Элисар, будто чувствовал что-то, поглядывал на меня и хмурился. Я же так и не объяснил ему вчера ничего. Правду не сказать, а врать, особенно ему, отчаянно не хотелось.

Набравшись решимости, я, наконец, пришпорил кобылу и подъехал к Бархориму. Его сопровождающие, окинув меня настороженным цепким взглядом, освободили мне немного места. Дед лишь вопросительно изогнул бровь.

— Хороший праздник был, — не придумав ничего лучше, начал я. — Наверно, женихов в наш клан немало приедет.

— Тебе-то какой интерес? Не про тебя ведь праздник. Там невесты венцы собирают, женихи будущих жён высматривают. Так богами было завещано. А ты и не невеста, и не жених. Венца не сплетёшь и не получишь.

Грубо. Можно подумать, мне об этом неизвестно.

— Говорят, за мою маму многие бились, — я решил перейти ближе к делу, справедливо рассудив, что разговор этот всё равно вряд ли будет приятным.

— А то как же. Со всех кланов посольства были. И ведь какие женихи! Один другого краше! А всё одно — южный щенок турнир выиграл! — пророкотал дед.

— Жаль, что она единственная дочь была.

— Чего ж жаль? У меня сыновья были такие, что не стыдно за род Даргрима Льдистого. А девки что? Какой с них спрос? Слава богам, рождались они у нас редко. У меня одна всего, а у моего отца, деда, да прадеда и вовсе без них обошлось.

— То есть, несколько поколений девочек не рождалось?

— Говорю же, боги были к нам милостивы. Теперь вот только разгневались за что-то. И ты ни то — ни сё, и наследников ждать неоткуда. А то ж ещё, раз уж девку принёс, так хоть бы поступил теперь по совести.

— Я и поступил по совести. Вот исполнится ей семнадцать, тогда и про женихов подумаем.

— Ты не о клане думаешь.

— И о клане тоже. Я хочу, чтобы Мирэль счастлива была, чтобы от любимого мужа в положенный срок родила здорового наследника. Тогда и семья будет крепкая и основа для трона прочная.

— Это всё только пустая блажь да глупости. Наследников она и без любви родить сможет, а семнадцать лет — слишком долгий срок!

С тем дед от меня и отвернулся, всем своим видом демонстрируя, что аудиенция окончена.

Ну и хорошо. Кое-что выяснить мне всё-таки удалось — девочки в нашем роду большая редкость и огромная ценность, ведь, если я всё понял правильно, дар нимфы передаётся только по женской линии. Единственно что, каким именно может быть этот дар пока толком непонятно. Остаётся только ждать, пока моя малышка подрастёт, присматривать за ней повнимательнее и, если что, научить лишнее скрывать. Я очень не хочу, чтобы она хоть в малейшей степени повторила судьбу Ольны... или моей матери... или даже мою... Занятно, что-то никого из нас Цхайла пока особо не баловала. Так пусть хоть нашей наследнице повезёт.

========== Глава 39. Пленница хрустального блеска. ==========

Белогорье встретило нас шумом и праздничной суетой. На лугу перед воротами раскинулись шатры женихов, в городе все дома, те, что пустовали на окраине, теперь оказались заняты семьями деревенских невест, а вся площадь перед замком была разбита на небольшие площадки и украшена розами. Видать, пришлось-таки старейшине Фиеррену раскошеливаться и доставать где-то заморские цветы.

Торжественное открытие Турнира Алмеева венка было назначено на завтра, а уже послезавтра начнутся поединки, которые будут идти недели полторы, потом большой праздник — проводы девушек, покидающих родной дом, и встреча новых дочерей клана. На время сих мероприятий все работы и заседания старейшин, естественно, отменялись.

День, как и ожидалось, пролетел быстро. До обеда разбирали вещи и отдыхали с дороги, потом до вечера готовились к грядущему празднику, а к ужину к нам пожаловал Леший выяснить, как по здешнему обычаю ему следует руку Стеши просить. Как оказалось, что всё необходимое он уже сделал, когда за лентой к ней пожаловал. Теперь остаётся только в конце турнира укутать её в ритуальный покров и забрать с площади в свой дом. Правда, было ещё кое-что. Одна пикантная такая традиция. Велия просветила. Оказывается, без подтверждения , брак не считается заключённым, а подтверждением является простыня новобрачных после первой ночи с девственной кровью невесты, само собой. И передавалась простыночка отцу девушки, в данном случае отчиму, что гораздо хуже — родитель-то ещё мог бы девочку пожалеть, а вот чужой, что так и не стал родным, вряд ли проявит милосердие. Особенно после того, как с мечтой о козе пришлось расстаться. Естественно, новости Яким принял совсем без радости. Стеше ведь всего десять.

— А что Аля решила? — спросил я напоследок.

— Ничего. Венец принесла, но ленты отдавать наотрез отказалась, — махнул рукой Леший — ума не приложу, что с ней делать. Ведь и женихи приходили толковые. Эх, да чего уж там, всё одно, супротив её воли не пойду.

Да, Яким, всё так. Ни за кого она без любви не пойдёт, как бы ни грозилась. Не сможет. А впрочем, думается мне, только так для неё и правильно. Надеюсь, она и сама это поймёт до того, как станет слишком поздно.

Проводив друга, я достал позаимствованные когда-то для ознакомления летописи. Хорошо, что вернуть их яраму ещё не успел. У меня же было ещё одно крайне важное дело — найти замурованную в камень нимфу. И тянуть с этим не следовало. Разумеется, как вариант, можно было бы просто методично прочесать замок, но на это, наверняка, ушло бы много времени, которого у меня в запасе не густо. Пока все будут заняты турниром, но стоит ему закончиться, и Совет старейшин возобновит свою работу, что значительно усложнит мои поиски. Следовательно, можно попробовать сначала что-нибудь дополнительно выяснить, в очередной раз обратившись к истории. А конкретнее, к личности моего славного Синеокого предка. На самом деле у меня было слишком много этих самых славных предков, чтобы хоть что-нибудь конкретно о каждом помнить, не уверен, что смогу назвать даже точный порядок их правления.

Вот ведь как бывает... Люди проживают целую жизнь: ненавидят, любят, страдают, радуются, скорбят, празднуют, что-то делают, например, пекут хлеб, пишут стихи или правят страной. О ком-то помнят, кого-то уже давным-давно забыли. А стоит ли помнить тех, о ком, вроде как, зачем-то надо? Бесценные, драгоценные уроки истории. Куда же без этого. Хрупкая надежда на то, что люди — существа, по сути своей, простые и достаточно предсказуемые — когда-нибудь научатся извлекать правильные уроки из опыта предшествующих поколений и избегать фатальных ошибок. Прекрасная мечта, которой, увы, не суждено сбыться. Всегда найдётся тот, кому будет мало. Мало богатства, любви, земли, власти. Да, и ещё тот, у кого будет много. Много амбиций, зависти, злобы, тщеславия, эгоизма, ревности. Так что эра всеобщего благоденствия не наступит до тех пор, пока люди остаются людьми, пока они живут, любят, страдают и к чему-то стремятся. То есть никогда.

Хроники относящиеся к правлению Горделея Синеокого я нашёл достаточно быстро. Никаких упоминаний об Ольне там, конечно же, не было. Не страшно, никто и не рассчитывал. Однако данный конкретный ярам, похоже, вовсе ничем не прославился. Ни славных подвигов, ни значимых свершений, ни каких бы то ни было серьёзных реформ. Кое-что интересное нашлось только в самом конце, где упоминалось о его трагической кончине. Дожил Горделей до глубокой старости, в последний год совсем ослеп и почти не вставал с постели, а умер в коридоре западной башни, который никуда не вёл, сжимая в кулаке медальон с серебристым локоном внутри. Никто из слуг так и не смог объяснить как, когда и, главное, зачем он туда пошёл. Примечательно, что с некоторых пор западная башня пустовала, потому что там поселился лютый холод. Ходили слухи, что это след какого-то мощного чёрного проклятья или душа, не нашедшая покоя. Исходя из того, что мне теперь было известно, вторая версия казалась более убедительной.

Видимо истинная великая любовь иногда вопреки всему оставляет след. Даже забирая, стирая, имя. Медальон с серебристым локоном и западная башня, значит. Что ж, это существенно сужало круг поисков. Горделей чувствовал, что умирает и всё, чего хотел, побыть рядом с ней, с той, которую так любил, той, память о которой не смогли затмить даже объятия законной жены, родившей ему кучу детей.

Спать я лёг далеко за полночь, а заснул только под утро. За завтраком не смог проглотить ни крошки. Благо, домашние списали всё на волнение перед церемонией открытия турнира.

Вскоре мы с мужем отправились в замок, чтобы ровно в полдень вместе с ярамом выйти на большой балкон прямо над площадью. Солнце уже поднялось высоко над землёй. Не по-осеннему жаркое, яркое в пронзительной синеве неба. Внизу, казалось, собралось огромное множество народа. Невесты с алмеевыми венками (один на голове, другой — тот, что для будущего мужа — в руках) в самом центре, по краям претенденты на их руку в полном боевом облачении и родственники, остальные заполонили все улицы и даже крыши ближайших к замку домов. Так много людей и такая глубокая неправдоподобная тишина. Все застыли, замерли в ожидании. Я стоял между Бархоримом и Элисаром, чувствуя, как и у меня перехватывает дыхание. Это чужой праздник, сулящий или большую радость, или страшное горе тем девушкам, что сейчас так трогательно прижимали к груди знак своего будущего замужества. Для меня все эти хлопоты уже позади. Нет, не было и не будет у меня алого венка — только золотые обручальные браслеты. Куда более тяжёлые и куда менее хрупкие. Знак не просто замужества — но принадлежности. Не только мужу, но и клану.

— Возлюбленные дети великого северного племени, — раздался над безмолвной толпой, мощный голос ярама, — мы усердно трудились, собрали славный урожай, и теперь настало время нашего главного праздника. Боги видят наших прекрасных дочерей и отважных, готовых к грядущим сражениям воинов. Пусть достойнейшие заключат священные союзы и продолжат род свой, как завещано нашими предками. Так начнётся же турнир Алмеева венка, и пусть каждый воин обретёт достойную подругу и верную спутницу жизни.

В ответ на речь Бархорима раздался многоголосый, согласный крик. Люди ликовали и поздравляли друг друга, предвкушая обещанные ежегодные зрелища. Площадки для поединков были подготовлены по всему городу. Особо родовитых невест победившие претенденты получат чуть ли не из рук самого ярама, так как подобные сражения всегда проходили на главной площади у замка.

— Ну что ж, пора и нам присоединиться к празднику, — покидая балкон, сообщил ярам. — гулять сегодня будем до глубокой ночи.

— Идём, Габриэль, — позвал меня муж. — Праздник всё-таки.

Я последовал за мужем с твёрдым намерением вернуться при первой же возможности. Сегодня замок будет практически пуст, не воспользоваться этим просто преступление.

Выйдя на улицу, я, сперва, везде ходил за Элисаром, потом, увидев Якима с Алей присоединился к ним, потом просто побродил среди разгорячённой хмелем и праздничной атмосферой толпы, чтобы как следует примелькаться. Так что попасть обратно в замок я смог только часа через три.

Как и ожидалось, здесь было тихо. Снаружи всеобщее гулянье, а обворовать ярама никому из северян просто в голову бы не пришло. Поразительно, но факт. Может, и слонялись где-то какие-то охранники, например, у личных покоев Бархорима, но мне они не встретились.

Мне ведь нужны были не обжитые роскошные хоромы, а давно заброшенная западная башня. Я направился в противоположную от знакомых коридоров сторону, вдоволь поплутал по тщательно прибранным, но давно не используемым и потому пустым огромным залам с высоченными белоснежными потолками, разрисованными стенами и мозаичными полами. Вся эта каменная красота восхищала и подавляла, вызывая смутное ощущение какой-то древней первобытной жути. А потом я почувствовал, как медленно, но верно ко мне подкрадывается холод. Он не обжигал, не сковывал дыхание, не отбирал моё тепло, осторожно, почти нежно, касаясь кожи.

Очередной наполненный солнцем зал странной округлой изогнутой формы выводил в тёмный коридор. Я зажёг прихваченный как раз для такого случая факел и двинулся дальше. Стены коридора покрывал самый настоящий иней. Я всё отчётливее ощущал холод вокруг себя, но почему-то не замерзал, будто чьё-то незримое присутствие оберегало меня.

Показалась широкая винтовая лестница, ведущая в небольшую комнату с мраморными колоннами и статуей какого-то воина или ярама в центре. Не разобрать. Снова коридор, ещё одна лестница. И опять коридор, а дальше тупик. Гладкая серая каменная стена.

Здесь должно было быть что-то ещё. Я знал это так же точно, как и то, что её сила не тронет меня. Во мне текла её кровь. Живая, горячая. Никто чужой не смог бы подойти так близко. А из родных никто, кроме меня никогда не искал. Они просто не приходили сюда.

Я принялся ощупывать стену в надежде найти какую-нибудь подсказку, попутно вспоминая, как открывались потайные ходы в дайвиранском дворце. Ничего. Только безнадёжная идеальная гладь под ладонями. Хорошо Горделей свою возлюбленную спрятал. Тогда я повнимательнее присмотрелся к полу. Сквозь иней проглядывал витиеватый узор в виде экзотической птицы с небольшим ярким изумрудным глазком. Опустившись на колени, я обследовал рисунок. В районе изумруда было небольшое углубление под плотным прозрачным кусочком мозаики. Умно — заметить случайно практически невозможно. Не без труда я кое-как подцепил небольшой квадратик, нажал на изумруд, и часть стены отъехала в сторону. Края своеобразной двери были неровные и волнистые. Просто не представляю, как так получалось, что, когда они закрывались, стыки были совсем не видны.

Я ещё немного постоял на пороге, прежде чем нарушить царивший здесь покой, потом шагнул внутрь. Проход беззвучно закрылся за моей спиной. Комнатка была маленькой, через небольшое окно проскальзывали лучи уходящего солнца. И всё пространство искрилось хрустальным снежным блеском.

Она лежала на кровати и казалась спящей. Тлен совсем не коснулся её. Невероятно, нечеловечески прекрасная, но по-человечески хрупкая, уязвимая. Я знал, что моя мама красива, очень красива, но мне было сложно оценить это в полной мере, потому что для меня она, прежде всего, была матерью, а уже потом женщиной. Но сейчас, глядя на Ольну... Боги... Теперь я понимал, почему столь многие готовы были отдать жизнь за право обладать юной дочерью ярама Белых соболей, почему Альберт столько лет хранил верность, почему лишь раз увидев на площади, Яким не смог забыть её. Мама обладала той же роковой, пленительной красотой, и несла в себе частицу дара Ольны.

Что ж, настало время освободить пленницу камня и хрустального блеска. Её душе давно пора обрести покой, а её бессмертной сущности вернуться к тем, у кого она была когда-то украдена.

========== Глава 40. Наследство. ==========

Я не знал, сколько времени прошло с тех пор, как я вошёл в комнату Ольны, но за окном уже давно стемнело. Горел ярким оранжевым теплом мой факел, сверкал синеватым холодом иней, а она всё так же спала вечным сном. Я всё думал о том, что комнатушка очень маленькая и тесная, о том, сколько долгих дней ей пришлось здесь провести. Не роды и не болезнь её сгубили, а безысходность, тоска и одиночество. Она же чистое, свободное дитя природы. Была.

Домой я вернулся поздно. Уставшим и подавленным. Хотя ведь, вроде бы, и не с чего. Всё прошло, закончилось аж сотни лет назад, и я не знал её совсем, только чувствовал некое внутреннее родство. Просто так, без всякой причины.

— Где ты пропадал? — встретил меня в кухне Элисар. — Я уж волноваться стал.

Вот, как тут объяснишь? Да ещё так, чтобы вот прям всё не рассказывать.

— Дело у меня одно незаконченное есть, — осторожно выдал полуправду я, — долг. Древний. Ещё от предков доставшийся.

— Даже так... и что за долг, сказать не можешь? — подумав немного, спросил муж.

— Пока не могу.

— Да уж, с тобой не соскучишься. Что ж, долги возвращать надо, в этом ты прав. И силком выпытывать я ничего не стану. Сам расскажешь, когда решишь, что время пришло.

И ведь, правда, будет терпеливо ждать и рано или поздно я во всём признаюсь. С самого начала у нас с ним так повелось. Элисар никогда не давит, не обвиняет, не осуждает, но слушает внимательно. После таких разговоров мне становится легче... Странно... И ведь это сближает, действительно сближает, привязывая меня к нему даже больше, чем разделённая нами страсть.

— Элисар, мне понадобится время. Лучше всего, пока все на турнире будут, а то заметят, — поделился я своими опасениями.

— В этом я тебе помогу. Утром мы с тобой при Бархориме будем — такова традиция, после обеда я тебя потихонечку отпущу, куда тебе там надо, а сам останусь внимание отвлекать.

— Спасибо, — на такую помощь я и не рассчитывал.

— Не за что. Я уже знаю тебя достаточно, чтобы быть уверенным, что плохого за моей спиной ты не сделаешь. А раз надо, значит надо.

Уже после того, как Элисар заснул, я решился попросить о помощи того, кто мог знать обо всём об этом больше меня. Время уже давно перевалило за полночь, бессонницей, слава богам, у нас никто не страдал, так что о нежелательных свидетелях можно было не беспокоиться.

Я тихонечко спустился в кухню, заварил на две кружки отвара и устроился у очага. Ждать долго не пришлось, мой ночной собеседник появился сразу — будто соткался из воздуха. Покряхтел, попыхтел и уселся у очага напротив меня всё с той же трубкой.

— Ну сказывай, чагой-то такого стряслось, что я тебе так скоро понадобился? — прищурился домовик. — Меня кстати Ерёмкой кличут.

— Дело у меня важное, — протягивая ему кружку с отваром, сообщил я.

— Это ты про долг свой загадошный? Про тот, что от мужа скрываешь?

— Да, про тот самый. Ты о том, что в моём роду нимфа была, знаешь?

— А то как же, кровушка-то, чай не водица, а уж такую, что в её жилах текла, как не почуять. Нимфы-то прямое продолжение Древней. Да ты, поди, и сам теперь немало про то ведаешь.

— Ведаю. Я нашёл Ольну сегодня в замке ярама. Мне теперь тело её предать воде или земле надо.

— Воде, — уверенно молвил Ерёмка, — так для них положено, да и покой она так обретёт быстрее. Но это тебе и без меня известно. Так звал-то тогда зачем?

— Надо плот соорудить и к воде как-то незаметно её из замка вынести. Сумеешь глаза страже отвести?

— Обижаешь, — хмыкнул домовик, — да за ради такого дела я всё, что угодно сделаю. Негоже такую светлую душу в неволе томить. Здесь ты кругом прав. А от мужа своего всё ж не скрывайся — понятливый он у тебя. Дух у него правильный — верный, крепкий. Такие не предают, не отступаются.

На том мы с Ерёмкой и разошлись. А утром я с мужем отправился на площадь. Там уже успели подготовить четыре небольшие площадки, трон на высоком помосте для ярама и места для невест на том же помосте, только на три ступени ниже. На сей раз зрителей помимо родственников набралось не так уж и много, видать, большинство зевак иные сражения выбрали.

Когда все уже были в сборе и Бархорим занял свой законный трон, матери или иные ближайшие старшие родственницы вывели девушек. Нарядных, пунцовых от смущения и, кажется, едва живых от волнения. Невест проводили до положенного им в такой день места, а рядом сложили традиционный, тяжёлый, бордовый покров. Грянули барабаны, потенциальные женихи по жребию выбрали себе первых противников и сошлись в поединке.

Признаться, развернувшееся на площади действо завораживало красотой и силой. Барабаны стихли, зрители затаили дыхание и в этом напряжённом безмолвии воины то кружили вокруг друг друга, как смертоносные хищники, то скрещивали мечи так, что искры летели. Отступали, нападали и даже рычали, ведомые самыми сильными, изначальными инстинктами борьбы и продолжения рода. Будто весь налёт цивилизованности разом слетал, стоило только проснуться истинной природе. Здесь не было места жалости и тем более тактичности — только вольная, стихийная ярость в стремлении забрать своё, принадлежащее по праву сильнейшего.

Успокаивало только, что сражались до первой пролитой крови, то есть, если точнее, до первого достаточно серьёзного ранения, а то ведь тут и до смертоубийства недалеко.

Так и продолжалось почти без остановки. Противники на площадках то и дело менялись, то один в турнире проиграет, то другой, вот уже и двух невест под покровом спрятали и так в родительский дом увели. Теперь красавицы под этим покровом до самой торжественной церемонии проходят, пока будущий муж не снимет.

Захваченный зрелищем я бы и до вечера остаться на площади мог, но сразу после обеда Элисар меня за свою спину в толпе спрятал, чтобы моё исчезновение не обнаружили. Потом Ерёмка, хитро подмигнув у самых замковых дверей, глаза всем отвёл, чтобы я смог незамеченным в замок попасть, и сам за мной увязался. А как Ольну увидел, загрустил.

— Бедная девонька, — сказал тихо и по голове погладил ласково, — придёт к тебе скоро.

— Как придёт? — удивился я.

— Во снах, вестимо. Как же теперяча, по иному-то. Раз нашёл, раз пришёл, раз признать своей не убоялся. Давно она тебя ждала.

Как он сказал, так и вышло — она пришла ко мне, стоило только приступить к работе над плотом, в котором её следовало в последний путь проводить. Я видел, Ольну ещё совсем юной, прекрасной, как заря, и беззаботной, как игривая быстрая речушка. Так сразу и не скажешь, что не человек. Она смотрела на окружающий мир необычными искрящимися зелёными глазами и улыбалась ему открыто и радостно. Брата любила и встречала без трепета, в каком бы обличии он к ней не приходил, хоть зверем невиданным, хоть чудищем страшным. Смеялась только над причудливой наружностью, потому что родного в нём всегда узнавала.

Видел я и то, как она однажды мужчину спасла — на берег волной вынесла, когда он в её реку упал и головой о камень ударился. Как долго рассматривала такого молодого, красивого, темноволосого. Потом пряталась от него. Напрасно. Он ведь тоже успел её увидеть и не переставал искать — каждый день на берег приходил, признания страстные оставлял. И глаза у него были такие синие, васильковые. Как тут сердцу не дрогнуть? Было оно у нимфы от рождения, по наследию холодное, да вдруг жаром отозвалось, тяжёлым сделалось, будто раскалённый камень. До боли, до дрожи.

Однажды вышла она-таки к нему. И любовь у них была, точно стихия. Всепоглощающая, безграничная.

Как нимфа, после долгих уговоров, отказавшись от своей сущности, от бессмертия, за возлюбленным ярамом к людям ушла, я тоже видел. Несладко ей пришлось. Тяжело, больно. Взгляды косые, злоба, недоверие и человеческие страдания — их Ольна всем существом своим ощущала, тени смертные, что за душами приходят, видела. Недолгое, хрупкое счастье с Синеоким ярамом, тёплое родное, солнечное от рождения долгожданного сына. А затем долгий каменный плен. Серый, унылый, безрадостный. И муж любимый, будто чужой — у той, другой украденный.

Я видел, как она у окна стояла, всё свитки с теми самыми посланиями перечитывала, в окно подолгу с неизбывной тоской глядела.

Последние остатки своей силы отдала Ольна своему Горделею без сожаления. Болен был ярам. Тяжело, неизлечимо. Ольна знала и по капле с каждым объятием, с каждым поцелуем жизнь ему свою передавала. Так и угасла — заснув однажды, просто больше не проснулась.

Просыпался я после этих снов тяжело, будто и не спал вовсе, каждое утро на площадь с мужем ходил, а потом до глубокой ночи продолжал свою работу: доски сколачивал, узоры и знаки, вырезал, которые для такого случая полагались, украшенья и ткань подбирал. Элисар посматривал на меня с беспокойством, но прекратить не уговаривал и вопросов не задавал.

Для запоздалых похорон я выбрал раннее туманное утро. Ерёмка, как всегда, помог мне в замок пройти и плот на берег вынести. Ольну из её склепа я забрал сам. Пригодился мне всё-таки найденный потайной ход, иначе до берега было бы и не добраться. Ветер стих, вода словно застыла — ни волн, ни даже лёгкой ряби. Туман стоял такой густой, что даже если бы кто-то и проснулся, и в окно бы выглянул, то не заметил бы ничего. Ни отчалившего плота, ни вспыхнувшего вскоре огня.

— Всё, Элисар, я закончил, — вернувшись, домой сказал я.

— Хорошо, — вздохнул муж, будто бы с облегчением. — Ложись-ка поспи тогда, может хоть теперь тебе спокойно будет. Я Бархориму скажу, что ты приболел и не придёшь сегодня.

Проводив его до двери, я послушно отправился спать. На сей раз мне вообще ничего не снилось, а как проснулся, к дочери потянуло. Сильно так, что не поспоришь.

— Чудное дело, Габриэль, — едва увидев меня, всплеснула руками Милания. — Я и не знала, что у деток глаза так рано цвет переменять могут. У мого так и до сих пор голубенькие, как при рождении, а твою я с вечера уложила с голубыми, а сегодня гляжу — зелёные. Да такие, каких я ещё никогда ни у кого не видела.

Я подошёл к кроватке. Мирэль сразу же протянула ко мне ручки и что-то смешно залопотала. И да, сомнений никаких — я точно знал, чьи у моей малышки глаза. Осталось только понять, какое ей досталось наследство и, какие у этого наследства будут последствия.

========== Глава 41. Дух леса. ==========

Следующее утро выдалось очень холодным и тихим. По случаю праздника городские ворота не запирали даже на ночь, поэтому выбраться из города оказалось достаточно легко. Разгорячённые зрелищными боями, угощениями и хмелем все ещё спали. И белогорцы, и прибывшие гости, и городская стража, и бдительные дозорные. Трава была мокрой от росы, в предрассветной тьме клочьями клубился туман. Стоило мне ступить во владения леса, навстречу мне вышел рыжий мохнатый Рмыжих. Как всегда специально ждал, не иначе.

— Дух леса прислал меня за тобой, — сказал он тихо, будто кто-то мог подслушать.

— Мне спросить надо, — на самом деле я всю ночь промучился, потом не выдержал, отправился за ответоми.

— Вот у него и спросишь, — кивнул головой лис и побежал вперёд, указывая мне дорогу.

Иди пришлось недолго и недалеко. В какой-то момент рядом, будто из-под земли, возник огромный пятнистый дикий кот с пушистыми кисточками на острых ушах. Он ступал мягко, неслышно и казался туманным призраком, но всё же был вполне реальным.

— Я рад снова видеть тебя, — голос духа, как и тогда, звучал у меня в голове, не нарушая сонного покоя окружающего мира.

Я его слышал и, наверно, не только я. Этому древнему существу просто не требовалось произносить что-то вслух. Здесь, в его владениях, каждая тварь подчинялась ему и слушалась его беспрекословно. Не смотря на видимую мягкость и вполне благожелательный тон, я не обманывался, прекрасно отдавая себе отчёт в том, кто передо мной. Ему нет до людей никакого дела, мы слишком чужие, смертные и незначительные, чтобы обращать на нас внимание... по крайней мере до тех пор, пока мы очень уж нагло не вторгаемся в его владения. Ещё совсем недавно он не чувствовал меня своим и вполне спокойно позволил бы нам с Коэном сгинуть в лесу, как уже не раз и не два случалось с другими прежде. Но сестру он любил, правда, любил в своих снах я это видел и чувствовал. Принял бы он её обратно, реши она вернуться? Без сомнений. Простил бы ей столь опрометчивый выбор и невольное предательство? Да, конечно простил. Ведь она была у него всего одна. Откуда я это знаю, не имею ни малейшего представления. Это не мои знания, не моя память, но всё это почему-то дорого и для меня.

— Ты знаешь, зачем я пришёл? — лучше сразу к делу, чем ходить вокруг да около, скоро взойдёт солнце, так что времени у меня немного.

— Конечно, и я могу сразу ответить 'да' на оба твоих вопроса.

Дух леса остановился и, развернувшись, встал напротив, внимательно меня рассматривая и словно к чему-то принюхиваясь. Звери обычно избегают прямого человеческого взгляда, но он не был зверем и глаза у него совсем не звериные. В прошлую нашу встречу я был слишком дезориентирован тем, что происходило вокруг, слишком утомлён и согретый теплом алого цветка заснул слишком быстро. В общем, всего было слишком, поэтому контраст в его облике не поразил меня так сильно, как сейчас. И всё равно страха я не испытывал. Скорее необъяснимый внутренний трепет и что-то вроде узнавания.

— В мёртвой земле, песка и камня сегодня ночью впервые появился живой родник. И я благодарен тебе за это, — в знак искренней признательности склонил голову Дух. — Она вернулась к нам. Конечно, пройдёт много-много лет, прежде чем река вновь станет сильной и полноводной, а блуждающий дух обретёт новое бессмертное тело. И всё-таки у меня есть надежда вновь увидеть сестру.

— Но ведь это всё равно уже будет не Ольна, — с грустью заметил я.

— Это будет её дух, а имя и облик не имеют значения.

— А Мирэль?

— Твоё дитя больше принадлежит нам, чем людям, но всё-таки она человек. Как, впрочем, и ты. Открыв эту дверь один раз, закрыть её уже не получится. Вы будете чувствовать, видеть и знать больше, чем остальные смертные. Тебе придётся смириться.

— Но я ничего не открывал.

— Намеренно, возможно. Однако твою дочь, как последнюю из рода, отобрала у смерти защита моей сестры, но ты вернулся сам. Твоя кровь выгорела до истока, а ритуал чёрных женщин пробудил дремлющую основу. Разве после такого ты мог остаться прежним?

Чёрные женщины...Жрицы Цхайлы? А ведь действительно всё началось с них. Вериссана сказала, что призвала меня по воле своей богини. Но зачем? Зачем я понадобился Цхайле, если она могла открыть грядущее своим верным служительницам? Что там, в этом храме с белой луной в небе вместо потолка, сделали со мной на самом деле? Я помню, что меня раздевали, обливали водой, чтобы смыть всё, что я принёс с собой, оставив голую суть. Мне тогда и в голову не пришло, что делали они это для какого-то другого ритуала.

— Но Мирэль никакого ритуала не проходила. И почему её глаза изменили цвет только вчера?

— Она последняя и стояла на пороге смерти. Этого оказалось достаточно. Освободив дух Ольны, ты только ускорил неизбежное — дар твоего дитя будет сильнее, чем у других женщин твоего рода.

— И что теперь? Нас ведь могут... Ольну же не приняли... даже убить хотели...

— Ты взрослый, сильный, и не такой наивный, как моя сестра — научишься с этим жить, и дочь свою научишь. Кроме того, вы всегда можете прийти ко мне. В своих владениях родную кровь я защитить всегда сумею.

Я и не сомневался. Ему не зачем мне лгать. Но полагаться в основном придётся всё-таки на себя. Мы люди и должны жить среди людей. Поэтому, когда Мирэль подрастёт, я сам буду с ней заниматься, учить тому, чему смогу и помогать развивать тот дар, который ей достался. Она ведь моя... просто моя. И именно я должен нести за неё ответственность до тех пор, пока она не вырастет достаточно, чтобы выбрать свою дорогу. К тому же дар — это именно дар, а не проклятье, надо только научиться им владеть и правильно его использовать. Никто не знает, что я могу видеть духов и создавать обереги, так пусть и дальше пребывают в блаженном неведении. Служительницы Цхайлы не в счёт, эти уж точно умеют хранить тайны.

Тем временем, небо заметно посветлело и туман начал потихоньку редеть. Значит, мне пора было возвращаться, пока не хватились.

— Рмыжих тебя проводит, — кивнул Дух будто прочитал мои мысли, — и, да, моё имя Ольтан, Габриэль. Запомни.

С тем и исчез, точно и не было.

— Надо же... Ольна, Ольтан. Какие имена похожие...

— Так они ж в один день родились, — объяснил мне лис, — Ольтан ведь не только зверем оборачиваться умеет, а в человеческом облике он, диво, как хорош. Да только он этот человечий облик не жалует.

Да, не жалует — во снах, что мне показывала Ольна, я его человеком ни разу не видел. Кстати и имени она его не называла. Это что-то вроде табу — пока он сам не назвал, имя сокрыто. И ведь неспроста же. Ну да ладно, мне и без этого есть над чем подумать.

— Ты, это, почаще к нам приходи. И девочку свою приводи. Здесь вас никто не обидит. И ему не так одиноко будет.

Расстались мы с Рмыжихом на опушке леса, когда уже совсем светло стало. Лис шустро нырнул в заросли малины, махнув на прощание пушистым хвостом, а я отправился домой, надеясь успеть до того, как все проснутся.

Не получилось. Вернее, добрался-то я без приключений, но, когда тихонечко открыл дверь, отчётливо услышал голоса, доносящиеся с кухни. Один из них принадлежал Элисару, второй — женщине. Не Велие и не Милании, но тоже смутно знакомой. Я уже хотел было незаметно пройти наверх, но, случайно зацепившись за своё имя, невольно прислушался.

— Почему ты отказываешься, Элисар? — взволнованно спросила ранняя гостья, — Я же была там той ночью, видела, как этот ярам Бурых на него смотрел... и, что предлагал, слышала. Это наш шанс быть вместе! Если ты согласишься, я стану твоим детям хорошей матерью... И ещё тебе рожу. Я молодая, красивая сильная у меня много крепкий сыновей будет. Турнир за меня назначен на сегодня, но я ещё всё могу отменить... Всем откажу! Подожду тебя, сколько потребуется, семь лет ждала и ещё подожду! Только согласись!

В её голосе было отчаяние. Она плакала и предлагала моему мужу...

Я прильнул к стене и замер, в ожидании его ответа. И вот сейчас мне действительно было страшно.

========== Глава 42. Тот, кто рядом. ==========

Мой муж молчал, девушка плакала. Диадора — так её зовут, я запомнил с самой первой нашей встречи, да так и не забыл. Совесть не позволила. Я не злился и не осуждал. Каждый вправе бороться за своё счастье...пусть даже и так — пробираясь тайком в чужой дом к чужому мужу. С другой стороны, это ведь из-за меня разбились вдребезги её мечты. Семь лет. Она сказала, что ждала Элисара семь лет. Как долго. Но ведь тогда ещё была жива Нейлин. Или я что-то не правильно понял? Или чего-то не знал?

— Я не согласился бы на это, даже если бы захотел, Дора, — прервал затянувшееся молчание Элисар. — Но правда в том, что я не хочу ничего менять... И тогда не хотел.

— Этого не может быть... Зачем ты меня обманываешь? — она явно ему не поверила. — В первый раз была жалость — кому ж убогая, хромая нужна? Теперь вот ярам наш тебя вынудил. Ведь вынудил же, да?

— Нет, напротив, Бархорим меня отговаривал. Так что это было полностью моё решение.

— Но почему? Зачем ты это сделал, если уже дал слово мне?

— Я ничего не обещал тебе, Дора.

— Как не обещал? Ты же в дом к нам, как свой, приходил, говорил, что я для любого настоящим сокровищем буду.

— Я и теперь так считаю. Но у меня уже есть муж.

— Которого ты не любишь.

— Это не имеет значения. У меня есть долг перед ним.

— Так ты теперь всю жизнь долги отдавать будешь? — зло всхлипнула Диадора. — А то, что ты и меня, и себя счастья лишаешь, значения не имеет? Нас не жалеешь, так хоть о детях своих подумай — им ведь мама нужна. Мама, а не изнеженный, избалованный иноземец. Твоего ребёнка вскармливает сейчас чужая женщина. И хозяйки в твоём доме нет. И не будет, если ты не одумаешься, Элисар.

Как ни печально это признавать, но во многом она была права. Приличной хозяйки из меня точно никогда не выйдет. А что касается детей... Мне нечем было кормить моего ребёнка, и пока Мирэль такая маленькая дать я ей мог не так уж много, поэтому забота о девочке легла в основном на плечи Велии и Мелании. Заменить кого-то, тем более мать, Коэну я даже не пытался. И вообще сомневаюсь, чтобы это у кого-нибудь получилась. Он ведь потерял Нейлин уже будучи достаточно взрослым. Хотя после той неудачной прогулки, едва не стоившей нам обоим жизни, и рождения моей девочки Коэн всё-таки принял меня, как члена своей семьи. Даже пытался как-то заботиться и частенько приходил помогать в мастерской. Кажется, творчество и лес его интересовали гораздо больше, чем военное искусство. Когда я поделился своими наблюдениями с мужем, он заметил только, что каждый человек в праве сам выбирать жизненную дорогу, но каждый мужчина обязан уметь защищать свою семью. Что ж с этим сложно не согласиться.

— А о Габриэле ты подумала? Он ведь живой человек, такой же, как ты и я.

— Не такой же! Совсем не такой, иначе ты не смог бы сделать ему ребёнка! Он не мужчина, который защищает, и не женщина, которая растит детей и смотрит за домом! Нет ему здесь места! Слышишь, нет!

— А у Бурых, значит, есть?

— Я слышала, что у них в гаремах всякие встречаются. К тому же он красивый, Элисар, а они любят всё красивое.

— А Мирэль? Она ведь его дочь, он любит её, и других детей у него не будет.

— Тогда отдай её ему, а я рожу тебе других. Столько, сколько захочешь.

— Ты ещё очень молода, Дора, поэтому многого не понимаешь. Мирэль — наследница Белых соболей, поэтому отдать её в другой клан Бархорим никогда не позволит. Да и нельзя просто отдать кому-то своего ребёнка или заменить его другим. Вообще нельзя просто так поменять одного человека на другого.

— Но ты же поменял. И женился опять по сговору. Может, ты просто боишься? Как же один из сильнейших воинов клана, правая рука ярама и вдруг проиграет. За меня же многие бороться будут — я на ярмарке все ленты раздала. И все они были бы достойными тебе противниками.

— Я рад за тебя. И искренне желаю тебе счастья с будущим мужем.

— Трус! Ты просто жалкий трус! Готов только из страха и корысти собственными руками отдать своё счастье другому!

— Я уже любил и был счастлив. Всё у меня смерть отняла... эту противницу невозможно победить...

— Любил? — судя по всему, слёзы Диадоры высохли, осталась одна злая безысходность проигравшего. — Да кто же мог ТАКУЮ полюбить? Или привилегия жениться на тех, кого другие не захотели, досталась тебе от отца?

А вот это уже было несправедливо и подло — говорить так о чужой матери. И не только о матери. Я понятия не имел, что за женщина была женой Элисара. Всё, что осталось от неё — это Коэн, алый венец в сундуке и воспоминания, которые, очевидно, бережно хранил мой муж. Если вдуматься, немного, но и не так уж мало. А теперь вот ещё выяснятся, что Нейлин выходила замуж по сговору. И с ней что-то явно было не так.

— Покинь, пожалуйста, мой дом, — на удивление спокойно велел Элисар. — Полагаю, нам не о чем больше говорить.

— Ты сам выбрал свою судьбу. Только долго с этой заморской зверушкой ты не проживёшь. Смерть ведь непобедимая противница.

За стеной прозвучали лёгкие торопливые шаги и шелест закрывающейся двери. Видимо, наша незваная гостья предпочла чёрный ход. Логично, она ведь не чай пить приходила.

Мне же следовало поскорее подняться в комнату. Конечно, Элисар не мог не заметить моего отсутствия, но будет лучше, если сейчас, он найдёт меня там.

Ещё слишком рано. Кровать всё ещё была не заправлена, через окно тёк бледный утренний свет, потихоньку вытеснявший ночной сумрак. Видимо, Элисар проснулся, понял, что меня нет, и отправился искать. В какой-то степени Диадоре повезло, что ей удалось с ним поговорить практически без свидетелей. Обо мне же она не знала.

Моя одежа была чуть влажной от росы и тумана, поэтому я решил поскорее её снять и только успел надеть сухую тунику, как вернулся Элисар.

— Предупреждай меня, пожалуйста, прежде чем исчезнуть посреди ночи, — сказал он, закрывая за собой дверь.

— Прости, — искренне попросил я. — Я думал, что успею вернуться до того, как ты проснёшься...И я просто... просто пока не могу тебе всё объяснить.

— Понимаю, поэтому ничего и не требую. Просто предупреждай меня, когда уходишь.

Элисар сел на кровать. У него как-то устало поникли плечи. Почему-то я думал, что после подслушанного мной разговора он будет злиться, но злым он не выглядел... скорее очень грустным, будто ему причинили сильную душевную боль. Элисар всегда понимал, когда мне было плохо, когда мне было необходимо, чтобы меня выслушали. Настал мой черёд попытаться сделать то же самое для него. Не спрашивая разрешения, я забрался к нему на колени, так что ему ничего больше не оставалось, кроме как либо спихнуть меня на пол, либо обнять. Он, не колеблясь, выбрал второе. Хорошо. Правильно.

— Я почувствовал тебя, когда ты пришёл. Что ты слышал? — спросил он тихо.

— Многое, — не стал отпираться я. — То, что она говорила обо мне, о тебе, о Нейлин и о твоей матери. Расскажи мне.

— О чём?

— О чём хочешь. Например, о Нейлин. Ты ведь любил её. Вот о ней и расскажи.

Большая любовь — большая потеря. Такая, что не восполнишь. Не перегорело, не переболело у него ещё. А Диадора безжалостно сыпанула соль на ещё незажившую рану. Элисар прижал меня к себе чуть крепче, опустил голову мне на плечо, будто искал во мне утешение и заговорил:

— Моя Нейлин была особенной. Не такой, как все. Родилась хроменькой — одна ножка сильно короче другой. Так её за глаза Хромоножкой и прозвали... потом и ещё много чего ей приписали: и что ума недалёкого, и что проклятая, и что детям недуг свой непременно передаст. Что ж удивляться, что, когда в пятнадцать лет пора её пришла, желающих взять в жёны не сыскалось. Никого. Кроме меня. Наши семьи жили рядом, так что Нейлин я с самого детства знал — она меня всего на два года была младше. Добрая, кроткая, худенькая девчушка с двумя русыми косичками. Как её можно было не полюбить? А когда любишь, на недуг не смотришь.

— Так, значит, она не была сговоренной? — уточнил я.

— Нет, формально не была. Да и не так уж важно это на самом деле. Даже если бы нашлись ещё претенденты, я бы всё равно боролся за неё. Отец, конечно, сильно расстроился — не такую невестку ждал, а вот мать её сразу как родную дочь приняла. Она не на внешность — на душу человеческую смотрела, а душа у Нейлин была светлая, чистая. Через год боги подарили нам Коэна. Пока он подрастал, на него долго косились — всё ждали, когда хромать начнёт. Потом, наконец, оставили нас в покое. К тому времени я уже занял место в свите Бархорима. Что скрывать, отчасти помогла протекция отца, отчасти то, что я обучался вместе с Ренхом — одним из средних сыновей ярама. Хороший был человек, надёжный друг и отважный воин... погиб в приграничном столкновении с темняками...

— Я знаю, что все дети и внуки Бархорима погибли. Иначе он и не вспомнил бы ни о моей маме, ни, тем более, обо мне.

— Не суди его строго, Габриэль... он многих потерял... мы все потеряли... Знаешь, после Коэна у нас с Нейлин очень долго не было детей. Мы уж и надеяться перестали и вдруг такое чудо. Нейлин такая счастливая была. Повитуха опытным глазом определила у нас девочку. Мы так ждали нашу малышку... а потом... Моровая хворь отбирала всех у меня, одного за другим. Сначала отца, затем мать, но ей этого показалось мало, и она пришла за моей женой. Нейлин умирала долго, мучительно, но всё о чём жалела, это о том, что забирает с собой нашу девочку... Если бы умер ещё и Коэн, я стал бы следующим... я не смог бы без них...

Я молчал, тихонька поглаживая его спину. Как он смог всё это пережить? Сколько он нёс в себе боли? Я и раньше знал о том, что произошло, но до сих пор не ощущал это так сильно. А ведь он всё это время был рядом со мной — защищал, оберегал, лечил...

— Знаешь, когда ты пришёл к Бархориму со своим предложением и признался, что ждёшь ребёнка, я подумал, что это знак, — Элисар поднял голову, посмотрел мне в глаза. — Я не смог сберечь их, так может... Ты не верил мне, никому не верил... Но я не мог, желать твоей смерти, понимаешь... Просто не мог! Но ты всё равно едва не умер. Горел, бредил, звал мать, Альберта, Микаэля, своего Анри... и меня. Меня тоже. И тогда я твёрдо решил, что, если ты выживешь, то у нас всё будет по-настоящему... В тот момент мне было абсолютно всё равно, что ты мужчина. Ничто не имело значения, кроме твоей жизни.

— Но я не похож на твою жену, а Мирэль не твоя нарождённая дочь.

Эти слова дались мне нелегко, но я должен был это сказать. Элисар ведь смотрел на меня и видел меня, правда? Я тоже не хотел никого третьего между нами. Это не ревность, потому что нет смысла ревновать к умершим... и ещё с ними невозможно соперничать... это... Я не знал, чем это было, но оно несло в себе сладость верескового мёда и горечь полыни. Отзывалось в душе непонятной тоской и щемящей нежностью.

— Эй, не смей, слышишь, — Элисар коснулся ладонью моей щеки, не позволяя отвернуться. — Я сказал Диадоре правду — вы не замена. Ни ты, ни Мирэль. Сейчас вы и Коэн — смысл моей жизни. Ни больше, ни меньше. Я буду рядом с вами. Всегда. Слышишь?

Я слышал. И верил. Ведь Элисар тот, кто был рядом со мной всё это время. Я на самом деле был нужен ему. Не кто-то другой, и не по каким-то там далеко идущим амбициозным причинам, а просто я. И он уже не раз доказывал мне это... А, может, мне просто хотелось, чтобы меня кто-нибудь любил также сильно, как он любил Нейлин...

Поэтому, вместо ответа, я просто накрыл его губы своими, позволяя делать с собой всё, чего бы ему ни захотелось. И будь, что будет.

========== Глава 43. Последний день Турнира.==========

— Надо же, как быстро исчезли твои шрамы, — заметил Элисар, поглаживая едва заметные белые линии. — Если бы я точно не знал, где они были, ни за что бы не нашёл.

Я лишь улыбнулся, не открывая глаз. Моё тело было ещё очень чувствительным, и даже самые лёгкие прикосновения ощущались необычайно остро. У Элисара просто невероятные руки — достаточно сильные, чтобы без труда держать меня, но и достаточно нежные, чтобы не причинять мне боли. И шрамов у него много. На бедре, на спине, на плече и даже один совсем маленький у виска. Когда-нибудь я обязательно расспрошу его, откуда они взялись. И расскажу ему о своих то, чего он не знает. Всё ему расскажу. Обязательно.

От камина шло тепло, комнату наполнял яркий свет. Интересно сколько прошло времени и почему нас всё ещё не хватились? Нам ведь следовало сейчас находиться рядом с ярамом на площади, а мы были здесь. Всё это время мы занимались любовью, спали и снова занимались любовью. Будто в мире никого и ничего за пределами нашей комнаты не существовало, и нам не надо было никуда идти. Хотя, в кои-то веки там, снаружи, могли спокойно обойтись и без нас.

Сегодня утром, Элисар сказал, что живёт ради меня и детей. Это прозвучало так, будто мы настоящая семья, а не пара вынужденных прибиться друг к другу людей, коими мы ещё совсем недавно являлись. Семья... пожалуй, мне будет не так и сложно привыкнуть к этой мысли. У нас уже был общий дом, общая постель, Велия и дети. Надо только ещё немного времени, чтобы эти пока разрозненные части соединились в единое целое.

— Знаешь... я очень боялся, что ты не примешь свою дочь, — тихо поделился муж.

— Я был уверен, что не смогу, — честно признался я. — Пока она не родилась я совсем ничего к ней не чувствовал, а потом... мне кажется, я почти ненавидел её.

— Я знаю. И понимаю. Я очень люблю Коэна, но даже представить не могу, что было бы, если бы меня заставили его выносить и родить. Это слишком противоестественно. Так что, на мой взгляд, ты совершил настоящий подвиг.

— Да уж, мне есть, чем гордиться.

— А разве нет?

Сложный вопрос. Нет, я больше не жалел о том, что когда-то принял решение дать жизнь ребёнку. На самом деле никогда не жалел. И Мирэль я люблю, пусть мне и понадобилось на принятие и осознание достаточно много времени. И, если совсем уж честно, мне всё ещё сложно ассоциировать крошечную живую девочку с тем существом, которое несколько месяцев росло внутри моего тела. Всё же это действительно было тяжёлым испытанием, и я вовсе не уверен, что выдержал его с честью — я ведь едва не отказался от дочери. Элисар догадывался и относился с пониманием. Он не давил, не укорял, не обливал презрением, не возмущался, мол, как такое возможно, и как это недостойно — он дал мне время и свою заботу. То, в чём я больше всего тогда нуждался. За это, как и за многое другое я ему бесконечно благодарен. И всё же, полагаю, он заслуживает полноценное объяснение.

— Для меня всё это было унизительно, потому что ощущалось очень неправильным, делало меня неполноценным, ущербным. Я видел, как менялось, искажалось, разрушалось моё тело. И ещё я очень боялся смерти. Разумеется, все боятся, даже те, кто, вроде бы, к ней готов, но я ведь был практически уверен, что то существо, которое внутри, убьёт меня. Другие, такие же, как я, относятся к этому проще, но и меняют их для этого гораздо раньше.

— Сколько тебе тогда было?

— Тринадцать. Слишком поздно, чтобы суметь добиться идеального эффекта. Обычно изменённые гораздо привлекательнее.

— Привлекательнее? — у Элисара был такой удивлённый голос, что я всё-таки открыл глаза и посмотрел на него.

Не показалось. Это не было похоже на флирт, игру или попытку польстить, это действительно было удивление. Только пока не очень понятно, что его вызвало.

— Конечно, — подтвердил я. — Более изящные и миловидные. Некоторые очень похожи на девушек, чего алхимики в идеале и добивались.

— Ты совсем не похож на девушку, но это ничего не меняет — ты очень красивый, Габриэль. Надо быть слепым, чтобы этого не заметить. Или ты, правда, думаешь, что Винсент захотел тебя только из-за твоей необычности.

— Разве нет? Будь я обычным мужчиной, вряд ли бы его заинтересовал. Впрочем, возможно, его привлекло ещё и то, что я принадлежу тебе.

— То, что ты принадлежишь мне, могло помочь ему заполучить тебя себе на законных основаниях. Только и всего. Но изначально ты ему просто понравился. Видишь ли, Диадора говорила правду — Бурые придерживаются гораздо более широких взглядов, нежели представители других кланов. По крайней мере, те, кто может себе это позволить. И ещё, знаешь ли, до тебя на мужчин я никогда не засматривался.

А вот теперь глаза Элисар явно смеялись, хотя общее выражение лица было предельно серьёзным. И что на это скажешь? Не начинать же переубеждать в самом-то деле. Я не привык думать о себе так — никогда не считал себя писаным красавцем. Но Элисар целовал меня так много, так долго, так сладко и желал меня всегда так сильно, что я чувствовал себя особенным. Это сложно было назвать просто приятным, просто приятно мне было с Анри, сейчас всё было острее, глубже, откровеннее... и больнее... Больнее, потому что открываться кому-то вот так тяжело и страшно. Сейчас я не просто спал с кем-то, доверяя исключительно своё тело, сейчас я вверял другому человеку — своё прошлое, свои сомнения, свои мысли и желания. Я разговаривал с Элисаром о том, о чём никогда ни с кем говорить бы не решился. И он не просто слушал — он слышал, понимая гораздо больше того, что я мог выразить словами.

У всего есть своя причина и своё следствие. И я знал, следствием чего было отношение мужа ко мне. Теперь знал, и очень сильно ошибался раньше, когда считал его в первую очередь охотником за троном. Элисар не так много о себе рассказывал. По большому счёту, за это утро я услышал о его прошлом больше, чем за прошедшие несколько месяцев. И дело не в том, что он мне не доверял, скорее, что-то, по его мнению, было не слишком интересным, а что-то причиняло боль. Ну да, похоронить практически всю семью и не сойти с ума от горя не так-то просто. Что до наших с ним отношений, то здесь всё было ясно с самого начала, меня никто не обманывал, но получил я гораздо больше, чем ожидал и заслуживал. Элисару нужен был ориентир и якорь после того, как он практически всё потерял. Он понимал, что полюбить больше не сможет и не хотел заставлять кого-то страдать, однако ему, как и любому другому человеческому существу, необходимо было тепло. И тут появился я — такой же раненный и одинокий. Трудно не догадаться, что у ненаследного принца проблемы, если ему необходимо как можно скорее исчезнуть из родного дворца, чтобы прикрыть внебрачную беременность. Так и получилось — я уцепился за него, он за меня. Закономерно.

А ещё Элисар считал меня красивым. Я уже выяснил, что красота сама по себе не приносит счастья обладателю. И всё же мне очень хотелось быть красивым для него, чтобы ему было со мной так же хорошо, как и мне с ним.

— Нам, наверно, всё-таки стоит сегодня показаться на площади, — выныривая из своих размышлений, напомнил я.

— Стоит, — согласился Элисар, но вместо того, чтобы встать, наконец, с кровати притянул меня к себе, осыпая плечи и шею лёгкими, почти невесомыми поцелуями.

То, как я мгновенно обмяк и растерял разом все мысли, было пугающим, но всё равно прекрасным.

И всё же на площадь мы выбрались. Правда, уже под вечер. Оказывается, я практически всё пропустил, пока помогал душе Ольны обрести свободу — сегодня последний день турнира. На завтра была назначена торжественная церемония закрытия и большой праздник. Последний в этом году. Дальше нас ждала холодная, уходящая в длинную, тёмную ночь зима.

Последние бои за самых завидных невест клана были наиболее зрелищными и ожесточёнными. Среди этих счастливиц оказалась и Диадора. Она сидела ровно, смотрела на всё происходящее безучастно, казалось, ей абсолютно всё равно, кто одержит победу и получит её в супруги. Последний противник упал, из его рассечённой руки хлынула кровь, и воин-победитель торжествующе вскинул вверх руки. К Диадоре поспешила бабка, чтобы накинуть на завоёванную невесту покров и потихоньку утереть покатившиеся по её щекам слёзы.

— Балей хороший человек, он позаботится о ней, — глядя уходящей девушке вслед, тихо произнёс Элисар.

— Ты его знаешь? — спросил я.

— Да, мы встречались с ним на границе. Он из клана Алых ястребов.

Мне стало спокойнее оттого, что Диадора выйдет замуж за хорошего человека и ещё оттого, что она покинет наш клан. Не думаю, что она желала моему мужу зла, когда говорила о смерти, но всё же видеть её мне больше не хотелось.

В заключении на середину площади вышли те девушки, сражаться за которых особо никто не пожелал. Таких оказалось совсем немного. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, потупившись, будто были в чём-то виноваты. Среди них была и Стеша. Маленькая, худая, очень-очень бледная, почти прозрачная. У девочки сильно дрожали руки и губы, и, когда на неё опустилась тяжёлая ткань покрова, она вся съёжилась, точно ожидая удара. И всё же другие подруги по несчастью смотрели на происходящее с затаённой завистью, потому что Стеша была единственной, кого забрали с площади настоящей невестой. Ни для кого не секрет, что шансов выйти замуж у этих бедняжек с каждым годом всё меньше, да и за Якима, как мне кажется, любая бы пошла.

Не обращая ни на кого внимание, Элисар взял меня за руку и как-то по-особенному тепло улыбнулся, будто почувствовав мою грусть. И я просто не мог не улыбнуться в ответ.

Дома нас уже, наверняка, ждал вкусный ужин, а завтра торжественная речь ярама и праздничное веселье. И у меня впереди ещё было много лет, чтобы всё увидеть и в полной мере насладиться атмосферой Турнира. Так что мне не о чем было жалеть.

========== Глава 44. Берёзовы косы. ==========

Последний день праздника выдался особенно погожим. Солнце напоследок светило ярко, припекало жарко, словно сама природа решила порадовать людей перед долгим сном. Теперь уж дни быстро на убыль пойдут.

Во время церемонии закрытия на площади внизу опять яблоку негде было упасть. Ярам произнёс торжественную речь, поздравил новобрачных и велел берёзовы косы хорошенько отгулять. С тем напутствием люди в рощу и отправились. Все весёлые, нарядные. Женщины пели брачные песни: то задорные, шутливые, то грустные, прощальные. Берёзки в рощице стояли стройные, крепкие, все в золоте — зелёных листочков почти уж и не осталось. Этим-то берёзкам с издревле и заплетали юные жёны косы. Прямо на другое утро после первой брачной ночи, которой надлежало проходить в последний день турнира. Накануне, значит, жених снимал с невесты покров, а наутро девушка ставшая женщиной передавала на этой самой опушке отцу или иному родственнику, что был до замужества за неё в ответе, простыню с доказательством своего девичества, затем расстригала ленту, которую мужу на ярмарке повязывала. Одной половиной заплетала волосы, другую — на ветке завязывала. Чем крепче узел, да краше бант, тем сильнее да долговечнее любовь промеж молодых будет.

Это была древняя традиция, заключительный свадебный обряд, в самый последний день уходящего большого праздника. В каждом клане своя такая рощица была. Здесь просили о счастье, здесь же прощались с родным домом те, кому за мужем в чужой клан ехать предстояло.

Мы с Элисаром стояли в сторонке и просто наблюдали, как, вручив заветную простыню, одна за другой девушки скрывались за деревьями. Иные с гордостью, иные сильно смущаясь. Стеша так и вовсе за спиной Якима спряталась и оттуда, не глядя, отчиму свёрток сунула. Тот с явной неохотой его принял, нарочито медленно развернул, чтобы удостовериться, что всё прошло так, как положено, а убедившись, на новоиспечённого зятя глянул неласково.

— Представляете, этот хитрый мухомор вчерась к нам в избу напрашивался, — поделилась, появившаяся рядом Аля.

— Зачем это? — удивился я.

— Проконтролировать. Лично. Вдруг бы брат с молодой женой сам не сдюжил.

— Так он, кажется, и не сдюжил, — насмешливо заметил Элмсар. — Вон рука перевязана.

— А это он супружнице яблочко наливное чистил.

— Ай-яй-яй, и как это он так неосторожно?

— Так ить женина-то честь, может, и дорога, но вот душа цены вовсе не имеет. Царапина заживёт, что за беда, а у Стешеньки, дай боги, будет время освоиться.

— Всё ещё сильно боится, — догадался я.

— А то как же. Чай, пуганая. Вот ведь вырви цветок какой с корнем из родной землицы, так пока приживётся, пока по новой зацветёт, сколько времени пройдёт, сколько выхаживать его надобно. А здесь человек живой, да что там — ребетёнок совсем.

— Ничего, скоро обвыкнется, — улыбнулся муж.

— Оно, непременно, — согласилась Аля, — особливо, ежели мешать не будут всякие. Мы ведь Стешеньку-то насилу вчерась успокоили. Привёл её, горемычную, значит, Якимушка, покров снял, а она стоит ни жива, ни мертва от страху, едва на ногах держится. Лицом белее снега, даже конопушек почти не видать. Ну, я её в свою горницу свела, на кровать уложила да отваром сонным напоила. Надо б было накормить сперва, но разве ж она смогла бы? Да ещё после той мерзости, что отчим ей наболтал.

— Зачем это ему?

— Так со злости, что не по его всё вышло. Якиму-то, ясно дело, она поведать не решилась, а мне, как проснулась, всё передала. Пытала всё правда, аль нет то, что этот окаянный сказывал. Он же, охальник, такого навыдумывал, такими варварами-лиходеями нас выставил, что только диву даёшься. И где только понабрался. Мне б такого насказывали, я б ещё и не так забоялась.

— Не переживай. Стеша, поди, и сама уже поняла, что к хорошим людям попала, — успокоил я целительницу. — А там, глядишь, и доживутся они ещё до любви, и семья у них будет крепкая.

— Да хорошо бы, ежели так... да только любим такие, как мы с братом, всего раз в жизни... Девочку он просто пожалел... у самого не сложилось, так хоть ей...

— Что не сложилось? — спросил Элисар. — У него невеста была?

— Любовь была, а невесты не было. Не по Сеньке шапка оказалась. И винить, вроде как, здесь некого.

— Она что же, из благородных была? — хотя, чего тут спрашивать, и так всё понятно.

— Благороднее некуда, — подтвердила Аля. — А он прямо с первого взгляда и прикипел, да так, что за любовь эту даже жизни бы не пожалел, пусть и безответная она. А ведь она, любовь-то настоящая, только такой и бывает. Вот полюбишь человека и куда угодно за ним пойдёшь, что угодно для него сделаешь, любым его примешь и даже не скажешь ему ничего, чтоб не растревожить, ежели сам не люб.

Я слушал и чувствовал, как сердце её рвётся и плачет. И за брата, и за себя. Она ведь не только о Лешем говорила. И кто ж от такого человека, как Яким, отказался? Впрочем, если девушка из благородных была, никто бы её мужику деревенскому не отдал. А Аля сама от своего счастья отказывается. Вешек ведь так за ней и ходит, и сейчас глаз с неё не сводит, хоть и запрещала она ему не раз. Плохо повернуться может. В этом году Аля отдавать ленты отказалась, а на следующий год из упрямства и от отчаяния, может, и согласится, чтобы её у брата сосватали. Вешек тоже от обиды может дров наломать. А ведь любят только раз... по-настоящему...

Между тем, воротились из рощи девушки и народ назад к городу повернул. На целый год вперёд напраздноваться. И всё же, как бы широко и пышно ни развернулось гулянье, радость уже изрядно пропиталась осенней грустью. Завтра уедут гости, начнут потихоньку возвращаться воины с добытыми в других кланах жёнами и жизнь войдёт в привычное русло. Мама мне рассказывала, что зима здесь приходит внезапно и очень рано. На землю ложится первый снег, сразу белыми пушистыми сугробами, и не сходит уже до самой весны.

Домой мы с Элисаром попали уже за полночь, а сразу за нами и Даниэль пожаловал. Хмельной, разрумянившийся и всклокоченный.

— Хорошо тут с вами, северянами, — довольно крякнул брат, усаживаясь за стол. — Да только пора мне и в обратный путь, пока ветра зимние бури не нанесли. Знаю, что страшно злые они здесь.

— И когда же отплываешь? — осведомился Элисар.

— Так завтра стало быть соберу команду, подготовлю корабль, а послезавтра на рассвети и в путь.

— Так скоро, — расстроился я.

— Так и без того загостился. Не возражаешь, Элисар, если я с братишкой с глазу на глаз побеседую?

— Не возражаю. Чего ж не поговорить с родным человеком, — хмыкнул Элисар и вышел из кухни, тактично прикрыв за собой дверь.

Брат задумчиво пригладил бороду, а потом, будто опомнившись, весело подмигнул мне:

— Да, братец, теперь уж я ясно вижу, что никуда ты со мной не поплывёшь. Мать твоя шибко расстроится, да всё одно так оно к лучшему. Человек Элисар, кажись, неплохой и относится к тебе с уважением, но самое главное — он желает тебя. Хочешь — верь, хочешь — не верь, а без этого самого ничего толкового у вас бы не вышло.

— Да ну, — усомнился я. — Некоторым и так хорошо живётся. Люди ведь не животные. Для нас важнее взаимопонимание, чем примитивная похоть.

— Слова-то какие. Экий ты книжник. Хотя я тоже прочитал их в своё время достаточно и умных, и не очень. И смешные попадались. Одна вот, к примеру, учила, как мужу правильно по науке любить жену — ну, там, чтоб семья была гармоничная. А я вот что думаю, коль есть чего меж людьми, то и так всё сладиться, а коль нет, так и не появится. А вообще у каждого человека свой причал должен быть, свой дом. И я вовсе не о стенах, крыше да крыльце сейчас говорю. Ждать его кто-то должен. Вот у меня душа, вроде, бродяжья, и по свету меня мотает изрядно, но я и из самого края света, из самой пучины морской к своей Фимочке всегда возвращаюсь. А она, даром, что голубых кровей, как самая обыкновенная баба меня ждёт, детей моих растит. Сама растит — гувернанткам да гувернёрам не доверяет. И у тебя свой дом теперь есть, я это вижу. Я ведь за тебя больше, чем за других переживал.

— Так уж и переживал? Тебя ж и во дворце почти не бывало.

— Что верно, то верно. Только ведь это не значит, что мне ни до кого дела нет. Я и про всех братьев и про всех детей своих всегда помню. Представляешь, Влад-то мой тоже в мореплаватели наладился. Вот уж от кого не ожидал.

О да, все тогда удивились. Влад из всех детей Даниэля самым слабеньким и болезненным был. А потом грезить вдруг морем начал. Все энциклопедии и книги по мореходному делу прочитал, закаляться стал и на обучение принялся проситься. Фимеона, то есть жена брата Фимочка, и плакала, и упрашивала отступиться, потом смирилась и лично сообщила вернувшемуся Дану о решении сына. Тот обрадовался, что будет кому своё дело передать. Так что вполне вероятно, я и племянничка скоро в гости дождусь.

— Так вот дети у меня невелики ещё, а, как известно, маленькие детки — маленькие бедки. А тебе-то годков немало уже было, и отец всё темнил да годил чего-то. На тебя ж охотников-то немало нашлось и из своих, и из чужих. Многие вдовцами при сыновьях были, что для тебя самое надёжное. Ты им не для продолжения рода, для другого был надобен. Так нет ведь, отец упёрся — подавай ему, понимаешь, непременно молодого, холостого, без довеску, чтоб от тебя наследник родился. Альберт весь измучился, будто ему, а не тебе под венец да рожать бы пришлось. Хотя уж кому-кому, а ему так под венец давно пора. Не хочет. Из-за зазнобы своей.

— Какой зазнобы? — ведь не мог же он про маму догадаться... хотя проницательности ему точно не занимать.

— Врать не буду, не знаю. А только есть она у него — зазноба-то. Будь иначе, давно бы окольцевался. Отец ему очень настойчиво невест сватал, да только Альберт на них и не глядел. Говорил, мол, я принц ненаследный и моя холостая бездетность короне не угрожает, и без меня найдётся, кому трон будущим королём обеспечить. А вот теперь от Иоланты — матери, значит, твоей — взял и не отказался. Чудно.

— Не то слово, — осторожно кивнул я, чтобы лишнего внимания не заострять, а то мало ли до чего додумается.

— Да ты меня не слушай, — хохотнул Дан, — хватил я сегодня лишнего на вашем празднике. И косы берёзовы хороши. Жаль, у нас такой традиции нет.

С тем и разошлись. А через день Даниэль уплыл к своему причалу. В свой дом, где его ждали.

========== Глава 45. Огонь в ночи. ==========

Итак, праздник остался позади. Вернулись женихи, искавшие счастья в других кланах — кто, как был, один, кто с законной женой. Солнце с каждым днём всё больше белело. Так непривычно. На юге зимой оно тускнело, и мир будто серел, теряя краски. Здесь же, напротив, чем короче становились дни, тем ярче и отчётливее всё становилось в холодных солнечных лучах. Хоть и ясно было, к чему всё шло, а зима всё равно наступила неожиданно. Просто однажды пошёл снег, и всё шел и шёл густой пеленой пока полностью не укутал землю сугробами. Белоснежными и искрящимися, словно кто-то рассыпал мелкие самоцветные камни. На стёклах засверкали узоры, весело заплясал огонь в большой печи и нашем камине.

Жизнь текла размеренно, однообразно и в то же время насыщенно, как это ни парадоксально. Несколько раз в неделю проходили собрания старейшин, где обсуждались наиболее важные текущие дела. Сопровождать на них мужа мне надлежало в обязательном порядке. Когда день был полностью свободен, я частенько составлял компанию Якиму в его походах в лес. Бывало, уходили на рассвете, а возвращались уже в темноте. Мы с ним много где успели побывать, пока лесные владения Белых соболей осматривали. Но мне и дома в мастерской всегда было чем заняться. Как-то незаметно я обзавёлся ценным помощником — сначала Коэн только смотреть по вечерам приходил, а затем и сам за инструменты взялся. Элисар же большую часть времени либо помогал Бархориму в государственных делах, либо лично обучал юных воинов. Аля всё так же неустанно помогала всем нуждающимся в исцелении. Слава об её даре далеко разнеслась, за ней уже и из других кланов стали присылать, и никому она ни разу не отказала. Стешенька потихоньку освоилась в новом доме, принялась помогать Але по хозяйству, пристрастилась к рукоделию. Пусть пока девочка только училась, но уже видно было, что со временем из неё могла выйти прекрасная мастерица. Милания растила сына, помогала нам с Мирэль и ждала мужа с дальней границы — он должен был вернуться уже следующей осенью. Велия хлопотала по хозяйству и заботилась обо всех нас.

Незаметно пришло время долгой ночи и ледяной стужи. Прекрасное и смертельно опасное. Когда к нашему дому пришли снежники, я, памятуя о рассказах матери, долго не решался ступить за порог, но, наконец, решившись, ничуть не пожалел. Холод, как и тогда в замке, не коснулся меня, а ледяная ночь была прекрасна. Кругом тишина и неподвижность. И над белым, закованным в снега и иней миром идеально круглый бледный лик луны. Повелительницу этого мира я встретил только на опушке леса. Удостоился лёгкой улыбки, благосклонного кивка и позволения идти рядом. Госпожа Морозница была полупрозрачной, будто изо льда и воздуха, глаза у неё были тёмные, мерцающие, точно звёздное небо. Она не шла — скользила, едва касаясь земли, кружилась и, смеясь, взметала подолом лёгкого сверкающего платья невесомую снежную пыль. Но под этой лёгкостью и девичьей хрупкостью скрывалась невероятная древняя сила, неведомая и недоступная смертным. Заворожённый я даже не заметил, как пролетели несколько часов. Когда я вернулся, дома благодаря стараниям Ерёмки все ещё спали, поэтому забраться под тёплое пуховое одеяло к мужу было легко и сладко.

Вообще благодаря открывшемуся дару я мог видеть всё больше и больше того, что существовало всегда, но скрывалось по ту сторону нашего простого привычного мира. К сожалению, это не всегда напоминало волшебную сказку. Теперь я как никто другой понимал Ольну, потому что видел тех, кто являлся забирать души. Тёмные безликие силуэты, навевающие подсознательное ощущение невыразимой скорби, появлялись рядом с тем, кому уготована была скорая смерть, а потом уносили нечто ценное и золотистое. То — что являлось самой сутью человеческой, оставляя родным лишь пустую мёртвую оболочку и боль потери. Теперь я знал, в чей дом скоро постучится смерть, но в отличие от наивной, сердобольной нимфы не пытался никого предупредить. Не было в этом никакого смысла. Чем тут поможешь, если Цхайла уже дописала чей-то свиток до финальной точки? Да и не поймут, ещё хуже — бояться станут. Нет, уж, спасибо. Я хотел быть рядом со своим мужем, хотел видеть, как растет мой ребёнок. Так что роль изгоя-отшельника или пленника потайной комнатушки в замке меня совершенно не прельщала. Я всё-таки человек, пусть и с примесью чуждой крови, а людям тяжело даётся одиночество.

За долгой зимой пришла весна. В этом году тёплая и стремительная. Краткая пора беззащитно-голых деревьев и промозглой серости, а потом высокая синь неба, солнце, снова дарующее живительное тепло, земля омытая ручьями тающих снегов, молоденькая зелень повсюду и люди, будто повеселевшие и помолодевшие вместе с проснувшейся природой.

Мирэль потихоньку подрастала, когда я приходил, она уже шустро ползла мне навстречу и что-то лопотала на своём непонятном мне языке. Всё ещё слишком маленькая для своего возраста, но уже достаточно упрямая и целеустремлённая. Я не знал точно, как проявится в ней кровь, но пока она ничем не походила на Анри. Да, я иногда подсознательно искал его черты на детском личике. И, если честно, боялся найти. Зачем мне напоминание об угасшей любви и предательстве? Абсолютно незачем, как и лишние вопросы, которые могли появиться у окружающих. По счастью, Мирэль полностью пошла в меня, только волосы намного светлее, не просто русые, а серебристые, как у моей мамы.

В мае, когда стало уже совсем тепло, я начал ненадолго брать дочку с собой в лес. Велия сначала громко возмущалась, потом неодобрительно ворчала, но Элисар со мной согласился, и ей пришлось смириться. К тому же я был не один, со мной всегда был Яким и, что не удивительно, Коэн, которому всё-таки удалось заслужить утраченное прошлой осенью доверие сурового наставника.

Яким, конечно, беспокоился, мол, такая ответственность, мало ли что, но я точно знал, что никто и никогда здесь мою малышку не обидит, а ей просто нравился новый для неё мир. И она всем здесь нравилась. Рмыжих в лисьем обличии повадился постоянно вертеться рядом, так что мне пришлось придумывать для своих спутников более-менее правдоподобное объяснение столь пылкой привязанности лиса-переростка к нашей компании. Рмыжих же, совсем освоившись и осмелев, каждый раз встречал нас на опушке и провожал чуть ли не до самых ворот. А ещё позволял Мирэль делать с собой всё, чего бы только её душенька не пожелала: играть, дёргать за усы и хвост и спать в обнимку, когда девочка уставала.

Иногда, когда Леший с Коэном оставляли нас ненадолго у озера одних, к нам приходил Ольтан. Чтобы не напугать ребёнка, в том облике, который никогда не любил — человеческом. Трудно было не согласиться с Рмыжихом, Ольтан, как и Ольна, был нечеловечески совершенным и прекрасным. Гармонично развитое мужское тело, безупречно правильные черты лица, волосы до плеч цвета воронова крыла, а во взгляде мудрость прожитых веков иномирного существа. Только когда он смотрел на нас, особенно на Мирэль, в его глазах угадывались знакомые всем людям тепло и грусть. Он не говорил, но я и без слов понимал — мы с дочерью были родными и смертными, потому что принадлежали миру, отнявшему у него когда-то сестру.

Весну сменило жаркое лето. Дни хоть и длинные пролетали быстро. В лесу, сменяя друг друга, созревали разные ягоды, на полях вызревал урожай. Старейшины уже заговорили о приближающемся празднике, готовиться к которому лучше заранее, а то ведь, вроде как уж и не за горами, Бархорим недовольно хмурился, поминая, про очередной Великий Совет, а я надеялся снова увидеть Дана.

Это случилось в августе. Мы возвращались из леса, когда на выезде из города встретили небольшой отряд, возглавляемый Элисаром. Муж остановил коня и, легко спешившись, подошёл к нам.

— Мне на Дальнюю границу съездить надо, — заметив мой удивлённый взгляд, объяснил он.

— Зачем? Что-то случилось? — забеспокоился я.

— Да, вроде, ничего серьёзного, но лучше проверить.

— Пап, а можно я с тобой? — попросил Коэн.

— В другой раз. Хорошо? — улыбнулся Элисар сыну, потрепав по плечу.

Коэн совсем по-детски немного обиженно посопел, но затем, видимо опомнившись, что он уже взрослый, выпрямился и согласно кивнул.

— И когда ты вернёшься? — спросил я.

— Дня через три-четыре. Ты и соскучиться не успеешь.

— Успею, — выдохнул я и обнял его покрепче, чтобы даже и не думал сомневаться.

А потом ещё долго смотрел вслед отряду и ощущал тепло обнимающих меня рук.

— Не хандри, — хмыкнул рядом Яким, — пойдём-ка лучше ко мне в гости. Аля сегодня пироги обещала и Стешеника что-то там такое красивое для Мирочки сшила.

Мы с Коэном переглянулись и согласились. Почему-то домой мне совсем не хотелось, и даже представить было трудно, как теперь несколько дней спать одному. Но ведь Элисар обещал скоро вернуться, значит, и ждать придётся недолго. Справлюсь.

Аля действительно напекла пирогов и заварила какой-то особенно вкусный травяной чай, а Стеша подарила Мирэль чудесное льняное платьице с вышитыми незабудками. За угощением и разговорами время пролетело незаметно.

Когда мы вышли, на улице уже стемнело, Мирэль успела мирно задремать у меня на руках. Вдруг на городской стене раздались крики, мимо нас пробежал чем-то очень взволнованный страж. Я аккуратно передал дочку появившейся на крыльце Але, а сам поспешил к лестнице. Наверху столпившиеся у внушительной подзорной трубы дозорные не обратили на меня никакого внимания.

— Ты точно видел? — пробасил тот, что выглядел здесь самым старшим.

— Да точно говорю, сигнал это был. Тот самый. Условный, — заверил его один из дозорных.

— А теперь что?

— А теперь горит там что-то.

— Где горит? — вмешался в разговор я.

— Так у Рыжих куниц. Они же в той стороне находятся. Поди, недоглядели чего, вот и заполыхало. Надо утром с докладом к Бархориму идти.

— А что за сигнал?

— Помощи просят. А чем же мы им отсюда сейчас поможем? Ничем. Так вот завтра и доложим.

— Нет, сегодня доложим. Прямо сейчас, — решил я.

— А чего это ты тут раскомандовался?

— А ты приглядись повнимательнее.

Они и в самом деле все посмотрели на меня, будто только теперь заметили. Ну да, в темноте, да в суматохе, не до того было.

— Ладно. Раз уж так сложилось с нами пойдёшь, — буркнул старший. — Ежели что — это твоё решение посреди ночи напрасную тревогу поднять. Ты и отвечать перед ярамом будешь.

— Надо будет — отвечу.

Там ведь полыхает огонь, и люди просят о помощи. Мы к Рыжим куницам ближе всех, значит и помощь высылать нам. И как можно скорее. Мало ли что до утра случиться может.

========== Глава 46. Пепел. ==========

Когда мы пришли Бархорим уже готовился ко сну, но принять нас согласился сразу же.

— И каково ваше мнение? — внимательно выслушав стражей, осведомился он.

— Так надо бы съездить, — важно кивнул старший, — завтра после обеда я отряд назначу.

— А ты что думаешь? — посмотрел на меня ярам, — не для красоты же ты здесь.

Сказал бы я, для чего меня отважные воины с собой привели, ну да ладно, всё равно у меня было своё мнение по данному вопросу.

— Ехать надо немедленно, — без долгих реверансов сказал я.

— Незачем, — презрительно, будто я брякнул несусветную чушь, рубанул стражник.

— Куда торопиться-то? Если там пожар, так, как мы ни спеши, всё сгореть успеет.

— Но они нас звали.

— Так мы и не откажем. Вечер, утро, день — какая разница?

— Большая. Ехать надо сейчас.

Я чувствовал, что прав, что ждать нельзя, и эта уверенность, не давала мне отступиться.

Ярам несколько раз неторопливо прошёлся взад-вперёд по комнате, что-то обдумывая. Посмотрел на меня, на стражников и вынес вердикт:

— Выбери человек десять потолковее, Хармей. Отряд к Рыжим куницам должен отправиться через час.

— Так ведь ночь на дворе. Куда в этакую темень? И добираться туда аж цельных два дня, — возмутился Хармей.

— Я знаю короткий путь, — пришлось вмешаться мне. Всё-таки два дня — это слишком долго.

— Какой ещё короткий путь? Дорога-то туда всего одна ведёт, — зло глянул на меня старший стражник.

— Дорога одна, а звериных троп множество. Мы с Якимом однажды к границе клана Рыжих куниц за полдня добрались.

— Значит, пусть будет восемь человек, ни к чему большой толпой туда наведываться. Габриэля и этого самого Якима возьмёте в провожатые, раз они наши леса лучше нас знают, — решил Бархорим. — Как вернётесь — сразу с докладом ко мне.

Да, не так я собирался эту ночь провести. Впрочем, оно и к лучшему. Надо, значит, надо. Итак, у меня был всего час на сборы, ещё и с Лешим надо поговорить — некрасиво, что вот так за него всё решили. С тем я и отправился домой.

— Чё ж, без тебя там никого повнушительнее не нашлось что ль? — услышав новости, проворчала Велия. — Что я Элисару-то скажу, покуда он раньше тебя вернётся?

— Как есть, так и скажи. Я не придворная дайвиранская барышня всё же.

Вели только головой покачала, но котомочку мне всё же собрала. Якиму же и объяснять ничего не потребовалось, он, как чувствовал, уже у крыльца с походным мешком меня ждал.

— Я тоже пойду, — выскочив вслед за мной, заявил Коэн.

— А кто тогда останется за старшего? — возразил я. — Кто будет, если что, дом защищать?

— Так отчего защищать-то? — удивился мальчик.

— Да мало ли, что случиться может, а у нас одни женщины, и защитить их некому.

— Ну ладно уж... раз такое дело... — удручённо вздохнул Коэн. — Но вы тогда возвращайтесь поскорее.

— Мы постараемся, — хмыкнул Яким, — нам пора, все, наверно, уж у ворот собрались.

Приняли новоявленных проводников у ворот неласково. Воины переговаривались между собой, перебрасывались шутками, и поглядывали на нас с явным недоверием. А как же, заставили неизвестно зачем на ночь глядя выдвигаться, так ещё и чужакам путь прокладывать доверили.

Однако приказы ярама не оспаривались и не обсуждались. Так что скоро мы покинули город. Чем дальше становилось Белогорье, тем ближе подступала к небольшому отряду глухая ночная мгла. Маленькие походные светильники давали совсем немного света, так что дорогу можно было разглядеть с большим трудом.

В лесу никакой дороги не стало вовсе.

— Чуют мои потроха, скоро нам самим следопыты-спасатели понадобятся, — язвительно высказался один из воинов.

— Что верно, то верно, — поддержал его другой. — Всем миром искать нас будут. С такой-то подмогой.

— Это ещё, что за чёрт! — вскрикнул третий, заметив вынырнувшего из темноты лиса.

— Рмыжих, — поспешил представить оборотня я, пока никто за оружие не схватился.

— Он всегда к нам приходит.

— Ну да, видали, — вспомнил кто-то из отряда, — только со стены не разобрать было, что он огромный такой.

— Он и к Рыжим куницам с нами ходил, — я специально чуть повысил голос, чтобы меня хорошо расслышали.

Навостривший уши лис понятливо фыркнул, повёл чутким носом и потрусил вперёд. Теперь можно было не волноваться — заплутать нам точно не дадут.

Мы ехали несколько часов. На смену ночи пришло солнечное утро. Всё вокруг ожило: зашуршали какие-то зверушки, деловито застучал дятел, шмыгнул в кусты пугливый заяц. Мы ненадолго остановились, чтобы размять ноги после долгого пребывания в седле и поесть. Потом снова тронулись в путь.

До границы соседнего клана мы добрались к полудню, ещё часа через четыре достигли высокого холма, на котором располагался Верхояр — главный город Рыжих куниц. Сильно пахло гарью. Неестественная тишина окутывала всё вокруг плотным непроницаемым коконом. Пока мы по широкой дороге поднимались на холм, в отряде не проронили ни слова.

Нас никто не встретил. Местами почерневшая высокая стена была пуста, узкие городские ворота — выломаны. Несмотря на летнюю жару, меня пробил озноб. Я чувствовал, приближение чего-то. Чего-то большого, страшного, всеобъемлющего, неизбежного. И всё же я вместе со всеми преодолел невидимую черту, чтобы убедиться, что в этой огромной, залитой солнцем, усыпанной пеплом братской могиле уже некого было спасать.

— Это что ж такое здесь стряслось-то? — глядя на тлеющие остатки домов вымолвил кто-то из воинов.

— А то ты сам не понял, — зло сощурился Хармей, — надо всё обыскать, вдруг, кто уцелел. Тмирог, Вимир, отправляйтесь-ка к ближайшей деревне, разведайте, что там, и мигом обратно. Нам возвращаться надо. И как можно скорей.

Двое из отряда отправились, куда было приказано, остальные разделились, чтобы обыскать город. Я шёл рядом с Якимом по усыпанной телами улице, закрывая нос и рот мокрой тряпкой, и старался не смотреть на мёртвых. Мне казалось, что я не своими ногами иду, что всё это какой-то кошмарный сон. А потом я увидел её. Она лежала прямо поперёк дороги в изодранной одежде, голубые глаза слепо смотрели в высокое безмятежное небо. Я не знал её имени, но однажды уже видел её лицо. Не было на ней никакой красной ленты. Этой женщине перерезали горло и бросили, как ненужную вещь.

Я беспомощно огляделся вокруг, пытаясь понять, зачем мне было послано когда-то это видение, а заодно и свыкнуться с чудовищной правдой — впереди нас ждала война, которая минувшей ночью уже собрала первую кровавую дань.

Рыжие куницы ближе всех к Дальней границе. Мы их ближайшие соседи, а это значит, что мы будем следующими.

========== Глава 47. Власть страха. ==========

Клубы белого тумана отхлынули, и мир обрёл предельную чёткость. Солнце было ослепительно ярким, небо безоблачно-синим, чёрные глазницы обгоревших домов смотрели на пришлых чужаков равнодушно и безжизненно. Осознание обрушилось на меня подобно ледяному потоку. Всё это не было сном, видением или порождением больного разума. Всё это происходило на самом деле.

Женщина на дороге была реальной. И мёртвой. Я долго стоял и внимательно рассматривал её, пытаясь найти ответ на свой вопрос. Смотреть на других мне по-прежнему не хватало мужества.

— Ты можешь найти её дом? — убедившись, что Яким отошёл достаточно далеко, спросил я жавшегося к моим ногам лиса.

— Я не собака, — рассержено вздыбил шерсть на загривке Рмыжих.

— Знаю, но нам надо его найти.

— Зачем?

— Я так чувствую.

— Здесь всюду пахнет огнём и смертью. Нам здесь не место.

— Пожалуйста, — тихо попросил я, — обещаю, мы скоро уйдём.

Оборотень тоскливо глянул на меня, потом припал к земле, прижал к голове уши и, вздрагивая, пополз между домами. Я последовал за ним. Что-то внутри, остервенело сражаясь с подступающей паникой, снова гнало меня вперёд, заставляло сосредоточиться и действовать. Подобное уже бывало раньше, но ещё никогда так сильно.

— Это здесь, — замер рядом с невысоким крыльцом Рмыжих.

Я осторожно поднялся по чудом уцелевшим ступенькам и, толкнув дверь, вошёл. По сравнению с другими, этот дом не сильно пострадал — огонь голодно облизал стены, но что-то не впустило его внутрь. Везде был жуткий беспорядок: поломанная перевёрнутая мебель, битая посуда, растерзанная кошка у печи.

— Ты под пол лучше загляни, — раздался за спиной хриплый старческий голос.

Я обернулся и увидел домовика. Маленький человечек в лохмотьях, сгорбившись сидел у стены, указывая скрюченным пальцем на дальний угол. Там под половицами обнаружился небольшой погребок, где среди мешков, ящиков и кадушек в плетёной корзине спал ребёнок.

— Она едва успела дитё сюды снесть, покуда эти нелюди окаянные не вломились, — аккуратно поправляя чуть сбившееся покрывальце, сказал домовик. — Потом кое-как от них вывернулась, выбегла, чтоб из дому их увесть. А я мельчонку усыпил, чтоб себя криком не выдал. Сберечь-то сберёг, а, что дальше делать не ведал.

— А ещё кто-нибудь живой в городе есть? Показать сможешь? — с надеждой спросил я.

— Иж, ты какой... Я только её дом стерёг, за город я не в ответе, — проворчал старик, — но, коль беда такая стряслась, да коль ты за них просишь...

Он выпрямился, глубоко вздохнул и, закрыв глаза, раскинул в стороны руки. Его пальцы быстро-быстро зашевелились, будто он перебирал что-то невидимое в воздухе. Я, затаив дыхание, ждал, понимая, что без его помощи нам не справится. У нас не было ни времени, ни возможности обыскать каждый дом. А ведь сейчас это был вопрос чьей-то жизни и смерти. Никому в этом кошмаре не выдержать в одиночку.

— Много трудиться не придётся, — закончив своё действо, буркнул домовик. — Идём. Со мной быстрее будет.

Первым, кого мы встретили, вернувшись к дороге, был Яким. Он попросил меня больше так внезапно не пропадать, затем заглянул в корзину, но спрашивать ничего не стал. Не задавал он вопросов и потом, когда мы отправились искать оставшихся уцелевших. Как-то незаметно к нам присоединились ещё несколько воинов из отряда. Они что-то говорили, но для меня их слова сливались в неразборчивый шум. Я следовал за незримым для них домовиком, который указывал то на старый пересохший колодец, то на неприметный земляной погреб на заднем дворе. Мы вытаскивали оттуда полуживых от ужаса детей, которых кто-то успел спрятать, и шли дальше, пока не добрались до замка ярама.

— Она последняя, — прошелестел старик и исчез, будто его никогда и не было.

Я едва обратил на это внимание, не в силах отвести взгляд от жуткого зрелища. На широкой площади у замка стояла грубо сколоченная виселица. На верёвках, будто тряпичные куклы, висели трупы. Большие и маленькие. Она бродила между ними, время от времени касаясь чьей-то мёртвой руки, нежно прижимаясь к крошечному, голенькому синюшному тельцу, и тихо напевала колыбельную. Босая, в одной ночной рубашке, юная и совершенно седая.

— Помешалась, — констатировал рядом кто-то.

— Ещё бы. Вся семья её здесь висит, — сказал ещё кто-то. — Это ж Эльмина — младшая дочь Харимена Бесстрашного.

Я чувствовал, как что-то ломается внутри, как моё тело пробирает неконтролируемой дрожью, и ничего не мог с этим сделать. Мне вдруг стало страшно, так страшно, что больно дышать. Рядом заскулил Рмыжих.

— Отвернись, Габриэль, не смотри, — забирая у меня и передавая кому-то корзину, увещевательно заговорил Яким. — Давай уйдём отсюда. Тут ведь некого больше искать, так? Так. Вот и пойдём.

Он за руку вывел меня из города, потом обнимал и успокаивал, пока я рыдал у него на плече. А мне хотелось бежать и прятаться, забиться куда-нибудь, чтобы не думать и никогда не вспоминать.

В обратный путь мы тронулись, как только вернулись из деревни Тмирог и Вимир. Из их короткого рассказа стало ясно, что там темняки не пощадили даже животных, спалили не только дома, но и поля с урожаем.

Как и сколько мы ехали, я запомнил плохо. Не было больше ни шуток, ни разговоров. Кажется, кто-то из детей плакал, безучастная ко всему Эльмина всё так же напевала, воины угрюмо молчали.

Когда впереди показалось Белогорье, все выдохнули с облегчением. Нам всё ещё было куда возвращаться. По дороге тянулись вереницы телег и повозок, видимо, люди спешно покидали свои деревни, чтобы найти убежище за высокими стенами.

Если бы только эти стены могли кого-то спасти...

Добравшись до дома я, игнорируя вопросы Коэна и Велии, заперся в своей комнате. В голове было пусто, на сердце тяжело, двигаться не хотелось. Я не спал и не бодрствовал, апатично уставившись в потолок.

Только на закате из оцепенения меня вывели доносившиеся с улицы крики. Я, кое-как собравшись, поднялся, выглянул в окно. Ощущение было такое, словно мне с размаху дали пощёчину. Больно, но действенно. Выскочив из комнаты, я бросился вниз, туда, где на телеге, обёрнутый в плащ лежал Элисар. Он был очень бледен, лоб усыпан бисеринками пота, губы посерели.

— Мы сдерживали темняков на Дальней границе сколько могли, чтобы все добраться до крепости успели... столько наших полегло, вспомнить страшно... — понуро опустил голову Вешек. — Элисар меня собой закрыл... я и понять ничего не успел, пока он не упал... Я уже Коэна за Алей отправил...

— И где темняки теперь? — только и смог выговорить я.

— Отступили. Думается мне, подкрепления ждут, чтобы с новыми силами да со свежей кровью на нас ринуться.

— Сколько у нас времени?

— Может, день, может два...

Мало. Так мало.

Элисара перенесли на нашу кровать. Потом пришла Аля, выпроводила меня из комнаты, чтобы осмотреть и обработать его рану.

Я спустился в кухню, где Велия поставила передо мной какой-то отвар. Я неторопливо пил, не чувствуя вкуса, и думал. Мне многое надо было обдумать.

Темняки придут за нами. У нас в запасе всего пара дней. С Рыжими куницами сработал эффект неожиданности, нас они попытаются задавить количеством. У меня не было причин сомневаться, что у них получится. И надеяться, что они проявят милосердие, тоже не приходилось. Я вспомнил мёртвого малыша, которого убаюкивала Эльмина, и внутри полыхнула ледяная ярость. Нет, Мирэль они не получат. Её можно было отнести Ольтану, у него бы мою дочь никто никогда не отнял... Но ведь были и другие дети... А как же Велия, Аля, Коэн, Элисар?

Я практически не спал в эту ночь. Размышлял, сопоставлял, вспоминал, прикидывал. И к утру у меня сложился план. Чёткий, местами спорный, но единственный, который мог сработать. Правда, если Бархорим и старейшины меня поддержат, жить мне, скорее всего, останется недолго.

Что ж эту цену я готов был заплатить. Лишь бы мне позволили это сделать.

========== Глава 48. Военный совет. ==========

На улице шёл дождь. Через приоткрытую дверь чёрного хода в кухню тянуло сыростью. Не давая себе времени передумать, я накинул плащ и вышел из дома. Отступать всё равно было некуда. Да, можно было забрать дочь и скрыться в лесу. Стыдно признаться, ночью я даже целых полчаса всерьёз обдумывал эту идею. Но как потом жить с последствиями подобного выбора?

Я прекрасно отдавал себе отчёт, что воин из меня не слишком впечатляющий. Не хватало навыков, опыта, да чего там, и желания тоже. Тем не менее, в моих жилах текла человеческая кровь Северных стражей. Вероятно, именно она была виновницей столь опрометчивого решения.

Несмотря на ранний час и пасмурную погоду, в Белогорье уже вовсю шли приготовления к грядущему сражению: все куда-то спешили, из кузни слышались сердитые окрики и непрерывный лязг, на площади всем желающим раздавали дополнительное оружие. Только в самом замке было по-прежнему тихо, будто, накрывшая город паника, не смогла просочиться сквозь его вековые стены.

Один из встретивших меня воинов без лишних вопросов и возражений вызвался проводить меня к Бархориму. Но, к моему немалому удивлению, повёл не в его личные покои, а прямиком в зал заседаний, где уже собрались старейшины и всё высшее военное руководство клана.

Признаться, к такому повороту я оказался совершенно не готов. Одно дело разговор с ярамом без лишних свидетелей и совсем другое — общий совет. Моё необычное положение во дворце Дайвиры и, в некотором роде, не менее сомнительное здесь, не предполагало публичных выступлений. Ничего удивительного, что моё появление на таком важном совещании, да ещё и без Элисара, вызвало у присутствующих общее молчаливое неодобрение. Вроде как, важные вещи обсуждаются, судьбоносные решения принимаются, так что некоторым можно бы было и дома посидеть, чтоб хоть в такой момент глаза не мозолить.

И всё же я не повернул назад, с извинениями прикрыв за собой дверь, не забился в самый дальний угол, чтобы не привлекать лишнего внимания, вместо этого я вошёл в зал и сел на то место, которое всегда занимал, приходя сюда с мужем. Бархорим лишь одобрительно кивнул, никак не став это комментировать, так что всем остальным ничего не оставалось, кроме как смириться с моей неуместной персоной.

Совещание возобновилось. Я внимательно слушал и анализировал то, о чём говорили прибывшие с Дальней границы воины. Оказывается, атакованы были все пограничные гарнизоны одновременно. Многие сразу же отступили, чтобы вернуться в свои кланы и предупредить о грядущей опасности, мы дали решительный отпор, а защитников Рыжих куниц попросту смели и ринулись дальше, пока никто не успел толком опомниться. В Верхояре не ждали нападения, оказались не готовы и за это столь жестоко поплатились.

У нас дела обстояли немногим лучше. За одну ночь на Дальней границе раненными и убитыми мы потеряли почти половину тех, кто мог полноценно сражаться. Хотя, после свирепствовавшей на севере эпидемии, их и оставалось-то не так много. Пожалуй, лучшего момента для войны темняки выбрать не могли. Сейчас некогда грозные Северные стражи, как никогда, были ослаблены, малочисленны и разобщены. А ещё самоуверенны и беспечны. Главное ведь, что в нашем поросятнике сухо и тепло. Можно и на Великий Совет не ездить, и стену на границе не строить. Темняки же тихо в своих льдах сидят.

Далее последовало обсуждение стратегии. Собравшиеся наперебой что-то предлагали, спорили, пытались что-то доказать. Однако, так или иначе, всё сводилось к решению вооружиться, запереться в крепости и надеяться, что получится отбиться.

— Можно мне слово? — собравшись с духом, громко попросил я.

— Мы уж тут как-нибудь без сопливых обойдёмся, — тут же зло оскалился старейшина Лаэль.

— Но ведь это и мой клан, верно?

— Твой клан?! Да ты приблудный щенок паршивой...

— На этом и остановись! — грозно оборвал его ярам. — Оскорбляя его, ты оскорбляешь и меня. Говори, Габриэль.

У меня вмиг пересохло во рту, сердце неприятно заколотилось, но понимание необходимости заставило собраться и заговорить:

— Прежде всего, надо отправить из Белогорья детей? Тех, кого получится. Я знаю, что наши корабли недавно вернулись, поэтому...

— Это слишком далеко, мы не успеем их довезти, — перебил меня старейшина Гиллиорд.

— А я и не предлагаю везти детей на причал, корабли могут забрать их отсюда.

— Что? Будем из окон малышню выкидывать? Ты хоть знаешь, какая здесь высота?

— Понятия не имею, но зато я знаю потайной ход, который ведёт из замка на берег. Мы их выведем, а шлюпки заберут. Вместе с необходимой для такого дальнего путешествия провизией. Думаю, запасов хранящихся в Белогорье хватит. Затем корабли отойдут на достаточное расстояние и, если не получат условный сигнал, уплывут в Дайвиру. Уверен, Альберт не откажет. Там ведь будет и моя дочь.

В зале повисла напряжённая тишина. Возражений больше не последовало. Значит, эта часть моего плана оказалась достаточно убедительной. Уже неплохо.

— Это разумно и вполне выполнимо, — заключил ярам. — Я сейчас же дам соответствующие распоряжения. У тебя всё?

— Нет, — теперь оставалось самое сложное, и озвучивать это отчаянно не хотелось. — В одиночку нам не выстоять, поэтому необходимо отправить послание с просьбой о помощи в другие кланы. Далее, женщины, старики и дети старше тринадцати лет останутся оборонять город, а воины встретят темняков у стен, чтобы выиграть время и дать им шанс этой самой помощи дождаться.

— Так они все и бросились нам помогать, — язвительно хмыкнул кто-то из военных, — будут отсиживаться в своих крепостях до последнего.

— Может и не будут... если наших воинов возглавлю я.

Это было очень рискованно — рассчитывать на то, что воинам других кланов их прославленная воинская честь не позволит оставаться в стороне, когда такой, как я в первых рядах идёт сражаться. Мы могли оставить город практически беззащитным, а на помощь так никого и не дождаться. Но даже в исключительно оборонительной позиции шансов у нас было ровно столько же — то есть никаких.

— Да в своём ли ты уме?! — оправившись от потрясения, закричал всё тот же из военных. — Хочешь, чтобы над Белыми соболями все смеялись!

— А в противном случае смеяться будет не над кем. От Рыжих куниц всего и осталось, что меньше десятка детей и обезумевшая, поседевшая девушка. Умереть от смеха можно, правда?

— И всё равно под твоё начало никто не встанет! — поддержал, своего боевого товарища другой воин. — Много чести!

— Мне плевать на вашу честь, плевать на вашу гордость. Мёртвым ни та, ни другая не нужна... им вообще ничего не нужно. Вы готовы умереть? Прекрасно. А вы готовы к тому, что умрут ваши матери, жёны, сёстры, дети? Вы ведь сейчас решаете и за них тоже. Придут темняки и никого не пощадят, даже грудных младенцев.

— Бред!

— Нет, не бред! — мрачно бухнул Хармей. — Я там был и всё видел собственными глазами... У меня мать-старуха, жена на сносях. Так что, если ярам прикажет, я под чьим угодно началом против темняков пойду. Лишь бы своих уберечь.

Снова завязался яростный спор. Кто-то даже перешёл на угрозы и оскорбления. Я сел на своё место и принялся ждать. Всё было сказано, добавить больше нечего.

— Тихо! — прогремел голос Бархорима, и все умолкли в ожидании его решения. — Мой внук не так силён, но он смел и в груди его бьётся сердце истинного воина. Вместо бездейственного ожидания он выбрал сражение. Что ж, я выкажу ему своё уважение и поставлю во главе нашего войска. И пусть его отвага принесёт нам победу!

На этом собрание было окончено. Что толку спорить и кричать, когда ярам уже сказал своё слово. Да и время поджимало. Мало ли, сколько его ещё осталось. Это мы предположили, что темняки до нас дня за два доберутся, а на деле как угодно могло выйти.

Когда все разошлись, Бархорим жестом подозвал меня к себе, потом долго рассматривал с задумчивой серьёзностью.

— Ты ведь понимаешь, что делаешь? Понимаешь, что в бою защищать тебя никто не будет? — наконец спросил он.

— Понимаю, — подтвердил я.

— Хорошо. Надеюсь, что не пожалею об этом. Как Элисар?

— Плохо. До сих пор без сознания.

— Нельзя было его отпускать, но ведь, с другой стороны, только благодаря ему и его отряду наш гарнизон так долго продержался.... Ладно, показывай свой тайный ход и готовиться будем. У нас с тобой дел теперь много.

Дел много, не поспоришь. Но оно и к лучшему. Бояться некогда, передумывать после того, что я здесь устроил, поздно. Так что я просто пошёл, вытащил факел и привычно дёрнул держатель.

========== Глава 49. Идущие на смерть... ==========

Аля смогла освободиться только ближе к ночи. Раненых с Дальней границы привезли много, поэтому работы у неё хватало. Как, впрочем, и у всех — приготовления к войне шли весь день полным ходом. Примерно час назад корабли встали на якорь недалеко от замка, а значит, на рассвете уже можно было переправить на них провизию и пассажиров. Наш призыв о помощи остался без ответа.

Элисар так и не очнулся. Милания спала, после того, как её чуть ли ни силой заставила выпить успокоительный отвар. Я не знал, как звали её мужа, но зато знал, что вернуться к жене и сыну, ему уже было не суждено. Меня не было дома, когда ей об этом сообщили. Однако теперь мне стало окончательно ясно, что для неё точно найдётся место на одном из кораблей. И это обсуждению больше не подлежало. Вот только были и другие люди, о которых следовало позаботиться.

Я обвёл взглядом всех собравшихся, не зная как лучше изложить свою просьбу. Нет, конечно, я никого не подозревал в трусости, как раз наоборот. Просто мне было необходимо, чтобы в момент вторжения темняков они оказались как можно дальше отсюда.

— Аля, Яким, это не ваша война. Вам незачем оставаться, — нужные слова, наконец, нашлись и даже сложились в некое подобие аргументов. — Велия, твоего правнука и Мирэль, я завтра выведу на берег, таково моё решение, как единственного оставшегося главы семьи. Я хотел попросить тебя присмотреть за ними. Плыть долго, мало ли что случиться может.

— Отослать, стало быть, хочешь? — хмыкнула старушка. — И не жди, и не проси. За Коэна, спасибо, но сама я здесь родилась, здесь и помру. Нечего мне на чужбине делать. Да и за мужем твоим беспамятным присмотр нужен. Коэн — мальчик смышлёный, сам сдюжит. А нет, так Милания ему подсобит, она Мирочку ужо как родную любит. Шутка ли, сама ж вскармливала. Али, я где ошиблась и ты её, вдовицу горемычную, здесь на растерзание оставить вздумал? Чего молчишь? Да, не смотри ты так. И без того всё ясно.

— Не серчай, Габриэль, но и я никуда отсель не поплыву, — сказал Леший. — Что с того, что война не моя? Меня ж здесь приняли и на то, что чужой, не посмотрели. Да и, как ни старайся, а всех ты собой не закроешь, и один на поле боя супротив этих нелюдей не выступишь. Не пущу. А вот Стешеньке здесь и, прям, лучше не оставаться.

— Аля? — с надеждой обратился я к девушке.

— Здесь раненых много... и ещё будут... Да и без Якима я никуда.

— Что ж, ежели всё решили, давайте вечерять и спать укладываться, — решительно хлопнула в ладоши Велия, направляясь к печке. — Может, хоть немного отдыху перехватить смогём. Оно уж точно не лишним будет.

Потом я что-то съел, практически не почувствовав вкуса, и поднялся наверх. В комнате было тихо, и в этой тишине на меня с новой силой нахлынули страх и отчаяние. Да, я не мог закрыть всех собой, и заставить кого-то спасаться бегством не мог тоже. Такой выбор каждый должен сделать сам. Но как же трудно оказалось принять этот самый выбор.

Бороться с подобными мыслями лучше всего действиями, поэтому я написал письмо Альберту, достал из сундука подаренное им оружие. Потом укрыл маминым пледом Элисара и сам лёг рядом. Муж даже не шевельнулся, и всё равно мне стало немного легче.

Спал я недолго и неспокойно. Мне снилось что-то тёмное и тревожное. Я просыпался, всматривался в темноту, чутко прислушивался к тишине, и всё мне казалось, что вот-вот темняки ворвутся в город.

Я ещё никогда так не радовался рассвету.

Известие об отъезде Милания восприняла спокойно. Женщина сильно изменилась за минувший день — исчезла её жизнерадостность, потухли озорные искорки в глазах, появились скорбные складочки у губ. Она собрала небольшой мешок для себя с сыном и помогла мне собрать Мирэль.

За ранним завтраком все молчали. Велия всё посматривала то на Коэна, то на Мирэль, возившуюся у меня на коленях, и украдкой утирала слёзы.

— Я останусь! — не выдержав, заявил мальчик. — Буду сам отца и бабушку защищать.

— Нет, не останешься. Это приказ, — вышло излишне категорично, но мой пасынок был достаточно упрям, а времени на уговоры и дискуссии практически не осталось.

— У тебя нет права мне приказывать!

— Есть. Я внук и преемник ярама Белых соболей.

— Не ты, а отец!

— Элисар тяжело ранен, поэтому сейчас все решения принимаю я. К тому же тебя не на приятную прогулку отправляют, а доверяют тебе будущее клана. И ещё я доверяю тебе свою дочь, твою сестру, за которую ты лично головой отвечаешь.

— Но она же маленькая ещё, — насупился Коэн.

— Вот именно. Она маленькая, а ты почти взрослый. Кстати у меня для тебя будет ещё одно крайне ответственное поручение, — я достал и передал ему приготовленное письмо, — если... если вам всё-таки придётся уплыть, передай это принцу Альберту лично в руки.

Коэн кивнул, проникнувшись важностью поручения и, хвала богам, спорить больше не стал.

Когда мы вышли на улицу, на площади уже собрались люди, в основном женщины и дети. В толпе я нашёл Алю и Стешу и мы вместе со всеми отправились в замок к тронному залу, потом через туннель тайного хода на берег. В туннеле было холодно, в гнетущем каменном безмолвии, слышались только шорохи шагов и тихие всхлипывания.

Мирэль будто чувствовала что-то и всё крепче прижималась ко мне. Отдать своего ребёнка оказалось трудно, так трудно, что внутри всё горело и скручивалось от внезапной боли, а она плакала и всё тянула ко мне ручки, когда Коэн забирал её в шлюпку. Аля стояла рядом и через силу улыбалась присоединившейся к ним Стеше. Убедившись, что шлюпка отчалила я, не оборачиваясь, пошёл прочь. На большее моих душевных сил уже просто не хватило.

Вернувшись на опустевшую площадь, мы с Алей лишь грустно улыбнулись друг другу и разошлись в разные стороны — она к раненым, я домой, чтобы переодеться и подготовиться. Вскоре к нам пришёл Бархорим, чтобы лично сопроводить меня к войску. Уже на крыльце Велия вдруг обняла меня, нашёптывая какой-то заговор, а потом сунула мне в карман какой-то оберег. Она прощалась со мной так, словно я был ей действительно родным близким, человеком. Впрочем... ведь так оно и было. На самом деле.

— Деревни уже в дыму, — пока шли к стене, сообщил ярам, — стало быть, скоро.

— Много их? — спросил я.

— Много.

— А другие кланы? Ответ от них так и не пришёл?

— Нет.

Ну, вот и всё. Всё. Совсем всё. Только почему-то не верилось, что ещё немного и случится что-то столь ужасное. Я осознавал, что всё это происходит на самом деле, прямо сейчас, и всё равно ощущение реальности не приходило.

Мы поднялись на стену. Да, наши деревни действительно горели. Чёрный густой дым можно было заметить даже отсюда. Я посмотрел вниз, на широкое поле, где нам предстояло встретить противника, и увидел ещё одно невидимое другим войско. Собиратели душ тёмными сгустками толпились на опушке леса. Их было много. Так много...

Они ждали. Так же, как и мы.

========== Глава 50. На поле Белогорском. ==========

Я никогда не изучал военное дело, никогда не интересовался стратегией и тактикой и никогда не принимал участия в реальных боевых действиях. Откуда мне было знать, что понадобится? На меня же изначально были совсем другие планы. Ненаследному изменённому принцу полагалось только быть достаточно привлекательным, послушным и родить наследника. На этом всё. То есть мне подобная перспектива не казалась особо заманчивой и я много чего читал, но книги по искусству ведения боя моё внимание ни разу не привлекли. Поэтому всё, что я мог предложить в виде плана — это только пара общих весьма расплывчатых предложений. О том же, как это всё в действительности должно происходить, у меня были лишь весьма смутные представления.

Благо, настоящие военные относились ко всему куда серьёзней. Пока мы с Бархоримом стояли на стене, воины с копьями и щитами выстроились широким плотным полукругом посреди поля, образуя первую линию и перекрывая все подступы к цитадели.

— Ты возглавишь конницу, — коротко пояснил ярам. — Хотя даже если и не возглавишь, тебя трудно будет не заметить.

Что верно, то верно. Я ведь единственный был в белом, чтобы наши возможные союзники смогли сразу меня узнать и удостовериться, что их не обманули. Если, конечно, к моменту их появления я всё ещё буду жив, что, с учётом моих навыков и подготовки, весьма сомнительно.

Между тем на стену один за другим стали подниматься женщины, старики и дети. Да, гори оно всё! В свои тринадцать-пятнадцать они всё ещё дети! И этот сомнительный набор вояк наша единственная оборонительная мощь. Нда... Многим доспехи явно не по размеру, одни оружие держать толком не умеют, другие либо уже, либо ещё не могут. Бархорим лично расставлял их на позиции, как мог ободрял, поддерживая боевой дух, но, думаю, он также, как и я, прекрасно понимал, что серьёзное сопротивление оказать они не смогут и долго не продержатся.

Наконец, когда на горизонте в дымном мареве заколыхалось живое море, я на прощание кивнул деду и, присоединившись к конному отряду, первым выехал на поле. Вскоре за нашими спинами наглухо закрылись городские ворота.

Повисшее вслед за этим общее напряжение, казалось можно было потрогать. Нещадно палило солнце, будто лето не клонилось к закату, а только-только входило в самый пик. Воздух после недавнего дождя был тяжёлый и влажный. Жужжали какие-то мелкие насекомые, лошади то и дело тихо всхрапывали и пряли ушами, люди молчали. Это время ожидания, казалось, тянулось бесконечно долго и было особенно невыносимо мучительным. Меня слегка мутило от жары, духоты и страха... и всё ещё до конца не верилось, что всё это происходило на самом деле. Странное ощущение сна, полубреда и в то же время предельно выпуклая, ослепительно ярко выделенная реальность.

Вскоре земля стала ощутимо подрагивать, со стороны холма нарастал неразборчивый гул. Но всё это было ещё где-то далеко. Не здесь, не сейчас.

— Ты, вроде как, стреляешь метко, а, прынцесса? — повернувшись ко мне с напускной весёлостью спросил Хармей.

Я заторможено кивнул в знак согласия.

— Вот и стреляй. Пока сможешь. Главное в своих не попади с перепугу.

Конечно, мне придётся стрелять. Только на этот раз не в мишени — в живых людей. Значит, придётся убивать. А я ведь даже на охоте ни одного зверя... так как же теперь смогу...

— Я буду рядом, Габриэль, — чуть наклонившись ко мне, тихо пообещал Яким, — я буду защищать тебя до последнего своего вздоха.

Я верил ему. Безоговорочно. И страстно желал, чтобы его здесь не было, чтобы он согласился уплыть в Дайвиру или, на худой конец, хотя бы вместе с ярамом остался оборонять цитадель. Однако Леший был здесь, со мной. Огромный, устрашающий, облачённый в шлем и кольчугу, но всё такой же родной человек, готовый идти за мной и сражаться за меня.

Наконец, всё снова стихло, а на холме показался всадник. Он был достаточно далеко, чтобы чётко рассмотреть все детали, но мне этого и не требовалось. Я узнал его. Смуглый, с раскосыми глазами, в шкурах и с копьём. Точно такой же, как в моём видении. Он какое-то время рассматривал нас, потом вскинул вверх руку и воинственно закричал, его крик мгновенно подхватили по ту сторону холма. Наши воины ответили не менее грозно. А потом на нас хлынула чёрная волна.

Я видел, как эта волна накрыла нашу первую линию защиты. Затем меня вдруг кольцом обступили со всех сторон, оставляя пространство, чтобы я мог стрелять. И ещё, скорее всего, чтобы до меня как можно дольше не смогли добраться. Я даже не сомневался по чьему приказу они действовали.

В какой-то момент всё вокруг стремительно закрутилось, завертелось, утопая в непрерывном оглушающем грохоте, лязге и криках. От растерянности и паники я сначала едва не выронил лук, потом трясущимися руками долго не мог приладить стрелу. Один из моих защитников, захрипев, сполз с седла. Темняк, убивший его, издал победный клич и я выстрелил. Прямо в голову. Потом выстрелил снова, потом ещё и ещё, уже не разбирая, едва завидев раскосые глаза и смуглую кожу. Когда закончились стрелы, в ход пошли кинжалы. А затем я почувствовал, что падаю.

Мою лошадь убили и я свалился на землю вместе с ней. От удара из лёгких вышибло воздух, пропали все звуки кроме непрерывного звона. Ногу придавило. Яким тут же оказался рядом, помог мне выбраться, подняться и настойчиво впихнул в руки меч. И снова всё завертелось в диком темпе. На меня нападали — я отбивался, как мог, как умел. Я был меньше и легче и это было моё единственное преимущество. Я старался не думать, что мой меч с противным чавкающим звуком входит в живую плоть, почти не чувствовал боли и усталости. Вообще почти ничего не чувствовал. И это было хорошо, нет, это было настоящим спасением, потому что иначе всё это было бы просто не выдержать. Вокруг будто с рычанием рвущие друг друга на части дикие звери. И кровь. Крови было много. Повсюду. Она текла из ран то медленно, будто нехотя, то хлестала фонтаном, то почти чёрная, то ярко алая. Она заливала землю и мешалась с ней, превращаясь в жижу под ногами, пропитывала нас всех тяжёлым запахом и оседала металлическим привкусам на пересохших губах. А ещё были они — собиратели душ. Чёрные, неумолимые тени неторопливо шли сквозь толпу, выхватывая и унося золотистые сокровища.

Когда не стало Якима, я почувствовал сразу. В груди кольнуло сильно и больно. Эта боль пробилась сквозь толстый кокон отупения, заставила обернуться, но лишь для того, чтобы увидеть, как из едва держащегося на ногах тела вырывают душу. Я бросился к нему, чтобы помочь, подхватить, не дать упасть, но всё, что мне осталось — лишь мёртвое тело, оседающее на руки. В его груди был меч. Я, кажется, кричал, потом сопротивлялся, когда меня пытались от него оттащить, потом, меня, кажется трясли и били по щекам, упорно заставляя взять что-то.

— Давай! Чтоб тебя демоны взяли! Давай, подними его! Они пришли, слышишь! Пришли! Они должны тебя увидеть! Подними знамя!

Всё ещё плохо понимая, что именно происходит, я поднял руки вверх, вместе с врученным мне знаменем. Над полем прогремел горн и в гущу сражения хлынуло ещё одно невесть откуда взявшееся войско. У меня в руках снова оказался меч и бой закипел с новой силой

Дальше я плохо запомнил, кого и как убивали, плохо запомнил, кого убил сам. Моим следующим отчётливым воспоминанием был закат. Огромное яркое, яростное солнце медленно опускалось за лес, окрашивая всё вокруг в алый цвет. Я шёл к цитадели и нёс знамя, за мной шли наши уцелевшие воины. Все мои силы уходили на то, чтобы не упасть по дороге. Я не смотрел по сторонам, где собиратели терпеливо ждали, когда смолкнут последние стоны смертельно раненых, не смотрел под ноги, чтобы не видеть, что иду чуть ли не по трупам. Только вперёд к открывшимся воротам Белогорья.

На входе в город меня встретил ярам, принял знамя, молча склонил голову в знак скорби и благодарности за победу. Потом я, как в тумане, брёл к дому, поднимался на крыльцо, где, кажется, всё-таки потерял сознание.

Когда я пришёл в себя, за окнами уже было темно. Я лежал на кровати. Кто-то меня раздел. Было больно. Везде.

— Хвала богам, очнулся! — обрадовалась, сидевшая рядом Велия. — И как с такой раной дошёл-то? Аля сказала, что ты крови потерял много, но это ничего, поправишься.

— Меня ранили? — вяло удивился я.

— А то ж, прям от плеча наискось полоснули. Даже и не знаю, чем это тебя так, что кольчугу пробило. Аля тебя зашивала.

— Аля? Где она? Она знает, что Яким... что...

— Знает она. Сейчас вот с ранеными управится и искать его пойдёт. Те, что из других кланов, помогут, им-то знамо меньше нашего досталось. А ты не трепыхайся, какой с тебя сейчас помощник.

— А кто из других кланов?

— Да кто ж их разберёт... олени, кажись, да рыси с баранами.

— А дети? — встревожился я.

— Знак им уже подали, так что никуда не уплывут. Завтра вечером все уже дома будут.

— Так долго...

— Завтра днём павших провожать будем. Таким маленьким видеть это незачем. Ты поспи лучше. Всё до завтрего подождёт.

Да, надо поспать. Мне ведь тоже завтра хоронить мёртвых. Я не могу не проводить Якима... может, тогда я смогу до конца поверить, что его больше нет...

========== Глава 51. Время скорби. ==========

— Я вчера не заметил ничего, — всплывая из вязкого чёрного сна, услышал я голос ярама. — Он был весь в крови, но шёл так прямо...

— Не мудрено. Вчера все, точно не в себе были, — утешила его Велия. — Шутка ли, ведь дожить до сегоднего не чаяли. Много хоть вернулось-то?

— Где уж там... дай боги, с сотню, и из тех половина раненых. Ещё не известно все ли выживут.

— Я так боялась, что он не воротится, — тихо призналась старушка. — Как об таком Элисару сказать, и Мирочку бы не весть куды отослали. Так и не пойму, зачем его в этакую страсть бросать было, нешто окромя него героев не нашлось?

— Он сам вызвался, Велия, чтобы к нам помощь пришла. И ведь не ошибся. Умный, дальновидный, уж этого у него не отнять. Что говорить, на поверку внучек оказался, много крепче, чем казался. Я, конечно, приказал защищать и прикрывать его по возможности, но, когда такой бой идёт, сама понимаешь... Всё-таки наша в нём кровь — северная! Эх, кабы не южане с теми треклятыми зельями, какой бы молодец мог из него получится!

Значит, я не ошибся, меня действительно защищали и оберегали по его приказу. Тогда не так уж и удивительно, что я остался в живых. Якима вот никто не защищал, и он умер. Из-за меня. Конечно, он был взрослым человеком и сам принял решение выйти на поле боя, но легче мне от этого не становилось. Ведь, если бы не я, его бы вообще в Белогорье не было.

— Вставать ему сейчас нельзя, — предупредила рядом Аля.

— Так я ж не спорю, — согласился Бархорим. — Мне он здоровым нужен. Сегодня мы и без него справимся, а вот завтра...

— Нет, — тихо, но твёрдо сказал я, открывая, наконец, глаза. — Не справитесь. Они пошли за мной, они сражались со мной, защищали меня, так что проводить их мой долг.

— Да куды ж тебе сейчас в этакую даль? — всплеснула руками Велия.

— Справлюсь, как-нибудь. Аля мне поможет. Ведь поможешь, правда? — обратился я к целительнице.

— Нельзя тебе... — начала было Аля, но потом глянула на меня и, вздохнув, кивнула.

Ночью, в тусклом свете факелов эта маленькая хрупкая женщина искала среди мёртвых своего брата, обмывала его тело и готовилась провожать. Сегодня на ней было чёрное платье, волосы заплетены в две тугие косы и скручены в шишку на затылке, отчего она казалась старше и строже. Лицо серое, усталое, но спокойное. И так много боли было в этой тихой скорби, в этой неестественно прямой спине, в скупых точных движениях, что становилось страшно. Лучше бы кричала и плакала, стало бы легче. Но голос её был ровным, глаза, воспалёнными от бессонных ночей, лихорадочно блестящими, но сухими.

Спровадив Велию и ярама, Аля принялась за мою рану: чем-то протёрла, чем-то смазала, сменила повязку. Толком рассмотреть я ничего не смог, но зато всё прекрасно почувствовал. Я вообще много всего чувствовал: перетруженные мышцы противно ныли, одна нога, видимо та, которую придавило, превратилась в один сплошной синяк, в области раны тянуло и саднило. Так что даже просто сохранять вертикальное положение мне было тяжело, а если бы не замечательный бодрящий-обезболивающий отвар, то и вовсе невозможно.

Потом Аля помогла мне умыться, одеться, расчесала волосы. Из дома меня под руки вывели Бархорим с Вешеком. Вешек чуть прихрамывал и рука перевязана. Стыдно признаться, я ведь даже не вспомнил о нём. Вообще события вчерашнего дня, после того, как на нас ринулись темняки, были для меня сейчас подёрнуты туманом — всё смутно и размыто. Телу больно, а в душе пусто... возможно только так подобное и можно пережить.

Мне помогли забраться в седло, но ехать одному не доверили.

— Обопрись на меня, путь не близкий, — устроившись за моей спиной, велел ярам. — Не бойся, не осудит никто.

Дважды предлагать не пришлось. Не в том я был состоянии, чтобы гордо отказываться от помощи.

Мы выехали со двора, вливаясь в длинный поток повозок с похоронными плотами и идущих за ними людей. Умершие герои в нарядных одеждах, на белых покрывалах, а рядом быстро и страшно повзрослевшие дети, почерневшие от горя вдовы и вмиг постаревшие матери. Нас сопровождали воины из других кланов, охраняли, помогали где и как могли.

Я очень старался держаться, но всё равно задремал, как только наша скорбная вереница выехала из Белогорья. Тяжело и беспокойно. Проснулся уже на берегу. Бархорим подвёз меня к Але и помог спуститься, прежде чем занять полагающееся яраму место на высоком пригорке.

Была торжественная речь, были слёзы и прощания. А ещё был Яким среди сотен других павших уплывающий от нас в небесно-водную синь, чтобы сгореть в погребальном костре. Аля долго стояла застывшая, с остекленевшим взглядом, сама точно неживая, а потом вдруг запела. Громко, чисто, завораживающе красиво:

Во степи одной,

В стороне чужой

Зелена трава

Расстилается.

С раною в груди

Смертью впереди

Молодец лежит

Да печалится.

Тело белое,

Сердце смелое,

Только путь его

Уж кончается.

Выпала роса,

Расцвела заря

Пташкою душа

Поднимается.

К жене молодой,

К матери седой,

К отчему крыльцу

Возвращается.

Пташка не поёт,

Гнёздышко не вьёт —

С родными душа

На век прощается.

Голос её летел в солнечный купол неба, сердце — рыдало. Я осторожно взял её за руку и она сжала мою в ответ. Так мы и держались друг за друга, пока догорали плоты.

Всю обратную дорогу я проспал в одной из повозок, потому что рана начала кровоточить, и везти верхом меня просто побоялись. Затем мне помогли добраться до кровати, и я наконец заметил, что находится она в комнате на первом этаже, а совсем не в нашей с мужем спальне. Хотя, может, так и правильно, всё равно мне сейчас по лестнице самостоятельно не подняться

— Отдохнуть бы тебе, — прежде чем отправится в свой замок сказал Бархорим. — Но завтра у нас такой день, что ты при мне должен быть.

— А что мы будем делать завтра? — мне было всё равно, но лучше заранее знать, к чему готовиться.

— Праздновать будем. Мы же победили всё-таки. Девять делегаций из других кланов с поздравлениями прибудет.

Я не хотел ничего праздновать. Я потерял друга, у меня тяжело ранен муж, мне сегодня вернут дочь и Коэна, которых я, скорее всего, так и не увижу, потому что засну от снадобий и усталости.

— Во сколько мне надо быть завтра в замке? — уточнил я.

— Я пришлю за тобой часам к двум. Постараемся побыстрее управиться.

— Хорошо.

Значит, завтра придётся радоваться. Что ж, вспомним дайвиранские уроки — будем улыбаться и вежливо расшаркиваться со слетевшимися стервятниками. Как же, девять делегаций поздравлять явится. Какая честь. Аж в девяти кланах о нас вспомнили. Да.

А помощь прислали только три.

==========Глава 52. Бремя радости.==========

Следующее утро наступило незаметно. Вчера, когда я закрыл глаза, день ещё только собирался уходить в ночь, а сегодня, когда открыл, за окном уже рассвело. Снова солнце и всё та же пустота внутри. Терпимо, не больно. Разве что физически, но эту боль можно терпеть. Та, другая, гораздо страшнее.

Новый день явно не обещал стать самым лёгким и приятным в моей жизни, тем не менее, от возложенных обязанностей никуда не денешься. Но, прежде чем отправиться улыбаться и проявлять чудеса вежливости с теми, кто без сожалений и зазрения совести отказал нам в помощи, я хотел увидеть свою дочь. Мне просто необходимо было убедиться, что хотя бы она жива, невредима и ей ничего не угрожает.

Мирэль ко мне принёс Коэн. И сам, очевидно, совсем не торопился никуда уходить. Устроившись вместе с малышкой в кресле, мне-то всё равно пока нельзя было брать непоседливого, маленького ребёнка на руки, мальчик принялся рассказывать мне, что было с ними, когда корабль отошёл от берега. Там было всё: и про хмурую команду, которую совсем не радовали отстранение от участия в битве за родной клан и перспектива отвечать за такое количество маленьких пассажиров, и про подавленных женщин, и про хнычущих больше от общей атмосферы беспокойства, чем от страха, детей. Коэн всё говорил и говорил, как-то уже привычно, укачивая и успокаивая мою девочку. Видимо к поручению беречь сестру он отнёсся более чем ответственно, а ещё рядом с нами ему, кажется, было спокойнее.

Только я вот никаким спокойствием похвастаться не мог. Вчера мне было трудно собраться и всё сопоставить, но сегодня я уже мог мыслить достаточно ясно, чтобы понять весь масштаб происходящего. Девять делегаций. Девять. То есть к нам пожалуют представители от всех уцелевших кланов. А когда подобное происходило в последний раз? И ведь они явно не на пир на весь мир с широкими развесёлыми гуляниями рассчитывают. Тогда что им от нас нужно? Особенно теперь, когда мы так уязвимы.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться насколько у нас всё плохо. Да, мы победили, но какой ценой. У нас много раненых и убитых, наши деревни и поля сожжены, домашняя скотина, которую люди не смогли забрать с собой, вероятнее всего, уничтожена. И мы всё ещё под угрозой. Темняки отступили, но они в любой момент могут вернуться. И теперь, когда клана Рыжих куниц больше нет, мы ближе всех к дальней границе, что оптимизма отнюдь не добавляло.

После ухода Коэна, внутренне собравшись, я спокойно перенёс очередную перевязку, послушно выпил всё, что для меня приготовила Аля. Встать смог хоть и с трудом, но сам. Получилось даже доковылять до умывальника с небольшим зеркалом. Стоило признать, что вид у меня был не слишком презентабельный: лицо осунувшееся, бледное, под глазами синяки, вместо волос — один большой грязный колтун. Показываться так пред ясны очи сиятельной публики было категорически нельзя. Пришлось в очередной раз просить Алю и Велию о помощи. Женщины согрели воду, помогли вымыться, одеться. Вопреки пожеланиям ярама я снова облачился в чёрное. Сегодня мне предстояло радоваться и принимать поздравления, но мы только вчера похоронили наших павших воинов, и забыть об этом я никому не дам.

Около двух за мной пришли из замка, чтобы сопроводить в большой торжественный зал. Здесь уже накрыли праздничные столы, собрались старейшины, большинство из которых во время битвы из-за своего почтенного возраста остались оборонять цитадель, кое-кто из уцелевшей знати, моих выживших соратников и несколько дорогих гостей.

Восседавший за центральным самым широким столом Ярам был хмур и собран. Если ему и не понравилось, что я проигнорировал его приказ, выбрав траур вместо праздничной одежды, то он никак этого не выразил. Напротив, как мне показалось, одобрительно кивнул и жестом приказал сесть рядом с ним по правую руку. Заняв указанное место я смог в полной мере оценить оказанную Белым соболям честь, потому как за этим столом собрались не просто представители или приближённые к власти, судя по всему к нам пожаловали аж целые ярамы. Пусть пока не в полном составе, но ведь ещё и не все делегации прибыли.

Первой, на кого я обратил внимание, была Ильвэйн. Светлая ярна расположилась прямо напротив меня и сейчас она ничем не напоминала милую женщину, когда-то угощавшую меня отваром и малиной в своём кабинете. Сегодня — это была правящая особа. Сдержанная, сосредоточенная и даже несколько надменная. Впрочем у женщины, в мире, где правят исключительно мужчины, нет права проявлять слабость и неуверенность в себе. И, думаю, она это прекрасно понимала. Рядом с ней сидели Юминал Рыжий и незнакомый мне статный мужчина лет сорока с густыми длинными пшеничными волосами. Последний имел с ярной явное внешнее сходство, что указывало на их близкое родство. Ильвэйн упоминала, что она родом из клана Пятнистых оленей, правда, не уточняла из какой семьи. Хотя, думаю, теперь это уже и не требуется. Итак вот они — наши союзники: Серые рыси, Златорогие бараны и Пятнистые олени, возглавляет которых Енгилай Справедливый. Что ж уже неплохо.

Также, очевидно, среди первых к нам прибыли Пепельные волки и Бурые медведи. На сей раз оба ярама от этих кланов явились без своих жён. По крайней мере никого похожего я в зале не заметил. Вульф Отважный был ещё мрачнее обычного, а вот Винсент Сиятельный, судя по азартной предвкушающей улыбке, явно пребывал в прекрасном настроении.

Далее к нам присоединились знакомые мне со времён Великого Совета оголодавший с дороги Остолей Плодородный и седовласый старец, который больше совсем не выглядел сонным и, как выяснилось, являлся ярамом Радужных сов Ремеем Мирным. Последними за наш стол сели те, кого я вообще ни разу не видел и, вполне вероятно, если бы не обстоятельства, то так и не увидел бы никогда — лысый сгорбленный старик с длинной ухоженной седой бородой и недобрыми серыми глазами Глойс Нелюдимый из Чёрных куниц и ещё совсем юный, похожий на гнедого темпераментного жеребца, Сурий Храбрый из Алых ястребов.

Сперва все за нашим столом деликатно помалкивали и оценивающе посматривали друг на друга. Только нечуткий к общей неловкости Остолей беспрерывно жевал и подкладывал что-то в свою тарелку.

— Что ж, — наконец, поднялся с кубком полным вина Бархорим, — за победу!

Его тост сразу же поддержали и градус напряжения несколько снизился. Потекли вполне мирные разговоры, аккуратно избегались болезненные темы, за погибших выпили молча и больше не вспоминали о них. После нескольких часов, показавшимися вечностью, у меня затекла спина, в висках слегка пульсировало от усталости и слабости, губы свело от улыбки. Признаться честно, я даже не пытался вникнуть в смысл всего произносимого, пока Ремей Мирный не задал тот самый вопрос:

— А что ж, дорогой Бархорим, ты теперь делать собираешься?

За столом тут же воцарилась полная тишина и все выжидающе воззрились на нашего ярама в ожидании ответа.

— Не понимаю, о чём ты, дорогой Ремей, — невозмутимо бросил Бархорим.

— А чего ж тут не понять, — гаденько ухмыляясь, подхватил Глойс Нелюдимый, — как вы все жить дальше намереваетесь? Воины в твоём клане были, да все вышли. Одни бабы, старики немощные, да дети малые остались. С девок спрос маленький — этой осенью венцы сплетут и замуж уйдут, может, кто и от вдов ваших не откажется. А зиму нынче обещают суровую.

— И к чему ты клонишь? — опасно прищурился Бархорим.

— Да к тому, что Белым соболям сейчас гордыню поумерить надо и хорошенько о помощи попросить.

— Мы уже просили, — не выдержав, всё-таки напомнил я. — Только вот далеко не от всех дождались.

— Нехорошо перебивать, когда старшие, да к тому же ярамы разговаривают, — снисходительно улыбаясь, по-отечески, пожурил меня Ремей. — А в помощи теперь никто из нас не откажет. Там ведь в первую очередь о собственном клане печься следовало. Вот отправь мы своих воинов, и сами без защиты. Но тут-то дело другое, особенно, если Белые соболи благодарными будут.

— И о какой благодарности идёт речь? — холодно уточнила Ильвэйн.

— Тебе-то, что до этого? — весело хрюкнул Остолей. — Не твоего короткого бабьего ума дело.

— За речью своей следи! — осадил его Енгилай. — Ты с сестрой моей разговариваешь и правительницей клана!

— Так всё-таки? — будто и не слышала оскорблений в свой адрес, настояла Светлая ярна.

— Так тут и объяснять нечего. — взялся растолковывать Глойс. — Рыжим-то куницам теперь уж ничего не понадобятся. Так что, мёртвых захороним, земли поделим промеж собой по справедливости. Только ведь и Белым соболям земель теперь много. Нам ваших женщин принимать, кормить, поить, а вам ещё долго всё восстанавливать. Так ведь, чем меньше, тем быстрее. А мы уж, как говориться, чем сможем: и запасами поделимся, и деревни отстроить подмогнём.

Вот, значит, как... земель нам много и благодарными надо быть, чтобы благодетелей наших не обидеть. А имуществом бедных Рыжих куниц, как лихо распорядились. Хоть аплодируй стоя. Интересно, как и когда сговориться успели? Ведь явно же у них уже всё решено. И, да, не победу праздновать они к нам явились — свои интересы соблюсти, не дожидаясь Великого Совета, пока мы опомниться толком не успели. Вот только не видать им ни наших земель, ни наших женщин!

От последней мысли даже похолодело всё внутри. Я знал, точно знал, что можно сделать, чтобы брачные узы в нашу сторону повернуть. В книгах, которые дал мне дед, попался мне на глаза один древний закон, о котором навряд ли теперь помнят. Но я не мог, ни с кем не посоветовавшись... Или мог?

— Не стоит обобщать, — веско заметил угрюмо молчавший до сих пор Вульф. — Нам земли Белых соболей не нужны, мы согласны породниться. Я знаю, что у тебя, Бархорим, правнучка есть, я хочу её второй женой моему сыну взять.

— Кто ж тебе её отдаст? — хмыкнул Винсент Сиятельный. — Она единственная наследница клана, так что мы на неё и не претендуем. Меня больше Габриэль интересует. Мало кто знает, но его муж Элисар Кирижский — мой родной брат по матери, так что по закону я вполне могу на него претендовать. Естественно он будет моим мужем со всем полагающимся его статусу почтением. Взамен Бурые медведи готовы предоставить любую помощь, какая только потребуется.

— Иж, как вывернул, — крутнув свой рыжий ус, присвистнул Юминал. — Хотя ты ж на него ещё на Великом Совете облизывался. Я-то думал экзотики захотелось, а тебе вот прям чужого мужа подавай.

Торгуются, как на базаре. О каком почтении здесь может идти речь, если непосредственно меня с дочерью даже спрашивать не считают нужным? Только и слышно 'хочу' и 'отдайте'.

— Это вам не у меня спрашивать надо, — веско сказал Бархорим. — Габриэль человек со свободной волей, кровью и отвагой, доказавший своё право сидеть подле меня и принимать участие во всех делах важных для своего клана. Вот пусть он вам теперь и ответит.

Такого поворота я никак не ожидал. Ведь получается, что ярам фактически полностью предоставил мне право принимать столь ответственное решение. Без оговорок, без каких-то условий и без предварительного согласования...

Я осмотрелся по сторонам и понял, что и наши старейшины и воины ждут, что я на всё это отвечу. Только я не совсем понимал, почему всё это происходит. Скорее всего, что-то в моём статусе явно изменилось, но почему мне об этом никто ничего не сказал?

— Во-первых, — переведя взгляд на ярамов начал я, — моя дочь не может быть ни второй, ни даже первой женой, потому что она может быть только единственной. Более того, Цхайла устами верховной жрицы Вериссаны уже предрекла, что свой венец Мирэль отдаст сама по своему выбору. Во-вторых, я принадлежу своему мужу и клану Белых соболей и покидать их не собираюсь. В-третьих, у клана Рыжих куниц остались наследники, которые, когда вырастут, могут захотеть вернуться в родной дом, так что делить чужие земли незаконно и преждевременно. И, наконец, в-четвёртых, ни одна женщина после замужества не покинет клан Белых соболей.

— Это как это так?! По какому такому праву ты законы предков нарушаешь?! — не выдержав, возмутился Глойс Нелюдимый.

— Согласно древнему закону, оставленному нам ещё Аболеном Мудрым, каждый клан имеет право менять брачные устои, если к тому вынуждают крайние обстоятельства. Когда-то, прибегнув именно к этому закону, Пепельные волки и Бурые медведи обзавелись гаремами. Теперь крайние обстоятельства вынуждают нас последовать их примеру — мы потеряли многих мужчин, мы не можем позволить себе потерять ещё и женщин. Нет, у нас не будет гаремов, но отныне у нас не жена переходит в клан и в дом мужа, а муж переходит в клан и в дом жены. Так что наши земли нам самим ещё пригодятся.

— Неслыханно! — побагровев выкрикнул Остолей, — Чтоб бабы мужиков, как бычков племенных, из клана уводили! А ты чего молчишь, Бархорим?!

— Вы Габриэля слышали, — только и ответил дед. — До Великого Совета мне к его словам добавить нечего.

— Да вы все с голоду помрёте! — всё не мог уняться Остолей.

— Вовсе нет, — тепло улыбнулась мне Ильвэйн. — Мой клан Серых рысей этого не допустит. Мы с Белыми соболями соседи, опять же сражались вместе. Как теперь не помочь?

— Не их вина, что после Рыжих куниц темняки на них ринулись, — поддержал сестру Енгилай. — Наживаться на чужой беде подло, а Пятнистые олени никогда не творили беззакония.

— Чего ж не помочь, когда дело правое? — кивнул Юминал. — Раз уж такое дело, Златорогие бараны на полпути не остановятся.

— И Алые ястребы в стороне не останутся, — отмахнувшись, от стоявшего за спиной и что-то нашёптывавшего на ухо советника, бухнул Сурий. — Я уже один раз послушался и воинов не отправил, так теперь буду, что могу, исправлять.

Потом ещё долго что-то говорили, спорили, обсуждали, но я уже почти ничего не слышал из-за усилившегося гула крови в ушах и вонзившейся в голову боли.

Бархорим рядом что-то коротко сказал, потом помог мне подняться и вывел из зала. Наверно, меня ждал не самый простой разговор, но сожалеть мне было не о чем. Всё же это в любом случае лучше, чем бремя радости. Особенно, когда радоваться тяжело и нечему.

========== Глава 53. Тот же и не тот. ==========

— Сильно устал? — спросил Бархорим.

Мы, наверно, уже с полчаса находились в кабинете в его личных покоях. Голова всё ещё немного кружилась, измученное болью тело отказывалось полностью подчиняться. Пожалуй, усталость — не самое точное определение, того, что я чувствовал. Впрочем, сейчас это несущественно. Было кое-что, интересовавшее меня гораздо больше.

— Что всё это значит? — чуть приподнявшись в глубоком кресле, чтобы во время разговора лучше видеть ярама, потребовал ответа я.

— Что именно ты имеешь ввиду? — налив себе бокал вина из большого хрустального графина, уточнил он.

— Почему ты предоставил право ответа мне?

— А кому же ещё?

— Ярам из нас двоих здесь ты, а я...

— Что ты? — Бархорим повернулся ко мне. Спокойный, серьёзный и задумчивый. Он больше не оценивал меня взглядом, будто в этом уже не было никакой необходимости. И сомнений, которые его когда-то так мучили, похоже, не было тоже. — Ты разве не понял, что произошло? Вижу, что не понял. Что ж, тогда я тебе объясню — рано или поздно я отойду от дел и передам трон. Тебе.

— То есть как мне? — я, должно быть, просто что-то неправильно понял, ведь не мог же он на самом деле сказать то, что я услышал.

— Как положено по закону и завету предков. Других кровных родственников по мужской линии у меня нет и не предвидится.

— Но мой статус...

— Изменился в тот самый момент, когда ты возглавил наше войско. По негласному закону севера только сам ярам или наследник трона может удостоиться подобной чести. Старейшины признали твоё право, когда приняли твоё предложение, воины — когда пошли за тобой. Победа лишь окончательно подтвердила и упрочила твоё нынешнее место в клане. Что к лучшему. Из тебя вполне может выйти хороший правитель. Ты умён, достаточно хитёр и неплохой стратег, как выяснилось. Вспомнить и применить закон, о котором все уже успели благополучно забыть, само по себе достаточно примечательно. Значит, не просто так книжечки полистал. И про ярну Светлую ты явно был в курсе. Она ведь первая к нам отряд снарядила и у брата своего помощи для нас попросила, а, когда приехала, сразу о тебе спросила. Видишь, я умею признавать свои ошибки, Габриэль.

Что ж теперь всё встало на свои места. Теперь понятно, почему все ждали ответа именно от меня. И, прежде всего, мой дед. Это была ещё одна проверка, которую я, сам того не подозревая, судя по всему, прошёл. Неважно, что там в будущем, но ярам пока Бархорим и, если бы его что-то не устроило, он бы мог запросто внести свои коррективы. Но не стал, напротив, полностью поддержал по всем пунктам.

Только как же теперь со всем этим разбираться? Я совсем не собирался наследовать трон и править кланом. Стоп! У клана ведь уже был один более чем достойный наследник...

— А как же Элисар? — не мог же я просто так занять чужое место.

— Мне жаль, он был очень достойным человеком...

— Что значит был?

— А тебе разве ещё не сказали? — спохватившись, забеспокоился Бархорим.

— Сказали что? — боги, да почему всё приходится буквально вытягивать по капле?!

— Его рана оказалась не столь опасна, но клинок был отравлен. Там какой-то хитрый, медленнодействующий яд... Даже Алевтина твоя помочь ничем не смогла. В общем... он умирает, Габриэль.

Вот оно как... А не сказали мне, видать, чтобы лишний раз не беспокоить. И на первый этаж переселили, чтобы я не видел, как он... Нет! Нет, не может быть! Только не он! Всё что угодно, только не...

— Мне надо домой, — выкарабкиваясь из кресла, прохрипел я. — Прямо сейчас. Немедленно.

— Я понимаю и разделяю твою боль, но тебе сейчас лучше поберечь себя. Ты и твоя дочь — будущее клана, а это не столько привилегия, сколько огромная ответственность. Понимаешь?

О, да, я понимал. Я всё прекрасно понимал, но принять не мог. И в первую очередь не мог принять то, что все уже заранее похоронили моего мужа — человека, которого я так... которым я так дорожил. Ведь он же ещё жив! Не может такого быть, чтобы совсем ничего нельзя было сделать!

Ярам, наверное, увидел на моём лице, что-то такое, что спорить больше не стал. Вместо этого он позвал стражников, чтобы те проводили меня домой.

Я так торопился, что даже не попрощался с дедом, которому ещё надлежало вернуться в зал к знатным гостям. Только в данный конкретный момент мне не было никакого дела ни до вежливости, ни до гостей. Мне необходимо было успеть увидеть Элисара до того, как станет слишком поздно.

— Что-то ты подзадержался, — с порога упрекнула меня Велия. — Тебе ж отдыхать побольше надо, а не по пирам рассиживаться. Пойдём, я тебя уложу.

Она кивком отпустила стражников, дескать, дальше мы сами вполне справимся, и потянула меня в сторону моей временной комнаты.

— Нет, — не сдвинувшись с места, сказал я. — Мне к мужу надо.

— Да зачем это? — заворчала старушка. — Только лишнее беспокойство. Вам же выздоравливать надобно, а так ведь только хлопоты лишние...

— Я всё знаю, Велия... и хочу к нему... попрощаться...

Она чуть помолчала, глянула на меня с какой-то больной, затаённой тоской и подхватила под руку. Потом, проводив до нужной двери, развернулась и ушла, словно даже просто стоять здесь ей было тяжело. Так что в комнату я вошёл один, плотно прикрыв за собой дверь.

Возле кровати тускло горели три свечи, едва освещая окружающее пространство. Элисар лежал неподвижно и его дыхания было совсем неслышно. Он сильно осунулся и казался мёртвым. Лишь изредка вздымающаяся грудь, подтверждала, что он всё ещё был здесь. Только она ведь уже пришла за ним — чёрная печальная тень, терпеливо застывшая в углу.

— Не подходи, — тихо попросил я, уже понимая всю бессмысленность и безнадёжность своей просьбы. — Оставь его мне, слышишь? Зачем он тебе? Оставь!

Тень не шевельнулась, не ответила. Только будто лёгким сквознячкомот от окна потянуло, погасив одну свечу. Наверно, надо было уйти, чтобы не видеть, как она сделает то, зачем пришла. Но я не мог, будто пока я здесь, ещё оставалась какая-то надежда, будто я ещё мог ей помешать. Или... Ведь смогла же Ольна отнять у смерти своего Горделея...

— Ерёма, — позвал я в пустоту.

— Здеся я, — зашуршал рядом домовик.

— Ты ведь знаешь, что Ольна сделала, чтобы ярама спасти?

— Может и знаю, но тебе не скажу. Иж, чё удумал! Слаб ты сейчас и дара целительного в тебе нет.

— Но шанс у меня есть? Что-то же сделать я могу, да?

Сейчас мне было всё равно, какую придётся заплатить цену, лишь бы Элисар жил. Такие, как он не должны умирать.

— Что-то можешь, — неохотно буркнул Ерёмка. — Ты ему клятву на крови давал, а кровушка, чай, не водица, и слова, что на крови — не пустой звук. Да только тебе твоей жизненной силы самому сейчас мало, куда тебе делиться... и его не вытянешь, и сам за ним сгинешь...

— Пускай, — не раздумывая, согласился я. — Говори, что делать надо.

— И не подумаю. Ведь ни за что погубить себя хочешь...

— Не смогу я без него... если ничего не сделаю, никогда себе не прощу...

Ерёмка попыхтел и исчез. Вскоре ещё одна свеча погасла и тень приблизилась, замерев в центре комнаты. Я забрался на кровать, тесно прижавшись к мужу. Лицо его постепенно серело, тело теряло тепло, и у меня никак не получалось его согреть.

— Ну что ты жмёшься-то к нему? — снова появился рядом с кроватью домовик. — Вот ведь, беда с вами! Ладно, так и быть, давай скидывай одёжу, сымай браслеты и на него ложись.

— Он же ранен, — возразил было я.

— Делай, что велю! — споро раздевая Элисара, буркнул Ерёмка.

Я послушно стянул с себя одежду, стащил с рук обручальные браслеты и осторожно опустился на мужа, накрывая его собой. Домовик чему-то деловито коротко покивал, затем соединил наши с Элисаром руки так, чтобы совпадали следы от брачных порезов.

— Теперь прижмись к нему покрепше и терпи, — скомандовал он и забормотал что-то быстро, неразборчиво.

Соединённые запястья вспыхнули и засияли ровным голубовато-серебристым светом. Свеча тревожно затрещала, грозясь вот-вот погаснуть. Тень возникла рядом, прямо над нами, обдавая холодом. Я чувствовал, что она снова и снова тянется за своей законной добычей, но, будто обжегшись раз за разом отступает. Мне было не больно, но очень страшно. Крепко зажмурившись, я отвернулся от неё, мёртвой хваткой вцепившись в то, что пока ещё принадлежало мне, чувствуя, как что-то мощное, невидимое притягивает, сплавляет меня с другим человеком, как нагревается моё тело, отдавая тепло другому, в котором едва теплится жизнь, как течёт по жилам кровь и стремительно уходят силы.

А потом всё вокруг поглотила тьма.

========== Глава 54. В пасмурном дне. ==========

Я проснулся один. Комнату наполнял тусклый свет пасмурного дня и тишина. Пустая. Безжизненная. Мир вокруг будто выцвел и посерел, точно припорошенный стылым пеплом. Холодно. Я был всё ещё жив. Дышал и двигался, почти не чувствуя своего тела.

Бесшумно открылась дверь, вошла Аля. Непривычно отчуждённая, бледная до полупрозрачности, будто тень из потустороннего мира.

— Я свой долг исполнила — брата проводила. Теперь твой черёд. Давай, вставай, тебе пора мужа провожать, — сказала тихо, протягивая мне траурное одеяние.

Мужа провожать. Провожать мужа. Значит, всё было напрасно. Не хватило у меня сил. Сам вернулся, а Элисар остался по ту сторону. И я будто-то бы всё понимал, принимал, но как-то отстранённо.

Я поднялся, оделся и последовал за целительницей. У меня не было слов, не было чувств, будто всё внутри омертвело, но долг остался, а долги всегда следовало отдавать.

Свет был везде. Голубовато-белый, холодный. Он лился в окна, тёк в коридоры, струился по лестнице. По дому ходили и что-то делали какие-то люди. Я только машинально отмечал чужое присутствие и движения, не улавливая звуков, не всматриваясь в лица. Аля подвела меня к комнате с распахнутой настежь дверью. Там пахло травами, полы были намыты ключевой водой, рядом со столом, покрытом белоснежным покрывалом, стояла Велия. Она безмолвно и бережно обмывала то, что нам осталось, будто всё ещё могла причинить ему боль. Рядом на стуле для него была аккуратно сложена нарядная одежда, а поверх пристроены золотые обручальные браслеты, которые я должен был застегнуть на нём сам. Совсем как тогда, в первый раз, в Дайвире, когда мы обменивались клятвами. Мы ещё не знали тогда, кем станем друг для друга. Я не знал, кем он станет для меня.

Чуть помедлив на пороге, я подошёл к Велии, посмотрел на стол. Там было тело. Просто тело. Мёртвое, пустое. Оно больше не было Элисаром, не было моим мужем, даже просто человеком уже не было. Я осторожно прикоснулся к холодной щеке, всматриваясь в знакомое-незнакомое неподвижное лицо с закрытыми глазами. Наверно, хорошо, что они были закрыты. Хорошо, что он умер, не приходя в сознание. Наверно, так легче умирать. Ни боли, ни сожалений, ни страданий.

Когда мне велели, я послушно справился с браслетами и отошёл к стене, чтобы не мешать. Его одевали, наряжали, заворачивали в покрывало, чтобы вынести и уложить на плот. А я просто смотрел на него, а потом следовал за ним.

На улице всё тоже казалось серым: дома, деревья, цветы, которыми украсили его плот и даже поле, всего несколько дней назад насквозь пропитавшееся человеческой кровью. На этом поле погиб Яким. Теперь от него ничего не осталось. Ещё немного и от Элисара тоже ничего не останется. Но пока я всё ещё мог видеть его.

Я всё время ехал рядом с ним. Я знал, что вокруг есть ещё люди, но не смотрел на них и не слышал их. Внешний мир с его шумом и переживаниями отодвинулся и теперь существовал где-то там, далеко от меня. А здесь — рядом, никого и ничего не осталось.

На берегу плот спустили на воду, оттолкнули, чтобы потом стоять и смотреть, как он удаляется и горит. Огонь был ярким. Это было единственное яркое пятно за весь этот бесконечный серый день. Жадное, жаркое, живое пламя. Живое. Я уже видел, как уходит жизнь, я видел тех, кто её забирает. В них нет ненависти, нет жадности, только холодная скорбь.

Они уже забрали у меня Микаэля, Якима, и я ничего не смог, не успел сделать, но Элисар... Я вспомнил, как прижимал его к себе. Ещё живого, дышащего. Я буквально почувствовал, как проходят сквозь меня ледяные безжалостные руки, чтобы вырвать его душу, и мне казалось, что вот прямо сейчас душу вырывают из меня. Я закричал. Страшно, дико. Я захлёбывался этим криком и обрушившимся на меня ужасом. Всё то, что я пережил на Белогорском поле, и те полные муки мгновения рядом с умирающим мужем вернулись, встали перед глазами. Спасительная, сковывающая апатия отступила, оставляя беззащитное, живое, оголённое нутро на растерзание переполняющей непереносимой боли.

У меня не было больше сил на всё это смотреть. Задыхаясь и дрожа, я отвернулся и зажмурился. Сильно-сильно. А когда снова открыл глаза, надо мной белел потолок спальни. Комната была пуста, в окно лился всё тот же тусклый свет. Я не понимал, как снова оказался дома, зато остро чувствовал, как загнанно колотится моё сердце, как ноет потревоженная рана, саднит горло, как накатывает и накрывает запоздалая боль утраты.

В застывшей тишине послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, и в комнату вошёл Элисар. Я смотрел на него и не понимал, что вижу, не понимал, что передо мной — призрак или плод моего воспалённого сознания. Но, что бы это ни было, я протянул к нему дрожащие руки, чтобы ещё хоть на мгновение удержать рядом с собой. И он откликнулся на мой беззвучный зов — подошёл, лёг рядом и осторожно притянул к себе. Я чувствовал его запах, ощущал его тепло и жался к нему, стараясь быть как можно ближе, чтобы убедиться, поверить в невозможное.

— Я живой, Габриэль. Слышишь? Всё хорошо. Что ж ты так пугаешь меня, королевич? Ну всё-всё, успокойся. Нельзя тебе так. Алевтина строго-настрого запретила. Я живой. Живой, — он повторял это снова и снова, успокаивающе поглаживая мою спину, касаясь губами макушки.

Я слышал, но не мог не спрашивать снова и снова. Ведь ничего этого на самом деле не было, правда? Ни белёсого света, ни тела на столе, ни горящего плота? Ведь не было?

Нет, всё-таки не было. Ничего этого не было, а вот Элисар был. Живой, настоящий и всё ещё мой.

========== Глава 55. По эту сторону. ==========

Ощущение было странным. Нет, я уже мог отличить сон от реальности, но всё же чувство тревоги так до конца и не отпускало меня. Мне было плохо, будто огромная неподъёмная тяжесть лежала на моих плечах. Подумать только ведь так мало времени прошло. Всего несколько дней, а будто несколько лет или даже жизней. Сейчас в тишине и безопасности мне, вроде бы, должно было стать легче, но легче не становилось. Там, в моём жутком кошмаре я очень явственно увидел и словно заново пережил то, что милостиво подёрнулось туманом во время сражения: окровавленные тела и остервенело сражающиеся воины, крики торжества и стоны боли, героический подвиг, о котором теперь наверняка сложат баллады, и безумная пляска смерти.

Смерть... сколь многих она забрала за эти короткие и бесконечно длинные дни. Почти целый клан и наших воинов. Всех без разбору: мужчин, женщин, молодых, детей, стариков, знатных, зажиточных, почти нищих. И ещё много чужих воинов. Я не считал и не разбирал, когда шёл тогда, на закате, со знаменем в руках к воротам Белогорья, но, должно быть, они понесли не меньшие потери. Что стало с телами чужаков пришедших из царства вечных снегов? Их предали земле? Воде? Огню? Как у них было принято? Что это вообще за народ такой? Каким жестоким богам они поклонялись? Откуда в них столько звериной злобы? Правда в том, что, живя с ними практически бок о бок, никто из Северных Стражей, практически ничего не знал про них. Может быть, оно и к лучшему. Зачем нам чужое безумие? Лучше отгородиться от него стеной, такой высокой и такой длинной, чтобы оно больше никогда не смогло проникнуть на наши земли.

Только ведь рядом со смертью была жизнь, и лишь одно это служило мне утешением, лишь это примиряло меня с тем, что мне довелось пережить и что ещё долго будет являться мне в страшных снах. Мы отстояли не просто древний город, не ещё более древний замок, не земли, но своих детей, своих женщин и Белогорье — сердце, самую суть нашего клана. Любого клана, народа, государства. Только в них есть будущее, только они подлинное наследие прошлого. Что такое все эти дворцы, замки и храмы без тех, кто видит в них нечто великое? Просто здания. Что такое предметы искусства без тех, кто может постичь их красоту? Просто вещи. За вещи и здания не стоит умирать. Другое дело, когда на кону стоят жизни дорогих тебе людей.

Одного из этих людей я едва не потерял, но сумел всё же выпросить, выторговать для себя у смерти. Элисар был жив и относительно здоров, если не считать повязки на плече. Кстати, а почему он так быстро пришёл? Как понял, что я очнулся? И почему у меня так болит горло? Возможно ли что...

— Я кричал? — только сейчас я понял, как хрипло звучал мой голос и как трудно мне было говорить.

— Ещё как, — подтвердил Элисар, — я едва уговорил всех к тебе не мчаться. Коэна за Алей сразу послал. Нельзя, чтобы тебя сейчас кроме нас с ней кто-то видел.

— Почему? — слабо удивился я.

— У тебя глаза мерцают и волосы всё ещё серебрятся, будто снег в морозную зимнюю ночь. У обычных людей такого не бывает. Что ты сделал, Габриэль? Чем за мою жизнь заплатил?

Элисар чуть отстранился, крепко сжал мои плечи, требовательно удерживая взгляд. Я не знал, что можно ему на это ответить. Как объяснить, что произошло без упоминания о Ерёмке, Ольне и моём наследии? А без этого и вовсе не объяснишь ничего.

— Не надо, всё ведь обошлось...

— Нет, надо. Я должен знать, — возразил он на мой невнятный лепет, и чуть помолчав, продолжил. — Сперва я не понял ничего. Проснулся, а ты холодный весь, едва дышишь и светишься. Сейчас-то уже несильно, а тогда аж слепило. Я попытался тебя разбудить, не смог, а кого звать не сообразил сразу... Велия, когда я спустился, отшатнулась от меня, точно увидела призрака, так я и узнал, что на самом краю стоял. Все поверили, что это было чудо, но я в такие чудеса не верю, поэтому спрашиваю ещё раз — какова была цена?

— Не знаю, — я не лгал, просто тогда меня такие мелочи волновали мало. Мне ничего было не жаль, кроме разве что дочери — ею бы я никогда и ни за что расплачиваться не стал, но о ней, хвала богам, и речи не заходило.

— Хорошо, расскажи о том, что знаешь.

— Ничего не знаю. Я не спрашивал.

— У кого не спрашивал? — продолжал допытываться Элисар. — Что ты мне опять сказать боишься? То, что в тебе кровь не только человеческая? Так это я и так уже понял. И Аля подтвердила, когда тебя такого вот узрела. И Вериссана.

— Вериссана? Ты её видел? — как такое было возможно, если верховная жрица вот уже не один десяток лет, как не покидала храм?

— Видел. Приехала два дня назад. Древняя, как мир, а в седле держалась уверенно, цепко. Остальные жрицы из её сопровождения все молодые и очень красивые. Не на брачный праздник прибыли, так что без своих покровов. Что сказать, впечатление произвели незабываемое.

— Два дня назад? Сколько же я спал? И зачем она вдруг явилась?

— Спал ты пять дней. Тихо и беспробудно. Аля сказала, что тебе после всего так положено. А Вериссана, как приехала, сразу велела ярамов в зале заседаний собрать, мол, там сразу всё всем и скажет. Собрались, конечно, быстро, благо, как съехались к нам, так и не разъезжались ещё. Всё твоё выступление обсуждали.

— Тебе всё рассказали? — запоздало догадался я.

— Сразу же, — кивнул Элисар и, нахмурившись, глубоко вздохнул. — Ты даже не представляешь, как много сумел сделать. Почти невозможное. Ты у меня настоящий герой.

— Герой... какой из меня герой? Герои не рыдают и не трясутся от страха.

— Герои сражаются, защищая свой клан. Это всё, что имеет значение. Кто сказал, что плакать стыдно? Особенно, когда так больно. Мне Хармей всё про Верхояр рассказал, и про то, как ты детей отыскивал, будто чувствовал, где искать. Там бывалые-то воины украдкой слёзы утирали, что уж говорить. И в том, чтобы бояться, греха нет. Всем бывает страшно, ведь на самом деле никому не хочется умирать. Нам в ту ночь, когда темняки на гарнизон напали тоже страшно было, да ещё как, но мы знали, что отступать нельзя. Благо успели вовремя заметить неладное, из ближайших деревень подмогу собрать, и грамотно организовать оборону, а то бы смели нас, как Рыжих куниц, и не заметили.

Когда я в дайвиранской библиотеке читал баллады, сказания и хроники о войнах и сражениях, там ничего про страх, ужас и слёзы не писали, как не писали про грязь, кровавую жижу и боль. Только про храбрость великую, силу могучую, твёрдость духа и упоение боем. Ну да, это ведь куда благороднее действительности. А в действительности всё это, вроде, и было, да только храбрость, сила и твёрдость духа всё больше от отчаяния, а упоение боем и вовсе больше походило на неистовство берсерков.

— Так, что ты, Габриэль, — продолжил между тем свой рассказ Элисар, — 'воин — достойный потомок славного пращура'. Вериссана так и заявила всем ярамам в зале заседаний. Сказала, что пророчество исполнилось, что в твоих жилах течёт сильнейшая кровь и, стало быть, ты вправе выдвигать свои требования, которые должны быть выполнены. Разумеется, далеко не всех это обрадовало, но она не из тех, с кем можно спорить. Через неё ведь сама Цхайла свою волю передаёт.

— А про то, что я... ну... не совсем человек, она только тебе сказала?

— Нет, ещё и Алю для беседы позвала. Затем отвела нас в одну из самых дальних, маленьких комнатушек в замке, там обо всём и рассказала.

— О чём именно? — неужели ей всё-всё было известно?

— О том, что в тебе древнейшая кровь, которая проявилась после рождения Мирэль. Что бояться и отвергать её не следует ни нам, ни тем более тебе. Что вы с Алей в каком-то смысле родичи. То есть и в её роду был кто-то из иномирных детей дочери древней.

— И ты не испугался?

— Испугался. За тебя, что ты никогда не проснёшься. Так что, скажи мне уже, наконец, что произошло в тот вечер, когда ты домой с торжественного пира вернулся? Объясни мне, что ты сделал? Почему я до сих пор жив, хотя все остальные, кого тем же ядом отравили, умерли?

Что мне оставалось? Только в очередной раз во всём признаться. Подробно и с самого начала. Бояться теперь мне уже больше было нечего. Он ведь не убежал в ужасе, когда, очнувшись, обнаружил меня голого и сияющего, не выдал, как какого-нибудь колдуна на людской суд. Напротив, Элисар сделал всё, чтобы сохранить мою тайну и уберечь от чужого гнева и неприятия. Даже самых близких ко мне не пустил.

— Вот оно, значит, как, — по окончании моего рассказа, улыбнулся Элисар. И улыбка, и голос его были полны горечи, но обнимал он меня нежно и бережно. — Выходит, ты для меня своей жизненной силы и здоровья не пожалел, а я мог тебя за собой на ту сторону утянуть.

— Но не утянул же, — отчего-то сильно смутился я. — Мы оба живы. Это главное.

— Никогда так больше не делай. Слышишь? Никогда.

Вместо ответа я притиснулся ещё ближе к нему и поцеловал упрямо сжатые губы. Я не мог ему этого пообещать, потому что точно знал, что, если когда-нибудь потребуется, сделаю это снова. Не раздумывая, без сомнений и колебаний.