Не гадайте на ромашках. Книга 2

Она плавилась от его безумных, непрерывающихся поцелуев. Огонь от Ромкиного дыхания зажёг щёки, сполз по шеи к двум пирамидкам вздымающейся груди. От наглости его рук перехватило дыхание. А горячий язык, обнаглев, бесцеремонно хозяйничал на её дрожащем, от неведомой силы, теле, неся сладостную боль всё ниже и ниже. Скользнув между ног, нырнул в косынку сделавшихся шёлком волос, опалив лобок, заставил задрожать бёдра. "Неужели я ещё жива!" — пыталась выбраться из пылающего пространства Дашка. Сила мужских рук легко, придушив сопротивление, расшвыряла не послушные Дашкины ноги, дав свободу нетерпеливой страсти. Язык подразнив лоно, игрался с завитком волос. Одна огненная волна наползала на другую, нехватка воздуха лишала шанса на жизнь, и не найти этот спасительный глоток в таком пожаре. Можно, конечно, схватить воздух ртом, но он занят безумным поцелуем. "Придётся пропадать!" — металась Дашутка. Ей всё труднее становилось в таком костре уследить за его гладящими её горящие бёдра руками. "Господи, они уже дразнят набухшую грудь, как он везде успевает". Она таяла, сладко постанывая, почти умоляя о помощи. Завернув жену в простыню, Роман понёсся в спальню, где он приготовил для неё постель из лепестков роз. В этот момент и заметили его, нырнувшие в соседнюю комнату мать с тёщей. Но Роману было не до них. В другой бы момент он их непременно высмотрел и уж, конечно, спуску не дал. Сейчас же в руках был драгоценный груз. Как он хотел эту женщину, как долго мечтал о ней. И вот она его.

Дашка, плохо ориентируясь в происходящем, доверчиво прильнула к горячей груди его. Качаясь в люльке сильных рук, она ни о чём не могла думать, как только о том, что ноющему низу живота процессу требуется какого-то завершения. То, что голова у неё сейчас не работает, это она более-менее понимала. Но почему не слушаются ноги и руки? Отдав безвольное, разгорячённое тело жены прохладе атласных простыней, он щедро раскидал по нему лепестки роз. Не помня себя, Дашутка потянулась к нему.

— Я хочу тебя, — шептали её пересохшие губы. — Возьми меня, дорогой.

"Она сказала это мне, — ликовал Роман. — Я дотерпел до этих, таких желанных её слов". Ни одной женщиной так он не хотел обладать, как ею. Сейчас этот томный цветочек будет его и только его. Как эта девочка красива. Безумно сладка её грудь и безупречно, подрагивающее под его рукой тело. Он поймал себя на том, что оттягивает эту минуту. Дашка, в нетерпении открыла затуманенные глаза, облизнула запёкшиеся губы, и он нырнул в её пылающий огонь. Его умелые руки, блуждая по никем не тронутому телу, доводили до трепета её плоть. Приподняв бёдра, он вошёл в неё, опустив Дашу с облаков любви на грешную землю. Но её крик боли потонул в плену его жаркого рта, захватившего бесцеремонно Дашины губы.

— Всё, всё моя девочка, прости. Совсем без боли не получается.

Сладкий шёпот обжигал шею. Жар, нарастающий от плавных движений его тела, опять накрыл её с головой, топя в наслаждении и страсти. Солёная капля пота упала, на томимые жаждой губы Дашутки, с мокрого лба мужа. Застонав, он рухнул рядом. Наспех промокнув лицо в подушку, Роман следил за женой. Он дождался волны удовольствия, что омыла её, только после этого оторвался сам и сейчас, наблюдая за ней, ждал, как это воспримется ей.

Прежде чем открыть глаза, она прислушалась к себе. Странно, но во всём теле чувствовалась свобода и лёгкость. Даша наслаждалась открытием, не решаясь взглянуть на него. Хотя сейчас он был её полноправным мужем. Ромкины губы прошелестели по её дрожащим векам, пощипали серёжку в ушке и замерли на губах.

— Малыш, ты в порядке?

Под его руками предательски затрепетало разгорячённое тело. Её смущённо улыбающиеся губы одарили счастьем.

— Я люблю тебя, Ромашка.

— Детка, ты меня напугала.

— Я женщина, да? — её дрожащие руки, скользнув по его спине и плечам, разгладили пластырь, закрывающий раны на груди.

Бугров рассмеялся. Потершись мокрым лбом о её щёку, припал губами к упругим соскам, лаская грудь.

— Какой ты у меня ещё ребёнок, любимая девочка и желанная маленькая жёнушка, — прижал он её к себе, потянувшись к приоткрытым в ожидании губам.— Скажем— начало женщины. Чтоб стать ей надо многому научиться.

— Ты научишь, Ромашечка?!

— Если попросишь...

Дашин носик нырнул в его плечо.

— Ты такое выделывал, я почти сошла с ума.

— Старался, солнышко. Это твой первый сексуальный опыт. Я первый твой мужчина. Моя задача, чтоб понравилось тебе всё "это", а желание хотеть меня, не покидало тебя всю жизнь.

— Бесстыжий, — шептала она, зарывая лицо на его груди в шёлк волос.

Бугров смеялся, слушая жену, не забывая ласкать её пылающий животик. Смешила её неопытность и удивление, которое в женщинах ему давно уже не встречалась. Восторг сплетясь с удовольствием в узелок выбухнул:

— Ягодка моя, наконец-то ты только моя! Я столько тебя берёг и желал, а сегодня ты принадлежишь только мне. Моя!

Ему хотелось рассказать ей, как он её любит, но у двери комнаты послышалась возня. Одни пытались войти, другие сопротивлялись этому безумству. Смех и весёлые голоса родителей прояснили более-менее происходящее.

— Молодожёны, мы делаем вам в субботу свадьбу. С венчанием, белым платьем и всякими там прибамбасами, — ввёл в курс дела Фёдор Егорович.

— Откликнитесь вы за или против? — не отставал и Громов, стараясь правильно выговаривать слова.

Нализались.

— Ром, ты как, не оплошал? — хохотал отец, пытаясь постучать в дверь.

— Чего орёшь, пьяный кочан. Пошли отсюда не пугай молодёжь, — старалась оттащить от дверей мужа Зинаида Валентиновна.

— Правильно, пойдёмте, выпьем ещё за них. Посидим, — уговаривала мужчин и Надежда Фёдоровна.— А вообще-то нам давно пора, дорогой, и честь знать.

Дашкина рука в панике искала вокруг себя хоть что-нибудь, чтобы укрыться. Но тщетно. "В пылу страсти, наверное, уронили на пол", — мелькнуло в голове. Бугров наклонился:

— Малыш, в чём дело?

Даша волновалась:

— Ромаша, найди, чем укрыться, скорее.

— Зачем, моя сладкая?— нежил он горячими её губами.

— Вдруг войдут,— ахала Даша.

— Не войдут, это они прикалываются. Дверь же открыта, если б хотели, вошли, а так развлекаются. Я их сейчас шугану.

Её маленькая ладошка проворно запечатала его рот.

— Не надо спорить, пусть будет свадьба.

— Тебе хочется белое платье? — догадался он.

— Да и фату, и цветы, а ещё Лизу и Лену. У них из-за нас всё было скомкано. Нормальной свадьбы практически не было.

— Умница моя, три свадьбы за раз, это круто.— Он привстал на локте и прохрипел: — Батя, делайте что хотите, только на три пары. Друзья приедут, у них по нашей вине всё тоже в свёрнутом виде мероприятие получилось. И идите уже отсюда, Дашу напугали.

За дверью загудели:

— Поняли, улетаем.

— Ага, на воздушных шариках,— проскрипела Зинаида.

— Роман, как Даша? — не вытерпела Надежда Фёдоровна.

— Лучше не бывает, шли бы вы к столу и мужей забрали, — посмеивался Роман, обнимая смущённую жену.

— Правильно Ромаха говорит, — загоготал Фёдор Егорович. — Пошли к столу. Посидим. Выпьем. Ну, вот, все живы, остались, а вы боялись.

— Кто б сомневался в его способностях, — пробурчала Зинаида, выпихивая компанию из коридорчика.— Нам, пожалуй, лучше действительно уйти от греха подальше.

После их ухода Даша смеялась вместе с мужем. Правда, Роману бурчание матери совсем не понравилось и он тут же высказал это своим бурчанием:

— Пришли, оторвали от дела, нашумели.— Даша, натянув на лицо простыню, смеялась.— Нет, что за народ, всего вывернули наизнанку, — веселился Бугров, пощипывая Дашкин подбородок. Дарья воспользовался суетой в свою пользу. Рука прошлась по нему.— Так. Что ты делаешь проказница? — поймал он её руку.

— Я ещё хочу, — покрываясь краской, зашептала она, ластясь к нему и отодвигая в дальний уголок души стыд.

— Гым, малыш, — затормозил, неожидавший такого всплеска, Бугров.— Сегодня для тебя выписан больничный. А с завтрашнего дня всё, что хочешь, девочка моя. Я весь в твоём распоряжении.

О как он желал того, но стараясь быть перед собой честным, оттягивал в пользу здоровья девочки тот момент.

— Чтоб "это" повторилось снова нужно подождать? — разочарованно тянула Дашка. Невозможно, я не хочу ждать.

— Ребёнок, не торопись. Мы всё успеем, — хохотнул Бугров.

— А говорил, "всё моё твоё", — напомнила обиженная таким обманом Дашка.

— Так и будет, но завтра, детка,— купая её в нежности ворковал он.

Его руки ненароком скользили по вздрагивающей от огненных взрывов коже. Пылающее тело обрекало на страдания. Полыхающие, сухие глаза, молили о помощи. Жаркий рот о немедленном удовлетворении. Она металась, не находя средства успокоения. Нагота распыляла. Горело не только тело, но и мозг. Дрожащие губы требовали нескончаемого поцелуя. Понаблюдав за женой, Бугров почти сдался. "Похоже, этой ночи ждал не только я, но и малышка тоже. Хорошо, что я, её не разочаровал".

Он сдавался с большим удовольствием.

— Детка, да ты огонь. Разогрелась, как песочек на пляже. Я, дурак, виноват, перестарался. Сейчас, что-то придумаем. Грешно, конечно, заниматься тычинкой, когда вход в рай открыт. Но надо тебе помогать, любовь моя.

Любовный дурман затягивал её в своё сказочное ложе. "Ничего не помню, не соображаю. Один розовый туман опутал всю,— силилась обрести реальность Дашка. — Он искусный мастер секса, мне не выбраться из его сетей, — стонала она. Не замечая, как её остренькие зубки вонзились в его плечо. — Это что, сделала я? — обмерла она. Липкая лужица на животе. Что это? Он точно на этот раз свёл меня с ума, — растирала она пальчиками виски".

— Я тебя укусила, что со мной?

— Это не заразно, заживёт, — посмеивался Бугров. Тебе хорошо? Дай вытру твой сладенький животик, мой котёночек.

— Ты сводишь меня с ума, — шептали её горевшие огнём губы.

— Это твоё исстрадавшееся ожиданием тело требует реванша, — поцеловал он её удивлённо встревоженные глаза.

— Я как в лихорадке, это ненормально?

— Нормально. Ты в любовной лихорадке, дорогая. Спи, больше всё равно, ты меня ни на что не разведёшь. Лучше подую на твои реснички, чтоб засыпалось сладко глазкам. Поцелую на счастливый сон губки. Это первая наша ночь. Мы спим в одной постели.

— Спали ещё.

— Где? — удивился Роман.

— В палатке на турбазе, после выпускного бала. Ты тогда пробуравил, вот этим, мне спину, а потом ушёл с англичанкой. Мне так хотелось получить твоего поцелуя. Я прям, чувствовала твой язычок у себя на зубках. Но ты отдал все мои ласки другой.

Роман припомнив минувшую картинку напрягся:

— Ты не спала?

Даша вздохнула:

— Я догадалась, куда ты ходил.

Бугров легонько притянул её к себе.

— Не мог я тебя целовать тогда, ты ж сама спиной чувствовала, а если б ещё и поцелуй, процесс не сдержать. Всё в прошлом, малыш. Тебе незачем беспокоиться. Я выбрал себе женщину.

Дашке непременно захотелось ощутив победу почувствовать себя его хозяйкой.

— Хочу погладить тебя здесь, здесь и вот тут, — блуждая по телу мужа, рука Дашки, опять хулиганила.

— Даша.

— Но это только рука.

— Дарья, не хитри. Твои шаловливые ручки я забираю в плен. Разворачивайся-ка, цыплёнок. Вот так. Теперь, я всю тебя контролирую. В моих руках такое богатство.

— Пожалуйста, жадюга, — зарылась в плечо мужа рассерженная Дашка.

— Ого-го,— хохотнул он.

Сон не сон. Явь не явь. Осень на носу, а всё вокруг кружится в белом цвету. Проснулись от стука в дверь. Барабанили не останавливаясь. "Похоже, давно стучат", — протёр глаза Роман. Вчера он, чтоб не дёргалась, малышка, запер дверь.

— Поумирали вы там что ли? Дети, вставайте, уже полдень. Да, просыпайтесь же. — Уже беспокоилась Зинаида Валентиновна.

"Такое ощущение, что я только, что закрыла глаза", — пыталась потянуться Дашка, но её желание разбилось о крепость рук Романа, прижимающих жену к себе.

— Ты куда уползаешь, я замок запер? Мама, не ломай дверь, мы встаём.

— Слава Богу, — обрадовалась Зинаида. — Собирайтесь. Фу, напугали, чертенята.

— Угу,— объявил Бугров и потянулся.

Хитрый маленький Дашкин пальчик, бесцельно плутавший по лицу мужа, бесцеремонно захватывается в плен его нетерпеливыми губами.

— Ам.

— Ой!

На Дашкин крик, палец был освобождён.

— Вот мотор, старался осторожно,— пожалел о содеянном Роман.

— Палец в порядке, дорогой, я испачкала вчера простыню. Не удобно, нужно застирать.

Виновато улыбаясь Бугров потянул её к себе.

— Оставь. Это твоё девичество, не жалко?

— Нет. Тебе берегла. Чудная ночь, спасибо. Постель в лепестках роз, твой подарок, милый?

"Милый!" — музыкой переливалось в нём. Бугров, от забивающей горло смеси огня и чувств, хрипел.

— Понравилось?

— Да-да-да, — отдаривалась Дашка поцелуями.

Смеясь, Бугров с большим удовольствием получал жаркие неумелые поцелуи жены не скупясь на них и сам.

— Пока мы будем в душе, мама простыню точно умыкнёт.

— Зачем?

Бугров скрывая смущение за хихиканьем ответил:

— Боюсь, что этого и сама не знает. Голубая мечта женить гулящего сына на девственнице. Должно быть, опомниться от счастья не может, что такая фантазия ей удалась. Пойдём купаться, радость моя.

Ромка хорошо знает свою мамочку, по возвращению они нашли постель набело перестеленной. Следов жаркой ночи, как не бывало.

— Ну, что я тебе говорил, цыплёнок, — веселился Бугров. — Сейчас, — показал он Даше глазами на дверь.— Ма, а ма, подслушивать и подсматривать нехорошо, это мы ещё в школе проходили, — куражился он.

— Кто подслушивает, — раздалось из-за двери. — Больно нужны. Ушли уже мы.

— Я так и подумал. Да ты ещё и не одна, вас что там отряд?

— Поторопись брехун.

— Через полчаса будем готовы. Есть хочу, как слон. Острого только не готовь, нельзя мне,— заявил он.

— Естественно, такая ночь, — не осталась в долгу мать.

Полчаса растянулось на час. Что ни говори, но невозможно было просто одеться и выйти к столу. Дашка хотела до всего коснуться, потрогать самой, целуя рассматривать его, попробовать принудить любить её.

— Детка, надо подождать. День, два. Ты же в курсе, там ранка. Ей затянуться надо дать время. Не спеши. — Осторожно, чтоб не обидеть, уговаривал он.

Ещё б не знать. Знала, но злилась за отказ, сама не узнавая себя. Требовала, стремясь получить желаемое немедленно. Вновь испытать то чувство, что накрыло вчера с головой бурлящей волной, что лишило тормозов и унесло на облаках в совсем другой мир. И добилась своего, Бугров сдался.

— Ребёнок, ты меня достала, не думал, что раскалишься, как медный самовар. Будь, по-твоему, заноза.

И опять завернувшись в туман, она поднималась по лучику солнца, как по лестнице вверх и неслась на облаках в цветочные грёзы. Ныряя, замирая от страха в бездонный омут и взлетая птицей, уносилась к безжалостному солнцу, обжегшись, зализывая ранки, падала в его тёплые надёжные руки.