Ночь была тихой. На безоблачном небе ярко горели звезды. Издалека доносился шум реки. Квентина немного морозило, и он пересел ближе к огню, укутавшись в высохшее одеяло. Боль в ноге стала тупой и дергающей. "А ночи здесь тихие..." — подумал Квентин, вспоминая вчерашнюю схватку с монстрами. Ему не хотелось думать о будущем, о том, как он продолжит путь с больной ногой. Пусть все идет, как идет. За последнее время он уже успел убедиться в том, что судьба буквально тянет его за волосы, как бы он ни упирался. Поэтому и задумываться о будущем было в определенном смысле бессмысленно. "Темный квадрат провала в полу, — заметил Квентин. — Наверное, вход в подвал. Надо с утра проверить, что там. Какое странное место. Куда подевались жители? Когда это произошло? Когда Конах напустил порчу на эти места или еще раньше, во время войны?"
Мысли Квентина текли плавно, постепенно вливаясь в реку сновидений. Через мгновение веки принца смежились, и он забылся глубоким сном.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРОНИКНОВЕНИЕ
Глава 10. Деревушка гоблинов
Хищные рыбы волокли его на дно. Он задыхался. Их острые зубы впились в больную ногу, и Квентин взвыл от нестерпимой боли. Сознание принца мгновенно выпрыгнуло из сна. Кто-то, тяжело навалившись сверху, заматывал ему голову отвратительной гнилой тряпкой, той, что он сбросил с топчана. Ни рукой, ни ногой пошевелить он не мог — их крепко держали. Пыль от грязного покрывала тут же забила глотку. Некий затаенный гуманист, чтобы принц не изводил себя дальнейшими криками, чем-то крепко стукнул его по обмотанной покрывалом голове. И если бы Квентин не потерял сознание в ту же минуту, он бы, наверное, вместе со всеми посмеялся над глухим звуком удара и облачком пыли, что исторгла его голова.
Затем принца, как мешок, бросили поперек лошади, и четверо всадников быстро скрылись в ночи.
Очнувшись, Квентин тут же застонал от боли. Он лежал на деревянном щите, крепко спеленутый. Руки и ноги затекли неимоверно, но больше всего досталось больной ноге, которую, не пощадив, тоже обмотали веревками. Хорошо хоть с головы убрали грязную тряпку, и он не задохнулся во время обморока. Квентин осмотрелся. Ранние лучи солнца рисовали на земляном полу и стенах причудливый полосатый рисунок, пробиваясь сквозь щели в дощатых стенах сарая. В углах сарая стояли обычные предметы домашней утвари: бочки, деревянные лари, глиняная посуда, какие-то ящики. Людей не было слышно, но по утреннему пению петухов Квентин понял, что его привезли в деревню. Он приподнял голову: его оружие и мешок с припасами исчезли. Той одежды, что он повесил сушиться, тоже нигде не было. Он лежал в одном нижнем белье на пропитанном сыростью деревянном подносе, как молодой барашек, приготовленный к закланию. От этих мыслей принцу стало не по себе. За последнее время ему так надоело страшиться неопределенности, что он не вынес и закричал во все горло. Он должен был видеть лица своих врагов. Никакого эффекта не последовало. Ему пришлось крикнуть еще и еще раз, прежде чем снаружи послышались возня и шаркающие шаги. Дверь противно заскрипела на петлях, и в пыльное помещение ворвался столб света, ослепив Квентина. В освещенном проеме стояла низкорослая сгорбленная фигура с головой, ушедшей глубоко в плечи.
Теперь Квентин уже по-настоящему закричал от страха.
"Господи, только не это! Эти уроды могут сделать все что угодно! Они выслеживали меня, чтобы отомстить за смерть своих собратьев!"
— Чего орешь?! — Фигура в дверях продвинулась вперед. — Хочешь пораньше исполнить роль матушки-гусыни?
Слава Богу, худшие мысли Квентина не оправдались. Но и то, что он видел и слышал, не слишком-то его утешило. Это были люди, но как же они походили на тех монстров, что встретились ему в лесу!
— Кто вы такие? — спросил Квентин.
Незнакомец подошел к пленнику вплотную и наклонился так, что Квентин смог его разглядеть. Это был человек. Но его сгорбленная спина и длинные руки больше бы подошли горилле. Лицо урода почти полностью заросло шерстью, оставившей на виду только расплющенный красный нос и пару маленьких и черных, как бусинки, глаз.
Урод склонился к Квентину и прохрипел:
— Гостю подобает представляться первому.
Суровая смесь перегара, давно сгнивших зубов и табака едва не отправила Квентина в нокаут.
— Вижу, в ваших краях несколько позабыли правила хорошего тона. В гости обычно приглашают, а не крадут путников на дороге, — Квентин попытался пошевелиться, чтобы хоть немного ослабить путы, стягивающие больную ногу.
— Ха-ха-ха! — загукал уродец, давясь утробным смехом. — Индейка учит повара, каким образом ее готовить. Давненько нам не попадалось ничего такого свеженького.
— Развяжи меня! У меня болит нога. Возможно, перелом...
Колючая борода коснулась лица Квентина.
— Я, конечно, точно не знаю, но говорят, мясо от страха и боли становится еще вкуснее... — зашептал урод на ухо принцу.
Последняя шутка явно пришлась ему по вкусу, и урод зашелся долгим булькающим смехом, одаривая Квентина волнами ароматов и брызгами слюны из своего гнилого рта.
— Проснется Ёрк, и тогда, может быть, мы тебя развяжем. Не есть же тебя с веревками, — загоготал урод, находя на редкость удачными свои гастрономические шутки. — Ждать тебе осталось недолго. Можешь пока расслабиться и подумать о чем-нибудь хорошем. Говорят, это тоже способствует пищеварению. Но лично я предпочитаю более сильные эмоции.
Урод ушел. Квентин остался один со своими мыслями, время от времени забываясь в коротком дремотном состоянии. Через некоторое время дверь вновь заскрипела, и в проеме показались четыре фигуры. Эти походили на людей больше, чем его первый знакомый, во всяком случае, ростом и осанкой. Они легко подхватили щит с принцем и вынесли его на улицу. Стояло солнечное утро. Квентина встретила толпа сильно заросших существ, одетых в какие-то лохмотья. С криками они бросились к Квентину и окружили его. Некоторые из них походили на его первого посетителя — низкорослые, обезьяноподобные, заросшие шерстью; другие имели более похожий на человеческий облик, но все они, судя по их виду, находились на последней ступени человеческой деградации. Квентин уже нисколько не сомневался, что попал в плен к дикарям. Они кричали и показывали на него пальцами. В возгласах слышались удивление, испуг и нетерпеливое желание расправы. Квентина принесли, как он догадался, на деревенскую площадь. Площадь была обнесена частоколом остро отесанных бревен, отгораживающим ее от ветхих и запущенных бревенчатых домиков деревни. В середине площади на сваях возвышалось узкое деревянное строение под остроконечной крышей. К нему вело высокое крыльцо, опирающееся на ярко раскрашенные столбы, на верхушках которых развевались птичьи перья. Рядом с этим сооружением находился помост, сложенный из массивных бревен. На него и установили щит с привязанным принцем. Все это настолько походило на дурной сон, что Квентину захотелось проснуться.
Раздался трубный глас рожка. Толпа заволновалась и отступила от принца. Вперед выступили воины — обезьяноподобные существа, вооруженные длинными деревянными копьями. Толпа, заходясь от собственного неистовства, скандировала:
— Ёрк! Ёрк! Ёрк!
Краем глаза Квентин заметил, что в домике на сваях открылась дверь, и оттуда стал спускаться человек, обряженный в разноцветные птичьи перья. Раскрашенные длинные перья, налепленные на голое тело, превращали его в нелепого долговязого павлина. Спускаясь по лестнице, этот человек, видимо жрец, исполнял какой-то обрядовый танец со сложными змееобразными движениями, отчего его павлиний хвост мотался из стороны в сторону. Затрубили рожки, ударили тамтамы. Толпу это подхлестнуло еще больше, и она пришла в полное неистовство.
— Ёрк! Ёрк! Ёрк! — кричали они, выкликая имя жреца в павлиньих перьях.
Жрец Ёрк подошел к Квентину и что-то крикнул толпе на своем гортанном наречии. Из толпы вышли два воина, они несли меч и лук со стрелами, которые принадлежали Квентину. Толпа охнула при виде оружия принца. Видимо, глубокая обработка металлов, которой славились мастера Гедара, была неведома этим созданиям. Ёрк вытащил из ножен сверкнувший на солнце меч Гедара. Толпа вновь зашлась в изумленном вздохе. Ёрк размахнулся и вогнал меч в один из деревянных столбов, стоящих у крыльца.
— Ирг! — выкрикнул жрец. К вождю из толпы высунулся тот обезьяноподобный ублюдок, что первым заходил к Квентину. Вождь что-то быстро сказал ему, тот согласно кивнул головой и подошел к Квентину. Но прежде чем он заговорил, Квентин отвернул голову, чтобы не наслаждаться смрадным дыханием этого урода.
— Вот и настало время познакомиться, — проговорил Ирг на древнем языке, тщательно подбирая слова. — Меня зовут Ирг. И я один из немногих в стае, кто владеет древним ангом. Ты, я вижу, происходишь из знатной семьи и поймешь меня без труда. Все благородные не могут обойтись без анга.
— Ёрк — вождь нашей стаи и жрец священной птицы. И прежде чем провести положенный ритуал, вождь хотел бы познакомиться с тобой. Всегда полезно знать с каким мясом имеешь дело! — Ирг разразился своим отвратительным смехом.
— Вождь спрашивает, кто ты? Какой ты крови? Хотя, думаю, мы это и так скоро узнаем...
Квентина охватила ярость. Этот урод издевался над ним, а он не мог ничего поделать. Скопище придурков, во главе с их идиотским вождем в перьях!
— Какая тебе разница, скотина, кто перед тобой! Не все ли равно, кем набить свою утробу — знатным или простолюдином?
Ирг на мгновение опешил, раздумывая, разозлиться ему или же рассмеяться. Но, как видно, это был весельчак по природе, поэтому он не удержался и снова захрюкал.
— Если ты думаешь, что нашел время для шуток с нашим вождем, тебе вскоре придется пожалеть об этом. Вождь очень просит тебя сказать, кто ты? — Ирг чуть смягчил тон.
— Скажи этому дураку в перьях, что перед ним Квентин из Монтании.
Ирг что-то быстро пробурчал на своем языке. Вождь также быстро ему ответил. Бусинки-глаза Ирга забегали в надежде обнаружить в своей дебильной голове хоть какую-нибудь здравую мысль. Лицо вождя, вывалянное в перьях, оставалось непроницаемым. Они еще продолжали о чем-то совещаться между собой, но Квентин заметил, что настроение толпы изменилось. Люди из стаи перешептывались между собой.
— До нас донеслась весть, что Монтании больше не существует. Ее народ пытался противостоять великому правителю, и был уничтожен. Однако твое оружие, другие вещи, а также твое поведение выдают в тебе благородную кровь. Поэтому, Квентин из Монтании, вождь спрашивает тебя еще раз, кто ты?
Квентину обрыдла вся эта болтовня. Если уж они решили приготовить из него обед или оставить на ужин, то все, чтобы он ни сказал, уже не сможет ни помочь, ни навредить ему.
— Скажи этому петуху в перьях, что я принц Монтании. Что моя страна восстала против Конаха, но мы потерпели поражение. Скажи, что я потерял родителей, дом и родину. Но я нашел путь, и он приведет меня к победе над Конахом.
Глупая улыбка сползла с лица Ирга. Они долго о чем-то совещались с вождем. Наконец Ирг снова обратился к Квентину:
— Знаешь, юноша, хоть ты молод и свеж на вид, но у тебя повреждена нога, а это может быть связано с каким-нибудь заболеванием. Мы не можем рисковать священным здоровьем божественной птицы и нашей стаи. Поэтому, поэтому... — Ирг замялся, подбирая слова, — считай, что у нас временно пропал аппетит. Хотя могу тебя успокоить... — Ирг обнажил в улыбке ряды сгнивших зубов, что сделало его физиономию еще более отвратительной, — он скоро вернется...
Ирг сделал круговой жест рукой, призывая народ к себе. Толпа сплотилась вокруг Квентина. Все оживленно переговаривались и разглядывали принца Монтании. Вождь Ёрк застыл в величественной позе, сложив руки на груди, и всем своим видом изображая глубокую задумчивость.
"Мыслитель в перьях", — подумал Квентин.
Но вот вождь, заметив кого-то в толпе, громко выкрикнул его имя. Толпа пришла в движение. Из нее выбралась на редкость высокая и стройная для этого народа женщина. Длинные черные волосы у нее спускались до плеч и на лбу были стянуты тонким серебряным обручем. Ее длинное черное платье без каких-либо украшений спадало до земли. Ничего уродливого и обезьяньего, присущего ее соплеменникам, в этой женщине не было. В тонких пальцах, унизанных серебряными кольцами, она сжимала четырехлепестковый голубой цветок. Женщина изучающе смотрела на Квентина. Вождь о чем-то ее спросил, и она негромко ответила низким грудным голосом. После короткого обмена фразами вождь пришел к выводу, что пора огласить решение. Он гордо приподнял голову и, глядя поверх голов своего народа, произнес что-то длинное и распевное. Толпа вновь взволновалась. Квентин расслышал в общем хоре и недовольные ропщущие голоса. Вождь, видимо, тоже, поэтому повторил то же самое еще раз, но более строгим и повелительным тоном.
— Дира позаботится о тебе, мой сладкий дружок, — с умилительной улыбкой произнес Ирг. — Чувствуй себя как дома, пока мы окончательно не убедимся, что ты не опасен в качестве ужина.
Четыре гориллоподобных воина легко подхватили щит с Квентином и понесли его к дому Диры. Квентин с удивлением разглядывал маленькие прилепившиеся друг к другу домики с соломенными крышами, похожие на гнезда птиц. Двое воинов, вооруженных копьями, остались на страже перед входом в дом Диры, двое других удалились. Оконца домика Диры, расположенные под низким потолком, были настолько малы, что в них не пролезла бы и кошка. Так что о побеге пленника можно было не беспокоиться.
Как только воины ушли, Дира сразу же освободила Квентина от его пут. В стае к ней относились с недоверием, считали чужой, поэтому вряд ли она опасалась, что кто-нибудь осудит ее за такое отношение к пленнику. Многие шептались, что она не почитает птицу Ру. Старухи бросали вслед ей злобные взгляды, но никто не смел выступить против нее в открытую. Дира слыла колдуньей, и даже Ёрк побаивался ее. Дира действительно не походила на остальных, была белой вороной в стае. Хотя ее предки вместе со всеми подверглись порче, на роду Диры это отразилось в меньшей степени: ее родственники, так же как их прадеды, сохранили прямую осанку и человеческую внешность. Ясно, что без колдовства здесь не обошлось, и соплеменники Диры относились к ней и ее роду с опаской и подозрением. Со временем люди стаи постепенно забыли речь, что досталась им от предков, и перешли на более легкий язык птиц. Из всего племени древним ангом владели лишь несколько человек, в том числе и Дира.
Был и еще один настораживающий момент в биографии Диры. Ее дочь Тана. Никто не знал, кто ее отец. Хотя это и было дело прошлого, но время от времени разговоры по этому поводу возникали. В стае не принято было жить женщине без мужа или с пришлым чужаком. Дира же жила вдвоем с дочерью и всякого, кто подкатывался к ней, мигом отшивала. И что таких находилось немало, особенно злило стаю. Ее дочь Тана так и осталась незаконнорожденной, а значит, неполноценной и в чем-то обязательно ущемленной. Хотя народец и был невелик и боролся за выживание, одно правило соблюдалось строго: чужим птенцам не место в стае. И уж как строго вождь и старейшины ни допытывались, кто является отцом маленькой Таны, выяснить им так ничего и не удалось. Сама же Дира дерзко уклонилась от допроса, и это провело еще большую полосу отчуждения между Дирой и стаей.
