Он тоже почти перестал бояться кошку. Но та, похоже, была недовольна — Радан вытаращил от удивления глаза — зверь явно хотел, чтобы он развернул пергамент. Он заметил, что и девочка удивлена поведением рыси.

— Она, что у вас — читать умеет?

— Не знаю, разверни, сейчас увидим.

Глаза Соболя стали еще больше, у девочки они тоже округлились — зверь уставился в развернутый перед мордой пергамент, глаза её бегали по письменам. 'Она точно читает!' Радан с самого начала, с такого своевременного появления зверя в трактире, подозревал, что дело тут может быть связано с колдовством. Теперь же он убедился в этом в полной мере — рысь подняла свои круглые глаза и показала лапой, чтобы он убирал сверток. Она явно хотела что-то донести до него — крутилась, что-то выискивая, глухо рычала и, наконец, потянула Марианну на выход.

На улице она, вдруг, оставила их и понеслась прыжками в сторону леса.

— Ну и что? Зачем она нас вытащила?

Соболь еще пару секунд посмотрел вслед убегающему зверю, встряхнулся и повернулся к девочке — надо возвращаться на землю, придумывать, что делать с детьми.

— Вот так у нас и появилась рысь и вот она, — закончила рассказ Марианна, и кивнула на задремавшую Енек. — Её хотели убить свои, только почему я так и не поняла.

Глядя на потрескивающий, играющий огоньками, костер, Радан задумался — то, что ему сейчас рассказала эта девочка, Марианна, было удивительно и, как ни странно, правдоподобно. Все эти смерти родных объединившие малышей в один отряд, были привычны в военное лихолетье. Несмотря на свою молодость Соболь это прекрасно понимал — собственная судьба была чем-то похожа на рассказанное девочкой. Даже с малышкой гномом, тоже можно было как-то объяснить, но вот рысь! То, что зверь по своей воле прыгнул в воду, спас девочку и передал её этим ребятам, а потом до первой остановки на берегу, просто дремал в лодке — это было похоже на сказку. Но то, что Радан видел сегодня в корчме на берегу, тоже не выкинешь из головы — неизвестно откуда взявшаяся рысь (после того, как дети пристали к берегу, она сразу убежала в лес и больше не появлялась), заступилась за детей и разделалась с бандой. Если бы не она, неизвестно, как бы повернулись события, а так бандитам пришлось воевать на два фронта.

— Так все-таки, что вы собираетесь делать дальше? Не можете же вы все время плыть и плыть в этой лодке.

— Не знаю, — серьезно ответила Марианна. Сидевшая рядом с ней и все время прижимающаяся к няньке малышка, также серьезно взглянула на него и продолжила за Марианну:

— Почему мы не можем жить в лодке? Мы же живем сейчас. А ты тоже то же оставайся с нами. Ты добрый.

От этих слов ком подкатил к горлу Соболя — он вспомнил сестру, вспомнил, как еще маленькими, они делали из щепок кораблики и запускали их по бурлящему весеннему ручью. 'Мне нельзя бросить их, — думал он. — И нельзя не передать пергамент. Надо что-то придумывать'. Теперь, после стольких происшествий, связанных со свертком, он уже уверился, что этот кусок кожи с непонятными письменами, имеет гораздо большую ценность, чем считал Корад. Хотя как раз с этим все шло хорошо — дети пригласили его в свою лодку, а течение несло её к Серебримусу ( Радан еще раз поблагодарил богов, за то, что после двух дней пути по лесу, они вывели его на эту малюсенькую деревеньку).

Но Серебримус это город людей, а дети ни в какую не хотели попадать к людям. Их можно было понять, за сегодняшний вечер Марианна просветила его насчет отношения местных жителей ко всем нелюдям. Хотя, в общем, он и сам догадывался об этом — мальчишки: и орк, и эльфенок до сих пор посматривали на него косо и на ужине, демонстративно сели на другой стороне костра. А орк, так еще в дополнение ко всему, все время поправлял свой топорик с украшениями. Дескать — не забывай, мы с зубами! Хорошо, что у них командует Марианна.

Радан сначала не хотел говорить о своей обязанности детям — им и так не просто, все остались без родителей и без поддержки своих — но Марианна вела себя и размышляла так по-взрослому, словно прожила уже несколько десятков лет, и он решил ничего не скрывать, кроме своей беды, конечно. Вообще, все дети, уже за первые часы знакомства, успели поразить его своей недетской серьезностью и проницательностью. Иногда, среди чисто детских размышлений, они вдруг высказывали такие мысли, что Соболь только диву давался.

Девочка сразу прониклась важностью проблемы, она сама видела, как повела себя рысь, учуяв пергамент, а то, что это не рысь, а заколдованная женщина-воин, она без обиняков заявила еще в начале своего рассказа. Правда, почему она это так решила — Марианна объяснить не смогла.

— Ты видел её глаза? Это человек!

С этим Соболь вынужден был согласиться — глаза были, действительно, человеческими. Про остальное, девочка рассуждала также бездоказательно, но логично. Раз рысь самка — значит женщина, легко справляется с вооруженными людьми — значит воин. Сам Радан в заколдованность не поверил, но то, что зверь магический согласился. Тем более, сам с детства наслышался о таких зверях — по рассказам-страшилкам старших братьев выходило, что лес вокруг так и кишит ими.

— Радан, мы все равно будем плыть мимо Серебримуса. Если, как ты говоришь, он лежит ниже по течению. Просто мы все большие селения проплываем ночью, не останавливаясь. Давай сделаем так — мы высадим тебя перед городом, а сами поплывем дальше. Там, где людей не будет, мы остановимся и будем ждать тебя.

Она опустила взгляд и пробормотала:

— Если, ты, конечно, захочешь плыть с нами дальше.

Лодка мерно покачивалась на воде, заходящее солнце играло в мелкой волне, однако уже не по-летнему, не ярко. Радан сидел возле рулевого весла и лишь изредка подправлял ход лодки. Белая только в верховьях бурлит, а теперь до самого моря будет тихой и спокойной, так что весла нужны только для того, чтобы подплыть к берегу. Дети спали, Соболь уговорил их отдохнуть прямо в лодке, чтобы было быстрее. Обычно днем они приставали к берегу, охотились, готовили пищу и спали.

Радан смотрел на эту удивительную четверку, и его не покидала мысль, что в этом мире что-тоне так — пока отцы этих детей бьются между собой где-то там, не на жизнь, а на смерть они мирно, одной семьей живут в этой посудине. Собрать бы сюда всех государей всех королевств, княжеств и кланов, и натыкать носом — вот как должны жить расы на этой земле.

Соболь даже головой встряхнул — что за странные мысли лезут в голову, дома бы, если бы он высказал такое, сразу бы получил нагоняй от отца и смешки от братьев. Ему часто приходили в голову мысли непонятные остальным в семье, кроме, пожалуй, младшей сестры Весы — та тоже могла иногда выдать что-нибудь такое. Он вспомнил, как однажды она долго стояла перед старым засохшим деревом, а потом вдруг сказала:

— Соболь, посмотри это Гренза...

Радан, который до этого не видел в коряге ничего похожего, на их старую няньку Грензу, вдруг, действительно, увидел, что это она — те же задубевшие потемневшие от постоянного загара руки, лицо все изрезанное морщинами, и даже — где-то между этими морщинками старой коры угадывались добрые нянькины глаза. Соболь вздохнул — где ты, сестренка? Думать о том, что она возможно уже тоже мертва, он себе запретил с самого начала.

Зверь торопился — на тропе, где была возможность, он мчался, делая длинные прыжки; в чаще, где лес не давал свободно двигаться, он проползал через завалы, прыгал по валежинам, но неукротимо стремился к назначенной цели. Впереди было самое большое препятствие — река, рыси надо было обязательно попасть на другой берег, на остров. Кошка несколько раз пересекала знакомый запах — всего день назад этим путем прошел этот странный молодой воин с бесценным артефактом в рукаве, который он хранил как простое письмецо. Рысь фыркнула, маг, разбиравшийся в языке зверей, перевел бы это фырканье, как ругательство.

Расстояние, на преодоление которого Радан потратил два дня, рысь проскочила за несколько часов. Лишь раз она остановилась, когда на ходу поймала подвернувшегося зайца, быстро тут же разорвала его и проглотила один за другим все куски. Тот же маг, будь он рядом, понял бы что эта трапеза не доставила зверю никакого удовольствия, она опять фыркала и недовольно урчала, но деваться некуда — силы надо подкреплять.

Кошка выскочила на берег и остановилась — внизу, в свете луны, серебрилась широкая лента реки. Зверь осмотрелся — все правильно, он добрался туда, куда и рассчитывал — место было километра на полтора выше того плеса, где два дня назад выполз из воды Радан.

Время не ждет — рысь спрыгнула с невысокого обрыва на отмель, в секунды прошла мелководье и погрузившись так, что осталась торчать лишь круглая голова, поплыла. Через несколько минут, следившая за ней любопытная ласка, потеряла из виду треугольные уши с кисточками, учуяла запах мыши и помчалась по своим охотничьим делам.

Прошло уже больше часа, когда на противоположный берег выползло мокрое еле живое существо. Оно мало напоминало красавицу рысь, вошедшую в реку с той стороны — даже не намокающий, поддерживающий на плаву мех, в этот раз намок — слишком долго она была в воде. Шубка потеряла свою пышность и облепила тело кошки, так что она сразу стала худая и ребристая. Очень много сил она потратила на эту переправу, когда рысь шла по каменной площадке перед пещерой, её бросало во все стороны, словно пьяную.

Она добралась до решетки перегораживающий тоннель, попробовала нажать лапой на что-тона одном из прутьев, но звериные когти были не приспособлены для этого. Рысь попробовала сделать тоже самое зубами, но получилось еще хуже. Тогда зверь фыркнул, зло ударил лапой по решетке и побежал к выходу. Придется идти по верху.

Веда сидела в своем кресле в зале. Со стороны казалось, что она дремлет, заходившая несколько минут назад Алмаз, так и подумала, поэтому не стала беспокоить и прикрыла дверь. Но хранительница не спала — она размышляла. Что-то очень плохое опять пришло в мир. Она была поставлена сюда на охрану очень давно, сразу после войны, завершившей Темные Времена. С тех пор Веда не выходила в мир, таково было условие — но, она следила за тем, что там творится и с помощью магии, и используя людей, время от времени, появляющихся на острове.

Уже давно, как ей казалось, все забыли про войны Темных Времен и народы, сгинувшие тогда. Уже новые короли и правители вели армии в бой и новые расы гибли в новых войнах, но ни разу еще никто не возмутил спокойствия этого страшного места. Тем более не никто за эти века не пробовал напасть на неё — хранительницу очага Силы, возникшего на месте уничтоженного в одну секунду города Вогалов. Тысячи Истинных людей — воинов, жен, детей в один миг тогда высохли, превратившись сначала в мумий, а потом рассыпались прахом. Настолько сильно было проклятье Зерги — прародительницы Колодца Смерти. Жизненная сила, в один миг покинувшая тела Вогалов и темная сила Зерги перемешались здесь, и пропитали землю до самых глубин, до бездны, где бушует жидкое горящее железо.

Маги, что остались после тех войн, сторонились подобных мест, не только из-за того, что все такие места охраняли, но и из-затого, что, почерпнув силы отсюда, можно навсегда внести в свою магию частицу колдовства Черных.

Тот, кто отправил сюда на остров гоблинов из Далеких Гор, а потом, после того как она разрушила магический мост, напал на неё — он имел совершенно непонятный рисунок магии. Не современный — простой и геометрический, и не буйство красок истинной магии, а что-то больше похожее на сухой язык цифр — словно все заклинания были написаны не словами, а числами. Помнится, подобная магия когда-то, на заре миров была в одной стране — за морем среди зноя и песков и что-то похожее было у Проклятой — Вогалки Зерги.

Веда понимала, что мир за невидимой границей её острова, не будет стоять на месте, жизнь продолжается, постоянно будет меняться и магия — она часть этой жизни и не может не изменяться. Как не относись к этому — это будет, но никто, не один маг, не должен касаться здешней силы — все, что осквернено колдовством Зерги, ведет только к пробуждению того, кто заперт в Запретных Горах. Не для того погибли тысячи и тысячи представителей разных рас, чтобы сейчас все-таки началась Последняя Великая Война, предсказанная в Пророчестве и которую с таким трудом, остановили в прошлый раз, окунув мир в страшный омут Темных Времен.

Она потому и заперта здесь, потому что даже не прикасаясь к здешней силе, не используя её, она все равно понемногу испытывает её влияние. Любой маг с меньшей чем у неё защитой, не протянул бы здесь и десяток лет.

То, что неизвестный маг напал на неё, тоже хоть и разозлило, но не встревожило бы её так сильно, если бы не повод, из-за которого это произошло. Она сразу поняла, что этот мальчишка, которого привела Алмаз, он стал тем, из-за кого прибыли сюда эти убийцы — Харакшасы. Уже одно то, что использовали именно этих воинов, когда-то захвативших полмира, а теперь, после той войны, загнанных в самые дикие горы, говорило о том, что все очень серьезно. Харакшасы, получив задание, не останавливаются, пока не достигнут своего, или пока не погибнут.

Веда посчитала поводом именно человека, хотя, всем понятно, что охотятся враги за артефактом. Но только живое существо может активировать магический атрибут. Любой, самый мощный артефакт, тысячи лет может пролежать где-нибудь и так и сгинуть в забвении, если не коснется его живое существо, ибо магия хоть и влияет и на мертвые стихии, но силу свою обретает только там, где есть живое. Горная река или взметнувшийся ввысь перевал не знают, что такое магия — эта эманация живет в них с рождения и органично входит в состав породы из которой сложены горы, или в завихрения перекатов, прыгающих с камня на камень. Она разлита везде по земле, где тоньше, где гуще, но лишь живое существо собрать её и направить в нужное русло.

Но магия заразна — она также начинает действовать на того, кто её использует специально или невольно, поэтому любой артефакт нельзя рассматривать без привязки к человеку, который касается его сейчас. Так учили её когда-то маги Вогалов, а они хорошо знали свое дело. Потом, уже когда она сама пошла по жизни и начала жить этим, Веда убедилась в верности этого утверждения. Поэтому, главным в тандеме пергамент-человек, она посчитала все-таки человека.

Сейчас, сидя в тиши, она размышляла о том, что произошло в лодке. По рассказу разбойников выходило, что Соболь сам решил идти один и покинул лодку — это, конечно, была ложь. Хранительница, даже не прибегая к магии, по выражению лиц и неверной речи поняла, что и Гром, и его люди врут. Конечно, они понесут наказание, как и сама Алмаз, за то, что не выполнили её приказ — но дело было не в этом. Похоже, это уже началась, та незримая игра человека и обстоятельств, которая всегда начинается при вступлении в жизнь такого мощного артефакта. И, значит, этому юноше, в любом случае, суждено остаться одному, сколько бы людей в охрану ему она бы не посылала.